Несмотря на распахнутые окна, в доме было душно: в конце весны в Окоон пришла настоящая жара. Повсюду стоял приторный запах цветов, от которого кружилась голова. Расставленные в комнатах чаши для омовения быстро нагревались, и опускать руки в теплую, почти горячую воду было противно. Только дети могли в такую погоду целый день резвиться на солнце. Вот и сейчас няня увела Риммину и Лассу к озеру. Здесь, в Окооне, царила простота нравов: в Шингве никогда дети из почтенной семьи не пошли бы на общий пляж.

Впрочем, Алисса даже рада была, что девочек нет рядом: их присутствие вызывало у нее неприятные уколы совести. Вместо того чтобы целыми днями слоняться без дела по дому, ей не мешало бы заняться дочерьми. Но дети — это так скучно! Скучно… Это слово преследовало молодую женщину с тех пор, как она приехала в Окоон.

Столичная жизнь закружила Алиссу, когда ей едва исполнилось пятнадцать. Юной провинциалке все было внове: и модные укороченные платья, и утонченность светского обращения, и огромные бальные залы, и свободные нравы кавалеров. В отличие от своей матери, грустившей по тихой солнечной приморской Буррете, Алисса просто влюбилась в Шингву и быстро, как свойственно юности, переняла все столичные обычаи. Она жадно купалась в водовороте светских развлечений, с ужасом вспоминая ту мертвящую скуку, в которой она провела свое детство. И надо же, как судьба посмеялась над ней! Она снова оказалась в провинции.

В спальне было тихо, лишь за окном слышался щебет птиц, утомленных жарой. Алисса с отвращением бросила взгляд на свое отражение. Еще немного, и она велит завесить в доме все зеркала! Собственная красота больше не радовала ее. Какой в ней прок, если обладательница томных глаз, пухлых губ и роскошных волос заперта в четырех стенах и давно не слышала слов восхищения.

Очень давно. Уже целых три дня. Алисса, вдруг улыбнувшись зеркалу, внимательно вгляделась в его туманную глубину.

Это произошло около месяца тому назад. Алиссу пригласила на ужин ближайшая соседка, Эллита. Разумеется, в Шингве Алисса ни за что не стала бы общаться с такими плебеями, как Эллита и ее муж, доктор Мэстил. Но в этой дыре Эллита, пожалуй, была самой забавной. Кроме того, она всегда так простодушно восхищалась красотой и нарядами своей соседки! Алисса приняла ее приглашение не без удовольствия. Она даже сшила у портнихи новую тунику по выкройке, которую получила с посыльным из Шингвы. Правда, она не рискнула соблюсти длину — выше щиколоток, все-таки Окоон — очень консервативный город. Алисса и так позволяла себе носить самую прозрачную в городе вуаль. Но туника получилась красивой — бледно-золотистый шелк, богатая вышивка.

Эллита осмотрела ее с ног до головы и едва не заляпала жирными руками — похоже, супруга врача опять сама возилась на кухне.

Все гости были Алиссе знакомы: местная знать, смешная в своей провинциальной важности, и лишь одно новое лицо. Эллита представила его как господина Беркола, секретаря в Окоонском Доме Сената. Несмотря на скромную должность, мужчина Алиссе понравился. Во-первых, он смотрел на нее с нескрываемым обожанием. Во-вторых, у него был высокий лоб с залысинами, что всегда казалось Алиссе признаком большого ума. Именно поэтому ее так раздражала вечно растрепанная рыжая шевелюра Эстрила. Но главное, Беркол вел себя по-столичному. Наклонившись к соседке, он предложил ей веточку винограда. А потом спросил:

— Вы так бледны, потому что тоскуете по уехавшему супругу, госпожа Алисса?

Молодая женщина едва не фыркнула в ответ, но все же в последний миг потупила глаза: понимайте, как знаете. А Беркол продолжал:

— Или это потому, что вы видите слишком мало солнца? Никогда не встречал вас на набережной. Я думал, все знатные и красивые дамы этого города пользуются чудной погодой, чтобы радовать нас своей красотой. Но оказалось, что красивейшая из них грустит в домашней тишине.

