1

В Москве я на метро приехал на Киевский вокзал, взял билет на Калугу – на моё счастья, через сорок минут отходит. Смотрю, навстречу идёт Саша Писаревский, мой друг. Кака́ радость! Он едет до Суходрева – значит, едем вместе. Вопросы, рассказы… Он спрашивает:

– Что, Данила Терентьевич, за семьёй приехал?

– Да, Саша, за семьёй.

– Данила Терентьевич, а почему бы вам не обратиться к своим в тайгу на Енисей?

– Саша, мы уже всё разведывали. Там живут кланами, ето дело трудно, надо время и средства, на что проехать и прожить, да и слухи разны. Хто крепко в законе живёт, едва ли к себе подпустит, а хто живёт по-слабому, нас ето не интересует. Наши же старообрядсы рассказывают: многи заготавливают разны промыслы и весной вывозют до Ворогово на продажу, там начинают пьянки-гулянки, ничего не соблюдают. Зима у них девять месяцав, шестьдесят минус – нам ето не вынести, а са́мо главно – мы для них американсы, и смотрют как на врагов, и со здешними чиновниками нам не ужиться будет.

– Да, ты прав. Но мы тебе, Данила Терентьевич, ето говорили.

– Прости, Саша, я не верил. Оне нам мягко стелили, но результат горькяй. За то, что я бросил быть сотрудником по переселению старообрядсов, все от меня отвернулись, и даже попасть в Россию – тиранили три месяца, визу не выдавали, а дали толькя на шестьдесят дней, знающи, что у меня семья в России. Вот как хошь.

– Да, здесь оне ето умеют делать. Ну, и каки́ планы, Данила Терентьевич?

– Да думаю как-нибудь выбраться отсуда, хотя бы и неохота. Как ни говори, ето родина, и её больше и не забыть. Придётся там строить свою деревню.

– Ну, дай тебе Боже силы.

– Спаси Христос, Саша.

– А как твоя история?

– Да уже дописываю.

– И хто будет редактировать?

– Ровнова Ольга Геннадьевна, учёная по лингвистике и диелектолог.

– А хто будет соиздавать?

– Пока не знаю. Вот будет встреча – будем обсуждать хто и как.

– А почему не обратился к староверам?

– Етого нельзя допустить, ето история для всего мира, а староверы превратят в свою пользу.

– Да, ты прав. А что ты пишешь?

– Саша, сущую правду.

– Да, Данила Терентьевич, правда никому не нужна.

– Ну, Саша, молодец, что понял.

В Суходрево мы с нём расстались, он спросил:

– Как сноха Неонила доехала?

– Да с горям пополам доехала.

– Да, её здесь немало потиранили.

– Да, Саша, ето теперь никогда не забудется. Сын и сноха так и сказали: «Больше нас канатом не затянешь в ету страну, ето не страна, а дурдом».

– Ну, Данила Терентьевич, не пропадай, будь на контакте.

– Да, Саша, не заботься, как вернёмся из тайги – сразу сообчим.

– Ну, ждём, поклон семье.

– И ты поклон Наташе и дочке. – На етим мы расстались.

Звоню Васе, что через час буду в Калуге, он посулился встретить с Юрой. Ну, встреча, радость. Но как Вася завёлся и стал рассказывать про всё оформление Неонилино, мне ето было слушать не по душе. И как старались уругвайский консул все её дела решить, мы были все в шоке: как родну́ дочь приняли и допоследу бились помогчи, а боливийский консул отвернулся, даже не стал и разговаривать, хоть и Неонила боливийкя.

– Но, Вася, боливийсы – ето коммунисты, оне для угодья России так поступают, а уругвайсы – ето золотыя демократы, под вид американцев.

Приехали домой – все наперебой про Неонилу.

– Но ладно, хватит, хватит, всё я знаю, мне и так больно. Слава Богу, оне доехали благополучно и чичас радуются.

– Данила, мы тебе говорили: зачем приехали в етот дурдом?

– Да, я теперь всё понял, сочувствую и соболезную, но политики не унимаются, проводют там у нас конференсыи и убеждают вернуться на родину, сулят горы, но на етих конференсыях я уже не нужон, так как много знаю про Россию.

– Да ето понятно, – говорит Вася, – но ты, брат, будь аккуратне, вас ишо из тайги не выпустют, вас заманивали не для того, чтобы из России выпускать. Смотри, не подписывай никаки бумажки, а то навечно останетесь, да ишо за всё отомстят.

– Да, я верю, но будем надеяться на Бога.

На другой день звоню Москвину Виктору Александровичу:

– Я в Калуге, и охота встретиться.

Он доброжелательно указал:

– В 15:00 завтра.

Звоню Графовой Лидии Ивановне, также объясняю, что в Калуге и завтре в 15:00 буду у Москвина Виктора Александровича, и согласна ли принять меня. Она ответила мне:

– Да, могу принять с 16:00 до 18:00, а дальше время не будет. – Но мня насторожил ответ, показался очень суровый.

Аня Гордеева собирается завтра утром рано в Москву цветы продавать, и я решил с ней поехать. Думаю, утром ей помогу, а потом пойду на приём к Москвину и к Лидии Ивановне. Но чтобы рано выехать в Москву, надо ночевать у Ане. Так я и поступил. Но меня удивила ета ночь. Аня провозилась всю ночь со цветами, в сортировке и букетах, и в 5:00 мы отправились в Москву. Аня на електричке калачиком свернулась и всю дорогу проспала, бедняжка.

В 9:00 прибыли в Москву, Аня стала продавать цветы, а я караулить. Ну, насобиралось бабок двадцать, смотрим: милиция идёт, на всех кричит, всех гонит; бабки отойдут да снова подходют к публике, цветы разбирают хорошо, но милиция покою не даёт. Я с Аняй пробыл до 13:00 и видел все ети несправедливости. В порядошной бы стране етого бы не было, у всех был бы свой уголок, но ето Россия – великая держава-нация.

В 13:30 я отправился на Таганку, в Дом зарубежья, и в 15:00 захожу к Москвину Виктору Александровичу. Он уже ждал меня, встретил ласково, провёл в свой кабинет, я стал его благодарить за приглашение, что он посылал в посольство в Уругвай, и стал извиняться, что:

– Я никаки́ интервью не давал здесь в России против государства, и то, что написано в Интернете, – ето всё подлость, я на ето не способен, государьству надо помогать бороться с коррупсыяй, но не унижать его. А что с нами случилось в Белгороде – государьство не виновато, и виноваты чиновники, оне здесь очень голо́дны, и у них СССР-ской дух ишо живой, то поетому с ними трудно бороться.

– Да, Данила Терентьевич, вы правы, но вы бы к нам обратились, один бы звонок – и все бы ети чиновники полетели, кого бы вы ни назвали, и чичас бы жили куда бы лучше, в своих домах, земля и техника. Нет, вы всё бросили и разбежались по тайгам, как робинзоны.

– Виктор Александрович, вы чичас нас не поймёте, но вот когда вы прочтёте мою книгу, тогда чётко поймёте и оцените. Дай Бог, что вы правы. Да, мне обидно, но так надо было поступить, и переселение никакого не будет, а будут – то единицы. Вот в етим, да, я виню государство, потому что ишо не готово принять переселенсов, и думаю, ето скоро не будет, а может быть, и никогда.

– Данила Терентьевич, почему вы так понимаете?

– Очень просто, Виктор Александрович, загляните хороше́нь в глубинку деревнях, и всё поймёте. Ну, благодарю за приём. Ишо раз спаси Христос за помощь, желаю быть хорошим приятелям и на презентацию книги желаю ваше присутствия.

– Спасибо, Данила Терентьевич, мы рады всегда вас встретить.

– Прости за всё, что так получилось, и спасибо вам за всё, и до будущай встречи.

– Доброй пути, Данила Терентьевич.

– Ишо раз спасибо.

Я вышел и отправился к Лидии Ивановне. В 16:00 возле её здания звоню ей, она берёт трубку, я ей говорю:

– Лидия Ивановна, мы у вас.

– Ну, проходи.

Я двери открыл, поднялся на девятый етаж, она мне открыла и завела к себе. Но как странно: ето совсем другой человек, чужой, холодный и колючий. Она не может на меня смотреть, все вопросы странны и чужие, и мы её не интересуем. Я вспомнил Васины слова, она ему по телефону сказала: «А что я от них поимела? Пускай оне больше ко мне не мешают». Думаю, ты, тётенькя, ни в чём не разобралась и правду не знаешь, а так поступаешь. Да, ты мне показывала ваше «золотоя перо», ты начальник и защитник переселение, форум исполкома – и так поступаешь. Значит, через тебя переселение не получилось, и ты даже не разобралась и так поступаешь. Тут, как назло, ей звонок: какую-то женчину депортируют, она тут же изменилась и так ласково стала убеждать:

– Да ты, милая, не беспокойся, нихто ето не смеет сделать, я чичас всё решу, дай все данны вашей дочери. Хорошо, ваш телефон. Да не беспокойся, миленькя, всё будет хорошо. Да-да, пока. – Закрыла трубку, снова набирает номер: – Алё, с вами говорит Графова Лидия Ивановна, передайте трубку полковнику – назвала имя – хорошо, как появится, пускай позвонит. – Закрыла трубку и спрашивает меня:

– Данила, а всё-таки ты не прав, что заташшил свою семью в тайгу.

Я пожал плечами, но насмелился, спросил:

– Лидия Ивановна, мне дали визу всего на шестьдесят дней. Как можно продлить?

– Для етого надо ходатайство.

– А куда можно обратиться?

– Уж сам позаботься поищи.

– А в како́ УФМС надо обращаться?

– Позвони мне в понедельник в 18:00, и я тебе укажу.

– Ну хорошо, большоя спасибо.

И я пошёл. Она меня проводила до дверей и на прощанья дала такой вид, что «больше не приходи». Я вышел, у меня камень на сердце. Значит, она вместе с чиновниками работает, а я её считал за героиню.

Прихожу к Ане. Она, бедняжка, вся измучилась, но цветы так и не продала, осталась третья часть. Время вышло, надо на електричкю, мы сяли и отправились в Калугу. Народу было по́лно, на следующих остановок всё переполнилось, многие едут сто́ям. Впереди ехали три девушки-красотки, оне часто соскакивали и шли перекурить, возле меня стоял мужчина лет шестьдесят, он возмущался и ругался, что женчины курят. Ето всё надоело, я не вытерпел и задал ему вопрос:

– Мужчина, а кака́ разница, что курит женчина или мужчина?

– Но а как, женчина детей рождает, дети получаются больными.

– Да, вы правы, но мужчина-табакур – семя у него гнило́, и ето семя входит в женчину, ети дети – что, не больны ли?

– Но всё равно женчинам нехорошо курить.

– Но вы докажите мне, как умирают курящия, и кака́ у них смерть, и чем лучше – мужчина или женчина.

Он замолчал, но отошёл подальше от меня, и всё затихло.

В понедельник в 18:00 звоню Лидии Ивановне, она подняла трубку и ответила:

– Позвони попозже.

Я четыре раза набирал, и всё ответ тот же, наконес выключила телефон. Что делать? Куда обращаться? На другой день в 11:00 звоню, подымает трубку, я говорю:

– Лидия Ивановна, прости, что надоедаю, но куда мне обратиться за продлением визы?

Она ответила:

– Покровка 42, метро «Китай-город». Всё, больше мне не звони.

– Извини, Лидия Ивановна.

Но мне стало обидно за всех староверов. Гово́р всякий идёт, но правды нихто не знает. Братья и сёстры, вы меня простите, но ето не матушка-родина, родина была до Никона-патриярха, а после – горя, слёзы и кровь, истребили всю правду и превратили в колючую мачеху. Благодаря нашим родителям мы очутились за границай, нас приютили совсем чужой народ, нами восхищались, нашим знанием и культурой и шли всегда навстречу. Уже почти сто лет берегём свою старинную русскую традицию и ни в каки́ политики не вмешиваемся, толькя хотим жить спокойно в своим труде и благе, детей рождать и приучать их к добру. Мы чётко знаем: наступает всемирная война, из которой останется из семи градов один, население не останется. А за кого восстать-то: за матушку или за мачеху? Мачеха с нас триста лет шкуру снимала, но нам всё равно её жалко, а может, да и одумается и пожалеет своих деток, хотя бы и не родных? Надо подумать хороше́нь: вся Европа за что-то называла Россию варварами, и отрицать ето не надо, вся Европа порабощала другу́ нацию, а Россия не жалела свою. В страна́х, где мы проживаем, есть коррупция, но в России – не могу придумать, как её назвать. Однем словом – бардак. Я пишу кратко, но нас уже дурачут тысячи, что приехали сюда, тут чиновники – власть и закон, а местному населению его нету. Мужики спились, ишо одне женчины тянут лямку жизни, ето героини, но чиновникам плевать на ето на всё, простите за грубость. Но сердце плачет по родине.

В среду 14 июля мы встретились с Ольгой Геннадьевной, решали о моей книге. Вопросов было много. Так как наш гово́р старинной, не совремённый, поетому пришлось отвечать на многи слова, что оне обозначают. Но меня насторожил Ольгин вопрос:

– Данила, а нельзя смягчить некоторы слова?

– Ольга, объясни.

– Но, Данила, местами ты пишешь как есть, грубо, то есть сущую правду.

– Нет, Ольга, никак нельзя изменить. Правда – она должна быть правдой. На самом деле, сколь я пишу о етой правде, – ето малая ча́сточкя. Ежлив всю описывать правду, надо писать несколькя то́мов, ето даже будет страшно.

– Хорошо, Данила, так и будет. Данила, вопрос. Вы говорили, что вы неграмотны, ето перва ваша столь массовая работа в писанье?

– Да.

– Ну и как вы себя почувствовали?

– Любовь к писанию. Правды, надо большую консентрацию, но я люблю писать ночами, когда все спят.

– А какая у тебя цель для етого?

– Во-первых, я пишу свою историю, мне пришлось в жизни нелегко, я хочу пояснить народу, что прожить не так легко и всё ето зависит от нас самих, добро и зло. В консэ истории будет разъяснёно о добре и зле, я могу сказать как путеводитель, чтобы каждый человек избрал себе добрый путь и радовался своей жизнью и просторам. А изберёт зло – пускай не обижается ни на кого, толькя сам на себя.

– Данила, я поражаюсь твоей историяй и умом.

– Спасибо, Ольгя.

– Данила, а цель етой книги? Будем говорить економически.

– С долгами расщитаться, свою деревню построить и вырабатывать екологичный продукт, чтобы народ был здоровый и сильный.

– Но, Данила, как писатель, – за твою историю здешны издательства дадут копейки, и не расщитывай ни на каки́ деревни.

– Да, Ольга, я теперь всё верю, а вот в США или в Англии – я бы там заработал, потому что народ там благородный, и со всего мира там соиздают свои книги. Ну, посмотрим, как выйдет.

Мы расстались.

Я пошёл на Покровку 42 в УФМС. Прихожу туда, подхожу к окну, прошу встречи с начальником, меня посылают в десятый кабинет. Прихожу, там очередь, ну, я дождался своей очереди, захожу.

– Что нужно?

– Да вот у меня проблема. У меня временноя проживание до 11 месяца 2011 года, но срок действия паспорта – кончалось 22 октября 2010 года. Я поехал его поновить, там с визой задоржали, и вот через семь месяцав вернулся.

– А где у вас временное проживание?

– А вот, в старым паспорте.

– Вы снова доложны делать заявление и все бумаги собрать, и ето по месту жительству. Следующай!

– Да вы что? Пожалуйста, помогите.

– Вам сказано – делай. Следующай!

Дак вот как, всё заодно. На старым паспорте у меня не было свободного листа для визы, я получил новый, визу ждал три месяца с приглашением, я просил на шесть месяцав, но мне визу дали на шестьдесят дней, и ежлив здесь, в Москве, не продлили, а в Красноярске и не жди. А у меня остаётся сорок пять дней – не знаю, сумею, нет семью вывезти.

Я часто звонил Марфе, ей стало лучше, ну, слава Богу.

 

2

15 июля 2010 года я выехал с Москвы на Абакан, Ольга Геннадьевна меня проводила, деткам моим гостинсов послала. Я вспомнил: вот как Графова Лидия Ивановна отомстила мне, чувствую, семью мне не вывезти за етот срок. Дух у меня совсем упал, и я отправился в путь.

У меня верхняя полка, внизу суседка бабка лет шестьдесят с Сан-Петербурга, напротив девушка и женчина лет сорок пять, а на боковых парень и ветеран. Ночь ночевали, утром познакомились. Первый день всё было отлично, у нас с бабкой завелась дружба, бабка угодила грамотна, беседы шли хоро́ши, честны. Она узнала, что у меня одиннадцать детей, пятнадцать внучат, очень восхищалась, а ветеран всё прислушивался. У меня нет-нет да и выйдет словечко о Южной Америке и США, и всегда добро́. На второй день он не вытерпел и заговорил. Я заметил, что он грамотный, но невоздоржный, и сразу с верхней полки давай материть США:

– Ето не страна, а сброд. У нас по крайней мере нация, а у них что там? Собрались со всего мира разная шваль и хвастуют на весь мир.

Мне взяло зло, я говорю:

– Дяденькя, стой, выслушай меня. Вы там были?

– Там нечего делать.

– А почему отсуда все бегут в США? И большинство повешалось на подъёмные, и США помогает. Второе. В США нигде не услышишь русской музыки, а здесь везде гремит: американские песни, да и русские песни перевоспитались на американские, не смогли даже придумать свои современные модные песни.

– Да, вы на етим правы, все очумели.

– Стой-стой, дядя. Всем надоело: «Да здравствует Ленин!», Да здравствует Сталин!», «Да здравствует пролетарият!» Пролетария, собирайся со всех стран, ишачьте на нас, а пускай у вас жопа гола, и толькя пикни – каторга, расстрел, враг народу, а чиновники в масле катались. А пришло время – всё под себя забрали. Так, дядя?

– Ты нахватался всякой подлости етого сброду и доказываешь. Етого не было. По крайней мере, когда был СССР, был порядок и тишина.

– Стой, дядя, вы имеете контакт с доллара́ми?

– Да, конечно имею.

– Дак ето же шваль?

– Да что ты пристал с етим сбродом!

– Очень просто. – Я выташшил уругвайский паспорт и показал ему. – Я с тех стран, и в США был, ето порядошна страна и милая, ласкова, такой ласкоты едва ли где встретишь. И мы, переселенсы, стары русские, думали, что ето матушка-родина по истории, но оказалось ето не матушка, а мачеха-ведьма.

– Как так? Не имею понятия.

– А вы, дяденькя, выслушайте. В наши страны́ МИД посылает уже шесть лет послов, консуло́в и разных политиков, они ездют по нашим деревням, убеждают нас вернуться на родину, сулят горы и стелют очень мягко. Но приходится очень жёстко и горькя, всё везде обман, насилия, через переселенсов деньги отмывают, а переселенсы страдают. И вы знаете зачем? Потому что готовится война, и России невыгодно, чтобы русски за границай в своё время пошли на русских.

– Да, дядя, вы правы, ето мы знаем.

– Дак на какой хрен сманивают в ету тюрму? Ежлив нужны солдаты или работяги, создайте справедливую систему, и все будут тут как тут. Тут дети уходют на службу и вёртываются полными развратниками и наркоманами и головорезами, нет здесь ни патриётов, ни герояв, а непонятно в чё их превращают.

– Как так, где вы ето наслышались? Здесь служба как служба, ребята уходют на службу и вёртываются заслуженными и героями.

– Дяденька, не скрывай, у нас есть данны прямыя: здесь на службе избивают до полусмерти, наркотиками торгуют, зарплату забирают, и толькя пикни – сразу в гроб.

– А вы думаете, вас не использует США?

– Нет. Во-первых, мы там не живём, у нас наёмна армия, хошь служи, хошь нет.

– Ну вот, вы и проговорились. Слухи идут, что оне своих берегут, а посылают на войну наёмных.

– Да, вы правы. Но человек знает, куда идёт. Выживет – вернётся лейтенантом, а то и выше, и пожизненно ему плотют как герою, он знает, что жить будет прекрасно.

– Но мало хто вёртывается.

– Молодёжь знает, куда идут, нихто их силком не ташшит.

– Значит, вы согласны своих детей отдать в наём?

– Конечно нет, но каждый человек избирает свою судьбу. У меня сын Алёша жил в Уругвае, золотой парень, исполнилось ему двадцать лет, приехала девушка с Аляске, оне сполюбились, поженились. Уругвай страна ма́ленькя и бе́дна, девушка давай Алёшу убеждать, что: «Поехали в Америку, там жить просторне». Он её послушался, пошли к американскому консулу, Алёше там сказали: «Ежлив будешь наш солдат – пожалуйста». Судьбу он сам выбрал и уехал. За год научился говорить по-английски, сдал екзамен на лицензию по строительству домов – типа шале, коттеджи, и открыли компанию со своим шурином, чичас работают по пятнадцать часов в день, но за ето получают в месяц десять – пятнадцать тысяч долларов, и живёт как барин, имеет свой дом большой, три машины, весь инструмент, у него хороший рекорд жизни, и ему навеливают всяки-разны кредиты. Но он солдат США.

– А вам его не жалко?

– Да вы что, конечно жалко, я его всяко убеждал, но он пошёл за хорошай жизнью, живёт в порядошной стране, но не в дурдоме под названием Россия.

Ветеран вскипел, заматерился:

– Ты предатель, враг народу!

– Нет, никак – я патриёт, мне жалко родину и народ, оне страдают невинно. А чиновники да попы разъелись, хоть час коли на колбасу. Я не знаю, что на ето смотрят вышние органы государства. Я бы своих детей и внучат натравил бы на чиновников, всем бы оторвать башки, етим бы помог государству и населению.

Ветеран вскочил на ноги:

– Мать-перемать!

– Стой, дядя, ты лучше скажи правду: когда в России жил хорошо народ?

– Конечно в СССР!

– А почему слухи идут: был Николашка – была и рубашка, пришёл Совет – показала жопа свет? А ишо: СССР – садись со мной срать рядом?

Ветеран полез драться, он влепил мене́ раз хорошо, но тут подскочили и нас разняли. Тут подошли провожаты, стали узнавать, что случилось, стали грозить милицияй, я показал паспорт и рассказал, что случилось. Сусед подтвердил, что я вёл себя спокойно, а ветеран заедался. Его сменили в другой вагон и мне приказали, чтобы в таки́ конфликты не ввязывался, а то снимут с поезда. Я замолчал, но сердце своё отлил. Бабка спросила:

– Почему так напрямую с нём связался?

– Потому что он чиновник, а здесь местному населению всех боле достаётся от чиновников.

– Да, ты прав, но я тожа бывшая чиновница.

– Тётенькя, таких бы побольше – смотришь, Россия зажила бы получше.

Она засмеялась:

– Ну спасибо!

В Новосибирске поезд стоял двадцать минут, мы вышли на перрон размяться, смотрю: ветеран идёт с чумоданом. Увидел – мене́ показал кулак, но меня смех одо́лил. И мы дальше тронулись. Через семьдесят пять часов в 6:00 мы прибыли в Абакан.

 

3

Схожу с поезда, смотрю: моя милая Марфа стоит ждёт, увидала меня – заулыбалась… Вот ето радость! Мы встретились, крепко обнялись, и обои заплакали. На такси поехали к Феде Скачкову, Федя был рад. Я позвонил Абрикосову, он сказал, подъедет к 8:00. Как толькя подъехал, мы с Марфой с нём поехали к нему в его офис.

Тут пошли разны жалобы, всё ему не так, но я сказал:

– Я приехал ненадолго.

– А что, насовсем хошь уезжать?

– Да.

– Почему?

– Как-то надо с долгами расшитываться, а здесь нет никакой перспективы.

– Как так, почему? Бизнесов сколь хошь, чем хошь, тем и занимайся.

Но мне с нём связываться неохота, ето лицо уже знакомо.

– Ну хорошо, потом разберёмся, час са́мо главно – ето добраться до дому и милых деток увидеть.

Абрикосов уезжает в Туву, а Рассолов собирается через три дня на вертолёте, но Абрикосов посулился организовать, чтобы нас взяли. Мы ждали у Феди ети дни, и Марфа меня предупредила:

– При Феде ничего не болтай, ето Абрикосовы шпионы.

