Одинокая забытая комната с зеркалом в полный рост рада моему визиту, ну, или, по крайней мере, не против. Сидеть приходится на пыли, вдыхать – пыль, смотреть – либо на пыль, либо на своё отражение.

Оставаясь в одиночестве, всегда можно найти время для того, чтобы подумать о чём-то своём, о чём-то важном, на что порой не хватает времени в компании. Тем и хорошо одиночество. Когда тебя окружают люди, ты волей-неволей изучаешь их, их поведение, стараешься заглянуть в их мысли, чувства, а когда один, ты делаешь то же самое с самим собой. Иногда это сделать гораздо труднее, порой в лабиринтах собственного «я» легче затеряться, чем в прямых коридорах чужого…

Особенно для иоаннитов. Для нас вообще не существует проблем с пониманием людей, так как… мы умеем читать мысли. Это происходит не как у таинственного Отфули, а гораздо-гораздо проще: сконцентрировался, настроился и через секунду ты уже знаешь всё о человеке.

Вот только это запрещено, негласно, но запрещено. И главным тут стоит не этика и мораль, а элементарное чувство самосохранения. Дело в том, что чтение мыслей сводит нас в могилу…

Тысячи лет назад первые гроссмейстеры умели контролировать это умение и могли погружаться в таинства чужого сознания безо всякой боязни, но теперь их умения пришли в упадок, теперь мы знаем сам процесс, но забыли методы и правила.

Чтение мыслей проходит мгновенно, и за этот миг иоаннит видит всё, что видел человек, перед его глазами проносятся миллионы картин, он видит тысячи событий, слышит миллионы голосов, миллиарды мыслей, переживает сотни ситуаций, ощущает все эмоции, что когда либо ощущал человек. И всё это за один миг! Столько противоречивых, радостных, печальных, горьких, невыносимых, страшных, фееричных ощущений разом!

И это так соблазнительно… взять и прочитать чьи-то мысли, все, все до единой, рискнуть и прочитать! Первые десятки лет, когда ты только узнал о своей способности, сдержаться особенно тяжело. Попробовав, можешь сойти с ума от обилия сильнейших чувств, либо, если оказался достаточно стойким, попадаешь в зависимость! Тебе захочется читать мысли снова и снова, пока чья-то жизнь, развернувшись перед тобой во всей красе, не сожжёт твой разум.

Каждый человек – это мир, и мир крайне огромный! У каждого человека сотни граней, тысячи мелких нюансов, миллиарды мыслей, идей, убеждений. Свою жизнь мы строим и изучаем, собственно, всю жизнь, да и то редко успеваем укладывать всё обилие информации в голове. Познавать жизнь другого – это и вовсе непостижимый подвиг! Как можно познать человека, который сам себя толком познать не может? Бытие человека так же сложно и непонятно, как целая библиотека книг, в каждой из которых мириады задач, уравнений и головоломок.

Это сложно передать… Каждый человек – это мир, как те, из которых к нам попадают демоны. Они огромны, они бесконечны, они очень сложны и многообразны. Изучать их – самоубийство, но такое заманчивое!

Я плохо умею обезличивать толпу, но очень стараюсь. В ином случае могу плохо кончить. Залог воздержания от чтения жизней – ненависть к людям. Я воспитываю её в себе очень давно, потому что боюсь людей.

В зеркале с той стороны сидит немолодой уже светящийся белыми линиями нелюдимый мужик. Он, помнится, владеет магией, но последние годы проклинает себя за это… Оттого-то мы и не люди, что не можем жить среди них.

А случай с Салли? Ей стоило всего лишь вынести на поверхность свои мысли, а я тут же вскользь прочёл их. Ненароком, но мог же пойти и дальше… а выжил бы? Такое уже бывало и с Арикой, и с Истером. Став близкими мне людьми, они невольно провоцируют меня на самое невообразимое самоубийство. Тогда я тоже еле сдерживался, пока не научился держать себя в руках. Теперь вот Салли…

Бояться людей за то, что каждый из них особенный и непостижимый? Согласен, глупо. Но так уж живём мы, иоанниты. Так уж живу я, последний из них.

Впереди стоит Франц, из последних сил сдерживающий злобу и печаль. По его лицу никогда не скажешь, какие же реально эмоции оно скрывает, но я за долгие годы научился чувствовать их кончиками пальцев, ощущениями в голове – я научился чувствовать, как Франц.

Справа стоит Лоренталь, опираясь на свою страшную секиру. Лысый воин шепчет под нос проклятья, шевеля потрескавшимися губами. Он готов прямо сейчас рвануть в бой, невзирая на тысячекратное преимущество врага.

Чуть в стороне на дерево облокотился парень с лицом мелкого воришки по имени Картер. Он состоит в Ордене немногим больше меня, видел я его всего несколько раз, и особого общения у нас никогда не случалось. Худосочный парень угрюмо смотрит на дерево и гневно вонзает в него мощный нож.

Позади меня сидит на траве друг Картера – Вирюсвач. Коротковолосый иоаннит скрестил под собой ноги и мелко пошатывается, держась за голову от бессильной печали и чувства обречённости.

Мы укрылись на высоченном холме под сенью деревьев и наблюдаем, как на наших глазах на залитой лучами заходящего солнца долине пушки креольской(31) армии уничтожают Восьмую Резиденцию. За то время, что мы шли к тайной обители иоаннитов, её местоположение оказалось раскрыто, и войска Креолии опередили нас где-то на час.

Дальнобойные орудия не оставляют шансов камню, пропитанному магией. Внутри, должно быть, гибнут наши товарищи. Двухтысячная армия окружила засекреченное убежище Ордена и планомерно убивает всех, кто в нём находится.

Мы безнадёжно опоздали и, возможно, безнадёжно проиграли главное сражение за свою дальнейшую судьбу. Впрочем, сражения как такового не получилось – это была резня. Наступили дни, когда нас вырезают, как чумных свиней.

Восьмой Резиденции не станет через несколько минут. Предпоследний рубеж сдан врагу, да ещё и с колоссальными потерями. Все силы стягивались именно сюда: наши сильнейшие гроссмейстеры, магистр, рядовые члены. Всех их накрыло снарядами дальнобойных пушек, засыпало обломками, посекло осколками. Сомневаюсь, что в этой бойне выжил хоть кто-нибудь.

