1

Прилетаем в Монтевидео, пошли по рынкам, выбрали машину «Тойота-джип» в хорошим состоянии, за семь тысяч долларов, взяли мотор подвесной новый «Меркурий», двадцать пять лошадиных сил – три тысячи двести долларов, и поехали домой.

Приезжаем – сколь радости, така́ встреча, все довольны, разные подарки.

Тесть с тёщай, Коля уже приехали. Узнали, что мы приехали, – погнали пушше прежняго, и Марфу, и всех нас. Когда я уехал в США, оне её стали корить, что «хороша, не сумела ужиться с мужем», детей разразили против её. Илюшка как мог грызся с ней, Андриян также, поетому Марфа хватилась и побежала за мной. Наш трактор работает уже второй год, и Коля не думает платить. Когда он уезжал в Аляску на рыбалку, наказал Марфе и детя́м, чтобы молились, он вернётся заплотит. Оне намолили на шесть тысяч долларов. Марфа меня вернула, и он не захотел платить, отпёрся, что он не нанимал. Но он в тот сезон заработал триста тысяч долларов. В банке у нас скопилось пять тысяч долларов долгу, Коля радовался и говорил, что «трактор даром заберу». Я улыбался: посмотрим, как заберёшь.

Марфа звонила Вере и рассказывала, что с нами творят. Она сказала, чтобы позвонили через неделю. Через неделю Марфа снова звонит, Вера спрашивает:

– Ну, как дела?

Марфа отвечает:

– Так же.

– Хорошо, ишо позвоните через неделю.

Я обратился к Хулио Дупонту и говорю:

– Хулио, помоги. Я за каки́-то месяцы у Кириченкиных заработал, квоту в банок заплатил, бакчу на ето вырастил, посев сделал, а Коля уже второй год доржит и не хочет платить, а у нас в банке нагорело уже пять тысяч долларов.

– Дак так он может поступить. Даниель, подай в суд, мы свидетели.

– Хулио, сам советовал: «Пагале кон индиференсия».

Смеётся:

– Даниель, те пасасте. И что ты хошь?

– Что я хочу? Очень просто. Найди мне человека, пускай берёт наш трактор, диски и весь наш долг, шесть тысяч уходит ему в подарок, но найди порядошного человека.

Хулио:

– Дак так я восхищаюсь тобой, такой трактор вообче трудно найти, да я чичас тебе кандидата найду, у меня уже есть человек, именно ищет такой трактор, и он богатый. – Взял трубку, набрал его номер, рассказал ему наш предлог и добавил: – Тебе повезло, люди надёжны, ты выиграл. – Закрыл трубку и говорит: – Чичас подъедет, ето мой друг, он садит форест – евкалипты. Ай, Даниель-Даниель, сос инкреибле.

Подъезжает человек на новым пикапе, я ему всё объясняю, садимся в его машину, едем к нам смотреть. Трактор понравился, диски также, едем в банок, идём к директору, всё объясняем. Тот дал согласие, переводим всё на него. Отдал трактор, диски – теперь пускай Коля забирает.

Я всегда своим детя́м внушал разные примеры: несправедливости, дружбу, любовь, хто как живёт, с кого брать примеры, что опасаться, как поступать, как обходиться с народом. Свата Ивана Чупрова и Филата Зыкова за время сказал ихну смерть, кака́ она у них будет, – так и вышло. Сват Иван жил в деревне, я сказал, что он скоропостижно помрёт, так и случилось. Филат жил в городах, никогда не был в соборе, но пришло время – он похворал, покаялся, причастился и помер. Сват Иван был лицемер, Филат был справедлив.

Проходит неделя. В воскресенье вечером приезжают все: Коля с женой, тесть с тёщай, Немец с женой, Александр с женой. Мы были все дома. Зашли, неудобно, сяли, молчат.

– Зачем пришли?

Тесть:

– Да надо проститься.

– А кака́ вина?

– Дак вот вражда, за ето надо проститься.

– А откуда она началась?

– Дак ты загулял.

– А за чё я загулял?

– Не знаю.

– Как не знаете? Вражда началась раньше. – Молчат. – Какой я вам масон, шпион, предатель?

Коля:

– Дак твои дела показывают.

– А что – как ты, везде как собака? Нет, везде надо быть дипломатом. По-вашему, все послы – масоны, и Александр Невский тоже предатель? – Молчат. – Всё моё старание и труды превратили в предательство. Коля, дай мне свидетельство, что я масон! – Молчат. – Нам быть масонами – у нас ишо жопа не по циркулю. Надо быть достойным. – Молчат. – Коля, на Пасху Христову ты выгнал меня из моленне.

– Я не выгонял.

– Как так ты не выгонял, у меня свидетели – тятя и сестра, хоть и тяти нет в живых, Царьство ему Небесное. Но вот сидят все свидетели, а ты отпираешься. Ты старался нас развести и моих детей закабалить – ето одно. Трактор тебе проработал почти два года, и ты не хочешь платить – ето два. Илюшка проработал тебе пошти два года, а ты ему дал за ето одну шапку – ето три. – Молчат. – Семью мою нанимал молиться, вернулся, не заплатил – ето четыре.

– Я их не нанимал.

– А почему детей и жену разжигали против меня?

– Нихто их не разжигал.

– Как не разжигали, я всё знаю, и оне мне всё рассказали. А в Святым Писании что сказано: легче человека напополам разорвать, нежели мужа с женой развести, а вы что настроили?

Оне все, как осы, на Марфу да на детей, что всё ето оне натворили, Данила ни в чём не виноват. А тесть хотел Марфу ударить, но я сказал:

– Спробовай задень, тогда я вас всех разнесу! – Все притихли. – Воистинно вы все фарисеи и лицемеры, нет в вас никакой правды, сами не стараетесь в рай зайти и стальным закрываете путь! Христос сошёл на землю не ради праведных, но ради грешных, чтобы привести их к покаянию. Христос сошёл не ради вас, а ради меня – я грешный. Но вы ни раз мне не подали руку, но всегда старались столкнуть во ад. Вы хорошо знаете, что злоя слово доброго делает злым, а доброе слово злого делает добрым. – Молчат. – Иоанн Богослов взял дитя, вырастил, выучил его к доброму и передал епископу и наказал ему: «Я перехожу в другу́ страну на проповедь, поручаю тебе вот етого дитя, сохрани его». Тот обещался, взял его на поруки, стал ро́стить. У епископа работы было много, со временем стал забывать о етим отроке. Отрок стал праздновать, веселился, появились развратныя друзья, он совокупился с ними, стал выпивать, в неподобныя места ходить, потом воровать нача́ли, и дошло до того, что выбрали его разбойникам старейшином. Через много лет Иоанн Богослов вернулся в тот город, приходит к епископу и говорит: «Отдай моё сокровища». Тот выпучил глаза: «Како́ сокровища?» – «То, которо поручил ро́стить». Епископ догадался, заплакал и говорит: «Он погиб». – «Как так погиб? Я же поручил тебе как доброму пастырю, а ты не сберёг его?» Епископ всё рассказал, что с нём случилось, и где он, и что он разбойникам начальником. Иоанн пошёл разыскивать его, дошёл до первой стражи, его арестовали, привели к начальнику. Но начальник увидел, что ето Иоанн Богослов, стал убегать от него. Иоанн побежал за нём и стал упрашивать его: «Остановись, моё милоё дитё, пожалей мою старость, все твои грехи беру на себя, толькя остановись!» Он остановился, пал ему на ноги и стал просить прощение. Иоанн плакал, обнимал и целовал и уговаривал. И всё Святоя Писание всякими приводами убеждает помиловать, защитить, а вы что делаете, гонители, мучители! Христос Петру-апостолу наказывал, чтобы прошшал на каждый день, семьдесят раз по семьдесят, а вы всё наоборот! – Молчат. – А теперь говорите, что я не виноват, а виноваты Марфа да дети. Где ваша совесть? Да оне виноваты, что вас слушали!

Молчат. Удивляюсь, что так притихли, все вины принимают и идут на прощение – что случилось? Я решил проститься, но больше в етим гнезде не жить. Стали прошшаться. Коля спрашивает:

– А вы где собираетесь жить?

– После то́го, что вы с нами сделали, со дня́ будем уезжать отсуда. – Он ничего не ответил, но сразу видать, что он обрадовался. Когда стали прошшаться, я их предупредил:

– Мы отсуда уедем, но знайте, что у вас миру не будет.

Простились. Коля ни за что не заплатил, да и подавись он. Когда оне уехали, говорю семье:

– Оне не простились, всё ето лицемерно. Ну вот, Марфа, всё сбылось, что я вам говорил, а вы злились, что я не иду и не улизываю их, а правда всё равно вышла наверх, и как чижало её слушать.

За всё ето время, что была вражда, и детя́м досталось хорошо. Ихны дети с нашими не хотели праздновать, обзывали, убегали, корили мной – да, обчим, всё было.

В Уругвае наши старообрядцы всегда гордились, что толькя оне святые, толькя оне живут по закону, что все старообрядцы во всех страна́х погибают. Говорю детя́м:

– Рано хвастают, уже началась песенка, увидите, что у их будет.

Дети отвечают:

– Да уже началось, частыя пьянки да шашлыки, девки, ребяты не смотрют, что ро́дство, обнимаются, целуются. Нет то́го воскресенья, чтобы не было гулянки: «А что, мужикам можно, а нам нет?» – вот и весь ответ. Покамесь ты читал поучение и убеждал, все говорили, что охота было молиться, чичас некому читать – нихто не хочет идти молиться.

Но почему оне пришли таки́ умильны. В понедельник поехали в город, Марфа звонит Вере, та спрашиват: «Ну, как дела?» Марфа всё рассказыват, она тогда говорит: «Мы их предупреждали, чтобы оне с вами простились и вас приняли, но, как они тянули, мы Ивану Даниловичу Берестову сказали, что строк вышал. Раз смирение не идёт, будете отлучёны, весь Уругвай. Иван Данилович Берестов тогда решил, сообчил на Питангу, что “вы настроили, вы и налаживайте, а нет – будете отлучёны”. Вот оне и прибежали». Ну, мы Веру за всё поблагодарили, что заступились за нас.

Тёща стала бегать к нам, така́ ласкова, хоро́ша, всё узнаёт, всё рассказыват. Узнала, что мы уже трактор давно отдали, рассказала Коле, тот сколь жалел, что такой трактор пропустил.

 

2

Мы собрались и уехали на остров на Пальмар, Григорий рыбачил на Пальмаре. Машину оставили против острова у Гонсалеса, сами переехали на остров, сделали из горбылей шалаш и стали жить. От острова до моста плыть было три часа, мы купили матерьялу на лодку и возле моста у рыбака Сергио Мартинес стали строить лодку на две тонны. Как-то утром стали и видим: Сергио на ограде размораживает полбыка мяса. И мне зло взяло: вот почему стансёры рыбаков ненавидют, за то что воруют. Я после этого увидел Григория и сказал ему:

– Ишо увижу у любого рыбака столь мяса, сразу заявлю. Не может быть, из-за каких-то жуликов доложны хто-то отвечать.

Григорий ответил, что:

– Оне часто ездют и бьют скота, и их шайкя.

Мы доделали лодку, оформили, назвали «Бермудой». Теперь у нас две лодки – «Бермуда-1», «Бермуда-2», два мотора, на кажду лодку по тысяче метров сетей. Покупатель приезжал с Монтевидео, привозил лёд, он был еврей, честный порядошный парень, но одна проблема: он приезжал толькя в воскресенье, и некуда было деваться, приходилось сдавать в воскресенье. Стали рыбачить, теперь уже знали, где рыба, и ловили хорошо: три-четыре ночи – и полторы – две тонны рыбы, покупателю ето понравилось. Бывало, пять-шесть рыбаков сдадут столь, а мы одне. Пошла зависть, но мы на ето не смотрели.

Мы рыбачили с Алексеям, а Андриян с Ильёй. Я продолжал Алексея учить, все тонкости в рыболовстве, и видел, как он старался, всё изучал, и за мало время он превзошёл меня, стал опытным рыбаком, хто нихто. А у Алексея всегда и всех больше рыбы.

Андриян – ето кипяток, то старатся, то лени́тся, но всегда любил командовать, как старается – так рыба, как пролени́тся – так рыбы нету, но всё-таки старался.

Илья рос какой-то непонятный, всегда вредничал, старался всегда соврать, людям старался угодить, а в семье всё наоборот, люди его любили и всегда мне говорили: «У вас Люшка хороший парнишко». Я молчал, но мне ето не нравилось. Когда он устроился у Коли, он вовсе испортил парнишка. Дошло до того, что, когда я был в США, Марфа попросила его подоить корову, он мать укорил, мать обиделась, стала его ругать, он матери не сдал, а, наоборот, с матерью спорил и всяко-разно корил. Мать хотела наказать, но он побежал к Коле, мать дала команду Андрияну, чтобы поймал его. Он догнал, поймал, мать за ето вложила, он притих, и всё стало спокойно.

Когда жили на острове, он опять захотел показать свой характер. Приплываем на остров с рыбой уставши, он был дома, посылаю его, чтобы принёс ящики, он огрызнулся, не захотел, я повысил голос, он взялся меня корить. Думаю: ах ты, большой стал! Взял прут и вложил ему. С тех пор наш Илья изменился и стал стараться работать, но у его не получалось: как ни старается, всё получается не так.

Но рыбалка у нас шла хорошо, и денежки стали шевелиться в кармане. Мы изредка стали в стару деревню ездить молиться.

Как-то раз приезжают к нам в гости на остров Марк Иванович Чупров с Вассой и Александр с Лизаветой. Погостили, Марк стал приспрашиваться к рыбалке, я завсяко-просто рассказал, что выгодно, он заинтересовался.

Однажды приезжаем на мост, в субботу вечером, погода была прекрасна, спать не хотелось, пошёл по берегу, смотрю: парочкя сидят рыбачут. Поздоровались, слово за слово, пошёл разговор, парень угодил весёлый, разговорный, пошёл разговор. Он работат в конторе на конпьюторе, предки русски, звать Алехандро Малес, бывшая фамилия Мальцев, дале-боле, разговор зашёл глубже: ему в конторе работа не нравилась, но в Уругвае перспектив никаких нету, страна ма́ленькя. Я стал спрашивать:

– Коммерцию любишь?

Он отвечает:

– Ето моя мечта.

– Почему не займёшься купляй-продажай рыбы? А что, рыба в Уругвае ничего не стоит, а в Бразилии рыба дорога, возить на границу уже выгодно. У меня нет силы, а то бы давно нача́л бы возить на границу. А вас двоя, вы молодыя.

Он смеётся:

– Да я холостой, ето моя ухажёрка. А как ето можно начать?

– Да очень просто. Покупай рыбу и вези на границу, в магазины уругвайски.

– Дак надо деняг, а у меня их нету.

– Но и кака́ проблема? Сколь твоя машинка возмёт?

– Да са́мо много триста – четыреста килограмм.

– Ну вот, вон у меня один ящик с четыреста килограмм, загружай и вези.

Он смело взялся за дело, загрузили ему яшик с четыреста килограмм рыбы, бедная машинка осяла, ето была «Багги», и оне отправились на границу.

Мы остальную рыбу сдали в воскресенье нашему покупателю. Я стал ему говорить, что мы в воскресенье не можем работать, а он отвечает:

– А я в други́ дни не могу.

– Но ты заставляешь, чтобы мы искали другого покупателя.

Он пожал плечами и ничто не сказал. На следующу субботу приплываем на мост, Алехандро уже ждёт – весёлой, уже не один, а со своим двоюродным братом Паулом. Етот парень сразу мне понравился – вежливый, ласковый, обходительный и тихой. Алехандро рассказыват: хорошо продал, есть заказы. Мы ему снова загрузили, но уже всю, потому что оне приехали на трёхтонке, он её арендовал. Увёз. Дождались воскресенье, объяснили и извинились нашему покупателю, тот понял: «Ну что поделаешь, ваша работа». По-хорошему разъехались.

Марк Чупров тоже начал рыбачить, с младшим сыном Михаилом. В те года урожаи не шли, зерно не в цене, у всех кризис. Марк рыбу привозил тоже сюда на мост и сдавал Алехандру. Как-то раз Алехандро приезжает озабоченный.

– Что получилось?

– В ту субботу нас подвели, не приняли рыбу.

– И что ты сделал?

– Пришлось везти в Монтевидео и за низкую цену отдавать.

– Слушай, тебе нравится ета работа?

– Ишо бы, выгодно.

– А не хочешь рыбу експортировать в Бразилию?

– А как ето можно сделать?

– Как, очень просто. В ИНАПЕ мене́ чиновники знакомы, и знаю, что оне нам помогут. В Уругвае рыбаков много и рыба есть, знаю, что от Фрай-Бентоса до Кармело хоро́ша рыбалка и хоро́ши рыбаки, но вечно одна проблема: покупатели жулики. Работай честно, и все будут сдавать тебе.

– А куда сдавать?

– Надо ехать в Сан-Пауло на рынок.

– Ну а что, поехали.

– Как поехали?

– Ну, работать будем вместе.

– Хорошо, вы тогда експортируйте, а мы будем рыбачить и скупать.

– Хорошо, договорились.

На следующай неделе поехали в Сан-Пауло. Приезжаем на рынок, цены хоро́ши. Нам рекомендовали одного японса, дали его номер конторы на рынке, мы к нему зашли, познакомились, он берёт рыбу в Уругвае, порядки такия: берёт твою рыбу, продаёт на рынке оптом и берёт за ето десять процентов, никаких контрактов, ни до́говоров, а риск: надейся на слово, вот как хошь. Мы договорились. Его звать было Оскар Нитта. Поехали обратно. Ездили мы на арендованной машине, в обои пути вечерами останавливались в отелах, и Алехандро каждый раз – одне девушки в разговоре, как у куме на уме. Каждый раз уходил вечером, а приходил перед утром, мне ето не нравилось. Раз пришлось присутствовать, как он обращается с девушками. Он, правды, красивый и стройный, но наглый, и девчонкам, видать, ето нравится. Смотришь, он опять уже с новой девчонкой крутит – ну, думаю, ето к хорошему не приведёт.

Приезжаем в Монтевидео, заходим в ИНАПЕ, узнаём, как можно, как легче експортировать свежую рыбу. Нас научили: са́мо лёгко ето можно через компанию, котора уже експортироват. Мы ето сразу нашли, берёт компания пятьсот долларов чистыми за каждоя оформления, ну там ишо налоги, за провоз, за бумаги. Пошли, где машину арендовали, стал Алехандро просить у его, чтобы он нам продал машину-четырехтонку в долг, чтобы скупать рыбу. Но етот итальянес попросился работать вместе, Алехандро не захотел. У етого итальянса компания «Рент а кар», тридцать пять машин, и шиномонтаж, балансировка компьютерна. Алехандро сказал: «Поишшем машину».

Я уехал домой, продолжали рыбачили и сдавали Алехандру. Оне нашли старый грузовик и стали возить рыбу. До меня донеслось, что Алехандро рыбаков обманыват, берёт в долг и не расшитывается, мне ето не понравилось. Мы тоже дали ему в долг две тысячи триста килограмм, тоже тянет, не плотит. Приезжам рыбу сдавать, он ко мне с разными разговорами, что он сам будет скупать, а мы будем ему рыбачить.

