На кафедре никого не было. Митя сидел за компьютером, играл в цветной “Тетрис”. Вошла Игонина. Митя нажал на кнопку “page down”, выключая игру, но было поздно — заведующая заметила. Крошка Цахес вообще не разрешала пользоваться компьютером для игр. Машина была куплена на деньги от какого-то американского гранта, и Крошка Цахес ею очень дорожила. Выиграли, конечно, благодаря Зое Павловне, но теперь об этом никто старался не вспоминать. Вообще-то Игонина должна была давным-давно уйти домой — сессия кончилась, кафедра была пуста.

Митя решил упредить “удар”.

— Извините, я тут работал, а потом решил немного расслабиться.

— Я вас попрошу стереть из памяти компьютера все игры, — сказала Крошка Цахес строго. — И никому не давать пароль. Не забывайте, что в техническом университете есть немало секретов, которые хотели бы узнать всякие подозрительные личности.

— Да я никому и не даю, — пожал плечами Митя. — Кроме меня только Рашид пользуется и Анечка.

— Вот-вот, — кивнула Крошка Цахес. — А вы как лаборант являетесь лицом материально ответственным. С вас и спрос, если что. Ладно, подсаживайтесь сюда, — Игонина опустилась в кресло рядом с окном. — Чай есть?

— Есть, — кивнул Митя и щелкнул кнопкой электрического чайника. — Сейчас будет, — он сел на стул напротив заведующей.

— Залесов, у меня для вас есть интересное предложение. За тот месяц, пока вы у нас, я заметила, что человек вы дельный, заинтересованно относитесь к кафедральной жизни, пытаетесь заниматься наукой. Похвально, очень похвально. Как раз таких людей нам и не хватает. Но не будете же вы всю жизнь сидеть в лаборантах!

— Да я всего месяц… — промямлил Митя, уже понимая, куда клонит Крошка Цахес.

— Ладно, не буду тянуть кота за хвост. К сожалению, Ирина Сергеевна Долгышева от нас уходит — нашла работу где-то за границей, в Словакии, кажется. Очень ценный работник, кандидат наук, доцент, но не могу же я ее держать насильно, сами понимаете. Освобождается место, которое я предлагаю вам. Заметьте, не кому-нибудь, а вам, человеку, который на кафедре без году неделя. Не доцентскую ставку, конечно, но ассистента могу сделать. Это значит, что я вам по-настоящему доверяю и надеюсь на взаимность.

— Да-да, конечно, — слова Крошки Цахеса Митю смутили. Щелкнул чайник. Он положил пакетик с чаем в чашку заведующей, налил кипятка.

— Спасибо. В таком случае — очень деликатный вопрос, Дмитрий: считаете ли вы, что я виновата в том, что случилось с Зоей Павловной?

— При чем тут вы? — еще больше смутился Митя. Ничего себе разговорчик! Он понял, что сейчас обязательно должен посмотреть ей в глаза. — Чему быть, того не миновать, Ольга Геннадьевна.

Крошка Цахес отхлебнула чаю.

— Хорошая заварка. Всегда такую покупайте. У вас еще остались кафедральные деньги?

— Да, двадцать тысяч, кажется.

Игонина залезла в сумочку, протянула ему купюру. — В кафедральный фонд. Я слышала, вы подружились с дочерью Зои Павловны. Это очень хорошо, не бросайте девочку в беде, помогите ей. Раз уж с вашим научным руководителем случилось несчастье, могу предложить вам писать у меня. Но учтите, требования очень жесткие: осенью вы обязательно поступаете в аспирантуру, а через год сдаете первую главу.

— Я и так хотел поступать… — начал было Митя.

— Не перебивайте, Залесов! В течение полутора-двух лет вы обязаны сделать работу и защитить ее! Мне нужны свои собственные кадры. Не справитесь — пеняйте на себя! И последнее, самое, пожалуй, для вас интересное в настоящий момент… — Игонина допила чай и поставила чашку на стол. Перстни на пальцах звякнули друг о друга. — Как ваша семья, не голодает? Лаборантской зарплаты, наверное, только на хлеб и воду хватает?

— Есть такое, — соврал Митя, уже совершенно растерявшись от посыпавшихся на него предложений.

