Азамат улетел, я наелась, а спать совершенно не хочется. Ну и ладно, тогда я сейчас помоюсь как следует, а то потом понаедут всякие мужики, при них в халате не походишь. Я устраиваю себе горячущую ванну, отпариваюсь и отмываюсь так, как будто моцог провести решила. Но когда я нервничаю, от еды меня не отвадить. Потом вылезаю в гостиную с намерением посидеть потупить, пока не придумаю, чем полезным можно заняться. Занятие образуется само: разбирать привезенные Ароном вещи. А привез он и правда все, что смог отодрать. Кроме медицинского барахла еще вся техника, включая кухонный комбайн, документы, драгоценности, посуда, одежда… В общем, я удивляюсь, что он куски стен не привез. Непонятно только, как ему удалось все это за два часа упаковать. Есть, правда, пара жертв: несколько пиал и пузырьков побились, но в пузырьках, к счастью, не было ничего ужасного или уникального.

Я решаю выделить под смотровую одну из четырех комнат на втором этаже. Правда, для этого приходится сначала установить, свободна ли хоть одна. Заглядываю в щелку: ага, тут спит Арон, а на второй кровати ребенок. В другой комнате обнаруживаю еще двоих, видимо жену и дочь. В третьей спали мы с Азаматом, а четвертая пустая. Вот и славно. Транспортирую аппаратуру при помощи сервировочного столика. Как все-таки прекрасно, что в моем доме есть лифт!

Когда я заканчиваю оснащать себе кабинет, солнце уже должно было показаться, но все небо замазано облаками как штукатуркой, и сквозь них не очень понятно, какое там время суток. Я продолжаю разбирать шмотье, расставлять посуду в шкафчики на кухне, стараясь не греметь, чтобы не разбудить гостей. Состояние у меня странноватое – вроде все спокойно, но нет-нет да екнет где-то, и сразу тянет в окно смотреть, а там без изменений. И зуд деятельности не проходит. Боже, Арон даже короб с рукоделием приволок. Это такой как бы сундук, сплетенный из волокна агавы, мне его Азамат подарил пару недель назад, чтобы хранить всякие нитки-иголки. Ну вот хоть будет чем себя занять. А пока надо супа наварить и какого-нибудь рагу, чтобы много было и потом об этом не пришлось думать, когда народ нахлынет.

На плите булькают три больших котла, а я сижу в углу и плету новый гобелен, когда на кухню спускается Арон.

– Ой, здравствуйте! – говорит он так радостно и удивленно, как будто считал меня давно погибшей.

Я по мере сил приветливо улыбаюсь.

– Здравствуй. Как спалось?

– Отлично, Лиза-хон! Спасибо! А Азамат уже уехал, да?

Киваю. За то время что я прожила на Муданге, я привыкла к так называемой «чистой» речи, незатронутой влиянием всеобщего языка. Поэтому Аронова манера говорить уже не вызывает у меня в памяти анекдоты о малых народах родной страны. Ну почти никогда.

– Ой, а что это на плите? – заинтригованно спрашивает он.

– Еда, – говорю. – Вот то, что в левом котле, думаю, уже можно есть.

Арон пару раз озадаченно моргает, потом отражает на лице понимание.

– А, да, Азамат ведь говорил, что вы иногда готовите! Это так странно…

– Я в курсе, – усмехаюсь. – Тарелки в шкафчике над раковиной, ложки вон стоят.

Арон послушно накладывает себе рагу с чомой и садится завтракать.

– Лиза-хон, – начинает он через пару ложек, – а правда, что вы ездили к матери?

– Ну да, даже два раза, а что?

– Как она там? Азамат сказал, она рыбачит?

– Ага, он даже с ней во второй приезд в море ходил. Она ничего, бодренькая. Была очень рада его видеть. А ты с ней не поддерживаешь контакт?

– Да нет как-то… – Он невнятно пожимает одним плечом. – Раньше с Азаматом вместе к ней ездил иногда, а потом… Тем более она от отца ушла, а он так злился… Дескать, какое она право имеет, он ведь ее взял из такой глуши да из бедной семьи, должна по гроб жизни его слушаться. В общем, я как-то побаивался к ней ездить, вдруг он узнает.

