Между тем в другом уголке Москвы случилось ЧП. Впрочем, оно случилось еще раньше, когда в одном из домов готовились к новоселью, ждали гостей.

— Нет, Инна, нет... Сейчас уже не задаются вопросом, в чем смысл жизни, а решают, как жить! Посуди сама...— Александра Эдуардовна на минуту задумалась.— У одного цель сделать важное открытие, у другого — просто стать профессором. У третьего — купить мотоцикл, у четвертого — подсидеть начальника. И какова бы ни была цель, ее конечный результат — сделать свою жизнь лучше. За открытие положено... Не секрет, что профессор зарабатывает больше доцента, начальник больше подчиненного, а мотоцикл в конце концов средство передвижения, а хочешь — материальная ценность. Все идет на благо... Понимаешь меня, Инна?

Инна старалась понять. Она любила свою мать. Та была крайне способным, даже талантливым человеком. Сложись ее жизнь иначе, Инна верила, мать могла стать профессором, да что там, академиком, министром! Любить свою мать Инне всегда приходилось издалека. И теперь, весь этот месяц, она, отгоняя первые смутные мысли, радовалась, что наконец-то они заживут вместе, под одной крышей нового дома.

— Вот сейчас я надену...— Александра Эдуардовна не договорила, раздался звонок в дверь.— Всё, пришли!

Первой в прихожую выбежала Инна. Александра Эдуардовна вышла к гостям не торопясь, подчеркивая и осанкой свое новое положение—- хозяйки нового дома.

Гости словно сговорились встретиться заранее. Стояли в дверях шумной толпой. Альберт Петрович церемонно пропустил впереди себя Витину мать. В это время на площадке с грохотом распахнулся лифт и появились Петуховы.

— А... Вот чьи это шуточки... твои, Васька... Лифт из-под носа увести! — прогремел с лестницы голос Майорова.— Ведь видел, как Андрей к твоей «Волге» припарковывается, все к рюмке спешишь! А тут задыхайся на пролетах,— за Майоровым поднимались его жена и дочь с мужем, который нес на руках Иринку — ровесницу сына Инны. Ее взяли на новоселье, чтоб Викешка под ногами не путался, но и не скучал среди взрослых, да и был на глазах. В этой старой сложившейся компании других детей дошкольного возраста не было.

— Я, Саша, Валю Зиновьева пригласил,— сказал Петухов, здороваясь с хозяйкой.— Пусть пофотографирует. Новоселье не часто в жизни случается. Останется на память... Ну, что, потанцуем сегодня?

— Угомонись,— махнула на Василия Васильевича рукой его жена — красавица Аня,— еще и за стол не сели...

— Нет-нет, танцевать обязательно будем,— произнесла хозяйка дома, принимая от гостей плащи, сувениры, сумочки и предлагая им пройти.— Надя, Изабелла, Аня, зеркало налево, если помыть руки ,прямо и за угол. Николай Петрович, не скромничайте. Бертик, пойди переоденься, у тебя вид не праздничный. Товарищи, вы, конечно, узнали Альберта Петровича?! Давно ведь не виделись с ним. Тогда он был только офицер флота при военном атташе, ныне — контр-адмирал. Правда, уже в отставке...

— Растут в нашей стране люди. Здравия желаю, Альберт Петрович! — громко сказал Петухов.— Но прежде всего осмотрим новый дом.

— Как хотите, Василий Васильевич! С кухни начнем? — Александра Эдуардовна шагнула вперед, и в это время к ней подошел один из гостей, дважды поцеловал запястье:

— Простите великодушно, но сегодня я только работаю шофером. Доставил семейство. И вынужден покинуть вас. Дела. Несмотря на выходной, дела...

— Конечно, Андрюшенька,— ласково сказала Александра Эдуардовна.— Я все поняла с полуслова, очень жаль, но коль дела...— Она поцеловала гостя.— И спасибо тебе огромное,— потом глянула на зятя,— Витя, проводи Андрюшу. Да, да, идемте... Вот Викешина комната... Ирочка, детка, идем с нами, там целая стенка с игрушками... Тебе будет интересно... Бертик, ты. уже все видел, переоденься наконец. А ту лампу, Анечка, я отдала молодым. Устала от старых вещей... Нет, я им купила «Режанс», твой «Луи» не для моей Инны, она женщина скромная...

Виктор ругнулся про себя. К тещиным намекам за девять лет он так и не привык. Неужели теперь придется слушать их каждый день?

Он заглянул в столовую. Инна суетилась вокруг стола. Бедняжка, с шести утра на ногах, вчера всю субботу прокрутилась и сейчас весь день будет бегать «прими-подай». Начал помогать ей. Расставил бокалы. «Эх, неловко! — Вдруг вспомнил он,— как же неловко получилось — гостя не проводил! Ладно, детали... Небось, уже давно ушел. Он же торопился».

Виктор слышал, как голоса гостей переместились из детской в комнату Александры Эдуардовны. Все восторгались кабинетным гарнитуром «Микадо».