— У вас есть детишки, которых вы готовите к поступлению в наш вуз? — поинтересовалась Игонина, доставая из сумочки сигареты и зажигалку.

— Да нет, откуда? — удивился Митя. — Мне никто и не предлагал.

— И не предложат. На нашей кафедре такие волки работают, не приведи Господь! Вы еще их не знаете. Подавятся от репетиторства, но не предложат. Ну ладно, на самом деле это очень хорошо, что вы не репетируете, иначе я не смогла бы включить вас в комиссию. В связи с тем, что Ирина Сергеевна от нас ушла, в приемке оказалось вакантное место. Я второй год являюсь председателем предметной комиссии, и уже включила вас в приказ, — Крошка Цахес сделала паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление ее слова произвели на Митю, но Митя уже плохо отражал происходящее и выжидательно смотрел на заведующую. — Только учтите — никаких прыжков через мою голову! Если к вам будут подходить с просьбами подстраховать с сочинением, посылайте всех подальше и, ради бога, не берите денег! Всех не подстрахуешь, всем не накланяешься. Другое дело — ваши родственники, протеже. За день до экзамена у меня должны быть фамилии и номера групп. Своим преподавателям мы, конечно, всячески помогаем. Ну, а сколько это стоит — тема отдельного разговора. Все индивидуально. Одно дело — поступает ваша дочь, другое — внучатая племянница, седьмая вода на киселе. Ну вот, как видите, Залесов, слов я на ветер не бросаю, надеюсь, что и вы оправдаете мое доверие, — Игонина затушила недокуренную сигарету и поднялась.

— Да-да, спасибо вам большое, Ольга Геннадьевна, я постараюсь, — пробормотал Митя, вскакивая со стула.

— Вот-вот, старайтесь, Залесов. Кстати, прежде чем я переведу вас на преподавательскую должность, вы должны подыскать себе замену. Без лаборанта кафедра никак не может. Лучше, если это будет дама постарше, со взрослыми детьми.

— Я все понял, Ольга Геннадьевна, — Митя распахнул перед Крошкой Цахесом дверь.

— Да, а игры из компьютера немедленно сотрите, — напомнила Игонина на прощание.

Когда дверь за заведующей закрылась, Митя звонко хлопнул себя по ляжкам и стал кружиться по кафедре, размахивая руками. “Давай вечером умрем весело, будем опиум курить!”— запел он фальшиво и громко. Ну вот, а его тесть не верил в научную карьеру — бедолага! Всего-то месяц, и он и ассистент, и член комиссии, и без пяти минут аспирант! А что дальше будет? Да он еще горы свернет! Такими делами ворочать будет!… Митя перестал танцевать, выглянул за дверь, внимательно осмотрев пустой коридор, запер дверь на ключ и достал из тайника косяк…

После косяка безумно захотело пить. Чайник был еще горячий, и Митя, взяв пластиковую бутылку, из которой он обычно поливал кафедральные цветы, отправился в туалет за водой.

В темном закутке рядом с туалетами стоял человек в каком-то странном зеленоватом свечении. Митя вздрогнул и попятился, но потом, приглядевшись, понял, что это женщина. Ирина Сергеевна Долгышева нервно курила и вытирала слезы, размазывая тушь по щекам.

— Ирина Сергеевна, вы чего? — замер Митя.

— Идите, Дима, идите, не видите — я реву!

Митя набрал в бутыль воды из-под крана, вернулся к Долгышевой.

— Может, вам помочь?

— Нет, ты представляешь, какая сука! — неожиданно перешла на “ты” Ирина Сергеевна. — Я не справляюсь со своей работой! Это я-то? Да у меня в прошлом году и методички, и глава в учебник, и статей семь штук! Да я ее вдвое больше делаю! Или, говорит, по собственному уходите, или оформим статьей по проф. непригодности, нет, но какова дрянь! Это все из-за Зои, точно!

— Подождите, а разве вы не едете в Словакию? — удивился Митя.

— В Словакию? — Ирина Сергеевна закурила новую сигарету. — Должна была, не получилось с вакансией. Из МГУ девочку взяли. Дима, чего вы на меня так смотрите, очень красивая, да? — Долгышева вынула из сумочки зеркальце, глянула на себя. — Ну вот, а говорили — не течет. Ладно, морду умоем, слезы высохнут.

