Ласка вырвала Мари из тяжелого сна, наполненного кошмарами, и какое-то время она удерживала такую нежную руку, гладившую ее щеку. Потом она открыла глаза.

Лукас был тут, склонившийся над ней, одновременно озабоченный и нежный.

Он отметил ее немного осунувшееся бледное личико, темные круги под глазами, оттеняющие зеленые зрачки, и слезы беспокойства, которые не могла стереть ночь.

Долгую минуту они молча смотрели друг на друга, словно старались почерпнуть в глазах друг у друга силу объединяющей их любви.

Еле ворочая языком, она проговорила:

— Этой ночью… Мне приснилось, что я задыхаюсь… Ты был здесь и…

Конец фразы потерялся во вздохе. Лукас нахмурился.

— Я знаю, что у тебя накопилось много вопросов, — глухим голосом заговорил он. — Мои приступы ярости, провалы в памяти… Я вспомнил о местах, которые ты вчера расхваливала… Нет, ничего не говори, — быстро добавил он, видя, что Мари задвигалась. — Я понимаю. Знаешь, на твоем месте я поступил бы так же… Я тоже беспокоюсь. Эта утрата контроля… В таком состоянии я мог бы убить тебя… или Бреа…

Лицо его исказилось при воспоминании о прошлом. Он помотал головой.

— Наверное, я схожу с ума…

Сердце Мари сжалось. Она не могла ничего не делать, видя, как любимый мужчина терзает себя. Она было открыла рот, чтобы заговорить, но он мягко положил палец на ее губы.

— Позволь мне окончить, любовь моя, прошу тебя… Я решился на серию тестов, чтобы узнать, не унаследовал ли я болезнь матери… Я не хочу представлять для тебя опасность… Но если это так, я удалюсь, потому что ни за что на свете я не стану причинять тебе хоть малейшее зло…

Зеленые глаза повлажнели. Глубоко тронутая отчаянием Лукаса, которое нашло отклик в ее сердце, Мари обвила его руками.

— Я вышла за тебя, чтобы жить с тобой в горе и радости, — прошептала она. — Если худшее случится, я буду с тобой, потому что я тебя люблю.

Он подумал о другом, об узнике лабиринта, выход из которого был известен только ему. Он достаточно изучил Лукаса Ферсена и знал, что тот не окончил бы разговор на такой тяжелой ноте.

— Даже если я всего лишь ужасно нахальный тип? — выдохнул он.

Удивленная лукавинкой в ореховых глазах, Мари слегка подняла брови, а он покачал головой.

— Не помню точно, что я тебе сказал той ночью на Лендсене, — признался он. — Но, зная себя, думаю, что это было что-то вроде: «В день, когда вы станете моей, это случится потому, что вы этого захотите».

По ее неуловимо разгладившимся чертам он понял, что попал в самую точку.

«Вот я и Лукас», — внутренне поздравил он себя, когда Мари страстным объятием притянула его к себе.

Тело ее ощущало необыкновенную легкость, на коже все еще чувствовались поцелуи Лукаса. Он отправился в душ, а она спустилась в кухню. Несколько смущенно она думала о том, как деликатно он позволил ей проявлять инициативу, которую обычно по-мужски брал на себя.

Он будто боялся ранить ее, чем-то обидеть. Она отнесла это на счет событий, которые его потрясли. Которые потрясли их обоих. Как могла она сомневаться, что опытный партнер может вести себя в любовной игре как юноша, едва вышедший из подросткового возраста?

Она допивала кофе, когда в кухню вошла Вивиан с большими черными очками на носу, которые не скрывали полностью следов гематомы.

Судя по всему, пейзажистка не ожидала встретить Мари. Она пробормотала какие-то извинения по поводу своего прихода и собралась уйти, но Мари остановила ее.

Не обращая внимания на ее протесты, она сняла с нее очки и сдавленно вскрикнула при виде синяка, занимавшего почти половину лица, начиная от родинки в углу глаза до виска.

— Что случилось, Вивиан? Кто это вас так?

Та поморщилась:

— Не хочется говорить… Особенно вам.

Считая тему исчерпанной, она забрала очки и водрузила их на нос. Однако тон Вивиан насторожил Мари, породив нехорошее предчувствие, и сразу возникло искушение позволить ей удалиться, ничего не узнав.

Но поворачиваться спиной к реальности было не в характере Мари.

Она уговаривала Вивиан все рассказать, даже пригрозила поставить в известность полицию, если та будет упорствовать в своем молчании.

