Сергей ЩИПАНОВ

Старший офицер полиции Барт Эрвуд глянул на часы и повернулся вместе с креслом к монитору, на который поступала информация обо всех происшествиях в городе. По экрану бежали, ежесекундно меняясь, строчки, высвечивались все новые цифры. Барт потыкал пальцем в клавиши. Появилась итоговая таблица — все зарегистрированные с начала его смены преступления, как то: кражи, нападения с применением насилия, угон автомобилей, торговля наркотиками, убийства… Тут офицер присвистнул от удивления: в графе «убийства» значился прочерк.

Такого не случалось лет пять, а то и больше. Гигантский мегаполис, свыше десяти миллионов населения, жил в особом ритме. Как и всюду, здесь неумолимо действовали законы статистики, давно определившие среднее число убийств, приходящееся на год, месяц, сутки, часы.

Разумеется, имели место колебания в ту или другую сторону, но и их учли и классифицировали должным образом дотошные социологи. Эрвуд по собственным наблюдениям убедился, что хитрая эта наука не врет. Город все пополнялся нищими эмигрантами со всего света, в том числе нелегальными. Число убийств неуклонно росло. И вот — на тебе.

Эрвуд обернулся к напарнику.

— Терри, взгляни, что делается!

— Что такое? — встревоженно откликнулся тот.

— Не поверишь. Ни одного убийства за наше дежурство.

Офицер Анслей, он же Терри, присмотрелся к экрану.

— Да-а, — протянул он, — ни одной мокрухи за ночь. Похоже, городская шантрапа этой ночью дружно порешила стать пай-мальчиками.

— Не к добру это, — вздохнул Эрвуд. — Помяни мое слово, завтра они выдадут сразу месячную норму.

О том, что графа «убийства» так и не заполнилась, Эрвуд узнал, явившись на дежурство в Управление через сутки. Первое, что он услышал, войдя в кабинет, который занимал вместе с Терри и Питером Бентоном, было:

— Барт, у нас перестали убивать!

— Что, совсем? — спросил Эрвуд, усаживаясь за стол.

— За двое суток ни одного убийства, — объявил Терри.

— Ну, — задумчиво протянул Эрвуд, — вообще-то, хорошо, что не убивают, так ведь?

— Хорошо-то, хорошо, но почему? — неуверенно откликнулся Питер. — Что это на них вдруг нашло? В Управлении только об этом и говорят…

Барт принялся листать распечатку со сведениями за последние несколько суток. Так: одиннадцатого — четыре убийства, двенадцатого — три, тринадцатого — опять четыре, четырнадцатого — двенадцать. Барт вспомнил: сцепились две уличные банды и устроили побоище со стрельбой. Пятнадцатого — шесть убийств, шестнадцатого, позавчера, — ноль, как отрезало, семнадцатого — опять прочерк.

В остальном все было по-прежнему: в городе крали, мошенничали, торговали наркотиками. Барт и так и этак прикидывал, что бы это могло значить, но был вынужден сдаться и принять самое простое объяснение — случайность.

— Ладно, поглядим, что будет дальше, — пробурчал он, решив не ломать мозги. — В конце концов, с нас спрашивают, когда убийства совершаются, а не наоборот.

Занятый текучкой, он на целый день выбросил аномалию из головы. Дел было много. Уже семь лет Барт, получивший, вследствие ранения, ограничение по службе, числился кабинетной крысой. Работенка не пыльная, хотя по-своему нервная и кляузная, но он привык. Перед уходом Барт заглянул на центральный пульт и узнал, что с убийствами все по-прежнему. Но сейчас было не до того. Он еще раз пересчитал наличность в бумажнике и вздохнул — денег не прибавилось.

— Пит, — обратился он к коллеге Бентону, — полсотни до понедельника найдется?

— Опять? Эх, Барт, доведет тебя твоя страсть…

— Не надо! Ты же знаешь — я никогда не теряю головы. Просто мне немного не везло в последнее время.

— Да, знаю! И чем это заканчивается, знаю. — Бентон, в свою очередь, вздохнул и полез в карман за бумажником. — Держи. Ох, смотри, дойдет до начальства…

Барт взял деньги, торопливо пробормотал слова благодарности и поспешил к выходу: до начала скачек оставалось менее двадцати минут.

У старшего офицера могли быть крупные неприятности, узнай шеф, чем он частенько занимается во внеслужебное время. Игра на тотализаторе относилась к разряду негласных запретов для полицейских. Дома знали о тайной страсти Барта, но относились к ней снисходительно: не пьет, не гуляет, умеет вовремя остановиться… А начальству вовсе не обязательно докладывать, куда направляешься после службы.