В отличие от большинства окоонцев, Беркол вовсе не считал, что жена, у которой муж в отъезде, должна похоронить себя за закрытыми ставнями. Он пригласил Алиссу покататься на лодке, и она согласилась.

И вот после пяти лет замужества и материнства, которые не радовали, а тяготили ее, Алисса снова ощутила себя молодой и красивой. Как больной учится ходить после долгой болезни, так она вспоминала приемы кокетства, оттачивая их на Берколе. Разумеется, Алисса не была влюблена в него, как никогда не была влюблена в своего мужа. Любовь — выдумка простонародья, светским людям это чувство не знакомо. Даже оказавшись в объятиях Беркола и познав, наконец, блаженство, которого не принесло ей супружеское ложе, она сохраняла холодную голову. Ведь Эстрил рано или поздно вернется, и что тогда?

Однажды вечером они лежали с Берколом в постели. Детей с няней Алисса, как всегда, отправила гулять. В комнате было душно, но шелковые простыни приятно холодили тело. Алисса сладко потянулась и устроилась поудобнее на плече у дремлющего мужчины. Да, именно такой должна быть ее жизнь.

Беркол много рассказывал ей о себе, о своей службе и своих планах на жизнь. Он получил должность секретаря у мага Воздуха Юнила, после того как пару лет прослужил в провинции, и теперь мечтал о столице.

— Вы же должны помнить, моя дорогая, какие там чудные обувные магазины! Нет, обувь можно покупать только в столице. Эти провинциальные сапожники умеют шить лишь крестьянские сапоги. Кстати, обставлять дома умеют тоже только в столице. Вы меня простите, моя прелесть, но когда я перееду в столицу, у меня никогда не будет таких тяжеловесных вещей.

И Беркол кивал на кресло, в котором Эстрил любил отдыхать за книгой, — обитое черной кожей, громоздкое и старомодное.

Слова и мысли Беркола были Алиссе понятны — не сравнить со странными высказываниями Эстрила. И она сначала изредка, а потом все чаще стала подумывать: вот если бы с Эстрилом что-нибудь случилось, и она снова стала свободной!

Предоставленная самой себе, без постоянного укора — влюбленных глаз мужа, Алисса в полной мере поняла, как тяготили ее отношения с этим непонятным человеком. Она помнила, какой глупый вид он имел, когда впервые пригласил ее на танец. Это было на балу в честь дня рождения жены председателя Большого Сената мага Гэйтола. Вокруг были только высокопоставленные особы — и несколько выпускников Специальной школы. Среди важных гостей Эстрил выглядел нескладным растрепой. Он хлопал светлыми ресницами и, заикаясь, называл свое имя. Эстрил! Подснежник! Что за имя для мужчины? Танцуя, робко обнял ее за талию, словно боялся обжечься, и закрыл глаза. Руки были такие холодные — бр-р-р!

А потом этот юноша зачастил к ним в дом. И отец убедил ее, что у Эстрила впереди блистательное будущее и, возможно, он даже станет магом. Ее отец был магом. Алисса привыкла видеть в магах олицетворение власти и богатства. Разумеется, она хотела бы выйти замуж за мага. Но молодых магов почти не было, а старики были ей противны — все-таки она была так молода! И вот результат: она навсегда связана с неудачником.

Три дня назад Беркол сам заговорил об этом. Они взяли карету и отправились кататься по городу.

— Моя дорогая, — шепнул он, жарко сжимая ее в объятиях, — а вы не устали встречаться со мной тайком?

— Но как же иначе? — вздохнула Алисса и уставилась на любовника, ожидая продолжения.

— Нет, моя радость, сначала вы должны мне сказать… Сказать, что любите меня и что хотели бы… избавиться от мужа!

Слово «избавиться» показалось Алиссе таким резким и даже неприличным, что она отстранилась от Беркола.

— Что вы имеете в виду? — строго спросила она.

