Турция осиротела. Девять дней прошло после смерти Ататюрка, девять дней, в течение которых вся страна отказывалась смириться с происшедшим. Женщины плакали на улицах, школьники собирались вокруг его статуй, а лицеисты Галатасарая, тяжело переживая утрату, отказались продолжать занятия в знак траура. И только после того, как молодой преподаватель Этьен Манач, будущий посол Франции, разъяснил им, что наилучший способ воздать должное памяти Ататюрка — это продолжить учебу, лицеисты снова вернулись в классы.

Без промедления нужно было решать вопрос о преемнике Ататюрка. Уже в день его смерти группа парламентариев — членов Народной партии собралась вечером, чтобы выдвинуть своего кандидата на пост президента республики. Были названы три имени: Исмет Инёню, Али Фетхи Окъяр и Февзи Чакмак. Али Фетхи Окъяр, гражданский, умеренный политик, уехавший в 1934 году в Лондон в качестве посла, не имел никаких шансов. Многие ценили авторитет, скромность и консерватизм Чакмака. «Большинство Национального собрания поддержит вас», — якобы заявил ему Джеляль Баяр, если верить «Мемуарам» генерала Гюндюза, правой руки Чакмака. Но Чакмак, начальник Генерального штаба, отклонил это предложение, чтобы сохранить свою независимость: «Нет, Джеляль-бей, я далек от политики. Я хочу продолжать помогать вам в армии». После отказа Чакмака остался единственный преемник — Исмет Инёню. 11 ноября он был избран практически единогласно Национальным собранием после необычайно напряженной минуты молчания: женщины сдерживали свои чувства, но некоторые мужчины не выдержали. Фуад Кёпрюлю старался подавить рыдания, другой друг Ататюрка безудержно рыдал, а один из генералов плакал, прикрыв лицо носовым платком.

Среди десятка депутатов, не принявших участия в голосовании, было три близких друга гази: Салих Бозок, друг детства Кемаля Реджеп Зюхтю и Кылыч Али. Их время прошло, равно как и бессменного министра внутренних дел Шюкрю Кайя Муфтизаде. Когда Баяр, назначенный Инёню премьер-министром, формировал новое правительство, он поблагодарил за службу Шюкрю Кайя и министра иностранных дел Тевфика Рюштю Араса. Через два месяца Баяр, в свою очередь, покинет пост премьера. Его отношения с Инёню всегда были сложными; он был сторонником либеральной политики, тогда как Инёню защищал государственный контроль экономики. Вместо Баяра Инёню назначает премьером одного из своих приближенных, Рефика Сейдама, врача, единственным достоинством которого было то, что он сопровождал Ататюрка во время поездки из Стамбула в Самсун в мае 1919 года и остался рядом с ним для лечения его болезни почек.

Рене Массильи, прибывший в Анкару в январе 1939 года в качестве посла Франции, отмечал, что «тень Ататюрка витала еще над Анкарой, хотя больше и не регулировала ритм жизни города». Некоторые перемены, хотя и незначительные, но очень символичные, уже появились: бар «Анкара Паласа» лишился своего самого именитого клиента, и зарубежные послы теперь лишь изредка появлялись там; официальные приемы теперь протекали в более строгой обстановке. Состоятельным приглашенным было рекомендовано одеваться скромно. Жена Фалиха Рыфкы так охарактеризовала произошедшие изменения: «Турция потеряла своего возлюбленного и должна теперь спокойно жить с мужем».

