Глава 1

С Ильменя веяло прохладой, обычной для этих мест в конце серпеня. На ветру поскрипывала калитка, ведущая во двор, огороженный высоким тыном. На Причальной улице Городища было пусто. Уже давно отзвонили вечерню, и добрые люди уснули, оставив заботы до утра.

Тишину разорвал густой лай собак, потом послышался топот копыт: по улице рысью проехали вершники. Их было пятеро, все рослые, на ухоженных конях под боевыми седлами и с крепкими сбруями. Темные шерстяные плащи защищали всадников от порывов ветра, а длинные мечи, опоясывавшие четверых из них, — от недобрых людей.

Коней осадили у скрипучей калитки.

— Мы с Дудикой войдем, — сказал тот вершник, что был без меча. — Стерегите ворота, привяжите животин и ждите. Ежели свистнем, немедля рвите к нам.

— Делайте как диакон велит, — подтвердил сказанное самый широкоплечий из ватаги. — И никого не пускать — ни туда, ни сюда.

— Угу, — кивнули здоровяки.

Спешившись, Дудика и диакон уверенным шагом направились к крыльцу большого дома. Оконца не были затворены ставнями, а потому падавший из них свет хорошо освещал натоптанную дорожку. Пахло домашней скотиной и свежей едой. Навстречу гостям выбежал хромой детина:

— Просим, просим! Проходите! Хозяин рад, очень рад.

— Отрадно, — негромко проговорил диакон.

— А ну, с дороги! — Дудика грубо оттолкнул мешавшегося под ногами детину.

Не замедляя шага, приезжие вошли в дом. Внутри было ненамного светлее. В центре клети полыхал очаг, пара лучин освещала длинный стол, поставленный у стены, огарок свечи теплился у образа Богородицы в красном углу. Диакон и Дудика перекрестились. Остановившись у самой двери, осмотрелись.

— Видишь кого похожего?

— Нет.

— Надо искать. Слово было верное. Дурить нас тот холоп не посмел бы.

Углядеть всех, кто находился в доме, было трудно. Мало что некоторые лежали на полу, с головой укрывшись дерюгами, и зычно храпели, так еще сумрак скрадывал закутки и закоулки. Явно бодрствовали только трое. Два мужа, лет по тридцати от роду, сидели за столом и, вяло переговариваясь, хлебали мутноватое пиво из потемневшего, потрескавшегося жбана. Низкорослый толстячок в замасленной рубахе, подвязанной кожаным ремешком, суетился у очага.

— Надо хозяина попытать. Он всех примечать должен. Гостеприимцы — скользкие твари, но мы тоже не лыком шиты.

Диакон и Дудика направились к очагу. Языки пламени лизали нанизанную на вертел тушу кабана. Шипел на углях жир. Пахло так вкусно, что Дудика сглотнул слюну.

— Добро пожаловать, гости дорогие, к Боровичку на роздых и горячую кашу. Рассаживайтесь поудобнее. Могу предложить меда сладчайшего и мясца свежайшего.

— Ты — хозяин? — спросил диакон.

— Да, да, гости дорогие, Боровичок стоит перед вами. Очень рад, что почтили меня своим вниманием. Как величать почтенных господ? Вижу, вы из храбрых мужей. Уж не из княжьей ли дружины?

— Много болтаешь, толстяк. Отвечай, не заходил ли к тебе сегодня скоморох?

— Может, сначала угощенье, а дело потом, гости дорогие? Я тут…

— Отвечай, живо! — вступил в разговор Дудика, хватая Боровичка за горло.

— Хочешь с нами в хитрого и тупого поиграть? — нахмурился диакон. — Не выйдет, заруби себе на носу, толстяк. Мы пока по-доброму спрашиваем. Так видел скомороха?

Шум у очага отвлек мужей, грустивших у полупустого жбана. Они окинули мутным взором грубых гостей и решили вмешаться:

— Эй, вы, лиходеи! А ну пустите Боровичка!

— Щас мы вам накидаем! — пошатываясь, один из мужей поднялся со скамьи и стиснул кулаки.

Как ни высок был Дудика, но тот, кто приближался к нему, почти доставал притолоки. Рука воина стиснула рукоять меча. Со всех сторон зашевелились постояльцы.

— Назад, смерды! — закричал диакон. — Ослепли, что ль? Не видите, кто перед вами стоит? Я — Григорий, диакон Святой Софии! Кто нам поперек пойдет, именем Божьим пойман будет!

Для большего эффекта диакон распахнул плащ, чтобы все увидели богатый золотой крест, висящий на груди.

— Прости, отче! — Мужи повалились на колени. — Не ведали, что творили. Бес попутал, да хмель в голову вдарил. Темно тут… Не приметили…

— Молчать, — коротко ответил Григорий.

— Благослови!

— Молчать!

Дудика пинками погнал пьяниц в угол. Диакон повернулся к Боровичку, продолжая начатый разговор:

— Где скоморох?

Увлеченный расспросами хозяина постоялого двора, Григорий не заметил, как один из постояльцев тенью скользнул под стол. Пока шел разговор, он сидел, прижавшись к стене и стараясь не дышать. Точнее, замер он после того, как вошедшие упомянули скомороха.

— Был тут один. Но уж верно не знаю, скоморох он или кто, — начал Боровичок. — Как мешок свой расшнуровал, так я личину липовую увидел. Может, и не скоморох вовсе.

— Где он?

— Хорошее серебро мне дал. Я ему в своей горнице постелил. Там, верно, и спит. А может, гуляет где. Я его вечор не видел. Эй, Хромец, покажи важным господам, где моя горница!

Хромой детина, глупо улыбаясь, вынырнул из темноты. Он услужливо приоткрыл низкую скрипучую дверь и осветил порог лучиной.

— Пойдешь с нами сам.

— Э-э, милостивые господа. У меня тут хряк добрый на вертеле. Сгорит, вот вам крест, ежели не прослежу. Не вводите в убытки, помилуйте.

— Пусть Хромец последит. Двигай. Дудика грубо толкнул Боровичка в спину, понуждая идти.

— Смотри, Хромец, не подведи!

— Не подведу, хозяин!

Детина и Боровичок многозначительно переглянулись. Потом хозяин, приняв лучину, направился в смежную клеть. Григорий и Дудика пошли за ним.

— Ежели кто из добрых гостей хочет выйти до ветру, то самое время, — негромко пробурчал Хромец. —

Только смотрите, у ворот трое богатырей ждут, никого мимо себя не пускают.

Из— под стола осторожно выглянул человек. Тихо, как мышь, пробрался к выходу. Пьяницы заметили только, как дверь на миг открылась, впуская порыв ветра, и негромко захлопнулась.

Спускаться по ступеням крыльца беглец не стал. Он ловко перемахнул через огородку, приземлившись на раскисшую от дождя землю. Ноги разъехались в стороны, чтобы не упасть, пришлось упереться в грязь руками.

Радим — так звали беглеца — охнул, беззвучно проклиная месяц, проведенный без скоморошьих забав. Совсем расслабился, думал — раз до пристани без приключений добрался, то и тут обойдется. Оказалось, нет, новгородская земля поглубже заманила да побольнее стукнула. Совсем не ожидал Радим, что вот эдак придется бежать в ночь, накануне уже договоренного отплытия, оставив все добро преследователям. Хорошо, туго набитая мошна с собой. Личин, цветастых тряпок да бубенцов, конечно, жалко, но если утром удастся пробраться на ладью, то барахло — дело наживное.

Радим поднялся и, стараясь как можно меньше шуметь, двинулся вдоль стены дома.

— Стой! Кто таков? — раздался внезапный окрик. Беглец застыл как вкопанный.

— Кто и куда? — из-за баньки вышел воин, укутанный в темный плащ.

— Я… э… ме… — Радим заговорил заплетающимся языком, имитируя пьяную речь. — Мне… э… по нужде…

— Далеко не ходи. Сюда за угол, а потом возвращайся в хоромы.

— Ох… Я… э…

Беглец зашел за баньку и оказался в тупике. Слева один сруб, справа другой, а прямо перед носом высокий плетень, отделяющий двор Боровичка от соседнего. Долго размышлять Радим не стал. Цепляясь за бревенчатые венцы, он вихрем взобрался на крышу баньки, откуда одним прыжком перемахнул через забор.

На него с лаем бросились лохматые псы. Подхватив с земли полусгнивший дрын, Радим пустил им в собак. Те, что потрусливее, еще во время замаха показали хвост, а единственный смельчак завертелся на месте, получив удар в грудь. Воспользовавшись его замешательством, скоморох добежал до ближайшего строения. Здесь пришлось повторить ловкий трюк — молнией взлететь на самую крышу. На мгновение остановившись, беглец оценил положение. Окольная улица осталась где-то справа, чтобы до нее добраться, придется миновать еще пару дворов.

На этот раз он не стал спускаться. Скинув сапожки, скользкие от налипшей грязи, Радим босиком засеменил по кромкам оград. Раскинув в стороны руки — в каждой по сапогу — он искусно удерживал равновесие, пока не спрыгнул на улицу. Через полсотни ударов сердца, обувшись и стряхнув пот со лба, довольный собой скоморох уже бежал прочь от Городища…

Темнота царила беспросветная, а потому Радим не сразу понял, обо что запнулся. До него дошло, что это была специально подставленная клюка, когда он услышал человеческие голоса и увидел опускающуюся на голову дубину. Попытка увернуться не увенчалась успехом. Сознание покинуло беглеца.

 

Глава 2

Посреди почерневших от пожара развалин, в бывшем подполе спаленной избы горел тусклый костерок. Вокруг сидели два чумазых отрока и одна растрепанная отроковица. Их рубахи, подпоясанные обрывками волосяных веревок, представляли собой смесь заплат и незалатанных дыр, спины были прикрыты от ночного холода потертыми дерюгами. Ступни босых ног повернуты к тлеющим углям. Чуть в стороне, между обломками рухнувшей притолоки, лежал обнаженный бородатый мужчина, на вид чуть старше тридцати годов. Его руки и ноги были опутаны ивовыми прутьями, так что он не мог и пошевелиться.

Отроки перебирали тряпье, снятое с мужчины, а девчонка пересчитывала монеты, высыпанные из мошны на холщовый лоскут. Глаза юных татей светились радостью, на лицах играли улыбки.

— Богатая добыча, Зяма! Сыто заживем! — закончив с монетами, сказала отроковица.

— Скока там?

— Много! У меня пальцев не хватило. Ни на руках, ни на ногах.

— У! Хоромы купим и холопов!

— И сапожки знатные! С фигурной вышивкой!

— Не… Зачем нам хоромы? Мы ж люди вольные. Ты бока, что ли, пролеживать хочешь, Куря? Умилка и та согласится — купим струг и уйдем варяжить.

— Боюсь, на струг все ж не хватит. Зяма, может, как наши родничи хотели, уйдем в лес, поставим двор, улей, бортничать зачнем?

— Умилка, ты же помнишь, чем то для родничей обернулось.

— А мы тихо уйдем, и подальше от Новгорода.

— Все одно, ежели не люди бискупа, так княжьи тиуны нас найдут. Тогда либо каждый год отдавать будешь, либо пожгут.

— Неужто, Зяма, скрыться от них никак нельзя?

— Никак. Бискупу Бог помогает. А Бог — всемогущ.

— А нам он почему не помогает? Я к Святой Софии каждую седмицу хожу.

— Отчего ж не помогает? Смотри, какую добычу подарил. Ты столько серебра раньше видела?

— Только у княгини, когда она к Пасхе выходит и милостыню несет.

— То-то и оно!

— Зяма, — вмешался в беседу Куря, — а что с этим мужичонкой делать будем? Он в себя приходит. Стукнуть еще разок?

— Можно и стукнуть. А потом придушить надо. Он нас видел, потом узнает — бед не оберешься.

— Братишка, зачем! Он же в беспамятстве! Бросим тут, уйдем скорее! — сказала отроковица негодующе.

— Тут нельзя. В Городище все знают, что мы в погорельцах бытуем. Он быстро найдет, кто его огрел да общипал. Придется прятаться. Нам се надо, Умилка? Да и потом, смотри, он уж очухался, нас слушает, запоминает. Придушим, и дело с концом.

— Пощадите! — подал голос Радим, очнувшийся от нестерпимого холода. — Я ничего не помню. А если и помню, забуду быстро, — только скажите.

— Он обещает, Зяма! Я прошу, Зяма, не убивай его! Мы ведь никого не убиваем! Таков уговор.

— Уговора не было, Умилка. Я говорил, что резать не станем. Душить — не резать.

— Точно, Умилка, отходь пока в сторону. Мы с Зя-мой все сделаем.

— Пощадите, ребятки! Вы же добрые христиане!

— Не всяк кто крещен — добр. А мы с тех пор, как бискупли гриди родничей пожгли заживо, вельми озлоблены.

— Но в Бога-то верите! Хоть в какого. Ни Перуну, ни Христу не угодно, чтоб невинного изводили за просто так.

— Что ж за просто так. Не было б у тебя мошны, так не придушили бы. За серебро ты нас потом из-под земли достанешь. Дай удавку, Куря.

Отрок снял пояс. Он подергал за концы, проверяя прочность веревки.

— Ох, ребятки! Хуже вашего бискупа поступаете. Он хоть поймать меня хочет, а вы сдушегубить. Почто такая судьба скомороху?

— Зяма, не смей! — Умилка заступила дорогу отроку. — Не допущу братишек любимых до смертного греха!

— Что ж раньше допустила, когда обобрать его решили?

— Я грешница, но в пучину не паду и вас не пущу! Смотрите, его тоже бискуп гонит, он тоже от дурного пастыря страдает, а вы вместо помощи ему смерть учинить хотите.

— Зяма, не слушай ее. Давай души, я подержу. Куря сел на ноги пленнику, прижав их к земле.

— Пощадите! Клянусь Сварогом, вы не пожалеете! Хоть какую роту принесу, только не губите.

— Куря, прекрати! — Умилка схватила брата за плечи. — Оставь его!

— Ладно, Умилка, остынь. Куря, отойди, — Зяма сел на корточки перед головой Радима. — Как тебя звать-то?

— Радим.

— Значит, Радим, говоришь, бискуп на тебя зуб имеет? Отчего так?

— Честно, не ведаю. Хоть и есть кое-какие домыслы. Я ж скоморох. Сами знаете, как попы нас любят. Да еще, верно, кто-то в Новгороде прознал, что меня в ведовстве винят. Поклеп, ребятки, да разве докажешь.

— А за что винят?

— Была тут история, еще три лета назад, при великом князе Ярославе Владимирыче. Один бес из пекла на землю вышел: начал народ губить. Так случилось, что я рядом оказался да помог с тем бесом справиться. Но не подумайте, что шептал какие наговоры или молнии с небес призывал. Просто запалил того беса, а он, глядь, и сгорел. Зяма задумчиво произнес:

— Может, и не зря тебя в ведовстве винят, Радим. Вон как очаровал сестренку. Опасен ты.

— Отчего же? Ребятки, да будь я ведун или волхв какой, разве лежал бы сейчас тут связанный и беспомощный?

— И то верно.

— Так что с ним делать-то будем? — спросил Куря. Взгляд Зямы переместился сначала на удавку, потом на Радима, затем опять на удавку.

— Была не была. Пусть клянется отцом и матерью, что не будет нам мстить за то, что мы с ним учинили. Тогда жизнь оставим да одежду возвернем. Серебро же отныне наше.

— Ты что, Зяма! Я уж к его портам присмотрелся. Мои-то совсем драные!

— Куря, купим тебе порты. Серебра хватит. А Радим пусть обиду на нас не таит. Мы — тати, чего ж еще от нас ждать.

— Ты чудо, Зяма! — Умилка чмокнула братишку в щеку. — Клянись скорее! — обратилась она к пленнику.

— Клянусь отцом и матерью, что мстить вам не буду. Что еще сказать?

— Ничего. Куря, распутай Радима. Умилка, неси его одежу.

Вскоре Радим уже сидел у костра и ел печеную корюшку вместе с юными татями. Жизнь снова начала налаживаться, смерть прошла стороной. Однако боги явно предостерегали скомороха — нечего ему в этой земле делать. Не будет тут скомороху счастья. А ведь ведал, что в Новгородчине попы скоморохов казнят с особым рвением. Сгинул тут уж не один десяток гусляров. Рассказывали, что епископ местный Лука Жи-Дята крепкою рукой христианство насаждает. Да и про татей в новгородских пределах Радим знал не понаслышке. Пришлось ему из-за них хлебнуть лиха три года тому назад.

Тем не менее было нечто такое, что тянуло скомороха к полуночи. Ни жадные до чужих душ епископы, ни кровавые тати не могли остановить его. Радим сам толком не понимал, отчего вернулся в эти края. Может, дело в заманчивом предложении могущественного новгородского боярина Остромира? Три года назад тот позвал бездомного бродягу на сытое место среди своих мужей. Но Радим отказался. Причем сделал это без долгих размышлений и душевных мук. Скоморох был твердо уверен, что с Остромиром ему не по пути. Этого боярина он знал уже давно и хорошо помнил, как тот плел интриги в Ладоге против воеводы Эйли-ва. Участвовать в господских играх скоморох зарекся. Он прекрасно понимал, кто окажется крайним, если боярина постигнет неудача. Лучше уж без крыши над головой, да без ножа в спине.

Теперь же, побродив по Руси, вдоволь натерпевшись от палящего солнца, полуночного ветра да княжьих тиунов, Радим решил, что с такой жизнью надо завязывать. Дошел до скомороха слух, что есть в Норге или Свитьоде князь, добрый до скальдов и веселых людей. Молвили, каждому, кто своим искусством блеснуть умеет, дарит щедрый властитель хоромы и дворню, золото и серебро обильно. Поверил слуху Радим и собрался искать счастья в чужой земле.

Долго ли, коротко ли собирался, но двинулся наконец скоморох в путь. Пошел Радим известной дорогой — через Новгородчину. Со смешанными чувствами миновал он знакомые местечки и деревеньки. Чем больше припоминал скоморох, тем тревожнее становилось на душе. Но мысли об отступлении не было. Наоборот, Радиму все сильнее и сильнее хотелось добраться до Новгорода, единственного русского города, до сих пор не открывавшего перед ним ворота.

К Новгороду скоморох прибыл завечер. Внутрь путников уже не пускали. Поэтому Радим отправился к Городищу, которое еще называли Холмоградом. Крепостных стен у Городища практически не осталось, но вот присыпы сохранились. Они высоко вздымались вокруг вросших в землю жилищ смердов, придавая пейзажу воинственный вид. Идти сюда насоветовали добрые люди. На Ильмене, сказали они, укупить местечко в ладье дешевле, чем в большом граде. Две версты, что разделяли Новгород и Городище, скоморох прошел еще до темноты. Он быстро нашел постоялый двор и на следующий день отправился на поиски струга. Тут ему немного не повезло — совсем недавно местные корабельщики ушли за море. Пришлось проситься к чужеземцам. Те обещали отчалить через пару дней. Радим уже стал подумывать, не податься ли в Новгород, полюбоваться изблизи на храм Святой Софии, покрутиться на шумном Торжище. Однако усталость взяла свое. Целый день Радим провалялся на лавке да просидел у очага. Так и не побывал нигде, кроме пристани. Теперь, похоже, в Новгород идти все же придется. Ведь оставшемуся без гроша скомороху никто места на ладье не даст.

— Мне в Новгород надо. К боярину Остромиру, — сказал ребятам Радим.

— К посаднику? — насторожился Зяма.

— Когда я его последний раз видел, он лишь боярином был.

— Как княже Владимир Ярославич отошел, а Изяслав, брат его, Новгородчину взял, Остромир у нас за княжьего посадника. С бискупом одну лямку тянут. Зачем он тебе?

— Кун в рез взять. Вы ж меня нищим оставили.

— Не забывай, ты клятву давал!

— Мстить я не собираюсь. Ничего Остромиру не скажу о вас. Просто некого мне больше в этих краях о резе просить. Вас разве что.

— Мы не дадим, не мечтай, — агрессивно ответил Куря.

— И не думаю даже. Проводите меня до Остромирова двора?

— Почему бы и нет? — улыбнулась Умилка.

— Потому что мы не дураки, — сказал Зяма. — Кликнешь стражу, а нам тикать?

— Я ж клятву давал.

— Давал. Но кто тебя знает.

— Зяма, давай придушим его!

Радим напрягся. Теперь он был свободен. Зяма и Куря — парни крепкие, но скоморох гораздо опытнее, сопротивление может оказать серьезное. Левой рукой Радим незаметно собрал в горсть рассыпчатой земли. Если кинуть в глаза — противник будет слеп какое-то время. Скоморох оперся на правую руку, готовясь резво повернуться на ней, если отроки учинят какую глупость.

— Добро, не тронем тебя. Но и в Новгород с тобой, Радим, не пойдем. Может, ты не знаешь, но Ост-ромир и бискуп наш, Лука Жидята, душа в душу живут. Вместе кровушку из народа пьют.

— Ох, жаль. Но хоть скажите, как терем-то Остро-миров найти?

— Я тебя провожу, Радим.

— Не делай так, Умилка! Сам найдет. Княжье дворище всякий знает.

— Ты мне не указ, Зяма. А завтра праздник, я все одно в Святую Софию идти собиралась.

— Я — старший. Меня надо слушаться.

— Зяма, братишка, я слушаюсь. Ты не веришь Ра-диму, потому не идешь. А я ему верю. Он добрый, сразу видно.

— Спасибо, Умилка, — поблагодарил скоморох. — Может, я и не такой добрый, как кажусь. Но тебя не обману.

Радим уже давно проникся симпатией к спасительнице, а теперь просто не знал, как ей угодить. Улыбка Умилки порождала мысли о весеннем солнышке, драгоценном адаманте в золотой оправе, прозрачной колодезной водице в жаркий летний день. Радим зачарованно любовался отроковицей до самого рассвета. Она спала, свернувшись калачиком, высунув из-под теплой дерюги только кончик носа, но и этого было достаточно, чтобы наслаждаться ее присутствием.

Зяма видел, что скоморох бодрствует, и тоже не сомкнул глаз. Курю старший отрок уговорил лечь. Тот недолго отнекивался. Весь остаток ночи храп Кури то и дело нарушал окрестную тишину.

Утром Умилка быстро сполоснула лицо припасенной водой. Утеревшись рукавом, сказала, что готова идти ко граду. Радим немедленно поднялся.

— Смотри, Радим, если с Умилкой что случится… Мы тебя из-под земли достанем. По кусочкам раздерем.

— Не беспокойтесь. Я лучше себя ворогам отдам, чем ее.

Куря недружелюбно хмыкнул. Зяма последний раз попытался остановить Радима:

— Не ходил бы все-таки к Остромиру. Бояре скоморохам не друзья.

— Верни мошну, не пойду.

— Лучше я дам тебя Куре придушить.

— Поздно, — коротко ответил Радим и отвернулся к Умилке: — Веди.

Зяма и Куря долго смотрели вслед скомороху и отроковице. Радим и Умилка шли, не оборачиваясь.

 

Глава 3

Когда скоморох и его спутница подошли к Новгороду, они уже многое знали друг о друге. Отроковица рассказала, что ее отец княжий огнищанин Белоглав, уйдя на покой после похода на греков, купил землю в Зеленой Пойме и завел семью. В той же усадьбе он поселил своего младшего брата, Синемора, который еле-еле сводил концы с концами после того, как попал в полон к свейским варягам и отдал последнее на выкуп. Отстроив хоромы, братья стали возделывать поля и рожать детей. Умилка — первая дочь Бело-глава — имела пятерых сестер и ни одного брата. Последних ей заменяли Зяма и Куря — дети Синемора, родившиеся еще до переселения в Зеленую Пойму, а потому самые старшие из ребят. Это было веселое время, полное игр и задорного смеха. Вспоминая о нем, Умилка не могла удержаться от доброй улыбки. Радостные мгновенья светлого счастья навсегда оставили след в ее душе. Беззаботное детство кончилось, когда грянула беда. Несчастье случилось из-за жадности новгородского епископа Луки Жидяты. Поставленный в Новогороде волей великого князя Ярослава, он получил от господина огромные полномочия. Сидеть сложа руки Лука не стал. С первых же дней стал разбираться с десятиной, которую новгородцы обязаны платить церкви. Сначала застонали купцы, ибо их прижали первыми. Потом завыли посадские, почуяв чужую руку в мошне. Наконец дело дошло и до служилых людей. Гриди заявились в усадьбу Белоглава и потребовали десятину. Он отказал, сославшись на верную службу князю. Гриди пригрозили карой за ослушание, но в тот раз ушли ни с чем. Через месяц к Белоглаву приехал его старый боевой товарищ и воевода Ян Творимирыч. Он гостил три дня, но так и не добился того, чтобы церковь получила оброк. Умилка слышала, как Ян Творимирыч обещал заступиться за товарища перед епископом, а пока советовал воздержаться от поездок в Новгород. На том и расстались. Гроза грянула через седмицу. Ночью не меньше сотни церковных холопов собрались близ усадьбы Белоглава. Вперед выехал Лука Жидята. Он потребовал выдать десятину, в противном случае обещал жестоко покарать ослушника.