— А мне Крошка говорила…

— Да, она скажет! Она такое скажет! Вы ее всегда на сто делите, Дима. Это и будет ее суть. Ладно, идите работайте, нехрен вам на меня такую смотреть! — неожиданно разозлилась Ирина Сергеевна и направилась к женскому туалету.

Митя постоял некоторое время в растерянности, потом вспомнил, зачем сюда пошел, припал к бутылке. Холодная вода затекла ему за шиворот. и он поежился. Настроение было в миг испорчено, и никакой косяк больше не помогал. Ему бы, конечно, следовало сразу догадаться, что к чему: Долгышева всегда поддерживала Зосю и “наезжала” на Игонину. А вдруг Сергеевна узнает, что он на ее ставке? Наверняка узнает, и дня не пройдет! Вот тебе и первый враг! Лучше бы он сам ей об этом сказал. Но нет, он трус, он не может — будь что будет…

Из туалета Ирина Сергеевна вышла причесанная, аккуратная, без следов слез и туши. Сказала сухим и твердым голосом:

— Вот что, Дмитрий, во-первых, у вас мокрая рубашка, смотрите — простудитесь, во-вторых, хочу отдать вам своих пеньков.

— Пеньков? — улыбнулся Митя.

— Ну да, это мы так за глаза абитуриентов называем. На самом деле, девочки очень хорошие, умненькие. Я теперь им не помощница, а вас наверняка включат в приемку, сможете подстраховать.

— Уже включили. — вздохнул Митя.

— Не вздыхайте, Дима, не надо. Я — женщина сильная и не нуждаюсь в сочувственных вздохах. И то, что она вас на кафедру возьмет вместо меня, я тоже знаю. Голова-то, вот она, — Ирина Сергеевна постучала пальцем по виску. — Куда мысли девать? Не тушуйтесь. Вы молодой, вам карьеру делать надо. А я не пропаду. — Долгышева достала из сумочку блокнот и вырвала из него листочек. — Вот, здесь все три, и телефоны. Я им сегодня позвоню, вас представлю. Можно, кстати, прямо щас, — Ирина Сергеевна бодро зашагала в сторону кафедры. — А вы уже с ними конкретно договоритесь. осталось две недели. Можете настаивать на ежедневных занятиях. Да, берите не меньше двадцати долларов, и никаких демпингов, скидок на молодость, отсутствие опыта и прочее, прочее! У нас этого не любят.

Митя едва поспевал за Долгышевой. Она открыла дверь кафедры своим ключом, подняла телефонную трубку.

— Да, и старайтесь здесь поменьше курить анаши. Игонина труслива, и если почувствует в вас малейшую опасность, тут же вышвырнет к чертовой матери!

Митя стоял посреди кафедры и заворожено смотрел на энергичную сорокалетнюю тетку, которая еще пять минут назад выглядела полной размазней.

Начальник цеха вошел в свой кабинет, не зажигая света направился к сейфу. Вдруг в темноте сгущающихся сумерек он увидел за своим столом чей-то силуэт.

— Кто здесь? — спросил он намеренно громко.

— А чего это ты, Володя, в сейфе прячешь? — раздался знакомый голос.

— А, Александр Антонович, — рассмеялся начальник и зажег свет. В руке у него был сверток. — Заначка. Вобла к пиву. Хотите? — и он развернул сверток, демонстрируя довольно крупную вяленую рыбу.

— Нет, не хочу. А я думал, ты из своего секретного цеха электронику поворовываешь.

— Ну, как можно! — заулыбался начальник. — Тогда, может, чего-нибудь посерьезней?

— Да нет, я просто так зашел. Был в первом по делам, дай, думаю, к тебе загляну. Как там моя любимая племянница Лина?

— Ну, замечательная девушка, — расплылся начальник. — Все мужики в нее просто влюблены — проходу не дают.

— В этом-то я как раз не сомневался. А как с работой?

— Быстро въехала. Да у нас, честно говоря, ничего сложного. Сиди себе — щелкай циферки. Сами знаете, каждый лаборант обсчитывает только одну двадцатую результатов.

— Знаю, — кивнул Александр Антонович. — Значит, доволен племянницей?

