Когда я читаю «сальве» в парадных прошлого века, я, дружески улыбаясь, приподымаю кепку. — Здравствуйте, здравствуйте, ступени судьбы, истертые штиблетами и сапогами, исшарканные резиновой и микропористой подошвой! — Здравствуйте, здравствуйте, тихие двери, а за ними тайны, которых нет, а за дверями секреты, разглашенные поэзией. — Здравствуйте, здравствуйте, ящики для писем, полные надежд и предположений: АДМИРАЛУ ЗЕМЛЕЧЕРПАЛОК  1 — «Техника молодежи», ПАШЕНЬКЕ-МОНАШЕНКЕ,— конечно, «Кобета» 2 . — Здравствуйте, здравствуйте, на дверях записки — «Звонок испорчен». Но работает сердце. СТОЙКОМУ СОЛДАТУ стучите в стенку, моей ВОСЕМЬДЕСЯТ, ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ — в окошко справа. Что же касается ДЯДИ ЯШИ, ему ни стучать, ни звонить не надо. Он переехал с Большой Божемойки на угол Гомера и Автогенной, сидит на скамье, где отстой троллейбусов, увидит вас: — Заходите, ребята!

Он был волшебник и, как все волшебники, появился ниоткуда. Он приходил незаметно, но, как правило, в преддверии праздников и в кануны торжеств.

Он был богач, но, как говорят, раздарил свои дворцы уличным мальчишкам, ключи же от сейфов затерялись в бесчисленных карманах его жилетов и бриджей.

Он был артист. Он был танцор. Как Айседора Дункан, он работал босиком, но не в академическом театре имени Петипа, а, надо признаться, в доме напротив.

Он был эпикуреец и спал на полу, подложив под голову полено, но всем дровам он предпочитал березовые, как предпочитают полотняную наволочку ситцевому напернику.

Он был рыцарь, но герб его благородства украшали не лилии и короны. а кусок воска и суконка. Он не участвовал в турнирах, но варил мастику и натирал паркет.

Как все волшебники, он исчез в никуда. Он ушел незаметно, но, если знаете его могилу, наберите У-60-38-25, а эпитафия готова: «Он был человек».

Судьба обещала мне тысячу исполненных желаний. Господи боже, на что я их только не тратил — на шарик мороженого, на перо «фонарик», на почтовую марку острова Борнео! Однажды я пожелал, чтоб латинист пропустил урок и не задал экстемпорале. И латинист урок пропустил и экстемпорале не задал. Исполнилось пятисотое мое желание, и оставалось ровно пятьсот.

А я продолжал их тратить. Желал я, чтоб дождь не мешал нашим прогулкам, чтоб мой ангел не промочил копытец, чтоб валерьянка была в аптеке. Однажды я пожелал поспеть на поезд, а поезд отходил через полчаса. Зубная щетка… есть. Ночные туфли… обойдусь без них. — Такси… такси!! Я не опоздал.

Я стал осмотрительней, стал осторожней. Я желал голубю не попасть под колесо, старику — выписаться из больницы, солдату — вернуться с войны. Но люди умирали от белокровья, и птицы — от нефти с разбитых танкеров. Однажды я пожелал не думать о массированных налетах, о злокачественных опухолях, о стихах компьютеров, но думал, думал: новое мое желанье не исполнилось — было оно тысяча первым,