– Да ты что?

– Да, мне ето рассказали наши староверы, оне уже немало натворили, мы не первы уже оказались в такой ситуации. Рассолов – ето бандит, он немало уже нагнул наших староверов в Туве и на Тунгуске. И будь аккуратне с языком, оне всё могут сделать, даже дитя украсть.

– Да ты что?

– А вот съезди к староверам, и всё узнаешь.

– Да, теперь много чего понятно стало. Чё с тобой, так схудала?

– Да чуть Богу душу не отдала.

– Что так?

– Да простыла, матка воспалилась, совсем обессилела, продукту никакого нету.

– Да ты что? Я звонил Абрикосову и спрашивал про вас всегда, и он говорил, что всё у вас есть и всё вам навезли.

– Да всё он врёт, после тебя он всего раз был, привёз по два-три яблочкя, и всё. А ты зачем ему трактор отдал?

– Ты что? Нихто ничто не отдавал, он позвонил и попросил дров привезти, вот я и разрешил.

– Ну, вот так и давай – оне его совсем забрали.

– Вот ето новость! А вы как?

– А вот как хошь. Чу́шак пришлось всех продать, и на ето продукту набрать, и Софоний ходит на охоту, уже стал убивать. Когда надо, убьёт козерога или козулю, вот и питаемся.

– А как детки?

– Кости да кожа. Ваню чуть не похоронила.

– Да ты что говоришь? Свозила бы в больницу.

– Сама ходила и Ваню возила.

– Ну и что?

– Не принимают, говорят: нет закону принимать без документов.

– Но у нас есть же временное проживание.

– Их нихто не признаёт.

– Но дурдом, проклятыя чиновники! А как из тайги выбирались?

– Да с горям пополам. Нас не хочут брать ни Абрикосов, ни Рассолов, говорят: всё ето ваши выдумки. Рассолова вообче никогда не видим, ему ничего не нужно, хоть загнись.

– Да, воистину шакалы…

– Данила, как хошь, но я здесь больше не хочу оставаться. Андриян нас бросил, Георгий с Еленой тоже. Ты знаешь, как чижало пришлось…

– Да, Марфа, знаю. – Я тоже ей рассказал, как мне везде ставили препятствие. – А Георгий что?

– Георгий с Еленой вернулись, тебя ждут.

– А Софоний как?

– Софонию всех больше досталось, весь изнадсадился парнишко.

– Да, жалко. А как дела с невестой?

– Всё хорошо, тебя ждём. Но знай, что за границу не отдадут.

– Но оне правы. Так строго приучили ко всему доброму – и бог знает куды отдать, неизвестно, я и сам бы поступил так же.

Через три дня нас забрали, и мы вылетели на вертолёте к нам в тайгу.

Приезжаем домой, така́ радость! Всё красиво, пчёлки жужжат, пташки поют, воздух чистый, всё ароматно, пахнет свежей хвоёй… Ну вот, приходим домой, что я вижу? Детки бегут ко мне, кричат: «Тятя приехал!» У меня сердце сжалось, стал обнимать, целовать. Но я что-то почувствовал не то: дети изменились, невесёлы, под глазами синя, Ларькя всегда был сбитой, а тут одне кости. Я всех проверил, мне стало жутко. Ваня стоит метров двадцать, потупился.

– Ваня, что с тобой? Иди сюда, тятя приехал! – Он стоит.

Марфа говорит:

– Ему стыдно. Ваня, ето тятя, иди к нему. – Но он стоит, голову повесил.

Я подошёл, взял его на руки. Господи, высох, как перушко! Я его сильно прижал к сердцу и горькя заплакал. Смотрю, Марфа и дети плачут. Вот тебе и «матушка Россия, много горя приняла»… У меня на сердце камень стал. Георгий с Еленой тоже сухие, и Ираида тоже высохла.

– А где Мастридия?

Марфа сказала:

– Наверно, спит.

А Ваня уже сбегал, её разбудил. Захожу домой, дом просторный, уютный, места много, выглядит красиво. А вот и Мастридия.

– Ну, доча, иди ко мне. – Она подошла, я взял на руки. Ну что – ма́ленькя, сухонькя… – Марфа, что с ними?

– Да им витаминов не хватает. Когда я возила Ваню в город, купила два кила банан, Ваня все их съел, и с таким аппетитом, я даже поражалась.

– Да, теперь понятно.

Я вспомнил Абрикосова, как он всегда хвастует, Сашка у него ничего не ест: «То купишь, друго́, и всё отказывает». Но его увидишь – он весь сбитый. Конечно, когда организим не требует, хоть что давай – ничто не хочется. Помню, как он хвастался: всё есть, что хошь, то и бери, всё под руками, доходу триста милливонов в год, на развлечения берёт себе пять-шесть милливонов. И когда вели до́говор, он стелил очень мягко: «Можете собирать орехи, запасать разные травы целебные, засаливать грибы, разводите пасеку, разводите коров, коней, можете рыбачить, и мы всё будем вывозить на продажу, с вас ничего не требуем, живите себе спокойно. Захочут ваши ребята быть у нас егерями – оформим, вы для нас как диковинка, толькя не откажите туристам, придут – покормите их, покажите ваш быт жизни. Мы вам церьковь построим». Но пришло время – всё отказали, чем хошь, тем и живи. Трактор забрали, грузовик тоже, за то, что завезли, – ето теперь долг неоплатимый. Оказывается, что у нас есть, – всё ето не наше. Наши ребята у них работали: строили, чистили, корчевали – задаром, никакого расчёту, словно рабы. Их разражало, что мы молимся и праздники соблюдаем, называли нас лентяями. Да будь вы прокляты, паразиты! На тем свете всё отдадите всторицею.

– Ну, что будем делать? Как-то надо жить.

Все в голос:

– Нет, пока живы, надо выбираться! Здесь мы все погибнем.

Один Софоний заявил:

– Я никуда не поеду, мне здесь нравится, хватит бегать по разным страна́м.

– Софоний, хороше́нь подумай. Пока мы здесь, ты в силе, но придёт время – нас не будет, твой паспорт прострочится, тогда ты хватишься, и будут тебе горя и слёзы, а мы за тридевять земель и не услышим твоих слёз, нам будет горькя, а тебе тем паче. – Он замолчал.

– Но а ты, Георгий, как думаешь?

– Мы толькя за границу, тут нечего делать.

– Ну а как в Приморье?

– А там ишо хуже, там вообче нет никаких законов – за что-то называется «медвежий угол».

Мы там разыскали своё ро́дство, бабина сестра двоюродная, муж её дядя Борис, старик грамотный, он уже на пенсии, шесть кило́метров от моёго тестя. Етот дядя Борис приютил Георгия, дал ему работу и за ето семью кормил, Георгий у него прожил шесть месяцав, ну и много про него доброго рассказывает. Имеет хорошею библиетеку старинных книг, все ети книги прочитаны на несколькя раз, на все вопросы отвечает без сумнения: «В такой-то книге, вот тако́-то правило», молится сам себе дома. Георгий спросил: «Почему не ходишь молиться к деде Килину?» Он чётко ему ответил: «А с ними нельзя ни молиться, ни кушать, да и вообче подальше от них надо доржаться. Ето правило лежит в книге “Альфа и Омега”».

– А в чём дело?

– Тятенькя, ты сам знаешь: дядя Фёдор Килин всех осуждает, и тебя тоже, за то что их бросил.

– Но ты же знаешь за что.

– Да, знаю. Но правило сказано, дядя Борис открыл и прочитал мне: «Наставник аще осуждает, прежде мене́ да извержется, с нём ни молиться, ни кушать, и даже не знаться».

– Дак вот как оно! А тёща тогда куда?

– Про бабу он рукой махнул и сказал: «Сам догадывайся».

Да, вот ето новость… Надо раздобыть ету книгу и всё прочитать. А наши что делают, вот ето да… Дядя Борис хороший охотник и рыбак, к нему часто приезжают разные чиновники, он их кормит и поит, мясом и рыбой их снабжает, вот етим и живёт, а по-разному нельзя. Ему можно охотничать и рыбачить, потому что чиновникам польза от него.

– Но, Георгий, как так можно: всё население сидит голо́дно, а чиновникам всё можно?

– На етот вопрос дядя Борис сказал: «Власти дадены от Бога, а несправедливость – за грехи наши, но и им придёт ответ отдавать в день Страшного суда».

Да, ето правда. Ето толькя подумать надо: матерки, пьяницы, табакуры, воры́, разбойники, прелюбодеи, детоубийцы, завидливы, сводницы, чародеи – да вся подлость! Вот и Господь дал таку́ власть, не обижайтесь. Один рецепт России – каяться, молиться и поститься, как ниневитяны, и Господь помилует и даст хорошу жизнь. Больше никак. Но етого не будет, потому что всё идёт по пророчеству и исполняется слово в слово.

Марфа без меня была в разных деревнях старообрядсов: живут и дёржутся по-разному, но любви нигде нету. А Рассолова и Абрикосова хорошо знают, говорят: «Ети товарищи очень опасны, у них вся сила, от них добра не жди, вам как-то надо оттуда выбираться, но знайте, толькя тайно, оне могут пойти на любую подлость». Толик с Галяй тоже убеждают: «Уезжайте, пока возможно, и тайно». Толик сказал Марфе: «Я Данилу говорил: вам отсуда придётся бежать, он мне не поверил. Мы сколь здесь работаем, ишо ни раз им не угодили. Уже три года как заповедник открыли для туристов, было гостей в сезон свыше трёх тысяч, а чичас нет никого, всё опустело. Ночевать в лесу – и то берут по сто долларов, продукт весь просроченной, сервис никудышной. Чтобы съездить в етот заповедник, туристу надо свыше тысяча долларов, хто съездит – больше не манит».

Да разобраться, с моёй точки зрение, ничто не умеют делать, однем словом – медведи. Тут така́ красота, создать порядошну систему – тут вообче туристов будет полно.

У Марфе расплодились гуси, куры, индюки, огород – всяка овощь. На всё смотрю – неохота уезжать: добрый дом, летняя кухня, баня, жеребёнок уже вырос, стал красивый – пошёл весь в отца, кобыла ожеребилась, такой же красавчик, как брат… Коровы Андриянова и Георгиева пропали с голоду, у нас осталась одна, другая сломала ногу, её закололи.

Мы с Абрикосовым договаривались: на следующу неделю он приедет. У нас все решили уезжать, но мне неохота, но оставаться страшно. Деняг не хватит до Москвы. Я послал Софония в Усинск, шестьдесят кило́метров от нас: «Садись на кобылу, веди с собой коня, а жеребёнок сам пойдёт», всё описал на продажу по дешёвке, но едва ли ето продастся: деревня бе́дна, но узнать надо. Софоний уехал и вернулся через три дня, но без коней: он всё продал за тридцать тысяч рублей. Но продажи не будет: все без деняг.

 

4

Мы стали готовить в дорогу груз. Что необходимо – ето книги, иконы и мале́нькя одёжи в путь, а так всё остаётся. Я не раз и не два приходил на речушку милую, горевал и плакал. Бывало, Марфа подходила и вместе горевали, неохота было расставаться с етим местом.

Срок вышел – Абрикосова нету, я поехал на Ак-Хем. Там сторожи уже другие, я попросил, чтобы по рации передали Рассолову и Абрикосову, что у меня виза на исходе, а нет – я уезжаю через Усинск, но придётся идти пешком шестьдесят кило́метров.

Но что я увидел на Ак-Хеме. Рассолов дом открыт, и в нём группа лысых, тех же прошлогодних наркоманов. Дак вон оно что, значит, руководитель сам Рассолов! Ну что, конопли здесь валом, растёт свыше двух метров. Да, убираться надо отсуда.

Софоний всяко упрашивал нас, чтобы остаться в России, но мы никак с Марфой не согласились.

– Но разрешите хоть ишо раз сходить на охоту.

– Ну что, сходи, ето будет добрая память. – И он ушёл.

На второй день приезжает Абрикосов. Я заметил, он злой, и первы его слова:

– Ну что, Данила, уезжаешь?

– Вы сами знаете, у меня виза до тридцатого августа.

– А как семья?

– Забираю.

– Как так?

– Но как, Марфе надо к врачу.

– А здесь что, нет врачей?

– Нету для нас, а толькя для вас.

– Не понял.

– Всё понятно. Раз инострансы – значит, нету.

– Дак я могу переговорить с директором больницы.

– Да было время. Посмотри на детей: одне кости да кожа.

– А при чём мы здесь?

– А почему по телефону говорили, что всё хорошо?

– А что, всё было хорошо.

– Как так хорошо? Вы за восемь месяцев всего раз были и говорите, всё хорошо. Говорили, вы всего навезли, – а здесь голодны сидят.

– А почему Марфа не сказала?

– А сколь она у вас просилась и вы её не брали? А что, нам придётся обратиться к премьеру Владимиру Путину.

Смотрю, у него глаза кровью налились, он стал совсем другой, и как закричит:

– А Путин что, вам поможет?! Он первый бандит в стране! Немало мы отстреливались от разных Дерипасков разных, ты что думаешь, здесь власти работают? Нет, здесь их нету!

Я напугался, всё понял, с кем я имею дело, думаю: пойду на хитрость.

– Ну а как, по-вашему: семью бросить и всё? Ведь у меня долг, надо его отработать, здесь ето невероятно, а там я реяльно заработаю.

– Ну вам же деняг надо, и кому вы ето всё продадите? Мне ето всё ваше сто лет не надо, дом ваш – нихто и пятьдесят тысяч не даст.

– Ну что, пускай остаётся. Кому достанется – пускай Бога молит за нас, грешных. – Его ети слова раздражают, он и не собирается за нас молиться.

– Данила, у вас всё есть, и куда вам бежать?

– Но чем жить-то?

– Да я вам кучу предлогов сделаю.

– Хорошо, подумаем до завтра, на самом деле всё жалко.

– Ну вот, давно бы так. Оставьте больших детей, а с маленькими езжайте.

– Хорошо, подумаем.

– Ну, до завтра.

Он ушёл, все молчат, я в изумлении.

– Ну, как по-вашему?

Ларькя, Иринка говорят:

– Мы не останемся.

– А ты, Марфа, что думаешь?

– Знаешь, страшно, я такого его ишо не видала.

– Ну вот, ты права: ето разбойник кровожадный. Он чётко дал понять, что мы всё терям, а когда услыхал, что коней продали, видели, как с лица сменился, но виду не показал. И ишо говорит, ему сто лет не надо нашего, – всё врёт: мы устроились на самой границе заповедника, ето им дозарезу нужно.

– А ты как думаешь, Данила?

– Марфа, толькя тайно и поскорея. Документы прострочутся – всё, нам здесь конец. Всё слушайте внимательно, чё я ему буду предлагать, вы соглашайтесь.

На другой день утром он приходит, и сразу со своими предлогами:

– Пускай семья живёт в тайге, а мужики могут выехать боле к населённому пункту и заниматься посевами.

– Владимир Фёдорович, на всё ето надо деньги, а у нас их нету. Мы решили Софония оставить, а сами поехать документы поновить и заработать – долг отдать.

– Ну вот, давно бы так. – Он сразу повеселел, стал ласковый и доступный. Я ему говорю:

– Мне надо в город, билеты заказывать, и как-то семью вывезти отсуда.

– Я чичас выезжаю в город, но у меня катер полный, я завтре вышлю за тобой катер, и насчёт семьи порешаем с Рассоловым.

– Ну хорошо, спасибо тебе, Владимир Фёдорович. – Я проводил его до катера, ну и приспросился: – А хто ето живут в Рассоловым дому?

Он немного растерялся, но сразу смекнул:

– Да просто рабочи.

– Ну, Владимир Фёдорович, за всё спасибо, и жду транспорт.

– Да, завтре будет здесь, будь готов.

– Хорошо, счастливого пути. – И он уплыл.

Вот так, всё стало возможно, но нашего договора первого нигде не помянул – значит, всё обман. Кака́ наглость, жадность – да я не могу придумать, как ето назвать. Но в етой кубышке ума нету и не будет. Толькя бы подумать: мы за семь месяцев построили им дом, расчистили у них в размере два гектара кустарника, вскопали огород, засеяли картошкой и разной бакчой, у себя расчистили пять гектар, засеяли картошкой и бакчой, под дом расчистили два гектара, построили летнюю кухню шесть на двенадцать метров, баню семь на три метра, коровам загон, курицам хлев, и к осени шикарной дом девять на тринадцать с мансардным и погреб шесть на четыре метра. Всё это своей лесопилкой, своим трудом, а оказались лентяями. Я считаю, ето проклятая зависть. Не пьём, не курим, не материмся, никуда не лезем, трудимся да молимся; конечно, в праздники не работаем. Но врагу тошно стало, а то́ не подумали: ну хорошо, обжились бы и стали бы помогать во всем им, но враг закрыл им ум и глаза. На самом деле у нас был план: обустроимся и поможем им разработать туризму, чтобы всё кипело по-европейски. Но ето тупы хишники, таким Господь ума не даёт. При распаде СССР кровь лили, а теперь наркотиком народ травют – воистину дело сатанинско.

Мы все удивляемся, как здесь в Сибири матерятся, даже жутко. Оне и сами не знают, что и говорят, за каждым словом «ёб твою мать», а то́ не подумали, что получается: у вас все матери бляди, а вы су́разы. И какой прок с вас, и за чё вам давать хорошу жизнь? Вы не толькя своих матерей лаете, но и Пресвятую Матерь Божию срамите, а то́ не подумали: любой из вас скажите любому другу: «Твоя мать блядь». Что за ето получишь? Сам знаешь. Так же и Матерь Божию. За что вам давать добро? Вот вам и результат. Мы вас всех просим: ради Бога одумайтесь и покайтесь и начинайте добро творить, нам добра не пережить.

Ну, вот приходит Софоний с мясом, весь в крове́, спрашиваем:

– Что убил?

– Марала. Надо идти за мясом.

– Давай пошли.

Мы все мужики отправились, ето было недалеко, кило́метров семь от дому, на горе. Средняй, но жирной. Мы разделили, но едва его приташили. Надо заготавливать в дорогу – сушить, коптить.

На другой день пришёл катер за мной, я строго наказал:

– Никому ни слова, но будьте готовы, в любой день может прийти за вами катер.

Об етим уже было решёно. Суда в заповедник изредка приезжает рыбачить Корпачёв Александр Викторович – ето тот самый, что Андрияна вывез. Он у Марфе был и очень жалел, что у етих шакалов устроились, он тоже подсказал: «Вам отсуда толькя бежать, и вдруг что – обращайтесь ко мне, я могу вам помогчи». Вот у нас одна надёжда – ето Корпачёв, а там Бог весть.

На другой день пришёл катер за мной, дома всё наказано – быть готовым, я попрощался, всех заставил молиться и отправился в путь.

 

5

На обратным пути забрали геолога, женчину лет сорок пять, на Ак-Хеме, в пути заехали на Керему, к Гале с Толиком, ето туристическая база, оне их обслуживают. Оне их поприветствовали, мы зашли, Галя накрыла на стол, посадила гостей, я в сторонке присял. Галя знает, что старообрядцы с миром не ядят. Толик задал вопрос:

– Что, Данила, вернулся?

– Да, вернулся, и уже обратно.

– А что так?

– Да вот дела.

Толик заметил: что-то не то, дал мне знак выйти на улку, мы вышли.

– Данила, что с тобой? Я вижу, что-то не то.

Я таиться не стал, потому что Марфа Гале рассказывала, что у нас происходит.

– Да, Данила, жалко нам вас, но я тебя предупреждал, помнишь?

– Да, помню, извини за ето, ето было как-то непонятно: ни с того ни с сего напублично сказал: «Ишо побежите отсуда!» Я подумал: по какой-то злобе так сказал.

– Да, именно так и есть. А кого ишо оне не ободрали? Я тоже здесь всё потерял, был у меня и дом, и всё было – Рассолов всё забрал. А староверов уже не первых голеньких оставил.

– Да, мы теперь уже знаем.

– Данила, бегите, пока возможно.

– Да, Толик, спасибо, придётся.

– Мы тоже отсуда уходим, туризьму оне всю провалили. Ну, Данила, желаем удачи.

– Толик, за всё прости и спасибо. Но, пожалуйста, никому ни слова.

– Да, так и надо, и счастливого пути.

– Толик, ишо раз спасибо.

Мы вернулись. Гости пообедали, и собралися в путь. Я пошёл к катеру вперёд, Галя незаметно меня догнала и спросила:

– Данила, вы что-то решили?

– Не понял, Галя.

– Данила, я всё знаю, Марфа всю вашу беду рассказывала. Вы как-нибудь выбирайтесь отсуда, ети идивоты вас не пожалеют, им надо безответных слуго́в. Я у них работаю уже четыре года и ишо им ни в чём не угодила, издею́тся да матерят, всё им не так. Туристов оне просрали гнилыми продуктами да ценами. С инострансами я ишо бы потерпела поработала, оне чи́сты и порядошны, за собой ни гумашки не оставют, ласковы и ще́дры, но их ети идивоты потеряли, а русских хамов я не согласна обслуживать, ни в чем не угодишь, одне матерки, пьянства, блевотины и что ни худьше – ето русски. Поетому мы с Толиком тоже бежим отсуда.

– Да, Галя, мы тоже что-то будем придумывать.

– Да, Данила, жалко нам вас, к порядошным бы вас людя́м, совсем было бы иноя.

– Да, Галя, ето правда. Спасибо вам за всё, и на добрым совете тоже.

И мы отправились на Джойку, ето причал перед ГЭСом. Через пять часов прибыли на Джойку, а там прямо на Абакан. Я заехал к Феде. Ого, Федя пьяный, и, видать, не первый день. Он всеми силами старался меня напоить, но нет, у меня на уме семья, я себя знаю: только выпей, и там пошло-поехало.

Я позвонил Корпачёву Александру Викторовичу, рассказал ему ситуацию семьи, он мне ответил:

– Да, ето доложно было случиться, раньше или позже. Через три дня я буду в Абакане, и всё ето обсудим.

– Большое тебе спасибо, Александр Викторович, жду как Христова дня.

– Да не беспокойся, всё наладится. – Он трубку закрыл. Да, ето чиновник – по чёткому гово́ру.

Так три дня сидеть, на пьяного Федю глядеть – нету смысла. Марфа посылала съездить в Курагино, в деревню Южная, к Кудрявсовым – Петро и Полина, Полина будет тётка Ульяне – Софонина невеста.

На другой день утром сажусь на маршрутку и еду в Курагино, из Курагино на такси в Южную. Заехал к Кудрявсовым, приняли ласково, провели в дом. Начался разговор, я поблагодарил ихных ребят, что помогли построить дом Софонию, оне довольны, что постройка понравилась.

– Да, ребяты, очень, но жалко, что не придётся в нём жить.

– А что случилось?

– Да что, весь до́говор изменили, всё отрезали, трактор забрали, грузовик тоже, мало того – Софония в заложники берут.

– И вы что, соглашаетесь?

– Да вы что, конечно нет!

– Ну, молодсы, мы етого Абрикосова не знаем, а Рассолов – ето разбойник, он кого толькя уже не обманул из наших в тайге! А вы переезжайте в Средняй Шуш, и мы туды подъедем.

– Мы рады бы, но уже не в силах. Детей надо лечить, оне уже одне кости да кожа, и нелегалами тоже неохота быть, здесь нелегалам очень тяжело, их всяко-разно обижают.

– Да, вы правы. А теперь куда?

– Да обратно в Аргентину. Там знаем, что выживем, а тут не в силах оставаться.

– Жалко. У вас така́ семья замечательная.

– Да, я знаю, ну что поделаешь, так приходится поступить, хотя и, правду сказать, неохота уезжать, а Марфе также. Органы государственные здесь не работают, вот поетому приходится так решать.

– А Софоний как?

– Софоний с нами, оздоро́вит – сам решает пускай. Передайте поклон сестре и невесте Софониной. Мы рады женить его на ней, но пока надо позаботиться об его здоровье.

– А что с нём?

– Да надсадился парнишко. А вы, Полина, знаете Покровского?

– Какого Покровского?

– Ну, который ездил по експедициям, Покровский Николай Николаевич, он же ездил по староверам за редкими книгами.