– Алехандро, дак как так, вместе договаривались, всех чиновников тебе показал, ты нача́л лично из-за меня, я тебе всё открыл, а теперь мы остаёмся в сторонке.

Он завилял, что невыгодно, мало заработок.

– Алехандро, раз ты так поступил нечестно, мы тебе больше не рыбачим, и отдай, что должен нам.

Он стал уговаривать, но мы категорически отказали и рыбу не сдали. Он ишо два раза́ приезжал и уговаривал, но мы не согласились. А я поехал в Монтевидео, зашёл к тому итальянсу и рассказал, что сделал Алехандро, и предложил работать вместе. Он был в курсе, что в Бразилии рыба в цене, заинтересовался, позвонил брату, брат подъехал, всё обговорили, что надо. Надо машину не ме́не четырёхтонку скупать рыбу, ехать в Сан-Пауло, вести договор с японсом и через какую-нибудь компанию начинать посылать рыбу. Им идея понравилась, пошли в ИНАПЕ, там пришлось объяснить, что Алехандро обманул. Лисенсиядо Карлос Риос посочувствовал и сказал:

– Хорошо, мы поможем тебе, езжай в Фрай-Бентос, там абилитировано, есть кооператив рыбаков, и почему-то оне не експортируют, возмите ето здание и работайте.

Мы с младшим братом на самолёте полетели в Сан-Пауло, договорились с японсом, Алехандро уже посылал. Вернулись, вскоре оне мне дали машину «Форд Ф 4000», четырёхтонку, почти нову, двадцать тысяч кило́метров наезжено. Нам пришлось переехать, устроиться возле Фрай-Бентоса за двадцать километров, село Нуево-Берлин, бывшая немецкая колония, арендовали дом на берегу Уругвая. Рыбачить удобно, берег хороший, рыбаков мало. Мы временно стали сдавать рыбу на границу Дарио Араухо, в Ривера. Когда все бумаги оформили, абилитировали здание, а с кооперативом сделались, что всю рыбу у них забираем. Андрияна поставили водителем – скупать рыбу и возить в Фрай-Бентос, Илья и Алексей рыбачили, поставили им рабочих, ловили хорошо, бывало, даже в сутки по полторы тонны. Я работал в конторе, принимал рыбу, вёл счета и всё контролировал. Пересыпали льдом, готовили груз, заказывал заграничные фуры через японса и отсылал рыбу. Инспектора с ИНАПЕ приезжали, контролировали качество рыбы и ставили пломбу на фуры. Дело пошло хорошо, всех рыбаков объехал, со всеми переговорил, всем рыбакам понравилось, что всё делатся честно, плотим на налично, но и строго наблюдаем за качеством.

Дети в праздники стали ездить в деревню праздновать. Коля опять бесится, снова «масон» да «предатель», но народ уже его не слушал, уже понял, хто он такой. У них пошла вражда с тестям, тесть стал мне жалобиться, я ему надпомнил:

– А что я вам говорил? Таки люди спокойно не живут, оне доложны с кем-то враждовать.

С деревни приезжают на двух пикапах мужики и ребяты, просют:

– Ради Христа, помоги сделать документы на рыбалку.

Спрашиваю:

– А что сами не делаете?

– Да сколь уже бегаем, ничто не можем сделать, надо ходить в школу да екзамены сдавать. А сам знашь, мы вообче в школе не учились. Нам Даниель Мужер сказал в Сан-Хавьере: «Хочете получить книжки – обращайтесь к Даниелю, он вам поможет». Вот мы и приехали. Ты уже помог Сергею, Фёдоровым детя́м.

– Да, ето было. Сергею, сыну Иоськи, Ануфриевым, тестявым ребятёшкам и своим детя́м, и оне уже рыбачили.

– Ну и нам помоги.

– Хорошо, дайте съезжу в Монтевидео, насчёт вас узнаю, потом решим.

Поехал в ИНАПЕ, обратился к Марта да Сильва, объяснил насчёт деревни, что:

– Семьи большие, долга в банке, посевы не идут, а семью чем-то кормить надо, вот оне и приехали к мене́, просют, чтобы помог им екзамены сдать, а оне безграмотны. Марта, помоги, пожалуйста, пожалей детей.

Она:

– Не заботься, их префектура вызовет и поможет, но оне остаются под твоим ответом.

– Хорошо, большоя тебе спасибо, всегда выручаешь.

– На ето друзья.

Приезжаю в деревню, сообчаю, что «будьте готовы, вас префектура вызовет, готовьте все бумаги».

Через два-три дня их вызывают на екзамены, помогли им, за неделю всё сделали, выдали книжки простых моряков. Собрал все книжки, все документы на лодки, записал всех, хто где хочет рыбачить, в какой зоне, поехал в ИНАПЕ, получил разрешение на каждего, приехал, всем выдал.

Мужики и ребята поехали рыбачить. Рыбачить – ето одно, но рыбаком быть – ето другоя. Конечно, ловили, но не всегда, надо знать, как руно идёт, в каку́ погоду где её искать и как ставить сети. Один Фёдор Берестов не хотел покориться, бегал-бегал, ничто не получается, пришлось покориться:

– Данила, помоги.

– А что думал раньше? – Молчит, неудобно. Пришлось помогчи.

Дети были против, всегда говорили:

– Тятя, всю жизнь помогаешь людям, а чем оне тебе плотют? Хватит уже.

– Детки, учитесь: заместо зла сотвори благо.

Приезжает в гости брат Степан с Аргентине. Мы уже слыхали, что братуха много сеет помидор и у его идёт всё хорошо. Встреча.

– Ну как, братуха?

– Слава Богу, хорошо.

Рассказывает, что сеет под сотню гектар помидор, четыре трактора, два пикапа, один новый, пять групп боливьянсов, Степан толькя работают на технике, а боливьянсы выхаживают. Степан разъелся, смеюсь, говорю:

– Что, братуха, схудал?

– Да петушки донимают.

Он сеял в Конеса, а потом переехал в Рио-Колорадо, там аренды дешёвы, земли много, а Иона за нём, но у братухи с нём не идёт.

Тестяв сын Тимофейкя высватал девку, приехала с Аляске Устина, завязалась свадьба, Тимофей приглашает нас на свадьбу.

– Да, Тимофей, благодарю, но, наверно, не придётся ехать, не хочу с Коляй иметь дело.

Он:

– Да что ты, ты не к нему поедешь, но к нам на свадьбу, и нечего на его смотреть. Не приедешь – обижусь.

– Ну ладно, хорошо, приедем.

Приезжам вечером в субботу, завтра будет свадьба. Вечером после ужина тесть с тёщай ушли к Коле, там приехал Паша и свояк Ульян Мурачев. Вот нету и нету, что такоя? Марфа говорит:

– Ето из-за нас.

– Как так из-за нас?

– Коля против, что мы приехали на свадьбу.

В два часа ночи приходют тесть с тёщай, тесть говорит:

– Данила, завтре, пожалуйста, на духовны столы не приходи.

– В чём дело?

– Коля бесится, Паша туда же, и Ульян помогает.

– И Ульян тоже? – Я удивился: у нас с нём никогда никаких худых отношеньев не было. Что, неужели продался?

Тесть:

– После духовных столов милости просим. С етим идивотом уже не знаем, как и жить, одно мученье.

Я решил уехать домой, стал собираться, тесть увидели, стали упрашивать, чтобы остались, нас уговорили, мы остались.

На другой день молодых свенчали, духовны столы кончились, тесть приходит, приглашает. Конечно, обидно, ну что, приходится терпеть. Приходим на свадьбу, все весёлы, нас посадили за стол, мы стали кушать. Подходит Коля, с надсмешкой подаёт стакан, говорит:

– Пей.

Я взял стакан, выплеснул и сказал:

– Я от фарисеяв не пью.

Многи увидели, зашаптались. Мы покушали, попозже стали мясо жарить, подходит Тимофеява тёща, познакомились, стали разговаривать. Проходит нимо Ульян и говорит:

– Сватья, ты не думай, что он такой безграмотный, он захочет – всех нас заговорит! – И прошёл.

Сколь наглости! Стоим с мужиками возле костра, подходит Паша, хочет со мной разговор завести, говорю:

– Какой может быть у нас разговор, ты фарисей, а я мытарь. – И ушёл.

Напала така́ обида, говорю Марфе:

– Я больше не могу, поехали домой.

Мы собрались, нас стали уговаривать, но мы не остались.

 

3

Вернусь назадь, когда мы жили на острове. Дрова возили от Гонсалеса. Однажды поехали на двух лодках за дровами с Алексеям, нагрузили, шёл ветер, были волны, Алексей говорит:

– Тятя, хватит.

– Ничего, ишо мале́нькя.

Ишо загрузили. Ну, хватит, поплыли. Выплываем в глубь, волны боле и боле, стало страшно, ветер ишо добавил, волны стали выше. Смотрим, одна волна, втора́, третья, и наша лодка пошла на дно, хоть и деревянна, но мотор тянет на дно.

– Алексей, не робей, переплывай на ту лодку и сбрасывай дрова!

Алексей махом туда, а я быстрым махом освободил верёвку, подплыл к другой лодке, привязал, и стали сгружать дрова. Разгрузили, стал за верёвку тянуть, подаётся, подтянули, нос лодки завыставлялся, привязали ближе. На наша счастья, на маленькяй лодке осталось обрезок палатки, вёслов не было, был ключ от свечей да отвёртка. Когда лодка потонула, я успел выключить мотор, ето уже хорошо, выключенной мотор легче прочистить. Ето получилось в девять часов утра, мы сделали маленькяй парус и вечером в пять часов выплыли на берег, открутили свечи, прочистили, продули и завели мотор. Ну, слава Богу.

В Ново-Берлине на наш берег приходил парнишко – лет двенадцать, весь изорванный, грязный, косматый, и всё любопытничал и старался завести дружбу с нашими ребятёшками, где что-нибудь поможет. Но как много воров, я говорил детя́м: «Гоните его от себя», но дети жалели. Как-то раз не хватило рабочих, оне спросили его:

– Поедешь с нами рыбачить? – Он с радостью собрался. – Но беги, неси постель, посуду.

Он отвечает:

– У меня нету.

Ребятёшки взяли запасную постель, чашку-ложку. Стали рыбачить. Он оказался ленивенькяй, но послухливый. Бывало, много работы, станут на его кричать, он плачет да работает. Дети стали его брать на рыбалку. Когда он почувствовал доверия, рассказал про свою жизнь. Его отец работал чернорабочим, заработки ни́зки, пятеро детей, да ишо пил. Мать жила распутно, дети росли без надзору, всегда были голо́дны. Етого парнишка звать Естебан. Ему часто приходилось ставать в три-четыре часа утра и искать в кухне что-нибудь поесть. Когда увидел нас, присмотрелся к нашему укладу жизни, и решил во что бы то ни стало войти в нашу жизнь. Я ето не знал, дети говорили, что он просится к нам.

– Да вы что, ничего с его не будет, мало ли пришли к нашим, а потом бросают и уходют. Гоните вы его от себя.

Дети стали издеваться над ним, чтобы он сам ушёл, но он всё терпел и старался угодить, дети стали его жалеть, но мне ничего не было известно.

Тестявы ребятёшки рыбачили всегда близко возле наших. Тимофей женился и уехал в Аляску рыбачить с тестям, Анатолий с Алексеям рыбачили недалёко от нашего Алексея. Но наш Алексей настоль прославился храбрым и профессиональным рыбаком, все рыбаки, русски и уругвайсы, почитали его, ему было пятнадцать лет. Однажды тесть рассказыват:

– Говорю своёму Анатолию: «Слушайся и проси совета у Алексея, он прославленный рыбак и добрый, всегда посоветоват, где ставить сети».

Анатолий решил испытать, попросился у Алексея:

– Можно с тобой поплыть вряд?

– Да, пожалуйста.

Поплыли, доплыли, где Алексей решил остановиться, Анатолий спрашиват:

– Алексей, а где посоветовашь поставить сетки?

Алексей посмотрел на солнса, на погоду, откуда ветер, на речкю и сказал:

– Плыви вон туда, сетки ставь вот так, – показал как.

Алексей:

– А ты куда?

Он посмотрел туда-сюда и сказал:

– А я поплыву вон туда.

Анатолий поставил сети как сказано, но последню сеть поставил по-своему. Наутро все сети по́лно рыбы, а в той, что поставил по-своему, пусто. У Алексея тоже по́лно.

Некоторы ребята злились и завидовали: как так, у Алёшки рыба, а у нас нету. Раз решили испытать, поплыли все за нём, он видит, что ето не рыбалка, ишо отплыл и остановился, стал ставить сети. Все остальные стали ставить круг него, всё заставили. Утром приплыли – нет ни у кого рыбы, все бросили Алексея, уехали каждый на своё место. Алексей вернулся на своё место и приблизительно знал, куда шло руно рыбы. Доплыл, поставил сети – наутро по́лно рыбы. Ребяты: «Ето колдун», Георкя Ануфриев даже сумел сказать: «Собачья счастья». Однажды поднялся ветер, все рыбаки бросили рыбачить: больши волны. Алексей знал: в таку́ погоду хорошо ловится дорадо, поплыл. Все рыбаки ахнули: волны большие, Алексея то видать, то не видать, все сказали: всё, утонул. Перед утром ветер стих, рыбаки решили плыть, искать Алексея, смотрют: Алексей плывёт, по́лно дорадов. Алексей никогда не гордился и вёл себя скромно, за ето его все любили.

Ксения Григория часто бросала и снова вёртывалась к нему, последний раз сманила его в Бразилию, у них родился сын, назвали его Калин. Григорий пил, однажды пришёл пьяный прежде времени и захватил Ксению с бразильяном на кровати, избил её и уехал в Уругвай. Она стала шляться, он ушёл к бактистам, бросил пить-курить, стал рыбачить и пасеку разводить. Ксения хотела вернуться к нему, но он её не принял.

Наш Илья просится в Боливию, девок посмотреть и даже жениться. Стал ему говорить:

– Подожди, чичас много работы, всего восемнадцать лет.

Ни в каки́: поеду и всё. Думаю, я ведь тоже женился восемнадцатилетний, ну, пускай едет.

– Марфа, езжай с нём вместе. – Она собралась. – Да смотри за нём хороше́нь, сама видишь, парень молодой.

Оне уехали, у нас самый разгар работы, Андриян день и ночь возит рыбу, мы пакуем, готовим грузы, отсылаем. Кажда фура чистого заработку семь тысяч долларов, делится на три части: нас троя, и три части. Японес не знаю, платил ли или нет моим компаньёнам, но одно: мои компаньёны стали высылать реже и реже рыбакам деньги. Пошли проблемы, рыбаки стали бастовать, я стал требовать, чтобы деньги высылали, те жалуются, что «японес не плотит», звоню японсу, тот отвечает, что «пошти всё заплочено». В Бразилии пошла девальвация, доллар стоил один на один, а тут за два месяца ушёл три на один. Стало совсем невыгодно: наоборот, пошлёшь фуру и ишо остаёшься должен. Все скупшики остановились скупать рыбу, мы тоже остановились. Мои компаньёны приехали забирать машину.

– Как так, мы его давно заплатили.

– Нам японес не заплатил.

– А чем вы платили рыбакам?

– Из своёго кармана.

– Как так?

– А японес говорит, что пошти всё заплатил.

– Мы не получали, и пускай докажет. – Ни в каки́, и машину забрали.

Марфа звонют с Боливии: высватали Устину Евгеньевну Ануфриеву, оне уже вернулись с Чили в Боливию. Думаю: нигде больше не могли найти невесту, толькя у Ануфриевых.

– Ну что, тебе жить.

Марфа вернулась, он остался.

Я пить стал редко, но метко, стал похварывать, да ишо как выпью. Андриян стал налетать драться и на мать стал руки подымать, часто приходилось заступаться.

Рыбалка прекратилась, посевы не пошли, со всех сторон кризис. Поехал к японсу в Бразилию разобраться, тот уверят, что пошти всё заплатил, показыват квитансыи, но вижу, что не всё. Стал говорить, он отвечает, что кризис и по первый возможности вышлет. Попросил у него пять тысяч долларов, он дал. Поехал в Монтевидео к компаньёнам, стал с ними разбираться, показываю ксерокопии квитансый, те тоже показывают свои. Вижу, что обманывают, идти в суд – время займёт много, а чем жить? В деревнях бардак. Мы сумели послать в Бразилию тридцать шесть фуров рыбы, чистого заработку у нас двести тридцать восемь тысяч пятьсот двадцать долларов, наших тридцать три процента. Но я кроме пяти тысяч долларов, что дал японес, не получал, и всё пропало, обманули. Один Алехандро скупал рыбу и возил в Бразилию, как он делал – непонятно.

 

4

Мы решили поехать в Арьгентину сеять помидоры к брату Степану, поехали с Андрияном. Приезжаем в Рио-Колорадо к брату Степану. Да, действительно, живёт хорошо, вся техника хоро́ша, етот год у его восемьдесят гектар помидор, четыре группы боливьянсов, помидоры хоро́ши.

Фабрика «Кампагнола» сеяла шесть тысяч гектар помидор во всёй етой зоне, разделена на разные сельския хозяйства, брат Степан выдался на шестое место. Молодес, умел работать, брал новыя земли, раскорчавывал и почти без процентов сеял помидоры. Хозяевам земли выгодно, что получут через три года землю чисту, Степану выгодно: низкий процент, всего восемь – десять, земли но́вы, помидоры хоро́ши, болезняв мало. Степан сеял рано, не боялся заморозков, небольшие инеи хоть и обожгут, но всё равно отрастают, на песчаных земля́х быстре́ вырастают. Степан уже три раз открыл фабрику. Приходит урожай, приезжает на фабрику, наспели помидоры, директор Марио Консети говорит: «Ишо рано, через пятнадцать дней откроем», Степан протестует, посылают инженеров, проверяют: да, надо фабрику открывать. Степан в Рио-Колорадо прославился, все его любили. Но уже второй год кризис, фабрика роется, потому что не может продать томат-пасту, дети у него леня́тся, не слушаются, Степан нервничат, говорит, всё надоело. Мы с Андрияном помогли ему убрать урожай, сестра Степанида со своими детками тоже ему помогала. Молится Степан сам себе, Иона с Пашкой тоже сами себе, враждуют. Мы нашли близко от Степана землю двадцать пять гектар с домом, но надо корчевать. Купили у Степана один трактор, «Форд», восемьдесят лошадиных сил, и стали чистить.

Наша семья уже была с нами, оне привезли и рабочего Естебана. Стал спрашивать:

– Зачем вы его привезли?

– Не хотел оставаться, неотступно просился.

Стал спрашивать у него:

– Что ты думаешь?

Он говорит:

– Хочу с вами жить, в вашу веру перейти и жить, как вы живёте.

– Но ты не выдюжишь, всё бросишь и уйдёшь.

– Нет, я не брошу, мне ваша жизнь нравится.

– А посты, правила?

– Ну и что, вы же живёте, и я буду жить.

– Хорошо, давай так сделаем. Когда научишься говорить по-русски, молиться, читать, тогда мы тебя окрестим.