Белоглав решил стоять до конца. Он надел доспех, взял топор и приготовился дорого продать жизнь. Однако Лука не собирался выходить на честный бой. Епископ поджег усадьбу. Всех, кто выскакивал из огня, гриди жестоко секли мечами и кололи копьями. Щадить и миловать Лука строго-настрого запретил. Расправа должна была стать примером для всех ослушников. Спастись удалось лишь троим — Зямы, Кури да Умилки тогда не было дома. Они ушли накануне в ночное, пасти коней, а когда вернулись, застали лишь головешки и обугленные тела. Коней дети продали за бесценок, однако и тому были рады. На вырученные деньги с грехом пополам пару лет протянули. За это время выучились обходиться без крыши над головой, да и в лихих заработках преуспели.

Закончив рассказ, Умилка попросила, чтобы теперь скоморох поведал о себе. Тот пожал плечами — мол, ничего примечательного в его жизни не было — однако отказать не смог. Рассказал, как потерял отца, убитого татями на лесной дороге, как потом жил с матерью у ее родичей в Городце на Соже. Узнала Умилка о скитаниях Радима и его вольной жизни, о его скоморошьем пропитании и вечной мечте заняться чем-нибудь важным. Про свои несчастья в новгородской земле Радим упомянул лишь вскользь. Особо гордиться ему было нечем. Не пугать же отроковицу повестью о мстительной ведьме или бесовском кресте! В любом случае, Умилка с интересом слушала. Ей нравились неторопливая речь Радима и его подтрунивание над самим собой.

К городским воротам подошли вместе с толпой окрестных земледельцев и скотоводов, спешивших на утренний торг. Повозки, груженные мешками с зерном, натужно скрипели рассохшимися колесами. Чалые лошадки и бурые коровки понуро брели пыльной дорогой, следуя за хозяевами. По мосту, перекинутому через ров, пускали размеренно, чтобы не было толчеи. Два сторожа — оба одетые в кольчуги и опоясанные мечами — успешно справлялись с задачей.

— Куда прешь! Стой! — Сторож хлестнул плеткой незадачливого пастуха.

— А теперь двигай! — И хлестнул снова.

Смерды безропотно сносили все. Но Радиму не особенно улыбалось получить поперек спины, поэтому он сразу понял, зачем Умилка поспешила заслониться от сторожей медленно бредущими буренками. Скоморох проделал то же самое. Однако ростом и статью Ра-дим значительно отличался от Умилки. Девушка прошмыгнула незамеченной, а вот скомороха сторож приметил.

— Стой! Куда?! — Сомнений не было, что обращаются к Радиму. — А ну, сюда!

Радим подчинился. Когда заслонявшая скомороха корова прошла мимо, сторож ухмыльнулся:

— Хотел нестеганым пройти, смерд? Ух, закачу по полной.

Свистнула плеть. Скоморох выгнулся, и она прошла мимо.

— Ах, ты! — Сторож ударил снова, целя в лицо. Радим наклонился, потом выпрямился. Задержка из-за упражнений с плетью привела к тому, что за спиной скомороха стала скапливаться толпа. Поднялся ропот — люди спешили на торг. Второй сторож, похоже, не разделял настроения соратника, поэтому вмешался в замятию.

— Брон, хватит. Посадник недоволен будет, если вирники придут, а на торгу никого нет. Пусти его.

— Ладно, — нехотя согласился первый сторож. — Только я тебя запомнил, смерд. Ловчить вздумал! Жди в граде — замещусь, разыщу тебя. В голосе сторожа прозвучала неприкрытая угроза. Радим тяжело вздохнул: умеет же он находить неприятности на ровном месте. Скомороха толкнули в спину, и он поспешил к ожидавшей в воротах Умилке. Отроковица широко улыбнулась:

— А ты — герой!

— Ох, лучше бы я им не был.

— Чего так?

— Жилось бы в удовольствие.

По Торговой улице, мимо усадеб Словенского Конца, Радим и Умилка прошли на Торжище. Чего здесь только не продавали! Скоморох не помнил града, где бы он видел такое скопление делового народа. Даже в стольном Киеве было спокойнее. Там протиснуться между палатками было просто. В Новгороде же местами возникали такие заторы, что Радим опасался застрять в них надолго. Иноземцев кругом было немерено. Каждый второй был одет либо по-гречески, либо по-франкски, а кое-кто носил вовсе незнакомое Радиму платье. Продавали мыслимое и немыслимое. Наряду с молодым зерном и откормленным скотом, тонкими паволо-ками и причудливыми височными кольцами, торговцы предлагали пестрых заморских птиц и шкуры диковинных зверей, прозрачные кувшины с разноцветными жидкостями и исписанное рунами оружие.

— Скорее сюда! — Умилка дернула Радима за рукав.

Она тащила его за одну из палаток. Там девушка опустилась на корточки, жестом приказав скомороху сделать то же самое.

— Что? Что такое?

— Смотри, едут!

Через толпу пробирались двое вершников в длинных синих плащах. Они внимательно вглядывались в суетящихся людей, время от времени покрикивая на тех, что мешали проезду. Судя по длинным мечам в кожаных ножнах и драгоценным гривнам на шее, это были не простые новгородцы.

— Кто такие?

— Гриди бискупли! Тебя ищут!

— Ты их знаешь?

— На плащи глянь. Бискуп нарочно другим синий цвет носить запретил. Чтобы боялись, как увидят.

Вершники проехали мимо. Умилка поднялась на ноги:

— Пошли! Нам мимо Готского двора. Хоть бы там гридей не было.

— Пошли…

Радим еле поспевал за верткой Умилкой. Один раз он чуть не сшиб зазевавшегося торговца вяленой рыбой. Тот рассыпал товар, и вслед скомороху полетели ругательства. Когда они потонули в рыночном гомоне, спутники уже стояли на берегу Волхова. От увиденного у Радима расширились глаза.

— Вот это да!

— Не зрел такого? Верно говорят, ни в одной земле такого чуда нет, — заявила Умилка.

Через великую реку тянулся длинный деревянный мост. Он покоился на десятках толстых дубовых столбов. Настил был положен на такой высоте, что под ним проходила большая ладья с отомкнутой мачтой. Даже в стольном граде Киеве Радим не видел ничего подобного. Днепр никогда не мостили. Водная гладь широка, течение могуче. Как только держится это чудо?

На левом берегу Волхова виднелся детинец. Толстыми дубовыми городнями он опирался на высокую каменистую осыпь. Множество вежей грозно смотрело узкими бойницами на реку. Высоко над стенами сверкали золоченые купола Святой Софии. Совсем как в Киеве. Недаром Новгород кличут полуночной столицей. Есть чем очи порадовать.

У моста стоял вирник в синем плаще и собирал плату.

— Одна резань! Одна резань! Не стесняйтесь, проходите! В Святой Софии скоро к обедне зазвонят! Торопитесь, люди православные!

Радим вопросительно посмотрел на Умилку. У него не было и резани.

— Мы через мост не пойдем, — заявила девушка. — Княжье дворище, где посадник бытует, на этом берегу. Вон частокол за площадью видишь?

— Вижу.

— Нам туда.

Княжье дворище, известное как Ярославово, было крепким острогом. Ограда в два человеческих роста плотно окружала многоярусный терем и хозяйственные постройки. Поодаль виднелась небольшая церковь. Она была посвящена Святому Олаву, королю и крестителю Норги, много лет назад попытавшемуся вернуть власть над своей страной с помощью великого князя Ярослава, но павшему в битве.

— Мы пришли. Вот хоромы посадника.

— Благодарствую, Умилка. Чем смогу, отблагодарю. Хочешь, приходи сюда завтра поутру. Думаю, я разживусь чем-нибудь у боярина.

— Не надо, Радим. Братья и так много у тебя отняли.

— Значит, мы больше не увидимся? Радиму отчего-то стало грустно.

— Все может статься… Прощай, Радим!

— Счастливо, красавица!

Умилка шмыгнула между прохожими и затерялась в толпе. Радим, тяжело вздохнув, постучал в калитку.

— Кто таков? — спросил привратник — дюжий детина в железном доспехе.

— К боярину. Слуга его верный Радим пожаловал.

— Первый раз о таком слышу.

— Я в Новгороде доселе не был. Потому обо мне и не говорили.

— Ты из каких краев?

Радим задумался — аи впрямь, из каких он краев?

— Из земли низовской. Пусти меня к боярину, он все тебе скажет, ежели захочет.

Привратник хмыкнул, оглядел скомороха с ног до головы и освободил проход.

— Эй, малой! — крикнул он холопчонку. — Проводи человека к боярину. Он сейчас плотничает.

— Слушаюсь, господин…

Радим последовал за холопчонком в обход терема. Они прошли мимо птичьего двора, миновали конюшню, в которой юный конюх натирал бока двум породистым жеребцам. Далее виднелся небольшой навес. Там были сложены бревна, поленья и свежеструганые доски. Около грубо сколоченных козел расположились несколько человек. Двое, в поту и опилках, возились с какой-то деревянной конструкцией, трое других стояли рядом и давали указания.

— Не эту! Вон ту, балда, досочку бери!

В белой шелковой рубахе, голубых шароварах и расшитых золотыми узорами яловых сапожках Остромир и без слов выглядел хозяином. За три года, что Радим его не видел, боярин совсем не изменился. По-прежнему аккуратно причесан, светел ликом и прям осанкой. Может, чуток погрузнел в животе, однако это ему не мешало. Наоборот, придавало солидности.

Рядом с Остромиром стояли другие видные люди. Один, одетый во все черное, включая длинный плащ с колпаком, держал руки скрещенными на груди. На пальцах черного человека блестели драгоценные перстни. Опытным взглядом Радим определил, что камушки в украшениях редкие, яркие, чистой воды се-марглы. Второй товарищ боярина был разодет еще пышнее. Его грузное тело еле вмещалось под парчовую накидку, перекинутую через плечо. Руки богатея были унизаны браслетами и кольцами, на шее висело несколько золотых цепей с драгоценными подвесками, крестообразная фибула на груди сверкала прозрачными адамантами.

— Господин! К вам гость! — громко сказал холоп-чонок.

— Кто еще пожаловал?

— Доброго здравия, светлый боярин! — Радим склонился в поклоне.

Остромир сильно удивился. Его брови поползли вверх, усы зашевелились.

— Неужели Радим? Давно о тебе даже слуху не было. Какими судьбами?

— За вашей милостью, светлый боярин!

— Что-то новое… Раньше ты от меня все ускользнуть норовил.

— Напраслину возводите, господин светлый боярин! Просто я своим был промыслом занят, а вы своим. Не вините сирого. Нынче только вы мою голову спасти можете.

— Что случилось?

Остромир заметил, что все вокруг прислушиваются к разговору. Он нахмурился:

— Что встали? Работайте, работайте! Чтоб мне к вечеру будку сколотили! А то велю Косолапому вас порвать, нерадивых.

Тут же застучали топоры, запели наструги — холопы вернулись к своему занятию.

— Так что произошло?

— Обобрали меня, господин, лихие люди без резани оставили. Все мое состояние на мне теперь, ничего иного не осталось. А собирался я в дальние страны плыть, ремеслом своим чуток подзаработать. На Руси, сами знаете, тесно стало. Попы нас гоняют, а вирники три шкуры дерут. Помогите, светлый боярин, гривной-другой. Я, чем хотите поклянусь, что как вернусь — отдам.

— Ну вот, а я думал, что интересное расскажешь. Ты же, как все, за серебром пришел. Да еще за море Удрать собираешься.

— Помилуйте, светлый боярин! Иначе мне по миру идти или в кабалу запрягаться.

— У каждого своя судьба. А не хочешь ли честно заработать свою гривну? Помнится, я звал тебя к себе, да ты не пошел. Теперь, верно, согласишься.

— Я б рад, господин светлый боярин, да в Новогороде мне оставаться тревожно. Похоже, бискуп до ужаса зол на скоморохов. Меня давеча ночью поймать пытались его гриди. Еле утек.

— Лука-то? Он зол. Да за мной будешь как за каменной стеной. Я тебя не собираюсь заставлять скомо-рошить.

Внезапно вперед подался человек в черном. В его глазах полыхали злые огоньки.

— Боярин, сей скоморох — тот самый. Владыка будет вам очень благодарен, если у нас не возникнет разногласий.

— Кто? Радим? Да его даже Коло Скоморохов за своего не считает.

— Владыка о другом ведает. Сей ночью мы упустили именно Радима. Однако теперь он от нас не уйдет, ведь верно, боярин?

Тут Радим и узнал человека в черном. На дворе Боровичка он представлялся как Григорий, диакон Святой Софии. Вот угораздило! Скоморох попятился.

— Радим, извиняй, однако ничего поделать не могу. Дела церковные не в моем попечении. Придется тебе с Лукой побеседовать. Только сильно не страшись, я за твоей судьбой прослежу.

— Ох, помилуйте, господин великий боярин! Не выдавайте! Не дайте попам меня сгубить! — Радим рухнул на колени.

— Если все им честно расскажешь — ничего тебе не будет.

— Что расскажу?

— Все, что спросят.

— Благодарствую тебе, боярин. Владыка сей милости не забудет. Отплатит сторицей, — Григорий легонько поклонился.

За спиной Радима, откуда ни возьмись, появились трое дюжих молодцев в синих плащах. Они несильно, но настойчиво подтолкнули его в сторону ворот. Скоморох не успел надышаться вольным воздухом, как снова оказался в полоне.

 

Глава 4

Лука Жидята встретил пленника в мрачной каменной клети, насыщенной сыростью и запахом тления. Через небольшое зарешеченное оконце под сводчатым потолком проникал скудный свет. В полутьме угадывались очертания грубо сколоченного стола и пары скамей. Епископ сидел спиной к свету, поэтому разглядеть его лица Радим не мог. В глаза бросились только длинные пышные волосы и густая борода, из-за чего голова Луки казалась непропорционально большой. Перед епископом лежали каравай и головка сыра. Он отщипывал от них небольшие кусочки и отправлял в рот. Проглотив, Лука запивал вином, прикладываясь к глиняному кувшину с тонким горлышком.

Рядом с епископом стояли несколько мускулистых гридей в тонких льняных рубахах с закатанными рукавами. В руках они держали плети и дубинки. Радим понял, что шуток здесь не любят.

— Владыка, мы поймали скомороха, — с гордостью заявил Григорий, подходя к епископу.

— Молодцы, — скрипучим холодным голосом ответил Лука. — Поставьте его так, чтобы я видел его глаза.

Несколькими грубыми тычками в бока Радима пе-Редвинули под луч дневного света.

— Помилуйте, владыка! — Скоморох поспешил рухнуть на колени. — Ничего не творил против вас, не заду…

— Пусть вернется на место и помолчит.

Радим получил хороший удар коленом в зубы, но не упал. Сзади его подхватили под руки и поставили на ноги. Отплевываясь кровью, Радим заскулил от боли.

— Какой-то он несурьезный.

— Так скоморох же, владыка, грязный смерд.

— И такие люди замышляют против меня. Ая-яй… Епископ задумался, потом поднялся из-за стола и подошел к Радиму:

— Отвечай, кто тебя послал? Ефрем? Туровид? Имя Ефрема скомороху ровным счетом ничего не говорило. А вот Туровид а Радим помнил хорошо. С этим парубком он как-то угодил в серьезную переделку в Ладоге. Бояре плели интриги, ведьма ворожила, а скоморох оказался между ними. Туровид тоже тогда шкурой рисковал. Однако, как позднее понял Радим, из добровольного интереса. Парубок-то то непростой оказался: из волхвов, верховный заводила Коло Скоморохов. О нем, что ли, епископ расспрашивает?

— Никто меня не посылал, владыка. — Разбитый рот мешал говорить. — Сам пришел. Хотел за море податься.

— Дудика, подоткни ему малость. Удар поддых согнул скомороха пополам.

— Так что насчет Ефрема и Туровида?

— Не вели казнить, владыка! О каких Туровиде и Ефреме молвите? Много их по свету.

— Говори обо всех.

— Про Туровида слыхал. Он заводила Коло Скоморохов.

— Туровида вспомнил. Уже хорошо. А Ефрема не знаешь?

— Слыхал о многих с таким именем. Да не припомню, чтоб свиделся хоть с одним.

— Лукавишь…

— Честно, не знаю! Вот вам крест, владыка!

— Чудно крестишься. Ну, да ты — скоморох, нехристь, что с тебя взять. Как думаешь, Григорий, Ефрем тут действительно ни при чем?

— Сомнительно, владыка. Митрополит в этом деле точно замешан.

— Вот и мне так кажется. Ладно, выкладывай, зачем тебя Туровид в Новгород послал? Что велел?

— Никто меня не посылал, владыка!

— Дудика…

Тяжелый кулак гридя обрушился на голову Ради-Скоморох повис на руках сторожей безвольной уклой.

— Перебрал, Дудика!

— Винюсь, господин…

Епископ вернулся за стол. Он отщипнул сыра и начал жевать.

— Плесните на него.

Гриди приволокли два ведра холодной воды, окатили Радима. Охая, он пришел в себя.

— Говори, — потребовал Лука.

Радим прекрасно понимал, что он может либо честно молчать и снова получить хороших тумаков, либо беззастенчиво врать, оттягивая расправу. Второе явно было предпочтительнее. Сдохнуть от кулаков Дудики он всегда успеет.

— Туровид меня послал. Убьет, если узнает, что я рассказал. Я должен сесть на ладью и плыть за море.

— В Рим? — Куда?

— К римскому бископу?

— Да, да, владыка, к нему, к нему самому. Они большие друзья с Туровидом.

— Неужто? Что думаешь, Григорий?

— Врет. Зачем бы поганый язычник к святейшему престолу отправился?

— Кто знает… Отвечай, зачем тебе в Рим?

— Весточку от Туровида передать. Этому… биску. пу…

— Интересно. Ужель и там вороги?

— Сомнительно, господин. Врет скоморох.

— Какую весточку, отвечай!

— Ну… — Радим задумался, силясь сочинить нечто правдоподобное. — О скоморохах. Мол, мы всегда друзья ему.

— Григорий, ты слышал?

— Невероятно, владыка! Туровид — самый отъявленный волхв. Его князь терпит только потому, что отец терпел. Святейший престол ни за что с ним общаться не станет!

— Правду иль кривду говоришь, скоморох? Смотри, не играй со мной!

— Правду, истинную правду!

— В пыточную его. Проверим.

— Пощады, государь мой, владыка!

К крикам Радима прислушиваться никто не стал. Его схватили за руки и поволокли к невысокой двери, обитой железом. Дудика отворил проход, пропуская остальных внутрь. В пыточной пахло несколько лучше, чем в каземате со столом. И все благодаря паре жа-ровень с полыхающими углями. От одной из них шел аромат слегка подгорелого мяса.

— Как тут дела? — спросил епископ полуголого детину у жаровни.

— Все, что мог, он сказал. Сознался, что помог скомороху улизнуть. А Туровида не знает. Святейшего митрополита тоже.

— Чего еще жаришь?

— Румяню, господин. Может, что добавить пожелает.

Епископ пригляделся к обнаженному человеческому телу, подвешенному на вертел.

— Помер он. Снимай.

— Слушаюсь, господин.

Радим и так не стоял на ногах, а тут еще жуткое зрелище обожженного трупа. И для кого освобождают место — для него! Неужели скоморох печально окончит дни, покрывшись волдырями и углем, зажаренный, будто поросенок?

Радим решил, что будет сопротивляться до последнего. Силы к нему отчасти вернулись. А дальше пусть будет как решат боги.

Обгорелое тело бросили прямо под ноги Радиму. Скоморох с ужасом признал в замученном хозяина постоялого двора, с которого он бежал прошлой ночью.

— Узнаешь пособничка? С тобой будет то же, коли врать станешь.

— Ох, не вру я, владыка. Всем, чем пожелаете, клянусь!

— Что ж про Ефрема кривду сказал? Как ты можешь к бископу римскому ехать, да бископа киевского не знать?

— Бес попутал, владыка! Простите, государь мой!

— Хорошо. Тогда говори, что против меня готовите? Если ты за море собрался, то кто на меня зуб точит?

— Откуда ж мне знать, владыка! Что против помышляют, не ведаю!

— А вот мои люди из Киева другое в своей весточке написали. И кому верить?

— Неужто про меня там писали? Не может быть такого, владыка! Никогда я против господина бискупа не замышлял!

— Верно, имени твоего в весточке не было. Но много ль к нам скоморохов на днях явилось? Вот Григорий говорит, что ты один. Ему тоже не верить?

— Может, прозевали другого! Я ж в том не виноват!

— Негодяй, на что намекаешь! — полыхнул гневом Григорий. — На жаровню его!

Гриди с треском разорвали на скоморохе рубаху.

— Постой, Дудика. Не суетись, Григорий. Откуда у тебя эта отметина? — Лука заинтересованно разглядывал плечо скомороха.

— От рождения, святой отец…

— Не может быть. Я видел людей с такими пятнами, но они стоили им очень дорого.

— С ним что-то не так, владыка? — заинтересованно спросил Григорий, заглядывая через плечо епископа.

— Неважно. Слова скомороха мне кажутся разумными. Я бы тоже одного человека на такое дело не послал. Григорий, Дудика, прочешите окольный град и окрестности снова. Ищите других скоморохов.

— А сего мучить будем, владыка?

— Нет. Все, что хотел, я выяснил. Он больше не нужен.

Гргорий недовольно поморщился:

— И что с ним делать? За него Остромир просил. У Радима бешено застучало сердце.

— В мешок и в колодезь. Как обычно. Остромиру скажешь, что скоморох ушел на все четыре стороны.

— Слушаюсь, владыка.

Приговоренный не успел даже дернуться, как его повалили на пол, скрутили пеньковой веревкой и засунули в большой холщовый мешок. Рот забили грязными обгорелыми лохмотьями. Для верности пленника пару раз стукнули головой о каменную стену.

* * *

Черная земля смыкалась на горизонте с кроваво-красным небом. Багровые мороки медленно плыли над головой. Радим стоял по колено в грязи и вдыхал смрад разложения. Что это? Где он? Горячий ветер принес запах серы.

Скоморох обернулся. За спиной высился черный-черный лес. Откуда-то из чащи донесся унылый звериный вой. Дрожь пробежала по телу Радима. На голове зашевелились волосы. Вой повторился, и с каждым мгновением он становился все громче и громче. Лесная тварь приближалась.

Радим попытался сделать несколько шагов в сторону кровавого горизонта. Грязь плотно вцепилась в ноги, не давая двигаться. Скоморох отступил назад. Здесь грязь была пожиже. Скоморох мог идти только к лесу.

Вой повторился. В глубине черной стены деревьев вспыхнули и погасли два алых глаза. Радим покрылся холодным потом. Что теперь?

Тяжелое дыхание неведомой твари все громче. Запах серы стал невыносимым. Радим собрался с силами, чтобы не закричать. Он знал, что в Пекло попадают большие грешники, но никогда не верил, что таковым окажется сам.

Алые глаза показались снова. Они смотрели на скомороха с ужасающим вожделением. Тварь готовилась к броску. Но Радим уже не боялся. Чему быть — того не миновать. Если суждено сгинуть в пасти ужасной твари, пусть это случится скорее. Все одно — хуже Пекла ему ничто не грозит.

Радим шагнул в сторону леса.

Тварь завыла и бросилась прочь. Глаза скомороха полыхнули алым огнем.

 

Глава 5

В мешке было душно и неудобно: колени прижаты к лицу, руки скручены за спиной. К тому же — и это самое неприятное — пленника несли вниз головой.

