1878 год… На патронном заводе в Петербурге администрация нанимала рабочих откачивать грунтовую воду. Платили за эту изнурительную работу 60 копеек вдень. Веселый рослый человек с гвардейскими усами, в затрапезной грязной робе весь день таскал тяжелые ведра, а вечером, переодевшись, бежал то в публичную читальню, недавно открытую народниками, то на лекции РТО (Русского технического общества) в Соляном городке, то сам выступал с лекциями, то встречался со многими людьми из окружения боевого журналиста-народника Сергея Кривенко — с Глебом Успенским, Гаршиным, Михайловским, Засодимским, Златовратским, Терпигоревым-Атавой, многим из которых время готовило вскорости жестокие испытания — аресты, ссылки или трагическую смерть.

Какие у него, известного изобретателя, вновь ввергнутого в нужду, могли быть дела с ними? Есть одна странная фраза в биографии, написанной со слов Александра Николаевича в 1910 году:

«Лодыгин, между прочим, занимался взрывчатыми веществами…»…Патронный завод на острове Голодай (Уральская ул., 3) позже стал носить имя похороненных здесь в 1826 году декабристов. В 70-х годах рабочие его по своей революционной активности были едва ли не на первом месте среди пролетариев столицы. П. Я. Канн, автор брошюры «Северный союз русских рабочих», пишет, что здесь в 1873 году работал революционный кружок, в 1875 году прошла забастовка юных рабочих, а в 1876 году рабочие завода активно участвовали в демонстрации на Казанской площади, где впервые выступил Г. В. Плеханов (как помним, тамбовец и выпускник Воронежского корпуса). 9 декабря 1877 года на патронном заводе произошло еще одно историческое событие — руководители «Северного союза» Г. В. Плеханов, С. Н. Халтурин и другие оказали дружный отпор полиции, мешавшей провести похороны шести погибших от взрыва рабочих. Вот на каком предприятии почему-то работал Лодыгин. Все основания думать, что неспроста он пришел именно на этот завод: ведь в конце 70-х годов народники повернули от пропаганды среди крестьянства к пропаганде среди рабочих.

Лодыгин работает после патронного то помощником инженера-металлурга на заводе бывшем принца Ольденбургского, то там же — инженером-металлургом ночной смены. Наконец с возвращением в Россию Яблочкова, ставшего мировой знаменитостью, — на его заводе в качестве техника.

Павлу Ивановичу Яблочкову вскоре после переезда из Парижа, несмотря на репутацию миллионера и ореол мировой известности, пришлось иметь немало неприятных разговоров с высшими представителями полицейской власти в России. Для них были подозрительными и его знакомство с некоторыми членами русской политической эмиграции в Париже, и материальная помощь, которую он оказывал некоторым эмигрантам, в частности знаменитому Герману Лопатину.

О Германе Александровиче Лопатине, друге К. Маркса и первом переводчике «Капитала» на русский язык, в среде русской революционной молодежи ходило много легенд. Способствовали сотворению их факты его боевой революционной биографии: поездка в Италию на помощь Гарибальди, создание «Рублевского общества» для изучения экономики и быта России, дерзкие побеги из тюрем, освобождение из ссылки Петра Лаврова, отчаянная попытка вывезти из сибирской ссылки Николая Чернышевского…

Лодыгин был знаком с легендарным Лопатиным через общих друзей. Лопатин хорошо знал и Сергея Кривенко, поддерживающего связь с русской эмиграцией и участвовавшего в 80-е годы в издании «Листка «Народной воли»; и Николая Русанова, народника-пропагандиста, будущего родственника Лодыгина (Русанов и Лодыгин были женаты на сестрах Заседателевых); и Павла Яблочкова, которому Лопатин дважды помогал как юрист (под чужой фамилией): в 1875 году в Москве при расплате изобретателя с русскими кредиторами, а в 1879 году — с французскими. Но ведь друзья моих друзей — мои друзья… О дальнейшем участии Лодыгина в народническом движении известно немного (в силу своих пристрастий и знаний он мог больше заниматься технической частью дела, что наиболее конспирировалось).

Зато хорошо известна его общественная деятельность по пропаганде русской электротехники и совершенствованию лампы накаливания — именно в эти годы, с 1878-го по 1883-й, разворачивается первый акт драмы «Лодыгин — Эдисон». Началась она с командировки Ахилла Хотинского в США.

Поездка Хотинского в США состоялась осенью 1878 года. Читая печатные материалы о Лодыгине, встречаешь упоминания о том, что лейтенант флота А. М. Хотинский, уезжая в Америку, взял с собой несколько образцов изготовленных в России ламп накаливания и показал их Эдисону. Биограф Эдисона Дж. Брайан утверждает, что до 1878 года американский изобретатель вовсе не занимался проблемой электрического освещения и вдруг весной 1879 года он ставит первый опыт с лампой накаливания. Результаты его были плачевны: одна из лампочек вспыхнула, из нее брызнул яркий луч далекого светила. Тотчас последовал взрыв — и воцарился мрак… Повторные испытания были также безуспешны. Публика, при которой Эдисон проводил опыты, была разочарована.

Тринадцать месяцев и 40 тысяч долларов затратил Эдисон на то, чтобы демонстрация лампы прошла успешно — она наконец-то горела! Было это, как сообщают все источники, и Брайан в том числе, 21 октября 1879 года — через 6 лет после освещения Петербурга лампами Лодыгина!

Но в 1879 году они уже не освещали столицу России! И в 1878-м — тоже. Наверное, поэтому и повез их в Америку беспокойный Ахилл Хотинский, сам уверенный в будущем именно ламп накаливания и даже изготовивший свою калильную лампу — «на большое напряжение в 200 вольт».

Вот что известно о его поездке в США по материалам Центрального военно-морского архива в Ленинграде.

27 сентября 1878 года Хотинский был прикомандирован к 8-му флотскому экипажу и отправился в США, где группа русских моряков во главе с капитан-лейтенантом Семечкиным закупила четыре судна — крейсеры «Африка», «Европа», «Азия» и клипер «Забияка». По возвращении из Америки — весной 1879 года — Хотинского представили к ордену Анны 3-й степени. Любопытно, что кто-то из чинов написал сбоку наградного листа: «Вне правил. Не имеет Станислава 3-й степени». На что другим почерком добавлено: «Обладает замечательным даром изобретательности и большими познаниями».

Наградной лист так повествует о заслугах Хотинского в США: он разработал лафет для корабельных орудий новой конструкции и усовершенствовал патрон. Занимался устройством электроосвещения крейсеров, при этом усовершенствовал регуляторы и изобрел новый электрический фонарь превосходного устройства, принятый на всех четырех крейсерах. Засим, занимаясь вооружением клипера «Забияка», изобрел и построил несколько новых инструментов, немедленно затем принятых в инженерном ведомстве США.

Эдисону и его американским коллегам, ознакомившимся с различными видами электроламп — дуговыми и дифференциальными с регуляторами, свечами Яблочкова и лампами накаливания, оставалось только выбрать наиболее перспективную. Эдисон остановился на лампе накаливания».

…Обгоняя крейсер, на котором не спеша возвращался на родину Хотинский, в Россию неслись вести о новом «изобретении американского изобретателя — лампе накаливания». Прошлые эдисоновские работы — фонограф и усовершенствования в телеграфе — уже были широко разрекламированы мировой прессой.

Похоже, на Ахилла Матвеевича лавиной обрушились обвинения и упреки в пусть непреднамеренном, но предательстве. И он, казалось бы, только что ободренный наградой и привеченный начальством, вдруг уходит в отставку, работает недолго по освещению Литейного моста, потом на заводе Яблочкова. Занимается пропагандой электротехники. Литейный (императора Александра III) мост, при ремонте которого когда-то водолазам светили лампы накаливания Лодыгина, освещался в это время свечой Яблочкова.