— Ничего противозаконного. Скорее, напротив. Но душа моя, вы не ответили… Вы хотели бы остаться со мной навсегда?

Рука Беркола поглаживала ее обнаженное плечо. Руки у него были бархатные и теплые — разве можно сравнить с холодными пальцами Эстрила. Алисса ощутила знакомую истому.

— Да-да, я люблю вас, — капризно протянула она. — И хочу быть с вами.

В тот день Беркол ограничился намеками. Он жадно ласкал ее, обещая зайти через три дня и обо всем рассказать. Перед сном Алисса уже рисовала себе упоительные картины своей новой жизни: шикарный дом в самом модном районе Шингвы, преданный Беркол, исполняющий все ее прихоти, дети, отданные на воспитание в закрытый пансион…

Приятные воспоминания прогнали скуку. К тому же Беркол должен был прийти с минуты на минуту! Алисса посмотрела в зеркало благосклонно, в очередной раз поменяла украшения, накрутила на палец развившуюся прядь. Как все-таки она хороша! Она немного пополнела, но это ее не портит. От жары и духоты по лицу разливался румянец, а по телу — ленивая плавность. Алисса провела рукой по своей груди, по тонкой талии, округлой линии бедра и прикусила губу, едва не застонав: она слишком долго ждет этого свидания!

Словно в ответ ее мыслям, зазвенел дверной колокольчик. Алисса поморщилась: таким старомодным показался ей этот звук. Беркол сказал, что в Шингве давно уже пользуются особыми звонками, работающими на каком-то идере. Но здесь, в Окооне, никто даже не слышал об этом.

Прислуги не было — Алисса отпустила ее на сегодня. Молодая женщина сама открыла Берколу дверь и провела его в гостиную.

— Моя радость, я весь горю! — любовник нежно поцеловал ее в щеку, а потом в шею.

«Какая на нем накидка — что за отвратительный зеленый цвет. Ничего, когда мы будем вместе, я научу его одеваться», — подумала Алисса.

— Нет, нет, — отстранилась она от поцелуев. — Сначала вы расскажете мне, что вы имели в виду. Шутка ли: я не спала две ночи. Вы мастер интриги, господин Беркол! Говорите же, у нас мало времени. Скоро вернутся дети!

Беркол снова потянулся к молодой женщине, сложив губы в трубочку, но когда она нетерпеливо оттолкнула его, сердито сведя брови, покорно развел руками.

— Сердечко мое, пощадите, не гневайтесь. Я сейчас все расскажу. Вы знаете, что я служу в Доме Сената. Поэтому мне известно, что у Сената есть некоторые вопросы к вашему мужу. Есть сомнения в его благонадежности… Но пока это лишь сомнения. Если вам, дорогая, что-нибудь известно об этом, скажите мне. Все так просто: Эстрил понесет справедливое наказание, Сенат освободит вас от брака с государственным преступником, вы получите заслуженную награду за свою преданность. Вы не только получите свободу, но и станете самой уважаемой дамой во всей Шингве. И тогда… Если вы по-прежнему сохраните нежность к вашему покорному слуге, я буду счастлив разделить с вами ваш триумф.

Алисса разочарованно вздохнула.

— Вот о чем шла речь… Но, друг мой, я ничего не знаю. Мой муж, действительно, в последнее время вел себя странно. Он встречался с одним подозрительным стариком, а потом рассказывал всякий вздор. Но это вряд ли интересно Сенату.

— А как зовут этого старика, моя радость? — вкрадчиво спросил Беркол.

— Стратол. Учитель Стратол. Мой муж сирота, подкидыш, — Алисса презрительно наморщила носик. — Эстрил был у него накануне отъезда в Шингву.

— Значит, Стратол… Что ж, я расскажу Сенату. Будем надеяться, что эти сведения окажутся полезны. Не выпить ли нам по этому случаю вина, душа моя?

Алисса достала два бокала — дорогих, из цветного хрусталя, доставшихся ей в приданое, налила в них белое вино, протянула один бокал Берколу.