— Вполне, — закивал головой Володя. — Эх, если б не жена, сам…

— Хорошо, я передам сестре, что все в порядке. А то она волнуется за дочь. Да, я хотел бы посмотреть на ее рабочее место.

— Пожалуйста, конечно. Если вы в смысле экологии, зря беспокоитесь — у нас все в полном ажуре: экраны, защита, ионизаторы. Следим!

— Давай, все-таки, посмотрим.

— Пожалуйста, — обиженно пожал плечами Володя. Он достал из кармана ключи, повел проректора по коридору к лаборатории.

— Вот, — показал он на отсек с компьютером. — Здесь ваша Лина юбки просиживает.

— Ладно, ты иди, а я здесь пока осмотрюсь, — сказал Александр Антонович.

— Да как-то не по-человечески проверяете-то, господин проректор! — окончательно обиделся начальник цеха.

— Иди-иди, и помалкивай, что я сюда заходил.

Когда начальник ушел, Александр Антонович запустил компьютер. Компьютер выдал надпись, что нуждается в пароле. Из кармана пиджака проректор извлек бумагу, на которой значились пароли всех компьютеров в цехе. Он сверился с инвентарным номером на корпусе, набрал код из цифр и букв. Скоро перед ним возникла таблица обсчетов испытаний. Некоторое время он изучал ее, потом записал на дискету. Он вышел из программы. Затем он пересел за другой компьютер, за третий… Александр Антонович переписывал результаты обсчетов испытаний.

Через три часа он постучал в кабинет начальника цеха. Володя сидел за столом. Перед ним стояло шесть пивных бутылок — пять были пусты, из шестой он отхлебывал пиво. На газете лежали остатки воблы.

— Иди, закрывай свою шарашку! — приказал проректор.

— Долго ты возился. Видишь, я тут почти все прикончил, — развел руками начальник цеха.

— Молодец, — улыбнулся Александр Антонович. — Я тоже. Лаборатория в порядке. За Лину я спокоен.

Каждый вечер после работы Митя теперь ездил к Насте. Она целыми днями сидела за письменным столом, разбирала мамины фотографии, обрезала их по размеру и наклеивала в большой альбом. После лекарств и токсикологии делала она все очень медленно, иногда застывала с ножницами или с фотографией в руке, глядя в одну точку на стене. Могла сидеть так несколько минут, потом, словно очнувшись, вновь принималась за свою монотонную работу. Мите иногда делалось страшно — он боялся, что у Насти “съехала крыша”. Лекарства и токсикология не прошли даром. Она подурнела: на щеках появились аллергические пятна, по утрам опухали суставы. Из токсикологии Настя сбежала через сутки, когда пришла в себя. Она очень испугалась, что ее определили в психушку — рядом какая-то наркоманка царапала ногтями стену и страшно выла. Собственно говоря, этот дикий вой и разбудил Настю. Из больницы она сбежала в тапочках и халате. Поймала частника и всю дорогу оглядывалась, боясь что за ней пошлют погоню. Только добравшись до дома, она почувствовала себя в безопасности и была безумно рада, когда сестра Зои Павловны Надя открыла ей дверь. Истерик больше не было. Вместо них — тупое безразличие ко всему происходящему в доме. После девятого дня все родственники разъехались — у них были свои дела и заботы, — и Настя осталась одна. К ней, правда, каждый день заходил отец, но ненадолго. Кормил дочь, разговаривал с ней, но уже минут через сорок начинал поглядывать на часы. Настя все прекрасно понимала и не удерживала его. Зато Митя с каждым днем задерживался все дольше и дольше. Он ходил за продуктами и помогал клеить фотографии в альбом. Настя рассказывала ему о своих воспоминаниях, детских и совсем недавних: как они в старые времена ездили в Анапу, где она сломала руку, выпав из беседки, как ели красную икру из трехлитровой банки, присланную родственниками из Магадана, как отец долго разводился с матерью — уходил, приходил, ругался, снова уходил, как она тихонько от матери и его новой жены навещала отца на работе. Митя не мог посмотреть на часы и сказать, что ему пора, он слишком хорошо чувствовал, как нужен ей сейчас. Смерть Зои Павловны их очень сблизила. Он ждал, что она его оставит и одновременно боялся этого. По вечерам ему было стыдно возвращаться домой к Вике. Он оправдывался тем, что с утра работал на кафедре, а вечером репетировал с абитуриентами, показывал честно заработанные доллары или рубли. На самом деле, он прекрасно занимался с долгышевскими девицами в свое рабочее время. Что делал до одиннадцати — двенадцати? Пил с Маркушей. В продуктовом рядом с домом Митя покупал чекушку, уже в подъезде открывал ее и прополаскивал водкой рот, чтобы пахло. Вика, конечно, догадывалась, что дело не чисто, и устраивала ему грандиозные скандалы. Орала, размахивала руками, обзывала алкашом, окончательно выйдя из себя, лупила по голове журналами. Ну да, он знал этот физический закон: если в одном месте все сложится хорошо, то в другом — обязательно полная жопа. В конце концов, то, что должно было случиться — случилось…

