Атланты пришли на стоянку детей Куропатки в канун большого весеннего колдовства. Снег на побережье почти стаял, только в низинах лежали серые клочья зимней шерсти земли. Под ярким средиземноморским солнцем южные бока холмов уже щетинились молодой травой. На пологом склоне над стоянкой паслись изголодавшиеся по свежему корму олени.
Чужаков было семеро. Впереди шли немолодой толстогубый воин в куртке с красным поясом и худощавый человек в синем плаще. Их сопровождали четыре копьеносца в кожаных шлемах-капюшонах и звериный умелец с бурым медведем на длинном ремне. Они прошли мимо долбленых лодок по берегу Оленьей реки, - вблизи моря спокойной и довольно широкой, - миновали перекладины с сушившейся рыбой. Тут же висели связки лубяных полос для новых сетей. Мелкие тощие собаки с лаем метались вокруг пришельцев, но ворчание медведя держало их поодаль.
Атланты остановились у вытоптанной площадки, на которую глядели входы землянок. В каждой жила семья из десяти-двенадцати матерей и отцов с детьми. Девочки, вырастая, вступали в число матерей, а юноши уходили в семьи жен.
Атлант в синем, окинув взглядом землянки, тихо сказал:
- Одиннадцать жилищ. Значит, их больше трех сотен.
Воин довольно ухмыльнулся:
- Удача! Теперь не часто встретишь такую стаю. А как ты назвал их? Все забываю эти имена, похожие на волчий вой.
- Племя зовется гии. Три красных полосы на щеках – значит, род считает предком куропатку.
- Ха! В прошлый раз были козероги. Что ж, займемся птичками.
Дети Куропатки стояли группками у землянок, готовые ко всему.
Атлант в синем шагнул вперед и попросил гостеприимства жестом, принятым в гийских племенах, живущих на востоке. В ответ раздался ропот людей, возмущенных коварством узкоглазого оборотня. К атланту вышла Оз, немолодая рослая женщина с гордой осанкой и прической, положенной Матери рода: светлые волосы ее были сколоты на затылке двумя стрелами, косо торчащими над головой.
- Будь неутомима, Мать смелых охотников! – проговорил синий. Гийские слова вылетали из его рта с визгом, словно на языке людей заговорила собака, – Наш большой гребец, наш… - пришелец запнулся, силясь перевести для гиев титул своего начальника, - Передний в лодке, Аргол, послал меня, чье имя Палант, и отца большой семьи воинов Стропа, - его спутник важно кивнул, - для беседы с тобой.
- Войдите, - неохотно ответила Оз, кивнул на землянку. – Каро! – крикнула она, обернувшись. – Ты сядешь возле меня.
Сероглазый силач с торчащими соломенными волосами и короткой широкой бородой отделился от соплеменников. Он был босой, в меховой куртке до колен. Вслед за Матерью и охотником пришельцы спустились в землянку. Перед пологом из оленьих шкур Каро вынул из-за пояса каменный топор и воткнул в землю. Атлант в синем положил рядом нож и что-то сказал спутнику. Тот, недовольно бурча, отстегнул меч.
Остальные атланты остались наверху. Медведь растянулся рядом с проводником, положив лобастую голову на лапы. Гии продолжали глядеть издали. Лишь один из юношей, Ор, несмотря на окрики юношей, крадучись подобрался к чужим. Он был высок и тощ, олений мех оставлял открытыми длинные жилистые руки. Присев на корточки, гий, готовый каждый миг отпрыгнуть, стал разглядывать чужую одежду, осмелев, проводил пальцами по ткани, касался сапог, потом потянулся к бронзовому наконечнику копья. Воины потешались над его изумленными гримасами. Проводник медведя, подмигнув остальным, достал из-за пазухи что-то блестящее и показал гию. Тот потянулся к странному предмету из двух соединенных крючков. И тут крючки, словно сами метнулись навстречу и, щелкнув, обхватили руки Ора. Он дернулся, но злая сила крепко держала запястья.
Воины хохотали. Юноша вскочил, напрягся, но бронза лишь глубже врезалась в кожу. Тогда он закричал и, взмахнув пойманными руками, кинулся на обидчика. Тот подставил ногу, и дикарь ткнулся лицом в землю. Поднялся шум. Гии, подбадривая себя выкриками, двинулись к пришельцам. В руках у них замелькали кремневые лезвия, дротики. Проводник, сдернув крючки с Ора, отскочил за медведя, который по команде поднялся и угрожающе замотал головой. На крики из землянки показались Оз и Палант. Подвывая от обиды, Ор протянул Старшей Матери кровоточащие запястья.
- Воин играл, - примирительно сказал синеодеждый, - он хотел повеселить охотников.
- Из протухшего рода те люди, у которых такие игры! – с презрением кинула Оз. Потом она обернулась к Ору:
- Идем, я дам мазь для ран.
Гии отошли, бормоча оскорбления. Проводник, из красного ставший грязно-желтым, криво усмехаясь, уложил медведя.
В землянке пахло кожами и рыбой. Оз достала из кожаного мешка раковину с мазью, дала Ору и опустилась рядом с Каро на шкуры. Атланты сидели напротив. Набрав пальцем жирную едкую мазь, Ор стал втирать ее в порезы – медленно, чтобы дольше остаться в землянке, где происходило что-то важное и интересное.
- Мудрая Мать, - заговорил враг в синем, - мы пришли не с пустыми руками. Пославший нас, повелитель атлантов Хроан, Подпирающий небо, дарит тебе это.
Вынув из сумки сверток, атлант развернул его перед Оз. На расписанной яркими узорами ткани лежали тонкий бронзовый нож и несколько ярко начищенных украшений. Оз оглядела подарки, не притрагиваясь к ним:
- Какого же ответного дара ждет ваша… Большая Подпорка?
Палант выбирал слова мягкие на ощупь, но с каменным нутром:
- Мы пришли получить то, что давали ваши предки нашим предкам. Пусть четыре руки молодых мужчин уйдут с нами. Сегодня ты соберешь своих сыновей, и Строп выберет… гостей в Срединную землю.
Раковина чуть не выпала из рук Ора, Каро напрягся, скрипя зубами, но Оз сохранила спокойствие.
- Что-то я слышала о таком договоре, - проговорила Мать, помолчав, - но, скажи, все еще согласна ли с ним Мать матерей гиев, огневолосая Гезд? Насколько я знаю, она гостит в вашем стойбище Тар, далеко на востоке в земле борейцев. Расскажи нам, здорова ли она и так же ли дружна с твоим племенем?
Когда синеодеждый перевел слова Оз спутнику, лицо того побурело, а из толстогубого рта хлынули мерзкие визгливые звуки, явно угрожающие.
- Мать Куропаток, - заговорил Палант, - мы думаем, что Гезд здорова и верна договору, заключенному родительницей твоего племени и родителем нашего много зим назад, когда наши воины, пришедшие с моря, победили ваших. Разве воля предков не для тебя? И меньше ли детей ты потеряешь, если полетят стрелы? А те, что уйдут с нами, заживут счастливо: они будут есть каждый день и увидят великие чудеса Атлантиды.
Забытый всеми Ор дрожал в углу. Оз долго молчала с окаменевшим лицом.
- Ладно, род даст юношей. Но их нельзя взять сейчас. Люди моря, ночью у нас будет большое колдовство. До него ни один охотник не может уйти из долины. Вернитесь к соленой воде и приходите за юношами завтра в полдень.
Палант перевел ответ Стропу.
- А стоит отвернуться, удерут в горы, - возразил тот. – После бегства рыжей Гезд и борейской кобылы Гехры дикие словно взбесились!
- До колдовства не уйдут, Строп. По их верованиям, духи погубят всех, кто в положенный день в священном месте не принес им жертв.
- Хорошо, скажи старухе – я согласен. Но ждущим нужна еда: пускай даст десять оленей! – Он потряс в воздухе растопыренными пальцами.
- Вы получите две руки оленей, - кивнула Мать.
Атланты встали и пошли к выходу. Оз обернулась к Ору:
- Ты натер раны? Подойди, я заговорю их.