Он обрадовался, согласился, я строго наказал своим детя́м:

– С сегодняшнего дня его учить ко всему, не издеваться, а быть как с родным братом.

Он старался учился, читал, писал, говорил, но пе́рво не получалось, а потом стал говорить с каждым днём лучше.

Зимой нечего было делать, всю землю приготовили, надо ждать весны. В Боливию приехали восемь семей из США синьцзянсов знакомых: Егоровы с сыновьями и зятевьями и с ними Андрон Усольцев. Говорю Андрияну:

– Слушай, чичас нечего делать, поехали в Боливию, посмотрим девок. Знаю, у Андрона хорошая девка, у Егоровых посмотришь.

Он говорит:

– Мне понравилась Нилка Андреява.

– Ты сдурел? Андрей запивается, мать в бардаке работает, старшая сестра Фанка – уже слухи идут нехороши.

– Но она разна от них, за чё-то её все любят.

– Да, ето правда, и вон кака́ красивенькя.

– Ну да.

– Но, Андриян, подумай, тебе двадцать лет, а ей тринадсатый год идёт, ты что, обезумел? Надо ишо ро́стить её.

– Но и что, вырашшу. Но зато знать буду, что жена. Посмотри, что делается в деревнях в Уругвае, все девчонки проститутки.

– Как ты знашь, такое мелешь?

– Да всё знаю.

– Не дури, поехали.

– Ну поехали.

Собрались, поехали в Боливию.

Андрей Русаков жил на ограде у маме, доржали полдома. Я когда увидел Андреявых деток, у меня сердце сжалось: все гря́зны, косматы, дома всё разбросано, мама рассказыват, что Андрей часто не быват дома, приходит пьяный, ничто ему не нужно, дети живут на произвол, часто приходится кормить, Фанка уже шлятся, одна Нилка смотрит за детя́ми, но хто она – ишо дитё. Стану говорить Андрияну – «Не лезь, без тебя знаю».

Говорю:

– Андрияну понравилась Нилка.

– Вы что, сдурели? Кого брать-то? Посмотри на ихно племя, один бардак.

– Но вы все говорите, что она разна.

– Говорить всё можно, но какой будет результат?

Мы поехали в Боливию, заехали к дядя Марке, вижу, что состарился, выглядит намного старше, а он самый младший из семьи, тесть выглядит намного моложе. В гостях у дяде Марке сестра, тётка Арина, Марфина крёстна, с сыном Яшкой, тоже еле-еле ходит, ей всего пятьдесят семь лет.

– Что с тобой, тётка Арина, так состарилась?

– Да дети да внуки доведут до муки. Знашь что, Данила, жить совсем нисколь не охота, смерть бы пришла, я бы обрадовалась.

Я ей поверил, и мне стало её жалко. Ето была краси́ва, крутая, енергична женчина, муж был Кирил Ревтов, Поликарпов брат, у него в 1980-х годах завёлся рак на шшаке́, сколь лечили, операции делали, но не могли спасти, он умер и оставил ей шесть сыновей, одну дочь. Жили они в Масапе. При Кириле была очень порядошна семья, но когда остались одне, всё у них пошло кверх ногами, дошло до того, что младшия сыновья превратились в наркоманы – ето целая история, на ето надо посвятить сэлую книгу. Но тётка Арина уже не жилес, сразу видать, что мало проживёт. И на самом деле, после нас через четыре месяца она умерла, Яшка остался один, братьи уже все женаты, он хватился, что остался один, матери больше нету, всё спомнил, сколь он матери зла причинил, очень плакал и уехал в Россию на Дубче́с в монастырь.

Андрияну Андронова девка, дочь Андрона Усольцева, понравилась, я её знал в США: до́бра, стро́йна, красива, ласкова, кро́тка, ей Андриян тоже понравился. Андриян праздновал с ней, высватал, сказал мне: «Пошли сватать». Андрон против не шёл, мать Афросинья также, договорились свадьбу играть после Успение, длинным мясоедом, свадьба будет в Аргентине. Мы поехали домой, стали готовиться к свадьбе, мы с Марфой были довольны, что люди добры, знакомы.

В США, как дети жили развратно, родители старались посылать и везти в Южну Америку, женить и отдавать, и так многи поженились и вышли. Из США родители были довольны, что ихны зятевья и снохи жили по закону, но в Южной Америке родители были недовольны, что зятевья и снохи развратны.

Брат Степан как год отдал дочь за Акатия Ревтова – племянник Селькин, мать – сестра Селькина. Ето будет старшая дочь Хиония брата Степана. Оне свадьбу сыграли, но потом узнали, что у их кресто́во ро́дство – Мурачевы и Чупровы, и Хиония с Акатием в семи степенях, надо разводить. Хиония беременна, Степан – разводить, Александра не хочет, Коля, Иона, Тимофей страшшают отлучить Степана, ежлив не разведёт. Степан разводит, но нихто его не слушает. Сколь бедняги перетерпели, и нет никакой защиты. Мы приехали в самый разгар проблем, Степан обижался: кривосуды, лицемеры, сколь таких браков – и помалкивают, ежлив ро́дство сильно – всё хорошо, а бессильно – затопчут. Марка Чупров взял Вассу в ро́дстве, да ишо помощник наставника, Александр Мартюшев двояженес и помощник наставника, доказано, что у Ефрема Мурачева такой же брак, – всё хорошо. Стали разбираться: в США и в Южной Америке нашшитывается шестьдесят браков беззаконных, и всё хорошо, а на Степане надо закон поставить. Но где же ето правда? Говорю:

– Братуха, терпи и помалкивай.

– Но как терпеть, ежлив отлучают?

– А что, ты не знаешь: ежлив не по закону отлучат, то сами от Бога отлучёны, с етим не играют.

Длинным мясоедом ждём сватовьёв с невестой, всё готово, стали звонить, невеста Андрияну говорит:

– Надо подумать, а то я уже раздумала.

Андриян подождал неделю, опять звонит, она отвечает:

– У меня другой жених.

Он услышал – хлоп трубку закрыл и говорит мне:

– Мне её не надо, она уже изменила, у ей другой.

– Андриян, она, может, пытает тебя, мало ли так бывает?

– Пускай пытает кого-нибудь, но не меня, мне её не надо, вам её надо было.

– А что теперь делать, всё готово?

– Поехали сватать Нилку.

– Ты что, образумись!

– Я окро́ме Нилки брать никого не буду!

– А пойдёт ли она за тебя? Ведь ишо дитё, ишо не смышляет.

– Пойдёт, я ей нравлюсь.

– Как ты знашь?

– Чувствую.

– Ну, Андриян-Андриян…

Что делать – поехали. Сватать поехали мы с Марфой, Степан с Александрой и Андриян. Поехали в Чёель, Андрей уже жили у матери Русачихи, Нилка была у тётки Федосьи. Андрияна оставили там, разыскали Андрея, привезли к Федосье, стали сватать. Русачиха была там же, Андрей отдаёт, Федосья против, Русачиха тоже против, говорят:

– Берите Фанку.

– Но как мы можем сватать другую, ежлив жених выбрал именно ету?

Мы так и едак – не соглашаются, а Андрей сказал:

– Давайте узнам у Нилки, согласна ли она, а то сватаете, а она, может, против.

Позвали их, она ответила:

– Согласна.

Русачиха с Федосьяй идут против. Ето было у Кондрата Бодунова, Иван с Федосьяй ему тесть с тёщай, Кондрат Марфе двоюродной брат, но мы чувствуем, что он за них идёт. Но в консы консах Андрей согласился отдать. Положили нача́л, заручились, обменялись подарками, через неделю свадьба. Пошёл девишник. Мы набрали им на девишник всякого-разного продукту.

На третяй день Андриян звонит со слезами, что невесту украли. Как так? Сяли со Степаном на его машину, с нами жёны, Акатий взял Пашку Черемнова, и поехали. Приезжам к Русачихе, там Андрей и Русачиха – отпираются, ничего не знают. Поехали к Кондрату, там оне были – Кондрат, Иван, Федосья. Стали спрашивать – отпираются, дале-боле: Федосья, Иван и Кондрат поднялись на нас и кричали как могли. Мы удивились – с кем связались… Пашка говорит:

– Вы езжайте, ишшите невесту, а я доберусь до тестя. – Пашке, Кондрату Иван тесть.

Мы поехали, я говорю Андрияну:

– Да брось ты, что, белый свет клином стал, что ли?

Он плачет, не соглашатся:

– Я её не брошу.

Всё моё ро́дство стали Андрияна уговаривать, но он ни с кем не соглашался. Что делать? Я смекнул, поехали к Фанке. Ежлив действительно им чижало так жить, она расскажет.

Приезжаем к Русачихе, все остались с ней разговаривать, мы с Марфой пошли к Фанке и стали спрашивать Фанку, что:

– Мы по-хорошему, хочем взять твою сестру, Андриян её любит, и что, вам не надоело так жить – ни кола ни двора?

Она заплакала и говорит:

– Оне увезли её в Вижя-Регина, к Кейке. – Кейкя – Русачихина младшая дочь, убежала за аргентинса, и жили на чакре в Вижя-Регина. – Оне туда её увезли, я ей говорила, что выходи взамуж, но оне мне не дали ей говорить.

– А почему оне её увезли?

– Потому что Марфа Шарыпиха узнала, что Нилка выходит, посватала у тётки Федосьи Нилку за Генку.

– Вот в чём дело! А Нилка что?

– Она ничего не знат.

– А ты поедешь с нами, покажешь, где она?

– Конечно, поеду, надо выручить сестру.

– Виду не показывай, одевайся и иди в машину.

Мы выходим и говорим:

– Ничего не будет, поехали.

Сам Степану знак дал, выходим, садимся в машину, говорю:

– Невеста в Вижя-Регина у Кейки, а Фанка в кузове. Поехали, оне увезли за сто восемьдесят кило́метров от Чёеля.

Уже была ночь, мы отправились туда.

Приезжаем к Кейке, она увидела, испугалась, вызвала мужа, Фанка шмыг в дом. Муж угодил рассудливый, всё расспросил, завёл в дом, вызвал Неонилку, стал спрашивать:

– Ты сама шла за етого парня?

Она:

– Да.

– Я не могу её доржать, ты во́льна.

С Неонилой была с Федосьиной дочкой Ленкой, той стало неудобно.

Вернулись уже утром. Приезжаем к Русачихе, оне уже все в сборе, ихна тайна раскрылась. Мы с собой захватили тётку Фетинью и Ольгу – Кондратову мать и сестру. Получился спор, мы уговаривали и стыдили их, Андрей сразу сдал, бабушка Русачиха тоже сдала, но Федосья так и не сдала, на её нихто не стал брать внимание. Договорились так: в воскресенье будет свадьба, невесту забирам, девишник будет у Пашке. Уже была пятница. Стал говорить тётке Фетинье:

– Никогда не подумал, что такой Кондрат.

Она отвечает:

– Толькя что узнали? Ето такой тугоносый, Савелькя намного лучше, а его за человека не шшитают, а етот тихенькяй. Вот и смотрите.

На свадьбу приехал сват Андрей да сватья Русачиха, Федосья с Иваном так и не приехали. Венчал Марк Иванович Чупров, он тоже приехал в Рио-Колорадо сеять помидоры. После свадьбе Марке попало от тестя Ивана Даниловича Берестова, что он свенчал. Марк говорит мне:

– Андриян играл с нашай Веркой, а брать не стал, почему так? Я в Уругвае слыхал, что молва шла, что Чупровы говорили: куда он денется, побегат-побегат да придёт сватать. Мне ишо чу́дно показалось: как так, говорили: Зайчаты, ишо сватать придёте, а тут забегаете. Но всё так прошло.

Стал спрашивать у Андрияна:

– Почему так сделал: играл с Веркой, а взял Неонилу? Марка обижается.

– Хошь знать правду?

– Конечно, хочу.

– Она сама лезла, я с ней ночевал, но у ней шире бабушкиной. Я стал у ней спрашивать: почему ты нече́стна? Она стала врать, что она че́стна. Она мне сразу опротивела. Возми её – она будет таскаться с каждым.

Мне пришлось замолчать.

 

5

Звонит Илья, просит помощи: авария, сломал ноги на мотосыклете. У нас деняг скудно: посеяли двадцать пять гектар помидор, арендовали ишо земли, посеяли двадцать пять гектар луку. Степан пожалел, выручил, послал ему пять тысяч долларов.

Вскоре пошли слухи, что у Илье бывают каки́-то необычные виденье. Марфа стала мне рассказывать.

– Да прекрати, что, Илюшку не знаешь? Вруша, да и всё.

Время шло, новости всё боле и боле о нём идут. Что такоя, где он берёт? Всё предсказывает, ста́ро и будуща, некоторы новости действительно интересны. Мы стали сумлеваться, Степану рассказал, Степан тоже задумался.

Потом звонит, говорит, что переезжает к нам. Мы им посеяли бакчи, нашли домик, Марка уговорил Иону и Степана, чтобы смирились, упросил, чтобы молились вместе. У Степана построили временную моленну из досок, стали молиться. Нас стало шесть семей, Марка замолитовал, мы его попросили, чтобы был временным наставником.

У нас помидоры, лук росли хоро́ши, у Степана также.

Тут приехали Илья с Устиной, мы их устроили. Я вижу, что он молчит, стал спрашивать у него:

– Что молчишь? Рассказывай, каки́ у тебя виденье.

Молчит. Допытываю – молчит. Я увёл его ото всех, стал допытывать – молчит. Тогда я решил заклять его:

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, сознайся, правды или врёшь.

Он заплакал и говорит:

– Да, ето всё правды.

– А что молчишь?

– Ждал твоего заклятья.

– Дак етого нельзя!

– Для добра можно.

– И хто к тебе приходит?

– Георгий Победоносец.

– И сколь время как уже приходит?

– Ишо мы жили на острове. Но когда жили в Ново-Берлине, не стал приходить, сказал, что «чичас будете жить беззаконно, не могу приходить. Ты возмёшь Устину Ануфриеву, тогда вернусь к тебе. На отца можешь надеяться, Степан хороший дядя, но слабый духом. За тобой все пойдут, но потом все бросют. Жизни остаётся мало. Во всех страна́х пойдут непорядки». – «Но что делать? Можем жить в миру». – «Но будет очень чижало. Уйти в горы или в леса – будет намного легче, но нихто не выдюжит». – «А что делать?» – «Поститься и молиться и молиться». – «Какой нонче будет урожай?» – «Урожай будет очень хороший, но вы не сдадите, всё останется на пашне, будет кризис».

Добавил:

– Ты сумлеваешься?

– Да.

– Я тебе скажу коя-что, что толькя ты один знаешь. Ты когда был в ребятах, начал курить. Ты не курил по-настоящему, не умел. Однажды вы стояли возле клуба кина, ты попросил у Григория сигарету, он тебе ответил: «Курить не умешь, толькя табак переводишь». Ты его спросил: «А как курют?» Он набрал дыму и вдохнул в себя: «Вот так». Он дал тебе сигарету, ты набрал дыму, вдохнул в себя, у тебя голова закружилась, и ты без памяти упал. За ето тебе двадцать лет правила. Потом стал жить развратно, менял девушек часто, ни одне тансы не оставлял. Но ты страдал и плакал и Бога просил, чтобы тебя за ето наказал и напасти послал. Вот поетому така́ твоя жизнь. И когда жили в Чили, ты учил, к тебе пристала девушка югославка по фамилии Солхансик, ты маме изменил, а ето за всё Петрово тебе покаяние. Нельзя тебе стоять наставником, толькя можешь помогать и учить.

Думаю: правды, ети грехи никто не знат, окро́ме меня.

– Но как ты всё ето знашь?

– Я всё про всех знаю.

Я заплакал и говорю ему:

– Но за что ето именно нам такоя явление?

– За то, что всё терпите. Ишо придётся немало перетерпеть.

– Да каки́ же чудеса? Господь давно отвернулся от нас.

– Да, час чижёло время, Господь ненавидит чародейство, пьянство, блуд, а чичас ето в моде и с каждым днём разрастается. На последнея время Бог пошлёт чудеса, но нихто им верить не будет, потому что бес уже творит чудеса. И столь их много, что народ привык.

– А вот разныя несчастные случаи в разных страна́х?

– Ето казнь Божия за беззаконие. Сам подумай, до чего дошли: уже стали совокупляться муж с мужем, женчина с женчиной, все ети неизлечимыя болезни – всё ето казнь Божия. Но их достигнут, станут излечать, но Господь пошлёт ишо чижале болезнь. Но народ чичас никому не верит, потому что всё ложь.

– Но и как мне быть теперь?

– Много молиться, а за остальноя – зависит от тебя. Можешь сделать много добра, но не знаю, выдюжишь, нет. Знаю, но не могу говорить.

Тогда я сказал:

– За Бога душу отдам.

Он:

– Так нельзя говорить.

– Но тогда буду помогать тебе.

– Одно прошу, сам знашь, я не речистой, не могу в народе говорить. Но буду тебе извещать, а ты всем разъясняй, но знай, что мало хто поверит, и ето нам принесёт большие проблемы, но надо всё перетерпеть.

– Согласен.

На самом деле: какого Илюшку знаю, совсем не Илюшка. Тот вообче был балантряс, а тут тихий, кроткий, угодительный, набожный.

Я за ето дело взялся искренно, стал всё рассказывать, что он мне говорит. Моя семья поверила, Степанова семья тоже, Марк, Иона услыхали – стали смеяться:

– Нашёлся святой! Что мы, Илюшку не знам?

Я стал Илье говорить, он отвечает:

– Ето толькя начин всех проблем, а что делать? Надо молчать, доложны знать толькя хто верит, дойдёт до того, что все поверят, и будут большие соборы, дойдёт до российских монастырей, толькя тогда поверят. Но вы не выдюжите.

Мы со Степаном божимся, что выдюжим. Он молчит. Мы две семьи собрались, решили, что будем молчать и молиться. С тех пор стали молчать. Он мне рассказывал – я разъяснял. Все мы ходили потупленны, в заботе, вопросов у нас было много, и он нас поражал на все вопросы. Мы стали собираться кажду неделю и решать, что делать дальше, он нам подсказывал, хто двоямыслит. Было так, что ничто не утаишь. Спрашиваем за всякие несправедливости – как? Коля, Иона, Игнатий, разны наставники…

– Оне сами себе зарабатывают, оставьте их на спокое.

– Все говорят, мы в миру жить не хочем. Куда нам?

– Вам три пути: одна на Анды в горы, втора́ в Боливию в леса, третью – в Россию в тайгу. Сама чижёла – ето Россия, сама лёгка – ето Боливия, на Андах в Аргентине всё занято, и вы доложны сами выбрать. Я не имею права в ето дело вмешиваться, толькя должен подучать, как и где поступать, и наказывать.

Бывало так: станешь рассказывать како́-нибудь житие, поучение, он остановит и тихо, подробно расскажет всё житие етого святого. Мы удивлялись: откуду он знат Святоя Писание, он совсем безграмотный? Мы спрашивали – он рассказыват:

– С каждым днём будут больше напастяв, засухи, ветры́, голод, разврат, войны, землетрясение, болезни, все мы доживём до третяй мировой войны, но мало хто из нас останется в живых. Он выйдет из Риму скоро, но когда – не говорят. А как разные секты исцеляют, чудеса творят, всё ето бесо́вско, всё чародеи. А как весь мир в заблуждении, чичас пришло время – спасай да спаси свою душу, и со всёго мира есть добрыя люди, что спасутся.