Настя протянула Мите большую пожелтевшую фотографию.

— А вот это мама со своим курсом на диалектологической практике под Архангельском. Узнаешь?

Митя ткнул в смеющуюся девушку в платке, телогрейке и шароварах.

— Правильно, она, — грустно усмехнулась Настя. — У тебя глаз наметанный. Даже я не сразу узнала. Хороший снимок, правда? — она взяла у него из рук фотографию, чуть-чуть подрезала обтрепавшиеся углы, намазала обратную сторону клеем.

— Ну вот, на этом и завершим нашу композицию, — произнесла Настя торжественно, приклеивая фотографию к месту. Она захлопнула альбом. — Он всегда будет лежать на мамином столе. Так ведь хорошо?

Митя послушно кивнул.

— Помоги мне! — приказала Настя. Она направилась в коридор, открыла кладовку. — Видишь лестницу? Бери ее и за мной!

Митя взял лестницу-стремянку, поплелся следом за Настей на кухню.

— Ставь сюда!

Он поставил лестницу рядом с дверью под кухонными антресолями.

— Вот, а теперь лезь наверх, открывай антресоли и доставай оттуда все! — командовала Настя.

Митя полез на лестницу. На антресолях стояли покрытые вековой пылью картонные коробки.

— Доставай, доставай! — приказала Настя.

Митя, ежесекундно чихая и брезгливо морщась, принялся доставать пыльные коробки. Настя желала ему здоровья, обтирала коробки мокрой тряпкой и составляла их на полу.

— Мамин архив, — объяснила она, когда процедура была закончена. — Здесь письма, документы, неопубликованные рукописи — много чего.

— И что собираешься с этим делать? — поинтересовался Митя.

— Разбирать потихоньку.

— Ты с ума сошла! Копаться в прошлом. Все время заставлять себя вспоминать. У тебя ведь была путевка, ты собиралась ехать… — он попытался обнять ее, но Настя отстранилась.

— Молчи, урод! Ты ничего не понимаешь! Я переживу это и успокоюсь. Иди лучше умойся.

Он отправился в ванную смывать с себя архивную пыль. Выйдя из ванной, Митя столкнулся в коридоре с Настей — она тащила одну из коробок в комнату. Коробка выскользнула из ее рук, упала, развалилась. По полу разлетелись старинные открытки и перетянутые резинками стопки писем. Настя села на корточки и стала собирать их. Халат распахнулся, открывая ее красивые ноги. Митя больше не мог сдержаться, он опустился перед Настей на колени, притянул ее к себе и стал целовать. Настя пыталась его отпихнуть.

— Она же смотрит! Что ты делаешь?

— Кто смотрит?

— Мама смотрит!

— Это не грех, не грех! — бормотал Митя, покрывая поцелуями ее шею. — Она только обрадуется этому. Мы же любим друг друга.

— Не ври! Я тебе этого не говорила.

— Говорила-говорила! Ты про себя говорила, я чувствую. У меня интуиция, — Митя подхватил ее на руки и понес в комнату, ударяясь локтями о дверные косяки.

Они лежали в кровати, и Настя, глядя в темноту, в потолок, накручивала его волосы на палец.

— Ну и зачем ты это сделал? — прошептала она.

— Так надо было, — сказал он.

— Тебе надо. Да, конечно, — вздохнула она. — А ты не подумал, что я теперь тебя никуда не отпущу, ни к какой-такой жене?

