Была полночь. У Морфизы ужинало много гостей; въ карты играть перестали. Всѣ женщины въ 40 и въ 50 лѣтъ искали своихъ муфтъ и велѣли подвозить кареты. Скучные выходили одинъ за другимъ, зная хотя то свѣтское правило, что гдѣ не ужинаютъ, тамъ не надобно сидѣть долго послѣ ужина. Морфиза благодарила, обнимала, провожала, говорила всякой гостьѣ ласковое слово. Жеркуръ, во время сего волненія, сидѣлъ покойно у камина, подлѣ стола, на которомъ онъ два часа игралъ въ Вискъ -- сидѣлъ тутъ для того, что не считалъ за нужное искать другова мѣста; не задумавшись, не съ намѣреніемъ, а единственно для покоя. Жеркуръ былъ одинъ изъ тѣхъ лѣнивыхъ людей, которыхъ сама Натура дѣлаетъ философами: имъ хорошо вездѣ, гдѣ не дурно; они безъ всякихъ правилъ Морали любятъ миръ и тишину болѣе всего на свѣтѣ; не бываютъ коварными для того, что коварство требуетъ дѣятельности; не знаютъ сильныхъ страстей, и среди общаго волненія наслаждаются истиннымъ сокровищемъ мудрости: умѣренностію и покоемъ. Не льзя назвать ихъ жизни скучною; нѣтъ, они могутъ быть забавны и чувствительны по своему. Не терпеть есть уже для нихъ щастіе; думать, не зная о чемъ, отдыхать и не заботиться, кажется имъ живѣйшимъ удовольствіемъ. Они не хвалятся, не гордятся своею философіею, и слѣдственно бываютъ скромнѣе обыкновенныхъ философовъ.

   Наконецъ Морфиза освободилась отъ хлопотъ, проводила всѣхъ важныхъ, разсудительныхъ людей, которые не сидятъ до свѣту, и сердечно обрадовалась, видя у себя только друзей своихъ: прекрасную Линдану, богатую, двадцатилѣтнюю вдову -- Бальмира, страстно влюбленнаго въ Линдану, но съ малою надеждою -- и холоднаго Жеркура, который въ то время не имѣлъ никакой связи. Сѣли ближе къ камину. Одинъ Жеркуръ не тронулся съ мѣста, сидя на покойныхъ креслахъ и рукою облокотившись на столъ: ему было и такъ очень хорошо!... Сперва поговорили о тѣхъ, которые уѣхали; но скоро Вальмиръ обратилъ разговоръ на чувствительность. Имѣя отъ природы пылкую душу, онъ изъяснялся съ великимъ жаромъ и со всею неувѣренностію молодаго человѣка, который говоритъ о любви при своей любовницѣ. Морфиза восхищалась, Линдана слушала съ умиленіемъ, Жеркуръ отъ времени до времени улыбался, Вальмиръ, желая еще убѣдительнѣе доказать власть любви, разсказывалъ многіе случаи: на примѣръ, какъ одинъ любовникъ, въ угожденіе любовницѣ, былъ шесть лѣтъ нѣмымъ; какъ другой десять лѣтъ выжилъ пустынникомъ, возвратился съ длинною бородою и съ пламеннымъ сердцемъ; какъ третій, исполняя волю богини своей, долженъ былъ завоевать тронъ и сдѣлался Александромъ отъ любви. Всѣ такія исторіи прекрасны, сказалъ Жеркуръ: но давно ли это случилось? Сей вопросъ замѣшалъ романическаго Вальмира, и гордость Линданы оскорбилась насмѣшкою холоднаго Жеркура. «Конечно, отвѣчала она съ притворною улыбкою: Жеркуръ правъ. Время любовныхъ чудесъ прошло; мы теперь ничто иное, какъ Царицы, сверженныя съ трона; слава наша состоитъ въ однихъ преданіяхъ древности, въ однихъ воспоминаніяхъ; власть потеряна -- и навѣки!» Нѣтъ, вы все царствуете, сказалъ Жеркуръ: но только образъ правленія сталъ другой..,. Тотъ же, тотъ же! перервалъ съ жаромъ Вальмиръ: онъ былъ и есть деспотической. Женщина, которую люблю, можетъ велѣть мнѣ все -- и непремѣнно сдѣлаю. -- «Вы это думаете, и довольно!» отвѣчалъ Жеркуръ. Увѣренъ, сказалъ Вальмиръ... «Какъ! не уже ли согласитесь на самое необыкновенное доказательство любви?» спросила у него Линдана: «не уже ли все исполните, чего бы она ни потребовала?» -- Желаю только знать волю ея. -- «Естьли бы она вамъ сказала: оставьте Францію; путешествуйте три года; но все это время не пишите ко мнѣ ни слова; наконецъ возвратитесь, и я ваша!»... Ради Бога скажите, шутите вы или нѣтъ? спросилъ Вальмиръ. -- Нѣтъ, отвѣчала Линдана съ живостію и съ тайнымъ удовольствіемъ самолюбія: нѣтъ, я говорю; что думаю. -- «Вы согласитесь тогда быть моею?» -- Клянусь, но единственно съ такимъ условіемъ. Чтобы пожертвовать моею свободою, мнѣ надобны не слова, а доказательства истинной и въ самомъ дѣлѣ чрезвычайной привязанности. -- «Простите; я ѣду.» -- Тутъ Линдана, сердечно тронутая, подала руку Вальмиру, который, ставъ на колѣни, взялъ ее, поцѣловалъ, всталъ и хотѣлъ итти.... Постойте, сказалъ Жеркуръ съ холодностію, вынувъ карандашъ: запишемъ число, чтобы вы могли возвратиться точно въ назначенный срокъ.... Во время сего страннаго явленія Морфиза съ удивленіемъ смотрѣла на двухъ любовниковъ, и слушала ихъ съ такимъ любопытствомъ, которое не дозволяло ей говорить. Жеркуръ написалъ на картѣ и прочиталъ вслухъ: 28 Генваря 1782 года, въ два часа утра. И такъ, любезной Вальмиръ (сказалъ онъ), мы увидмся съ вами не прежде 1785!.. Такъ, отвѣчалъ Вальмиръ: но прошу не жалѣть обо мнѣ. Увѣреніе, съ которымъ ѣду, сдѣлаетъ для меня и самую разлуку любезною... Тутъ Вальмиръ вспомнилъ о хозяйкѣ, и подошелъ къ Морфизѣ, которая обняла его съ нѣкоторымъ восторгомъ. Линдана плѣнялась славою имѣть любовника, напоминающаго своею привязанностію времена рыцарей. Вальмиръ гордился величіемъ роли своей; надѣялся сдѣлать себя безсмертнымъ, и думалъ, что примѣръ его будетъ новою эпохою въ лѣтописяхъ любви. Питаясь такими лестными мыслями, онъ съ живѣйшимъ удовольствіемъ разстался на три года съ любовницею и съ друзьями, и побѣжалъ изъ комнаты, сказавъ, что прежде разсвѣта будетъ уже на пути въ Англію. Когда онъ ушелъ, Линдана вынула платокъ и закрыла имъ себѣ глаза на нѣсколько минутъ. Морфиза осыпала ее жестокими укоризнами и хотѣла, чтобы она воротила страстнаго и великодушнаго Вальмира. Линдана объявила торжественно, что ни для чего въ свѣтѣ не перемѣнитъ слова; и будучи умна, говоря пріятно, съ такимъ искусствомъ оправдывала свое тиранство въ разсужденіи бѣднаго Вальмира, такъ хорошо разсуждала объ истинной любви, о достоинствѣ женщинъ, о своихъ чувствахъ, что Морфиза (которая не могла споритъ съ нею, и даже понимать ее) наконецъ согласилась и сердечно удивлялась ей, Линдана взглядывала между тѣмъ на безмолвнаго Жеркура, чтобы видѣть, какое дѣйствіе производитъ въ немъ ея краснорѣчіе; но къ досадѣ своей увидѣла, что онъ засыпаетъ. Ударило пять часовъ, и Линдана встала. Морфиза обрадовалась, потому что она уже минутъ сорокъ съ великимъ трудомъ удерживала зѣвоту, которая душила ее. Что касается до Жеркура, то онъ съ сожалѣніемъ разстался съ покойными своими креслами. Какъ, вы уже ѣдете! сказалъ онъ съ холоднымъ и безпечнымъ видомъ Линданѣ, подавая ей руку. Морфиза засмѣялась. Линдана шутила надъ нимъ съ нѣкоторою досадою. Жеркуръ отвѣчалъ съ пріятностію -- и такимъ образомъ разстались.

