И опять было жаркое лето, и опять “пеньки”, и опять выматывающая, но денежная работа в приемной комиссии. О Насте он старался не вспоминать. Ему было стыдно за свое поведение, и он мысленно уже раз двести попросил у нее прощение на разный лад, брал телефонную трубку, набирал номер, но поговорить так и не решался. Его документы лежали в ВАКе, сейчас, летом, нечего было и думать, что их рассмотрят. Надо было ждать до осени, когда все вернуться из отпусков. Зато с Викой, кажется, все стало проще. После развода она, действительно, почувствовав себя свободной женщиной, слегка оттаяла, и позволяла ему задерживаться допоздна. Он играл с Дашкой, гулял, кормил, укладывал спать. Однажды Вика попросила его переночевать с ребенком — она, по ее словам, с большой и шумной компанией уезжала за город на два дня. Митя, конечно, ничего теперь не мог ей сказать: кто он для нее такой, и кто она для него такая — мать его дочери? Но потом, когда она уехала, всю ночь не спал, ходил из угла в угол, мучая себя жестокой ревностью, и когда Вика вернулась, конечно, не сдержался — устроил скандал. За что и был отлучен от ребенка на неделю.

Митя опаздывал. Было без пятнадцати девять. Через пятнадцать минут у технологов начиналось сочинение. Митя должен был усадить детей в аудитории, собрать экзаменационные листы, продиктовать темы и написать их на доске, чтобы ровно в девять они начали. С девяти до часу. Он вошел в университет, сунул охраннику под нос пропуск члена приемной комиссии, побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Он увидел Татьяну. Она поджидала его около расписания экзаменов на втором этаже. На ней было нарядное летнее платье, туфли на высоком каблуке, какие-то невероятные завитушки на висках “Будто на свадьбу собралась!”— подумал Митя.

— Привет, у меня к тебе дело есть, — сказала она чуть слышно. — Серьезное. На сто миллионов.

— Для тебя, Танюха, хоть на двести. Хоть слона с неба, — он взмахнул рукой, будто пытаясь поймать что-то в воздухе, протянул ей раскрытую ладонь. На ладони лежал подтаявший шоколадный слон в золотинке. Конечно, это был Дашкин слон, ничего, еще одного купит. — Как никак, ты моя протеже. Поступаешь?

— Спасибо, — Татьяна взяла слона и улыбнулась. — В общем, мне тут опять отказ пришел.

— Какой отказ? — не понял Митя. — Завалили, гады?

— Да нет, здесь все нормально, — вздохнула Татьяна. — Сегодня последний экзамен сдала — пять баллов.

— Ну вот! — удовлетворенно кивнул Митя. — А что за отказ?

— Дмитрий Алексеевич! — окликнули его. Это был председатель университетской приемной комиссии. — Время-время! Вас уже дети ждут! Возьмите конверт!

— Танюш, извини, посажу детей и загляну к тебе на кафедру. Идет?

Татьяна расстроено кивнула.

Митя зашел в кабинет председателя. Он вынул из сейфа несколько запечатанных конвертов, на каждом стояла университетская печать.

— Выбирайте любой.

Митя выбрал средний. Сунул его в карман и, взяв листы для сочинений, отправился в аудиторию.

Около дверей римской аудитории галдела толпа.

— Тихо! Тихо! — прикрикнул на абитуриентов Митя, пробираясь к дверям. Он открыл дверь и вошел первым. — Друзья мои, послушайте меня внимательно! Сейчас вы войдете в аудиторию с раскрытым на фотографии паспортом и экзаменационным листом. Здесь, рядом с дверью, стоят два стола. На них вы кладете все свои сумки, саквояжи, рюкзаки и чемоданы. В руках у вас остается только ручка, может быть, две ручки, если вдруг одна перестанет писать. Вы садитесь и терпеливо ждете, пока я разложу листы. Я вам расскажу, как оформлять титульный лист, и в течение четырех астрономических часов вас никто не трогает, пишите себе спокойно. Теперь шпаргалки. Сразу выгоняю и все! И можете забирать документы в приемной комиссии. Переговоры с соседями. Выгоняю после второго замечания. Ходьба в туалет — только если очень хочется и в сопровождении преподавателя.

