33. ГЛОТОК СВЕЖЕГО ВОЗДУХА

Его дает нам «Пятнадцатилетний капитан». Юмористическая фантазия «Треволнения одного китайца в Китае».

Лето 1877 года, проведенное в Нанте, возвратило писателю море и освободило хоть на короткий срок от забот, связанных с сыном: «Мишель с нами, нас это безмерно радует, много перемен… Поездка в Нант и жизнь в семье оказали на него благотворное действие». Жюль Верн с удовольствием берет с собой сына на «Сен-Мишель» и, созерцая волны, дает волю воображению. Его сын со всеми своими недостатками и достоинствами при благоприятном стечении обстоятельств мог бы стать совсем иным. Он наделен умом и горячностью, но, чтобы оставаться на высоте, ему чуточку недостает здравого смысла. Пятнадцатилетний мальчишка, если у него есть характер, на многое способен, даже на героические поступки. А почему бы и не в море? Что может сделать подросток, очутившись один на один с морем, разве он в силах вести корабль?…

В разыгравшемся воображении писателя возникает образ «пятнадцатилетнего героя», которого взяли матросом на китобойное судно «Пилигрим», бросившее якорь после неудачной ловли в новозеландском порту Окленде. Ответственность, которая ляжет впоследствии на пятнадцатилетнего героя, Дика Сэнда, простого юнгу, каким будет и Мишель, увеличивается в связи с присутствием на борту шхуны жены судовладельца миссис Уэлдон, попросившей капитана доставить ее в Сан-Франциско вместе с сыном Джеком, кузеном Бенедиктом и кормилицей Нан, старой негритянкой. Посреди Тихого океана «Пилигриму» попадается обломок судна, потерпевшего крушение в результате столкновения с другим кораблем, причем весь его экипаж исчез, на борту уцелели лишь пять человек, уже потерявших сознание, да собака, все они претерпели муки, на которые обрекла их жажда.

Этцелю, который был в курсе этих постепенно вырисовывавшихся замыслов, хотелось, чтобы потерпевшие оказались рабами, закованными в кандалы на дне трюма невольничьего корабля. Когда-то он согласился с тем, что Немо не будет охотником на работорговцев, зато на этот раз он надеялся взять реванш, работорговля не давала ему покоя. Жюль Верн, полагавший, что тема эта устарела, напротив, хотел, чтобы пятеро пострадавших были свободными людьми, то есть самыми обыкновенными пассажирами судна, потерпевшего крушение. Он обещал описать ужасы работорговли потом, когда эти люди попадут в руки торгашей. Несчастных должно было спасти от голодной смерти на дне трюма лишь то обстоятельство, что… они съели собаку! А, как известно, собака-то и выполнила одну из важнейших функций в романе.

В отношении же пятнадцатилетнего героя автор предупреждал издателя: «Вероятнее всего, он ничем не будет похож на того милого мальчугана, которого Вы придумали». Этцель предпочитал мальчиков типа Гавроша. Ему хотелось, чтобы подобного рода персонаж был введен в роман «Михаил Строгов», и, уж конечно, он обрадовался бы, если бы Дик Сэнд походил на симпатичного героя Гюго. «Ни за что на свете я не смог бы себе представить на месте этого маленького американца парижского мальчишку! — резонно возражал автор «Пятнадцатилетнего капитана». — Предпочитаю оставить Дика Сэнда таким, каким я его сделал».

«Он не какой-нибудь бездельник и поведет себя геройски, он сумеет стать капитаном, как только останется один на борту». Так и случилось, когда капитан Гуль, поддавшись искушению пополнить груз, положил корабль в дрейф и, спустившись в шлюпку вместе с пятью матросами, составлявшими весь его экипаж, отправился на охоту за огромным полосатиком.

Капитан вверяет «Пилигрим» мальчику, которого оставляет своим заместителем на несколько часов. Охота приносит беду: шлюпка разбита разъяренным китом и весь экипаж погиб в пучине.

На борту остался всего один моряк: матрос-новичок без всякого экипажа, это он должен доставить на родину жену и сына своего судовладельца, старую Нан и пятерых негров, потерпевших кораблекрушение. Немаловажную роль играет пес Динго и кок Негоро, человек весьма ненадежный. Этот самый Негоро станет врагом, которого юному капитану придется подчинить своей власти. Зато он сможет рассчитывать на преданность пятерых негров и Динго, который терпеть не может Негоро.

Дик Сэнд взял курс на восток, что так или иначе должно было привести его в Южную Америку. Впрочем, во время урагана он проявил себя как отличный моряк, и ему удалось бы привести корабль в Вальпараисо, если бы Негоро не изменил показания компаса, вследствие чего корабль обогнул мыс Горн, пересек Атлантический океан и разбился не у берегов Америки, а у берегов Африки.

Африка, страна работорговцев и рабов! Этцель, должно быть, остался доволен страницами, где автор клеймит торговцев «черным товаром». Неожиданно появившийся тут же сообщник Негоро, Гэррис, увлекает потерпевших кораблекрушение в глубь Анголы, уверяя, что они находятся в Боливии! В конце концов они попадают в плен и становятся рабами в невольничьем караване, принадлежащем работорговцу-арабу.

Жюль Верн счел своим долгом предупредить чувствительного издателя: «Должен признаться, что в Африке кое-кто погибнет». Большая часть второго тома посвящена работорговле и ее жестокостям, описанным с такими реалистическими подробностями, что Этцель не мог этого вынести. «Да, что и говорить, нравы отталкивающие, — соглашается с ним писатель, — постараюсь смягчить их».

После множества приключений и побега, явившегося следствием энтомологической страсти кузена Бенедикта, друзья будут спасены, Гэррис падет от руки Дика, и тревогам нашим придет конец после того, как пес Динго загрызет Негоро, отомстив тем самым за своего хозяина, исследователя, которого тот убил. Одна лишь Нан умрет от истощения и не вернется в Америку.

Этот географический морской роман всегда нравился подросткам. Динамика драматических эпизодов держит их в напряжении. Нет недостатка и в великолепных описаниях, причем среди них есть весьма поучительные. Так, например, нельзя не отметить описание нравов Экваториальной Африки и отвратительного поведения работорговцев. Писатель лишил читателей возможности утешаться мыслью о том, что это всего лишь литературный прием. Он не только старается избежать пустых громких слов (письмо от 14 мая 1878 года), но и, стремясь к достоверности, знакомит нас с источником его информации, в частности он ссылается на исследования Камерона.

Стенли возвратился в Марсель лишь 12 июля 1872 года; Ливингстон умер в Занзибаре 22 апреля 1874 года. Даты эти говорят сами за себя. И к тому времени, когда разразилась вторая мировая война, сцены, описанные в книге, которая вышла в 1877 году, устарели всего на шестьдесят с лишним лет. Таким образом, спокойствие в эти районы пришло совсем недавно.

Позиция автора весьма недвусмысленна. К колонизации он относился положительно лишь в той мере, в какой она способствовала прекращению чудовищных жестокостей. И в то же время он ненавидел ее за грубые методы, обусловленные презрением к обездоленным расам и стремлением к одной лишь цели — эксплуатации их территории. Писатель не скупился на критику в отношении Англии как нации господствующей, отнюдь не извращая при этом истины. В равной степени это относилось и к его позиции осуждения «охоты на человека» (речь шла о диких племенах в Австралии), точно так же как и «цивилизаторских убийств» в Новой Зеландии. Однако все это нисколько не помешало ему по достоинству оценить последующие достижения цивилизации. И вовсе не потому, что Жюль Верн преклонялся перед западной цивилизацией. «Да разве они хуже других, те, кого вы зовете дикарями?» — говорит Немо, а Паганель в «Детях капитана Гранта» находит оправдание людоедству у маори, убедившись в том, что люди этой народности исполнены достоинства и мужества. Это ли не объективная и справедливая позиция?

Во время путешествия по Средиземному морю в 1878 году владелец «Сен-Мишеля» развлекается тем, что обдумывает некую «фантазию в духе „Доктора Окса”». Речь пойдет «о добровольно убитом». По первоначальному замыслу, действие романа должно было происходить в Америке. Но, поразмыслив, автор пришел к выводу, что мысль о самоубийстве при помощи третьего лица вряд ли могла прийти в голову баснословно богатому американцу, да и то, что ему наскучило вдруг изобилие, тоже вызывало сомнение. Такое могло приключиться лишь с человеком пассивным, а это не соответствовало заокеанскому характеру. Философ, последователь Конфуция, представлялся ему персонажем, способным дать такой урок, а богатый китаец — более расположенным воспользоваться им.

Жюль Верн «переносит действие своего романа в Китай, в обстановку более живописную, чем Соединенные Штаты».

Читатели «Ле Тан» познакомятся в 1879 году с романом «Треволнения одного китайца в Китае», этой фантазией, в меру насыщенной драматическими эпизодами, оживляющими веселое и простодушное повествование.

В 1889 году Жюль Верп отправляется на Антибский мыс и там снова обращается к своему роману. Вместе с Деннери он пытается сделать из него пьесу. Задача оказалась не из легких. К концу января 1889 года сценарий готов. «Остается написать пьесу», — заявляет романист. В сентябре 1890 года он, после многих переделок, напишет ее. Пьесу требует Дюкенель, а в октябре 1891 года Рошар хочет открыть этим спектаклем сезон в театре Порт-Сен-Мартен. Около 1925 года Клод Фаррер, увлеченный сюжетом этого романа, снова пытается приспособить его для сцены: спектакль Театра Сары Бернар был очарователен, но успеха не имел.

 

34. РОМАН АББАТА

На основе замысла Паскаля Груссе (Андре Лори) Жюль Верн пишет «Пятьсот миллионов бегумы» (1879).

В 1878 году Этцель рассказывал своему другу о полученной им рукописи, которую порекомендовал ему один аббат. Речь шла, как мы знаем со слов госпожи Вьерн, об аббате Мана. К несчастью, рукопись эта была слишком бесформенна, чтобы говорить о ее публикации, несмотря на горячее желание издателя оказать помощь автору. Быть может, удастся поручить ее более опытному писателю, который переделает все и извлечет из нее хоть какое-то произведение, которое можно будет напечатать? Этцель делится своими мыслями с Жюлем Верном и предлагает ему поработать над рукописью, сделать из нее роман.

Закончив правку корректуры «Пятнадцатилетнего капитана», Жюль Верн начинает читать рукопись, которая называется «Наследство Ланжеволя». Суждение его сурово:

«Романа, если можно назвать это романом, фактически не существует. В нем начисто отсутствуют действие, борьба, интрига ослаблена и не может захватить читателя. Никогда в жизни я не видел ничего более бесформенного: в тот самый момент, когда у читателя может появиться интерес, действие застывает. Сомневаться не приходится, весь интерес заключается в борьбе между пушкой и торпедой. И что же — одна так и не стреляет, другая — не разрывается! Не вижу во всем этом никакого смысла. Аббат носится с каким-то новым изобретением… но все бездействует.

Мало того, нужно было бы значительно усилить контраст между стальным городом и городом высокоразвитой цивилизации, описание которого и вовсе отсутствует… Доктор Саразен — самый обыкновенный янки. А француз, который противопоставляется этому ученому-злодею, должен проявить себя настоящим артистом.

Не знаю, что и сказать о заводе Круппа, ибо речь идет, несомненно, о Круппе. Завод, столь ревниво оберегаемый от посторонних взглядов! Марсель может проникнуть туда, переодевшись, а выходит оттуда с помощью напильника! Смех, да и только. Его приговаривают к смерти, а толку никакого, его побег должен стать кульминацией, а о нем — ни слова… Все надо начинать заново…»

Этцель безуспешно пытался защитить автора рукописи «Наследство Ланжеволя», уверяя, что тот в первую очередь разрабатывал вопросы политические и философские. Жюль Верн прекрасно все понял и настаивал на том, «что автор хотел это сделать, но не сделал. Беру на себя даже смелость утверждать, что роман этот существует только в Вашем воображении, уверен, что Вы написали бы его превосходно, но в рукописи-то ничего этого нет… Я отлично понял замысел автора. Однако не похоже, чтобы он привел его в действие и развил, как Вам того хочется».

В октябре, по возвращении Этцеля из Италии, а Жюля Верна из Нанта, они встретились в Париже. Издатель, без сомнения, раскрыл свои тайные мысли: речь шла о том, чтобы помочь автору рукописи Паскалю Груссе, бывшему коммунару, вернувшемуся из эмиграции и избранному депутатом от социалистов в Париже.

Груссе испытывал денежные затруднения и надеялся, что пером сможет добыть себе средства к существованию. Он был умен и искусен, но в литературе оказался неопытным дебютантом. Позднее он прославится, печатаясь под псевдонимами Дарриль и Андре Лори, серия его романов о «жизни коллежей» с успехом будет печататься во всех странах, он станет известным переводчиком и беллетристом. Но в 1878 году дела его были плохи. Этцель, который впоследствии поможет ему советами и крупными денежными авансами, не мог и помыслить издать столь несовершенное произведение, как «Наследство Ланжеволя». Все, что он мог для него сделать, — это купить у него рукопись. Как мы уже знаем, в ней содержались две идеи: одна — соперничество между немецким городом, где все подчинено производству оружия, и французским городом, существующим под знаком радости жизни; другая — конкуренция между дальнобойной пушкой, стреляющей снарядом, наполненным углекислым газом, и торпедой.

Все это было весьма схематично. Груссе не удалось сделать из этого роман.

Чтобы оказать услугу Этцелю и бывшему коммунару, Жюль Верн берется за работу. Самый замысел Груссе не мог оставить его безучастным. Он и сам еще не оправился от потрясения, связанного с войной 1870 года, его вдохновляли патриотические чувства, которые поражение лишь подогревало. С другой стороны, у него сохранились отчетливые воспоминания об опасениях, которые пробудила в нем выставка, где Крупп демонстрировал свою продукцию, и в частности внушительных размеров усовершенствованную пушку.

Как мы знаем, он сумел воспользоваться предложенной ему темой, но написал совсем другое произведение. Ему удалось передать тревогу, связанную с ростом германского могущества, а главное, умонастроения, царившие в Германии. Он не преминул по достоинству оценить интеллектуальные способности наших соседей, герр Шульце отнюдь не становится объектом насмешек и сарказмов, а предстает человеком редкого ума и эрудиции.

Разве можно не согласиться с доктором Саразеном? «Почему этот человек с такими исключительными способностями, — сетует он, — не направил свой талант на служение добру? Сколько пользы он мог бы принести, если бы, объединив свои усилия с нашими, посвятил себя великой доброй цели — служению человечеству!»

Роман «Пятьсот миллионов бегумы» вышел в 1879 году; опасения Жюля Верна подтвердились — книга оказалась довольно короткой. Поэтому он присовокупил к ней новеллу «Мятежники с „Баунти”», в основу которой был положен исторический факт — колонизация острова Питкэрн.

 

35. «ПАРОВОЙ СЛОН»

Роман, который переносит нас в Индию, еще не успокоившуюся после восстания сипаев. Опубликован в 1880 году под названием «Паровой дом». Жюль Верн знакомится в Нанте с молодым Аристидом Брианом, который вдохновит его на создание образа Бриана в романе «Два года каникул».

В надежде на то, что семейная среда окажет благотворное влияние на психику сына, а мягкий нантский климат ускорит выздоровление жены, Жюль Верн поселится в Нанте в доме № 1 на улице Сюфрен и будет жить там с 1877 по 1878 год.

Во время своего пребывания в Нанте он по воле случая вступает в переписку с юным лицеистом, семья которого жила в Сен-Назере, семья небогатая и недружная.

Подросток вызывал симпатию писателя, живой ум мальчика и редкая чувствительность поразили и очаровали его. Но именно в силу чрезмерной чувствительности молодой человек тяжело переживал свое одиночество.

Об этом свидетельствует письмо, адресованное Этцелю: «Я живу в деревне в окрестностях Нанта и пригласил сюда на несколько дней Бриана. Надеюсь, что в нашей дружной и многочисленной семье ему удастся обрести покой, ведь до сих пор он не знал, что такое семья».

В 1927 году меня принял в Министерстве иностранных дел известный государственный деятель, он подтвердил, что переписывался с Жюлем Верном, и не без гордости добавил, что лоцманское судно, курсировавшее в устье Луары и носившее имя Жюля Верна, стало впоследствии называться «Аристид Бриан»!

Романист сохранил, по всей видимости, доброе воспоминание о своем воспитаннике, он даже сделал его героем одной из своих книг — «Два года каникул», наделив того всеми чертами характера нантского лицеиста. Впрочем, вполне возможно, что они продолжали встречаться и в Париже.

Два таких человека с необыкновенным воображением, несмотря на разницу в возрасте, не могли не находить удовольствия в беседах друг с другом. Взгляды писателя намного опередили эпоху, и нет сомнения, что он проповедовал свободу и мир. Молодой человек со своей стороны не хотел мириться с уготованной ему судьбой. Он разделял идеи «своего наставника», который оказывал ему поддержку на избранном пути. Таким образом, в его сознании, вероятно, слились воедино мечты людей поколения сорок восьмого года и Третьей республики, впрочем, он-то и стал одним из самых прославленных ее представителей.

В сентябре 1878 года Жюль Верн, несколько успокоившись, покидает Нант: его сын отправился в плавание и не мог в ближайшем будущем доставить ему огорчений, к тому же он рассчитывал на благотворное влияние моря. Писатель переехал в Ле-Трепор и снял там дом, так как яхта его была чересчур велика для крохотного порта в Кротуа.

К концу осени он вместе с Онориной вернулся в Амьен, в дом № 44 на бульваре Лонгвиль.

Роман «Пять миллионов бегумы» был завершен, и у него возник новый сюжет.

Стоит ли искать предпосылки к этому, как считают многие, в его детском рисунке? Не вернее ли предположить, что путешествие сына в Индию привлекло внимание писателя к этой стране и заставило его изучать ее? Должно быть, к моменту возвращения Мишеля писатель знал Индию лучше, чем он!

Ему хотелось бы изъездить эту страну вдоль и поперек, чего не мог сделать его сын. А вместо этого он сидел в своем доме, прочно вросшем в амьенскую землю. Ах! Почему нельзя было сдвинуть его и перенести в страну, рисовавшуюся его воображению! Представьте себе дом на колесах, который тянет какой-нибудь паровой трактор или же слон, раз уж речь идет о путешествии по Индии… Но, пожалуй, лучше всего было бы соединить и то и другое в одной машине, с виду похожей на слона. Хотя почему бы уж тогда и не «паровой слон», ведь какой-нибудь набоб вполне мог бы позволить себе такой каприз! Читателей «Журнала воспитания и развлечения» наверняка не оставила бы равнодушными такая самобытность, можно было надеяться, что она-то и заставит их доброжелательно принять урок географии и истории, а заодно ознакомиться с положением в Индии.

Типпо-Сахиб, заклятый враг англичан, погиб в 1799 году, но борьбу продолжил Нана-Сахиб, возглавивший восставших в 1857 году сипаев; полагали, что его убили около 1862 года.