– А тебе-то чего бояться? – приподнимаю бровь. – Ты-то женат. Даже если он от тебя отречется, тебе ничего не грозит.

– Ну что вы, Лиза-хон, это же такое бесчестье!

Я прикусываю язык и не спрашиваю, не кажется ли ему, что бояться навестить мать – это гораздо худшее бесчестье. К счастью, продолжать разговор мне не приходится, потому что на кухне появляется Аронова супруга. Она довольно ширококостная, но не толстая, разве что слегка полноватая. На ней самодельная одежда – юбка, блузка и диль, все примерно одинакового темно-малинового цвета с зелеными узорами. Правда, узоров мало и они не очень режут глаз. На голове у нее не совсем ровно повязана косынка, узелок сбоку украшен тряпичным цветком на булавке. На лицо она довольно симпатичная, хотя и не сказать, что красавица. Губки бантиком, глубоко посаженные глаза, абсолютно прямые брови. Хотя из меня такой же ценитель муданжской красоты, как из Азамата психотерапевт, чего уж там.

– Доброе утро, – киваю я ей. – Я Лиза, будем знакомы.

– Алтоновч, – кивает она в ответ, но глядит как-то настороженно. Впрочем, тут же улыбается, видимо поняв, что выглядит неадекватно. – Спасибо, что принимаете нас в своем доме.

– Пожалуйста, – говорю. – После того как Арон нам помог с домом, я могу только ответить взаимной любезностью.

Вежливость никогда не была моей сильной стороной, да. Супруги, впрочем, улыбаются, по крайней мере, моя кривая речь их повеселила.

– Завтракать будете? – спрашиваю у Алтоновч (это «золотой лист», а вовсе не отчество от имени Алтонгирел), указывая на кастрюли.

Она поворачивает голову в ту сторону, потом еще дальше, заглядывает в гостиную, потом снова обращает к нам свое озабоченное лицо.

– А… слуг тут нет? – наконец спрашивает осторожно.

– Нет, – отвечаю, потом задумываюсь. – Вообще, тут где-то неподалеку живет сторож, у него там сыновья… если что-то нужно, можно их попросить сделать, только я не уверена, что знаю, как с ними связаться… а что?

Супруги недоуменно переглядываются.

– Да нет, ничего, – с неловкой улыбкой говорит Арон и встает. Потом поворачивается к жене: – Ты садись, я тебе сейчас все сделаю.

А, то есть дама не привыкла сама себя обслуживать. Ну ладно, не мое дело, пускай Арон с ней возится, раз она ему нравится.

– А можно узнать, что вы плетете? – спрашивает она в своем вежливом тоне, пока Арон достает пиалу и наполняет ее моим варевом.

– Да так, – пожимаю плечами. – Наверное, очередной гобелен на стену, здесь их вон сколько… Но я пока еще только учусь плести, у меня довольно криво получается. Кстати, Арон, спасибо, что привез мои вещи, они мне тут очень пригодятся.

– Не за что, Лиза-хон, – улыбается он широченной улыбкой.

– А какой узор? – интересуется Алтоновч.

Арон ставит перед ней еду и дает ей ложку. Она тут же принимается есть, даже не поблагодарив. Арон отходит в сторонку и садится под окном, разглядывая небо, как я с утра.

У меня пока сделано рядов десять затейливым ярко-зеленым цветом, и по краям кисточки висят. О том, что, собственно, выплетать, я еще и не начинала думать. Только блокнотик с конспектом Азаматовой лекции об узорах рядом положила.

– Ну-у, вообще, надо бы что-нибудь такое сделать за победу наших, так сказать… – Открываю блокнот и принимаюсь листать в поисках подходящих символов. – Вот например, спокойствие и надежность или там уверенность в себе… еще вот обереги от обмана можно…

Алтоновч отвлекается от еды и смотрит на меня странно.

– А что в середине?

Пожимаю плечами:

– Еще не придумала.

– Но ведь это самое важное! – удивляется она.

– Да я просто от нечего делать за этот гобелен взялась, – признаюсь. – Просто чтобы заняться чем-нибудь, пока Азамата нету.

