Ставшее достоверней Всей этой жизни, что ли, С музыкою вечерней Вызванное из боли — Так, невзначай, случайней Чередованья света С тенью, иных печальней, — Кто нас простит за это? Пусть отдавал смолою Прошлого ров бездонный, Колесованье злое Шло в толчее вагонной, — Жгло в слепоте оконной И в тесноте вокзальной То, что в тоске исконной Было звездой опальной. То-то исход недаром Там назревал упрямо, Где к золотым Стожарам Вместо пустого храма, Вырванные из мрака, Шли мы когда-то скопом, Словно дождавшись знака Перед земным потопом. Новым оплотом встанем На берегу пустынном, Песню вразброд не грянем, Повременим с почином, — Лишь поглядим с прищуром На изобилье влаги В дни, где под небом хмурым Выцвели наши флаги.

Золотая ладонь у луны — От щедрот ее всюду Пустота, чтоб не чуять вины Беспокойному люду. Столько было жары в сентябре, Что излишками, право, Прокормилась бы, встав на заре, В одночасье держава. Поднялись бы когда-нибудь мы, Благо всем уже тошно, — Только шаг, только миг до зимы, Удержать невозможно. Уберечь невозможно, пойми, Как и, впрочем, решиться — Нет, не ляжем в тумане костьми, Все должно совершиться. Все должно разрешиться, скажи, Чем-то брезжущим ныне — Может, свяжем еще рубежи, Раз легки на помине? Все должно завершиться вдали, Все сбывается, помни, Если нас одолеть не могли Небывалые полдни.

Ах, шагнуть бы нынче с крыльца — За щекой подушечка мятная, За спиной подкладочка ватная Перешитого пальтеца — Словно в детстве, в самую глубь Октября, в оскомину самую, В синеву и зелень упрямую, Что желтеет, как ни голубь. Не шуршит в песочных часах, Точно змейка, струйка бедовая, Не хрустит дорожка садовая Той листвой, что вся в небесах. В голосах, звучащих окрест, Хрипотца да кашель с одышкою, Да и свет утащат под мышкою, Только птицы снимутся с мест. Не старей, живая душа, Не горюй — ведь все перемелется, — То-то ветви по ветру стелются, И юдоль твоя хороша. Не робей, оставь на потом Что-нибудь, хотя бы струение Холодка сквозь все наслоения Серебра в окне золотом.

Аккордеон пятидесятых, Пигмалион! Фантомов лысых и усатых Синедрион С портретов, слишком уж обильных, Глядит сквозь даль, Где не отыщешь в семимильных Твою печаль. В порыве радости и злости, С огнем в груди, Меха раскинет дядя Костя — Не подведи! — И вот мелодия вскипает, Ступает вброд, — И сквозь тельняшку проступает Соленый пот. Хамелеон пятидесятых, Аккордеон! Созвать ли нас, всех вместе взятых? Нас — легион! Еще обугленный войною, Как на арго, То выдаст что-нибудь родное, А то — танго. На грани замершего вздоха В который раз Иродиадою эпоха Пускалась в пляс — И все сбывается, тревожа Уже всерьез, — Не трогай клавиши! — ну что же, не надо слез.

Наедине с самим собою, С самим собой наедине, — И там, где жили мы гурьбою, И здесь, в неброской глубине Всеобнимающего лада, Всепонимающих высот, — И, может, вести и не надо О том, что кто-нибудь спасет. Всепостигающая сила В усталой кроется крови, Чтоб неизвестность не сгубила Приметы счастья и любви, Чтоб неизбежность не страшила Чего-то смутного вдали, Чтоб вновь свой подвиг совершила Душа на краешке земли.