Первые дни ноября выдались теплыми и дождливыми. После каждого ливня дороги превращались в месиво из зловонной грязи, но Никола Флорен не жалел о теплом солнце Каркассона. Ему удалось, как он сам говорил, «отложить про запас» другие, более прибыльные дела, которые он будет рассматривать после процесса Аньес де Суарси. С минуту на минуту он ждал визита одной из будущих поставщиц денежных средств.

Никола Флорен приказал, чтобы Аньес де Суарси продержали неделю в подземной камере Дома инквизиции. Ей не разрешали умываться и переодеваться, а отхожее место чистили только раз в три дня. Ее рацион сводился к трем мискам молочного супа с корнеплодами и четвертушке хлеба голода. Аньян, секретарь Флорена, заказывал этот хлеб у хозяина публичной печи. Удивленный хозяин решил, что в этот урожайный год подобная эксцентричность вызвана обетом покаяния.

Флорен был немного разочарован. Он думал, что Аньес откажется от столь недостойной пищи, но она съедала все до последней крошки. Он понял почему: Аньес де Суарси собиралась сопротивляться как можно дольше. Ладно… От этого игра станет лишь приятней. Неделя тянется бесконечно долго, когда ты сидишь одна в сырой мгле. Твоими единственными спутниками остаются мысли, которые кружатся в хороводе, с каждой минутой становясь все более мрачными. План Никола Флорена был простым. К тому же он всегда оправдывал себя. Держать в жутком одиночестве, сводить с ума на протяжении нескольких дней, допрашивать, потом разрешить несколько посещений, которые причиняют обвиняемому дополнительные мучения, заставляя вспоминать обо всем, чего ему не хватает, — о свободе, любимых лицах, — навязывая мысль, что на воле жить радостно, даже если там и возникают трудности. По правде говоря, речь шла о стратегии, призванной сломить сопротивление и вырвать признания у самых стойких. Разумеется, он не ждал признаний от прекрасной Аньес, поскольку вся ее вина заключалась лишь в отказе от притязаний похотливого сводного брата. Но применение обычных издевательств придаст этому делу вид настоящего процесса. Никола Флорен часами испытывал наслаждение, представляя, как лицо его жертвы искажается паникой.

Он вздохнул, осматривая неуютную тесную комнату, служившую ему кабинетом. Маленький рабочий стол из растрескавшегося грубого дерева был завален следственными журналами. Инквизиторы были обязаны иметь такой журнал, куда они записывали малейшие подробности о своих действиях, встречах, собранных свидетельствах, наложенных наказаниях, примененных пытках. Но цель записей заключалась не в неукоснительном соблюдении процедуры, а в том, чтобы ни одно из обвинений не было забыто. Так, если обвиняемый признавался невиновным по одному из обвинений, почему его нельзя осудить по другому обвинению?

Аньян, его секретарь, робко вошел в кабинет и, опустив голову, ждал, когда можно будет прервать мысли Флорена.

— Ну, Аньян, я жду. Поторопись.

— Господин инквизитор, пришла ваша посетительница.

— Приведи ее ко мне.

Аньян исчез, словно тень.

Маргарита Гале была женой богатого горожанина Ножана, торговавшего кораблями, от названия которых, вероятно, и произошла его фамилия. Никола Флорен осторожно разузнал о состоянии этой семьи.

У дамы, одетой в беличье манто, слишком теплое для этого времени года, была горделивая походка. Вероятно, ей исполнилось двадцать два, самое большее — двадцать четыре года. Восхитительная прозрачная накидка обрамляла красивый овал ее лица. Огонек вульгарности горел в ее глазах, вступая в явное противоречие со смиренной изящной походкой. Она шла, слегка отклонившись назад, чтобы не наступить на опушку, удлинявшую перед платьев благородных дам. При каждом ее шаге из-под платья показывались перепачканные шелковые туфельки, служившие лишним доказательством ее богатства, поскольку к вечеру уличная грязь неминуемо испортит их.

Никола Флорен поднялся даме навстречу. Он протянул руку, чтобы помочь ей сесть в кресло, стоявшее напротив его стола. Она вздохнула, мило передернув плечами, и нерешительным тоном начала:

— Один из моих дальних родственников с восторгом отзывался о вас, господин инквизитор. Барон де Ларне. Я оказалась в весьма щекотливом положении и не знаю, как из него выпутаться. Цель моего визита… ваш совет, господин инквизитор. Ваша мудрость, равная лишь вашей снисходительности, уже заставила говорить о себе в… узком кругу.