У Радима дико болела голова. Он постарался унять панику, начавшую туманить разум. Надо сосредоточиться. Пока сердце бьется, можно спастись. Важно, чтоб перед тем, как бросить в воду, не надумали пырнуть ножом. Чтобы этого избежать, следует молчать. Пусть думают, что он без памяти.

Но забывать о связанных руках не стоит. Под водой у Радима будет не так много времени, чтобы освободиться от пут. Лучше это начать делать прямо сейчас.

— Кидай его на воз! Живо! Радим узнал голос Дудики.

— Камушек прихвати. Привяжем.

Веревка на руках была затянута на славу. Однако скоморох знал немало способов ослабить любой узел. Благо этим тоже приходилось развлекать народ. Радим ловким движением вывихнул сустав большого пальца левой руки. От боли он даже не поморщился: не до того. Теперь путы стали свободнее. Скоморох попробовал их стряхнуть.

— Э-э, Дудика… Кажись, шевелится. — Да ну?

Подкованный железом сапог с силой ударил по плечу. Радим закусил язык, стараясь не застонать.

— В беспамятстве. Но! Поехали!

Скрип колес успокоил Радима. Убивцы не стали развязывать мешок, чтобы убедиться в состоянии пленника. Значит, можно продолжать начатое. Скоморох осторожно освободился из пут. Это удалось сделать легко: веревочные петли мягко пропустили левую руку.

— Тпру!

Гриди слезли с воза.

— Вяжи к нему камень. Живо!

Радима ухватили за лодыжки, крепко стянули ремнем. Время испытания приближалось. Скоморох набрал в грудь побольше воздуха.

— Воды прибыло, похоже. Прошлым покойничком и не пахнет.

— Отдирай доски, дурень, не мешкай. Послышались звучные удары топора.

— Гвозди не покорежь! Потом обратно забивать.

— Готово.

— Бери камень. Я возьму мешок.

— Ух, тяжелый…

Воздух кончался, а топить Радима не спешили. Скоморох выдохнул и вздохнул снова. Ну, скорее бы!

— По моему слову…

Дудика водрузил мешок на колодезный сруб.

— И-и-и… Давай!

Хоть и ждал Радим этого мига, но испугался изрядно. Больно ударил камень, бортик колодца прошелся по ребрам. Скоморох ударился о воду спиной. Мешок быстро заполнялся водой. Несколькими мгновениями позже груз потянул скомороха ко дну.

Радим переместил руки из-за спины к коленям, на уровне которых еще ранее приметил маленькую дырочку. Через нее вряд ли могла пробраться даже мышка. Пальцы заработали, расширяя отверстие. Мешковина, на счастье, была старой.

Не прошло и десяти ударов сердца, как Радим достиг дна. Камень лег на грунт, удерживая мешок с пленником. Разорвав мешок настолько, чтобы можно было выбраться, Радим взялся за ремень, привязанный к лодыжке. С ним оказалось труднее.

Кожаный ремень размок и не хотел поддаваться. Радим почувствовал, что в груди кончается воздух. Надо срочно придумывать что-то затейное.

Если нельзя отвязать один конец, может, попробовать со вторым? Радим нырнул к глыбе, державшей его у дна. Точно! Камень был обвязан ремнем хоть и несколько раз, но не плотно. Радим протолкнул груз через путы с первой попытки и вынырнул на поверхность.

— Дудика, сышал?

— Ну. Так бывает, дурень. Последний выдох скомороха.

Тьма скрыла Радима от взоров гридей. Они заколотили колодец досками и спокойно поехали восвояси. Скоморох заскреб ногтями по влажным стенкам колодца. Смерть снова упустила добычу. Однако надолго ли?

Нога что-то задела под водой, и скомороха пронзила мысль о покойнике, упомянутом Дудикой с товарищем. Верно, утопленник еще плавает, удерживаемый камнем.

Скоморох шарахнулся к противоположной стенке колодца. Брр… Надо скорее выбираться наверх.

Отчаянные попытки уцепиться за щели в бревнах ничего не дали. Радим сломал ноготь и посадил в палец занозу, однако подняться не сумел. Похоже, следовало хорошенько помозговать.

Сюда люди не ходят. Источник заколочен. А если покричать? Могут услышать гриди епископа. Тогда будет совсем плохо. Что же делать?

И тут скоморох вспомнил о ремне, болтающемся у него на ноге. Радим уперся — в одну из стенок ногой, в другую — спиной. Скудный лучик лунного света, пробивавшийся через щели между досками, скрывавшими колодезный провал, не радовал яркостью. Однако Радиму оказалось достаточно и этого. Вскоре ремень был распутан. Радим связал его с веревкой, и у него оказалась пара саженей вполне сносного каната, способного выдержать вес человеческого тела.

Как его укрепить наверху? Эх, будь здесь верный мешок, набитый всякой полезной всячиной, — там и крюк бы нашелся. Сгодится и острый камень. Но где ж его взять? Разве только на дне.

Нырять чертовски не хотелось. Однако ничего другого Радим измыслить не мог. Набрав побольше воздуха, он погрузился в воду. Пара гребков, и скоморох уже ощупывал дно. В вязком иле лежало немало камней. Однако большинство из них были столь же крупны, как тот, который служил грузом. Наконец рука наткнулась на небольшой камушек с острыми краями. Схватив его, Радим всплыл.

Передохнув, скоморох приступил к работе. Он привязал к камню ремень. Потом ему удалось закинуть камень наверх, где тот застрял между досок.

Радим начал карабкаться вверх. Кулаком вышиб доски, схватился за край колодца и перевалился через бортик. Упав на траву, скоморох расслабился. Все тихо, все спокойно, ни погони, ни врагов. Правда, и серебра тоже нет, а значит, не совсем понятно, что делать дальше. Однако утро вечера мудренее. Надо встать на ноги и найти местечко для ночлега. Где только голяка примут?

Долго мучиться размышлениями Радиму не дали. Вскоре послышались шаги и приглушенные голоса.

— Глядь, что там?

— Похоже, рыбина. Дай прихвачу…

— Сам ты рыбина! Смотри, человек!

— Точно…

Радима ткнули палкой в бок. Он легонько застонал.

— Живой… — произнес круглолицый широкоплечий молодец.

— Кто ты? Что тут делаешь? — спросил второй находчик, тщедушный мужичок в возрасте.

— Ох, люди добрые, скоморох я бродячий. Обворовали меня и утопить в колодезе думали.

— Кто ж тебя так?

— Может, наровские постарались? Они такие.

— Те б, верно, прибили. Не стонал бы он тут. Какие-то подмастерья работали, до мастеров им далеко.

— А вы сами-то кто такие? — с опаской спросил Радим.

— Душегубы местные. Но ты не боись. С тебя брать нечего, сразу видно.

— Да уж… Сегодня боги отвернулись от меня.

— Не совсем, бедолага. Мы ж тебя нашли. Идем с нами, — предложил мужичок. — У нас тут костерок недалече разложен.

— Вот спасибо, — Радим с трудом поднялся. — Мир не без добрых людей.

Душегубы повели скомороха в глубь новгородского посада. Если бы даже не пришлось пережить сегодняшние потрясения, все равно запомнить дорогу Радим бы не смог: двигались какими-то переулками, задворками, пару раз пересекали огороды. Наконец впереди заиграл алый отсвет костра. Он был разожжен под самой городской стеной, недалеко от высокой вежи-стрельницы. Вокруг сидели несколько мужей, поглощавших напитки и жареное мясо.

— Силушка с Чухой вернулись. А кто с вами? — густым басом спросил самый крупный из мужей.

— Да вот, скомороха нашли на пустоши у отравленного колодца.

— Невеселый он какой-то. И не приплясывает…

— Его избили и ограбили. Промок до нитки, бедолага. Пусть, думаем, обсохнет.

— Ежели он в самом деле скоморох, я б не стал с ним возиться. Такой и отблагодарить не сможет. Но раз привели, пусть садится. Мяса не дадим — самим мало, а меду нальем. Давеча у купчины немецкого пару бочек увели. Весело было…

Мужи рассмеялись. Радим принял рог с медом.

— А не боязно лихим людям на виду, да у самой стрельницы сидеть?

Смех стал громче.

— Чего ж нам бояться, коли я — сторож сей вежи? — Басовитый здоровяк улыбнулся.

— Да, да, Буслай — княж-человек. С ним все дозволено, — подтвердил Чуха. — Княжьих да бископьих не задеваем, а уж остальным — как повезет.

Радим пригляделся к здоровяку. В самом деле, он несколько отличался от остальной компании как манерами, так и одеждой. Душегубы с виду напоминали недомовитых смердов — потертые лапти, грязные онучи, простые холщовые портки и рубахи, латаные кафтаны, дешевые ножи и топоры у поясов. Буслай одевался богаче: тело прикрывали узорчатая рубаха и крепкий кожух доброй работы, порты были сшиты из хорошо выделанных волчьих шкур, на ногах складно сидели яловые сапожки, и, что самое примечательное, — на руках здоровяка были надеты кожаные рукавицы. Перепоясанный широким ремнем с заткнутыми за него двумя кривыми кинжалами, вооруженный франкским мечом на блестящей заклепками перевязи, он выглядел как воин, который всегда готов к схватке.

— Добрый мед, — заметил Радим, пригубив угощение. — Сугревает.

Его пробирала дрожь, кожа покрылась мурашками. Попросить у разбойничков одежду Радим никак не решался. А те делиться пожитками не спешили.

— Постой! А как тебя звать? — отрок с противоположной стороны костра внезапно оживился.

— Радим…

— Радим? Ты!

Отрок вскочил. Никто не успел даже ахнуть, как он через огонь прыгнул на скомороха. Нечаянно задетые головни рассыпались со снопом искр. В руке нападавшего блеснуло лезвие. Несмотря на ненависть, исказившую лицо, Радим признал Курю.

— Сгинешь за Умилку и Зяму, гад!

— Почто? — успел выкрикнуть Радим и тут же был повален на спину.

Первый удар скоморох отбил. Лезвие вспахало землю. Отрок занес оружие снова.

— Погодь!

Рука в кожаной рукавице крепко стиснула запястье Кури.

— Тут только я решаю: кого казнить, кого миловать.

— Буслай, дай порезать его. Скоморох Зяму и Умилку бискупу на расправу выдал.

— Правда? — спросил здоровяк Радима.

— Ложь! Не было такого! Я с Умилкой у двора Ост-Ромирова как расстался, так и не видел ее более.

— Потому, гад, что схватили ее!

— То не моя вина!

— А вот Зяма был уверен, что твоя! Буслай, дай я его порешу!

Буслай отпустил отрока.

— Скоморох, плохо твое дело. Я знал Зяму и Умилку — славные ребятишки.

— Но я ни в чем не виновен! Я даже не знал, что кого-то из них схватили! Да я сам за Умилку до смерти биться готов!

— Лжешь! — выкрикнул Куря, но как-то не слишком уверенно. — Мы с Зямой, как узнали, что Умилку гриди бискупьи утащили, так сразу в Софию пошли, а там попы только о скоморохе и шептались!

— Что они обо мне шептали?

— Не важно! Плохо слышно было. Но мы сразу догадались, что ты ее сгубил. Попам за золото продал.

— На, обыщи! Нету никакого золота!

— Так тебя ж обобрали. Тебе Бог мстит! А сейчас и я отомщу!

— А Зяму-то, Зяму за что взяли? Тоже я виноват?

— Он полез к диакону Умилку требовать. Тут его и прихватили. Все из-за тебя!

— А хошь докажу, что я в сем несчастии не виновен?

— Попробуй.

— Я соврал, сказав, что попал в колодезь от лихих людей. Остромир выдал меня бискупу, а тот велел утопить. За что убить надумали — ума не приложу. Коли узнают, что я жив, — удивятся очень. Так что рискни, проверь. Стал бы я здесь сушиться, имей возможность вернуться к Остромиру!

— Складно говоришь. Только мало я к тебе веры питаю.

— А хошь Умилку и Зяму спасти помогу?

— Ты?

— Я.

— Взаправду?

— Чем желаешь поклянусь!

— Слыхали мы уже твои клятвы!

— Хошь, пойдешь со мной и будешь нож рядом держать. Коли уклонюсь куда или что неверно сделаю — режь без промедления!

— Один с тобой не справлюсь… Лучше скажи, как спасти их, я сам все сделаю! А тебя тут постерегут. Ежели пропаду — удавят.

— Где их держат-то?

Куря остыл и более ножом не размахивал. Он сел на свое место, и Буслай позволил Радиму вернуться к костру. Стали обсуждать, как вызволить брата с сестренкой из полона.

Каждый из сидящих у костра рассказал, что знал о порубах, устроенных под Святой Софией по указу Луки Жидяты.

В прошлом году, на Масленицу, Силушка слышал от пьяного служки о железной двери, расположенной за алтарем и ведущей под землю. Правда ль то, или кривда, судить трудно, но служка клялся, что иногда оттуда доносятся людские крики.

Чуха поведал, будто после вечерни попы из церкви не уходят, а исчезают. Никто не видел, чтоб они брели из Святой Софии на ночь глядя, зато многие поутру у них благословения испрашивали, когда те от своих домов к храму шли.

Куря поделился слухами о церковных колодниках. Зяма говорил брату, что епископ больше не на сторожей полагается, а на цепи и запоры, заговоренные святыми и оберегаемые христианским богом.

Радим внимательно выслушал всех, уточнил кое-какие мелочи и сказал:

— Всего делов-то — затаиться в церкви после вечерни, а потом проскользнуть тайным ходом в подвалы.

Однако идти туда никто не хотел. Буслай сказал, что это дело дурное, епископа лучше не обижать, в церкви не святотатствовать. Вот если бы Куря золотишка насобирал, гривну, а лучше две, тогда за мзду товарищей можно и выкупить. В этом бы Бус-лай посодействовал. Переть же напролом — себя губить.

Радим возражать не стал. Намекнул только, что в храме безобразничать не собирается. Есть, дескать, пара мыслей, но ими он поделится только с теми, кто с ним пойдет. Куря было заикнулся, что один отправится, но Буслай его оборвал:

— Скоморох прав. Одинокому отроку с церковными сторожами не сладить. Тебе же, Куря, подавно. С ножичком бросаться горазд, да поцарапать даже не можешь.

Скоморох расценил слова басовитого здоровяка как поддержку. Глотнув сладкого меда, Радим окинул взглядом присутствующих и заявил:

— Третий нам нужен. Покрепче в плечах. Мы с Курей мальцы ловкие, да вот беда — не могучие. Кто-нибудь хочет подзаработать?

— В Святой Софии? Не подбивай моих ребят на богохульство, — нахмурился Буслай.

— Ох, что — ж обо мне какие дурные думы. В храме ничего не тронем. А тому, кто с нами пойдет, порядочно приплатим.

Радим поднял над головой мошну, потряс. Серебро зазвенело.

— О! Другой разговор, — лихие ребята оживились.

— Постой! Моя калита! — воскликнул Куря.

— Была моя, потом твоя, потом опять моя, а теперь достанется тому, кто выручить товарищей наших решится. Неужто ты не готов поделиться такой малостью ради их спасения?

— Готов. Ну, кто с нами?

— Я…

— Я!

— Я…

Обилие желающих поразило Радима. А еще говорили, что епископа не обижают. Он ухмыльнулся. Все имеет свою цену. Теперь бы не ошибиться с выбором.

— Нам нужен самый могучий. Без обид. Мы бы взяли всех, да мошна одна.

— Самый-самый тут — я, — заявил Силушка, поднимаясь на ноги и расправляя плечи.

Он действительно выглядел крепким молодцем, с руками-молотами, бычьей шеей и крупным подбородком. Однако ростом Силушка был на полголовы ниже Радима.

— Дай, сломаю.

Силушка поднял с земли ржавую подкову. Без лишних разговоров он схватил ее за концы и начал крутить. Металл согнулся, как ивовый прут. Молодец довернул еще чуть-чуть, и подкова распалась на части.

— С железякой ты справился, сынок. А со мной?

Из темноты вышел высокий муж с длинной всклокоченной бородой и безумно выпученными глазами. Похоже, он вернулся с промысла, поскольку в руке у него был зажат окровавленный топор, а на плече висела плотно забитая добром торба.

— Вдарь меня, Берсерк. Испытай, — сказал Силушка.

Муж воткнул топор в плашку, сбросил мешок под ноги, плюнул на кулак, замахнулся и стукнул. Удар пришелся в грудь. Молодец покачнулся и сделал шаг назад, но на ногах устоял.

— Хорошо держишь. Дай еще вдарю…

— Не, теперь моя очередь.

Без большого замаха, коротко и стремительно Силушка стукнул противника. Берсерк шумно выдохнул и отлетел в темноту. Под шестипудовым телом громко хрустнул хворост, запасенный для костра. Без помощи товарищей Берсерк подняться не смог.

— Кто-нибудь еще сумневается? — спросил Силушка, потирая кулак. — Сломаю.

— Добро. Идешь с нами, — Радим улыбнулся. — Дай мне чего-нибудь тело прикрыть.

— Серебро?

— Получишь, как выручим ребят.

— Смотри, не обмани, скоморох. Сломаю.

— Понял. Коли не попадемся епископу, я свое слово сдержу. Все пусть будут свидетелями.

— Договорились…

Силушка отдал скомороху старую рубаху. Похоже, парубок был очень зажимистый, а потому сильно переживал, расставаясь с вещью.

— Не горюй, верну ее тебе в целости. Вот только дело завершим.

— Смотри, не порви…

— Тут уж рвать нечего. Прореха на прорехе.

— Я сказал. Чуть что — сломаю.

На рассвете костер затушили, посчитали ночную добычу и отправились спать. Радима и Силушку Куря повел на уютное пепелище у Городища. Там, на теплых дерюгах, они и прикорнули.

 

Глава 6

Встав около полудня, скоморох со товарищи отправился к Волхову, где умылся, привел одежду в порядок. Точнее, попытался привести, ибо то, что ему оставили гриди епископа, иначе как лохмотьями назвать было сложно. Потом Радим уселся под развесистым вязом и повел речь:

— Нас не должны опознать. Потому во град пойдем ряжеными. Легче всего прикинуться каликами. Тогда мало кто внимание обратит.

— Не получится. Как к Святой Софии подойдем, нас либо прогонят, либо клюками забьют, — сказал Куря. — Калики чужого на паперть ни за что не пустят.

— Да, сложновато получается… Радим задумался, почесывая бороду.

— Тогда так: оденемся бискуплими гридями.

— Ого!

— Скоморох, а ежель нас поймают?

— В чем бы нас ни поймали — конец один. А под синими плащами мы будем в безопасности. Тем, кто в таких же плащах, лучше не попадаться. Надеюсь, у Святой Софии они постоянно не стоят?

— Стоят…

— Ничего. Важно идти уверенным шагом, да говорить без страха. Не всех же своих они в лицо знают? Сколько гридей в Новгороде? Сотня? Две?

— Около того… А вдруг знают?

— Волков бояться — в лес не ходить. Убежим.

— Не нравится мне… Сломают, — хмуро заметил Силушка.

— А где одежу гридеву возьмем? — спросил Куря.

— Сделаем.

— Как?

— У причала в Городище много купцов стоит. Надо у них синего полотна позаимствовать. Главное что: синий плащ!

— А мечи? А кольчужки?

— Ну, не всегда ж гриди при броне ходят? И потом, если у тебя хороший длинный плащ, под ним мало что заметно.

— Верно. Но купцы нам просто так полотно не дадут. Пойдем разбойничать? Больно опасно, у причала-то…

— Нет. Мы поступим иначе.

— Как?

— Увидишь. Силушка, дай-ка мне свою мошну.

— Зачем? Она пустая… — Силушка насторожился.

— Давай, давай… Я ж тебе потом с серебром верну. Вот так.

Радим засыпал в горловину мошны речных камушков и ракушек.

— А теперь, Куря, давай мне кафтан. Не боись, на время. Как сюда вернемся, получишь его обратно.

— А тебе влезет?

— Влезет, влезет, и не в такое влезал. Главное, чтоб купчина от меня не шарахнулся.

— А я как?

— Тебе-то и так сойдет. Прикинься холопчонком. Только держитесь сзади и не болтайте.

— Что-то странное творишь…

— То ли еще будет!

У скомороха улучшилось настроение. Такое с ним бывало редко и, как правило, к добру не приводило. Радим становился отчаянным и дерзким — а значит, способным на множество необдуманных поступков, о которых потом часто жалел.

В Городище было тихо. Пока шли к причалу, не встретили ни одной живой души. На берегу'было поживее. Тут суетились холопы, разгружая только что приплывшую ладью. Ее хозяин — высокий жилистый грек стоял рядом и грубо покрикивал на нерадивых.

Радим направился прямо к нему:

— Здрав будь, добрый человек!

— И ты тоже. Хочешь товар?

— Догадлив, купчина! Верно, из Царьграда пришел?

— Говори, что надо. Все есть. Дешево отдам, как первому.

— Мне б полотна василькового десятка два локтей. Имеешь?

— Мало просишь. Бери пять десятков! Лучше, чем у меня, — не найти.

— Какую плату хочешь?

— Всего три гривны серебра. Дешево отдаю. Ты мне понравился!

— Э-э… столько нет. На гривну чего дашь? Радим достал из-за пазухи мошну.

— Покажи серебро. Чисто ль?

— Смотри, мне не жалко.

Развязав горловину, скоморох дал греку возможность запустить руку внутрь. Купец извлек наружу сребреник, внимательно осмотрел его, попробовал на зуб, потом взвесил на руке мошну.

— Десять и еще пять локтей.

— Давай для ровного счета два десятка.

— Не… Десять и шесть. Только для тебя.

— По рукам! Тащи товар! — Радим ловко извлек из пальцев купца монету и засунул ее в мошну.

Грек что— то прокричал на своем языке людям на ладье. Ему ответили не менее громко. Купец быстро затараторил в ответ, размахивая руками. С ладьи донеслась похожая речь. Бурный разговор продолжался долго. Радим с намеком встряхнул мошной, монеты звякнули. Грек извинился и пошел на ладью. Уже через пару мгновений он гнал подзатыльниками мальчишку с кулем синего полотна.

— Вот. Отмеряй. Ровней держи! — Грек выразил свое недовольство холопом несколькими сочными ро-мейскими ругательствами.

Когда нужная длина была отмерена, в дело пошел острый нож. Одним ловким движением грек разделил куль.

— Деньги — товар.

— Лови!

Радим кинул купцу мошну, взял полотно и быстро попрощался.

— Счастливо поторговать, купчина!

— Э-э-э… — негромко сказал Силушка. — Ты отдал ему мои деньги…

— Тихо. Быстро уходим.

Зяма и Силушка двинулись следом за скоморохом. Грек попытался развязать мошну, чтобы пересчитать Доход, но не тут-то было. Шнур был затянут очень тУго. Даже зубами с ним справиться не удалось.

— Ты отдал мои деньги!

— Скорее! Бегом! — скомандовал Радим, когда завернул за ближайший дом.

— Что такое?

— Грек хитрый, сам кого хочешь обдурит. Сейчас догадается, что мы его обманули. Пока в погоню не бросился, надо ноги уносить.

Ужасный вопль со стороны причала подтвердил опасения Радима. Заподозрив подвох, купец ножом отсек горловину мошны. На ладонь посыпались речные камушки и ракушки.

Скоморох прибавил ходу. Он остановился только в укромном месте под развесистым вязом. Силушка, потный и раскрасневшийся, повалился на землю. Куря, тяжело дыша, упал рядом с Радимом.

— Так ты грека обхитрил?

— Всяко. Не отдавать же ему Силушкино серебро. Радим показал мошну с монетами.

— Ловок! Хотя Зяма так тоже умеет. А мне проще ножом да по горлу.

— Пока о сем забудь. Нам лишние неприятности не нужны.

Из Новгорода донесся колокольный звон.

— Если хотим поспеть на вечерню, надо поторопиться.

— Режь полотно на полосы. Только аккуратнее. И чтоб на пять хватило.

— Нас же трое?

— А Зяма и Умилка? Обратно как их вести думаешь?

Плащи получились вполне сносные. Поскольку ткань не экономили, на них вырезали аккуратные завязки. Накинув плащ, приосанившись, скоморох преобразился. Он легко мог сойти за гридя.