Лоренталь не выдержал – размахнувшись секирой, он с яростью вколотил её в толстый ствол явора. Медвежий рёв бессильного в данный момент здоровяка оглушил присутствующих и легко приглушил пушечные канонады. Вымещая злобу на несчастном дереве, Лоренталь нещадно изрубил его могучим оружием, да так, что щепки деревянными пулями летели в сторону.

Никто и не думал останавливать здоровяка: у всех на душе творится то же самое.

Лоренталь не унялся. Так недалеко и до того, чтобы свалить несчастный явор. Дай воину все две тысячи солдат Креолии по одному – он их всех перебьёт. В гневе громила страшен, как самые жуткие создания иных миров. Раньше его держал в узде Нестор, но с его гибелью…

Картер убито перевёл взгляд на беснующегося Лоренталя. В его глазах, должно быть, только зависть, что он не может так же лихо потрошить древесину, а бездумные ковыряния ножом разрядки не дадут.

– Лоренталь, – окликнул Франц здоровяка негромко, но достаточно жёстко, чтобы тот услышал, – Прекрати, прошу тебя.

Удивительная способность убеждения настоятеля сработала – здоровяк последний раз всадил не отражающую свет секиру в измочаленный ствол и уселся в бессилии на землю к нам спиной. Он устало положил могучие руки на колени и требовательно спросил Франца:

– На кой чёрт мы вообще прошли весь этот путь? Чтобы посмотреть, как убивают наших?

– Никто не знал, что здесь будут солдаты, – стараясь не провоцировать Лоренталя, мягко ответил Франц.

Здоровяк не знал, что ответить и вяло переступил ногами, а затем смачно сплюнул. Несдержанный Лоренталь сейчас полностью разбит – из него за последний месяц планомерно вынимали стержни, похоже, сегодня вынули последний…

Картер прекратил мучить древесину и убрал нож в кожаные ножны на поясе.

– Если не ошибаюсь, – начал худосочный воришка, хрипя прокуренным голосом, – Магистр и два первых гроссмейстера уже добрались до Резиденции.

– Да, и погибли там, – с сожалением констатировал Франц.

Картер картинно закивал, доставая из кармана дешёвые сигареты, и натужно обратился снова к настоятелю:

– Значит, ты теперь главный, третий гроссмейстер Франц.

– Возможно, кто-то смог выжить и убежать, – уверенно возразил настоятель, – Магистру это под силу.

Тут голос подал обречённый Вирюсвач:

– Брось, Франц. Ты сам всё видишь. Столько пушек не оставят шанса никому. Восьмая Резиденция больше не убежище…

– Она – могила! – глухо, но твёрдо и непререкаемо просипел Лоренталь.

Глядя, как крупнокалиберные снаряды прошивают стены, как крыша обрушивается, лишаясь опоры, как камень разлетается в пыль, а великую некогда обитель равняют с землёй меткими попаданиями, сложно разделять святую веру в лучшее любимого настоятеля. Тот и сам особо не верит, а лишь хочет наполнить верой наши сердца. Отчаяние – тот клинок, что добьёт Орден, никакому иному не сломить наше братство.

– Вероятно, вы правы, – пошёл на попятную Франц, – До момента подтверждения обратного я становлюсь во главе Ордена.

– И что же нам теперь делать, главный? – ехидно спросил Картер и пустил изо рта мерзко пахнущий сигаретный дым.

Франц ответа на этот вопрос не знал, да и кто бы мог знать. Новость о гибели большей части иоаннитов должна срубить на месте любого вплоть до магистра и заставить в бессилии и обречённости простоять на коленях целые сутки. А тут от Франца, который больше других переживает гибель наших братьев, требуют дать ответ на самый сложный для нас вопрос.

– Отправимся в Девятую Резиденцию. Там и решим, как поступить дальше.

– До Девятой Резиденции двести сорок миль, – повёл носом Картер.

– Идти нам больше некуда, – твёрдо отрезал Франц.

– И чем ты планируешь заниматься в малом убежище? – Картер с вызовом подался вперёд.

Франц сурово оглядел нескладного паренька. Настоятелю отлично известна особенность иоаннита вызывающе себя вести и перечить во всём старшим. Сейчас Картер просто показательно выражает неуважение Францу. Ему можно: по правилам, все в Ордене равны.

– Будем собирать силы, – нахмурился на наглеца Франц, – Учить новых кандидатов.

– Ты и этого научить не можешь! – брезгливо ткнул в мою сторону дымной сигаретой Картер.

Признаться, меня он разозлил:

– Меня зовут Август! – прошипел я сквозь зубы.

– А меня – Картер, недоучка!

Я был готов вырвать его поганые губы, чтобы возможность курить у подонка пропала навсегда. Но мой первый же шаг дал сигнал настоятелю Францу встать между нами и предотвратить мордобой.

Его стальной взгляд ударил меня по глазам.

– Ты, Картер, забываешь про самый главный принцип Ордена – братство! – строго выговорил Франц, – Я не потерплю, чтобы ты провоцировал конфликты!

– Ладно, Франц. Вот только мне не нравится ваша идея. Что за ерунда? Переться немыслимое расстояние, чтобы учить детей магии… После того, что мы увидели, у нас нет ни единого шанса, да и Ордена теперь больше нет!

– Орден Иоаннитов будет жить, пока жив хотя бы один иоаннит! – неуверенно промямлил Вирюсвач.

Картер отмахнулся от этих слов, словно от назойливой мухи и присел на выступающий из земли корень.

– Здания Ордена рушатся, богатства – расхищаются, члены – погибают, да и его девиз не очень-то жив, – Картер смачно плюнул под ноги, – Не согласен, Свач?

– Не согласен, – нейтрально отозвался друг воришки.

– Из Ордена нельзя выйти, а его догматов нельзя забывать, – сурово напомнил зарвавшемуся иоанниту Франц, – Не позорь своего имени, иоаннит Картер!

Плевав на всех, курильщик равнодушно пожал плечами:

– Хорошо, в резиденцию, так в резиденцию…

– И когда отправимся? – спросил я у напряжённого Франца.

– Да прямо сейчас.

– Нет…

Все, как по команде, обернулись на лысого здоровяка, что глухо огласил наш укромный закуток своим непререкаемым словом. Поднявшись на слоноподобные ноги, Лоренталь вырвал из покалеченного явора громадную секиру и закинул на плечо. Его гневные глаза смотрят в траву.

– В чём дело, Лоренталь? – осведомился Франц.

