Не помню, сколько раз, держа в руках жетон, я вдыхал еле уловимый запах «Звездной пыли» и порывался вызвать станцию космических коммуникаций, чтобы увидеть Биату и целых триста секунд говорить с нею. У меня был заготовлен целый очерк о жизни на острове, нашем учителе, дельфинах, косатках, усатых китах, «скачках» на ракетах, моем друге Тави, желтых крабах, Пенелопе. После тщательного редактирования он занимал ровно двести пятьдесят секунд. Пятьдесят остающихся я выделил для пролога, состоящего из приветствий и междометий, и эпилога, выражающего сожаление о краткости встречи и надежд на скорое свидание. Я поражался своему таланту так емко концентрировать информацию.

Полный гордости за свой литературный шедевр, я показал его Косте.

— Здорово! — Костя небрежно пробежал глазами по строчкам. — Просто здорово! Особенно это место: «Ты бы посмотрела на Костю, стоящего между глаз Матильды». Но… — он усмехнулся, — как мало мы знаем женщин!

— Пожалуйста, не обобщай. — Я отобрал у него очерк. — Не забывай, о ком идет речь!

— Прости. Действительно, Биата необыкновенная девушка, но и она не настолько травмирована своей звездой…

Я резко прервал его и попросил оставить меня одного.

Костя пожелал мне приятных секунд, попросил в «эпилоге» передать от него привет и, ухмыляясь, вышел.

Как только за ним закрылась дверь, я решительно подошел к видеофону.

На экране вместо Биаты появилась круглолицая девушка. Она с улыбкой смотрела на меня.

— Не узнаешь старых друзей, бродяга!

— Надежда! Лунный Скиталец!

— Она самая. А я тебя сразу узнала. Забыл, как нас извлекли из контейнера?

Мы с Надей учились в школе первого цикла. Как это было давно! В те времена Надя больше походила на мальчишку и верховодила всей нашей группой. Как-то ей пришло в голову покинуть Землю и отправиться на Луну, где тогда еще строили первый астрономический городок. Ее предложение было встречено нами с восторгом. Разработан гениально простой план. Мы решили лететь в контейнерах, которые загружали строительными материалами и продуктами. Ночью пробрались на космодром, нашли ракету, возле нее груду пустых ящиков из почти невесомого пластика. Просидели в них до утра, были обнаружены роботами-контролерами и переданы в руки администрации космодрома…

— Ты сильно изменилась, я еле узнал тебя.

— Подурнела?

— Нет. На тебя приятно смотреть.

— Ты говоришь это тоном сожаления.

— Да, мне жаль нашего детства.

— Правда было хорошо? — Лицо ее раскраснелось, глаза заискрились, она стала удивительно похожа на ту Надьку, Лунного Скитальца, как ее еще долго звали в школе.

— Очень, — сказал я. — Ты что, проходишь практику вместе с Биатой?

Она покачала головой.

— Биата там, — ее тоненький пальчик поднялся вверх, — а я здесь, — пальчик опустился, — на Земле, нажимаю кнопки, но это временно, в Телецентре я промучаюсь еще недели две: обязательный труд для лиц с неустойчивыми решениями. Представь, я все еще не могу ни на чем остановиться. А ты доишь китов?

— Нет еще, это не так просто. Пока занимаюсь их косметикой.

— Как интересно!.. Ты не беспокойся, пока у спутника заняты все каналы, какие-то срочные разговоры академиков по поводу Сверхновой. Что-то она никак не может вспыхнуть. Так ты занимаешься в косметическом салоне для приматов моря? Как-нибудь расскажешь подробнее. А возможно, я сама нагряну к тебе в период раздумий о подыскании постоянной профессии. Недавно я встретилась, вот так же случайно, с Дэвисом. Помнишь, такой Длинный, печальный, ну тот, что нас закрывал в контейнерах и плакал, что остается на Земле.

— Рыжий Чарли!