В ее глазах мелькает ужас и осуждение, но тут же сменяется вежливым интересом. Похоже, сейчас меня навсегда перестанут уважать.

– Ну… посоветуйте мне что-нибудь, – заискивающе предлагаю я.

Не знаю уж, было ли это ошибкой или прозрением, но… через десять минут у меня голова пухнет от возможных вариантов узора, сюжета и цветовых решений. Я с некоторым трудом разделяю предложенные центральные мотивы на два типа: изображение сцены победы и изображение благоволящего бога.

– Сцена победы – это с такими палочными человечками, что ли? – уточняю.

Она кивает, с энтузиазмом приканчивая завтрак. Арон смотрит на нас с довольной улыбкой. Женщины говорят о рукоделии, все как надо. Я воображаю себе Азамата в виде палочного человечка и себя а-ля комар-переросток, и мне это не нравится.

– Нет, – говорю, – я уж лучше бога изображу. Только какого? И как?

И меня окончательно берут в оборот.

Через некоторое время на кухню выползают дети. На вид мальчику лет пять-шесть, девочке три-четыре. Я начинаю задумываться, как бы их так усадить, чтобы доставали до стола, подушки, что ли, подложить, надо будет сказать Азамату, чтобы сделал детский стульчик… Но Арон просто усаживает их на диван вдоль стенки и выдает им пиалы в руки.

– Может, все-таки за стол? – спрашиваю. – Так ведь неудобно…

– Вырастут, будут за столом сидеть. – Он пожимает плечами.

– А если прольют или уронят?

– Я все вытру, не волнуйтесь, – отмахивается он.

– А если обожгутся?

Вместо того чтобы ответить мне, Арон грозит пальцем детям. Мальчик втягивает голову в плечи, девочка выпячивает губу, потом оба возвращаются к еде. Я хлопаю глазами, но решаю воздержаться от комментариев. После еды девочка уныло интересуется, нет ли здесь клуба, и, узнав, что нет, так же уныло зависает рядом с нами слушать про изображения богов на гобеленах.

Арон ненадолго куда-то уходит, потом возвращается, принеся с собой холодный воздух.

– Какой же у вас дом красивый, Лиза-хон! – радостно говорит он, перебив свою жену. – Азамат потрясающе умеет строить.

– Да, – соглашаюсь, – я, когда первый раз увидела, все слова забыла. Азамат удивительный мастер.

– А вы тут еще не охотились? – спрашивает Арон. – Не знаете, как с дичью?

– Без понятия, – пожимаю плечами. – Это к Азамату вопросы.

– Но вы не против, если мы пойдем осмотримся?

– Да осматривайтесь на здоровье, – говорю. – Только учтите, что я дичь не люблю.

Арон кивком головы подзывает мальчика, который все это время молча сидел на диване у окна и болтал ногами, и они вместе уходят исследовать местность.

Через пару часов они возвращаются бегом и очень радостные: на горизонте появились свои! Я бросаю все и выскакиваю на улицу, но никого в небе не вижу. Вспоминаю о балконах, забегаю обратно в дом и поднимаюсь наверх. С третьего этажа мне удается различить на горизонте три точки. Пока я меряю шагами балкон и приглядываюсь, точки растут, наконец становится виден зелено-бронзовый унгуц Азамата, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не завизжать и не замахать руками. Вроде как у нас тут секретная база, мало ли. Когда они подлетают совсем близко, я проделываю обратный путь: лифт – прихожая – вокруг дома, а потом мечусь, не зная, остаться ли мне у двери, или побежать на посадочное плато встречать мужа, или это опасно, и я понятия не имею, как положено примерной муданжской жене вести себя в такой ситуации, чтобы не уронить авторитет мужа в глазах соратников.

В итоге все-таки остаюсь у двери, и скоро из-за поворота выходит небольшая толпа с Азаматом во главе. Здесь Тирбиш, Эцаган, Онхновч, Ирнчин, Эндан и еще человек десять, которых я хорошо если в лицо узнаю.

– Рада тебя видеть так скоро, – говорю с идиотской широченной улыбкой, от которой не могу избавиться.