Силушке плащ тоже пришелся к лицу. Пожалуй, именно он больше всех напоминал сурового дружинника. Куря был слишком молод, чтобы сойти за воина.

И с этим трудно было что-либо поделать. Но Радим нашел выход. Для Кури сделали специальный плащ, с накидкой для головы. В этом наряде парень превращался в таинственную фигуру, пожалуй, более зловещую, чем Радим и Силушка, вместе взятые. Для пущего страха Куря достал из тайника в спаленном доме старый ржавый меч и повесил его на бок. Эта деталь придала облику лжегридя столько важности, что Радим тут же взялся за изготовление мечей для себя и Силушки. Естественно, о настоящем оружии и речи быть не могло. Имитировать мечи должны были палки. Под длинными плащами они приобрели грозный вид.

— Готовы?

— Угу…

— Тогда поспешаем!

У городских ворот, как обычно, было много народа. Только теперь люди шли не в Новгород, а наоборот. Опять у моста через ров стояли два стражника, одного из которых Радим сразу признал. Это был тот самый Брон с плетью. Он, как и раньше, нещадно хлестал бредущих в город смердов.

— А ну посторонись! — грозно рыкнул Радим.

Синие плащи произвели впечатление. Народ засуетился, освобождая дорогу важным господам. Многие склонились в поклоне, некоторые поспешили спрятаться за спины соседей. Брон еще интенсивнее заработал плетью.

— Брысь, псы! Дорогу верным слугам господина нашего бископа!

Радим нахмурился. Проходя мимо Брона, он резко схватил того за руку:

— Чего творишь, смерд? Бискупа не слушал? Добрый христианин добрых христиан не обижает! В порубе отдохнуть захотелось?

Брон побледнел, плеть выпала из пальцев.

— Помилуй, господин! — Сторож упал в ноги Ра-Диму.

— Не меня, их проси, — строго указал скоморох на толпу.

— Чего?

— Их проси о прощении! Скоро! А то загублю! Сторож забил земные поклоны:

— Простите, люди добрые! Простите, грешного!

— Молодец. И запомни, еще раз узнаем, что тут бесчинствуешь, — дыба твоя.

Смерды заулыбались, кое-кто радостно засмеялся. Наиболее голосистый выкрикнул:

— Слава бискупу!

— Слава! — подхватила толпа.

Радим с товарищами поспешили покинуть место народного ликования. А то так недолго и настоящих гридей дождаться.

По мосту перешли к детинцу так же быстро, как миновали Торговую сторону. Никто не посмел их остановить. Вирник приветственно махнул рукой, не требуя за проход платы.

Внутри Детинца многое очень напоминало стольный град Киев. Деревянная мостовая Бискуплей улицы, аккуратные терема с расписными наличниками и коньками, каменная громада Святой Софии. Но, в отличие от столичного храма, новгородский собор имел розоватый цвет, которым был обязан примеси толченого кирпича в известковом растворе. Штукатурку зодчие не применяли. Грубо отесанные камни рельефно выделялись в ровной кладке. Суровая красота завораживала.

— Лепота… — проговорил Радим.

Вечерня уже кончалась. Святая София была полна верующих. У алтаря пресвитер причащал прихожан. Товарищи протиснулись сквозь истово молящихся женщин и отошли к стене.

— Что теперь? — прошептал Куря.

— Ищем укромный уголок.

Радим огляделся. Где тут можно спрятаться? Подходящего места не находилось. Никаких занавесей, отгороженных притворов, темных ниш в храме не было. А что, если пройти за алтарь? Синие плащи должны послужить отличным пропуском! Правда, есть риск столкнуться с кем-нибудь из гридей, однако других вариантов на ум не приходило.

— За мной! — тихо скомандовал Радим и стал двигаться вдоль стены к обитой сусальным золотом двери.

Церковный служка вежливо поклонился синим плащам. Он ничуть не удивился, что они прошли в тайную клеть. Так же спокойно отнесся к их появлению находившийся внутри Григорий.

— Уже пришли, — коротко заметил он, не отрывая взгляда от вороха берестяных грамот. — Рано.

Радим обмер, не в силах что-либо ответить. Если диакон его узнает, все пропало. Хорошо, в клети было сумрачно. Огонь нескольких свечей с трудом рассеивал мрак большого помещения. Куря и Силушка полностью полагались на скомороха. Поэтому и они промолчали. Наверное, именно это их и спасло.

— Что топчетесь? Стучите в дверь, — Григорий мотнул головой вправо.

Посмотрев, куда указал диакон, Радим разглядел невысокую дубовую дверцу, обитую железными полосами. Именно так, крест-накрест, были обшиты и двери того поруба, где епископ допрашивал скомороха. Вот это повезло! Нет сомнений, здесь проход в подземные клети, где содержат заключенных.

Стараясь не попасть на хорошо освещенный участок, скоморох быстро прошел к двери. Два удара прогремели на всю клеть.

— Чего колотишь? Условный стук забыл? — Григорий оторвался от записей и пригляделся к гостям. — А вы кто такие? Что-то не припомню!

Радим промолчал. Инициативу взял Куря. Обнажив меч, он приблизился к диакону:

— Молчи, и будешь жив! Иди к двери! Стучи как условлено!

— Как вы смеете! Да вас…

Куря одним движением распорол рясу диакона у самого сердца. Меч скользнул по коже, оставляя алую полосу.

— Ай! Убери свою ржавую железку!

— Тихо! И делай что велят!

— Скоморох! Сие невозможно… Живой! Значит, верное было знамение…

— Стучи! — Куря грубо толкнул Григория. Диакон подчинился. На стук никто не отозвался.

— Дай сломаю! — вперед выдвинулся Силушка.

— Обожди!

За дверями раздались тяжелые шаги.

— Силушка, возьми-ка ту чашу, — сказал Радим, указывая на потир.

— Чего? На кой ляд она мне?

— Чтоб ломать тех, кто дверь откроет.

— Я могу и руками.

— Знаю. Но лучше возьми чашу.

Массивный бронзовый потир послужил на славу. Дверь отворилась. Из нее показалась настороженная физиономия гридя. Силушка медлить не стал. Короткий удар — и противник оказался на полу. Второго гридя Силушка сшиб с ног, бросившись в открывшийся проход. Маленькая лестница, узкий коридор, потом каменная клеть без окон… Там его встретил третий гридь. Воин был полностью готов к бою.

Меч описал дугу над головой Силушки. На вершок ниже — не жить молодцу. Силушка выхватил палку, заткнутую за пояс. С ее помощью удалось отразить следующий удар. Третий был бы последним. Силушку спас Радим.

Скоморох, сорвав с плеч плащ, швырнул его в лицо гридю. Тот на миг потерял противников из виду. Этого оказалось достаточно, чтобы перекатиться ему под ноги и, подхватив под колени, повалить на пол. Дело завершили тяжелые кулаки Силушки.

— А ты отчаянный, скоморох…

— Очень не хочется умирать в таком сыром месте. Скорее, вяжи этих…

— Чем?

— Их же поясами вяжи.

Пока Силушка стягивал пленников путами, Радим времени не терял. Он ловко опустошил их кошельки и собрал оружие. Самый остро наточенный меч и наиболее красивый нож он взял себе.

— Куда мы попали?

— Думаю, куда надо. Вот решетку поднимем…

— Дай сломаю!

Силушка взялся за железные прутья, перегораживающие проход. На руках буграми вздулись могучие мышцы. Решетка даже не пошевелилась.

— Пожалей себя, Силушка. Тут должен быть механизм.

— А ну говори, как поднимать? — Молодец взял Григория за горло.

Диакон беззвучно указал на ворот с цепью. Силушка тронул рукоять, но повернуть ее не смог. Мешал массивный железный замок.

— Щас сломаю!

Однако и в этот раз его ждала неудача. Силушка аж весь раскраснелся, а замок не поддался.

— У кого ключ? — спросил Радим. — Обыщите гридей.

— Я его сломаю!

Силушка упорствовал даже тогда, когда на шее у одного из гридей нашли ключ. Наконец скоморох улучил мгновение и вставил ключ в скважину. Замок щелкнул, высвобождая покрытый ржавчиной вал. Силушка повернул ворот. Решетка, скрипя, пошла вверх. Как только она приподнялась, в темноту бросился Куря. За ним, сняв со стены факел, поспешил Радим. Перед собой он толкал Григория.

— Ого! Что такое?

Клеть, в которой они очутились, имела низкий бревенчатый потолок, подпертый дубовыми столбами, каменные стены, поросшие мхом, и плотно утоптанный земляной пол. От угла до угла расстояние не превышало тридцати шагов, что делало помещение поистине громадным. Размеры скрадывало обилие окованных железом ларей, ровными рядами стоявших вдоль стен и около столбов.

— Где узники-то?

— Тут нет узников… — ответил Григорий.

— Как нет? А где же мы?

Куря попытался приоткрыть ближайший ларь, но тот оказался заперт. Парень стал ковырять крышку мечом.

— Дай сломаю!

Силушка поддел запор захваченным у гридя кинжалом и приналег на рукоять. Железо хрустнуло, и клинок упал на землю.

— Барахло, а не нож. Дай другой…

— Лучше присмотри за попом, я попробую сам, — сказал Радим.

— Тебе сил хватит?

— Хватит. Я кое-что другое в дело пущу… Силушка нехотя освободил место у ларя. Радим внимательно осмотрел запор, ковырнул ножичком, и крышка откинулась.

— О, Бог мой! — воскликнул Куря. — Глядите!

То, что лежало внутри ларя, заставило всех замереть. Золото… Огромный ларь был почти доверху заполнен золотыми украшениями и динарами. Такого богатства Радим еще никогда не видел.

— И таких тут больше десятка… — пробурчал он себе под нос.

— Так вы не в казну рвались? — спросил Григорий.

— Не твое дело! — грубо оборвал его Силушка. — Ребята, мы теперь заживем!

— Да уж… Только как все вынести из града?

— Постойте! Вы не забыли, зачем мы сюда пришли? — одернул товарищей Куря. — Мы должны выручить Зяму с Умилкой!

Григорий хитро прищурился:

— Значит, вызволять своих голопятых друзей пришли… И ты, скоморох, за тем же? Я могу помочь. Только не троньте церковного добра!

— Почему? Возьмем сколько захотим. А ребят выкупим! — Силушка алчно смотрел на распростертое у ног богатство.

— Сие не выйдет! С осквернителями Божьего храма владыка даже разговаривать не будет. Договоримся так: вы получаете своих друзей и отправляетесь на четыре стороны. Казну оставляете нетронутой.

— Дудки! — возразил Силушка. — Мне золотишко нужно…

— Мы пришли, чтобы спасти Умилку и Зяму! — произнес Куря, сжимая меч.

— Ты мне угрожаешь? — Силушка похлопал мечом по ладони левой руки. — Сломаю.

— Я напоминаю!

— Не ссорьтесь, — ввязался в распрю Радим. — Спасем друзей, а там поглядим…

— Вы будете делать так, как я скажу, — уверенным голосом произнес Григорий. — Так лучше для всех.

— Предлагай. Что мы должны делать?

— Сейчас сюда придут сторожа. Те, что в ночную смену. Я скажу, чтобы они привели сюда ваших друзей. Сие будет исполнено. Потом мы дадим вам время уйти из града. Но при одном условии: все золото останется в сокровищнице!

— Мне не нравится, — заявил Силушка. — Скоро явятся гриди… Надо хватать добро и скорее драпать. А умника сломать. И остальных трех тоже! Больше нас никто не видел. Взятого здесь добра с лихвой хватит, чтобы выкупить всех новгородских колодников!

Григорий побледнел.

— Не торопитесь! Вы все равно не успеете уйти! Сторожа уже идут. Даже если вырветесь из Софии, из града вам не выбраться. Поймают!

— Не заговаривай зубы! Пыряй его, Куря!

— Стой! — Радим схватил парня за руку. — Поп дело говорит. Лучше договориться без кровопролития. Нам отсюда не уйти по трупам.

Наверху послышался стук в дверь. Воры и диакон переглянулись.

— Вот и дождались… — Силушка в сердцах сплюнул на пол.

— Новые сторожа. На замену пришли. Я пойду?

— Только со мной, — Радим упер Григорию в спину нож. — И не вздумай чудить.

— Да, я все разумею.

Пускать внутрь трех хорошо вооруженных человек Радим не считал нужным. Поэтому он велел Григорию разговаривать с гридями через порог. Приказу привести двух узников они удивились, но перечить не стали. Диакон пользовался значительной властью. На Радима, старавшегося держаться в тени, они посмотрели косо, но расспрашивать о нем Григория не решились.

— Скоро приведут. И вы можете идти, если твои товарищи вернут все золото, что напихали за пазухи.

— Я скажу им.

Когда Радим и Григорий спустились в сокровищницу, то застали оставшихся там за перетаскиванием массивного ларя.

— Что вы делаете?

— Вот собрали тут немного… Возьмем с собой. Жаль, за остальным не вернуться.

— Не дурите. С этим нас не выпустят.

— А мы попробуем, — Силушка пошевелил мускулами.

— Как хочешь, но пойдешь без нас, — сказал Радим. — Куря, не занимайся глупостями. Оставь золото. Мы пришли за Умилкой и Зямой.

— Верно, скоморох, — Куря тяжело вздохнул. Силушка понял, что ларец ему вынести не помогут, и разочарованно махнул рукой:

— Эх, не видать нам сытой жизни… Такую возможность упускаем.

Тем временем наверху раздался стук. Привели узников. То, что ситуация оборачивается не в его пользу, Радим понял, когда увидел во главе гридей сурового Дудику. Раз его позвали, значит, сообразили, что дело непростое.

— Вот этих спрашивал? — спросил Дудика, когда Григорий появился на пороге.

— Сии отроки — ваши друзья? — в свою очередь спросил диакон.

— Умилка! Здравствуй, — Радим улыбнулся. Зяма с Умилкой выглядели грязными и усталыми, но, похоже, серьезно изувечить их не успели.

— Негодяй! — воскликнул Зяма. — Умилка, я же говорил, он с ними заодно!

— Радим, как ты мог!

— Погоди… Я все объясню.

— Что с ними хочешь делать, диакон? — спросил Дудика.

Григорий обратился к Радиму:

— Видишь, скоморох, я свое слово держу. Теперь твоя очередь. Пусти меня.

— Не спеши, господин диакон. Ежели пущу, твои псы нас на щепки разнесут.

— Я слово даю — пока из града не уйдете, погоню не пошлю.

— Ты хитер, да я хитрее. С нами пойдешь, до самого леса. Там тебя отпустим.

— Мне так не нравится!

— А по-другому не выйдет. Вели ребят к нам пустить.

— Э-э, нет. Либо отпускай меня, либо твоих друзей поведут мои гриди. Как меня освободишь, так их получишь.

— Ты лучше скомороха слушай. А то щас как ткну… — Из глубины прохода донесся голос Кури.

— И чего добьешься? Всех вас тут положат. Радим задумался. Ничего хорошего в том, что с ними пойдут люди епископа, не было. После обмена пленниками они могут напасть, и тогда можно рассчитывать только на быстрые ноги. Однако драться с гридями посреди Святой Софии было еще хуже.

— Добро. Уговорил ты меня, господин диакон. Идем все вместе. Только в дороге веди себя смирно, а то заволнуюсь, могу и порезать.

— Пойдем. Дудика, колодников ведите за нами. И пошли кого-нибудь вниз, надо помочь там.

— Что-то недоброе тут делается, диакон. Понимаю так: скоморох злым чародейством выбрался, наших обидел и церкви святой угрожает?

— Еще как! — Радим показал нож. — Не перечь!

— Меня испужать думаешь? Слаб еще. И не таких ломали. Добрый меч — голова с плеч.

— Не вздумайте! Слушайте меня! — забеспокоился Григорий. Он знал, кто падет первым в намечающейся схватке.

— С чего бы? Ты, диакон, гляжу, не преуспел с ворами. Теперь наше дело.

— Не смей, Дудика! Не видишь, этот душегуб меня порешит, не моргнет. Бог их накажет, но не сейчас.

— Сам виноват, что ворам отдался.

— Не тебе судить! Бископля гнева давно не ведал? Твое дело руками работать, а мое — головой. Делай как говорю!

Дудика помрачнел.

— Что ж, диакон, почнем, как велишь. Только смотри, позже на меня не пеняй.

— Вот и славно. Бог нам поможет, Дудика. Не сомневайся!

— Идем, — Радим подтолкнул диакона вперед. За скоморохом показались Куря и Силушка.

— Куря! Братишка! — Умилка хотела броситься к Куре, но была удержана сторожем.

— Умилка! Зяма! Мы пришли, чтобы спасти вас!

— Как? Правда? — Зяма был очень удивлен.

— Да! Я же говорила, что Радим хороший!

— Самый глупый поступок в твоей жизни, брат. Не стоило сюда соваться. Мы бы сами выкрутились.

Из Святой Софии они вышли под равнодушные взгляды церковных служек. И диакон, и гриди тут не в диковинку. А глазеть на пленников — себе дороже, были случаи, когда и за меньшее в пособники записывали. Бискуплю улицу миновали без остановок. У ворот Детинца уже стояла стража, которая наружу пускала всех, а внутрь только своих. Григория узнали сразу и вежливо поклонились. Диакон ответил на приветствие, хотел сказать что-то еще, но замолчал — после легкого укола ножом.

— Где пойдем? — спросил Радим, когда вышли на перекресток у Волхова.

— Через Людин конец — тут ворота ближе, — сказал Куря.

— Нет, — заявил Зяма. — По Торговой стороне лучше. За Словенским концом недалече знатная чаща.

Радим подтолкнул Григория в сторону моста:

— Пойдем на ту сторону.

— Может, пустите уже меня? — спросил Григорий. — Вы — туда, а мы здесь останемся. Ведь я не просто так говорю — я слово даю, что погони не будет. Господь не простит, если его верный раб обещанное нарушит. Кара небесная — сие страшно, поверь. Мне вовсе не в радость татей отпускать, но так лучше для церкви. Мы вас позже поймаем, будь уверен.

— Береженого боги берегут. Пойдешь с нами из града.

— Как знаешь, скоморох. Я ведь добрый сейчас, а Могу рассердиться.

— Не угрожай тому, кто с ножом, господин диакон.

Григорий замолчал и послушно двинулся по мосту. Следом зашагали Куря и Силушка с обнаженными мечами в руках. Саженях в десяти за ними пошли двое гридей с пленниками.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и только алая полоса заката напоминала о нем. В темно-синем небе засверкали звезды. Острозубый месяц бросал свет на речную гладь. Темнота была на руку беглецам. Радим ухмыльнулся. Похоже, им удастся выбраться из переделки живыми. Самое главное — не сплоховать при передаче пленников. Скоморох начал обдумывать детали.

Под ногой прогнулась доска, из-за чего Радим споткнулся.

— Ох, Морена! — выругался он.

Большего он сказать не успел. Григорий резко вывернулся из рук скомороха и побежал вперед.

— Тати! Бейте! Бейте их всех! — закричал диакон.

Радим бросился было следом за Григорием, но вовремя остановился. Он вспомнил об Умилке и Зяме. Они ж безоружные! Повернувшись, Радим побежал к пленникам. Дорогу загораживали растерянные Силушка и Куря. Просить их расступиться было некогда. Скоморох вскочил на поручень, по которому быстро обогнул товарищей. Размахивая ножом, он прыгнул на обнажающих мечи гридей.

Те на миг оторопели. Внезапное появление Радима заставило их отступить на пару шагов. Этого хватило, чтобы пленники смогли отбежать за спины Силушке и Куре. Радиму пришлось бы худо, не прыгни он в реку. Придя в себя, гриди стремительно напали на беглецов. Силушка отразил мечом пару ударов, но, поняв, что долго не продержится, обратился в бегство. Куря был готов стоять до смерти.

— Беги! Куря, беги! — закричал Зяма.

Однако гриди не дали парню сбежать. Зяма выломал из поручней длинный дрын и бросился на помощь брату.

— Беги!

— Нет! Сам тикай!

Братья припустили на Торговую сторону. Но было уже поздно. Навстречу бежали Силушка и Умилка, преследуемые вирником и еще парой гридей.

— Сюда! Прыгайте сюда! — раздался снизу голос Радима. Он вынырнул на поверхность реки. В лунном свете скоморох отлично видел, что происходит.

Силушка медлить не стал. Его массивное тело тяжело плюхнулось в воду.

— Умилка! Прыгай! — Зяма подхватил девушку и столкнул с моста. Затем прыгнул сам.

Последним был Куря. Уходя от удара, он неловко запнулся и кубарем полетел вниз.

— Лук! Принесите кто-нибудь лук и стрелы! Прощение всех грехов и благословение святой церкви за лук и стрелы! — закричал Григорий.

К счастью для беглецов, лука у гридей не оказалось.

— Умилка! Ты как? — Радим помог девушке зацепиться за проплывавшее мимо бревно.

— Уфф! — Большего Умилка вымолвить не смогла.

— Держись за деревцо. Хорошо, что сплав идет. Голову спрячь. Так из Новгорода и выберемся. Подгребай рукой.

Куда делись Силушка и братья-разбойники, Радим не видел. Но они его особо и не интересовали. Умилка была рядом — и это главное. Он сделал то, что задумал. Девушка — на свободе.

— Осторожно! — Радим оттолкнул бревно, которое волна несла в сторону Умилки. — Тут надо смотреть по сторонам, а то пришибет ненароком.

— Я… я постараюсь…

— Тихо! Не так громко. По берегу гриди идут… Действительно, на берегу реки царило заметное

оживление. Какие-то люди метались, звеня оружием и нестройно крича. Кто-то размахивал факелом, пытаясь разглядеть пловцов. Появились лучники. Наиболее догадливый стал поджигать стрелы и стрелять ими в бревна. Пару раз ему даже удалось попасть так, чтобы огонь потух не сразу. Однако остальные попытки оказались бестолковыми. На широкой речной глади темнота и сплавной лес надежно скрывали беглецов.

— Радим, смотри! — Умилка показала на Княжью сторону.

От берега отчалил челнок и поплыл поперек течения.

— Главное, чтоб не заметили.

Лодочник был опытным гребцом. Челнок ловко рассекал речную гладь, то и дело уворачиваясь от бревен. Сидевшие на лавках воины пристально вглядывались в темноту Волхова. Им помогали факелы, закрепленные на носу и у кормы.

— Кажется, там кто-то есть. Греби туда! Челнок прошел в нескольких локтях от притаившегося скомороха.

— Нет. Показалось… А там что? Греби быстрее!

— Господин! Туда нельзя! Там слишком могучий сплав идет…

— Молчать! Делай, что говорю!

— Мы опрокинемся!

— Тогда тебя, смерд, повесят на воротах. Живее! Челнок удалился вверх по течению. Радим перевел дыхание.

— Ух… Отстали.

— А долго еще плыть будем?

— Что с тобой?

— Холодно…

Скоморох приподнялся над бревном, вглядываясь в берег.

— Уже не бегут… Похоже, из града выплыли. Еще чуток — и можно вылезать.

— А где Куря? Где Зяма?

— Я знаю не больше твоего, Умилка. Они прыгнули в воду, точно.

— Они могли разбиться?

— Мы бы услышали крик.

— Там был такой гам…

— Всяко бывает. Однако, думаю, они плывут где-то рядом.

— А если окликнуть их? Опасно?

— Да, лучше не надо. Мало ли, кто там, в темноте.

Проплыв еще с полверсты, Радим стал подталкивать бревно с Умилкой к берегу. Вскоре ноги коснулись дна.

— Вставай. Здесь уже можно идти.

— Не могу… — чуть не плача сказала отроковица. — Ноги… Ноги не слушаются.

— Держись за меня. Крепче!

— Что со мной, даже не знаю…

— Не важно. Сейчас выберемся.

Радим вытащил Умилку на берег и бессильно повалился на землю.

— Ох, совсем я хилый стал.

— Ты — порный. Я бы тебя вытащить не смогла.

— Ты меня раз от смерти спасла, так что не прибедняйся.

Лежать в мокрой одежде было неприятно. Но двигаться беглецы могли лишь через силу.

— Пойдем в лес, Умилка. А то как бы тут нас не застукали. Держись…

— Ноги… Слабость прошла. Я могу идти сама.

— Замечательно. Вставай! — Радим протянул руку, помогая отроковице подняться.

Лес был мрачен. Лунный свет не пробивался сквозь кроны деревьев, потому идти было тяжело.