Яблочков был весьма известным во то время человеком в России. Везде продавались его портреты, в газетах и журналах ему посвящались сочувственные, а иногда и восторженные статьи.

…Рождения того самого холерного года — 1847-го, что и Лодыгин, Яблочков получил домашнее воспитание в семье оскудевших после реформы 1861 года дворян. — в селе Сапожок Сердобского уезда Саратовской губернии. Как и Лодыгин, изобретать начал в детстве, но не летающую машину, а счетчик, на картонном циферблате которого указывалось число оборотов, сделанное колесом телеги. Умножая это число на длину окружности колеса, мальчик получал пройденное телегой расстояние. А еще он изобрел угломерное приспособление для землемерных работ, которым пользовались крестьяне его села для обмера межей, — чтобы не было споров, часто приводящих к кровопролитию. Яблочков учился в Саратовской гимназии, где несколько лет до того преподавал Николай Гаврилович Чернышевский. После учился в частном пансионе Петербурга, содержателем которого был музыкант и инженер Цезарь Антонович Кюи, член «Могучей кучки» композиторов, с которым Яблочков очень дружил. Специальное образование он получил в Военно-инженерном училище, в котором преподавали известные ученые: Якоби — изобретатель гальванопластики и электродвигателя, носящего его имя; математик Остроградский и видные профессора Инженерно-артиллерийской академии и Технологического института — те же, лекции которых слушал и Лодыгин чуть позже.

Служил Яблочков в саперном батальоне Киева, но быстро разочаровался в службе, ушел в отставку. Отсутствие средств к жизни заставило поступить в Техническое гальваническое заведение в Петербурге.

Выросло оно на базе гальванической команды, созданной талантливым инженером, ученым и изобретателем П. Л. Шиллингом, что первым начал взрывать мины электрическим током и изобрел электромагнитный телеграф. Читал здесь лекции ученик академика Ленца, известный по участию в судьбе Лодыгина, Федор Фомич Петрушевский. После такой интересной учебы служба в саперном батальоне Киевской крепости разочаровала — не было свободы для творчества, к которому столь влекло изобретателя. В 1872 году он уходит в отставку и поселяется в Москве, где водит знакомство с известными электротехниками — Алексеем Сергеевичем Владимирским и Владимиром Николаевичем Чиколевым, позже пытавшимися разработать в Москве лампы накаливания Лодыгина; со знаменитым русским физиком Александром Григорьевичем Столетовым, который как раз в это время впервые начал исследовательские работы по физике в Московском университете, оборудовав лабораторию.

В Москве работало тогда Отделение физических наук и Комиссия по прикладной физике, здесь Столетов и Чиколев начинали создавать Политехнический музей на базе впервые прошедшей в России политехнической выставки.

На заседаниях Отделения и Комиссии читались доклады, лекции об успехах науки и техники, сюда наезжал Лодыгин: Яблочков в 1872–1873 годах ставил опыты с его лампами.

Но эти исследования подсказали ему идею каолиновой лампы — две металлические пружины, присоединенные к зажимам источника тока, между ними — каолиновая (глиняная) пластинка. Парижская академия наук сделала о ней сообщение, применяли ее в Кронштадте, но дальше дело не пошло. И только когда Нернст выпустил подобную лампу (с цоколем), вспомнили о каолиновой лампе Яблочкова.

…Он многое изобретает за эти годы: самопишущий телеграфный аппарат, сигнальное устройство, дававшее знать кочегару паровоза, какая температура в вагонах; подогревательную керосиновую лампу, в которой вместо фитиля служил песок, пропитанный керосином. Несостоятельность дугового электрического освещения он понял при первом же опыте: на паровозе, который увозил царский поезд в Крым, Яблочков поставил дуговой фонарь с регулятором и две долгие вьюжные ночи провел на передке паровоза, регулируя его рукой!

Уже в Париже, в 1875 году, Яблочков придумал дуговую лампу новой конструкции, которая стала известна под его именем — свеча Яблочкова.

Дуговые лампы до Яблочкова — это два угольных стержня, направленных навстречу друг другу, между которыми при прохождении тока вспыхивала дуга. Стержни сгорали, отдаляясь друг от друга, а дуга слабела. Свеча же Яблочкова — два стержня, параллельных друг другу, меж которыми проложена изоляция — каолин (глина). Горели угли в пару каолина. Хватало их лишь на полтора часа, а там нужно было заменять свечу. Но Яблочков вскоре предложил поместить четыре свечи на одном подсвечнике, и такой светильник горел шесть часов — целый вечер.

В 1876 году в Лондоне на выставке точных и физических приборов свеча имела огромный успех. Газеты разнесли весть об искусственном солнце по всему миру.

Яблочков проживал тогда в Париже, работая в мастерской механика-конструктора Бреге (помните строчки из «Онегина»: «Пока недремлющий Брегет не прозвонит ему обед…»). Ф. Ф. Петрушевский, побывавший на лондонской выставке, сделал доклад в РТО, в котором рассказал и о свече, и о всей новой системе электроосвещения, предрекая ей большое будущее хотя бы потому, что она, как и система Лодыгина, решает проблему «дробления света», правда другим путем. Кстати, работала свеча на презираемом тогда электротехниками мира переменном токе, пробудив к нему интерес.

Прихотливая слава воссияла над Яблочковым — улицы, магазины, театры Парижа, Лондона и других городов мира освещал этот «русский свет» — так его назвали газетчики, так распорядился писать на свечах и Яблочков.

«Из Парижа электрическое освещение распространилось по всему миру, дойдя до дворца шаха персидского и короля Камбоджи», — писал сам Яблочков. Даже в кают-компании жюль-верновского «Наутилуса» тоже «горел» русский свет.

На Всемирной выставке 1878 года в Париже (это в то самое время, когда ограбленные Лодыгин и Кривенко добирались до Петербурга из Туапсе, а Товарищество Лодыгин и К° приказало долго жить, скомпрометировав саму идею лампы накаливания) сенсацией стала свеча Яблочкова. Помня лодыгинские лампы, демонстрируемые в Париже Дидрихсоном, Коном и Сущовым, газетчики писали: «Свет приходит к нам с Севера». Великий князь Константин Николаевич, когда-то принявший участие в судьбе Лодыгина, удивлялся, что Яблочков освещает своим светом заграницу, а не родину, и обещал в случае возвращения изобретателя в Россию свою поддержку. Композитор и директор Московской консерватории Антон Рубинштейн сулил найти богатых компаньонов-банкиров…

И Яблочков, в ореоле славы, решил вернуться в Россию. Заработанными на изобретении деньгами он оплатил векселя кредиторам в Москве — через Германа Лопатина — и, памятуя посулы великого князя и Рубинштейна, отправился на родину.

С рождением в Петербурге фирмы «Яблочков-изобретатель и К°», акционерами которой стали многие капиталисты, Яблочков ступил на тот же скользкий путь, который привел несколько лет назад к катастрофе лампу накаливания Лодыгина.

В. Н. Чиколев пишет: «…Помню этот приезд Павла Николаевича с репутацией миллионера и всемирной известности. Он поселился в роскошных апартаментах «Европейской гостиницы», и кто только не бывал у него — светлости, сиятельства, высокопревосходительства, без числа городские головы. Но всего внимательнее, дружелюбнее относился Яблочков к бедным труженикам, техникам и к своим старым товарищам — друзьям бедности».

Побывавший на заводе Яблочкова на Обводном канале корреспондент «Нового времени» заметил с удивлением, что здесь «все соперники г. Яблочкова по электрическому освещению, как, например, гг. Чиколев и Лодыгин, а также лица, известные своими занятиями по электротехнике, состоят техниками… Сотрудничество умов лыгоднее человечеству, нежели соперничество».