Абитуриенты дружно засмеялись.

— А что вы хотите? В прошлом году поймали одного в туалете! Писал за друга сочинений. Друг ему вынес тему, а он за него работал, сидя на унитазе. Отработался. Друг в этом году на плацу в армии марширует.

— А с девушками вы тоже будете в туалет ходить? — поинтересовалась одна из девиц под всеобщий смех.

Митя взглянул на часы.

— Минут через пятнадцать у меня появится Анна Владиславовна, второй педагог. К ней вы и обращайтесь. Все, поехали, — Митя хлопнул в ладоши.

Абитуриенты вереницей потянулись в аудиторию.

Про Татьяну Митя вспомнил только во втором часу, когда абитуриенты стали сдавать сочинения. Поток попался отвратительный: шумели, галдели, переговаривались, беспрерывно задавали глупые вопросы, отпрашивались в туалет. Двух девиц Митя все-таки выгнал с экзамена. Он специально сел на самый задний ряд, чтобы всех было видно, и, минут через двадцать заметил, как одна девушка передала другой маленький листочек. То ли они забыли о нем, то ли бдительность потеряли?… Девицы обещали пойти жаловаться. “Это ваше право,”— сказал Митя, вкладывая шпаргалку в лист недописанного сочинения. Пусть только попробуют! Потом, когда последний абитуриент вышел из аудитории, нужно было быстро записать первые фразы из блатных сочинений, потом нести на шифровку, потом садиться проверять.

Улучив свободную минуту, Митя зашел на кафедру. Татьяна была на месте.

— Ну, давай, рассказывай. Кого тебе надо протащить? — спросил Митя, доставая из кармана заветный блокнот.

— Никого, — пожала плечами Татьяна. — Чай будешь пить?

— Хорошо бы. Достали сегодня, сил нет! — Татьяна разлила чай по чашкам. Митя с наслаждением отхлебнул напиток. — Говори, не тяни! Мне проверять надо!

— Ладно, — Татьяна отставила чай. — Я в Англию уехать не могу. В третий раз отказали.

— В Англию? — удивился Митя. — Впервые слышу.

— Ага, буду я вам здесь трепать! Вы, филологи, все как сороки — тут же начнете по всем углам трещать.

— Да, против этого не попрешь, — согласился Митя.

— Жених у меня там, — продолжала Татьяна. — Ричард.

— Львиное Сердце, — добавил Митя насмешливо. — Ну?

— Да не ну! Они поэтому и визы не дают, боятся, что я там замуж выскочу и останусь.

— А ты не останешься?

— Не знаю, — Татьяна пожала плечами. — Посмотрим. Ты ведь с женой развелся, я знаю.

Митя кивнул.

— Короче, для того, чтобы уехать, мне надо здесь замуж выйти. Иначе никак. Тогда точно разрешат.

— За меня, что ли? — Митя хитро сощурился.

— Ты не хочешь, да? У меня больше нету таких знакомых. Фиктивно, на несколько месяцев. А потом разведемся.

— А чего ж фиктивно? Давай по-настоящему, а? Почти год друг друга знаем, притерлись, — Митя вдруг понял, что он очень хочет эту милую и наивную девушку. У него почти три месяца у него никого не было.

— Да ну тебя! Я серьезно.

— Ладно, я согласен. Привезешь мне оттуда кроссовки и какую-нибудь фигню английскую, лады?

— Конечно.

— А как же твое поступление? Экзамены? Зачем тогда тебе это все? За тебя договаривались, просили.