Алчущие крови глазки воина поднялись на товарищей:

– Надо пробраться в лагерь, найти главнокомандующего и допросить его, – спешно пролепетал возбуждённый громила, – Узнаем, кто выдал местоположение Восьмой Резиденции!

– А Лоренталь прав, – подхватил Вирюсвач, – О нём могли знать только иоанниты. Убежище сдал кто-то из своих…

– Я думал об этом, – кивнул недовольный Франц, – Но вы предлагаете слишком опасную авантюру!

– Предатель должен получить по заслугам! – взревел медведем здоровяк Лоренталь, – Там погибло немало наших братьев! Нельзя допустить, чтобы это сошло ему с рук! Нам нужно узнать имя этого ублюдка!

Франц вытянул вперёд руку с раскрытой ладонью, пытаясь остудить пыл воина:

– Но мы не можем допустить и того, чтобы умер ещё кто-то из нас.

– Предательство – непростительно! – гнул своё громила, – Тем более такое!

– Две тысячи солдат, – хитро прищурился Картер, – На мой взгляд, никаких шансов.

Я решил тоже не оставаться в стороне обсуждения важнейшего вопроса:

– Под покровом ночи мы сможем добраться до палатки главнокомандующего. Часовых можно вырезать – наших сил на это хватит.

– А под утро за нами ринутся две тысячи креольцев! – с сарказмом проронил воришка, – Пока они даже не знают, что мы здесь.

– Какая погоня? – оживился, казалось бы, умерший морально одноглазый Вирюсвач, – У них же пушек больше, чем людей! А мелкие летучие отряды нам не страшны.

– Ты бессмертный, Свач? – огрызнулся на друга Картер.

– А ты трусливый?

Больше всего перепалка, конечно, не по душе Францу. В бессильном раздражении он поднял руки к лицу и поморщился, не зная какие ещё подобрать слова, чтобы утихомирить четырёх спорящих мужчин.

– Хватит! – прорвало-таки гроссмейстера, – Мы можем и не выбраться из лагеря креольцев – соваться туда всё равно, что лезть в берлогу к спящему медведю!

– Идти до Девятой Резиденции долго, а припасов у нас немного, – задумчиво пожевал я фразу на языке, – Полезным будет своровать провизии…

Аргумент, конечно, сомнительный, но именно он решил исход спора.

Часовой стоит в десяти ярдах впереди меня и напряжённо всматривается в кусты, в которых я засел. Пока солдат довольно спокоен и не вскидывает даже винтовки, но определённая толика напряжения скользнула в его глазах. Тараща бессильные в подобной мгле зёнки, боец желает поскорее рассмотреть, что за шум привлёк его внимание.

В сотне ярдов слева находится другой часовой, который просто лениво переминается с ноги на ногу, желая, чтобы время смены поскорее закончилось и его подменил сменщик. Судя по готовому к атаке Лоренталю, неприметно затаившемуся в считанных ярдах от солдата, не видать тому сегодня сна и отдыха.

Караульщик предо мной вдруг хмыкнул и, развернувшись, направился к лагерю, очевидно, за светом. Простодушно открыл спину, за что теперь придётся расплатиться жизнью. Ноги распрямились и бросили меня вперёд, я ловко полетел через высокие заросли травы, на ходу расчехляя Серую Лисицу – всего второй раз, когда я пользуюсь древним артефактом.

Солдат, конечно, услышал шуршание за спиной и отчаянно развернулся, но я уже достаточно близко, чтобы не дать ему шанс хоть что-то предпринять. Прыгнув с разбегу, я ткнул ножом в горло, метко попал точно над кадыком, и по инерции свалил его в траву. Немного провернув в ране нож, я лишил солдата всякого шанса пережить удар. Первый готов, но впереди, за палатками, сидят ещё трое его товарищей.

Возня была услышана соседним часовым, который насторожено обернулся в мою сторону. Лоренталь лучшего момента ждать не стал и выпрыгнул на солдата, без замаха ударив секирой несчастному в шею. Умерший, как это всегда бывает от убийства могучим артефактом, застыл на месте в предсмертной позе. С виду – как будто продолжает нести караул.

По плану мы с Лоренталем должны устроить в лагере пожар, чтобы отвлечь внимание от склада с провизией, у которого уже должен поджидать Картер, и от здоровенной палатки главнокомандующего, что находится в трёхстах ярдах отсюда.

Сегодня ночь за нас: толстые косматые облака не дают яркому серебряному полумесяцу осветить долину. Пять теней в ночи можно увидеть лишь за секунду до того, как они вас убьют. Ветер несильными порывами колышет траву, создавая какой-никакой шумовой эффект, в котором можно чувствовать себя несколько увереннее.

Я притаился за простецкой серой палаткой, в которой солдаты смотрят по пятому, а то и по шестому сну. Прямо за углом располагается костёр, что разжигают по периметру лагеря. Возле огня сидят три беззаботно веселящихся караульных и режутся в кости. До них даже не дошло, что в дюжине ярдов от них погиб их товарищ и та же участь, вполне возможно, ждёт и их.

Шумя предательски громко, рядом возник Лоренталь и присел позади меня. Конечно, в незаметную ночную вылазку с секирами не ходят, но опытнейший боец даже с таким громоздким и неуклюжим оружием умудряется показывать заправского рыцаря плаща и кинжала. В общем-то, отличных от топоров видов холодного оружия здоровяк не признаёт.

Склонившись мне над ухом, Лоренталь шепнул:

– Сколько их там?

– Трое, – для понятности я показал ещё на пальцах.

– Есть идея. Разрежь стенку палатки.

Не знаю, что именно задумал громила, но его идеи редко бывают глупыми и бессмысленными, так что я выполнил просьбу. Лисица легко пробила плотную ткань и разрезала её, образуя солидное отверстие, чтобы в него мог протиснуться громадный Лоренталь, что тот и сделал.

Я остался снаружи, вслушиваясь в происходящее. Три чётких глухих удара, и из дыры возникла верхняя половина туловища воина. Он махнул рукой, призывая следовать за ним. Когда я забрался в палатку, то сразу обнаружил трёх мертвецов. Рассечённые головы – не самое приятное для глаз и желудка зрелище, но сожаления и жалости к убитым я не испытываю, ведь крайне сомнительно, что они испытывали эти чувства, когда заряжали снаряд в пушку.

Прямо перед входом в палатку, на расстоянии двух прыжков, сидит спиной к нам один из троицы, но два других смотрят точно в нашу сторону. Если выскочить, тут же заметят и поднимут шум.