   Жеркуръ былъ самымъ моднымъ человѣкомъ въ свѣтѣ, и тѣмъ болѣе нравился, что имѣлъ въ себѣ много отмѣннаго; не искалъ въ женщинахъ, и не льстилъ имъ; дѣятельная роля щастливаго Адониса не соглашалась съ его характеромъ, и лѣность дѣлала его постояннымъ. Вступивъ въ свѣтъ, онъ привязался къ одной женщинѣ, не за умъ и красоту ея, а для того, что видался съ нею чаще, нежели съ другими. Связь ихъ продолжалась десять лѣтъ, и разорвалась только смертію. Женщины, которыя хотятъ быть предметомъ обожанія, рѣдко находятъ такое постоянство въ страстныхъ любовникахъ. Жеркуръ мало тужилъ о своей любовницѣ, но въ два года не подумалъ еще искать другой. Хотя онъ же былъ способенъ къ сильнымъ чувствамъ, однакожь любезная женщина могла тронуть его, по крайней мѣрѣ на нѣсколько времени, и тогда обыкновенная холодность его давала тѣмъ болѣе цѣны и любезности сему неожидаемому чувству, выражаемому просто, мало и безъ всякихъ романическихъ излишностей. Живость ума его равнялась съ неподвижностію его характера: это странное соединеніе дѣлало Жеркура еще забавнѣе и пріятнѣе въ обхожденіи. Случай и нѣкоторыя обстоятельства познакомили его съ Морфизою; онъ любилъ ея общество, хотя всѣ тѣ, которые составляли его, были несогласны съ нимъ въ разсужденіи характера. Морфиза при ограниченномъ умѣ всему удивлялась, всегда обожала и любила до крайности; это ослѣпленіе есть страсть людей слабоумныхъ, и предохраняетъ ихъ отъ скуки въ жизни. Вальмиръ соединялъ въ себѣ многія пріятности. съ сильнымъ воображеніемъ и самою пылкою чувствительностію. Линдана не уступала ему въ живости романическихъ идей. Овдовѣвъ въ самой цвѣтущей молодости, съ рѣдкою красотою, съ богатствомъ и съ непорочнымъ именемъ, она была предметомъ общаго вниманія. Женщины подобны завоевателямъ: великіе успѣхи возвышаютъ ихъ гордость. Линдана хотѣла быть любимою до чрезмѣрности и тѣмъ славиться. Всегдашняя лесть испортила ея отъ природы нѣжное сердце, и неумѣренныя похвалы сдѣлали неумѣренными ея требованія. Обыкновенныя женщины вѣрятъ только отчасти, когда ихъ хвалятъ, но славныя умомъ или красотою бываютъ хотя гораздо равнодушнѣе къ похвалѣ, но удивительны своимъ легковѣріемъ; онѣ слушаютъ ее холодно, однакожь ни мало не сомнѣваются въ ея искренности; не пленяются лестію, а между тѣмъ къ стыду своему не чувствуютъ ее. Гордость у самыхъ умныхъ людей отнимаетъ тонкое чувство и проницательность. Скромность не обманывается, потому что она и въ своемъ дѣлѣ безпристрастна. Вальмиръ болѣе другихъ занималъ Линдану; рыцарскія идеи его отвѣтствовали ея понятію о совершенномъ любовникѣ. Она не была влюблена въ него, но часто объ немъ думала и гордилась его страстію. Вальмиръ дозволялъ себѣ надѣяться: другой съ меньшею основательностію бываетъ даже увѣренъ въ своемъ щастіи. Сама Линдана вмѣстъ съ нимъ обманывалась. Пріѣхавъ отъ Морфизы домой въ шестомъ часу утра, она была такъ растрогана, въ такомъ волненіи, что не могла лечь на постелю, выслала дѣвку свою, забылась и просидѣла на креслахъ до восхожденія солнца, представляя себѣ Вальмира влюбленнымъ Геробмъ и радуясь всего болѣе мыслію, что такая жертва удивитъ свѣтъ! Какая слава! какое торжество быть любимою столь безмѣрно, и еще въ осьмомъ надесять вѣкѣ... Она въ тоже время воображала и холоднаго Жеркура... мудрено ли? онъ досадилъ ей. «Нечувствительной Жеркуръ (мыслила Линдана) не повѣритъ никогда, чтобы любовникъ могъ жертвовать всѣмъ предмету страсти своей. Съ какимъ равнодушіемъ онъ слушалъ Вальмира! даже ни мало не удивился! и конечно не думаетъ, чтобы Вальмиръ въ самомъ дѣлѣ уѣхалъ!... Холодное сердце не понимаетъ такой любви.... Жалъ! потому что Жеркуръ уменъ, пріятенъ и даже любезенъ.... Но я должна думать о Вальмирѣ, должна имъ однимъ заниматься''.... Эта послѣдняя мысль заставила вздохнуть Линдану.

   Въ девять часовъ она послала человѣка къ Вальмиру. Ей сказали въ отвѣтъ, что онъ въ семь уѣхалъ въ Англію. Бѣдной Вальмиръ, думала Линдана: что скажетъ теперь Жеркуръ?.. Мнѣ хочется увидѣться съ нимъ, чтобы радоваться его удивленію.

   Въ 12 часовъ она сѣла въ карету, поѣхала къ Морфизѣ и нашла ее въ восторгѣ отъ Вальмирова письма -- слѣдующаго содержанія:

   „Черезъ нѣсколько минутъ я поѣду, исполнивъ пріятную для меня должность -- должность увѣрить васъ, милостивая государыня, въ моей благодарной, почтительной и нѣжной привязанности. Я начну свое путешествіе съ Англіи, и пробуду тамъ 6 или 7 мѣсяцевъ; оттуда поѣду въ Италію, въ Сицилію, въ Грещю, а наконецъ въ Гишпанію. Еще повторю вамъ: не жалѣйте обо мнѣ! Она сказала: черезъ три года ваша!.. Боже мой! Линдана будетъ моя!.. Ахъ! вы знаете, что я за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ не хотѣлъ вѣрить утѣшеніямъ великодушной дружбы вашей! не имѣлъ надежды! Судите, что долженъ теперь чувствовать! Чего стоитъ такое щастіе?.. Она запретила мнѣ писать къ ней и говорить о моей любви во все время разлуки; исполню ея повелѣніе, и впредь не буду въ письмахъ своихъ упоминать о Линданѣ. Но мнѣ конечно дозволено приписать ей журналъ моего путешествія, который черезъ три, года повергну къ ногамъ ея. Она увидитъ, что мое сердце ею одною занималось во время ссылки моей! Всякой день буду говорить съ Линданою: сколько томовъ могу написать! Ей нѣкогда вручу ихъ... Долговременная разлука безъ сомнѣнія горестна; но въ эту минуту чувствую одно блаженство, думаю единственно о томъ, что она дала мнѣ слово быть моею. Эта восхитительная мысль не есть ли награда за всѣ жертвы и горести?... Простите, милостивая государыня! Коляска моя готова. Спѣшу ѣхать, то есть повиноваться ей. Мнѣ кажется, что, удаляясь отъ Парижа, я буду приближаться къ цѣли моего благополучія. Вы увидите 28 Генваря 1785 году щастливѣйшаго изъ смертныхъ и самаго искреннѣйшаго изъ друзей вашихъ.“

   Бѣдной Вальмиръ! сказала Линдана: любезной молодой человѣкъ! Это письмо очень мило. Сдѣлайте одолженіе, любезной другъ, покажите его Жеркуру. -- Онъ не достоинъ того, отвѣчала Морфиза съ важнымъ видомъ: однакожь прочту ему, чтобы устыдить его. Ахъ, милой другъ! какъ должны трогать васъ нѣжныя Вальмировы чувства! -- „Они трогаютъ меня несказанно.“ -- Какъ украсится ими журналъ его! Это будетъ истинное чувствительное путешествіе. -- „И безъ сомнѣнія не хуже Йорикова.“ -- Онъ болѣе другихъ имѣетъ право говорить о любви; страсть его не мнимая, любовница не вымышленная, какъ у модныхъ путешественниковъ. -- „Я заставлю его напечатать свой журналъ.“ -- Онъ будетъ милою, единственною книгою. Однакожъ знаете ли, любезная Линдана, что онъ уѣхалъ не бывъ въ Версаліи, не видавъ Министровъ и не взявъ отпуска? -- „Это прекрасно.“ -- Онъ думалъ только о васъ, фортуна, честолюбіе, самая пристойность имъ забыты. -- „Вотъ вѣрное доказательство истинной страсти! Что скажетъ объ этомъ Жеркуръ?“ -- И всѣ нынѣшніе молодые люди, вѣтреные и холодные? -- „Такъ надобно быть любимою. Женщина, довольная слабымъ чувствомъ, теряетъ свое достоинство.“ -- Ахъ! какъ выдаютъ насъ замужъ! На примѣръ, мнѣ выбрали супруга любезнаго и благоразумнаго, которой ни въ чемъ не отнимаетъ у меня воли и ведетъ себя прекрасно; для всѣхъ обыкновенныхъ людей я щастлива; но... съ моею чувствительностію, съ моимъ сердцемъ такого щастія мало; мнѣ хотѣлось бы любить съ изступленіемъ; хотѣлось бы эѳирнаго сліянія сердецъ, возможнаго только за предѣлами обыкновенной свѣтской любви ... Станемъ говорить о Вальмирѣ. Надобно, чтобы бы, милая Линдана, теперь же поѣхали въ Версалію и выпросили ему у Министра отпускъ, черезъ Герцогиню Д **. -- „Поѣду сію минуту, и возвращусь къ вамъ ужинать.“