– А да, знаем мы его хорошо, он у нас был несколькя раз. А зачем он тебе?

– Да у него есть скитски патерики, а ето же важно для нас, староверов. Я пишу книгу, и вдальнейше оне мене́ сгодятся.

– Вон как, а что пишешь?

– Да всю нашу емиграцию и жизнь мою, ну и все случаи в нашей жизни.

– Интересно, а где будете печатать?

– Да в Москве, наверно.

– Интересно бы прочитать.

– Ну, получится – прочитаете.

Оне меня накормили, хотели, чтобы погостил, но я отказался, и оне меня отвезли в Курагино. Я показал адрес, куда мене́ ишо надо, зять с дочерью довезли.

Постукал у калитки скважину, вышла женчина лет пятьдесят.

– Вам кого?

– Во-первых, здорово живёте, я ищу Елену – сестру Матрёни Скобелевой.

– Да, ето я. Здорово живёшь, проходи. А вы хто будете?

– Данила Зайцев, из Шушенского заповедника.

– А, да ето вы, ну, рады познакомиться, Матрёна сколь про вас доброго рассказывала.

– Да вы что, где мы ей добро показали?

– Нет, вы не отпирайтесь, она рассказывает, у вас талант убеждать и наставлять на путь спасения.

– Простите, я малограмотный.

– Да не скромничайте, заходите.

Захожу.

– А где иконы?

– Да вон там.

Я помолился, ишо раз поздоровался и задал вопрос:

– А где у вас клад?

– Как, какой клад?

– Ну, ваша мама.

– Да проходи, она у себя в комнате.

Захожу, здороваюсь, и что же я вижу: древнюю старушку сгорбленну, но белою и прозрачною, лик лица свежей. Я знал, как её звать:

– Баба Евдокея, как вы здоровьям?

– Да помаленькю, слава Богу. А вы хто будете? По образу християнин, а что-то незнакомый.

– Да я с Аргентине, с той же деревни, где проживала и ваша сестра Аксинья с Василиям Васильевичам Шарыповым.

– Вот ето новость! А у вас кака́ фамилия?

– Я Зайцев, отец у меня Терентий Мануйлович.

– Да, я их хорошо знаю, вместе проживали в Китае.

Но как ето было интересно! Она всех знает, про всех рассказывает, а память – ето чудо.

– Бабонькя, а сколь вам лет?

– Да девяносто три года, сынок.

– Ну молодес, крепись во славу Божию!

Она поблагодарила:

– Ну, что Бог даст, и на етим рада буду.

– Да, вы правы.

Мы ишо поговорили с два часа, и я засобирался. Оне оставляли ночевать, но я, урод, не остался. Семья грызёт сердыце, думаю, вдруг Корпачёв Александр Викторович раньше приедет. Ето, конечно, бред, но я урод, я распростился с ними и отправился в Абакан. Думаю, а как жалко, что так мало пообчался, да, этот случай жалко, приведи, Господи, ишо встретиться.

Приезжаю к Феде, Федя вёсёлой, у него гость – женчина лет сорока, он снова давай угощать, но я вконес отказался, он меня всяко-разно уговаривал. «Как, что и куда?» Но я чётко сказал:

– Ездил в Курагино договаривался, чтобы оставить домовни́чевать с Софониям.

– А вы куда?

– У меня виза кончается, нам надо долг отработать, мы едем на год.

– А Рассолов знает?

– Да, конечно знает, оне и катер послали за мной.

– Ну хорошо, а семья когда приедет?

– Абрикосов решают с Рассоловым, а я выехал за билетами.

– Абрикосов уехал на рыбалку, вернётся толькя 16 августа.

– Да, я знаю. А что, мешаю?

– Да ты что, конечно нет, мы же свои.

– Ну, спаси Христос.

– Да ладно, мне веселея будет.

Ету ночь оне ночевали вместе с етой женчиной, её звать Ольга, она красивая и стройная. Ну, дай Господи, пускай женится.

 

6

На третяй день звонит Корпачёв Александр Викторович, уже ночью:

– Данила, я буду сёдни ночью, давай завтре встретимся утром, в десять часов утра, укажи где.

– Да я возле храма двести метров, дорога, котора на Минусинск.

– Ну хорошо, возле храма. – Я обрадовался.

Утром Федя встал, опохмелился – и на другой бок.

Мы в десять часов встретились, я всё подробно ему рассказал, он толькя ответил:

– Да, ето шакалы.

Я и про наркоманов рассказал, на ето он ответил:

– Данила, мы всё знаем. Но Рассолов уже заелся, ему мало и надо. Чичас убери его, поставь другого, он голодной, ишо покраше будет воровать и пакостить.

– Да вы что, неужели не жалко заповедника?

– Данила, я обчался со всей вашей семьёй, и ето мне не забудется. У вашей Марфе и деток чистыя мозги, незагрязнённы, толькя вы так можете думать, а здесь хишники. Давай я оформлю на вас заповедник, и я чётко знаю, что вы будете его хранить как своё и етот заповедник будет свести.

– Да, вы правы, мы бы его хранили, как самородок. Но Боже упаси: нас перебьют, как зайчат.

– Хто?

– Как хто? Етот же Рассолов с Абрикосовым – чужими руками.

– Нихто не заденет, на ето будет ФСБ участвовать.

– На свежу силу я бы взялся, но уже руки опустились, дети больны, долг… Александр Викторович, вы бы знали, как чижало.

– Данила, я понимаю, но зачем за границу? Я могу вас в любым месте устроить, вон поехали в Краснодар, там тепло, всё растёт, есть деревни заброшенны, виноград, сливы, груши, яблоки.

– Не отпираюсь, но чичас не можем.

– Но хоть Софоню оставь, ето милый парень.

– Да он больной, весь изнадсадился.

– Ну что, вылечим!

– Нет, не оставлю, оздоро́вит – потом пускай женится, ежлив хочет, и остаётся.

– Ну хорошо, будем надеяться. На самом деле мне вас жалко, не в те руки вы попали.

– Ето правда.

– Ну ладно, давай к делу. Я раздобуду топлива и пошлю за семьёй, но всё надо доржать в секрете, никому ни слова, а то ети шакалы бог знает что могут натворить.

– Да, Александр Викторович, я боюсь.

– Да не бойся, Данила, всё будет хорошо.

– Ну хорошо.

– Как катер пойдёт, я тебе сообчу.

– Александр Викторович, а не знаете, кому можно продать дом и всё имущество?

– Подумаем. Давай акт составим, что есть у вас.

– Давай составим. Ну, пиши: дом девять на тринадцать с мансардным и погребом четыре на шесть, летняя кухня пять на двенадцать, один трактор ДТ-75, один трактор Кубота-25, один грузовик-66 вездеход, лесопилка «Кедр» перевозная, весь инструмент для любой машине, две бензопилы «Хускварны» шведски, пасека двенадцать у́ликов, корова, тёлка, бык, загон, баня четыре на семь, хлев, кур шестьдесят штук, индюков сорок штук, гусей семьдесят штук, дома вся посуда, разны кадушки, стеклянки для консэрвы – да бог знает что толькя нету. Постель для всех, зимняя и летняя разна одёжа – да не помню, всё не опишешь.

– А сколь вы за всё за ето хочете?

– А хто сколь даст, нам бы толькя доехать до границы Аргентине, а там мы оживём.

– Да, жалко, толькя бы жить да жить.

– Да, вы правы. Етот заповедник больше не забудется.

– Ну, Данила, давай Бога проси, а там как получится.

– Хорошо, Александр Викторович. – И мы на етим рассталися.

Прихожу домой, Федя храпит. Но у меня нервы уже стали сдавать: когда етому будет конец? Федя проснулся, я уже сготовил обед, сяли обедать. Он принёс водки, опять угощает.

– Федя, ты прости, но не лезь с етой гадостью, да и тебе надо уже остановиться пить, сам знаешь: здоровье не стальное.

Он смеётся надо мной:

– Ты лучше мене́ посватай твою сестру за меня.

– Федя, у тебя отличная женчина Оля, женись да и спокойно поживай.

– Да, она у меня хоро́ша.

– Ну, а что ишо ищешь? Тебе Господь другу́ не даст, ты уже живёшь на блуду.

Он хорошо подпил и насмелился задать мне вопрос:

– Данила, то грех, друго́ грех, а сами без священства, а сам знаешь: без священства нет спасение.

– Федя, милый ты мой, а ты скажи: где чичас правда? Наши в США к вам ушли третья часть, и где добро? Всё у них рассыпалось, на храмах стали писать, в храме нельзя курить, у вас в храме брадобриты, у женчинов нету чину на главах брачных. Ну, сам смотри: в среду, пятницу ешь рыбу, ты хоть и вдово́й, но живёшь в прелюбодействе, у вас с никониянами мало разницы.

– А у вас чё, лучше?

– Да не лучше, но сам пойми: я всю жизнь приучал своих детей ко всем заповедям, и оне чётко знают все грехи, а чичас возми к вам переведи – и вот вам святость, а она вся гнилая. Федя, ты прости, но чичас пришло время – спасай да спаси свою душу. Сам знаешь, всё перевёрнуто, и где правда? Твори добро, никого не обижай, всех прощай – и Господь тебе простит, живи в целомудрии и в чистоте – и Господь никогда не оставит твою душу.

Федя согласился и сказал:

– Давай про ето больше не будем. Друзья?

– Да конечно друзья.

Он опять натренькялся, ляг спать.

На другой день вечером звонит Корпачёв Александр Викторович:

– Данила, завтре утром уходит катер за твоёй семьёй, и куды их доставить?

– Желательно бы подальше от Абакана, я думаю, надо до Ужура, пятьсот кило́метров отсуда.

– Давай до Ужура, будь готов, сам поедешь стречать.

– Хорошо, Александр Викторович, поеду.

Катер ушёл, ну, слава Богу. Федя всё пил. На третьяй день Александр Викторович сообчил, что:

– За тобой придут две маршрутки, и отправляйтесь на Джойку. На имущество пока не могу найти покупателя, никому не надо ничего в тайге.

– Ну что, пускай подавются, бог с ними.

Настал день встречи, ето прошло девять дней томительных, я сам был не свой, ходил весь измученной, но и Марфа, наверно, тоже уже в панике. Я набрал разной фрукты для деток. Подошли маршрутки, и мы отправились на Джойку. Мне стало жалко Федю: пьяный, да и опасно рассказывать, он на самом деле с Абрикосовым что-то имеет дела.

Мы в третьим часу дня прибыли на Джойку, но катер ишо не пришёл. Вот стемняло, их всё нету, я стал переживать: а вдруг что случилось? Ето ожидание было так томительно и мучительно… Изредка приходили катера, но всё не оне. Вот уже показался свет сдалека, и очень тихо подаётся, ето было в 11 часов ночи, 11:45 подплыли. Да, ето оне. Ну, слава Богу. Спрашиваю Марфу:

– Что так тихо?

– Да чуть свет выплыли, катер тихо плывёт. А ты-то что так долго с катером?

– Да я здесь все нервы измотал. Ну, слава Богу, доплыли.

Доплыли, ну а теперь дальше с Богом, загрузились и в путь. Дети фрукту с таким аппетитом съели наперебой.

– Ну, потерпите до Аргентине, там вдоволь наедитесь.

Но мы рады, а что дальше – сами не знаем.

В Ужур приехали уже утром светло. Заехали к тёте Вере – ето будет дядя Гришина жена, тятиного брата. Оне были очень рады нашему приезду, у них был брат Степан с Германом, он им очень понравился за простоту.

Ето было в четверик 16 августа, билеты добились к понедельнику 20 августа, у нас в запасе пять дней. В выходныя съездили в Шарыпово к тёте Шуре, что у нас была в гостях с Васяй. Ето будет пятнадцать кило́метров от Шарыпова, деревня Родники. Мы поехали на двух машин, Гриша Григорьевич на «Волге», а Миша Григорьевич на «Жигули». Я первы дни ко всем присматривался, но Вася меня уже предупредил обо всех.

Приезжаем в Родники, тётя Шура с такой радостью нас ждала, я ей позвонил ишо вчера. Она настряпала пельмени, купила водки для племянничкя, и с такой радостью ставила на стол. Спрашивает:

– А где Марфа?

– Тётя Шура, прости, она больная, поетому не поехала.

– Как жалко. Ну, давайте за стол.

Сяли за стол. Оне собрались все – да, была радость, все простые, ласковы.

– Но, тётя Шура, я пить не буду: у нас чичас не до водки, и за пельмени тоже прости: чичас пост Богородицы, мы с вами и так повеселимся.

Пришлось рассказать, что уезжаем, им было жалко, ну что поделаешь, так Богу надо.

У меня дело к Тане, но вижу, она часто на кухню убегает, пришлось встать из-за стола и пойти к ней. Ето будет тёте Шуре внучкя, а мне вторуродная племянница, Вася об ней очень хорошо отзывается. Она мужа бросила, потому что алкоголик, ро́стит сына, образование у ней учительница-психолог. Я с ней стал беседовать на разны темы – да, Таня оказалась на самом деле умная, добрая, порядошна и красивая женчина, лет тридцать. Я сделал ей предлог: не согласилась бы она поехать к нам в Аргентину учить детей.

– Я оплачу тебе билет туда и обратно, и зарплата будет тысяча долларов, на всём готовом.

Она ответила:

– Подумаю.

– Таня, подумай. Понравится – останешься, а нет – то, когда захошь, вернёшься.

– Да, интересно, но надо подумать.

– Да, ты права, но знай: тебя Вася рекомендовал, и на самом деле ты мне понравилась, потому что ты конкретна.

– Спасибо, дядя.

– На здоровья, Таня.

Тут тётя Шура подошла и позвала за стол, мы вернулись, там уже всем весело. Через два часа Миша с Тоняй собрались ехать домой, значит, и все собрались, тётя Шура не отпускала, но ехать пришлось. Мы все распростились и поехали обратно.

По пути остановились в деревне Косые Ложки́, тут живут Боря, Миша и Федя – тёти Харитиньины дети, тятиной сестры, оне старше меня, спокойны мужики. Тут пообчались часа два и отправились в Ужур: на другу́ ночь выезжаем в Москву.

Ну вот. Тётя Вера мне очень понравилась: добрая, тихая, милая старушка, восемьдесят один год. Старший сын Гриша – ето бабник, выпиваха, но чудак весёлой, его жена выгнала, живёт один. Второй, Миша, – ето особое лицо, нигде он не вмешивается, всегда молчит, на вопросы отвечает скромно. У нас как-то сошлось с нём, и мы с нём подружили крепко, ето чистая, простая душа и добрая, и Бог дал пару ему Тоню, подобну ему. Она немка, но отлична и прямая, оне друг друга очень любят, и ето я очень оценил. Третья, Шура, весёла говорунья, что-то есть у ней сестры Евдокеи, она хорошая торгашка, я ей предложил быть партнёршай в Аргентине по магазинам, она сказала: «Подумаю», но предложила послать сына Колю как разведшиком, он находится в Новосибирске, занимается обслуживанием гостей в шикарным кафе.

– Хорошо, мы ему оплотим билет и будем платить по тысяча долларов на всем готовым в месяц.

Шура за него дала хорошую рекомендацию – отец, Сергей, слова не сказал. Как странно, Сергей всё молчал, но узнал мой характер – заговорил и даже пригласил в гости, он работает токарем на ремонте вагонов, пашет по двенадцать часов за девять тысяч рублей в месяц, ето позор.

Четвёртый – сын Васькя, ето ни рыба ни мясо, алкаш, тёте Вере одно горя, жена его бросила и даже топором голову пробила, он живёт у тёте Вере, и, что лежит худо, он всё ташшит за бутылку.

У тёте Вере ишо есть правнучкя Надя, лет двенадцать, сиротка, мать в могиле, отец инвалид-алкаш. Бедная Надюша одна, прабаба Вера ей защита, а от Грише, Шуре и Ваське немало ей достаётся: везде на посы́лушках, и всё не так, как соринка в глазах, но такая шустрая, угодливая, ласковенькя и безответна. Мне её стало очень жалко, я выбрал время наедине, ей сказал:

– Надя, вдруг что в жизни будет трудно, обращайся ко мне как к родному дяде, я тебе помогу.

Она потупила голову, ничего не сказала.

В понедельник был в гостях у Миши с Тоняй, оне живут скудно, работают оба, он водителям, она продавшицай, и обои вместе получают пять тысяч рублей в месяц. Ужур построенный на болоте, суда когда-то ссылали заключённых, чичас в Ужуре населения около сорока тысяч, но ничего нету, одне чиновники сидят и експлотируют население. Такоя во все концы России езжай, и всё одно и то же, вот и смотрите. У Миши полдома, на етим болоте его ведёт то в одну сторону, то в другу́.

– Миша, как так жить?

– А вот как хошь.

– Но вам толькя надо было выбрать Ужур!

– Ну что, тятя заехали, и мы за нём, а теперь как хошь, так и живи.

– Да, незавидна ваша жизнь, Миша!

– А другой нету.

– Да, ты прав, другой нету.

В ночь нас проводили на поезд. Надюша сумела тайно подойти ко мне и сказала:

– Дядя Данила, я ваши слова не забыла.

Меня как иголками по всему телу, я скрозь слёзы:

– Да милая ты Надюшенькя, не забывай, обращайся в любу́ минуту, вдруг что – у нас с тобой контакт через Васю, Калуга, поняла?

– Да, поняла, спасибо, дядя Данила. – А у самой слёзки на глазах.

– Да не плачь ты, миленькя, терпи, всё будет хорошо.

Мы отправились в Москву.

 

7

Ну, что теперь будем делать? Деняг нету, а как дальше – один Бог весть. Несколькя раз подходил к детя́м и зятю и просил Богу молиться, толькя он нас, может, помилует и пошлёт доброго и милостливого человека.

Абрикосов несколькя раз пытался с нами связаться, но мы отключили все мобильны телефоны, ето ради страху: знаем, что у него руки дли́нны, везде достанет. Я изредка включал и звонил матушке Соломонии, рассказал ей нашу ситуацию и просил её, где устроить семью, она пообещала и пожалела. На другой день звоню, Соломония новость передаёт:

– Поморцы отказали, сказали: «Оне не нашего собора». Но не беспокойтеся, ишо есть куда обратиться, позвони попозже.

Звоню Коле в Новосибирск, он ответил ласково и спросил:

– В сколь будете в Новосибирске?

– В часа три дня прибудет.

– Ну хорошо, я подойду. – Я указал наш вагон. Значит, с Коляй встреча состоится.

Перед Новосибирском звоню Соломонии, она хорошую новость рассказала:

– Данила, не беспокойся, для вас всё устроилось, отец Пётр вас с удовольствием примет, мы вас встретим и довезём до храма.

– Матушка Соломония, спаси Христос!

– Да что ты, Бог с тобой, мы обязаны помогать друг другу.

– Да, вы правы, ну, всё равно спаси Христос, куды мы бы без вас?

– Но ладно, не беспокойтесь.

Ну вот, слава Богу, есть где остановиться.

В Новосибирске поезд стал, я слез, смотрю: парень стоит улыбается, пакет доржит, я подхожу:

– Коля?

– Да. А вы дядя Данил?

– Да, я самый и есть Данила.

– Ну, привет, дядя.

– Привет, Коля. Ну, Коля, к делу. Я Шуре предлагал партнёрство по магазинам, как администрацию, хоть зарплата, хоть с процента. Ну вот, мама твоя тебя рекомендовала. Ежлив сможете показать, что вы сумеете руководить магазинами, тогда будем вести до́говор сурьёзный.

– А каки́ магазины?

– Да пока овощи, фрукты, а дальше продукты, мясо, рыба, да всё что хошь.

– Да, интересно.

– Ну вот, оформи загрань паспорт, я пошлю тебе билет, будешь получать зарплату тысяча долларов на всем готовым. Ежлив понравится, будем семью доставать и вести до́говор сурьёзной, а нет – ты ничего не теряшь, вернёшься с деньгями и разну культуру посмотришь.

– Хорошо, я со дня буду оформлять загрань паспорт.

– Вот и хорошо. Ну, пока, поезд уже отходит. – На етим мы расстались.

Едем дальше. Что делать? Виза кончается, деняг нету. Неужели придётся идти в американскоя посольство и жалобиться, что нас кинули? Ведь из-за меня чуть не получилось массовоя переселение, а ето политическоя дело. Но нет, ето нельзя делать, пускай что будет, то и будь, как-то будем сами выбираться отсуда.

Господи, помоги нам, грешным и недостойным, Пресвятая Владычица Богородица, помоги и сохрани нас, непотребных и окаянных рабов своих, святителю Христов Нико́лае, скорый помощник, тёплый заступник и молебник ко Спасу о душах наших, помоги и сохрани в беде сущих и наставь на истинный путь.

Марфа спрашивает:

– Что с тобой?

– Маша, молись Богу. У меня виза на исходе, что вы будете делать без меня?

– А чё, мы одне останемся?

– Да, выходит так.

– Нет, мы без тебя не останемся.

– Но, Марфа, ты пойми, чиновники так и сделают, чтобы мы погрязли здесь, с Неонилой ето же было, три раза́ билеты теряли.

– А как тогда же мы?

– Дак вот почему прошу, что молитеся Богу, одна надежда.

Марфа в панику.

– Маша, пойми, паника не поможет, проси Бога, Пресвятую Богородицу и всем святым, хто тебе больше надёжда.

– Да, ето так.

А дальше ехали – все повешали свой нос.

Вот проехали Урал, настала Европейская часть, были разные остановки, я их и не видал, у меня мысли совсем в другим месте. Марфа часто водила детей в туалет, и однажды подходит ко мне и говорит:

– Данила, здесь едет одна верующая никониянка, я с ней разговаривала, она много чего добра́ рассказывает и даже помянула: придёт время, многи из никониянов перейдут к старообрядсам.

– Да, ето чу́дно, а где она?

– Да вон посзади нас. Я ей сказала: «Тебе надо с моим мужам побеседовать, он именно етим занимается», она заинтересовалась.

Я встал, подошёл к ней, поздоровался с ней, она взаимно поздоровалась. Вижу женчину лет шестьдесят, одета по-скромному, длинноя платья, платок повязанный – сразу видать, верующа. Я спросил:

– Можно с вами побеседовать?

– Да, конечно, я чичас подойду.

Права, у ней здесь это невозможно, тут така́ компания весёла, что наш разговор едва ли получится.

– Хорошо, я жду.

Через немного время она приходит, мы её усадили, и пошёл разный разговор. Да, она верующа и очень религиозна, но мня поразила следующа новость, которую я всегда так и понимал. Никониянская церковь тайно разделёна надвоя. Одна – ето забота восстановить добрый закон, государьству помогчи, всех согласияв староверческих восстановить и объединить, признают как истинный корень староверов. А другая сторона – ето глобализация, ето тайная сила чёрная, тут не Бог, а сам сатана действует: объединить все религии в одну непонятною глобальною кучу, но само главно – покорённу на все ихни вкусы. Однем словом, человек должен быть как робот, во всем покорный. Весь чин церьковный – шпионы да кровоядсы, служут етой тайной силе, у них веры в Бога ноль, наоборот, всё против Бога. Вот поетому настанет тот день, и могут многи к староверам перейти.

– Да, етому можно поверить. Но знай, етого не допустют. Тайная сила, во-первых, староверов всех уништожит, оне хорошо знают, что староверы всю правду знают, и оне им мешают.

Ету женчину звать Людмила Петровна. Она удивилась, что всё ето я знаю, и стала рассказывать, что у ней есть ДВД, где все ети тайны засняты.

– А копии у вас нету?

– Да, я постараюсь передать вам в Москве, там вы всё увидите: все прививки, аборты, торговля органов, разврат и что делает тайная сила.

– Да, интересно увидеть.

У нас с ней много было разговору, и я всё ей рассказал, все наши мытарства, и в какой ситуации мы чичас находимся, и срок визы. Она погоревала с нами, достала мобильный и давай звонить:

– Алё, Игорь? Прости, но ситуация заставляет. Да вот со мной едут большая семья с Сибири, староверы, оне переселенсы с Уругваю, здесь оне потерпели большие неудачи, сам знаешь, как здесь всё работает. Да, Игорь, у них деняг нету уехать обратно, помоги ради Бога, я тебе потом позвоню и всё расскажу. Да-да, я передам ваш телефон. Хорошо, в Москве позвонют. Ну ладно, спаси Господи, Игорь, пока. Данила Терентьевич, записывай телефон. – Я записал. – Приедете в Москву, позвоните Игорю, он вам поможет в деньгах.