– А как наши староверы?

– Мало хто спасётся, все закон попрали. Но а как есть люди молются, добро творят, а сами несправедливы, им царьство здесь на земли, на тем свете нет ничего, толькя мука вечная. А покаются – спасутся.

Всё ето слушашь, и мурашики по телу бегают. Хорошо, я-то много чего читал и много чего рассказывал, но так подробно и с такой уверенностью рассказывать – ето шкуру подирает.

– Но а как евреи, ведь род избранный, а Христа распинали?

– Оне невинны, оне обмануты.

– Хто их обманул?

– Сам дьявол, и много раз. Сколь раз оне поклонялись идолам, оне давно ето всё поняли, и из них многи спасутся.

– Почему?

– Потому что твёрды в вере, а Бог ето любит.

– Когда мы доложны удалиться от мира?

– Чем ни раньше, лучше. С каждым годом будет чижалея, думайте сами.

Мы от правды задумались.

Урожай вырос хорошай, помидоры как насыпано, лук крупный, бакча хоро́ша. Мы собрались съездить на Анды. Поехали Илья, Степан и я, на Степановым пикапе. Заехали от Барилоче, до Корковадо всё занято, нам не нравится, поездили-поездили, вернулись ни с чем. Он:

– Думайте хороше́нь, нонче фабрика закроется, что тогда, в Боливию? Решайте сами.

– Но ты всё-таки помоги, помолись и попроси именно куда.

– Хорошо, я постараюсь.

Через три дня извещает:

– Место нам благословлёно в Боливии, зона Рурренабаке, Сан-Буенавентура, но вы не выдюжите.

– Но как так не выдюжим?

– Очень просто. Нашнут сумлеваться, заповеди не сохранять, благодать Божия отойдёт, и всё полетит книзу.

– Дак зачем же тогда ты? Ежлив будем смотреть за всем, етого не может получиться.

– Придёт время, сами увидите: все разбегутся.

Мы со Степаном божимся:

– Пускай все разбегутся, но мы выдюжим.

Мы со Степаном ето часто рассуждали, я ему говорю:

– Степан, я-то жил всяко-разно и намучился, мне час хоть куда, мы привыкши, а ты жил всегда на месте, чичас живёшь хорошо, всё есть, толькя жить и жить, всё бросишь, идёшь на нищету, и Бог знат, как придётся. Подумай хороше́нь. Нам-то что, не надо привыкать, по готовой пути идём. Потом ты не один, у тебя дети, как оне повернут?

Степан слушать не хотел:

– Ради Бога душу не пожалею, всё отдам, пускай пойду в нищи, ничто не пожалею, и на мучения пойду, толькя бы Богу угодить.

– Ну, смотри сам.

Стали с Марфой рассуждать, говорим:

– Мы-то что, стали да ушли, мы привыкши, а Степан с Александрой? А вдруг что не получись, будем вечно худые и навсегда на нас останется пятно, не дай Бог что случись.

Стали говорить Илье, он ответил:

– Дядя Степана я не могу оставить, он верит искренно, Александра также, дети принесут проблему, но будем бороться. Ты, мама, тоже принесёшь проблему, у тебя дух не твёрдый, Андриян принесёт проблему, баба принесёт проблему.

– Но прежде время не надо говорить. А Естебан как?

– Етот парнишко совсем невинный, и надо его крестить без сумненья.

Забыл описать. Когда жили в Ново-Берлине, Марфа принесла сына, 9 апреля 1999 года, назвали Иларион. Чичас 2001-й год, Марфа ходит беременна. Илья наказыват:

– Идём на иноческое житие, хорошо бы взяли на себя чистоту телесною.

Мы с Марфой согласились, стали спать отдельно. Правило каждый нёс про себя хто сколь мог, я на себя накладывал всё боле и боле, также и пост.

В Уругвае узнали, что Марка у нас наставником, сообчили ему, что не может, так как в Уругвае он помощник наставника. Марка нас всех собрал и отказался от наставника, стали решать, кого выбрать. Илья всё знал и сказал:

– Иона будет лезти на наставника, так пускай и берётся за ето дело и отвечает за всё. Вам всё равно с ними не жить.

Стали решать, кого выбрать наставником. Иона заявил, что Степану нельзя стоять наставником, так как он свёл дочь в ро́дстве, на меня тоже указал надмёком, чуть не сказал, что масон. Марка говорит:

– Но раз так, Иона, ставай сам.

Мы все говорим:

– Ставай.

Он с радости стал, потом Илья говорит:

– Он думает, что это простоя дело, – ошибается.

Фабрика открыла, мы стали собирать помидоры и сдавать, но фабрика плохо принимала. Помидор как накатано, в средним ето восемьдесят тонн с гектара, мы все силы ложили, чтобы сдать больше помидор, но фабрика тормозила в транспорте. Мы нашли транспорт, фабрика не приняла, приняла только столь, сколь народ был должен, и фабрику закрыли. Мы толькя что покрыли долг, и все помидоры осталися на пашне, лук – мешок по доллару – нихто не хотел. Илья говорит:

– Лучше не будет, чичас будут выборы пресидента, выберут Антонио де ла Руа и сделают ему подрыв, пойдут грабить магазины, и будет опасно.

Вообче в Аргентине стало опасно, везде идёт грабёж. Илья говорит:

– Чичас урожай, надо купить винограду, сквасить вина для причастия.

Я ему стал говорить:

– Илья, ето дело епископов, мы не можем ето делать.

– Не заботьтесь, нам его освятят святыя.

– Но тогда дело другоя.

Привезли хорошего винограду, заквасили, когда стал прозрачный, профильтровали. Илья попросил кадило и воду богоявленску, и без нас освятили.

У нас Степан уже выбранной наставник, Естебана огласили, чичас будет знамя Естебану. Пришло время, стали крестить, я стал крёстным, Степан крестил. Когда окрестили, Илья стал спрашивать:

– Андроник, что видел?

Он отвечает:

– Когда в третяй раз погрузили, вижу, что с меня кожа слезла.

– Илья, почему мы не видели?

– Надо больше молиться.

– Но сколь?

– Не заботься, скоро увидишь.

Я уже молился две тысячи пятьсот поклонов земных, ето занимало семь часов, и ничего, всё зависит от псикологии, вот почему иноки столь молются, всё значит убеждение, и всё ето делается с радостью.

Мы стали собираться уезжать, Марк с Ионой вижут, что-то не то. Правды, мы перед ними были выключенны, оне ето замечали и стали допытывать. Степан с Александрой рассказали, пошла суматоха, передали в Уругвай, там Коля сбесился, кричит:

– Ето вся работа Данилова!

Нас собрал Илья и сказал:

– Ну вот, я вам говорил, вы сами себе принесёте проблем, вам было говорёно молчать, а вы рассказали. Чичас народ такой – открой всё, толькя проблем настроишь. Надо довести до конса, толькя тогда будет польза.

Стали говорить Степану:

– Оставайся.

Он ни в каки́ не соглашается:

– Мы не отстанем от вас, я же вам сказал: за Бога душу положу.

Илья:

– Но знай, что вас отлучут, но ихно отлучение – сами на себя.

Степан плачет, прошшатся, Александра также. Узнали Евдокея, Степанида, ропот пошёл ишо выше, Илья говорит:

– Подождите, все страны́ узнают, и дойдёт до большого дела, всё ето зависит от вас, многи из вас всё бросют.

Когда Ларионовски жили в Аргентине, Васильяв шурин Анфилофьев Самсон решил переехать в Аргентину. У его была в США своя типография, он печатал книги старообрядческия. Набрал на ауксионе тракторов, разной техники и послал в контейнерах в Аргентину вместе с книгами, оне пришли в Аргентину, но таможня поняла, что ето бизнес, наложила на Самсона невыносимой налог, он не смог заплатить. Таможня открыла суд, и в консы консах всю технику решили продать на ауксионе. Ето нам рассказал всё Илья.

– А книги лежат пылятся, их доложны вот-вот сожечь, меня просют святые, чтобы мы их выручили.

Илья поехали со Степаном на пикапе в Буенос-Айрес в склады таможни, нашли, где лежат книги, приплатились привратникам и привезли полный пикап, там ишо осталось. Тимофею сообчили, он последни забрал.

 

6

Илья решил послать одну семью раньше и грузу пикап. Наша семья поехала перва, с нами поехала мама, старший сын Степанов Мефодий и Андроник. Илья наказал:

– Все фотографии сожгите, а нет – за каждую фотографию тысяча поклонов.

Все сожгли фотографии. Наказал:

– Все доложны взять себе духовника, прежде покаяться, потом ехать. Духовники вам, тятя и Степан: тебе, дядя Стёпа, Александр Мартюшев в Уругвае, вызови его, тётке Александре также; тятя, тебе выбирать три духовника – в Боливии Валихова Ивана или Иойля Мартюшева, а нет – ехать в Бразилию к Василию Килину; у бабе уже есть.

У меня оказалось девять духовников детей да племянников и снохи, стальные Степановы. Илья:

– А теперь са́мо главно. Я молодёжь без кровавой росписи брать не могу, оне доложны дать обещания, что всё сохранят.

Мы со Степаном:

– Илья, кровава роспись – ето дело бесо́вско.

– А что вы хочете, чтобы у них пошли дети? Мне приказано без кровавой росписи их не брать.

Мне стало жутко, вижу, что Степану также. Наши жёны насторожились тоже. Молодёжь некотора приняла ето безразлично, а некоторы тоже с опаской, но все подписались – обещание сохранить чистоту душевною и телесною.

Перед самым отъездом мы сидели у Степана всё решали. Приезжают Марк и Иона с жёнами, стали Степана убеждать и укорять, я слушал-слушал, стал и сказал:

– Вы что в чужоя дела лезете, како́ у вас добро? Все законы переступили, на кем-то законы справляете, а сами их не сохраняете. А в Святым Писании сказано: хто законы не сохраняет, псами называет. А наши старики всё попрали.

Илья сказал:

– Не связывайтесь.

Я замолчал, толькя сказал:

– Простите нас Христа ради.

Степан тоже замолчал. Оне видют, что толку не будет, уехали.

Вся наша судьба решалась Степановыми деньгами, и Степан твёрдо говорил: «Весь капитал ложу Богу, толькя бы душу спасти». Всё поставил на продажу, нам дал на дорогу, на расходы и съездить в Бразилию иконов набрать.

Мы отправились на автобусе, а Степан с Ильёй на машине с грузом. Илья наказал до Санта-Крусу не доезжать, чтобы русским не показываться, а остановиться, как толькя на асфальт выедем, деревня Абапо. Мы так и сделали. Приехали в Абапо, арендовали дом на месяц, сзади подъехали Степан с Ильёй, разгрузили груз, собрались обратно. Илья на прощанье сказал:

– Тебя здесь в Боливии духовники не примут, придётся ехать в Бразилию.

Я нашу группу устроил, продукту набрал, узнал, в каким отеле Иойль бывает и когда может быть. Мне в отеле сообчили, я с нём встретился, стал просить, но он ни в каки́ лады не соглашается. Я кланялся, упрашивал, но он отказал. Я к Валихову не пошёл, а стал собираться в Бразилию. Нашу группу я убеждал, много читал, всё рассказывал, все старались молились, правила несли, постились, слушались – всё шло отлично. Я дом снабдил всем, чем нуждались, деняг им оставил, сам уехал в Бразилию.

Приехал к дядя Василию Килину, стал его просить, он не отказал. Я ему покаялся, но наше намерение не рассказал, потому что Илья наказал: «Всё кайся, но наше спасение утаи». Я так и сделал. Василий Акинфович Барсуков льёт иконы, он Василия Килина зять, я набрал у него икон и вернулся в Абапо.

Дома всё благополучно. На днях Марфе пришло время приносить, повёз её в больницу в Санта-Крус, она принесла дочь. Дочь от Марфе унесли и долго не приносили, но потом отдали. На другой день Марфу отпустили, мы с ней ишо два дня пробыли в отеле и отправились в Абапо. Дочь не спит и плачет, особенно ночами. На восьмой день я её окрестил, назвали Ириной. Но она продолжала плакать, днём спит, ночами плачет.

Забыл: у Илье два месяца тому назадь родилась дочь, назвали её Дарьей.

Вскоре приезжают все остальные. В нашай группе был Григорьяв сын Кипирьян, ему уже четырнадцать лет, он с мамой жил, так и приехал с нами. Парнишко воздоржный. Стали решать, что делать. Но оне привезли столь новостей! После нас приезжали Коля и Александр Мартюшев и Степана уговаривали, а на меня Коля орал как мог. Но Степан никому не покорился и сказал: «Я свой капитал хоть сожгу или в мусор брошу, никому не нужно». Оне видят, что Степана ничем не могут уговорить, и отлучили всех нас. Но Илья говорит: «Не берите внимания». Илья нашу дочь увидал и сказал:

– Её у вас забирали и уносили к идолам, кропили её водой, и теперь возле её стоит бес.

– Дак мы же её крестили.

– Да, вы её крестили, но бес от неё не отступает.

– А что делать?

– Надо молиться и покадить её.

Стали молиться, Илья покадил Ирину, и она успокоилась, стала спокойная.

Теперь надо купить мельницу, муку молоть. Одну мельницу надо ехать в Монте-Агудо, а вторая у немцев-меннонитов, но ето далеко, в Гуарайос. Поехали в Монте-Агудо. Дороги худые, разбиты. Приезжаем. В Монте-Агудо зона бедная, работают на ослах да быках. Нашли мельницу, она нам не подходит – огромная да старинная, на ограде сад, ситрусова фрукта, всё валится, никому не надо. Мы попросили купить, женчина продала совсем за бесценок, у них троя детей, один одного меньше, всех заели комары, мошки, живут, можно сказать, нищими. Мы посмотрели на всё на ето – сердце сжалось. Пошли к машине, я говорю:

– Давайте им деняг дадим.

Степан говорит:

– Дай.

Я вернулся, дал ей двести долларов, она взяла и заплакала. Нам худо стало, а она шла за нами, плакала, напричитывала и желала нам наилучших благополучиях. Мы долго ехали и удивлялись такой жизнью. Илья Степану сказал:

– Вот ето сама дорогая милостыня.

Степан ответил:

– Жалко, что мало дали.

Мы вернулись домой и сразу поехали в Гуарайос, смотреть другую мельницу. Приехали, нам мельница понравилась, меннонит просит за неё пять тысяч долларов, нисколь не сбавлят. Мы её взяли, загрузили и привезли. Степан пикап угнал в Аргентину и продал за бесценок, вернулся. Илья стал наказывать:

– Мы доложны снабдиться и запастись здесь, в Санта-Крусе, тут са́мо дёшево, и нанять две фуры и увезти в Рурренабаке, Сан-Буено, через Бени, там ничего нету.

Мы поехали в Санта-Крус, Степан с Александрой, Илья и я. Приезжаем в Санта-Крус, идём в отель, берём две комнаты, Степан высыпает все деньги и говорит:

– Вот, Илья, действуй, сам знашь, что брать, бери всем, никого не обижай.

Я говорю:

– Степан, неправильно, ты сам должен действовать.

– Данила, сам знашь, какая у меня память и часто голова болит.

– Илья, что будем брать? Надо всем угодить. Сколь у нас деняг?

– Семьдесят тысяч долларов.

– А сколь было всех?

– Сто тысяч долларов.

– С чего нашнём?

– С оружия. Всем ребятам по дробовику, и на кажду семью по дробовику, получается девять дробовиков.

Так, приехали в оружейну, стали смотреть дробовики. Да, хоро́ши. Американский «Ремингтон» и итальянский «Бенелли», «Ремингтон» по восемьсот долларов, «Бенелли» по тысяча триста пятьдесят Степановым сыновьям взяли, а стальны все «Ремингтон», Степану взяли ишо «Ругер» двадцать второй калибр, Илья взял наган девять миллиметров, и Алексею взял тридцать восьмого калибра «Смит-Вессон», заряжалку, гильзы, порох, дробь, картечь, пули, три тысячи заряженных патронов. Спрашиваю:

– Зачем столь?

– Много зверю и змей.

Степан был с нами, всё ето вышло двадцать семь тысяч долларов. Потом стали брать бензопилы, брали «Хускварны», две больших – доски пилить, одна средня – лес валить, и одна ма́ленькя – дрова пилить, ето всё вышло с запчастями на пять тысяч долларов. Потом стали брать инструмент, строительного матерьялу, посуду, зерна, продукт, топливо. За неделю мы всё набрали, наняли две фуры и отправились через Бени в Рурренабаке.

 

7

В пути были четверо сутки, дороги худы, подавалось тихо, где вязли, где пыль, реки переезжали на баржах. Приехали в Рурренабаке, переплыли реку Бени и в Сан-Буенавентура остановились. Нашли дом, арендовали, хозяева угодили до́бры – муж, жена, два сына, она работает в больнице, он где придётся, он молчаливый, стыдливый, она бо́йкя, его звать Ландер, её Ортенсия. Андрияна устроили в другим месте. Мы тут прожили месяц, всё искали, куда заехать. Илья говорит: «Вы доложны сами выбрать», но куда ни едешь – всё туристы, и большинство европейсы, очень много с Израиля. Как-то стретились с Логином Ревтовым, он бывал у нас в гостях в Аргентине в 1980-х годах, он пригласил нас, ето будет восемьдесят кило́метров от Сан-Буено. Туда поехали, нам там зона понравилась. У него восемь тысяч гектар жунгли, но аборигены забирают. Тут близко Селькя, у него пятнадцать тысяч гектар лесу, тоже проблема с аборигенами. Ето от дороги в одну сторону, в другу́ лес и горы, всё государственно, не заселёно. Илья говорит:

– Я всё молчал, но мы доложны вот в ети горы уйти, ето будет самый чижёлый шаг, и тут нашнутся проблемы. Уже некоторы жалеют, что выехали с Арентине. – Все заотпирались.

Мы попросились у Логина временно побыть, не в дому, а возле речки и возле гор, он с радостью принял, даже земли наве́лил, мы не захотели. У него живут дочь с зятям, брат Исак с семьёи и сын Исакин с семьёй, Лаврентий. Мы устроились, палатки натянули, коней купили три штуки, две коровы, завели птицу. И пошли на разведку в горы – Илья, Степан, Андриян, Алексей и я. Ходили-блудили мы троя суток, на четвёртой день вышли на удобно место – сходются две речки, я приготовил удочки, нашёл наживы, сбросил удочкю, заклевало, выташил на два килограмма траира – ого! Ишо забросил, ишо выташил, ну и взялся вытаскивать, поймал десять штук, хватит – пошли жарить. Стали смотреть: в окружности много следов свининных, козлиных, барсов, антов, капибаров, земли хоро́ши, но надо корчевать. Нам место понравилось, говорим Илье:

– Ето место подходит.

– Хорошо, буду просить у Анания.

– Хто Ананий?