Ор протянул руки, и она прошептала над ними несколько слов медленных и сильных, отчего боль сразу задремала.
- А теперь свяжи оленей, самых худших, и отгони к морю, где большие лодки оборотней. Потом до заката последишь, что там будет.
- Большая Мать, ты отдашь им молодых отцов? Их увезут?..
- Молчи! Я буду просить духов о помощи. А ты затяни на языке узел и делай как сказано.
Атланты возвращались к кораблям тропой, петляющей между холмами. Низкорослые сосны, изогнутые, словно в пляске, темнели на склонах, покрытых ранней травой. Легкий ветер с моря сдувал мошкару, нес запахи мокрой соли и гниющих водорослей.
Позади Ор вел связанных за рога оленей. Они упирались и хрипели, косясь на медведя, который тоже поглядывал на них, умильно приоткрыв слюнявую пасть. Чужак в синем, пропустив вперед воинов, пошел рядом с Ором. Тот отодвинулся, но с любопытством рассматривал атланта: безбородое скуластое лицо, словно натертое красной глиной, сапоги незнакомого меха, одежду из странной шкуры. В море, что ли, добывают они синих оленей?
- Ешь досыта, Ор, смелый охотник. Давай поговорим?
Гий шарахнулся:
- Как ты нашел мое имя?
- У-у, я большой колдун: могу узнавать все, что хочу! – (Атлант не стал напоминать, что просто услышал имя от Оз) – Но не бойся! Возьми и мое имя: я Палант из поселения Луад.
- А я не боюсь! Среди тех, кто не ест Зайца, нет трусливых.
- Ты хорошо сказал. Вы ведь потомки бесстрашной Куропатки, которая заклевала орла, спасая птенцов!
- Оэ, ты знаешь наше начало?! И почему ты говоришь как человек, а те только бормочут, как тетерева?
- У каждого племени своя речь, - улыбнулся Палант. – Гии, что кочуют на восходе, зовут себя гиесами, а живущие на холоде – эгеями. Ты поймешь их, но с трудом. А у племени Срединной речь вовсе не похожа на вашу, но ей можно научиться, как я научился гийской.
Ошеломленный Ор во все глаза смотрел на чужеземца, слова которого ломали порядок и границы привычного мира Куропаток.
- Слушай, охотник, вот я дарю тебе!.. – Палант вынул из сумки что-то блеснувшее на солнце. Гий, вспомнив коварные крючки, прыгнул в сторону.
- Эй, зачем скачешь, как козел от барса! Взгляни, разве такое маленькое может быть злым?! – На ладони чужака лежал прозрачный камешек, похожий на льдинку, в которую вмерз желтый цветок. – Это знак доброго духа, он принесет тебе удачу.
- Но мне нечего подарить тебе. – Ор восхищенно потрогал амулет.
- Возьми! Подарить можно не только вещь, но и помощь.
- О чем твой голод?
- Ночью у вас праздник. Спрячь меня, чтобы я все видел и слышал, оставаясь незаметным.
Ор замотал головой:
- Замолчи, Палант! Эти песни нельзя слышать чужому. Духи озлятся, и ты умрешь, корчась от мучений! А кроме того, я ведь…
- Ты должен покориться! – перебил юношу Палант. – Ведь я не только владею твоим именем, но и знаю всю твою жизнь!
Ор отшатнулся, но тропа была узка.
- Слушай! – торжественно заговорил синий. – До двух лет мать носила тебя за спиной, а потом ты бегал с другими детьми. Зиму ваш род жил у моря, а летом угонял оленей в горы. Однажды осенью для тебя настало время пройти Посвящение. Вместе с другими мальчиками тебя повели в священную лощину.
Страх в глазах гия постепенно сменялся недоумением. Не замечая этого, чужак продолжал:
- Там сошлось много людей соседних родов, было съедено немало оленей и рыбы. Но ты не ел, дрожа от страха и любопытства. Колдуньи показывали свое умение: заклинали животных, вызывали ветер, проходили через огонь. Потом юношей подвели к темной пасти Духа. Страшный рев наполнил лощину. Дух готовился пожрать вас, чтобы изрыгнуть уже не детьми, а охотниками. Колдун толкнул тебя в рычащую каменную пасть, и ты ощутил на теле зубы Духа… Эй, Ор, чему ты смеешься?
- Теперь я вижу, что ты не вещун, а болтун! – ответил Ор с торжеством. – Я ведь не проходил Испытания.
- Этого не может быть!
- А вот было! В день Испытания меня глодала болезнь, и все думали – я уйду в Нижнюю землю. А потом хворь отползла, но новый день Духа будет только осенью, когда олени жирные. Ну что, болтливый шакал: смотри, как Ор смеется над твоей хитростью!
Неудачливый колдун ускорил шаги, бурча по-атлантски:
- Негодный мальчишка! Ждал, пока я перескажу целый лист с ветки о гиях. Ишь подплясывает! – Палант не удержался от смеха. – Ну, раз я болтливый шакал, то ты рыжий гийский лис!
Очень странные эти оборотни: то грозят Матери рода, то терпят обиду от подростка.
- Возьми! – Ор протянул амулет.
- Оставь себе, раз ты победил, - ответил синий и добавил про себя: «Пусть он укроет тебя завтра от глаз Стропа».
Показался лагерь атлантов. Пять широкобоких, как нерестящиеся лососи, кораблей уткнулись носами в песок. Выше стояли большие шатры, растянутые ремнями, вокруг бродили воины, горели костры, рычали проголодавшиеся медведи.
Копьеносец взял у Ора ремень и толкнул в плечо, показывая, что гий может уйти. Ор пожалел оленей, которых забьют без уважительных слов, которые говорят в этих случаях гии. Сделав несколько шагов назад, он соскользнул с тропы и пополз между кочками к стоянке оборотней. Лежа за мохнатой сосной, он с любопытством мальчика и терпением охотника следил за чужой жизнью лагеря.
- А знаешь, - сказал Строп Паланту, - почему Акеана не посылают на стоянки дикарей? Я слышал, как он говорил Арголу, что его просто рвет от вони в их норах! Как же – отпрыск титана!..
Они сидели в шатре на ременных табуретах возле натянутого на шестах кожаного стола и ждали кормчего. Стоявшие снаружи воины откинули полог, пропустив Аргола и Акеана, Строп и Палант поднялись, приветствуя начальника.
Аргол был грузен, но двигался легко, не тяготясь запасом жира. На его плече сидела верткая птица с блестящими черными перьями. Когда Аргол вошел в шатер, она взлетела под потолок, схватила на лету несколько комаров и, возвратившись на плечо, задремала.
Акеан, глава второго челна (сотни воинов) в ладье Аргола, был моложе остальных. В отличие от кормчего он не силился изображать важность. Брезгливая величавость высокорожденного выпирала у него изнутри. Стропа он приветствовал с полускрытой небрежностью, а Паланта словно и вовсе не заметил.
По знаку кормчего все сели вокруг стола. Палант достал из сумки рисунок местности.
- Покорились ли дикие? – спросил Аргол.
- Их Мать просит отсрочки до завтра, - доложил Строп. – Палант советует согласиться.
- Чего ради потакать этому сброду! Мы и так запаздываем из-за южных ветров.
- Если не дать им совершить колдовство, они все полягут, но не тронутся с места, - сказал Палант.
- Ладно! – хлопнул по столу Аргол. – Пусть дикие спляшут и повоют напоследок. Но надо их запереть, чтоб не удрали. – Он принялся водить пальцем по карте. – Уйти они могут либо на Холод, тропой, которая здесь названа Мамонтовой, либо вдоль моря…
- У них есть третий путь, - вмешался Палант, - смотри, кормчий, вот тут тонкий след перед водопадом сворачивает в проход между скалами.
- Ага, - оживился Строп, - теперь понятна хитрость старухи. Она знала, что мы встанем на тропы, и задумала увести род этим тайным ходом! Что ж, кормчий, можно поставить силок, в который эти птички сами сунут головы.