Я был поражённой такому повороту и не знал, что и говорить и как благодарить. Конечно, как мог, так и отблагодарил за такую благодетель. Мы ехали дальше, беседовали о разных темах, но у меня с ума не сходило: вот что значит искренняя молитва от всёй души. Я стал благодарить Господа Вседержителя, Пресвятую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, святителя Христова Нико́лае, всю небесную силу аньгеляв и архангелов, херовимах и серафимов и всех святых. Ето было и радостно, и страшно, и неудобно, и безвыходно. Вот Господь опять выручил, слава Тебе, Господи Пресвятый, ишо не бывало, чтобы ты, Господи, бросил нас в трудною минуту.

 

8

23 августа мы прибыли в Москву в 17:00 часов. Нас уже ждали матушка Соломония, отец Пётр и два прихожанина на двух машин. Книги и иконы сгрузили на нанятую машину грузина, водитель угодил добрый, я с нём отправился в храм по адресу, и уже тёмно мы заехали в ограду храма. Всё разгрузили, зашли в храм, познакомились со всеми. Отец Пётр угодил добрый священник. Я стал спрашивать:

– А какого вы согласия?

Мне ответили:

– Единоверческия.

– Но у вас вроде священство?

– Да.

– А кака́ разница белокриницкия от вас?

– Да никакой. У нас благословение идёт от никониян, и у них то же самоя.

– А почему вы не вместе?

– Ну, оне нас не признают.

– Но ето же гордость.

– А по-разному не назовёшь.

За таку́ откровенность отец Пётр мне понравился.

Я Марфу с малыми детями отправил к Свете в Калугу, наутро побежал узнать билеты: всем улететь стаёт триста шестьдесят тысяч рублей. Я позвонил Игорю и рассказал кратко про нашу ситуацию и попросил у него четыреста тысяч рублей. Он сказал:

– Данила, укажи адрес, где остановились. – Я указал: на Таганке в единоверческим храме. – Хорошо, я вечером подойду.

Людмила Петровна про него рассказала следующу историю. У Игоря были сын и дочь, оне в школе учились. Однажды в школе дети играли в ограде, там были чижёлые ворота, как ето было, не знаю, но сын Игоря очутился – в руках держал вороты и всем кричал: «Уходите, а то убьёт!» Все отбежали, но вороты его сдавили и задавили, он геройски всех друзьей спас, собой пожертвовал. Игорь был неверующим, но Господь его призвал, и он обратился в храм к доброму наставнику. Наставник наставил его на путь, Игорь чичас стал хорошим верующим и милостливым по силе своей.

Вечером он пришёл, познакомились, пообчались, он передал мне пакет и сказал:

– Помолитесь Богу.

Я поблагодарил, но отказал и сказал:

– При первый возможности вернём.

– Нет, лучше поверните их нуждающимся.

– Хорошо, ето можно.

Игорь Леонидович оказался юристом. Но ето лицо замечательно: кроткий, спокойный, добрый и милостливый. Я понял: в нём вижу настоящаго християнина. Он часто поминает Бога и оговаривается, что много нагрешил, а ето очень важно, когда человек помнит свои грехи. Я попросил его о ходатайстве визы, Игорь Леонидович пообещал поузнавать. На другой день звонит:

– Данила, храм пообещал о визе.

– Ну слава Богу.

– Завтре утром будь готов, я заеду за тобой.

– Хорошо, жду.

Тут мы отправились к консулу уругвайскому, потому что здесь законы раком сделаны: у Георгия с Еленой родилась дочь в Приморье, но её не приписывают, потому что инострансы. Действительно тупыя: раз у вас матери бляди – и у вас мозги такие же, в порядошных страна́х где родился, туда и принадлежишь. Мы консулу всё ето объяснили, оне с удовольствиям пошли навстречу. Как Елена уругвайкя, дочь приписали на её паспорт. Но мне странно показалось: секретарша у них русская пожилая женчина, странно она ведёт – против всех оформлениях, Неонила ето же рассказывает. Значит, шпион МИДа. Я все переговоры старался вести прямо с консулом, и на ето секретарша злилась, её звать Зоя Петровна, а консул была женчина лет шестьдесят, звать Нина Бусини, она приняла как родная мать и сказала:

– Мы своих никогда не бросим, не забывайте никогда. Таких стран в мире всего две, ето Уругвай и Швейцария.

На следующай день утром подъехал Игорь Леонидович, и мы с нём отправились в Подмосковья. Приезжаем, ето храм в реставрации, мы зашли, нас встретил батюшка – хорошо закормленный, хоть чичас коли на колбасу. Игорь сказал, хто я, он посидел-помялся и сказал:

– Игорь, мы уже обращались в УФМС России, но ничто не можем сделать, закон есть закон.

Я с первого згляду ему не понравился, ето чувствуется, и етот батюшка увёл Игоря, а мне сказал: «Подожди здесь». Ого, ето неспроста. Промедлили оне два часа, у меня предчувствия нехоро́ша, вышли, попрощались, и мы поехали обратно. Игорь задал вопрос:

– Данила, а почему бы вам не соединиться к нам в храм?

Ну вот, поехало, предчувствия совершилась.

– Игорь Леонидович, а на каких основаниях?

– Как на каких, просто подошли, и всё.

– Милый Игорь, всё провалили. Коммуна, весь развал и разврат – ето именно из-за никониян получилось, толькя в историю заглянуть, и всё.

– Не понял.

– Игорь, вы сами сказали, толькя что крещёны. Ето хорошо, но а дальше ничего не знаете. Дай время, я тебе открою книги, и посмотри сам, а нет – найти в библиотеках и прочитай: «Альфа и Омега», Никон Черногорский, Ефрем Сирин, Кирил Иеросалимский, Иоанн Златоуст, Толкова Евангелия, Толковый Апостол, – вот тогда поймёшь.

– А кака́ разница, Данила?

– Да разница в тем, что при расколе ввели ересь католиков, протестантов, лютеран, а в Святым Писании чётко сказано: «Одно слово аще прибавишь или убавишь, да будешь проклят». Вот как легко, Игорь. – Игорь больше не стал никаких вопросов задавать.

Доехали до храма, я ишо раз поблагодарил его за всю помощь.

Звоню Корпачёву Александру Викторовичу в Красноярск и объясняю, что визу не могу продлить, он пообещал позвонить знакомому генералу по службе и сообчил, что: «Абрикосов бесится, вас ищет».

Я позвонил Москвину Виктору Александровичу и тоже рассказал про визу, он тоже сказал: «Постараюсь узнать, в чём дело».

Но мне не сидится, я попросил отца Петра, чтобы сходить снова на Покровку 42. Сходили, но мне полный отказ, даже разговаривать не хочут. Что делать? Вызвал Марфу и сказал:

– У меня виза кончается, я должен покинуть страну в понедельник, приезжай. – Она на другой день приехала.

Звонит Москвин Виктор Александрович: «Данила, визу тебе не хочут продлевать». Ну, всё просто: отомстили, персона нон грата, уматывай как хошь. Но что интересно. Приходит какой-то чиновник и снова убеждает:

– Останьтесь, что вам бежать за границу, мы вам земли дадим сколь хочете, скот, технику, дома построим, мы знаем, вас обидели, – снова ета песня.

– Чичас некогды, нам надо отнести бумаги к консулу уругвайскому.

Я звоню матушке Соломонии и говорю ей:

– Соломония, пожалуйста, скажите им, пускай больше нам не надоедают, нас теперь нихто канатом не остановит.

– Хорошо, скажу. Данила, с вами хочут познакомиться старообрядцы здешны.

– Ну что, давай.

– Хорошо, я им сообчу.

Вечером пришли три женчины: Таня Геннадьевна Голованова, мать поморка, отец никониянин; Зина Савиновна Дерягина, нашего согласия; и Анна – Белокрыническая иерархия. Оне всё узнали о нас и погоревали с нами. Анна пригласила в храм на воскресенье, а Таня Геннадьевна пригласила на ужин в воскресенья.

– Но завтра суббота – на Красной площади, у кремлёвских вратах, сам Преосвященнейший Кирилл-патриярх будет освящать икону, вот хочем вас пригласить.

– А когда ето будет?

– Да завтра во второй половине дня.

– Ну хорошо, мы согласны.

Я утром в субботу пошёл в авиякомпанию, показал визу и билет, оне проверили, сменили мне билет, за ето взяли 1500 рублей, ну, слава Богу, что недорого. Дали именно 30 августа – значит, семья остаётся, им билеты толькя через три недели, раньше не было. Я всех стал просить, чтобы помогчи им вылететь, многие посулились.

Во второй половине дня подошла машина, нас забрала, и мы отправились на Красную площадь. Шёл дождь. Не доехали до Кремля, за пятьсот метров нас остановили, а там пешком. Дождь усилился, вход толькя по приглашению, тут появились и приглашение. А дальше всё народ, битком набито, нигде не пройдёшь, все под зонтиком. Да, ето сторона и голос никониян и болельшики за Путина.

В 16:00 часов вышли из Кремля пресидент Медведев и охрана и сам Кириллейший со своёй свитой. Да, было проздравление, день события, благодарение народу, но и кажение иконы. Ето, конечно, в телевидере выглядело бы красивше, а тут стоим, как бараны, мо́кры, пияр делаем бесо́вским слугам – за ето мне надо нести покаяние и правило, что был на сонмище. С точки зрения ето смех: из какой-то дырки вылезли толстые жуки, своими крылышками помахали и скрылись снова в дырку, а народ воистинно бараны, показали им сено гнилое, и оне от радости: «Бее, бее, бее!» Простите, но ето так выглядит. А вот хотите, было бы иное, ежлив показали бы от чистоты души непорочной. Шёл бы Патриярх со своим синклитом, со слезами, мо́кры, гря́зны, в посте и молитве, а за ними пресидент со своей дружиной и подражали бы Патриярху, а сзади и народ шёл бы в радости и слезах умильно. Так бы показал святой Владимир равноапостольный, крестивший Русскую землю, Александр Невский, Димитрий Донской. В те времена и духовный чин был подобный ангелам, не смотрели на земное, но толькя на духовное, народ, видя правду, шли за ними во огнь и воду.

Простите, что так оскорбил, но любой бы верующий истинный християнин так бы оценил, не говоря и о показанье тех времён святителей. Прошу мале́нькя задуматься: почему добра не ждать? А потому что правда ушла на небо, а лжа покрыла землю. Простите, я не указываю на однех никониян, но ето и задеёт и наших староверах. В етой книге всё описано, я сам тоже нигде не прав, за мою гордость Господь дал мне такую путь жизни, и я благодарю Господа, что мой характер весь изломанный, ето на пользу всему роду человеческому на земли. После такой жизни мне всех жалко стало, но на несправедливость – не могу и слушать, а глядеть тем паче, поетому так и выражаюсь, за ето простите.

Все расходются, Таня Геннадьевна мня хочет познакомить с директором Фонда Андрея Первозванного, его звать Сергей Евгеньевич Щеблыгин. Звонит ему:

– Где ты? Ну хорошо, идём к тебе.

– Данила Терентьевич, ето хорошае и доброя лицо, он имеет большую силу. Вон он, давай подойдём.

Мы подошли к нему. Да, с бородой, енергичный мужчина моих лет. Таня Геннадьевна представляет меня:

– Вот ето Данила Терентьевич, у которого одиннадцать детей и пятнадцать внучат, про которого я вам рассказывала.

– О да, привет, Данила Терентьевич, я очень рад познакомиться с чисто русским семьянином и верующим лицом, смотря на твою обрядность. Столь детей и внучат – ето уже что-то говорит.

– Спаси Христос, Сергей Евгеньевич.

– Ну, чем могу служить?

Таня Геннадьевна подсказала:

– Да нуждаются в деньгах.

– Да, ето так, – я повторил, – остались нищи, и как-то надо выживать.

– Хорошо, не беспокойтесь, я ето порешаю.

– Ну, ишо спаси Христос, Сергей Евгеньевич.

– Да не за что. Ну, ишо раз поздравляю, Данила Терентьевич, не падай духом, всё будет хорошо.

– Да, ето правды, ишо раз спаси Христос.

Он ушёл по своим делам. Я забыл помянуть: с нами был молодой парень, ето фотограф Фонда Андрея Первозванного, он и корреспондент, звать его Гатилин Александр. Да, ловкий парень, он взял с меня интервью, и правды, он собирал матерьял про нас, переселенсов, говорит:

– Мы ето опубликуем.

– Хорошо, правда доложна звучать всегда, какой бы она ни была.

Зашли мы и к Тане Геннадьевне в Фонд: да, она хорошо устроилась. Потом Саша пригласил к себе домой, мы пришли к нему домой, Таня осталась в Фонде, но завтра после полдён она за нами заедет. У Саши жена красавица, оне оба молодые и ласковы, она у него украинка. Я просидел у них полтора часа, мне ета пара понравилась. Ну, пора домой, я с ними распростился и помянул о интервью:

– Когда выйдет, один номер вышли нам. – Саша посулил, на етим мы расстались.

 

9

Прихожу в храм, вечером побывал на службе у отца Петра. У них прихожан мало, но поют красиво, а Соломония вообче замечательно, она и читат очень красиво. Я после службе её проздравил за старание её и спросил:

– Матушка Соломония, а почему вы здесь оказались, но не в монастыре поморским на Преображенке?

– Да, Данила, я об етим скорблю и жалею.

– А что случилось?

– Да, там много добра, но и несправедливость тоже есть. Старцы и старушки очень стараются.

– Да, ето видно, я сам видел, но в чём дело?

– Дело в том, что руководство не думают о духовном.

– Да, ты права, ето заметно.

– Но оне перешли грани, диктуют как хочут, всё делается толькя за деньги, всё сверх закона, там то можно толькя, что им выгодно, а на закон не смотрют. Но са́мо главно, что мне не понравилось, – добрые люди затаскивают милостиной, уже не стало в силу отмаливать, и нам пришёл приказ: за всю подачу помолиться враз.

– Не понял, как так: за всю враз?

– Данила, а как у вас?

– Да очень просто, есть на ето правило: за каждую подачу молются отдельно. Кака́ подача?

– Вещи или деньги, но всё оценивают на валюту. Скажем, так: одна лестовка сто поклонов поясных – 100 рублей, земных – триста рублей, один канон – триста рублей, акафисту – пятьсот рублей, одна псалтырь – тысяча пятьсот рублей, сорокоуст – шестьдесят тысяч рублей.

– Но оговорюсь: етот закон до реформы Никона-патриярха, и ежлив он соблюдается строго.

– Как строго?

– Стать перед образом Божьим, пе́рво надо вымыться, одеться в чистую одёжу скромну, забыть о всем земным, ето не стоять перед генералами или перед пресидентом, но стоять перед самим Богом и просить прощение и милость за творящего милостину. Хто молится, должен знать, что он дерзает делать: ето сокрушенно сердце, слезы, умиление, страх Божий, и, когда человек просит Бога с такой енергией, Бог милует и помогает, но засчитывается от Бога пятьдесят на пятьдесят процентов: пятьдесят за подающаго и пятьдесят за молящаго. Но горя тому, кто делает дело Божия с небрежением, да будет проклят. И ето дерзают руководители монастыря? Ето ужас. Ну молодес, что ушла. А ты им говорила, что ето неправильно?

– Да, говорила.

– Ну и что оне?

– Оне сразу сказали: «Ты прихожанка, не имеешь право ето обсуждать!» Вот как.

– Да мы все прихожаны к Богу, но Бог нас никого не отвергает, но всех принимает, ежлив с чистой душой приходим к Богу. А оне как могут сказать, что ты «прихожанка»? Да ишо правду говоришь. Да, позор. Матушка Соломония, а старцы как судют, ведь там есть кому рассудить?

– Да, есть, Данила, я к ним обращалась.

– Ну и что?

– Да что, оне тоже пытаются ето выяснить, но их нихто не слушает, но приказ есть приказ – молись и не рассуждай.

– А хто пользуется подачай?

– Понятно хто. Старцам и старушкам ничего не надо, окро́мя питания и тепла.

– Да, я так же понимаю.

– Так что монастырь превратили в бизнес, вот за что мы там не нужны. Постороньяй глаз опасен, да ишо староверы разнего согласия.

– Матушка, а тут как?

– Да здесь тоже мало добра. Правда, отец Пётр добрый.

– Ну что, он один.

– Да понятно.

– А через пятьдесят лет что будет? Даже думать страшно.

– Да, ты прав, Данила.

Утром рано мы с Марфой доехали до Рогожского кладбища, подходим к храму – да, храм великой и красивой. Уже молились, мы зашли, нихто нам не препятствовал, приняли как за своих, народу был мало, служба шла своим чередом. Что меня удивило – ето красота в храме, так красиво расписано иконами, такого я в жизни не видел. Вскоре храм заполнился. В етот храм войдут боле двух тысяч людей, но сегодня набралось около пятьсот человек, ето очень хорошо. Когда начали молиться канон, пели по крюкам, всё ето родно́ и знакомо, временами у меня по телу бегали мурашки, я стоял на воздухе, а волоса у меня стояли дыбом. Я спомнил, когда Владимир послал послов ко грекам, и оне чувствовали, что стоят на воздухе. Да, здесь подобраны головшики и головшицы, все как на подбор, такого я ишо не слышал, красота церьковна.

Но что мне не понравилось: много мужчин без бород, и молются одним крестом, ето против Бога, и оне ето хорошо знают, и знают, что прокляты: столь старание – и всё впусту. Да, жалко. Видать, здесь есть добрыя християне и всё соблюдают. Ну, опять помяну: «Спасай да спаси свою душу».

Отмолились, все пошли на выход, мы тоже. На улице подошли женчины, между них Анна, она нас представила и поблагодарила, что пришли помолиться.

– Да, красиво у вас поют, а храм – ето рай Божий.

Ну, нас пригласили на завтрак. Интересно, у них здесь как деревня, все свои. Пришли в столовую, тут собралось человек пятьдесят – шестьдесят, сяли за стол завтракать, пошли расспросы, что с нами случилось. Я кратко рассказал, нам многие сочувствовали и жалели, что приехали, говорили:

– У нас не государьство, а позор, вам надо было ехать в США или в Австралию, там же хорошо живут староверы.

– Но дело не в том. Мы и в Южной Америке не худо жили, но всю жизнь мы мечтали о матушке-родине, но получается, что матушку-родину убили, а подставили мачеху кровожадну, вот как хошь и выживай.

– Да, ето так.

Анна высказалась за нас о помощи, народ заговорил и решили, что обсудют. Мы поблагодарили за всё, стали собираться. Но между етих людей оказался один казак, под именем Артемий, он как-то стал с нами боле родным и ко всему приспрашиватся. Я тоже задал вопрос:

– А что, Артемий, есть станица казаков-староверов?

– А как же, конечно есть.

– А вы мне подскажите, а возможно ли у вас получить учителя, чтобы поехал к нам в Аргентину учить наших детей и внучат казачеству?

– Данила, етот вопрос решает атаман.

– А где он у вас?

– А хошь, пойдём?

– А что, он здесь, на Рогожке?

– Да, здесь.

– Ну тогда веди к нему. – Вот ето здорово, ишо есть казаки-староверы в живых.

Приходим, Артемий стучит, слышим голос:

– Входите.

Артемий заходит, мы за нём. Смотрю, за столом сидят несколькя мужчин с бородами, но что мне интересно видеть – в красным углу стоит иконостас, по́лно икон, как у нас за границай у всех староверах. Как ето сумели сохранить в России? Ето мне мило и родноя. Мы помолились, поздоровались, Артемий представил нас атаману. Он сидел в красным углу перед иконостасом, мне ето очень понравилось – значит, соблюдают порядок. Я представился, дал фамилию, имя-отчество, атаман посадил нас и дал имя-отчество: Димитрий Александрович, атаман Рогожской кладбища.

– Какая радость встретить атамана, у нас тоже были казаки, и охота возродить снова казачество, а где его взять – мы не знали, а чичас сижу против самого атамана, ето большая радость.

– Данила Терентьевич, чем мы можем вам послужить?

– А вот расскажу. У нас здесь не получилось, мы вёртываемся обратно в Аргентину. В тех страна́х молодёжь стала разлагаться, и нам ето жалко. Вот мы вёртываемся и хочем создать свою деревню и возродить снова казачество, спорт, русскую культуру, духовность. Просим вас как атамана, одолжите нам учителя казачеству, мы его оплотим. Скажите, Димитрий Александрович, возможно ли ето?

– Да, конечно, с удовольствием поможем.

– Ну вот и хорошо. Я добьюсь земли под деревню, построим дома и к вам обратимся.

– Хорошо. Когда надо, сообчите, вот мои координаты – звоните.

– Спаси Христос, Димитрий Александрович.

– На здоровья, Данила Терентьевич. Когда надо, обращайтесь.

– Хорошо.

– Ну, пока.

Но что мне чу́дно: в наш разговор не вмешался ни один мужчина, ето большой почёт атаману и уважение. Я был рад такой дистиплине.

– Артемий, спаси Христос за таку́ услугу.

– Да что вы, Данила, мы обязаны ето исполнить, у нас тоже есть интерес расширить казачество, особенно своими християнами.

– Спаси Христос за добрыя мысли.

– На здоровья, Данила Терентьевич.

Димитрий стал звать к себе в гости, но у меня нет время до самого отъезда, я ето ему объяснил, он спросил:

– А где вы стоите?

– Мы стоим у отца Петра на Таганке.

– Да зачем так, лучше к нам переезжайте.

– Но, Артемий, вы поймите, отец Пётр не знал нас, принял и старается во всем нам помогает, он добрый, мы не хотим его обидеть.

– Да, как жалко. Но вдруг что – звоните, вот мой номер сотовый.

– Хорошо, спаси Христос. – Мы на етим расстались.

Стали торопиться до храму. Время подходит, за нами доложна подойти машина. Мы успели и поехали к Тане Геннадьевне, ето будет на Рублёвке.

 

10

Я слыхал Рублёвку, но не знал, с чем её кушают. Да, тут вся елита московская. Едем, смотрю, стена высотой семь-восемь метров и везде камеры.

– А ето что такоя?

– Ето усадьба пресидента и премьера.

– Ого, загородились оне! Ну, молодсы, поцарьствуйте хоть на этим свете, и хватит, а тот свет ишо надо заработать. – Я не знаю, сколь здесь гектар, но, наверно, немало.

А вот и дом Тани Геннадьевны – пятьсот метров от етой стены, дом из круглого дерева, построен недавно. Нас встречают вся семья: Танин папа и мама, ето пожилые родители лет под семьдесят, но какия приветливы и ласковы! Что мне в нём родноя – не могу вспомнить. Знакомимся, его звать Геннадий Васильевич Голованов, её Зоя. Нас пригласили в дом, мы зашли, всё уютно и красиво, в зале в красным углу иконы – да, по-нашему. Но иконы есть наши и часть никониянских. Нас посадили на диване, пошла беседа, оне стали спрашивать: хто, как, откуда, куда, я кратко рассказал. Геннадий Васильевич сказал:

– Да, жалко, но у нас структура государственна не работает. Такими семьями заселить Россию – ето благо отечеству. Сто лет проскитались в чужих страна́х, а своё не забыли – таким надо памятник ставить, а тут насмешка.

Тётя Зоя тоже восхищалась и жалела. Мне стало интересно: у них у всех подход не российский. Я не вытерпел и спросил:

– А вы откуда? У вас подход не российский.

Геннадий Васильевич засмеялся и сказал:

– А где нас судьба не таскала! Я был капитаном русского флота, и везде побывали, на горе Афоне и то пожили.

– Да, чичас понятно. – И я спомнил того капитана: в 80-х годах был переводчиком, и вот именно такого же капитана встречал, что меня кормил грибочкями да огурчиками, да, такой же дипломат.

А вот Таня – ето замечательна девушка, ето конкретна, ответственна и енергична девушка, уже свыше тридцать лет, но не взамужем. Я спросил:

– А что не вышла взамуж, Таня?

Она ответила:

– Порядошной не подходил, а за кого попало неохота.