По Ильиным рассказам, к нему приходил великомученик Георгий Победоносец, но, когда решили кочевать в Боливию, на небесах был собор и решили поставить живого угодника Божия, он находится на горе Афон, и он со времён Ивана Грозного. Я стал протестовать:

– Ты что, тогда сколь ему лет?

– А вот и шшитай.

– Дак ето невозможно.

– У Бога всё возможно. У Анания сан святитель, и он очень строгий.

Спрашиваю:

– А почему Георгий?

– Не такой строгий, как Ананий, потому что Георгий уже на небесах, а Ананий трудится Богу угождать. За ето место буду просить Анания, чтобы благословил.

На другой день отвечает, что Ананий благословил, «есть ишо лучше места, но далёко, хорошо будете стараться, там открою, а нет – и ето потеряете, вас раскроют и власти выгонют».

В обратну путь пошли напрямик по речке в гору, где посуху, где бредёшь по воде – то по колен, то по поясу, пролезли два водопада, и дальше так же. К вечеру вышли на хребёт, ночевали, утром пошли по хребту, потом спустились к низу на другу́ сторону и всё присматривали, как и где вести просеку. К вечеру пришли домой, всё рассказали, все были рады.

На другой день начали вести просеку, и мы её вели две недели – хто бензопилой, хто топором, хто мачетом. Все старались, всё было дружно, красиво молились, пели, читали, все были довольны, я старался всех убеждал, и все благодарили за моё старание. Когда просеку пробили, пошли с грузом, хто сколь мог нести, по силе возможности. Пошли Степан, Илья, Андриян, Мефодий, Павел, Алексей, Андроник, Кипирьян, Таня, Елена, Антонина, и Фома, и я, дома остались мама, жёны да малы дети. Мы вышли чуть свет, но толькя к ночи добрались коя-как: ето не простым идти, с грузом очень чижало. Пришлось правила сбавить, я остался на тысяче. Мы уходили на неделю: уходили в понедельник, вёртывались в субботу, на неделе строили шалаши и расчишали под огороды и посев, дело шло споро. Вечерами хто рыбачил, хто охотничал, всё было удачно, и домой несли рыбы и мяса. Бывало даже так. Сидишь вечером рыбачишь, выходит нимо леопард, посмотрит и дальше идёт. Пе́рво было страшно, но потом привыкли. А на змеяв сколь раз чуть-чуть не наступали, но Бог берёг. Часто свиньи приходили или козули. Но груз таскать – ето было убийство, все изнадсадились, девчонкам досталось – как ни говори, а женчины, оне слабже. Хоть и мало таскали, но всё равно досталось, но не жалобились, молчали и трудились. Я сколь раз спрашивал всех: чижало, нет? Но все отпирались: «Всё хорошо». Но всех больше досталось Алексею, ему уже было восемнадцать лет, он рос большой, сильный, но сам себя не щадил, всегда загрузится через лишку, да ишо всем помогал – ето золото парень. Андроник тоже старался, он уже у нас в моленне читат и чисто по-русски говорит. Расскажу, почему мы его так долго выдарживали. Потому что уже навидались много, ни то ни сё, скоре́нькя переведут, женют, он поживёт, увидит, что всё всем можно, а с них закон справляют, махнёт рукой, всё бросит да уйдёт, а многи так же болтаются, как и все, не живут по закону.

Раз приходим домой, дома мяса не осталось, говорю ребятам:

– Хто сходит на охоту?

Алексей:

– Я пойду.

Андроник тоже захотел, и Мефодий собрался. Ушли, вот нету и нету, уже сутки – их всё нету. Мы уже запереживали, стали молиться, Илья говорит:

– Идут перегружённы.

На другой день после полдён приходют еле живы, Алексей сляг в постель. Что случилось? Ушли далеко, и на одной речку свиньи полезли в гору, было ловко, Алексей с нагана убил три свиньи, вот и пришлось ташить. Алексей, как обычно, загрузился всех больше, но потом товарищи ослабли, Андроник ишо нёс, а Мефодий совсем не захотел нести, заленился, Алексей всё на себя звалил и едва принёс.

– Да ты так сам себя убьёшь, взял бы да и бросил!

Он отвечает:

– Так нельзя, грех.

Андриян уехал в Сан-Буено с Неонилой, у них родился сын, назвали Георгиям.

Подходит ко мне Илья и говорит:

– Тятя, Ананий мне сказал: у вас уже мыслют развратно.

– Как так?

– А вот так.

– А хто?

– Баба, мама, Андриян, Мефодий, Павел.

– А почему?

– Хто лени́тся, а хто сидит без работы, вот и бес пристаёт.

– А что делать?

– А вот что. Сёдни я попрошу, чтобы все сходили на покаяние, а там сам узнашь.

Вечером собрались, почитал, Илья всем сказал, что Ананий известил, что пошли помыслы нехоро́ши, и всем сказал сходить на покаяние, и отселе раз в неделю ходить исповедываться, добавить правила и пост, да все исполнили. Но я задумался и запереживал: да, он прав, помыслы-то блу́дны, и ленивы. Прихожу к брату:

– Ну как, братуха? Наши духовники действительно помышляют нехороше.

Он тоже задумался:

– Да, ето правды.

Я усилил штение и убеждение, хто-то исправился, а хто-то так же продолжал. Илья стал нервничать, ругать, к Рожаству маму, Марфу, Александру, Мефодия, Устину не подпустил к причастию. Причастие доложны принимать три раза в год – на Рожаство, на Пасху и на Спасов день. Стали принимать причастия – кисло, отвратительно, стал спрашивать, почему тако́ худо́ причастия, он ответил: «Така́ у вас будет жизнь».

После Рожества также продолжали таскать груз, но погода изменилась, пошли дожди, стало трудно таскать. Раз несли груз, уже спустились, шли по речке, оставалось немного, разошёлся дож, речкя стала прибывать. Мы всю силу прибавили, торопились, уже стемняло мы пришли. Степан отстал с Антониной, уже ночь – Степана нету, сынки не шевеля́тся, ни Мефодий, ни Павел.

– Вы что, ребята, надо идти!

Я уже не мог, оне молчат, Андриян говорит:

– Я пойду. – Взял прожектор и ушёл.

Дождь ишо сильне пошёл, знам, что всё – им не выйти, утонут. Стали молиться, и в двенадцать часов ночи оне пришли. Степан плачет да благодарит Андрияна:

– Не ты бы, Андриян, мы бы уже утонули, в глаз коли, ничего не видать.

Андриян всё шёл и кричал, оне услыхали, когда Андриян вряд подошёл, толькя тогда услыхали.

– А вы, мои сынки, вам ничего не нужно? – Молчат.

Пошли болезни: мошка укусит, сразу непонятно, но хватишься – уже тело гниёт. Ета мошка называетса еспундия, и лечить очень чижало, ежлив сразу не захватишь. Все мы заразились, пошёл ропот, стали все жалеть, и Степан туда же, Илья заотказывался, стал строже, он предупредил: «Ежлив будете так, нас раскроют», но пользы никакой. Я всяко убеждал, но пользы не было. Вижу, Степан стал говорить в открыту, я стал говорить:

– Где наша обещания, клятва, старания, пост, молитва? Не нам ли говорёно было: всё бросим? Не верили.

Все молчат. Я ишо пошёл с грузом, в обратну путь идём, смотрим: на нашей просеке четыре боливьянсов стоят, посторонились – мы прошли, поздоровались, и Илья сказал:

– Всё, всё наше пропало.

Приходим, рассказывам, что попались, Степан засобирались обратно в Аргентину, Илья отдал последни деньги, оставалось семнадцать тысяч долларов. Я решил: всё равно останусь. Загрузились и ушли. Я там захворал малярияй, всё хуже и хуже, то трясёт, то жар, то холод, понос, всё горит, кал как смола чёрна и горя́ча. Через четыре сутки приходит Илья, видит, что я совсем слёг, побежал обратно, поехал в больницу, принёс таблеток и сразу восемь таблеток выпоил мне, на другой день шесть – одне буры, одне белы, на третяй четыре, на четвёртый две, и так пошло по две. Мне стало лучше, за неделю стал на ноги и стал спрашивать у Илье:

– А теперь что будем делать?

– Болезнь тебе послана, чтобы ты попустился, потому что ето место мы потеряли. А теперь толькя одно – в Россию, на Дубче́с в монастырь, и каждый по себе.

– А малы дети?

– Покамесь будете жить где-нибудь возле монастыря. Когда дети подрастут, тогда вас примут.

– А вы?

– Мы с вами.

Я поправился и пошёл домой утром рано. Урожай уже спел, бакча тоже, вечером уже тёмно едва пришёл, уже падал, шёл простой, но обессилел. Пришёл домой, а тут уже ходют по гостям, всё продают, собираются уезжать. Стал говорить Степану:

– Вы что, совсем обалдели?

Степан мне прямо сказал:

– Илья нас всех обманул, и всё он врёт.

Мне стало жутко: я сто процентов верю, что ето правды, а Степан так повернул! Он мне говорит:

– Рассмотрись хороше́нь, и сам поймёшь.

– Степан, всё обдумай с начину, про каждый день и каждый шаг!

– Я уже думаю два месяца, теперь ты подумай.

– Да как думать! Сколь он говорил – всё исполнилось.

– Данила, ты как хошь, но ето не от Бога, толькя может быть от беса.

– Вы все сдурели! Степан, мне ничего не надо. Что нам досталось: оружие, бензопила, инструмент, зерно, посуду, – всё, всё возми, мне ничего не надо.

– А ты как?

– Я на Бога надеюсь.

Степан согласился, мне даже шкуру продрало: сколь добра сделал, сколь милостины подал, и всё забыл, и всё обратно принял. Как нам было сказано, так всё и исполнилось. У Илье спрашиваю:

– А теперь что будем делать?

– Ананий сказал: «За такоя Степаново преступление отвернитесь от него».

– Но Илья, так нельзя.

– Мне приказано, и я должен так поступить.

– А мы?

– Мы со дня́ поедем в Ла-Пас, Ананий нам поможет, в Ла-Пасе откроем училище по вышивкам, у нас хорошо пойдёт, оформимся и уедем в Россию.

Я говорю:

– Всё, что нам досталось, мы всё Степану вернули.

– Ето неправильно, вы давно всё отмолили. Но пушай, ему надо – пускай берёт, но своё не отдам. – Андриян тоже сказал: не отдам, Андроник, Кипирьян также.

– Ну как хочете.

Кипирьян не захотел с мамой ехать, Степан остались всё продавать, а мы уехали в Ла-Пас.

 

8

Приезжаем в Сан-Буено, заехали к Ортенсии, она увидела и ахнула:

– Что с тобой получилось, дон Даниель, так высох!

– Да болел, малярию поймал.

Да, ето правда, я высох, как палочкя. В пути Илья продал оружию, и на ето уехали в Ла-Пас.

Приезжам в Ла-Пас, Илья сразу нашёл шикарный двухъетажный дом, за пятьсот долларов в месяц, в богатой зоне, я увидел такой дом и говорю:

– Зачем такой дом?

Он отвечает:

– Здесь в Ла-Пасе будем знаться с большими людями.

– А зачем?

– Хошь, чтобы было хорошо, так надо поступить.

– Дак всё ето грех.

– Ето временно, и мы доложны так поступить.

– Ну, раз так, пускай так, творись воля Божья.

Пошли набрали ниток оптом, матерьи, пяльчиков, станочек иголочки фабриковать, дома стали все готовить матерьялу для вышивок. Мы с Ильёй пошли в самым центре арендовали контору небольшую, дома выбрали са́мы наилучшия вышивки, и он послал меня в телевидерную компанию государственною, канал четвёртый, вечером на программу «Рукоделие», и сказал: «Веди таку же программу, как вёл в Чили». Я пошёл в четвёртый канал в пятницу вечером, программа ишо не началась, я объяснил, что учим бесплатно вышивать, русскую технику, и декорировать дома. На етой программе нас очень хорошо приняли, я выступил, объяснил публике, указал адрес, показал вышивки, поблагодарил и добавил: «Желаем вам успехов и ждём вас».

На другой день открыли контору, народ повалил битком, в конторе были Илья, Таня и я. Я публике объяснял:

– Организуйтесь, делайте группы, найдите помещение, и мы вас придём учить будем, учим бесплатно, а матерьял весь у нас есть.

– А что стоит матерьял?

– А смотря что будете брать, но стоимость приблизительно будет от пяти до пятнадцати долларов. Но просим вас, берите само дешёво, когда научитесь хорошо вышивать, тогда будете брать дороже.

Всем ето понравилось, что ихний карман берегут.

– А в каки́ дни будете учить и сколь время?

– Раз в неделю и четыре часа за сексыю, а учить будем от понедельника до субботы, в воскресенье выходной.

Все закричали:

– Нас первых, нас первых!

Я поднял руку:

– Успокойтесь, всем хватит, нас три профессора, вот вам телефон, хто первый организует, тех и будем учить.

И так селый день повторялось. Вечером приезжаем домой, я говорю:

– Ето что удивительно, столь народу.

Илья говорит:

– С каждым днём будет больше, не будут успевать приготовлять матерьял.

И решили так: я буду всё организавывать, вести договоры, выступать в телевидере и учить, Илья в конторе с Татьяной, Андриян учить. Ежлив не будет хватать профессоров, Илья будет помогать, Алексей как за главного, приготовлять матерьялы Андроник, Кипирьян помогать Алексею, Софоний с Никитой нитки мотать, жёны и Елена рисунки составлять и рисовать. В понедельник пошли звонки, я поехал организавывать, где и как учить. После полдён прихожу в контору, по́лно народу, пришлось снова объяснять. И так пошло. Стали учить, где не успевали – Илья помогал, по пятницам выступал в телевидере, дома еле-еле успевали, дело пошло хорошо.

Однажды Илья мне говорит:

– Степан в дороге, едет суда, но в наш дом он не имеет права заехать, ему запрещёно с нами общаться.

– Но Илья, так нельзя, он на ето весь капитал положил, не пожалел.

– Но всё переступил.

– Но все мы падам и стаём.

– Мне уже Ананий сказал: «Что так слабо поступаешь? Надо построже».

– Но ты сам подумай: человек жил куда лучше, привели его в нищету, а теперь отвёртываться, что ли?

– Ему было всё говорёно, он знал, божился – и всё переступил.

– А как теперь?

– Позвонит, встретишь, поможешь и отправишь.

Степан приехал, позвонил, я его встретил, рассказал, что Илья не разрешат ехать к нам. Он заплакал, я тоже с нём, увёл его в отель, оформил ему бумаги за груз у аргентинского консула и отправил обратно. Оне ишо не всё продали, Степан очень обиделся, мне его было жалко.

Я стал замечать за Ильёй непорядки: деньги не берегёт, хватат чё попало. Я решил его испытать. Думаю, буду ему угождать, поддакивать, на всё соглашаться, а сам нашну капканьи ставить, посмотрю, насколь ему Ананий пророчит.

И дело пошло. Первое дело – сводил его в ресторан, всё прошло хорошо. Ага, а ну-ка дальше. Он берёт чё попало, я поддакиваю, он что-то на мать сказал, я Марфе прикрикнул, за него заступился – всё хорошо. Смотрю, Устина с каждым днём боле и боле стала хозяйничать, стала свекрухе приказывать, командовать, покрикивать, Илья всё заодно. Марфа стала плакать, обижаться, Алексей, Танькя, Ленка напряглись, деняг не стало хватать. Я по-прежняму ему поддакиваю, он стал пьяный приходить. Дак вон в чём дело… Я задумался, запереживал. А как сделать, чтобы он сам упал в яму? Ну, ишо подожду, всё равно выпадет случай.

Нашему Ларьке уже три года, но он бойку́шшой! Как-то раз Устина на его рассердилась и замкнула его в комнату и набила, а он у нас боязливый, его замкнули, а он напугался и орал во весь голос, и Устина Марфе не разрешила его открыть. Все ето видели. Вечером я прихожу, Марфа в слёзы и говорит:

– Данила, я уже не могу терпеть, чё хочут, то и строют. – Всё рассказала.

Ларькя икат, слова не может выговорить, мне тако́ зло взяло, подхожу к Устине и говорю:

– Ишо Ларькю заденешь, будет тебе! Народи своих да и бей сколь хошь.

Потом Марфе отдельно:

– Марфа, хочу с тобой поговорить.

Ушли в комнату, я ей говорю:

– Марфа, слушай, давай тихо́нькя разберёмся. Ты что замечашь за Ильёй?

– Да, давно замечаю, ма́монькя со Степаном давно поняли, толькя ты не можешь понять.

– А чё молчите?

– Да ты так уверился, толькя молишься да постишься, и он так делал, чтобы ты не понял.

– Слушай, я ему готовлю ловушку, толькя прошу одно: виду не показывай. Когда скажу, что делать, будь всё заодно.

– Хорошо-хорошо.

Приходит воскресенье, я тайно привёз две бутылки водки, оне все уехали в парк, я выташшил водку, налию́ себе и Марфе. Она:

– Ты сдурел?

– Нет. Хочешь всё увидеть, пей и смелости набирай, и будь заодно.

Мы стали выпивать, всё поминать и все заметки рассказывать друг другу, наплакались. Ну, что Бог даст. Илья Андрияну сказал:

– Тятя загулял.

– Не может быть, он уже боле двух лет в рот не берёт.

– А вот посмотришь, что он пьёт, – и разразил Андрияна.

Приходют оне домой, и правды: увидели, что мы выпивам. Андриян вскипел, схватил бутылку разбил, раскричался, я говорю:

– Разбил – принеси.

Он выше поднялся, Илья говорит:

– Андриян, так нельзя.

Андриян спылил и ушёл, Илья куда-то уехал, я Марфе говорю:

– Чичас он будет стараться нам угодить, и он уехал за водкой.

– Как ты знашь?

– А вот чичас увидишь.

Приезжает, привозит две бутылки водки, стали выпивать, он с нами, ну, я насмелился:

– Илья, почему столь народу, столь продажи, а деняг нету?

– Дак много расходу.

– Но какой расход?

– То берём, друго́.

– А зачем берёшь? – Молчит. – А зачем ты часто приходить стал пьяный? – Молчит. – Или тебе Ананий советоват, чтобы ты пил?

– Нет.

– А что, Ананий требоват, чтобы вы с Устиной как хотели командовали и кричали? – Молчит. – Уже давили, всем невтерпёж.

Он:

– Раз так, бросим вас и уедем.

Я стал, поклонился ему в ноги и говорю:

– Илья, прости. – Марфа точно так же последовала. Он молчит. – Илья, а где ты взял чичас деньги?

– Мне Ананий дал.

– А, Ананий дал! А куда девался инструмент?

– Не знаю.