В одно мгновение в Митиной голове промелькнули варианты завтрашнего развития событий: Вика выкидывает ему на лестничную площадку сумки с барахлом; он стоит перед ней на коленях и просит прощения, ссылаясь на головную боль, — их с Маркушей ночью менты загребли в вытрезвитель; Вика колотит его “Метрополитеном” по голове, а потом плачет у него на плече.

— Ну и не отпускай! — сказал Митя.

— Ни за что не отпущу! — сказала Настя, прижимаясь к нему.

— А я и не уйду, — сказал Митя, а потом вдруг ужаснулся произнесенной фразы — в одно мгновение он сам все резко менял в своей жизни. Вдруг он рассмеялся.

— Ты чего?

— Лестница.

— Какая лестница.

— С твоей мамой я познакомился, чуть не уронив ее с лестницы на кафедре. А сегодня сам лазил на антресоли. Все, связанное с вашей семьей — лестница. Поняла?

— Не совсем, — честно призналась Настя.

— Это судьба, — вздохнул Митя.

В дверь кто-то позвонил коротким звонком.

— Черт, кто это? — встрепенулась Настя.

— Может, не откроем? — предложил Митя.

— Да как не откроем? А вдруг с отцом что-нибудь случилось! — Настя соскочила с кровати, принялась в темноте искать халат. — Чего разлегся, быстро одевайся!

Звонок повторился. Митя стал торопливо напяливать на себя одежду.

— Иду, иду! — закричала Настя.

— Ты только в глазок посмотри! — предупредил ее Митя. — Мало ли!

— А ты быстро кровать заправляй и садись в гостиной с книжкой, понял?

Митя накинул покрывало, выскочил в гостиную, включил свет, схватил первую попавшуюся книжку.

Настя припала к глазку.

— О, боже мой! — сказала она, открывая дверь. На пороге стояла сестра Зои Павловны. — Здравствуйте, тетя Надя, что же вы без звонка-то? А вдруг меня дома нет?

— Ты меня, Настюша, извини, старую! Из Рязани не догадалась позвонить, а тут ни карточки, ни жетона не оказалось. Решила, так сказать, на свой страх и риск. А то сижу дома, а у самой душа не на месте — как ты тут совсем одна? Сказала своим, а они говорят — поезжай, не мучайся, без тебя обойдемся. Я и рванула с “экспрессом”. Ничего, если я тут за тобой поухаживаю маленько? Приготовить чего, постирать, прибраться. Я тут зеленушечки привезла, огурчики ранние, — тетя Надя полезла в сумку, стала доставать из нее пакеты. — Варенье, правда, прошлогоднее.

— Ладно-ладно, вы проходите, не стесняйтесь, — пригласила Настя.

Увидев в гостиной Митю, тетка оторопела, потом поздоровалась.

— У, так у тебя тут кавалер сидит, — сказала она. — Ну вот, не дают девушке пропасть в одиночестве.

— Не дают, не дают, теть Надя, — Настя сделала Мите жест рукой, чтобы он немедленно уходил.

— А то, может, мне и не надо здесь? — с сомнением спросила тетка. — Ну, так ты скажи, я завтра же назад, к своим.

— Да что вы ерунду говорите, тетя Надя. Живите, сколько захочется. Я только рада буду.

— Ну ладно, я пойду, — Митя раскланялся с теткой и направился в прихожую.

Настя выбежала следом, прикрыв за собой дверь, рассмеялась. Обняла его крепко. — Но вот видишь, ничего жене придумывать не надо, — прошептала она. — Может, оно и к лучшему?

— Так мне завтра приходить? — тоже шепотом спросил Митя.

— Ну, если тебе интересно, чего мы тут про тебя с теткой наговорим, приходи. — засмеялась Настя. Пожалуй, впервые после смерти матери.

“Может, оно и правда, к лучшему?” — подумал Митя и надавил на кнопку лифта. Ведь он, как трус, не хотел ничего менять.