На выборах в Национальное собрание в марте 1939 года четыре ближайших соратника Ататюрка — Тевфик Рюштю Арас, Шюкрю Кайя Муфтизаде, Юнус Нади и Кылыч Али — не войдут в список кандидатов партии. Страница истории, таким образом, перевернута…

16 ноября 1938 года в Долмабахче началось прощание с Ататюрком — огромные толпы скорбящих людей устремились во дворец поклониться человеку, столько сделавшему для нации. Желающих проститься было так много, что в толпе началась давка и паника, и около десятка людей погибли в этой давке. Длинные колонны потрясенных людей растянулись на километры; мужчины оплакивали Отца нации, а женщины — обожаемого любовника. Через два дня, когда гроб Ататюрка, покрытый национальным флагом, поставили на пушечный лафет, чтобы перевезти на крейсер, даже военные были больше не в силах скрывать свою печаль: они плакали… В Измите гроб перенесли в поезд, чтобы доставить в столицу. Когда поезд пересекал сельскую местность, тысячи крестьян с фонарями выстроились вдоль железнодорожного полотна, освещая ему путь. Долгие часы провели они в ожидании этого скорбного поезда, а когда он прошел, мальчишка бросился к рельсам и схватил монетку, которую положил там: «Он проехал!» Ататюрк коснулся его монетки.

В день похорон в Анкаре под низким серым небом тысячи людей замерли в скорбном молчании. Двадцать пять государств и Лига Наций направили свои делегации. Сарро, первый посол Франции в Анкаре, Метакас, премьер-министр Греции, барон фон Нейрат, министр иностранных дел Германии, приехали отдать последний долг Ататюрку, но наиболее впечатляющим был сэр Уильям Бертвуд, представлявший короля Великобритании: он был в мундире маршала и треуголке с белыми перьями, с маршальским жезлом в руке, сопровождаемый 150 солдатами. Весной 1915 года он командовал войсками, высадившимися в Арибурну и решившими атаковать турецкие траншеи в Анафарте; теперь Бертвуд прибыл поклониться своему победителю.

После смерти Ататюрк превращается в легенду. Пророк для одних, великий солдат для других, верховный освободитель для третьих: «Гази Кемаль-паша спас родину от рабства». В народе Ататюрка даже наделили способностью воскресать. Среди крестьян ходила легенда о том, что в Измире в дом к женщине явился некто, заявивший, что он — Ататюрк. Женщина не поверила и пыталась вызвать полицию, но мужчина повторял, что он — Ататюрк и показал ей свои окровавленные руки. «Не я заправлял этими войнами, не бойтесь: Турция никогда не будет участвовать в войне и не узнает никаких потрясений», — заявив это, «Ататюрк» приложил окровавленную ладонь к стене, а затем исчез.

Какие бы легенды ни ходили в народе, Ататюрк умер, а тело его покоилось в Этнографическом музее, что считалось временным захоронением. Он останется там в течение пятнадцати лет. В начале 1939 года была создана парламентская комиссия, возглавляемая Фалихом Рыфкы Атаем, для выбора места, достойного Ататюрка. Фалих Рыфкы и его сторонники считали, что Ататюрка следует похоронить в Чанкая, где он проводил столько времени, но не смогли убедить в этом тех, кто хотел похоронить Ататюрка в месте, не настолько символичном и более удаленном от тех мест, где была сосредоточена власть, — от Чанкая, официальной резиденции президента, и от Национального собрания. В конце концов, было решено избрать для захоронения высокий холм в Новом городе. В 1942 году было представлено 19 проектов будущего мавзолея, а в конце 1943 года строительство было наконец поручено двум турецким архитекторам. Прошло еще десять лет, и 10 ноября 1953 года Ататюрк был перезахоронен в мавзолее, возведенном в его честь. Десять лет строительства, пятнадцать лет после смерти, преемники Ататюрка не торопились…

Когда Инёню обвиняли в том, что он не уделял должного внимания памяти Ататюрка, он отвечал, что решал другие, более приоритетные проблемы, продолжая дело Кемаля. Его несомненной дипломатической победой можно считать тот факт, что ему удалось уберечь Турцию от участия во Второй мировой войне (Турция объявила войну Германии только в последние дни февраля 1945 года). С целью улучшения жизни крестьян были созданы специальные институты, готовящие преподавателей, способных работать в деревнях и участвовать в проведении земельной реформы. Наконец, Исмет учредил настоящую политическую демократию, так как в 1945 году согласился с созданием оппозиционной партии. Новая партия была названа демократической, ее создавали Джеляль Баяр и три его соратника, все бывшие члены Народной республиканской партии.

