В конце прямой кедровой аллеи возвышалась больница Святого Иакова. За ней виднелись улицы Крессоньер и Гаронна.
Слева от медицинского центра был выстроен городской кемпинг. Тьебо усмотрел в этом соседстве поразительную заботу городских властей о туристах.
Кемпинг кемпингом, но нельзя было не признать просто-таки классическим здание самой больницы. Бывшая мануфактура. XVII век. Величественное сооружение за серыми решетками, чуть-чуть печальное на вид несмотря на украшающие его фасад крест, круглый витраж и часы. Не говоря уж о статуе — нет, не Святого Иакова, как можно было бы ожидать, а какой-то другой святой… Может быть, впрочем, и самой Богоматери…
Наводить справки ему не пришлось: «цирк» Шальвана оказался виден издалека. Он раскинулся справа — между собственно больницей и светло-коричневым строением, застекленная половина второго этажа которого позволяла видеть хлопочущих врачей и сестер. Вся эта часть здания была поднята на столбы. У входа в это свайно-модерновое сооружение можно было прочесть: «Центр гемодиализа».
«Цирком» комиссар окрестил съемочную площадку. Она располагалась там, где на светящейся доске было написано синими буквами: «Отделение „Скорой помощи“ — Отделение интенсивной терапии».
Камера на рельсах, микрофон на «журавле», Ламблен, вооруженный мегафоном, в самом разгаре деятельности… Вокруг всего этого — машины. Белые — «Скорой помощи» и «альфа», которую Тьебо уже видел на мельнице.
Гримеры устраивали художественный беспорядок на голове кинозвезды Мишель Ванье, одетой в защитного цвета вельветовые брюки и толстую шерстяную куртку.
— По идее, у них вот что происходит, — зачастил Пупсик. — Пожарники из Валанс-д'Ажен обнаруживают мужа мертвым на мельнице. Их автомобиль мчится в Ажен и на полпути встречает «скорую». Тут же, естественно, жена и невестка в спортивной машине. И — в связи с тем, что уже произошло раньше, — появляется комиссар… Тогда…
— Ну и ну, господин Довернь, как же много вам удалось узнать! А чем кончается их детектив?
— Этого я пока не выяснил, патрон. Они не хотят мне говорить, чем кончается. Но зато я кое-что из совсем другой оперы услышал от электриков!
— Так-то оно лучше, продолжайте.
— Мишель Ванье — не только героиня фильма, но и будущая мадам Шальван. Вот уже несколько месяцев у них любовь. Если ничего не случится, в январе — свадьба. Но, как сказал один из ребят, между Мишель и Красавчиком — я цитирую! — «тоже что-то было»!
— Шальван об этом знает?
— Мне не пришло в голову поинтересоваться.
— При случае потрудитесь это сделать. Но потихоньку, старина, мне не хочется, чтобы продюсер устроил скандал из-за вмешательства в его личную жизнь.
Двое полицейских добродушно удерживали любопытных, которым разрешалось доходить только до газетного киоска, стоящего на перекрестке главной аллеи с той, что вела к реанимации.
Перед камерой звезда выскакивала из своей спортивной машины, хлопала дверцей, куда-то убегала…
— Что еще?
Пупсик откашлялся.
— Я приглянулся помощнице режиссера. Ну, это еще не верняк, но мы собираемся сегодня вечером поужинать вместе, и тогда я… я…
Тьебо развеселился.
— Ну, Довернь, вы даете! Узнаю вашу преданность общему делу и ваше рвение! В вашей служебной характеристике будет отмечено, что в случае необходимости вы без колебаний приносите себя в жертву интересам следствия!
Они подошли к съемочной площадке. Снимался план с Элен Мансар и Жоржем Бреннером.
Пять лет назад эта актриса оказалась в центре расследования, которое привело к аресту Александра Варвилля, поделившего в той грязной истории лавры с ныне покойным «великим» Фредериком Шомоном…
Комиссар не без волнения увидел ее снова. Он испытывал к этой женщине тягу — сразу и духовную, и физическую. Ему нравилось, что на улице она так же привлекательна, как на сцене или на экране, что в ее индивидуальности, в ее очаровании нет ничего искусственного.