– Ну молодес, правильно, и береги себя, лучше прожить одной, чем потом маяться.

Она:

– Да, ето так. – Вот она кака́ замечательна, но стыдливая, вот за ето она мне понравилась, как дочь, я ей ето сказал, она потупилась. Да, в России есть замечательный молодёж!

Тётя Зоя – тоже добродушная душа и угодлива, да вообче вся семья как на подбор.

Звонок.

– Алё, да, мы вас ждём. Хорошо.

– Ну что, где оне?

– Час будут.

– А что, ишо гостей ждёте?

– Да, чичас подъедут Герман Стерлигов.

– Интересно, ето старый приятель.

– Да, он вам знакомый?

– Конечно. Я был у него в деревне, у него хоро́ша семья, но я не могу его понять.

– Да он такой и есть: час так, час едак, – сказал Геннадий Васильевич.

Вот и Герман Стерлигов, он с женой.

– Ну, Данила, здорово! Что, бежите?

– Да, приходится бежать, Герман.

– Дак я же говорил тебе, что у вас здесь не получится, а ты возражал и надеялся, что всё у вас получится.

– Да, Герман, всё ето было, и я не каюсь, что всё испытано на своёй шкурке.

– Да, правильно судишь. Но бегите отсуда поскорея и всё староверам расскажите, пускай о России и не думают, тут заселился сам сатана.

– Я верю тебе, Герман, но у нас ишо книги и иконы остаются здесь, чичас не в силах их вывезти.

– Данила, пока возможно вывезти – вывози, а вот придёт время – ты их больше не вывезешь.

– Что, неужели так может получиться?

– Я говорю – слушай и не допытывайся.

Я вижу, что он сегодня какой-то злой, но не могу понять, в чём дело. На все вопросы и всем отвечает на вред, слушаю, он хозяину дома говорит прямо в глаза:

– А ты никониянин, вы все еретики. – Геннадий Васильевич смеётся.

Смотрю, и Зине Савиновне досталось. Я возразил, Геннадий Васильевич сказал:

– Данила Терентьевич, не связывайся, он такой и есть.

– Как так? Неправильно, надо поговорить на ету тему. Герман, ты не прав с такими выражениями.

– А что, за них? Тоже еретик!

– Герман, за ето ответишь. Ты бы попу ето сказал – я был бы с тобой согласен. Он изучал всю семинарию и академию, знает всю историю духовною, и всё равно по-своему сдура́ют боятся глядеть правде в глаза – называй еретиком. А простой народ – он невинный и правду не знает, с чем её кушают. Ты же грамотный – при Страшном суде Господь скажет всем еретикам: «Идите, проклятые, во огнь вечный, Арий и собор его, Македоний и собор его, Пётр Гугнивый и собор его католики, Евтихий и собор его, Лютер и собор его», вот тут будет «и Никон и собор его и всем, хто крошил на куски правую веру».

Герман мале́нькя сдал, но задал мне вопрос:

– Данила, а вы священство признаёте, нет?

– Герман, хороший вопрос. Какоя священство, где оно чисто и непорочно? Дай нам его, и мы проверим, откуда оно. Знаю, что все возрадовались бы, но его нету и не будет до пришествия Христова. Последнея офисияльноя падения – ето никониянско, вся империя упала, и за правду вешали, ка́знили, жгли и тому подобно. Нихто не чужие, а свои! Вот за всё за ето чичас Россия и страдает, и лучше не будет, а толькя хуже.

– Данила, ты правильно понимаешь. Можно с вами однем крестом молиться, на каких основаниях?

– На Правилах святых отец, семи Вселенских Соборах и девять Поместных.

– Данила, получается, вы патриярха Гермогена, Филарета, Иосифа признаёте?

– Да, до раскола всех признаём.

– Данила, ето были псы смердящи. Я книги печатны не принимаю, а толькя рукопись старинны.

– Герман, ты сам в заблужденье. Книги печатны слово в слово, буква в букву свидетельствованы, кем, когда были созданы, и то всё ето проверяется грамотными духовными лицами.

– А хто оне такия?

– Герман, слушай, очень просто. Ты принеси мне книгу, и я должен проверить её слово в слово. Ежлив она будет неправильно, да я её выброшу, а ты говоришь, «хто проверяет». Ты же час сам говорил: не признаёшь книги печатны, а ты хто? Мы не знаем тебя: хто тебя крестил, как ты веруешь, сам говорил – молишься по Евангелию, и где етот устав взял?

Но Герман своё, я замолчал, вижу, что без толку с таким филосо́фом рассуждать: толькя он прав, буро́вит бог знает что. Выяснилось, почему он сегодня злой: жена забыла жареного баранёнка привезти. Мы все смеёмся над нём: значит, баранёнок ишо не вырос. Но Герман показал, что он типичный российский мачо, дискриминатор женчин.

Тут поужнали, в консы консах Герман успокоился, и всё стало тихо и хорошо. Пришло время расставаться, все распростились, мне пожелали доброго пути, я попросил помочь семье, и Таня повезла нас в храм. Герман тайно оставил нам тридцать тысяч рублей и сказал Геннадию Васильевичу: «Ежлив Данила бы попросил, я бы выручил».

– Вот видишь как, а я не знал и боялся его.

Я позвонил ему и поблагодарил его и попросил его:

– Вдруг что случись с семьёй, помоги ради Христа.

Герман ответил:

– Поможем, лети с Богом.

Для меня Герман – ето непонятная птица, но с него можно выкроить хорошего християнина, но в нём что-то кроется прошлоя и нехорошее, и он старается заменить добрым. Ето хороший пример ко спасению.

Таня повезла нас по самым красивым местам Москвы. Да, Москва красива, и я вспомнил: «Москва слезам не верит».

А вот с нами Зина Савиновна – ето грамотна радиоведущая, но у ней сердце больное, сразу видать, что ей в жизни пришлось не сладко, она очень добрая и безответная и скромная, нашего согласия, с Урала. Она старается нам как ни больше контактов хороших подобрать, просто сказать, её Бог послал. Но всё ето благодаря матушке Соломонии. Как я жалею, что так мало пообчался с такими добрыми людьми… Нет, всё равно будем дружить, я чувствую, наша дружба толькя начинается.

Таня Геннадьевна спросила:

– Данила, а можно попасть к вам на свадьбу?

– Таня, не понял, в каким смысле?

– Но вдруг будете женить сына, мы можем посмотреть на вашу свадьбу?

– Да конечно, Танечкя, можно! Мы вас обязательно пригло́сим, и даже бы для нас была бы большая радость.

– Спасибо, Данила, обязательно приедем.

– Вот ето хорошо.

В храме расстались с Таняй и Зиной.

На другой день в ночь я улетаю, но у меня сердце не на месте, а ноет. Я Георгию с Еленой несколькя раз наказывал во всём, и Марфе также. Но Марфа заявила, что в Калугу больше не поедет.

– А в чём дело?

– Да Света кричит на детей, я слыхала, что она детя́м говорила: «Неонилиных покорила и вас покорю!»

– Но, Марфа, на самом деле Свете и без нас хватает горя, сама видала, что невестка строит, из-за неё и с сыном вражда.

– А мы-то при чём?

– Марфа, Свете надо спокой, а его нету, да ишо вы.

– Данила, я тоже уже нажилась, мне тоже надо покой, а его не вижу.

– Ну хорошо, приезжай, вон Артемий приглашал. – Я позвонил Артемию о ситуации, он с радостью принял. – Ну вот, съезди за детями, но Свету не обижай.

– Да я ето знаю.

– Ну хорошо, везде ведите себя порядошно.

Васю мы коя-как убедили поехать с нами в Арьгентину, он один, ему нечего терять, всё-таки посмотрит на другой мир, Надя и Люба тоже просются, но у них семьи, мы сами не знаем, как нам придётся. Да, есть надёжда, но знаем, первый год будет трудно. Надя-то ничё, но муж и сын уроды чокнуты, мне их не толькя даром, но и за деньги не надо. А вот Любу жалко, но дочкя у ней испорчена, а сын наркоман. Вот как хошь. Наде и Любе я посоветовал: пока не торопитесь, мы обживёмся, тогда милости просим.

Звонит Корпачёв Александр Викторович с Красноярска и говорит:

– Посылаю Марфе тридцать тысяч рублей, дай координаты. – Я дал и поблагодарил.

К вечеру вроде бы всё устроил и собрался, отец Пётр отвёз меня на аеропорт «Шереметьево», провожала Марфа и матушка Соломония. Груз сдал, пошёл на паспортный стол, провожаты за мной, их до стола не допустили, но оне не уходили, смотрели, что будет дальше. Но странно, взяли мой паспорт, проверяли в компьютере и дважды уходили не знаю куда, и снова рылись в компьютере. Время шло, народ проходил, а я всё стоял и думал: вот когда-то будут нас тиранить за религию, ето будет сто процентов. Но мне охота было сказать, что «персона нон грата», но промолчал, подумал: от говна подальше, лучше не вонят. Наконец отдали паспорт, я вернулся, простился с отцом Петром, с Соломонияй и Марфу крепко прижал, поцеловал и сказал:

– Крепись, уже мало осталось, и молись. – У ней слёзы на глазах, и у меня также.

Я ушёл.

 

11

Прилетаю в Буенос-Айрес, стою на очереди к паспортному столу, смотрю на здешный народ и вспомнил Россию. Там народ стройный, красивый, высокий, но жестокий – здесь вижу разный возраст, большинство мелкий, тёмный, некрасивый, но обчение милоя, ласково, добро, так и манит пообчаться, что я и делал. И тут вспомнил: вот почему вся Европа любит латинов, оне у них в моде, но есть за что.

Подхожу к паспортному столу, слышу:

– Алё! Добро пожаловать в Аргентину! Извините, вы китаец? У вас нету визы аргентинской.

Я смеюсь, выташшил гражданство аргентинское и подал, он зглянул, засмеялся:

– Давно бы так!

Но в России я был бы преступник, а тут два гражданство – ето нормально.

На городским автобусе я доехал на терминал автобусной, взял билет в Патагонию, город Сиполети. Сервис – ето тебе не Россия, в далёку путь большинство койки, сиденьи раскладываются на сто восемьдесят градусов, подушки, одеяльи, кормют, поят, видео, кондициёнер, туалет и провожатой, как на самолёте. Я вообче самолёт не люблю, в нём как в мешке, а в автобусе просторно. Мой рейс тысяча двести кило́метров, утром на другой день я в Сиполети.

Меня встречает Андриян, оне находются уже в Татьяниным дому, а Татьяна переехали в город. Андриян бросил рыбалку по моёму приказу, ему стало опасно там быть, уже одного контрабандиста задушили пограничники, а Андриян посадил не простого, но офицера – ему грозила опасность, вот он и уехал. Я у них ночевал.

Позвонил Оскар Баса и попросил, чтобы свозил нас на те земли, которы он возил нас с Германом и Степаном, Оскар с удовольствием согласился. Утром рано мы к нему приехали и с нём поехали дальше. Доехали до Аньелё, стали узнавать землю в аренду. Оскар завёз нас к знакомым политикам, ета женчина ему знакома, она куда-то позвонила, через минут пятнадцать подъехал на машине мужчина лет сорок, нас познакомили. Мы узнали, что он бывшей глава етому городишку, спросили у него:

– Как можно найти земли́ в аренду?

Он ответил:

– Не беспокойтесь, я вам найду.

– Хорошо, мы остановимся здесь в отеле и будем ждать вас.

– Хорошо, я уже знаю, куда обратиться.

– Ну, ждём.

Мы его поблагодарили, женчину тоже, Оскар нас довёз до отеля, ему заплатили за провоз, поблагодарили как друга и остались.

– Андриян, ты понял, что же за етот бывшей глава и ета женчина?

– А чё?

– Да ничё. Ето лентяи, идут снова на выборы, вот и ищут наживку.

– Ты чё, ему не поверил?

– Да конечно нет, вот увидишь, даю ему двадцать четыре часа срок, но ничего не жди.

– Неужели?

– Завтре расскажу почему.

Срок прошёл.

– Ну что, Андриян, понял?

– Нет, а в чём дело?

– А вот пример такой поставим. Ты был бы коренной здешный, ты бы всех знал на память, у кого каки́ земли и хто может арендовать.

– Да, ето правда. А как ты догадался?

– Но, Андриян, он бывшей глава, он должен всех знать наизусть, здесь мало фермеров. Все большие налоги где плотют?

– Я правды не догадался.

– Дак учись.

Вечером я спросил у хозяина отеля:

– Где можно найти земли́ в аренду? – И рассказал ему нашу ситуацию.

Он ответил:

– Зе́мли здесь много пустуют, но дай подумать.

Я рассказал нашу встречу с кандидатом главы.

– Как фамилия?

– Исаса.

Он захохотал:

– Но вам толькя нарваться на такого! И хто его вам познакомил? – Мы рассказали. – Знаете, хто ето? Лентяй и жулик, не дай бог вас увидят с нём, подумают, и вы таки́ же. Дайте подумать, я вам завтра скажу, к кому обратиться.

Етот старик маленькяй, но такой шустрой и говорун. Он чиленес, но сразу видать, что поскребо́к, он много лет занимался ровнять земли, проводил канализации, можно сказать, разбогател етим. Здешны земли он хвалит:

– И воды здесь изобильно, народ здесь добрый, у вас здесь всё получится.

– Ну, дай Бог. Мы пошли спать до завтра, и за всё большоя спасибо.

– Да не за что.

– Ну вот, Андриян, вот час я уверен, етот старик порядошный, работяга, а наш кандидат сразу понятно, что толькя мух ловить.

Утром рано мы пошли в телефонку, я звоню Марфе, что доехал благополучно, уже на месте, ищем землю. Марфа наказывает:

– Ищи, чтобы был дом, електрика, вода.

– Ладно, хорошо. А у вас как?

– Да пока нормально, добры люди помогают помаленькю.

– Марфа, деньги берегите, здесь нам сладко не придётся.

– Да знаю.

– Ну вот хорошо.

После звонка я обратился к хозяину телефонки и спросил:

– Где можно найти земли в аренду?

– А вы хто, откуда?

Я всё рассказал, хто и откуда и что с нами случилось, он погоревал с нами и сказал:

– Стой-стой, – взял телефон, позвонил: – Жямила, ето Уго. Вопрос: хошь арендовать свою землю? Да вот у меня гости, видать, порядошны люди, да-да. Стой. Вы можете сходить прямо чичас к ней?

– Да, конечно.

– Я их посылаю к тебе. Ну хорошо, да, пока. – Смеётся. – У ней сорок гектар земли, она у ней заброшена.

– Ну, я к ней схожу.

Уго дал мне адрес, указал, куда идти: ето школа, и она там работает. Прихожу в школу, спрашиваю Жямилу Танус, ей сообчили, смотрю, идёт женчина лет шестьдесят, подходит улыбается, познакомились, поговорили. Она угодила весёла, ловкая, вечером поедем смотреть землю.

Но вот я с радостью вернулся в отель, Андриян ушёл в разведку – проверить, что же за река и что есть в округе. Он вернулся уже к вечеру, рассказывает:

– Речкя хоро́ша, утки, гуси, гагары есть, видел след дикого кабана – значит, можно до урожая как-то выжить, земель пустых здесь много – значит, есть земли государственны, для поле́ву воды много, канализация уже готова.

К пяти часам вечера мы пришли к ней на дом и поехали смотреть землю, ето всего один кило́метр от города. Правды, земля заброшена, все каналы и ставни разбиты, на земле растёт кустарник дико́й, провалка вся пала – работы очень много. Я ето ей объяснил, она хорошо ето понимает, и предложила:

– Три года берите землю на свою пользу, но толькя приведите всё в порядок.

Да, работы здесь очень много, но дешевле нам не найти, то есть не дешевле. Но выходу у нас нету и деняг нету. Мы согласились, сделали контракт, стали узнавать, почём берут за гектар вспахать, узнали, но ето очень дорого: двадцать пять долларов в час, ето нам не подходит. На етой земле всего одна избушка двухкомнатна, потолок, всё бежит – значит, жить негде, как хошь. Я ето знал, что первый год нереяльно найти по душе, придётся смириться и всё ето вытерпеть. Но вот без трактора – ето невозможно.

Звоню Игорю в Москву, рассказал всё ему по порядку и попросил десять тысяч долларов, он ответил:

– Данила, не беспокойся, я выручу.

Я не знал, как и благодарить, закрыл трубку и заплакал. Боже ты мой, неужели всю жизнь так и будем просить? Настроение нехорошее. Я вообче стал часто плакать, жить тоже уже неохота, причина жизни – ето малыя дети, и Марфу одну оставить тоже нехорошо. У меня часто стали мысли о суициде, но я с етим боролся, а слёзы – за одно слово уже всё, покатились, словно белый свет не мил. Стал урод, да и всё…

 

12

Пришло время стречать Марфу. Андриян уже успел сбегать на границу и привезти свои вещи: их там на берегу реки на своим таборе хранил Никит. Я на лесопилке купил дешёвых досок и горбылей, купил дешёвеньки матрасы и одеяльи, на базаре купили для крыши картону, просмолённу варом, покрыли избушку и ишо подстроили из досок кухню и помещение, где молиться. Стол, лавки, кровати и шкапы – всё из досок. Баню построили из горбылей. Но ето тесно, всех двадцать душ, я посоветовал Андрияну: семью не трогай пока, а то очень будет тесно.

21 сентября я выезжаю в Буенос-Айрес стречать семью. И радость, и что-то сердце не так, чувствуется. Получаю звонок, Георгий сообчает:

– Ларькю и Василису не пускают, что делать?

– Пускай одна Елена остаётся с ними, а вы все не теряйте билеты, вылетайте.

Вот тебе и предчувствие… Проклятый дурдом! Вася с ними – значит, успел оформить загрань паспорт. Елене тоже наказал терпеть и действовать, она плачет и мня за собой тянет.

22 сентября 8:00 часов прилетает наш рейс. Стою нервничаю, народу много, ждут своих. Вот и наши показались. Мы встретились, и все наплакались. Я очнулся, смотрю: весь народ опешил, смотрит на нас. Да ето понятно: что разна одёжа и мы сами разны. Поехали на терминал «Ретиро».

– Что случилось? Рассказывайте, почему не выпустили Ларькю и Василису.

– У Ларьки на новым паспорте нет временного проживания.

– Но есть ксерокопия, заполненна консулом уругвайским.

– Но ето не признают.

– Вот уроды! А Василиса?

– Не признают, что приписана к матери́нному паспорту. И Ларькя несовершеннолетняй, не может лететь без родителей.

– Ето просто издею́тся! Оне не имеют никакого права на наших детей, потому что сразу сказали: «Вы инострансы, и мы вас не признаём». Дак каку́ заразу городют? Вы нихто, а за границу нельзя?! – Я пришёл в бешенство. – На вас на самом деле подать в суд международный, нас насбирается много тысяч старовер, и хоро́ши адвокаты возмутся за ето, вам, паразитам, придётся хорошо за ето заплатить, тут миллиярдами пахнет! Или вы забыли? До вас, паразитов, бюджет России составлял шестьдесят процентов староверческой, а народу сколь сгубили невинного! Ето вам не геноцид?! – Тут меня все стали уговаривать.

Но на самом деле, ето толькя подумать: разлучить семью на границе! В порядошных страна́х всё решается на границах, тут одно могут сделать по закону: ежлив лишно прожил, то красный знак и пять лет не можешь заехать в страну. А тут ничего не понятно.

Я много чего умалчиваю, но хочу помянуть следующа, потому что разражают паразиты. В России очень много нелегалов, и етим паразитам ето выгодно. Нелегал не имеет никаку силу, он приезжает, думает, что попал на родину и будет ему здесь лучше. Но внимание: чичас которы страны отпали от России, оне русских ненавидют и вырезают их невинных из-за проклятых русских чиновников. И здесь им несладко приходится. Во-первых, УФМС вытрясает всю ихну душу. Оне являются нелегалами, превращаются в рабов даровыми. Хоть землю грызи, а жить надо, вот много раз и превращаются и преступниками. А кавказцам ишо хуже, оне даже боятся ездить на метро, им такси выходют дешевле, чем менты. Были случаи даже таки́, и оне и час есть. Идут два кавказца, выходют наверх из метро, мент остановил: «Дайте паспорт», потом повёл в ментовку, содрали с них по пятьсот рублей и отпустили. Оне пошли, с другой стороны подходит другой мент и ташит их туда же. Оне спорют, что уже заплатили, но пришли туда, оказалось, что, кому заплатили, их нету. Вот и выходит, что такси дешевле, а у ментов хороший бизнес. Курский железнодорожный вокзал реставрировали кавказцы, работали двадцать четыре часа, по двенадцать за смену, за четыре месяца всё стало ново до неузнаваемости. Но кавказцы жили в контейнерах в три-четыре этажа и зиму коротали в таких условиях за копейки, а хто-то набивает мешки богатством. А местно население: «Ну, понаехали сюда чурки!» А то́ не понимают, что их тоже сманивали, как и нас, и бросили на произвол судьбы.

Ну ладно, приезжаем в Аньелё, и домой. Марфа слезла, обошла избушку и потупилась:

– Что, тут жить? А лучше не нашли?

– Пока нет, зато аренду не платить.

Вижу, все невесёлы. Как назло, погода испортилась, слякоть, всё мокро, избушка бежит, холодно, хоть уже весна, но ветры холо́дны. Так возле костра и сидели.

Я пошёл набрал вина и загулял. Все обиделись, а я молчу да пью. И так пробусил четыре дня. Андриян взбесился, стал ругаться, страшать:

– Уйду из дому!

– Да хоть все уйдите, я и жить не хочу. – Все затихли.

Но я перестал пить. Когда оздоро́вел, Андриян попросил поговорить.

– Ну, говори.

– А что, всегда так будет продолжаться?

– А что?

– Как что? Ты гуляшь, и всё мёртво стоит.

– А хто вам не даёт работать?

– Дело не в том. Я не хочу, чтобы ты гулял.

– Но иди на все четыре стороны!

Он вспылил:

– А что, я не прав?!

Я выпил и не рад уже.

– А сколь я пережил и старался за всех вас и везде – хто ето оценил? И что я вам, стальной, что ли? Я выпил – хоть кому закричал или руку поднял?

– Нет.

– Но а что ишо надо?

– Дак ты как выключенной, ничё тебе не нужно.

– Вот за ето и выпил, что уже невыносимо.

– Но нам неохота, чтобы ты пил.

– Ну что, молитесь, Бога просите, и нихто пить не будет. – Тишина.

Заговорил Георгий:

– Я за тятенькю. Сколь он перетерпел и вынес – любой загуляет. Он выпил сам себе, никому не мешал. Да, жалко, а что сделашь? Он правильно говорит: надо молиться Богу, и всё будет хорошо.

Все согласились, Андриян стал прошаться.

– Проститься – ето неплохо, но надо тоже понимать: я не от радости выпил.

– Ну что, прости, я вскипел.

– Но ты уже не маленькяй, тридцать лет, у самого уже пять детей. Что посеешь – то и будешь жать. Мои нервы уже не твои, и всё приходится терпеть. – Ну, простились.

Вскоре нашли трактор за шесть тысяч долларов «Массей Фергусон», пятьдесят лошадиных сил, мы его взяли, справили и начали чистить землю. Хто каналы чистил, хто жёг, хто на тракторе работал сменно – трактор не стоял, день и ночь готовили землю. После Покрова стали сеять всю овощь. У нас инструменту нету, но добрыя люди выручали.

Елена с горям пополам дочери сделала новый паспорт, но их не выпускают, уже к кому ни обращалась, все пробовали, но толку нету, она слезами улиётся, да ишо Ларькя начал пакостить. Но как-то вышли на Графову Лидию Ивановну, она Елену вызвала, всё узнала и узнала, что я ни в чем не виноват. Уговорила её: «Не плачь, я помогу тебе, бери билеты. В какоя число вылетаешь и на каким рейсе – позвони, и передай отцу, пускай позвонит». Елена ишо боялась, но Лидия Ивановна чётко сказала: «Не бойся, бери билеты, вас нихто больше не заденет».

