Откинувшись на спинку кресла, Таирия на краткий миг смежила веки, в поисках душевного равновесия. В последние дни внутри нее все больше натягивалась струна нервозности, которая изводила ее монотонной песнью тревоги. Девушка изо всех сил старалась не обращать на нее внимания, но получалось с трудом, и в определенные моменты беспокойство прорывалось на поверхность, накрывая ее всю - с головы до ног.

Вопросы, мысли, решения, советы - неотъемлемые составляющие ее новой жизни. Прошло совсем немного времени, а она уже устала от них. Устала до такой степени, что хотелось закричать.

Девушка вздохнула. Руанидане не пристало кричать. Ей вообще много чего не пристало делать. Спокойствие и рассудительность - все, чем она может довольствоваться. На ее взгляд этого было мало, на взгляд советников - вполне достаточно.

- Вам всегда достаточно, - с недовольством пробурчала Ири себе под нос, бросив раздраженный взгляд на запертую дверь.

Она выставила главу совета и писца несколько мгновений назад и была уверена, что эта парочка все еще топчется в коридоре в ожидании, что руанидана передумает. Но девушка не собиралась пересматривать свое решение. Во всяком случае, не сейчас, когда ее нервы оказались взвинчены настолько, что она ощущала приближение скорого срыва. А раз уж выказывать эмоции прилюдно ей запрещено, Таирия предпочла остаться наедине с самой собой.

"Проорусь и продолжим", - зло подумала девушка, представив, как чернильница с грохотом врезается в стену и падает на пол. Сколько удовольствия она испытывает, наблюдая, как безобразное пятно все больше увеличивается в размерах? Таирия считала, что оно будет безграничным!

Раньше она не понимала людей, у которых возникало желание крушить все подряд, сейчас была готова поддержать любое начинание, способное помочь ей избавиться от страхов и неуверенности, даже если это будет бой посуды и ломка мебели. Сейчас подобное поведение казалось ей оправданным и наиболее подходящим к внутреннему состоянию. Слишком взбудораженной она себя чувствовала, чересчур эмоциональной.

Таирия точно знала, в чем кроется причина ее плохого настроения, и не пыталась скрыть от себя этого. Она волновалась. Сильно. И с каждым днем все больше и больше. Столько времени прошло, но ни от тетушки, ни от Лутарга не поступило ни одной весточки. Если на сознательность брата Таирия особо не рассчитывала, то ожидала, что Лураса и Сарин дадут о себе знать. Тем более что она просила их об этом перед отъездом.

Ири посмотрела на свои руки. Они вцепились в подлокотники кресла с такой силой, что вздулись вены. Она словно бы пыталась удержать страх на месте, не дать ему расползтись еще сильнее, выбраться из тайников души и завладеть ею целиком. Глубоко вздохнув, девушка заставила себя расслабиться, постепенно - шаг за шагом - изгоняя сковавшее ее напряжение. Пальцы разжались, и ладони в обманчивом спокойствии легли на полированную поверхность. Лучше не стало.

Таирия не была согласна с теми, кто считал ее баловнем судьбы. Кто говорил, что Гардэрн и Траисара благосклонны к ней. Девушка искренне считала, что потеряла гораздо больше, чем приобрела. Иметь любящего отца, заботливую тетушку и внимательного брата на ее взгляд предпочтительнее, нежели править.

А что осталось у нее? Горечь от предательства одного и страх потерять остальных? Разве это можно назвать счастьем?

- Нельзя, - ответила она себе самой.

Счастье не может быть таким. Не должно быть таким! Оно не сопровождается сомнениями и болью. Оно не прячется на дне души, не скрывается. Счастье свободно! Беззаботно! Доступно всем!

Таирия горько вздохнула и устремила взгляд в окно. Над Антэлой сияло полуденное солнце, раскрашивая все в яркие теплые тона. Но они не радовали взор, не услаждали его, а лишь усугубляли тоску. Феерия красок противоречила ее настроению, требующему буйство стихии. Хотелось разрушения, свойственного дождю и грому. Хотелось слушать, как капли стучат в окно, смотреть, как молнии прорезают небо, как гулко грохочет гром, вторя скрытому внутри нее безумию. Хотелось плакать!