— Затаимся здесь до рассвета, — Радим показал небольшую ямку, образовавшуюся на месте повалившейся с корнями осинки.

— Холодно…

— Огня развести, увы, нечем…

— Тогда обними меня.

— Что?

— Обними. Так будет теплее.

— Ох, конечно…

Радим прижался к Умилке и крепко стиснул ее в объятиях.

— Так хорошо…

Отроковица закрыла глаза и почти мгновенно уснула. Скоморох заснул следом за ней.

* * *

Черный лес расступился, будто расщепленный мечом. Луна, казавшаяся кровавой, осветила узкую тропинку между деревьями. Радим обернулся. Сзади полыхал пожар. Языки беспощадного пламени вырывались из-под земли, возносясь к пурпурным морокам. Огонь приближался, заставляя перейти на лесную тропу.

Сопротивляться скоморох не стал. Лес так лес. Страха не было. Чернота и мрак не пугали, а скорее завораживали. Отчего-то захотелось узнать, что скрывается за ними. Радим решительно шагнул на тропинку.

Ноги мягко ступали по опавшим листьям и черным, будто уголь, хвойным иглам. Ветви деревьев застыли в вечном покое. Странный ветер, насыщенный запахом серы, не мог поколебать их.

Начались бесчисленные развилки. Скомороху было все равно, куда идти, он просто шагал. То влево, то вправо… Радим шел достаточно долго, чтобы забыть дорогу назад. Но это его не волновало. Он сознавал, что здесь есть только одна дорога — вперед. А там — разгадка черноты этого леса.

От любопытства даже защемило сердце. Когда же станет ясно, куда ведет тропа? Радим ускорил шаг, потом побежал. Нетерпение овладело им. Еще быстрее, еще…

Внезапно тропа закончилась. Радим стрелой вылетел на небольшую полянку, заросшую черной травой. Посреди поляны высилась темная изба.

Скоморох осторожно обошел дом со всех сторон. Ни окон, ни дверей у избы не было. Внезапно послышался тихий голос:

— Радим…

Скоморох огляделся, но никого не увидел. Кто его зовет?

— Радим! — голос стал громче, и скоморох узнал его.

— Умилка!

С этими словами Радим проснулся и открыл глаза. Ему улыбалась самая милая девушка на свете.

 

Глава 7

Утро выдалось на редкость солнечным. Это было, пожалуй, единственным утешением для Радима и Умил-ки, оказавшихся голодными и гонимыми посреди дикого леса. Нельзя не просушить влажную после ночного купания одежду. Радим нашел недалеко от места ночевки небольшую лужайку, где можно было разложить вещи под прямыми солнечными лучами. Услышав предложение, Умилка смутилась. От мокрых рубах ей, конечно, хотелось избавиться, но не оголяться же перед мужчиной. Радим с полуслова понял причину ее затруднений. Быстро раздевшись, он скрылся в густых кустах, откуда крикнул:

— Скидывай одежки. Я птичками любуюсь.

Конечно, хотелось повернуться и полюбоваться нагим девичьим телом, но скоморох сдержал себя: нехорошо лгать милой девчушке.

Умилка разложила свои вещи и отправилась в кусты на противоположном краю лужайки. Радим покачал головой: столько волнений из-за какой-то малышки, с которой он знаком около двух дней. Как это понять? И что делать дальше?

Закончив переодевание, скоморох и отроковица, сидя в траве, повели неспешный разговор о будущем.

— Ты, Умилка, куда идти думаешь?

— Не знаю… Наверное, к Городищу, на наше место. Зяма и Куря туда придут.

— Опасно. Увидят гриди — схватят.

— А куда еще? Если бы братишек в лесу встретить…

— Да, тут ты права. Ежели их и можно застать где-то, то в привычном для вас месте. Однако раньше чем через седмицу ходить к Городищу не стоит. Думаю, ныне близ Новгорода синие плащи настырно кружат. Пусть успокоятся.

— Я согласна с тобой, Радим. Не пойду. Но где схорониться?

— Ежели б я знал окрестные места…

— Я знаю. Можно бы в деревне какой-нибудь пожить, но чем расплачиваться…

— Ты не заметила, что мошна с серебром опять со мной?

— Правда? Чудесно! Только теперь еще обережнее надо быть. Вдруг кто на нее позарится?

— Спрячу под одеждой, никто и не подумает, что у таких бродяг есть богатство. А когда надо будет, достану сребреник, будто последний, может, еще и скидку сделают.

— Хорошо придумал!

— Без тебя моей выдумке — резань цена. Надо дорогу знать, куда идти.

— Сейчас подумаю… Солнце у нас там, река здесь… Есть тут большое селенье, не более пары верст будет.

— Большое не надо. Нам бы поглуше и подальше от дорог прямоезжих.

— Да, понимаю. Знаю одно такое местечко! Дворов пять, не больше. И люди живут знакомые. Только идти туда далеко и опасно. Тропа через большое болото лежит. Там сгинуть легче легкого.

— Но не проще, чем в Новгороде, правда? Как далече та деревня?

— Верст двадцать от реки. Но там по гатям плутать придется. Так что, может, и все тридцать получится.

— Добрая даль. За пару дней дойдем. Нам бы огоньком разжиться, чтоб костерок запалить, и все будет замечательно.

— Мы, когда с братьями в ночное ходили, а огниво забывали, частенько на древнее капище забредали. Там хоть все давно ковелем поросло, но волхвы тайком бывают. А главное, огонек поддерживают. Можем и мы сходить. Капище нам по пути.

— Ох, не люблю я ворожбу… Ладно, лучшего все одно удумать не могу.

Чуть позже полудня собрались в дорогу. В сухой одежде, с полной мошной за поясом и мечом в руке, Радим чувствовал себя достаточно уверенно. Умилка тоже больше улыбалась, чем горевала. Незавидность положения беглецов искупалась их взаимной приязнью.

Впереди шагала Умилка. Она прокладывала путь, ориентируясь по одной ей знакомым приметам. На всякий случай Радим запоминал дорогу, в некоторых местах метя ее надломленными веточками. Однако сетовать на способности отроковицы не пришлось. Вскоре они вышли на утоптанную тропинку, ведущую к берегу небольшого ручья. Перейдя его вброд, беглецы очутились в густом буреломе. Миновав его, они достигли пригорка, поросшего молодыми березками.

— Вот. Тут, — У милка указала на пригорок. — Вроде никого нет. Поищем огонек.

— Давай, я первым пойду. Мало ли что…

— А ты знаешь, где огонек искать? Вот то-то… Пропусти.

Радим послушался, но на всякий случай передви-удобнее меч: в подобных местах встречаются недобрые люди. Древние силы влекут тех, кто недоволен своим положением и мечтает о большем. Тайны волхвов скрывают нечеловеческое могущество. Рад им хорошо помнил, как однажды встретил седовласого слепца, умиравшего на лесной дороге. Единственное, о чем тот попросил скомороха, — передать родным, чтобы они не искали его. Прежде чем слепец испустил дух, он поведал недолгую, но печальную историю о своем приключении.

Совсем недавно седовласый страдалец был полным сил мужем в расцвете лет. Ему не хватало лишь одного: воинской славы. Но вместо того, чтобы податься в варяги или княжью дружину, он решил для начала разжиться волшебным мечом-кладенцом. В тех краях давно ходила легенда о чудесном оружии, скрытом на старом капище под огромным валуном. Под угрозой смерти удалой искатель погнал туда троих холопов. Найдя заповедное место, заставил их копать землю, подводить бревна под камень. Много дней и ночей провели они на капище, разное перетерпели. Холопы сгинули — кто от хозяйских побоев, кто от кошмарных снов. Наконец несчастный достиг того, чего желал. Валун сдвинулся, и горемыка узрел, ради чего старался. Тут он и ослеп. Что там было, слепец поведать не успел. Умер, захлебнувшись слезами.

Под ногами появились многочисленные пни и вросшие в землю поваленные стволы. Приглядевшись, на них было можно различить лики и древние руны. Когда-то здесь было огромное святилище, занимавшее весь холм от подножия до вершины. Умилка ловко перескакивала через препятствия. Скоморох не отставал, но все же с горечью думал о своих годах. Нет уже легкости в движениях, нет прежней ловкости, остался один опыт.

Умилка свернула в сторону, остановилась и наклонилась. Улыбаясь, она раздвинула два небольших камня.

— Есть огонек!

В глубине маленького вертепа полыхала медная масляная лампадка. Был соблазн забрать прямо ее. Но Радим подумал о последствиях и отказался от такой мысли. Мало ли, как расценят волхвы его поступок. Посчитают кражей, и тогда несдобровать скомороху. Небо с овчинку покажется.

С помощью меча скоморох быстро заготовил десяток коротких лучин.

— Уже вечереет. Скоро на ночь вставать. Этих лучинок должно хватить, чтоб огонь донести.

Зажгли две лучины: на всякий случай. Одну понесла Умилка, другую — скоморох. Как оказалось, беспокоились не напрасно. Не успели они спуститься с пригорка, как налетевший ветер вмиг загасил лучину Радима. Скоморох выругался и поспешил снова запалить огонек.

Через бурелом вышли к ручью, где и решили расположиться для сна. Радим разжег костер, принес грибы, найденные по дороге, и начал их жарить, нанизав на прутики.

— Ты на самом деле хочешь уехать за море? Радим чуть помедлил с ответом.

— Да. Хочу. Ты же видишь, в Новгородчине меня не больно привечают, в соседних землях — ежели и лучше, то ненамного.

— И мы больше никогда не увидимся?

— Не знаю… Вообще я думал вернуться. Но если тут меня будет ждать виселица, то над этим стоит поразмыслить. А ты не хочешь отправиться за море? Увидеть дальние страны, познакомиться с новыми людьми?

— Думаешь, они лучше?

— Не знаю… Но как узнать, если не попробовать?

— В Новгород съезжаются гости со всего света. Можно с ними поговорить.

— С купчинами-то? Пообщался я уже с этим народцем. Они все друг на друга похожи, кто бы ни были: русины, словене, свей иль булгары. Одна нажива на уме. Хочется найти тех, кто меня поймет.

— А тут, значит, таких нет?

— Тут… — Радим покраснел. — Есть. Но они вряд ли будут долго терпеть меня.

— Почему же?

— Потому что, как ни крути, а бродягу только могила исправит. Много во мне такого, что и самому не по нраву, а уж другим, верно, глаза режет.

— Правда? Вот не заметила! Ты — славный!

— Ты очень добрая, Умилка…

— Ты тоже. До сих пор я думала, что скоморохи тупые и черствые люди, которые ради крохи готовы на все: выставить себя дураком или насмеяться над ближним. Ты другой.

— Но я — скоморох.

— Такой скоморох мне нравится.

Они уснули в наскоро построенном шалаше, прижавшись друг к другу. Улыбки озаряли их лица.

* * *

Черный ворон сидел на черном коньке черной избы и косил на Радима черным глазом. Из трубы к сиреневым небесам поднимался непроглядно-черный дым. На темной стене скоморох с трудом разглядел еще более темную дверь. Как только он о ней подумал, дверь отворилась.

Изба приглашала войти. Однако скоморох не торопился. Чем-то нехорошим веяло от черноты, размазанной по избе и вокруг нее. Пусть то, что притаилось внутри, само выйдет наружу. Под пурпурными моро-ками хоть и сумрачно, но все же лучше, чем в тьме. Радим никуда не торопится, может подождать.

Ворон каркнул — будто гром грянул. Внутри избы что-то шевельнулось. Птица яростно забила крыльями. В дверном проеме появилась черная фигура. Ее глаза полыхнули алым светом.

 

Глава 8

Радим проснулся от того, что кто-то его усиленно тряс. Сперва подумалось — нападение.

«Неужели черная тварь из избы? Бросилась на грудь и подбирается к горлу!»

Скоморох, еще во власти сна, резко перекатился на бок и кувыркнулся в кусты.

— Радим! Ты куда?

Голос принадлежал Умилке. Радим протер глаза, осторожно выглядывая из-за ветвей бузины. Девушка смотрела с недоумением:

— Что с тобой? Ты так ворочался во сне, а потом как припустил в лес!

— Ох, в самом деле. Что-то приснилось недоброе, вот и все…

— Тебе тоже?

Умилка удивленно вскинула брови:

— Мне в ночь было не по себе. Снились какие-то черные крылья. Я знала, что сие — сон, но проснуться не могла.

— Черные крылья? — Радим вылез из кустов и отряхнулся. — Не нравится мне эдакий сон… Зря мы на капище ходили.

— Я и раньше туда ходила. Ничего такого не было.

Радим хотел что-то ответить, но его отвлекло приглушенное расстоянием конское ржание. Затем донеслись треск валежника и плеск воды.

— Что такое?

— Тихо! Надо уходить! — шепотом ответил Радим, пытаясь засыпать остатки костра землей.

— Это за нами?

— Не знаю. Но проверять не будем.

Беглецы устремились прочь от ручья, поглубже в чащу. Радиму не впервой было ускользать от охотников. Скоморох — не боец, поэтому всегда предпочитал полагаться на ноги… Хотя если преследователей немного, Радим вполне мог потягаться с ними. На его стороне внезапность. Подобные мысли и раньше посещали скомороха, однако он старательно гнал их. Справился и на этот раз. Мало ли как удача повернется.

Вскоре под ногами зачавкало, трава сменилась мхом, и Радим понял, что они приближаются к болоту. Умилка остановилась, пытаясь вспомнить дорогу.

— Позабыла. Где-то тут должны быть гати.

— Поищем.

Лес был древний и сумрачный. Могучие стволы вздымались вверх ровными колоннами. Окружающий вид напоминал огромный храм, совершенно необозримых размеров, с полом, выстланным влажным зеленоватым ковром, и куполом из шуршащей листвы. Вдалеке послышались чьи-то шаги. Между деревьев мелькнули темные силуэты.

— Притаимся! — Радим указал на ложбинку за одной из берез.

— Синие плащи!

— Точно!

Саженях в ста от беглецов шли гриди епископа. Они вели лошадей под уздцы, осторожно выбирая дорогу.

— Стой! — послышался громкий голос. — В болото не пойдем.

— Дудика велел найти их, где бы они ни были.

— Коли их засосала трясина, они уже в лапах дьявола. Пойдем вдоль топи.

Отряд гридей повернул в сторону беглецов.

— Они идут сюда!

— Тихо! Лежи! — Радим прижал девчонку к земле. Не торопясь пять воинов прошли в трех локтях от беглецов. Сделай хоть один из них шаг в сторону — несомненно увидел бы схрон. Однако в этот раз удача была на стороне Радима.

— Ох, повезло…

— Да, я тоже думала: сейчас найдут.

Поднявшись с земли, беглецы внимательно осмотрелись. Преследователей не было видно. Зато скоморох приметил в соседней низинке темное пятно.

— Уж не гати ли?

Быстро спустившись, беглецы в самом деле обнаружили полусгнившие гати.

— Шаткие, — произнес Радим. — Они ли?

— По-моему, да. Других тут вроде быть не должно. Пойдем!

— Погоди. Надо жердину срубить, а то мало ли что…

Небольшая стройная осинка была срублена за несколько ударов. Радим с радостью отметил, что доставшийся ему меч крепок и остро наточен. Обстругав один из концов, скоморох сделал длинный посох, которым можно было прощупывать путь.

— Вот теперь — идем.

Осторожно ступая на почерневшие гати, беглецы двинулись вперед. Вскоре лес стал реже, мох уступил место трясине, под ногами забулькала вода. Радим замедлил шаг. Гати по-прежнему не внушали доверия, но если раньше падение грозило в худшем случае ушибами и грязью, то ныне вполне можно было и утонуть.

— Жутко тут… — заметила Умилка.

— Радует, что и гриди будут думать то же.

— Верно. Никогда не слышала, чтобы сюда хоть бискупли, хоть княжьи люди совались.

— Ох, бывают же счастливые места на Руси. Несколько раз гати подозрительно трещали под ногами, но всегда Радиму удавалось перепрыгнуть на крепкую часть мостков. Умилка держалась за ним и старалась не ступать на шаткое место.

Постепенно лес стал чернее, тина темнее, а над болотом появился сизый туман. Запах испарений заставлял морщиться от отвращения. Так глубоко в топь скомороху еще не приходилось забредать. Пожалуй, тут можно встретить кикимор или каких других болотных тварей, о которых много рассказывали, но редко видели воочию.

Было не по себе от сходства расстилавшегося вокруг болота с ночным кошмаром. Те же черные стволы с обеих сторон, то же мрачное небо, и единственный путь, с которого нельзя свернуть. Если за болотом окажется полянка с одинокой избушкой — Радим, пожалуй, побежит обратно в болото. Встречать тварь с алыми глазами вовсе не хотелось.

— Когда же оно кончится… — пробормотал скоморох, очередной раз перемахнув через притопленный участок гатей.

— Должно уже… — неуверенно ответила Умилка. — Помнится, раньше быстрее переходили.

— Болото, что ли, выросло?

— Может, так… А может, уже все забыла. Внезапно Радим остановился.

— Что такое?

Впереди гати сужались и" расходились в две стороны. В центре перекрестка на замшелом островке стоял высокий камень. На нем угадывались какие-то знаки. Радим осторожно подошел к камню.

— Чудной валун. У него три грани. Каждая напротив тропы.

— И тут что-то варяжскими письменами написано. Ну-ка…

«Пойдешь — погибель найдешь».

— Ты смогла сие прочесть?

— Когда был жив отец, он нас учил.

— Тут про смерть писано? А еще что-нибудь есть? Чего нам грозит?

— Тут очень неразборчиво, — Умилка опасливо огляделась. — Не было тут раньше ни камня, ни развилки…

— Читай, что с той стороны написано.

— «Сюда пойдешь — в трясине сгинешь…»

— Ох, странно. Мы ж оттуда пришли.

— Радим, мне боязно…

— Мне тоже. Читай с последней стороны.

— «… дешь — голову потеряешь…»

— Вот занесла нелегкая. Что ж — куда ни отправься, всюду смерть ждет?

— Про смерть только и сказано…

— Сгинуть в трясине да голову потерять — не живота ли лишиться?

— Радим, прости… Такого тут раньше не водилось.

— Не виновата ты. Зачаровано болото, как пить дать, зачаровано. Однако делать нечего — надо идти. Не тут же селиться.

— В какую сторону?

— Туда, где головы лишают… Авось, не на погибель. Да и писано про одну голову. У нас же две. Кто-нибудь да выкарабкается.

Радим решительно шагнул на гати. Последнее время ему везло на смертельные приключения с благополучным исходом. Может, и в этот раз все образуется.

 

Глава 9

Болото закончилось неожиданно. Гати еще лежали, туман стелился, а по сторонам начался светлый березовый лесок. Впереди нарисовалась опушка. Там, где кончались деревья, виднелась заросшая кустарником делянка. Вероятно, когда-то тут было чистое поле, но за долгие годы оно одичало. О человеке напоминали немногочисленные трухлявые пни да слабо угадывающаяся тропинка.

— Вышли. Вот славно. Где деревенька-то?

— Не знаю… — растерянно сказала Умилка. — Тут вроде быть должна.

— Как так?

— Совсем в другое место вышли, чем я раньше ходила. Или тут все изменилось…

Рад им сел на завалинку и почесал затылок:

— И что же нам теперь делать? Умилка потупила взор.

— Не знаю… Пойдем обратно?

— Ярило к закату клонится. В болоте, что ли, ночевать? Надо здесь местечко найти. Только беда — огонька теперь нет. Да и в животе пустота.

— Я виновата…

— Нет, Умилка! Просто не повезло. Наверно, не те гати. Утро вечера мудренее. Посмотрим, где тут обосноваться можно.

Радим углубился в кустарник, прорубая дорогу мечом. Сначала он держался стародавней тропинки, но постепенно совсем потерял ее и пошел наобум. На вершине одного из холмов Радим остановился.

— Вот недурное место. Отсюда и опушку видать. Коли кто появится — сразу приметим.

— А тут гляди — дыра!

Умилка указала на широкий лаз, видневшийся на склоне холма.

— Нора?

— Какая большая!

— Заглянем?

— Очень хочется? Ну, разве что осторожно. Скоморох и девушка подошли к отверстию.

— Как тут все заросло. Похоже, заброшенная нора.

Радим несколькими ударами расчистил ход к дыре. Из нее приятно пахло чем-то сладким. Земляникой? Где ж это в серпень землянику сыскать! Радим подошел к отверстию поближе, вгляделся внутрь.

— Там светится что-то, — с опаской отстранился скоморох.

— Что?

— Ведовство какое-то… Свет бледный, будто лунный…

— Да, вижу… Сие стены светятся.

— Пойдем отсюда.

Но уйти им не дали. Радим обернулся и тут же приметил огромного бурого медведя. Тот неподвижно стоял в пяти шагах от него и не мигая смотрел на людей.

— Так… Умилка, осторожнее…

— Что случилось? Ах!…

— Тихо! Медленно уходим…

Только Радим собрался сделать шаг, как затрещали соседние кусты. Из них показалась морда еще более крупного медведя. Рядом терлись медвежата.

— Медведица… — Радим почувствовал, что теряет голову.

— Что делать, Радим?

Скоморох посмотрел на свой меч как на бесполезную игрушку. Сейчас хоть бы рогатину… А медведи тем временем заревели. Не торопясь они пошли на людей.

— Может, в дыру?

— Туда? Ну уж нет!

— Радим! Но надо что-то делать!

Это было и без слов понятно. А нора действительно могла послужить хорошим убежищем. Если медведи попробуют преследовать беглецов, им придется сперва сунуть морду в лаз. Тут меч и пригодится. Но, что дальше?

— Лезь! Я за тобой.

Умилка нехотя поползла на корточках в нору. Радим, пятясь, направился следом. Медведи не проявили беспокойства по поводу ускользающей добычи. Они так же медленно, как и раньше, приближались к людям.

Втиснувшись в нору на пяток шагов, Радим выставил перед собой клинок и остановился. Если звери сунутся — придется драться. Однако медведи не собирались идти дальше. Они улеглись у входа и стали ждать.

— Радим, что делать?

— Кабы я знал… Так они нас голодом уморят.

— Пойдем по ходу? Тут достаточно светло…

— Волшба…

— Ты боишься?

— Конечно, боюсь! Ничего хорошего от чародейства не жду. А тут аж стены светятся. Такого отродясь не видал.

— Светляки. Жучки такие. Я рассмотрела. Вот глянь, на ладони…

— Умилка! Осторожнее! Тут немудрено под заклятие какое попасть.

— Чего уж теперь бояться. Косолапые ход стерегут. Живыми не выпустят.

— Может, уйдут?

— Может… Будем ждать?

— Подождем.

Ночь укутала землю густой тьмой, а медведи так и не ушли.

— Ох, не люблю я такие вещи, — сказал Радим. — Но, пожалуй, пойдем ходом. Только чуть что опасное повстречаем — сразу назад. Договорились?

— Конечно, Радим!

Ход в глубине расширился. Беглецы смогли встать на ноги. Кроме того, стало явно светлее. То ли светляков прибавилось, то ли светить они стали ярче. Чуть позже под ногами появились каменные плиты.

— Ох, не нравится тут мне…

— А мне любопытно…

— Отважная ты, Умилка.

Скоморох был прав в своих предчувствиях. Ход начал ветвиться, постепенно превращаясь в лабиринт.

— Так… Мы, кажись, здесь уже проходили.

— Ты что, Радим! Мы все время вправо шли.

— Глянь на землю. Наши следы…

— Верно. Как тут все чудно…

— Пока не запутались, можно повернуть обратно.

— А куда? Смотри — наши следы и там, и там…

— Заплутали…

Радим тяжело вздохнул. Чего боялся, то и случилось. Как же он проворонил! Старался же дорогу примечать.

— Что теперь, Радим?

— Будем на плитах наш путь помечать. Вот так. Одним движением меча Радим процарапал плиту на полу.

— Идем.

Метки помогли избежать лишних хождений, но не уберегли от хитрой ловушки, оказавшейся в одном из ходов. Радим внезапно ощутил, что земля уходит из-под ног. Оттолкнувшись что есть сил, он прыгнул вперед. Плита, на которой он только что стоял, с грохотом полетела куда-то вниз.

— Стой! — крикнул скоморох, не оборачиваясь. Он очень боялся, что шедшая позади Умилка не успеет остановиться. Однако отроковица замерла на краю обнаружившейся ямы.

