Едва за ротулой закрылась дверь, Антаргин скинул с колен теплый плед и поднялся с кресла. Первые несколько шагов дались ему с трудом. Он был младенцем, только что открывшим для себя возможность передвигаться на двух ногах, но еще не разобравшимся, как правильно удерживать равновесие.

Достаточно смешно, если бы не было столь грустно, и в подтверждение этого губы Перворожденного искривила горькая усмешка. Иногда полезно посмеяться над собой - расслабляет.

Мужчину пошатывало, но он продолжал идти к цели. А целью этой был сундук с одеждой, к которому Ираинта ни в какую не хотела его подпускать. "Ты не готов. Вот когда сам сможешь, тогда и иди, куда хочешь", - неизменно отвечала она на все требования тресаира, при этом строго следя за тем, чтобы он не смог совершить нечто подобное.

Добравшись до сундука, Перворожденный откинул крышку и застыл на несколько мгновений, опершись на нее. Он убеждал себя, что в состоянии выполнить то, что намеревался сделать. Сейчас ему недоставало ставшего привычным в последнее время содействия друга. Когда силы покидали Антаргина, калерат всегда оказывался рядом. "Но не теперь", - напомнил себе мужчина, доставая чистую рэнасу, с которой еще предстояло повоевать, что в его нынешнем состоянии занятие не из легких.

- Развалина, - горько усмехнулся Перворожденный, натягивая на себя одежду.

Шнуровка рэнасу словно нарочно выскальзывала из рук, но мужчина с упорством вьючного животного продолжал преодолевать ее сопротивление. В итоге справился, хоть и не столь быстро, как обычно. Давно ставшее привычным действие ему пришлось открывать заново. Событие достойное очередного горького смешка над самим собой.

И Антаргин посмеялся - сипло, горько, но правильно. Ничего другого ему не осталось. Иные эмоции выело бессилие. Только смех был доступен. И он очищал.

Поддержание тропы в открытом виде медленно, но неотвратимо истощало Антаргина. Ираинта оказалась права, Перворожденному понадобились ее настои и снадобья, чтобы подпитывать постепенно убывающие силы, но несмотря на это мужчина сдаваться не собирался. Он будет держать тропу открытой, чего бы это ему не стоило! Именно об этом думал Антаргин, когда бодрящие припарки Ираи касались покрытого испариной лба. Об этом напоминал себе, когда из-за слабости с трудом отрывал руку от подлокотника. Силы всегда соизмеримы с желанием, а его желание было всеобъемлющим!

Приведя себя в надлежащий вид, Антаргин направился к выходу. Необходимость встречи с Рианой подстегивала его. Комок чего-то непонятного клубился в груди, и мужчине требовалась помощь Нерожденной, чтобы разобраться в собственных ощущениях. Вернее, в метаниях рьястора, причину которым Перворожденный, как ни старался, найти не мог.

Дух был неспокоен с самого утра. Едва Антаргин выплыл из объятий сонного забытья, спровоцированного успокаивающим зельем Ираинты, он почувствовал, что рьястор в нем настойчиво ищет выхода. Что Повелитель стихий хочет поведать ему нечто важное, но что именно, уловить не получалось.

Никогда ранее у мужчины не возникало подобных проблем. Их единство с рьястором было абсолютным. Неделимым. Чувства и мысли одного органично вплетались в эмоциональное состояние другого с того самого момента, когда Антаргин впервые призвал Повелителя стихий. Они были единым целым, в любых обстоятельствах понимающим друг друга.

Сейчас же Перворожденный терялся в догадках, и это несказанно тревожило мужчину. Каждой клеточкой своего существа он понимал, что рьястор стремиться открыть что-то взволновавшее его, но не мог уловить суть сообщения. Она ускользала.

С возвращающейся с кухонь Ираинтой Антаргин столкнулся на лестнице. Взгляд, которым ротула наградила своего подопечного, обещал нешуточный выговор сразу же, как только женщине представиться возможность отчитать его. Перворожденный согласно кивнул, выказывая готовность получить по заслугам, но позже.

И они оба знали об этом - о том, что Антаргин обязательно позволит ей высказаться, и даже внимательно выслушает, хоть сути это и не изменит. Он всегда будет поступать так, как сочтет нужным. А пока, как и подобает, Ираи почтительно склонила голову, пропуская первого их Рожденных с духом.