— И сколько?..— спросил женский голос.

— Моя леопардовая шуба...— небрежно ответила теща.

— Неужели, Сана, себе пришлось заполнять декларацию? Как же ты?.. Все-таки четыре гарнитура! — поинтересовалась Тройская.

Александра Эдуардовна высокомерно усмехнулась:

— Не такая я уж примитивная, чтобы купить их в одном магазине! И среди них нет ни одного дороже пяти тысяч. Этот, самый весомый, четыре восемьсот. Я все учла.

Пошли обозревать комнату молодых, потом столовую, но взрыва восторга не последовало. Тихо оглядывались.

— А люстра-то, боже мой...— выдохнула Аня Петухова,— я в Чехословакии таких...

— Виктор и Инна выбирали на свой вкус,— с гордостью ответила Александра Эдуардовне,— наш Витя, целый месяц частным образом машины профилактировал. Как вовремя вышел закон об индивидуальной деятельности! Или я,— Александра Эдуардовна глядела победителем,— точно нашла время для устройства семейных дел. Впрочем... Сколько раз я, бывало, просила любимого зятя что-то подзаработать. Но ему, видите ли, щепетильность не позволяла. Теперь хоть стесняться не будет. Ну, хватит. Садимся, садимся...

— Да, копейка нужна,— сказал Майоров, подвигая к себе лоток с заливным,— хрен есть в этом доме?

— А ростбиф,— заявила крашеная блондинка,— ростбиф у Сашуни не хуже, чем у тебя, Петечка. Помнишь, ты их всегда для приемов готовил?

— Молодец, Александра Эдуардовна,— одобрительно улыбнулся Петухов, раскладывая на тарелки салат,— здорово ты о молодых позаботилась. Всю жизнь должны за тебя богу свечку ставить.

Альберт Петрович наконец вышел к столу — в адмиральском мундире, сияя орденами. Женщины зааплодировали, Он смущенно протиснулся на свое место рядом с Александрой Эдуардовной, улыбнулся обществу, и взялся за штопор, Инна тоже наконец села — и тут же рванулась с места: в передней опять раздался звонок,

— Господи,— проворчала Александра Эдуардовна.

— Я же говорил,— приглушенно отозвался Петухов,— Валя придет.

Молодой человек, увешанный фотоаппаратурой, скромно поздоровался и присел к самому краю стола.

— Мы тебе потом квартиру покажем,— подмигнул ему Майоров,— налито уже!..

Валентин сделал первый кадр, когда Альберт Петрович стоя провозгласил тост. За новый дом, за новое счастье... Застучали ножи и вилки. Пока все ели, Виктора одолевало беспокойство — ему казалось, что за его родней — отцом, матерью, братом с женой — никто не ухаживает, а сам он сидел далеко.

— Тост за детей, за их благодарность...— провозгласила Изабелла Юрьевна Тронская, которую для себя Виктор назвал «крашеной блондинкой».— Правильно, все правильно ты в жизни, Сана, делаешь.

— Я все готов им отдать, только бы самому пожить дали...— вдруг ворчливо проговорил Майоров.

Виктор посмотрел на жену. Инна взяла бокал с явной неохотой.

— Может быть, горячее? — робко спросила она, зависимо посмотрев на мать.

— Да еще же не танцевали, Инночка,— пробасил жующий Петухов,— вот как спляшем...

Виктор покосился на пол. Как они будут танцевать на этом ковре? Утром Александра Эдуардовна затянула его целлофановой пленкой, что купили для дачи, огурцы накрывать. Ковер простоял в рулоне, как знал Виктор, эдак лет двадцать — не было площади, чтобы его расстелить,

— Дети должны быть благодарны,— продолжала назидательно вещать Надежда Майорова,— Ну и, конечно, учиться у нас создавать дом. И не забывать, чего нам это стоило. А наши ничего не помнят, ничего не ценят...

— Да,— поддержал жену Майоров,— с молодыми теперь сговориться трудно. Они — сами С усами. У них, оказывается, мировоззрение! Я считаю, с молодыми жить опасно.

— Все зависит от человека,— возразила Изабелла Юрьевна,— энергично тряхнув косой, уложенной вокруг головы.— Одно дело— наш первый зять, совсем другое — Андрюша. Правда, Любочка? — обратилась она к дочери. Та покорно кивнула.

— Ирочкин, с позволения сказать, папаша,— Изабелла Юрьевна презрительно хмыкнула,— бывало, как домой со службы явится, так на тахту ложится. Или у телевизора сидит. Нет, не пьяный,— пояснила она в ответ на выразительный щелчок по кадыку Петухова,— совершенно трезвый. Он вообще не пил. Не на что было. Между прочим, Андрюша наш тоже ни-ни. Хоть и есть у него на что. Но он человек абсолютно трезвый. Понимаете? Аб-со-лют-но! Я жизнь прожила и не представляла, что такие бывают. Нет, с Андрюшей нам повезло. Не то что с бывшим... На Андрюшу мы не нарадуемся. Все в дом. Любочке к каждому празднику подарок. Ирочку обожает... Ну что еще?