Действительно, странное положение — завод выпускает свечи Яблочкова и многие изобретенные им аппараты — трансформаторы, конденсаторы, динамо-машины, а рядом Лодыгин колдует над лампой накаливания — явной соперницей «свечи», а Чиколев — над своими дифференциальными лампами с автоматическим регулятором, которые позже сослужат добрую службу в маяках и прожекторах.

Да, привыкшие к конкурентной борьбе иностранцы не могли понять, как можно соперникам работать под одной крышей, помогая друг другу деньгами и советами. Но, стоя на пороге новой, электрической эры, каждый из друзей-соперников понимал, как трудно предсказать, за каким типом ламп — будущее. Одно было непреложным — освещение будет электрическим. За то они и боролись сообща. Этому сопротивлялись газовые компании, совершенствовавшие свои чадные горелки, и нефтяные короли, наживающие барыши на керосине, свечные фабриканты, раззолачивающие свою стеариновую продукцию. Про электрический свет распускались басни одна другой страшней: то он портит зрение, то грозит взрывом, то действует на нервы…

4 апреля 1879 года Яблочков выступил с публичной лекцией в Соляном городке — с пропагандой электроосвещения. Начало ее посвятил лампам своего соперника и друга Лодыгина:

«…Общественное мнение начало угадывать, — говорил он, — что в недалеком будущем электричество сделается дешевым и удобным способом освещения… Много изобретателей и ученых направили свои труды на опыты по усовершенствованию приборов для этого света. С первых же шагов ясно выказалась необходимость разрешить две задачи: с одной стороны, найти удобный и простой аппарат для произведения света — горелку, с другой — достигнуть разделения света, то есть иметь возможность получить от одного источника тока несколько источников света.

Из всех попыток, клонившихся к этой цели, наибольшего внимания заслуживают, без сомнения, опыты г. Лодыгина, хотя его система и не дала ожидаемых от нея в то время результатов.

…Во всяком случае, работы его оказали несомненную пользу, еще больше расшевелив начинавшийся уже интересовать вопрос, показав возможность деления света и наталкивая умы изобретателей на идею об электрическом освещении без сложных аппаратов регуляторов». (Последняя фраза — в огород Чиколева, ратующего за регуляторы.)

Дальше — уже бой противникам Лодыгина, и прежде всего Эдисону, о новом изобретении которого только что начали трубить газеты, хотя лампы еще не вышли из стен лаборатории в Менло-Парке:

«Г. Лодыгин направил свои работы на произведение света одним накаливанием углей без вольтовой дуги и сгорания, и вот явилась как за границею, так и в России целая плеяда подражателей, которые, варьируя на все лады раз данную идею, рассчитывали достигнуть решения задачи изменением мелких деталей аппарата, расположением угольков, каких-нибудь винтиков и проч.

…Все они, имея за собой те же или еще большие недостатки, как и система Лодыгина, и не имея за собой оригинальности идеи, позволяют, относясь с полным уважением к работам г. Лодыгина, пройти молчанием имена его подражателей и перейти к технической стороне вопроса».

Нет, не исключал уже тогда победы электрической лампы накаливания прозорливый Яблочков! Потому и всемерно помогал Лодыгину работать над ней под крышей завода, выпускающего «электросвечи». Тем более что очень трудное время переживал Александр Николаевич.

«Кому неизвестны те рекламы, те восторженные предположения, которые возбудил способ электрического освещения Лодыгина в 1872 и 1873 годах, а в 1874–1875 годах об освещении Лодыгина не было больше разговоров», — с горечью писал Чиколев.

А в ответ на волну реклам о новом изобретении Эдисона Чиколев разразился гневной филиппикой: «Если бы это изобретение не было связано со знаменитым именем, то не стоило бы занимать им страницы журналов: настолько способ Эдисона не нов…» И еще: «По нашему мнению, не прав г. Эдисон и др., умалчивающие о заимствовании существа, вернее, идеи, их способа у г. Лодыгина». Но зато сам Александр Николаевич именно в эти годы — 1878—1879-й — упорно работает над усовершенствованием лампы.

В России завистники, вечные хаятели всего родного, русского, отыскивают в архивах описания опытов с лампой накаливания, при изучении которых ясно даже непосвященному, что предшественники Лодыгина еще не смели и мечтать о том, что их лампа выйдет на улицу, к людям, хотя патентовали сам принцип — угольный стерженек горит в открытом воздухе или в стеклянной колбе, — горит всего лишь несколько секунд, и что сделать для того, чтобы горение продлить, никто не знал.

Жобар — 1838 год, де-Молейне — 1841-й, Старр — 1845-й, Г. Борщовский — 1845-й, Геббель — 1846-й, Стайт — 1848-й, Перри — 1849-й, Робертс — 1852-й, де-Шанжи — 1858-й.

Об этих не вышедших из лаборатории лампах, не знали как их современники, так и потомки. Не мог знать о них и Лодыгин, но он сотворил лампу, осветил ею улицу в Петербурге, изготовил первые партии ламп, и они пришли в жилище человека. А самое главное — он изобрел не просто лампу, а систему электроосвещения, базирующегося на теории строгой и научной. Но «нет пророка в своем Отечестве!». «Жобар! Де-Шанжи! Эдисон! Сван!»… — трубили газеты.

Интересна реакция Лодыгина на эту несправедливость — он нигде печатно не доказывает в эти годы свой приоритет, он — работает! Работает уже в эту пору общего внимания к лампе с угольной нитью — над нитями из тугоплавких металлов.

В частной коллекции московского собирателя Цепельзона хранилось письмо Александра Николаевича неизвестному лицу, помеченное 10 декабря 1878 года:

«Работаю от зари до зари: может быть, тугоплавкое металлическое тело накала сделает лампу практически вечной…

Но у меня нет ни денег, ни опыта, ни даже ртутного насоса. Слесарные тиски и ручной насос — мои единственные помощники.

Есть еще и неутолимое желание быть полезным своей Отчизне. Но этого маловато для того, чтобы озарить дешевым электрическим светом всю Россию — и дворцы вельмож, и крестьянские избы.

Я почти не сплю и не успеваю проглотить кусок черствого хлеба. Не поминайте меня лихом, если чахотка безвременно сожрет Вашего покорного слугу.

А. Лодыгин».

Работа над нитями из тугоплавких металлов проводилась Лодыгиным втайне от всех, а если и знали о ней его ближайшие друзья, то помалкивали, наученные горьким опытом. Через несколько лет Александр Лодыгин получит патенты на такие «практически вечные» лампы…

А пока он работает над ними, неугомонный правдолюбец Чиколев, искренне считая, что будущее за его, чиколевской дифференциальной лампой, ведет борьбу за русский приоритет в изобретении калильной лампы.

Интересно отметить, что многие из работ Чиколева вышли из стен дома в Староконюшенном переулке в Москве. В этом удивительно красивом доме, запоминающемся надолго своей резьбой, сейчас размещается районный совет ветеранов Великой Отечественной войны.

Биография Чиколева, как и Яблочкова, схожа во многом с лодыгинской, с той лишь разницей, что Владимир Николаевич Чиколев старше друзей на два года и родился не в средней, а в западной части России — в селе Пески Смоленской области.

Сын оскудевшего дворянина, он закончил Александровский сиротский кадетский корпус в Москве, но не смог пройти полный курс Александровского военного училища — по резкости нрава, по причине неизвестных нам конфликтов с начальством. Вышел в отставку, даже не получив офицерского чина. Затем он — вольнослушатель физико-математического факультета Московского университета, добывающий средства к существованию стенографией, работой лаборанта и изданием лекций.

В 1867 году, когда Лодыгин еще учился в Воронежском кадетском корпусе, Владимир Николаевич издал свою первую книгу: «Руководство к приготовлению и сжиганию фейерверков», которая выдержала в России, где столь популярно сотворение ночного праздничного неба, несколько изданий.