При всей неординарности их отношений женщина не могла себе позволить накинуться на Антаргина с упреками на глазах у других Истинных, но это не помешало ей недовольно поджать губы и проводить его встревоженным взглядом. Она волновалась за него, и на это у преданной сиделки имелись серьезные причины. Никто, кроме Ираинты не знал, насколько сложно приходится Перворожденному, и чего ему стоит с гордым видом спускаться по лестнице, не опираясь при этом на перила или стену. Она же вполне могла предположить, сколько сил он на это затрачивает, ибо совсем недавно собственноручно помогала мужчине добраться от кровати до кресла у камина.

Путь от собственных покоев до средоточия жизненной силы Рианы показался Антаргину как никогда долгим, а вкупе с нескончаемыми остановками - бесконечным. Каждый из встреченных мужчиной тресаиров считал своим долгом задать ему несколько вопросов, проигнорировать которые Перворожденный не смог бы, даже имей он подобное желание. Все они волновались так же, как и он сам, а с момента последнего сокращения Саришэ это волнение приобрело панический характер. И Антаргин не позволял себе винить их за это. Оказавшись практически запертыми в пределах замковых стен, лишившись даже видимости свободы, Истинные окончательно растеряли те крупицы надежды, что теплились в них ранее, но, несмотря на это, продолжали вести себя вполне достойно. Пусть не все, но большинство. Нерожденная могла гордиться своим народом, в трудное для всех время тресаиры не теряли присутствия духа.

У спуска в подземелье Антаргин отослал Сидьяра, который пытался незаметно следовать за ним с тех пор, как увидел. Парень смутился, поняв, что его сопровождение раскрыто, но Перворожденный не стал щадить его чувств, велев немедленно вернуться к братьям. Оказавшись возле стены, мужчина прижал ладонь к теплому камню с нетерпеливым воззванием принять его. Риана медлить не стала. Черная пропасть разверзлась перед ним, и уже через мгновение Повелитель стихий предстал перед Нерожденной.

- Что происходит? Я не понимаю рьястора, - потребовал Антаргин ответа и, не дожидаясь просьбы, принялся оплетать ее нитями своей сути, чтобы клубящееся над головой облако обрело единообразную форму.

Ее "спасибо" прошелестело в нем прежде, чем сверкающий вихрь собрался в подобие телесной оболочки, и Риана смогла явиться ему в образе женщины.

- Ты разделил силы Повелителя стихий, а теперь столкнулся с последствиями, - ответила она, вскользь коснувшись мягкой шерсти.

- Объясни!

Перворожденного сжигало нетерпение, наряду с беспокойством духа, который все также метался, ища способ донести до него что-то важное.

- Ты и сам все знаешь. Только за своим беспокойством о сыне забываешь о причине вашего единства с ним, - укорила его Нерожденная, и Антаргин нахмурился, задетый ее тоном.

Он вновь обратился к духу, ища объяснение происходящего в самом себе, пытаясь уловить малейшие изменения в состоянии рьястора. Озарение пришло в тот миг, когда Риана закончила свою обличительную речь.

- Повелитель стихий - часть тебя, я никогда не смогу почувствовать или услышать Лутарга, пока дух слит с тобой. Его суть для меня недосягаема, даже притом, что в нем есть часть рьястора.

Дух рыкнул, соглашаясь со словами Нерожденной, а Антаргин осознал, что сомкнуть связь, существующую между ним, сыном и рьястором, возможно лишь при непосредственном соединении. Именно таким образом он делился с Лутаргом воспоминаниями Повелителя стихий. Именно так узнал некоторые подробности из жизни сына - те, которые тот не умел держать сокрытыми, которые непрестанно терзали его, а потому находились на поверхности сознания и стали доступными для духа. Мужчина понял, что лишь коснувшись сына, он сможет узнать о том, что так настоятельно стремится передать ему рьястор в данный момент.

Это было плохо для них обоих. Слишком многое Лутарг не успел узнать, покуда находился в Саришэ. Слишком многое осталось необъясненным и недоступным для него, в том числе возможности Повелителя стихий. Думать о том, что произойдет, если рьястор, подпитываемый кариалом, выйдет из-под контроля Лутарга, было попусту страшно. Но самым худшим открытием из всех для Перворожденного стала невозможность передать сыну те сведения, которыми он обзавелся совсем недавно. Он не мог предостеречь Лутарга насчет Риана, не мог сказать ему, кто настоящий отец Рьястора и для чего когда-то дух понадобился ему. Антаргин мысленно застонал.