   Морфиза остановила Линдану, уговаривая ее написать нѣсколько строкъ къ Вальмиру -- „въ первый и въ послѣдній разъ,“ сказала она: „онъ стоитъ того, чтобы вы письменно подтвердили ваше обязательство.“ Линдана согласилась; написала, и торжественно повторила свое обѣщаніе, но запретила ему отвѣчать. Она поѣхала въ Версалію, увиделась съ друзьями своими и за тайну, разсказала имъ, что сдѣлалъ для нее Вальмиръ. Друзья удивлялись, хвалили его съ жаромъ, растрогались, и выпросили для Вальмира дозволеніе путешествовать. Съ сего дня онъ сдѣлался Героемъ чувствительныхъ женщинъ, которыя тогда составляли уже нѣкотораго роду секту; говорили много о дружбѣ, о любви и достоинствѣ женскаго полу; имѣли особенной, страстной языкъ; оставляли другимъ, обыкновеннымъ женщинамъ кроткія, умѣренныя склонности, пріятность невинности и робости, превосходя самыхъ мущинъ въ твердости, силѣ характера и философіи. Линдана не могла еще равняться съ ними, однакожь имѣла щастливое къ тому, расположеніе, которое подавало надежду, что она съ помощію некоторыхъ книгъ и примѣровъ не отстанетъ отъ другихъ Героинь въ семъ родѣ. Въ девять часовъ вечера Линдана съ торжествомъ возвратилась изъ Версаліи. Морфиза любила всегда театральныя явленія, и, какъ скоро отворились двери, бросилась на встречу къ Линданѣ, пробѣжала мимо всѣхъ гостей своихъ, схватила ее за руку, отвела къ окну, и задыхавшись спрашивала: что? что?.. Линдана тихонько отвѣчала на всѣ ея вопросы, и разговоръ ихъ продолжался до самаго того времени, какъ поставили кушанье. Не смотря на всю занимательность сего таинственнаго разговора, Линдана примѣтила, что Жеркуръ въ комнатѣ, и что онъ смотритъ на нее. Женщины умѣютъ глядѣть въ сторону, не поворачивая головы. Природа справедливо наградила симъ особеннымъ дарованіемъ тѣхъ, которыя не должны никогда смотрѣть пристально, и которыя часто обязаны потуплять глаза въ землю.

   Пошли въ столовую. Жеркуръ предложилъ руку Линданѣ, которая удивилась, какъ будто бы не видавъ его прежде. Сія маленькая хитрость есть не притворство, а неумышленное движеніе въ женщинахъ, хотящихъ закрыть тѣмъ невольную склонность, иногда отъ самихъ себя, по скромности или гордости. Онѣ показываютъ, будто не примѣтили человека, котораго искали глазами входя бъ комнату, и котораго безъ сомнѣнія прежде всѣхъ увидѣли.

   Сѣли за столъ -- Жеркуръ подлѣ Линданы. Было много людей, и когда разговоръ сдѣлался общимъ, Линдана начала тихонько говорить съ Жеркуромъ о письмѣ Вальмировомъ. Онъ уже читалъ его. Что-жь вы скажете? спросила она: видите ли, что сильныя страсти бываютъ, и даже въ наше время? -- И вижу и нѣтъ, отвѣчалъ Жеркуръ. -- „Можно ли?“ -- Естьли, на примѣръ, Вальмиръ любитъ путешествіе, а вы, наскучивъ его исканіемъ, обрадовались этому случаю освободишься отъ него: то все геройство исчезаетъ. -- „Вы чуднымъ образомъ изъясняете вещи.“ -- Всего чуднѣе было бы для меня то, чтобы вы въ самомъ дѣлѣ любили Вальмира. -- „Чуднѣе? какая странная мысль! Я была бы очень неблагодарна, естьли бы не любила его.“ -- Любовь не раждается никогда отъ должности. Не достоинство, а взоръ вселяетъ ее: вотъ тайна и прелесть любви! -- „Вы сами сочинили это правило; однакожь могу вамъ сказать искренно, что сердце мое привязано къ Вальмиру.“ -- А я съ своей стороны увѣренъ, чтобы не имѣете къ нему любви. -- „Это прекрасно! какъ, я не люблю Вальмира?“ -- Ни мало. -- „Не по тому ли, что разсталась съ нимъ на три года?“ -- Признаюсь, что это обстоятельство совсѣмъ не кажется мнѣ трогательнымъ доказательствомъ любви. -- „Оно и не есть доказательство; но любя я хочу быть любимою.“ -- Онъ увѣрялъ васъ въ страсти своей? -- „Что же?“ -- Можно ли послѣ того сомнѣваться, когда любишь? -- „Вы хотите, чтобы мы вѣрили одному слову?“ -- Не я, а любовь того хочетъ, когда она подлинно дѣйствуетъ въ сердцѣ. -- „Я не сомнѣвалась въ его искренности, а хотѣла только увѣришься опытомъ въ его постоянствѣ.“ -- Опытомъ! самая дружба не смѣетъ его требовать, а любовь еще нѣжнѣе. -- „Я буду радоватьѵся его жертвою и гордиться мыслію, что онъ заслужилъ предпочтеніе.“ -- Вы не будете имѣть удовольствія отдать себя; Вальмиръ купитъ руку вашу трехлѣтнею скукою. -- „Онъ не будетъ такъ думать.“ -- А вы сами можете ли не упрекать себя? развѣ любовь есть торгъ? -- „Не торгъ; но всякое чувство требуетъ увѣренія.“ -- Кто любитъ, тотъ вѣритъ. -- „И такъ я кажусь вамъ виноватою?“ -- Естьли вы любите, то не понимаю васъ. -- -- Тутъ Жеркуръ долженъ былъ отвѣчать другимъ, и разговоръ пресѣкся, оставивъ глубокое впечатлѣніе въ сердцѣ Линданы. Жеркуръ не только не хвалилъ, но еще осуждалъ ее! не находилъ въ ней чувствительности, и думаетъ о любви совсѣмъ иначе! Не смотря на Жеркурову холодность, она внутренно отдавала справедливость его здравому сужденію. Какъ! мыслила Линдана: не уже ли романическое воображеніе еще далѣе отъ любви, нежели и самое равнодушіе? Онъ удивляетъ меня своимъ хладнокровіемъ, похожимъ на истину. Надобно непремѣнно возобновить этотъ разговоръ. -- -- Въ самомъ дѣлѣ Линдана опять пріѣхала къ Морфизѣ, чтобы видѣть Жеркура; но онъ уѣхалъ въ Версалію на восемь дней. Во все это время она скучала и на все досадовала. Обыкновенныя разсужденія о чувствительности въ домѣ у Морфизы уже совсѣмъ не занимали ее; она брала въ нихъ участіе единственно изъ благопристойности.

   Наконецъ Жеркуръ возвратился, и снова оживилъ ее; однакожь Линдана перемѣнила тонъ свой; говорила уже просто, безъ всякихъ мудростей, и даже съ нѣкоторымъ видомъ робости, которой въ ней прежде никогда не бывало; она колебалась въ своихъ мнѣніяхъ; не вѣрила самой себѣ; досадовала, безпокоилась... мучительное состояніе для человѣка, которой привыкъ властвовать и все рѣшить! Нѣсколько дней Линдана не могла говорить съ Жеркуромъ; и когда нашелся случай, не смѣла имъ пользоваться. Жеркуръ не упоминалъ о Вальмирѣ; говорилъ о постороннихъ вещахъ, но веселѣе и пріятнѣе обыкновеннаго. Линдана въ грусти и задумчивости не умѣла быть любезною; чувствовала свою неловкость и досадовала. На другой день занемогла нервною слабостію, и послала за Докторомъ Бордо, которой прославился трактатомъ своимъ о пульсѣ, и зналъ женщинъ гораздо лучше, нежели Медицину. Другой, обыкновенной Медикъ сказалъ бы Линданѣ просто и грубо, что она здорова; но ученой Бордо вынулъ часы съ секундами, устремилъ глаза на стрѣлку, взялъ руку, которую больная протянула ему съ томностію, нагнулъ голову, съ видомъ величайшаго вниманія стоялъ неподвижно долѣе десяти минутъ, и считалъ біенія пульса. Наконецъ, вышедши изъ своего глубокомыслія, сказалъ: „такъ, причина болѣзни есть моральная!“... Надлежало согласиться, когда пульсъ открылъ истину; и Линдана призналась, что ея сердце въ волненіи. Она не назвала человѣка -- и кого могла назвать? Вальмиръ ли безпокоилъ ее своимъ отсутствіемъ, или Жеркуръ обоимъ хладнокровіемъ, оскорбительнымъ для ея самолюбія?» Линдана сама не знала. Женщины никогда не хотятъ знать того, въ чемъ онѣ еще не признались себѣ откровенно. Это избавляетъ отъ труда бороться съ собою; а когда сердце заговоритъ уже такъ громко, что не льзя будетъ не слыхать его, тогда ты скажемъ; теперь уже не время ему противиться!