Александра Эдуардовна артистически улыбнулась:

— Я Витей тоже довольна. Правда, Витя? Хоть и любишь ты давать прозвища.— Она заговорщицки подмигнула.

— Приняли, хватит, плясать пора! — протрубил опять Петухов и включил магнитофон. Потом махнул рукой и, лихо переступая с каблука на мысок, цыганочкой прошелся по столовой. Потом стук его каблуков переместился в холл.

— Раньше-то,— перекрикивая музыку, рассказывал Майоров,— что у нас было? У меня, например, только гимнастерка отцова. Теперь молодежи все. доступно. Все им даешь, а им мало. Даром достается, оттого и мало

— А иной раз думаешь,— вступила в разговор его жена Надя,— умру, куда нажитое денется? Детки всё спустят по комиссионкам. Сами-то гроши зарабатывают. Вот и попадает в чужие руки. А ведь горбили-то всю жизнь».

— Знаешь,— шепнул Виктору вдруг опять оказавшийся рядом Петухов,— чего она так распалилась,— кивнул на Майорову.— Их с Петенькой сыночек... творческая личность! Режиссер, только работать не хочет, МХАТу не подошел, принципы вахтанговцев не разделяет... В провинцию ехать — так он же москвич! Прижал как-то его Петр. Знаешь, что сынок ответил? «Рядом с вами, жлобами, живет мой талант, и вы за это меня кормить обязаны». Петя с Надей потом в санатории месяц в себя приходили. Петр теперь всех молодых паразитами считает. А я своего — полупаразитом. Вот, ты, вижу, сам пашешь... Руки у тебя мировые, мужицкие.

— Я сам все детям готов отдать,— не то отвечая Ане, не то продолжая свое,— говорил Майоров,— тут кто-то спрашивал, нечему они в провинцию не едут? Зачем им из Москвы, вот из таких-то хором? О присутствующих не говорят..

— А о ком? — вдруг в упор спросил Виктор, обозлившись.

Инна умоляюще посмотрела на мужа.

— Посмотри, разве это наш дом? — раздраженно сказал жене

Виктор.— Наши гости? Да и разговоры эти... Я человек трудящийся, мне дарового не надо.

У Инны на глаза навернулись слезы. Оставив мужа, она выбежала на кухню.

Раскладывая жаркое, услышала, как мать говорит Изабелле Тронской и Ане Петуховой:

— На руки чистыми восемьдесят пять. Девочке, живущей с родителями, на косметику хватит. А мальчику, будущему мужу, как на такие деньги семью содержать? Никак. Вот он и думает, где найти такую тещу, чтоб подарила «Жигули». К нашему Виктору это, конечно, не относится. Он, слава богу, не, инженер, зарабатывает прилично и человек хороший».

«Зачем они все об одном и том же? — удрученно подумала Инна.— Хорошие дети, плохие дети, благодарные дети, неблагодарные. И деньги, деньги, деньги... И как не стыдно! И вообще, зачем мать все это устроила? Нам, молодым, нос утереть, кости перемыть? И что они от нас хотят? Перелета на Северный полюс? Зимовки на льдинах? Так уж это до нас сделали. Ведь мы работаем, баклуши не бьем».— Инне захотелось заплакать в голос, но она сдержала себя и, подавая гостям второе, вдруг обратилась к мужу:

— Витя, налей мне, я хочу сказать!

К ней равнодушно повернулось несколько голов. Другие продолжали разговаривать. Александра Эдуардовна вспоминала, как она вальсировала с шахом...

— Мама,— окликнул тещу Виктор,— Инна говорит тост...

— А ведь шах каждый день,— не слыша зятя, продолжала Александра Эдуардовна,— летал над городом на одноместном самолете, ему кто-то предсказал, что он умрет насильственной...

— Мама, мы слушаем Инну! — зло выкрикнул Виктор.

Александра Эдуардовна повернула удивленное лицо к зятю:

— Инну? — переспросила она, пожав плечами.— С удовольствием.

— Я хочу выпить за нас! За нас! — почти кричала Инна. Ей казалось, что ее не слушают, не хотят слышать.— Мы, конечно, не пережили столько, пользы еще столько не принесли... И в космос не летали. Но мы работаем и тоже приносим пользу. Вот я смотрела «Великую Отечественную»... Там в первой серии женщина от бомбежки бежит... С ребенком, с внуком. Если бы это ты, мама, с Викешей... И я бы пошла в ополчение...

— Инна, довольно!— перебил ее недовольный голос матери.— Мы все поняли...

Инна отпрянула от стола, замерла, поставила рюмку и выбежала из столовой. За ней вышла и мать.

Через пятнадцать минут Александра Эдуардовна вернулась в столовую с бледным, внезапно постаревшим лицом.

— Я попрошу всех оставаться на местах,— тон ее голоса был чужим и официальным,— мне пришлось сейчас вызвать милицию.