Лоренталь похлопал меня по плечу и указал пальцем чуть в сторону от костра – там стоят сложенные домиком винтовки. Здоровяк быстро начертил руну на ладони (я сильно забеспокоился, что свечение увидят снаружи) и опустил руку на землю. Раскидывая в сторону крошечные комки земли и поднимая тонкое облако пыли, импульс рванул в сторону винтовок и развалил конструкцию на три исходных составляющих.

Переполошившиеся было солдаты быстро поняли, что произошло, и с лёгкой перепалкой выбрали в принудительном порядке того неудачника, что пойдёт восстанавливать разрушенное. Ворча на товарищей, караульный поднялся и поплёлся к разбросанным стволам, в то время как его друзья тщательно проследили за процессом.

В нашу сторону уже не смотрит никто – отличный момент для атаки!

Я оказался быстрее Лоренталя, и первый труп остался за мной – налетев со спины на ближайшего солдата, я вспорол ему горло от уха до уха, одновременно нанося удар ногой в лицо второму сидящему у костра. Отбросив безжизненное тело в сторону, я налетел на опрокинувшегося на спину и вбил ему бронзовое лезвие меж рёбер.

Лоренталь ловко рубанул в бок присевшего перед винтовками – грозное оружие здоровяка убивает моментально.

Где-то за три секунды мы расправились с одним охранным пунктом.

Я кивнул товарищу в сторону недавнего убежища и сам взялся за убитого, чтобы отволочь в палатку. Быстро закончив с мертвецами, мы осмотрелись по сторонам, убедились, что ни одна чуткая на слух скотина не проснулась, и двинулись далее.

В глубине лагеря охраны быть не должно, так что мы можем двигаться довольно быстро и спокойно. Чтобы устроить знатный пожар, просто огня и горящих элементов будет маловато, но у нас есть план в запасе. Спустя минуту углубления в лагерь мы обнаружили то, что искали…

На расчищенном месте стоят пять громадных пушек на лафетах, а возле них в организованную кучу свалены снаряды и бочки с порохом. Повезло же натолкнуться на пушки старого образца! Никакой охраны нет и в помине, так что сейчас начнётся нечто!

Здоровяк Лоренталь легко разворотил одну бочку и принялся прокладывать пороховую дорожку, в то время как на меня легла обязанность следить за обстановкой. В темноте, конечно, ничего не видно, но неприятеля легко можно заметить по факелу или фонарю, так как без света здесь ходить непросто.

Разворотив уже четвёртую бочку, здоровяк доделал-таки приличной длины чёрную полосу и похлопал меня по плечу, чтоб я был готов дать дёру, как только он всё подожжёт. Вот сейчас я бы не отказался от лунного света, поскольку в суматошном забеге несложно налететь на что-нибудь тяжёлое и твёрдое.

Лоренталь достал из карманы любопытный артефакт – шарик, размером с орех. Надавив на маленький кругляш двумя пальцами, громила раздавил его, отчего тот загорелся. Пляшущее розовое пламя окутало пальцы Лоренталя, облизало их, словно верный пёс языком. Сейчас магический огонь не страшен тому, кто его породил, но всё остальное будет сжигать нещадно. Дав огоньку набрать силу, воин-иоаннит бросил пламенный шарик на пороховую дорожку, и мы сломя голову понеслись прочь.

Лавировать между всяким хламом и перепрыгивать через тросы, натягивающие палатки, когда замечаешь их только в самый последний момент – удовольствие не сравнимое ни с чем. Всё бы отдал, чтобы больше не участвовать в этом аттракционе…

Времени у нас совсем мало, но и расстояние оказалось не таким большим: когда оставалось добежать всего ярдов сто, наконец, громыхнуло! Раскат грома, смешанный с рёвом лавины и ударом громадного молота о наковальню, раздался где-то у нас за спиной, и оранжевый свет осветил из-за плеча последний отрезок пути. Дало славно, громадный огненный цветок взвился в небо! Когда в рёв затихающего раската вплелись испуганные выкрики просыпающейся солдатни, мы с Лоренталем прыжками нырнули в кусты.

Полыхает неплохо: высоченные языки пламени сразу захватили большой участок и, гонимые ветром, поползли дальше. Огня хватит на то, чтобы с ним боролось пол-лагеря на протяжении всей ночи. Самое то, чтобы сделать свои тёмные, но справедливые дела.

Нас уже должны ждать у назначенного места, так что мы сноровисто побрели на полусогнутых вдоль границы лагеря. Солдаты уже в большинстве своём на ногах и, громыхая, как железнодорожный состав, несутся к месту пожара. В сторону кустов, где притаились два иоаннита, никто из креольцев даже не посмотрел.

Не опасаясь быть обнаруженными, мы прибавили ходу и уже через две минуты были на нужном месте. Здесь до большой жёлтой палатки генерала ближе всего. Неторопливо перебираясь от одной опустевшей палатки к другой, мы наблюдаем, как мимо проносятся еле собранные солдаты, которых почём зря костерит раздетый по пояс офицер. Когда вдаль унёсся очередной отряд, вокруг стало относительно тихо.

Наконец удалось выбраться к крупной жёлтой палатке, которую никто даже не подумал охранять в экстренной ситуации. Согласно плану, в одну из ближайших уже должны были пробраться Франц с Вирюсвачем и ждать нас.

Лоренталь подал условный сигнал, помелькав светящейся линией на руке. Ответ тут же пришёл из тьмы небольшой серой палатки, а следом наружу выбрались настоятель и одноглазый Вирюсвач. Чёрная повязка на глазу и ожог на щеке весьма кстати – настоящие головорезы. Не произнося ни слова, мы дружно достали оружие и втекли ручейком в просторный чертог главнокомандующего.

Ровно в этот момент генерал почувствовал неладное и зажёг свет. Скромненькие свечки в бронзовом канделябре осветили внутреннее убранство, а нас выхватили из темноты. Но ничего генерал поделать уже не мог, так как мой нож, перчатка настоятеля и дага одноглазого иоаннита нацелились точно на него. Здоровый Лоренталь застыл в проходе, готовый отразить атаку прибежавшего подкрепления.

Ситуация абсолютно безвыходная, как бы генерал не старался исправить её в свою пользу.