Работая в Высшем техническом училище (теперь МВТУ имени Н. Баумана), он сконструировал электрический привод для недавно появившихся швейных машин. Затем — электродвигатель и гальванические элементы. За свои изобретения он получил золотую и серебряную медали на знаменитой Первой Московской политехнической выставке в 1872 году, которая сыграла поворотную роль в развитии русской техники — на ее основе популярное тогда Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете решает создать Политехнический музей. Чикалев — член этого общества — оказывается в первых рядах устроителей музея вместе со знаменитыми профессорами Столетовым и Владимирским и изобретателем Яблочковым. При большом стечении народа здесь стали проходить лекции известных ученых о новостях в научном мире, и конечно же, о таинственном электричестве и электрической технике, Чиколев прочитал здесь более 20 лекций.

Вместе с Владимирским Чиколев пытается ввести в жизнь изобретение Лодыгина — лампу накаливания, но когда в Петербурге окончательно разваливается Товарищество Лодыгин и К° и лампочки накаливания теряют популярность, он, не желая отказаться от мысли об электрическом освещении, начинает изобретать свою систему электроосвещения на принципе дуговых ламп и конструирует дуговую дифференциальную лампу с автоматическим регулятором, которая решала по-своему проблему «дробления света». Сближение и отдаление углей в ней производилось не часовым механизмом, а электромотором.

За год до русско-турецкой войны он переезжает в Петербург и поступает на службу в артиллерийское ведомство. Внедряет на его заводах электричество и предлагает военно-морекому ведомству свои дифференциальные лампы с регуляторами и прожекторы, бросающие с носа корабля мощный пучок света далеко в темь или с берега освещающие море. Изучая уроки русско-турецкой войны 1877–1878 годов, английские специалисты писали, что успешная защита русскими своих берегов во многом обязана прожекторам.

Чиколев много сделал для развития военной электротехники и, в частности, прожекторного хозяйства, его по праву считают основоположником русской школы военных электротехников и прожектористов. По его книгам училось несколько поколений военных электротехников в России. Уважаемый в военных кругах, он не добился больших успехов в изобретательстве, хотя творил страстно, одержимо, много, но… на военные изобретения патенты не выдавались, а с получением остальных он опаздывал из-за бедности.

Вечно безденежный, он вынужден был брать в компаньоны по своим изобретениям то мануфактур-советника Генриха Клейбера, то московского 1-й гильдии купца Моисея Гольдберга, которые не спешили раскошеливаться на взятие привилегий за границей и изобретения Чиколева, как Лодыгина, Яблочкова и других русских изобретателей, выплывали за рубежом под другими фамилиями.

Но если Лодыгин и Яблочков в силу спартанской выдержки не снисходили до упреков противникам в плагиате, то горячий, вспыльчивый Чиколев не мог не дать выхода своему гневу.

Он то разражался гневной статьей против Ренье и Вердермана, выпускавших сконструированные Чиколевым и описанные в печати лампы «при помощи горения угля в точке несовершенного накала», то против Моллера и Цебриана, использовавших его идею оптической коммутации света, то против фирмы Шуккерта, начавшей производство дифференциальной лампы, которую Чиколев описал в журнале французских электротехников «Ла Люмьер электрик» в 1880 году.

Владимир Николаевич и друзей своих защищал так же страстно и пылко, как себя, а еще более — защищал от нападок невежд Электротехнику, которой посвятил всю жизнь: он писал о великолепном будущем электричества и статьи, и научно-фантастические повести, такие, как «Не быль, но и не выдумка».

Интересно, что в 1877–1878 годах Чиколев занимается освещением порохового завода способом, дотоле никому не известным! Способом, который лишь в XX веке открыли вторично, — Чиколев назвал его «канализацией электросвета», а ученые XX века — световодом.

«Я подразумеваю здесь канализацию по трубам самого света, — пишет он, — оптический способ разделения света одного сосредоточенного сильного источника электросвета на множество мелких источников при помощи стекол, призм, зеркал и труб с отражательной поверхностью…»

И он выполнил эту сложную систему из стекол, призм, зеркал и труб, которые приводили свет от сильной лампы, горящей в одном цехе, в другие цеха. Это чудо произошло в 1877 году, летом, но умы людей конца XIX столетия, едва привыкшие к электрическому свету вообще, не в силах были оценить великое открытие и, потрясенные сложностью оптической системы, посчитали ее чудачеством…

Лишь полковник Кайгородов — штаб-офицер, служивший на пороховом заводе, понял полезность такого освещения, безопасного для взрывчатых веществ, и «благодаря его вниманию и поддержке были даны средства и произведены опыты, которые разрешили вопрос удовлетворительно», пишет Чиколев.

Но дальше дело не пошло — пугала сложность системы и несовершенство оптики.

Осторожные высказывали мысль о том, а не спокойнее ли будет освещать завод свечой Яблочкова? Поставив против каждого окна в цехе по свече?

— Так и спокойнее и проще! — настаивали осторожные — и победили…

Свою «канализацию света» — световоды Чиколев предлагал и для освещения театра, так как используемые в те поры газовые рожки (обычно целый ряд рожков вдоль рампы) создавали духоту в зале, доводили до обморока актеров и зрителей в первых рядах.

Но — «сложно! сложно!». И только через век световоды, усовершенствованные, непохожие на чиколевские, оказались по плечу человечеству. Хирурги с помощью их проводят операции, освещая внутренние органы.

* * *

Именно Чиколеву, первому из друзей-электриков, пришла в голову мысль по подобию художников-передвижников и композиторов «Могучей кучки» объединить разрозненные, но мощные силы молодой русской электротехники, направив их против внедрения в российскую промышленность иностранного капитала, против мошенничества денежных воротил, против неприязненного, если не враждебного отношения правящих кругов России к отечественным изобретениям и открытиям.

О результатах такой политики правительства хорошо с. казал великий Менделеев, много сил истративший на борьбу за процветание отечественной промышленности: «Всякий, проживший 60-е и 70-е годы… по сумме личных впечатлений., чувствовал, что страна не богатела, что ее достаток не возрастал, что надвигается что-то неладное…

Крепостная, т. е. в сущности экономическая, зависимость миллионов русского народа от русских помещиков уничтожилась, а вместо нее наступила экономическая всего русского народа — от иностранных капиталистов».

Вот с этим новым рабством, которое мешало внедрению отечественных изобретений и развитию промышленности, и решили бороться передовые электротехники России.

Единение русских электротехников началось прежде всего с создания своего VI (электротехнического) отдела в составе Русского технического общества (в нем до того уже были отделы химических производств и металлургии, механической технологии, механики и машиностроения, строительного искусства и архитектуры и фотографический).

Если в Уставе РТО было записано, что общество «имеет целью содействовать развитию техники и технической промышленности в России», то VI отдел своей специальной задачей поставил «содействие развитию отечественной электротехники». 30 января 1880 года прошло первое собрание членов РТО — присутствовало 56 человек.

Первым председателем был избран Филадельф Кириллович Величко, генерал от инфантерии, горячий сторонник развития отечественной техники и науки. Яблочков был избран заместителем председателя, Чиколев и «Начинов — непременными членами; Лодыгин, Булыгин, Хотинский, Флоренсов, Тверитинов, Пироцкий и Шпаковский — действительными членами.

Все имена — знаменитые и в России, и за рубежом открытиями и изобретениями практически во всех областях электротехники.

Дмитрий Александрович Лачинов, известный физик и электротехник, тамбовец (уроженец Шацка), как раз в 1880 году выступил с книгой «Электромеханическая работа», где исследовал работу электрических машин и математически доказал, что на значительные расстояния может передаваться любое количество электроэнергии путем увеличения напряжения.