- И мы возьмем вместо двух десятков всех, кого удастся схватить живыми! – потер широкие ладони Аргол. – Сделаем так: я с полусотней мечей иду по Мамонтовой тропе. Строп поднимает копьеносцев на холм над стойбищем, отрезав путь к морю. А лучники Акеана и все звери – позже, когда дикие займутся плясками, пройдут к входу в тайную щель и станут в засаде. Что, неплохая петля?
- Крепкая, - буркнул Строп, недовольный, что самое выгодное место досталось Акеану.
- Ты великий воитель, Аргол, - воскликнул Акеан. – Так умело проскользнуть в замысел врага и обернуть его себе на пользу!
- Э-э, такую стаю взять нетрудно. Лучше бы мне доверили покончить с Севзом, чем собирать дань по грязным норам!
- Да, Севз – дичь покрупнее, - произнес Строп с уважением.
- А ведь ему не больше тридцати зим, - сказал Палант.
- Из Бореи уже прилетела птица с вестью, что бунтовщик обложен в берлоге среди болот, - сказал Акеан.
- Из Пеласгии тоже прилетали такие вести, - усмехнулся Строп, - а теперь там сидят за стенами и молят о помощи…
Ослепительно голубая луна стояла над морем. Ледяные вершины хребта четко рисовались на темном небе, утыканном большими, зазубренными звездами. Воины крались цепочкой по травяному склону холма, ежась от ледяного дыхания гор. Строп шел в середине, тихо беседуя с Палантом.
- В этой дикой земле звезды горят как факелы. Почему в Срединной никогда не увидишь таких?
- Там, с вершины Эрджаха, ты увидел бы такие же. Ведь Окруженное море лежит высоко над океаном, здесь корабли плавают вровень с макушками атлантских гор. Вспомни подъем от Анжиера к Умизану.
Строп покачал головой.
- Это что! – усмехнулся Палант. – Когда-то вода была еще выше.
- Значит, Стикс был еще ужасней, чем теперь?
- Нет, Строп, Стикса вовсе не было. Мой учитель Ферус узнал, что в давние времена океан стоял вровень с Окруженным морем и их соединял вместо Стикса широкий и тихий пролив.
- Уж эти знатоки! – Строп покрутил отягченной новыми сведениями головой. – С ними не задремлешь от скуки.
Они подошли к округлой вершине холма. Внизу угадывались дыры землянок, шевелящееся пятно оленьего стада. Немного поодаль в лощине на берегу реки горел большой костер, у которого гии справляли свое весеннее колдовство. Там метались тени пляшущих, били барабаны, звучали голоса певцов.
- Жаль, не удастся мне сегодня подойти поближе и послушать песни гиев, - вздохнул Палант.
- Одни ищут власти, - хмыкнул Строп, - другие богатства, третьи – покоя. Но чего ищут знатоки, понять нельзя.
- Знания, Строп. При желании оно может дать и богатство, и даже покой… ненадолго.
- Ну, а чего искал этот ваш собрат, что изменил Подпирающему и сбежал к диким яптам?
- Ты же знаешь: всякие разговоры о Промеате строго караются.
- Здесь нет ушей Акеана.
- Говорят, он разуверился в справедливости законов Срединной.
- Только-то! Любой знает, что справедливости нет. Одним достаются раны и мозоли, другим – кольца и рабы. Но, по-моему, надо рехнуться, чтобы искать ее у дикарей. Вот и ты – какой тебе прок в этих песнях?
- Может быть, и немалый. Знаешь, о чем обычно гии просят духов? Чтобы те очистили ото льда их старые стоянки. Значит, ледники уже много лет наступают не только в Срединной. Большая беда крадется к людям на всей земле…
На бегу, отрывая зубами от врученного Матерью куска оленины жесткие волокна, Ор бежал вверх по долине. Луна освещала морщинистые склоны ущелья и цепь ледяных гор далеко впереди. В обрамлении темных кустов с шумом неслась слева белая от пены Оленья.
Когда Ор, вернувшись из дозора, рассказал Матери о том, что два отряда атлантов вышли из лагеря и направились в разные стороны в обход стоянки гиев, Оз послала его по тайной тропе предупредить об опасности детей Лебедя и передать их Матери, что Куропатки скоро придут к ним. Ведь Ор для духов был еще ребенком, и ему не было места среди участников весеннего таинства.
Впереди нарастал голос Злой воды. Там склоны ущелья переходили в отвесные стены, зажавшие крутой поток. За поворотом Ор увидел живой белый столб водопада и ощутил лицом прикосновение мелких ледяных брызг. Казалось, что впереди ревут два огромных зверя – водяной и каменный, - сцепившись в вечной схватке за это место.
Пробравшийся сюда чужак решил бы, что попал в тупик, но Ор узнал скалу, рассеченную косой трещиной, из которой к реке сползала груда бесформенных глыб. По острым неустойчивым камням осыпи Ор поднялся в расселину и на ощупь почти в полной темноте продолжал карабкаться вверх. Осыпь вывела его на щебнистый гребень. Водопад ревел далеко внизу. Впереди открывалась широкая болотистая долина, по которой, разбившись на рукава, мирно бежала Оленья. А вон и костры стоянки детей Лебедя.
Ор вышел из зарослей ивняка к сторожевому костру и тут же пожалел о непростительном для охотника легкомыслии. Лагерь был совсем не похож на стоянки гиев. Вместо летних чумов по поляне были разбросаны шалаши и навесы из веток; среди них возвышалось несколько атлантских шатров.
Ор хотел отпрыгнуть в кусты, но его уже заметили. Двое воинов со страшными черными лицами схватили юношу и потащили к шатру, украшенному знаками молний. Вырываясь, Ор заметил пасущихся у лагеря животных вроде оленей, но безрогих и с длинными хвостами.
Из шатра навстречу воинам, ведущим Ора, вышел человек с могучими плечами и гордо откинутой головой. Косо прорезанными глазами, широким ртом он напоминал атлантов, но у этого была вьющаяся кольцами борода, короткий, выступающий нос, тупые скулы. Могучий спросил что-то у черных. Слова его визжали, как у краснолицых, и Ор горестно подумал, что погубил дело, порученное Матерью.
Привлеченные шумом, из-под навесов выходили люди, от вида которых у юноши вовсе помутилось в глазах. Здесь были воины плечистые, смуглые, с гладко обритыми, кроме пучка на макушке, головами, и сутулые, заросшие серым, как ягель, волосом, и маленькие с лицами белыми, как рыбье брюхо, и костлявые, крючконосые, с бородами острыми, как обугленные палки. Но были и рыжеватые, сероглазые – совсем как дети Куропатки или Лебедя.
Когда Ор решил было, что проскочил с разбегу в Нижнюю землю, люди раздвинулись, пропуская молодую женщину в гийской одежде. У нее были длинные, спадающие на грудь волосы цвета пламени.
Светало, с холма уже можно было различить землянки. Над отверстиями в их низких крышах вились дымки. Усмехнувшись нехитро уловке диких, Строп повел воинов вдогонку бежавшему племени. От стоянки вверх по долине густо шли свежие следы.
Когда путь, срезая излучину реки, поднялся на отрог, далеко впереди показались фигурки людей и навьюченных оленей. Беглецы уже миновали тропу мамонтов и пробирались по камням к спасительной Черной щели. Завидев дичь, атланты резво побежали с отрога, готовя оружие и перекидывая со спины на головы капюшоны из толстой кожи.
Беглецы заметили погоню: торопливее потянули оленей, спотыкающихся среди острых камней. Только бы добраться до трещины! Там десяток воинов, скатывая камни, задержит всех преследователей. На бегу глянув вправо, Палант увидел в кустах шлемы отряда Аргола.
Просторные горы раскинулись вокруг, а четыре горсти людей – может быть, единственные на много дней пути – все теснее сбивались на шаткой каменной осыпи, готовясь убивать друг друга.
Новый подъем скрыл от воинов Стропа происходящее впереди, и сразу оттуда взлетели крики, рев медведей сплелся с визгом детей и боевым кличем атлантов.
