Утро выдалось серое. Под мелким и плотным дождиком поблескивали балки и обгорелые остатки того, что когда-то было сараем. Пожар усмирили несколько часов назад, но от едкого специфического запаха саднило горло. Мари и двое мужчин шлепали по клейкой жиже, в которую превратилась вода, смешавшаяся с пеплом. Они остановились у каменной плиты, отодвинутой жандармами, чтобы освободить отверстие колодца.

Двое из них спустились в него, чтобы вытащить труп Фрэнка. Мари, которую еще мучила колющая боль от ожога, рассматривала букву, выбитую на обратной стороне перевернутой плиты.

«F» — та же, что на камешке, прицепленном к вуали Келли.

Подтверждалась теория, согласно которой огамы предвещали место будущего убийства. Да и наследники Салливанов как раз были убиты способами, похожими на те, что использовала Алая Королева, избавляясь от пасынков.

Как и она, убийца клеймил жертвы раскаленным железом.

Мари достала пакетик, куда положила камень, найденный в переметных сумах лошади Фрэнка. Камень с огамом «Z». Следовало срочно бросить все силы на поиск надгробия, отмеченного таким знаком.

— Это будет местом следующего преступления, — сдержанно высказала предположение Мари.

— Вероятнее всего, серии теперь пришел конец, поскольку Эдварда изолировали, — возразил Лукас.

— У нас есть только предположения, основанные на вероятности, — поправил Ангус. — Я же призываю к осторожности, предпочитаю побыстрее найти остальные надгробия и следить за ними на случай, если…

Он добавил, что, если верить легенде, два вида убийств еще не осуществлены: смерть в грязи и отравление. Он немедленно прикажет контролировать еду, подаваемую последним наследникам Салливанов, то есть Жилль, Луизе и Мари…

Лицо Лукаса вдруг замкнулось. Мари проследила за его взглядом. К ним тихо подошел Кристиан, который спокойно сказал:

— Ферсен, вам тоже надо остерегаться. Женившись на Мари, вы вошли в число наследников Салливанов, так что вы потенциальная жертва. Или преступник. В конце концов, кто может подтвердить, что в ночь убийства Келли вы действительно несколько часов провели у шеста на перешейке?..

— Кристиан, прошу тебя, — немедленно вмешалась Мари, — я никогда не забуду, что ты спас меня от того кошмара и что я обязана тебе жизнью, но…

— Ты в опасности, — настойчиво продолжил он, и его глаза засветились такой сильной любовью, что на мгновение между ними восстановилась прежняя близость.

— Теперь я в безопасности, — пробормотала она, избегая смотреть в его пылкие глаза. — Позволь нам работать, я обещаю тебе быть осторожной.

Он поколебался, отметив задумчивое выражение лица Лукаса, затем с сожалением повернулся и ушел.

Мари несколько секунд смотрела вслед его удаляющемуся силуэту, двигающемуся как неприкаянная душа.

Повернувшись к Лукасу, Мари осознала, что он наблюдал за ней. На его лице читалось страдание, взволновавшее ее, и она подумала, что сейчас он чем-то напоминает покинутого ребенка. Стараясь успокоить мужа нежнейшей улыбкой, она взяла его руку и крепко сжала ее, когда они подошли к мужчинам, поднявшим тело Фрэнка.

Один из жандармов прервал молчание, в котором все смотрели на печать Алой Королевы, оставленную на мускулистом торсе:

— Есть еще останки на дне колодца. Человека.

Мари, Ангус и Лукас изумленно переглянулись.

Еще один труп?

Жандармы согласно кивнули. Судя по всему, он довольно долго гнил на дне…

С наступлением ночи дождь усилился, но супруги уже вернулись в замок. По дороге от жандармерии они говорили только о работе, стараясь держаться подальше от личных проблем.

Мари позвякивала льдинками в своем стакане с виски, пытаясь этими звуками смягчить чувство неловкости, воцарившееся в гостиной.

Она знала, что назрел откровенный разговор, способный внести ясность в их отношения. Но как облечь в слова все смутные сомнения, которые крадучись проникали в нее? Что осязаемое могла она поставить ему в упрек, кроме приступов ярости, в общем-то понятных? Рухнули все ее устои, остались одни колебания.

Мари отдавала себе отчет в том, что ее ранила и поселила в ней сомнения забывчивость Лукаса. Как мог забыть он слова, сказанные им во время самого значительного эпизода их любовной истории: «Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным?»