Полиция?

От этого слова у Вивиан задергалась щека, и Мари поняла, что ее предчувствие оказалось верным.

— Прошу вас, — глухо проговорила она. — Я должна все знать.

Вивиан отвернула глаза за черными очками. Она прерывисто заговорила, словно спеша покончить с чем-то очень неприятным:

— Это Лукас распустил руки, чтобы заставить меня признаться, что я была сообщницей Эдварда. Он больше не верит мне с тех пор, как я подтвердила ложное алиби Фрэнка. Я вспылила, пригрозила подать жалобу, он вышел из себя и…

Мари не стала ждать конца фразы. Ошеломленная услышанным, она закрыла глаза. Вивиан сочувствующе тронула ее за руку:

— Не хотелось бы вам это говорить, Мари… Но может, оно и к лучшему, если вы будете знать…

Мари была не в состоянии отвечать. Она лишь кивнула.

— Я не буду жаловаться, только посоветую вам соблюдать осторожность. Этот тип очень болен…

Лукас утратил понятие времени с тех пор, как оказался взаперти. Он даже не знал, какой сейчас день недели. Или это ночь? Его часы и все, что ему принадлежало, отобрал Аксель.

Ему пришлось включить плазменный экран, эту ниточку, связывавшую его с внешним миром, и попытаться вернуть себя в реальность.

Он мрачно переключался с кнопки на кнопку, когда вдруг ненавистный близнец нарисовался в кадре местного канала.

Самозванец заключил короткое интервью заявлением, что Эдвард Салливан рано или поздно предстанет перед судом, а сам он намерен в ближайшее время покинуть остров и вместе с молодой женой отправиться в заслуженное свадебное путешествие.

Разбился брошенный на пол пульт.

Угнетенный мыслью, что ему никогда не выйти из этого лабиринта, Лукас часами пытался выбросить из головы мысли о Мари, но никак не мог избавиться от назойливых картинок: она и Аксель.

В прострации он лежал на канапе, тупо глядя на шлюзовую камеру и не видя ее. Дверь, выходившая в галерею, вдруг открылась, пропустив мать Клеманс, которая толкала перед собой столик на колесиках, уставленный подносами с едой.

Вскочив, Лукас бросился к двери, выходившей в жилую часть, но быстро понял, что открывалась она только тогда, когда другая была закрыта.

Настоятельница остановила столик.

Он подумал, что у него слуховая галлюцинация, услышав, как она говорит о яичнице-болтунье, беконе, сосисках — его любимых, сказала она, напомнив к слову, что сегодня воскресенье.

Он заточен под землей, а монашенка выкладывает ему меню!

Зато вернулось представление о времени.

Сейчас ему просто необходимо убедить ее, что он не Аксель.

«У тебя ничего с этим не выйдет, — когда-то сказал ему тот. — Можешь поверить, с этой стороны я себя обезопасил».

И в самом деле, мать Клеманс только наклонила голову, когда он с ходу заявил ей, что он и есть настоящий Лукас Ферсен, что Аксель занял его место и что она должна выпустить его отсюда.

Видя, как монахиня повернулась, собираясь уйти, он закричал:

— Если вы ничего не сделаете, он убьет мою жену!

На миг в нем мелькнула надежда, когда она повернула к нему голову.

— Ешь, а то остынет.

Дверь скользнула, потом закрылась за ней, одновременно открылась дверь в жилую часть подземной тюрьмы.

Он устремился к внешнему стеклу, забарабанил по нему, заорал, но монахиня неумолимо удалялась, ни разу не оглянувшись.

Слезы отчаяния и бессилия брызнули из глаз Лукаса.

«Очень болен».

Слова эти крутились в голове Мари, пока они с Лукасом ехали в жандармерию.

Молчаливая после отъезда, она упрямо старалась смотреть в сторону, якобы любуясь проносящимся мимо пейзажем, избегая соблазна взглянуть на Лукаса и спрашивать его.

Песчаные равнины, дорога над обрывом, безбрежный океан, пригород, порт, суда…

Взглядом она невольно искала изящный силуэт шхуны, две такие узнаваемые мачты которой обычно выделялись среди леса вант.

Яхты не было. Ее больше не было у причала!

Учащенно забилось сердце, по спине пробежала непрошеная дрожь.

— Похоже, Бреа последовал твоему совету и поднял паруса, — сказал Лукас, будто уловив ее тревогу. — Одним меньше!