   Однажды Линдана пріѣхала къ Морфизѣ ввечеру и нашла у нее Жеркура вмѣстѣ съ тремя или четырмя мущинами. Говорили съ живостію и спорили. Морфиза, но своему обыкновенію, утверждала съ великимъ жаромъ противное здравому смыслу. Въ такихъ случаяхъ другіе не опровергали ее, для того, что не 'слушали. Она повторяла, кричала, выходила изъ силъ, и въ заключеніе говорила, что ея. мнѣніе справедливо, ибо никто въ самомъ дѣлѣ не могъ опровергнуть его. -- «Ахъ, милая Линдана! какъ я вамъ рада!» сказала она, увидѣвъ ее: «здѣсь споръ и шумъ; никто не хочетъ слушать. Вы должны привести насъ въ разсудокъ. Жеркуръ въ нынѣшній вечеръ совершенно снялъ съ себя маску; онъ утверждаетъ величайшія странности, и».... Не знаю, что вамъ кажется страннымъ, отвѣчалъ Жеркуръ: говорили о древнихъ рыцаряхъ; я хвалю ихъ геройство, великодушіе, любовь и дружбу; думаю только, что нынѣ мы не можемъ подражать имъ, естьли снова не впадемъ въ варварство.... «Я увѣрена, что можемъ!» перервала Морфиза.... Надобно согласиться (продолжалъ Жеркуръ), что вѣрные рыцари безъ великаго труда хранили вѣрность свою. Они молчали или говорили только о войнѣ; не знали прелести ума, Искусствъ, талантовъ. Воскресите Амадиса въ Парижѣ; велите ему три мѣсяца заниматься спектаклями, балами; велите ему здѣсь ужинать... желайте ему нравиться... (это слово было сказано Линданѣ)... и наконецъ спросите у него, думаетъ ли онъ безпрестанно о богинѣ души своей?... Тутъ опять всѣ начали говорить, кромѣ Линданы и Жеркура, который всегда молчалъ во время споровъ, и думалъ о другомъ, естьли споръ не занималъ его. Удивленный безмолвіемъ Линданы, онъ взглянулъ на нее: она закраснѣлась, и потупила глаза въ землю. Жеркуръ всталъ, подошелъ къ ней, облокотился на каминъ, и сказалъ тихонько: «Не правда ли, что предки наши не имѣли идеи о той любезности и прелести разума, которая всего болѣе трогаетъ сердце?.... Вы не хотите говорить; не хотите согласиться со мною?».... Развѣ не довольно того, чтобы слушать васъ? съ живостію отвѣчала Линдана.... Для свѣтскихъ людей, которые умѣютъ замѣчать всѣ нѣжныя оттѣнки страстей и чувствъ, скрываемыхъ въ сердцѣ, одно слово открываетъ иногда душу. Краска, замѣшательство, выразительный взоръ, въ особенности не бываютъ вѣрными знаками; но вмѣстѣ, и съ такими словами, которыя легко можно растолковать въ пользу тайнаго желанія, составляютъ уже доказательство. И такъ Жеркуръ узналъ, что Линдана имѣетъ къ нему склонность, онъ былъ тронутъ, но скрылъ свою чувствительность. Мущины въ обхожденіи съ вѣтреными кокетками славятся такою проницательностію и не таятъ догадки своей, зная, что надобно пользоваться щастливою минутою; напротивъ того не хотятъ разумѣть первой нескромности добродѣтельныхъ женщинъ: онѣ могли бы испугаться и преодолѣть склонность; надобно имъ дать время запутаться въ сѣтяхъ. Эта хитрость есть похвала для женщины; тайный любовникъ боится ея гордости, размышленій, и надѣется на постоянство. Что въ разсужденіи одной есть оплошность, то въ разсужденіи другой есть тонкая хитрость.

   Линдана, видя равнодушное спокойствіе Жеркура, сама вышла изъ замѣшательства. Тутъ Морфиза начала говоришь съ нимъ. Вижу, что вы дѣлаете, сказала она засмѣявшись: вамъ хочется обольстить Линдану. -- «Нимало,» отвѣчала Линдана: «онъ и не думаетъ объ этомъ!» Тутъ вошли другіе гости, и разговоръ сдѣлался общимъ.

   За ужиномъ Жеркуръ не сѣлъ рядомъ съ Линданою, которая была не весела м задумчива. Послѣ ужина хозяйка вздумала ѣхать въ маскарадъ съ Жеркуромъ и Линданою. Морфизѣ было уже 54 года, но она все еще безъ памяти любила сего роду забавы, для того, что славилась такъ называемымъ маскараднымъ остроуміемъ, забывала свое природное добродушіе; всѣхъ критиковала, насмѣхалась, осыпала знакомыхъ и незнакомыхъ эпиграммами, чтобы поддерживать славу свою.

   Когда всѣ гости уѣхали, хозяйка надѣла большую маску, Линдана капотъ, Жеркуръ черную домину, и во второмъ часу пріѣхали въ маскарадъ. Морфиза съ обыкновенною своею живостію говорила со всѣми масками; но скоро одна голубая домина обратила на себя все ея вниманіе -- Морфиза подала ей руку, оставила товарищтей, и скрылась въ толпѣ. Линдана устала, сѣла и спросила у Жеркура, любитъ ли онъ то, что называютъ маскараднымъ умомъ. «Я люблю умъ ежедневной, отвѣчалъ онъ, и не могу терпѣть того, которой противенъ скромности и тихости, столь любезнымъ въ женщинѣ. Не говорю уже объ этомъ странномъ пискѣ, несносномъ для меня въ маскарадныхъ разговорахъ; такой голосъ сдѣлалъ бы и самыя любезныя слова непріятности» -- И такъ вы никогда не влюблялись въ маскарадѣ? -- «Напротивъ, я разлюбилъ въ немъ многихъ женщинъ, которыхъ находилъ въ свѣтѣ милыми.» -- Я никогда уже съ вами не поѣду въ маскарадъ. -- -- Это слово, сказанное съ величайшимъ простосердечіемъ (naïveté) тронуло Жеркура, хотя онъ притворно засмѣялся и оказалъ: «Вотъ дѣйствіе маски! вы, обыкновенно не любя ни надъ кѣмъ смѣяться, вздумали шутить надо мною!» -- Это шутка? -- «Не знаю; мнѣ извѣстно единственно то, что живо чувствовать дѣйствіе любезности есть иногда нещастіе.» -- Ахъ! я увѣрена, что излишняя чувствительность не потревожитъ никогда вашего спокойствія! «Естьли вы такъ думаете, то не перемѣните никогда вашихъ мыслей.» -- По чему же? -- «По тому что я никогда не вздумаю увѣрять васъ въ противномъ.» -- Конечно; что вамъ нужды! -- «Что мнѣ нужды? требуете ли отъ меня совершенной искренности? Я могу молчать; но никогда не скажу вамъ неправды; никогда не дозволю себѣ притворства» -- Это правда; надобно согласиться, что вы не любите притворяться. -- «Слѣдственно вы мнѣ повѣрите?» -- Всегда. -- «Какая польза?» -- Развѣ совершенная довѣренность для васъ ни что? -- «Ваша довѣренность? нѣтъ, я не требую ее. Что вы мнѣ скажете новаго? развѣ чувства ваши мнѣ неизвѣстны?» -- И такъ я напрасно буду желать дружбы вашей? -- «Совершенно напрасно!» -- Я не ожидала такого отвѣта. -- «Естьли будете меня спрашивать, то услышите еще много неожидаемаго.» -- Вы не хотите быть другомъ моимъ? -- «По крайней мѣрѣ не могу сдѣлаться имъ скоро; мнѣ надобно много, много времени; и можетъ быть никогда бы не успѣлъ въ этомъ намѣреніи. Дозволите ли спросишь, отъ чего вы краснѣетесь?» -- Какъ! по чему вы это знаете? -- «Не уже ли думаете, что эта несносная маска можетъ скрыть отъ меня лицо ваше? Нѣтъ, я вижу его.»...