Смуглый креолец с угольно-чёрными кудрявыми волосами, узкими аристократическими бровями, горбатым носом и национальной бородкой в виде кругляша вокруг рта крайне удивлён нашему появлению, но никак не напуган. Гордый офицер не испытывает никакого страха от присутствия в его палатке сразу четырёх иоаннитов, которых ещё днём так успешно расстреливал. Сразу захотелось жестоко и надменно избить, изрезать, искалечить урода, чтобы ощутил хоть толику трепета к страшной некогда силе на Континенте.

Невозможно видеть, как могучий Орден настолько ни во что не ставят.

– Мы пришли выяснить кое-что, – угрожающе начал Франц, – Будешь говорить – останешься жив.

Губы генерала вдруг тронула наглая ухмылка:

– Даже если я не скажу ни слова, вы меня не убьёте!

– Так в этом уверен? – вскрикнул Вирюсвач.

– Абсолютно, одноглазый. Из-за нескольких убитых солдат вам нечего бояться, но убийство главнокомандующего спровоцирует погоню и розыск вашей группы. Вы отлично это понимаете.

– Понимаем, – согласился Франц, – Но если мы просто оторвём тебе ноги?

– А вы на такое пойдёте?

Вместо ответа Франц удлинил два когтя на перчатке, которые вонзились полусидящему генералу в оба бедра на незначительную глубину. Тот всеми силами сдержал гримасу боли, выдавая вместо неё надменную самоуверенную маску, приклеенную, между прочим, так крепко к лицу, что сорвать не представляется возможным.

Глупый гордец…

– И что же вы хотите от меня выяснить?

– Как вы обнаружили резиденцию? – грозно спросил Франц.

Главнокомандующий надменно ухмыльнулся:

– Да прогуливались с ребятами, смотрим – а вот и ваша обитель!

И тут смуглокожего всего передёрнуло, буквально закрутило винтом, поскольку когти Франца сильно углубились в ранах. Не удивлюсь, если жестокий с врагами настоятель начал закручивать их спиралями в кости.

Как бы отвратителен и ненавистен мне ни был этот креольский офицер, я ему сейчас сильно не завидую. Хорошо бы, чтобы эта ястребиная морда сохранила сознание до того, как мы выясним всё, что нужно!

– Вам рассказал кто-то из наших! – завёлся одноглазый Вирюсвач, – Предатель!

– Браво, иоаннит! – в момент послабления боли зашипел в ответ генерал, – Ты здесь, видимо, самый умный!

– Кто это был, ты знаешь? – грозно навис над главнокомандующим Франц.

– Имени я не запомнил, как, впрочем, и лица, – словно бы искренне пожал плечами смуглокожий.

Я же неплохо различаю ложь в словах людей. Всё он знает. Просто тупой скотине хочется доказать, что он нас совершенно не боится. Просто себе льстит.

– Он лжёт, – шепнул я.

– Ясно, что лжёт, – начинал закипать Вирюсвач.

– Скажи нам его имя! – вытянул ещё длиннее когти Франц. Настоятель всё делает правильно, но сейчас, видя, как корчится, не в силах исторгнуть из сведённых болью лёгких крик, этот ублюдок, похоже, что Франц его элементарно мучает.

– Зачем? Пусть живёт среди вас, а когда понадобиться, он снова сдаст Орден армии. Пусть несёт правосудие!

Дага одноглазого Вирюсвача молниеносно оказалась возле сердца генерала:

– Не тебе говорить о правосудии! Вы совсем забыли своё место, свиньи!

– Ну так зарежь меня, как свинью, – улыбнулся генерал, – И я никогда не прохрюкаю тебе имени предателя…

– Тешмар Гиафриц, – глухо отозвался молчавший до этого у входа здоровяк.

Все, кто только находился в палатке, застыли, онемев. Насмерть перепуганный Франц судорожно вырвал когти из ног главнокомандующего и повернулся к лысому громиле. Тот помялся и продолжил:

– Неделю назад местоположение Восьмой Резиденции им раскрыл Тешмар Гиафриц. Насколько известно ему, – Лоренталь кивнул на генерала, – Темшар затем ушёл на восток. Про Девятую Резиденцию им ничего неизвестно. Армия только с марша, поэтому завтра они не смогут, если придётся, организовать погоню. Его можно убить…

Все были ошарашены… Я тоже… Лоренталь наплевал на опасность и прочитал пленного…

Что теперь с ним будет?..

Понимая, что сотворил ужасную глупость, Лоренталь подавленно побрёл прочь из палатки. Франц тут же метнулся за ним.

Вирюсвач, уронивший было руку с дагой, с новой злобой уставился на генерала.

– И что? Зарежешь меня, свинопас? Зарежешь свинью? – сплюнул обречённый.

– Нет, ты сдохнешь медленно.

Два молниеносных удара слились в единый росчерк: первый взмах перерезал бицепс генералу, а второй рассёк бедро. Зная оружие Вирюсвача, можно с уверенностью констатировать, что у смуглокожего отнялись обе конечности.

Наслаждаясь стонами и криками раненого, одноглазый дал мне знак идти на выход, а сам подхватил канделябр и попятился следом. У входа он кинул в сторону обречённого на жуткую смерть ненавидящий взгляд и подпалил полог палатки, после чего метнул канделябр на спальное ложе. Скоро огонь расправится с выродком, жестоко, расчётливо и неторопливо, вызывая множество мук, много боли и целое море предсмертного ужаса.

Пожалуй, такую смерть заслужили все, кто решил пойти против Ордена.

Вдали полыхает адовым пламенем треклятый лагерь креольцев, плюя в воздух алые искры. Мы засели в условленном месте под сенью раскидистых ясеней и ждём Картера. Мысли у всех перепутались, смешались, повыпрыгивали одна из-за другой, вновь попрятались…

Думать решительно не получается.

Самые тяжёлые взгляды достались Лоренталю. Как понять причины, по которым воин пошёл на… самоубийство, как говорят многие… как говорят все, чего тут лукавить…

На нём после произошедшего нет лица, что-то просто-таки сломало непоколебимого здоровяка, что-то вынуло из него тот мощный стержень на котором держалась эта грузная фигура. Взгляд упёртого, уверенного в себе медведя пропал, на его место совершенно необъяснимо пришёл взгляд скованного паренька, загнанного человека – кого угодно, но не прежнего Лоренталя.

Франц не находит себе места: настоятель мечется из одного угла полянки в другой, шепчет под нос невнятные фразы, шумно дышит и хватается за голову. Не для того он нужен Ордену, чтобы решать сложные вопросы, решать будущее, делать тяжёлый выбор и вести за собой. Он был для многих отцом, многодетным общим отцом, способным обучить, поддержать, воспитать, дать заряд на будущие достижения…

Как и все мы, он теперь вынужден заниматься не своим делом. Ведь не дело для Ордена прятаться в лесах и вести партизанскую войну.