События эти были еще живы в памяти людей, и писатель решил сделать их стержневой осью романа, туристическое путешествие по умиротворенной стране, находящейся под строгим британским надзором, позволяло дать волю воображению и придумать множество драматических эпизодов, связанных с последними вспышками восстания индусов.

В первой главе на сцене появляется Нана-Сахиб, которого сначала считали мертвым, а потом, в 1867 году, после того как его присутствие было обнаружено в провинции Бомбея, назначили большую цену за его голову.

Вторая глава знакомит нас с полковником Менро, принимавшим участие в подавлении восстания 1857 года. Жена его исчезла вместе с сотнями женщин и детей, убитых в Канпуре по приказанию Нана-Сахиба на его глазах. Отчаявшийся полковник вышел в отставку, имея перед собой одну лишь цель: отыскать Нана-Сахиба и отомстить за свою несчастную жену.

Один из предков полковника Менро — немаловажная деталь, которая сыграет свою роль, — командовал в 1760 году бенгальской армией и с необычайной жестокостью подавил мятеж. Он, не задумываясь, приказал привязать двадцать восемь повстанцев к жерлам пушек.

Пытаясь развеселить полковника, английский инженер Бэнкс уговаривает его приобрести странную машину, построенную им для только что умершего набоба. То был паровой слон, который тянул за собою две пагоды на колесах.

Полковник и его друзья решают объехать в этом экипаже всю Индию. Он обеспечивал им такой комфорт, что читателю наскучило бы столь легкое путешествие, если бы не волнующая глава, посвященная восстанию сипаев. В ответ на это восстание англичане прибегли к поистине чудовищным репрессиям, против которых выступил Гладстон. Дело не обошлось без карательных отрядов, виселиц, оружейной пальбы, так, в Лукнове были расстреляны две тысячи сипаев.

Автор, стараясь оставаться беспристрастным, рассказывает нам о жестокостях, допущенных как той, так и другой стороной, рассказ этот завершается взятием Гвалиора, где во время битвы от руки полковника Менро погибает сеющая всюду страх королева Рани, верная спутница Нана-Сахиба.

С этой минуты у этих двух людей к национальным обидам присоединяется личная ненависть, они ищут друг друга, один — чтобы отомстить за леди Менро, другой — чтобы отомстить за Рани. Такова тема романа.

Итак, Стальной гигант отправляется в путь по, казалось бы, умиротворенным районам, пересекая в случае необходимости даже реки. И тут снова появляются Нана-Сахиб и его брат Бало-Рао, а вместе с ними и трогательная сумасшедшая, блуждающая с горящим факелом в руках. «Блуждающий огонек» невольно приводит отряд английских солдат к тому месту, где укрылись заговорщики. Бало-Рао убит, но его труп принимают за труп его брата, Нана-Сахиба.

Во время стычки, подстроенной предателем, Менро попадает в плен к Нана-Сахибу, а его ординарцу Гуми удается скрыться. Остальные же спутники полковника остаются в изуродованном «паровом доме».

Препровожденный в крепость Рипор, полковник очутился лицом к лицу с Нана-Сахибом, который привязывает его к жерлу пушки. На рассвете полковника должны казнить способом, придуманным его предком. Ночью появляется «блуждающий огонек», и полковник узнает в ней свою жену, которая сошла с ума.

Она водит горящим факелом вдоль металлического дула, не понимая, что довольно одной искры, упавшей на запал, чтобы произвести выстрел. К счастью, Гуми перерезает веревки, которыми был привязан полковник, и спасает его от ужасной смерти. Полковник и Гуми исчезают, увлекая за собой леди Менро. Беглецы сталкиваются с Нана-Сахибом, Гуми удается повалить его, и в этот самый момент появляются друзья Менро, которые снова пустили в ход Стального гиганта. И теперь Нана-Сахиб, привязанный к шее брошенного путешественниками механического слона, будет разорван на куски при взрыве парового котла.

Таким образом, драма разыгрывается в основном между Менро и Нана-Сахибом, один из них олицетворяет захватчиков, другой — порабощенных. Это и есть основное содержание романа. А главная цель этого произведения — исследование Индии. Речь, несомненно, идет о путешествии, которое должен был бы совершить сын автора. Непримиримая борьба, подстегиваемая жестокостями, которые совершает каждый из противников, во втором томе иллюстрируется драматическими событиями. Месть Нана-Сахиба дает повод ввести душераздирающий эпизод. По замыслу автора, встреча Нана-Сахиба и Менро должна была стать основной сценой, которую никак нельзя было «загубить». Он не мог смириться с требованием Этцеля свести все к самой обыкновенной дуэли между Менро и Нана-Сахибом.

Отдельные замечания Этцеля по поводу второстепенного персонажа, фон-Хойта, задели, должно быть, автора за живое, так как в его рассуждениях ощущается некоторый упадок духа: «Если Вы считаете, что публике наскучили то ли жанр, то ли автор, я не стану спорить с этим, поверьте мне. Конечно, я устал и даже начинаю подумывать, не пора ли мне теперь писать по одному тому в год, не больше. Все это я говорю совсем не потому, что обиделся. Так думать Вы могли бы, слишком мало меня зная! Вам прекрасно известно, что я не стану лезть в бутылку из-за своей персоны или из-за того, что я делаю. Известно Вам и мое истинное мнение о приключенческих романах. Бывают среди них удачные, но далеко не всегда, и, может быть, другому автору удастся сделать их лучше, чем мне. Я приму это как должное. Но уверяю Вас, публику заинтересует драматическое действие романа «Паровой дом». Эпизодов там много, а что касается Индии, то книга готовилась с таким тщанием, что специфики хоть отбавляй. Если я ошибаюсь, пусть даже с этой точки зрения, значит, я уже не могу писать романов».

Этот упадок духа совпал с моментом семейных осложнений. Между тем Жюль Верн упорно продолжал работу над рукописью, тогда как Мишель отправился в Гавр с юной певицей, которую он похитил. Свои огорчения писатель старается преодолеть, уйдя в работу, однако ему это плохо удается.

И все-таки он заставляет себя работать, да с таким усердием, что сохраняет некоторый пыл при написании этой книги: «Меня до того взволновала судьба Менро, привязанного к жерлу пушки, что я буквально не в силах был писать», — рассказывает он. Подобное признание лишний раз доказывает, что не такой уж он был «конченый», как расписывал, и что вопреки тяготам своего существования он сумел сохранить всю свою энергию.

«Паровой дом» появился в 1880 году.

 

36. ЛИАНА, ЛУЧ И ТЕНИ

Лиана из романа «Жангада» приводит нас в Бразилию, а луч — это «Зеленый луч». Поведение очаровательного и ужасного Мишеля, словно тень, омрачает жизнь Жюля Верна. «Упрямец Керабан» (1883).

1879 год оказался особенно тяжелым для писателя. В январе жена его снова тяжело заболела, думали, что она не выживет. Заботы о здоровье жены отягощались причудами сына, им посвящена большая часть переписки Жюля Верна той поры.

К счастью, литературная машина не могла остановиться и увлекала его за собой, заставляя работать. В 1878 году Дюкенель предложил ему в соавторы Деннери, чтобы написать пьесу «Михаил Строгов». Поначалу Жюль Верн отказался от всякого сотрудничества, собираясь закончить собственную переработку, начатую им в 1877 году. Но потом согласился, и премьера пьесы состоялась 17 ноября 1880 года.

Ее успех — пьеса постоянно давала кассовые сборы — обеспечил писателю новые доходы, начался благоприятный период в его жизни. Тем не менее за своим рабочим столом он продолжал совершать воображаемые путешествия. Покинув Индию, Жюль Верн решил отправиться в Бразилию и весь год посвятил работе над «Жангадой».

«В этом романе, — пишет он, — встречаются трудные ситуации, мне не хочется их смазывать, и если в основе всего по-прежнему путешествие, то я тем не менее прибегнул к совсем иным приемам, чем обычно».

Поселив Онорину в Ле-Трепоре, Жюль Верн отправляется в июле в Нант. Он изнемогает от жары и надеется, что «Сен-Мишель» поможет ему обрести немного свежести и покоя. Вместе с Раулем Дювалем и Полем Верном он пускается в большое плавание и предполагает добраться до Петербурга, но ему придется ограничиться Балтикой. Об этом путешествии Поль поведал в своем рассказе, который был напечатан в виде приложения к «Жангаде».

Первая страница «Жангады» ставит перед читателем загадку, и отыскание ключа к ней является сюжетом книги. Нам предлагается совершенно непонятный текст одного документа, который находится в руках некоего капитана по имени Торрес, а точнее, охотника за «черным товаром» — рабами, так как в 1852 году в Бразилии еще существовала работорговля.

Как мы узнаем впоследствии, этот документ является доказательством невиновности некоего Дакосты, бразильца по происхождению, который лет двадцать назад был приговорен к смерти по обвинению в краже алмазов и убийстве. Ему удалось бежать. Дакоста укрывается в Перу и женится там на дочери португальского колониста. Вкладывая в работу все свое умение, он добивается процветания фазенды своего тестя и сам, под именем Жоама Гарраля, становится собственником огромной плантации. Его жена Якита родила ему сына Бенито и дочку Минху. И вот пришло время, когда Минха собирается выйти замуж за приятеля брата, военного врача Маноэля Вальдеса, молодые люди хотят отпраздновать свадьбу в Белеме, в Бразилии, где живет мать жениха.

После долгих колебаний Жоам Гарраль дает согласие на это путешествие. Ни разу до той поры он не покидал пределов своей фазенды, и близкие ничего не знают о его прошлом. Но он решает отдаться в руки правосудия, добиться пересмотра своего дела.

Целая глава посвящена Амазонке, и заканчивается она печальным выводом: колонизация распространилась по всему бассейну реки «в ущерб туземным народам». Чтобы добраться до Белема, семье Гарраль предстоит спуститься до самого устья этой огромной реки. Они поплывут на жангаде — это караван плотов, который несет течением реки. Размер каравана будет необычным — ведь жангада должна быть достаточно мощной, чтобы выдержать целую деревню, около ста человек, да к тому же еще товары, которые они везут продавать.

Пока строится жангада, Бенито с Маноэлем прогуливаются в прибрежном лесу вместе с Минхой и ее верной подругой Линой, красивой, жизнерадостной мулаткой. Они увлекаются игрой, отыскивая конец тянущейся от дерева к дереву лианы, и едва успевают прийти на помощь человеку, который только что повесился. Несчастного приводят в чувство, и он рассказывает о себе. Так мы знакомимся с Фрагозо, бродячим цирюльником, ему предстояло пройти еще восемьсот лье, а в кармане не оставалось ни гроша, вот он и пал духом. Фрагозо тоже примет участие в путешествии. Во время одной из стоянок он демонстрирует свои таланты цирюльника, и среди его клиентов оказывается Торрес, лицо которого кажется знакомым Фрагозо, но припомнить, кто это, он не может. Своей болтовней Фрагозо выдает присутствие Гарраля на жангаде. Авантюристу не составляет большого труда попасть на борт жангады, а во время нападения кайманов ему даже представляется случай спасти Гарраля, такую же точно услугу Фрагозо геройски оказывает Минхе. В ответ на благодарственные слова Гарраля Торрес произносит загадочную фразу: «Ваша жизнь драгоценна для меня», его слова привлекают внимание Бенито и Маноэля.

В тайной беседе Торрес разоблачает Гарраля: он знает, что его зовут Дакоста, как знает и то, что осудили его несправедливо, у него есть доказательство невиновности Гарраля — письменная исповедь преступника. В обмен на этот документ и свое молчание он требует, чтобы Гарраль выдал за него дочь. Когда шантаж ему не удается, Торрес зовет полицию. Гарраль-Дакоста арестован.

Одних чистосердечных признаний Жоама Дакосты мало, чтобы убедить судью Жаррикеза, нужно во что бы то ни стало отыскать Торреса. К несчастью, не ведая, что у того хранится важный документ, Бенито, возмущенный его низостью, вступает с ним в драку и убивает его. Тело шантажиста исчезает в водах Амазонки, а вместе с ним и доказательство невиновности Дакосты. Бенито слишком поздно понимает, что своим рвением погубил отца. Облачившись в скафандр, он отправляется на поиски трупа. В одеждах Торреса ему удается обнаружить футляр, который и откроет сам судья Жаррикез. В футляре окажется криптограмма, понять которую, не отыскав ключа к шифру, нельзя. По счастью, судья — человек весьма умный и тонкий, все свое свободное время он посвящает отгадыванию головоломок, загадок, шарад, ребусов, анаграмм, логогрифов и тому подобное… точь-в-точь как автор романа, любимое развлечение которого — составлять и отгадывать кроссворды.

Документ пробуждает в нем инстинкт аналитика, и он с жаром пытается разгадать его значение. В конце концов ему удается прочитать, что там написано — это исповедь виновного.

В книге дано великолепное описание Амазонки, географическая ее цель достигнута. Сюжет же, который главным образом интересовал писателя, заключается в разгадывании документа. «Что касается цифр, то я постараюсь отыскать способ чуть-чуть подсократить их», — утешает он Этцеля, обеспокоенного таким количеством криптограмм.

«Но для меня лично главный интерес романа, то, что придает ему оригинальность, — это бесконечные попытки расшифровать документ. В новелле «Золотой жук» всего тридцать страниц, причем десять из них заполнены цифрами. Эдгар По прекрасно понимал, что весь интерес именно в этом, а ведь речь там шла не о жизни человека».

Однако писателя постигла неудача, ибо одному из студентов Политехнической школы, другу д'Оканя, еще до того, как были опубликованы последние главы «Жангады», удалось прочесть криптограмму.

Роман этот, по всей видимости, держал читателя в постоянном напряжении. Во всяком случае, у Жюля Верна было именно такое ощущение, так как в продолжение его он решил поместить веселую новеллу. У него не хватило времени написать ее, и он попросил издателя дать после «Жангады» рассказ его брата Поля с описанием путешествия «Сен-Мишеля» в Роттердам.

До выхода в свет «Жангады» писатель взялся редактировать «Школу Робинзонов». Он рассматривал ее как фантазию, считал шуткой в жанре «Доктора Окса».

В общем, роман этот без особых притязаний — забавное повествование, герой которого хочет стать Робинзоном. Его дядюшка, американский богач Кольдеруп, собирается излечить своего племянника от страсти к путешествиям. Годфрей, которому не дают покоя приключения Робинзонов, решил во что бы то ни стало совершить кругосветное путешествие, а потом уже жениться на Фине, воспитаннице своего дяди!

Кольдеруп как раз только что купил райский островок на Тихом океане, устранив при этом своего конкурента, и тот затаил на него обиду. Без особых затруднений дядюшке удается мистифицировать племянника, который вместе со своим учителем танцев, трусишкой Тартелеттом, будет выброшен на этот пустынный остров в результате ловко подстроенного лжекораблекрушения.

Обманутый Годфрей сумеет приспособиться к примитивной жизни на острове благодаря его щедрой природе и стараниям Фины, сумевшей тайком подбросить ему наполненный всякой всячиной чемодан; чтобы придать некоторую остроту этому приключению, дядюшка заставил двух потерпевших встретиться с лжедикарями, причем один из них станет лже-Пятницей. Затем им повстречаются поддельный медведь и поддельный тигр, вот только непредвиденное появление самого настоящего крокодила, настоящих змей и львов придает задуманному фарсу совсем иной оборот. Дядюшка является как нельзя вовремя и увозит племянника, который женится на Фине. Правда, Кольдеруп будет немало раздосадован, когда узнает, что его обманул соперник, которого он победил своими долларами: тот выпустил на остров диких зверей, чтобы сделать его необитаемым.

Вслед за этой книгой печатался «Зеленый луч», произведение редкого изящества, но совсем иного толка, чем прославившие Жюля Верна «Необыкновенные путешествия». В этом «английском романе» рассказывается история любви, тут нет и следа присущего автору размаха. Воспользовавшись маловыразительным сентиментальным приключением, он предается воспоминаниям о своем путешествии в столь дорогую его сердцу Шотландию.

«Героиня, — пишет Жюль Верн Этцелю, — будет молодой и весьма оригинальной, даже я бы сказал эксцентричной, но при всем при этом она должна оставаться в рамках приличия, и написано это должно быть с необычайной легкостью».

Автор проникся «туманной поэзией Оссиана», однако ему внушало беспокойство вторжение в непривычную для него область, с которой его друг был гораздо лучше знаком.

Роман с «облегченным сюжетом» лишен слащавости, чему способствует описание шотландских берегов и Гебридских островов с вплетением в повествование их истории и легенд. Нельзя не отметить прекрасное описание Фингаловой пещеры.

Оба эти романа отражают период относительного спокойствия. Впрочем, в 1882 году писатель на какое-то время поддался очарованию более легкой жизни. В его распоряжении была яхта, и он пользовался ею вволю. В течение двух лет он был лишен длительных морских прогулок и надеялся наверстать упущенное. Именно в эту пору Жюль Верн перебирается в более просторный дом на улице Шарль-Дюбуа, который был снят к величайшей радости его жены, теперь она, не стесняясь, могла принимать своих амьенских подруг и не краснеть при мысли об убогости своего жилья.

Деннери торопил Жюля Верна написать новую пьесу для театра — «Путешествие в Невозможное», откладывать было нельзя, потому что такая же точно идея возникла у другого автора. Работа над пьесой продвигалась с трудом. Тем не менее 25 ноября 1882 года в театре Порт-Сен-Мартен состоялась ее премьера.

К счастью, работы хватало. Жюль Верн задумал написать роман, в котором его читатели могли бы совершить плавание по Средиземному морю. Потом, отказавшись от этой затеи, он решил пуститься в плавание по Черному морю, выбрав совсем другой сюжет и не совсем обычную отправную точку. К концу года уже была завершена значительная часть второго тома.

В этом романе он видел и «веселую сторону»; работая над ним, писатель подумывал о том, как бы переделать его для сцены, что лишний раз доказывает, насколько театр сохранил для него свою притягательную силу.

Вам известна история «Упрямца Керабана», который, не желая платить даже минимальную пошлину за проезд по Босфору, огибает все Черное море ради того лишь, чтобы угостить обедом своего друга Ван-Миттена. И как всегда, рассказ об этом плавании оживляют всевозможные приключения. Ахмет, племянник упрямого турка, собирается жениться на красавице Амазии, которой тетка завещала после своей смерти громадную сумму, но с тем условием, чтобы она вышла замуж до шестнадцати лет. Стало быть, Керабану следовало вернуться в Скутари до истечения э?ого срока, дабы девушка могла выйти замуж в положенное время. И Керабан будет торопиться, но ему это едва удается, ибо он не желает пользоваться ни одним из современных средств передвижения. Он даже отказывается остановиться в Одессе, где в доме своего отца, банкира Селима, жила Амазия, мало того, он увлекает за собой и своего племянника Ахмета. Ведь в первую очередь ему следует самым достойным образом принять у себя на вилле в Скутари собственного друга. Воспользовавшись этим обстоятельством, один из анатолийских богачей, Сафар, похищает красивую девушку, которой он жаждет обладать, и ранит ее отца. Амазию вместе с ее служанкой везут в гарем Сафара.

