В ответ на посланную мной жалобную телеграмму в программу «Ищем всех!» о местонахождении доцента Ползучего, а также на просьбу скорейшей поимки последнего с последующими ужасающими пытками посредством пассатижей и пенопласта по стеклу, был получен ответ:

«А хрен его знает, где ваш доцент! Сами прос…ли, сами и ищите!»

И это вместо обычных обещаний типа: «Конечно, конечно! Найдем, не сомневайтесь! И отдельную передачу с объятиями и истерикой сделаем!»

Сволочи!

Что-то тут не так!

Обманывать профессора Зелезнева?

В ярости я расхаживал по кабинету, хлеща по стенам кнутом для окорачивания свирепых бамбров. Правда, ни одного бамбра в нашем зоосаде еще не было, но я не терял надежды, поэтому повсюду таскал с собой кнут.

— Он где-то недалеко, — рычал я, рубя в капусту новые занавески. — Я чую его запах! Ох, и попляшет у меня этот сосископалый!

— Товарищ профессор! — раздался за дверью робкий голос кока. — Куда клетку ставить-то?

— Клетку? — я так пнул кресло-качалку, что оно вмиг утратило свои качательные функции. — Какую еще такую мать клетку?

— Да с трендуном мать клетку, какую мать клетку, — в тон мне ответил Можейка.

Услышав, что наш обычно смирный кок ругается, мне полегчало. Значит, не одному мне тащить хворосту воз…

Явившись на свет, я узрел кока, который волок по коридору клетку с отчаянно бранящимся на восемнадцати языках двухголовым попугаем.

— Неси пока в столовку, а там разберемся, — скомандовал я.

— Но, товарищ профессор, — заныл кок, — до столовки далеко-о!

— Р-р-р! — это я начал говорить: «разговорчики в строю!», но Можейка меня правильно понял, потому что от него тотчас же остались только тающие в воздухе обрывки ругательств.

Я же отправился на капитанский мостик, где скучающий Полозков играл сам с собой в «рассердились-помирились».

— Чего скучаем? — поинтересовался остывший я.

— А чем занятся? — пробормотал капитан. — Где курс, кто мне его показал?

— Ты же капитан?

— И че?

— Вот и прокладывай!

— Ты же руководитель экспедиции?

— И че?

— Вот и не суй свой нос, куда не прос!

— Тогда поплывем к системе Занозы.

— Это почему еще?

— Потому что я — руководитель!

— Но до Занозы десять дней лету! Лучше в Мерлидап.

— Это где из дырок в земле выглядывают мерзкие твари, похожие одновременно на червей и старые носки, и кричат: «Пу-у-у!», отчего ты медленно сходишь с ума? Спасибо, гражданин Зелезнев! Вот удружили, товарищ экспедитор!

— Это вы — экспедитор! Это вы ни хрена ни знаете! — я, конечно, сознавал, что дал маху с Мерлидапом, но сдаваться не имел привычки.

— По местам, псы помойные! — взревел капитан, сверкая глазами.

— Этого не хочешь ли? — я скрутил ему ядреный шиш.

В дверь заглянула Аллиса, многозначительно сказала: «Бомба!» и испарилась.

— Ладно, что мы ссоримся, как дети? — примирительно сказал капитан. — Пойдемте лучше, господин с многочисленными учеными званиями, коего я так безмерно уважаю, немножечко пожрем.

— Дело говорите, господин капитан с кучей наград, без которого я не смыслю жизни. И винца тяпнем по полторушечке.

— Без сомнения.

Когда мы зашли в столовку, я вспомнил об одной очень важной вещи. Но было уже поздно. Важная вещь приветствовала нас из клетки ужасающим потоком ругани на арктурианском. Хотя в переводе брань означала всего-навсего пожелание приятного аппетита, по-нашему это звучало именно как отборный боцманский мат. Все-таки интересные существа эти арктурианцы. Поэтому и не дружит с ними никто.

— А где Аллиса, Можейка? — спросил я у кока, который как раз вышел с камбуза, толкая перед собой столик на колесиках. На столике стояли исходившие аппетитным паром тарелки с первым.

— Обещалась быть к половине второго.

— А что у нас на второе?

— Тефтели, лососина и отменное «Шато-Брийон».

— Значит, мы успеем спокойно покушать минут десять, — сказал я.

И, как всегда, сглазил! Как раз в тот момент, когда мы подносили к губам по третьей ложке, в дверях показалась Аллиса.

— Папа! — сказала она. — У меня новость!

— Да, дочка, — я поперхнулся и пролил суп на брюки. — У тебя всегда новости поспевают вовремя.

— Я знаю. Так вот, я нашла в одной старинной кулинарной книге отменный рецепт приготовления чудного фрикасе из попугаев!

— И что? — спросил Полозков.

Трендун у себя в клетке насторожился. Как-никак, он понимал практически все из известных галактических языков.

— А то, что наша новоприобретенная птичка — отличный заменитель попугая! Надеюсь, он очень вкусен.

— Боже, какие слова, — я погрузился в первое.

— Нет, правда? Можейка, сможешь?

— А чего? — кок меланхолично принялся точить ножи. — Это мы запросто. Не медведь же какой. Не лошадь какая-нибудь говорящая.

Трендун принялся истошно осыпать нас комплиментами.

— Смешная птичка, — сказала Аллиса, не приближаясь, впрочем, к клетке. — Харо-ошая птичка. Долой баночно-пакетную еду! Настоящее, живое мясо. Еще тепленькое!