- Я говорила тебе об этом… Еще тогда…

Теперь в голосе Нерожденной сквозило сожаление, а многозначительные паузы, одаривающие его возможностью додумать невысказанное, жалили словно иглы.

Способен ли Повелитель стихий противостоять непосредственно Риану? - В свете полученных знаний этот вопрос стал для Антаргина первостепенным, но у мужчины не было уверенности, что Риана сможет ответить на него. Подробности противостояния брата и сестры он прекрасно помнил, ибо принимал в нем непосредственное участие, наряду с Сальмиром и остальными, ныне запертыми в Саришэ тресаирами. Но никогда, ни единого раза за все это время Антаргин не сходился напрямую с Рианом. Тогда он не интересовался, отчего так происходит. Это казалась неважным, несущественным. Главным было выстоять, спасти всех, кого только возможно. Сейчас же потенциально-допустимых объяснений стало чересчур много, чтобы, не задумываясь, безошибочно выбрать единственно верное.

Именно поэтому, во избежание слепых метаний в поисках правды, Антаргин задал свой вопрос той, кто в равной мере знал их обоих: и брата, и сына. Той, которая, как он надеялся, захочет раскрыть еще одну из своих тщательно хранимых тайн.

***

Следуя за провожатым по сумрачным коридорам эргастенского дворца, Матерн представлял себе, с каким удовольствием вскоре обрушит на голову сестры все то негодование, что накопилось в нем за время ее отсутствия. Мало того, что Милуани не сочла нужным предупредить его о своих планах, оставив мучиться в неведении относительно того, куда она запропастилась, так еще и приказала скрывать, что цель предпринятого ею путешествия - встреча с божественным правителем рианитов. Об этом мужчина узнал лишь по возвращении основного посольства, то есть не далее как прошлым вечером. Сама же Луани, как выяснилось, прибыла во дворец пятью днями ранее, о чем ему только что милостиво сообщил посыльный.

Из-за всего этого сверженного вейнгара Тэлы распирало от ярости и желания крушить все подряд. Будучи на взводе, Матерн едва сдерживал себя, и его разъяренный взгляд с ядовитой злобой буравил спину слуги, который степенно вышагивал впереди него, сопровождая мужчину к малому залу - излюбленному месту Луани для разговоров с братом.

Войдя в помещение, мужчина тут же, без особых усилий, отыскал глазами сестру. По своему обыкновению она стояла у камина и, видимо, смотрела на пламя, но, услышав щелчок дверного замка, отвернулась от огня и сделала шаг ему на встречу. На этот раз она не стала изображать из себя радушную хозяйку и даже опустила традиционное приветствие, которым они по привычке обменивались, чем немало удивила Матерна, но еще больше ошеломила. Свою речь Милуани начала с того, что объявила брату о его немедленном отъезде из Эргастении.

Молчание после этого заявления повисшее между ними сказало Матерну о многом. Так же как и напряженно-сосредоточенное выражение ее лица. Злость, ранее испытываемая мужчиной, мгновенно развеялась, сменившись искренней заинтересованностью.

- Что ты выяснила? - с требовательными интонациями в голосе спросил Матерн, вплотную приблизившись к сестре и устремив на нее внимательный, изучающий взгляд.

- Он поможет нам, но, естественно, требует кое-что взамен.

- Что? То украшение? - Луани усмехнулась, заметив, как интерес, мгновеньем ранее появившийся на лице брата, сменился алчным нетерпением.

- Нет, хотя для нас это было бы лучше и проще.

- Договаривай!

- Он хочет Лурасу, - с нескрываемым раздражением выпалила Милуани, так и не нашедшая объяснения этому факту и оттого чувствующая себя обманутой.

- Расу? Зачем?

- Самой интересно, вот только он решил меня не просвещать. Странно, да?

Сарказм сестры Матерна не затронул. Мысли мужчины уже заметались в лихорадочном поиске возможности исполнить требование рианитов. Для чего и силу чего им это понадобилось, бывшего правителя тэланского народа волновало в последнюю очередь. Главным для него был результат - возвращение в Антэлу и восстановление в правах вейнгара.

Занятый изысканием способа проникнуть во дворец и вывести оттуда Лурасу, мужчина не сразу услышал слова сестры.

- Очнись, - прикрикнула на него Луани, несколько раз щелкнув пальцами перед лицом брата. Мужчина рассеянно моргнул, возвращаясь в реальность, прежде чем услышал продолжение: - Поскольку ты жаловался на бездействие, завтра выезжаешь в Тэлу. Я дам тебе небольшой отряд сопровождения. Каким образом ты доставишь ее сюда, значения не имеет. Просто помни, чем раньше Неизменный получит нашу сестру, тем быстрее мы сможем вернуться во дворец вейнгара.