Азамат выглядит озабоченным, но улыбается в ответ и приобнимает меня за плечи, а потом разворачивается, чтобы представить меня незнакомым мужикам.

– Это моя жена. Пожалуйста, относитесь к ней с почтением и не забывайте, что она целитель и с радостью оказывает профессиональную помощь.

Я киваю, мужики здороваются, я улыбаюсь знакомым.

– Да-а, немудрено, что ты из-за этой пташки за ружье взялся, – протягивает толстый седеющий мужчина в кожаной куртке с вышивкой. – Я за свою-то гусыню пару сотен голов снести готов, а тут такая канарейка!

Все смеются, я делаю вид, что польщена.

– Ну пойдемте внутрь. – Азамат приглашающе взмахивает рукой, и все тянутся за ним и за мной.

Азамат негромко велит младшим парням выволочь из чулана перины-матрацы, после чего мы все поднимаемся на третий этаж, застилаем пол и рассаживаемся в круг. Вернее, это они рассаживаются, а я все никак понять не могу, надо мне тут оставаться или нет, а Азамат ничего не говорит, потому что кому-то внезапно потребовалось побеседовать с ним вполголоса. Вообще, у меня сильное желание постучать себе по голове, чтобы там все встряхнулось и улеглось правильным образом, а то я что-то совсем не соображаю. В итоге, когда все рассаживаются, я остаюсь стоять и обнаруживаю, что места рядом с Азаматом уже нет. Я решаю, что делать мне здесь все-таки нечего, когда Азамат вдруг зовет меня через плечо:

– Лиза, я бы тебя попросил кое-что нам рассказать, если тебе не трудно.

Интересно, а я так и должна у него за спиной стоять? Или мне еще на стул залезть и прочитать стишок о войне? Я начинаю злиться, отчего в голове немного проясняется. Смотрю по обе стороны от Азамата – сидят незнакомые мне мужики, оглядываются на меня, ухмыляются, дескать, ну что, хватит дерзости с места согнать или подальше сяду? Вообще-то, конечно, дерзости мне не занимать, но ведь Азамат их собрал для дела, а вдруг они обидятся и все бросят? Ссориться сейчас не стоит… Но если я сяду на менее почетное место, да еще в моем собственном доме, это уже будет сродни целованию ног. А я пока не вижу причин так унижаться. Азамат тревожно оглядывается на меня, – видно, тоже только что понял, что мне деваться некуда. Вот ведь дурацкие обычаи… Но впихнуться между ним и соседом совершенно некуда. Оба сидят по-турецки, коленки в стороны торчат, как у лягушек, почти касаются. Ну ладно же.

Подбираю юбку сбоку, чтобы соседу слишком много ног не показывать, перешагиваю через коленки и сажусь на Азамата – ну на его ногу, понятно. Ему, наверное, не очень удобно, но вообще-то сам виноват, мог бы раньше сказать, что мне надо будет остаться. Он на секунду обалдевает, но тут же делает вид, что так и надо, еще и рукой меня обхватывает, чтобы не съехала вбок. Остальные гудят множественными «Ого!» и перешептываются.

– Совсем стыд потерял, – ворчит какой-то стареющий сухарь.

– Да тут потеряешь, с такой-то бабой, – хихикает его сосед. – Такая и правда убьет – не поморщится.

– Да вы бы потише, – раскатывается величавый голос Онхновча. – Эта женщина – подарок богов. Знак, что Азамату они благоволят. Смотрите не прогневите.

Шепоток стихает, и в наступившей тишине Эндан вдруг делает стремительный жест, как будто выхватывает саблю из-за пояса и заносит над головой, и выкрикивает:

– Танн!

Все, кто помоложе, тут же повторяют этот жест, и весь дом звенит от боевого клича. Азамат наклоняет голову, благодарно, но уверенно улыбаясь.

– Итак, – произносит он, когда все унимаются. – Лиза, нам вот что интересно. Когда ребята вчера добрались до рыночной площади, там не было ни трупа, ни торговцев, только лужа крови. Нам важно знать, к какому клану принадлежал тот джингош. Расскажи, пожалуйста, что ты запомнила из его внешности.

