Над лесом нависла душная гнетущая тишина полудня. Нагретая хвоя источала дурманящий запах; рябины на полянах примеряли коралловые бусы, а лесные орехи были полны мягкой и терпкой ваты.

— Мне уже надоело слоняться по этим дебрям, — расплакалась Виолинка. — Если бы вы знали, как мне хочется пить!

— Мне кажется, где-то шумит вода, — шепнула Хитраска, прислушиваясь.

— Это не вода, это лес…

— Пройдём немного и увидим, — подбадривал друзей петух.

Сам он шёл, тяжело волоча ноги. За дни скитаний капрал сильно постарел и похудел, как щепка. Он часто отдыхал и, наклонив голову, круглым глазом всматривался в пустое небо, посыпанное серебряным пеплом.

Мяучура, высунув розовый язык, тяжело дышал.

— У меня отваливаются ноги, — ныла королевна, — понесите меня, хоть немного. Разве у вас не найдётся сил для меня, для Виолинки?

— У этого ребёнка каменное сердце, — шумели деревья, видя, как трое друзей, сплетя лапки и крылья, шатаясь от усталости, несли тяжёлую ношу по извилистым тропинкам.

Так друзья дошли до того места, где среди дикой чаши, поросшей конским щавелём, осокой, аиром и седой мятой, струит свои зелёные воды таинственная река Кошмарка.

Звери положили королевну под деревом. Ослабевший петух прислонил голову к стволу и стоял так, прикрыв глаза. Виолинка легла на спину и принялась срывать травинки; она жадно жевала их и тут же выплёвывала. Вдруг королевна начала бить пятками по земле:

— Я хочу есть! — запищала девчонка. — Из-за вас я умру с голоду…

— Не пожалел бы для тебя собственной крови, — шепнул петух.

— Она и вправду голодна, — мяукнул Мышибрат.

— Успокойся, детка, — гладила спутанные волосы Хитраска. Но Виолинка с силой отстранила зверей и крикнула: «Вместо того, чтобы стонать надо мной, ищите чего-нибудь для меня, бегайте, вынюхивайте… Ну, чего вы ждёте!?»

По щекам Хитраски скатились две слезы и упали на ручку королевны. И — о чудо! — там, куда капнула слеза, кожа побелела и выступило светлое пятнышко.

— Я хорошею, глядите! — крикнула королевна. — Ах, если бы я могла, я бы тебя била, била… А потом выкупалась в твоих слезах и освободилась, наконец, от чар цыгана.

— О ужас! — прошептал Мышибрат, закрыв лапками уши. — Я не в силах тебя слушать.

Из-за деревьев показалась странная фигура. Это был худой и высокий старик в соломенной шляпе. Длинный сюртук табачного цвета и узенькие брючки делали его похожим на старый пень. Изо всех его карманов торчали стебли растений; множество трав высовывалось из высокой зелёной банки, которую он прицепил к поясу.

— Как ваше здоровье, путники? — приветливо спросил пришелец.

— Добрый день, — ответили оторопевшие звери.

— Не бойтесь меня; я изучаю загадки вечной природы, открываю тайны растений. Пойдёмте, здесь неподалёку моя мастерская.

И тут друзья увидели домик из толстых брёвен, прилепившийся к скале, словно ласточкино гнездо. Из расщелины, хихикая, струился ручеёк. Шелестели сребролистые тополя. А вдали журчала и манила в болота подёрнутая мглой таинственная река Кошмарка.

Около домика на узких грядах, подступая к самому порогу, росли хвощи, шалфей, ромашки. Казалось, что они сбежались со всего леса, чтобы как можно скорее открыть свои секреты.

Прежде чем ботаник дотронулся до ручки, дверь сама открылась и изнутри пахнуло ароматом лугов. Это были уже не запахи, а голоса тимьяна, мяты. В благоуханном цветочном разговоре слышались тихие вздохи лесных фиалок, красного корня и аира. Всем казалось, что они вошли в тот мир, который был знаком им с детства, но лишь сегодня он стал им понятен и заговорил с ними ласковым языком.

— Добрые растения сами рассказывают мне, какие лекарства можно из них готовить. Хуже с ядовитыми травами, — хозяин показал на огромные серые листы бумаги; на них в беспамятстве распластались прикованные серебряными ленточками растения. Они выдавали тайну своих ядов лишь с последним одурманивающим вздохом. — Не подходите к ним! Они всегда стремятся навредить человеку; но если уметь с ними обращаться, то и они приносят пользу.