В 1882 году Лачинов в статье «О параллельном введении электрических ламп» доказал преимущества параллельного включения дуговых ламп и показал возможность смешанного (с последовательным) соединения, а также совместного включения дуговых ламп и ламп накаливания, чем тут же воспользовались электрики всего мира. Лачинов и изобретал много — гальванические батареи особой конструкции, прибор для освещения полостей человеческого тела (дуговой диафаноскоп), регулятор напряжения, оптический динамометр, способ центробежной отливки параболических рефлектов для прожекторного освещения и многое другое. Кроме того, Лачинов предложил в то далекое время электролитический способ для добывания водорода и кислорода, который интересен и сейчас.

Моряк и изобретатель Николай Павлович Булыгин, товарищ Лодыгина, уйдя в отставку капитаном 2-го ранга, был директором завода «Яблочков и Кº». Лампы, изобретенные им, были столь сложны по конструкции, что не вошли в жизнь, но он сделал другое — построил первую в России центральную электростанцию. Ценя товарищество, он всячески помогал знакомым и незнакомым русским электротехникам, часто забывая о собственной выгоде.

Ахилл Хотинский, которого за невольное предательство — показ лодыгинских ламп Эдисону, похоже, не упрекал даже сам их творец, в этом, 1880 году с горячностью занялся изобретением собственного способа освещения, печатая в газетах такого рода объявления: «Торговый дом в Петербурге под фирмой «Свет» принимает на себя устройство освещения по способу А. М. Хотинского… Свет… получается от накаливания огнеупорного вещества в пламене жидких и газообразных углеводородов, которые раздуваются и питаются струей кислорода…»

Полковник артиллерии Александр Ильич Шпаковский, тяжело контуженный во время испытания мин в 1879 году, никогда уже не вошел в военный строй, но болезнь не помешала ему сделать множество крупных изобретений в новой для всех фотографии, в химии и в разных областях техники. Он изобрел паровые пожарные машины, паровую форсунку и котлы с жидким топливом (скипидар, нефть) для пароходов волжской и каспийской флотилий. В электротехнику он вошел созданием дуговых ламп с регулированием расстояния между углей электромагнитным и часовым механизмами. Еще в 1856 году в Москве он применил их в иллюминационной установке для коронации Александра II, а его ночные сигнальные фонари были приняты в 1866 году для снаряжения русских, а затем английских судов.

Вот какими электротехниками-первооткрывателями был основан VI (электротехнический) отдел РТО — первым в мире объединивший силы молодой электротехники.

VI отдел начал свою деятельность с того, что обсудил письмо А. Н. Лодыгина.

«Мне кажется, что я не ошибусь, — пишет Александр Николаевич, — если скажу, что одна из целей, ради достижения которых образовалось Техническое общество в полном его составе и наш отдел, в частности, определяется нашим желанием, с одной стороны, получать, сообщать, путем общих обсуждений, проверять имеющиеся у каждого из нас технические сведения и путем взаимной помощи увеличивать наши сведения, разрабатывая и разрешая различные вопросы, встречающиеся в технике…»

Технические сведения — сейчас бы мы сказали информация — вот чего не хватало тогда электротехникам. Не скрывать друг от друга достижения, а «путем взаимной помощи увеличивать наши сведения…» предлагает Лодыгин. Далее, важна пропаганда, и VI отдел должен, «с другой стороны, служить центром, к которому могли бы притекать из публики вообще и из которого должны истекать в публику все практические сведения и вопросы по технике, равно интересные как для нас, так и для публики».

Это важно и для того, чтобы привлекать в новую отрасль молодые силы, растить смену. А сделать это в стране, где в гимназиях и даже в реальных училищах электротехника не преподается, нелегко. И потому даже ее энтузиасты многого не знают, а с единицами измерения большая путаница!

«Хотя такие выражения, как: «в настоящее время наука идет гигантскими шагами вперед» или «юная электротехника подвигается гигантскими шагами вперед», сделались уже общими выражениями, — пишет Лодыгин, — но, несмотря на это, «юная электротехника» в действительности в своем грандиозном движении принуждена беспрестанно спотыкаться и, таким образом, нарушать грандиозность и величие своего движения. Такое положение «юной электротехники» зависит, по моему мнению, исключительно от недостатка цифровых данных… которые составляют физическую силу техйцки, вообще, и, конечно, электротехники, так как без этих цифровых данных мы не можем ни применять теории, ни строить и употреблять приборы и машины».

В качестве примеров того, чего до сих пор не знают электротехники, к своему стыду и беде, Лодыгин приводит несколько вопросов: «Как велика температура вольтовой дуги и светящихся концов углей в различных источниках электрического света? Какое и для какого употребления наивыгоднейшее сочетание числа оборотов возбудителя и машины, дающей ток, в машинах с отдельными возбудителями? Какое соотношение между длиной и сопротивлением обмотки и вообще размерами электромагнитов и катушки динамоэлектрической машины дает наибольшую силу тока и наименьший расход двигательной силы? Какое наивыгоднейшее соотношение существует между размерами и ценой проводников тока на расстояние и производительностью, расходом двигательной силы и ценою машин?» и др.

Эти вопросы показывают уровень знаний электротехников эпохи столетней давности и роль в развитии науки об электричестве Александра Николаевича Лодыгина, первым поставившего вопрос о необходимости концентрации технической информации, о единицах измерения: в 1880 году применяли 15 различных единиц сопротивления, 12 — электродвижущей силы и 10 — силы тока. Нужно было единообразие.

В письме Лодыгин предложил назначить комиссию, которая бы выработала список вопросов, решение которых необходимо для дальнейшего развития электротехники, с тем чтобы список такой был напечатан в журнале «Электричество» (будущем, еще не созданном) «для всеобщего ознакомления и разработки общими силами этих вопросов». Кроме того, Лодыгин предлагал, чтобы новый отдел помогал желающим изобретателям заняться разрешением того или иного вопроса и чтобы отдел ходатайствовал в надлежащих местах о том, чтобы желающие были допущены для работ в те или другие лаборатории, физические кабинеты, заводы и т. п.

«В конце концов, собравши все вопросы и решения их, отдел мог бы издать сборник формул, таблиц и правил по электротехнике», — заключает он.

Комиссия, которая была вскоре создана под председательством Лодыгина, — Булыгин, Лачинов, Чиколев, Флоренсов, Деревянкин и другие — горячо принялась за выявление «белых пятен» электротехники, публиковала полученную информацию в журнале «Электричество», а позже Чиколев подвел итог ее работе, издав «Справочник по электротехнике» — настольную книгу первых русских энергетиков и электротехников.

В письме Лодыгин ратовал за создание электротехнической лаборатории, «в которой могли бы заниматься как члены общества, так и вообще русские техники и изобретатели», так как «электротехники, работающие на установках электрического освещения, вполне лишены возможности… подвергать от времени до времени измерительные приборы проверке, которая должна быть одной из главных функций лаборатории».

К сожалению, это важное предложение Лодыгина не смогло осуществиться еще долго, пока Д. И. Менделеев не организовал в Главной палате мер и весов в Петербурге специальное отделение для проверки электрических измерительных приборов.

А экспериментальная электротехническая лаборатория широкого профиля создана была лишь через сорок лет, при Советской власти, — ею стал Всесоюзный электротехнический научно-исследовательский институт в Москве (ВЭИ).

Много было сделано VI отделом для развития и пропаганды молодой электротехники в стране, в которой, по словам самих устроителей отдела, «мы имеем пока ограниченное число электрических заводов, но зато мелкие заведения… возникают в заметном числе… вызываемые народившеюся потребностью… Оставлять в беспомощном положении наших даровитых скромных деятелей в этой области значило бы оставлять без внимания интересы нашего общего умственного и экономического преуспевания». Это — цитата из докладной записки, поданной в министерство финансов VI отделом в надежде на то, что услышат, помогут. Но… Вот любопытная информация к размышлению, которая стала известна много позже:

«Не было примера, чтобы правительство поддержало изобретателя» — эти слова принадлежат второму должностному лицу департамента мануфактур и торговли — вице-президенту Ланговому.