– Но он продан твоими руками на рынке, и за бесценок. Хошь, поехали, пальсом укажу, и человек подтвердит? – Он растерялся, не знат, что говорить. – И чичас Андрияна разразил, и говоришь, что Ананий сказал. А я специально поставил водку на твоих глазах, предчувствовал, доложно так случиться, и так и получилось. Или у тебя Ананий с рожками? И ты даже разрешил отцу и матери, чтобы поклонились тебе в землю, а сам Христос не дал своей матери поклониться, а ты, наверно, выше Христа? Подумай, что ты натворил: не пожалел отца, мать, бабушку, дядю, тётку, братьяв, сестёр, младенсов – всех изнадсадил, заставил кровью расписаться. Кому? Бесу! Дерзнул за причастия браться, но са́мо обидно – родного дядю не пожалел, оставил на дороге. И ты не подумал, что теперь всё ето лягет на твоёго отца, сам ты хорошо знашь: все ропчут, что ето моя работа. И ты всем нам закрыл дорогу, раз навсегда. Но пускай был бы хто-нибудь чужой, но ладно, а то сын родной! Ты мне просто положил камень на сердце, и не представляешь, что теперь нам будет. Оне все правы, и что теперь скажу маме, брату, сёстрам – ты ето не подумал? С божеством не играют, а ты дерзнул на ето дело!

Все молчат, тишина, толькя Марфа одна плачет, и я не вытерпел. Он стал:

– С сегодняшнего дня больше ничего не узнаете.

Думаю: наверно, одумался. Марфа говорит:

– Как ты так сумел всё подвести?

– Марфа, когда Степан чичас приезжал, ему было шибко чижало, и на прощание он мне сказал: «Данила, хороше́нь подумай». Вот я и задумался, но виду не показывал, и взялся расследовать, вот и выследил.

Спрашиваю у Алексея:

– А ты как думаешь, Алексей?

– Я давно уже понял.

– А что молчал?

– Придёт время, сами поймёте.

– А ты, Танькя?

– Я давно поняла.

– А ты, Ленка? – Плечами подёргала и заплакала.

На другой день Илья дуется, смотрю, организавывает свою группу, уговорил Андрияна, Кипирьяна, Андроника, Алексей сказал:

– Куда отец, туда и я.

Тогда я понял вконец: значит, загорде́л, вот тебе и божество, значит, правда раскрылась. Я горькя заплакал и Марфе говорю:

– Да, Марфа, правду раскрыли, видишь, как он повернул в сторону. Мы досыта наплакались. Но знай, что мы теперь отлучёны от всех соборов и в етим дому нам нечего делать.

– А что теперь делать?

– Молитесь Богу. Алексея с Татьяной поставим в конторе, вы с детями готовьте матерьял, я чичас же дом найду в центре, боле скромный.

 

9

Сразу пошёл нашёл дом недалёко от конторы, минут пятнадцать пешком, с мебелям, за двести долларов в месяц. Ну слава Богу, переехали. Я выбрал из самых хороших учеников и поставил их учителями, Алексей с Таняй повели честно, деньги стали скопляться, мы стали брать весь матерьял оптом, стало экономно, в телевидер выступал по-прежняму. Заинтересовались други́ каналы. Так как публика шла и шла, пришлось дать интервью каждому каналу в разны времена. У нас дошло до восемнадцати учителей, избрали директора, ето была женчина сорок лет – Вильма Кубас, очень дошлая на всё, субдиректором выбрали мужчину – Сантос Рамирес Чёке, лет тридцать четыре, грамотный, учится на юриста, мастер на рукоделие, служил умопар в специальной службе по ликвидирование коки в зоне Чапаре, наёмны ЕФ. БИ. АЙ, США. Меня выбрали пресидентом как начиньшика, нашу организацию назвали «Универсаль Пас», что обозначает «Универсальный мир», дело пошло хорошо. Моя политика была научить как боле профессионалов и начать делать выставки в разных страна́х.

Илья открыли свой филиял с Андрияном в зоне Ел-Алто, и Илья повёл мою политику, стал пользовать мою рекламу, публика насторожилась, стала приходить в нашу контору и спрашивать об етим филияле. Мы ответили: «У нас никаких филиялов нету». Народ к Илье не пошёл, и дело не пошло, им некуда было деваться, пришлось им покориться, мы их поставили учителями, Андроника тоже.

Приезжают Степан со своёй семьёй, всё продали за бесценок, и Степан, Александра и мама с большой обидой, что обмануты. Мы пособолезновали, и я всё рассказал, как всё раскрыл. Наплакались все вместе. Я Степану стал говорить и упрашивать:

– Степан, что мы натворили, ето не может остаться просто так, давайте соберёмся, соберём собор и всё расскажем, что с нами случилось. Много будет проблем, но будет польза, многи поймут, как ишо бывает на етим свете.

Степан пожал плечами и ответил:

– Да, надо бы, – но сразу было понятно, что не хочет.

Я понял: да, ему невыгодно, так-то на кого-то можно всё спереть, а пойди на собор – ишо останешься виноватым. Я ишо ему стал говорить – он молчит, стал приглашать с нами работать – не захотел, говорит:

– Поедем в Аргентину.

– Ну что, сам знашь.

Мы с ним распростились, и оне уехали. Стал просить Илью также обратиться в соборы, он тоже подтвердил: «Да, надо бы», но глазами вилят, и эти слова не по ему. После то́го он старался избегать встречаться со мной.

Боливьянсы молодсы, у их рукоделие в руках мастера, вижу, что с етими инками можно работать и организовать любой бизнес. Стали появляться боле и боле профессионалов, я все заработки повернул на них, нанял художников, дал им задания, чтобы нарисовали на матерьи разны пейзажи, образа исторических особов, как Конфуксый, Митридат, Клеопатра, Моисей – перешествия через мо́ря, тройку, три богатыря и так далея, где-то под тысяча екземпляров, и всё ето отдали самым хорошим вышивальщицам, также и покрывальи, подушки, шторы, скатерти, салфетки и так далее. Мня по-прежнему вызывали новыя и новыя группы, но ето было нелёгкая работа, вызовут – и надо ехать, и едешь, бывало, в таки́ вилы, что страшно. Бе́дны, всё жди, етот народ белых ненавидят, потому что хорошаю память оставили конкистадоры: убивали, ка́знили, изнасиловали, издевались и так далее, и до сегодняшнего дня продолжаются несправедливости от властей и вообче от белого народу. Стречали меня осторожно, многи шаптались, и слыхать было, называли «гринго». У них привычка стелить на пол скатерть и угощать на полу, садятся на пол поджав ноги. Оне встречали меня с вопросами:

– Мы научимся? Работа будет?

– Всё зависит от нас. Когда нас будет масса профессионалов, мы доложны обратиться к государству, но для етого мы доложны показать, что мы достойны разукрасить любой интерьер, на любой вкус. Я вижу, что вы, инки, молодсы, с вами всего можно добиться. Конечно, ето не будет лёгко, но будем биться, чтобы ето осушествить. Вы пошти ничего не теряете, с вас окро́ме матерьялов нихто больше ничего не берёт. А какой профессор неправильно поступит, обрашайтесь прямо ко мне.

Мы уже показывали наше художество властям, разным организациям, и есть интерес. К консу года мы доложны организовать выставку на вышним уровне, хто дойдёт до профессионала, тому в конса года будет диплом.

Вопросы были разны, и на всё приходилось отвечать. Я всё делал по-скромному, и всем соболезновал, и жалел ихну жизнь, как оне живут, етим завоявывал ихно доверие. После выступление все помаленькю ставили на скатерть, хто что мог заготовить дома, ето были разны блюда, по-разному заготовлено. Из некоторых блюд непонятных приходилось спрашивать, из чего и как приготовлено, но ето замечательно, угощение было готовлено лично для миня. Вот попробую, откажись – все присматриваются, есть ли дискриминация с моёй стороны и како́ моё отношение к ним. Я им соболезновал и сочувствовал чистосердечно, и заметно было, как оне ко мне начинают ласкаться и рассказывать свои события. Вот поетому наша контора всегда по́лна.

Когда у нас стали появляться художественные работы, я обратился к консулу и попросил, чтобы через них организовать выставку, дал ему наш адрес, чтобы посмотрел на нашу работу. Он приехал, ему понравилось, и мне сказал:

– Мы ишо ни разу не делали никаку́ выставку в Ла-Пасе, хорошо бы организовать её, – и говорит: – Мы с послом обсудим и вам известим.

Мы его сердечно поблагодарили и решили ждать. Консула звать Якушев Димитрий. Через неделю вызывают, я взял с собой директора Вильму Кубас, взяли несколькя образцов нашай работе – и в посольство. Нас Димитрий встретил и повёл к послу, встретились с послом, познакомились, мне он сразу понравился, ето хороший дипломат. Я стал рассказывать, хто мы, что мы, зачем пришли и просим Российскую Федерацию помогчи, чтобы помогла нам организовать сделать выставку, хоть мы и в России никогда не бывали, но всё равно мы русски, и художество ето русское, хотя оно давно потеряно, но наши предки сохранили. Посёл мне сразу сказал:

– Данила, мы обязаны вам помогчи, мы вас знам, вы старообрядцы, и ета работа чисто русска. Данила, скажи, кака́ цель етой выставки?

– Да мы хочем показать своё художество государству, разным дипломатам, аккредитованным здесь в Боливии, бизнесменам и разным организациям.

– Хорошо, государьство, дипломатов мы пригло́сим, и ишо хоть кому, и вы постарайтесь пригласить кого сможете, встречу и коктейль мы поставим.

Я как мог любезно поблагодарил посла, ето был Сизов Евгений. Мы вышли с радостью: дело идёт всё хорошо.

Вильме Кубас как директору я вручил все организации, с которыми мы работали, ето были «Мисьон альянса норуега, Боливия», «Кольпинг, Боливия», «Сентро де Мадрес Боливьянас» и так далея. Я всё организавывал и супервизировал, Вильма Кубас посылала учителей, контролировала за всем и мне информировала, Сантос учил и был главный супервизо́р. Стали готовить выставку, Марфа с Еленой приготовили для вышивок шторы, покрывальи, наволочки, скатерти, салфетки, разные фартуки. У нас уже работало двоя рабочих дома, женчинов, нитки мотали, но в городе с детями жить чижало, оне рвутся на улицу, а там чижало.

 

10

Марфа не захотела жить в Ла-Пасе, собралась обратно в лес. Ну, что поделаешь, езжайте. Оне уехали к Логину Ревтову и устроились возле Лаврентия, вскоре нашли хорошу землю пятьдесят гектар. Я послал им деняг, оне её купили. Остались в Ла-Пасе Алексей, Таня, Лена, Андриян уехал с матерью в лес, он города не любит, Андроника послал тоже в лес, потому что стало заметно, что крадёт деньги, Кипирьяна ишо с мамой отослал. Марфа, прежде чем ехать в лес, съездила к сестре в гости, к Ксении с Ульяном, и привезла нехороших новостей. Мы отлучёны; что ето натворил я: Степана обокрали; как будьто я назвал всех стариков псами; меня надо гнать везде; что сделал причастие, заставил молодёжь кровью расписаться – да всё не опишешь и не расскажешь. И всё ето Коля старается мня уништожить. Боже ты мой, я ето предчувствовал, но так жестоко! Поехал к Илье и хотел рассказать, что он настроил. Но их и след простыл, он уже уехал к тестю.

Я стал сильно переживать, один Алексей меня уговаривал:

– Тятя, всё ето раскроется, мы точно знам, что ты ни в чём не виноват.

Девчонки плакали, и я с ними. Я им сказал:

– Не попушшу́сь, всё равно Илью приведу на собор!

В нашу контору стали поступать жалобы, что профессора берут зарплату с учеников и задирают цены на матерьял. Я послал Сантоса всё ето проверить, он проверил, и действительно, ето была правды. Мы собирались в кажду пятницу и решали все дела. На етот раз я всем показал доказательство, что происходит коррупсыя, и сразу выгнал четверых. Мня уговаривали, чтобы потерпел и наказал, но я категорически сказал:

– Я всех предупреждал, замечу любую коррупсыю – сразу выгоню. Не уговаривайте, оне знали, что делали.

Нашли музей для выставки, ето будет Мусео Парке Риосиньо, в нём часто делают выставки послы разных стран. Как у нас программа была бесплатно, нам за ето дали все залы бесплатно, на сэлый месяц. Посёльство разослало приглашение по своим каналам, мы по своим, и 22 ноября 2002 года в 20:00 открыли выставку. Открыл ей посёл Сизов Евгений, выдали мне за ето диплом, за такую услугу стране, а государство наградило значкём и дипломом. Было много народу, разны послы, власти, организации, бизнесмены, пресса, пришлось и мне выступить, всех поблагодарить за присутствия, особенно Российскую Федерацию, за таку́ услугу, от имени посла Сизова Евгения, «но наша работа не кончена, а толькя начинается». Выставка шла сэлый месяц, и народу шло много.

Однажды в контору приходют представители Сентро Промосион Боливиана «Сепроболь», и пригласили к ним зайти. На другой день захожу, меня стретила начальник отдела, лисенсияда Регина Ортис, восхищалась нашай выставкой и предложила мне участвовать на выставок международных. У них агенда ежегодна, и на следующий год пять выставок: в Нью-Йорке, Мексике, Коломбии, Берлине и в Брюсселе. Оне избирают наилучшея рукоделие в Боливии и везут их на выставки. Ета организация государственная, но до етого сколь я ходил по разным организациям и политикам, толку никакого нету.

В етим году были выборы пресидента, выбрали Гонсалес Санчес де Лосада, и жена его имела свои конторы для помощи бедным, но, сколь мы ходили, нас толькя за нос водили, а результату никакого. Перед выборами ходил и к Манфред Режес, и к Ево Моралес, но толку ноль. Один толькя принял Карлоса Меса, кандидат вице-пресидента, он посмотрел и сказал: «Выиграю – приходи».

На следующую встречу с «Сепроболям» взял с собой Вильму Кубас и начальника «Мисьон норуега». До́говор шёл о выставке, первая выставка в Нью-Йорке 5 мая 2003 года, за помещение и билеты оплачивает «Сепроболь», и согласны ли мы участвовать на всех выставках, и выставки для больших коммерсантов и поставшиков. Мы согласились и стали готовиться. «Мисьон норуега» захотела участвовать во всем, но ето были боливьянсы, а не норвежсы.

Вильма Кубас решила познакомить меня с её ро́дством, муж юрист, брат судья, другой брат менеджер, оне захотели все вместе взяться за ето дело. Я соглашался, но насторожился, и Сантос подсказал:

– Даниель, будь аккуратне, ето неспроста, и ето Боливия.

Я сделал вид, что его не слушаю, но я понял и сказал Вильме:

– Готовьте до́говор, – но уже дал брату-менеджеру двести образцов – сделать выставку в Санта-Крусе, и у нас на выставке двести образцов, но сверх шестьсот так и не отдали.

Боливьянсы хоро́ши рабочи, но где плохо лежит – у них брюхо болит, етим оне нас подорвали. Вильмин муж приготовил до́говор, и мы в пятницу собрались, до́говор приготовленной был умный, в их пользу, мня ставют как пресидента, но при любой ошибке мня убирают и избирают на голосовании. Их большинство, а мы с Сантосом. Сантос закипятился, я остановил его и сказал:

– Дайте подумать, чичас отпуски, мне надо ехать к семье, с ними посоветовать, когда вернусь – отвечу, – а Сантосу сказал потом:

– Я с ними не работаю, и патенты все мои, иголочки, пяльчики и дизайн, оне без етого нихто, и как поступили – ето жулики.

И уехали с Алексеям и девчонками к семье в лес. А Сантосу наказал, чтобы в Санта-Крусе забрал все образцы.

 

11

Приезжаем в лес, весь огород уже вырос, Андриян там уже учит по деревням, и Андроник тоже. Мы приехали с хорошими новостями, рассказали, что добились выставок в разных странах. Вижу, что Марфу ето не веселит, спрашиваю, в чём дело. Она отвечает:

– Не надо мне ваши бизнесы и всю ету беготню. Что, не видишь, что Иринка больна?

– А что с ней?

– Вечно жара, комары, мошки, а у ней аллергия, и я уже с ней замучилась.

– И что теперь?

– Я в Боливии дня жить не хочу, вези нас хоть куды, но здесь я не останусь.

– А стальные как?

– Спрашивай.

Стал спрашивать, все в голос:

– Тут не хочем оставаться.

– А как с нашай работой? Столь добились и вложили труда и деняг?

– Оставайся, ежлив хошь.

Стал спрашивать, хто остаётся со мной, – Алексей, Татьяна, Елена.

– Ну хорошо. А куда собрались?

– В Аргентину.

– А там что, вам сладко достанется? Теперь, после то́го как Илья настроил столь делов, все от нас отвернутся, и моё ро́дство.

– Ну и что, пушай.

– Чичас так говорите, а на факте всё будет пои́наче.

Пока всё ето рассуждали, время шло, Андриян и Андроник по-прежнему учили, но на Андроника поступали жалобы: ворует деньги. Перед праздником Богоявлением уехали с Андрияном учить. Андриян вернулся вечером, а Андроника нету и нету, вот уже второй день его нету, под вечер явился без копейки. Стали спрашивать – молчит, говорю ему:

– В городе ето же было, а здесь не то чтобы наладиться, а ты ишо хуже стал, и как дальше? Мне воров в дому не надо, ежлив не хочешь наладиться, то опростай наш дом.

Он стал, смотрю, собирается уходить, думаю: попсихует да придёт, но он ушёл и не вернулся. Жалко было. Хорошо, достанется ему порядошна женчина, а ежлив достанется развратница, будет всю жизнь мучиться, и стал за него молиться, чтобы Господь дал ему порядошну и строгу жену.

Вильме Кубас я сообчил: такой до́говор мня не устраивает, и всю работу буду организавывать сам, потом звоню Сантосу, тот с новостями: Вильмин брат не отдаёт наши вышивки. Я стал ему звонить, он услыхал мой голос, трубку закрыл. Стал Вильме звонить, та завиляла. Через две недели звоню «Мисьон альянса норуега боливьяна», и что же я слышу: мне отвечают, что уже с Вильмой Кубас договорились. Ах вы жулики, думаю! Без патентов вы нихто, работа не убежит, и всегда можно снова начать. Я посмотрю, как вы нашнёте без меня, а я подожду. И семье сообчил: собирайтесь, поехали в Аргентину, но сразу предъявил: я еду толькя в Конесу. И решили так: чичас лето, урожай, Марфа, Андриян решили остановиться у маме и сделать копейкю на урожай, а я поеду в Конесу, земли́ найду и дом. Так и решили – все с матерью, я один, и уехали.

В самый разгар работы в Ла-Пасе я познакомился с однем парням, имя его Оскар Пас, он занимается разработкой программ в компютере, мне он помог с моёй программой. Дале-боле он увидел, что у нас масса народу, стал мне рассказывать, как оне оформили свою организацию негосударственною ОНГ. Занимались оне детя́ми-сиротками, и ето существовало ради пожертвованияв. У них всё развивалось хорошо, им помогали с разных стран, и дошло у них до пятьсот сирот, оне их поили, кормили, учили. На ето взял внимание ООН и выделил им на етот проект три милливона долларов. Оне ети деньги разделили и все разбежались, и всё у них пропало. Оскар Пас познакомил меня в посольстве США с ответственными людями, которы помогали етой идее, и просил меня убедительно открыть такую организацию, рассказал, что:

– Европейски страны уже не верют латинам, а у тебя фамилия европейска, ето уже доверие, и можно взяться за хорошая благородноя дело.