Ночь заканчивалась. Первые проблески зари уже пробивались сквозь плотные шторы кабинета. Свежий ветерок слегка покачивал их и с шорохом возил по паркету. Александр Антонович удобно расположился в кресле за компьютером. Он был поглощен работой и совсем не замечал всей прелести наступающего июньского утра. Данные обсчетов были сведены в одну таблицу, представляющую собой столбцы чисел. Александр Антонович бегал курсором по столбцам, выискивая закономерность. “Допустим, Лина “вскрыла” все машины в лаборатории и вытащила из них информацию об испытаниях. И что дальше? Она получила такую же таблицу, которая не дает ни малейшего представления о самом испытуемом объекте. Из таблицы можно вывести закономерности работы, функционирования, но не более того. И то нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы во всем этом разобраться. Уж на что он специалист в области электронных систем защиты и наведения, для него все эти цифры — темный лес. А специалист он, каких мало. Вполне вероятно, что “эфэсбэшники” скоро опять обратятся к нему за помощью. Нет, он обязательно должен во всем этом разобраться, обязан,”— так рассуждал Александр Антонович, щелкая по клавишам компьютера. Он вдруг подумал о том, что если иметь в руках сам испытуемый объект — электронную схему, микрокомпьютер в какой-нибудь там оболочке, тогда задача намного упрощается. “Уж у “эфэсбэшников”-то он наверняка есть! Но к чему тогда такие сложности с доступом к информации? Нет, здесь все-таки не чисто. И без консультации не обойтись, ”— пришел к окончательному выводу Александр Антонович. Он выключил компьютер и отправился спать под теплый бок к жене.

По припухшим векам жены Митя понял, что она плакала, и приготовился к худшему.

— Что, опять репетировал с девицами? — поинтересовалась Вика.

Митя запоздало вспомнил о дежурной чекушке.

— Нет, читал литературу по теме диссера, — он пригляделся к жене и понял, что дело вовсе не в его позднем приходе, а в чем-то, о чем он пока еще не знает. — Что случилось? На тебе лица нет.

— Иди поешь сначала, — Вика включила свет на кухне. — Будешь так поздно возвращаться, вообще готовить перестану.

— Ну ладно-ладно, — он приобнял жену сзади, чмокнул в ухо. — Так что, все-таки?

— У папы несчастье, — сказала Вика, накладывая еду в тарелку. — Он въехал в новую “Вольво”. Совсем как в анекдоте.

— В анекдотах фигурирует “Мерс” и “Запорожец”, а у твоего папаньки все-таки “девятка”, — заметил Митя, принимаясь за еду. — Что, в больнице? Надеюсь, ничего серьезного? Матери с ним не было?

— Да нет, мать на даче сидела. У него пара царапин. Так, йодом смазали. В общем, он поехал через “Планерную”, ну и на нерегулируемом перекрестке… Всегда там были светофоры, а тут вдруг кончились. Гаишники, конечно, сразу виноватого нашли.

— За рулем баба была?

— Ошибся, парень — мужик. Это ты у нас на баб заглядываешься.

— Ну ладно, сильный ущерб?

— На пятнадцать кусков. Причем злобный “вольвушник” обещал через неделю “на счетчик” поставить.

Митя присвистнул.

— Ну, со счетчиком, может, и понты, но пятнадцать тыщ!… — он почесал лоб. — Это надо нашу квартиру разменивать.

— Нет, тут ты можешь не дергаться — по миру нас родители пускать не собираются. Большую часть уже собрали: в фирме из “черной кассы” взяли, в шапку скинулись. Свои парни — в беде не оставят. В общем, не хватает двух с половиной тысяч. Ты у нас финансист хренов — не знамо где шляется — отвечай, можем мы помочь?

— Не тарахти, подумать дай, — Митя наморщил лоб, высчитывая доходы. — так, на репетиционных девках шестьсот набежало, минус двести ушло. Халтуры девятьсот. На два делим, семь на ум пошло. Короче, Викуша, в наличие штука, но тогда уже никаких для вас с мамой отпусков.

— Мало, — вздохнула Вика. — А занять — никак?

— Да что ты! Наши все бедны, как церковные крысы. Я тебе еще не сообщил, сколько получает кафедральный лаборант, все орешь, что я поздно возвращаюсь! Хотя… — Митя на мгновение задумался. — Есть один вариант, но он довольно рисковый.

— Что значит — рисковый? — не поняла Вика.

— Отдавать надо железно и в срок.

— Но ты же знаешь отца! Он сейчас сутками будет вкалывать, чтобы с людьми рассчитаться.

— Ну, тогда нет проблем. Спасибо, — Митя поставил тарелку в раковину. — Спать?