— Радим, что тут такое? — В ее голосе послышался страх.

— Беда.

— Что ж делать-то? Я не смогу перепрыгнуть…

— Зато я смогу. Пойдем обратно. Тут совсем плохо стало.

— А как же медведи?

— Как-нибудь разберемся. А может, они вовсе ушли…

Радим сам не верил своим словам, но в любом случае жалел, что поддался на уговоры и спустился в нору. Медведь — животина земная, а тут жуть какая-то творится.

Скоморох перепрыгнул на сторону Умилки. Они достаточно быстро вышли на то место, где начали ставить метки.

— А теперь куда?

— Сюда, — уверенно сказал Радим.

Однако удача изменила им. Через сотню шагов они снова оказались там, откуда ушли.

— Не страшно. Будем всюду ходить да дорожку метить. Рано ль, поздно ль, а выйдем… — подбодрил Радим спутницу.

В ответ она слабо улыбнулась.

Устав от подземных хождений, беглецы решили сделать привал. Для этого выбрали небольшую пещеру, из которой в разные стороны уходило пять дорог. Три из них уже были разведаны.

— Попить бы…

— Я б тоже не отказался.

— Тут я виновата…

— Да ладно. Я виноват. Ты ж меня слушаешь — сказал бы: не пойдем, так и остались бы.

— Радим! — внезапно глаза Умилки расширились от ужаса.

— Что? — недоуменно спросил скоморох.

— Радим! Сзади!

Скоморох, не оборачиваясь, резко отскочил в сторону. Он прижался к стене, выставив перед собой клинок. По подземелью шествовали призраки. Они были похожи на тени людей, подсвеченные неземными огнями. Призраков было много. Конец колонны терялся в изгибах хода, ее начало миновало испуганных путников и тоже скрылось за поворотом. Призраки не замечали людей. Они были заняты своим, только им одним понятным делом.

— Что за твари? — Куда они?

— Тихо, — прошипел Радим. — Вдруг услышат. Однако он напрасно боялся. Никто не обращал внимания на посторонних наблюдателей.

Призраки внесли гроб. Он был столь же нереален, как и те, на чьи плечи опирался. Поражал размер гроба, такой пристал не человеку, а истинному великану. Медленно и чинно прошествовали скорбные призраки мимо скомороха и отроковицы. Когда последний из них скрылся из вида, Радим стряхнул пот со лба.

— Помоги мне, Свароже…

— Ушли. Кто они, Радим?

— Откуда ж мне знать… Духи подземные али кто еще. Но за ними я не пойду.

— А ведь как раз туда мы и не ходили.

— Еще не ходили вон по тому ходу.

— А ежели он окажется бестолковым, пойдем за духами?

— Ежели да кабы… Надо идти!

Слова Умилки оказались пророческими. После бесплодных хождений по лабиринтам, они опять вышли в ту же пещеру. Непомеченной оставался лишь один ход — тот, куда удалилась призрачная процессия.

— Что будем делать? — спросила девушка.

— А что нам остается? Головою — да в омут.

То ли светляки на стенах стали ярче, то ли что-то неуловимо изменилось в форме сводов, но вскоре спутники явственно ощутили, что они приближаются к чему-то грандиозному. Ход более не петлял, развилки исчезли, и широкая подземная дорога вела прямо в сердце тайны. У скомороха засосало под ложечкой. Очень не хотелось иметь дело с волшбой. Но, похоже, деваться некуда.

— Куда мы пришли? — воскликнула Умилка, когда они остановились на пороге огромной пещеры.

— Храмину построили боги… Не иначе.

В свете мириад светляков монументальность сооружения в середине подземного зала потрясала. Массивная мраморная гробница, водруженная на вершину пьедестала, куда вели две дюжины ступеней, подавляла. У подножия, на каменных плитах пола ровными рядами лежали человеческие черепа. Их было так много, что не хватило бы пальцев рук и ног, чтобы сосчитать.

Имей Радим путь к отступлению, он вряд ли бы решился даже приблизиться к гробнице. Слишком чудовищно было сооружение, слишком явно веяло от него нечеловеческим естеством. Однако ничего другого не оставалось. Только прикоснувшись к волшбе, можно выяснить, для чего она здесь, почему не отпускает гостей, какая злая воля ведет их и куда.

Жестом Радим велел Умилке оставаться на месте. Сам же, набравшись храбрости, шагнул на переливающиеся неестественным светом ступени.

Коря себя за безрассудство, подбадривая воспоминаниями о прошлых победах над волшбой, скоморох медленно поднимался вверх. В конце концов, он рискует лишь животом, который и так многие желают отнять. В худшем случае ляжет его череп у подножия рядом с другими и упокоится на веки вечные. Не самая завидная судьба, но уж лучше умереть так, чем загнуться от жажды и голода в колдовском лабиринте.

Чем ближе к гробнице подходил Радим, тем загадочнее она казалась. На боковинах с необыкновенной живостью и талантом были вырезаны искусные образы, но понять, что они значат, Радим не мог. Загадочные фигуры мало напоминали обычные изображения людей или животных.

Подойдя к гробнице вплотную, скоморох замер. Пока ничего не происходило. Полчища кащеев с палицами не вырвались навстречу жертве, каменные блоки не посыпались на голову, земля не разверзалась. Осторожно вытянув руку, скоморох коснулся одной из загадочных фигур на боковине. В мгновение ока все вокруг окутал сизый туман. Радим закачался, ноги его не держали. Туман постепенно рассеялся, и скоморох обнаружил, что парит в воздухе. Под ним расстилался необычный пейзаж. Широкая равнина была, как еж иглами, утыкана огромными курганами с вертикальными склонами. Между ними суетились летающие жуки самых странных расцветок. Такой игры красок Радим не видел и в осеннем лесу. Жуки были красными, желтыми, зелеными, некоторые блестели, как хороший клинок. Странные твари то и дело садились на курганы и моментально исчезали в его недрах. Ничего более необычного скоморох в своей жизни не встречал.

Радим птицей парил над заколдованной землей, пытаясь сообразить, что это за страна. Уж не Пекло ли? Радим был уверен, что за множество грехов наверняка угодит не к предкам, а туда, где собираются нечестивцы. Христиане называли сие место чудным словом «Ад», в детстве же матушка пугала его Пеклом. В любом случае после смерти придется хорошенько покрутиться, чтобы искупить свою лихую жизнь.

Внезапно скоморох ощутил, как непреодолимая сила повлекла его вниз, к одному из курганов. Это сооружение выделялось тем, что не имело постоянного цвета. Оно то и дело менялось, переливаясь разными красками. У вершины движение замедлилось.

Никто со скоморохом не говорил, но он вдруг понял, что его приглашают внутрь. Войти в курган и остаться там. Навсегда. Здесь ему будет хорошо. Тут можно жить приятно и спокойно. Теплая нега растеклась по членам, во рту он ощутил вкус изысканных яств, перед глазами заструились картины, ласкающие взор.

Вот ребятишки играют в лапту. А там колышутся ветром плакучие ивы. Блестящая рыбка плещется в прозрачной воде, мелькая красными плавниками. Мысли забурлили в голове Радима. Почему он? Кому есть дело до несчастного скомороха? Ответа не последовало. Понятно было одно: выбор очень важен, обратного пути не будет. Но если так, значит, сейчас обратный путь есть? Радим задумался. Что его ждет вне волшебной долины курганов? Пустота в желудке, блуждания по подземельям, а вырвись он на волю — снаряженные в погоню гриди? Нужно ли ему все это? Нет… Но как же Умилка? Что будет с ней?

Курганы безмолвствовали, жуки равнодушно суетились в туманном воздухе. Радим замер в нерешительности. Если есть путь обратно, значит, это не смерть? Но что? Ответа не было.

Внезапно его осенило: надо вернуться и взять с собой Умилку. Вдвоем здесь будет лучше, чем в одиночку. Сытая и довольная жизнь — не этого ли хочет девчушка? Сначала страшновато, необычно, но быстро привыкаешь. Особенно к полету. Умилка должна согласиться.

Радим твердо решил вернуться, и в тот же миг волшебный мир исчез. Скоморох снова стоял перед мраморной гробницей.

— Радим! Живой! Я так испугалась! — по щекам отроковицы текли слезы.

— Все хорошо! Иди сюда!

— Ты что! Не пойду! Давай уйдем отсюда!

— Не бойся. Там… То, что я видел, мне понравилось. Тебе понравится тоже.

— Нет! Радим, что с тобой? Тут же чародейство!

— Оно мне понравилось. Не бойся… Иди.

— Нет!

— А что иначе? Нам вряд ли удастся выбраться…

— Радим, тут есть выход! Как только ты исчез, я увидела его. Смотри туда!

Рядом с тем местом, где беглецы вышли в пещеру, начинался еще один ход. Он был не таким ярким — на стенах отсутствовали светляки — но зато значительно более коротким. Радим ясно увидел на противоположном конце хода темнеющее небо и первые звезды. Может, это обман зрения? В столь явную близость спасения не верилось.

— Пойдем, глянем, — Радим живо спустился по ступеням и направился к выходу.

Умилка побежала за ним.

— Тут темно. И камни набросаны. Зри под ноги.

— Скорее, Радим! Пойдем скорее!

— Сгинуть торопишься? Забыла, как в яму чуть не угодила? Может, тут тоже ловушки понатыканы. Иди за мной, след в след.

Девчушка надула губки, но подчинилась. Это ее и спасло.

Радим был насторожен и готов к неприятностям, и отделившаяся от стены черная тень не застала его врасплох. Скоморох резко толкнул отроковицу в одну сторону, сам кувыркнулся в другую. Его толчок избавил Умилку от встречи с клацающими клыками, а вот Радиму повезло меньше. Что-то склизкое вмиг обожгло шею. Скоморох вскрикнул, но не поддался панике. Подняв меч, он кинулся на обидчика.

Тварь, напавшая на беглецов, была истинным чудовищем. Трехглавая змея, переливающаяся всеми оттенками зеленого цвета, встав на хвост, была ростом со скомороха. Одна голова ощерилась клыкастой пастью, другая грозила раздвоенным жалом. Третья извергала из пасти огонь. В этом пламени Радим чуть не погиб. Благо, огонь лишь опалил кончики волос на макушке. Змее потребовалось время, чтобы погубить врага новым смертоносным выдохом. Этим воспользовался скоморох. Рыча от гнева и ярости, он бросился на чудовище. Увернулся от клыков, кубарем подкатился к змее и нанес удар. Бил Радим в то место, где сходились все три головы. Удар был смертельным. Клинок отсек шею, которая несла клыкастую морду. И этого вполне хватило для победы. Обливаясь черной кровью, змея отступила в узкую расщелину.

— Слава богам! Радим, ты как?

— Да ничего… Хотя за шею прихватила меня змею-ка…

— Укусила?

— Похоже, да… — скоморох нащупал припухлость на собственной шее.

Напуганный в детстве судьбой соседского мальчишки, всю жизнь берегся Радим ядовитых укусов. Сохранились в памяти раздутая и побагровевшая нога паренька, его искаженное гримасой боли лицо и желтая, мутная рвота. Парнишке выжить не удалось. Он умер через пару дней, наполненных неимоверными муками. Неужели подобная смерть ждет и его?

Радим испугался. Избежать ножа татей, воды Волхова, стрелы гридя — и пасть от невиданной твари!

Закружилась голова, подкралась легкая тошнота… Радим опустился на пол и прислонился к стене. Он ощутил, как по всему телу от места, куда его укусила змея, растекается жар.

— Радим! — Умилка опустилась на колени перед скоморохом. — Надо уходить отсюда! Вдруг она вернется.

— Похоже, мне конец, Умилка. Не поминай лихом…

— Нет! Так не должно быть!

Радим слабо улыбнулся. Боли не было. Только гнетущая усталость сковывала члены, пригибая к земле. Душу охватило равнодушие ко всему.

— Радим! Очнись! Мы должны идти!

— Куда?

— Туда! Вставай! Вон выход, погляди!

— Нет, Умилка… Оставь. Иди одна.

— Ты бросаешь меня?

Эти слова словно ударили скомороха. Радима пронзила мысль, что Умилка останется наедине с недобитой змеей, дикими медведями и хитрыми ловушками. Он не мог этого допустить. Скоморох посмотрел в полные страдания глаза девушки и дрогнул:

— Ты права… Пойдем.

Превозмогая ломоту, он поднялся на ноги. Тяжесть давила сразу со всех сторон. В ушах будто ветер свистел. Руки и ноги почти не слушались. Покачиваясь, Радим побрел к светившемуся звездами выходу.

— Держись за меня, Радим.

— Не надо… Иди сзади. Тут могут быть ловушки. Каждый шаг давался тяжелее предыдущего. Радим сам не понимал, где находил силы. Он чувствовал, что вот-вот рухнет как подкошенный. Ему даже хотелось этого. Конец пути — конец мукам. Отроковица шла позади.

— Какой чудесный вид!

Выбравшись из подземного хода, беглецы очутились на склоне высокого холма. В бледных лучах восходящего солнца вырисовывались окрестности. Леса — хвойные и лиственные, густые и редкие — шумели со всех сторон. Вдалеке блестела широкая лента реки. Волшба…

— Да, наверное. Никогда не слыхала, чтобы тут была такая высокая гора.

— Меня теперь мало что может удивить.

— Смотри! Дым!

— Точно, недалече кто-то костер палит.

— Идем к ним!

— А ежели то гриди?

— Мы обережненько… Тебе нужна помощь! Пойдем, Радим…

— Ох, пойдем…

Радим последний раз оглянулся, прощаясь с загадочной гробницей, полной странных видений. Похоже, не судьба скомороху закончить свои дни, утонув в наслаждениях. Немного жаль. Зато он не останется в долгу перед девчонкой, когда-то спасшей ему жизнь. Скоморох улыбнулся одними уголками губ.

 

Глава 10

Новый приступ болезни начался, когда Радим уже спустился к подножию. Жаром заполыхали спина и плечи, взор помутился, ноги задрожали.

— Ох, плохо мне…

— Радим! Не сдавайся! Сейчас до людей дойдем, тебе горяченького нальют — легче станет.

Скоморох ничего не ответил. Ему уже было все равно, куда они выйдут, чем их встретят. Сам не свой, он шагал через бурелом, теряя всякое представление о действительности. Вскоре он забыл обо всем — об Умилке, о своей цели, только ноги продолжали шагать сами собой, сминая валежник.

Радим не заметил, как очутился в окружении трех вооруженных людей. Это были сторожа, выставленные теми, кто сидел у костра. Ни Умилка, ни Радим не пытались сопротивляться. Их, уперев копья в спины, погнали к старшим.

К счастью, у костра грелись не гриди, а хорошие знакомые.

— Кто к нам пожаловал?

— Умилка!

— Братишки! Зяма! Куря!

— Какими судьбами?

— Вы тоже решили на топях схорониться?

— А куда еще податься? Силушку вона ранили. Далеко не уйти.

Зяма указал на кучу шкур и тряпья, под которыми угадывались очертания человека. Силушка лежал на животе, помутневшим взором глядя на пламя костра.

— Бедняжка. Куда тебя, Силушка? Молодец пробурчал что-то неразборчивое.

— Не мучай его расспросами, сестрица. Ранили Силушку. Худо ему.

— А Радим тоже болеет. Есть что-нибудь горяченькое попить? Налейте ему скорее!

Заговорили о знахарях и целебных отварах. Но реальной помощи страдальцам не было. Толковали о чудодейственных мазях, живительных напитках и спасительных амулетах, но дальше пустых слов лечение не продвинулось. Радим ничего отвечать не стал. Он уселся между корней высокой березы и прислонился к стволу.

— Садитесь! Угощайтесь! Тут место обережное. Можно отдохнуть вволю. Бискупли холопцы не сунутся. В стародавние времена, при Рюрике, сгинула здесь варяжская дружина. С тех пор недобрая молва об этих местах идет, — перевел разговор в другое русло Зяма.

— Неправильно, отрок, — грубый голос принадлежал Буслаю, с аппетитом обгладывающему голень косули. — Все дело в том, что я здесь хозяин. Лука о том знает. Потому не полезет.

— Ты хозяин болота? — удивилась Умилка. — Никогда не думала…

— Глупица. Я верховный волхв земли Ильменской, жрец могучего Леда, которому все тут принадлежит.

— Дядюшка Буслай, я и не знала…

— А тебе и не следовало.

— Мы тоже не знали, сестрица, — сказал Зяма. — Он нас нашел и все рассказал.

Внезапно куча шкур зашевелилась, из нее показалась всклокоченная голова Силушки. Усталые глаза, раскрасневшееся лицо, пот на висках.

— Ну что, Буслай? Когда обряд начнешь? Скорее, а то совсем загибаюсь…

— Силушка! Бедняжка! Чем мы можем помочь?

— Буслай о нем богов просить будет, — ответил Куря. — Мы обещали делать, что он скажет.

— Я тоже помогу, ежели нужно. Силушка, как тебе не повезло…

— В одном не повезло, да в другом вывезло, — оживился Силушка. — Я теперь всех вас с потрохами купить могу! Ух, сломал я судьбу горемычную. Заживу теперь добро…

— О чем он?

— Мозговитей нас оказался, вот о чем, — в словах Кури сквозила зависть. — За пазуху золотишка из казны бискуплей насовал.

— Верно, и еще поясок самоцветами набил. Ой… — Внезапный приступ боли заставил молодца уронить голову. — Буслай, я тебе по-княжески плачу. Когда обряд-то?

— Не кричи. Не у себя дома. Косточки общипываю. Для дела святого готовлю. Вон, Радим тоже болезный, как посмотрю. Но молчит. Бери пример. Таким боги перво-наперво помогают. Что с ним, дочка?

— Змея покусала. Никогда такой не видывала. Огромная, зеленая вся, от морды до хвоста. Страшная.

— Давно?

— Сегодня. Полдня как.

— А куда?

— В шею.

— Плохо дело.

— А нельзя для него тоже обряд провести? Вместе с Силушкой бы и вылечили.

— У него золото есть?

— Откуда ж? Он нас с Зямой спасал, о себе не думал.

— Храм, значит, осквернил, а разжиться добром не сумел. Глупо. Богам подношение нужно, дочка. Что, скоморох, можешь предложить в обмен на исцеление?

— У него серебро есть! Вон полная мошна.

— Мое! Сломаю! — очнулся Силушка. — Дай сюда! Я его честно заработал.

Радим безропотно дал Умилке отвязать мошну. Она попробовала умилостивить Силушку:

— Что ты какой жадный! У тебя ж золота полный куль. Разреши, я серебро отдам богам, чтоб они Ради-му помогли.

— Не смей! Мое серебро. Дай сюда!

Силушка потянулся за мошной. Резким движением он потревожил рану. Лицо исказила гримаса боли. Силушка истошно завыл:

— Мое серебро, мое… Я его кровью заслужил. Отдайте мое серебро…

— Бери, — Умилка кинула мошну Силушке. — Добрые боги Радиму помогут и без него. Правда, дядюшка Буслай?

— Ошибаешься, малышка. Боги не снизойдут к смертным, коли их не вознаградить подношением. Все имеет свою цену.

— Но я буду умолять их!

— Не смеши меня. Я волхвую без малого сорок лег а такого не видал, чтобы боги живот за слезинку даровали.

Буслай стал готовиться к обряду. Он воткнул oбглоданные кости в землю так, чтобы они образовал круг. Затем волхв стал расчерчивать таинственнь знаки. В середине круга он сложил яркое золото, ш лученное от раненого молодца.

— Боги, дочка, всем и каждому помогать не смеют. Иначе беспорядок в мире начнется. Только поменяв кровь или имение на милость, можно взывать к богам смертным.

— Ежели им нужна кровь, пусть возьмут мою!

— Умилка, не делай так! — воскликнул Зяма.

— С кровью они возьмут и живот. Ты хочешь?

— Но мы должны спасти Радима!

— Дочка, запомни, я никому ничего не должен. Только великому Леду обещался служить до после, него удара сердца.

— Неужели боги хотят погибели, чтобы подарить жизнь?

— Сие лучший путь. Даже золото не так к ни взывает, как кровь людская. По норову им, чтоб cамое ценное для человека — живот его — им отходи: Коли кто, богу посвященный, на алтарь возложен — вечно служить сему богу будет. Но особенно любя бессмертные, когда бьются до смерти с их именем в устах. Очень любят… Погибшему даруют почетное место в свите своей, а победителя никогда не обходят милостью.

— Значит, чтобы спасти Радима, я должна сражаться? Но я не умею!

— Тогда взойди на алтарь-камень и подставься по нож. Либо пусть сражается тот, кто умеет. Здесь жизнь Радима дорога только тебе?

— Мне больше всех!

— Умилка, не смей! — Радим открыл глаза. — Не хватает еще одного греха на душу. Я сам буду за себя сражаться.

— Ты болен!

Радим с трудом поднялся на ноги. Он вытащил из-за пояса меч и покрутил им:

— Чтобы покончить с этим, раз и навсегда, я силы найду. Но с кем я буду биться?

— С кем угодно. Только меч отложи. По заведенному порядку биться надо голыми руками. Эй, ребятки, кто желает повеселить всесильного бога?

Никто не отозвался. Лихие люди явно не горели желанием прибить скомороха.

— Неужто боитесь?

— С немощным никто биться не будет. Мы душегубы, но хворых не трожем, — отозвался за всех Чуха.

— Я б сломал скомороха, — подал голос Силушка. — Не сиди эта стрела так глубоко… Он мне много зла сотворил. Серебра хотел лишить. Мою рубаху так и носит, порвал совсем. Скажи, Буслай, если его для меня кто сломает, то боги вылечат мою рану?

— Буде попросит победитель.

— Ну, кто разбогатеть хочет? Полгривны злата даю тому, кто убьет скомороха!

Среди лихих людей пробежал шепоток. Предложение Силушки звучало соблазнительно.

— Полновесную гривну. Пусть бьется со мной, — из предрассветного сумрака выступил Берсерк.

Одежда разбойника была перепачкана засохшей кровью, в одной руке зажата секира, в другой — копье.

— Радим, не смей! — вскинула руки Умилка. — Я — глупица, дурной путь измыслила! Он просто убьет тебя.

— Может, и так. Однако невмоготу видеть, как ты изводишься ради меня. Платить за живот должен я, поверь, Умилка. Тебе еще жить да жить…

— Радим, прости меня!

— Почему же… Я достаточно крепко стою на ногах. Боги выберут, кому помочь.

— Тогда начинаем! — Буслай довольно улыбнулся. — Войдите в круг! Во имя Леда, да свершится святое дело!

Волхв убрал из костяного круга золото. Вместо него туда ступили поединщики. Радим и Берсерк встали напротив друг друга. Скоморох посмотрел в глаза сопернику и увидел в них свою смерть. Что ж, время как раз подходящее. Яд змеи все одно не оставляет ему жизни. Чем медленно загибаться от жара, лучше вмиг распрощаться с белым светом.

— Бейтесь! — Голос Буслая был звучен, как труба. Он воздел руки к небесам. — Во славу грозного Леда!

Берсерк бросился на противника, собираясь сшибить его с ног. Скоморох пригнулся, пропуская несущуюся гору мышц. Отскочив в сторону, Радим не успел разогнуться, как получил сильный удар промеж ног. Скоморох рухнул на землю. Разум помутился, темнота наполнила очи.

* * *

Пыльный ветер колыхал черную траву. Посреди черной лужайки стоял Радим и пристально вглядывался в серую взвесь, висевшую в воздухе. Опять сон… К чему бы это?

Внезапный вихрь закрутил пыль в пяти шагах от скомороха. Тьма сгустилась, потом рассеялась. На месте вихря стоял черный человек с полыхающими глазами. Широкий колпак прикрывал верхнюю часть лица, нижняя заросла густой черной бородой. Приглядевшись, Радим заметил, что человек улыбается.

— Что тут? Где я? — спросил Радим.

Вопрос остался безответным. Черный человек воздел над головой руки. Широкие рукава захлопали на ветру. Скоморох увидел, как из-за деревьев появилась стая черных ворон. Птицы закружили над лужайкой, выписывая ровные круги.

Ударил колокол. Человек в черном резко опустил руки, направив скрещенные пальцы на Радима. Скомороху показалось, что все вокруг на миг замерло: трава, согнутая ветром, складки одежды черного человека, летящие птицы… Потом, будто оттаяв, события понеслись с немыслимой скоростью.