Отрицательное отношение к творчеству вообще было таким, что в «Исповеди изобретателя» Н. Д. Булыгин восклицал: «До такой степени беспомощен, беззащитен и одинок у нас тот, который… захочет сделать что-нибудь новое для своего народа и государства!»

Едва ли истинное положение вещей было тайной для пионеров электротехники. Не оттого ли их деятельность напоминает более борьбу с недругом, чем простую общественную деятельность?

Они выступают с шумными лекциями, где не только рассказывают о новостях электротехники, но и не таясь выкладывают трудности: ставят проблемы, предлагают пути к их решению, спорят с представителями других мнений.

В. Н. Чиколев собирает огромную аудиторию на лекцию «О сравнительном превосходстве железных дорог с электрической передачей силы перед обыкновенными паровозами». Это тогда, когда и обычные паровозы были диковинкой, не то что не существующие еще в природе электровозы, а на откупах при постройке железных дорог наживали огромные состояния отечественные и зарубежные бизнесмены.

Лачинов, Пироцкий, Яблочков, Лодыгин, Чиколев сопровождали свои лекции опытами с электричеством, чем привлекали самые широкие слои русской публики, вплоть до гимназистов.

Но самой боевой формой пропаганды за электротехнику оказались все же выставки. Объяснения на них давали сами изобретатели и ученые: те же Лодыгин, Яблочков, Чиколев и знаменитый химик Бутлеров.

Первая в России и мире социальная электротехническая выставка прошла в 1880 году — сразу через несколько месяцев после организации VI отдела.

Многие экспонаты Петербургской выставки демонстрировались в действии, для чего была устроена маленькая электростанция: двадцатисильный локомобиль, приводивший во вращение четыре генератора, из которых наиболее мощные — два генератора переменного тока.

Собраны были почти все новинки мировой электротехники — электрические свечи Яблочкова, дуговые регуляторы Сименса, приборы для электротерапии, измерительная аппаратура, а она изготавливалась при активном участии Лодыгина на заводе Яблочкова. И была эта измерительная аппаратура не только в России, но и во всем мире первой!

Товарищ Лодыгина Ф. А. Пироцкий — создатель линий электропередачи — демонстрировал опыты, которые привели в изумление отечественных и зарубежных журналистов, поведавших свету о чудесной способности электричества передаваться на расстоянии до одного километра.

Но главное следствие выставки для «могучей кучки» электриков было другое — на вырученный миллион можно было наконец приступить к открытию, журнала — собственного, электротехнического — одного из первых в мире! Упоминание о нем было еще в лодыгинском письме членам VI отдела, и называл его там Александр Николаевич «Электричество»: видимо, это имя давно было найдено электротехниками для будущего печатного органа. И теперь уже журнал «Электричество» (первый адрес — Екатерининский канал, д. 134) рассказывал читателям обеих столиц и далеких городков России о Второй и Третьей электротехнических выставках.

На Второй выставке демонстрировалась — о чудо! — передача по телефону оперных спектаклей — с расстояния в 4 километра (через четыре месяца после такого же опыта на Первой Международной выставке в Париже). Слушали оперу по телефонам сразу 20 человек. Здесь же впервые любители электротехники услышали имя Доливо-Добровольского: будущая мировая знаменитость представил «кнопку-элемент для электрических звонков». Лодыгин показывал здесь свои усовершенствованные лампы накаливания, измерительную аппаратуру. И лампы и аппаратура вышли из стен завода Яблочкова на Обводном канале — единственного в то время исследовательского центра для русских электротехников.

В это время Александр Николаевич занимается решением многочисленных проблем молодой электротехники. Тому свидетельство — ответ на статью инженера Е. Брюсова «О наивыгоднейшем распределении ламп накаливания в цепи электрических машин», где автор предлагал смешанное соединение — включать в цепь последовательно группы ламп накаливания. соединенные меж собой параллельно. Лодыгин через журнал отвечает, что подобное смешанное соединение не раз практиковалось и практикуется на заводе Яблочкова. Впервые оно применено летом прошлого года, а вторично — осенью, на строящемся фрегате «Владимир Мономах». (Знать, сотрудничество Александра Николаевича с морским ведомством продолжалось.)

В письме Лодыгина кроется и объяснение того, почему он, часто изобретая первым, оставался в стороне: «И я и другие, кто испытывал эту систему, — пишет Лодыгин о смешанном включении ламп накаливания, — не считаем уведомлять об этом публику печатно, так как считаем, что всякий сколько-нибудь смыслящий в деле техники человек должен в нужных случаях сам прийти к тому, что так естественно и без чего обойтись нельзя. Теперь же, видя, что г. Брюсов придает этому какое-то особое значение, как будто он открыл что-то новое, что дает ему право на первенство в изобретении, я счел своим долгом в интересах всех других техников указать, что здесь ничего нового нет».

Профессор Шателен комментирует это письмо: «Вот это скромность и это воздержание от опубликования того, что казалось «естественным и доступным каждому смыслящему в деле техники», и повлекли за собой утрату нашими изобретателями своего приоритета, а в дальнейшем и забвения самого автора изобретения».

И действительно, в ту пору многие «изобретатели» за рубежом старались получить патент на маленькое усовершенствование в чужом изобретении и набирали сотни патентов.

…Журнал «Электричество» быстро становился одним из популярнейших научно-технических в мире. Он принимает участие в дискуссиях о будущем электричества. На постоянном или переменном токе работать завтра? По воздушным проводам или подземным кабелям будет течь ток? Опасно ли электричество? Не без корысти вступали в эти споры многие изобретатели-предприниматели… Свое выступление против переменного тока на высоком напряжении Эдисон назвал: «Об опасностях электрического освещения»: «…Нет никакого смысла утверждать, что токи высокого напряжения, как и переменный ток, найдут применение в научной или промышленной области человеческой деятельности. Единственно, ради чего они применяются, — это для снижения стоимости медных проводов и промышленных установок».

Журнал «Электричество» помещает статьи Эдисона, хотя с ее мыслями редакция не согласна, и статью Ферранти — оппонента Эдисона: «…Со временем движение железнодорожных поездов, освещение и передача энергии на большие расстояния будут производиться всецело переменным током высокого напряжения…а система низкого напряжения, за которую так энергично борется Эдисон, будет забыта».

Поддержал провиденье Ферранти и знаменитый изобретатель железнодорожного тормоза Джордж Вестингауз — будущий знакомый Лодыгина по американскому периоду жизни.

К чести российской электротехники надо сказать, что Лодыгин и Яблочков давно решили спор в пользу переменного тока высокого напряжения — еще при своих опытах с освещением. Но на переменный ток нападали не только электрики, но и телеграфисты, телефонисты.

Лодыгин, Булыгин и Хотинский вошли в состав особой комиссии VI отдела, исследующей влияние проводов переменного тока на провода телефонной связи, — сторонники постоянного тока так запугали телефонистов, что те поверили в большую опасность соседства с электропроводами переменного тока.

Особая комиссия провела серию опытов на территории завода Яблочкова и пришла к заключению, что даже при весьма малом расстоянии между проводами электрическими и телефонными индуктивное действие первых столь незначительно, что не влияет на работу телеграфных аппаратов и реле и едва чувствуется телефонами. После этого успокоенная городская администрация стала без проволочек давать разрешения на прокладку тех и других линий. Россия электрифицировалась, телефонизировалась.