— О чем думаешь? — вдруг спросил он.

Вопрос-ловушка.

— О гроте на Лендсене. О том, что ты сказал мне в тот день. Мне опять хочется услышать это.

Лукас пристально посмотрел на нее:

— Во что ты играешь?

— Я не играю… Скажешь тоже…

— Мари, с меня хватит! — взорвался он. — Чего ты добиваешься? Подвергнуть меня тестам? Думаешь, я не замечаю твоего недоверия ко мне? В чем ты меня подозреваешь? Скажи, ну!

— Я тебя не подозреваю…

— Знаешь, что я думаю? Ты сожалеешь, что вышла за меня. Ты пользуешься малейшей возможностью, чтобы встретиться с Кристианом, ты готова верить всему, что он говорит с целью уничтожить меня в твоем сознании. А этот бред, якобы произнесенный близнецом перед смертью! Почему ты мне ничего не сказала?

Чувствуя свою вину, Мари извинилась. Ей было искренне жаль, что он услышал те слова не от нее, а от Кристиана.

— Надо, чтобы ты мне верил, я лишь хотела тебя уберечь, я думала, что и так на тебя достаточно свалилось… с Элен и…

Лукас прервал ее, вдруг схватив за плечи. Он заставил ее выдержать свой взгляд, сделался очень серьезным.

— Я хочу знать, подумала ли ты хоть на мгновение, что я мог быть убийцей, поверила ли ты, что я был способен убить своего близнеца?!

Пораженная силой, с которой руки Лукаса впились в ее плечи, она через долю секунды ответила:

— Нет. Кристиан, должно быть, истолковал слова твоего близнеца по-своему… Из ревности, конечно, — закончила она, высвобождая больное плечо, и прибавила, словно убеждая саму себя: — Если близнец действительно произнес слова «чудовище», «брат», «убил», он, может быть, хотел предупредить, что какое-то чудовище намеревалось убить его брата… Нет?

Лукас продолжал смотреть ей в глаза, но она почувствовала, что он уже успокаивается.

— Ты единственная, на кого я могу рассчитывать. Если ты сомневаешься во мне, любовь моя, я погиб…

Он наклонился и с неожиданной горячностью приник к ее губам. Она прижалась к нему, желая вновь ощутить страстность их объятий.

А за омываемым дождем стеклом угадывался в темноте расплывчатый силуэт.

Вивиан с обескровленным лицом пристально смотрела на молодых супругов.

В слабом утреннем свете Лукас любовался телом Мари.

Он не устоял перед желанием вдохнуть ее запах, губами ощутить теплую мягкость кожи, восхититься еще раз твердыми линиями ее рта. Ладонь его проскользнула во впадинку между округлыми и теплыми грудями и замерла, вслушиваясь в биение ее сердца.

Она очнулась от крепкого сна только тогда, когда он несколько раз шепнул ей в ухо ее имя. Приоткрыв глаза, она увидела, что он сидит на краю кровати, одетый и, судя по всему, готовый уйти.

Он улыбнулся, заметив, как она поморщилась от легкой боли в висках. Нежно погладив ее по щеке, прошептал:

— Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным?

Она удивленно взглянула на него. Лукас все еще улыбался, не сводя своих ореховых глаз с зеленых глаз жены.

— Как могла ты подумать, что я позабыл хоть слово из сказанного нами в гроте морских разбойников?

Не отвечая, Мари притянула его к себе и страстно обвила руками. Он позволил нетерпеливым рукам раздеть себя и на этот раз пошел навстречу ее желанию. Однако его поспешность не утолила ее голода.

На полу у кровати, среди разбросанной одежды, лежали туфли Лукаса. В канавках подошвенного орнамента виднелись остатки красной глины…

Поднятые из колодца кости были разложены на столе судмедэксперта в определенном порядке, позволявшем воспроизвести скелет. Медик в белом халате, с аппетитом поедая сандвич с мортаделлой, разговаривал по телефону, с довольным видом посматривая на свою работу.

— Это мальчик! — весело сообщил он, будто неся радостную весть о рождении ребенка. — Лет тридцати… Смерть наступила от перелома шейных позвонков… Еще немного — и смогу сказать побольше… С Фрэнком Салливаном — легче… Он свеженький… Причина та же… Перелом шейных позвонков… Да, часов сорок восемь, не больше!..

Он положил трубку, собрал с колен крошки от сандвича, бросил их в рот и потер руки.

Два мертвеца сразу… Настоящий праздник!