   Въ сію минуту явилась Морфиза съ незнакомою своею маскою, осипнувъ отъ крику и хромая отъ усталости; она сѣла подлѣ Линданы, а незнакомецъ стоялъ передъ нею. «Я привела къ вамъ самую любезнѣйшую маску,» сказала Морфиза: «незнакомецъ наговорилъ мнѣ чудеса; я никакъ не могу узнашь его.» -- Не мудрено, сказалъ тихонько Жеркуръ Линданѣ: онъ рѣдко бываетъ въ хорошихъ домахъ, и Морфиза вѣрно никогда не встрѣчалась съ нимъ. Это Дюваль, глупецъ и нахалъ. -- Онъ еще не успѣлъ договорить, когда Морфиза начала упрашивать Линдану, чтобы она вступила въ разговоръ съ голубою доминою. «Это рѣдкой умъ,» примолвила Морфиза: «что слово, то эпиграмма,» Второй портретъ не могъ истребить въ мысляхъ Линданы впечатлѣній перваго. Сверхъ того, досадуя, что ей помѣшали говорить съ Жеркуроиъ, она совсѣмъ не расположена была слушать маскарадныхъ шутокъ. Дюваль, видавъ ее въ спектакляхъ, узналъ Линдану, не смотря на маску, и началъ осыпать ея красоту глупыми похвалами, которыя она приняла сухо. Онъ разсердился, вздумалъ говорить о Вальмировомъ путешествіи и шутить очень грубо. Линдана не удостоила его отвѣта. Дюваль продолжалъ. Тутъ Жеркуръ снялъ съ себя маску и взглянулъ на него сурово, не говоря ни слова. Это испугало Линдану. Пойдемъ-те, сказала она, и встала, взявъ Жеркура за руку, какъ будто бы для того, чтобы удержать его. Увидимся ли мы? спросилъ Дюваль у Жеркура, который, вмѣсто отвѣта, пожалъ его руку и отворотился. Линдана хотѣла ѣхать: Морфиза согласилась, будучи въ крайнемъ замѣшательствѣ отъ худаго успѣха своей голубой долины. Линдана досадовала и боялась; однакожь, не видя подлѣ себя Дюваля, успокоилась. Жеркуръ проводилъ ихъ до, кареты, и сказалъ, что уѣдетъ за ними же. Линдана худо провела ночь, и въ восемь часовъ утра послала человѣка къ Жеркуру, будто бы за книгами, которыя онъ обѣщалъ ей. Слуга возвратился съ отвѣтомъ, что Жеркуръ упалъ съ лошади и вывихнулъ себѣ ногу... «Боже мой!» воскликнула Линдана, залившись слезами: «онъ вѣрно раненъ на поединкѣ!...Что будетъ со мною?»....

   Линдана велѣла заложить карету и поскакала къ Морфизѣ, чтобы вмѣстѣ съ нею ѣхать къ Жеркуру. «Мы причиною его поединка (сказала она): можетъ быть онъ умираетъ!... Гнусной Дюваль! бѣдной Жеркуръ!»... Между тѣмъ, какъ Линдана сердечно терзалась, бѣдная Морфиза, пораженная симъ трагическимъ случаемъ, также плакала и спѣшила одѣваться. Какъ скоро она была готова, Линдана бросилась изъ комнаты... и черезъ десять минутъ карета ихъ остановилась передъ Жеркуровымъ домомъ. Позвали камердинера: онъ за тайну сказалъ имъ, что Жеркуръ въ самомъ дѣлѣ былъ на поединкѣ и раненъ тяжело въ бокъ; но что лекарь не считаетъ раны опасною. Линдана велѣла сказать больному, что онѣ пріѣдутъ къ нему, какъ скоро онъ встанетъ съ постели. Возвратясь домой, она хотѣла непремѣнно видѣть лекаря; онъ увѣрилъ ее, что нѣтъ ни малѣйшей опасности, но что Жеркура должно оставить въ покоѣ недѣли на двѣ. Линдана во все это время не выѣзжала ни куда; всякое утро освѣдомлялась о Жеркуровомъ здоровьи, а ввечеру ѣздила сама разспрашивать камердинера. Жеркуръ написалъ къ ней двѣ коротенькія записки, изъявляя ей благодарность за участіе.

   Поединокъ и тяжелая рана любовника даютъ женщинѣ право быть искреннею и не скрывать уже отъ себя нещастной страсти. Въ истинной любви удовольствіе открыть сердце другу своему не стоитъ великой сладости мечтать объ ней на свободѣ. Слова выражаютъ идеи, но не могутъ выразить глубокихъ и сильныхъ чувствъ; изображеніе ихъ будетъ только слабымъ переводомъ. Любовь подобна добродѣтели: мы всего болѣе наслаждаемся ею внутренно. Съ какимъ восхищеніемъ Линдана думала о послѣднемъ разговорѣ своемъ съ Жеркуромъ!... успокоенная въ разсужденіи его здоровья, какъ радовалась и гордилась она мыслію, что онъ дрался за нее!.. «За меня (думала Линдана) текла его кровь -- и для чего? чтобы наказать за грубую насмѣшку надъ Вальмиромъ! Онъ думаетъ, что я люблю его, и не дозволяетъ, чтобы милой мнѣ человѣкъ былъ униженъ! Великодушной Жеркуръ!.. а его называютъ нечувствительнымъ!.. Ахъ! Какъ я ненавижу теперь романы воображенія и безумныя страсти! Когда любовь есть только изступленіе, можетъ ли она продолжиться? Безразсудные восторги, которые пугаютъ боязливую нѣжность, стоятъ-ли милаго, кроткаго услажденія души, спокойной въ чувствахъ любви истинной и разсудительной? -- Но... Боже мой, я осмѣливаюсь наконецъ говорить съ сердцемъ своимъ! осмѣливаюсь чувствовать первую, единственную мою любовь! Люблю Жеркура, а торжественно обѣщала руку свою другому! Безразсудность заставила меня показывать склонность, которой не было въ сердцѣ моемъ! Могу ли отпереться, не сдержать слова, остыдить себя со всѣхъ сторонъ? оскорбить, раздражить Вальмира и видѣть еще поединокъ? Эта мысль ужасна.... Однакожь, естьли въ самомъ дѣлѣ Жеркуръ любитъ меня, естьли не обманываюсь, то могу быть только его супругою. Нужно время; любовь научитъ меня, какъ поступить.»

   Такимъ образомъ всѣ любовники, опираясь на нѣкоторыя мнимыя правила чувствительности, дозволяютъ себѣ надѣяться. Черезъ двѣ недѣли Линдана въ сильномъ сердечномъ волненіи поѣхала съ Морфизою къ Жеркуру, и нашла его на креслахъ. Онъ принялъ ихъ съ любезностію умнаго свѣтскаго человѣка, но просто, и не хотѣлъ видѣть замѣшательства Линданы. Она говорила мало; но глаза ея, наполненные слезами, нѣсколько разъ встрѣтились съ его глазами, и сердце ея было довольно ихъ умильнымъ выраженіемъ -- Какъ скоро Жеркуръ могъ выѣхать, онъ прежде всѣхъ хотѣлъ видѣть Линдану. У нее были гости: она утѣшилась мыслію, что ввечеру найдетъ его у Морфизы. Надежда обманула ее: Жеркуръ встрѣтился съ однимъ пріятелемъ, который ѣхалъ въ Фонтенбло, и уговорилъ его ѣхать туда же, обѣщая вмѣстѣ съ ними возвратиться дней черезъ пять. Сговорчивость была его любезною слабостію. Онъ нашелъ въ Фонтенбло Дворъ, веселое общество и, вмѣсто пяти дней, пробылъ тамъ мѣсяцъ, всякой день думая ѣхать. Это долговременное отсутствіе чрезмѣрно оскорбило Линдану, которая заключила, что онъ не любитъ ее, и старалась мыслить о Вальмирѣ. Безпрестанно твердя, что онъ единственно достоинъ руки и сердца ея, она сочла себя въ томъ увѣренною; однакожь тихонько плакала и худѣла. Жеркуръ, возвратясь въ Парижъ, нашелъ ее отмѣнно блѣдною, и смотрѣлъ на Линдану такъ умильно, что она забыла свое намѣреніе обходиться съ нимъ холодно. Между тѣмъ, положивъ ѣхать къ водамъ въ Спа, не хотѣла передумать, и сказала о томъ Жеркуру, которой ни мало не старался удержать ее, и далъ ей чувствовать, что самъ туда будетъ. Пока любишь, прощаешь . Линдана, не довольствуясь тѣмъ, еще извиняла Жеркура, и даже, болѣе и болѣе о томъ думая, обратила его безпечность въ благоразуміе, нѣжность и великодушіе. Онъ не угадывалъ ея тайной склонности, а зналъ обязательства съ Вальмиромъ: уважалъ ихъ и жертвовалъ собою ея щастію и доброму имени... Сколько причинъ любить его болѣе! Однакожь, не смотря на твердость великодушія, любовь торжествуетъ: сердце влечетъ Жеркура въ слѣдъ за Линданою; онъ ѣдетъ въ Спа.... Съ этою мыслію какъ весело было собираться въ дорогу?

   Линдана поѣхала въ Маѣ, и наняла въ Спа прекрасной домикъ, котораго окна были на Литтихскую дорогу: съ этой стороны пріезжали всѣ изъ Франціи.

   Величайшее удовольствіе въ любви есть вѣрное ожиданіе; оно соединяетъ въ себѣ прелесть надежды съ подлиннымъ щастіемъ. Воображеніе теряетъ силу свою въ дѣйствительномъ наслажденіи:, но сколь украшаетъ оно все, чего ожидаемъ! Линдана всякое утро и вечеръ ѣздила гулять верхомъ по Литтихской дорогѣ, и всѣ кареты вдали производили въ ея сердцѣ живѣйшее чувство. Она ѣхала скорѣе на встрѣчу, и хотя съ прискорбіемъ видѣла холодныя, незнакомыя лица, однакожь думала только: это еще не онъ! и смотрѣла опять впередъ. Въ шесть часовъ утра ей подавали списокъ всѣмъ пріѣхавшимъ: Линдана находила только имена незнакомыя или чуждыя для сердца; но она имѣла удовольствіе надѣяться, что найдетъ между ими его имя! Иногда ходила задумываться и мечтать на прекрасныя горы, окружающія Спа; Жеркуръ не зналъ сихъ мѣстъ, и Линдана не могла насмотрѣться на ихъ величественныя красоты -- не могла привыкнуть къ такому впечатлѣнію, котораго онъ еще не имѣлъ, и которымъ должно было ему наслаждаться въ ея присутствіи. Однимъ словомъ, живописныя окрестности Спа украшались для нее любовію; воображеніе заранѣе давало имъ такую прелесть, которая еще живѣе прелести воспоминанія. Мы говоримъ печально: опъ былъ здѣсь! но съ живою радостію мыслимъ: онъ тутъ будетъ!