— Прелесть моя, у вас не найдется кусочка сыру? — Беркол сделал умоляющее лицо.

За сыром надо было идти на кухню. Ей не пристало это делать самой, но прислуги не было, а отказывать гостю, да еще явно настроенному ей помочь… Алисса поставила на столик свой бокал и вышла. Поэтому она не могла видеть, как ее любовник, воровато оглянувшись, снял с пояса кошелек, порылся там, достал маленькую белую пилюлю и бросил ее в бокал хозяйки. Пилюля с шипением растворилась. Алисса так ничего и не поняла, когда вернувшись и пригубив с улыбкой вино, она вдруг, задыхаясь, схватилась за горло и с хрипом сползла по стене на пол. Драгоценный бокал выскользнул из ее рук и покатился по полу. Беркол поднял его, повертел в руках: надо же, какая прочность! Он нагнулся к упавшей женщине: ее глаза были уже стеклянными. Беркол быстро сполоснул в бассейне бокалы и убрал их на место. Потом прислушался, не идет ли кто, и через открытое окно выпрыгнул наружу.

Несколько часов спустя по ночному Окоону мчалась большая карета. Стука копыт было не слышно: лошадям надели на ноги особые мешочки. Четверо неприметно одетых людей, низко опустив лица, почтительно теснились по углам кареты — они оберегали покой задумчивого человека с красивыми вьющимися, но совершенно седыми волосами. Он то хмурил в задумчивости густые брови, то слегка улыбался, вспоминая о чем-то приятном. Это был маг Воздуха, сенатор Юнил.

Сенатору приятно было думать, что он не ошибся. Беркол сегодня явился к нему за деньгами, доложив о блистательно выполненной работе. Эта дура, жена проходимца, которому Ярвиг доверил всю дальнейшую судьбу Аникодора, рассказала все. Она даже сожалела, что знает так мало! На самом деле, знала она слишком много, поэтому Беркол со свойственной ему аккуратностью закрыл ей рот.

Итак, Стратол! Кто бы мог подумать — неприметный учитель, всю жизнь провозившийся с беспризорниками, а теперь тихо доживающий свой век, причастен к заговору.

Окоонский Дом Сената Юнил давно считал прочитанной страницей своей жизни. Его звала Шингва, его ждал Большой Сенат! Но пока это были только планы: состав Сената был укомплектован, и нового члена могли включить туда, только если бы кто-нибудь выбыл. Полные губы Юнила сложились в плотоядную улыбку: сенатору Ярвигу придется уступить свое место. А вместе с ним хорошо бы изгнать и всех магов Земли. Они ведь уже много веков назад утратили право называться магами!

Юнил не напрасно потратил большие деньги на содержание шпионского отряда трогов в столице. Когда преданный ему Беркол готовился отправиться на поиски известного объекта, Юнил узнал, что Ярвиг посылает с этой целью своего любимчика, Эстрила. Но Юнил никогда не доверял Эстрилу. Он считал его выскочкой, высокомерным мальчишкой. Он не маг и никогда им не станет, почему же он ведет себя с магами как равный? Эти вольности, которые Ярвиг позволял себе с простыми людьми, не могли довести до добра. И вот, пожалуйста: шпионы видели неизвестного, который говорил с Эстрилом в «Красной утке». Они пытались проследить за ним, но неизвестный спрятал лицо под капюшоном и ловко сбил их со следа. А это значит, Эстрил не просто встретился со старым однокашником. Здесь все серьезнее: его втянули в заговор, нити которого тянутся из столицы в Окоон.

Карета бесшумно промчалась по аллее старого сада и остановилась у крыльца дома из светло-коричневого камня — бывшего приюта для сирот.

— Действуйте очень тихо, чтобы не побеспокоить горожан, — велел Юнил своим людям. Но сам он был уверен, что шума не будет: разве сможет им оказать сопротивление беспомощный старик?