Лукас открыл окно. Он уже с трудом выносил дым вонючих сигарет Ангуса, который упорно игнорировал таблички, запрещающие курение в определенных местах.

Стараясь придерживаться сослагательного наклонения, Ферсен все же не мог избавиться от категоричности, ясно свидетельствующей о его убежденности.

— Я считаю, что кости, найденные в колодце, принадлежат Франсуа Марешалю. Журналист, должно быть, погрузился в озеро, нашел сокровище, после чего его ограбили, убили и бросили в колодец. Несомненно, это работа одного или нескольких членов семьи Салливанов, которые, вероятнее всего, разодрались между собой именно из-за клада.

Ангус согласился — такая версия подтверждала обвинения Клер Варнье.

Мари перехватила взгляд, брошенный Лукасом в сторону камеры, где находился Эдвард.

— Я убежден, что мы задержали преступника. Не верится, что убийцами могли быть старая слепая Луиза или девчонка Жилль.

— А я не представляю себе Эдварда убийцей собственных детей, — умерила его пыл Мари.

Лукас доставил себе удовольствие напомнить ей, что Алиса публично — да и в своем завещании! — обвиняла отца в равнодушии и холодности по отношению к ней. Что же касается Фрэнка, то никто не слышал более трех фраз, которыми он обменялся с отцом.

К большому облегчению Ангуса, боявшегося повторения словесной баталии, появился Броди с новой информацией. Установлена подлинность надгробного камня колодца. Как и тот, что обнаружен под террасой, он относился к эпохе королевы Даны.

Молодой инспектор предоставил фотографии едва различимых надписей на гэльском языке. Переводчику удалось с трудом расшифровать их и перевести. Надгробная надпись и огам «F» указывали, что в данном случае речь шла о надгробии принца Фергаля.

Мари положила рядом фотографии плиты Фергаля и принца Жауана, то же самое сделала с переводами надписей и повернулась к Лукасу.

— Помнишь, что я нашла в Интернете? Могилы королевских наследников с самого начала находились на кладбище королевского аббатства, то есть современного монастыря. Так что начинать надо оттуда. Надо проверить, осталось ли там что-нибудь от могилы Золейга.

Лукас задумался. Мари настаивала:

— Напомню, кстати, что именно монахиня похитила труп близнеца! Одной причиной больше, чтобы обыскать монастырь.

— Бретонка и ирландка, — засмеялся Лукас. — Ладно, сдаюсь, упрямая ты башка!

Одним словом, он согласился нанести визит монахиням, но не смог удержаться, чтобы не добавить, что, по его мнению, лучше было бы нажать на Эдварда и найти против него улики.

Когда раздосадованная Мари покинула ни с чем монастырские постройки, Лукас тихо торжествовал.

— По крайней мере с этой стороны мы можем быть спокойны. В обители не укрывают надгробий ни принцев, ни близнеца!

Вместе с бригадой жандармов, на которых неодобрительно косились сестра-привратница и мать Клеманс, они до этого обыскали все строения.

Безмятежное лицо настоятельницы таким и оставалось. Когда они вошли в крипт, она продолжала тихо читать молитвы, пока жандармы трудились до седьмого пота, поднимая одну за другой все плиты древних гробниц.

В лучшем случае они находили там пыльные саваны, под которыми угадывались скелеты. Когда они добрались до захоронения с надгробным памятником с розеткой и сдвинули плиту, которая отошла со зловещим скрежетом, глазам их открылись лишь древние останки Эрвана Благочестивого.

Мать Клеманс могла спокойно молиться под своей вуалью: труп близнеца испарился.

Они уже собирались уходить, когда появился Ангус с альбомом в руках.

— Взгляните, это интересно…

Он перелистал альбом — в нем хранились фотографии, рассказывающие об истории монастыря.

Жандарм показал одну из них.

— Это мать Клеманс, когда она была послушницей и только что приняла монашеский постриг.

Из подписи видно было, что она навсегда расставалась с именем Терезы Рейно, чтобы стать сестрой Клеманс.

— Удивительно, нет? — сказал Ангус.

Мари сразу все поняла, но промолчала.

— Не вижу ничего удивительного, — вмешался Лукас, — у всех монахинь до пострижения были имя и фамилия.

Мари недоуменно взглянула на него.

— Что еще? — раздраженно бросил Лукас.