Отвернувшись, девушка встала с кресла. Душа стремилась к кому-то родному, способному утешить, поделиться уверенностью и теплом. Поддавшись порыву, Ири подобрала подол платья и направилась в покои Лурасы. Она точно знала, кто, не задумываясь, прижмет ее к своей груди и разделит ее печаль. Знала, чьи руки подарят ей заботу. Гарья!

***

После посещения темницы Лутарг отказывался выходить из отведенных ему покоев и открывать кому-либо дверь вплоть до полудня следующего дня. Причина была проста, и те, кто знали его достаточно хорошо, понимали, что тревожить молодого человека в данный момент не стоит.

Лутарг был зол! Зол настолько, что едва контролировал себя. После свидания с обвинителем и рассказа Сарина о встрече на постоялом дворе, тщательно хранимая сдержанность слетела с сына Лурасы. Повелитель стихий обрел долгожданную свободу и проявил себя в полной мере. Клеветник лишился конечности, а Сарин, заступившийся за Истарга слишком затянувшего, по мнению Лутарга, с приходом к коменданту и освобождением Лурасы, вспомнил каково это - оказаться под разъяренным зверем. Благо, молодой человек сумел сдержать себя, и старец отделался болью в спине и легким испугом.

Именно этот инцидент заставил Лутарга укрыться от посторонних, спрятавшись в замкнутом пространстве личных покоев, и никого не подпускать к себе. Он забаррикадировал дверь и отсылал прочь всякого, кто подходил к ней. В том числе и Лурасу. Он долгое время не ощущал готовности к разговору с матерью.

Его бешенство и страх за нее были настолько велики, что молодой человек не отвечал за свои действия и всерьез испугался, что может навредить людям, которыми действительно дорожит.

Его мать в эргастенских каменоломнях - вот, что увидел Лутарг после объяснений старика. Увидел в красках, в мельчайших подробностях все то, что могло произойти в ней, окажись Лураса в руках каторжников или еще хуже - считающих себя безнаказанными надсмотрщиков. Кому, как ни ему было знать, что случается с женщинами, не подготовленными к подобной жизни? Он не раз видел это собственными глазами! Не раз становился свидетелем, как они цеплялись за ноги проходящих мимо мужчин, чтобы привлечь внимание и заработать на лежанку или полусгнивший кусок съестного. Как забивались в углы, зализывать раны от хлыста и грубых рук. Как исчезала из их взглядов осмысленность и желание жить! Как они умирали в темных пещерах, использованные, отвергнутые и забытые!

Это зрелище, пусть и сотворенное воображением Лутарга, стало решающим ударом кирки, отколовшим от скалы его сдержанности судьбоносный кусок. И мужчина сорвался, не имея сил контролировать себя и рьястора. Позволил духу отплатить, чтобы затем спасаться в одиночестве от бессильной ярости и страхов, от возможности совершить непоправимое.

Он знал, что мать приходила к нему, что стояла под дверью, стучала, просила, но так и не поднялся в постели, будто она превратилась в единственное, доступное ему озеро безмятежности, выплывать из которого молодой человек не собирался ни при каких обстоятельствах. Покинуть спокойные воды для него означало поддаться гневу, а гнев - равнозначен новым жертвам и словам, о которых впоследствии придется жалеть. Лутарг не хотел грубить матери, даже притом, что злился на нее. Не хотел, но все же собирался, не видя другого способа донести до нее безрассудство совершенного ею поступка.

К тому моменту, когда мужчина взял себя в руки в той мере, в которой позволяла его бунтующая сущность, на небосводе вовсю сиял ослепительный диск Гардэрна. Жители Анистелы, позабыв о делах насущных, на широкую ногу отмечали прибытие высокородного гостя, в то время как дворец вейнгара хранил в пределах каменных стен встревоженную тишину. Комендант и его дети сочли за лучшее попрятаться по своим покоям, слуги, получившие строжайший наказ о неразглашении произошедшего, затаились в служебных помещениях, а гвардейцы, охраняющие входные ворота, с невозмутимыми масками на лицах отгоняли от замка обиженных и обездоленных, пришедших искать заступничества и справедливости у члена вейнгарской семьи. Дворец вейнгара и его обитатели притихли в ожидании бури.

Но, даже ощутив готовность предстать пред взорами других людей, Лутарг не торопился этого делать. С особой тщательностью молодой человек привел себя в надлежащий вид, сменив измятые парадные одежды на лишенные изысков штаны и рубаху. Скрупулезно проверил содержимое седельных мешков, заново переложив все вещи. Ликвидировал следы своего пребывания в покоях, и лишь затем позволил себе отправиться на поиски матери и Сарина.