В последнее время Стратол мало спал. Жизнь струилась сквозь пальцы, как песок; дни тянулись долго, а годы — быстро, и жаль было тратить время на сон. Ночи напролет, сидя в любимом кресле, завернувшись в плед, Стратол окружал себя воспоминаниями. В основном, это были голоса детей. Он возвращался в те годы, когда в здешних стенах звенел смех и болтовня мальчишек. Среди них были шалуны и тихони, способные и нерадивые, но всех их объединяло одно: кроме Стратола, у них никого не было. Стратол чувствовал себя их отцом, и потому не женился: вдруг его жена окажется злой мачехой по отношению к детям?

Мальчишки вырастали и покидали гнездо, разлетаясь по всей стране. На смену им приходили новые. Одни лишь недавно познали боль потери, другие уже несколько лет спали на улице. Стратол сидел у их постелей, когда они плакали во сне. Вместо уличных прозвищ он давал им красивые имена. Старческая память уже подводила Стратола: он мог насыпать в чай соли вместо сахара, вечно забывал, куда поставил микстуру от кашля. Но лица своих воспитанников он помнил все до единого — в ночной тишине эта галерея портретов часто проходила перед его умственным взором. Среди них были и выдающиеся — как Ортег, получивший магический жезл за особые заслуги перед Сенатом. Ортег был очень умен. Он полностью разделял убеждения Стратола о том, что мир надо избавить от остатков Звездной силы, чтобы вернуть ему собственную созидательную энергию. Ортег не побоялся противопоставить свои убеждения Сенату. Это великий, благородный человек… В одном из последних писем, переданных через своего посыльного, он намекал, что знает способ остановить притязания Сената и уничтожить силу Звезд. Стратол догадался, что это связано с древним манускриптом, попавшим к Сенату и растолкованным Эстрилом. Жаль, он не знает содержания этого документа…

А из последних учеников особенно запомнился Эстрил, мальчик со сложным характером. Теперь Сенат собирается использовать его в своих неблаговидных целях.

Когда от Ортега пришло известие о том, кого собирается послать Сенат на поиски девушки, описанной в манускрипте, Стратол только покачал головой. Он не был уверен, что ему удастся убедить своего бывшего питомца: воспитанник Специальной школы, Эстрил вырос благонамеренным аникодорским гражданином, не сомневающимся в правоте любого решения Сената. Да, мальчик умен и смел даже в мыслях. Но стоит ли требовать от него невозможного? Не предпочтет ли он сообщить в Сенат о готовящемся заговоре? Не обернется ли это тяжелой внутренней драмой? Стратол взял с Ортега обещание, что у мальчика будет право выбора. Ортег с тех пор не слал вестей: наверное, это стало опасным.

Еле слышные шаги по дому не встревожили его: он принял их за отзвуки своих воспоминаний. Но быстро понял, что ошибся: шаги существовали в действительности. Они были очень тихие, только чуткое старческое ухо, привыкшее к тишине, могло уловить их. Стратол потянулся к свече, чтобы зажечь вторую. Он не испугался: ворам здесь нечего было делать. Значит, это троги Сената. Неужели Эстрил все-таки…

— Именем Сената, повелеваю вам оставаться на месте!

Невысокий коренастый мужчина с кудрявыми седыми волосами и презрительно-важным лицом вошел в комнату. За ним вошли еще четверо с саблями наголо. Стратол спокойно посмотрел на незваных гостей.

— Чем я могу помочь вам, господа, в столь поздний час?

— Молчи, старик, — грубо прервал его седоволосый. — Я сенатор Юнил. Ты будешь говорить, когда я тебя спрошу. Нам известно, что ты участвуешь в грязном заговоре против высоких целей Сената. Ты распространяешь бредовые мысли, противоречащие истине, смущающие умы.

Стратол грустно посмотрел на пламя свечи — жаль, не успел зажечь вторую. Бедный Эстрил… Он так и не разобрался, что есть истина. Он не поверил своему старому учителю…

— Отвечай, старик, — седоволосый направил на Стратола толстый указательный палец, — к кому ты отправил своего бывшего ученика Эстрила? Кто в столице руководит заговорщиками?