Ровно через месяц Елена, дочь и брат пришли на паспортный стол на аеропорте «Шереметьево», тут снова заерепенились, Елена дала номер телефона Лидии Ивановны и сказала: «Пожалуйста, позвоните вот на етот номер». Оне позвонили, извинились и пропустили – вот как всё делается. Ето не закон, а тиранство. Встречать ездил Георгий. Большую по́мочь оказали Герман Стерлигов, Таня Геннадьевна, Зина Савиновна, Андрей Щеглов, Геннадий Анатольевич Медведев, отец Пётр, матушка Соломония, но решить нихто не смог, а Лидия Ивановна – звонок и всё.

Георгий привёз семью и не захотел с нами работать. Я обиделся: вот сколь ему помогал, и он не посчитал ето, да ишо и укорил, что ничто с нас не будет. И отец его запретил с нами знаться. Когда было ему трудно, и отец был не нужон, а теперь мы нихто. Ну хорошо, Бог видит, хто кого обидит.

Мурачевы собрались в Россию, мы их убеждали и всё рассказывали, но ето не помогло. Молодсы, пускай на своей шкурке испробовают. Едут оне по программе, так что им больше не вернуться.

 

13

У нас работа кипела, мы сумели расчистить двадцать гектар и засеять, посадили помидоры три сорта, перес, баклажаны, сладки четыре сорта тыквы, кабачки, арбузы, дыни, кукурузы сладкой, морковь, свёклу, капусту. Андриян нахватал выше рук, приходилось помогать полоть трижды. Он нет-нет да и психанёт – ето тёща, как он в неё выродил?

В ноябре в Аньелё праздник – День города. Мы часто заходили к Уго в телефонку, и вот он новость рассказывает:

– Завтре на праздник приедет губернатор со своей комитивой, ето вам момент сделать запрос земли под деревню. Даниель, приготовь презентацию и что вам нужно.

– Уго, у меня давно всё готово.

– А ты можешь привезти вечером?

– Да, привезу.

Вечером я привёз, ето от руки составлено, Уго проверил, одобрил и подсказал:

– Давай мы ето наберём на конпьютере, жена Сусанна ето всё напишет.

А вот и Хасинто – ето наш глава города. Уго нас представил, он доброжелательно руку мне пожал и сказал:

– Рад познакомиться, мы про вас слышим добро́, и за столь мало время вы показали чудеса. Говорят, много земли разработали.

– Ну, сколь смогли, но ето не много, всего двадцать гектар.

Он смеётся:

– И ето вам мало?

– Да, мало.

– А сколь бы вы хотели?

– Ну, первый год хотя бы пятьдесят гектар.

– А что помешало вам?

– Начали поздно, инструменту нету, и деняг нету.

Он смеётся:

– Молодсы! А в чем мы можем вам помогчи?

Уго вмешался и сказал:

– Хасинто, Даниель приготовил презентацию проекта под деревню русскую, ето как-то надо помогчи, чтобы он сам передал губернатору в руки.

– Нет проблемы, ето очень просто, завтре в 17:00 часов дня пускай будет на презентации губернатора. Когда губернатор слезет со сцене, к нему будут многи подходить, я дам знак, где стать и ждать.

Мы поблагодарили Хасинто и на етим расстались. Уго очень верующий католик, мне подсказал:

– Давай просить Бога, и всё будет хорошо.

– Да, ты прав, Уго, спасибо за хороший совет.

На другой день утром я пришёл к Уго, он показал работу Сусанни: молодес, всё детально сработано, хорошо. Распечатали на три екземпляра, один я отнёс Хасинто в мунисипалитет, он оценил, второй губернатору, а третьяй себе оставил.

Мы ровно в 17:00 часов прибыли в центр, народу по́лно, всё готово, мы стали возле балкона. Я собрал всех детей, в бане вымылись, оделись по-празднишному, на нас народ смотрит со вниманием. Я собрал все подарки дома, что нам дарили в России, Марфа протестовала, но я ей объяснил:

– Марфа, ето нам дорогу откроет, а подарки кушать не будем. – Ей пришлось согласиться.

Стоим ждём. Через полчаса, смотрим, идут власти: губернатор Хорхе Аугусто Сапаг, глава Хасинто Ернандес и вся комитива. Зашли на балкон, поздоровались со всеми, поблагодарили за приветствия и по очереди высказывались. Ета церемония продолжалась один час, потом губернатор слез и все за нём. Мы подошли ближе, народ облепил губернатора как мухи, и каждый со своими просьбами. Хасинто дал мне знак, я понял, где стать, губернатор уже знал о нашей просьбе, поетому с балкона часто в нашу сторону смотрел. Вижу, он со всеми обчается и потихонькю круг даёт в нашу сторону. Вот уже сравнялся с нами, Хасинто сказал ему:

– Вот ети новые граждане, что я вам говорил.

Губернатор нас поприветствовал и спросил:

– В чем могу вам помогчи?

Я ему ответил:

– Спасибо за внимание, но пе́рво прими от нас скромный подарок, – и подал пакет с набором, русской хохломой.

Губернатор взглянул и ахнул, сказал:

– Не могу принять, ето очень дорого.

– Губернатор, ето от чистого сердыца, русскоя рукоделия, и нам будет обидно, ежлив не примешь.

Он принял, стал искать, где жена, и звать её. Смотрю, выходит женчина лет сорок пять, красивая, подошла, зглянула и ахнула, она не знала, как отблагодарить. Губернатор спросил:

– В чем могу помогчи? – Я подал презентацию проекта, он взглянул и крикнул: – Бертожя, ты где?

Ета фамилия мене́ уже знакома, ето министр економического развития. Смотрю, выходит мужчина атлетичного сложение, красивой и весёлой, моих лет, губернатор подал ему запрос. Чу́дно, народ нас облепил и каждый хотел увидать подарок. Бертожя взглянул на запрос и сразу ко мне:

– Значит, ето вы прошлого году меня искали?

– Да, ето я.

– А сколь вам надо земли? Двести, триста гектар?

– Нет, больше, я прошу не толькя для себя, ето для деревни тридцать семей.

– Но сколь?

– А там указано.

– Хорошо, ждите нашего вызова.

– Благодарю, спасибо. – И мы скрылись, ушли домой.

Приходим домой, я рад, что так удачно получилось. На другой день к нам приехали чиновники с мунисипалитета и сообчили, что нас вчера искали.

– Куды вы девались?

– А мы ушли домой, чтобы не мешаться.

Им чу́дно показалось такому поведению. Оне спрашивают:

– В чем вам помогчи?

– Нам ничего не надо, толькя земли.

Оне почу́дились и сказали:

– Что надо, приходите.

– Спасибо за заботу. – И оне уехали.

Да, правду, нам скудно. Воду пьём с каналу тёмну, собираем травы съедобны, где утку или гуся подстрелим, комары заедают, но нам радостно стаёт: урожай хороший, вот-вот нашнутся свои трудовые деньги. Тут фрукта пошла, мы стали просить на варенья и сушить, сразу сказали: деняг нету, мы переселенсы, но деняг нихто не просил – сколь хошь, столь и вези. Мы давай варить варенья, сушить, мариновать. В етот сезон закатали около пяти тысяч банок всего, солёна и сладка, даже на продажу, ето было черешни, персики, абрикос, сливы, виноград, груши, яблоки, айвы, помидоры, огурцы, перец, баклажаны, капусты – всего наготовили, вот пускай приходит зима.

 

14

Через две недели после встрече с губернатором мне звонют с министерства економического развития. Приезжаю, меня провели к министру, у них уже были собраны чиновники, поприветствовали, посадили за стол. Вопрос:

– Даниель, а не много вам будет две тысячи гектар земли?

– Нет, ето мало, нас минимум тридцать семей, семьи большие, за мало лет ето уже сотня. У меня одного одиннадцать детей, пятнадцать внучат, так и у многих повторяется, а многи ишо молодоже́ны.

– Даниель, мы вашу историю хорошо знаем, нас ето очень устраивает, но вы поймите: надо наших политиков убедить, что ета земля не будет заляживаться и будет работать. Что ты нам посоветуешь? Извините, вы.

– Вам лучше поступить как лучше.

– Даниель, давай на ты, будет прошше. Меня звать Леандро.

– Спасибо за доверию.

– Даниель, я хочу тебе посоветовать. А можешь ты достать с русского посольства ходатайство-писмо?

– Могу, но не хочу. – И я рассказал, что с нами сделали в России.

– Даниель, вам по-любому придётся ето сделать. Чичас с Россияй до́говор очень обширной на любы́ бизнесы, ето писмо важно, мы можем заткнуть всем рот политический, и у вас будет земля.

Я подумал и сказал:

– Хорошо, я достану.

– Даниель, ишо одна просьба. Ты можешь найти себе русских партнёров?

– Попробуем.

– Вот тебе контакт прямой, ето главный агроном провинции Мерли Рикардо, тут же на десятым етажу, в сельским развитии. Желаем удачи, и будь на связи.

– Большоя спасибо, Леандро, и всем участникам нашего проекта. – Я ушёл с радостью.

Стал готовить писмо в посольство Российской Федерации, съездил в Буенос-Айрес, зашёл к Надежде Петровне. Она грамотна, я её попросил набрать ето писмо, она грамотно ето сделала.

Я пошёл в посольство Российской Федерации. Зашёл, у меня охрана спрашивает:

– По какому делу?

– Вот писмо от имени староверов русских с Неукена послу Российской Федерации.

– Подожди.

Я жду. Выходит молодая девушка:

– Что нужно?

– Мы с Неукена, за тысяча двести кило́метров. Вот обращаемся к русскому посольству с просьбой о ходатайстве на выделение земли под деревню и сельское хозяйство. Нужно только писмо на нашего губернатора.

– Хорошо, я передам послу.

– Девушка, пожалуйста, постарайтесь, мы сидим без земли, скитаемся по арендам.

– Да, мы передадим вашу просьбу.

– Ну, большоя вам спасибо, и за ваше время.

Я вышел, но мне уже не верится, думаю, ничего не будет, ето не Европа, а дурдом.

Я вернулся, долго ждали, но нихто не звонил.

Пришёл урожай, стали возить по магазинам – никому не надо. Мне зло взяло: снова ета же песня, что было раньше. Дети сказали: «Нет, мы пойдём по домам», и стали возить по домам, народ стал брать с радостью, что све́жа и дёшево, вот и заработки. Как съездют – двести – триста долларов, ето уже хорошо, но всё не продать.

Я решил поехать в Ринкон-де-лос-Саусес, там сорок тысяч население, всё нефтяники, заработки там высокия, мне дали контакт, к кому обратиться. Приезжаю в Ринкон, иду на адрес. Вот адрес, и что я вижу: совет мунисипалитетской. Захожу, спрашиваю про Фабиан Ранинкео, он вышел, я представился, хто и откуда и зачем.

– Да, мне уже сообчили, и ето для нас очень важно, – и повёл меня в коммерческий отдел, познакомил меня с начальником коммерсыи.

Женчина угодила добрая, она выслушала меня, одобрила:

– Да, нам ето нужно, что вы сами ро́стите, здесь не все нефтяники и не все хорошо зарабатывают.

Я попросил открыть рынок, Бетияна Пералто сказала:

– Здесь рынку никогда не было, и не знаю, разрешат, нет, но я постараюсь выяснить. Вот мой номер, позвони завтре, но я думаю, проблемы не будет. Когда думаете открыть?

– Как толькя скажете, да сразу.

– Хорошо, ето решим.

– Бетияна, большая тебе благодарность.

– Да не за что.

– О прости, есть за что. – Она смеётся.

Вася всё удивлятся:

– Ето чудо, все таки́ ласковы, обчительны, весёлы, у них всё всегда хорошо.

– Сиеста у них с 13:00 до 17:00, мы всегда говорим: «Аргентина спит, им всё хорошо». Вот мы и привыкли быть ласковыми, как оне, да ишо закон Божий требоват с нас быть такими.

Звоню на другой день Бетияне и спрашиваю:

– Что, как?

– Да, можете приезжать и начинать работать.

– Ну, спасибо, Бетияна.

А вот и Алексей приехал в гости с Аляске, с США – ето сюрприз, на арендованной машине.

Мы готовили веток тополёвых для крыши, дело было в четверик, наняли грузовик, всё загрузили и отправили в Ринкон. Утром рано попросили Алексея, чтобы свозил нас в Ринкон. В семь часов утра уже были в Ринконе и давай строить крышу прохладну, семь на двенадцать метров. Участок был близко возле центра, и ето недвижимость нашего будущаго бухгалтера, он уступил временно для нас. Ето хороший шанс. Мы к вечеру построили хороший магазин летняй, крыша – каркас из круглышей тополёвых, а стены – решётка железна и прохладна сетка зелёного свету, ето выглядело очень красиво. К 22:00 всё было готово. Но народу собралось сэла куща: что ето такоя, непонятно, приехали бородачи и за день построили непонятно что, то ли секта кака́-то, то ли танцы-манцы. Хто-то насмелился и спросил:

– Что ето такоя и хто вы?

Мы поняли, в чём дело, и я во услышание всем сказал:

– Мы продукто́ры из Аньелё, ето будет рынок – овощи и фрукта, све́жа и дёшево для вас, милыя граждане.

Все захлопали в ладошки и закричали:

– Мы ваши будем клиенты!

– Спасибо. А мы русски християни, под кличкой староверы.

– А когда откроете?

– В понедельник вечером.

– Но будем ждать.

– Спасибо вам, милыя граждане. – И мы уехали домой. Вот уже клиенты готовы.

В понедельник утром рано готовим овощи, Андриян арендовал грузовик и уехал в Неукен на оптовый рынок за фруктами, к полдня́м он уже привёз фрукту. Загрузили всю овощь и отправились в Ринкон, Аньелё – Ринкон сто сорок кило́метров. В 19:00 приезжаем в Ринкон, стали сгружать, народ пошёл цела очередь, мы их попросили: «Пожалуйста, подождите», сгрузили, и начала продажа. Нас было троя: я, Андриян и Софоний. До двух часов ночи мы продавали, потом всё затихло, мы больше половина продали, но устали. Я послал Андрияна снова на рынок и домой сообчил, чтобы готовили больше овощей, заказал Васю, так что Никиту придётся развёртываться с мамой и с рабочими.

На другой день к полдню у нас ничего не осталось, но заработали четыре тысячи долларов. Вот так и пошло. Каждый день народу битком, все довольны: све́жа, дёшево, прохладно. Правды, мы спали на полу и какали в пакетики и отсылали домой на подарок Никиту. Но Никиту ето не понравилось, но нам некуда было ходить в туалет. Дух у нас поднялся, стало охота жить, и стали планировать, как быть дальше.

Я стал звонить консулу Российской Федерации, но один ответ: «Консул по телефону не даёт никаку́ информацию», в посольстве так же. Что делать? Прихожу в сибер-кафе, прошу открыть сайт посольства Российской Федерации, мне открыли, скачали все ихны органы. Я дома стал всё тихо́нькя просматривать – а ну, попробоваю в Торговою палату. Звоню, трубку берёт женчина, я спрашиваю:

– С кем можно пообчаться? – Объяснил, хто мы, откуда и зачем.

Она ответила:

– Подождите, чичас сообчу начальнику.

– Хорошо, спасибо.

Я почувствовал каку́-то надежду, потому что она обошлась очень вежливо. Берёт трубку начальник:

– Слушаю.

Я всё объяснил, что:

– Ждём уже боле двух месяцав, ни посольство, ни консул ничего не отвечает, мы уже не знаем, куда обращаться.

– А вы когда можете приехать в Буенос-Айрес?

– Да хоть завтра.

– Хорошо, завтра. Значит, в 9:00 жду у нас, запишите адрес.

– Он у меня уже есть.

– Ну хорошо, жду, пока.

Да неужели что-то будет? Я беру билет и сегодня выезжаю в Буенос-Айрес.

На другой день прихожу в Торговою палату в 8:45, звонок.

– Вы к кому?

– Я старовер с Неукена, к начальнику.

– Проходи.

Двери открылись, я зашёл, мне сказали: «Подождите», к девять ноль-ноль пришёл начальник, руки пожали, он провёл меня в свой кабинет, посадил:

– Ну, рассказывай. – Я всё рассказал, хто мы, откуду и зачем. – Интересно, староверы, и из вас есть казаки? У меня деды казаки, а может и быть, староверы. Я со дня займусь вашими писмами, разыщу их и вам сообчу, а партнёрами займусь сам. Чичас будет массовоя переселение бизнесменов на разны проекты, и вы вовремя к нам обратились. Етот проект возглавляет губернатор Буенос-Айреса Даниель Ссиёле.

– Да, ето порядошной политик.

– Данила Терентьевич, вы можете предложить, каки́ проекты можно разработать у вас в Патагонии?

– Вадим Леонидович, сельскоя хозяйство – Патагония ето на первым месте, само екологично мясо, фрукта, ягода, орех, оливки, рыба, вино – ето Патагония. Минеральные воды, горячие источники целебные, туризма, строительство, енергетика, дороги, спокойный отдых, рыбалка, охота – да много чего можно придумать, и всё выгодно. Земли дорожают, потому что со всего мира её скупают, государственны земли ишо есть, но оне отдаются толькя под проекты. Вот и нам предлагают проект и советуют партнёрство.

– Ну, давай разрабатывать вместе.

– Хорошо, я позаботюсь о разных проектав в Патагонии, а вы, Вадим Леонидович, подыщите порядошных партнёров, но не жуликов, мы готовы работать с честными партнёрами. На долгий срок, но не на один день.

– Хорошо, Данила Терентьевич, давай работать. Ету встречу я сообчил министру.

Но звонют из дому, говорят:

– У нас проблема.

– Кака́, говорите.

– Были инспектора и хочут закрыть наш рынок.

– Не допускайте, я завтра буду дома.

На другой день я приехал и сразу в мунисипалитет, иду к Бетияне и спрашиваю, в чём дело. Она мне объяснила:

– Даниель, мне поминутно звонют и матерят, что какие-то бородачи приехали и уронили все цены.

– Но а что, мы не можем воровать и обдирать людей, на ето у нас закон.

– Даниель, мы не хотим вас потерять, а, наоборот, вам помогчи. Вас ждёт судья, вы сходите к нему, и вместе всё обсудим.

Прихожу к судье, меня провели к нему в кабинет. Ну, ета же история, что в мунисипалитете. Судья не хочет, чтобы мы отсюда уехали, народ весь за нас, а коммерческая организация против нас. Судья решил: попросил нас, чтобы мы нашли хороша зало и открыли магазин и оформили его со всеми налогами:

– И работайте себе спокойно.

– Хорошо, большоя спасибо, так и решим.

Я вернулся к Бетияне, сообчил, что решил судья, Бетияна с радостью согласилась.

Мы нашли здание близко от нашего рынка, ето будет торгово помещение на сто метров квадратных: склад, туалет и дом, ограда, – за всё за ето тысяча пятьсот долларов в месяц. Дорого, но зато в хорошим месте. Оформили, абилитировали, и у нас пошло всё хорошо, народу всегда по́лно.

 

15

Помяну о Васе. Вася опустил бороду. После моления в праздники я всегда читал книгу «Альфа и Омега» и всё разъяснял, все были довольны. Но мне стало заметно, что Вася стал меняться. Он часто уходил в пустыню и вёртывался с заплаканными глазами. Я его спрашивал, в чём дело, но он не отвечал и говорил: «Всё хорошо». Он у нас читает в моленне, и я часто его поправлял, чтобы называл правильно слова, по точкям, запятым и ударением, и, конечно, я всегда оговаривался:

– Вася, прости, но нельзя неправильно называть молитвы.

Вася упрашивал:

– Брат, гоняй! – и говорил: – Учи, как правильно.

Вскоре он стал порядошным християнином. Но срок он прожил замечательно, мы все его сполюбили. Пришло время его провожать, он стал спрашивать, как быть дальше.

– Да, Вася, сложный вопрос. Во-первых, тебе в Калуге не понравится, сам пойми: за бороду, за рубашку и поясок, не куришь, – ето будет как соринка в глазах у всех. Но тебе необходимо найти староверов и прижаться к ним. А коли к нам соберёшься, мы тебя никогда не бросим, но сговаривать не собираемся, решай сам.

– Ладно, я сам порешаю, что мне делать.

– Вот и хорошо.

На проводи́ны он очень плакал, но и все за нём. Я его проводил на аеропорт в Буенос-Айрес, так со слезами и расстались.

Он мне две загадки оставил. Перва – ето жизнь. Вот как нам пришлось трудно, нас комары заедали, холод, жару терпели, воду грязну пили, питание было слабо – а Вася всегда бодрствовал и дух нам поднимал, за ето мы его глубо́ко благодарим. А вот втора загадка – пока не могу понять. Вася мне сказал: «Вот Коля приедет, не вздумай, ему ничего не поручай». Я был удивлён: «А в чём дело?» – «А сам увидишь». – «Ну хорошо. Но мать его ставит как высокого менеджера». – «Но отец его не любит». – «Как так?» – «А вот так, сам раскуси, в чём дело». – «Хорошо, Вася, разберёмся».

Ишо одна новость. Наставник Тимофей Иванович Сне́гирев всех предупредил: хто к Данилу поедет в гости, будет отлучён. А слухи пошли, как будьто я всех староверов в России продал – вот как! Тут наоборот, всё раскопал и всех предупредил и защитил. Но ето меня не волнует, хто чё сеет, то и пускай жнёт, но к ним меня больше не заташишь. Я бывал в больших соборах и порядошных и все порядки знаю, а Тимофей Иванович – ето не пример, у него ни одного порядошного соборянина нету, у него кучкя бродяжек да пьяниц, а хто хоть маленькяй голосок подал, тот Тимофею враг. Любу́ книгу открой, и везде Тимофею «да извержется». Он как маленькяй царёк, хочет власти, но не умеет, как ей пользоваться. У него полсобора – он на них враждует, потому что говорят правду, а он её не любит. А мне с нём не ужиться, потому что он чётко понимает и знает, что молчать не буду и при мне он наставником не будет за его проделки.

Мы с нём знакомы с малых лет. У него была одна мать вдова́я и две сестры, он рос негой, и не раз приходилось видеть по праздникам, как он у́росил и издевался над матерью и сёстрами. Мать за ним ходила как за царём, вот откуда у него гордость. В 72-м году оне уехали в США, ета история продолжалась, в 80-х годах он приехал в Бразилию, женился на Варваре Марковне Килиной – двоюродна сестра моёй Марфи, Тимофея наделили хорошим капиталом всё ро́дство, он переехал в Аргентину. Дух в нём не часовенного согласия, а спасовца. Был он совсем неграмотный по духовному, все его замечали как чужого, даже поговаривали: «С нём надо поаккуратне, он не наш», но нам его было жалко, мы за него заставали.

Время шло, он читал плохо, у него всегда был бизнес впереди, а духовно взади. В Аргентине в конце 80-х все духовны лицы уехали, остались все невежи, вот оне и выбрали Тимофея в наставники, но он ни а ни бэ, и Кондрат Бодунов вовсе. В 92-м году мы вернулись из Чили, и летом к нему приехали его ро́дство, оне сделали тайный собор, пригласили моего брата Степана и через брата и меня. Я спросил: «Зачем?», Степан ответил: «Хочут собор переделать по-своему, как был раньше у Шарыповых». Я возразил и сказал Степану: «Тебе ето надо? И зачем всё ето? Снова раскол и вражда, все люди как люди, подошли в один собор, а оне мутют воду. Ты как хошь, а я не хочу ети тайны шишиканье, надо идти за правду». Смотрю, и Степан тоже так же судит. Вот с етих времён наш Тимофей поставил точкю на меня, а чичас я вижу, он тихонькю создал спасовский сонм.

Но мне вот что интересно. Нихто не позаботился ето расследовать, и никому ничто не нужно, вроде того: да творись воля Божия. А какого-то Данила видят, но нихто ишо не позаботился побеседовать с нём: слухи идут, а правды нихто не знает. Дак вот к кому голову приклонить? Мы уже семнадцать лет страдам за бабьи сплетни. Но вот приведу один пример, что уже раньше произошло.

Когда приехали из Китая в Бразилию, тоже изогнали Анфилофьевых из деревни: как будто Анфилошиха колдунья. Оне уехали от деревни за триста кило́метров, у них жёны имели всегда связь со своим ро́дством. Время шло, дети и внучаты росли, и правнучаты пришли и выросли – но точкя, их изгнали. Оне постепенно стали жить по-слабому, развратились, а чичас понабрали из ихнего племя. Дак хто здесь виноват? Конечно, хто их выгонял. Вот ето нерадение и приносит всё остальное, слабости и разврат.