В углу комнаты, на большой плите, стояли бесчисленные реторты и стеклянные бутыли, над плитой висел большой кожаный колпак. В колбах поблёскивали разноцветные жидкости. Пучки сушеных трав висели под потолком. На полке лежали похожие на стиснутые кулаки цветочные луковицы.

— Садитесь, — старичок подвинул гостям табуретки, разломил калач и в чашу с родниковой водой налил несколько капель из зелёной бутылочки. — Пейте смело, это вас подбодрит!

Друзья попробовали. Напиток освежил их, словно берёзовый сок в марте. Видя, как жадно друзья едят и с каким любопытством осматриваются, биолог начал рассказывать: «Не одну ночь я провёл над опытами, прежде чем собрал эту коллекцию, — он показал рукой на бутылки и баночки. — Меня называют Белокнижником, потому что легче поверить в чары, чем в разум, который открывает тайны природы. Смотрите, что я умею!»

Он взял в руки колбу с надписью «Розарий»; в ней, на самом донышке, виднелась горсть чёрного порошка.

Учёный подул из меха на покрытые пеплом угли, подбросил несколько смолистых щепок и поставил банку на огонь.

Изумлённые звери следили за тем, как порошок начал кипеть, расширяться, и вдруг за стеклом густо расцвели розы, их чашечки напирали друг на друга, раскрывая атласные лепестка, и сладкое благоухание просочилось через пробку в комнату.

Но вот учёный снял с огня колбу, лепестки стали вянуть, морщиться, чернеть, пока, наконец, на дне колбы не осталась горсть звенящего порошка.

— Маэстро, — воскликнул петух, — избавь от чар королевну!

Старичок посмотрел из-под нахмуренных бровей на Виолинку.

— Стоит ли ей помогать, — подумайте; у каждого из вас есть свои заботы, вы так несчастны, а в зельях скрыта сила, которая может многое изменить!

«Ох, — подумала Хитраска о своей грустной доле, — мне уже надоело учить чужих детей, этих несносных сорванцов; я так бы хотела стать хозяйкой постоялого двора! Весь день я проводила бы в сверкающей медной посудой кухне и в кладовой, уставленной банками и мешками. Нет, — пробудилась она от мечтаний, — для себя я ничего не хочу, только бы излечить от чар эту малютку».

Учёный-ботаник улыбнулся мыслям.

— А ты чего бы хотел?

Петух провёл крылом по седеющему гребню.

— Я тоже прошу за Виолинку, — сказал он, прижимая девочку к груди.

— И я, — мяукнул Мышибрат, но, когда учёный посмотрел ему в глаза, он начал быстро сметать крошки и изо всех сил сжал губы, боясь, что расплачется и знаменитый ботаник прочтёт в его глазах весь позор проданной тени.

— Ну, а теперь посмотрим, что вам принесёт будущее, какая вас ожидает судьба…

Взяв плоскую серебряную чашу, ботаник налил в родниковой воды. Потом закрыл окна. В комнате стало темно, лишь несколько лучей пробивалось в щели между брёвнами да янтарные от смолы ветви искрились, точно золотистые зрачки волшебницы.

Четыре курительные свечи источали тонкие дымки, образуя в воздухе туманный занавес.

— Подойдите поближе!

Звери наклонились над водой; учёный ореховой веткой разгонял дым. Две мордочки, клюв и личико девочки, тесно прижатые друг к другу, отразились, как в зеркале.

Кругом стояла тишина, порой вздыхали только какие-то травы и верещали ласточки над крышей.

Сначала ничего не было видно, кроме голубоватого тумана и серебристого поблёскивания воды, но, чем шире друзья открывали глаза, тем быстрее росло и увеличивалось пространство, пока, наконец, чаша не стала окном, через которое они выглядывали, полные желания узнать будущее.

С левой стороны виднелись ворота, сплетённые из молодых зелёных побегов.

Из-за этих ворот показались дети.