Таким образом, в доме Барта Эрвуда царили покой и порядок. Однако нарушилось его личное спокойствие. На четвертые сутки отсутствие убийств, даже бытовых, привлекло всеобщее внимание. Пронюхавшие об этом газетчики раструбили новость по всему миру и принялись пережевывать ее на разные лады. Полицейское начальство, само сбитое с толку, нашло, тем не менее, простой выход, отвечая, что налицо результат четкой работы правоохранительных органов. Барт же воспринял происходящее как вызов, брошенный ему лично. Он вообще был из породы тех, кому до всего есть дело. Но разгадка не давалась. Она, похоже, относилась к разряду феноменов, объяснение которых сводится к известной формуле: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда».

…Шли седьмые сутки с тех пор, как в городе прекратились убийства. Во всем остальном мире по-прежнему торжествовали законы статистики.

Барт сидел за рабочим столом, грыз кончик ручки и пытался вспомнить единственный случай, когда он лично убил человека.

На первом году службы Эрвуда в полиции он с напарником патрулировал в районе Старых Доков. Около полуночи по рации сообщили о вооруженном нападении на магазин. Сворачивая в нужный переулок, они заметили двух типов, которые при виде полицейской машины метнулись обратно в темноту. Одного удалось догнать, другой, это был Френк, заскочил в подвал и тем самым загнал себя в мышеловку. Деваться ему было некуда, и то, что произошло потом, можно считать несчастным случаем. У них обоих, у грабителя и полицейского, просто не выдержали нервы.

Первого налетчика быстро свалили и защелкнули на руках браслеты. Барт, встав у входа в подвал, напряженно всматривался в темноту. И вдруг в дверном проеме возникла фигура с обрезом. Барт вскинул руку с оружием и… А дальше воспоминания как обрезало.

Терри Анслей вошел в кабинет и уже с порога крикнул:

— Барт, попробуй угадать, с какой я новостью!

— Начали убивать?

— Нет! Перестали воровать!

Барт просмотрел сводку за текущие сутки. Так и есть: на данный момент ни одного убийства и ни единой кражи. Старший офицер не верил своим глазам. Не только статистика, весь жизненный опыт летел к черту.

Ночью Эрвуд спал плохо, несколько раз вставал и шел на кухню, курил и пил холодный чай прямо из чайника, пока Эмилии не надоело. Она заставила мужа выпить снотворное. Наутро Барт дал себе слово прекратить самоистязание.

Новость, как и следовало ожидать, взбудоражила общество еще больше. Многих она просто напугала, что нередко бывает при столкновении с чем-то из ряда вон выходящим. Другие предпочли считать происходящее жульничеством полиции, морочащей им головы, и сделались более подозрительными. Была между тем категория граждан, которых это коснулось непосредственным образом.

— Сидим мы сегодня с Гарри Холлинсоном в приемной, — рассказывал любивший поболтать Питер Бентон, — и тут заявляется некто по кличке Меломан. Любопытный тип, шляется по рок-концертам и дискотекам, и, когда вся толпа начинает визжать и прыгать до потолка, он скачет вместе со всеми и при этом шарит у них в карманах… Улов, конечно, мизерный, зато и попадается редко. Так вот. Появляется он у нас, начинает реветь и просит его посадить. «С какой стати?» — «Работать не могу, — канючит Меломан. — Только собираюсь занырнуть в чей-нибудь карман — теряюсь сразу и стою, как мешком ушибленный. Посадите меня ребята, а?»

Эрвуд смеялся вместе со всеми, хотя и слушал вполуха. Разложив на столе карту города с ближайшими пригородами, Эрвуд отмечал на ней карандашом точки, где, по сводкам, в последние две недели произошли кражи и убийства. По убийствам статистики было мало, зато с кражами сразу бросалась в глаза закономерность — они лежали в пределах некой границы, которую Барт старательно вычертил. Получилась довольно правильная окружность с центром где-то в Северо-Восточном секторе города.

— …А вот еще вариант, — расслышал Барт окончание чьей-то фразы. — Нас загипнотизировали. Промыли мозги всем действительным и потенциальным ворам и мокрушникам; внушили, что красть и убивать грешно.

— Кто?

— Ну, не знаю Экстрасенсы какие-нибудь или йоги… Теперь они возьмутся за торговцев наркотой и неплательщиков налогов. Город станет обителью праведников, и нам всем дадут под зад коленом. Придется подыскивать новую работенку. В свое время я был неплохим ударником.

Пит выбил ладонями по столу дробь, изображая джазового музыканта. Пит и Терри продолжали болтать, но Эрвуд уже не слушал, захваченный новой версией, на которую, сам того не подозревая, натолкнул его коллега. А что, если из вычисленного им «центра» действительно исходит нечто, делающее невозможной даже мысль о краже или убийстве? Ведь он сам, как ни старался, не смог представить себе картину убийства. И Меломан, профессиональный карманник, вдруг разучился красть…. Причем действие этого «нечто» распространяется только в пределах окружности, охватывающей целиком город и часть ближайших пригородов… Определенно в этом что-то есть…

Через полчаса у Барта был список научных работников, занятых данной проблематикой. Он выбрал профессора Мердока из Университета, созвонился и договорился о встрече.