Он говорит спокойно, но незаметно прижимает меня, видно, боится, как бы мне опять плохо не стало от воспоминаний. Но я с самого утра как в ватном коконе, уже и думать забыла о вчерашнем. Теперь бы еще вспомнить детали…

– А они различаются по лицу или по одежде?

– По одежде, – отвечает Эндан.

– По лицу тоже, – мрачновато сообщает Эцаган, – но это надо научиться различать.

Ну я не научилась, так что вспоминаем одежду. Вообще, военная форма у джингошей бурая, только пояса разных цветов, в зависимости от ранга. Этакие мальчики в коричневом…

– Пояс у него был зеленый, – говорю. – На голове такая шапка… э-э-э… – Понимаю, что не знаю ни слова «фуражка», ни слова «берет» ни на одном языке, кроме родного. Господи, как же это объяснить? Да и важно ли?

– А значка на шапке никакого не было? – интересуется давешний толстый дядя.

– Какой-то был, – киваю охотно. И я его даже помню. – Такая золотая лестница, а сверху полумесяц, как лодка… – рисую руками в воздухе для наглядности.

Стоит мне это произнести, как поднимается галдеж.

– О, так ничего удивительного, если он аджрын, еще бы…

– Аджрыны все у них высшие чины в армии, понятно…

– А мы точно хотим с ними затеваться?..

– Не трусь, зато, когда мы их перебьем, остальные сами разбегутся!

Азамат немного хмурится, потом окликает Эндана, и тот достает из заплечного мешка трубу, а вернее, рулон. Раскатывает его в центре круга и включает – оказывается, это карта Муданга. На ней тут же загораются точки городов, Азамат наклоняется, придерживая меня, и отмечает наше местоположение.

Кто-то из соседей справа тоже наклоняется и выделяет равнину между восточным хребтом Ахмадхота и южным концом Дола.

– Надо их сюда загнать да в Доле и утопить.

– Пожалей водичку, – смеется толстяк. – Да и как ты их загонишь? Они в столице садиться не станут, там же горы вокруг, шакал подлетишь! Попрут к своим, на прииски.

– А они разве уже не в столице? – спрашиваю тихонько у Азамата.

– Он имеет в виду подкрепление, – бормочет тот, не сводя глаз с карты.

Эндан отмечает на карте несколько мест, – видимо, это платиновые прииски. Они располагаются вдоль обеих горных цепей, ближе к сердцу континента.

– Значит, надо в междуречье, – тоном «вы все идиоты» сообщает сухарь-моралист, тыча в карту.

– Я тебе говорю, нельзя в междуречье, – тут же перебивает его сосед. – Там лошади наши, мы не успеем их вывезти! Ты понимаешь, какой это урон!

– Ну а куда мы их денем, в горы закопаем, что ли?! – вскидывается Эцаган. – Это они на нас нападают, а не мы на них. Вы, может, умеете расположить противника как вам удобно? Я – нет!

Азамат откашливается, снова наклоняется и отменяет все лишние выделения на карте. Потом ударяет пальцем в лесок, из которого берет начало Сиримирн, как раз в самом узком месте между большими хребтами.

– Вот тут, – говорит он размеренно, – между Ахмадулом и Короулом расположены их крупнейшие разработки. Я думаю, что их корабли будут приземляться у подножия Ахмадула. Короул-то чужаков не впускает. А между хребтами здесь огромное болото. Я думаю, что мы окружим их здесь. И утопим.

Я вынуждена зажать рот рукой. Понимаю, конечно, что короул – это всего-навсего «черные горы», но ничего не могу с собой поделать.

– А мы-то там откуда появимся? – спрашивает Онхновч.

– Отсюда, – Азамат отмечает область по другую сторону Ахмадула, – отсюда, – он рисует стрелки от столицы и от моего дома к верховьям какой-то большой безымянной реки, вытекающей из того самого болота, – отсюда, – он обводит Короул, – и отсюда, – последняя стрелка ведет от Сирия вверх по течению Сиримирна. – Ну и из космоса, конечно.

– Интересно, – хмыкает толстяк, – а нас Короул, по-твоему, примет?