Сделав над собой усилие, Мари приняла безразличный вид и бесстрашно посмотрела на него.

В зеркале заднего вида она наблюдала уплывающий назад порт, когда машина сворачивала к зданию жандармерии.

Но мысли ее остались там.

Она думала о том, кого знала девчонкой и кого так любила, прежде чем ее не захватила страсть к Лукасу. Ей вновь виделись выцветшие глаза и волчий оскал, так заворожившие ее. Она вновь слышала, как он говорил ей, что никогда от нее не откажется и всегда будет ей защитой.

Кристиан, очевидно, буквально воспринял ее последние слова.

«Как мог я потерять столько времени, любя такую, как ты? Ты этого не заслуживаешь».

Она закрыла глаза. Страшное чувство покинутости охватило ее. А еще — безграничное горе.

Броди встретил их новостью, которая временно вытеснила у Мари мысли о Кристиане.

— Фрэнсис Марешаль много раз приезжал на остров с 1962-го по конец 1967 года, то есть до времени кончины Жака Рейно. Но это не все: я обнаружил существование лаборатории, которую создал во время Второй мировой войны отец последнего, Жозеф Рейно, ученый-исследователь, который сотрудничал с нацистами в области создания их знаменитой высшей расы.

— Восхитительный типчик… — процедил сквозь зубы Ангус.

Скрестив на груди руки, опершись о край стола, Лукас состроил скептическую гримасу:

— Полноте, Ангус! Лаборатория? На острове Химер? Да там все обыскано! Ее бы нашли, если бы она существовала. Ваши сведения отдают фантастикой, Броди! — посмеялся он.

Молодой жандарм не смутился. На этот раз он все предусмотрел, чтобы отбивать сарказм Ферсена.

— Мои сведения, майор, взяты из архивов префектуры. Из Парижа, — подчеркнуто добавил он. — Есть документ от 1941 года, подписанный самим Гиммлером, в котором говорится о выделении фондов на создание научно-исследовательской экспериментальной лаборатории, руководство которой возлагается на Жозефа Рейно.

— Но ничто не доказывает, что лаборатория создана, и еще меньше вероятность, что она оборудована на острове, — возразил Лукас. — Если только вы не нашли подтверждений… В кадастре Киллмора, к примеру.

Тень промелькнула по лицу Броди.

— Доказательств нет, — признался он. — Но…

Мари пришла на выручку молодому жандарму, заявив:

— Он превосходно поработал. Факт невнесения лаборатории в кадастр и то, что никому не известно о ее существовании, еще не доказывает, что ее вообще не было. Что ее не существует…

— О, понимаю — секретная лаборатория. Ты это подразумеваешь?

Молодой человек предпочел не заметить скрытую иронию и согласился:

— Совершенно верно. Жозеф Рейно не первый ученый, который воспользовался смутным временем, чтобы провести научные эксперименты в обход закона. Без ведома властей было смонтировано много непонятных установок. Некоторые удалось обнаружить, но не все. Частые посещения острова генетиками Жаком Рейно и Фрэнсисом Марешалем — не простое совпадение.

— По-твоему, они проводили в лаборатории научные исследования?

Мари подала голос:

— Я полагаю, что в записях Фрэнсиса Марешаля открывалась суть этих работ и что его сын, журналист, занимавшийся вопросами науки, прибыл на остров, чтобы во всем этом разобраться. И убили его, чтобы помешать вскрыть истину.

— А Эдвард сбежал из-за того, что страдает клаустрофобией, — насмешливо добавил Лукас.

Мари метнула в него убийственный взгляд. Ей безумно хотелось доказать ему, что Эдвард невиновен по той простой причине, что его не существует, что он — порождение Райана.

Но хотя она очень далеко зашла в своей лжи, у нее совсем не было уверенности в своем желании поделиться этой тайной с кем бы то ни было. С Лукасом в первую очередь.

— Не знаю, какова роль Эдварда во всей этой истории, но интуиция подсказывает мне, что все нити ведут к этому острову, где монахини скрытно вырастили твоего близнеца. Собери мне данные обо всех сестрах, Броди.

Лукас закатил глаза и на какое-то время стал прежним Лукасом, насмешливым и нетерпимым к чужому мнению, особенно к гипотезам жены.

И от этого у Ангуса стало легче на душе. Что ни говори, а ему так нравилось, когда эти двое переругивались.

Одетые в белые монашеские облачения, в монашеских вуалях, которые округляли контуры лиц, делая их овальными, все они сдержанно улыбались в объектив.