И ведь эту войну никто не объявлял! Люди просто пришли с пушками и открыли по нам огонь! Потому что их больше, потому, что на их стороне наука…

– Зачем, Лоренталь? – обречённо проронил Франц, – Зачем ты его прочитал?

– Он бы не сказал правду…

– Откуда ты знаешь? – не унялся настоятель.

– Теперь я всё о нём знаю, – здоровяк постучал себе пальцем по виску, – И теперь я вижу точно, что он бы не сказал правду. Это было ненапрасно…

Франц прекратил бессмысленные походы по траве и уселся на поваленный ствол ясеня рядом с Лоренталем, который убито пялится в землю, не желая лицезреть окружающий мир, который раскололся в его голове. Теперь в нём живут два мировоззрения, два видения реальности, но лишь одно из них истинно, а вот какое, он не может понять.

Столь сильной абстракции мне и представить не получится, хотя на что, на что, а на фантазию я никогда не жаловался.

– Ты понимаешь последствия? – мягко, чтобы не беспокоить сильно раздавленного товарища, шепнул здоровяку на ухо Франц.

– Я, скорее всего, умру, – пролепетал Лоренталь, – Или сойду с ума…

– Но ты же понимал это и до прочтения того выродка.

– Понимал…

– Но тогда почему? – всплеснул рукой Франц.

Лоренталь не повёл и ухом, не дёрнул бровью, казалось бы, он вообще не расслышал вопроса, продолжая апатично глядеть в пустоту. Но всё же ему удалось подобрать правильные слова:

– Если мы накажем предателя, если предотвратим новые предательства, то спасём много наших братьев. Если бы я не прочёл его, мы бы спасли только мою жизнь…

– Можно было найти другие способы.

– Слушай, Франц, – окликнул наставника уставший Вирюсвач, – Оставь его: ему и так погано. Всё равно ничего уже не вернуть…

А как этого не понимать… Францу всё довольно ясно… Бессильное желание помочь, исправить хоть что-то сильнее уразумения обречённости. Похожая обречённость нависла над всем Орденом, но с этим ещё можно попробовать что-то сделать…

Зная Франца, я уверен, что он попытается!

Крики занятых работой солдат долетали даже сюда. Теперь-то креольцы борются уже с двумя пожарами в пределах лагеря. А что же люди? Их винтовки и пушки здесь, но где их пожарные экипажи, где брандспойты? Ваша наука, ваш прогресс более хрупкий, чем кажется.

– Скажи, Август, – неожиданно обратился ко мне Вирюсвач, – Жизнь же ведь святая?

– Конечно, каждая жизнь святая, – без запинки ответил я.

Поковыряв в зубах языком, одноглазый удовлетворённо кивнул:

– А мы сегодня забрали жизни многих… Это же неправильно…

– Они захотели войны. А тот, кто хочет войны, должен быть готов к тому, что жизнь придётся отдать.

– Но мы же могли просто вырубить лишних солдат, связать, – импульсивно рассудил Вирюсвач, – Мы же их просто убили. Солдаты не собирались стрелять по нам, они выполняли приказ…

Что тут скажешь? Правила и догмы нарушаются сплошь и рядом. Пытаясь служить высшим целям, неукоснительно столкнёшься с тем, что они несопоставимы с бытовой логикой. Ради неё мы нередко преступали Кодекс Ордена.

В этом ли причина его падения?

– Мы – эгоисты, Свач, – я, как и все, обращаюсь к одноглазому по обрывку имени, – Своя жизнь нам кажется чуть более святой, и думаем мы о ней больше, чем о всяких правилах. Просто так было проще и безопаснее…

– А правильно ли это? – пробубнил Вирюсвач, – Вечно думать о себе?

– Вечно – неправильно. Будет время отплатить миру за свой эгоизм. Мы ещё послужим людям и искупим свои проступки.

Одноглазый иоаннит довольно ухмыльнулся:

– Чувствуется, что тобой плотно занимался Франц.

– Чем это? – я с интересом прищурился.

– Он чертовски хорошо умеет научить братьев во всём иметь собственное мнение. У тебя это есть…

– Полагаешь, это моё собственное мнение?

– Ну, оно на это похоже… – с иронией брякнул Вирюсвач.

Странный же он. Вечно страдает перепадами настроения. Секунду назад он может убиваться, как и все, а сейчас уже способен философствовать и иронизировать. Совсем не похож на своего друга Картера.

Эту парочку мы обнаружили в Каледонии, когда двигались на запад. Я тогда настоятельно рекомендовал свернуть на юг и остановиться в Девятой Резиденции, но меня не послушали. А успей мы сюда – пали бы вместе со всеми.

На Вирюсвача и Картера мы вышли у самого побережья. Двое иоаннитов несли с собой большой груз артефактов, но, устав таскаться с громоздким мешком, решили просто побросать половину в море. Часть помогли нести мы, и дальнейший поход продолжили вместе.

Но до Восьмой Резиденции мы дошли не вовремя…

Хочется верить, что Лоренталь сказал правду, и про Девятую Резиденцию никто не знает.

Резиденции – они же наши штабы, наши опорные пункты, дома, убежища. Это, можно так сказать, храмы иоаннитов. Всего их девять, и они раскиданы по всему западному Континенту, причём, семь из них хорошо известны всем и располагаются либо прямо в городах, либо неподалёку от их окраин. А вот Восьмая и Девятая Резиденции тщательно засекречены. Это наши тайные убежища, последние укрытия на такие случаи, как сейчас.

Резиденции раньше вселяли в нас уверенность, давали знать, что в них нам ничего не страшно. Теперь это не так, теперь появились предатели, такие как Тешмар Гиафриц. Больше уверенности нет ни в чём.

Всё же, это очень непросто – знать, что ты из символа величия и силы превращаешься в изгоя без прав. Прежде мы жили вне закона, но теперь это вышло нам боком: люди решили убрать нас, как разбойников со своих земель. Мы всё так же вне закона, но это даёт нам не привилегии, а трудности.

За своими мыслями я даже не услышал, как рядом присел Франц:

– Что думаешь, Август? Что делать дальше?

Хороший вопрос…

– Я думаю, это правильно – отсидеться и набрать сил, – ответил я, – Иначе нам ничего не светит…

– Не светит в чём?