- Копья вперед! – крикнул Строп. Обогнав его, Палант увидел мечущихся по берегу людей и оленей.
Скрытые за скалами лучники Акеана ударили по всей растянувшейся цепочке.
Гии бились отчаянно. Женщины, спрятав между камнями детей, дрались рядом с охотниками. Но ярость дикарей разбивалась об умение и лучшее оружие охотников за рабами. Как злобные духи метались медведи. Их приемы не походили на повадки диких собратьев: звери не вставали на дыбы, а бросались под ноги. Упавшего медведь ловко переворачивал вниз лицом и придерживал лапой, пока проводник защелкивал на пленнике бронзовые кольца. Потом человек показывал зверю новую жертву.
Несколько гиев, пробившись к берегу, кинулись в воду. Палант видел, как Каро толкнул в реку Оз, потом замахнулся топором на Аргола. Тот мягким, словно ленивым движением отбил удар и ткнул гия мечом в бок. Когда люди Стропа добежали до места схватки, все было кончено. Атланты пинками и копьями поднимали пленных и связывали вереницей друг за другом. Другие ловили оленей, вытряхивали на землю пожитки из тюков, ища добычу среди жалкого скарба дикарей. Палант подошел к Арголу, вытиравшему концом плаща потное лицо.
- Видишь, знаток, я верно замыслил: мы взяли живьем более половины, потеряв всего двоих. И главное – медведи целы!
Когда атланты двинулись к морю, уводя пленников, попрятавшиеся в камнях женщины выбрались из убежищ и, горестно подвывая, захлопотали вокруг убитых и раненых.
Палант шел впереди с Арголом. Спустившись к месту, где тропа протискивалась между огромных глыб, сползших к реке из небольшой боковой лощины, они остановились так внезапно, что идущий сзади чуть не боднул кормчего. В проходе неподвижно стояла Оз – мокрая, со слипшимися волосами, вложив в лук единственную стрелу.
- Какова старуха! – восхищенно произнес Аргол.
- Пощади ее, - попросил Палант, - я крикну, чтоб шла к уцелевшим.
- Нет, она хочет умереть. Так наградим ее смертью от руки кормчего. Дайте мой лук – он бьет вдвое дальше их прутьев.
Слуга протянул ему лук и стрелу. Оз не шевельнулась. Жалея Мать, Палант отвернулся в сторону. То, что он там увидел, заставило знатока глотнуть воздух для отчаянного крика. Но он опоздал. Аргол не успел натянуть тетиву. стрела, пущенная не им и не Оз, визгнула у лица Паланта и впилась в шею кормчего. Тот уронил лук и, царапая пальцами горло, повис на руках воинов. И тут все услышали одновременно крик Паланта и нарастающий стук копыт.
Из боковой лощины мчались к тропе всадники странного разноплеменного войска. Низкорослые буланые кони борейцев бежали рядом с гийскими оленями, мелькали черные лица коттов и острые атлантские шлемы. Впереди, уже в половине полета стрелы от остолбеневших охотников за рабами, скакала четверка вождей. Слева, потрясая копьем, неслась огненноволосая гиянка в лисьем плаще, рядом скакал рослый, сияющий улыбкой негр, прикладывая к тетиве новую стрелу. Еще правее над оскаленной мордой белого коня возвышался бородатый гигант в плаще, расшитом молниями. Крайней справа крутила над головой зубастую палицу румяная курносая бореянка в голубой шапке из песцового меха. Вождь со знаками молний ударил коня и вырвался вперед, подняв длинный атлантский меч.
- Севз! – прошептал Палант.
Да, это мог быть только он – самозванец, объявивший себя сыном Хроана. На сборщиков дани мчалось многократно уничтоженное в хвастливых вестях, невесть как попавшее в эти края, войско взбунтовавшихся племен, освобожденных рабов, опальных атлантов.
- Гезд, Мать Матерей! – крикнула Оз, протягивая руки к огненной всаднице. И тут над придавленными ужасом атлантами прозвучал хриплый голос Стропа:
- Бейтесь, дети Цатла!
Но лишь немногие воины вскинули копья навстречу летящим копьям. Остальные бросились врассыпную.
Когда грохочущий вал надвинулся на Паланта, он метнулся за камень и замер, прижавшись к земле. Через миг справа и слева, почти задев его копытами, пронеслись всадники и кинулись вслед бегущим. Из конца рассыпавшейся колонны, где горсть храбрецов сбилась вокруг Стропа, раздался визг лошадей, напоровшихся на упертые в землю копья, брань и стоны. На тропе всадники протыкали бегущих; мимо камня протрусил медведь, на котором лежал, вцепившись в шерсть, истекающий кровью проводник. Потом он упал, а зверь вернулся и, стоя над хозяином, лизал ему рану.
Придавивший Паланта ужас вдруг отступил перед жаждой спастись. Двумя скачками знаток пересек тропу и кинулся к речному берегу, заваленному обломками скал. Несколько врагов повернули лошадей вслед, но путь был непроходим для конных, и преследователи вернулись на тропу, рассчитывая перехватить бежавших у моря.
Все решило то, что для одних дело шло о поимке нескольких жалких беглецов, а для других – о жизни. Когда Палант, задыхаясь, на костенеющих ногах выбрался из завалов, двое воинов, обогнав его, уже подбегали к лагерю.
Моряки и оставленные в лагере стражи недоуменно смотрели на бегущих. Передний в изнеможении упал, не добежав нескольких шагов до лагеря. Вокруг него столпились… потом рассыпались в разные стороны: к шатрам, к кораблям… Проклятые глупцы! Палант из последних сил рванулся к бухте, где жалкие кучки моряков и воинов пытались столкнуть на воду каждый свой корабль, другие волокли из шатров мешки…
- Безумцы! – голос Паланта звучал так яростно, что все, прервав бестолковую суету, обернулись. – Все к кораблю Улунга – он самый легкий!
Корабль стоял, навалившись грудью на берег. Палант уперся в носовой брус, бежавшие следом навалились на борта, впряглись в ременные петли. Улунг, кривоногий, широкоротый кормчий, заорал голосом, привыкшим одолевать свист ветра:
- Раз качнем! Два качнем! То-о-олкнем!! – Усилия стали дружнее.
Подбегали последние, упирались в спины и плечи… и корабль тронулся, с негромким скрипом скользнул по песку, и корма качнулась на волнах несильного в этот день прибоя.
Просвистели стрелы, кто-то упал лицом в воду. Из-за холма неслись всадники Севза. Отталкивая друг друга, ломая зубы и пальцы, атланты лезли на корабль. Моряки отталкивались веслами от прибрежной мели.
Перевалившись через борт, Палант упал на настил. Кровь звенела в ушах, давила глаза, дыхание раздирало ребра…
Первым приблизившийся к кромке прибоя бореец с проклятьем метнул копье вслед кораблю. Оно вонзилось в корму и задрожало, словно от бессильной ярости.
Вожди сидели в шатре убитого Аргола вокруг стола, за которым Кормчий день назад готовил силок на Куропаток. Круглолицая румяная бореянка Гехра, сидя рядом с Севзом, метала ревнивые взгляды на Мать гиев, Гезд, которая, хохоча, кидалась костями в донце чаши Севза, когда он опрокидывал ее в рот. На столе теснились блюда с мясом и бурдюки некты – пенистого напитка, который борейцы делали из кобыльего молока.
Айд, вождь коттов, что-то шептал яптской жрице Даметре. Ее узкое бледное лицо казалось еще белее рядом с его блестящей черной кожей. Вождь пеласгов Зиланок тянул некту из большого рога, запустив пальцы в остроконечную бороду. Его сын, Посдеон, клевал ястребиным носом над полуобглоданной оленьей лопаткой. Солнце нагрело стены, и в шатре было душно. Над пищей и подтеками некты жужжали мухи.