Броди не составило труда достать эти фотокарточки у приписанного к монастырю фотографа, хотя для проформы и чтобы подчеркнуть свою значимость тот немного поломался, ссылаясь на свою репутацию.

Молодой жандарм пообещал ему полную конфиденциальность.

Мари приступила к разбору хорошо выполненных фотографий, самые старые из которых относились к шестидесятым. Она просматривала их по годам.

Перед ней чередой проходили лица, выражения которых были в чем-то схожи, а одинаковое одеяние полностью лишало их индивидуальности.

Так она просмотрела более трех четвертей фотокарточек с возрастающим впечатлением, что зря теряет время. Что думала найти она, изучая эти групповые портреты? Некий знак, позволивший бы ей обнаружить за этими фасадами, дышащими чистотой и благочестием, что-то похожее на кончик ниточки?

Решив закончить поскорее, она склонилась над предпоследним фото, датированным 2004 годом. Не меньше пятидесяти сестер позировали в этот год для будущего поколения клира.

Она собралась отложить ее, когда одна деталь привлекла ее внимание.

Даже не деталь — скорее какое-то ощущение.

Смутное чувство тревоги.

Она всмотрелась в третью монахиню слева, стоявшую в последнем ряду, — сестра Агнес Милосердная, если верить пронумерованному списку на загнутом поле слева.

Ее глаза отличались от других, делая лицо более выразительным. Менее спокойным. Почти обеспокоенным.

Лицо смутно напоминало кого-то, но она не могла бы сказать ни где, ни когда оно ей встречалось.

Мари повнимательнее рассмотрела его, ища какую-нибудь зацепку, которая навела бы ее на путь. И нашла ее у уголка левого глаза.

Малюсенькая точка, не больше тех мушек, которые светские дамы когда-то наклеивали или карандашом отмечали на лице.

Откуда-то из глубин памяти возникла пара темных очков, большой синяк и родинка. Теперь она знала, кто это.

Мари лихорадочно сканировала фото и запустила его в фотошоп, чтобы увеличить формат.

Родинка отчетливо выделилась.

Запустив программу, она заменила вуаль короткой прической из светлых волос и, пропустив изображение через принтер, показала его Ангусу и Лукасу.

Она с удовлетворением увидела изумление жандарма.

Сестра Агнес Милосердная была не кем иным, как Вивиан!

Ангус опешил, когда Броди заявил, что эта монахиня стояла на учете в полиции нравов за проституцию и приставание к прохожим.

— Она покинула Бельгию пять лет назад. Кажется, она стала свидетельницей какого-то преступления, после чего предпочла постричься в монахини и укрыться в монастыре.

Броди замялся, но продолжил:

— По данным епархии, она сложила с себя постриг в конце прошлого лета и ушла из монастыря.

— Вскоре после исчезновения Франсуа Марешаля, — уточнила Мари. — Это не может быть совпадением… Так же как и ее работа в поместье Салливанов.

На этот раз Лукас не стал насмешничать. Более того, он извинился перед Мари за то, что высмеивал ее мистическую навязчивую идею.

— Я всегда думал, что в этой девице есть нечто двуличное, — сказал он. — Вообразить только, что она была монахиней…

Вспомнился синяк.

— Однако ты допрашивал ее вчера, — с безразличным видом заметила Мари.

Взгляд, который бросил на нее Лукас, был по-настоящему удивленным.

— Никаких допросов не было с тех пор, как она призналась нам в подтверждении фальшивого алиби Фрэнка.

Теперь наступила очередь Мари прийти в замешательство. Она было приготовилась передать ему разговор, который состоялся этим утром с Вивиан, когда вдруг Лукас приглушенно вскрикнул:

— Ба! Да ведь она была с тобой в конюшне, когда тебя сбросили в колодец! Черт побери! А я поверил в то, что на нее якобы напали! Вот дурак! Это она хотела тебя убить!

События того дня быстро прокрутились перед глазами Мари. Все сразу встало на свои места, но в другом ракурсе.

— И наверняка не случайно Вивиан устроилась на работу в поместье, — продолжил Лукас, повернувшись к Броди. — Вам известно, кто ее нанял? И когда?

Жандарм кивнул:

— Нанял ее Эдвард Салливан, незадолго до отъезда в Южную Америку, месяцев шесть назад.

Лукас воздержался от ликования. Детали головоломки складывались сами по себе и достаточно красноречиво, чтобы к этому можно было что-либо добавить.