Лураса встретила сына сидя на кушетке. Женщина была бледна и заметно нервничала, но в целом выглядела гораздо лучше, нежели минувшей ночью. "Посвежевшая и отдохнувшая", - решил для себя молодой человек, легонько касаясь губами материнской щеки.

Задерживаться рядом с ней, Лутарг не стал. Поцеловав, отошел в дальний угол и по своему обыкновению подпер стену. Мужчина осознавал, что предстоящий разговор потребует от него максимум хладнокровия и невозмутимости, а каменная опора за спиной должна придать необходимых сил. Привычка искать успокоения в камне была выработана им слишком давно, и Лутарг не видел смысла от нее избавляться.

Скрестив руки на груди, он посмотрел на Сарина. Увидев беспокойство в глазах старика, ответил сталью во взоре. "Тебе нет прощения!", - говорил этот взгляд, и старец согласно кивнул. Того, что он не досмотрел, Сарин не отрицал, но это была единственная вина, которую он числил за собой. Во всем остальном мужчина считал себя правым, и эта уверенность читалась на его лице.

Лутарг же был не согласен, и губы молодого человека сжались в тонкую линию. Он ничего не говорил, лишь только переводил упрекающий взгляд с одного на другую, давая им возможность прочувствовать всю глубину его недовольства. Он сознательно наказывал их говорящим молчанием. Умышленно пытал опаляющим взором, демонстрируя неодобрение их поступка.

Первой не выдержала Лураса. Подойти к сыну она не рискнула, но нашла в себе силы заговорить. Женщина ощущала за собой необходимость затупиться за отцовского друга, которому была столь многим обязана. Она видела, что гнев Лутарга в первую очередь обращен на него, и не хотела, чтобы старик отвечал за принятые ею решения.

- Не вини Сарина, сынок, - тихонько попросила Раса, подкрепляя слова умоляющим взглядом. Запнулась, встретившись c холодом отрицания в синеве его глаз, но сделав глубокий вздох, продолжила: - Он помогал мне всю дорогу, без него было бы хуже. Откажись Сарин сопровождать меня, я бы отправилась за…

Дыхание Лурасы перехватило, и женщина вынуждена была замолчать. Во взгляде сына прохлада сменилась колючим льдом, лишив мать возможности говорить.

- Сарин, что делают в каменоломнях с не угодившей надсмотрщику… девкой? - он сказал это приторно любезно, чтобы рубануть резкостью последнего слова.

Старец протестующе засопел и нехотя ответил:

- Подвергают порке.

- Подробно!

- Лутарг, ты не можешь… - из жалости к Лурасе старик попробовал взбунтоваться, но был остановлен невозмутимым:

- Я сказал подробно.

Лаконичный приказ не оставил ему выбора. Лутарг решил преподать матери урок - такой, который ей не удастся забыть никогда. Единственное, что мог сделать для Расы старец, это попытаться несколько смягчить описание, хотя сути словами не изменишь. В любом разе она останется предельно безобразной и жалящей для любой женщины.

- Ее раздевают, распинают у двух столбов и подвергают порке, - заговорил Сарин, поняв, что спорить бесполезно. - Бьют по груди и другим чувствительным местам. Затем оставляют на милость каторжников, и те…

- Желающие воспользоваться находятся всегда. И не один. Их много. Иногда сразу по двое или больше, - закончил за старика Лутарг, все это время пристально наблюдавший за матерью.

Раса побледнела настолько, что кожа ее приобрела сероватый оттенок, и молодому человеку приходилось безжалостно давить в себе стремление утешить ее. Широко распахнутые, влажные от слез глаза, смотрели куда-то сквозь него, и мужчине не составляло труда догадаться, что именно она там видит.

Лутарг говорил, пропуская через себя материнский страх. Говорил сухо, отрывисто, чтобы она поняла, к чему могла привести ее доверчивость вкупе с желанием следовать за ним. Чтобы осознала, насколько уродливой бывает жизнь за пределами дворцовых стен. Сколько мерзости и грязи скрывает в темных уголках, сторожа очередную жертву. Сколько опасностей поджидает одинокую женщину, и чем ей обычно приходится расплачиваться.

Он был преднамеренно груб с ней, и пусть собственное чрезмерное жестокосердие разрывало его душу на части, молодой человек намеревался довести начатое до конца.