Свеча начала чадить. У Стратола заслезились глаза, но то были сладкие слезы.

— Только и всего, господин Юнил? Конечно, я все скажу вам. Я назову вам имя. Но просто так вы не найдете его — нужен пароль, точнее, талисман. Вы позволите мне встать?

Юнил презрительно кивнул. Стратол легко поднялся с кресла — давно он не чувствовал такой легкости в суставах! Он встал на колени перед нижним ящиком старого шкафа, когда-то достойно блестевшего черным лаком. Среди старых пожелтевших писем он нашел конверт, два года назад присланный Ортегом. Маг Огня предупреждал его, что может наступить такой час… В конверте хранилась всего одна пилюля — белая и совершенно безвкусная. Стратол, не морщась, проглотил ее. Как хорошо! Его мальчик не предал своего старого учителя. Он благороден. Он спасет мир от несправедливости.

— Что ты там копаешься, старик? — недовольно сказал Юнил и велел одному из трогов: — Поди, посмотри, что он там делает.

Молодой парень, не выпуская из рук сабли, наклонился над неподвижным Стратолом, потряс его, потом растерянно прошептал:

— Господин сенатор, он, кажется, умер!

Безжизненное тело старого учителя упало на пол. Он не слышал ругательств, которыми разразился побледневший от злости Юнил. На его губах застыла умиротворенная улыбка.

Через два дня в зале Собраний происходило заседание Сената в полном составе. Слушали сенатора Юнила. В строгой темно-синей тунике, с торжественно-скорбным выражением лица он излагал историю служебного расследования.

— …Теперь, когда перед Аникодором впервые за многие столетия забрезжила реальная возможность достигнуть желаемого, все находится под угрозой срыва. Величайшая тайна оказалась в руках предателя. И что тому виной? Самоуверенность сенатора Ярвига. Хотелось бы верить, что это всего лишь самонадеянность, а не злой умысел. Но такая самонадеянность со стороны сенатора — преступление.

— Итак, сенатор Юнил, вы уверены, что посланец Эстрил примкнул к заговорщикам? — спросил председательствующий — маг Воды Гэйтол.

— Увы! — лицо Юнила стало совсем печальным. — И осмелюсь напомнить, что я предлагал Сенату послать моего человека, достойнейшего Беркола, недавно еще раз подтвердившего свою преданность.

— Но в таком случае… Вы отдаете себе отчет, сенатор Ярвиг, к чему может привести ваша… ошибка?

Ярвиг глянул на него из-под насупленных бровей. Его взгляд утратил былую пронзительность. За последние несколько дней сенатор словно стал меньше ростом, похудел, его лицо осунулось.

— Что вы имеете в виду, сенатор Гэйтол? — хмуро спросил он.

— Я хочу, чтобы все присутствующие понимали, каковы могут быть возможные последствия поступка сенатора Ярвига, — строго сказал Гэйтол, обводя зал заседаний водянисто-голубыми глазами. — Нам еще предстоит решить, как предотвратить эти последствия. Сядьте, сенатор Юнил. Сенат благодарен вам за предоставленные сведения.

Юнил сел. Скрывая торжество, он громко вздохнул и еле слышно пробормотал:

— Чего можно было ожидать от мага Земли?

Гэйтол продолжал:

— Всем вам известно содержание древнего манускрипта, которое было истолковано благодаря Эстрилу, обвиняемому теперь в измене. Если удастся найти девушку, соответствующую приметам, указанным в документе, и доставить ее к развалинам храма Звезд в горах, в окрестностях Перонеды, если провести обряд, описанный в документе, то Звездная сила снова наполнит мир. Риррел возродится. Во имя благоденствия Аникодора и всего мира мы решили выполнить завещанное предками. Но все ли из вас помнят, что у документа есть и вторая часть? Если душа упомянутой девушки отлетит от тела на алтаре этого святилища, Звездная сила окончательно покинет мир. И вот оказалось, что строжайшая государственная тайна оказалась известна мятежникам. А мы до сих пор не знаем, кто они такие: союз ли это случайных лиц, преследующих свои выгоды, или все гораздо хуже: служители одной из священных стихий отступили от верности общему делу. И теперь мятежники знают, как искать девушку. Они найдут ее и принесут в жертву на алтаре. Когда она умрет, мы лишимся единственной возможности вернуть Звездную силу. Вот что нас ожидает.