— Уйдя из монастыря, Вивиан, бывшая монашенка, должно быть, сохранила свое облачение. Она же украла тело близнеца из морга, — предположила Мари.

Лукас прибавил:

— Если она сообщница Эдварда, в чем не сомневаюсь, этим объясняется, как Келли и близнец были убиты в ту же ночь с небольшим интервалом.

— Шлюха, монашенка и преступница… Не укладывается в голове, — пробормотал Ангус, чья твердая вера, столь свойственная ирландцам, при этой мысли заколебалась.

Шлюха.

Содержатель дома свиданий сказал, что рыжая была шлюхой, только что высадившейся на остров.

Мужчина внимательно рассмотрел фоторобот, на котором короткая светлая прическа уступила место пышной рыжей шевелюре.

Он не колебался, когда вспомнил о родинке в углу глаза.

— Я даже подумал, что это фальшивка, ну… вроде той, какие эти девки наклеивали себе из кокетства… У нее смешное название… Похоже на какое-то насекомое…

— Мушка, — подсказала Мари.

Содержатель обрадовался:

— Мушка! Точно!

Но Мари больше не слушала его.

Пока они с Ангусом опрашивали хозяина притона, Лукас исчез.

И тут же она услышала звук заводимого мотора. Она бросилась на улицу, Ангус следом за ней, и только покачала головой, увидев удаляющуюся машину жандармерии с Лукасом за рулем.

Жандарм не стал тратить время на обсуждение непонятного поведения французского коллеги. Он позвонил Броди и велел ему срочно прислать другую машину.

В глазах Мари он уловил тревогу, но не нашел для нее ободряющих слов.

Лукас проехал территорию владения насквозь, пока не увидел квадроцикл Вивиан, припаркованный у фруктового сада.

Стоя на стремянке, та ловко обрезала сухие ветки деревьев электропилой.

Удивившись при виде его, она приостановилась.

Он коротко обрисовал ей ситуацию, велел слезть и побыстрее сматываться.

Вивиан быстро спустилась. Она укладывала пилу в прицеп, когда показалась другая машина жандармерии.

— Немедленно садись на паром до Франции… Встретимся в Париже, когда все закончится.

— Меня не пустят на паром!

— Я позабочусь, чтобы ориентировка туда не дошла… Быстро! Удирай!

Машина направилась в их сторону, она вот-вот будет здесь. Лукас отцепил прицеп.

— Запусти мне в голову эту пилу и спасайся по береговой тропе… Машинам трудно будет тебя преследовать… Ты легко оторвешься от нас…

— От нас?

— Я для виду погонюсь за тобой… Постараюсь их задержать. Быстро!

Машина Ангуса была уже в сотне метров. Сидящие в ней увидели, как Вивиан кинула в Лукаса пилу, оседлала квадри и помчалась к северу.

— Береговая тропа! — крикнула Мари. — Она пытается от нас оторваться!

В тот же момент Лукас вскочил на ноги, нырнул в свою машину и рванул вдогонку за Вивиан.

Теперь машины жандармерии разделяло небольшое расстояние.

Ветер хлестал лицо. Судорожно вцепившись в руль, Вивиан свернула на береговую дорожку.

Бросив взгляд в зеркало заднего вида, она увидела преследующего ее по той же узкой тропе Лукаса. Она побледнела, отметив, что другие машины следуют за ним, не обращая внимания на ветки, бьющие по кузову и оставляющие царапины на краске.

Она должна была срочно что-то сделать, найти решение, если хотела спастись от преследования.

Со слезами бессилия на глазах она быстро огляделась.

Справа торфяники, наполненные водой. Тут шансов никаких.

Слева — скала и осыпавшиеся с нее на тропу камни, на которых не выдержат подвески и можно повредить картер.

А особенно — провалы, которые она, может быть, проскочит на большой скорости, а вот машины — нет. Если это удастся, Вивиан выиграет драгоценные минуты, пока другие станут объезжать…

Один шанс на миллион. Один, но верный.

Взгляд в зеркало: машины приближались, выбора не было.

Лукас выругался, увидев, что она съехала с тропы и помчалась прямо к обрывистому берегу через утесники и папоротники, сгибающиеся под колесами.

Он тоже свернул.

Сидящая рядом с Ангусом Мари приглушенно ахнула: ей хорошо было понятно, что собиралась сделать Вивиан, но она не забыла про обрыв, с которого свалилась бы вместе с Дьябло, не удержи ее Райан.

— Ей ни за что не перескочить.