Это были розовые малютки, совсем крохотные. На ходу они постепенно одевались в платьица и бежали, толкая перед собой разноцветные обручи, гоняясь за мячами; жеребята на длинных негнущихся ногах; ежи, похожие на клубки; лисенята; едва оперившиеся, желтоклювые птенцы неслись, окружённые облаком стрекоз и мотыльков. Внизу колыхалась волна трав, нехоженых, цветущих, зелёных. Вся стайка так быстро мчалась, что с трудом можно было разобраться в этой весенней суматохе. Но продолжалось лишь мгновение. Девочки становились девушками, у мальчиков отрастали усы и бороды, они старели, толстели, горбились и с жестом облегчения пропадали за другими воротами, сплетёнными из мака и жёлтых листьев.

— Вы видите меня? — воскликнул капрал Пыпец. И все различили бойкого петушка, гарцующего на деревянной лошадке. Неожиданно конь преобразился; он был уже настоящим скакуном, а петух — ветераном Блаблацкой войны. Прежде чем он исчез в маковых воротах, друзьям показалось, что он блеснул неподвижным крылом, подобно статуе, которую отливают из бронзы.

— Слава ждёт тебя, капрал, — прошептал учёный.

— Хитраска, — пискнула Виолинка. Лисица с розовым бантом на хвосте бежала, покачивая ранцем с книжками. Ни чего не было слышно, но по весёлой мордочке все догадались, — плутовка что-то весело напевает. Вдруг ноги стали заплетаться в длинной юбке, — она подрастала. Нос вытянулся и заострился. Уверенным шагом дошла Хитраска до противоположных ворот, изящно переступила порог и исчезла.

— Мышибрат, Мышибрат, — шепнул петух. В толпе статных юношей промелькнул кот.

Цветы увядали, и наливались соком плоды. Кот, раскинувшись в богатой бричке и закрутив седой ус, въехал в маковые ворота.

— Обоим вам улыбнётся судьба, жить будете в достатке, без забот, — объяснял учёный.

— А это я, это я! — заверещала Виолинка. В толпе детей появилась золотокудрая девочка. — Смотрите, какая я хорошенькая! — восхищалась собой королевна.

Она хотела показать на себя пальцем и коснулась зеркала воды. Пошли круги — и видение пропало.

Над головами сгустился дым.

— Ну, — крякнул мудрый отшельник, — конец забавам! А знаете ли вы, как называется это зеркало?.. Воображение!

Друзья стояли с широко открытыми глазами. Чаша была обычной серебряной миской, а вода — водой. На столе догорали курительные свечи. У всех кружились головы.

— Что это было? — спросила Виолинка.

— Ворота слева — ворота рождения, ворота справа, где все исчезали, — ворота смерти, или ворота макового сна.

— А в середине мы видели всю нашу жизнь! — воскликнул петух.

— Жизнь, — улыбнулся учёный, — жизнь, которую создаёт наша воля и терпеливый труд… Однако пора вам помочь.

Из нескольких пузырьков он слил в один стакан какие-то настои. Жидкость запенилась. Ботаник подал стакан королевне.

— Выпей это, — сказал он, — не бойся.

— А я от этого похорошею? — начала препираться Виолинка. — И моя кожа побелеет?

— Не разговаривай, пей! Сначала нужно подумать об отравленном сердце, а потом можно позаботиться и о красоте.

Виолинка выпила.

Неожиданно с груди сошла тяжесть, она вспомнила свои прежние капризы, те минуты, когда она была несносной и неблагодарной. Потом девочка подумала о терпении и доброте своих спутников. Пробуждённое сердце заболело. Из-под густых ресниц на смуглые щёки брызнули слёзы. Яд чернокнижника улетучивался. Девочка почувствовала, что в ней наступает перемена. Виолинка вновь стала доброй.

— Спасибо тебе, — прошептала она, прижимаясь влажным от слёз личиком к жилистой руке учёного.

— А теперь мы покончим с этим маскарадом. — Он провёл лезвием аирового меча по бороде, словно сбривая И — о новое чудо! — золотистые завитки опали, но, прежде чем они коснулись земли, влетевшие в открытую дверь ласточки схватили их в клювы. Они уносили этот пух, чтобы выстлать им гнёзда. Королевна стояла, открыв рот от изумления, слёзы, внезапно высохли.

— А когда я похорошею, — спросила она, — папа узнает меня?

— Это уже от тебя зависит. Я пробудил твоё омертвевшее от чар сердце; оно тебе подскажет остальное.

— Ты наш спаситель; я не знаю, как тебя и благодарить, — начал петух, но ботаник только махнул рукой, прервав его речь.