— В качестве запасного варианта, — вздохнула Татьяна. — А то, что договаривались, так я за год столько всякой фигни для кафедры напечатала!

— И когда же в ЗАГС?

— Прямо сейчас. Я уже там договорилась через маму, дала кому что надо.

Митя присвистнул.

— Ну ты деловая! Ладно, пошли, — он поднялся и вопросительно посмотрел на Татьяну. Девушка не понимала, шутит он или серьезно. — Пошли, пошли, — подбодрил ее Митя. — Подожди меня внизу, я сейчас с проверки отпрошусь.

В сберкассе они заплатили госпошлину и направились к ЗАГСу — большому двухэтажному серому зданию, рядом с которым красовался памятник брежневских времен — металлические мамаша с папашей держат на руках счастливого, улыбающегося металлического малыша.

Татьяна взяла его паспорт и скрылась за дверями заведующей. Через минуту она вышла красная с листами заявлений, дала ему ручку.

— Ты только не пиши, что разведен. Пиши — в первый раз. А то она там как заохала: меньше месяца назад развелся, а уже опять! Аморальный тип! Хорошо ли ты, Танечка, подумала? В общем, если по правилам, три месяца надо ждать.

— Но мы же без правил, — улыбнулся Митя и стал заполнять бланк заявления.

Через час они сидели в тихом уютном кафе недалеко от ЗАГСа и ели пирожные. От волнения у Татьяны разыгрался аппетит — она отправляла в рот один эклер за другим. Митя заказал себе сто грамм коньяку.

— Смотри, растолстеешь, не понравишься Ричарду, — заметил он весело.

— Да ну его в жопу! Не мог подсуетиться, чтоб мне визу дали! — сказала Татьяна с досадой.

— Ну да, пусть теперь локти кусает. Мы теперь — крепкая, счастливая семья, и понесем свое счастье к светлому будущему капитализма, стараясь не расплескать его по мелким ссорам и обидам.

Татьяна прыснула. Да, примерно такого содержания текст произнесла заведующая ЗАГСом, когда жала их вспотевшие руки.

— Танюш, ты вечером свободна? А то, может, забуримся куда-нибудь, повеселимся? Свадьбу сыграем.

— Ага, сейчас разбежалась.

— Шила в мешке не утаишь. Все равно все узнают.

— Если кое-кто не будет языком молоть…

— Танюха, все и так думают, что у нас роман, — вспомнил Митя прошлогодний разговор с Макушей. — А теперь все законно.

Татьяна посмотрела на него удивленно и презрительно одновременно.

— Что ты несешь, какой роман? Я Ричарда люблю. Я к нему уеду через месяц. Уже билет заказан. А то, что про нас Крошка болтает, так она сука, сволочь, дерьмо собачье, змея подколодная, собака червивая!

— Дурилка картонная, — подсказал Митя. — Замечательная характеристика заведующей кафедры. Ну а что ты тогда перед ней лебезишь, перед сукой?

— Да пошел ты! — беззлобно сказала Татьяна. Она поднялась из-за стола. — А кроссовки я тебе пришлю, муженек ты мой ненаглядный, самые крутые. Это обещаю.

Она ушла, и Митя остался один. Он заказал себе еще коньяку и закуски. Смешно все получилось: еще пару часов он ни сном, ни духом, как говорится, что будет к вечеру женат. Пускай фиктивно, ну и что! Как реактивная, взяла, закрутила, завела, а потом мордой в тарелку! А ведь как он ее хочет! Ему, конечно, многие женщины нравятся, но Танька — особо. Спокойная, несуетливая, лишних слов не говорит. Скво индейского племени. Взяла и исчезла в секунду, скорей всего, навсегда. Сгорела в небе, как звезда! Ричард у нее, видите ли, заморыш похотливый! Такую бабу увел! Жену! И почему ему так с бабами не везет?