До чего волнующей была жизнь! Эта очаровательная, очень богатая молодая женщина опускала перед ним глаза и величала «господином инквизитором» при каждом удобном случае. Что касается барона де Ларне, он оказался более интересным, чем думал Флорен.

— Вы льстите мне, мадам.

— Что вы, мессир инквизитор. Напротив. Я… До чего деликатен этот вопрос…

Прощупывая почву, Маргарита Гале продвигалась вперед. С какого-то момента она стала делать точно просчитанные шаги. Он же выжидал. Осторожность требовала, чтобы он продолжал изображать из себя бдительного и беспристрастного инквизитора. И все же он боялся, что дама испугается и откажется от своих первоначальных планов. Тогда он рискует потерять звонкие ливры вознаграждения. Хищный огонек, который он заметил в ее глазах, едва она вошла в комнату, позволил ему сжечь мосты.

— Помилуйте, мадам, этот кабинет сродни исповедальне. Здесь я выслушивал множество историй, но лишь немногие из них удивили меня. Порой справедливость не торопится свершиться. Но моя роль и заключается в том, чтобы исправить это… а наградой мне служит признательность таких чистых душ, как ваша…

Она подняла голову. Понимающая улыбка озарила ее губы, соблазнительные как экзотический плод.

— Какое облегчение, господин инквизитор… К сожалению, я до сих пор не смогла зачать. Это первая причина моего беспокойства. Но есть и вторая: мой супруг очень болен… Врачи боятся, как бы боль в груди, вот уже несколько недель вызывающая у него одышку, не усилилась…

Она замолчала и принялась кусать губы. Флорен ободрил ее ласковым движением руки.

— Как ни странно, но отец моего супруга, человек весьма преклонного возраста, демонстрирует такое крепкое здоровье, что оно начинает вызывать у меня подозрения.

Так вот почему дама нанесла ему визит. Вероятно, свекор был очень богатым. Если ее муж умрет раньше своего отца, состояние старика ускользнет от алчной красавицы, поскольку у нее не было детей. В душу Флорена закралось сомнение. Ядов вполне хватало, чтобы быстро разделаться со стариком, цеплявшимся за жизнь, а такая женщина была, несомненно, способна достать их. Впрочем, он не раз убеждался, что убить собственноручно гораздо труднее, чем совершить убийство при помощи стороннего исполнителя. Она немного разочаровала его. Но, в конце концов, инквизиторская процедура выше всех подозрений, в отличие от отравления, которое могло явно указывать на заинтересованное лицо.

— Подозрения? Вы ведь так сказали?

— Да, как и мое необъяснимое бесплодие. Видите ли, мой свекор… Он не жалует меня, и это самое меньшее, что можно сказать.

— Вы подозреваете, что он прибегал к недопустимой практике?

— Я в этом убеждена.

— К магии? Я хочу сказать к магии venefica? Творящей зло? Заклинание и вызов нечистой силы, ведь мы об этом говорим, не так ли?

— Разумеется. Я даже думаю, что он виновен в болезни моего дорогого супруга.

«Которого ты сведешь в могилу, как только старик отдаст концы», — подумал Никола, прикинувшийся потрясенным.

— Речь идет об очень серьезном обвинении, мадам. Ведь колдун подобен еретикам. Он тоже поклоняется демоническим идолам. У вас есть доказательства?

— Видите ли…

Казалось, она потеряла почву под ногами, но все же продолжила:

— В постные дни он ест скоромное…

«Разумный человек, ведь нет ничего печальнее, чем пост», — мысленно прокомментировал Никола. Надо помочь прекрасной Маргарите, которая, по всей видимости, не подготовилась к этому этапу нападения.

— Очень ценное сведение. Наверняка есть и другие, более разоблачительные. Значит, вы думаете, что ваш свекор использовал небольшие восковые фигурки, чтобы навредить здоровью вашего супруга и помешать вам зачать ребенка? — подсказал он.

Она кивнула головой в знак согласия.

— Хорошо. Как вы думаете, он вызывает демонов в подвале или в сгоревшей церкви?

— Недалеко от того места, где он живет, есть такая церковь.