– И в жизни, и в войне, – повёл я неопределённо головой.

– А ты думаешь, будет война? – потёр глаз Франц.

Лично мне бы очень хотелось развязать жестокую, бескомпромиссную войну и пройти по Континенту, убивая всех, кто осмелится противиться. Сжигать города, отрезать языки всем, кто скажет хоть одно дурное слово в адрес Ордена. В этом диком лесу мы – волки, нельзя давать право главенствовать оленям!

– Всё зависит от того, как много наших братьев укрылось в Девятой Резиденции, – уклончиво ответил я.

– Там укрылось немного иоаннитов, – с сожалением выдохнул Франц.

– Мы можем вести тайную, скрытую войну: будет убивать монархов, генералов, идеологов…

Франц отрицательно покачал головой, поджимая тонкие губы:

– На их место придут другие. То, что Орден следует гнать и уничижать, засело не в сознании больших людей, а в сознании всего общества. Нас одинаково презирают и бездомные пьяницы и лидеры сильнейших стран.

– Мы же столько для них сделали!

– Но мы и требовали с них немало, – пожал плечами Франц, – Им теперь кажется, что свои бедствия они сами исправят и сделают это без подношений и преклонения нам. В людях проснулась ущербная гордость…

Осколок луны решил-таки навестить нас, выглянув из-за растрепавшегося на ветру облака, окатив нас холодным серебряным светом. Люблю серебряный. Стало очень светло, стало видно всех в мельчайших деталях. Даже здоровяка Лоренталя, на котором нет лица. Что же он натворил…

– А сколько нас могло остаться? – прошептал я неуверенно.

– До начала разграблений хранилищ иоаннитов было всего двадцать три, – начал вспоминать настоятель, – Несколько были убиты во время атак на склады, большое количество наших умерло прямо здесь, сегодня на закате… В лучшем случае, нас выжило не больше дюжины.

Совсем-совсем плохо…

– А ты ещё собирался воевать, – поддел меня настоятель.

– Но что же нам ещё делать? – в крайней степени недоумения спросил я.

– Требовать неприкосновенности.

– И кто же нам её даст? – с сомнением поморщился я.

Франц, похоже, сам понял, что на этот вопрос ответ будет довольно простой и нерадужный. Вот только никогда ничто не могло полностью лишить наставника веры в лучшее.

– Созовём собрание, пригласим лидеров стан Континента и потребуем у них оставить все попытки нашего истребления, – размеренно начал перечислять он.

– Сомневаюсь, что они на это согласятся…

– Иного способа сохранить жизни братьям я не вижу, – сокрушённо потупился Франц.

Мне его идея совсем не нравится. Он с таким презрением говорил, что у людей появилась гордость, а что же сейчас… сейчас он предлагает забыть про собственную…

– Ты не хочешь бороться? – напрямую спросил я у Франца, – Хочешь просто жить дальше и сохранить то, что осталось?

– А у нас осталось не так много, поэтому надо ценить это. Говорить о борьбе можно будет только спустя много лет, когда мы вернём былые позиции. Сейчас же стоит работать над тем, чтобы их вернуть.

– Склоним головы, но будем живы…

– Затем поднимем, и все будут этому не рады! – закончил за меня Франц.

– А что же Лоренталь? – пробормотал я с сомнением, – Ты обещал ему мести, и он ждёт её немедленно. Сомневаюсь, что он переживёт долгие годы сдержанности и терпения…

Лицо настоятеля растворилось, как лицо здоровяка. Никогда не видел, чтобы Франц был так разбит.

– Я сомневаюсь, что он переживёт эту ночь, – глухо буркнул он, сцепив пальцы в замок.

Неужели слухи не врут, и чтение мыслей убивает так стремительно?

– Что с ним будет? – понизив до хрипа голос, спросил я у Франца.

– Я думаю, сойдёт с ума, – с сожалением, будто теряет родного сына, констатировал настоятель, – Понимаешь, он за секунду увидел всю жизнь того генерала, испытал разом все его эмоции. Ты же знаешь Лоренталя: он иоаннит честный, справедливый, гордый… А что он увидел? Он высоко ценит человеческие жизни, а ему пришлось увидеть разом десятки сражений, пройденных генералом, пришлось увидеть, с какой лёгкостью он посылает на смерть своих солдат, чтобы убить других. Ему невозможно это принять, всё сразу невозможно. Он видел всю грязь этого человека, видел его отношение к этой грязи, видел мир его глазами, и поверь мне, это зрелище он не сможет через себя пропустить безболезненно.

– Но бывают же случаи, когда после этого выживали? – с надеждой спросил я.

– Да, но для этого нужно иметь железную силу воли, железную выдержку, стойкую психику. К сожалению, у Лоренталя всего этого нет…

Какое-то время мы помолчали. Я осмысливал услышанное и готовился уже проститься с Лоренталем, чего очень не хотел, но не в моих это силах…

– Помнишь ту надпись на часах, что я тебе подарил? – прервал затянувшееся молчание Франц.

– Конечно, помню…

– Всегда держи её в голове, – наставительно проговорил уставший Франц, – И никогда не повторяй ошибки Лоренталя. Все мы знаем, как хочется зайти за рамки, но это убивает. Люди опасны для нас в первую очередь именно этим.

Да, Франц, я знаю. Когда я только узнал о своей способности и начал учиться её сдерживать, меня бросало в холодный пот и всего трясло. Как и все иоанниты, я перестал видеть людей, как серую однородную массу. Пришлось долго и целенаправленно заставлять себя вернуть это видение…

Было тяжело, и так хотелось не сдерживаться и отдаться инстинктам. Когда я впервые увидел, чем закончилось прочтение, резко изменил своё мнение на этот счёт и стал гнать навязчивую идею с новой силой, как плешивую блохастую псину.

Посреди тишины ночи, нарушаемой истошными криками борющихся с огнём солдат, раздалось шуршание, усиливающееся с каждой секундой. Сил, моральных и физических, в нас не осталось настолько, что мы даже не отреагировали на этот шум. Хорошо ещё, что этого и не требовалось: из-за деревьев показался Картер с пятью походными сумками за плечами. Иоаннит, который в десятки раз сильнее человека, без труда донёс их все.

– Запас еды на пятерых примерно на две недели, – хвастливо свалил сумки себе под ноги воришка, – Теперь можно двигаться!