Оглушительно каркая, вороны стали снижаться. Через мгновение вся стая камнем рухнула вниз, целя клювами в скомороха. Черный человек оглушительно захохотал. Ветер сорвал с его головы колпак. Перед скоморохом стоял Лука Жидята, епископ новгородский. Радим закрыл глаза.

 

Глава 11

Первое, что увидел скоморох, когда разомкнул веки, были черные обугленные ветви деревьев. В ноздри бил густой запах гари. Перед лицом появилась плошка с горячим напитком. Ее край нежно коснулся губ.

— Попей. Полегчает…

Скоморох безропотно подчинился. По телу заструилось ласковое тепло. Смута в голове исчезла, взор прояснился.

— Ты кто? — справившись с непослушными губами, спросил Радим.

Человек с плошкой сидел на корточках и улыбался скомороху.

— Неужто не признаешь?

Округлое румяное лицо человека было смутно знакомо. Аккуратные русые усы заканчивались около уголков губ. Гладко блестел выбритый подбородок. Озорные глаза смотрели с хитрым прищуром. Где-то они с этим человеком точно встречались. Только Радим не мог вспомнить, по какому поводу.

— Ох, извини, в голове мешанка.

— Тебе досталось, Радим. Согласен. Но я опять подоспел вовремя…

— Опять? Ты… Туровид?

— Признал! Здорово, Радим!

Великий заводила Коло Скоморохов крепко обнял Радима. Встреча оказалась теплой. Как-никак, вместе в Ладоге чудили, и хоть после того четыре года не виделись, но друг о друге помнили.

О былых делах долгие речи разводить не стали, перекинулись парой фраз с шутками-прибаутками. Ладожские приключения оба помнили отлично. Непонятным для Радима оставался ход недавних событий. Вроде была схватка с Берсерком, потом черный сон, а теперь — на тебе! — старый приятель объявился. Как так?

С неизменной улыбочкой на устах Туровид объяснил произошедшее.

— Ты же знаешь, из волхвов я, а потому в известные волховские места тянет. Тут сила могучая, боги близко. Но давеча ощутил, что кто-то к этим силам взывает, да неслабо. Решил — пойду посмотрю. Глядишь, друга найду. И точно! Да только к богам не друг взывал, а враг. А другу помощь неотложная требовалась. Уж не верил я, что нынче еще остались жрецы Чернобога. Ан нет. Смотрю, жертву ему готовит. А на заклании кто? Ба — знакомое лицо! Радим! Конечно, я по-любому вмешался бы, но, увидев тебя, просто вскипел. Немного силу-то и не рассчитал. Пару деревьев сжег. Ладно, не беда. Лес густой, меня простит. Главное, вороги разбежались кто куда. А мне того и надо.

Радим, конечно, подозревал о могуществе великого заводилы, но того, что тот деревья волшбой палит, не знал.

Скоморох покачал головой:

— Силен. Благодарствую. А что о моем черном сне сказать можешь? Не первый раз такой у меня.

— Странный сон. Будто кто-то извести тебя черной ворожбой надумал, а ты не даешься.

— Вот спасибо. Утешил… — горько произнес Радим.

— Не печалуйся. Могу и ошибаться. Мою б тетку сюда, она бы точно любой сон растолковала. Мне сподручнее скоморошьи чудеса наводить.

— Лес ты пожег знатно.

— Ну, с кем не бывает!

— И по-моему, кого-то пришиб. Вон из-под поваленного ствола пятки торчат.

— Татю, верно, досталось. Но убил его не я. Деревце лишь ноги придавило. Свои, когда бежали, горло ему полоснули. Они пояс с него рвать ринулись, а он сопротивляться вздумал. Чернобожцы, одно слово.

— Вот оно как. Сломали, значит, — задумчиво произнес Радим.

— Он тебе хорошим знакомцем был?

— Не то чтобы очень, но кое-какие у нас счеты водились… Убить он меня хотел.

— Тогда не переживай. Теперь он тебе не опасен. Да и кое в чем помощником будет…

Туровид подошел к распростертому телу и начал стаскивать с него одежду.

— В твоем рубище только милостыню просить, а порты и на то не годятся. Ему — все одно, барахло боле ни к чему. Лапотки надень. А то босый, смотрю, ходишь, — все пальцы сбил.

Радим начал послушно переодеваться.

— Поднимайся. И бодрее, бодрее!

— А в знахарстве ты силен?

— Тебе зачем?

— Да вот намедни змея покусала. Думал, к предкам уйду, ан нет, все еще мучаюсь. Щас жар вернулся.

— Ядовитая змеюка была? И какова на вид?

— Здоровенная такая. Голов три, а цветом как смарагд.

— Нехорошая тварь. Никогда не видывал, хотя слышать приходилось. Древнее чудовище, волшебное. Во что вляпался, Радим?

— Ох, не спрашивай. Сам не понимаю. Сначала что-то дернуло в Новгород податься, чтобы в дальние края отчалить. Потом бискупли люди на меня целую облаву устроили. Затем девчонку встретил. Ради нее в такое пекло полез… До сих пор расхлебываю.

— Вот за Новгород и облаву я у тебя прощения просить должен. Тут уж извини, за Русь тебе пострадать пришлось. А про девчонку ничего не знаю. Ворожея?

— Постой! Как за Русь? Ты тут при чем?

— Так сие я надоумил ту гадалку, что ты в Смоленске повстречал, путь-дорожку на полночь указать. Дело такое, Радим, что без помощи никак нельзя было. До Луки слух дошел, что с нашего Коло человек едет. Надо было его по ложному следу пустить. О тебе тут и вспомнил. А как тебя заманить в земли, в которые ты особо не стремишься? Вот и велел гадалке сказать, что, коли за море отправишься, там счастье найдешь.

— Коварный! Я ж в обиду уйду!

— Не надо, Радим. То ж не заради меня одного. Лука задумал со скоморохами разом покончить. Велел списки писать да повсюду нашего брата отслеживать. На то и митрополичье поручение имел. Того и гляди, день кровавых личин объявили бы. Пришлось покрутиться. Иллариона, по смерти Ярослава Владимиры-ча, с митрополичья престола попросили. Заместо него Ефрем из греков приехал, местных порядков не разумеет, свои установить желает. То и хорошо. С его помощью Луку и скинем. Для того сюда и подался.

— Но я тут при чем? Меня почто к смерти гнать?

— Не горюй, Радим. Жив ведь! Я был уверен, что вывернешься, а общему делу поможешь. Все так и вышло. Коли мы проиграем, мало никому не покажется. Разом без заработка останешься, а может, и без головы. А с Русью что сотворится? Беда одна! Конец придет. Пока веселие на Руси ести, ничто нам не страшно. Без веселия же — погибель.

— Может, оно и так, однако нехорошо ты поступил. Ох, нехорошо…

— Извини, Радим! Все поправим. Вот был бы ты в наших Полянских краях, сразу бы вылечили. Там у нас сила могуча. А тут… Вот одну траву знаю, она по-любому действие яда отсрочит. Где б сыскать… Да не печалуйся, Радим! В Новгороде торг большой. Там купим!

— До него еще добраться надо. Дорогу знаешь?

— Найду. Хотя, верно, путь не близкий.

— У меня иное предложение. Доведи меня до горы. А потом ступай куда хочешь.

— Какой горы?

— Вон там должна быть гора, — Радим махнул рукой в сторону, откуда они пришли с Умилкой. — Чародейская гора.

— Ты бредишь. Плохо, Радим. На, глотни отвара.

— Я был в той горе! Мы с Умилкой ходили внутри нее!

— Неужто все так плохо?

Туровид наморщил лоб. Он полез в свою суму в поисках лекарства.

— Слушай меня! Тут шагах в ста начинается склон горы…

— Тут нет горы и никогда не было! — сказал Туровид. — Кругом сплошные болота, а между ними островки малые. На одном из них я с тобой лясы точу.

— Не верю!

— На, погрызи корешок.

— Пойдем смотреть! — попросил Радим.

— Вставай. И грызи корешок…

Радим послушно взял в рот протянутое Туровидом снадобье. Раскусив лекарство, он поморщился. Давненько он не грыз ничего столь отвратительного. Птичий помет, которым как-то накормил его один шутник боярин, и то был вкуснее.

— Не вздумай выплевывать!

— Лучше б оберег для меня какой соорудил. А то как голый хожу, всем напастям навстречу. Умеешь небось.

— Свои растерял?

— Отняли. Как бискупу в руки попал, так все содрали.

— Я в сем деле не большой умелец. Но что-нибудь сделаем. Где склон-то был?

— Пойдем…

Уверенности у скомороха поубавилось, когда через пару десятков шагов под ногами захлюпало. Он пошел вдоль топи и вышел к гатям.

— Не… Мы шли по твердой земле. С горы досюда никакого болота не было.

Обойдя островок с капищем Леда по кругу, Радим устало опустился на землю:

— Похоже, я совсем сдурел. Може, и гада трехглавого не было?

— Не горюй! Вылечим! А пока вставай, цепляйся за мое плечо. Кратчайшей дорогой к Новгороду пойдем.

— Сил нет.

— А посмотри, что у меня есть.

— Опять?

В руке Туровида был зажат корешок, подобный только что изгрызенному скоморохом.

— Он придает тебе сил. Ты разве не ощутил?

— Он чуть не заставил меня срыгнуть!

— Бывает. Однако вещь верная. Грызи!

— Слушай, ступай. Оставь меня в покое. В Новгороде мне, кроме лиха, ничего не светит. Лучше здесь тихо усну…

— Не смей! Даже думать забудь! Я тебя втравил, я тебя и вытащу. Грызи!

Поморщившись, Радим подчинился. Стало полегче, и умирать расхотелось. Туровид, заботливо поддерживая Радима, повел его прочь. Путь предстоял не близкий.

 

Глава 12

Как долго шли они по лесам и болотам, Радим не помнил. Может, день, может, два. Или даже три. Скоморох потерял счет времени. Спутались день и ночь. Окружающий мир растекался призрачными образами. Корешки больше не помогали. Силы закончились, и если б не Туровид, Радим уже давно свалился бы под каким-нибудь кустом.

В себя скоморох пришел, когда понял, что лежит на земле совершенно голый, а кто-то старательно мажет ему чем-то липким лицо. Увидав Туровида, Радим немного успокоился. Однако смысл происходящего остался неясен.

— Как такое понимать?

— Ага, в себя пришел. На, погрызи корешок.

— Тьфу! Меня с них тошнит, никакого толку. Зачем оголил меня? Что удумал?

— Будешь покойника изображать. Лик тебе мертвый рисую.

— Еще зачем?

— Да вот, знаешь ли, Лука за тебя в награду гривну серебра назначил. Грех не попользоваться.

— Откуда знаешь?

— Слухами земля полнится. Ежели голову приподнимешь, все уразумеешь.

Опираясь на локти, Радим приподнялся. В полутора верстах виднелись высокие крепостные стены окольного града. От широкой проезжей дороги скомороха отделяла густая полоса подлеска. До Новгорода рукой подать.

— Дошли, — Радим снова лег. — Ты ж хотел меня травкой выручить? Теперь решил на жуткую смерть предать?

— Стал бы я тогда покойника рисовать. Нет… Дело хитрое закрутим. На тебя доверенных людей от Луки приманим и ловушкой их возьмем.

— Ничего не понимаю. Голова и так словно не своя, а тут ты с придумками.

— Извини, Радим, но придется тебе еще нашему делу послужить. Главное, лежи смирно. Все делать и говорить буду я.

— Ох, не нравится мне.

— Потерпи малость. Коли все удачно выйдет, и болезнь твою как рукой снимет, и злата-серебра получишь, сколько в жизни не имел.

— А коли неудачно?

— Тут уж воля богов. Но всяко тогда я первым головы лишусь, так что будешь в хорошей компании.

— Ох, утешил.

Туровид подхватил Радима и поволок к дороге.

— Теперь молчи. Расслабься и прикинься покойником.

Он ловко сунул скомороху в рот горсть семян.

— Тихонечко соси эти зернышки. Они помогут.

Сил все равно не было, поэтому притворяться мертвецом оказалось на удивление просто. Туровид остановил первую же телегу, идущую к городу, помахал перед возницей сребреником и погрузил скомороха в стог свежего сена. В ворота въезжать не стали. По указке Туровида телега свернула в глубину заоколь-ных трущоб, проехала несколько сот саженей по вонючим улочкам и остановилась около поросшей мхом, покосившейся землянки. Из трубы, торчавшей над гниловатой крышей, вился ядовитый дымок. Ветром его понесло прямо в лицо скомороху. Радим не смог удержаться и поморщился.

— Отец Перун, защити и помилуй, — возница схватился за оберег. — Покойник шевельнулся!

— Показалось, — успокоил его Туровид. — Благодарствую за извоз. Езжай прочь, пока не стемнело. Тут не самое спокойное место.

Возница взял резань, аккуратно завернул ее в тряпицу и спрятал за пазуху. Понукая лошадь, развернул телегу и поехал к городским воротам. А Туровид поволок Радима внутрь вонючей землянки.

— Здорово, Богдан, — приветствовал Туровида приземистый детина с заросшей грязной щетиной. — С чем ты к нам пожаловал?

— Будь здрав, Кукуй. С мертвяком.

— А… Мы больше этим не промышляем. Сие к деду Зубку надо. Он для псов боярских корма делает.

— Не для того столько поприщ я мертвяка тащил, чтоб под нож пустить. Я его дорого запродам. Есть наметки. Где хозяин-то? Можно, у вас полежит чуток?

— Свиряй к Людоте-ковалю ушел. Завечор вернется. Мож, лучше покойника на улице бросишь?

— Не… Очень ценный мертвяк. Не дай боги, чего случится. Плачу щедро. Пусть тут полежит, ладно?

— Пусть. Приваливай в угол.

Радима небрежно бросили на пол, пахнущий гниющими отбросами. Скомороха перекосило. Благо, в землянке было темно и вряд ли кто имел возможность разглядеть выражение его лица.

— Вот только покойников тут не хватало, — раздался ворчливый голос.

— Молчи, старик, — прикрикнул Кукуй. — Ты еще за прошлую ночь не рассчитался. Будешь гундосить, на улицу выкину.

Возражений более не последовало.

— Я пойду по делу, — сказал Туровид. — Пригляди за ним. Вернусь к полуночи.

— Тебе место под крышей оставить? А то нонче похолодало. У нас битком народу собирается.

— Обо мне не беспокойся. Главное, мертвяка не повредите. Вообще к нему не прикасайтесь.

— Будь спокоен. Надежно, как в боярском порубе, сохраним.

Туровид вышел наружу. Кукуй погремел утварью, чиркнул огнивом, чтобы что-то рассмотреть, и довольно причмокнул. Похоже, Туровид дал ему добрую плату.

В свете ненадолго вспыхнувшей лучины скоморох различил смутные очертания землянки. Клеть была не более десяти локтей в длину и столько же в ширину. В ней умудрились разместить глиняную печку, большой ларь, заставленный посудой, и не менее полудюжины соломенных лежанок. Везде ютились завернутые в тряпье бродяги. Покойнику лежанка не полагалась, тряпье тоже. Поэтому скоро Радим ощутил нестерпимый озноб. Клацающий зубами мертвец — зрелище необыкновенное. Наверняка скоморох произвел бы на соседей по землянке незабываемое впечатление. Однако такое представление не входило в планы Радима. Он постарался унять дрожь. Когда Кукуй, прежде чем выйти во двор за дровами, погасил лучину, Радим подтянул колени к подбородку и свернулся калачиком. Стало лучше, но ненамного. Скоморох расслабился и постарался уснуть.

* * *

Перед взором расстилалось бесконечное кладбище. Черная земля дыбилась всхолмиями в рост человека. В сизом небе с карканьем парили вороны. Спину буравил чей-то недобрый взгляд.

Радим обернулся. На небольшом пригорке стоял человек в черном. Колпак опущен на плечи, и Радим ясно видел лицо противника. Сомнений не было — это Лука Жидята.

Зло ухмыляясь, епископ проговорил:

— Думаешь, ты сильнее меня? Плохо же меня знаешь…

Радим не понимал, о чем речь, но спрашивать не стал. Ему стало по-настоящему страшно. Вряд ли это безобидный сон, который проходит вместе с ночью. Похоже, без черной ворожбы тут не обошлось.

— Помилуй, владыка…

Лука удивленно повел бровями. Потом рассмеялся, погрозив Радиму пальцем:

— Хитер, скомороший лис!

Внезапно земля задрожала. Вороны взлетели с оглушительным карканьем. Лука с грохотом провалился в разверзшуюся могилу.

 

Глава 13

Радим проснулся от того, что его настойчиво трясли за плечо. Жмурясь от неожиданно яркого света, он приоткрыл глаза.

— Что такое? — проворчал скоморох.

— Ага, покойник воскрес, — шутливо заметил знакомый голос.

Туровид загремел плошками. Через некоторое время губ Радима коснулся край грубо слепленной чашки.

— На, выпей. Я достал травку. Тебе станет значительно лучше.

— Если по вкусу такое же, как те проклятущие корешки…

— Пей!

Радим подчинился. То, что случилось дальше, произвело на него неизгладимое впечатление. Внезапно все члены налились силой, взор прояснился, и мир обрел краски, кровь забурлила в жилах. Скоморох вскочил на ноги, чуть не проломив головой низкий потолок.

— Вот тебе на! — удивился Туровид.

Радим хищно взглянул на репку, лежащую на ларе, быстрым движением цапнул ее и отправил в рот, сжевав овощ за пару ударов сердца. Больше вокруг ничего съедобного не нашлось, и скоморох остановил взгляд на Туровиде. Тот опасливо посторонился:

— Радим, по-моему, ты в полном порядке!

— Я хочу есть!

— Немудрено, ты тут больше суток валялся в качестве мертвяка.

— Где бы раздобыть съестного?

— Мда… Не учел. Придется потерпеть. Не самый урочный час, чтобы ходить на торжище. Кроме того, скоро захлопывать ловушку. У меня замечательно получилось распускать слухи. На мертвого Радима придет смотреть самый доверенный холоп бископа. То, что надо!

— Мне плевать! Я хочу есть!

— Придумал. У меня еще осталось немного чудесных зернышек. Пососи их…

— Сам пососи! Я больше спать не намерен. Меня распирает сила! И безумно хочется есть!

— Радим, я прошу: потерпи чуток. Как «дичь» поймаем, сразу 'займусь твоим пропитанием.

— Ладно, — смирился Радим. — Долго терпеть-то?

— Не очень. В полночь встречаюсь в условленном месте. Потом идем сюда… Дело недолгое, — Туровид был явно обрадован покорностью Радима. — Ты кувыркайся, кувыркайся… Только кровлю не снеси.

Пока Радим разминался, вытворяя свои любимые трюки, великий заводила Коло Скоморохов занялся подготовкой землянки к встрече. По углам он развесил сушеные птичьи лапки. В котле сварил несколько клювов вперемешку с пометом. Полученный отвар разлил по полу и тщательно растер. Достав мешок с птичьими перьями, Туровид начал втыкать их между бревнами стен.

— Чудное творишь, — заметил Радим.

— На себя посмотри.

В этот момент скоморох стоял на одной ноге, заложив вторую за голову, и отжимался от ларя.

Закончив с подготовкой, Туровид удовлетворенно хмыкнул. Землянка приобрела вид курятника после визита куницы. Пришло время звать гостей.

— Радим, я на тебя рассчитываю. Никуда не ходи. Скоро буду.

Радим кивнул и вернулся к упражнениям.

Время пролетело незаметно. Звук шагов отвлек скомороха от очередной забавы. Он повернулся к двери.

Впереди шел человек в синем плаще. Его рука лежала на рукояти меча, под одеждой блестела кольчуга. По квадратному подбородку и массивным надбровным дугам Радим признал Дудику.

— Как так? Он жив?

— Уж что есть, то есть… — ответил следовавший за гридем Туровид и тихонько коснулся его плеча длинным разноцветным пером.

Дудика замер как вкопанный. Его глаза закрылись. Туровид начал выписывать круги вокруг гридя, повторяя:

— Запоминай, что скажешь, когда я кашляну. Запоминай и исполняй как велено.

— Может, я лучше выйду? — спросил Радим.

— Тихо!

Туровид сосредоточенно водил пером по носу Ду-дики.

— Запоминай! «Я был послан господином к лати-нам, дабы просить их о помощи». Запоминай! «Мой господин втайне причащается опресноками». Запоминай! «Мой господин задумал отдать Новгород лати-нам».

Несколько раз молча обойдя гридя, Туровид сказал:

— А теперь забудь все, что помнишь о Богдане. Ступай в свою каморку и спи. Утром явишься на Яросла-вово дворище.

Дудика подчинился, так и не открывая глаз. Когда он ушел, Туровид довольно рассмеялся:

— Дело наполовину сделано.

— Я по-прежнему голоден.

— Потерпишь до рассвета?

— Нет!

— Как знаешь… Я лично до утра собираюсь поспать.

— Я ухожу. Дай мою одежду.

— Я выбросил эти лохмотья. Свиряй утром обещал кое-что посвежее принести.

— Я все равно уйду!

— Только не слишком по соседским огородам шастай. Тут народ суровый. Прибьют за здорово живешь.

— Ты обещал мне помочь.

— Ночью? Не, такого уговора не было. Вот утро настанет, так в Ярославово дворище нагрянем. Там попируем знатно, с рябчиками, фазанами, поросятами…

— Молчи! Слюнами захлебнусь…

— Молчу. Я прикорнуть собрался, — Туровид погасил светильник. — Чего и тебе советую. Корешок дать?

Радим взревел. Утром поползли слухи, что в заокольном сельце завелся оборотень.

 

Глава 14

Утреннее солнце только позолотило верхушки крепостных башен, а Радим и Туровид уже стояли в очереди желающих попасть в град. Оба были бодры и полны сил. Радим щеголял почти не латанными портами и рубахой. Туровид стряхнул со своей одежды пыль и теперь выглядел как купчина средней руки.

На страже у ворот стоял старый знакомец скомороха, Брон. Как и прежде, он без малого смущения орудовал плетью.

— А ну, постоять-пропустить!

Радим огорченно покачал головой:

— Ничему не научился…

— Ты о ком? — тихо спросил Туровид.

— Вот об том парне в броне и с плетью.

— Твой ученик?

— Самый худой из них. Правда, мало его учил. Дело поправимое…

— Эй. Ты куда?

Но Радима уже ничто не могло остановить. В мышцах играла немереная силища, душа жаждала схватки.

— Куда прешь, босоногий! — грубо толкнул Радима сторож. — Я скажу, когда пойдешь!

— Плохо же ты с народом обращаешься…

— Что ты несешь, смерд? Да я тебя узнал! Ты давно нарываешься. Ну, сейчас получишь.

— Плеткой своей не маши. Не для того поставлен.

— Что? Ты мне указывать будешь? В поруб захотел, смерд?

— Что за бунт? — С другой стороны моста к Радиму устремился второй сторож.

— Лучше не вмешивайся, — посоветовал скоморох.

Однако слушать его не стали. Брон взмахнул плетью, и… она обрушилась на его товарища. От увечий сторожа защитили доспехи. Он опешил.

Радим швырнул Брона на мостки. Второй сторож потянул меч, но не успел. Поддетый плетью под колени, он упал рядом с товарищем.

— Бунт! — заверещал Брон и тут же получил рукоятью в зубы.

— На, подавись…

Туровид схватил Радима за рукав и потянул к воротам. Надо было уносить ноги, пока не набежала стража. Чудом проскочив меж недоумевающих ратников, спешащих от надвратной башни, скоморохи смешались с толпой, запрудившей Торговую сторону.

— Ты чуть не похоронил все мои труды. Да и себя тоже, — сказал Туровид. — С голыми руками идти против сторожей! Ты долго думал, прежде чем сделать это? Больше так не делай!

— Не буду. А куда мы идем?

— На Ярославово дворище.

— Ты обещал знатный пир, — заметил Радим, поглаживая живот.

— Наешься до отвала. И на судилище над Лукой Жидятой поглядеть не грех.

— Над бискупом? Как так?

— Увидишь.

Внезапно из небольшой улочки послышался девичий голос:

— Радим!

Скоморох повернулся — и переменился лицом:

— Умилка!