Ирония политики: именно Баяр, ставший президентом республики, и его премьер-министр Аднан Мендерес, бывший лидер эфемерной либеральной партии Фетхи Окъяра, возглавляли официальный кортеж, сопровождавший Ататюрка в мавзолей во время перезахоронения. Демократическая партия, потерпевшая поражение на выборах при спорных обстоятельствах в 1946 году, одержала внушительную победу над республиканской партией на следующих выборах в Национальное собрание в 1950 году. Либерал Баяр взял реванш у «этатиста» (государственника) Инёню в борьбе, начавшейся в двадцатых годах, но в несколько изменившейся политической обстановке: возвращения религии на первый план. Инстинкт самосохранения перед лицом оппозиции или желание устранить чрезмерные перегибы светских реформ Ататюрка побудили Инёню несколько отступить от политики, проводимой его предшественником. В армии снова появились священнослужители, в школе по требованию родителей вводили религиозное обучение, был создан факультет теологии в университете Анкары, таким образом, правительство Инёню отступило от жесткого лаицизма Ататюрка, но это не спасло его от поражения на выборах 1950 года. У власти оказались Баяр и Мендерес.

С 1950 года новое правительство решает ввести обязательное религиозное обучение в школе, если родители не выступают против. Жест скорее символический: в июле 1950 года в мечети Сулейманис в Стамбуле проведена торжественная служба, благословляющая турецких солдат, отправляющихся на войну в Корею. Премьер-министр Мендерес, отправляя солдат сражаться с «коммунистической агрессией», действовал, несомненно, под давлением США. После Второй мировой войны Турция выбрала лагерь, возглавляемый Вашингтоном, а не Москвой. В 1946 году Москва потребовала «возвращения» нескольких городов, отданных Турции в 1920 году, и пересмотра соглашений в Монтрё: Москва хотела бы иметь турецко-советские базы в районе проливов Босфор и Дарданеллы.

В 1951 году демократы принимают закон, предусматривающий от одного до трех лет тюремного заключения для любого, кто посягнет на память Ататюрка. Тем не менее десять лет правления демократов нанесли ущерб «шести стрелам» кемалистов. Устоит только идея республики. Удар по национализму будет нанесен желанием Мендереса интегрировать Турцию в американский блок. Турция, став членом ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития), НАТО и СЕНТО (Организации центрального договора — военно-политического блока на Ближнем и Среднем Востоке), обрела безопасность и получила существенную гражданскую и военную помощь, но при этом утратила часть свободы маневрирования, завоеванием которой так гордился Ататюрк. Подобная эволюция вызовет недовольство среди наиболее националистически настроенных кругов Турции; члены «Общества ататюркистов», созданного в 1955 году, будут не единственными, кто выступит с критикой политики, обнажившей отставание Турции и не позволившей правительству провести настоящую реформу армии.

Мендерес предпочитает увеличить число повышений по службе и добиваться для турецкой армии более важной и более престижной роли в системе НАТО. Премьер-демократ даже поддерживает политику повышения цен на сельскохозяйственную продукцию, чтобы угодить своему электорату среди крестьян. По тем же причинам и с целью угодить религиозным чувствам населения пригородов появляются религиозные передачи на радио и, если верить ряду источников, будет построено три тысячи мечетей и около двадцати религиозных школ, открытых в течение десятилетнего пребывания Мендереса у власти.