— Слушай, Митяй, давай дунем по паре затяжечек, а то я испсиховалась с этим лихачем-придурком, до сих пор трясет.

— О, вот это жена! — рассмеялся Митя, отправляясь за фарфоровой трубочкой.

Калерий Самсонович вынул из целлофана сигару, провел ее перед носом, сладостно вздохнув.

— Ну, много ли человеку для счастья надо, скажи?

— Немного, — согласился Александр Антонович, выкладывая на стол кожаную папку. — Мне, например, для счастья сейчас не хватает одной маленькой информации.

— Так ты че, по делу, что ли? Я-то думал, так — по-человечески. Покурить, о бабах поболтать. Как там твоя Оленька, обживается? Забыла все самое худшее в этой жизни?

— Калерий, я серьезно, — Александр Антонович открыл папку и вынул из нее листок с распечаткой. — Что за изделие сейчас испытывает второй цех?

— Ну, Сашенька! — ректор развел руками. — Ты же знаешь — государственная тайна. Давай науке хвост накручивай, пускай она на нашу базу изделия поставляет, на то ты и доктор технических наук, — он жестом подозвал к себе проректора, ухватил за шею, притянул к себе, шепнул на ухо: — Системы теленаведения ракет типа “Земля-Земля”, “Воздух-Земля”, “Земля-Воздух”. Совместный заказ ПВО, летчиков и Министерства обороны. Сам договор подписывал. Хорошие деньги.

— А полигонные испытания? — также шепотом спросил Александр Антонович.

— Нас это не трахает, Саша. Наше дело — стенд, уже громко ответил ректор. — И запомни — враг не дремлет.

— Да-да, — улыбнулся Александр Антонович. — Это верно.

Ну вот, кое-что с производственными интересами симпатичной Лики начинало проясняться. “Просто ФСБ “снизу” курирует важный заказ”, — подумал Александр Антонович с облегчением.

Митя сел за столик в дальнем углу кафе “Переменка”. Народу было немного. В летнее время большая часть страждущих посидеть в теплой компании с бутылкой пива или чашечкой кофе из подвала перемещалась на улицу — под тень деревьев университетского сада. Столик в дальнем углу был только для своих, поэтому на нем всегда стояла табличка “Администратор. Просьба не занимать.” Митя взял себе стакан апельсинового соку и стал ждать. Минут через пять к столику подвалил один из людей Марата — молодой лысеющий парень с серьгой в ухе.

— Ну че, сколько? — спросил он Митю.

— Сегодня у меня пикантное дело, шеф, -с людьми Марата Митя разговаривал совсем иначе, чем с кафедральным, домашними и прочими. Он знал, как, где и с кем разговаривать. На то и учился на филфаке.

— А поконкретней?

— Полторы штуки зелеными в долг.

— “Штанами” могу дать, “белым богатством” могу, зеленью — нет.

“Белым богатством” в их “тусовке” называли героин. Парень потер нос и прищурился.

— Цель скажи, чтоб я Марату донес.

— Тесть у меня “на счетчике” стоит. Дело святое, понимаешь?

— Понимаешь, — кивнул парень. — Ладно, жди. Переговорю — донесу ответ, он поднялся и быстро вышел из кафе.

Митя взял себе еще соку и пирожное. Взглянул на часы. Его обеденный перерыв давно кончился, но он не мог уйти, не окончив дела. “Если Крошка Цахес без меня заявилась, точно вставит по самые помидорки!”— подумал Митя, жуя пирожное.

Парень появился только через полчаса.

— Ты че, к Марату домой бегал? — спросил Митя.

— Занято было, братан. Ну вот, доношу, чтобы слышал: ты парень свой, “подсаженный”, поэтому велено дать до сентября. Родственники — дело святое. Как учиться пойдем, штраф тоже пойдет. Тогда тебе уже тесть помогать будет. Он сказал — я передал.

Митя был уверен — парень не добавил ничего своего — все это слова Марата, которого нельзя увидеть.

— Я согласен.

— Держи, — парень под столиком вложил в его руку свернутые трубочкой деньги и тут же исчез.

Митя торопливо сунул деньги в карман, допил третий стакан сока и заспешил на кафедру — работать. Скоро должна была подойти одна из его репетиционных девочек — до вступительных экзаменов оставалась неделя.