Девчушка постояла мгновение, потом скользнула в глубину переулка.

— Умилка! — Радим бросился следом.

— Стой! Куда? — рванулся за ним Туровид. Улочка завернула вбок, потом еще раз. Из-под ног с кудахтаньем полетели куры. Отроковицы нигде не было. Радим несся впереди, Туровид старался не отстать. Не успели они пробежать и полусотни саженей, как попали в засаду. Четыре узловатых дубинки обрушились им на головы. Туровид рухнул как подкошенный. Радим же, благодаря быстроте и сноровке, вильнул в сторону и перекатился под ноги нападавшему. С двумя он бы справился. Однако лихих людей оказалось значительно больше. Его спеленали крепкими волосяными веревками, затянув узел так, что он не мог пошевелить и пальцем. Затем пленника бесцеремонно поволокли во двор.

Там Радима ждал Буслай в окружении десятка отъявленных негодяев. Умилка стояла в углу, обливаясь слезами, ее придерживали за руки Куря и Зяма. Они были явно недовольны компанией, но ничего не могли поделать. Грозный Берсерк, стоя за их спинами, поигрывал острой секирой. Похоже, ему велели приглядывать за отроками.

— Вот и скоморох. Недолго же бегал. Хорошо я придумал на Умилку его приманить?

— Ты умен, Буслай, сего не отнять, — загалдели окружающие.

— Зачем я тебе? — спросил Радим.

— Все очень просто. Гривна серебра на дороге не валяется. А твоя голова ровно столько и стоит.

— Мы можем договориться.

— Вряд ли, скоморох. Ты разгневал богов. Лед не прощает, когда жертва избегает его. Ты должен умереть.

— Может, поторгуемся? У меня в одном укромном месте припрятан клад…

— Никакого торга. Я спешу. До меня дошли слухи, что дела нашего бискупа не так хороши, как раньше. Мне нужно серебро, пока его дают. Приступайте, ребятушки…

Паники не было. Скоморох успел привыкнуть к смертельным игрищам, устраиваемым судьбой. Спасут ли его боги на этот раз? Где Туровид? Скорее бы он пришел в себя и показал этим негодяям, чей бог сильнее!

Радиму вывернули руки и склонили к березовой плахе.

— Нет! — закричала Умилка. — Не смейте! Братья старались удержать сестру, зажать ей рот, но отроковица исступленно рвалась к скомороху. На помощь пришел Берсерк. Он легонько тюкнул Умилку обухом секиры. Девчушка обмякла и повисла на руках братьев. Зяма и Куря попытались возмутиться, но были укорочены строгим окриком Буслая. Сейчас он был грозен, как никогда. Пререкаться с суровым татем братья не решились.

Невысокий сгорбленный мужичок, прихрамывающий на правую ногу, примеряясь, коснулся шеи скомороха топором с широким лезвием.

— Хромец! Ты как тут? Помнишь ли меня? — узнал мужичка Радим.

— А то! С радостью отомщу за моего хозяина, мерзкий пересмешник! Бедного Боровичка по твоей вине извели бискупли гриди!

— Я не виновен!

— Боги разберутся!

Топор впился в позвоночник. Хрустнули кости, брызнула кровь. Из горла вырвался предсмертный стон. Отрубленная голова покатилась по опилкам.

* * *

Черный омут засасывал скомороха. Он пытался всплыть, бил руками и ногами — но все было бесполезно. Темнота смыкалась плотной завесой. Последнее, что увидел Радим, прежде чем пучина поглотила его, было искаженное ненавистью лицо Луки Жидяты.

 

Глава 15

Радим смотрел снизу вверх и удивлялся: он еще жив? Странно. Все вокруг залито кровью. Вот и плашка с поваленным на нее телом. Что? С телом? С обезглавленным телом? До Радима медленно дошло, что он видит свой труп.

«Не может быть…»

Вокруг была тишина. Потом к лицу Радима склонился Буслай.

— Похоже, я выпил сегодня лишнего… — проговорил скоморох.

— О, боги! — Буслай вскочил и кинулся прочь. — Заклятие! Он зачарован!

— Свароже, защити нас!

Забегали, засуетились. Радим ухмыльнулся. Испугались. Было бы чего! Полетали б над долиной островерхих курганов! А тут всего лишь голова — лежит себе, прыгнуть и укусить не может. Хотя, откуда им знать…

Постепенно суета утихла. Как понял Радим, перепуганные тати разбежались. Тело по-прежнему лежало на козлах, а голова — на опилках. Что делать дальше — совершенно не ясно. Радим попробовал пошевелить ухом. Безрезультатно. Слушались только рот да глаза. Ну, еще нос, из которого вдруг потекла жидкая сопля. Неприятно.

— Эй, кто-нибудь! — крикнул Радим.

Ответа не последовало. Радим постарался унять нарастающий страх. Ничего, бывало и хуже. Сейчас хоть разум ясный. Ачто, если закричать «Пожар!» — громко, что есть мочи? Град все-таки, кто-нибудь да прибежит.

Внезапно послышались шаги. Человек заходил сзади, поэтому скоморох его не видел. Радиму стало страшно. Вдруг человек идет, чтобы учудить со скоморохом какую-нибудь гадость? А бедняге даже отмахнуться нечем. Ох, незавидное положение.

— Только не бойся! Помоги мне, и я все объясню… — проговорил Радим.

— Живой… — послышался голос, преисполненный удивления и радости.

Радим облегченно улыбнулся:

— Туровид! Ты!

— Я, Радим. Пришел в себя, а тут такое… Вот лиходеи что с тобой учинили. Если б не двинули так крепко дубиной, ух, показал бы я им!

— Теперь поздно. Ты знаешь, что со мной?

— Тебя обезглавили.

— Сам вижу. А отчего я живой?

— Волшба. Я про такое слышал от наставников. Ежели перед казнью мертвой воды выпить, то боги к себе не берут.

— Я ж не пил мертвой воды! Или пил? Ты мне что давеча давал?

— Обычная вода, колодезная. Неужто бы целый колодец мертвой воды в Новгороде прозевали? Странная история… Но без заклятий не обошлось. Кто-то тебя напичкал волшбой по самые уши. У меня аж все обереги светятся.

— И что теперь делать?

— Ума не приложу. Приноравливаться…

— Что? Жить без тела? Сквернее ничего не могу себе представить!

— А что? Ты ж скоморох. Народ веселить будешь. Представь: вносят тебя на блюде. Ты песенки поешь, байки говоришь. Потом языком толкнешься — и как покатишься!

— Смешно, да? А мне знаешь каково?

— Не уверен.

— Я в отчаянии! Никогда не думал, что такая беда со мной приключится. Думал, умру себе, как все добрые люди, ан нет. Туровид, ты же великий заводила и волхв от рождения! Помоги мне! Сделай что-нибудь!

— Что ж… Есть у меня чуток живой воды. Вещь бесценная, раны всякие мигом заживляет. Раз тебя в сие втравил, буду расплачиваться.

— Мне поможет?

— Моли богов. Иначе не ведаю, как и поступить. Разве что везти тебя в Киев по частям.

Туровид, достав из сумы сверток, распутал тряпицу и извлек греческую склянку, заполненную мутноватой жидкостью. Плеснул жидкостью на порезанную шею. Жилы задымились и зашевелились. Лекарь поспешил приставить голову. Радим закрыл глаза и перестал дышать. Туровид снова плеснул живой водой на шею больного. Рана стала заживать на глазах. Вскоре никто бы не догадался, что недавно эта голова лежала отдельно от туловища.

— Радим! Получилось! Очнись!

Но Радим лежал как полено. Даже пара звучных пощечин не привела его в чувство. Туровид почесал затылок и полез в суму. Оттуда он извлек маленький сморщенный корешок. Поднес его к губам Радима — и тот сразу открыл глаза.

— Нет! Только не коренья!

— Я так и знал, — расплылся в улыбке Туровид. — Живой! И здоровый!

— Ох, точно. И руки-ноги шевелятся! Глянь!

Радим ощущал себя как после долгого сна. Скоморох с удовольствием несколько раз перепрыгнул через плашку.

— Утром я чувствовал себя лучше, — капризно сказал он.

— Извини, мы опаздываем на собор! Надо торопиться.

— Какой собор?

— А куда мы шли, забыл? Вот увидишь, сегодня Луку закуют в железа и отправят в поруб.

— Ох, не хочется мне с ним встречаться.

— Утром ты был готов поглядеть на сие зрелище.

— Утром я был сам не свой! Знаешь, твой Лука меня уже извел во снах. Видеть его не могу.

— Как знаешь. Я побежал. Без меня там ничего не получится. Одному Остромиру с ним не сладить.

— Постой… Знаешь, я тоже пойду.

— Передумал?

— Что-то кушать хочется.

Следом за Туровидом Радим направился в сторону Ярославова дворища.

 

Глава 16

На Ярославовом дворище творилось нечто необычное. Вокруг частокола стояли доспешные ратники, ворота были распахнуты, и через них непрерывно сновали озабоченные люди. При входе стояла усиленная стража. Они были норманнами. С такими те шуточки, что вытворял Радим с посадскими сторожами, не пройдут. Чуть что — сразу зарубят.

— Кто такие? — спросил старший норманн.

— Вот, — Туровид показал сторожу золотой напалок. — Нас ждет великий боярин.

— Проходите.

Норманны расступились. Радиму понравилось, как их приняли.

— Хорошая у тебя игрушка. Мне бы такую.

— Только скажи — примем тебя в Коло, тоже получишь.

— Я подумаю.

Туровид неплохо знал закоулки Ярославова дворища. Спутники пошли не через красное крыльцо, забитое народом, а задворками. Через неприметную дверцу проскользнули внутрь и вновь оказались лицом к лицу с парой вооруженных норманнов. Опять пригодился напалок. Гостей пропустили без лишних вопросов. Пройдя через сумрачные сени, они вошли в большую палату, наполненную жавшимися по стенам людьми. В центре помещения стояли два резных стула с высокими спинками. На них восседали Ост-ромир и Лука Жидята. Остромир теребил бороду, время от времени поводил бровями. Лука сидел насупившись, зло глядя на стоявших недалече норманнских сторожей.

— Стой тут, — коротко сказал Туровид и заработал локтями, пробиваясь через толпу к Остромиру.

Радим послушно замер, выглядывая из-за плеча укутанного в шелка и парчу толстяка. Угощения пока не было. Уж не ошибся ли Туровид? Добром это не кончится. Столько богатых мужей вокруг, соблазн пощипать их слишком велик. Если пира не будет, самое время срезать мошны — и бежать.

— Введите Дудику, — громко произнес Остромир. — Не дело творишь, посадник, моих людей пытаешь… — попытался возмутиться Лука.

— То княжья воля, не моя. Грамоты великого князя Изяслава и святейшего митрополита Ефрема ты видел.

— То дьявол нашептал нашему государю. Знаю, откуда уши растут…

Тем временем в палату, в сопровождении четырех рослых ратников, вошел Дудика. Он выглядел растерянным. Руки связаны за спиной, а пояс непривычно свободен от оружия.

— Отвечай, Дудика, служишь ли ты господину бискупу?

— Да.

— Все ли помнишь, что он тебе поручал?

— Все не все, а на память не жалуюсь…

— Тогда отвечай, ездил ли в страны закатные к латинам по указу бискупа?

— Гнусный поклеп! — не выдержал Лука и стукнул посохом по полу.

— Держи себя в руках, владыка, — сказал Остро-мир. — Отвечай, Дудика!

— Мне неведомо… — начал Дудика, но вдруг что-то остановило его. На мгновение гридь замер с раскрытым ртом, потом потупил взор и вяло заговорил: — Я был послан господином к латинам, дабы просить их помощи.

Окружающие зашептались, покачивая головами:

— Да он не в себе!

— Бедняга. Ум за разум зашел. Лука хмуро посмотрел на Остромира:

— Что с моим человеком твои каты сделали? Как блаженный говорит.

— Но, заметь, говорит о твоем перевете. — Остромир повернулся к гридю: — Ответь, Дудика, знаешь ли о грехах владыки? Ничего не утаивай. Бог на твоей стороне.

— Мой господин втайне причащается опресноками. Ропот возмущения пронесся по палате. Лука вскочил, потрясая посохом:

— Ложь! Извет! Клевета! Не слушайте его!

— А скажи, Дудика, еще какие грехи знаешь за владыкой?

— Мой господин задумал отдать Новгород латинам.

— Ложь! Я знаю, чьих рук дело! Скоморохи! Хватайте скоморохов и тащите на пытошный двор!

— Владыка, при чем тут скоморохи? Мы о твоих винах говорим. Вот и слово открытое против тебя сказано. А тут у меня и грамотка имеется. В ней же письмо на языке латинском, а рукою твоею писано. Отпираться будешь?

— Ничего о такой грамоте не ведаю. Покажи сюда, посадник.

— В руку не дам — вдруг попортишь. А так погляди. И все глядите. Злые письмена, не русские!

— Извет! Не моя грамота! Подделка!

— Не кричи, владыка. Смотрите, бояре, узнаете ли подписание владычье?

К Остромиру приблизились наиболее видные мужи. Они по очереди подходили и крутили в руках свиток. Потом кивали.

— Его рука, — сказал наконец старший из бояр.

— У! Сучьи дети! — не выдержал Лука.

— Не ругай достойных людей, переветник. Скидывай клобук, складывай посох. Пойман ты именем князя великого.

— Не сметь! Всем прочь! Прокляну!

Остромир кивнул норманнам. Те бросились на епископа и, повалив на пол, стали рвать на нем одежду. Лука пытался что-то кричать, но ему быстро сбили дыхание, и далее он только хрипел. Через пару мгновений обнаженного и избитого старца поволокли наружу.

— В цепи его, и на грязный воз! — приказал Остромир. — До Киева путь долгий, пусть раскаивается в грехах своих великих.

Присутствующие притихли. Однако всеобщую радость скрыть было тяжело. Многие улыбались и сжимали друг друга в объятиях. Раздавался шепоток:

335

— Свершилось!

— Наконец-то!

— Славно Остромир с этим кровопийцей расправился.

Радим заметил, что Туровид стоит по правую руку от посадника и перешептывается с ним. Остромир явно был в хорошем расположении духа.

— А теперь всех прошу во двор! Там ждет угощение великое!

Только этого Радим и ждал. Быстро сообразив, куда повернули гости, он ловко протиснулся между ними и чуть ли не первым выскользнул наружу.

Благодать! Двор был полон бочками с медом и вином, чурбаками, накрытыми скатерками и уставленными яствами. Чего только тут не было!

Радим насытился быстро. Рыгнув и погладив вздувшийся живот, скоморох обвел взглядом двор. Самое время взять толстую мошну. Однако его намерения были пресечены Туровидом, появившимся будто из-под земли.

— Даже не думай, Радим!

— Что так?

— Не надо омрачать праздник. Мы сделали великое дело!

— Поздравляю. Но мне надо как-то жить дальше.

— Через пару дней вместе возвратимся в Киев. А пока побудем здесь. Остромир — гостеприимный хозяин.

— Я собирался за море.

— Брось! Это из-за меня. Теперь все позади. Время получить награду.

— Предпочел бы звонким серебром. На Киевщину я не поеду. Дело решенное…

— Не забывай, ты отравлен заклятием злобного чернокнижника Луки. Кстати, знаешь, за что он на тебя так взъелся? Задери рубашку!

— Э! Тут люди!

— Не стесняйся! Задери.

Радим глотнул еще вишняка и подчинился. Где-то за спиной раздалось девичье хихиканье. Туровид строго цыкнул, и дворовых как ветром сдуло.

— Во! У тебя чудное пятно на теле. А Лука больно много читал. В одной из книг было написано про нечто подобное. Якобы большая чародейская сила у человека с таким пятном. Вот и решил он от тебя побыстрее избавиться. Сперва Лука тебя простой казнью хотел извести. А когда не вышло — чернокнижить начал. Тут, говорят, Волхов пару дней в другую сторону тек. В общем, сильно тебя достать хотел. Он как раз чарами вдарил, когда тебе тати голову снесли. Вот и получилось, что ты будто умер, а потом ожил, когда волшба по ложному следу пошла. Да еще гадину на тебя он наслал… Много ядов в тебе намешано.

— А я себя отлично чую. Мне б кун немного на путь-дорогу, а волшбу — ну ее. Будь что будет.

— Неправильно, Радим. Так и живот потерять недолго.

— Нашел чем пугать. Я вон голову терял. Ничего, опять на месте.

— Как знаешь. Без награды не уйдешь, не беспокойся. Гляди, что у меня есть.

Туровид извлек из-за пояса массивный медный ключ.

— Что такое?

— Ты там уже бывал. Следуй за мной.

Радим пожал плечами, но послушно зашагал следом за Туровидом. Они прошли через торг, миновали мост, который нынче обходился без вирника, и оказались в Детинце. По Бискуплей улице вышли к Святой Софии.

— Ох, неужто, о чем я подумал!

— Точно, Радим. Заслужил. Забирай, сколько на себе унесешь.

Радима долго упрашивать не пришлось. Скоро в его руках заискрились самоцветы, между пальцев заиграли золотые ручейки.

 

Глава 17

Получив нечаянное богатство, Радим долго не мог поверить, что он теперь один из самых состоятельных людей в Новгороде. Наверное, только бояре да княжьи огнищане могли похвастаться большим. Живя старыми привычками, скоморох не стал наряжаться в дорогие одежды, приличествующие его нынешнему положению. На торгу он купил добротный шерстяной кафтан, малоношеные сапоги, заплечный мешок, ярко расписанную личину, еще кое-какие вещи, подобные тем, каких он лишился, бегая от гридей епископа. На все про все Радим не потратил и сотой части того, что нагреб в Святой Софии.

Утомленный непривычной ролью покупателя, оглохший от зычных голосов торговцев, Радим сразу согласился остаться на ночь у гостеприимного Остромира. Скоморох предусмотрительно взял с Туровида слово, что тот не будет уговаривать его отправиться вместе в Киев. Туровид слово сдержал. Но поговорить о своей дальнейшей судьбе Радиму все же пришлось.

Только скоморох закрыл глаза, растянувшись на мягкой перине, как в одрину вошел Остромир. Радим поспешил приветствовать посадника:

— Господин великий боярин, благодарствую за кров и почет! Истинно, недостоин я этих благ.

— Может, и так, скоморох. А может, достоин гораздо большего. Оставайся у меня. Ни в чем не обижу. Ремесло твое, знаю, давно тебе опостылело. Более никто не посмеет о нем вспомнить. Будешь у меня по ряду жить. Гривны платить обещаю исправно. Ни в чем отказа не будешь знать. В Новгороде теперь я полновластный господин.

— Рад за тебя, великий боярин. Только почто я тебе? Кроме скоморошества ничего не умею.

— Не прибедняйся. Видел я тебя в деле. Как раньше, когда злое лихо одолел, так и нынче, когда великой силе книг древних противостоял. Владыка был большим знатоком по части волшбы. Тебя ж побить не сумел.

— То не моя заслуга. Сам не ведаю, как вышло.

— Вот, чтоб узнать, и оставайся. Будем вместе загадку разгадывать.

— Прости, великий боярин, не могу. Я за море еду.

— И когда отплываешь?

— Еще не ведаю. Надо с купцами поговорить, может, кто с собой возьмет.

— Не связывайся с этими разбойниками. Разденут и за борт вышвырнут. Ты теперь не бедствуешь. Купи себе лодь по нраву да людей — добрых новгородцев — набери. Я посодействую.

— Благодарствую, великий боярин! Мне даже в голову не приходило, что лодь могу приобресть.

— Привыкай. И не забывай о моей доброте. Надеюсь, ты еще вернешься в наши края.

Не прощаясь, Остромир вышел, оставив Радима наедине с думами. Может, в самом деле в Новгороде осесть? С тем золотом, что позвякивает в мешке, можно неплохо устроиться. А уж с расположением посадника он заживет припеваючи. Отстроит двор, заведет хозяйство, женится на Умилке… Вот ведь что в голову приходит! Она ж совсем девчонка, хоть и многое на своем горестном веку повидала. Да и не можно Радиму себя в роли мужа представить. Это ж постоянно о семье думать, цепями крепкими себя сковать. Нет! Такая жизнь не для тех, кто привык к свободе. Радиму судьба одна — вечная дорога.

С такими мыслями скоморох уснул, а когда проснулся, уже совершенно не сомневался, что покинет град сегодня же. Остромир действительно подсобил, прислал пронырливого детину, который устроил для Радима покупку совсем новой ладьи. Была она небольшая (хорошо по рекам легко ходить), но крепкая. По словам детины, вышла из рук лучших новгородских плотников. Людей, желающих плыть за море, скоморох нашел очень скоро. Все были крепкие, молодые, полные желания поскорее покинуть град. Сначала Ра-дим не особо разобрался, кто они такие, а потом было поздно что-либо менять. Две дюжины крепких молод-цев не далее как вчера еще были гридями епископа. Нынче же они скрывались от мести всех тех, кого некогда обидели. Даже если кто-то из них узнал Радима, то не подавал вида. Они уважительно кланялись, делали все как велел скоморох. Так что Радим, загрузив ладью самым необходимым, к вечеру был готов отправиться в путь.

Провожать его пришел один Туровид. Обнялись, расцеловались. Их многое связывало, но то, что разъединяло, было сильнее. Туровид и Коло Скоморохов были неразделимы, а Радим не любил ходить гурьбой.

— Бывай, Радим. Удачи тебе в дальних странах. Дадут боги, еще свидимся.

— Ничего не загадываю. Как судьба поведет, пусть так и будет.

— Эх, не смогла наша земля тебя к себе привязать. Жалко.

— Не жалей. Может, и к лучшему, что тут одним прохиндеем меньше станет.

Радим уже собрался крикнуть, что пора отчаливать, как заметил одинокую отроковицу, появившуюся у пристани.

— Умилка!

Это действительно была она.

— Радим! Ты все-таки уезжаешь? — Девушка была опечалена. — И хотел покинуть меня не попрощавшись!

— Я искал тебя. Но, видно, плохо, — солгал Радим. — Прости!

— Я зла не держу. Ты мне ничего не обещал. Вот, возьми на память, — девушка скинула с плеч шерстяной платок. — Пусть он греет тебя в дороге и напоминает о тех, что остались на берегу.

— Спасибо, Умилка! А тебе я хотел бы подарить вот такую безделицу, — он извлек из мешка массивную золотую цепь с подвесками из ярких самоцветов.

— Ты что! Такое богатство!

— Бери! Я теперь не беден, могу позволить себе делать подарки.

— Ты не совершил ничего плохого, чтобы достать такое чудо? — опасливо дотрагиваясь до золота, спросила Умилка.

— Ничего, за что я мог бы корить себя. Надень, красавица-Щеки Умилки залились румянцем. Она потупила взор.

— А то поплыли со мной! Вместе увидим дальние страны! — внезапно прорвало Радима.

— Нет, Радим. Так не выйдет. У меня здесь мои любимые братишки, я не могу их бросить.

— Возьмем их с собой!

— Нет. Я не готова. Я боюсь…

— Ты права. Тебе нельзя со мной…

Слеза медленно покатилась по щеке скомороха.

— Радим, оставайся с нами. Все будут рады. Радим поморщился:

— Нет. Я не смогу здесь жить.

— Мы бы тебе помогли.

— Огромное спасибо, Умилка. Но дело с отъездом решенное. Я должен плыть…

— Что же тебя так гонит, Радим? Объясни!

— Не могу… Ох, не могу…

— Береги себя.

— Ты тоже.

— До встречи!

— До встречи!

По знаку скомороха корабельщики отвязали ладью. Чалы шумно полетели на палубу. Двое рослых гребцов, вынув весла из уключин, оттолкнулись от пристани. Ладья стала медленно удаляться. Почти неслышно, шепотом Радим добавил:

— Прощай…

Над озерной гладью багровел закат. На берегу остались дорогая сердцу девчушка и лучший друг. Оба просили не уплывать, слезно умоляли об этом. Но Радим поступил вопреки их чаяньям. Его твердость имела причину, о которой он никому не говорил. С тех пор, как живая вода помогла вернуть голову на место, в груди Радима не билось сердце. Его тело умерло, но продолжало ходить. Нежить. Дорогие ему люди ведать об этом не должны. Пусть помнят Радима прежним, немного грустным, но всегда добрым скоморохом. И да поможет им Сварог!