На самом деле большая ошибка Мендереса состояла не в том, что он усомнился в ряде основных столпов храма, возведенного Ататюрком. Пятидесятые годы — это не тридцатые, а сам Ататюрк всегда выступал против догм, благоговейно высеченных в мраморе. Произошла эволюция и самой Народно-республиканской партии: в 1953 году в ее программе слово «кемализм» заменено выражением «путь Ататюрка», и республиканская партия заявляет о том, что готова поддерживать развитие всех социальных групп общества. Через несколько лет Инёню подтвердит, что принципы Ататюрка следует адаптировать к новой ситуации, так как они «должны быть применимы в мире, где происходит третья индустриальная революция, а человек шагает по Луне». Бюлент Эджевит, его преемник на посту главы республиканской партии, посмел даже утверждать, что «борьба кемалистов в настоящее время состоит не в борьбе лаицизма с мечетями, а в борьбе за повышение уровня жизни» (интервью журналу «Экспресс» в мае 1970 года).

Драма Мендереса, как и Демиреля, преемника Мендереса, и Эджевита, преемника Инёню, оказавшихся во главе правительства в шестидесятые — семидесятые годы, — это демагогия. Мендерес, чудом уцелевший во время авиационной катастрофы, оказался первым в длинном списке турецких политиков, кто вообразил себя новым Ататюрком, не отличая подлинного государственного деятеля от посредственного политика. Точнее сказать, турецкие политические партии и турецкое общество, отражением которого они являются, разделяют ответственность. Ведат Недим Тёр, бывший коммунист, ставший соратником Ататюрка, заявит даже о драме кемализма, обвиняя Инёню в том, что тот совершил ошибку, введя в 1945 году режим политической демократии: при 60 процентах неграмотных, по мнению Тёра, она могла только деградировать.

Революционный дух кемализма исчез, он уступил место инстинкту политического выживания. С 1953 года Мендерес упраздняет Народные дома и конфискует имущество Народной партии, «нелегально приобретенное», а затем учреждает «официальный маккартизм», систематически контролируя прессу и политическую активность. Чтобы положить конец диктаторскому правлению Мендереса, армия совершает государственный переворот в мае 1960 года. Военный трибунал приговорит к смерти Мендереса и двух других министров — они были повешены. Джеляль Баяр, тоже приговоренный к смерти, будет помилован в силу его преклонного возраста. Он умер в возрасте 103 лет в 1986 году.

Газета «Le Monde», сообщая о государственном перевороте, пишет: «Чтобы защитить дух Ататюрка, старые генералы, сражавшиеся рядом с ним, и молодые курсанты, воспитанные в духе глубочайшего уважения к гази, решили продемонстрировать настроение армии, не участвовавшей в голосовании». Словно подтверждая предположение газеты, глава путчистов генерал Гюрсель тут же отправился в мавзолей и написал в Золотой книге: «Благородный отец, если вы нас поддерживаете и цените, что мы идем по вашим следам, это будет нашей величайшей гордостью». В 1961 году после того как был применен закон о защите памяти Ататюрка, чтобы запретить публикацию «Мемуаров» Кязыма Карабекира, и принята конституция прогрессистов, военные вернулись в казармы.

Через десять лет, в марте 1971 года, они снова свергнут гражданское правительство, опубликовав коммюнике, где заявят, что армия «возьмет власть, если в кратчайшие сроки не будет сформировано новое сильное правительство, способное положить конец анархии, угрожающей Турции, и осуществить экономические и социальные реформы, предусмотренные конституцией». И на этот раз военные опирались на идеи Ататюрка: анархия и социальный и экономический хаос, напомнили путчисты в своем коммюнике, отнимают «у нации всякую надежду достичь уровня современной цивилизации, что было главной задачей, поставленной Ататюрком». Казалось, повторяется ситуация 1960 года, но это было не так. Политическое руководство страны, сделав вид, что уступает пожеланиям военных реформистов, на самом деле устояло и даже позволило себе отвергнуть военного кандидата на пост президента республики. В 1971–1973 годах армия вернулась в казармы и позже принимала участие только в репрессивной политике.