— А ты не припоминаешь список женщин и детей, пропавших до 1968 года? В нем значился некий Жак Рейно с супругой Франсуазой и их сыном Квентином в возрасте шести лет… Вся семья погибла в авиакатастрофе в Ирландии в конце 1967 года… в рождественскую ночь…

— Вполне возможно, что мать Клеманс, настоятельница монастыря, является родственницей Жака Рейно, — докончил за нее Ангус. — Вот что любопытно…

— А если Элен и жена Жака Рейно — одно и то же лицо? Это объяснило бы факт пребывания твоей матери на острове…

Мари умолкла. Увидев исказившееся лицо Лукаса, она упрекнула себя за то, что увлеклась, позабыв о его крайней чувствительности к этой теме. Да и забывчивость Лукаса служила тому доказательством — его очень угнетало открытие истинного лица матери.

Жандарм был менее щепетилен в своих рассуждениях:

— Ваша матушка, к несчастью, не может нас просветить, но у матери Клеманс наверняка есть что нам сказать.

Лукас хранил молчание, видно было, что эта тема ему неприятна. Мари взяла его руку и мягко произнесла:

— Лучше уж все сразу узнать. Поверь, нет ничего ужаснее, чем терзаться сомнениями, которые иногда хуже реальности.

Легкая улыбка признательности тронула губы Лукаса. Мари почувствовала твердое пожатие его руки, и он сам повел ее вслед за Ангусом к бюро настоятельницы.

Не изменившись в лице, мать Клеманс призналась, что она действительно была сестрой Жака Рейно.

Мари молча протянула ей фото Элен. Заметная тень набежала на степенное лицо монахини: хотя и прошло уже сорок лет, она сразу узнала Франсуазу Рейно.

Весь ее вид выражал недоумение, растерянность.

— Я не понимаю… Я была уверена, что Франсуаза погибла вместе с моим братом Жаком и их сыном, маленьким Квентином!

Тут Клеманс повернулась к Лукасу, долго и испытующе смотрела на него.

— Квентин… — взволнованно пробормотала она. — Вы Квентин?

Побледневший Лукас не мог выговорить ни слова. Мари пришла ему на помощь, попросив настоятельницу изложить им все, что та знала.

Мать Клеманс, казалось, внутренне собралась, взгляд ее стал отсутствующим, словно обращенным в прошлое, о котором она и поведала с волнением.

Франсуаза, бывшая на последнем месяце беременности, находилась в ту пору в Киллморе вместе с Жаком. Роды начались неожиданно. Везти роженицу в больницу было уже поздно, и Жак, сам врач, взял на себя роль акушера.

— Роды были трудными, — вспомнила Клеманс, — ведь у Франсуазы оказалась двойня…

Она уточнила, что малыш Квентин вышел первым — чудный младенец, здоровенький, — потом появился Пьер — копия Квентина, — вот только он не дышал…

— Мой брат не мог допустить гибели ребенка, он ожесточенно боролся за жизнь второго младенца. Когда же дыхание мало-помалу восстановилось, в мозгу его брата уже произошли необратимые изменения. Бедненький малыш Пьер…

Клеманс не скрывала своего волнения. Она слегка поколебалась, преодолевая себя. Видно было, что продолжение давалось ей с трудом.

— За год до этого Франсуаза и Жак потеряли дочь, — все же продолжила она, осеняя себя крестом. — Они очень тяжело пережили это испытание, наихудшее из всех… Нервы моей свояченицы не выдержали, и она впала в депрессию… Когда Жак вложил ей в руки безвольное тельце Пьера, у нее возникло такое отвращение, что… что она попыталась убить младенца… — Клеманс, похоже, отрешилась, углубившись в молитву. Она склонила голову, видна была только ее белая вуаль. Тогда Лукас, сдерживая дыхание, тусклым голосом обратился к монахине:

— Продолжайте, прошу вас.

Она коротко кивнула и вновь ушла в воспоминания.

Ее брат Жак решил доверить ей ребенка, чтобы она заботилась о нем и берегла. Но когда семья Рейно погибла в авиакатастрофе в рождественскую ночь 1967 года, мать Клеманс с изумлением узнала, что погибшим посчитали Пьера.

— Я боялась, как бы у меня не отняли малыша… ведь это все, что осталось от брата, а я так привязалась к ребенку…

Она в отчаянии взглянула на Ангуса.

— Знаю, что это противозаконно, но он был сиротой, и я не хотела, чтобы его поместили в учреждение для умственно отсталых… И я ничего не сказала. Я вырастила его здесь, он рос в любви, я опекала его вплоть до дня, когда он сбежал… десять дней назад.