— Именно! Сегодня вот так же появился, как чертик из коробочки. Ищет кости динозавров и птеродактилей в Монголии. Приглашал принять участие. Мне когда-то нравилась палеонтология. Надо обдумать этот серьезный шаг. — Она засмеялась.

Надя была очень красива. Куда девалась ее мальчишеская угловатость, презрительный прищур глаз и безапелляционность суждений. Вот никогда не думал, что ей так трудно будет найти место в жизни!

— И еще я встретила Грету Гринберг… Да, ты не знаешь ее. Мы учились с ней в театральном. Снимается в Мексике… Ну, хороших тебе снов. Целую!

Она растаяла, оставив грустное чувство, как после чтения старых писем.

Через несколько секунд на экране материализовалась комната Биаты. Не вся. Я видел только часть бледно-зеленой стены с серым успокаивающим узором. Биата стояла ко мне спиной и поправляла перед зеркалом волосы. Она повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала:

— Здравствуй. Я совсем заработалась. Мы столько получаем информации! Загрузили даже твоего тезку Большого Ивана. Академики сначала подняли шум, но потом сдались, и теперь самый главный электронный мозг планеты в нашем распоряжении. Ты слушаешь наши сводки?

— Иногда… У нас тоже напряженная обстановка. Я попытался было прочитать ей свой очерк, выученный наизусть, но при первой же моей фразе на лице ее отразилось такое сожаление — я, занятый такими пустяками, сравниваю в какой-то мере свою деятельность с трудом астрономов, ожидающих вспышки Сверхновой, — что я смущенно замолчал.

— Ты прости, — сказала Биата, — я стала какая-то одержимая: все, что не относится к нашей Звезде, мне кажется не заслуживающим сейчас внимания. Ты пойми, что, возможно, после вспышки Сверхновой произойдут какие-то непредвиденные изменения в мире. Возможно, трагические. Кстати, мы наблюдаем мутации бактерий под влиянием прапрачастиц. Что, если эти частицы — катализаторы, способствующие образованию нуклеиновых кислот и, следовательно, жизни?.. У тебя такое выражение, будто все, что я говорю, — откровение. Ты и в самом деле весь поглощен своими китами. И, наверно, ничего не слышал о новой элементарной частице? Это же величайшее открытие века! Это, видимо, один из «кирпичиков», и, может быть, самый первый кирпичик, из которых строится все.

— Как? — задал я глупый вопрос. Биата улыбнулась:

— Не знаю. — Она посмотрела на меня осуждающе и спросила: — Что у вас творится на Земле?

— Да все по-прежнему. Хотя я живу на воде и в воде… — начал было я самый интересный кусок из своего очерка и снова осекся.

— Именно по-прежнему. Я слежу за Землей. Все мы здесь смотрим ваши бледные программы о чем угодно, но только не о самом главном. Даже появились теоретики, вообще отрицающие возможность появления Сверхновой в нашем веке. Приводят в доказательство своих нелепых взглядов такие аргументы, что наш Вуд хватается за сердце. — Она глубоко вздохнула, и я, воспользовавшись паузой, спросил:

— Когда же все-таки она вспыхнет? Она поняла истинный смысл моего вопроса: «Когда же мы встретимся», и ответила:

— Скоро, очень скоро. Поток нейтрино почти стабилизировался. — Затем она задала кучу вопросов: — У вас хорошо? Ты доволен? Наверное, весь день на солнце и в воде? И ты дружишь с дельфинами, как Костя?

Чтобы сэкономить время, я только кивнул в ответ и спросил:

— Что, если он будет стабилизироваться еще сто лет?

Она улыбнулась:

— Ну как ты можешь! Вопрос дней, может быть часов или минут, даже мгновений! — Прищурившись, она продолжала: — Ты представь себе, для того чтобы это произошло, температура в ее ядре должна достигнуть шести миллиардов градусов! Чудовищно! Я обязательно буду на вашем острове. Костя мне так обо всем рассказал, что порой мне хочется прыгнуть к вам, забыть все на свете. Ну почему ты молчишь? Костя мне не давал слова сказать, а ты…

Я слушал, уставившись на серебристый циферблат ионных часов за спиной Биаты. Секундная стрелка неумолимо заканчивала последний круг.