Керабан, который знать ничего не знает о том, что случилось, продолжает плавание по Черному морю в компании племянника и своего друга, голландца Ван-Миттена, отличавшегося, в противоположность хозяину, чрезвычайно сговорчивым нравом. В пути Ван-Миттен поведал Керабану, что в Турцию он приехал, спасаясь от жены, с которой расстался после бурной и весьма дорогостоящей ссоры: они швыряли друг другу в голову тюльпаны из своей необыкновенной коллекции! Закоренелый холостяк Керабан не упускает случая заметить, что Мухаммед «хорошо знал этот очаровательный пол, когда позволил правоверным брать жен, сколько кто может», ибо «с десятью женами легче управляться, чем с одной»! «А что еще легче, — добавляет Керабан, — так это вовсе не иметь жены».

Застигнутые бурей, путешественники вынуждены укрыться на маяке Атина. И вдруг на гибнущем судне Ахмет узнает свою невесту Амазию и ее служанку. Ему удается спасти девушек. Но и капитан этого судна избежал гибели, он успел предупредить господина Сафара и его приспешника Скарпанте, которые дожидались его в Трапезунде.

Этот самый Скарпанте подстраивает Керабану ловушку в караван-сарае, направив путешественников в комнату курдской вдовы «с вулканическим темпераментом», которая ищет себе четвертого мужа и посему обвиняет их в покушении на ее добродетель. Под угрозой тюремного заключения Ван-Миттен вынужден жениться на этой женщине, впрочем, такой шаг не мог иметь серьезных последствий, по крайней мере в Европе, где у него была уже жена. Затем караван трогается в путь, и тут-то на него нападают наемники Сафара. От этой беды путешественников спасает лишь вмешательство отца Амазии, которого Ахмет, без ведома Керабана, предупредил телеграммой.

Все кончается благополучно. Сафар и Скарпанте погибают. А прибывший в Скутари Керабан желает отпраздновать свадьбу и тут узнает, что сделать это можно не иначе как в Константинополе! А чтобы добраться туда, ему снова предстоит платить пошлину. Упрямец, разумеется, отказывается это делать и совершает переход через Босфор по канату, устроившись в тачке, которую везет знаменитый акробат, подражатель не менее знаменитого Блондена. Молодые люди наконец-то смогли отпраздновать свадьбу, а Керабан, чтобы и впредь не платить пошлину, откупил у правительства этот налог.

Героико-комический роман написан без больших претензий. Отбросив первоначальный замысел описания путешествия по Средиземному морю, Жюль Верн полагал, что сюжет надо подать как-то иначе, что действие следует активизировать и что вообще «с определенной точки зрения это выглядит ребячеством», однако плавание по Черному морю привело его к тем же самым ошибкам.

Главное достоинство истории об этом плавании отнюдь не приключения, его скрашивают диалоги. Живость реплик наводит на мысль о том, что автор невольно писал для театра. Истинное зерно книги — образ Керабана. Это не только центральная фигура, но персонаж захватывающий, живая иллюстрация упрямства, духа противоречия, протеста против какого бы то ни было ограничения; он вечно спорит, обуреваемый жаждой бесконтрольного владычества, и готов даже силой навязать свое мнение. Керабан уверен в своей незыблемой правоте. Если же события убеждают его в обратном, он страшно сердится.

Среди окружающих писателя людей, конечно, встречались такого рода скверные характеры: достаточно было позаимствовать у них одну-другую черту — и персонаж готов. Мало того, в непосредственной близости от него метался молодой человек, который никому не давал покоя и, будучи далеко не глупым, все же делал одни только глупости и заведомо был настроен против всего на свете, не терпел никаких возражений, упрямо следовал своим неразумным стремлениям, готов был встать на защиту любого парадоксального мнения, бросить вызов здравому смыслу, всегда считал себя правым, хотя при этом не был лишен благородства и широты взглядов. Короче говоря, существо совершенно непонятное — его сын.

Утверждать, что писатель взял его за образец, когда создавал образ Керабана, было бы ошибкой. Но не исключено, что он задумался об упрямце, ибо постоянно сталкивался с таковым. Выходки сына оставались предметом неустанных забот писателя. Реплики Керабана слишком многое напоминают мне, чтобы я мог сомневаться в этом… Хотя надо признать, писатель делал это скорее подсознательно, так как наличие тысячи всевозможных оттенков в характере очаровательного и ужасного Мишеля позволило бы ему нарисовать персонаж еще более сложный.

В 1883 году, осуществляя задуманное, Жюль Верн переделал роман для сцены. Это был провал, отвративший его от театра.

 

37. ОТ ХИМИЧЕСКИХ СОЕДИНЕНИЙ ДО ЛИТЕРАТУРНЫХ КОМБИНАЦИЙ

«Южная звезда» — настоящий или искусственный алмаз? «Архипелаг в огне» — война и пиратство на греческих островах.

«Керабан» вышел из печати в 1883 году; этот упрямец добрался до Скутари, совершив плавание по всему Черному морю. Последняя эксцентричная выходка — и все кончилось благополучно: Ахмет женится на Амазии, и даже супруги Ван-Миттен помирились.

Не питал ли Жюль Верн надежду, что все образуется и с его упрямцем сыном?

Вероятно, он истощил свой гнев, работая над этой книгой, к тому же заложенный в ней юмор действовал на него успокаивающе. Во всяком случае, в следующей книге не ощущается никаких следов дурного настроения писателя. Это приключенческий роман, героем которого будет молодой инженер, человек усердный, с преданным сердцем, а героиней — девушка, полностью отвечающая его идеалам. Мисс Уоткинс — не только отличная хозяйка, она образованна, очарование и нежность сочетаются в ней с живым умом. Она-то и заставит Мере задуматься над тем, как получить искусственный алмаз, который, он надеется, позволит ему добиться ее руки. Эта взаимная любовь вперемешку с уроками химии не может не вызывать улыбки, и тем не менее не следует, читая эту книгу, недооценивать того факта, что истинно влюбленный человек непременно желает возвысить предмет своей любви и что женщине не только не возбраняется помогать любимому в его работе, но даже надлежит вдохновлять его. Надо сказать, что мисс Уоткинс — самая женственная из всех героинь автора, и слова, которыми обмениваются влюбленные, не лишены изящества.

Украдена «Южная звезда» — самый большой и самый красивый алмаз в мире, розыски этого драгоценного камня дослужат поводом для событий, случившихся в Трансваале. Вор в конце концов будет обнаружен — это страус! Мере откроет его зоб и обнаружит драгоценный камень, но, к великому смущению юного химика, камень этот окажется не искусственным, а настоящим.

Алмаз станет предметом вожделения многих людей. Розыски, предпринятые Мере, помогут ему покорить сердце своей дамы, хотя в награду за нее он должен был отдать алмаз, который так и не станет его собственностью,

Благодаря Мере один еврей, старый ювелир, человек на редкость благородный, получит обратно свои земли, отнятые у него отцом мисс Уоткинс. В результате он станет хозяином алмаза и подарит его жениху с невестой, а разбогатев, он завещает им все свое состояние. В конце концов этот алмаз, пробудивший столько алчных, гнусных стремлений, исчезнет, лопнув во время урагана. Мисс Уоткинс, Мере и ювелир, претерпев выпавшие на их долю испытания, выйдут победителями.

Мораль понять нетрудно: мы обманываемся, веруя в материальные блага мира, они становятся самоцелью, и в тот самый миг, когда нам кажется, что мы держим их в руках, они рассыпаются, от них не остается и следа. Жажда золота влечет за собой одни несчастья, в ней все зло, в том числе и порабощение народов, независимо от того, белые они или черные. И в самом деле, всего через несколько лет, в 1899 году, началась война Англии против буров Трансвааля.

В книге не чувствуется обычной заинтересованности автора, причиной тому могло быть то обстоятельство, что первоначальная ее идея принадлежала не ему, а Груссе-Лори, у которого Этцель купил рукопись за две тысячи франков. Шарль-Ноэль Мартен уточняет, что Груссе работал в 1880 году над текстом, который требовал серьезных поправок. Но как тогда объяснить тот факт, что в письме, где Жюль Верн просит прислать ему корректуру последней части «Гранта» и, следовательно, датированном 1867 годом, он пишет Этцелю: «Перерабатываю алмазы»! Если речь идет о «Южной звезде», то замысел романа возник гораздо раньше 1880 года.

С несколько большим энтузиазмом писатель работает над следующим романом — «Архипелаг в огне».

Этцелю хотелось, чтобы он создал фреску о греческой войне, в таком случае роман получился бы совсем иным. «Архипелаг в огне» — это не Греция в огне, писатель не хотел касаться столь беспредельного сюжета. «Архипелаг в огне» — это борьба «с пиратами, а не с турками». «Мой роман, — пишет Жюль Верн, — это роман о д'Альбаре и Хаджине, роман о девушке, жертвующей богатством отца, добытым нечестным путем, чтобы исправить причиненное им зло. Это роман о бедной Хаджине, которая становится достойной д'Альбара. Повествование связано с прошлым, с войной Греции за независимость, вот и все».

Тем не менее целая глава книги посвящена войне Греции за независимость, которая воспринимается как основной фон повествования. К тому же следует отметить, что это далеко не самая безынтересная часть романа, так как она дает возможность составить представление о характере этой «войны не на жизнь, а на смерть», девиз которой «око за око, зуб за зуб» привел к страшным жестокостям с обеих сторон, а кроме того, она позволяет лучше понять жертву лорда Байрона и многих других филэллинов, оставивших по себе неизгладимую память в этой стране, хотя мы сами уже давно забыли их имена!

«Архипелаг в огне» и «Южная звезда» имели довольно скромный успех. Что тому было причиной — инертность или пресыщенность публики? От автора «Необыкновенных путешествий» читатели по-прежнему ждали необыкновенного. А такого рода сюжеты почти исчерпали себя, и романисту приходилось довольствоваться менее оригинальными находками. Он старается «по мере возможности не выходить за рамки географии и науки, ибо такова цель всего творчества», однако, повинуясь инстинкту драматурга и желанию захватить публику, он попытается усложнить интригу романа, используя все средства, которые подскажет ему воображение «в той довольно ограниченной среде, где он принужден действовать».

Опыт, который Жюль Верн предпринял с «Архипелагом в огне», разочаровал его, но, работая над романом, он помнил о более обширных планах, с которыми ему пришлось расстаться ради приключений упрямца Керабана. Однако и сам достаточно упрямый, писатель не оставил мысли о Средиземном море, избороздить которое он собирался, ограничившись пока лишь малой его частью в «Архипелаге». Ему хочется написать «Монте-Кристо», он уверен, что напишет его, а потому ему не терпится отделаться от «Архипелага», его уже захватил новый сюжет. Но как, располагая своими средствами, «без насилия, измены и сверхстрастей… добиться того, чтобы на протяжении трех томов интерес читателя не ослабевал. Для меня это гораздо труднее, чем для Дюма и в десяти томах».

Закончив первый том «Шандора», писатель почувствовал, что нуждается в отдыхе. Он ждет не дождется, когда же «можно будет покачаться на волнах». В апреле он едет в Нант, затем отправляется в плавание вместе с братом, Годфруа, Жюлем Этцелем и Мишелем, «которому не смог отказать». Это свидетельствует о том, что отношения между отцом и сыном налаживаются. Отъезд был назначен на 15 мая.

О каком же другом путешествии могла идти речь, как не о плавании по Средиземному морю, оно ему уже снилось вместе с Шандором! Он увидит места, где будет происходить действие романа. Онорина должна была ждать их в Алжире. Из Нанта они собирались отплыть 15 мая, но, по всей вероятности, задержались. Годфруа не успел приехать к этому сроку, точно так же, как и Мишель. Зато Дюваль, воспользовавшись отсутствием Годфруа, занял его койку. Опоздавших должны были взять на борт уже в пути.

Путешествие это едва не кончилось плохо: в открытом море у берегов Мальты «Сен-Мишеля» застигла сильная буря, всю ночь он боролся с ней и в конце концов был спасен отважным лоцманом. Эпизод этот пошел на пользу задуманному роману: лоцман превратится в Луиджи Феррато.

Жюль Верн писал «Матиаса Шандора», снова обретя энтузиазм, который оказался для него весьма полезным, ибо помог ему пережить известие о новых любовных приключениях Мишеля в Париже, возмутивших писателя до глубины души. Он метал громы и молнии, однако эта новая буря быстро улеглась, и ему пришлось смириться с неизбежным. Этцель сыграл свою роль в восстановлении мира, убедив ого в достоинствах «wait and see» (политики выжидания). А тут еще Онорина со своей стороны не скупилась на уговоры, стараясь успокоить Жюля, доказывая, что вопреки его опасениям все может кончиться не так плохо. Да и «Шандор» был с ним!

 

38. МУШКЕТЕРЫ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ И ВОЗДУХА

Два значительных персонажа: Матиас Шандор, борец за свободу и справедливость; Робур-Завоеватель, предвестник геликоптера.

Жюлю Верну, задумавшему изменить своему жанру, не оставалось ничего другого, как обратиться к тени Дюма-отца, который в свое время подбадривал и любил его. Что ж, придется снова просить его стать гидом. Раз уж речь зашла о романе с «комбинированным сюжетом», можно ли отыскать лучшего учителя, чем тот, кто придумал Монте-Кристо? Разумеется, ни о каком смешении речи быть не может. Жюль Верн напишет географический роман, позаимствовав у Дюма лишь искусство комбинированного сюжета. Своего Монте-Кристо, героя «Необыкновенных путешествий», Жюль Верн, разумеется, посвятит Дюма-сыну и памяти его отца, этого гениального рассказчика. Дюма прислал ему в ответ трогательное письмо, в котором подчеркнул, что между двумя авторами существует явное литературное родство и потому, говоря литературным языком, скорее Жюль Верн является сыном Дюма, чем он сам, а в заключение добавил: «Я так давно Вас люблю, что мне вполне пристало быть Вашим братом».

По правде говоря, лошадей д'Артаньяна пришлось заменить на усовершенствованные корабли и кое-какие новейшие изобретения, но самый «ритм» повествования вполне соответствовал манере великого рассказчика.

Все началось с того, что 18 мая 1867 года в Триесте в руки двух бродяг — Саркани и Зироне — попал почтовый голубь. Завладеть шифрованной запиской, которую нес голубь, снять с нее копию, установить, что она предназначалась графу Затмару, — все это для Саркани было детской игрой, и он уже обдумывал, как лучше воспользоваться предоставившимся ему счастливым случаем.

Установив тайное наблюдение за домом графа Затмара, он узнает, что у него встречаются два венгра: профессор Иштван Батори и граф Матиас Шандор. Из этого он делает вывод, что все трое готовят заговор. Расшифровать текст записки — значит получить нужное доказательство, однако это оказалось не так-то просто.

Шандор — венгерский граф. Его жена Рена умерла, оставив двухлетнюю дочку. Та исчезла. Рассказывали, будто она случайно утонула в реке. Бедствия его угнетенной родины заставили Шандора организовать заговор мадьяр против австрийского владычества. Чтобы иметь под рукой необходимые деньги для финансирования заговора, он поместил свои капиталы у триестского банкира Силаса Торонталя.

Несмотря на свою безупречную репутацию, банкир на деле оказался мошенником, разбогатевшим при помощи Саркани. Стараниями Торонталя Саркани поступил на службу к Шандору и, обманув его доверие, завладел сеткой, которая позволила ему расшифровать записку. По доносу двух негодяев заговорщиков приговаривают к смерти. Половина всего имущества Шандора конфискована и отдана доносчикам, другая же половина была оставлена для исчезнувшей дочери Шандора, Савы, на тот случай, если она отыщется до того, как ей исполнится восемнадцать лет. Доносчикам остается только поздравить друг друга и пожать плоды своих деяний. Им и в голову не приходит, что Шандор, камера которого выходила в тот же коридор, что и камера Саркани, услышит их разговор и узнает таким образом имена тех, кто отправил на смерть его и его друзей.

Вы, конечно, помните драматический рассказ о побеге Шандора и Иштвана Батори, им удалось преодолеть стремительный поток реки Фойбы и найти приют в Ровине у рыбака-корсиканца Андреа Феррато. Их выдал испанец Карпена. Раненый Батори был схвачен полицией и казнен, но Шандору удается вплавь пересечь Адриатическое море. Что же касается Феррато, то его отправят на каторгу, и он там умрет. Отныне у Шандора одна только цель — свершить правосудие.

Пятнадцать лет спустя в Рагузе два французских циркача по прозвищам Мыс Матифу и Коса Пескад, один — диковинный силач, другой — на диво ловкий скоморох, поступают на службу к богатому прославленному врачу, таинственному доктору Антекирту, пришвартовавшемуся на своей яхте «Саварена» в долматском порту.

В Рагузе обосновался и бывший триестский банкир Торонталь, который, разбогатев, оставил дела, чтобы поселиться там вместе со своей женой и дочерью Савой. Такой же точно выбор сделала и вдова Иштвана Батори; живет она в бедности, но мужественно ведет борьбу, чтобы воспитать сына Петера, ей помогает преданный слуга Борик. Судьбе было угодно, чтобы Петер Батори влюбился в Саву Торонталь, а та в свою очередь тоже ему симпатизировала.

К этим осложнениям добавилось еще и то обстоятельство, что Саркани, уже растративший свою долю доставшегося ему от Шандора богатства, горит желанием снова поправить дела. Он требует у Торонталя руки его дочери. Перспектива такого брака приводит в отчаяние Саву и Петера. И вот однажды Петера приносят домой, смертельно раненного кинжалом.

Тут вмешивается доктор Антекирт, он загипнотизировал раненого, и его все считают мертвым. Похоронная процессия сталкивается со свадебным кортежем Савы, та теряет сознание, таким образом, свадьбу праздновать не приходится. Ночью доктор уносит тело Петера с кладбища и перевозит его на свой остров Антекирта, где ему удается вылечить его. Он открывает Петеру свое настоящее имя — граф Шандор, и рассказывает, что под именем доктора Антекирта разыскивает трех предателей, ставших причиной гибели двух заговорщиков. Граф Шандор был разорен, но доктор Антекирт своим искусством приобрел огромное состояние, позволившее ему стать хозяином острова Антекирта и построить быстроходный флот.

А тем временем в Рагузе госпожа Торонталь на своем смертном ложе признается, что Сава — не дочь банкира и, стало быть, может не подчиняться его воле, но тут возникают новые сложности: ее похищают Торонталь и Саркани.

Отправившись в Сицилию на борту «Феррато» в надежде отыскать там следы Саркани, доктор и Петер вынуждены остановиться у берегов Мальты чтобы исправить повреждения своего корабля, полученные во время сильной бури; своим спасением они обязаны одному бесстрашному рыбаку. То был Луиджи Феррато, сын Андреа. От его сестры Марии доктор узнает, что испанец Карпена набирает в Ла-Валетте отъявленных головорезов. Пескаду удается завербоваться в шайку Карпены, орудующую в интересах сицилийского бандита Зироне, сообщника Саркани.

«Феррато» направляется к берегам Катании. Маленький отряд Антекирта, осажденный на склонах Этны шайкой Зироне, ожидала верная гибель, если бы Пескада не осенила идея скатиться по склону внутри снежного кома, чтобы позвать на помощь жандармов. Во время схватки Зироне ранит Пескада, тогда разъяренный Матифу швыряет бандита в кратер вулкана. Итак, след потерян. Он будет обнаружен в испанской части Марокко на Сеутской каторге, куда сослали Карпену.