Гэйтол снова обвел взглядом всех присутствующих. Сенаторы молчали. На лицах многих застыли возмущение и ужас. Но сенатор Ломег, маг Земли, явно выражал недоумение.

— Хотелось бы спросить, уважаемый председатель, — сказал он, — кому на всем белом свете может быть выгодно исчезновение Звезд? Я понимаю, мятежники могут стремиться прибрать власть над новой Риррел к своим руками. Но уничтожить…

— Конечно, это никому не может быть выгодно, — ответил сенатор Грег, маг Воздуха. Он зябко кутался в теплую накидку и то и дело сморкался в платок. — Если только этот кто-то не овладел некой силой, которой Звезды будут только мешать.

— Вы намекаете на идер? — возмутился маг Огня, сенатор Арозиол.

Маги загалдели, словно вороны, не поделившие добычу. Между церквями стихий давно шла негласная и незримая война. Каждая церковь считала свою стихию самой сильной, а остальных магов — пустыми болтунами. Один только Ярвиг сидел, нахохлившись, как больная птица.

— Замолчите! — Гэйтол постучал молоточком по столу. — Вспомним, зачем мы здесь собрались. Итак, теперь, когда вы знаете, к чему приведет неосмотрительность сенатора Ярвига, я прошу членов Сената голосовать и решить участь провинившегося. Достаньте перья.

Сенаторы, все еще ворча, потянулись к своим поясам и отвязали от них связку разноцветных птичьих перьев. В полной тишине они отрывали одно из перьев и клали его в центр стола. Ярвиг следил за их руками. Белое перо айона — знак невиновности — не положил никто. Двое положили зеленое перо попугая, голосуя за телесное наказание. Трое, в том числе и Гэйтол, выбрали синее перо райской птицы, считая необходимым заключить виновного в темницу на долгие годы. Но поверх этих цветных перьев легло пять тяжелых черных перьев перелетной птицы кру. Большинство голосовало за смерть. Шестое черное перо — со связки сенатора Юнила, нового члена Большого Сената, — уже не являлось решающим.

— Вы видите исход голосования, сенатор Ярвиг, — сказал Гэйтол, и в голосе его прозвучало сочувствие. — Из уважения к вашей должности я волею председателя готов не отдавать вас в руки палачей.

Маг Воды подошел к стене и повернул тяжелый железный ключ в едва заметной скважине. Он достал оттуда небольшую шкатулку из черного дерева и поставил ее перед Ярвигом. Тот не пошевелился, и Гэйтол сам открыл шкатулку — в ней лежала маленькая белая пилюля.

— Сенатор Ярвиг, — торжественно провозгласил председатель, — Сенат приговорил вас к смерти. Вам предоставляется право самому уйти из жизни. Сейчас мы покинем зал, чтобы оставить вас наедине с вашей совестью. Если через четверть часа вы будете еще живы, я позову палача.

Зал опустел. Сенаторы проходили мимо Ярвига на цыпочках, боясь прикоснуться к нему, словно он был уже мертв. Когда закрылась дверь за последним из них, Ярвиг уронил лысеющую голову на руки и застонал от бессильной злобы. Сборище недоумков и негодяев… Как они посмели… А все этот мерзавец Юнил из захолустного Окоона — он давно пытался пролезть в Большой Сенат. Ярвиг мысленно проклял каждого из сенаторов. Но отрадные мысли о карах, которые падут на их головы, уступили место образу палача в черной тунике, заносящего отточенную саблю над его головой… Ярвиг схватился за шею, а потом его рука сама потянулась к пилюле…