Биата обернулась и сказала быстро:

— Уже. Привет Косте. Твоя «Звездная пыль» прелесть. Ею благоухает весь спутник и даже космос вокруг нас в окружении парсека…

Экран источал серо-зеленый цвет, словно впитал в себя окраску стен комнаты Биаты. Я смотрел на стекло видеофона.

Сосредоточившись, мне удалось на какую-то долю секунды воссоздать лицо Биаты. Она улыбнулась в последний раз. Я засмеялся, вспомнив про свой очерк. Она уже все знает. Недаром у Кости так плутовски поблескивали глаза, когда я с ним разоткровенничался. У меня дух захватывало, как во время прыжка с вышки, когда я вновь и вновь мысленно возвращался в ее комнату и повторял ее слова. Особенно мне было приятно, что она вспомнила про «Звездную пыль». Мне захотелось немедленно поделиться своей радостью, и я пошел искать Костю.

В своей лаборатории Костя в ослепительно белом халате священнодействовал возле анализатора. Он не заметил меня, рассматривая спектры и напевая:

Получается, коллега, Получается, мой друг, Замечательный анализ У двух маленьких подруг!

— Что это за подружки с таким удивительным спектром? — спросил я, заглядывая ему через плечо.

— А, подружки? Для рифмы. Представь, я обнаружил ниобий! — Он обернулся и, оглядев меня с ног до головы, заорал: — Пошел вон, бродяга! Ты погубишь всю мою работу! Без халата! Я целый час стерилизовал лабораторию. Уходи… Потише, не поднимай пыли, не тряси штанами!

— Подумаешь, ниобий, какой-то атом! — сказал я, хлопая его по плечу. — Только сейчас я разговаривал…

Костя в ужасе попытался накрыть руками препараты.

— Этого… никогда не прощу! — проговорил он, глядя на меня ненавидящим взглядом.

— Я видел сейчас Биату! Тебе, болвану, привет. Слышишь!

— Уходи! — простонал Костя. — Немедленно уходи!

Гнев друга только вызвал у меня улыбку. Ради какого-то ниобия он отказывается от самой свежей информации о Биате!

«Черствый сухарь!» — подумал я, с уважением глядя на Костю. Мне было приятно, что Костя ни капельки не ревновал, а уважение вызвала его ярость исследователя. Этот «бездельник» иногда днями не выходит из лаборатории и тогда с удивительным упорством охотится за атомами редких земель, пытаясь понять их роль в клетках живой материи.

В лаборатории «думающих» машин и электронной оптики я подсел было к своему столу и стал просматривать ленту микроснимков клетки морской лилии, пораженной «дремлющим» вирусом. До поры до времени вирус вел себя вполне добропорядочно. Такое поведение могло продолжаться очень долго, месяцы и годы. Иногда же под влиянием каких-то неизвестных еще условий вирус нарушал все правила общежития, начинал бурно размножаться, разрушал клетку-кормилицу. Я искал причины агрессии вируса. Вдруг я заметил, что в серии кадров наметился такой процесс. По-видимому, я довольно громко свистнул, так как трое ученых из постоянного штата станции подняли головы и тут же опустили их к столам.

— Удивительно, что мои вирусы стали активизироваться как раз в то время, когда для этого не было никаких видимых причин, — сказал я в свое оправдание.

Ученые промолчали.

Я выключил ленту, встал и нечаянно с грохотом отодвинул стул. Кто-то из троих издал легкий стон. Я извинился. Постоял и пошел к двери, поняв, что не смогу сейчас работать.

На острове было много зелени. Тропическая растительность захватывала все пространство, не занятое служебными и жилыми помещениями, лабораториями, механизмами и машинами. Я очутился на тропинке, ведущей через зеленый туннель, пропитанный нежным запахом ванили и еще чем-то, напомнившим мне «Звездную пыль».