   Между тѣмъ время проходило, а Жеркуръ не ѣхалъ. Черезъ мѣсяцъ Линдана стала грустить; безпокойство скоро увеличивается въ сердцѣ; родившись, ежеминутно возрастаетъ. Она черезъ нѣсколько дней потеряла всю надежду и впала въ глубокую меланхолію. «Онъ никогда не любилъ меня, думала Линдана, а я не могу разлюбить его! вижу наконецъ холодность его характера? и все еще люблю! Живость и пламенные восторги Вальмировой страсти не могли тронуть меня. Этотъ языкъ книжной любви, романическія мысли, лесть и всѣ чрезмѣрности стали мнѣ даже противны съ того времени, какъ я узнала Жеркура. Онъ забываетъ меня; но когда видитъ, тогда предпочитаетъ другимъ. Жеркуръ такъ справедливъ и кротокъ; имѣетъ такія нѣжныя идеи, и такъ пріятно выражаетъ ихъ. Естьли бъ я не разставалась съ нимъ, то могла бы имъ быть довольна.... Довольна такимъ слабымъ чувствомъ?.. Что нужды, когда онъ не можетъ любить сильнѣе?»

   Въ другія минуты оскорбленная Линдана клялась забыть Жеркура и сдержать слово, данное Вальмиру. Она часто слышала объ немъ отъ Англичанъ, пріѣзжавшихъ изъ Лондона. Его хвалили; сказывали, что онъ безпрестанно говоритъ объ ней, и въ великой меланхоліи. Наконецъ досада, самолюбіе и признательность заставили Линдану не думать болѣе о Жеркурѣ, или по крайней мѣрѣ, рѣшиться на то. Чтобы утвердишься въ семъ намѣреніи, она вздумала путешествовать, и возвратилась въ Парижъ уже зимою. На другой день своего пріѣзда Линдана ужинала съ Жеркуромъ у Морфизы, давъ себѣ слово обойтись съ нимъ очень холодно; но онъ встрѣтилъ ее съ видомъ такой искренней радости, что она не могла быть холодною. Всегда долѣе показываютъ сердце на людей, которые бываютъ въ замѣшательствѣ отъ вины своей; они сами въ ней признаются -- и вмѣсто того, чтобы тѣмъ удовольствоваться, мы любимъ продолжать дѣйствіе ихъ раскаянія. Другіе, приводя въ замѣшательство, сами чувствуютъ его, и холодѣютъ къ человѣку, съ которымъ имъ быть не ловко. Но люди, не думающіе о винѣ своей, скорѣе мирятся, естьли они милы и пріятны; ихъ безпечность похожа на довѣренность любви; и мы не разъ забываемъ имъ за то даже благодѣянія. Жеркуръ началъ говоришь о Спа. «Ну конечно пожалѣли обо мнѣ, сказалъ онъ, что я не могъ быть тамъ» -- и гордая, взыскательная Линдана не требовала дальнѣйшаго оправданія. Сильная любовь перемѣняетъ характеръ, какъ въ хорошемъ, такъ и въ дурномъ смыслѣ, смотря по ея выгодамъ; она не истребляетъ пороковъ, но усыпляетъ ихъ Жеркуръ сталъ бы дѣятеленъ, естьли бы онъ могъ любить такъ, какъ былъ любимъ.

   Линдана мало по малу возвратила ему всю прежнюю власть его надъ нею. Не было точнаго изъясненія, но они казались сердечно согласными. Жеркуръ чувствовалъ, что ему надобно еще долгое время соблюдать уваженіе къ ея извѣстному обязательству съ Вальмиромъ; онъ хотѣлъ лучше въ безмолвіи побѣдить сомнѣнія Линданы, нежели опровергать ихъ разсудкомъ. Жеркуръ судилъ объ ней по своему характеру, и не зналъ, сколько она любила его!

   Въ концѣ зимы Морфиза купила сельской домъ въ тридцати миляхъ отъ Парижа и рѣшилась прожить тамъ шесть мѣсяцевъ. Уговорились, что Линдана поѣдетъ съ нею, что Жеркуръ явится къ нимъ первое Іюня, и возвратится въ Парижъ не прежде осени. Съ началѣ весны онѣ поѣхали, и нашли старинной замокъ, окруженный болотами; но Линдана, въ ожиданіи Жеркура, хвалила безъ памяти мѣсто и виды. Всякой, кто молодъ и чувствителенъ, любитъ уединеніе или по-крайней мѣрѣ образъ его; не думая отказаться отъ людей и даже не забывая свѣта, мы любимъ тогда бранить свѣтскія забавы и презирать ихъ.... мѣсяца три; считаемъ себя философами, отъ того, что живемъ въ готическомъ сельскомъ домѣ, не сидимъ двухъ часовъ за туалетомъ, гуляемъ только въ полѣ или въ лѣсу, и не ѣздимъ ни въ Оперу, ни въ Комедію. Эта философія, весьма не похожая на философію зрѣлыхъ лѣтъ, исчезаетъ вмѣстѣ съ весною и съ прекрасными днями; зима истребляетъ и слѣ;ды ея! Линдана съ нетерпѣніемъ ожидала, чтобы Май кончился. Настало первое Іюня: она проснулась на разсвѣтѣ, чтобы ранѣе начать такой любезной день; и когда сошла въ гостиную комнату, то всѣ удивились ея красотѣ и милому убору; въ глазахъ у нее сіяло что-то совсѣмъ не обыкновенное!... Но она ждала Жеркура только къ вечеру. Послѣ обѣда Линдана съ великимъ трудомъ согласилась итти гулять -- онъ могъ пріѣхать въ это время!... жаловалась на сильной жаръ, на пыль, на камни -- хромала -- и въ семь часовъ возвратились домой. Еще никого не было. Но въ девятомъ часу услышали хлопанье бичей: Линдана вздрогнула и покраснѣла. Скачетъ карета, взъѣзжаетъ на мостъ, останавливается у крыльца. Лошади ржутъ, дворныя собаки лаютъ, и горничныя моськи отвѣчаютъ имъ; двери коридора съ великимъ стукомъ отворяются... Морфиза, безъ намѣренія и безъ всякой нужды, встаетъ, переходитъ съ мѣста на мѣсто; мужъ ея спѣшитъ на встрѣчу къ Жеркуру.... Черезъ минуту слышенъ стукъ въ другой комнатѣ; идутъ люди. У Линданы бьется, волнуется сердце, она устремила глаза на двери -- но что же почувствовали, когда ихъ обѣ вдругъ отворили (чего никогда для мущинъ не дѣлаютъ) и когда въ самомъ дѣлѣ, вмѣсто Жеркура, явилась вѣтреная кокетка Желинда!,.. «Я пріѣхала къ тебѣ, милая, на двѣ недѣли (сказала она хозяйкѣ), вопервыхъ для того, чтобы видѣться съ тобою, а вовторыхъ и за тѣмъ, чтобы извинить Жеркура. Я одна помѣшала ему, сдержать слово и пріѣхать сегодни. Послѣ все разскажу тебѣ» (примолвила она съ таинственнымъ видомъ).... Какъ? Жеркуръ не будетъ? спросила Морфиза. -- Будетъ черезъ недѣлю, то есть въ Воскресенье поутру, отвѣчала Мелинда. Я уже не могу вѣрить ему, сказала хозяйка. -- «О! будьте увѣрены. Отвѣчаю, что онъ явится здѣсь въ Воскресенье часу въ девятомъ утра.» -- Да изъясни намъ, для чего ты помешала ему пріѣхать къ намъ? -- -- Тутъ Мелинда начала шептать Морфизѣ, которая, любя всякія тайны, слушала ее съ великимъ вниманіемъ, и наконецъ сказала вслухъ: «это очень трогательно!» Мелинда сѣла. стали играть въ карты. Новая гостья съ хозяйкою черезъ полчаса ушли въ кабинетъ и просидѣли такъ до ужина. Между тѣмъ нещастная Линдана въ жестокой досадѣ своей нашла удивительную твердость; сердце дало ей силы; она считала себя такъ несносно оскорбленною, что горесть казалась ей униженіемъ. Линдана сѣла играть въ карты; говорила, улыбалась, и лицо ея для глазъ наблюдателя изображало одну гордость. Довольная симъ опытомъ твердости, она еще болѣе укрѣпилась за ужиномъ; нѣсколько разъ начинала говорить съ Мелиндою; произнесла даже имя Жеркура.... ушла въ обыкновенный часъ, раздѣлась; но чувствуя невозможность скоро заснуть, велѣла поставить на столъ свѣчу и читала до пяти часовъ утра. Тутъ благодѣтельный сонъ закрылъ глаза ея. Въ девять часовъ она проснулась, и вся гордость исчезла... Линдана вообразила Жеркура съ Мелиндою, и залилась слезами; однакожь могла скрыть горесть свою, которую умножила Морфиза, давая ей чувствовать, что Жеркуръ и Мелинда любятъ другъ друга.