В 1980 году еще раз армия во имя «идей Ататюрка» захватывает власть. Турция стала жертвой экономического кризиса 1973–1974 годов, так как страна в основном импортирует нефть, а Европа закрыла свои порты для турецких рабочих. В Турции начались настоящие боевые действия, в ходе которых были убиты около семи тысяч человек. Большинство военных были обеспокоены тем, как может повлиять на Турцию революция в Иране. Несмотря на различия в режимах, существовавших в Турции и Иране, они опасались, как бы непримиримые консерваторы не объявили Ататюрка анти-Мухаммедом и не стали взрывать его бюсты и статуи. Хотя Партия национального спасения, наиболее реакционная среди политических партий Турции, никогда не набирала больше 12 процентов голосов, армия была очень чувствительна к символам, и военные знали, что имя Ататюрка было освистано в главной мечети Стамбула. Партия национального спасения организовала также демонстрацию, требующую возвращения шариата; озлобленные участники демонстрации отказались петь национальный гимн Турции.

Военные покинут передовые позиции в политике в 1983 году, после того как будет принята новая конституция, не столь консервативная, как в 1961 году, и президентом республики будет избран начальник Генерального штаба армии Эврен.

Турецкая военная администрация стала уникальной моделью «демократии на штыках», что позволило одному политику заявить в 1978 году: «Факт, что с пятидесятых годов, какая бы партия ни была у власти, она была не в состоянии наладить политическую жизнь без помощи армии». Европейцу, привыкшему к демократическим традициям, трудно это понять, так как армия редко оказывалась лучшим защитником общественных свобод. Возможно, подобная ситуация объясняется молодостью Турецкой Республики, постоянно переживающей потрясения, частые экономические кризисы и другие трудности, обусловленные историческим наследием.

Армия, традиционно преданная идеям Кемаля, в настоящее время столкнулась с теми, кто пророчит закат и даже «конец кемализма». Еще десять лет назад французский дипломат Поль Марк Анри писал, что «Кемаль и его соперники могли еще питать иллюзии, что азиатские исламские государства могли бы защититься от Запада путем насаждения западной цивилизации». Отныне, по мнению дипломата, маски сброшены под влиянием «подлинно культурной и политической революции», порожденной «исламом, переживающим духовное и социальное возрождение». Тем не менее внешне Ататюрк сохранил свою сакраментальную ценность. Его портрет можно увидеть во всех общественных местах — от министерских кабинетов до бакалейных лавок, и многие считают нормальным и даже закономерным, что портрет Ататюрка помещен и на обложках школьных учебников. Население Турции за исключением религиозных экстремистов продолжает боготворить Ататюрка.

Ататюрка всё время вспоминают, его имя и его идеи используются по любому поводу. Некоторые недавние школьные учебники, посвященные религии, ухитрились даже «исламизировать» Ататюрка, превратить его в героя ислама и представлять как защитника ислама.

А тем временем секуляризм, один из столпов кемализма, подвергается всё более ожесточенным нападкам. Закон от января 1986 года подвергает тюремному наказанию оскорбление мусульманской религии, Аллаха и его пророка Мухаммеда. В январе 1987 года президент Эврен заявил, что «в Турции существует религиозная реакция, которая так же опасна, как и коммунизм», и добавил, что готов «идти в ад с ататюркистами». Будущее покажет, насколько серьезно это движение фундаменталистов, что не лишено анахронизма в момент, когда Турция — официальный кандидат в ЕЭС (Европейское экономическое сообщество).

Генерал де Голль, посетившей Турцию в октябре 1968 года, написал в Золотой книге мавзолея: «Из всех видов славы Ататюрк достиг наивысшей, славы национального возрождения». Сегодня Ататюрк остается навечно тем, кто «воскресил» Турцию. Никто не сможет оспорить это, так же как и то, что он — создатель Турецкой Республики. Де Голль, прибыв в Долмабахче, взял на себя риск утверждать в Золотой книге памяти: «Ататюрк мог умереть, так как огонь зажжен, страна вступила на путь развития». Не без трудностей Турция продвигается вперед, но по какому пути?