Доктор Антекирт, добившийся расположения испанского губернатора, предлагает ему провести сеанс гипноза, объектом которого будет Карпена. Опыт проходит удачно, и арестант уже должен вернуться в тюрьму, как вдруг вместо этого он бросается с вершины скалы в море. Никто не сомневается в его гибели, а тем временем его выловила шлюпка с «Феррато».

Затем в Монте-Карло мы становимся свидетелями того, как в казино проигрываются в «тридцать и сорок» Торонталь и Саркани. Пескаду и Матифу удается похитить первого в тот самый момент, когда второй собирается его убить.

Письмо Борика, адресованное доктору Антекирту «на волю божью», стараниями почтовых служащих приходит тем не менее по назначению. И в результате госпожа Батори, которая отыщется в Карфагене, откроет секрет, доверенный ей госпожой Торонталь: Сава — дочь Шандора.

Бывший триестский банкир в конце концов признается, что Сава находится в Тетуане под надзором Намир, преданной сообщницы Саркани, но Шандору и Петеру не удастся найти Саву, так как Саркани увез ее в Триполитанию.

Смешавшись с толпой арабов, они присутствуют на «празднике аистов», граф и его друзья узнают, что Саркани поселился в доме мокаддема. Пользуясь всеобщим весельем, Пескад, подброшенный Матифу на длинном шесте, пробирается на одну из террас дома мокаддема и помогает Саве бежать. Сенуситы под предводительством Саркани безуспешно пытаются захватить Антекирту, сам Саркани попадет при этом в плен.

Трех предателей, оказавшихся в руках Шандора, судьи острова приговаривают к смерти, их отвозят на соседний остров, где на рассвете преступников ждет казнь. Но в ту же ночь островок этот будет уничтожен взрывом: дело в том, что остров был заминирован, и кто-то из осужденных наступил, вероятно, на взрыватель, соединенный с фугасами. Так свершается возмездие. Сава и Петер обвенчаются, и молодая женщина будет признана наследницей графа Шандора.

Роман и в самом деле богат комбинациями! Может быть, даже чересчур, ибо нечаянные встречи несколько нарочиты, как это часто случается в такого рода литературных произведениях, хотя действие развивается живо, и поэтому читатель воспринимает все как должное.

Воспоминания об опасностях, подстерегавших «Сен-Мишеля» у берегов Мальты, оживают в рассказе о бедах, грозивших «Феррато». Лоцман, оказавший помощь гибнущему кораблю, вдохновил писателя на эпизод, в котором на сцене появляется Луиджи.

Плавание 1884 года подсказало вылазку сенуситов, а быть может, обусловило и местоположение острова Антекирты. Что же касается Катании и Этны, то писатель видел их собственными глазами и сам поднимался на склоны вулкана. Декорация, можно сказать, прямо созданная для «Каса Инглеза». Нет сомнения, что сицилийцы рассказывали Жюлю Верну о бандитах, которыми кишел остров. Так что посещение Катании наверняка подсказало ему эту сцену.

Образ главного персонажа, Шандора, был навеян мыслями об Этцеле — это такой же, как он, изгнанник, исполненный высоких нравственных качеств и обуреваемый патриотическими чувствами. Что же касается его внешности, то Жюль Верн писал своему другу: «Бенетт придал доктору черты каторжника, это неверно. Молодой Шандор — это Вы в тридцать пять лет… Превратившись в доктора Антекирта, он стал похож и на Вас и на Биксио».

В 1885 году роман печатался частями в «Ле Тан». Но успела появиться книга, как писатель уже увлекся «серьезной фантазией»: он занят покорением воздуха и «ждет громких воплей приверженцев аэростата».

Убежденный сторонник летательных аппаратов тяжелее воздуха, он хочет привлечь внимание публики к усилиям тех, кто упорствует в своем стремлении отыскать именно на этом пути решение вопроса о воздушной навигации. Эта «серьезная фантазия» станет боевой книгой бывшего финансового инспектора «Общества воздушного передвижения без аэростатов», основанного им некогда вместе с Надаром.

«В данный момент, — объясняет писатель, — вопрос об управляемых аэростатах встает с новой силой, опыты проводятся ежедневно. Скорость увеличивается, но ненамного. Тем не менее цифры, которые я привел, могут претерпеть изменения… Я думаю, я надеюсь, что все сторонники аппаратов тяжелее воздуха окажут поддержку Робуру в борьбе с его противниками. А среди них есть люди шумные, и, если не ошибаюсь, книга может наделать много шума. Момент сейчас для этого самый подходящий, так как публику понемногу увлекает возможность управлять аэростатами».

Ему хотелось, чтобы «Робур-Завоеватель» вышел сразу отдельным томом, а не печатался частями, поэтому для январского номера (1886) «Журнала воспитания и развлечения» он готовит «Лотерейный билет».

Писателя обвиняют в том, что он повторяется. Жюль Верн и не отвергает упрека, считая его справедливым. А потому не хочет, чтобы получился еще один Гаттерас или Немо. Робур — человек убеждения, но писатель делает из него фантазера, которого исключительные обстоятельства заставляют проявлять мужество и хладнокровие.

Надо сказать, что автор и сам хранил верность своим убеждениям, отличаясь, пожалуй, излишним оптимизмом: ведь время действия своего романа он определил так — «через десять лет». Однако Адеру с трудом удалось оторваться от земли лишь в 1897 году; опыты братьев Райт на аэроплане с бензиновым мотором позволили осуществить в 1903 году полет… на высоту 239 метров. И несмотря на значительные успехи в области создания самолетов, вплоть до 1914 года полеты эти оставались экспериментальными. Даже геликоптер с трудом можно сопоставить с «Альбатросом», машиной, которую изобрел Робур.

Разумеется, «такой прототип» легко можно было бы подвергнуть критике, но у романиста и мысли не было о создании проекта летательного аппарата. Ему всего-навсего хотелось привлечь внимание к возможностям аппаратов тяжелее воздуха, в то время как большинство людей верило тогда лишь в управляемые аэростаты. Однако проект Жюля Верна был тщательно разработан, он даже привлек человека, сведущего в технике: написав книгу, он от слова до слова прошелся но тексту вместе со «своим инженером», по всей видимости с Бадуро.

А не был ли Этцель, как и большинство других, сторонником управляемых аэростатов? Похоже, что в этой области мнения друзей расходились.

Жюль Верн хотел, чтобы книга получилась «фантастической, забавной и не слишком серьезной», ибо в аппараты тяжелее воздуха верили так мало, что простая предусмотрительность требовала придать роману фантастическую форму.

Через пятьдесят лет «цеппелины», казалось, опровергли замысел Робура, так как смогли облететь вокруг света, хотя скорость их оставалась весьма недостаточной. Однако следующие одна за другой катастрофы, и в частности гибель американского гиганта «Акропа», доказали правоту и обоснованность критических высказываний Робура: аэростаты, более легкие, чем воздух, легко становятся добычей атмосферных течений.

События подтвердили точку зрения Робура: аппараты должны быть тяжелее воздуха, чтобы стать сильнее его. Но они же и опровергли заключительную часть его прощальной речи: «Народы еще не созрели для единения. Секрет своего изобретения я уношу с собой, но он не погибнет для человечества. Он будет принадлежать ему в тот день, когда люди станут… достаточно благоразумными, чтобы никогда не употреблять его во вред».

 

39. ЧЕРНАЯ ПОЛОСА

Сердечная привязанность Жюля Верна. Писатель вынужден продать «Сен-Мишеля III». Драма в Амьене: Жюль Верн ранен племянником Гастоном, признанным впоследствии психически неполноценным (1886). Смерть Этцеля.

Успех, казалось, снова сопутствовал владельцу «Сен-Мишеля». «Матиас Шандор» был встречен с большим интересом, а в 1885 году в «Журналь де Деба» печатается «Робур». Жюль Верн снова просматривает извлеченную из стола рукопись «Дорога во Францию» и работает над «Лотерейным билетом».

Однако эти произведения его мало занимают, он обдумывает более значительную книгу, в которой уже «завяз», хотя и не успел еще придумать заглавия для «Робура-Завоевателя». Писателю хотелось рассказать историю двух близнецов, названную им сначала «Последняя невольница», а потом, в окончательном варианте, «Север против Юга».

«Лотерейный билет», появившийся в 1886 году, — роман настолько легковесный, что его скорее можно назвать новеллой, впрочем, довольно приятной. Автор рассказывает, что имел удовольствие посетить Телемарк, эту горную область Норвегии, где развертывается действие его повествования. Как известно, он и в самом деле несколько раз бывал в Скандинавии и сохранил в своей памяти яркое воспоминание о поэтической прелести этого уголка, которым и хотел поделиться. По правде говоря, здесь трудно увидеть что-нибудь другое.

Роман «Дорога во Францию», опубликованный в 1887 году, напоминает манеру, свойственную Эркману-Шатриану. События романа относятся к 1792 году, о них рассказывает кавалерийский капитан в отставке Дельпьер, участвовавший в американской войне, во всех революционных войнах и войнах империи. Начало повествования застает его в Пруссии, куда он приехал в отпуск навестить семейство Келлер, потерявшее отца, французского протестанта по происхождению. Мать семейства — уроженка Пикардии, а ее сын Жан, родившийся в Пруссии, считается пруссаком.

Жан Келлер влюблен в молодую француженку, на которой остановил свой выбор один из прусских офицеров. После того как Пруссия объявила войну Франции, Жана Келлера призвали в армию, где он служит под началом своего соперника. Тягость его положения усугубляется еще и тем, что он считает себя скорее французом, чем пруссаком.

Столкновение между двумя мужчинами влечет за собой смертный приговор Жану Келлеру; ему удается бежать, с помощью Дельпьера он пробирается во Францию и при Вальми присоединяется к войскам Дюмурье и Келлермана. Развитию интриги сопутствует множество драматических эпизодов. Обращает на себя внимание описание Аргонского леса с плотной стеной деревьев, сквозь листву которых скатываются капли дождя.

Оба эти произведения особого значения не имели и вряд ли могли отвлечь писателя от более важного сюжета, положенного в основу романа «Север против Юга». Опубликовав «Шандора», «Робура» и эти два небольших произведения, писатель мог считать себя свободным от обязательств вплоть до 1887 года и занялся устройством нового костюмированного бала. Бал этот, намеченный на апрель 1885 года, должен был вознаградить Онорину за огорчения, пережитые ею в 1877 году.

Большой дом, который писатель снял на улице Шарль-Дюбуа, дал наконец его жене возможность «располагать собственным особняком», что по нынешним временам называется «standing» и что обеспечивало ей соответствующее положение в амьенском обществе, только нужно было уметь этим воспользоваться.

Чтобы помочь Онорине наладить светскую жизнь, следовало сразу же предпринять что-либо грандиозное. На этот раз месье и мадам Верн будут принимать гостей у себя, а не в банкетных залах какого-нибудь модного ресторана. Костюмированный бал состоится в их собственном особняке, названном по такому случаю знаменитой харчевней «Вокруг света», где можно бесплатно выпить, поесть и потанцевать.

Хозяин с хозяйкой встречали гостей в поварских костюмах. В пятьдесят семь лет несколько располневший Жюль все еще, как мы видим, любил повеселиться, и можно не сомневаться, что его прелестная жена позаботилась о качестве меню, так что посетители «харчевни» остались, должно быть, довольны.

Итак, начало было успешным, и с той поры в салон Онорины заглядывали охотно; таким образом, 1885 год стал, можно сказать, для нее особой вехой. Однако муж мало помогал хозяйке дома. Если он и появлялся на ее вечерах, демонстрируя при этом веселое расположение духа, то не задерживался там. Показавшись ненадолго, он к десяти часам незаметно исчезал. И хотя Онорина была раздосадована таким поведением супруга, ей все-таки пришлось смириться: она одна принимала гостей, которые постепенно привыкли к тому, что муж ее исчезает все раньше и раньше. Жюль Верн прослыл «медведем», но все охотно соглашались с тем, что он имел на это право.

Ему казалось вполне естественным, что Онорина находила удовольствие в светских вечерах, хотя сам он на них не присутствовал, так как они приводили его в отчаяние. Писатель отгородился от этой жизни, радуясь возможности провести время за рабочим столом. Большой отрадой для него были поездки на поезде в Париж, где его привлекали долгие беседы с Этцелем. Друзья отправлялись вместе обедать в кафе «Карон», а потом шли в книжную лавку поболтать. Много лет спустя я слышал, как моя бабка подтрунивала над супругом по поводу хорошо знакомой ему дороги на Амьенский вокзал, куда регулярно доставлял его фиакр.

Жюль Верн покинул Париж, предоставлявший чересчур много соблазнов для Онорины, но и в Амьене он не нашел мирной гавани, о которой мечтал. И каким бы парадоксом это ни казалось, чтобы обрести столь необходимую ему рабочую атмосферу, а кроме того, получить возможность обменяться мыслями и пополнить столь драгоценный источник идей, писателю все чаще приходится возвращаться в Париж. Порою Этцель приглашал его к себе домой или в книжную лавку. Но чаще, по всей видимости, он шел в никому не ведомое место, где мог спокойно работать. Он уже был не в том возрасте, когда студенческая комната могла обеспечить ему нужные условия. По всей вероятности, в Париже он располагал пристанищем у друга или какой-нибудь подруги, другом был Этцель, но кто была подруга?

Случаю угодно было подтвердить ее существование в тот самый момент, когда она умерла. Пусть это никого не введет в заблуждение. Сирена, чье влияние на писателя было предано гласности его романтическим биографом, госпожой де ла Фюи, вероятнее всего, ничем не походила на женщину, которая рисуется лукавому воображению. Это была дама серьезная, широких взглядов, с ней он мог обсуждать интересующие его вопросы, а кроме того, она предоставляла ему возможность мирно работать. Помнится, она жила в Аньере, в ту пору место это было тихое и спокойное. Ее фамилию можно отыскать в архивах, так как я имел неосторожность сообщить ее госпоже Аллот до ла Фюи, оставившей мое письмо в своих бумагах. Я писал, что ее звали Дюшень, сознаюсь, я забыл ее фамилию, и мой брат напомнил мне ее. Я называю эту фамилию с некоторой осторожностью, ибо мне так и не удалось установить, кто была эта дама. Тем не менее одна особенность не может не привлечь внимания: ее имя свидетельствует о том, что она принадлежала к одной из нантских семей. Не исключено, таким образом, что Жюль Верн возобновил старое знакомство. Эта женщина умерла лет на двадцать раньше Жюля Верна, и есть все основания полагать, что она принадлежала к его поколению, а возможно, была и старше его. Во всяком случае, сомневаться не приходится: Жюля Верна связывала с этой дамой большая духовная близость, она проявила себя достойной собеседницей, и оба они относились друг к другу с живейшей симпатией. Мне скажут, что симпатия между мужчиной и женщиной называется любовью. Не спорю, но позволю себе заметить, что любовь многогранна, приведу один лишь пример: любовь Лауры и Петрарки, послужившая поводом для стольких словесных излияний.

Впрочем, когда Онорина узнала о существовании этой дамы, она нисколько не обиделась, просто не придала этому никакого значения. А между тем известно, сколь велика проницательность женщин в подобных случаях! Эта дружба, какой бы любовью она ни представлялась, была тем не менее всего лишь дружбой, но тем-то она и интересна, и влияние, оказанное ею на писателя, тем более велико.

Последняя мысль госпожи Дюшень (?) была, по всей вероятности, обращена к Жюлю Верну, которому ее смерть причинила большое горе.

1885 год, закончившийся без каких-либо происшествий и даже в состоянии некой эйфории, был, пожалуй, вершиной в жизни писателя. Славы его никто не мог оспаривать, и произведения читались во всем мире. Путешествие, проделанное им в 1884 году, показало, хотел он того или нет, сколь велика была его популярность. Однако скромность не позволяла писателю терять голову. Здравый житейский смысл, унаследованный от лионских предков, нашептывал ему о недолговечности его материального благополучия. Увеличение доходов неизбежно повлекло за собой и увеличение расходов, и хотя сам он был человеком на редкость непритязательным, ему приходилось тащить ненавистный обоз.

Изменить домашний образ жизни и сократить таким образом расходы было делом безнадежным. И вскоре Жюль Верн понял, что только от него зависит заткнуть без промедления хотя бы одну брешь. Не он ли много лет назад писал по поводу «Сен-Мишеля I»: «Я влюблен в эти сбитые доски и гвозди так, как в двадцать лет любят женщину»? В один прекрасный день он пошел на «безумие», взяв другую, еще более требовательную любовницу. Паровую яхту, признавался он, содержать дорого, мало того, его последнее путешествие, хоть и было блистательным, принесло ему одни огорчения. Сердце его обливалось кровью при мысли, что ему придется расстаться с морем. Но, если взвесить все хорошенько, не следует ли подумать о том, что рано или поздно моряк должен уйти на покой? Преимущества «Сен-Мишеля III» были не так уж бесспорны: несмотря на большую мощность, яхта оказалась менее надежной, чем «Сен-Мишель I». Расходы, которые шли на ее содержание, ни в коей мере не возмещались приносимой ею пользой.

И раз уж требовалось на чем-то сэкономить, то уничтожить этот источник расходов представлялось разумным решением. 15 февраля 1886 года он продал свою яхту. Таким образом, «Сен-Мишель III» остался в далматских водах, которые бороздила «Саварена» Матиаса Шандора. Надежды Жюля Верна не оправдались: деньги, потраченные на приобретение яхты, выручить не удалось. Для нас же главное в этом деле — понять, каких мучений стоило Жюлю Верну отказаться от моря. Отныне у него уже не будет столь драгоценных для него минут отдохновения, доставлявших ему так много радости.

Едва решение это было приведено в исполнение, как произошло событие, заставившее писателя уже бесповоротно отречься от моря и приковавшее его к Амьену. 10 марта 1886 года Этцель, поправлявший в Монте-Карло свое шаткое здоровье, получает такую телеграмму: «Годфруа сообщил из Амьена, что Гастон в припадке безумия дважды выстрелил в Верна. Попала одна пуля. Верн легко ранен в ногу».

На самом же деле рана имела скверные последствия и сделала писателя инвалидом, так как пулю не удалось извлечь из сустава.

Само собой разумеется, покушение вызвало множество толков, ибо представлялось необъяснимым. Да и как его было объяснить, если речь шла о безумном поступке.

Два брата, Жюль и Поль Верны, нежно любили друг друга. Разница в возрасте была у них очень незначительна: Поль родился в Нанте годом позже Жюля. Они вместе росли, вместе учились, одинаково любили море и музыку.

