У отца интересно было первые два дня. Он включал кондиционер, вентилятор, открывал окно. К нему заходили, говорили, спорили, давали бумажки на подпись… Секретарша (коренная жительница, в длинном, до пола, национальном платье, с акцентом и улыбкой) заносила и уносила папку, по интеркому просила взять трубку. Папаня брал, отвечал, сердился, кричал или, наоборот, улыбался, узнавал о здоровье. Иногда звонил он сам, загружал мне игру в освободившийся компьютер, вскакивал в машину с дядей Ильясом, мчался куда-то… Приезжал, отдувался, отирал лоб и шею, просил Гюльджамал (секретаршу) принести газировочки, интересовался как у меня дела, хвалил (я освобождал место), выпив стакан газировки, вновь брался за накладные, наряды, процентовки и сметы, а я, отпросившись, шел на прогулку.

Вот и сегодня где-то на линии требовалось присутствие отца, и как я ни просил, он меня с собой не взял, и я отправился гулять.

Перед фасадом жарились на солнце цветы. Здесь было скучно. Стоила внимания лишь поливалка. Она вращалась и веером выстреливала воду. Я поиграл с ней, замочил ноги и ушел в тень. Посидел, наблюдая жизнь хлопотливых муравьев. Слонялся по солнцепеку. Плевал в камешки на асфальте. Ходили люди. Меня знали: «С папкой приехал?», — а я их нет. В тени лежала собака. Тяжело дышала, высунув язык. Играть со мной не захотела. Отошла подальше.

Шел третий день моего пребывания здесь. Все было изучено, дядя Ильяс повез отца — и не с кем было поговорить о том о сем. И я отправился за угол, в гущу зарослей — идти вдоль стены, представляя себе дебри, джунгли, ожидая увидеть нечто интересное.

Прошел довольно — как вдруг наткнулся на невзрачное здание: кирпичное и обсаженное акациями; часто входили и выходили рабочие и шоферы. Вход был закрыт сеткой от мух и что внутри — не видно. Приготовился думать…

— Эй, ты! — раздалось сверху вдруг. — Я тебя знаю.

Я поднял голову и увидел в кроне шелковицы незнакомого мальчишку. Примерно моего возраста и, видимо, из местных: черноглазый, наголо бритый, в потертых шортах, на шее, на шнурке, качался ключ. В том, как он окликнул меня, как сидел: развалясь, с ленцой покачиваясь на ветке, — чувствовался хозяин территории. Как вести себя в подобных ситуациях, я не знал и, немного подумав, спросил:

— Откуда?

— Мой папка твоего возит.

— А-а! — обрадовался я: уж кто-кто, а дядя Ильяс свой человек. — Знаю, знаю — он еще рыбу ловит!

— Ага, вчера трех сомов поймал — вот таких! — Мальчишка показал. — Тебя как звать?

— Кирилл.

— А я Джалал, — он нагнулся и заболтал ободранными смуглыми ногами. — Айда сюда!

Я посмотрел на свои новые белые шорты и тенниску и уже представлял, как огорчится мама, если они потеряют свою белизну. Это одно. Другое. Признаться, у меня не было опыта лазанья по деревьям, и это было гораздо огорчительнее первого. Я еще раз взглянул на дерево и, вздохнув, пошел на казнь…

Я мужественно елозил ногами по гладкому стволу и что было сил тянулся руками — результат выходил ничтожный. Джалал помогал советами, а потом подал руку. Дальше было легче. И когда я сидел на одном суку с ним, в тенистой кроне, испытал некоторую гордость — тоже сумел!

Тут мне и объяснили, что здание внизу — «газировочная». Там работает мама Джалала. Сам он — младший в семье, кроме него есть еще трое старших братьев и две сестры. И он уже дважды дядя — в общем, ужас как интересно!

Джалал пожелал угостить газировкой, и мы слезли. Мама моего нового знакомого оказалась пожилой полной женщиной, и пока она разговаривала с сыном по-своему: отрывисто и резко, я оглядел помещение. Тут было прохладно и сыро: кафельный пол; стояли баллоны с газом; гудели охладители воды; покачивались липучки для мух, облепленные насевшими паразитами. Вполголоса переговаривались мужики, пившие пиво.

После Джалал позвал к себе домой, а я вспомнил про отца. Надо было его предупредить. Так мы и сделали.

Папаня сидел за своим столом со статуэткой ахалтекинца справа, флажком республики слева и портретом Мульк-баши над всем этим. «С кем это ты познакомился? — спросил папка. Не успел на улицу выйти…» Тут я впервые осознал, что искренняя дружба не требует долгого времени, время для нее убыстряется — было ощущение, что с Джалалом знакомы давно: месяц ли два — а для отца всего полчаса…