Тропинка привела на главный пост, похожий на ходовую рубку гигантского лайнера. После жгучего блеска солнечных бликов там было тихо и прохладно. У приборов сидел Петя Самойлов и сосредоточенно смотрел на западный сектор кругового обзорного экрана, где с характерным, едва уловимым шумом пульсировала зеленая полоса океана. Покачивался высокий красный буй с целым набором антенн, на его боку чернела цифра «9». Метрах в двухстах от буя взад-вперед нервно ходил сторожевой отряд дельфинов. Слышались их характерные голоса. У некоторых из них на темени были укреплены «электрические копья» — небольшие приборы обтекаемой формы.

Петя кивнул в ответ на мое приветствие и сказал:

— Где-то недалеко Черный Джек. Опять подходили его разведчики. На этот раз они держатся довольно далеко от ударной волны. Не знаю, что они еще выкинут. Я вызвал ребят с «Кальмара».

Послышался скрежет, на экран с грохотом влетела гоночная торпеда и, резко сбавив ход, почти остановилась. В прозрачной гондоле сидели два бронзовокожих незнакомых гонщика.

— Это с «Кальмара», — сказал Петя. — Хорошая у них работа.

Торпеду окружили дельфины. Старший патруль стал докладывать обстановку. Петя нажал одну из многочисленных кнопок на пульте, и тотчас же послышался перевод сообщения начальника патруля.

«Люди» Джека в количестве шестидесяти разделились на десять звеньев и одновременно стали искать проходы в глубине, между буями. Мы включили дополнительное напряжение и атаковали одну из групп стрелами. Один ушел в глубину, остальные бежали на запад, потом на север.

Торпеда рванулась на север. Четыре патрульных дельфина обошли ее и развернутым строем полетели вперед. Именно полетели, скользя почти по самой поверхности и, казалось, не делая для этого особых усилий. Петя повертел головой и причмокнул:

— Вот это гонка! Завидую ребятам с «Кальмара». Только им разрешается использовать всю мощность торпеды и применять ампулы с морфином. Конечно, им не накрыть Джека. Может, заарканят кого-нибудь из его желторотых. Тогда удастся подготовить еще одного парламентера.

Я спросил:

— Ты веришь, что таким путем можно перевоспитать Джека?

— Конечно, нет! Но возможно, будет оказано влияние на других, а их около тысячи, и кое-кто перейдет на легальное положение. В Арктике косатки успешно используются в роли пастухов трески. Есть и в наших водах почти мирные племена. А с Джеком можно покончить только широкой блокадой и с моря, и с воздуха.

Послышался мелодичный гудок, на пульте замигали лампочки. На экране видеофона появилось сухощавое лицо индийца.

Петя сказал нарочито бодрым голосом:

— А, Чаури Сингх! Приветствую и слушаю тебя!

Индиец мрачно пробасил:

— Благодарю за неоднократные приветствия в течение сегодняшней половины дня, а также за любезные обещания.

— Не беспокойся, уважаемый Чаури Сингх. — Петя подмигнул мне. — Я наконец-то, кажется, нашел дублера. Вот наш новый стажер Иван Канев, а лучше просто Ив, ему хочется переменить обстановку и немного рассеяться.

Чаури посмотрел на меня и, кивнув головой, исчез.

— Ну, вот все и устроилось, — сказал Петя, — это наш бионик. Ведет интереснейшую работу с головоногими моллюсками. Ты, конечно, еще не мог с ним познакомиться, он все время торчит то у своих самописцев, то болтается в «Камбале». Счастливого тебе плавания! Зайди в его «конуру», там много любопытного. Он будет ждать, да не вздумай опаздывать, тогда я совсем упаду в его глазах как серьезный человек, да и тебе не поздоровится. Ну что ты на меня так смотришь? Отправляйся к Чаури. Ведь ты еще не опускался глубже двадцати метров или в крайнем случае на какую-то сотню в туристском батискафе. А здесь я гарантирую тебе километр!

— Километр так километр. — Я поблагодарил Петю и отправился в «конуру» бионика.