Но главные силы союза русских электротехников были направлены на борьбу с иностранными концессиями, загребающими в свои руки молодые отечественные электротехнические предприятия и даже освещение целых городов и их электроснабжение. Узнав, что правительство намерено на десятки лет отдать в эксплуатацию концессионерам освещение городов, VI отдел, «принимая близко к сердцу интересы русской электротехники», направляет на имя святого Русского технического общества ходатайство:

«Первые шаги на поприще электрического освещения, как известно, сделаны в России^ а между тем наша электрическая промышленность далеко еще не находится в таком блестящем положении, как на Западе и в Америке. Можно сказать, что она еще только начинает становиться на твердую почву и теперь наступил именно такой момент, когда разумная поддержка со стороны правительства могла бы упрочить ее положение и обеспечить ее будущность».

За горячими словами устроителей VI отдела РТО встают уже знакомые нам фигуры пионеров электротехники — Лодыгина, Чиколева, Яблочкова, Лачинова, Пироцкого — более ста человек.

— Что же предлагают они для развития милой их сердцу электротехники на родной земле:

«1) чтобы правительственные и общественные заказы по предметам электротехники производились русским компаниям или фирмам, предложившим одинаковые условия с иностранцами, и даже в том случае, если бы для русских пришлось допустить некоторые льготы».

Зная, что сырье из России вывозится за бесценок, а после возвращается дорогими товарами (например, 92 процента всех капиталов русской платиновой промышленности принадлежали иностранцам, а «сырая платина» — дорогостоящий металл — уходила заграницу), электротехники требовали:

«2) чтобы при утверждении министром финансов уставов электротехнических обществ и товариществ или допущении к предприятиям в России иностранных компаний на них налагались два существенных обстоятельства:

а) чтобы вся материальная часть предприятия по электрическому освещению, передаче работы и др. предметам электротехники изготовлялась в России и из русских материалов, кроме таких, которые невозможно получить в России;

б) чтобы большинство, и притом значительное (до 90 процентов), в личном составе как техников, так и рабочих было на стороне русских подданных», то есть иностранцев может быть не более одной десятой.

Последнее условие очень своевременно: в русской печати того времени писали, например, об английской фирме «Л. Кноп», диктовавшей условия текстильной промышленности России: «Не было случая, чтобы контора рекомендовала русского техника на иностранные фабрики».

Шателен комментирует: «…пожелания русских электротехников были более чем скромны, тем не менее… в течение многих лет электротехническое хозяйство в России оставалось в руках иностранных фирм и обществ, правда, носивших название «Русское общество — такое-то…».

Борьба за права русских на своей же земле только разворачивалась; создавалось товарищество «Электротехник», предлагавшее Петербургской городской думе строить первые электростанции, освещать улицы, за ним — «Общество электротехнического освещения 1886 года», техническую часть которого готовился возглавить бывший моряк Н. П. Булыгин, чтоб построить первые центральные станции, и позже он сделал это совместно с известным инженером Н. В. Смирновым. Но не по силам было тягаться с иностранным капиталом скромным русским товариществам и компаниям. Электротехническая промышленность, как и многие другие отрасли хозяйства, попадала все больше в кабалу иностранного капитала…

В те же далекие 1880-е годы не иностранные капиталисты, на коих обрушился праведный гнев устроителей VI отдела, покинули пределы России, а зачинатели патриотического движения и пионеры электротехники: уехал во Францию Яблочков, а следом, в 1884 году, внезапно покинул родину Александр Лодыгин, причем при весьма непонятных обстоятельствах.

Дела его внешне шли успешно. 8 апреля 1884 года он — беспримерный случай! — был награжден за участие в Венской электротехнической выставке орденом Станислава III степени.

Лодыгинские лампы, изготавливаемые под неусыпным наблюдением их творца, на заводе Яблочкова, получили название русских. На выставке в Вене русские лампы опередили по многим показателям зарубежные. Они были долговечны — служили до 1000 часов и более. Они были разнообразны — для напряжений от 2 до 52 В. И они были экономичны: если эдисоновские потребляли 5 Вт на свечу, свановские — 5,9, максимовские — 6, то русские — всего 2,6 Вт. Кроме того, они были удобны в пользовании — включались в сеть как сегодняшние электроприборы: два контактных стерженька лампы просто втыкались в патрон типа розетки.

Высокая оценка русских ламп в Вене специалистами и прессой, похвала Чиколева, вернувшегося с выставки с обстоятельным докладом, были столь убедительны, что правительство впервые пошло на неслыханный шаг — награждение русского изобретателя орденом.

Кажется необъяснимо странным отъезд Александра Николаевича в момент, когда его заслуги наконец оценены, признаны, когда благодаря энергичным действиям VI отдела РТО в России в противовес иностранным концессиям организуются отечественные общества для эксплуатации русских изобретений, когда электротехники Булыгин и Смирнов начинают строить первые электростанции.

Но 1884 год вошел в историю и другими событиями.

Был объявлен розыск многих революционеров, шли аресты. Среди разыскиваемых — друзья и знакомые Лодыгина.

По делу об убийстве шефа жандармов Дрентельна были арестованы Людмила Николаевна Кривенко, жена Сергея Николаевича, и его брат Александр, тот самый, что помог Лодыгину 14 лет назад собрать деньги на дорогу во Францию.

В Москве полиция заинтересовалась кандидатом юридических прав Владимиром Константиновичем Олениным — как помним, товарищем Лодыгина по туапсинской колонии-общине и его представителем в прогоревшем обществе «Лодыгин и К°».

3 января 1884 года привлечен к дознанию при Петербургском жандармском управлении по делу об убийстве шефа тайной полиции Георгия Порфирьевича Судейкина Сергей Кривенко, и именно после этого эмигрировал Лодыгин…

Кривенко пал первой жертвой дегаевщины. Мрачной фигурой Сергея Дегаева, предавшего тайной полиции десятки революционно настроенных людей, открывается зловещий список будущих провокаторов-профессионалов — Гартинг, Азеф и другие.

Но Дегаев изощреннее их. Если Азеф, Гартинг предавали ради предательства, ради денег, то Дегаев свои кровавые деяния прикрывал извращенной идеей «блага народного». Внук писателя Н. Полевого, он вошел в революционное движение с тайной мыслью выделиться, взлететь над «толпой». Участвовал в подкопе под царский поезд на Малой Садовой, любил поораторствовать на нелегальном собрании. Но, попав в руки тайной полиции, не на шутку струхнул и легко пошел на сговор с шефом тайного сыска Судейкиным. Был инсценирован побег, после которого он явился к Вере Фигнер в Харьков, выдал ее полиции, а затем совершил вояж по городам страны, выявляя уцелевших после казни Желябова, Перовской и других вождей партии членов «Народной воли» и сочувствующих ей.

По его следам шли аресты…

В Петербурге Дегаев, встречаясь с Судейкиным на частной квартире, обсуждает план, как стать тайным диктатором России — запугать правительство огромным количеством революционеров в стране, загнать в угол удачными покушениями, и «тогда и те, кто во дворце, и те, кто в подполье, окажутся под общим страхом», а Судейкин с Дегаевым будут диктовать и властвовать. Провокатор Дегаев грезит о лаврах Конрада Валленрода — героя поэмы А. Мицкевича, забывая о его страшном конце: долго скрываясь среди тевтонских рыцарей с тайной целью стать во главе их и тогда нанести им удар, он погиб под тяжестью содеянного им зла…

В Петербурге Дегаев, обуреваемый уродливой манией величия, пытается вовлечь в «свою» «Народную волю» известных журналистов и писателей. Революционно настроенный Кривенко, до того входивший в артель писателей-народников (П. Заеодимский, Г. Успенский, А. Скабичевский и другие), носится с идеей организации боевого печатного органа, участвуя то в создании журнала «Слове», то «Устоев», — издает свою знаменитую книгу «Физический труд как необходимый элемент образования», помогает ссыльным революционерам посылками, деньгатии.