- Редкая женщина в каменоломнях избежала подобной участи, - продолжил Лутарг, игнорируя негодующее ворчание Сарина. - Там приветствуются все виды жестокости и боли. Даже имея постоянного покровителя, ты можешь отведать чужого хлыста, и никто не подумает заступиться. Спасать там не принято. Только добивать и добавлять мучений. Ломать…

- Хватит!

Надломленный вскрик Лурасы, заставил его вздрогнуть и податься вперед. Лишь силой воли Лутарг вынудил себя остаться на месте и не отвести взгляд. Видеть дорожки от слез на ее щеках и руки, судорожно комкающие шаль, было невыносимо, но молодой человек стоял и смотрел, позволяя матери в одиночестве справляться с охватившим ее ужасом.

"Так лучше", - мысленно повторял он себе: - "Так я смогу заставить ее вернуться в Антэлу".

Если Лутарг сумел обуздать порыв, то Сарин даже не пытался. Он понимал стремление молодого человека, одобрял цель, которую тот преследовал, но осуждал выбранный им метод. Старик сомневался, что он подействует на дочь вейнгара так, как того ожидает ее сын. Лураса умела стоять на своем и быть упрямой не менее самого Лутарга. К тому же, Сарину было известно то, о чем молодому человеку еще только предстояло узнать. И знание это обещало стать неожиданным для него.

Приблизившись к расстроенной женщине, старец вырвал из ее рук многострадальную шаль и отер ею слезы. Раса не сопротивлялась. Она словно застыла. Замерла внутренне. Лишившиеся дела руки безвольно упали на колени. Женщина не замечала заботы старика, не слышала его успокаивающего шепота. Она смотрела на сына, и содрогалась от страха потерять его. Ее не столько пугали ужасы, о которых он говорил, сколько страшила мысль, что отправившись с каторжником в Эргастению, она бы никогда не нашла его. Никогда больше не увидела! Всю оставшуюся жизнь терзалась бы мыслью, где он?! Что с ним?!

- Ох, мама. Разве так можно? - проворчал Лутарг, явственно ощутив момент, когда ее состояние окрасилось знакомыми паническими нотками. Он успел их выучить, еще пребывая в Антэле и готовясь к неизбежному отбытию в Саришэ. - Неужели ты не понимаешь, что заставляешь меня беспокоиться и отвлекаться, вместо того, чтобы помогать?

Он подошел к матери и, опустившись на колени рядом с кушеткой, сжал ее холодные пальцы. В ее взгляде, обращенном на него, читалась мольба о понимании и прощении, и еще что-то очень походящее на твердость.

- Я устала терять, - прошептала женщина. - Устала прощаться с любимыми людьми. Я всю жизнь жду, когда что-то изменится. И вот вернулся ты, - речь ее прерывалась частыми неглубокими вдохами, слезы все также текли по щекам, но Раса не замечала их. Взгляд женщины с каждым мгновением становился все спокойнее и увереннее, словно бы влага не туманила его. - Взрослый, сильный, но для меня оставшийся маленьким мальчиком. Я физически не могу отпустить тебя одного. Мое сердце не выдержит новой потери. Просто следуя за тобой, я убеждена, что ты жив, что ты существуешь, а не являешься моей фантазией.

- Мама…

- Нет. Ты выслушаешь меня! - она чуть повысила голос и склонилась к плечу сына. - Я долго пряталась в выдуманном мире. В нем я растила тебя. Находилась рядом с твоим отцом. И была счастлива там, пока однажды, проснувшись, не поняла, что все это время вы находились далеко. Что я заменила вас красивой иллюзией.

Лураса замолчала. Разгладив морщинку на лбу сына, она прижала ладонь к его щеке, даря нежность и забирая тепло.

- Пока ты сражался с самим собой, отказываясь подпускать меня и Сарина, я размышляла о собственных страхах. Я постараюсь справиться с ними и обещаю не следовать более за тобой, но…

- Но что? - поторопил ее Лутарг, когда пауза затянулась. В груди постепенно зрела уверенность, что это "но" ему совершенно не понравится.

- Но и в Антэлу я не вернусь.

- Мама! - он возмутился и, отняв материнскую руку от лица, собирался сказать, что не позволит ей находиться где-нибудь еще, кроме как под присмотром Таирии и дворцового гарнизона, но Раса опередила сына, озвучив свою мысль:

- Сарин проводит меня в Шисгарскую крепость. Там я буду ждать вашего возвращения.