Вернёмся к нам. У нас одиннадцать детей, пятнадцать внучат, уже двух надо женить, после внучат будет сотня. С кем оне будут жениться? Нас гонют, а детей привлекают, а не знают: ето же будут враги. Мои дети и внучаты хорошо знают, что мы страдам безвинно, а племя у меня большое. Слышу, моих детей везде привлекают и все удивляются, каки́ воздоржны, обходительны, ласковы и красивы. Дак хто их сохранил – дураки? Алексей, сын, приехал с Аляске, тоже новость рассказал, случай. Люди спрашивают: «Ето что, Данилов бандит?» – «Нет, ето Степанов Павел». – «Как так, а мы думали, Данилов, а ето Степанов парень. Такой воздоржный?» – «Нет, ето Данилов Алексей». – «Дак как так, у Данила такой парень порядошный, а у Степана бандит?» Алексею уже запрос: «Алексей, ежлив у тебя таки́ же братьи, как ты, мы любу́ дочь за них отдадим».

Мне вот что чу́дно. Мои ребята куда ни приехали, везде их привлекают, и одне слухи: каки́ красивы, ласковы, обходительны и простые. Мне всё чу́дно: что же думает Тимофей со своёй свитой? Ведь всё же происходит на его глазах!

А вот ишо одна новость. Феня, наша невестка, Тимофею двоюродная сестра. Оне к Тимофею приехали в гости, и он с ними молился одним крестом, и ели-пили из одной посуде, Андриян с Неонилой тоже. И что он думает: я поганой, а мои дети нет? А мои дети со мной вместе, молимся и кушаем. Однем словом, лицемер. Мой брат Степан был второй помощник, но за язык его Тимофей выжил, за то что правду говорит. Смотря на ето всё, Степан остыл и перестал ходить молиться.

Степан обратился ко мне и спросил:

– Когда будет земля?

– Да, братуха, будет, всё в своё время. Всё подано на запрос, чичас ведём договоры с русской Торговой палатой и с министром економическом развитием.

– Данила, а на что работать будем? Деняг-то нету.

– Молись Богу, братуха, и всё будет хорошо. Но слухи прошли, будет земля, народ уже ждёт, я ето чётко знаю, вот разрабатываю пошире всю систему, чтобы всем хватило хорошо устроиться.

Ну вот, надо ехать в Буенос-Айрес за племянником Коляй. Я поехал, встретил, всё нормально. В обратным пути я наказал ему строго:

– Коля, наш магазин береги, расширяй шире и присматривай, как лучше промыслить и сеть создать. Я твоей маме обещал всю сеть магазинов отдать в управление, а мы будем снабжать все наши магазины. Но одно прошу строго: сам хошь празднуй как хошь, но моих детей не задевай, у нас религия и закон, я не хочу разврату в моей семье. Никуда их не води, а то у тебя будет проблема со мной.

– Да вы что, дядя Даниель, я ето хорошо понимаю. Всё так будет, как вы хотите.

– Вот и хорошо, договорились.

Мы приехали, я устроил его в дому с Софониям возле магазина, а мы жили на ферме арендованной, двенадцать гектар земли и дом.

 

16

У нас с сыном Андрияном не пошло, он у меня Наполеон, тёщиной закалки. Повозил фрукту, овощь два месяца и запсиховал: то ему не так, друго́ не так, мене́ приказал: «Ты вози фрукту, а то я сплю». Хорошо, я стал возить фрукту, овощи. Но и в магазине у него не пошло с Софонием. У Софония с народом всё отлично, его клиенты сполюбили, я старался даже не мешать, а вот у Андрияна с клиентами уже не так получается, он вечно всех учит, как жить на белом свете, – вот и пошло коса на камень. Однажды он мене́ звонит и говорит:

– Я Софоньку уберу, а рабочих наставлю.

– Да ты что, сдурел? Я вместе с рабочими тебя уберу.

– Но приезжай, разберёмся.

– Да так и будет.

Я приехал – Вася ишо был с нами, – спрашиваю у Софония, что случилось. Он толькя одно сказал:

– Я с Андрияном работать не буду. – И больше ничего не добился от него.

– Вася, рассказывай, что случилось.

– Брат, я не хочу в ето дело вмешиваться, но полнико́м здесь Андриян виноват. Он принародно Софония ругал, а Софоний не вытерпел и схватился с нём, и дошло почти до драки.

– Ну, всё я понял, обычно одна и та же песня.

А вот и явился Андриян, и сразу:

– Мне Софонькю не надо, я на его место рабочих поставлю, он такой-сякой.

– Андриян, Софонькю уберёшь, и я с нём уйду.

– А у вас всё заодно.

– Нет, Андриян, надо на поворотах потише, и для клиентов ни ты, ни я не гожие, а вот Софоний их привлекает. А етот магазин мой, он на меня оформлен.

– Ну и что, мы в другим месте откроем, и все клиенты к нам перейдут, ето уже случалось в Ла-Пасе. Я не хочу, чтобы вы здесь были.

– Как так? Я ишо из Аньелё говорил, что мы устроимся в Ринконе, а ты хотел открыть в Кутрал-Ко.

– Раз так, я уеду в Кутрал-Ко, открою ишо больше вашего магазина, рабочих наставлю, и у меня ишо лучше вашего пойдёт.

– Андриян, даю срок ровно месяц, и ты прогоришь.

Андриян слушать не захотел, собрался и всё. Я отдал ему арендованной грузовик и деняг, чтобы начал работать, и он уехал.

Мы остались с Софонием и спокойно продолжали работать. У нас работа шла хорошо, Никит с Марфой и Ларивоном снабжали нас овощами, а что не хватало, доставали в Неукене на оптовым рынке. Нам возил груз Карлос с Моникой и за провоз брал четыреста долларов, мы нанимали его два раз в неделю, а то и три раза́. Карлос с Моникой были очень довольны, что у них работа появилась постоянно. Вот тут и появился Коля. Первы дни он вёл себя отлично, я очень был рад и даже стал расшитывать на него в будущим.

Пришла осень, всё застыло, я семью перевёз в Ринкон на ферму. Но Коля ни Софонию, ни Никиту не понравился.

– А в чём дело? – я спрашивал.

– А он нам всё на вред делает.

– Как так, я вижу, он старается угождает.

– Да, толькя тебе, а нам всё на вред делает.

Вон как, значит, надо проследить, и я стал всё присматриваться.

Андриян хвастает, что у него всё хорошо. Однажды попросил меня дать интервью в радио, я ето сделал. Да, у него народу много, но вижу, что он мало бывает в магазине. Я ему сказал: «Ето твоя ошибка», но он не послушал, так и продолжал. У него часто дети оставались одне, мы с Марфой за ето их ругали. Что же за мать, ей ничего не нужно про детей, она может детей оставить на произвол судьбы, а сама каталась бы с мужем, но ето недопустимо. Мне интересно, что она думает. Мы тоже детей оставляли одних, но ето была сэла проблема, Марфа никак не хотела оставлять одних, и каждый раз был спор с ней.

Вот пошли новости от Андрияна. Как он в магазине – заработки в день доходют до тысяча долларов, а без него двести – триста долларов. Я говорю:

– Андриян, воруют. – Он защищает своих рабочих. – Андриян, открой глаза.

Дома я стал замечать над Коляй. Он когда приехал, не курил, но, вижу, стал курить. В кухне всё грязно, хоть всё пропади, но он не подберёт. В магазине толькя старается работать лёгко и чистенькя, а всю работу грязну оставляет боливьянке Клети, а ета молодес, ей ничего не надо говорить, она сама знает и всё пашет. Что я заметил: Коля и правды при мне старается угодить, но без меня раздражительный и всё делает на вред Софоньке и Никитке. И ишо что увидел: он бреет всё своё тело, как женчина, и подход у него женский, на груди у него татуировка – трёхуголка и всевидящий глаз. Вот тут я задумался: значит, масон. Он часто стал уходить ночами бог знает куда.

Время шло. Карлос с Моникой стали просить меня, чтобы я помог открыть им магазин в Ринконе. Ну что, помог, оформил на себя. Жили оне в нашим дому, я с них ничего не брал, оне довольны, работают в своим магазине, привезли свою дочь в помощники.

У меня есть замашка приезжать врасплох. Однажды приезжаю рано утром в понедельник, захожу – никого нет. Знаю, что Карлос с Моникой и дочерью в Неукене, оне позже приедут, но где Софоний с Коляй? Я стал подбираться в дому, и к восьми часам утра пришли Софоний с Коляй в дрезину пьяны. Я ето увидел, меня всего перекосило, я закричал: «Ето что ишо?!» Софоньке как следует попало, Коля закрылся, но я открыл дверь и твёрдо ему сказал:

– Что я тебе говорил насчёт моих детей? Ты слова не понимаешь? Дак вот, убирайся со дня отсуда, я развратников не выношу, и ты ето чётко знал! – Он промолчал и ляг спать.

Тут подъехали Карлос с Моникой, узнали, что случилось, стали меня уговаривать, но я заявил:

– Я всё прощаю, но разврат никак не прощу, да ишо касается моей семьи. И он чётко знал всё, ему было говорёно.

У Андрияна не пошло, деняг не стало и продукт исчез, всё рабочи обворовали. На вторым месяцы он прогорел, но мне не покорился, стал продавать в Аньелё, но день ото дня стало им чижалея. А у нас, наоборот, всё хорошо. Я уже стал потихонькю мебель покупать, стиралки, плитки, кровати, морозилку, четыре коровы дойны́х, пять поросят-маток, одного кабанчика племенного, одну корову уделили Андрияну.

Слухи прошли, что у Андрияна дети стали воровать деньги и ташшить в магазин. Андриян к зиме перешли в дом к одному испансу, но оказался он жулик. Однажды я приехал к ним, зашёл в дом, меня всего сжало: спят на полу, в дому холодно, вся гря́зны.

– Андриян, ты что, рази так живут!

– А что поделаешь?

– А куда у тебя вся енергия пропала?

– Сам не знаю, что со мною делается, ничего не мило, даже жить неохота. – Да, Андриян стал раздражительный, всё забывает и всё делает не так. Я посылаю его к психиятру, но он не слушает.

– Вот у нас на ферме дом большой, часть дома можете доржать.

Оне согласились, я их перевёз к нам и сказал Андрияну:

– Обрабатывай землю, сади на ней всю овощь, весь расход мой, а твоя работа. В чем нуждаетесь, я помогу. – Он согласился. Я его предупредил: в нашу семью не лезь.

К нам приехал брата Степана старшей сын Мефодий посмотреть, как у нас идёт работа. Но что мне не понравилось: на всё смотрит с завистью, бегает узнаёт, где арендовать магазин, и хвастает, что нашёл зало за тысяча пятьсот долларов и хочет открыть магазин кондитерской. Да, у него жена молодес, она хоро́ша стряпуха, но он сам ни рыба ни мясо. Живёт неделю, две, три, не волнуется, она звонит: сидит без дров, а он – ему ето не касается. Однажды я привёз груз в субботу вечером, смотрю, оне сидят за столом и напитки открыты. Я заворчал:

– Ето что ишо, добры люди молются, а тут пьянка.

Коля скрылся у себя в комнате, Сафонькя сказал:

– Я не пил.

Мефодий возразил, Софонькя:

– Я не пил.

– Ето я пил.

– А что, ты не знаешь, чичас добры люди люди молются, а ты какой пример показываешь?

– А чё, я мале́нькя.

– Но я не хочу, чтобы в моим доме был разврат.

Он голос повысил, не признаёт вину. Я ему строго сказал:

– Я вам не Степан, вы его и за отца на шшитаете, но у меня не так, я быстро с вами рассчитаюсь. – Он сдал и заоговаривался, но я строго сказал: – Ты бы вечерню помолился и привёз к нам домой и выпил бы за столом – я бы и слова не сказал, но ты начал гулять с чернышами, и при Софоньке. Ето разврат. Сегодня можно тебе, а завтра и Софонькя тоже начнёт. В моим доме ето не будет, пока я живой.

– Но прости, дядя Даня.

– Бог простит, но чтобы не повторялось такого.

– Ладно, больше не буду.

– Вот и хорошо.

А Коля уже сэлый месяц дуется и всё прятается, и я решил так: дуйся сколь хошь, но сам к нему был холодный. Однажды Андриян к нему подошёл и сказал:

– Коля, ты натворил делов, и твоя вина, и, хоть сколь дуйся, пользы не будет. А вот покорись тяте, и всё будет хорошо, он добрый, но обозлится – неумолимый. Ты провинился и хошь, чтобы тятя тебе покорился, – нет, етого не жди, а сам позаботься, покорись.

Вечером он ко мне приходит и говорит:

– Дядя Даниель, можно с тобой поговорить?

– Да, пожалуйста, что надо, говори.

– Я знаю, что не прав и во всём виноват, за ето извини.

– Коля, давно бы так. Я тебе желал толькя добра, но ты сам етого захотел и уже передал всё своим.

– Что передал?

– Я не знаю, и меня ето уже не интересует. Но вот у тебя татуировка масонска – ето нам, староверам, враг, и у тебя на мир другой взгляд, он нам никак не подходит. Я тебе купил билет суда и обратно, решай сам, как тебе быть. Деньги завтра получишь последни, а там тебе виднея, что делать.

– Хорошо, дядя Даниель. А что лучше, можете подсказать? И по Интернету нашёл работу в Буенос-Айресе и в Барилоче, куда лучше обратиться?

– Коля, в Буенос-Айрес я тебе не советую, там ты будешь нищим, а вот в Барилоче – ето подойдёт. – Коля меня поблагодарил.

На другой день Софонькя ему деньги отдал по моему приказу, и он уехал, ничего не сказал куда. Получил он за последней месяц тысяча долларов.

Через неделю приезжает нервной и без деняг.

– Ты откуда?

– Да из Буенос-Айреса.

– Ну и что?

– Да ничего не нашёл, а деньги прожил. – Он давай проклинать, что и приехал в Аргентину.

– Коля, каку́ работу хошь, скажи.

– Но конечно, кафейну и туризм.

– Хорошо, я чичас порешаю.

Я звоню Артуро, старому другу, у него отелы и туризма, рассказал о Коле и попросил: «На испытку возми, попробуй», он согласился: «Пускай приезжает, посмотрим». Я Коле дал деняг и адрес и наказал, что можно говорить, а что нельзя, нельзя – ето короткий срок. Он уехал довольный. На другой день приезжает и просит:

– Дядя Даниель, пожалуйста, помоги. Артуро не отказал, но хочет пообчаться с тобой в присутствие со мной.

– Но ето хорошо, значит, берёт тебя.

Вечером звонит Артур:

– Даниель, завтре будешь дома?

– Да, Артуро, буду.

– Мы подъедем в первой половине дня.

– Хорошо, жду.

На другой день Артуро подъехал со своей секретаршай Алехандрой, я их завёл домой и Колю позвал. Артуро задал вопрос:

– Даниель, я могу принять Николя, толькя с одним условиям: ето на долгий срок. Хочу, чтобы он работал как русский, а лучше сказать – как вы, но не как аргентинсы. Зарплата пока будет семьсот пятьдесят долларов в месяц, а там как покажет, всё зависит от него. Ежлив он согласен, я его припишу, чтобы его оформить легально.

Я Коле перевёл, но он уже много чего понимал, дал на всё согласия. На тем и остались, что Коля завтра заступает на работу в Аньелё в Артуров отель. Мы с Артуром перешли на другой разговор, о тем о сем поговорили, и Артуро собрался домой, мы расстались с нём.

– Ну вот, Коля, береги работу. – Я ишо дал ему деняг, и на другой день он уехал на работу весёлой.

Мефодий почти перешёл к Карлос в магазин, лясы точит да баклуши бьёт. У Карлос с Моникой в магазине не пошло, оне не умеют с клиентами обращаться, и у них магазин заглох. Дочь стала шляться. Однажды я поздно вечером приехал, у них на столе напитки, с ними Мефодий и Софонькя.

– Ето что, опять гулянки? Мефодий, езжай домой! Карлос, Моника, я вам помог, но етого от вас не ждал. Уже хватит, можете освободить мой дом и жить сами себе, как хочете.

Софонькя за ето меня поблагодарил и сказал:

– Я не хочу. Чтобы у нас никого не было, и всё будет тихо.

Да, ето я уже понял: тут помогаешь, а тебе тут же серут. Но Мефодий здесь много насрал, он Карлос и Монику часто разражал против меня, Софонькя всё ето слыхал, и засеял злобу и уехал. Карлос закрыли магазин, оставили мене́ долг и уехали. Карлос инвалид, у него одной почки нету. Он звонит Софоньке и страшшает меня судом, как будьто он мой рабочай. Я напугался: что делать, здесь законы строги насчёт рабочих, что он захочет, то и получит. Андриян взял трубку, позвонил Карлосу, взяла трубку Моника. Андриян стал упрашивать Монику не открывать суд:

– Пожалейте, вы точно знаете, нам нелегко приходится, мой отец сколь мог, столь и помогал.

– Но он нас выгнал.

– Нет, он вас не выгонял, он толькя попросил. Вы сами видели, начинались гулянки, а мой отец за ето строго. Вы поймите, одиннадцать детей нелегко вырастить, не строго нельзя, сами поймите.

Моника возразила:

– Мы тут ни при чём, но нам обидно.

– Я понимаю, но суд у вас не выйдет. Ты, Моника, сама все счета оставила у отца, своей рукой писала, и вы в долгу у отца, да ишо долг за магазин оставили, аренда и налоги не заплатили. Мы всё вам прощаем, но не начинайте судить, ето будет ущерб обоим.

Оне пообещали не судить, и так всё затихло. Вот ишо одна школа.

 

17

Вскоре у нас произошло следующа. Я в субботу приехал вечером домой, помолились, утром также, позавтракали, я ляг отдыхать. Вечером собрался в магазин с Софониям, хватился – у меня не хватает тысяча пезов, ето будет двести пятьдесят долларов. Я собрал детей, стал допытывать – нихто ничего не знает. Иринка рассказала, что у Ларьке появились игрушки. Я взял хороший ремень, помолился Богу и взялся за Ларькю. Он пе́рво не сознавался, я нажал ишо пуше, Андриян своих также. Ларькя стал сознаваться и прощаться, он принёс игрушки и сколь-то деняг. Я ишо пушше стал бить, но уже и за внучат взялся сам. Оказалось, что деньги все разделили, Ларькя как старшей взял себе больше, разделили по возрасту, но половина уже разосходовали, а остальныя принесли. Вот тут-то я взялся их охаживать, не щадил нисколь, Ларькя умолял, что больше не будет, и прощался как мог, но Андриянов Георгик и Фауст орали, но покорности я не получил. Мне стало жутко и страшно: вот ето детки! Я помню, нас отец бил, но мы прошались и божились, что больше не будем, мои дети так же. А ети в кого? Ето Русаковы, у них так было, вот тут я вспомнил – ети Андрияну отомстят. Мне стало худо, я ушёл в кухню.

Слушаю: спор, драка, уже на улице, я выскочил: что ето? Вижу, Андриян бьёт Софонькю.

– Ты за что его?

– А пушай не в своё дело не лезет!

– Но в чём дело?

Марфа стала рассказывать: Андриян стал кричать на Неонилу, а Софонькя за неё застал, вот он и налетел на него.

– Ты что, с ума сошёл? Тебе же лучше делают.

У них снова слово за слово, Андриянка снова налетел на Софонькю и свалил его на землю. Тут я подскочил и Никитка, Никитка его хорошо дал в спину, и он отпустил Софонькю. Я вызвал такси, а Андрияну сказал:

– Опростай мой дом, я не хочу с вами кашу варить и вижу одне проблемы.

Мы с Софонькяй уехали в магазин, я ему стал говорить:

– Ты будь с нём поаккуратне, а то он тебя изобьёт.

– Я его не боюсь.

– Но знай: я тебя предупредил.

– Но с нём никогда и нигде никаких у меня отношениях не будет.

– Смотри сам, наверное, ето будет лучше.

У меня тоже нервы совсем сдали, я уже пью четыре миллиграмма наркотиков в сутки, и не помогают, я решил сходить к психиятру. Сходил, рассказал, что со мной творится, врач выслушал и сказал:

– Ошибка ваша – ето ходите не к тем врачам. Простой врач обычно даёт лекарства – успокоительны таблетки, а ето наркотик, вам надо было сразу идти к врачу-психиятру. Чичас вам сразу бросать наркотик нельзя, но начнём бросать по четверти каждых пятнадцать дней. А вот я вам выпишу минеральных таблеток, и пейте их одну перед сном, через десять дней вас будет ломать, лихоти́ть, память терять – ето всё нормально, должен вынести, но восстановление здоровья – целый год. В месяц раз приходи на проверку.

Я начал настояща лечиться. Через десять дней я слёг в постель, ето было непонятно: сон, голова кружится, лихоти́т, никакой памяти. Так прошло два месяца, и я пошёл на поправку, стало охота жить, стало весело. Однажды сидим на диване, Мастридийкя и Ванюшка залазют на меня и всяко-разно играют, Марфа вдруг сказала:

– Как ты ето терпишь?

Мене́ взяло смех:

– А чё, тебе мешают?

– Да не могу терпеть, как оне на тебе лазют.

– Ну что, иди к моёму психиятру.

– Да, надо бы.

Я Андрияна послал и Марфу сводил к врачу.

Звонит Вадим Леонидович. Новости:

– Данила Терентьевич, вами заинтересованы посольство Российской Федерации, но чичас меняются служащия, в конце июня мы вам позвоним и приедем в гости, наладим хорошее отношение с вашим государьством и порекомендуем вашу обчину.

– Вадим Леонидович, я не знаю, как вас благодарить, но спаси вас Господи за таку́ добродетель.

– Данила, пока не за что благодарить.

Я ето сообчил Бертоже, они одобрили.

Работа у нас шла спокойно. Андриян готовил землю к весне. В июле звоню Вадиму Леонидовичу, он толькя что приехал с Москвы, пообещал организовать поездку к нам. Ето всё сообчалось нашим властям, оне готовы были принять гостей. Но у нас нонче в октябре выборы, ето вообче кошмар, у всех компромисс, все заняты. В сентябре Вадим сообчил мне:

– Данила, пускай посылают протокольное писмо власти, на следующу неделю и мы приедем.

Я всё ето сообчил к Леандро Бертожя, оне посулили послать писмо с приглашением, но Вадим через три дня сообчил:

– Данила, что оне нам послали, ето негоже. Писмо протокольно – оно идёт в МИД, и по разрешению МИДа, толькя тогда мы можем поехать к вам.

Я снова обратился к Леандро Бертожя и всё объяснил, мне пообещали исправить. Через два дня звонок:

– Даниель, Бертожя срочно уехал в Буенос-Айрес и просит аудиенсию в посольстве Российской Федерации.

Я Вадиму сообчил решение министра, Вадим одобрил и сказал:

– Хорошо, мы его примем.

Настал день приёма, я знал, что решается наша судьба, но как-то мне было весело, я чувствовал: всё будет положительно. В 17:05 часов звонит Вадим Леонидович:

– Данила, вам повезло, министр к вам отзывается очень хорошо, и мы от Российской Федерации тоже ему сказали: вы наши, мы поможем найти инвесто́ров для вас и будем курировать вас, а министр пообещал не задарживать проекты, но, наоборот, идти навстречу и помогать и выделить земли под проекты. А вы, Данила, займитесь, чем заняться, где каки́ земли и что можете предложить инвесто́рам интересного и выгодно.

– Хорошо, Вадим Леонидович, я етим займусь, но мене́ ето всё известно, но я утошню и вам сообчу.

– Хорошо, Данила, будем на связи.

Я стал готовить предлоги. Конечно, пришлось выяснить, чем интересуется наша провинция. Мы предлагаем земли под фрукту, ягоду, скотоводство, виноград для вина – климант для виноградников здесь отличный, – маслины, сухофрукты, туризьма, горя́чи целебные источники, санатории, отели, минеральные воды, охота, рыбалка, отдых, строительство посёлков, городов, шопинов, асфальтировать дороги – городски и трассы, есть земли нетроганы – приводить в порядок, ровнять, водопроводы – и продавать. Наша провинция бурно развивающаяся, здесь по́лно нефтяников и газу, разно ископаемое, ро́стить драгоценную рыбу, включая осетрову, и за пять лет брать икру, пеноблоки для строительства очень востребованы, енергетика, тут тихо и спокойно. Особенно Анды, но Анды быстро стали заселять богатыя и инострансы. Я сделал список и увёз Вадиму Леонидовичу, он тоже уже подготовил партнёров и спросил:

– Когда поедешь в Москву? Ето не телефонной разговор.