– Да, Оскар, предлагаешь очень сурьёзноя дело, но надо хороше́нь разобраться, кому помогчи и как помогчи. Я понимаю так. Надо так помогчи, чтобы человек стал на ноги и благодарил всю жизнь, что ему помогли выбраться, вылезти из ямы, и для етого надо подобрать людей честных, чтобы положили душу за ету идею. Но где их брать?

Оскар после то́го разговора часто заходил к нам в контору и ждал моего согласия, но я тянул и всё отговаривал подождать. На последнея время ему сказал:

– Оскар, за всё ето время у меня надёжный человек нашёлся всего один, ето Сантос, и подумай, у нас нету надёжных людей. Сколь у нас надёжных, скажу: ты, Сантос, Алексей, Татьяна, та женчина, что в посольстве США Лилияна, ну пускай и я. Сколь нас, всего шестеро человек. Но не забудь то: когда корень здоровый, ветки и листьи также здоровы, могут долго не заболеть, но ежлив корешок, ветка или листик больной – всё заразит. Так что надо хороше́нь посмотреть, с кем имеем дело и за что берёмся. Но пока мы не готовы, а вдальнейше видать будет.

Оскар сказал:

– Буду ждать, и, конечно, обидно, что ети страны так поступают.

 

12

Мы уехали в Аргентину. Семья остались в Чёеле, я уехал в Конесу, арендовал дом на месяц, пошёл в мунисипалитет, попросил сделать выставку. Интендент посмотрел на работу и сразу согласился. Пошли в музей, поговорили с директором, тот охотно принял, и сделали выставку. Пригласили прессу и телевидер, всё ето вышло в новостях, народ пошёл смотреть, всем понравилось, стали просить, чтобы научили. Интендент дал мне зарплату, и я стал учить, продавал матерьялы и учил, то что осталось с Боливии. Танюшка попросилась остаться в Боливии у тётки Ксении, мы её оставили.

У меня дело пошло, правды, заработки не очень, но жить можно. Здесь народ ленивый, я знал, что надо подыскивать земли́, пошёл в сельскохозяйственный отдел, попросил поговорить с агрономом. С нём познакомились, мне он не понравился: гордый молодой толстяк. Ну что, надо голову приклонять. Я попросил у него рекомендации, чтобы нашёл земли́ работать из половины, гектар двадцать – тридцать, он пообещал. Я ему в подарок принёс красивую картину вышиту, он ликовал и сказал:

– Не заботься, земля будет.

Я больше не искал, а всё учил. Вскоре предлагают три гектара с домом, возле города, посмотрел – мне понравилось, взял ету землю с домом. В консэ урожая захожу к агроному, он предлагает с ними работать, оне арендовали сто гектар и искали, хто с ними будет работать. Мне ето не понравилось, что земли не нашёл, а навеливают свою, но я промолчал. Спросил, кака́ земля и техника, оне свозили показали. Земля хоро́ша, но надо корчевать стары яблоки, работы много, но ети дрова все отдают нам, можем продать, всё будет копейкя. Их три компаньёна, етот агроном – звать Рауль Оняте, второй Марсело Конендимбур, хороший парень, мне он понравился, ловкий, кроткий, третий Карлос Сантос, бразильянин, пастырь евангелик-пятидесятник, мне он не понравился, не смотрит в глаза, но вилят своими глазками, и очень речистый, но речь не честна, какой-то заковырчитой. Предложили оне мне две земли, одна сто гектар, втора́ двенадцать гектар возле реки с домом. Я сказал им: «Подумаю», сообчил Андрияну и Алексею, оне приехали посмотрели, им понравилось. Договорились из половины, Андриян взял двенадцать гектар земли с домом возле реки, мы с Алексеям взяли те сто гектар, но уговор был такой: сколь сработам, столь и будем работать, и трактор с техникой всегда должен быть у нас, также и у Андрияна. Что вырастим – всё из половина, а садить надо дыни и тыквы.

Андриян с Алексеям привезли ужасные новости. Илья в Боливии стал проситься в собор, его не приняли, но послали в Уругвай. В Уругвае стали его пытать, он всё сло́жил на нас со Степаном. Его не приняли, он вернулся обратно в Боливию, Ивану Валихову покаялся, но его не принимали. Тогда он сказал Ивану Валихову: «Раз такоя дело, ухожу в мир», тогда Иван Валихов не стал смотреть на собор и принял их. Степана тоже всяко истязали и издевались и послали в Уругвай, и там также издевались, но не приняли их. Степан всё сло́жил на нас с Ильёй, и в консы́ конса́х их в Аргентине приняли. Мою семью также всяко-разно истязали, но пришлось принять. А мне со всех сторон поклон один: нихто меня принимать не будет, всё ето я настроил.

Я стал сильно переживать, и вскоре мня схватило, я пролежал неделю в больнице, стал страдать сердцем. Всё моё ро́дство от нас отвернулось, и Марфе с детями несладко пришлось, все корят, что Степана обокрали, Марфа всё терпела. Покамесь был урожай, она с детями наконсервировала всего на зиму и приехала в Конесу с большой обидой, что так несправедливо поступают. А Илье прозвище «Колдун».

– Марфа, вам же было говорёно, что нам здесь будет, нихто исследовать не будет. Так всё делатся, и правду вы не ждите.

Алексей сказал:

– Надо свою деревню строить.

– Да, ето правды, но надо самим быть постоянными и твёрдыми.

В Конесе мы взялись корчевать и чистить, Андриян у себя, мы у себя, дрова продавали. Зимой государство открыло охоту на зайцав, каждый заяц по три доллара, ето всё идёт в Германию. Ребяты хоро́ши охотники, стали ночами с рефлекторами бить зайцав – тоже заработки. Я договорился пилить столбы из оливи́жё – опять заработки. Дело шло, но хозяева не исполняли, трактора ломались, топлива не хватало, один трактор за долг забрали, второй совсем стал, остался один трактор на четверых. Стали говорить о нашем договоре – сулят, но виляют. С работой стало получаться медленно, всё вручну, получается тихо. Видим, что наш агроном совсем не умеет работать и так будет чижало работать, потому что поступают приказы неправильно, и так работать – никакого урожаю не жди. Мне переживать совсем нельзя, я опять попал в больницу и, как назло, познакомился с дядяй Рауля Оняте, он лежал после операции. Познакомились, дале-боле, зашёл разговор, где живём, с кем работаем. Когда он услыхал имя Рауль Оняте, он сказал:

– С кем вы связались! Ето мой племянник, он сколь раз меня нагнул, он за копейкю свою мать продаст, и сколь он уже людей обманул, а ихный поп – ето жулик. Народ к ним приходит, но, когда выяснится, хто оне, сразу уходят. Вам ишо будут надоедать в духовным деле. Один из них боле получше, ето Марсело.

Танькя приехала с Боливии, но кака́ Танькя злая на староверов! Что случилось. Она уехала к тётке. Какой бы парень ни подошёл, везде всавывалась тётка Ксения, подходили разны парни, и везде мешала имя́. Коля, Ульян, Ксения – Танькя на всё ето посмотрела, и сколь она видала несправедливости в наших старообрядцав, и сказала:

– Не пойду я за русских, буду учиться и выйду за учёного, пускай будет чёренькяй, но чтобы был милый.

Мы с Марфой уговаривали, но она не слушала.

Однажды захожу в мунисипалитет, мне говорят:

– Здесь гости ваши.

Думаю, наверно, опять Иона. Стал спрашивать хто, мне говорят:

– С России.

– А где оне?

– Чичас известим.

Смотрю, правды пять человек русских, познакомились, ето русско-белорусская-украинская палата торговли в Южной Америке, возглавляет её Виктор Рыжев с сыном Александром. Сразу видно, продуты дядьки, оне ездют по всей стране, предлагают коммерсыю. Мне предложили здесь в зоне распространять продуксыю екологичну для сельхоза, начать с биосилом. Я согласился. Вскоре мня вызвали в Буенос-Айрес, там дали продукт, и я стал вести договор с разными хозяйствами. Рыжев нахвалил в Конесе биосил, что ето чистый екологичный продукт, выработанной из хвоёвого лесу, многи хозяйствы заинтересовались, я выбрал пять порядошных хозяинов и стал делать пробу на фрукте и у себя на овощах. Работы ета была аппликация и исследования: мочки, цветок, листьи, зарод и урожай. У меня был мотциклет, и я на нём ездил всё исследовал.

Танькю поставил на своё место учить. У Андрияна с Алексеям никак не идёт без тракторов. Тут появился хороший хозяин, что славится на всю Конесу, я у его делал аппликацию на фрукте, ето будет Форсинити братья, у них крупный бизнес – фрукты, овощи. Мы с нём разговорились, я рассказал, что дети работают и что получается, он пожалел и предложил: он будет садить восемьдесят гектар дыняв, тыквов. Я сообчил детя́м: бросайте, пока не поздно, и устройтесь у Форсинити – человек богатый и славится на всю Конесу, а тут вы не заработаете, про них нехоро́ша слава, вас оне обманут, и работать будете вручну. Алексей сказал:

– Столь трудов положили, неохота бросать, я всё равно угожу им, и оне заплотют. – Андриян туда же.

Я поехал к ним и стал разговаривать: как так, договаривались, что будут трактора, техника, ничего нету, ничего не исполняете, вся работа вручну? Марсело неудобно, а ети два спорют и всё. Я отказался работать, у себя насадил огород бакчи и выхаживал.

К нам часто приезжала Маринка Коновалова, живёт в Сан-Антонио на море. Как она постарела! После аварии стала очень выпивать и очень стала раздражительна.

Приезжают Виктор Рыжев с сыном и с ними Евгений-сьентифик, оне приехали в гости. Я занял у друга Хорхе Елено пикап и стал их возить по разным хозяйствам, организовал конференсыю. Были местные власти, сельхозхозяева и пресса, были разные предлоги, обмен идеяв, и наконес интендента пригласили на ужин к Хорхе Елено. Покамесь мы были на конференсыи, Хорхе Елено изжарил асадо аргентинско – баранёнка, поужнали, провели вечер допоздна. На другой день интенденте пригласил пообедать. На наше счастья, приехал вице-губернатор, Марио де Реже, порядошный парень, мы с нём уже были знакомы. Он поинтересовался, что же гости и зачем приехали. Я рассказал, он одобрил и пригласил: «Когда что надо, приходите», дал адрес.

После обеда я предложил гостям съездить на речкю. Оне обрадовались, мы взяли хорошего вина, мяса и поехали – гости, Андриян, Алексей и я. Приехали на речкю, стали жарить мясо, день был прекрасный, берег красивый, уток паток, гагар много, гости ликовали. Стали их угощать, оне пили по-русски, мои ребяты выпивали с ними, я не пил. Когда хорошо подпили, язык развязался, Рыжев очень речистой, стал рассказывать разны анекдоты, дале и дале, потом стал рассказывать, как в 1990-х годах его искали французы в Москве, хотели убить и едва он убежал. Нам наобещали горы и реки, я задумался: как так, столь хороших предлогов, а я уже проработал с ними шесть месяцав, и оне не плотют. И вижу, часто уводют Алексея в сторону и что-то говорят, мня ето насторожило. Уже поздно ночью мы их увезли в гостиницу, на другой день я их проводил. Подходит ко мне Андриян и говорит:

– Тятя, с кем ты связался?

– А что?

– Ето мафия.

– Как ты знашь?

– Оне мне предлагали работу и спрашивали, убивал ли я кого-нибудь, и сулили всего.

– Что ты ответил им?

– Без твоёго разрешения не могу.

– Ну, Андриян, молодес! Значит, имеем дело с мафияй.

Я написал письмо Рыжеву, за всё поблагодарил и отказался работать с ними. Ни какого ответу, ни звонка больше не получал от них.

 

13

Мы узнали, что Андроник вернулся в Уругвай в деревню и сватат у Чупровых Минадорку, она его на восемь лет старше. Я обрадовался: теперь етот парень не вырвется, она строгая и хозяйственная, и он будет жить порядошным человеком. Алексей звонит Андронику и просит, чтобы Минадорку не брал. Я узнал, стал спрашивать:

– Почему идёшь против?

– Потому что нельзя брать.

– Как так?

– Когда мы рыбачили в Уругвае, мы ездили в деревню, Минадорка навеливалась несколькя раз, я всё берёгся, но однажды мня напоили, и я ночевал с ней. Вот поетому иду против.

– Алексейкя, вы сдурели? Ето же кровосмешение.

– А что сделашь, лезут дак. Все девчонки одинаковы, вот тебе и святыя.

Нас приглашают на выставку в Лас-Грутас на пляж туристической. Мы поехали – Танькя, Ленка и я. Приезжаем в Лас-Грутас, что же я вижу. Зданьи по десять – пятнадцать этажов, народу по́лно. Стал спрашивать, сколь население, мне отвечают: семьдесят – восемьдесят тысяч. Вот тебе и Герман, он был прав: чичас был бы отель в самым центре, и жили бы как добрыя люди. На выставке мы ничего не продали.

Танькя собралась уходить из дому, я всяко уговаривал, мать также, но она не слушат, говорит:

– Пора свою жизнь налаживать, буду учиться и работать.

– Но хто тебе не даёт учиться и работать?

Но она своё:

– Хочу жить одна! – И ни в каки́, ушла и всё. Мы с Марфой обиделись, но попустились.

Я стал сильно переживать, пал в депрессию и решил сам себя уништожить, стал пить не на жизнь, а на смерть. Семья переживала, уговаривала, но я не слушал. Зачем так жить? Во всей жизни добро не видал, одне несправедливости да идивотства, а теперь дети стали доказывать, в соборе отлучёны, никому не ну́жны. Маринка приезжала, и я стал с ней гулять, Марфа переживала. Я продолжал пить, часто на мыслях было задушиться. Раз Маринка говорит:

– Данила, тут в Конесу приехал знаменитый виденте, он всё рассказыват, что с кем происходит.

– Я етому не верю.

– Но ты сходи, пойдём, я тебя свожу.

– Ну, пошли.

Приходим, народу по́лно, стал спрашивать у секретарши, может ли он принять меня, она отвечает:

– Не знаю, народу много.

Я сказал:

– Ежлив не примет, больше не приду.

Она пошла узнала, вернулась и сказала:

– Жди, примет.

Я ждал до двенадцати часов ночи. Когда всех принял, вызвал меня. Захожу, сидит мужчина лет сорок пяти, красивый, но глаза необыкновенны, чувствуешь, что он видит всё наскрозь. Мне стало неловко. Он посадил меня и спрашиват:

– Зачем пришёл?

– Скажи, что со мной делается?

Он отвечает:

– В таким-то году ты выходил из моленне, с тобой попросилась большая женчина, голубыя глаза, чтобы ты их довёз, оне сяли с тобой в кабину с дочерью. Ты понял, в чём дело, но не хотел связываться, у тебя всё грех. На другой раз она попросилась к тебе в гости, ты привёз её, после то́го ты избил свою жену. Она хочет, чтобы ты был в могиле. Я удивляюсь, что ты всё ишо живой, – и замолчал.

Думаю, говори дальше, чародей, всё знашь.

– А дальше что?

Он молчит. Я ушёл.

Через неделю мня схватило, опять сердце, врачи сказали: «Тебе пить совершенно нельзя, ты помрёшь». Думаю: «Я етого и жду». Лежу в больнице, заснул, вижу сон. Не вижу, а слышу:

– Ты что делаешь и сколь ето будет? Хватит пить, ставай на ноги, ты всё можешь решить, от тебя зависит, давай берись за дело.

Я проснулся. Что ето такоя? Долго мыслил и почувствовал: нет, враг, всё равно верх возму! Стало охота молиться, я решил поехать в моленну проситься в собор.

Стал проситься – не принимают:

– Езжай в Уругвай.

На соборе стал говорить Степану:

– Степан, слухи идут, что ты грозился на меня, что ты всё выскажешь мне. Вот я, высказывай.

Потупился, молчит.

– Степан, обои старались Богу угодить и души за ето ло́жили, Люшка нас обманул. Я просил вас обоих собрать собор, вы етого избежали, всё на меня сло́жили, а не я ли тебе говорил, прежде чем выезжать из Аргентине: Степан, нам-то нечего терять, а ты живёшь хорошо, подумай. Ты слушать не хотел и ходил упрашивал Илюшку, чтобы вас не оставили, а теперь во всем я остался виноват. Но знайте одно: всё равно я приведу Илюшку на собор.

Александр Мартюшев был на соборе, ето хорошо: он увезёт в Уругвай. Мама тоже высказалась:

– Я ходила ночами наблюдала и всегда видала: Данила на молитве. А Илюшка колдун.

Степан так же. Я просился и просился – Тимофей Иванович Сне́гирев не принял, хотя и некоторы понимали, что я невинный, и Тимофею говорили. Но Тимофей своё:

– Пускай едет в Уругвай.

Я поблагодарил и вышел. Решил: буду жить, а там чё Бог даст.

 

14

Пришёл урожай, Андриян из двенадцати гектар вы́ходил восемь гектар, Алексей с Софонькяй да с Никиткой вы́ходили из сорока гектар восемнадцать, дыни и тыквы уродили хоро́ши. Оне успели сдать пол-урожая, и пошли дожди, и таки́ заливны, что на пашне было по колено воды. Я помог Алексею собрать на одну фуру тыквов, а стально всё погнило, но за дыни Андриян и Алексей не получили, оне дали им по тысяча долларов, и всё. Я на своёй бакче больше заработал, мои заработки вышли на три тысячи долларов на бакче, а вышивки, дрова, столбы? Стал им говорить:

– Что, угодили? – Молчат. – Я вас с самой зимы кормил и всё доставал, а у вас год ушёл впусту. Когда говорят – надо слушать. Ето начин вашей жизни, надо слушать старших, потому что всё ето прожито.

Приезжает Маринка и привозит новости. Возле них большой супермаркет, хозяин знакомый, Маринка у них работала, у него одиннадцать тысяч гектар земли возле Сан-Антонио, всего двадцать кило́метров от городу, есть поле́в, дом, трактор, техника.

– У вас будет всё под руками, рынок туризма, хозяин хочет купить молочных коров, для вас ето выгодно, я поговорила с нём, и он как раз ищет, хто понимает в земле.

Мы с Марфой говорим:

– Пускай приезжает, будем разговаривать.

На другой неделе приезжают вместе с Маринкой, ето уже старик лет семьдесят, имя Маньяна Арменгольд. Ага, думаю, еврей, значит, сурьозной человек. Поехал я с нём посмотреть, что же за земля.

Приезжаем. Воды хоть залейся, земля хоро́ша, мя́гка, посажено полгектара глубеники, уже ста́ра. Но сразу понятно, что земля урожайна, но надо корчевать. Трактор почти новый, трактор-екскаватор есть, дом ничего, даёт матерьял, можно добавить. Контракт можно подписать на десять лет, много драгоценных дров, хоть сколь заготавливай, всё забират по хорошей цене. Думаю, всё-таки нашли на долгоя время жить, уже всё надоело, и опротивело кочевать. Неужели ето конец?