— В сгоревших церквях часто находят следы проведения черных месс, опрокинутые кресты, свечи из черного воска. Надо проверить, мадам. В сопровождении нотариуса. Вы думаете, что он предается противоестественным сексуальным бесчинствам?

— Я в этом убеждена… Он пытался меня…

«А также человек со вкусом», — мысленно одобрил Флорен, если только это обвинение было обоснованным.

— Какой мерзавец! Принимая во внимание ваши слова, я представляю даже омерзительные акты, звериные.

Маргарита Гале подняла брови, и Флорен понял, что она не догадалась, куда он клонит.

— С животными, например с козлами…

В течение следующего получаса Никола Флорен перечислял доказательства, слухи, которые должна была распространить Маргарита, чтобы жандармы и нотариус, назначенный инквизиторами, без особого труда собрали их.

Прощаясь с Флореном, Маргарита сияла от счастья. Она подошла к его столу, протягивая руки в знак благодарности. Он схватил их, поднес одну кисть к своим губам и провел по ней языком. Она закрыла глаза от удовольствия и прошептала:

— Я чувствую, что это дельце доставит мне пьянящую радость, мессир.

— Я надеюсь, что вы, мадам, скоро дадите о себе знать и считаете меня готовым вмешаться в любой момент.

Она обольстительно улыбнулась и вышла. Он развернул бумажку, которую она сунула ему в руку, и увидел сумму: пятьсот ливров. Никола не нуждался в письменных договорах. Кто бы имел глупость отрицать долги, связывавшие его с инквизитором? Долги в виде денег или в виде жизни.

Мнимая Маргарита Гале шла размеренным шагом благородной дамы. Но, завернув за угол Дома инквизиции, она почувствовала, как у нее подкосились ноги. Она прислонилась к ограде и несколько минут глубоко дышала. Раздавшийся густой голос сразу же успокоил ее. Голос, который однажды стал для нее голосом чуда.

— Идем, здесь недалеко есть таверна. Ты очень бледна. Пойдем, тебе надо немного отдохнуть, друг мой.

Высокий силуэт, закутанный в плащ с капюшоном, обнял за талию мнимую Маргариту Гале и повел ее по улочкам. Молодую женщину била такая сильная дрожь, что она не могла вымолвить ни единого слова, пока они не сели за стол в таверне, почти безлюдной в этот час. Поднося стакан к губам, она едва не вылила его содержимое на дорогое манто, взятое напрокат. Тем не менее обжигающий алкоголь помог ей подавить тошноту, подступавшую к горлу. Франческо де Леоне снял тяжелый плащ и спросил:

— Как ты себя чувствуешь, Эрмина?

— Мне было так страшно.

— Ты смелая женщина. Выпей еще немного и отдышись.

Эрмина вняла его совету. Странно, но этот великодушный человек — единственный, кто ответил ей отказом, когда в знак благодарности она не могла предложить ничего другого, кроме своего тела, — умиротворял ее своим взглядом, одной из своих удивительных улыбок. Странно, но только он сумел примирить ее с собственной душой. А порой и с душами других людей.

В ее памяти отчетливо, словно это произошло вчера всплыло воспоминание о том дне ужаса — горькое, но и дорогое воспоминание. Прекрасный архангел, он не судил, он даже почти ничего не сказал. Без единого слова он, который ее совсем не знал, встал между ней и яростным градом камней. Кровь окрасила его лоб, его щеки. Он не запротестовал, не отступил назад, не вытащил меч из ножен, висевших у него на боку. Он просто смотрел на них. Его голубой взгляд и крест, закрывавший его сердце, заставили опустить головы самых неистовых ее палачей.

Побить камнями. Они хотели уничтожить ее градом камней. Эрмина стала собственностью одного кипрского сеньора, который купил ее наряду с шелковыми тканями, охотничьими собаками и кадильницами. Когда сеньор умер, истеричная вдова стала кричать на всех углах, что Эрмина околдовала ее мужа, заставила покинуть супружеское ложе, а затем убила ласками и настойками. Нелепость этого обвинения никого не остановила. Напротив, оно оправдывало убийство. Человеческое стадо, состоявшее из мужчин, женщин и даже детей, в течение нескольких часов преследовало ее вдоль утесов. Они кричали, весело окликали друг друга, передавали бутылки с водой. В конце концов они ее загнали в грот. Измученная Эрмина забилась внутрь, как обезумевшее животное, пытаясь защитить голову руками. Она увидела в их глазах радость. Радость дозволенного убийства. В нее полетели камни… И вдруг появился он. Тот, кто закрыл ее своим телом. Они отступили, злобные крабы, которых даже самая ничтожная власть опьяняла до такой степени, что они превращались в убийц.