Вдруг через полураскрытый вход в шатер влетела птица – скворец Аргола. Когда дикари, захватив лагерь, принялись драть и валить шатры, он улетел в соседний кустарник, а теперь вернулся. Обнаружив в шатре стаи мух, он с возмущенным криком закружил над столом. Вожди с разинутыми ртами отшатнулись, не понимая, что затеял этот оборотень, и гнать ли его заклинаниями, или удирать самим. Между тем скворец, наведя порядок, сделал победный круг над вождями и уселся на плечо Севза. Поняла ли умная птица, кто стал хозяином шатра, или просто выбрала того, кто сидел на месте Аргола?
Вожди зашептались, испуганно сторонясь Севза. Самадр, длиннорукий, волосатый вождь оолов, прикрыл ладонями голову. Посдеон потянулся к трезубому гарпуну, маленькая с пронзительным взглядом Мать бритоголовых коричневых либов, Хамма, сгоряча забормотала заговор против льва. Севз закачался от хохота:
- Эй, бесстрашные! Вчера вы избивали медношлемных, а сейчас испугались маленькой птицы! В Срединной она живет в каждом доме, - потом лицо его стало серьезным. – Добрый знак! Птицы Атлантиды признают меня повелителем.
Вожди сконфуженно придвигались к столу. Обиженный насмешкой Посдеон буркнул:
- Эка радость: птица признала! Вот если бы люди!
Широкое лицо Носящего молнии запятнал гнев. Но повороты судьбы уже обучили его обуздывать норов или срывать злость на тех, кто не может отомстить за обиду.
- А вот сейчас посмотрим, - сказал он и, обернувшись ко входу, крикнул:
- Приведите атлантских вождей!
Пир возобновился, но все уже наелись и реже открывали рты для пищи, чем для беседы. Разговор шел на языке атлантов, перемешанном со словами других племен. За год совместной борьбы вожди приспособились понимать друг друга.
- Далеко еще до земли яптов? – спросила у Севза Даметра.
- Не пройдет одной луны, как мы будем там! – Севз метко швырнул кость в стоящий у стены щит, и тот отозвался воинственным звоном.
- Меньше луны? Как хорошо! – с улыбкой протянула колдунья.
- Не вернее ли сперва овладеть всей Бореей? – ворчливо сказала Гехра. – Мы ушли оттуда, не взяв каменных стойбищ. Твои сородичи, Севз, могут напасть сзади и даже склонить на союз южные кочевья, где меня не признают Матерью.
Севз с усилием подавил ярость, которую вызывало в нем всякое возражение.
- Полно, соратники! Каждому хочется освободить свою землю от врагов, которых сестра и жена моя Гехра неверно назвала моими родичами. Ибо, хотя отец мой – Хроан, повелитель атлантов, но мать – из земли бореев, а родство по матери главнее!
Да, каждый из вас бьется за свое племя, но лишь мне дано выбирать общий путь. В борейских крепостях атланты окружены и ждут подмоги. Откуда? Из Анжиера в земле яптов, где пристают корабли из Срединной. Надо, чтобы они не пристали! Для этого мы поднимаем яптов и умноженными силами нападаем на Анжиер, - голос Севза, тихий вначале, теперь гремел, заполняя шатер. – Мы возьмем его, и каждый убьет врагов столько, сколько просит его месть. И крепости Окруженного моря не дождутся помощи, а Срединная лишится горящей воды и зеленого камня, из которого делаются блестящие мечи и брони! – Слова Севза, его яростные глаза, взмахи могучих рук зачаровывали вождей:
- И тогда я встану на берегу океана и голосом, заглушающим бури, крикну моему злобному и трусливому отцу: «Отдавай власть!»
Громкий хохот прервал заслушавшегося собой Громовержца. Увлеченные вожди не заметили, что Строп и Акеан стоят у входа под охраной крючконосых пеласгов. Хохотал Строп с головой, обмотанной кровавой повязкой. Акеан толкал его, умоляя не гневить победителей. Сам он был невредим, так как перед первым же всадником упал на колени, скрестив руки, чтобы их удобнее было вязать.
- Что тебя развеселило, пленник? – спросил Севз, грозно хмурясь. – Предвкушаешь, как осиротелые дети будут добивать тебя камнями?
- Лучше раздерем его лошадьми, - предложила рассудительная мать либов, Хамма. – Камнями разумнее побить другого: он не ранен и дольше выдержит.
От слов женщины с заостренным книзу смуглым лицом и большими, выпуклыми глазами Акеан посерел и втянул голову в плечи. Строп ответил, глядя Севзу в глаза:
- Нет, на своей тропе я не вижу смешного. Но замыслы, о которых ты сейчас говорил, так дики и нелепы, что и на глазах у смерти я не мог удержаться от хохота.
- Ты хорошо бился и смело говоришь. Но что нелепого ты нашел в моих словах?
- А твои мечты о завоевании Срединной? Ну пусть верят в это дикари, впервые высунувшие головы из своих землянок, но ты, живший в Атлантиде и сам наполовину атлант, - разве не знаешь ее силы? Иди, иди в Анжиер! Там тобой досыта накормят коршунов.
- А знаешь ты, весельчак, что мы разрушили Гефес?
- Знаю, - кивнул Строп. – Но твои удачи короче заячьего хвоста.
- Что спорить с этим недобитым охотником на людей! – вмешалась Гезд. – Заткни ему рот копьем. Убитый атлант – хороший атлант!
- Куда спешить? – не согласился Севз. – Мертвый уже ни на что не годен. Слушай, глава челна, - снова обратился он к Стропу, - мы оба видели Атлантиду, но разными глазами. Ты видишь одетых броней воинов, мамонтов, что научены топтать людей. А видишь ли ты, что Хроан в безумной гордости согнал несметное число рабов рыть противную богам и людям канаву между океанами? Разглядел ли, что потомки Цатла погрязли в порочных забавах и уже не могут поднять парус, работать веслом, нанести добрый удар? Вернуть Срединную на путь Цатла – подвиг, порученный мне богами. Идем со мной, глава челна, и с этого дня ты – кормчий ладьи. А через луну, когда силы мои удесятерятся, станешь вождем шести ладей!
- Не пристало воину менять хозяина, как плохо выученной собаке, - мотнул головой Строп. И тут впервые подал голос Акеан:
- Повелитель, я буду служить тебе лучше этого грубияна! Он жалкого рода, а у меня предки – титаны!
- Что толку от бросившего меч! – презрительно отмахнулся Севз.
- Потрясающий молниями! Я сдался оттого, что увидел во главе войска тебя – подлинного повелителя! Поверь, я буду полезен: мне известны тайные ходы в Кербе и Умизане…
То ли душа Громовержца была слабо защищена от лести, то ли что-то в обещаниях высокородного его заинтересовало, но он уже благосклоннее спросил:
- А знаешь ты сильных людей, обиженных Хроаном?
- Таких множество! Он шлет их сыновей надзирателями на Канал, утесняет поборами. И все недовольные прислушиваются к словам Акеана.
- Ладно, - Севз остановил нового приверженца, - верность докажешь делом.
- А ты, воин, - снова обратился Севз – к Стропу, - сядь и покрепись пищей. Может быть, и переменишь решение.
- Нет, водитель бунтовщиков, воины решают один раз. А вот нагрузить ладью перед отплытием в мир теней – другое дело! – Строп опустился на сиденье и вонзил зубы в сочную оленью лопатку.
- Клянусь громами, мне нравится этот упрямец! Как бы наградить его?
- Можем заколоть его сами, - предложила Гезд. – Смерть от руки вождей – знак уважения.
- Нет, - сказал Севз. – Давайте отпустим его. Пусть отвезет наместнику Анжиера мой приказ отказаться от Хроана и присягнуть мне – законному царю Срединной.
Вожди заспорили.
- Помолчите! – вдруг крикнула Гезд и медленно, словно проверяя себя, произнесла:
- Можем ли мы убить его? Ведь он ест с нами!
Повисла растерянная тишина. В горячности они чуть не переступили древний обычай, что навлекло бы на всех позор и великие беды.
- Пусть уходит, - прервала молчание Хамма.
- Зализывай раны! – широко улыбнулся Стропу Айд. – В бою встретимся.