Лутарг настолько опешил от подобного заявления, что не нашелся с ответом. Вопрос "зачем" крутился у него на языке, но молодой человек не смог задать его, только обескуражено смотрел на Сарина, стоящего за спиной Лурасы. Тот адресовал ему сочувствующий взгляд и, искренне соболезнуя, покачал головой, как бы говоря, что пытался отговорить ее.

- Ты не будешь волноваться из-за меня, а я буду ощущать ваше присутствие рядом, - продолжила Лураса, пытаясь перехватить взгляд сына, обращенный к Сарину. - Там мне ничего не угрожает. Там у меня будет о чем подумать и вспомнить.

- Если я скажу нет? - молодой человек оборвал ее взволнованную речь, и устремил на мать требовательный взгляд.

- Я бы этого очень не хотела, - ответила она, виновато потупившись и скромно сложив руки на коленях.

***

"Всегда соглашайся с женщиной, которую любишь, но только на своих условиях", - частенько повторял устами Рагарта один из героев его сказаний.

Саму историю Лутарг, как ни старался, вспомнить не смог, а вот присказка пришла на ум, едва стало понятно, что Раса не намерена отступать. Ни уговоры Сарина, ни запугивания Лутарга, не возымели необходимого действия, ибо Лураса продолжала стоять на своем, демонстрируя поразительное упрямство. В итоге, когда доводы и терпение Лутарга были исчерпаны, а Сарин заявил, что от их твердолобости можно уподобиться Аргерду и лишиться последних волос, молодой человек прекратил сопротивляться и согласился выполнить желание матери, но, как сказывал Рагарт, на своих условиях. А последних у него набралось столько, что на целый гарнизон хватит, да не по одному, а по несколько.

Каждое ответное требование, впоследствии предъявленное матери, Лутарг тщательно обдумал. Ни одно из них не было простым или легко осуществимым. Во всяком скрывался подвох, призванный либо задержать Лурасу, либо вовсе сделать ее желание невыполнимым.

Первым и самым важным пунктом стало - никаких путешествий инкогнито. Только с сопровождением и охранной грамотой, заверенной самой руаниданой. Абы каких провожатых Лутарг также не приемлил. "Гвардейцы столичного гарнизона и никто другой!" - заявил он матери, пригрозив, что в противном случае отошлет в Антэлу под конвоем и попросит Таирию не выпускать любимую тетушку из покоев до его возвращения.

Раса пыталась противоречить, говоря, что гвардейцев Анистелы будет достаточно, но Лутарг, напомнив о казусе с постоялым двором и темницей, настаивал на своем. Как можно доверять тем, кто, не разобравшись, по доносу воров и беглых, отправляет в казематы пристойных путников? Он сам не верил, и ей не советовал!

Надо сказать, что угроза подействовала, хоть Раса и обещала отплатить сыну, когда тот вернется вместе с Литаурэль. Лутарг если и испугался, то виду не подал, а вот Сарин долгое время боролся с приступом веселья, вызванного перепалкой молодого человека и дочери вейнгара.

"Кэмарн не слышит", - приговаривал он, то за живот хватаясь, то воздух втягивая и щеки раздувая. Выглядело это комично, и Лутарг мысленно посмеивался над старцем.

Далее последовал отсыл к крайней запущенности внутреннего убранства крепости и требование, чтобы наперед туда прибыли слуги и привели замок в должное состояние. Правда, здесь Лутаргу пришлось уступить. Раса категорично заявила, что не допустит прислугу к наведению порядка без надлежащего присмотра с ее стороны.

Закончилось их противостояние клятвой Сарина, принявшего на себя обязательство проследить за исполнением требований Лутарга, после чего молодой человек со спокойной душой засобирался в путь. Уверившись в безопасности матери, он вновь заволновался о Литаурэль.

Как она? Что с ней? Вопросы, остающиеся без ответа, рвали его на части. Рьястор жалобно скулил, вторя переживаниям мужчины.

Они оба хотели вернуть ее. Оба скучали по мягкой улыбке и теплому прикосновению руки. В равной мере корили себя за то, что позволили схватить Истинную, но лишь один из них ощущал болезненное томление в сердце, мысленно произнося имя - Литаурэль.