— Но почему вы ничем не выдали себя, увидев Лукаса, который похож на него как две капли воды? — удивилась Мари.

Настоятельница, очевидно, была в шоке от их совершенной похожести. Она призналась, что поначалу ее охватила паника, но, поразмыслив, она осознала, что Лукасу, судя по всему, ничего не было известно о существовании близнеца, и тогда она приняла решение никого не посвящать в свою тайну.

Лукас сидел в одном из старинных кресел. С отрешенным взглядом он медленно осознавал то, что только что узнал. Мари продолжала расспрашивать монахиню:

— Почему Пьер сбежал? Он уже убегал?

Вуаль качнулась слева направо.

— Никогда.

— Может, он узнал о существовании Лукаса?

Мать Клеманс опять качнула своей красивой головой в белом ореоле: она не знала, ни кто предупредил его, ни каким образом. Она не понимала, что могло произойти в больном мозгу Пьера.

— И почему он, в жизни не взявший ничего чужого, перед побегом выкрал из моего секретера шкатулку, где я хранила наличные деньги?

Лукас вышел наконец из прострации и повернулся к Мари. Все сказанное подтверждало версию, согласно которой имело место убийство с целью ограбления. Заезжая проститутка сначала заманила Пьера, потом ограбила…

— Единственное, что нашли при нем, — вмешался Ангус, — это — вот уж что совсем непонятно — прядку волос Мэри Салливан.

Подавив удивление, монахиня сказала, что в украденной шкатулке, кроме денег, она держала несколько мелких сувениров, среди которых была небольшая кожаная ладанка с волосами Мэри.

— Еще девчушкой она всегда сопровождала Луизу, которая приходила сюда раз в неделю, — объяснила она. — Как и многие девочки, она была очарована сестрами, особенно их облачениями. Однажды она отрезала у себя прядь волос, дала мне ее и сказала, что станет послушницей.

Ностальгическая улыбка мелькнула на губах настоятельницы при этом воспоминании.

Ангус не дал ей расчувствоваться и спросил о краже трупа: он был похищен какой-то монахиней, об этом говорят записи видеонаблюдения.

Мать Клеманс, шокированная подобным кощунством, затруднилась дать хоть малейшее объяснение.

Однако Мари тоже не осталась в стороне:

— Перед смертью Пьер оставил послание, связанное с убийствами, а ведь вы утверждали, что он никогда не покидал острова Химер. Отсюда следует, что о планах убийцы он мог узнать только в монастыре…

— Но каким образом? Это невозможно! — возмутилась Клеманс. — Разве что вообразить, что убийца — одна из нас!

Наступило неловкое молчание, которое прервал Ангус, попросивший настоятельницу показать место, где жил Пьер.

— Это совсем рядом, — заявила мать Клеманс, направляясь к незаметной двери.

Открыв ее, она жестом показала комнату, оказавшуюся обычной кельей, но более просторной, уютной и совсем пустой, если не считать матраса на полу и распятия на стене. Мать Клеманс пояснила, что велела вымыть помещение и убрать вещи Пьера, когда узнала о его смерти.

Обеспокоившись выражением растерянности на лице Лукаса, стоявшего позади, Мари обняла его рукой за талию, потянулась к его уху.

— Все в порядке? — нежно спросила она.

Он с усилием улыбнулся ей и тихо кивнул.

Тяжелые монастырские ворота с глухим стуком закрылись за Мари, Лукасом и Ангусом. Мать Клеманс с облегчением вздохнула. Теперь на ее лице читались усталость и досада. Но что-то вроде иронии оживило его, когда к ней подошла взволнованная сестра-привратница.

— Просто чудо, что тело Пьера исчезло из той гробницы!

Настоятельница перекрестилась, помянув Святого духа.

— Мне позвонили и предупредили о приходе жандармов… У меня было время избавиться от тела Пьера.

— Звонок? От кого?

— Не знаю… Не понимаю, кто дергает за ниточки. Пьер мертв, Лукас Ферсен, похоже, в неведении, а чудовище под контролем… Вы проверили?

Сестра-привратница утвердительно кивнула.

Лицо матери Клеманс приняло решительное выражение.

— Время действовать.

Зашелестела ткань, обе монахини повернулись, и их силуэты быстро растворились в темноте монастырского двора.

Несколькими минутами позже, освещая себе путь фонариками, они углубились в подземелье.