Мердок держался крайне высокомерно, стараясь подчеркнуть всем своим видом, что вынужден тратить драгоценное время на беседу с тупоголовым фараоном. Тем не менее через некоторое? время профессор увлекся и прочел Барту небольшую лекцию, из которой тот, увы, почти ничего не понял: она изобиловала терминами, вроде «синапсов», «префронтальной области», «центра Вернике» и «третьей сигнальной системы».

— …Так что это возможно, но лишь в теории… Хотя, погодите…

Мердок, покопавшись, извлек из огромного книжного шкафа папку, пролежавшую там без употребления, видимо, не один год. — Вот, — сдувая с документа пыль, сказал он. — Лет восемь тому назад у нас делал доклад некто Макгайр… Я не помню сейчас, где он работал, кажется, его специальностью была биофизика. Он демонстрировал свое изобретение: устройство, якобы способное воздействовать на мозг, вызывая у подопытных животных агрессию, страх и тому подобное…

Эрвуд понял, что напал на след.

Найдя нужный дом и припарковав автомобиль, Барт посидел, обдумывая дальнейшие действия. Собственно говоря, у него не имелось законного основания вторгаться в чужую квартиру. Но…

Макгайр оказался коротышкой лет сорока с небольшим, в спортивном костюме и стоптанных тапочках. При виде полицейского он явно растерялся.

Барт молча прошел в комнату и почти сразу увидел дверь, из-за которой доносилось тонкое гудение какого-то мощного аппарата. Эрвуд ухмыльнулся и бесцеремонно уселся в большое кресло как раз напротив этой двери. Макгайр совсем растерялся.

— Вот что, Макгайр, — строго произнес Эрвуд, — нам все известно. Там вы прячете штуку, при помощи которой вы влияете на сознание людей.

Блеф сработал. Макгайр совсем сник и опустил глаза.

— Да, я сделал это! — воскликнул он наконец. — Я создал аппарат, подавляющий низменные инстинкты людей, делающий невозможным совершение преступления! Вы не представляете, чего мне это стоило…. Десять лет напряженной работы!

— Вы, надеюсь, понимаете, что незаконно манипулировать сознанием людей без их ведома?

— Я сделал наш мир лучше! Вы говорите: «манипулировать сознанием»… А разве наша пресса не делает то же самое?! Разве телевидение не манипулирует нашим сознанием, насаждая безнравственность…

— Никто вас не заставляет читать газеты и смотреть телевизор, вы же не оставляете людям выбора.

— Какого выбора: убивать, красть?!

— В любом случае, то, что вы делаете, противозаконно. Мы живем в демократической стране…

— Перестаньте. Что проку в законе, если он не может меня защитить?! Только нравственный закон внутри нас, пусть даже введенный искусственно, извне, может уберечь людей от них самих!

Некоторое время Эрвуд молчал.

«Может, он прав, черт возьми, — думал полицейский. — Мы не в состоянии покончить с преступностью, в лучшем случае едва сдерживаем темпы ее роста, а тут раз — и ни убийств, ни краж! Проделать такую штуку на законных основаниях едва ли возможно. Какой вой поднимут разные правозащитники: он покушается на святая святых — на свободу самим принимать решения!»

— Значит, вы решили заставить людей выполнять десять заповедей? — спросил он. — Почему же вы не начали с первой… «Не сотвори себе кумира», так, кажется?

— Я начал с главных: «не убивай» и «не кради». Сейчас я еще настроил аппарат так, чтобы сделать невозможным произнесение ложного свидетельства. Затем настанет очередь пьянства и азартных игр.

Барт поднялся с кресла, прошелся по комнате, разминая ноги.

— Вот что, Макгайр, — сказал он, резко повернувшись к хозяину. — Мне очень жаль, но вам придется поехать со мной в Управление.

— Вы меня арестуете? — упавшим голосом произнес тот.

— Скажем так: вы добровольно явитесь в полицию и сами все расскажете. Не заставляйте меня применять силу! Поверьте, это делается в ваших же интересах.

Когда они вдвоем вошли в кабину лифта, Барт сочувственно оглядел понурого, испуганного человека, этого непризнанного гения, задумавшего изменить мир, и только вздохнул про себя.

«Нет, — думал он, — нельзя допускать, чтобы моим сознанием манипулировал какой-то безумец…. пусть даже гениальный». Он торопился: нужно было успеть на ипподром к началу скачек. В последнее время Эрвуду начало чертовски везти в игре на тотализаторе.