Монж де Брине прикусил губу и медленно покачал головой. Он избегал смотреть в глаза графу Артюсу.

Расстроенный, он тихо сказал:

– Это ловушка, монсеньор. Сведения, которые мне удалось собрать, подтверждают мое мнение.

– Но, Брине, – занервничал Артюс, – почему король расставил мне ловушку? Какую выгоду он сможет извлечь из всей этой затеи?

– Не знаю, – признался бальи. – Но зато из надежных источников мне известно, что для ведения процесса епископ Алансона поспешно назначил сеньора инквизитора Эвре. Почему Эвре? Да только потому, что Людовик, граф этого города, выполняет все деликатные дипломатические миссии, в частности имеющие то или иное отношение к Риму, которые поручает ему Филипп Красивый, его сводный брат.

– По вашему мнению, я должен стать разменной монетой между королем и Ватиканом?

– Нисколько не сомневаюсь. Именно этим и объясняется оскорбительный тон послания, которое вы получили.

– Наверное, мне должно льстить, что я вдруг оказался такой важной особой в глазах всех, – мрачно сыронизировал граф Артюс. Он вздохнул и сурово продолжил: – Что вы на самом деле думаете, Брине? Я всегда чувствую, когда вы скрываете от меня отвратительные новости. Ваше лицо вытягивается, словно вы с утра ничего не ели, и вы настойчиво избегаете встречаться со мной взглядом.

– Я… возможно, я ошибаюсь… Мне в голову пришла мысль, и я должен сказать вам, что она мне отвратительна. А если… А если вас пытаются удалить от графини?

– С какой целью? – спросил Артюс.

Тем не менее у Монжа де Брине возникло убеждение, что граф ничуть не удивился.

– Без вашей защиты она станет более легкой добычей. Упорство, с которым ее травила инквизиция, эти разбойники, которые чуть не задушили ее в лесу, если бы не мужество графини и доблесть ее кобылы, а также вмешательство рыцаря-госпитальера, вмешательство… слишком чудодейственное, чтобы быть случайным… Все позволяет предполагать, что она имеет основополагающее значение для могущественных и решительных людей. Их решимость, цель – пусть они остаются для меня таинственными, – разве они исчезли после вашей женитьбы? Очень сомневаюсь.

– И я разделяю ваши сомнения, Брине. Таким образом, вы пришли к тому же выводу, что и я.

– Другими словами… – Монж де Брине стал говорить более твердым тоном, пытаясь скрыть свою тревогу. – Я очень боюсь, что судебный процесс – это нечто гораздо более серьезное, чем невинное желание Рима получить разъяснения.

Артюс внимательно посмотрел на бальи, прежде чем ответить:

– Так вот по какой причине мессир Жозеф превратил меня неделю назад в прилежного ученика…

– Прошу прощения?

– Я изучаю, вернее, скрупулезно разбираю «Советы инквизиторам», написанные покойным Климентом IV, а также небольшой трактат об инквизиторской практике. Мы обязаны им неизвестному сеньору инквизитору. Поучительное чтиво. Невольно задаешь себе вопрос, как некоторым обвиняемым удалось вырваться из их когтей?

Монж де Брине вздохнул с облегчением.

– Каким же невыносимым глупцом я был, монсеньор! А я сгорал от беспокойства! Я уже представлял, как вы без подготовки бросаетесь в пасть волку. Право, какой же я глупец!

– Разумеется, нет, – возразил Артюс д’Отон более мягким тоном. – Вы храбрый друг, а меня гложет собственная глупость. Понимаете, мне потребовалось пережить несколько страшных часов, чтобы я начал отдавать себе в этом отчет.

Подобное заявление, неожиданное со стороны этого непостижимого, замкнутого, но не высокомерного человека, заставило покраснеть Брине. Бальи прошептал:

– Вы делаете мне честь и доставляете огромное удовольствие, монсеньор.

– Возвращаясь к процессу, на котором я должен, как они утверждают, дать обыкновенное объяснение, мне его не избежать. Даже если бы у меня была возможность уклониться, я все равно предстал бы перед судом. Уклониться – значит дать им повод подумать, что они правы. Тогда суд Божий, который спас мою нежную супругу, вызовет подозрения, станет подложным, а значит, недействительным. Кто может утверждать, что они не пойдут на новую подлость, то есть не устроят новый процесс с отягчающими обстоятельствами, иначе говоря, выдвинут обвинения в убийстве инквизитора и богохульстве? А этого я хочу во что бы то ни стало избежать.

Артюс д’Отон немного помолчал, а потом заговорил таким равнодушным тоном, что бальи заволновался:

– Брине, теперь, когда вы уверовали в мой боевой дух, я… Я вам не приказываю, я прошу вас как своего друга об одной услуге. Если события станут развиваться не так, как мне того хотелось бы, я покорнейше прошу вас как можно скорее отвезти графиню д’Отон и маленького Филиппа к моему кузену Жаку де Каглиари на Сардинию. Пусть его манеры… немного грубоваты… он наделен благородным сердцем и подлинным мужеством. Будучи человеком осмотрительным, он мало вмешивается в дела светского общества. Впрочем, никто не в состоянии их постичь. Я известил его, едва получил послание короля.

– Значит, вы все предусмотрели?

– Даже самое худшее, да хранит нас Господь. Мой добрый друг, у королей и пап есть прекрасное оправдание, которое позволяет им совершать ошибки и не чувствовать себя виновными: государственные интересы. Нужно быть умалишенным, чтобы пренебрегать этими самыми интересами.

– Графиня знает, что завтра на рассвете вы уезжаете в Алансон?