Нельзя не отметить некоторого сходства в их жизни. Поль, будучи морским офицером, много путешествовал и избороздил все моря, известно, что он был на Антильских островах и принимал участие в Крымской войне. С карьерой он расстался потому, что этого пожелала его невеста, но уже после того, как он подал в отставку, она вернула ему обручальное кольцо! Точно такую же шутку эта девушка сыграла и с другим своим женихом! Бедному молодому человеку пришлось искать работу, и он стал биржевым маклером в Нанте. В 1859 году Поль женился на мадемуазель Мелье родом из Блуа. Госпожа Мелье со своими четырьмя дочерьми часто наведывалась в Бордо, где останавливалась в гостинице «Четыре сестры». Не в этом ли городе Поль, часто бывавший там по делам, познакомился со старшей из сестер Мелье?

Как бы там ни было, жена и свояченицы не давали ему покоя, уговаривая покинуть Нант и переселиться в Париж. Поль решился на этот шаг только под конец жизни; он стал в Париже биржевым маклером, отдавая музыке лишь свободное от дел время. Потом ушел на пенсию и умер 27 августа 1897 года. У него было три сына — Гастон, Морис, Марсель — и дочь Мари.

Морис с Марселем были типичными представителями золотой молодежи конца прошлого века и доставляли своему отцу не меньше хлопот, чем Мишель Жюлю. В противоположность им умный и трудолюбивый Гастон, получив блестящий диплом, был сначала чиновником Государственного совета, затем поступил на службу в Министерство иностранных дел. На него возлагали все свои надежды и отец, и дядя. Жюль Верн чрезвычайно привязался к племяннику, серьезный характер которого был прямой противоположностью легкомыслию его братьев и неуравновешенному нраву собственного сына писателя. И вот этот-то ум, казавшийся таким надежным, вдруг помутился. По возвращении из Блуа, куда он ездил на свадьбу одной из своих кузин, Гастону пришла блажь отправиться в Амьен. Отец рассказывал мне, что Гастон предстал перед своим дядей в тот самый момент, когда тот открывал дверь на улицу Шарль-Дюбуа, племянник просил у него защиты от преследующих его врагов и даже показывал их. Напрасно Жюль Верн пытался убедить его, что никто за ним не гонится. «Ах так! Даже ты не хочешь защитить меня!» — вскричал Гастон, выстрелив в писателя из револьвера. Гастон явно был не в себе, его взяли под наблюдение и в конце концов поместили в психиатрическую больницу. Отцу он дал несколько иное, хотя столь же неразумное объяснение происшествия: он якобы хотел привлечь внимание к своему непризнанному дяде!

Короче говоря, речь шла о душевнобольном человеке, который всю свою жизнь провел в психиатрических лечебницах; умер он в начале войны 1914 года в одной из клиник Люксембурга. Судьба этого несчастного омрачила дни обоих братьев. Поль и Жюль разделяли одну и ту же печаль. После того как возбуждение его несколько улеглось, Гастона можно было иногда брать домой, впоследствии, когда Поля уже не стало, Морис часто ездил за братом и привозил его к себе. Гастон часто обедал у него со своим дядей, вел себя непринужденно и ни разу не вспомнил о своем поступке.

Рана Жюля Верна загноилась, пулю извлечь оказалось невозможно. Писатель был прикован к постели, когда ему сообщили, что 17 марта 1886 года в Монте-Карло скончался Этцель.

 

40. «СЕВЕР ПРОТИВ ЮГА»

Писатель, с головой ушедший в работу, один за другим выпускает романы: «Север против Юга», действие которого происходит во время Гражданской войны в Соединенных Штатах; фантастическое приключение «Вверх дном», «Два года каникул» и «Сезар Каскабель» (1888).

Жюля Верна сразило известие о смерти Этцеля. Тяжелое состояние здоровья старого друга не было для него тайной, но столько раз Монте-Карло возвращало больному силы, что писатель свыкся с обычным нездоровьем Этцеля, которому пребывание в этой стране неизменно шло на пользу. Однако на этот раз Этцель так и не выздоровел, его не стало. Из жизни писателя ушел издатель, оказавший ему в 1862 году доверие, человек, который всю жизнь направлял его и, хотя порою проявлял излишнюю строгость, тем не менее всегда протягивал ему руку дружбы. С его помощью Жюль Верн смог стать тем, кем он стал. Этцель был его другом и помогал писателю, а тот в свою очередь помогал ему — их объединяло общее дело.

Переписка, которую Жюль Верн вел с Этцелем-отцом, не прекращалась, он продолжал ее и с Этцелем-сыном. Но ситуация изменилась. Жюль Этцель не был Сталем, к тому же Жюль Верн был намного старше и знал его еще мальчишкой. В память об отце, для одного — по крови, для другого — по духу, они питали друг к другу братские чувства и, по счастью, сумели поладить.

Незадолго до того, как рана приковала его к постели, романист, зная, что Этцель болен, но чувствует себя лучше, написал ему длинное письмо, предполагая после его возвращения обсудить с ним рукопись Мишеля. Главное было установить, есть ли в ней «хоть что-нибудь действительно стоящее» и надо ли его поддерживать на этом поприще.

Что же касается самого писателя, то он, но его словам, спокойно работает над вторым томом «Последней невольницы», которую вначале они с Этцелем решили назвать «Север и Юг», но ввиду того, что название это «не очень устраивало» издателя, Жюль Верн предложил заменить его на «Север против Юга».

Мирный тон этого письма никак не соответствует угрожающему мраку сгущавшихся туч, и гром, который скоро грянет, жестоко поразит их обоих. Отныне Жюль Этцель-сын займется публикацией «Севера против Юга».

Между тем, хотя в июне общее его состояние улучшается, «рана так и не затягивается», пройдут долгие месяцы, прежде чем он сможет ступать на ногу. В октябре Жюль Верн станет понемногу выходить из дому, побывает в театре, встретится с друзьями. А в декабре ему снова запретят вставать.

9 февраля 1888 года ему исполнится шестьдесят лет, и он зачислит себя «в категорию стариков»; хотя с одного конца рана затянулась, ноги его по-прежнему больны. Он не может носить ничего, кроме широченных, «словно шаланды», башмаков, однако это не мешает ему передвигаться, и он уже подумывает о поездке в Париж, но с этого времени и до конца своих дней он будет прихрамывать. Так, прихрамывая, Жюль Верн пересекает бульвар Лонгвиль, направляясь в Промышленное общество, в Муниципальный совет, в Общество цветоводов, в ссудно-сберегательную кассу… или же в цирк, но об этом потом.

Между тем он ни на один день не прекращает работы и в октябре 1886 года интересуется, хорошо ли выправлены пробные оттиски «Севера против Юга». Этим романом заинтересовался «Пти журналь», который намерен опубликовать одну из новелл в приложении к декабрьскому номеру. Быть может, речь шла о «Жиль Бралтаре», где писатель безжалостно бичует англичан?

С этого момента все свое время он посвящает работе над романом «Два года каникул», для этой цели Жюль Верн и просит, по всей вероятности, прислать ему роман Дариля (Груссе) о жизни колледжей в Англии. Роман «Два года каникул» написан им для «Журнала воспитания и развлечения». Нельзя не удивляться умению, с каким автор, умудряясь не наскучить читателю, ведет повествование о приключениях детей, которым довелось столкнуться со стихиями природы, способными устрашить даже взрослых.

В первой главе дается впечатляющее описание сильнейшей бури, унесшей из Окленда английскую шхуну, на борту которой находились новозеландские ребятишки от восьми до четырнадцати лет.

Судно оторвалось от причала ночью, и его вынесло в открытый океан, где оно оказалось во власти настоящего урагана. Шхуна терпит бедствие, а ведет ее неопытный подросток, отважный француз по имени Бриан, и весь экипаж состоит из одного лишь юнги — Моко. Оба они, проявляя поразительное присутствие духа, совершают чудеса ловкости, им удается причалить к острову, где в течение двух лет отряд ребятишек будет вести жизнь робинзонов. Отряд этот состоит в основном из англичан, из старших ребят главенствующая роль выпадет на долю трех мальчиков: Бриана, Гордона и Донифана.

Элегантный, проявляющий чрезвычайную заботу о своей внешности Донифан, по происхождению англичанин, бесспорно, является самым знатным учеником пансиона Шермана.

За аристократическую спесь его прозвали «лордом Донифаном», в силу своего пылкого нрава он всюду, где бы ни находился, стремится верховодить и, само собой разумеется, презирает юнгу Моко за то, что тот — черный. Он ревниво относится к Бриану, завоевавшему авторитет своим мягким обхождением, самоотверженностью и редкой для его возраста энергией. Бриан не раз вставал на защиту слабых, не позволяя старшим пользоваться преимуществом своей силы, и поэтому его окружают глубокой любовью.

К концу книги этому юному французу исполнится лет пятнадцать-шестнадцать, и портрет его сильно напоминает того ученика Нантского лицея, с которым в свое время поддерживал переписку автор, так что нельзя не провести параллели между этим Брианом и тем, кто стал впоследствии известным государственным деятелем и о ком говорили: «Он ничего не знает, но все понимает».

Гордона, американца по происхождению, отличают положительный характер, практический ум и склонность к вещам серьезным, он изо всех сил старается умерить притязания Донифана, чтобы избежать ссоры между двумя друзьями.

Работая над этой книгой, писатель снова избрал путь, проложенный Висом, об этом можно только пожалеть, но досаднее всего то, что он не придумал ничего нового, хотя сам ощущал такую необходимость. Роман «Два года каникул» оказался суррогатом «Школы Робинзонов», которая сама по себе была всего лишь отдаленным и слабым отражением «Таинственного острова».

Спад верновского вдохновения объясняется условиями, в которых находился писатель, сраженный несчастьями, следовавшими одно за другим, и обреченный вести жизнь больного человека.

К горестям, о которых мы уже знаем, добавилась еще одна, непоправимая утрата: его верная аньерская подруга умерла, по всей видимости, еще раньше Этцеля. Точную дату ее смерти установить трудно, вероятно, это случилось около 1885 года. Письмо, адресованное Этцелю, содержит одну фразу: «Вы знаете мое несчастье».

И хотя ему всего шестьдесят лет, писатель относит себя к числу стариков. На самом же деле он главным образом разочарован. По его собственным словам, он «вступил в черную полосу своей жизни», но не сдается, пытаясь найти утешение в упорной работе.

Физически он отяжелел, «волочит лапу», короче говоря, замкнулся в своем безрадостном амьенском уединении. 1887 год так и не помог ему преодолеть «черную полосу»: в феврале его постигло новое горе — умерла мать. Прикованный к постели, он не смог повидаться с ней и даже не присутствовал на ее похоронах. Онорина одна ездила в Нант. Со смертью матери, последовавшей 17 февраля 1887 года, исчезла «последняя связующая нить этой большой семьи».

Жюль Верн заканчивает роман «Север против Юга», начатый еще до того, как умер Этцель, стараясь забыться в работе и не думать о том, что жизнь его клонится к закату. Работая над этой книгой, писатель углубился в изучение Гражданской войны в США, которая с давних пор интересовала его. Но в романе речь не только о войне, писатель рассказал о преступных делах братьев-близнецов, которые, пользуясь своим поразительным сходством, умеют выйти сухими из воды и наживаются на несчастье других.

К моменту написания книги прошло всего двадцать лет со времени окончания войны, обеспечившей победу аболиционистов и единство Соединенных Штатов, тогда как за пределами Америки существование рабства было уничтожено скорее теоретически, чем на практике. В наши дни рабовладельческий вопрос может показаться устаревшим, но в 1885 году события эти были еще свежи в памяти людей. Да и теперь нельзя не удивляться нашей наивности, когда мы полагаем, что рабов больше не существует. Можно ли быть уверенными в том, что караваны пленников не бредут где-нибудь в далеких пустынях? Число их, разумеется, не так велико, как раньше, но сомнительно, чтобы их не было вовсе.

Сила, с которой написан роман «Север против Юга», свидетельствует о вновь обретенной творческой энергии автора. Трудно вообразить себе более драматическую историю. Некоторые удивляются, что автор нарисовал картину двух враждующих лагерей чересчур прямолинейно, не показав нам плантации сторонников Юга и ограничившись лишь той, где хозяин — аболиционист. В этом нет никакой предвзятости, ведь плантация, о которой идет речь, находится тем не менее на Юге, а это означает, что даже там существовали аболиционисты, а иными словами, бытовали разные точки зрения.

Сторонники Юга, предстающие в книге «ужасными канальями», не принадлежат к регулярной армии. Эти негодяи, наживающиеся на войне, — истинные бандиты, они хотят построить свое богатство на трудностях смутного времени. Тексар — один из таких «опаснейших преступников», он действует не столько во имя общего дела сторонников Юга, сколько в своих собственных интересах. Сомнений нет: если бы он не поднял население, его судили бы власти южан.

Роман «Север против Юга» вызвал немало споров, а это значит, что писатель работал над ним с прежним жаром. Об улучшении его настроения свидетельствует и многое другое. Так, например, он не смог отказать Бюрнашу в его просьбе приспособить «Дорогу во Францию» для театра, он даже сам принимал участие в работе над сценарием, хотя и «не верил в успех этой пьесы». Гораздо большие надежды Жюль Верн возлагал на роман «Север против Юга», который Берьо и Добе хотели переделать для сцены. Правда, он посоветовал им развить комическую линию, едва намеченную в книге. А тем временем уже была написана и поставлена пьеса по роману «Матиас Шандор», писатель надеялся на ее успех, он верил, что «ее примут хорошо» и что, во всяком случае, она привлечет к нему «слабеющее с каждым днем внимание».

Однако премьеры Жюль Верн так и не увидит: он дал согласие на поездку в Бельгию и Голландию, где будет выступать с чтением своих произведений. 20 ноября 1887 года, несмотря на скверное состояние своих ног, писатель отбывает в Антверпен, а возвращается обратно 1 декабря. У него было ощущение, что его турне прошло успешно, залы буквально ломились от наплыва публики.

Это лишний раз доказывает, что Жюль Верн не хочет складывать оружия и продолжает активную деятельность, пытаясь побороть охватившую его печаль.

Вместе с Деннери Жюль Верн собирается поставить на сцене «Треволнения одного китайца в Китае». Декабрь он провел в Антибе, но, когда не работал, страшно скучал там, «самая прекрасная страна в мире» встретила его ветром и проливным дождем.

Тем не менее в его жизни намечается перемена к лучшему. Началось сближение с Мишелем. В 1887 году он примирился с его новой семьей и увеличил сумму на ее содержание. В 1888 году Жюль Верн встретился с молодой женой Мишеля, она очаровала писателя. Он никак не ожидал найти у этой маленькой женщины так много здравого смысла и такое ясное понимание всего происходящего. Ее терпеливое поведение поражает его, он понимает, что отныне их будет двое и что вместе они смогут оказать благотворное влияние на Мишеля. Так зародилась между ними живейшая симпатия, которая с годами будет только крепнуть.

Работая над корректурами книг, сданных в набор, Жюль Верн одновременно увлекается изучением Канады. Он попросил Жюля Этцеля достать ему книги по истории Канады, особенно касающиеся периода 1830-1840 годов, т. е. периода восстания. Вскоре он уже возвращал ему выправленные оттиски своего нового романа.

Писатель с интересом прочитал книгу Ровейо, ознакомился в Национальной библиотеке с трудами Гарно, очерком Ж. В. Каррье и просмотрел Рюсселя. Жюль Верн цитирует этих авторов и с их помощью знакомит читателей с доподлинной историей Канады и проблемой Квебека, которая так остро стоит сегодня. Короче говоря, этот роман сохранил свою актуальность и в наши дни.

Относительно достоинств этого произведения мнения разделились: одним оно показалось скучным, и это не может не вызывать удивления, так как речь идет о романе «в духе Купера». Воображение молодежи будоражат таинственный персонаж, у которого нет больше имени, и сменяющие друг друга драматические события. Для человека взрослого, давно утратившего непосредственность восприятия, тайна эта не составляет загадки, но, если у него сохранились некоторые эмоции, его не могут оставить безучастным описания слепого гнева толпы и печальных последствий, к коим приводят репрессии, не говоря уже о документальном интересе повествования, а это весьма существенно.

Покончив с историческим романом о Канаде, писатель обратился, а вернее, вновь вернулся, к теме, затронутой им в книге «С Земли на Луну». Жюль Верн подружился с горным инженером, отличным математиком, который предложил ему сюжет, подкрепленный «гигантской работой», — он перевел на язык цифр химерический проект математика Пушечного клуба Мастона, заключавшийся в намерении изменить направление земной оси. Бадуро уступает писателю свою работу за 2500 франков. Жюль Верн не знал, «радоваться ему или ужасаться». Он «допускает фантазию в науке, но ведь нельзя же, чтобы они вступали в противоречие друг с другом».

Не желая присваивать себе чужую заслугу, писатель потребует, чтобы математические расчеты Бадуро были напечатаны отдельно в конце романа. Что же касается самого Бадуро, то он фигурирует в книге в облике Альсида Пьердэ.

Читатель снова встречается с членами Пушечного клуба, постаревшими на двадцать лет. Общее собрание Арктической промышленной компании описано живо и с юмором, но менее красочно, чем заседание Пушечного клуба. Барбикен и Николь, став обыкновенными исполнителями, отошли на второй план, уступив главенствующую роль Дж. Т. Мастону, хотя и он уже не так смешон и не так комичен, как в романе «С Земли на Луну». Книга написана с воодушевлением, несмотря на то что в ней повторяется сказанное двадцатью годами раньше. Даже появление Мастона лишено неожиданности, так как это наш старый знакомый.

Вы, конечно, помните, что Барбикен и К° покупают с торгов приполярные области с целью эксплуатировать каменноугольные залежи Северного полюса. Помните и утверждение Барбикена: «раз человек не может подойти к полюсу, то полюс подойдет к человеку», для этого, оказывается, достаточно переместить ось, вокруг которой движется земной шар, перпендикулярно к плоскости его орбиты.

Как только новая ось станет перпендикулярна эклиптике, не будет больше времен года, не будет ни холодных, ни жарких поясов, во всех районах земного шара установится ровный, умеренный климат. И так как расчеты грядущих перемен сделаны Мастоном, никто и не помышляет усомниться в успехе начинания.

Чтобы добиться искомых результатов, Барбикен и К°буравят галерею в толще африканской горы Килиманджаро, высота которой на тысячу метров превышает высоту Монблана. Это «ствол» пушки, которая под воздействием секретного взрывчатого вещества должна выбросить в южном направлении снаряд весом в сто восемьдесят тысяч тонн. Сила отдачи при выстреле и даст Земле толчок, необходимый для выпрямления ее оси.

Выстрел произведен, но никаких изменений не последовало, так как Мастон, повергнутый наземь громом в тот самый момент, когда писал на черной доске число 40.000.000, выражающее в метрах длину окружности земного шара, не успел приписать три последних нуля! А стало быть, для перемещения Северного полюса понадобился бы триллион пушек, подобных той, которая была выдолблена в толще Килиманджаро, а им «не уместиться на нашей планете, даже если бы вся ее поверхность состояла из одной только суши»!

В романе разоблачаются честолюбивые замыслы неосторожных людей, которые могут привести к изменению существующего порядка в природе. А нам слишком хорошо известно, сколь опасны манипуляции, которые грозят нарушить природное равновесие. Используя великую силу науки не на благо, а во вред людям, человек уничтожает самого себя.