— Двоим или троим отчаянным сорвиголовам уже удалось, — вывел ее из заблуждения Ангус, тоже сворачивая к обрыву. — Держитесь крепче, сейчас начнет трясти!

Квадри мчался к обрыву метров на двести впереди машины Лукаса. Примерно столько же отделяло его машину от машины Ангуса.

Лукас прибавил скорость, не обращая внимания на удары днища о камни. Он тоже знал, что задумала Вивиан, чтобы оторваться от них.

Один шанс на миллион. Один лишний шанс.

Он опустил боковое стекло и, вынув из кобуры пистолет, высунул руку наружу.

Жест этот насторожил следующих за ним.

— Он убьет ее! — встревожилась Мари.

— Или помешает убить себя! — буркнул Ангус, крепко держа руль.

Первый предупредительный выстрел подтвердил его слова.

Лукас хотел заставить Вивиан остановиться, но та, не повиновавшись, крутанула ручку газа до предела и ринулась прямо к провалу, бросая через плечо быстрые взгляды.

«Черт с ней, с машиной», — подумал Ангус, нажимая на акселератор. А Мари вновь попыталась соединиться с Лукасом по мобильнику.

— Он не знает об этом провале! Преследуя Вивиан вот так, он добьется, что она упадет в него.

Мобильник завибрировал в кармане полицейского, усиливая возбуждение от погони.

Провал был уже в десяти метрах.

Квадри не снижал скорости. Лукас подумал об этой женщине — без нее ничего не осуществилось бы, но сегодня она стала неудобной.

Либо теперь, либо никогда.

Выпущенная пуля пробила заднюю шину квадроцикла, мчавшегося на полной скорости, когда до провала оставалось метра два.

Квадроцикл подпрыгнул вместе с пассажиркой, все еще вцепившейся в руль.

Лицо Вивиан перекосилось от страха при виде разверзнувшейся под ней пустоты.

Квадроцикл средней частью упал на край провала, передние колеса повисли над пустотой. Он, возможно, уравновесился бы, если бы не вес Вивиан, еще не потерявшей скорость инерции.

Она полетела вниз.

Мари затаила дыхание, глядя широко раскрытыми глазами, как машину Лукаса сначала занесло, а потом она застыла на краю провала. Как безумный он выскочил из нее и бросился к пропасти.

Снизу послышался звук взрыва, эхом отдавшийся наверху, и очень быстро оттуда поднялось облако дыма.

Стоя на коленях на краю, Лукас прищурился.

Тут он и увидел ее — меньше чем в метре под ним, распластавшуюся на скальной стенке, рукой вцепившуюся в какой-то торчащий корень. Корень опасно сгибался под ее тяжестью и готов был переломиться. Но когда?

Лукас бросил взгляд назад: машина Ангуса была в сотне метров.

Тогда он нагнулся, протянул Вивиан руку, за которую она сразу ухватилась.

— Помоги мне… Не отпускай…

Лукас видел наполненные ужасом глаза любовницы.

— Не хочу рисковать… Ты заговоришь…

— Я ничего не скажу…

— Все… Жаль, Вив… — И он разжал пальцы.

Тело Вивиан разбилось на камнях тридцатью метрами ниже, недалеко от догоравшего квадри.

В тот же момент подоспели Мари и Ангус.

Мари отвела глаза, разглядев внизу переломанное тело Вивиан.

Память отослала ее на несколько часов назад, в кухню, когда Вивиан с огромным синяком на лице сказала, что Лукас очень болен…

Мари перенесла свое внимание на мужа, глаза которого все еще были устремлены в пустоту.

— Почему ты это сделал? — глухо и резко заговорила она. — Почему ты сам расправился с ней? Если бы мы все были здесь и допрашивали Вивиан, она была бы жива!

Он повернул к Мари отупевшее лицо, словно пробуждаясь от дурного сна.

— Я не хотел ее смерти… Я только хотел узнать почему. Почему она хотела тебя убить? Почему она убила моего близнеца? Она не оставила мне ни одного шанса узнать это, ни одного!

Голосом, в котором слышалась печаль, он повторил, что отдал бы все ради того, чтобы она сказала почему. Все…

Ангус соболезнующе положил ему на плечо руку.

— Всем нам пришлось когда-то лично переживать какое-то преступление, даже когда мы не были к нему причастны. Может быть, кое-какие ответы мы найдем в ее квартире…

— Я к вам присоединюсь, — сказала, вставая, Мари. — Вот только дождусь судмедэксперта.