— Погоди, Аллиса, — вмешался капитан. — Я вот о чем подумал. Если эту птицу подарил нам Мамочка — а он, по нашей версии, связан с Ползучим — мы можем кое-что узнать о прежних хозяевах Трендуна!

— Ага, — Аллиса повернулась к завывающей от ужаса птице. — Ну что, Трендунец? Будешь колоться?

Двухголовый попугай нахмурился. Он явно не знал, на что решиться.

— Видимо, твои хозяева были не сахар, — лицемерно вздохнул кок.

— Да и настоящие не лучше, — проворчал капитан.

— Они обещали свернуть мне головы, если я проболтаюсь, — неохотно сказала одна голова птицы. — И прижечь шеи медным купоросом. После него башки не отрастут.

— Ну давай тогда, вываливай! — поторопил его кок.

— А, все равно помирать, — сказала вторая трендунская голова.

— Раз все равно, лучше позже, — поддакнула первая. — Давай, начинай.

— Че это я-то сразу?

— А че, я, что ли?

— А кто еще-то?

— Если вы не заткнетесь, — прокричала взбешенная Аллиса, — я принесу Гайдна, и он съест ваши яйца!

— А мы не несем яиц! — гордо сказали головы.

— Это ему не помешает!

Трендун поперхнулся.

— Ползучий и Юй Хай Сан Хоп Сан — старые друзья, — принялась вываливать информацию птица. — И они все делали вместе. Вот.

— Дальше?

— Дальше все, — растерянно сказал трендун. — Я же у них недолго пробыл.

— Вот спасибо! — взорвался кок. — Где мои ножи? Сейчас я сделаю из тебя фарш! А головы скормлю… Скормлю я головы… Нет! Никому не скормлю! Сам съем!

— Вы абсолютно неверно понимаете птичий треп, — сказал я, решив разрулить ситуацию. — Слушай меня, птица и слушай внимательно. Это тебя изобразили на памятнике капитанов?

— Меня! — горячо закивал трендун. — Меня! Честно!

— А может, нет? Вона вас сколько было! Цельный рынок!

— Я же редкий, — рассудительно сказал трендун. — Раньше был. Не разводили меня. Это доцент с Юем постарались. А до того, как, я жил у капитанов.

— У кого из них?

— Сначала у первого. Но ему было не до меня — вечно кормить забывал, ругался, молотком долбануть норовил. Он же был специалист по горным работам. А еще медвежатник был знатный. Громил сейфы, как косточки из компота… гм… гм… в смысле, лишал финансирования враждебные деструктивные формы правления, от которых капитаны частенько освобождали коснеющие в рабстве планеты, — исправно отрапортовал трендун.

— А потом?

— Потом к марсианину перешел жить. Там лучше было. Но скучно. Марсианин в основном работал отвлекателем.

— Это как?

— Когда капитаны нападали… в смысле, производили разведку на планетах, он выполнял всю женскую работу и отвлекал на себя внимание деструктивных форм правления, в то время как первый капитан… Ну, вы в курсе.

— А третий?

— У фикса я не был. Не успел. Просто они с первым прознали о философском камне, который прикарманил марсианин, разругались с ним и разъехались в разные стороны.

— А ты?

— А меня — в ссылку.

— За что? — спросил я, и тут же понял — за что.

— Вот именно, — отвечая на мой немой вопрос, виновато развел крыльями «попугай». — Трендун потому что. А я что? Я ничего. Во мне это генетически заложено. Так что в ваших интересах не рассказывать при мне ваших секретов.

— Спасибо за предупреждение, — ворчливо отозвался кок. — Тогда я попрошу убрать его из столовой! Чтобы потом всякая шушера знала, из чего готовит свои великолепные блюда старик Можейка?

— Логично. В кладовку его.

— Нет! Только не в кладовку! У меня клаустрофобия! — забился в клетке трендун. — И еще я темноты боюсь! Оттуда как выскочат! Как выпрыгнут!

— Нужен ты мне, — Аллиса развернулась, всем своим видом показывая степень ее оскорбления низшим существом и удалилась.

— Хорошо, мы тебя в кают-компанию определим. — фальшиво наобещал я. — Только скажи еще кое-что. Ты случайно не знаешь, куда отправились капитаны?

— Фикс и первый — не знаю, — покачала головами птица. — А марсианин собиралась в систему Занозы. Знакомый, говорил, у нее там.

— Не Ползучий?

— Не. Супермен какой-то. На лошади ездит, кокаином торгует. Вот она к нему за коксом и двинула. А меня в капсулу — и к Чертовой Бабушке!

Про Чертову Бабушку — огромную космическую свалку в районе Затона, двумя парсеками левее, — я знал, поэтому без труда догадался, что произошло дальше. Трендун попал в переработку мусора, там его определили как не до конца разложившееся существо и послали в единственное место, где такие еще пользуются спросом — на рынок Плантагенеты.

— А доцент с Юем как тебя нашли?

— Не знаю. На Плантагенете я сразу к ним попал. Они на разгрузке почты были. Искали, говорят, какую-то посылку с йодом из Тарасовки. Вот на меня и наткнулись.

У меня в голове помутилось. Все смешалось в голове Зелезнева, сказал бы классик, в данное время проживающий на Земле уже восьмую клоническую жизнь. Капитаны, доцент, трендуны, система Занозы, лошадка с кокаином, йод из Тарасовки… Сам черт не разберет! Поэтому немудрено, что я грохнулся в обморок, успев трагически прошептать бросившемуся поднимать меня капитану:

— Держи курс к системе Занозы… Туши свет, Вася… Я — Батон…

Дальше — тишина. И темнота, потому что капитан, привыкший исполнять приказы, мгновенно выключил свет.