Итак, в октябре 1888 года издатель располагал двумя романами — «Семья без имени» и «Перевернутый мир» («Вверх дном»). Писатель сообщает, что на 1890 год он задумал новый роман, «Путешествие вспять», действие которого происходит на севере Америки и в Сибири. В то же время он сотрудничает с Деннери. «Что со мной сталось бы, боже ты мой, если бы я не работал по 6-7 часов в день», — пишет он Жюлю Этцелю.

Жюль Верн, по всей видимости, и в самом деле ищет забвения в кипучей деятельности. В семье с удивлением узнают, что он выставил свою кандидатуру в Муниципальный совет. Писатель так и не утратил интереса к политике, ибо принадлежал к кружку Этцеля-отца. В их переписке часто встречаются намеки на выборы, обсуждаются актуальные вопросы. По своим убеждениям Жюль Верн считает себя приверженцем левых, и его имя фигурирует в списке социалистов, что вызывает возмущение добропорядочных амьенских граждан. Жюлю Этцелю и брату он объясняет, что ярлыки ничего не значат, главное то, к чему стремится возглавляющий их список доктор Пети, к которому он испытывает глубочайшее уважение и дружескую симпатию. Как истинный последователь идей революции сорок восьмого года и сен-симонизма, писатель хочет приносить пользу своим согражданам.

И все-таки тот факт, что он выставил свою кандидатуру, наделал много шума. Так, один из его итальянских почитателей предлагает писателю 150 000 франков, чтобы покрыть издержки избирательной кампании, предлагая ему выставить свою кандидатуру в сенат. Стоит ли говорить, что Жюль Верн только посмеялся над этим предложением.

К работе в Муниципальном совете он относился с такой же скрупулезностью, как и к редактированию своих книг. В его ведении находились вопросы искусства, и он не пропускает ни одного заседания. Благодаря его стараниям в городе построен муниципальный цирк. Возможно, идея этого сооружения, кстати сказать удавшегося на славу, явилась следствием нежного отношения писателя к циркачам, которым он воздал должное в романе «Матиас Шандор», они-то и подсказали ему сюжет новой книги. И в самом деле, «Путешествие вспять», а точнее, «Сезар Каскабель» — это история семейства бродячих акробатов, которые решили добраться из Сакраменто до Нормандии в своем фургоне, а для этого надо было пересечь весь Запад Соединенных Штатов, Аляску, Берингов пролив, Сибирь, Россию…

Первая часть книги, опубликованная в 1890 году, предназначалась, по всей видимости, юным читателям «Журнала воспитания и развлечения», это в полном смысле слова жанр «книги для юношества», к которому все более склоняется писатель. В Беринговом проливе автор чувствует себя более привычно. Фургон, терпящий бедствие посреди вздыбившихся льдов, не может оставить читателя безучастным, а уж когда льды увлекают фургон к ледяному припаю Ляховских островов, тут и говорить нечего.

Мысль о путешествии в крытом фургоне из Америки в Европу по дорогам Аляски и Азии, через замерзший Берингов пролив довольно забавна. Появление прелестной Кайеты придает повествованию щемящую ноту и оставляет приятное впечатление. Помощь, оказанная этой юной индианкой графу Наркину, ставшему жертвой нападения бандитов, оправдывает присоединение его к семейству Каскабель.

Более искусственной выглядит нечаянная встреча в Ледовитом океане Наркина и двух бандитов, напавших на него на Севере Америки. А уж об обезьяне, которой пришлось сносить тяготы арктической зимы, и говорить не приходится.

Главными же персонажами романа остаются прекрасный человек Каскабель и его не менее прекрасная жена Корнелия. Их великолепно очерченные характеры свидетельствуют о симпатии писателя к этим скромным бродячим артистам.

За время с 1886 по 1890 год появились произведения, уступавшие по своим качествам предыдущим, что говорило о некоторой усталости писателя. Годы эти и в самом деле совпали с периодом депрессии, побороть которую Жюль Верн стремился всеми силами.

В 1889 году время сделало свое дело, тяжелые воспоминания уходили в прошлое. Мишель, поселившийся на бульваре Перейр, ведет вполне умеренную жизнь, и отношения его с отцом налаживаются, так что в 1888 году они даже вместе редактировали новеллу, имевшую немаловажное значение, — это «Один день из жизни американского журналиста». Она была опубликована в американском журнале «Форум» и пользовалась успехом. Несмотря на ухудшение состояния здоровья, помешавшее ему посетить выставку 1889 года, Жюль Верн пишет «Замок в Карпатах», намереваясь опубликовать его в 1891 году, и начинает работу над новым романом — «Миссис Брэникен», планируя его на 1892 год.

 

41. УЛЫБКА ДЖОКОНДЫ

В «Миссис Брэникен» героическая молодая женщина отправляется на поиски пропавшего в море мужа. И снова женщина, певица Стилла, придает роману «Замок в Карпатах» странное очарование (1892). А в комедии «Мона Лиза» Жюль Верн дает объяснение загадочной улыбке Джоконды.

Весь 1890 год Жюля Верна одолевали колики и боли в желудке. Но, подобно бравому папаше из фантастической сказки «Семья Ратон», опубликованной в рождественском номере «Фигаро иллюстре», писатель говаривал: «Будем философами. Что же касается меня лично, то, до тех пор пока достанет силы работать, жаловаться не приходится».

Жюль Этцель поставил его в известность относительно своих затруднений: публика не хочет больше читать. Писатель полагает, что, напротив, читают очень много, однако публика избалована романами, которые печатаются по частям, с продолжением, и в этом, должно быть, кроется одна из причин плохой распродажи целых томов. «Жаль, — пишет далее романист, — а я хотел еще кое-что доделать, тогда бы мне удалось осуществить поставленную перед собой задачу — описать земной шар, использовав жанр романа».

Жюль Верн заканчивает «Миссис Брэникен».

Рассказ о приключениях этой мужественной женщины, отправившейся на поиски своего мужа, он писал с явным удовольствием. С самого начала ощущаешь, что описание снаряжения «Франклина» доставляет ему былую радость. Трехмачтовая шхуна под командованием Джона Брэникена отправляется в плавание из Сан-Диего в Калькутту с заходом в Сингапур — путешествие, как видим, не представляет особых трудностей. По возвращении капитан снова увидится со своей женой Долли и их маленьким сыном Уатом, разлука будет недолгой.

Корабль под названием «Баундари» привозит в Сан-Диего весть о встрече с «Франклином». По совету своей двоюродной сестры Джен, жены Лена Боркера, Долли отправляется на «Баундари», чтобы поподробнее расспросить капитана Эллиса об этой встрече в море. Но волею судеб шлюпка, которая должна была доставить ее обратно на берег, чуть было не столкнулась с буксиром, и миссис Брэникен вместе с маленьким ребенком упала в море. Одному из матросов удается спасти мать, но, несмотря на все старания, ребенка найти так и не удалось.

Долли, потрясенная гибелью сына, теряет рассудок. Джен день и ночь ухаживает за ней и в конце концов вместе со своим мужем поселяется в доме Брэникенов. Лен Боркер, этот отъявленный негодяй, полностью подчинил жену своей воле. Запутавшись в долгах, он без зазрения совести решает воспользоваться ситуацией. Став опекуном несчастной женщины, потерявшей рассудок, Лен Боркер присваивает себе то немногое, чем она располагает, и, зная, что она со временем станет наследницей очень богатого дядюшки, мечтает наложить руку и на ее будущее наследство, так как Джен, единственная родственница миссис Брэникен, должна в свою очередь унаследовать состояние предполагаемой вдовы, потерявшей к тому же ребенка. Через посредство миссис Брэникен наследство дядюшки-миллионера перейдет в один прекрасный день к супругам Боркер, мечтает Лен. Однако план этот грозит сорваться: Боркер замечает, что Долли ждет ребенка. Он держит ее взаперти, а после родов спешит избавиться от мальчика, бросив его на улице. Таким образом, Джен по-прежнему остается единственной наследницей Долли.

Лену Боркеру угрожает арест, и он спасается бегством, увлекая за собой запуганную жену. Вместо него опекуном Долли становится судовладелец Эндру, он-то и раскрывает мошенничество Боркера.

Время идет, о «Франклине» нет никаких известий, судно считают погибшим. Долли лечат четыре года, и в копне концов рассудок к ней возвращается. Она узнает, что муж ее погиб и что она стала наследницей огромного состояния умершего дяди.

Между тем Долли не желает мириться со своим вдовством и жертвует состоянием, снаряжая экспедиции на поиски Джона Брэникена и его экипажа. Две из них так ничего и не дали. Правда, с их помощью удалось установить, что «Франклин» разбился на рифах острова Брауз, расположенного в западной части Тиморского моря: там обнаружили останки пятерых членов экипажа и судовой колокол «Франклина». Никакой надежды не оставалось. Но ведь на судне было девять человек, а не пять, и миссис Брэникен не дает покоя вопрос о судьбе всего экипажа, ступившего на борт корабля в Сан-Диего.

К тому же известие о том, что в Австралии нашли умирающего Фелтона, помощника капитана «Франклина», снова все ставит под сомнение: миссис Брэникен тотчас же едет в Сидней, где в морском госпитале лежит при смерти Фелтон. Прежде чем испустить дух, Фелтон успевает сообщить, что его капитан остался в живых, но попал в руки индасов — кочующего племени дикарей на севере Австралии. Отважная женщина становится во главе экспедиции, которая готовится выйти из Аделаиды на поиски этого племени.

К каравану присоединяется юнга Годфрей, странным образом напоминающий Долли Джона Брэникена. В душе подростка и матери, лишенной материнства, зарождается нежная привязанность.

Лен Боркер постарался очутиться в определенной точке центральной Австралии, куда держала путь миссис Брэникен. Обрадовавшись встрече с Джен, Долли дает согласие принять в состав экспедиции чету Боркеров.

Изведав неслыханные страдания во время странствования по выжженным солнцем пустыням, миссис Брэникен со своими людьми выбивается из последних сил, цель уже близка, как вдруг на них обрушивается самум. Воспользовавшись этим обстоятельством, Лен Боркер предает их. Сманив сопровождавших их негров и захватив верблюдов со всем провиантом и припасенным выкупом, он находит племя индасов и освобождает Джона Брэникена, но тут же пытается убить его. Вовремя подоспевший отряд конной полиции хватает убийцу и спасает миссис Брэникен вместе с ее друзьями. Появляется Годфрей, который ушел на разведку, и рассказывает Джону Брэникену о предательстве Боркера. Удачный выстрел как нельзя более кстати избавляет нас от этого гнусного персонажа. Тем временем находят Джен, которая умирает от раны, нанесенной ей мужем. Перед смертью она успеет сказать, что Годфрей — сын супругов Брэникен, тот самый ребенок, которого Долли родила во время своего безумия.

С точки зрения географии роман посвящен прежде всего Австралии, он свидетельствует о том, что автор хорошо знает этот континент. И хотя книга чем-то напоминает «Детей капитана Гранта», следует отметить, что лорд Гленарван ограничился лишь районом Виктории, тогда как миссис Брэникен пересекла всю Австралию, от юга до севера. Таким образом, проделанный ею путь не только гораздо длиннее, но он совсем иной, а, кроме того, на ее долю выпали тяготы путешествия по Большой Песчаной пустыне. Роман этот, можно сказать, создан во славу женщины. Долли наделена исключительной энергией, она остается женщиной лишь в силу своей любви к Джону и материнского инстинкта.

Леди Гленарван отличает женская интуиция. К этому качеству у миссис Брэникен присоединяются решимость и ясный ум. И может быть, именно для контраста автор создал образ несчастной Джен, у которой все эти качества отсутствуют.

То, что эта история в основных чертах была навеяна воспоминанием автора о своей гувернантке, безутешной вдове погибшего в море капитана, утверждать трудно. Жюль был еще слишком мал, когда выслушивал сетования госпожи Самбен. Не вернее ли предположить, что его мать часто рассказывала ему впоследствии о госпоже Самбен, которая не в силах была примириться со своим вдовством, таким образом и ожила в его памяти эта история, да еще приукрашенная материнским воображением.

Некоторые считали неправдоподобным тот факт, что Долли родила, сама того не ведая. Однако автор ведь уточнил, что она четыре года провела в «бессознательном состоянии». Речь шла об утере сознания вследствие умственного потрясения, оставалось проверить, возможно ли это на самом деле. Я консультировался с психиатром, и он ответил мне утвердительно.

Во всяком случае, роман этот хороший, читатель с интересом следит за его перипетиями.

В 1892 году появилась довольно странная книга — «Замок в Карпатах».

Голос знаменитой певицы Стиллы вызывал восторг слушателей. А кроме того, Стилла славилась необычайной красотой.

Среди бесчисленных поклонников артистки был один, который не пропускал ни одного представления, где слышался ее «непередаваемого великолепия» голос. Он словно тень следовал за ней из одного города в другой. Присутствие этого таинственного посетителя, барона Горца, стало для нее невыносимо.

Молодого прекрасного графа Телека, оказавшегося проездом в Неаполе, тоже покоряет талант актрисы, но еще более — красота этой женщины. Он безумно влюбляется в нее и предлагает ей выйти за него замуж.

Но Стилла, «знаменитая красавица-артистка, с таким искусством передававшая на сцене душевные волнения, самые тонкие оттенки страсти и нежности, сама, как говорили, была совершенно чужда любви, она жила искусством и только для искусства». Тем не менее она с радостью принимает предложение графа, так как состояние, которым он располагает, позволит ей оставить театр и избавиться таким путем от назойливого преследования барона Горца. О свадьбе стали говорить открыто, и вот уже объявлено последнее выступление Стиллы. Публика негодовала, барон был в ярости.

Наступил прощальный спектакль. Никогда еще голос Стиллы не звучал так пленительно, но артистку смущает присутствие барона Горца, которого она возненавидела. Ее охватывает необычайное волнение, и в тот момент, когда Стилла исполняла заключительную сцену из «Орландо», едва успев произнести слова: «Innamorata, mio cuore tremane Voglio morire…», она вдруг покачнулась и упала. В груди у нее порвался сосуд, и она умерла. Барон Горц исчезает, направив своему сопернику угрожающее письмо: «Это вы ее убили!… Берегитесь!…» А граф Телек скрылся в своем фамильном замке и жил там в полном одиночестве, неотступно думая об усопшей. По прошествии нескольких лет он, чтобы развеять свое горе, пускается в путешествие. И вот однажды ему пришлось попроситься переночевать в гостиницу деревни Верста в Карпатах. Там он узнает, что окрестное население повергнуто в страх, так как в старом полуразрушенном замке водятся духи. И в самом деле там происходят странные вещи. Какие-то голоса слышатся даже в зале самой гостиницы. Путешественник смеется над суеверием местных жителей.

А между тем молодой лесник, нареченный дочери судьи Кольца, вместе с деревенским доктором пытался проникнуть в замок и возвратился оттуда полуживой, наполовину парализованный; на подъемном мосту его ударила какая-то таинственная сила, а его спутник, будто прикованный, не мог двинуться с места. Франц Телек хочет успокоить деревенских жителей, самолично отправившись на место событий. И тут он с удивлением узнает, что замок принадлежит его сопернику, барону Горцу, пропавшему куда-то много лет назад. С этой минуты граф начинает сомневаться, стоит ли ему вмешиваться в чужие дела. Оставшись один, граф Телек засыпает в гостинице, и ему чудится голос Стиллы. Тогда он принимает решение.

Граф держит путь к развалинам замка, возвышающегося на отвесном холме. Было уже темно, когда он подошел совсем близко к замку. И вдруг на левом его крыле он видит смутную фигуру — это Стилла. Граф ни минуты не сомневается в том, что артистка жива и находится во власти барона. Подъемный мост оказался опущен, и граф, не раздумывая, устремляется в замок. Но едва он успел сделать несколько шагов, как мост с грохотом поднялся. Став пленником Карпатского замка, граф блуждает по лабиринту темных галерей.

После ряда приключений сквозь узкую трещину ему удается заглянуть внутрь старой часовни, где беседуют барон Горц и его неизменный компаньон, безвестный изобретатель Орфаник, который с помощью электричества вызывает таинственные явления, внушающие страх деревенским жителям, проявляющим излишнее любопытство. Тайно установленное телефонное сообщение между замком и гостиницей позволяет барону подслушивать разговоры постояльцев и пугать жителей деревни разными голосами.

Став в часовне свидетелем беседы Горца с Орфаником, Франц не только узнает обо всех их выдумках, ему становится известно также и то, что эти два человека собираются бежать, взорвав предварительно замок, куда может нагрянуть полиция. Чтобы помешать Горцу увлечь за собой потерявшую, по всей видимости, рассудок Стиллу, Франц проникает в зал, где барон в полном одиночестве сидит в кресле перед эстрадой, на которой появляется Стилла, поющая финал «Орландо».

Молодой граф бросается к Стилле, глаза которой устремлены на него, но Горц, подобрав нож, упавший из рук его соперника, восклицает: «Попробуй-ка похитить ее у меня!» — и поражает Стиллу в самое сердце. Раздается звук разбитого зеркала, и актриса исчезает. То было всего лишь ее изображение!

Тут Рудольф Горц произносит еще одну странную фразу: «Стилла снова ускользает от Франца Телека!… Но голос ее… Голос ее остается у меня… Голос ее принадлежит мне одному!»

В то же самое мгновение он хватает ящик и выбегает из зала. Раздается выстрел, пуля одного из тех, кто шел на приступ замка, разбивает этот ящик, к величайшему отчаянию барона, и тот не может удержать крика: «Ее голос… ее голос!… Они разбили ее голос!…» Оказалось, это была запись голоса Стиллы.

Взрывом, о котором уславливались Горц с Орфаником, разрушены остатки замка, причем Горц оказался единственной его жертвой. Орфаник успел вовремя скрыться. Что же касается потерявшего рассудок Франца, то он непрестанно будет повторять последние слова из «Орландо». Но потом, когда Орфаник уступит ему уцелевшие записи Стиллы, Франц, слушая голос любимой женщины, вновь обретает разум.

Речь в данном случае идет о романе, где любовь занимает первое место. Франц без памяти влюблен в Стиллу, он страстно любит ее как женщину, и если к нему возвращается разум, то только потому, что он слышит голос, который напоминает ему любимое существо.

Для Рудольфа Горца Стилла как женщина не существует, он тоже страстно любит ее, но любит в ней только актрису. Барон был истинным меломаном, влюбленным в голос, «не будь этого голоса, и он, казалось, не сможет жить».

Тут автор, который, как мы знаем, питал пристрастие к музыке, намеренно делает такое противопоставление. Музыка сопутствовала писателю с раннего детства; его сестры были прекрасными пианистками, Анна стала даже в какой-то мере виртуозом, да и Жюль с Полем тоже были пианистами. Под конец жизни Поль увлекался тем, что сочинял очень милые музыкальные этюды. Когда Жюль учился в Париже, его ближайшим другом был музыкант Иньяр.

Мы уже видели, как сотрудничали эти два молодых человека, когда Жюль был либреттистом Иньяра. Правда, литератор при этом брал на себя смелость подсказывать музыканту регистр голосов. Из записок о путешествии в Шотландию, которое они вместе совершили в 1859 году, мы узнаем, что у друзей были одни и те же вкусы, им не нравились определенные куски «Трубадура» Верди, зато полюбились наивные мелодии шотландских песен.