Скоро Митя перестал распалять себя всякими глупостями и решил, что все что ни делается — к лучшему. Пару раз к нему за столик подсаживались проститутки, но он их грубо отшивал.

Около одиннадцати он взял машину и поехал к Насте. Но когда машина остановилась около дома, и он глянул на горящие окна, желание пропало. Опять всплыла в памяти та последняя безобразная сцена. За что она его так? Кому нужны эти Зоины ученые записки? Тараканам, которые жили в коробках с архивом? А он их обнародовал, сделал достоянием научной общественности. Ну, под своим именем, так что? Он Зоин ученик, в конце концов… Кто же его оправдает, кроме него самого? Интересно, кто сейчас у Настены, с кем живет, с кем трахается? Наверняка в девках не засиделась. Все они бабы такие! Ишь, свет везде зажгли, говнюки!

— Поехали! — приказал Митя водителю.

— Что, передумал? — усмехнулся водитель. — Куда теперь?

— Домой к жене. Только у ночного остановите — пожрать куплю.

Митя осторожно открыл своим ключом дверь. Прислушался. Было тихо. Включил на кухне свет, стал выкладывать из пакетов яблоки, апельсины, бананы, веером разложил на столе шоколадки для Дашки. Потом на цыпочках пробрался в Дашкину комнату, чмокнул дочь в макушку. Приоткрыл дверь в спальню.

— Ты, что ли? — раздался рассерженный сонный голос Вики.

— Спи, спи, — он стал раздеваться.

— Залесов, что за дела! Езжай к матери! Мы как договаривались? Ну что тебе неймется?

— Поздно уже. Денег нет.

— Ага, пить есть, а на машину нет. Завтра ключи оставишь, понял?

— Ага, представляешь, я сегодня женился неожиданно.

— Поздравляю. А чего тогда к жене не пошел. Блядь какая-нибудь?

— Да нет, стюардесса. Сегодня в Англию улетела.

— Ну-ну, — насмешливо произнесла Вика.

Когда Митя попытался залезть под одеяло, Вика его больно лягнула.

— Иди в гостиную спи!

Митя улегся на краешек кровати, свернулся калачиком.

— Представляешь, у меня уже три месяца никого не было, — сообщил Митя доверительным шепотом.

— Меня это, честно говоря, мало волнует. О, господи, когда же я от тебя избавлюсь! — вздохнула Вика.

Он опять попытался залезть под одеяло. Вика пнула его ногой и отодвинулась.

— Скотина холодная!

— Почему же холодная? Я — хорошая скотина, — пробормотал Митя, закрывая глаза.

Военный аэродром под Моздоком жил своей обычной жизнью: бегали люди в форме, по полю ездили “Уазики” и “Зилы”, на вышке диспетчерского пункта за стеклами мелькали силуэты начальников. То и дело воздух вспарывал вой. Начиненные боеприпасами “Сушки” резко взмывали вверх и исчезали в бездонном небе, кое-где покрытом легкими хлопьями облаков. Летели “работать”. С утра уже было сделано более тридцати боевых вылетов.

Вот еще одна “Сушка” взмыла в небо, отстреляв в стороны тепловые ловушки. Самолет набрал высоту. До “объекта” было не более семи минут лету, и пилот был предельно собран. Разведка обнаружила в горах замаскированный склад с боеприпасами, подходы к которому были плотно заминированы. Координаты авианаводчиков были абсолютно точны, и пилот вел машину к цели.

В рамке на стекле появился едва различимый объект. “Захват цели произведен! Пуск!”. Пилот вдавил кнопку в ручку. Сработал механизм отсоединения. Ракета “упала” из-под крыла, и пошла к цели, выпустив дугообразную реактивную струю. Летчик следил за тем, как она приближается к объекту. Неожиданно ракета повела себя странно: она резко изменила траекторию, ушла в сторону от склада и разорвалась на склоне горы в трехстах метрах от цели.

— Твою мать! — выругался пилот. — Цель не поражена. Иду на второй заход.