Он ищет всепоглощающего дела, и такое дело ему предлагает Дегаев — редактирование подпольной газеты «Листок «Народной воли», участие в организации «Синего Креста» — общества помощи ссыльнокаторжным. У Кривенко появляются новые знакомые — Софья Усова, братья Н. и В. Карауловы… В это же время происходит полный разрыв с женой — Людмилой.

В 1883 году он вошел в воскрешаемую Дегаевым центральную петербургскую группу партии «Народная воля», которую приехавший из Парижа Герман Лопатин назвал «соломенным исполнительным комитетом».

«Соломенный комитет», до поры не арестуемый Судейкиным (от которого Дегаев, кстати, многое скрывал — и дела и людей, преследуя свои тайные цели), успел выпустить несколько номеров «Листка «Народной воли».

Именно через Кривенко, по исследованиям С. Валк, народовольцы узнали о предисловии Маркса и Энгельса к русскому переводу «Манифеста Коммунистической партии».

В 1882 году на долю Кривенко выпала чуть ли не заглавная роль в попытке охранительно-провокационной «Священной дружины» (она была создана представителями высших кругов России для предотвращения революции) завязать отношения с народовольцами «на добрых началах». Вели переговоры Михайловский и Кривенко.

С зимы 1882/83 года Кривенко, поверивший, как и все, Дегаеву, введен «русским Валленродом» в «Центр», и с этого момента Кривенко — одна из заметных фигур народовольческого Петербурга.

Известно, что в динамитной мастерской «Народной воли» и после гибели Кибальчича готовилась взрывчатка, делались бомбы.

Кибальчич на допросах обронил: «Чувство справедливости побуждает меня заявить, что в изготовлении метательных снарядов, то есть в изобретении идеи, в приспособлениях, участвовал не я один. Это была скорее коллективная работа». Имена сотоварищей остались неизвестными…

А Лодыгин по-прежнему дружен с товарищем детства Кривенко, но нам лишь известно, что в эти годы, работая техником на заводе «Яблочков и К°», он участвует в создании журнала «Электричество», в работе боевого VI электротехнического отдела Русского технического общества, что он демонстрирует новые совершенные лампы на Венской выставке… Только позже он признается, что «занимался взрывчатыми веществами». Для какой цели? Изобретения Лодыгина в области взрывчатых веществ неизвестны.

…При столь разных занятиях у Лодыгина и Кривенко были одинаковые взгляды на будущее России — оба наивно уповали на общину: все труженики должны объединяться в артели, общины, и тогда можно будет успешно конкурировать с капиталистами и вытеснять их. Эти и другие народнические позиции Кривенко — теория малых дел, союз с либералами, развитие кустарных промыслов в противовес промышленности — заслужат суровую критику В. И. Ленина в книгах «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» и «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве».

…16 декабря 1884 года на квартире, снятой для провокатора Дегаева, был убит шеф тайной полиции Судейкин. Начались поиски причастных к убийству: Германа Лопатина, С. Дегаева, Н. Стародворского, В. Канашевича, П. Якубовича и других. По Петербургу прошла волна арестов — по материалам, найденным в папках Судейкина (благо Судейкин и Дегаев не все дела доверяли бумагам, а Дегаев еще многое скрывал от Судейкина, придерживая на будущее). Выяснилось, что именно на квартире Кривенко происходили свидания по делам организации у Дегаева с Усовой — народоволкой, будущей женой С. Кривенко.

Многие в этот год спешно покидают Россию, Лодыгин уезжает одновременно с причастными к «Народной воле»…

Узнать подробности политической деятельности Лодыгина непросто — работа «Народной воли» строилась на началах строжайшей конспирации. Л. Тихомиров в книге «Русские рабочие в революционном движении», рассказывая о «Народной воле», свидетельствует, что, хоть «число членов было значительно и, кроме членов, немало лиц примыкало по системе подгруппы, конспирация была столь строга, что «нас действительно было трудно открывать», так как «каждый член… должен знать подробно лишь то, чем занимается, а все остальное должен иметь возможность узнать, если понадобится… Точно так же заграничных путей переправы не знал никто, кроме Мойши Зунделевича. Террористическую группу знали только ее члены…»

Народоволка А. П. Прибылева-Корба дополняет: «Исполнительный комитет из членов партии, пользующихся полным доверием, выбирает себе агентов, которым поручает дела партии. Это агенты 1-й степени. Каждый из них имеет право с согласия комитета привлечь нескольких (2–3) агентов 2-й степени, для которых организация партии остается тайной…»

Прибылева сообщает: «Дегаев не знал тайных путей через границу и был в этом отношении беспомощен… Со стороны Тихомирова и других было сделано все, чтобы никто не мог упрекнуть «Народную волю» в гибели организации, так как многие были своевременно переправлены за границу».

Как известно, именно С. Кривенко до своего ареста давал рекомендательные письма к Тихомирову во Францию.

В материалах допросов (С. Кривенко, его брата, его первой жены) ни разу среди знакомых не называется эта фамилия — Лодыгин, как будто не было у них такого товарища.

…Александр Николаевич был уже далеко… — во Франции, когда Кривенко, отбывая ссылку в Вятской губернии, в городке Глазове, писал длинные сердечные письма Сонечке Усовой в место ее ссылки — город Тару Тобольской губернии и, получив ее согласие на брак, попросил перевода туда. Второй его брак оказался счастливее — с Софьей Усовой он прожил до конца своих дней, после ссылки вместе с нею пытался возродить колонию в Туапсе. Вернувшегося в Петербург в 1907 году после 23-летнего отсутствия Лодыгина встретит скорбная весть: за год до того, 15 июня 1906 года, в Туапсе умер Сергей Кривенко. Практически все периодические издания России напечатали некрологи об этом знаменитом в свое время публицисте.

…С 1884 года полиция начинает интересоваться и вторым другом Лодыгина — Владимиром Константиновичем Олениным. При обыске в его московской квартире находят два номера газеты «Общее дело» и рукопись «Путешествие по Англии» («Хитрая механика»). При втором обыске — запрещенное «Евангелие» Льва Толстого.

По доносу рабочего Савельева Оленин обвиняется в участии в кружке Сахарова, ведущего революционную пропаганду среди рабочих при помощи книжных лавок, продавцы которых раздают печатную литературу «крамольного содержания».

Оленин обвиняется еще и в знакомстве с петербуржцами — политическими ссыльными С. Кривенко и С. Усовой. Эти знакомства — главный пункт обвинения. Избежал бы ареста Александр Николаевич, если бы остался в России? Не просто знакомый, но давний друг всей семьи Кривенко, соратник по созданию колонии-коммуны в Туапсе? Едва ли…

Оленина высылают в Сибирь под гласный надзор на пять лет (г. Балаганск, потом — Иркутск).

Этот веселый, никогда не унывающий, по словам мемуаристов, человек и в сибирской ссылке будет ободрять других, втягивать приунывших в кипучую деятельность. Он пишет в газету «Восточное обозрение», после работает в ее редакции, скромными гонорарами делится со ссыльными… Так и не дождавшись разрешения на выезд из Сибири, он погибнет 21 апреля 1892 года, и могилу его трудно будет отыскать родственникам и друзьям среди многих и многих безвестных холмиков.

…23 года прожил Лодыгин на чужбине, бывал близко, бывал рядом с родиной — международные выставки часто проходили в соседних с Россией государствах. Но ни разу официально он не пересек границы, хотя есть свидетельства очевидцев, что бывал на родине. (Видимо, негласно! Под чужой фамилией!) Экспонаты же на российские выставки отсылал он как представитель то французской, то американской фирм…

Это не покажется странным, если вспомнить его связи с народовольцами, амнистию которым царское правительство дало лишь после революции 1905 года. Об этом длинном периоде своей жизни — почти в четверть века — Лодыгин скажет так: «…в течение всего времени моего отсутствия из России никогда ни на минуту, однако же, не упускал из виду жизни моей собственной страны, моей Родины — России».