В ту пору Жюль Верн испытывал, по всей видимости, влияние Иньяра, в его глазах он был специалистом, к тому же оба они разделяли одну и ту же страсть к произведениям Моцарта и Бетховена.

В 1859 году был создан «Фауст» Гуно, положивший начало монолитному звучанию хора и оркестра и совершивший тем самым переворот в концепции театральной музыки. Если верно то, что рассказывали у нас в семье, то Жюль Верн поначалу был удивлен этим новшеством, он утверждал, что «получается чересчур много шума!». Жюль Верн хотел этим сказать, что оркестр мешает многогранности звучания голоса. Напрашивается вопрос, а не было ли обусловлено столь поспешное суждение влиянием Иньяра, менее отзывчивого на всякие нововведения. Позднее Жюль Верн считал Гуно великим мастером, мало того, когда в 1861 году в Париже поставили «Тангейзера», он был сторонником Вагнера. В том же году Жюль Верн с Иньяром совершили путешествие в Данию. Музыкант привез оттуда антивагнеровскую оперу «Гамлет», а литератор, написавший в 1863 году роман «Путешествие к центру Земли», который был опубликован в 1864 году, отправил Акселя к берегам Исландии мимо замка Эльсинор, не без умысла назвав корабль, который увлекал его героя навстречу чудесным приключениям, «Валькирией», незаметно воздав тем самым должное произведению немецкого композитора.

В романе «Дети капитана Гранта», появившемся в 1867-1868 годах, но начатом еще в 1865 году, позиция писателя по отношению к Вагнеру становится еще более определенной, он называет композитора «непонятым гением».

Следует, правда, отметить, что со временем его «вагнеризм» поубавился. В 1895 году в «Плавучем острове» писатель слова называет Вагнера в числе великих композиторов, но добавляет при этом, что «вагнеровская эпидемия уже ослабела». Быть может, причиной такого охлаждения послужила позиция Вагнера по отношению к войне 1870 года? Впрочем, проще всего приписать шовинизму то, что на самом-то деле явилось эволюцией взглядов, в искренности которых не приходится сомневаться, так как они вызвали разногласие между Жюлем и Полем, назвавшим писателя старым упрямцем! Такое расхождение во взглядах двух братьев на музыку тем более знаменательно, что Поль, который, согласно семейным преданиям, выступал против Вагнера «по шовинистическим соображениям», тогда как Жюль был ярым его сторонником, скрепя сердце отправился в 1891 году в оперу, чтобы послушать «Лоэнгрина». Несмотря на свое предубеждение, Поль был покорен достоинствами этого произведения и ходил слушать оперу семь раз подряд! Его энтузиазм пришел на этот раз в столкновение с довольно сдержанным отношением Жюля, который поначалу был сторонником Вагнера.

В «Плавучем острове», опубликованном в 1895 году и предварительно долго обсуждавшемся писателем с братом, панегирик в честь Моцарта, который вложен в уста короля Малекарлии, является всего лишь пересказом «чудесных страниц», принадлежавших перу Гуно, одного из «величайших французских композиторов конца девятнадцатого века». Такое восхваление Моцарта скрывает выпад против Вагнера!

В числе авторов, названных директором управления по делам искусств острова, фигурируют Сен-Санс, Рейер, Амбруаз Тома, Гуно, Массне, Верди, упоминает он и о неувядающих шедеврах Берлиоза, Мейербера, Галеви, Россини, Бетховена, Гайдна, Моцарта. Вагнера тут нет, имя его произносится Калистусом Мэнбаром, лишь когда он разъясняет терапевтические задачи музыки на острове: так, Вагнер и Берлиоз предназначаются для малокровных, а Мендельсон и Моцарт — для сангвиников! Что ж, Вагнер оказался в хорошей компании.

Я нисколько не удивился, обнаружив в самом начале этого списка имя Рейера, которому Жюль Верн, как говорил мой отец, оказывал поддержку в самом начале творческой деятельности. Тогда как упоминание о Верди не может не вызвать удивления, если вспомнить резкую критику, которой оба друга подвергли отдельные места «Трубадура». Хотя надо сказать, Верди и сам претерпел эволюцию, поэтому вполне попятно, что относительно автора «Отелло» у писателя могло сложиться совсем иное мнение, чем об авторе «Трубадура».

Ведь писал же он в «Замке в Карпатах», опубликованном в 1892 году, что «в композиторском искусстве итальянская музыка снова вышла на первое место». Поэтому вполне возможно, что в 1890 году он был в восторге от «Отелло» Верди, поставленного в Милане в 1887 году.

Я даже подозреваю, что романист имел в виду именно это произведение, когда описывал смерть Стиллы, поющей финал «Орландо», оперы неизвестной. Исследование Море утвердило меня в моем предположении. Небезынтересно познакомиться с тем, что пишет этот автор относительно скрытых порою под маской юмора предвидений Жюля Верна в области новых музыкальных форм.

И хотя писатель готов был принять любое новшество, более всего его привлекала музыка, затрагивающая глубины человеческой души, в этой области он не мог смириться с математической абстракцией. «Только сердцем, одним лишь сердцем слушает музыкант!» — пишет он в «Плавучем острове».

Женская красота — один из «элементов», объясняющих чувство зарождающейся симпатии и физическое влечение. Однако любовь становится могучим и, я бы даже сказал, неистовым чувством лишь в том случае, если, пройдя стадию желания, адресуется тому существу, которое скрывает эта внешняя оболочка, как бы красива она ни была.

Любовь Франца Телека, по всей вероятности, именно такого рода, ибо его опьяняет взгляд Стиллы, который, собственно, и есть зеркало души. Ее голос волнует его, и все-таки ее искусство, которым он восторгается, имеет для него второстепенное значение, так как во время последнего представления он еле владеет собой, ему не терпится вырвать из театра ту, что станет его женой, «он проклинал в душе длинные акты, аплодисменты, вызовы».

У себя в ложе барон Горц тоже весь во власти необычайного волнения, но совсем иного рода. Его «восторженное лицо мертвенно бледно», при виде этого страшного лица «непонятный ужас сковал» актрису. Человек этот появляется точно демон музыки, наподобие органиста из сказки «Господин Ре-диез и мадемуазель Ми-бемоль», причем он тоже влюблен в один из элементов, составляющих личность Стиллы, — ее музыкальный талант. Если бы граф Телек собирался только жениться на певице, барона Горца это нисколько не обеспокоило бы, соперником ему он становится потому, что тот хочет отнять ее у искусства, лишить его возможности слышать ее голос. Этот голос он заберет себе, записав его, чтобы Стилла пела только для него одного.

Это ли не апология музыки, способной полностью завладеть сердцем человека, внушив ему всепоглощающую страсть?

Страницы, которые Море посвятил в своем исследовании роману «Замок в Карпатах», произвели на меня глубокое впечатление. Он сравнивает это произведение с «Евой будущего» Вилье де Лиль-Адана и полагает, что автор «Необыкновенных путешествий» находился под влиянием автора «Жестоких рассказов». И в самом деле, «Ева будущего» появилась в 1891 году в том самом издании, которое хранится у меня, тогда как «Замок» был опубликован в 1892 году, и, следовательно, Жюль Верн, вносивший правку в корректурные листы своей книги в 1891 году, вероятнее всего, уже читал «Еву будущего». И все-таки с точностью утверждать этого нельзя, так как «Замок» был написан еще до выставки 1889 года. Но, по правде говоря, хотя сюжеты этих двух произведений ни в чем не схожи, аналогию между ними провести можно. Вилье де Лиль-Адан вообразил, будто некий Эдисон мог изобрести нечто вроде совершенного робота. Объяснения его довольно туманны, но, если писатель и запутался в таинствах электричества, похоже, что именно он предсказал транзисторы.

«Замок в Карпатах» гораздо более скромен в своих притязаниях. Там речь идет лишь о существующих уже способах записи голоса, о самых обыкновенных проекторах и экранах, хотя, надо сказать, сочетание проекции и зеркального экрана было не такой уж плохой идеей, правда, недостаточно разработанной. К тому же главная тема романа — это отнюдь не изобретения Орфаника, а чувства, обуревающие Франца и Рудольфа.

Вывод, к которому приходит Вилье, скорее общего порядка: воображаемое реальнее самой действительности.

Проблема, которую ставит «Замок в Карпатах», близка к этому, но все-таки иная: единое ли целое составляют художник и личность? Можно ли ограничить понятие любви к тому или иному существу любовью к одному из средств его самовыражения, как бы прекрасно оно ни было само по себе? Автор, по всей видимости, не осмелился высказаться по данному вопросу более определенно, ибо не показал чувств Стиллы. Мы так и не узнаем, сумел ли Франц пробудить их. С другой стороны, если она согласилась следовать за ним, то тем самым сделала выбор между любовником и просто поклонником ее искусства. А, если пойти дальше, не можем ли мы предположить — всего лишь предположить, — что эта книга выражает сожаление автора о невозможности, за редким исключением, найти в женщине, какой бы прекрасной она ни была, желаемые качества?

«Замок в Карпатах» вполне мог отразить его собственные чувства, анализ которых подтвердил всю их сложность. А не питалась ли его привязанность к даме из Аньера, двумя источниками? В таком случае и рассматривать ее следует в двух аспектах. Под покровом вымысла он распределил эти чувства между двумя разными людьми.

Страсть барона Горца, носившая чисто артистический, интеллектуальный характер, соответствует радости, которую доставляло писателю посещение той, кому он поверял свои мысли: тут любовь не к «голосу», а к уму и женской интуиции. А разве страсть графа Телека не соответствовала в той же мере чувствам эмоционального порядка, которые вели к взаимному доверию между двумя существами, понимающими друг друга? И это тоже любовь, но уже любовь к женщине, которая ни к чему не привела, точно так же, как любовь Франца Телека к Стилле.

Когда Жюль Верн сидел в одиночестве за своим рабочим столом, в памяти его всплывал голос доброй советчицы. Более тонкого устройства, чем запись Орфаника, память писателя, разматывая ленту прошлого, воскрешала самую личность вдохновлявшей его подруги.

Вполне возможно, что эта книга была данью той, к кому он испытывал нежные чувства, кого любил, не сознаваясь в этом ни ей, ни себе самому. Одним словом, невысказанная любовь как с той, так и с другой стороны: ведь Стилла «чужда любви».

Такая гипотеза находит подтверждение, правда весьма отдаленное, в неизданной пьесе, которой в юности он посвятил немало часов и которая раскрывает совершенно определенное умонастроение писателя. Я имею в виду ту самую комедию «в итальянском стиле» — «Мону Лизу», которая поначалу называлась «Леонардо да Винчи», а потом «Джоконда». В качестве действующего лица на сцене появляется Леонардо да Винчи, рисующий портрет Джоконды, загадочную улыбку которой так и не смогли разгадать. Супруг, скорее философ, чем снисходительный муж, поручил художнику это творение. Леонардо не спешит закончить свою картину, тогда как его модель приводят в восхищение ум и талант художника. Так начинается идиллия. Кокетке не терпится добиться признания в любви, которую она разделяет. Леонардо и вправду делает таковое признание, но в этот самый момент внимание его привлекает чеканка браслета Моны Лизы. От любовного признания его уводит эмоция чисто артистического характера, он углубляется в созерцание этого предмета искусства, совершенство которого затмило красоту женщины, раздосадованная Мона Лиза готова тем не менее поддаться искушению, но тут помощник художника впускает какого-то незнакомца, ужасающее лицо которого приводит артиста в восторг, и в результате он бросает любимую женщину, чтобы, воспользовавшись новой моделью, сделать набросок Иуды для «Тайной вечери».

Уязвленная Мона Лиза заявляет, что портрет ее окончен, и приказывает унести его, дабы вместе с ней и «душа ее покинула это проклятое место». Философ-муж вновь обретает свою жену. А Леонардо отправляется куда глаза глядят.

Свободный от любви и полностью занятый своим творчеством, он обойдет всю Италию, создавая на своем пути реки, селения и дороги, но прежде, «чем действовать на столь обширной арене», он «закончит в Милане „Тайную вечерю”».

Вот так и объясняется улыбка Джоконды, выражающая одновременно и нежность, и смешанное с жалостью презрение к этому простофиле, неспособному пожертвовать во имя любви к женщине никому, кроме него, не доступной мечтой. Такого рода притча объясняет, быть может, и личную жизнь нашего автора.

Не заметил ли писатель к концу жизни, что и сам-то он отказался пожертвовать своим творчеством ради улыбки женщины, и не нашло ли это чувство воплощение в романе «Замок в Карпатах»? Из письма, относящегося, по всей вероятности, к 1889 году (в нем Жюль Верн предлагает Этцелю ограничиться в 1890 году «Сезаром Каскабелем», сохранив для 1891 года «Замок в Карпатах»), становится ясно, что роман этот написан уже давно, в 1889 или 1888 году. И, следовательно, женщина, которая послужила прообразом Стиллы, умерла, должно быть, около 1886 года.

 

42. ВЕЛИКАЯ ТРАНСАЗИАТСКАЯ

Забавное путешествие от Каспийского моря до Пекина в обществе журналиста Клодиуса Бомбарнака.

В 1886 году только и было разговоров, что о подвиге русских военных инженеров, и это не могло не подхлестнуть воображение писателя. Русские проложили железную дорогу за Коканд, до самого Андижана и Камагана. Как тут было не задуматься над тем, что дорога могла бы быть продолжена и дальше, вплоть до Китая.

Журналисту Клодиусу Бомбарнаку поручено вести репортаж о Великой Трансазиатской магистрали, которая продолжит Закавказскую железную дорогу за Каспийским морем, так что прямым поездом можно будет попасть из Европы в Пекин. Такой дороги еще не существовало, но автор воображает, что она уже проложена.

Предлагаемый им путь следует по существующей уже линии до Ташкента, затем идет до Коканда. Далее дорога живет только в воображении писателя. Поезд ползет по долине, какой именно, не уточняется, потом пересекает Памирское плато, средняя высота которого превышает 3000 метров. Автор подчеркивает, что стоявшие на пути строителей трудности были просто невероятными.

Великая Трансазиатская выходит к Кашгару, а это значит, что она пересекла долины Нарына и Кар-Дарьи и миновала пороги, расположенные на высоте 2000 метров. Итак, далее поезд следует через Сучжоу, Ланьчжоу, Тайюань и Тяньцзинь до самого Пекина, оставив за собой путь в 6000 километров! Дорога, прямо скажем, фантастическая, и, как вы догадываетесь, проследить ее по карте довольно затруднительно. К величайшей радости журналиста, который испытывает недостаток в материале, долгое путешествие скрашивают всевозможные приключения. В Мерве поезд берет еще одного пассажира. Это Фарускнар, монгольский вельможа с гордой осанкой, директор правления Великой Трансазиатской магистрали. На той же самой станции к составу прицепили вагон, в котором под охраной шестерых персидских агентов перевозится тело великого мандарина.

Репортер почитает своим долгом телеграфировать эту новость в газету, откуда, к его величайшему смущению, приходит ответ, что во всех парижских изданиях уже сообщалось, оказывается, об этом вагоне: нет там никакого тела, просто в нем везут императорскую казну!

Вследствие этого путешествие становится опасным, особенно когда поезд проникает на территорию Китая, в район, где бесчинствует монгольский бандит Ки Цзан. И в самом деле, пользуясь полнейшим безлюдьем в пустыне Гоби, тот совершает нападение на поезд. Пассажиры безуспешно отстреливаются, их спасает героизм сеньора Фарускнара, который убивает Ки Цзана. Тем самым сокровища удалось уберечь от расхищения, что вызывает живейший интерес этого на редкость добросовестного директора.

Из хроники журналиста мы узнаем о другом персонаже, который обнаружен в одном из ящиков товарного вагона. Это молодой румын, отправивший себя по багажному тарифу в Пекин, где он должен встретиться со своей невестой.

Большая часть пути осталась позади. Бомбарнак, решивший навестить румына в его ящике, случайно подслушивает разговор сеньора Фарускнара с его монгольскими спутниками. Героический директор — не кто иной, как бандит, соперник Ки Цзана, от которого он так удачно отделался. Фарускнар собирается зарезать механика и машиниста, а один из его сообщников должен тем временем перевести стрелку и направить поезд по нанкинской ветке на недостроенный виадук, чтобы он рухнул в пропасть. Катастрофа поможет бандитам завладеть сокровищами Сына Неба.

Поставленный об этом в известность, путешествующий тайно молодой пассажир не колеблясь пробирается на локомотив. Как остановить поезд, он не знает и тогда решает увеличивать давление пара до тех пор, пока не взорвется топка. Поезд останавливается. Фарускнар и его сообщники исчезают, а вместе с ними и пожертвовавший собой молодой румын.

Потерпевший крушение поезд тащат на прицепе до самого Пекина. Ящик отправляют той, кому он предназначался, но по дороге во время столкновения с грузовиком ящик рассыпается и… из него выходит молодой человек. Оказывается, он вовремя сумел спрыгнуть с паровоза и спрятаться в свой тайник! Император, обрадованный тем, что получил свои сокровища в целости и сохранности, вознаградит его за героизм, и тот женится на своей соотечественнице.

Записки Клодиуса Бомбарнака содержат поразительные документальные сведения. Автор, правда, ссылается на источники, откуда почерпнул их, но лично я был крайне удивлен, каким образом писателю удалось отыскать такое количество деталей, оказавших ему существенную помощь при описании района, которым мне самому довелось заниматься…

В некоторых отношениях этот роман поистине не уступает знаменитому путеводителю «Гид блё» («Голубой гид»), давая описание не только географических особенностей, но и нравов. В нем описываются остающиеся позади города, их жители, одежда — все, что угодно.

В шутливой форме перед нами предстает соперничество Англии и России, столь актуальное в ту пору.

Английский путешественник, напыщенный и высокомерный, олицетворяет тот самый невыносимый даже для своих соотечественников тип, который бичевали Диккенс, Теккерей и многие другие.

В те времена именно такого рода джентльмены несли ответственность за полнейшую изоляцию Соединенного королевства. Понадобилось целое столетие и две войны, чтобы этот британский образчик вышел из употребления.

Возвращаясь к нашей теме, хочу отметить, что это произведение представляло большой интерес, так как свидетельствовало о неувядающей молодости писателя. Живой стиль автора лишний раз доказывает, что не такой уж он старик, каким себя считает, ибо возраст властен только над его телом, но не духом.

 

43. «МАЛЫШ»

Новые хлопоты, доставленные Мишелем. «Малыш», роман в стиле Диккенса, рассказывающий об Ирландии (1893). «Дядюшка Антифер» (1892), своего рода притча, в которой автор обретает хорошее настроение.