- Предлагаешь мне ворваться в Антэлу и выкрасть Лурасу?

- Ты как всегда в неведении, братец! - зло расхохоталась Милуани. - Наша сестренка сейчас находится совсем в ином месте! Вернее, направляется туда!

Женщину бесила его недальновидность, очевидная и беспросветная, на ее взгляд, глупость. Она все чаще задавалась вопросом, как смог Матерн столь долго продержаться в вейнгарах и не развалить детище своего отца и предшествующих тэланских владык. Еще в молодости, несмотря на собственную близость с братом, Луани считала его непригодным к решительным действиям и правлению как таковому. Он всегда был слишком подвержен сомнениям и падок на обходные пути, при которых его собственное участие становилось минимальным.

- Куда? - скрипя зубами, процедил мужчина.

- К папочке нашего не убиваемого племянника. В Шисгарскую крепость!

За показным ехидством, проступающим в улыбке сестры, мужчина увидел тщательно скрываемую боязнь. Луани все также трепетала перед карателями. Самый большой страх ее юности с годами не отпустил сестру, и это знание обрадовало Матерна настолько, что он чуть было не пропустил заключительную фразу, произнесенную Милуани:

- Выбор за тобой!

- Я буду готов, - ответил на это Матерн и, послав сестре напоминающую оскал улыбку, направился к выходу.

Теперь ему было чем занять себя. Настало время готовиться к возвращению домой!

***

Держа под уздцы нервно пофыркивающего Исата, Лутарг медленно продвигался по узким, заполненным людьми улочкам. Жеребец, привыкший к тишине и пустынности горных троп, по которым они передвигались в последние дни, был недоволен обилием возбужденного народа вокруг себя, и молодой человек разделял его мнение. Как и всегда толпа рождала в нем раздражение вкупе с желанием уединиться, на данный момент невыполнимым.

Еще на подходе к городу Лутарг узнал о предстоящем праздничном действе, которое должно состояться к полудню у ворот храма. Окрестные селяне торопливо шагали по направлению к святилищу, боясь пропустить начало представления, и вовсю обсуждали грядущее торжество. Влиться в их ряды не составило труда.

Молодой человек был приятно удивлен тем фактом, что его появление в толпе не привлекло к себе внимания. Ни маска на лице, ни он сам не заинтересовали рианитов. Они окидывали его беглыми взглядами и отворачивались, будто его внешность не имела для них никакого значения. Сперва это показалось Лутаргу странным, а затем он понял, что ничем, кроме кожаной маски, скрывающей глаза, не выделяется в общей массе. В большинстве своем рианиты были высокими, темноволосыми, смуглокожими и очень сильно напоминали тресаиров. Странность эту Лутарг объяснил себе довольно быстро, припомнив, что этот народ когда-то занимал земли, ныне принадлежащие тэланцам, так же, как и Рожденные с духом.

По мере углубления в городские пределы в груди Лутарга все больше разгоралось беспокойство. Смутное чувство тревоги преследовало его уже давно, с тех пор, как на аванпосте стражники без лишних расспросов освободили ему путь, словно он был давно ожидаемым гостем. Зародившись в тот момент, оно более не отпускало мужчину, а сейчас переросло в нечто более глубокое и тревожащее, и будто бы предостерегало от чего-то. Настораживало также все усиливающиеся тепло медальона, которое он ощущал даже через одежду. Обычно кариал нагревался лишь в случае призыва духа и во время попыток усмирить его. Сейчас же рьястор молчал, никак не проявляя себя, а золотой ободок все больше раскалялся. Еще один повод для волнения. Ну и конечно изрядную порцию нервозности Лутаргу добавляло незнание, как быть дальше. По мнению молодого человека, именно это обстоятельство лежало в основе его обеспокоенности.

На протяжении всего пути Лутарг перебирал знания, полученные от отца и рьястора в Саришэ, вычленяя среди них те, что касались Риана, и в результате остался неудовлетворен полученными результатами. Слишком мало он знал о брате Нерожденной. Вернее сказать - ничего не знал. Лишь только его прихоть заполучить в свое распоряжение тресаиров была определена относительно четко, а вот причина этого желания оставалась сокрытой. Поэтому Лутарг даже не мог предположить, для чего понадобился Нерожденному, причем надобность эта была настолько острой, что мужчина не побрезговал отправить предателей в Антэлу и заставил их выкрасть Литаурэль.