— Не меня благодарите, а эти мудрые растения, поведавшие мне свои тайны.

Несколько ласточек, посвистывая, ворвались через открытые двери и уселись на стропилах под потолком.

— Мышибрат, — вдруг заговорил мудрец, — мы сейчас прогоним твои заботы, — я вижу, они не дают тебе покоя. Смотри, — и он снял висевшую на стене скалку. Потом учёный опустился на пол и схватил лоскуток тени, это смехотворное подобие мыши, начал растягивать и разминать Натёртая косматыми листьями коровяка, тень вытягивалась и росла. Она уже была такой, как прежде, но ботаник не прекращал своей работы.

Петух, наклонив голову, в изумлении следил за ним. Виолинка взвизгивала от восхищения. Отшельник поймал несколько солнечных лучей и вплёл в эту новую огромную тень золотую ленту. Вздыбив шерсть, Мышибрат смотрел, как с каждым движением его тела по стене передвигается полосатая тень тигра.

— Ну, что? Теперь ты доволен? — улыбнулся ему ботаник, выпустив из кулака остаток пойманных лучей.

— Ты самый великий в мире учёный, — мяукнул Мышибрат и подпрыгнул от радости. Его полосатая тень бесшумно изгибалась по стене, пугая щебечущих ласточек.

— Я покажу вам кратчайшую дорогу до границы. Вам пора в путь.

— Мы не проберёмся через чащу, — прошептала Виолинка: — ежевика так царапается!..

— Не бойтесь… Смотрите, вот здесь проходит тропинка, — и ботаник указал на открывшийся вдруг между стенами бора просвет. Под сводами деревьев было темно и сыро, но далеко-далеко друзья увидели белую ленту дороги и плывущие в солнечном небе облака.

— О, да ведь тут легко пройти! — крикнула Хитраска.

— Спасибо тебе за исцеление, спасибо за доброту и ласку, — звери крепко жали ему руки.

— Идите спокойно.

Хотя некоторое время учёный неподвижно стоял, глядя им вслед, его фигура расплывалась и исчезала, тая среди деревьев. В последний раз блеснул берёстой седой волос и сверкнули голубизной глаза, словно смеющийся в зелени родник. Когда друзья прошли еще немного, они увидели, что лес закрывается за ними, точно книга. Просвет смыкался, в гуще ветвей пел птичий хор, травы струили пьянящий запах.

Друзей охватила необыкновенная радость. Вместе с лучами дневного солнца их сердца наполнили покой и вера в быстрый конец тяжёлых странствий. При взгляде на Виолинку, такую же некрасивую, как и прежде, но же изменившуюся и полную какой-то внутренней прелести, глаза взволнованного петуха подёрнулись влагой, он схватил рожок и начал играть старые военные песни. Изумлённые деревья зашумели, а птицы только посвистывали от удивления. Петуху подпевали его друзья, и среди их весёлых голосов особенно выделялся дискант Хитраски:

или старинная песня разлуки:

Вы знаете это время… Небо становится мягче и ласковее, в безветренную полуденную пору плывут в лазури, тихо шелестя, сбитые из сухой пены сентябрьские облака. Внизу тучные деревья колышут листвой. Минуло уже время бутонов, цветов, жадного роста веток. Соки загустели и текут лениво. Лес пахнет увядающими травами и влажной листвой. Земля созрела для жатвы и отдыха.

Петух останавливается. Лес кончился. Дорога, петляя, сбегает вниз. Там, в долине, пастушьи дымы косыми струями поднимаются в небо, синие окна озёр просвечивают среди рощ — там уже граница.

Где-то в этой дали, прислушиваясь к стуку повозок, фырканью скакунов, стоит постоялый двор «Под копчёной селёдкой». Набежавшие со всех сторон подсолнухи протягивают к солнцу свои золотые чаши. Хозяин постоялого двора Завтрак, выйдя из дверей, поглядывает на печную трубу: по первым искрам, вылетающим из дымохода, он навораживает себе множество гостей. И это далеко, далеко…

А тут, вблизи, вправо через журчащий по камням ручей, извилистая дорожка ведёт по берёзовому мостику на высокий холм. На самой его вершине, за усеянной бойницами стеной, среди деревьев, поблёскивают тусклые купола монастыря братьев Горемык.