- И скажи своим родичам, которые считают нас зверьем, что мы живем по законам людей, - добавила Гезд.
- Так хорошо угадывать будущее по свежему сердцу вождя! – вздохнула Даметра.
На зов Севза вошел Гонд – военный вождь при Матери гиев. Его лицо и грудь под распахнутой курткой пересекали боевые шрамы; прямые волосы были перетянуты ремешком с нанизанными медвежьими клыками. Суровость смягчал внимательный взгляд серых глаз из-под бровей, широких и светлых, как метелки тростника.
- Снаряди этого воина в путь, - сказал Севз. – Он повезет мое письмо в Анжиер.
Большинство уцелевших атлантов вошли в войско Севза, остальные были подарены роду Куропатки. Оз отдали и четыре оставшихся корабля, из которых можно было получить много хорошего дерева. К войску примкнули освобожденные рабы – гребцы и десяток западных гиев, из тех, которых Аргол несколько дней назад забрал из рода Козерога. Прочие Козероги тут же двинулись к родному стойбищу.
После полудня дети Оз, кроме тех, кто не мог двигаться от ран, собрались на погребение родичей.
Ор остался на стоянке с ранеными и детьми. Было горько, словно торопясь, впился зубами в пойманную рыбу, и вместо солоноватой крови во рту разливается желчь. И прежде бывало обидно, когда мужчины не брали его на охоту, юноши не принимали в игры, девушки проходили, не хихикая и не оглядываясь.
Стыдясь есть пищу, добытую другими, Ор охотился один. Это заостряло пытливость, учило полагаться на собственную смекалку, а не только на опыт предков. Громоздкий свод родовых правил и запретов имел над ним меньше власти, чем над юношей, прошедшим Испытание. Но что бы Ор ни дал, чтобы быть как все! Увы, духи упорно противились этому. Вот и теперь, когда род обескровлен и должен бежать из родных мест от мести узкоглазых, желанный час опять откладывается – может быть, на годы.
А ведь Ор спас род – привел на выручку войско Севза, показал место, удобное для засады. Все хвалили его за храбрость и смекалку, но как хвалили! «Ты смелый мальчик!» - сказала Оз и погладила по лицу. Когда Мать воздает хвалу мужчине, она сильно ударяет его в грудь, а тот стоит, улыбаясь, и просит ударить еще!..
В опустевшем стойбище было тоскливо. Дети, натерпевшись страха, забились в углы темных жилищ. Из одной землянки доносились стоны раненых – тех, что впали в беспамятство. В сознании гий никогда не выдаст боли. Ор дал воды Каро, поправил повязки юной матери, у которой грудь и лицо изодрал медведь.
Проклятые узкоглазые, сколько бед принесли! Мало их убили. Будь у Ора быстрый олень, он бы не отстал от воинов Севза и взял свою долю мести. Завтра они пойдут дальше – на большую войну. Увидят новую землю. Какая там тундра, высоки ли горы?
В войске Севза люди многих племен. Им, пожалуй, нет дела до испытания в котловине гийских духов. Весь день эти мысли подстерегали Ора, становясь все настойчивее.
Вечером мать Ора, Онг, позвала его в священную долину.
- Пойдем, - ласково сказала она, - Гезд будет говорить с нами.
И вот он сидит в кругу родичей, положив голову на плечо матери, чувствуя прикосновения сильных пальцев, ласково перебирающих его волосы. Внизу шумит Оленья, ворчит костер, и перед ним на камне, покрытом шкурой снежного барса, сидит избранница духов, наделенная таинственной силой Мать всех гиев – огневолосая Гезд. Гезд долго молчала, беззвучно беседуя со священным огнем рода, потом повернулась к собравшимся.
- Сестра моя Оз и вы, родичи. С тех пор, как дух Огня перешел в меня, много испытаний послали мне духи. В плохие дни я стала Матерью племени. Земли, где кочуют дети Изюбря, Лисы и Барса, щедрее ваших травой и дичью, зато туда издавна повадились узкоглазые. После большой войны Праматерь обещала им дань. С тех пор каждый год приходили они к Синему камню и там забирали меха и пленников…
Гезд рассказала о том, как атланты коварством захватили ее и по морю увезли далеко на восток в страну борейцев в крепость Тар, где в подземельях добывают зеленый камень. Там уже томились многие вожди. Этим атланты держали их племена в повиновении.
- Мне сказали, что весной я вернусь в свою землю с атлантами и буду говорить каждому роду, чтобы они отдали много охотников. А узкоглазые будут грозить убить меня, если гии не подчинятся. Я смеялась про себя: разве Мать пошлет детей в рабство ради своей жизни!
Дети Куропатки не сдержали смеха.
- Но помните, люди: нельзя утешаться глупостью врагов, глупость уживается у них с великим коварством. И я решила: буду и я хитрой, как лиса, от которой идет мой род. Пять лун я жила в каменной норе, не слыша запаха тундры, ела слабую пищу из разваренного мяса и тертых зерен. Узкоглазые старались и задобрить и напугать меня. Мне дарили украшения и показывали боевые игры их воинов, а потом показали кусок кожи с рисунком всей Гийской Земли – и где какой род зимует и где кочет в летние дни. Противно слушать хвастовство, но я терпела, постигая язык и хитрости врагов.
Долго я не знала, что в соседних норах держат матерей и вождей других племен, чтобы, как и меня, сделать приманкой, на которую можно ловить людей и делать рабами. Но потом всех нас свел, помог нам освободиться и забыть старые распри могучий Севз. Слушайте, родичи, я расскажу вам о нем.
Мать Севза была из племени румяных борейцев, что живут к востоку от нас и тоже кочуют по тундре, но не с оленями, а с лошадьми. Из рабынь-бореянок, привезенных в Землю Посередине, вождь, про которого говорят, будто он держит на плечах атлантское небо, выбрал красивейшую по имени Рея. Когда она родила ему сына, колдуны предсказали, что этот сын, возмужав, победит отца. Тогда Хроан велел утопить новорожденного. Но Рея обманула мужа – завернула в меха камень и кинула в воду, а сына спрятала.
Сперва Севз рос в Атлантиде. Но когда он возмужал, у него стала расти густая борода, а вы видели – у атлантов их плоские лица почти безволосы. И тогда Севза тайно увезли на родину матери и открыли ему – кто он. Сын Реи захотел узнать волю духов. Он поднялся на гору Олинф, и там вокруг него обвились молнии. Но они не сожгли Севза, а признали его власть. С тех пор он готовился к битве с титанами – так зовутся помощники Хроана.
Сына Реи признали законным правителем многие узкоглазые, в том числе Бронт, один из вождей Тара. С его помощью Севз овладел крепостью и освободил пленных вождей, меня и Мать бореев, круглощекую Гехру, и копьебородого пеласга Посдеона, и курчавого черного Айда, вождя коттов, и Хамму, Мать бритоголовых либов, и белую колдунью яптов Даметру. Мы смешали кровь на каменном ноже и стали сестрами и братьями, а Севза за мощь назвали старшим братом, и Гехра, которой обычаи не запрещают мужчину, стала ему и сестрой и женой.
Мы набрали войско из всех, кому была не по вкусу власть Хроана, разрушили много атлантских укреплений, освободили множество невольников.
Мы шли через земли разных племен, и всюду самые смелые воины присоединялись к нам. В земле племени рыбаков, оолов их матери прислали нам мужчин во главе со Самадром. Оолы упрямы и недоверчивы, но Севз сумел с ними поладить. Вокруг Айда собралось много коттов, которые живут на юге за морем. Я не знаю, почему духи окрасили их в цвет ночи. В них много силы, доброты и громкого смеха.
А когда, наконец, мы вступили в Гийскую землю, мои дети из родов Лисы, Изюбря и Барса на быстрых оленях двинулись за мной…
Дети Куропатки! – Мать гиев подняла глаза от огня. – У вас осталось мало мужчин, и я не зову их с собой. Но пусть из ваших мальчиков растут сильные воины, ведь никто не знает, когда кончится бой!