Как бы там ни было тяжело, но дать ходу следовало незамедлительно, чтобы не попасться к утру солдатам. Расхватав сумки, мы выстроились в линию, дожидаясь одного только Лоренталя – тот продолжает сидеть на сваленном стволе и пялиться бесцельно в сияющую серебром траву.

– Эй, здоровяк! – задорно окликнул товарища Картер и метнул ему сумку, – Жрачка есть, лагерь горит, а мы живы! Пора в путь, не грусти! – и уже Францу, – Узнали имя мрази, что нас сдала?

– Тешмар Гиафриц, – нехотя отозвался настоятель и двинулся за поднявшимся всё-таки апатичным воином.

– Как узнали? Оторвали генералу пятки? – посмеялся сам своим шуткам Картер.

– Лоренталь его прочитал…

С балагура тут же сошёл задор, и он стал мало отличим от нас, давно вогнанных в траурное состояние. Долгое время он стоял посреди поляны и хлопал глазами, не веря в случившееся, а затем лишь глухо брякнул:

– Твою мать.

Нас уходило пятеро. Как предрекал Франц, примерно к утру нас останется четверо.

Под утро мы были уже у небольшой деревушки Нолипа, ближайшей к Восьмой Резиденции. Все встречные поселения, как и на пути к первому убежищу, приходилось обходить по широкой дуге, чтобы ни в коем случае не засветиться.

Спустя какое-то время мы набрали приличную скорость, но её постоянно сбивает Лоренталь, что плетётся раненой черепахой. Перегруженный тяжёлыми мыслями, он ни на что не обращает внимания и просто переставляет ноги, идя в одном с нами направлении. Сейчас он мысленно далеко, но, всё же, Франц ошибся: он дотянул до утра.

Вот только он бредит. Шепчет и бормочет себе под нос что-то невнятное, отмахивается от несуществующих мух перед лицом, бешено вращает глазами. С ним никто старается не говорить, поскольку он просто перестал нам отвечать.

Просто идти дальше и ждать, пока он окончательно свихнётся? А мы можем что-то ещё?

К полудню нашему отряду удалось проделать немалое расстояние и добраться до холмистой местности в северо-восточной части страны. В общей сложности мы протопали не меньше тридцати миль.

– Эй, стойте! – раздался из-за спины взволнованный голос Вирюсвача.

Я, Картер и Франц, шедшие впереди, разом обернулись и застали пугающую картину: одноглазый Вирюсвач стоит над упавшим на колени здоровяком и трясёт его за плечо. Глаза Лоренталя потеряли фокус, словно покрылись слепыми бельмами, тело обмякло и стало похоже на разваливающийся мешок с навозом.

Кажется, что он совсем не дышит.

– Что с ним? – подскочил поближе всклокоченный, как пёс после драки, Франц.

– Просто остановился и упал на колени, – растеряно промямлил одноглазый.

Настоятель скинул с плеча сумку и попытался дотронуться до лица впавшего в абстракцию воина, но тот внезапно очень ловко отмахнулся. Покачавшись на коленях, он замычал:

– Он убивал людей… Жестоко и много убивал, или это я их убивал… я помню, но не помню, чьи именно это воспоминания… Он ненавидит иоаннитов. Я ненавижу иоаннитов? – его глаза стрельнули по нам, – Я вас ненавижу! Я вас боюсь! Идите прочь!

Лоренталь схватился за секиру, что ясно дало нам понять: он неадекватен и готов на любую глупость. Лоренталь совершенно перестал соображать… Дабы не попасть ему под горячую руку, мы поспешили отстраниться подальше.

– Я учился в Ордене, меня учили сражаться, меня учили ценить жизнь… А я отдавал приказы и сжигал деревни! И не чувствовал жалости к умирающим! Или это не я? Я помню это… В детстве его унижал дядя, а теперь я чувствую всё это унижение… Всё разом…

– Лоренталь! – громко гаркнул Франц, – Лоренталь, ты никого никогда не убивал так жестоко и беспринципно, как видишь в своих воспоминаниях! Это не твои воспоминания! Не тебя унижали когда-то! Ты – иоаннит! Вспоминай это!

Громила не слушает, не может услышать отчаянных внушений настоятеля. Сжав древко могучего оружия, он медленно поднимается на ноги.

– Тешмар… Он не сомневался ни на секунду, он был уверен, что поступает правильно… Войска двинулись тут же, монарх даже не сомневался с принятием решения. Соседи и союзники настаивали на объявлении иоаннитов вне закона…

Грозное древнее оружие воина взметнулось в воздух и застыло перед ним на вытянутых руках. Мы отступили ещё на шаг подальше.

– Брось оружие, Лоренталь! – завопил доведённый до предела Франц, – Не смей нападать!

– Я не люблю рыбу… или люблю… Она гадкая… Кто-то из нас ненавидит рыбу…

Сжав покрепче тёмное древко, воин развернул секиру лезвием вверх и с силой махнул на себя, одновременно бросив голову навстречу! Описав четверть круга, страшное тёмное лезвие ударило в лоб Лоренталю… Здоровяк умер мгновенно, застыв в предсмертной позе статуей…

Не в силах больше выносить в голове дикую путаницу собственных и чужих мыслей, он просто решил их выковырять остриём топора…

Вероятно, он так и не понял, что собирается убить себя.

– О, Господи, Лоренталь! – схватился за голову Франц.

– Чёрт! – выругался Картер, ринувшийся было перехватить оружие здоровяка, – Что он натворил?

– Нам следовало самим его убить, чтоб не мучился, – неожиданно твёрдо сказал Вирюсвач.

– Что ты мелешь? – меня просто раздирало от его слов, а кулаки готовы вонзиться в надменное одноглазое лицо!

– Август, поверь, он прав, – присоединился к Вирюсвачу Франц.

– Но что значит, «следовало его убить»? – взревел я раненным медведем.

– Его смертью, всё равно, и закончилось бы. Я видел десятки таких случаев, Август, и никто не прожил больше суток спустя прочтения.

Понимание, что ничего исправить нельзя, так и не пришло, я так и не смирился, но заставил себя, понимая, что так должно быть правильно. Ещё долго я мог бы спорить, что Лоренталю можно было помочь, он мог бы протянуть какое-то время, а потом всё прошло бы.

Всё не так – у Лоренталя не было шансов.

Я зря начал спорить.

– Давайте выкопаем ему могилу, – выдохнув, снял с плеча сумку Картер.

Все последовали его примеру.