   На третій день Линдана, получивъ письма, выдумала цѣлую исторію, и нашла способъ совершенно увѣрить Морфизу, что ей надобно ѣхать въ Парижъ дней черезъ пять. Осьмое Іюня, завтракая съ хозяйкою, она велѣла закладывать карету. Вдругъ Мелинда вошла съ торжествующимъ видомъ и сказала: «Видите ли, что я могу ручаться за Жеркура? Сію минуту пріѣхалъ его слуга и говоритъ, что онъ самъ будетъ къ обѣду. Какъ Жеркуру не сдержать вѣрнаго слова, мнѣ даннаго?» -- Сія Жеркурова точность въ разсужденіи Мелииды еще болѣе раздражила Линдану: она спѣшила проститься, сѣла въ карету и велѣла постильйонамъ ѣхать какъ можно скорѣе. Еще не отъѣхали пяти миль, какъ имъ встрѣтилась двумѣстная Англійская карета... Линдана узнала Жеркуровъ экипажъ. Онъ видѣлъ уже передоваго слугу ея; велѣлъ остановиться, выскочилъ, -- подошелъ и сказалъ Линданѣ: «какъ! вы ѣдете въ Парижъ?» -- Такъ, государь мой! отвѣчала она сухо. «Постильйоны! назадъ!» закричалъ онъ. Линдана вздрогнула и спросила уже совсѣмъ другимъ голосомъ: «что это значитъ?» -- «Вы однѣ, сударыня; вамъ надобно ѣхать ввечеру черезъ опасной лѣсъ: дозвольте мнѣ проводить васъ до Парижа»... Это было сказано при служанкѣ, сидѣвшей въ каретѣ, и Линдана догадалась, что опасной лѣсъ есть басня, выдуманная для дѣвицы Розаліи. Вы забываете, сказала она дрожащимъ голосомъ, что Мелинда... и Морфиза васъ ожидаютъ. -- «Я напишу къ нимъ съ первой почты. Дозволите ли мнѣ сѣсть съ вами?» -- Линдана отвѣчала только движеніемъ головы. Жеркуръ отворилъ дверцу, и съ покойнымъ видомъ сѣлъ подлѣ Розаліи, напротивъ Линданы. Такимъ образомъ въ одну минуту онъ оправдался, и воскресилъ радость и довѣренность въ чувствительномъ сердцѣ Линданы. Они оба были растроганы и молчали. Розалія, чрезмѣрно боязливая, начала спрашивать объ ужасномъ лѣсѣ. Жеркуръ отвѣчалъ ей, что въ немъ еще не давно зарѣзали двухъ человѣкъ. -- «Которые ѣхали въ каретѣ?» -- Да, въ Англійской четверомѣстной; въ такой же, какъ ваша, -- «Боже мой! какой страхъ! какой ужасъ!» -- Что принадлежитъ до меня (сказала Линдана, смотря на Жеркура), то я совершенно теперь покойна. -- Тутъ кареты остановились; стали перемѣнять лошадей. Линдана вышла, сѣла въ маленькомъ садикѣ, и будучи одна съ Жеркуромъ, сказала ему: «Боже мой! что подумаетъ Морфиза?» -- Признаюсь, отвѣчалъ Жеркуръ, что я не много увеличилъ опасность Бондійскаго лѣса; однакожь правда то, что не давно ограбили тамъ человѣка. Вы поѣдете лѣсомъ въ темную ночь, съ однимъ слугою; это въ самомъ дѣлѣ неосторожно. Я отпишу Морфизp3; все такъ просто, что она не вообразитъ ничего романическаго; и сверхъ того дамъ ей слово возвратиться къ ней черезъ недѣлю: чего однакожь не сдѣлаю, естьли вы останетесь въ Парижѣ. -- «Ахъ, Жеркуръ! какъ я вамъ благодарна!» -- Вы огорчите меня, естьли удивитесь этому. Я только для васъ ѣхалъ къ Морфизѣ: что мнѣ тамъ дѣлать, когда вы будете въ городѣ? -- «Однакожь Мелинда»... что такое? -- «Вы для нее оставались въ Парижѣ.» -- Какъ? развѣ она не сказала, для чего? -- «Сказала за великую тайну одной Морфизѣ.» -- Тайны совсѣмъ нѣтъ; однакожь я виноватъ въ томъ, что не написалъ къ вамъ, зная характеръ ея, имѣя къ вамъ довѣренность, надѣялся, что вы будете имѣть ее и ко мнѣ. -- «Ахъ, теперь готова вѣрить вамъ во всемъ!»-- «Я могъ въ важномъ дѣлѣ услужить брату Мелинды, пожертвовалъ дружбѣ осьми днями щастія, и думалъ: Линдана будетъ за то довольна мною!..» Тутъ она заплакала... О Жеркуръ! сказала Линдана: я виновата, и боюсь, чтобы любовь ваша ко мнѣ не уменьшилась!... Можно ли, отвѣчалъ онъ съ нѣжнымъ взоромъ, можно ли такъ думать о человѣкѣ, которой не умѣетъ любить страстнѣе? -- Жеркуръ взялъ ея руку, поцѣловалъ, сказалъ: навѣки!.. и пошелъ писать къ Морфизѣ. Его увѣреніе любить вѣчно было гораздо надежнѣе всѣхъ клятвъ и восторговъ пламеннаго любовника. Онъ не зналъ страсти, но любилъ, говорилъ искренно, не увеличивалъ, и гнушался всякимъ обществомъ. Искренность и спокойствіе сердца украшали нѣжность его какою-то силою, трогательною прелестію, увѣрительною для любовницы въ разсужденіи будущаго.

   Испытавъ всю тоску ревности, Линдана предалась живейшему удовольствію; никакая боязнь, никакое сомнѣніе не мѣшали ей совершенно имъ наслаждаться. Жеркуръ любилъ ее, Жеркуръ ѣхалъ съ нею въ одной каретѣ -- могла ли она думать о Вальмирѣ и свѣтѣ?

   Написавъ записку къ Морфизѣ, онъ отправилъ ее съ постильйономъ и сѣлъ въ каретѣ опять подлѣ Розаліи. Не смотря на досадное присутствіе, свидѣтельницы (ибо благопристойность, тогда еще уважаемая во Франціи, не дозволяла посадить ее въ другую карету), Линдана блаженствовала въ сердцѣ. Жеркуръ сидѣлъ противъ нее, съ видомъ довольнымъ, щастливымъ! смотрѣлъ нѣжно, умильно! Казалось, что онъ навсегда расположился въ каретѣ: такъ хорошо ему было, покойно, весело! Щастіе его имѣло какой-то особенный характеръ любезной надежности, такъ, что самый равнодушный человѣкъ могъ бы съ великимъ удовольствіемъ смотрѣть на него. Розалія не мѣшала любовникамъ изъясняться; принужденіе дѣлало разговоръ ихъ еще живѣе, заставляя ихъ употреблять остроумные, тонкіе обороты, понятные только для сердца любовниковъ. Въ три часа остановились обѣдать, и долго сидѣли за столомъ. Между тѣмъ Розалія обѣдала съ Жеркуровымъ камердинеромъ. Тутъ Жеркуръ началъ прямо говоришь о любви и супружествѣ; онъ не сказалъ ничего новаго, имѣвъ уже случай разнымъ образомъ изъявлять склонность свою; но въ имени любви, въ первый разъ произнесенномъ, есть особенная волшебная сила, которая чудесно трогаетъ и всегда удивляетъ сердце.

   Открывъ всю чувствительность души своей, Линдана со вздохомъ вспомнила наконецъ о словѣ, данномъ Вальмиру. Я ваша, Жеркуръ! сказала она: но мнѣ жалокъ бѣдной Вальмиръ, которой любитъ меня страстно и путешествуетъ 18 мѣсяцевъ въ томъ увѣреніи, что возвратясь будетъ моимъ супругомъ. Я не могу отдашь руки своей, пока онъ не возвратитъ мнѣ смѣшнаго моего обязательства, то есть записки, которою Морфиза принудила меня утѣшить его. Съ того времени, какъ люблю васъ, не имѣю никакого сомнѣнія въ сердцѣ своемъ, но колебалась въ намѣреніяхъ, и Вальмиръ оставался въ заблужденіи, вмѣстѣ съ другими. Что мнѣ теперь дѣлать? писать ли къ Вальмиру или дождаться его возвращенія? Знаю напередъ, что онъ будетъ въ отчаяніи; но увѣрена въ его великодушіи и въ томъ, что Вальмиръ пожертвуетъ наконецъ своимъ щастіемъ моему. -- Писать къ нему, отвѣчалъ Жеркуръ: можетъ быть онъ теперь въ Мальте; или въ Греціи или въ другой части свѣта: ваше письмо можетъ совсѣмъ не дойти до него; вѣрнѣе всего ждать его возвращенія. -- «Вы мнѣ это совѣтуете?» -- Я думаю, что вы должны изъясниться съ нимъ искренно и съ твердостію; достоинство вашего характера требуетъ того. Это удалитъ мое щастіе на 18 мѣсяцевъ; но васъ не льзя будетъ упрекать дурнымъ поступкомъ.

