Просыпаюсь я рано. Моя душа как шар воздушный. Мне хорошо. И я вдруг вспоминаю — все! Я как спираль! Отбрасываю одеяло, вскакиваю… Грей путается в ногах. Какое страшное дело — привычка! Я одеваюсь — секундой! — размышляю: привыкание, пре терпение… С какой тяжестью жил все эти годы! А легкость кружит голову. Я сдерживаюсь — не подпрыгнуть бы! Легкость души, легкость на душе! Легкие раздуваются — побольше воздуха!.. Я вздыхаю глубоко — во всю грудь. Звенящая радость. В каждой клеточке! Жить с камнем внутри и не знать… А ведь живем и не знаем… Куда он пропал? Да сгорел! И дал вот столько энергии!

Я двигаюсь, двигаюсь! На все дела секунды: заправить койку, поднять гантели, гирю покидать, умыться, причесаться. На мгновение вглядываюсь в свое отражение — пытаюсь выявить перемены. Ничего особенного: внимательные глаза (говорят, мамины), челка на брови (стричься пора), резкие скулы (мама все мечтает, чтобы поправился — вот уж дудки) — может, только в уголках губ затаилась улыбка. Гримаса для прикола, отхожу. Одеваюсь легче — сделаю пробежку.

На улице еще сумерки. Прохладный ветерок — ежусь и перехожу на бег, Грей рядом. Радостный настрой гонит кровь живее — я согреваюсь, лишь морозец тлеет на щеках. Играю с Греем: гоняюсь то за ним, то он за мной. Ему нравится, даже подливает от возбуждения и прикусывает рукав. Бегу по старому маршруту.

Небо на глазах делается яснее. Синева и фиолетовые тени покидают глубины деревьев и кустов — прячутся в подъездах. Истаивают последние клочки облаков на небе. Золотятся верхние этажи высоток. Восток окрашиваются в пурпур. Громче звуки транспорта с недалекого проезда. Стукаются двери подъездов, становится многолюднее. Половина восьмого. Возвращаемся домой.

Мои уже встали. Я целую маму — у нее выходной.

— Салям, пап-джан! — папа в ванной, бреется.

— Как там, Кирюш? (в смысле — на улице).

— Классно: солнце, мороз, — но в самый раз! В общем, прекрасно! Гулял бы — день!

— Ты это чего?! — улыбается мама, а в глазах удивленное недоумение (или недоуменное удивление?).

— Мам, я есть хочу! — крикнул. — Слона бы съел! Я голоден!

А был влюблен.

На мир опустилась Вселенская Любовь. И по пути в школу, встречая друзей, посторонних прохожих, казалось мне — все они объединены одной единой Тайной. И имя тайне — Любовь. Это как пароль. Скажи им это слово, и тебя поймут, и станут близкими. С другой стороны я знал: у них не было того, чем я обладал — и нес им нечто, что сделает их счастливее: нес им свои чувства! Я был как сосуд — хрупкий и прозрачный — и светился…

Я понял, для чего родятся люди, — для таких вот встреч. Я рос для этого — чтобы испытать такие чувства… Передо мной распахивались такие дали! Как опрокинутые небеса… Что, оказывается, может испытать человек! Я млел от ужаса — сладкого и томного. То леденели руки, и зубы начинали выстукивать дробь — не мог и двух слов друзьям сказать, то кидало в жар, и речь моя лилась свободно, и шутки вылетали одна за другой… Мне то хотелось делиться своими ощущениями, откровенно рассказать о ВСТРЕЧЕ, то открыть все, затаится, и, в эгоистическом приступе, смаковать свои чувства — ни с кем не делясь…

Когда подошел к дверям класса, то понял, — увижу ЕЁ. И двери открыть не смог. А когда все же вошел, наши с ней взгляды столкнулись — как электрический разряд! Мы их спешно отвели. Мои щеки потеплели — я, наверное, краснел, а губы задрожали в улыбке — моя Тайна была и ее. И я понял еще: не надо никого — это лишь наше…

Так с тех пор и повелось. По вечерам на катке, а если было холодно в прогулках, в подъездах, мы были вместе. А днем встречались глазами и тотчас их отводили — мы стали заговорщиками. Против всех, против мира. Это следовало скрывать. Мы стали лучше, а этим не хвалятся; мы стали богаче, а это скрывают; мы стали счастливее, а этому завидуют; мы стали сильнее, а это вызывающе; наконец, я стал свободнее, а это ущерб для других! И все безвозмездно, и все без усилий, а это нечестно, несправедливо, — а как же другие? А как же с другими?! Но, странно, все это ничуть не пугало, все это вздымало! Вот эту раздвоенность, свою шизанутость мы и скрывали. Но как скроешь радость от присутствия другого? Как скроешь энергию свою? Все равно прорывалось: во взглядах, в ответах, в общении с друзьями. Это замечали, на это обращали внимание: Кирилл, ей-богу, ты тяпнул! Ну и ладно! Ну и пусть! Будьте как я! Пусть будет новое: люди, ощущения, слова!

Через несколько дней, все, кому надо, знали: Кирилл Ястребцев дружит с Ольгой Никитиной.