– Нет. И я требую, чтобы вы держали ее в неведении, повторяя ту сказку о неотложных делах, которую я ей рассказал. Если… за два-три дня я не сумею прояснить все вопросы, возникшие у моих судей, вы приедете сюда, чтобы морально поддержать графиню. Вы ей скажете, что я немного задерживаюсь. Если меня бросят в тюрьму, мы будем знать, как вести себя дальше. Тогда вам придется сказать графине правду, всю правду, в том числе о нашем сегодняшнем разговоре, и как можно быстрее увезти ее на Сардинию.

– Все ваши распоряжения будут выполнены… и с самыми дружескими намерениями, монсеньор.

– От всего сердца благодарю вас, Брине.

Аньес встала со скамеечки для молитвы. Стоял жаркий день, но ее била дрожь. Она толкнула дверь маленькой часовни, примыкавшей к ее опочивальне, и направилась к сундуку, стоявшему около кровати. Она села, досадуя на саму себя. Вялость, с которой Аньес никак не удавалось справиться, приводила ее в отчаяние. Лекарства, приготовленные мессиром Жозефом, не могли побороть усталость, навалившуюся на нее несколько дней назад. Аньес пыталась взять себя в руки, но все усилия оказывались тщетными. Она не испытывала никакого желания чем-нибудь заняться, выйти в сад, проехаться на лошади или просто погулять на берегу пруда. Аньес огляделась. Куда подевался прекрасный сборник лэ Марии Французской? Робкий стук в высокую дверь ее апартаментов заставил Аньес встрепенуться. Вошла Жильета, бережно неся в руках прекрасную чашу, изготовленную в Бовэ.

– Ваш гоголь-моголь, мадам. Насколько мне известно, никакое другое лекарство не восстанавливает силы так быстро. К тому же он очень приятный на вкус.

– Как мило с твоей стороны. Поставь его рядом со мной.

Поставив чашу, молодая женщина с беспокойством спросила:

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше, – солгала Аньес.

– Неудивительно. Мессир Жозеф считается одним из лучших лекарей королевства.

– Он пользуется заслуженным уважением, я в этом уверена. Жильета, я не могу найти сборник лэ. Ты его не видела?

– Да, мадам. Вчера я видела, как вы шли с ним в библиотеку. Возможно, вы его там и оставили.

– Он мне очень дорог. Прошу тебя, найди сборник. Ах, еще принеси мне графин с водой. Я хочу пить… Хотя день не был душным.

Служанка сделала реверанс и, улыбнувшись, пообещала:

– Непременно. Я быстро отыщу эту негодную книгу, которая играет с вами злые шутки.

Аньес обвела взглядом столики, расставленные по всей комнате. Она еще больше рассердилась на себя. Как она могла потерять книгу, столь дорогую ее сердцу? Она пила маленькими глотками гоголь-моголь, в меру приправленный сахаром, корицей и имбирем, и все время размышляла, пытаясь вспомнить, что делала накануне и утром. Ночью книга еще была рядом с ней, поскольку она читала в кровати один из лэ. Может быть, книга упала за кровать, когда она заснула? Аньес встала и, опираясь руками на постель, тщательно осмотрела пространство, отделявшее ложе от стены. Ничего. Тогда она опустилась на колени, приподняла покрывало и заглянула под кровать. Но там не было ничего похожего на ее прелестный сборник лэ. Она уже хотела встать, как вдруг ее внимание привлек странный комок. Она попыталась его ощупать, но для этого ей пришлось лечь на пол и забраться под кровать. Оторвав мягкий комок, прибитый к дереву, она села на пол и принялась рассматривать небольшой черный холщовый мешочек. Развязав веревку, она высыпала содержимое мешочка на ладонь. Что это? Что это за обгоревший зловонный комок? А черные перья? Аньес охватила паника. Ледяной пот выступил на лбу. Магия. Колдовство. Вот чем объяснялись ее усталость и головокружения. Кто-то хотел убить ее при помощи колдовства. Аньес выбежала из спальни и инстинктивно бросилась в учебный зал мессира Жозефа. Она стремглав подбежала к старику, погруженному в чтение. Он оторвался от книги и от изумления открыл рот, увидев искаженное яростью лицо графини. Она молча раскрыла ладонь.

– Мадам…

– Это я нашла под своей кроватью, – произнесла Аньес таким отрешенным голосом, что сама его не узнала. – Ни слова моему супругу. Еще не время.

Жозеф из Болоньи разворошил указательным пальцем перья и наклонился, чтобы понюхать черный комок. Потом, взяв его в руки, он сказал:

– Это обугленная органическая материя. Возможно, внутренности. Такое часто случается. Полный колдовской набор. Тут нельзя ошибиться.

– Так вот чем объясняется моя непонятная усталость, отсутствие аппетита… Я стала жертвой ведьмы.

– И вы верите в могущество ведьм?

Но, увидев, как побледнела Аньес, старый ученый все понял и заговорил нежным голосом:

– Мадам, я старый человек, многое повидавший и всегда оценивавший все с точки зрения науки. Уверяю вас: могущество ведьм зиждется на вере, на страхе, который они внушают своим клиентам или жертвам.

– Значит, если я перестану верить в их силу, я избавлюсь от недомогания и всевозрастающей усталости?

– Возможно, нет. Но не забывайте: я всегда рядом с вами.

Аньес грустно улыбнулась и вышла.

Сжав зубы, Жозеф долго смотрел на черный комок. В его голове лихорадочно проносились мысли. Наконец, осталась одна, такая чудовищная, такая страшная мысль, что он решил немного повременить. Его ошибка могла стать для графини роковой.