Очутившись на площади перед храмом, Лутарг пожалел о том, что не додумался найти постоялый двор и оставить там жеребца. Упреки, которые сыпались на него со всех сторон, молодого человека не волновали, а вот отсутствие возможности подойти поближе - очень. Для того чтобы оказаться в первых рядах и хорошо видеть происходящее, нужно было оставить вороного. Вместе с ним прорваться через плотно стоящее людское море - задание невыполнимое. Поэтому выходило, что все, чем мог довольствоваться Лутарг в данной ситуации - задние ряды, где давка не была столь интенсивной.

Рассматривая поверх людских голов здание храма и непосредственно святилище, Лутарг думал о том, что вблизи они еще более невероятны, нежели издалека. Возвышаясь надо всем остальным, подобно остроконечному пику, белоснежная башня странно притягивала взгляд. Чтобы оторваться от ее созерцания, молодому человеку приходилось напоминать себе, для чего он прибыл сюда. Настолько чисто-белого камня Лутарг никогда не встречал. И не только камня, он даже подобной крошки в каменоломнях не находил, а уж там ему пришлось повидать многое. Издали поверхность камня казалась гладкой и равномерно сияющей, сейчас же, молодой человек был убежден, что вся башня - от основания до пика - покрыта затейливым узором, и именно он вспыхивает и сверкает в лучах полуденного солнца.

Это зрелище завораживало. Даже появилось желание дотронуться до искрящегося монолита, и Лутаргу пришлось тряхнуть головой, чтобы отогнать его.

Пока молодой человек рассматривал башню, гул на площади стих, и людская толпа замерла в напряженном ожидании. Складывалось ощущение, что кто-то незримый подал сигнал, и все вокруг, кроме него и Исата, остолбенели. Выискивая причину народного преображения, Лутарг заново оглядел стены храма, крышу, надеясь узреть того, чье появление привело к подобному результату, но ничего нового не заметил. Рианиты тем временем продолжали вести себя, словно каменные изваяния. Теряясь в догадках, молодой человек посмотрел на стоящего рядом мужчину. Его взгляд был устремлен куда-то вверх, и, проследив за ним, Лутарг увидел, что верхняя часть святилища пришла в движение, и на ее белокаменной поверхности - у самого пика - появился черный ободок. Затем от него ручейком протянулась тонкая нить к середине башни, где уже образовался арочный проем. В тот момент, когда стрела коснулась импровизированной двери, ободок и стрела полыхнули огнем, а в проеме появилась фигура в белом, площадь взорвалась ликующими криками.

Громоподобное "Неизменный!", вырвавшееся одновременно из сотен уст, оглушило Лутарга и до жути перепугало вороного. Жеребец всхрапнул, попятился, вращая выпученными в страхе глазами, а на повторном оре и вовсе встал на дыбы. Мгновенно стало понятно, отчего ранее люди косились на него. Животных в таком случае предпочтительнее держать подальше от народных гуляний, чтобы избежать неоправданных жертв.

Пока Исат пританцовывал на задних ногах, передними рассекая воздух, молодой человек успел оттолкнуть двоих рианитов, находящихся в непосредственной близости от массивных конских копыт, затем повис на загривке жеребца, понуждая его опуститься на землю. Вороной послушался не сразу. Лишь только, когда Лутарг сумел обхватить руками его шею, конь встал на все четыре ноги, навалившись на мужчину свои весом, но при этом продолжал нервно похрапывать и бить задом, словно намеревался сорваться с места в карьер. Ласковые слова, призванные успокоить животное, потонули в очередном вопле толпы, и молодому человеку пришлось усилить захват, чтобы не дать жеребцу взбрыкнуть повторно.

Лутарг сдерживал вороного, покуда седьмое по счету "Неизменный" не прогремело над площадью. Далее вновь воцарилась неестественная тишина, и когда Исат перестал выказывать признаки страха, молодой человек позволил себе взглянуть на башню.

Она пылала. От основания до пика. Дорожки живого пламени устремлялись от подножия к небесам, чтобы собраться в полыхающий костер на вершине. Даже при свете солнца зрелище было впечатляющим, завораживающим.

Но не гигантский факел приковал к себе взгляд Лутарга, а фигура в белых одеждах, которая, раскинув в стороны руки, парила над храмом и, будто бы, звала его к себе.