– Да, я понимаю, но хочу дождаться конкретно землю.

– Хорошо, будем на связи.

Подошли выборы, прошло всё нормально, Кристина Фернандес де Кишнер выиграла, ето хорошо, как ни говори, страну подняли оне, пусть и дале работают.

Я подготовил презентацию – предлоги партнёрам – на испанским языке и передал министру. Вскоре местные чиновники забегали за мной и стали делать предлоги разных земель. Да, пришлось съездить, всё ето проверить, но странно, я стал замечать: тут что-то не то, кака́-то тайна здесь кроется, что-то таят и недоговаривают. Но заметно, что ето алчность чиновников, и ето можно провалить дважды два, а ето очень просто. Я никогда не соглашусь ни на каку́ коррупцию, вот и будет всему конец. Значит, надо подумать, как поступить, чтобы всё было хорошо.

 

18

Звонок от Степана: мама у смерти лежит. Я арендовал машину, и с Марфой отправились в Чоеле-Чоель. Настроение было скверноя. Надо проститься с мамой, как ни говори, тоже в жизни обижал, за ето мне было прискорбно. Знаю, что у маме последнея время рассудок стал совсем детский, и я с етим не мог смириться. Вот такая наша жизнь, но за всё обидно, за наша нерадения нашей временной жизни. Мы хотели бы вернуться назадь и поступить пои́наче, но ето невозможно. Что сеем, то и жнём, а по смерти всё нас встретит, так что сеем раз, а жать будем два раз: раз при етой жизни, а второй раз по смерти, и мы ето знаем, ето всё написано в Святом Писании, и всё подтвердилось пророчеством и святителями. Но са́мо-то обидно: а что мы оставляем потомству своему, где у нас искренняя любовь, правда нелицемерна, постоянство, крепость, терпление, уважение, милость? Всё разрушается, и никому не нужно. У нас чичас в моде пьянство, блуд, лицемерия, жадность, ревность, клевета, насилие, вражда и так далея, и нихто не задумается, как ето вредно. Добро рождает добро, а зло покрывает злом, и всё ето зависит от нас. Мы не хочем творить добро, поетому зло стаёт сильнея.

Вот пример. Мне чичас пятьдесят три года, чичас идёт 2012 год. Я хорошо помню, что было при моей жизни. В начали семидесятых была любовь, взаимноя уважение, страх Божий. Помню, как ето обсуждалось и с каким старанием. В начале восьмидесятых всё так же продолжались заботы стариков, оне старались убеждали всю братию, все проблемы решали аккуратно и добросовестно. А вот в начале девяностых пошло как-то не так. Я понимаю, что пошло новое поколение, но интересно, нихто не берёт пример с предков, все поумнели, стали высокоу́мы, а нихто не задумался, что жизнь человеческая уже длится семь тысяч пятьсот лет и как-то выживали, а вот за последних сто лет всё развалили. А что будет дальше? Конец свету. Хто его приведёт? Конечно человек. И чем ни быстрея глобализация, тем быстрея конец свету. Ето можно доказать фактами. Да, есть добрыя люди, что думают обо всём. Но изменить невозможно пророчество, толькя одно остаётся: спасай да спаси свою душу, кайся, молись, постись, добро твори, толькя етим можем продлить век милости Божияй, а зло толькя принесёт гнев Божий.

Мы приехали к маме, я её увидел, и у меня сердце сжалось: ма́ленькя, сухонькя, еле дышит лежит… Тут пошли рассказы наперебой. Что мне не понравилось: но выяснилось, что маму возили в больницу и поставили укол, ей стало хуже, мама не захотела оставаться в больнице, потому что боялась, но хотела помереть дома, её увезли домой.

– И сколь она уже лежит так?

– Но уже три дня.

– А чем она питается?

– Да что ни дадим, всё вырвет.

– Но так она обессилит и действительно умрёт. Марфа, приготовь соку моркови, капусты и яблок и выпой ей пятьдесят грамм, но не больше, и так каждых три часа. По многу нельзя, она очень сла́ба, ето витамины.

Но мама меня не признала, мне было чижало на сердце. Мы обо всём обсудили, вдруг что с ней случится. И как ето приятно: всё дружно и всё заодно, всегда бы так.

Мама заснула, Степан стал спрашивать, как у нас торговля.

– Да всё хорошо, слава Богу.

Он стал рассказывать, как фабрика их опять нагнула, помидоры так и не все сдали, фабрика не посылала машины грузовыя.

– Данила, помоги ради Христа, мы с етой фабрикой замучились, долг растёт, прибыли никакой нету, дети больше не хочут сеять, потому что всё обман.

– Степан, я же тебе говорил: брось ты ету фабрику, столь чичас бизнесов в Аргентине, а ты мучишься с етой фабрикой.

– Но а куда? В город я не хочу.

– Степан, всё будет хорошо. У меня тихо, но всё налаживается потихонькю, и земля будет сколь хошь.

– А как ровнять, на что? Сам знаешь, расходы большие.

– Да, братуха, молись Богу, Господь во всём поможет. Давай приезжай, поищем зало для магазина, и будешь торговать, как и мы.

– Не знаю, Данила, мало надёжды на моих ребят.

– Братуха, во всём надо стараться.

– Да ето оно так, но у меня ребятки вольки хватили.

– Да, ето проблема, но надо убеждать.

– Но ты сам знаешь, у меня ето не получается.

– Да, знаю. Ну что, будем помогать.

– Ну, спаси Христос, приедем.

Мы ночевали у маме, Марфа за ней ухаживала. На другой день маме стало лучше, мы с ней простились. Но у ней рассудок потерянный. Я наказал Евдокее:

– К врачам не возите. Ежлив хотите, чтобы жила, но смотрите строго за питанием.

Мы отправились домой.

На днях и Степан приехал к нам. У нас суседьи доржут отель, оне богаты, но очень порядошны и до́бры, наши клиенты. Оне услыхали, что мы ищем земли́ в аренду, и сказали Софонию:

– У нас есть земля, хотите – мы вам арендуем.

Мы согласились посмотреть. Оне сообчили сыну, он подъехал, познакомились. Как интересно, вся семья порядошна и практична, с такими людьми ловко и работать. Мы с нём договорились посмотреть землю, взяли Степана и отправились смотреть землю, ето будет от Ринкона сто двадцать кило́метров прямо к Андам. Да, земли хоро́ши, чернозём, но очень высо́ко, тысяча пятьсот метров уровень моря высоты. Два хороших ключа светлых – можно сделать хороший поле́в, а вот здесь не всё вырастет, потому что холодно. Мы пожалели, потому что Карлос Парада угодил порядошной парень, он занимается цементом, песком, гра́вером, у него свои участки, свои грузовики и миксеры, работа кипит, доходы хоро́ши, он очень доволен. Мы с нём стали хорошими приятелями.

 

19

А вот у нас и гости с Москвы. Я их встретил в Неукене, ето Оля Геннадьевна Ровнова и писатель Пётр Маркович Алешковский. Для меня ето радость. У нас как-то сошлось с Оляй Геннадьевной, но и Пётр Маркович тоже как-то с первых слов понравился: ето вежливый, толковый, грамотный мужчина. Оне на арендованной машине. Но мы отправились к нам домой. Наши гости побывали в Уругвае и в Чоеле-Чоель. Наша вся семья была рада, Оля завоевала сердыца всех нас.

В воскресенье жарили асадо – поросёнка, а вот на рыбалку я с ними не успел попасть, у меня поставка – овощи и фрукты два раз в неделю с оптова рынка Неукена, но Андриян с Неонилой и Марфа съездили с ними на рыбалку. Рыбалка получилась удачна, вернулись все довольны.

У Оле масса вопросов ко мне, она угодила хороший специялист по лингвистике и диелектолог, работает очень тонко и детально. Мне стало радостно, что мы оказались по ту сторону истории, что сохранили гово́р чисто русский, испоконной язык неисковерьканный, – спаси Христос нашим дедам, дай им, Господи, наилучших благ в Царьствии Своем. Ето неоценимо, за границай сохранили все качествы, драгоценны для жизни, ето клад телесный и духовный.

Я ето повторил бы для всёй нашай молодёжи: прошу мале́нькя задуматься – а что вы оставите для своего потомства? Вы молодыя и енергичны, у́мны, а не стоит ли заглянуть мале́нькя назадь и вперёд и подумать: а что будет после нас? Или по фигу́, нам не нужно, вались всё к чёрту? Хто так думает, тот и пойдёт к чёрту, а хто подбирает за собой мусор, тот блажен на етим свете и на тем.

Молодыя, милыя и енергичныя! Давайте думать, как сохранить наш неповторимый шар, сберегчи, хоть бы постараться дальше не загрязнять наш милый шар земной. Вы прочитайте ету книгу и, пожалуйста, задумайтесь хороше́нькя. Ето не просто придумано, а прожито, и я доволен своей жизни, ето испытание от Бога, и хто-то должен поведать, что случается, и стремиться к хорошему. Толькя добро победит зло.

Вот и наши гости собрались уезжать, а неохота, погостили бы ишо. Мы, правды, никуда не ездим, сидим дома, на неделе работы много, а в праздники одно и развлечение – хоро́ши фильмы посмотреть, а другого развлечение нету и не надо. Оля спросила: «Данила, когда собираешься в Москву?» – «Оля, по всему видать, после Нового году, как-то надо оформить книги и иконы и привезти, но и с партнёрами пообчаться, да к тёте Шуре съездить». Петя Маркович пригласил, чтобы к нему заехал в Москве. Мы с нём подружили, он мне понравился, с нём на любу́ тему можно говорить, он грамотный и практичный.

Ну вот и гости уехали, я задумался. Молодес Оля, она готовит новый словарь – старинный язык с новым, ето будет перевод. Хорошо, хто-то должен ето выяснить. Но у меня работа с ней не докончена, вижу, что вопросов ишо очень много, – значит, в Москве ишо продолжим.

Вот подходют праздники аргентински, мы стараемся снабдить клиентов овощами и фруктами, появился рынок, основноя боливьянсы. Но и Андрияну и Степану я помог, снабдил фруктами и овощами. Степану я дал под огород земли, оне засеяли арбузами, дынями и тыквами, но ребятами я остался недоволен. Как-то раз я услышал, как оне огрызаются со своим отцом, мне стало жутко, он у них хуже мусора. Я не вытерпел и схватился с ними.

– А что вы на отца так?

– А ему ничто не нужно, он толькя спит.

– А вы не видите, что он больной?

– Да боле представляется.

– Вы простите, но вы дураки, я своёго брата хорошо знаю. Он был поскребо́к, вёл капитал прекрасно, и вы в масле катались, он не допускал малейшай ошибки, у него всегда был урожай наилучший, он и с рабочими был всегда порядошной, и в моленне всегда впереди, а вы чё показали доброго? Бороду бреете, свои рубахи не носите, по ночам шляетесь и всегда пьяны, ничего вам не нужно, а на отца обижаетесь. Моя по́мочь ето не вам, а брату, вы ишо недостойны, и вам не стоит помогать. И чтобы больше я не слыхал, что отец такой-сякой, вы поживите с него, а тогда посмотрим, а вы хто будете. – Оне затихли, Моськя ишо огрызался, а Гераськя сразу сдал, но я понял: ребята испорчены.

Но вот мне интересно, что случилось. На рынок толькя в субботу разрешают, я дал на две тысячи пятьсот долларов каждому, Степану и Андрияну. Андриян всё продал и заработал, а Степановичи продали третью часть, а стальное мне вернули, но ето всё пропало. Я стал говорить:

– Вы не сидите, но продайте по домам.

Но ответ был таков:

– Пускай всё пропадёт, но мы по домам не поедем.

Дак вот в чём дело! Ети парни горя не видали. На следующу субботу так же. Тут и Георгий звонит: не знает, куда свою овощь девать. Мы и им место нашли и снабдили, чем не хватает, приехала Елена и всё продала. Андриян с Неонилой излишки всё продали по домам, а Степановы ребята всё вёртывали нам обратно. Но ето уже не продукт: потроганный, и был продукт на жаре, пропадает быстро, а им не нужно: деньги не ихны пропадают.

Тут Вася подъехал с России. Софоний стал просить открыть магазин в Катриеле, я помог, съездил с нём в Катриель, нашли зало в центре, не дёшево, по тысяча пятьсот долларов в месяц, но зато на хорошим месте, арендовали, Софоний оформил на себя магазин, я снабдил его всем, что нужно, и у него пошло дело. А в Ринконе поставил на его место Никита. Клиенты жалели, что Софония не стало, но пришлось и полюбить и Никита, ето не Софоний, но у него други́ качества, что клиентам тоже нравится. Георгий увидел деньги, снова отвернулся от нас – вот тебе и мурачевская закваска.

Вот тут тоже интересно. Всегда Тимофея Сне́гирева Мурачевы в Боливии гнали. Однажды Тимофей приехал к ним на свадьбу, приглашённой с невестиной стороны, – сам дедушка Ефрем Мурачев выгнал его со свадьбы, считали его еретиком. А вот Георгий слепился с нём, часто туда ездит, хотя и далеко, двести десять кило́метров, часто поучения читает, а мы ему чужия. Но пускай сам увидит своими глазами, куда лезет.

Ишо вижу, Андриян увидел деньги – заподымал горб, ето к хорошему не приведёт. Степан нашли себе зало под магазин, Герасим стал на себя оформлять – мне надоело ему повторять, что надо делать. Я вижу, ети ребята тупыя, нет надёжды на них, вижу, что у них не пойдёт. Но мы здесь не виноваты, наше дело помогчи, а жалко – ну что сделаешь…

Я сообчил министру, что вылетаю в Москву в консэ января, но и местным чиновникам. Министр вызвал меня, всё обговорили, он дал добро, пожелал доброй пути.

Зе́мли стало известно, где выдают: получается, где выбрали, там и выдают. Мы выбрали по речке Рио-Колорадо, зона Барранкас, четыреста гектар на берегу – для скотоводства, ягоды и сена; Ринкон-Колорадо – тысяча семьсот гектар на берегу под скотоводство, клевер, кукуруза, виноград винный; Аньелё – пятьсот гектар на берегу речки Неукен под фрукту, скотоводство, клевер, рыбники, зерно; Аньелё – шестьсот гектар на берегу речки Неукен под фрукту, скот, оливки, клевер, зерно; на берегу – озеро Барриялес – деревню, оливки, сухофрукты, кишмыш, скот; пятьсот гектар в горах, зона Варварко, гора Домужё – горячи источники целебныя, в зоне Бута-Ранкиль целебныя источники и минеральные источники. Мы под проекты всё ето можем забрать.

Мой бухгалтер всё ето приготовил, но я насторожился. Он указал на источники целебныя по сто тридцать тысяч долларов за гектар, ето мне не понравилось, ето воровство, и я стал сле́дить и прислушиваться. У меня стало слагаться впечатление в подозрении. В России всё делается нагло, а здесь всё исподтишка, но воры́ таки́ же, как и в России. Но здесь для них опасно, тут их можно судить, а в России не засудишь, а голову потеряешь.

А вот и Алексей подъехал с Аляске. Ето моя радость, есть на кого доверить, ето моя правая рука, вся надёжда на него и во всем. Он привёз тридцать тысяч долларов на развития магазина, я ему тоже кое-что приготовил – хоро́ша зало на хорошим месте, бывшей магазин, подписал ему полноя доверия.

 

20

А 28 января 2012 года вылетел в Москву, 29-го Оля с Петяй меня стретили, и поехали к Пете. У него квартира большая, живёт один.

На другой день стал звонить будущим партнёрам. Но, прости, я забыл. Перед отлётом из Буенос-Айреса мы встречались с Вадимом Леонидовичем, я всё рассказал, что добился, он оценил и дал мне список – телефоны будущих партнёров, вот я и звоню всем.

Перва встреча – ета была с Соловаровым Виктором Юрьевичем, ето бизнесмен большого размера, но он мне понравился, прямой и конкретный. Я сделал ему все предлоги, он оценил и поблагодарил. У него вид на жительство в Аргентине есть, ето очень хорошо, и он собирается поехать в Аргентину в марте – в апреле. Но мы с нём ишо встретимся и обсудим, как и что.

Втора́ встреча – ето Павлов Сергей Александрович, ето по разведению рыбы ценных пород в Аргентине. Встреча состоялась, но Павлов мне сразу не понравился, ето гордый, закалённой коммунист тупой. Он посулил встречу с рыбниками на следующу неделю во вторник в 13:00.

Третья встреча – Архипченко Александр Юрьевич. Ето два партнёра, молодых юриста, Саша и Миша, оне выслушали моё предложение и согласились поставить завод пеноблоки для начину, а там видно будет. Но оне богаты, всё зависит, как пойдёт. «Всё обсудим, просчитаем и позвоним», – на етим мы расстались.

Четвёрта встреча – Лебедев Павел, поставка вина в Россию. Встреча была хоро́ша, но Павлу надо вино за бесценок.

– Я не согласен дарить екологично натурально вино задаром. Ето чистый сок виноградный. Благодаря климанту, температуры и влажности вино будет наилучшее, но за нём надо походить три месяца, как за ребёнком, не считая урожая и уходу за нём. Ето вино мы можем минимум за бутылку по сто долларов продать, но ето здоровья, а не какая гадость, и бренд толькя наш.

С Павлом мы разошлись по-дружески, он меня пригласил на выставку «Продекспо», ето в Москве выставка – питание продукт.

Тут я позвонил отцу Михаилу. Как жалко, он приезжал встретить меня на аеропорте, но я не знал, а он с Ижевска, тысяча двести кило́метров от Москвы, и раз – не получилось. Я сам не знаю, как теперь поступить. Вижу, время у меня не хватит: туда съездить минимум три-четыре дня. Я посулил позвонить через неделю.

Тут у меня встреча с Русланом, мы встретились у него на «Молодёжной», он смеётся надо мной:

– Что, Данила, убежал?

– Да, Руслан, пришлось.

– Данила, надо про тебя книгу написать.

– Руслан, она уже доканчивается.

– Ты что, правды говоришь?

– Да, Руслан, к концу года будет презентация.

– Ето хорошо, Данила.

– Я знаю, Руслан. То, что происходит в мире, мало хто что знает, поетому пришлось постараться.

– А что пишешь?

– А что было в жизни, то и пишу.

– Молодес. Как у тебя дела, Данила?

– Чичас, слава Богу, хорошо, но пришлось очень чижало. Руслан, хочу у тебя попросить отстрочкю моего долга, в етим году я не сумею заплатить тебе, мы коя-как выбрались из своего кризиса, и перспективы у нас слава Богу. Чичас я приехал заключать договор с партнёрами, работать у нас в Аргентине.

– Здорово, Данила, а чем будете заниматься? – Я всё объяснил. – Хорошо, а как про «Етномир»?

– Руслан, земля будет, и интерес у государства есть, мы можем достать разных аборигенах Америки, но, Руслан, у меня время нету, я могу са́мо главно – организовать, а дальше хто будет ими заниматься?

– Данила, а у тебя Татьяна сможет?

– Да, она сможет, я об ней ни раз и не подумал. Руслан, сколь уже застроил?

– Данила, тридцать процентов.

– А когда будет сто процентов?

– Не раньше 2020 года.

– Понял, ето нормально.

– Данила, мне желательно, чтобы ты приехал в «Етномир» и посмотрел.

– Да охота, Руслан, но ето возможно толькя в выходныя.

– Хорошо, позвонишь, Курбан тебя свозит. Данила, я чичас улетаю в Китай и 25-го буду в Москве.

– Хорошо, я улетаю 29-го февраля, значит, встретимся.

Звоню Африкьяну Гвидону, встреча с ним будет в следующу субботу. А вот завтра воскресенье, будет митинг на Болотной, ето шествие против Путина, меня Петя с Оляй пригласили, для меня ето интересно: что же за митинг на Болотной?

В воскресенье в одиннадцать ноль-ноль мы подъехали на метро, сразу было понятно: народу в метро битком, и все на митинг. Когда вышли наверх – матушки мои! Народу цела моря, конца и краю не видать. Но я обратил внимание на критику: каких панкартов толькя нету, и все против Путина, всяко-разно, я толькя успевал заснимывал. Мы шли до 14:00, но народу битком – оказалось, народу было сто сорок тысяч, и ето было по всей стране. Я ишо раз повторю: вы недовольны Путиным, но вам Бог его дал, за ваше беззакония и неправды. Хочете хорошей власти – молитесь и поститесь, как ниневитяны, и будет вам продление веку, и власти, и изобилия. Другого выходу нет и не будет.

Я позвонил матушке Соломонии, сказал, что я в Москве, она возрадовалась и сообчила, что наши книги и иконы – всё в сохранности.

– Ну, как-то будем вывозить.

– Данила, когда к нам подъедешь?

– А вот мале́нькя освобожусь и подъеду.

Я перезвонил всем знакомым, все приглашают в гости. Да, тридцать дней – ето в обрез, хорошо чётко сохранять график, можно исполнить все просьбы. Так я и решил, у меня все встречи по графику распределёно.

С Соловаровым получилось хорошо, он заинтересованный скотоводством, строительством, дорогами, целебными источниками, минеральными водами, но время у него нету, но он порядошный. Архипченко согласились поставить завод пеноблоков, и строительство их интересует, в Интернете оне нашли: ети заводы есть на продажу в Аргентине, оне достали мне телефоны, когда вернусь, выясню и сообчу.

А вот и встреча с Гвидоном Африкьяном. Ето будет москвич-армянин, он мене́ сразу понравился, все вопросы и ответы че́стны, он заинтересован фруктой, ягодой, вином, маслом оливошным, маслом кукурузным, рыбой, скотом, и сразу предложил с Бартушом, что у нас в Неукене, как партнёра. Оне уже работают двенадцать лет, сапо́чкя уже сделана, толькя нам прицепиться и дальше работай. Я его тоже пригласил как партнёра, ему ето понравилось – быть участником етого проекта, и мы решили начинать етот проект, и Гвидон пообещал приехать в июле.

В храме у отца Петра я познакомился ишо с однем чиновником, он опять сулит горы. Я ему ответил:

– Нет, в России никак ето не возможно, толькя у нас можно разработать любой проект. – Он тогда предложил международною компанию, что можно работать с ними и в Аргентине. – Ну что, знакомь.

Он позвонил, и мы отправились к ним. Приходим, нас встречают, проводют к себе в кабинет. Идёт строительство по всему миру, и все бизнесы, какой хошь, всяки-разны буклеты, программы, указаны разны компании международныя. Но как странно: весь кабинет по-бедному, и, чтобы зайти в ету компанию, на любой проект надо взнос десять процентов, ето странно.

– Хорошо, я посчитаю и вам сообчу.

Ето надо сообчить Пете, он часто наказывает, что «всё ето жулики». Я принёс буклеты, показал ему, он сразу насторожился, проверил все ети сайты и сказал:

– Данила, всё ето пухло́, оне нигде не зафиксированы, ето обман.

– Ну вот, спасибо тебе, Петя, теперь всё понятно.

С Павловым ишо была встреча, он представил мене́ инвесто́ров, но сам ушёл. Я весь предлог сделал, оне сказали, что подумают, и на етим разошлись. Но было понятно, что ничего не будет.

Звоню отцу Михаилу в Ижевск и извещаю, что мне в Ижевск будет невозможно поехать, времени не хватает. До́говор получился телефонный, и оне согласны поехать в Аргентину хоть чичас. Решили, что я вернусь и им всё сообчу.

В свободны вечера мы с Оляй работали допоздна. У Пете часто гости, бывало, и я участвовал, и как мне понравилось его выбор гостей. Он хороший кулинар, я ни раз не видел, чтобы при выпивке голос подымали или кричали

* * *

На этой фразе – без точки – заканчивается рукопись Данилы Терентьевича Зайцева: в последней тетради кончились страницы.