   Линдана такъ и рѣшилась. Она сѣла въ карету еще веселѣе прежняго. Всѣ важныя условія были сдѣланы; во всемъ согласились; неизвѣстность судьбы ея миновалась, и глаза съ новою пріятностію устремились на Жеркура, какъ на образъ щастія, которымъ и воображеніе и сердце ея равно услаждались.

   При въѣздѣ въ Бондійской лѣсъ Жеркуръ сѣлъ на верховую лошадь, чтобы ѣхать подлѣ кареты. Линдана чувствовала, какъ мило быть подъ защитою любимаго человѣка, и какъ тогда спокойно сердце!.. Можно ли, говорила она боязливой Розаліи, можно ли страшиться, когда онъ тутъ?... Наконецъ въ два часа утра пріѣхали въ Парижъ. На другой день. Линдана рѣшила, что Жеркуръ черезъ двѣ недѣли возвратится къ Морфизѣ; что она сама дней черезъ шесть поѣдетъ къ ней, и вмѣстѣ съ нимъ проживетъ тамъ все лѣто.

   Съ того времени никакое безпокойство не тревожило Линданы, кромѣ мысли о Вальмирѣ; но сія мысль начала ужасать ее, когда приближилось время его возвращенія. Она представляла себѣ трагическія сцены: Вальмирово отчаяніе, угрозы, месть, пистолетный выстрѣлъ и Жеркура плавающаго въ крови.... Эта ужасная картина не выходила изъ ея воображенія, и жестокія угрызенія совѣсти присоединились къ ея страху; она упрекала себя романическою своею безразсудностію, искренно жалѣла о Вальмирѣ и думала, что во всю жизнь не будетъ равнодушною къ нещастію столь любезнаго человѣка. Однакожь сіи горестныя мысли терзали ее только въ отсутствіе Жеркура; она любила его страстно, и при немъ могла заниматься единственно щастіемъ любви, несказаннымъ удовольствіемъ смотрѣть на милаго друга.

   Вальмиръ всегда писалъ къ Морфизѣ, хотя и не такъ часто, отъ дальняго разстоянія мѣстъ, однакожь съ великою точностію: вдругъ онъ замолчалъ. Этому не дивились, зная, что ему надлежало быть тогда въ Греціи. Наконецъ въ Декабрѣ 1784 году Морфиза получила отъ него самое нѣжное письмо, въ которомъ онъ жаловался на ея долговременное молчаніе, увѣряя, что всегда писалъ къ ней, и въ заключеніи говорилъ, что непремѣнно будетъ въ Парижѣ къ 28 Генваря 1785 году. Это письмо возобновило страхъ Линданы, и всякая минута умножала его. Она всегда заставляла молчать тѣхъ, которые хотѣли говорить ей о Вальмирѣ: догадались, что Линдана уже разлюбила его, и скоро узнали всю ея тайну. Мущины извиняли прелестную вдову, и смѣялись надъ странствующимъ рыцаремъ, который въ осьмомъ-надесять вѣкѣ безразсудно согласился на трехлѣтнюю ссылку; но женщины проклинали бѣдную Линдану, находя ее достойную всѣхъ временныхъ и вѣчныхъ наказаній за вѣроломство. Она могла ожидать гоненія, будучи молода и прекрасна. Сей случай подавалъ богатую матерію къ разговорамъ въ кругѣ метафизическихъ, чувствительныхъ дамъ, которыя возненавидѣли Линдану за то, что она перестала умничать, тонко разбирать чувства, философствовать и риторствовать; а говорила просто, мило, и безъ всякаго желанія блистать умомъ плѣняла всѣхъ своею любезностію. Коварные люди (а ихъ большая часть ) съ нетерпѣніемъ ждали Вальмира, чтобы видѣть развязку сего испорченнаго героическаго романа. Наконецъ пришелъ ужасный день для Линданы. 28 Генваря она встала съ такою дурнотою и слабостію, что едва могла ходить. «Боже мой! какъ вы перемѣнялись!» сказала Розалія, смотря на нее съ удивленіемъ. Ахъ другъ мой! отвѣчала Линдана: для чего я нынѣшній день не отвратительна лицомъ! Розалія не могла повѣрить искренности такого страннаго желанія... можетъ быть она и не обманывалась. Какая женщина въ самомъ дѣлѣ захочетъ исцѣлить отъ любви отвращеніемъ, когда любовникъ молодъ, хорошъ и достоинъ ея почтенія? Я не берусь рѣшить вопроса. Какъ бы то ни было, Линдана по крайней мѣрѣ ни мало не хотѣла нравиться, и страдала душевно. Въ 12 часовъ она услышала на дворѣ стукъ кареты. Не велѣвъ въ тотъ день никого принимать, кромѣ Вальмира, Линдана была увѣрена, что это онъ -- задрожала и поблѣднѣла.... Бѣгутъ по лѣсницѣ, хлопаютъ дверью -- и Вальмиръ, задыхаясь отъ усталости, бросается на колѣни передъ нею!... О Вальмиръ! говоритъ она: любезный Вальмиръ! ради Бога встаньте!.. Нѣтъ, нѣтъ! отвѣчаетъ онъ: мнѣ должно быть, должно умереть у ногъ вашихъ! -- «Чувствительной, великодушной Вальмиръ! выслушайте меня!» -- Ахъ! дайте мнѣ вздохнуть свободно! -- «Я хочу изъясниться съ вами.» -- Добродѣтельная Линдана, примѣръ женщинъ! -- «Нѣтъ, Вальмиръ, я такова же, какъ и другая; но въ васъ... какое геройство чувства! какая вѣрность!» -- Ради Бога, Линдана, пощадите меня! -- «Вальмиръ!» -- Линдана! «Я не могу смотрѣть на васъ!» -- А я? -- «Что должна сказать вамъ!» -- Какъ! что вы даете мнѣ чувствовать? -- «Радость блистаетъ въ глазахъ вашихъ: ахъ нещастный Вальмиръ! вы не угадываете!»... Тутъ слезы Вальмировы остановились. Какъ, Линдана! сказалъ онъ вдругъ съ веселымъ лицомъ: не уже ли... Вы назвали меня нещастнымъ? -- «Ахъ! время, отсутствіе».... Договорите скорѣе! -- «Сердце мое перемѣнилось; другой владѣетъ имъ!» -- Неблагодарная! воскликнулъ Вальмиръ вставая: послѣ того, что я сдѣлалъ для любви!... «Осыпайте меня укоризнами, отвѣчала она, проливая слезы: я всего достойна»... Неблагодарная! повторилъ Вальмиръ тихимъ голосомъ: я безпокоился, терзался угрызеніемъ совѣсти.... «Угрызеніемъ совѣсти? Боже мой!» воскликнула Линдана въ свою очередь съ пріятнымъ удивленіемъ: «вы меня уже не любите?» -- Можноли видѣть васъ, и не жалѣть о томъ? -- «Вы измѣнили?» -- Я уже два года женатъ. -- «Вѣроломной!»... Вальмиръ улыбнулся, а Линдана засмѣялась; они съ нѣжностію обнялися, и дали клятву, которую скорѣе можно исполнить: клятву быть вѣчно друзьями. Наконецъ разсказали другъ другу свои приключенія. Избавляю читателя отъ Вальмировой исторіи, для того, что (между нами будь сказано!) худо вѣрю ей. Онъ воспользовался двоякимъ правомъ путешественника и любовника, и сочинилъ любопытной романъ, въ которомъ все извиняло его непостоянство. Линдана также раскрасила истину. Новые друзья согласились, что въ такомъ стеченіи удивительныхъ и едва ли не сверхъестественныхъ случаевъ они были вѣрны до послѣдней человѣческой возможности!

   Черезъ нѣсколько дней Линдана вышла за холоднаго Жеркура. Время доказало, что сердце ея не ошиблось въ выборѣ. Пламенный Вальмиръ, увлекаемый воображеніемъ, часто заставлялъ жену свою плакать, а Жеркуръ былъ всегда одинаковъ. Линдана, любя страстно, не могла быть совершенно довольна его спокойнымъ чувствомъ, однакожъ, не зная ни страха, ни ревности, благодарила судьбу за свое щастіе; страсть ея никогда не миновалась, отъ того, что сердце ея всегда желала чего нибудь. Жеркуръ любилъ ее не пламенно, но нѣжно и постоянно. Она не рѣдко говорила друзьямъ своимъ, что для супружества надобно выбирать того, чья любовь сходнѣе съ кроткою и милою дружбою.

1802