Странно. Ради своего рыцаря она пошла бы на край света, но он попросил ее дойти лишь до конца улицы. До Дома инквизиции.

Эрмина протянула Франческо де Леоне свою ладонь, и он сжал ее обеими руками. От этого прикосновения глаза молодой женщины закрылись. Он разжал руки, и она прошептала:

— Прости.

— Нет, это ты прости меня. Я вовлек тебя в очень опасное дело.

— Ты предупреждал меня об этом. Мне так сладостно нравиться тебе. — Она робко улыбнулась, словно извиняясь, и добавила: — Мне нравится быть твоей вечной должницей. Я тебе обязана жизнью, и ты не можешь меня забыть, потому что спасенные жизни принадлежат спасителям. Никто не может уйти от этого, даже если хочет.

Франческо де Леоне улыбнулся. Эрмина, как и Элевсия, как до этого его мать и сестра, пробуждали в нем, сами того не ведая, нежность. С ними он забывал об алчности и корысти, мог спать, не сжимая рукой эфес своего меча. Эрмина и другие женщины, жившие в его памяти, за несколько минут избавили его от Джотто Капеллы и ему подобных, от множества подлых хищников, которых он встречал на своем пути.

— Какое у тебя о нем сложилось впечатление?

— Речь идет не о впечатлении, а о фактах, мой рыцарь. Он худший из всех подонков. Нет, слово «подонок» здесь неуместно. Он нечисть. И он никогда не сможет очиститься от скверны.

— Понимаю. Для него очень удобно, что Папа разрешил инквизиторам отпускать друг другу грехи за допущенные ошибки и чинимые беззакония. Подобная щедрость теперь позволяет им присутствовать при пытках, что раньше было строжайше запрещено. Держу пари, что более лакомого подарка Флорену никто не смог бы сделать.

— Они внушают мне ужас, — прошептала Эрмина.

— Они всем внушают ужас. Страх, который они наводят, является их главным оружием. Расскажи мне обо всем.

В мельчайших подробностях Эрмина рассказала о своей встрече с Никола Флореном, не забыв и ту слюнявую ласку, след от которой еще оставался на ее ладони. Леоне покачал головой.

— Я не понимаю, Франческо, — продолжила Эрмина. — Твоя тетушка должна была тебе сообщить то, что ты узнал о сделке, заключенной Ларне с Флореном.

— Несомненно, тем более что…

Леоне в нерешительности замолчал, но потом все же объяснил:

— Понимаешь, милая Эрмина, речь идет о приговоре человеку. Мне надо было понять, чем вызвана его жестокость, болезнью души или болезнью разума. Благодаря тебе я узнал, что его мозг прекрасно работает, поскольку он продает процессы ради собственной выгоды. Я хочу предоставить ему… последнюю попытку. Если он ею не воспользуется, его время благодати истечет.

Эрмина долго колебалась, прежде чем задать ужасный вопрос:

— Он умрет?

— Не знаю. Я… никогда не подстраиваю смерть своих врагов. Смерть наступает или не наступает.

Леоне помолчал, а затем продолжил:

— Хозяин таверны разрешил тебе подняться, чтобы переодеться. Милая подруга, пора возвращаться в Шартр. Я нанял для тебя повозку. Я не знаю… Я не знаю, как тебя отблагодарить.

— Не стоит меня благодарить. Я тебе уже говорила: мы ответственны за свои долги, неважно, берем ли мы в долг или отдаем. Тебе никогда не избавиться от меня, от воспоминаний обо мне, мой рыцарь.

Он молча смотрел на нее несколько мгновений, потом закрыл глаза и, улыбаясь, сказал:

— А я и не хочу избавляться, Эрмина. До свидания с тобой, моя доблестная.

Эрмина попыталась побороть чувство, от которого у нее на глазах выступили слезы, весело сказав:

— Не забудь вернуть беличье манто хозяину и, главное, забери залог, он был просто баснословным. Если этим людям дать волю, они выпьют всю кровь. Кстати, туфли находятся в плачевном состоянии. Он потребует оплатить их стоимость.

— Я знал, что Флорен их заметит.