— Прекратите ругань в эфире! — предупредил его строгий голос.

Пилот развернул машину в воздухе, ушел назад в сторону Моздока и сделал второй подлет. Опять цель была поймана в рамку на стекле.

— Давай-давай, родимая, не валяй дурака! — произнес пилот, отправляя ракету к цели.

Ракета уверенно пошла к цели, но опять, не долетев метров четырехсот, резко поменяла направление и разорвалась на другом склоне, подняв большое серое облако из пыли и камней.

— Этого не может быть! — произнес пилот растерянно. — Цель не поражена!

— Да вы что, охренели, тридцать девятый? Как не поражена? Быстро звено на базу! — приказал строгий голос.

Когда “Сушка” съехала со взлетно-посадочной полосы на рулежку, к ней устремился командирский “Уазик”. В “Уазике” было четверо. Генерал-майор, полковник и двое в штатском. “Уазик” взвизгнул тормозами у замершего самолета. Пилот вылез из кабины, козырнул начальству.

— Объясните ситуацию, почему цель не поражена? Вы что, по ночам спирт хлещите? — зло зыркнул на пилота генерал.

— Да при чем тут спирт? — вступился за пилота штатский. — Ракета наводится сама. Как она себя повела?

— Ушла к цели на низкой высоте, огибая рельеф местности, — стал нервно объяснять пилот. — Не достигнув цели, резко поменяла направление полета.

— Под каким углом? — поинтересовался штатский.

— Примерно так! — пилот выгнул ладонь, показывая угол отклонения ракеты.

— Так, градусов пятнадцать. И что? Просто в склон горы? Ничего там на нем не было?

— Да нет, — пожал плечами пилот. — Ничего.

— Что думаешь? — спросил первый штатский второго.

— А что тут думать? Неисправность в системе наведения самой ракеты, что вообще маловероятно, или оптическая ловушка — сказал второй.

— Что еще за оптическая ловушка? — поморщился генерал.

— Оптическая ловушка создает мираж, который “видит” оптика ракеты и принимает за цель. Компьютер дает ракете команду изменения траектории движения. Вот и все! Но для того, чтобы ее создать, надо в совершенстве знать систему наведения ракеты. В совершенстве! — повторил штатский.

— Ох, мать твою, как сложно-то! — выругался генерал — И что же нам теперь с ними делать?

— Немедленно отменить все вылеты машин, несущих ракеты с оптическими и магнитооптическими головками класса “воздух-земля”! Снять их с самолетов! Может быть неисправность в системе наведения. Будем искать, — сказал первый штатский.

— В Москву надо срочно звонить, — произнес второй.

Было ранее утро, Александр Антонович еще спал, когда раздался телефонный звонок. Первой проснулась жена, сняла трубку.

— Да, вы знаете, который час? Ах, Калерий Самсонович, она тут же изменила тон! Да-да, конечно, сейчас разбужу, — она толкнула мужа в бок. Александр Антонович во сне махнул на нее рукой — уйди. Саша, это Калерий! У вас в университете неприятности!

Слова “Калерий” и “неприятности” сработали как будильник. Александр Антонович продрал глаза. Он взял трубку.

— Слушаю.

— Саня, то, о чем ты тогда говорил…

— Случилось! — закричал Александр Антонович. — Я тебя предупреждал, черт возьми! Что там?

— Экспериментальная база закрыта. ФСБ сейчас работает во втором цеху. Меня к девяти вызвали в министерство обороны. В общем, разговор не телефонный. Немедленно приезжай в университет.

— Еду! — сказал Александр Антонович, соскакивая с кровати.

— Тебе завтрак сделать? Что у вас там? — встревожено поинтересовалась жена.

— Какой к черту завтрак! Калерий сегодня может полететь к чертовой матери! И я вместе с ним! Впрочем! — Александр Антонович на мгновение задумался, надевая носки. — Может, все и к лучшему. Как ты думаешь, пойдет мне синий ректорский пиджак с золотым отливом?