– С нами боги, – пожимает плечами Азамат. – Имеет смысл хотя бы попытаться…

– Да вот прям так сирияне и стали нам помогать! – перебивает его сухарь. – Они скажут: мол, сами кашу заварили, сами и расхлебывайте!

– Мне не скажут, – как-то зловеще усмехается Азамат.

– Это почему? – удивляется толстяк. – Они никогда столичные инициативы не поддерживают.

– Потому, – нравоучительно говорит Онхновч, – что Азамат сириянских женщин ценой собственной красоты спас. Они ему на две жизни вперед должны теперь.

Народ замолкает, осваиваясь с этой мыслью.

– Вот же ж шакал! – выпаливает толстяк.

Азамат раскатисто хохочет.

– Ну ладно, – продолжает обсуждение Эцаган, после того как все просмеялись. – Я вот чего не понимаю, капитан: а почему вы думаете, что джингоши не догадаются, что мы хотим их окружить? Допустим, они не знают, что Сирий вам должен, но все равно ведь могут перестраховаться. Да и место тут очевидно окруженное, хоть у них там и база…

Азамат снова тянется к карте, чтобы объяснить свою позицию. Ему довольно неудобно каждый раз для этого перегибаться через меня, так что я решаю облегчить ему задачу.

– Я тебе еще нужна тут? – спрашиваю. – Может, я пойду?

– Ты мне всегда нужна, – улыбается он. – Но можешь идти отдыхать, от тебя нам вряд ли еще что-то понадобится. Когда еще народ соберется, проводишь их сюда, хорошо?

Я целую его в щеку, к негодованию моралиста, и покидаю третий этаж.

Новые гости не заставили себя долго ждать. Где-нибудь через час прибыл унгуц, а в нем Унгуц, а на заднем сиденье наш духовник.

Оба с интересом оглядывают дом и – один величественно, другой прихрамывая – шествуют в гостиную, где и оседают.

– Вообще, – говорю, – все наверху, обсуждают, что делать будут… Вы не хотите присоединиться?

Ажгдийдимидин только мотает головой, а Унгуц отмахивается.

– Пусть мальчики поиграют, – говорит он. Потом добавляет, как бы задним числом: – Да и Азамату мешать не стоит, – и подмигивает духовнику.

Тот укоризненно сдвигает брови.

– Вы поесть не хотите? – спрашиваю.

– Отчего же, можно и поесть, – охотно соглашается Унгуц, усаживаясь поудобнее. – Ты, Ажги-хян, Лизкину стряпню еще не пробовал ведь? Ну вот сейчас и восполнишь это досадное упущение.

Мне приходится срочно смыться на кухню и включить воду, чтобы Старейшины не слышали, как я фыркаю и давлюсь смехом. Ажги-хян, блин!

На кухне тусуются Ароновы дети. Где их родители, я не знаю.

– Вам не скучно? – спрашиваю, пока еда разогревается. – Может, вам бук дать поиграть?

– Отец не велит, – мрачно сообщает мальчик.

Девочка задирает нос:

– А я не умею.

– А почему не велит? – Я развиваю более содержательный ответ. Интересно, а когда с ними не разговаривают, эти дети все время молчат? Видимо, да. Мальчик так ничего и не отвечает. Я вздыхаю. – Ладно. На вот у меня есть блокнот и цветные ручки. Хоть порисуй… Игрушки-то с собой не взяли?

Он как-то странно пожимает плечами, берет у меня блокнот, но ничего с ним делать не рвется.

Старейшины углубляются в еду и всем своим видом показывают, что я тут лишняя, так что я возвращаюсь на кухню. Дети сидят как сидели.

– Ну чего вы такие мрачные? – спрашиваю. – Не выспались? Домой хотите?

– Мы нормальные, – категорично отвечает девочка.

Мне становится смешно.

– Ну давайте хоть в слова поиграем, – предлагаю я в расчете, что мой словарный запас на муданжском должен примерно совпадать с детским.

– А как? – оживляется мальчик.