Быстро светало. Из лощины, в которой бежала невидимая река, поднимался туман. Облака на восходе стали розовыми. Гезд протянула руки к костру, чтобы произнести заклинание, помогающее взойти солнцу. И тут весь род обернулся к Ору. Он вскочил и побежал, чувствуя обиду и жалость к себе. Ноги сами повернули к лагерю Севза.
Войско стояло на берегу моря отрядами по племенам. Дозорные гиев узнали Ора и пропустили к кострам. Там уже толпились проснувшиеся воины, вкусно потрескивая, жарилась оленина. Гонд осматривал верховых и вьючных оленей. Он приветливо поздоровался с Ором:
- Будь неутомим, охотник! Решил идти с нами? – Гонд взял юношу за плечо, раздвинув воинов, сказал:
- Накормите нового брата.
Все обернулись, разглядывая смущенного новичка.
- Это Ор. Он привел наше войско на помощь Куропаткам.
Немолодой гий с коротко подрезанной седеющей бородкой шагнул к Ору. Тот с удивлением увидел на щеках воина дыры со сморщенными краями.
- Я, Чаз, беру тебя в племянники, - сказал Рваные Щеки.
После еды Чаз дал юноше тугой атлантский лук, три стрелы и каменный топорик. Потом оба пошли в стойбище и нашли Оз в землянке с ранеными.
- Этот охотник пойдет с нами, - сказал Чаз, - дай ему оленя.
- Ор? Но он еще не охотник. Это против обычая, чтобы мальчик шел одной тропой с воинами! – Ор съежился, ожидая, что Чаз откажется от него, но тот лишь усмехнулся изуродованным лицом:
- А знаешь ты, мудрая, что я тоже мальчик? Двенадцать зим мне было, когда борейцы схватили меня и отдали атлантам. Я таскал воду на их взрыхленные земли, а потом ломал камень в брюхе горы и получил вот эти красивые дырки за непокорность – и все оставался ребенком. Ты бы не взяла меня на охоту? – Чаз старался соблюсти почтительность к Матери, но в голосе его сквозила издевка. – А Севз взял меня, и я пошел тропой войны и убил семерых узкоглазых – все оставаясь мальчиком… Дай этому ребенку оленя, Оз. Он уже показал хорошие клыки. А матерых охотников оставь себе – ловить зайцев и копать коренья.
Удивленный Ор видел, что Матери нечем ответить на насмешку.
Они взяли Плясуна – четырехлетнего оленя, обученного возить всадника.
- Завтра тронемся с восходом, - сказал Чаз, уходя.
- Иди сюда, охотник, позвала Оз.
Она назвала его охотником! Красный от гордости и смущения, Ор шагнул вслед за ней в полумрак землянки.
- Я хочу дать тебе напутствие, - сказала Мать, когда они сели на шкуры у огня. – Говорят, будто, когда мать моей матери еще не родилась, длиннозубая тигрица похитила из стойбища мальчика. Все думали, что она убила его. Но через много зим он вернулся к родичам сильным и хитрым охотником. Он научил их делать луки и удачливые снасти для ловли рыбы и стал большим вождем. Матери всегда спрашивали его совета, хотя… - Оз, наклоняясь к Ору, закончила шепотом: - хотя он так и не прошел Испытания. Возможно, что и тебя духи посылают этой тропой. Постарайся узнать тайны узкоглазых и принести родичам. Может быть, тогда мы станем сильнее, и никто не решится напасть на нас.
- Я принесу все, что схватят глаза и уши! – воскликнул Ор.
- Ешь вволю! – Оз как воина ткнула его кулаком в грудь.
На берегу озера, собирающего воду с ледяных языков, сидел человек в темном плаще из овечьей шерсти. Это был Промеат, покинувший родину и проклятый современниками атлантский знаток. С ним не было ни оружия, ни рыболовных снастей, он искал не добычи, а уединения. У ног человека, свернувшись, дремало некое существо, заросшее шерстью.
Прорезанные трещинами красные стены окружали озерную котловину. Кусты барбариса лепились на узких уступах, а наверху, где скалы становились более пологими, заросли покрывали их густым зеленым мехом. Редкие березовые рощи стояли над извилистой речкой, которая, выбежав из озера, вскоре скрывалась в теснине и, гремя водопадами, устремлялась на запад.
Было утро. Лежащая на обрыве тень горы заметно ползла вниз. В душе человека не было спокойствия. Узкие темные глаза на худощавом безбородом лице искали что-то в обломках скал, поднимались к светлеющим вершинам, словно силясь разглядеть, что лежит за ними.
Привычка разговаривать с собой – примета одиночества – появилась у него давно, еще в те времена, когда он был служителем Древа.
- Ребенок рано узнает свою мать, - медленно проговорил он, - но много времени пройдет, пока он научится узнавать братьев и сестер.
Все племена – братья и сестры, - продолжал человек с горечью, - но когда старший давит остальных, высасывает их силы, как убедишь жестокого, что они ему братья? Как убедишь, когда тебя не слышат, когда все, чему ты сумел научить за шесть лет людей побережья, уничтожено, смыто кровью… - Неужели единственный путь – младшим поднять оружие? Этот, зовущий себя сыном Реи и Хроана, почуял, на что можно опереться. Призыв к мести дал ему больше людей, чем все мои слова о добре и о пользе земледелия. Но месть лишь разрушает!..
На береговой тропе камешки сдвинулись от чьих-то быстрых шагов. Почти слившееся с камнем серое существо у ног человека вскочило с рычанием. Покрытое волосами тело на коротких ногах напряглось, длинные руки стиснули дубину с осколком камня на конце. Маленькие глаза из-под тяжелых надбровий впились в место, откуда донесся звук. Существо походило на человека, как здешний шерстистый носорог на своего южного собрата, что живет в тепле, но иногда, словно гонимый памятью, приходит в осиновые рощи у впадения Стикса в океан.
Отвлеченный от размышлений человек поднял голову:
- Тихо, Ым, это братья, - два молодых ибра, жилистые, как все горные охотники, в свободных накидках из бараньих шкур мехом внутрь, кивая рогатыми прическами, шли по тропе.
- Камень с вашего пути, охотники! – ибрское приветствие прозвучало свободно, но с акцентом.
- Теплого ночлега, Принесший огонь! Мы пришли сказать, что ученики собрались и ждут тебя.
Поднявшись, тот, кого назвали Принесшим огонь, оказался на голову ниже ибров. Их волнистые, собранные в рожки над ушами волосы казались светлыми в сравнении со смоляными волосами атланта, откинутыми с высокого лба.
На другом берегу озера, среди пышно разросшихся кустов шиповника, темнели закопченные отверстия пещер. Возле них сидели женщины, возились ребятишки. От озера поднималось несколько мужчин, неся на палках крупных рыб.
Промеат в сопровождении неразлучного Ыма и ибров подошел к пещере, перед которой на траве сидели несколько десятков местных горцев и жителей побережья – яптов, в прошлом их злейших врагов. Среди собравшихся были трое атлантов. Невысокий, немного сутулый Инад, знаток лекарств и болезней, с редкими волосами над бугристым лбом, беседовал с длиннолицым тощим Ситтаром, изучившим чуть ли не все языки восточных племен, о названиях целебных трав. Их слушал Зогд, бывший моряк, высокий, широкоплечий, с длинными крепкими ногами. Губы Зогда то и дело вздрагивали от смеха, но торчавший вперед подбородок предостерегал от легкого отношения к этому весельчаку.
Инад с двумя яптами недавно вернулся с побережья. Разведчики прошли всю землю яптов до океана. Они рассказали, что страна еще не оправилась после карательного похода Тифона. Общины охвачены страхом, во многих почти не осталось мужчин, объявлены строгие кары тем, кто вспомнит Промеата, станет опускать зерна в землю, устраивать запруды или (самое страшное) выплавлять бронзу. От Хиаба из Атлантиды тоже приходили невеселые мысли.
После приветствий и недолгого разговора о делах горного гнезда Ибров Промеат поднялся и сказал, что его, как, наверное, и остальных, очень тревожит происходящее.