— Все шутишь, — вздохнула жена. — У тебя этих пиджаков штук двадцать.

В кабинете Калерия Самсоновича было многолюдно. Мужчины курили, на столе стояли блюдца с бутербродами, в чашках остывал чай. Ректор сидел не за своим столом, а вместе с подчиненными, Александром Антоновичем, директором экспериментальной базы — мелким суетливым мужчиной с морщинистым лицом — и начальником второго цеха. У всех четверых на лицах застыли напряжение и страх. Напротив них сидели “эфэсбэшники”.

— Нашими сотрудниками была тщательно проверена заводская технология и режим на предприятиях, изготавливающих оптику для боевых головок ракет. Там утечки быть не могло. У вас все-таки институт, режим послабее, разгильдяйства побольше…

— Мы режим строго соблюдаем. Никаких нарушений не отмечено, — вступился за честь университета начальник экспериментальной базы.

— Помолчите, пожалуйста, — оборвал его “эфэсбэшник”. — Я дам вам слово. Сейчас установить источник утечку не представляется возможным, поскольку со времени последних испытаний систем наведения прошло больше двух лет. Естественно, без участия людей с базы произойти она не могла. Поработав в отделе кадров базы, мы выявили несколько случайных личностей, проработавших в цеху всего по нескольку месяцев, именно тогда, когда и проводились эти испытания. Сейчас, — “эфэсбэшник” полез в папку, где у него лежали личные дела с фотографиями.

Александр Антонович побледнел. Он почувствовал, как сердце в груди судорожно затрепетало, словно пойманная в силки птица. Посмотрел на начальника цеха, осторожно наступил ему на ногу под столом. Начальник цеха убрал ногу и, в свою очередь, наступил на ботинок Александра Антоновича.

— Вот, пожалуйста, Лина Евгеньевна Загряжная. Сроки поступления и ухода с работы полностью совпадают со сроками испытаний. Да и ушла-то она… Бросила трудовую, пропала. Вы интересовались судьбой своей сотрудницы? — спросил “эфэсбэшник” начальника цеха. Он показал фотографию на личном деле Лины. — Узнаете хоть?

— Конечно, узнаю, — начальник цеха покраснел. — Она сказала, мама у нее в Ставрополе заболела. Уехала и не вернулась. Может, там осталась?

— Хорошо, мы проверим эту информацию. Сроки прохождения документов через режимный отдел — три месяца. Загряжная была устроена во второй цех, на секретное производство, в течение месяца? Почему был нарушен режим?

— Так это… — развел руками начальник базы. — За нее начальник цеха просил. Мы по-быстренькому.

— А вы говорите — нарушений не было! Полнейшее разгильдяйство! Почему вы просили за Загряжную? — строго спросил начальника цеха “эфэсбэшник”.

Александр Антонович смотрел на друга, чувствуя, что сердце сейчас вырвется из груди.

— Вообще-то она моя подружка, — еще больше краснея, произнес начальник цеха.

“Эфэсбэшники” заулыбались. Калерий Самсонович посмотрел на часы — ему нужно было ехать в министерство.

— Я могу вас покинуть? — спросил он робко.

— Можете, — свысока глянул на него “эфэсбэшник”. — Вы с вами потом отдельно поговорим.

Через два часа, выжатые, как лимоны, они вышли из кабинета ректора. Александр Антонович крепко пожал руку начальница цеха.

— Спасибо, Володя, на все сто выручил. Думал — все, кранты! Я теперь твой должник.

— Ладно, подставился за тебя, — улыбнулся начальник цеха. — Надеюсь, не забудешь?

Через два дня Александр Антонович сел в ректорское кресло, а Ольга Геннадьевна Игонина по прозванию Крошка Цахес заняла пост проректора по международным связям.