Несмотря на то что здоровье его день ото дня становится все хуже, писатель считает делом чести поставлять своему издателю обещанные им два тома в год. Впрочем, он намного опередил сроки, предусмотренные контрактом, да и обязательства его скорее морального порядка, чем реально существующие. За работой его трудно уследить: он пишет очередной роман и правит корректуры отданного в печать. В 1891 и 1892 годах Жюль Верн заново просматривает корректурные листы романов «Миссис Брэникен», «Клодиус Бомбарнак» и «Замок в Карпатах», написанных им в 1889 году. Он создает не два тома одновременно, как опасался Этцель-отец, а один пишет, другие поправляет. Поражает, как этот больной человек ухитряется так пунктуально выполнять свои обязанности муниципального советника и делегата на выборах в сенат, председательствовать на литературных конкурсах, участвовать в распределении премий и т. д. Писателю всего шестьдесят четыре года, но его одолевают болезни, он подвержен головокружениям. Ему трудно делать какие-либо усилия, но, так как по натуре он человек крепкий, бездействие томит его. Амьенская академия? Что ж, он находит время регулярно посещать ее, произносить там речи и даже становится ее президентом.

А между тем чувство горечи не оставляет писателя: прошло то время, когда его книги пробуждали от апатии публику; он чувствует, что его начинают забывать и что на его творения опускается покров безразличия.

«Нельзя жить одновременно и в прошлом, и в настоящем. Остается быть философом, — приходит он к выводу. — Все ясно, я живу в провинции и не приглашаю критиков к обеду. Да и как бы я мог это сделать в моем теперешнем состоянии?»

Зато Жюль Верн с радостью отмечает, что его сын становится человеком положительным, которого очаровательная жена крепко держит в узде. Писатель привязался к этой семье. Наведываясь в Париж, он останавливается у своих детей на бульваре Перейр. Его успокаивают долгие вечера, проведенные в обществе сына-фантазера и снохи, наделенной ясным, положительным умом, с ними он бывает красноречив и остроумен, как бы снова окупаясь в атмосферу своей юности. У ног его бегают двое внуков, и он начинает ощущать себя дедушкой. Правда, забот в связи с этим тоже хватает. На его плечи ложится дополнительная ответственность — ведь Мишель, несмотря на все свои старания, никак не может выкрутиться: он занялся изготовлением калориферов, аппарат прекрасен и очень ловко придуман, но в магазине на Итальянском бульваре в ход не идет. И сколько бы пыла, на удивление своему отцу, ни вкладывал Мишель в это дело, оно так и не сдвинется с мертвой точки. Такой же безуспешной окажется и затея с производством велосипедов, и тут Мишель проявит недальновидность. Его велосипед — тяжелый, с цветной рамой и большими колесами. Это дорожный велосипед, публике он понравится много лет спустя, а в тот момент мода избрала легкий велосипед с черной рамой и маленькими колесами!

К тому времени дело еще не лопнуло окончательно, но положение было тревожным, поэтому отец опасался отчаянной смелости своего сына и надеялся только на денежные переводы издателя.

«Замок в Карпатах» понравился Этцелю, писатель читает корректуру, работая по десять часов в день, а ему уже пора приниматься за «Бомбарнака». «Замок в Карпатах» слишком романтическая книга, обеспокоен автор, понравится ли она читателям «Иллюстрасьон»? Ему хочется, чтобы роман этот напечатали не раньше 1892 года — так оно и случится, — ибо он не может, да и не должен выпускать более двух томов в год, иначе источник иссякнет.

«Дела Мишеля, — пишет далее Жюль Верн, — идут из рук вон плохо… Все деньги (30000 франков) я считаю потерянными!

Мишель много работал, но одного этого недостаточно… Подумать только. Мишель занялся промышленностью, делами! Хотя не мог же я после стольких отказов отказать ему и в этой попытке…»

Быть может полагая, что добиться успеха в коммерческих и промышленных делах можно, лишь имея к этому особую предрасположенность и обладая осторожным упорством, Жюль Верн, черпая вдохновение у Диккенса, пишет роман о поразительном успехе своего «Малыша». Вместе с ним мы сожалеем о судьбе этого трехлетнего ирландского ребенка, всеми покинутого и умирающего от истощения, которого кукольник посадил в клетку, предназначив ему роль белки, оживающей под ударами кнута. Отданный в «ragget school» — школу для оборванцев, выброшенных обществом, этот сирота бежал незадолго перед этим из нищей лачуги одной злой старухи, промышлявшей ремеслом «кормилицы» детей, доверенных ей приютом, которых она упорно не желала кормить.

Только пожар помог ему избавиться от «ragget school», тут его подобрала какая-то ветреница-актриса и, позабавившись с ним два месяца, забыла и думать о его существовании. На этот раз его возьмет в свою семью славный фермер.

В четыре года этот на редкость крепкого сложения Малыш с поразительной добросовестностью выполняет все, что ему поручают. Ему исполнится девять лет, когда на Ирландию обрушится голод. Фермеру нечем было платить арендную плату, его выгнали из дому, и Малыш не смог его разыскать. Так он снова остался один, у него не было никого, кроме пса Бирка, принадлежавшего фермеру. С шестью пенсами в кармане Малыш добрался до Нью-маркета и там, благодаря рано пробудившемуся у него коммерческому инстинкту, ему удалось извлечь кое-какую прибыль от продажи прохожим спичек. Найдя на улице бумажник с сотней фунтов стерлингов и деловыми бумагами он, не задумываясь, относит его владельцу, надменному лорду Пиборну. Тот не выражает особой признательности, но тем не менее берет Малыша в услужение своему четырнадцатилетнему сыну, графу Эштону. После двухмесячного пребывания в их замке Малышу приходится спасаться бегством, так как его плебейский пес загрыз напавшего на него аристократического пойнтера. На этот раз у Малыша были деньги, ему удалось сэкономить четыре фунта семнадцать шиллингов и шесть пенсов! Это позволяет ему взять на свое попечение семилетнего мальчика, который, изголодавшись, пытался покончить с собой, бросившись в реку, откуда его и вытащил Бирк.

После того как Малыш «изучил рынок» в Корке, ребятишки с успехом торговали там газетами, расписанием, всевозможными дешевыми изданиями, а кроме того, продавали спички и табак. Малыш тщательно ведет учет своим доходам, и в результате в его руках оказалось тридцать фунтов стерлингов. Приобретение легкой двухколесной тележки дает возможность мальчикам стать торговцами вразнос, и, так как торгуют они с прибылью, им удается перебраться в Дублин, который более отвечает запросам Малыша. В этом большом городе Малыш открывает скромный, но весьма модный и процветающий магазинчик. Накупив кучу товаров, он везет свой груз на паруснике, но увы! Судно терпит бедствие, экипаж покидает его, один Малыш остается и спасает свои товары. Большой счет в банке, открытый на его имя, позволяет Малышу оказать поддержку тем, кто помогал ему в детстве. Так, подобравшему его фермеру он дарит землю, с которой того прогнали.

Ничего не скажешь, трогательная история. Говорят, что она скучная, я не нахожу этого, особенно если вспомнить, с каким волнением читалась она в двенадцать лет. Разумеется, теперь моя душа очерствела, и ее не могут растрогать столь наивные переживания. Правда, следует оговориться. В книге существуют три плана: первый — это несчастное детство, второй — ирландский вопрос и третий — британский образ мышления. Что касается первого, то дальше Диккенса писатель не пошел. Разумеется, в этом выступлении в защиту несчастных детей есть известная доля преувеличения, цель его — заклеймить злоупотребления, жертвой которых являются маленькие подкидыши.

В отношении Ирландии хочу сказать следующее. Какова бы ни была степень забывчивости человечества, каждому тем не менее известно, что страна эта оказалась в положении крайне драматическом, причем осложнения религиозного порядка усугублялись экономическими трудностями. С точки зрения исторической описание положения, существовавшего в Ирландии в 1875 году, мне кажется, не лишено смысла, оно помогает нам разобраться в событиях, и по сей день волнующих этот остров, до сих пор разделенный на две противоположные по духу зоны. Памятуя о том, что Французская республика посылала им в помощь Оша, Жюль Верн, как истинный француз, поддерживает ирландцев. Он сожалеет, что Великобритания проявляет столь явное непонимание, почему-то подвергает гонениям ирландцев ее аристократия, вполне либеральная и в Англии, и в Шотландии. А посему, полагает писатель, остров этот нуждается скорее в социальных реформах, чем в политических. Там все еще сохранялись феодальные порядки, и земля принадлежала лендлордам. Причем лорды, жившие в Англии или Шотландии, не имели никаких контактов с ленниками-арендаторами. Вот эту-то систему и критикует Жюль Верн. Главный порок он усматривает в абсентеизме лордов. «Вместо того чтобы протянуть руку, аристократия натягивает вожжи, того и гляди разразится катастрофа; тот, кто сеет ненависть, пожнет восстание». Это мудрое и вполне обоснованное предупреждение подтвердил дальнейший ход событий.

И, наконец, третий план романа — английская аристократия того времени. Черты ее представлены писателем карикатурно, но это всего лишь более яркое выражение реальных недостатков британских сеньоров. Без меры гордясь благородством своих предков, лорд Пиборн искренне сожалеет о прежних привилегиях феодалов и презирает любого, кто не может сравниться с ним родовитостью. Его семейная жизнь подчиняется устаревшему протоколу. Высокомерие этого персонажа кажется нам смехотворным, да и сын ему под стать — напыщенный маленький глупец, что подтверждает даже гора, эхо которой он вопрошает.

В то время как предприятие Малыша — «Литл бой и К0» — процветает, дела Мишеля идут все хуже и хуже. Он ликвидирует свое предприятие и распродает последние калориферы. Пришлось обратиться к Этцелю с просьбой вложить рекламные проспекты в «Журнал воспитания и развлечения» с тем, чтобы помочь Мишелю покончить с «этой разорительной и безумной затеей». У него родился третий ребенок, а это отнюдь не облегчало дела.

Старый писатель, несмотря на головокружения и неприятности с глазами, продолжает работать. Он написал «Плавучий остров», который посылает брату для проверки технических данных.

После часа ходьбы он чувствует невыносимую усталость в ногах, он почти не двигается.

В июне 1893 года Жюлю Верну выпало тяжкое испытание.

«В течение месяца у нас гостил Мишель со своей семьей, — пишет он брату. — Его жена прекрасно воспитана, дети тоже. Но Лефевры не пожелали с ними видеться и потянули за собой всех неверных друзей. Из настоящих-то одни только Лаббе да Пенсары. Заметь, мы никому не навязывали молодую чету. Ты ведь знаешь мои взгляды на этот счет. Но если Лефевры и все прочие полагают, что выполнили свой долг, мы уверены, что не забыли выполнить свой. У них болел ребенок, нужно было переменить обстановку, его привезли сюда, те, у кого есть ум и доброе сердце, не могли этого не понять, а дураков — к черту!»

Такое странное или, во всяком случае, неловкое поведение не прошло бесследно для будущих отношений не только между семьями Мишеля и Сюзанны Лефевр. Ее отчим и мать тоже были задеты. Дочери Онорины приходились не родными ее прославленному мужу, однако он всегда относился к ним как к своим собственным. Рождение Мишеля отодвинуло их на второй план, и они чувствовали себя ущемленными. И так как Мишель оказался трудным ребенком, Сюзанна уверовала в свое превосходство, и все это под маской прямолинейного конформизма. Меня крайне огорчило письмо господина Франси, мужа второй дочери Онорины — Валентины, которое я обнаружил в бумагах госпожи Аллот де ла Фюи и в котором содержались точно такие же упреки. Этот семейный конфликт не стоил бы ни малейшего внимания, если бы в этом письме не утверждалось — давая пищу для другой басни, — что в нашем семействе существует тайна, а поэтому мы будто бы и скрываем свои архивы. Вот почему мне пришлось раскрыть эту тайну, ее банальность разочарует любопытствующих. Что касается архивов, то у нас их, к величайшему моему огорчению, просто нет. Жюль Верн, удрученный зрелищем этого «клубка змей», по выражению Франсуа Мориака, уничтожил свои личные бумаги, полагая, что все оставшееся после него лишь преумножит раздоры.

В августе 1893 года, «выполнив перед урной свои обязанности советника», этот измученный отец присоединяется к своей жене. Онорина уже была в Фурбери, где Мишель снял уединенный домик в стороне от деревни. К дому с садом примыкала ферма. То-то была радость ребятишкам глядеть на лошадь, терпеливо бредущую но кругу с молотилкой. Но еще большей радостью была прогулка на пляж, расположенный неподалеку и в ту пору совсем пустынный! Дорога на пляж шла по оврагу, и море открывалось сразу, стоило только миновать виллу Эмиля Бержера, зятя Теофиля Готье, который был женат на его дочери, писательнице Юдифи Готье.

К дому примыкал небольшой павильончик, предназначавшийся для приезжих друзей. Хотя, надо сказать, комнат в доме было предостаточно, и я уже не помню, но, возможно, Жюль Верн использовал этот павильон для работы. Романисту так понравилось в Фурбери, что, приехав на десять дней, он остался там на месяц. Мне кажется, что именно с той поры писатель безраздельно отдал свою любовь семье сына. Во всяком случае, во время своего пребывания там он закончил первый том «Дядюшки Антифера». По возвращении Жюль Верн ненадолго задержался в Амьене, а потом вместе с Онориной отправился в Гавр, затем в Кан и Сен-Мало. Это туристическое путешествие свидетельствует об улучшении его состояния, как физического, так и морального.

Но передышка длится недолго, вместе с осенью приходят неприятности. Он получает платежную ведомость за полгода: «Я в отчаянии, книги, на которые я рассчитывал: «Бомбарнак» и «Замок в Карпатах», — публика не хочет читать! Я совсем пал духом. Хотя что же тут удивительного, успех — непостоянный гость! Я знаю… Но ведь я не кончил труд моей жизни, не описал весь земной шар».

И все-таки «Плавучий остров» и «Антифер» закончены. Писатель не упускает из виду и готовящийся том новелл, одна из которых, «Господни Ре-диез и мадемуазель Ми-бемоль», должна появиться в рождественском номере «Фигаро иллюстре». Больше всего писателя огорчает то, что критика оставила без внимания «Бомбарнака» и «Замок в Карпатах». Что касается последнего, то такое отношение к нему выглядит сегодня довольно странно, ибо это произведение свидетельствовало о вторжении автора в область нового жанра, сближая его с Лотреамоном и Вилье де Лиль-Аданом. предшественниками сюрреализма.

Правда, оба эти писателя оставались непонятыми. Но для опытных критиков книга Жюля Верна должна была бы по меньшей мере послужить интересным сигналом, свидетельствующим об изменениях, которые претерпевала наша литература. То обстоятельство, что автор «Журнала воспитания и развлечения» написал такого рода произведение, должно было бы показаться им любопытным. Молчание это можно объяснить излишними стараниями автора никоим образом не оскорбить стыдливость клиентуры издательской фирмы Этцеля: «Отсылаю Вам корректурные листы «Замка в Карпатах», я перечитал их очень внимательно. Думаю, там нет ничего такого, что могло бы шокировать читателей Вашего «Журнала», я был крайне сдержан и краток во всем, что касается истории героя и певицы».

Перо его не знает устали, он уже закончил «Дядюшку Антифера», предназначенного на 1894 год, и начал работу над томами 1895 года!

Первые три главы «Антифера» являются прологом, в них рассказывается, как Камильк-паша, который подвергался нападкам своего двоюродного брата Мурада, поддерживавшего притязания Мехмета Али, отправляется на розыски неведомого острова. Ему пришлось покинуть Сирию, и он решил спрятать в надежное место все свое богатство, которое составляли драгоценные камни, чтобы спасти его от посягательств Мурада и его господина.

Тома Антифер, который в 1799 году, когда по приказу Бонапарта перебили всех пленных, взятых при Яффе, спас Камилька-пашу от гибели, получил от него в 1842 году письмо с указанием широты острова, где он спрятал свои сокровища, а долготу ему должны были сообщить позднее. Прошло двадцать лет. Тома Антифер умер, его сын Пьер Серван Мало, служивший каботажным капитаном, ушел на пенсию: теперь это дядюшка Антифер, существо забавное, его постоянное возбуждение и упрямство еще более оттеняются невозмутимым спокойствием его друга Жильдаса Трегомена, бывшего судовладельца. Дядюшка Антифер живет вместе со своей сестрой Нанон, ее дочерью Эногат и воспитанным им племянником Жюэлем, оставшимся сиротой. Кузина и кузен, служивший капитаном дальнего плавания, помолвлены. Жизнь этих милых людей протекала бы тихо и мирно, если бы дядюшка Антифер перестал сердиться, а он в ярости от того, что так и не узнал долготы, которая помогла бы ему найти остров с сокровищами, ведь широту-то он уже знает, вот он и ждет не дождется нужного вестника.

В 1862 году таковой вестник наконец является в лице каирского нотариуса, исполнителя последней воли паши, скончавшегося в 1852 году после восемнадцати лет заточения в крепости, куда его упрятали по приказу Мехмета Али. В завещании пленника была указана долгота острова, нотариусу вменялось в обязанность довести это до сведения дядюшки Антифера, наследника Тома. Запуганный Сауком, сыном скончавшегося Мурада, нотариус Омар выполняет свою миссию, безуспешно пытаясь предварительно выведать у дядюшки Аптифера его секрет, не выдавая своего. Это и есть начало погони за сокровищем. Дядюшка Антифер, потеряв голову от нежданного богатства, не соглашается на брак Жюэля и Эногат, он рассчитывает, что они теперь могут сделать более блестящие партии.

Благодаря ставшим известными координатам он обнаруживает островок, но не находит там ничего, кроме документа, в котором указывается долгота другого острова, а, кроме того, нашему герою предписывается отправиться к тунисскому банкиру, чтобы узнать у него широту! Тот присоединяется к отряду искателей золота, отправляющихся в Гвинейский залив на поиски острова помер два. Опять разочарование. Точно таким же способом их направляют в Эдинбург к преподобному Тиркомелю. Этот добродетельный человек в благороднейшем порыве души уничтожил, оказывается, вверенный ему документ; но, по счастью, на его плече осталась татуировка с указанием искомой широты!

Наши путешественники добираются до самого Шпицбергена, а все для того лишь, чтобы найти там документ, в котором сообщается, что труды их увенчаются успехом, если они найдут последний островок, причем местоположение его определяется несколькими словами, но буквы размыты дождями, и разобрать можно только следующее: «…геометрический закон… полюс».

Не остается ничего другого, как возвратиться в Сен-Мало. И вот тогда-то простодушная Эногат, ставшая наконец женой Жюэля, произносит знаменательную фразу о том, что они путешествовали по кругу, а это в свою очередь наталкивает капитана дальнего плавания на мысль, что искомая точка и есть полюс той самой окружности. Ко всеобщему удивлению, Антифер, узнав о местонахождении последнего островка, относится к этому равнодушно и даже с иронией.

Последнее путешествие приводит искателей сокровища к берегам Сицилии, где очень недолго существовал остров Джулия, теперь же его поглотило море!

Роман этот — своего рода притча, по веселая; вероятно, повествование только выиграло бы, если бы действие развивалось быстрее, да и вряд ли имело смысл растягивать его на два тома. Делалось это не только в интересах читателей «Журнала воспитания и развлечения», объем давал возможность снабдить рассказ различными сведениями о несколько забытом периоде владычества Мехмета Али. Во всяком случае, ясно, что, работая над текстом, писатель пребывал в хорошем расположении духа.