- Дело добра едва дышит, - заключил он. – Вы, которые поверили мне и пошли следом, скажите: что делать дальше?
- Этой долины никогда не достигнут враги, - сказала рослая горянка. – Живи здесь, обучай нас, как быть сытыми и дружными.
- А вокруг пусть веселится зло? Мало же ты поняла из моих слов, если хочешь счастья только своему роду.
- Мы можем пойти с вестью добра и знания к другим родам ибров, - предложил Инад, - и за хребет, к Поедающим красного червя.
- Может быть, даже Мохнатые у Ледяной Стены примут братство? – сказала яптянка, кивнув на дремлющего Ыма.
- А потом придут атланты и одним ударом погубят все начатое! – возразил Промеат. – Много ли есть неприступных мест вроде нашего!
- А если племенам покинуть земли предков и уйти к Ледяной Стене, куда не заходят люди Хроана? – спросил один из яптов.
- Подыхать с голода! – идея явно пришлась не по душе ибрам.
- Я сыт бегством! – оскалился Зогд. – Два года мы зайцами скакали по земле яптов, потом забились сюда… Даже детям надоедает одна и та же игра.
- Так что же делать?
- Точить копья! Защищать каждую скалу!
- Про копья – верно, - сказал Промеат, поднимаясь, - но я думаю, если мы хотим выжить, надо не защищаться, а нападать! Все вы слышали о Севзе. Он отбросил атлантское презрение к другим племенам. Он освободил рабов Тара и Гефеса и сумел объединить в своем войске людей разной крови. Давайте предложим ему союз. Если с его мечом соединить наши знания и учение о братстве, Срединная выпустит из когтей людей Окруженного моря.
- Я пойду к Севзу! – вскочил Зогд. – Вот только где искать его, учитель? Слухи о нем так противоречивы.
- Я рад, что ты вызвался, - сказал Промеат и обнял ученика. – А идти надо в Умизан. Там сходится много троп, и торговцы знают новости отовсюду.
Ночь заполнила котловину тьмой и стужей с ближних ледников. Ибры спали в пещерах, видя во сне победные битвы и другие приятные вещи. Один Промеат ворочался на бараньих шкурах. Рядом, растянувшись на голом камне, спал Ым из племени Волосатых. Он не боялся холода и не любил постелей. Сутулый, со скошенным лбом и выпяченными зубами – человек или животное? Промеат получил его детенышем у Поедающих красного червя за кусок яркой ткани. До этого никому не удавалось познакомиться с волосатыми. Они не сдавались в плен; если же с помощью хитроумных ловушек удавалось поймать нескольких, отказывались от пищи и быстро погибали. Ыма охотники нашли под телом матери, убитой шерстистым носорогом. Мохнатый очень привязался к Промеату, но говорил только три десятка слов, не терпел одежды, не сумел научиться многим простым навыкам.
Была какая-то невидимая стена, и все, что за ней, оказывалось недоступно Ыму. Однако Промеат заметил: среди льда и скал мохнатый был увереннее и жизнеспособнее даже горцев-ибров, не говоря об атлантах. Ым взбирался по непроходимым кручам, находил пищу, где ее, казалось, не может быть…
Промеат замечал у многих лелегов – соседей мохнатого племени – густые волосы на теле, большие надбровья, выступающие клыки. Может быть, мохнатые медленно сольются с людьми, растворятся почти бесследно, как окрашенный глиной ручей в большой реке?.. Но если ледяные потоки дальше будут двигаться на теплые земли, то, может быть, наоборот стойкие к холоду мохнатые вберут остатки людей и расселятся по скованной стужей стране? Извилистые пути разных народов давно волновали Промеата.
Много лет назад, когда он был служителем Древа знаний, ему довелось заниматься описанием земель к северу от Анжиера. То с отрядом воинов, то с единственным дикарем-проводником обходил он области, населенные яптами. Тогда он увидел, насколько несправедливо высокомерие атлантов по отношению к племенам востока.
Промеата удивляли честность, бескорыстие дикарей, забота каждого о делах племени. Матерей слушались не из страха, а доверяя их мудрости. И доля старейшин в благах была не выше, чем у любого. Когда приходило время платить дань, бросали жребий, и те, кому выпала беда, шли в рабство, чтобы враг не губил племя. Невольно просилось сравнение с жизнью в Атлантиде, где каждый норовил урвать больше для себя, радовался беде соседа…
Слушая легенды и песни дикарей, Промеат по-иному видел и путь Атлантиды. Раньше, читая «Поучения Цатла», он представлял себе его ладьи большими кораблями, спутников – воинами в кожаных панцирях, утыканных медными шипами, а самого Цатла властелином в алом плаще, как на рисунке в главном храме Атлы. Позже сомнения все больше разрушали эту картину.
Почему в листах о предках ни разу не упомянута бронза, а говорится о топорах из черного камня? Почему огонь везли через Западный океан в горшках, телами закрывали его от волн? Значит, у предков не было дающих искры камней, как не было у ибров, пока он не научил их? И уж подавно не было письменных знаков, если Цатл, выбрав самых смекалистых, велел им запоминать приметы пути и происходящие события. Так возник круг людей, ставших Знанием племени. Из поколения в поколение передавали они накопленное, прибавляя к нему изложение новых побед, открытий, навыков. Под тяжестью этого груза и были придуманы письмена.
«Когда Мать Сущего подняла на нашем пути Срединную землю и вступили мы в край ласковый, не заселенный людьми, было нас 317 человек, из них 151 женщина, 140 мужчин и 26 непосвященных…» - выходит, у предков был обычай посвящения подростков, как у дикарей, над которыми атланты насмехаются? И жены упомянуты раньше мужей, как сделал бы любой бореец или япт. И совсем дерзкая мысль мелькала у Промеата: ведь Цатл – скорее женское имя…
Племена как щепки кружатся в водовороте времен. Судьба вывела атлантов на стрежень потока – и вот они далеко обогнали остальных. Слишком далеко, чтобы протянуть руку отставшим? Ведь даже самые смелые в суждениях знатоки возражали Промеату:
«Только народ, великий от рождения, - говорили они, - мог создать столь прекрасную, могучую страну. А остальные навеки обречены рыть вонючие землянки и жрать сырое мясо».
Но что они знали об этих остальных! А Промеат знал их оружие, отделанное дивной резьбой, одежду, теплую и удобную в пути, хитрые ловушки для зверей. Ниже ли они по разуму? А слуга-либиец, который, прислуживая знатокам, открыл измерение высот треугольниками! И мало ли рабов, если приглядеться, вершат работами на каналах, верфях, строительстве домов вместо своих тупых хозяев?
Промеат пытался посеять свои мысли в Атлантиде, но очень немногие соглашались с ним. Тогда они с Инадом решили уйти к дикарям и научить их атлантским тайнам. Три года они прожили в племени Даметры: укрепили дружбу между родами, начали насаждать земледелие и ткачество. Молодые япты из наиболее пытливых образовали вокруг них семью учеников.
Но охотники за рабами рыскали всюду, и столкновение было неизбежно. Однажды пришлось дать бой. Атланты были побиты; в давно покоренной земле яптов не держали сильных воинов. Промеат уговорил отпустить пленных с предложениями мира и дружбы.
Взбешенный неслыханной дерзостью, Подпирающий небо послал карателей во главе с сыном… И вот племя разорено, Даметра в плену, а Промеата с учениками укрыли в своем горном гнезде ибры, которых он к этому времени почти помирил с яптами. Сейчас полторы тысячи обитателей котловины живут безбедно и сытно. Но разве о таком он мечтал: осчастливить одно племя, когда земля задыхается в крови и невежестве!
Прав Зогд – волка не уговаривают, ему вырывают зубы. Честолюбец Севз почуял силу ненависти и использует ее в своих целях. Но чего он хочет: столкнуть с Небесной Башни Хроана, стать на его место и дальше истязать Землю? Или можно убедить его, что самая долгая слава добывается не избиением слабых, а великой любовью к людям?