В «Золотом роге» она остереглась — сделала вид что не узнала его, и он спрашивал себя, почему. Что это: продиктованная обстоятельствами скромность или, может быть, дело в воспоминаниях, не слишком приятных?
— Стараясь стучать зубами понарошке, я и вправду окоченела! — заявила Мишель Ванье.
Очень эффектная, закутанная в светлую норку, она наблюдала за съемкой, сидя в складном кресле, на спинке которого было написано ее имя. А продюсер не сводил с нее глаз!
Ассистенты, гримеры, звукотехники готовились на съемочной площадке к следующему кадру. Все было выверено и отрепетировано: от малейшего жеста до оттенка интонации. Актеры-роботы, покорные воле режиссера!
Ему казалось, что Элен Мансар, театральная актриса, не может здесь дать волю своему темпераменту. Она создана для публики, для «любовного свидания с тысячей лиц», как красиво определил суть актерского труда Саша Гитри. Ей нужно находиться под обстрелом глаз, в огнях рампы…
— Кончаем! Все! Упаковываемся и уезжаем! — распорядился Ламблен. — Леон, завтра надо снимать возвращение на мельницу, появление Бреннера, и переходить к интерьеру, в вестибюль.
Главный оператор ничего не имел против.
— Я уже сделал разметку. Если в полдень начнем, со светом все будет в порядке.
Ламблен поднял воротник куртки и, проходя мимо Тьебо, бросил ему:
— А вы кино-то любите, комиссар?
— Люблю.
— Тем лучше. Вам с нами будет не так скучно. Простите, я должен идти — надо еще уточнить кое-какие мелочи на завтра.
Заметив, что Элен Мансар направилась к продюсеру, Тьебо тоже подошел к нему.
— Не представите ли меня, господин Шальван?
— С удовольствием. Комиссар Тьебо. Элен Мансар.
Она улыбнулась, и он увидел знакомые искорки в ее глазах.
— Я очень рада встрече с вами!
— И я не меньше, мадам!
Мишель Ванье, обеспокоенная тем, что оказалась где-то в стороне от событий, покинула Ламблена и присоединилась к ним.
— Когда же вы начнете допрашивать нас, комиссар? — кокетливо сказала она, повиснув на руке продюсера.
Тьебо решил не упускать случая.
— Рассчитываю начать с вас, и сегодня же вечером.
Мишель нахмурилась.
— Неудачная затея! Я немного устала и собиралась лечь пораньше!
Комиссар жестом успокоил ее.
— Пожалуйста-пожалуйста, отдыхайте, как наметили! — И, повернувшись к Элен Мансар, спросил. — А вы, мадам? Может быть, вы сможете уделить мне сегодня несколько минут?
— Охотно, комиссар. Позвоните мне в гостиницу, и мы условимся о времени.
Тьебо поблагодарил и отправился искать Доверня. Пупсик был обнаружен в компании помощницы режиссера.
Блондинка с короткой стрижкой, кудрявая, как пудель. Большие серо-голубые глаза. Рот лакомки, губы не накрашены, а улыбка позволяет разглядеть очень красивые зубы.
— Простите, старина, но, поскольку у нас с вами на двоих одна машина, я хотел бы знать: вы возвращаетесь со мной или каким-то иным способом?
Пупсик откашлялся и, указывая на молодую женщину, доложил:
— Мадемуазель Дютур была так любезна, что предложила подвезти меня в своей машине. Конечно, если я вам нужен, то…
— Нет-нет, пока вы мне не нужны.
И, поскольку Пупсик, казалось, все больше и больше смущался, комиссар поспешил откланяться и пошел по кедровой аллее, в конце которой оставил машину, предоставленную в его распоряжение начальником аженской сыскной полиции.
У газетного киоска охотники за автографами стоически ожидали выхода артистов.
Мишель Ванье, несмотря на «усталость», была в восторге от возможности одарить массы поклонников своей подписью.
Девчушка в джинсах возникла перед комиссаром с блокнотом в протянутой руке.
— Виноват, девонька, но я — не актер!
Она осмотрела Тьебо с головы до ног с явным сожалением.
— А жаль! Вы мне понравились!