Дальше я мучительно стараюсь объяснить суть игры. Наверное, они все-таки лучше меня говорят. Но наконец мне удается растолковать, чего я от них хочу, и мы приступаем. В принципе получается неплохо, только девочка поначалу капризничает и заявляет, что имеет право говорить слова «не совсем на ту букву», ведь «я же девочка». Я ей сообщаю, что я тоже девочка, а правила нужны, чтобы было интересно. Кое-как все-таки удается ее убедить им следовать, хотя, кажется, она просто иногда путает буквы. И то сказать, маленькая же.

Нас прерывает Ажгдийдимидин. Возникает в арке между кухней и комнатой и протягивает записочку: «Не хочешь ли ты мне рассказать о вчерашнем?»

– Вас интересует, как я его убила или что было потом? – уточняю.

Он дважды кивает. Вероятно, хочет услышать и то и другое. Потом жестом указывает детям, чтобы ушли в гостиную, где Унгуц встречает их с распростертыми объятиями.

– Ба-а, какие тут знатные го-ости! – слышу я его веселый голос.

– Пойдемте наверх, – предлагаю духовнику.

Он кивает, и мы перемещаемся в мой кабинет на втором этаже.

Я довольно конспективно отчитываюсь о вчерашнем дне. Все свои переживания по поводу убийства я уже выплеснула на Азамата и как-то изжила, и возвращаться к ним совершенно не хочу. Само выплескивание мы сегодня тоже обсудили, так что и там не осталось ничего затруднительного. Ну стошнило, ну поплакала. С кем не бывает.

«Ты уже выговорилась ему», – гласит очередная записка духовника. Вопросительной частицы там в конце и не планировалось.

– Ну да, – говорю. – Естественно. Вы же не думаете, что я вашего приезда должна была ждать? Азамат все понял, его даже не напрягло, когда я сорвалась. Я сегодня утром попыталась извиниться, так он возмутился, считает, что я имела полное право…

Старейшина смотрит на меня изучающе.

«Бывает, что тебе хочется с ним поссориться?» – пишет.

Я моргаю.

– Нет, зачем?

Он не отвечает, вместо этого пишет:

«В ближайшие дни у него не будет времени с тобой возиться, и тебе придется это стерпеть. Если не сможешь, по крайней мере не закатывай публичного скандала, это подорвет его авторитет».

Я аж задыхаюсь от возмущения.

– Естественно, я понимаю, что у него теперь дел по горло! И со мной не нужно возиться, я сама справляюсь! Стоило один раз пустить слезу – и вы уже думаете, что я всегда такая?! И вообще, я бы ни за что не стала устраивать сцену при посторонних!

Он насмешливо улыбается, зараза.

«Тебе придется держать себя в руках, даже если кто-то усомнится, что ты на это способна», – пишет он, а когда я раздраженно вздыхаю, гладит меня по голове и смотрит так, как будто я породистая кошка, только что получившая медаль на выставке. Как будто оценивает в последний раз, прежде чем вручить хозяевам приз.

Наш разговор прерывается из-за звоночка под потолком. Кто-то еще прилетел. Иду открывать, предварительно выглянув в окно. Человек на пороге один, и он мне смутно знаком. Открываю. Это Экдал, брат Эндана, муж Эсарнай. Очень экающая семейка. Он высокий, статный и красивый, этакий индейский принц с лицом, исполненным аристократической скорби.

– Здравствуй, – говорю, – давно не виделись. Заходи.

Кто бы мне объяснил, по какому принципу я выбираю, с кем быть на «ты», а с кем на «вы», когда говорю по-муданжски.

Он перешагивает через порог, но дальше не идет.

– Азамат здесь? – спрашивает без приветствия.

– Да, наверху, со всеми… Проводить тебя или сначала отдохнешь?

Он мнется, смотрит на меня пристально, оценивающе. Наконец открывает рот:

– Эндан… здесь?

– Да. – Киваю пару раз для убедительности.

– Он… с самого начала здесь?

– Ну как… – пожимаю плечами. – Он прилетел вместе со всеми сегодня днем.

– Нет, я хочу сказать, – Экдал хмурится, – он сразу решил участвовать в кампании? Сразу, как все заварилось?

– Почем я знаю, – пожимаю плечами. – Когда я вчера прискакала на поле, где они тренировались, он там был. И там все были за то, чтобы побить джингошей, во всяком случае, я не помню, чтобы кто-то возражал. Но у меня не очень-то хорошо голова варила. А потом он прилетел со всеми вместе, сидит там сейчас, обсуждает, где лагерь устраивать.

Экдал глубоко вздыхает, кажется облегченно, и принимается вертеть головой, соображая, куда дальше идти. Тут из лифта является Старейшина-духовник и жестом подманивает внезапно оробевшего наемника. Я следую за ними в гостиную, где Экдалу приветливо кивает Унгуц.

– Ага, смотри-ка, кто пожаловал!

– Азамат сказал… – начинает Экдал нервно.

– Знаем, знаем, – скрипит Унгуц. – Мы твое разрешение еще утром подписали, вот. – Он запускает руку за пазуху диля и извлекает свеженький пластиковый свиток. – Держи, до конца войны можешь быть на планете, но потом чтобы в течение двух дней предстал перед Советом с невестой!

– Спасибо, Старейшина Унгуц! – сердечно благодарит Экдал и даже опускается на одно колено перед Унгуцевым креслом.

– Ладно, ладно, – усмехается старик. – Лучше Азамата благодари, мы-то люди подневольные… Иди отдохни да своим отзвонись. Ильд, малыш, проводи дядю.

Аронов сын послушно показывает Экдалу путь на кухню.

– А у него есть невеста? – ошеломленно спрашиваю я. Я же точно помню, что у него есть жена, Эсарнай.

– Ну так он же на Муданге не женился еще, нашел себе красотку на Гарнете и возит везде. А перед Советом появляться боялся, еще не одобрим, придется же другую искать, – доходчиво объясняет Унгуц. – Вот потому пока что она ему только невеста.

– Странно, – говорю. – А хом носит, как будто он легкий…

Старейшины переглядываются.

– Если только никто не смухлевал, – произносит Унгуц с веселой искоркой в глазах, – то нам и решать ничего не придется… Ох, ну и век мы с тобой застали, Ажги-хян, вона как боги изгнанников привечают, как будто порядочные люди уже не в счет!

Я снова смываюсь на кухню, пока не оскорбила слух своего духовника конским ржанием.

Экдал на самом деле явился не один, но решил не приводить всех своих людей в мой дом, а велел им разбить лагерь на плато, соседнем с тем, куда приземляются унгуцы. Там есть удобное местечко, объяснил он мне, где скала нависает над площадкой, и с воздуха не видны белые шатры и небольшой звездолет, на котором ребята прилетели.

– Так тебя проводить к остальным? – спрашиваю.

– А можно сначала чего-нибудь пожевать? – с надеждой спрашивает он.

Аристократическая скорбь с лица вся куда-то делась. Перенервничал, бедняга. Наливаю ему и детям супа.

– Где ваши родители? – спрашиваю у мелких.

– Отец на охоту пошел, – говорит Ильд. – Мать у себя в комнате.

– Ой, да я бы сам налил, – спохватывается Экдал.

– Сиди уж, – говорю. – А чего ты про брата спрашивал?

Он вздрагивает.

– Да мы… – начинает он, и весь трагизм снова возвращается в его взгляд, как будто никуда и не уходил. Ну просто Гамлет, ни дать ни взять, даром что индеец. – Мы разругались из-за джингошей. Я пытался поднять восстание, а он был против. Меня же за восстание и изгнали, чтобы не мутил воду… А потом Эндан подался в наемники и назло мне все время с джингошами работал. Поэтому, понимаете, мне важно знать, что он одумался. Что он, как и я, хочет избавить от них планету. Иначе я не смогу его простить.

– Ну если бы он не хотел с ними воевать, его бы тут не было, – пожимаю плечами, поставив перед ним тарелку.

– Этого мало, – горько произносит Экдал. – Я не могу называть братом человека, который тупо поступает, как все. Мне надо, чтобы это было его собственным решением.

Я сижу напротив него за столом и смотрю, как он ест. Он невероятно красивый и, кажется, единственный в мире человек, который может изящно есть суп. Я смотрю на его исполненное пафоса лицо и в очередной раз убеждаюсь, что ужасно люблю Азамата.