Вернулся домой, всё рассказал, всем понравилась идея. Мы переехали к нему. Подошла зима, стали корчевать, дом достроили. Но етот старик непостоянный, каждый день у него планы разны, сдаём дрова – деньги не плотит. Сам рассказал: родители его богаты в Буенос-Айресе были, но его выгнали ишо молодого, и он больше к ним не вернулся, а скитался по всёй Патагонии, и ему трудно пришлось, но он разбогател. Не сполюбил он Андрияна, за то что Андриян прямой и горячай, стал Андрияна жалить, Андриян стал психовать, я уговаривал, что потихонькю всё наладится. Он тайно позвонил в Уругвай Тимофейке Килину, тот стал приглашать рыбачить: рыба в цене, и рыбы много. Андриян заявил, что уезжает в Уругвай, я стал убеждать, что ему там сладко не будет, опять нашнут шпиговать, он не слушат. Укорил меня, что «ето твои проблемы, у меня нет проблем, и я хочу жить в деревне». Ну, думаю, ежлив я не ужился, а ты, кипяток, уживёшься, – не думаю. Говорю: «Как хошь».

Стали смотреть тыквы – оне гниют.

– Но, Алексей, ежлив тыквы не продадим, все сгниют.

– А куда их?

– Ето надо делать срочно, потому что оне в дожди воды напились и могут разом сгнить. Самый быстрый выход – ето везти в Комодоро-Ривадавия, надо нанимать фуру.

Пошёл искать фуру, зашёл к Маринке и стал ей говорить:

– Марина, ты неправильно с нами поступила.

– Почему?

– Ты нахвалила Арменгольда, но с нём ребяты не хочут работать, он идивотничат, не плотит, всё ему не так. Ты знала его и порекомендовала, что он хороший.

Она вскипела:

– Да будь он проклят! У его ни с женой не идёт, ни с сыном, я работала у него и не могла угодить. Но думаю, что уже старик, пора наладиться. А теперь чё думаете делать?

– Да сам не знаю.

Нашёл фуру, нанял, загрузили тыквы и повезли в Комодоро-Ривадавия, поехали Алексей, Софоний и я, взяли все картины – а может, да и продадим. Комодоро зона – нефтяныя промыслы, заработки хоро́ши.

Приезжаем в Комодоро утром, я пошёл по оптовикам и по магазинам, но нихто не берёт, всё забито, и цены низки. Сэлый день пробегал и ни мешка не продал, остаться ночевать – дорого, хозяин фуры торопит. Раз так, пошёл в мунисипалитет, в сосияльный отдел, и стал спрашивать, к кому нужно обратиться, чтобы пожертвовать фуру тыквов для бедных. Все в шоке:

– Как так?

– Очень просто. Не могу продать, нет цены, и всё забито. Чем выбрасывать на мусор, лучше отдать бедным, поетому обращаюсь к вам.

Оне все опешили, не знают, что делать. Смотрю, выходит женчина, сразу видать, что чиновник, подходит и говорит:

– Я всё слыхала. Что, хочешь подать милостыню?

– Да.

– Подожди.

Через сколь-то минут приходит пресса, стала спрашивать, что случилось.

– Да вот урожай погнил, одну фуру привезли на продажу, но всё забито, никому не надо. У нас девять детей, мы бе́дны и хочем пожертвовать бедным.

Тут подъехали дефенса сивиль, подогнали машины, и мы стали перегружать, оне стали возить по бедным и по школам. Подъехал телевидер, стал заснимывать и всё расспрашивать, пришлось всё повторить. Оне спрашивают:

– В чём вам помогчи?

– Мы были очень рады, еслив помогли бы продать наши вот ети картины, ето всё вышито.

Оне разахались, пообещались помогчи.

– А где будете ночевать?

– Не знаю.

Покамесь разгружали, нам известили, что спать уже есть где, и через мале́нькя известили: можете сделать выставку в центре, музей-вагон, и пообещали всё заснять в телевидер для рекламы. Ета вся забота интендента, и передал, «что нужно – пускай обращается». Мы сердечно поблагодарили, всё разгрузили, все картины увезли в музей, сами пошли ночевать, нас проводили и устроили в гостинице государственной, где съезжаются делегации спорта, ета гостиница хорошо устроена, конфортабельно.

Мы ночевали, утром рано сделали выставку, и с девяти часов пошёл народ. Боже ты мой, как оне нас жалели и тут же удивлялись нашим искусством! Мы наше художество пустили по дешёвке, кажду картину продали по триста – четыреста долларов, и за три дня всё продали на семь тысяч шестьсот долларов. За ети три дня мы увидели разных национальностей: приходили армяны, югославы, итальянсы, американсы, украинсы, франсузы, русски. Но чу́дно, каки́ ето русски: ето переродки, четвёртого поколения. Оне нас пригласили в гости, показали свой клуб, их хоро́ша группа, оне практикуют русскую культуру и на День емигранта выступают, уже три раза́ вышли первыми по танцам, интересно возобновляют казачество, и нас пригласили, и поудивлялись, что мы до сего дня носим русские вышиты рубахи. Нас многи приглашали на работу, приходили португальсы и просили, чтобы мы для них садили овощи, хоть сколь, оне поставшики на рынках. Мне идея понравилась, но на чё работать – своёй земли нету, работать с кем-то всегда получается обман. Ну, посмотрим.

Зашёл к нам один итальянес, разговорились. Он работает в мунисипалитете, пригласил в дом, живёт хорошо, жена итальянка, сын и дочь. Он мне рассказал, что у него брат уехал в Италию и зарабатыват хорошо на сельским хозяйстве и что сельско хозяйство там выгодно, потому что нихто на земле не хочет работать, вся молодёжь ушла в город, одне старики остались на земле, и Италия нуждается земледельсами. Дал мне адрес брата и позвонил брату, дал мне трубку, мы по телефону поговорили. Он приглашает: работы много, хорошо плотют, он доволен. Я ответил:

– Подумаю.

– Ну, ежлив что, звони.

Мы обошли всех, поблагодарили и отправились домой. Дома Андриян разорялся, что подарили тыквы:

– Я бы всё продал!

– А почему не поехал?

– Оне не мои.

– Так что помалкивай, а я доволен: мы бедных помиловали, а Бог нас помиловал.

Стал рассказывать, что на юге заработки хоро́ши и нас приглашают, португальсы нанимают овощи садить, и в Италию выгодно на земле работать. Андриян сразу заявил:

– Мня не шшитайте, я уезжаю в Уругвай на рыбалку. Не надо ни сеять, ни полоть, поймал и сдал – вот и деньги. Надоело мне скитаться, поеду жить в деревню.

– Да Андриян, ты первый не вытерпишь, бросишь деревню.

– Ты мня ишо не знашь, не так как ты, надо было терпеть да жить.

Мне стало обидно, но я промолчал. Стал Марфе говорить:

– А твоё какоя мнения?

– Куда дети, туда и я.

– Но Марфа, не забудь, вы собрались на огонь, будете слёзы лить. Я в Уругвай не поеду, и тебе без меня придётся чижало. Сама же рассказала, что без меня Андриян опять бил ребятишак и налетал на тебя.

Молчит. Стал спрашивать Алексея, тот:

– Не знаю, что и делать. На земле работать – много обману, все собрались в Уругвай, мне неохота отстать. Тятя, ты поезжай в Италию, а там видать будет.

Я вижу, что у них всё заодно, мне стало горькя-обидно. Оне собрались, я не поехал, отдал Марфе семь тысяч долларов, а сам себе оставил шестьсот долларов. Но ето расставание для меня было очень чижёло. Всю жизнь я заботился об них, ко всему приучил, никогда не были ни холо́дны, ни голо́дны, всегда сыты и одеты – теперь моё не стоит ни гроша и я нихто.

– Но Марфа, что ты думаешь? Знаю, что мы с тобой всяко прожили, и несладко нам пришлось, и всё я тебе простил, много мне не нравилось, как ты поступала с мужем, для тебя пе́рво дети, а потом муж. Я всё ето терпел, за то что дала мне здоровых и умных детей. Теперь под старость муж хуже, чем дети, но ето последняя твоя ошибка, ето тебе не радость, а горе. Вот подожди, ты ни раз не подумала обо мне, и везде я старался и заботился обо всех и об тебе, но, видать, ты ето не поняла. Много не пройдёт, и ты хватишься.

 

15

С поникшей головой поехал в Буенос-Айрес. Визы в Италию мне не дали, работы нихто не даёт: сорок четыре года уже шшитают старик. Нет работы, жить дорого, я нашёл дешёвенькю гостиницу, устроился и два месяца проискал работу, но нихто не принимает. Я стал переживать, деньги вышли, я уже три дня не ел, с гостиницы выгнали, что деняг нету. У нас оставались ишо картины, я в центре на улица Флорида стал их продавать, но нихто не берёт. Стою голодный, подходит ко мне нищий и спрашивает:

– Что такой невесёлой?

Говорю:

– Уже три дня ничего в рот не брал.

– Почему?

– Деньги вышли, негде ночевать и покушать.

– Да, ето Буенос-Айрес. Слушай, а ты обращался в церкву?

– Нет, а что?

– Да оне помогают таким случаям.

– А где ето?

– Да ето близко. – Указал улицу, номер и наказал: – Придёшь, будет большая очередь, ставай на очередь, но ни с кем не разговаривай. Дойдёт до твоей очереди, попроси поговорить с Ольгой и расскажи твою проблему, она тебя устроит.

Я картины отнёс в гостиницу, попросил ради Бога поберегчи их, а сам взял газету, что засняли с тыквами в Комодоро, прихожу. Ой, кака́ очередь! Квартала три, и каких толькя нету: нишши, семейны, старики, молодыя, помешанны умом, – да всяки-разны. Я стал в очередь, но мог бы провалиться со стыда – провалился бы, все прохожи смотрют. Вот до чего я дошёл: не нужон ни семье, ни Богу. Дождался своей очереди, у меня спрашивают:

– Зачем пришёл?

– Пожалуйста, хочу поговорить с Ольгой.

– У ней большая очередь. Что вы хотели, в чем можем помогчи?

– Я уже три дня не ел, вот газета, там сказано, хто я.

Ета женчина взяла газету и унесла. Немного сгодя подходит женчина, ласково здоровается и говорит:

– Я Ольга, пожалуйста, иди за мной.

Завела меня в свой кабинет. Ето правды, у ней на приём была большая очередь, она стала мня расспрашивать, хто и откуду и как попал сюда, и говорит:

– Я тебя не могу устроить где попало – ваша категория подсказывает. Но подожди, я свяжусь с нашими ога́рами и посмотрю, где тебя устроить. Вот тебе пропуск, иди покушай.

Иду в зало, где кормят, – матушки! По́лно народы: матери с детями, старики, старушки, нищи и молодыя, – всё ето смотришь, сердце сжиматся. Но кормют хорошо, я покушал, вернулся к Ольге и жду очередь. Уже к часу дня выходит Ольга, вызывает меня:

– Вот адрес, вас там ждут. Ето всё, что я смогла для вас сделать.

Я стал со слезами благодарить, она пожелала удачи и проводила.

По адресу приезжаю в огар. Ето большоя здания, не то школа, не то тюрма. Позвонил, двери открыли:

– Что нужно?

Подаю письмо, мня заводют, немного сгодя просют пройти в кабинет, захожу. Сидит начальник женчина, посадила, всё расспросила, вызвала начальника дежурного, наказала ему, чтобы устроил меня и наказал, каки́ порядки здесь. Он провёл меня по всему зданию, показал, где обедают, где отдыхают, где моются, где спят, указал мне мою койку и наказал:

– Вот шкап, вот ключ, будь аккуратне, никому не доверяй, много воровства, соблюдай чистоту, будь порядошным. И здесь рассматривают, как устроить на работу и в чем помогчи, всё зависит от вас.

Я поблагодарил и попросился, чтобы пустили сходить за своими вещами. Сходил, всё принёс и всё устроил.

В етим огаре находится триста человек, днём толькя старики, вечером приходют все остальныя, хто с работе, хто просто, днём не разрешают быть в огаре окро́мя стариков. Кормют хорошо, но ето свободная тюрма, и здесь каких толькя нету: бывших наркоманов, бездомных, бездетных стариков, больных.

Я посмотрел на всё на ето, и мне худо сделалось, мня схватило, и оказался я в больнице. Пролежал я селый месяц, надавали разных лекарствах сердечных и антидепрессивных, и стал я жить на лекарствах, а спать толькя с таблетками.

Вызвали меня в контору, стали спрашивать, чем бы я хотел заняться. Я ответил:

– Вышивками. – Принёс, показал свою работу, ето сразу одобрили и спросили:

– С каким смыслом хочете заняться етим делом?

Я сказал:

– Хочу учить.

– И имеешь практику? – Показал отрывки газет в Боливии. – Ого, тебе повезло! А сколь время хочешь уступить на ето дело?

– Чем ни больше, для меня лучше.

– Хорошо, мы возмёмся за ето дело, мы чичас организавывам выставки, и участвовают таки́ же лицы, как и у вас проблемы, ето разные рукоделие.

– Хорошо, мне ето интересует.

Я стал ждать, но не сидел склади руки, ходил в публику со своими картинами, показывал и вышивал, делал рекламу, иголочки продавал, нитки, пяльчики, и кака́-то копейкя стала появляться. В огаре, что я жил, принадлежит католической церкви, ето называется «Ка́ритас», суда поступает пожертвования со всего мира, и в Буенос-Айресе таких огаров шестьдесят восемь, но самый лучший – ето где я нахожусь.

Вскоре мне выдали субсидию в размере восемьдесят долларов в месяц, дали помещение учить в школе. Я стал учить, но ето были все старушки, у них малый интерес научиться, абы время провести да с кем-нибудь поговорить. Я с ними мучился, но они мня сполюбили, и ишо приходили женчины по моёй рекламе и с выставок. Несколько раз женчины пытались завести со мной интимную дружбу, но у меня интересу никакого не было. За свои похоти заработать двадцать лет правила – Боже упаси, да под старость зачем всё ето? Нет, никого мне не надо, так проживу.

В огаре восемь человек русских, недавно приехали с России, на чё живут, не знаю, но каждый день приходют пьяны, и конфликтивны, их с многих огаров уже выгнали, и отсуда сулят выгнать. Оне ко мне приставали, но я сторонкой от них. Один парень пожилой тоже был в сторонке, он часто на меня поглядывал и однажды не вытерпел и сял возле меня ужнать. Завёлся разговор, дале-боле, мне он понравился, грамотный, порядошный и вежливый. Я ему тоже понравился, у нас пошла дружба. Ето был Юра Цуканов, он с Украины, город Донеск, старший помощник морского флота, двадцать четыре года проплавал в море, но чичас на Украине нет работы, нечем жить.

– Но зачем ты выбрал Аргентину?

– Визу в Европу не дают, толькя приняла Аргентина, и чичас здесь в Буенос-Айресе русских и украинсов масса. Хошь, познакомлю?

– Нет, спасибо. Сколь вижу, всё пья́ны.

– Да, ето правды, но у меня есть и порядошны друзья.

– Ето другоя дело.

– Хочу познакоить тебя с Надеждой Петровной, ето грамотноя лицо, простая и добрая, она тебе понравится, и ты ей понравишься.

– Как ты знашь?

– О, Данила, вижу, хто ты есть, ты чистая русская душа. Вижу в тебе сказку. Твой обряд – борода, точки зрение на жизнь, твоё поведение – чисто русский исторический человек.

– Мы уже являемся потерянными.

– Едва ли найдутся таки́ люди, как вы, в России.

– Да вы что чушь городите?

– Да, Данила, съезди в Россию, тогда поймёшь.

Юра позвонил Надежде, сказал, что хочет познакомить со мной. Она пригласила, мы поехали, познакомились. Да, порядошна женчина, грамотна, бывшая директор орбиты спутниковой в Хабаровске, живут уже два года в Буенос-Айресе, уехали с России, потому что остались без работе и мафия им покою не давала, часто сына избивали, вот оне и решили уехать из России. Муж столяр, Владимир, сын Алексей учится вышняму образованию и работат с отцом, Женькя учится, но живут скудно, в рестраврации гостиницы как сторожами. Показала мне фильмы, как она жила в России. Ето с такой высокой уровни упасть в такую яму – бедняжка, как она всё ето терпит, работы не может найти. Мы с ней часто стали обчаться.

Однажды идём с Юрой от Надежде уже ночью поздно, идём нимо садика, смотрю, лежит наган. Подхожу, наклоняюсь, Юра закричал:

– Не тронь!

Я осто́порил, думаю: что такоя? Слышим, гудок сирены полиции, подлетают две машины, выскакивают несколькя полицаяв, кричат:

– Руки вверх!

Я напугался, поднял руки, подбегают – наган лежит на месте, я не успел его тронуть. Документы мы показали.

– Вы куда?

– Вот адрес, находимся в огаре «Каритас».

Смотрим, оне нервничают, офицер закричал:

– Марш!

Мы пошли, я не могу понять, в чём дело, Юра говорит:

– Эх, Данила, чуть не попал за решётку.

– Почему?

– Что, не понял? Етот наган преступника, а ето оне и хочут найти виновника, им нужны отпечатки пальцав.

– Как ты знашь?

– Немало навидался в своёй жизни.

– Дак вот как ишо бывает!

На днях разговорились насчёт огаров, Юра говорит:

– Етот самый наилучший. Ты бы посмотрел, что делается в других, – один бардак.

– Да, я вижу, нихто не думает о будущим, а как бы провести день.

– Ето не то слово, оне живут в одном огаре, провинятся, их выгонют, оне идут в другой, и так года идут.

– Дак ето же тюрма.

– А им что: поя́т, кормют, спят в тепле, им больше ничего не надо.

– Юра, я заметил, что «Каритас» живёт в-за счёт етих бездомных.

– Ето верно.

– Я зашёл в доверие в етим огаре, мня поставили главным разгрузчиком пожертвования. И сколь жертвуют – ето на удивление, всего разного множество, но пользоватся кака́-то кучкя, а указывают, что всё ето для бедных, но на самом деле бедны видят рожки да ножки, а хто-то жихрует.

– Да, Данила, ты тонко разгадал.

– Тут нечего разгадывать, всё явно делается.

Я по воскресеньям ходил по разным храмам и смотрел, хто как молится. Но везде всё фальшь, везде бог – денежка, одне евреи настояща молются, толькя чувствуется, что оне без пастыря. За всю свою жизнь чувствую, что у старообрядцев и у евреяв что-то есть сурьёзноя, но старообрядцы тоже пошли за денежкой. И всё рассыпается, с каждым днём боле и боле ныряют в пропасть, мало хто стал одумываться, дай побольше деняг – и всё забросют.

Буенос-Айрес уже не тот город, что был тридцать лет тому назадь. Раньше было тихо и спокойно, чичас понаехали со всех здешных стран бедноты, да и со всей страны съехалась вся беднота. Пошла грабёжь, убийство, насильство, наркотики – ужась! Везде опасно. Мне всё надоело. Кажду пятницу к нам приходил поп и с нами беседовал. Однажды подсял возле меня, стали разговаривать, он мне говорит:

– Вы быстро у нас прославились, скоро будете звездой.

– Откуда ето вы взяли?

Смеётся:

– Нам всё известно.

Думаю: откуда всё ето, неужели за мной сле́дют? И стал присматриваться. Да, я заметил: ето начальник сто́рожав, тот самый, что мня принял, Соса, он особенно был со мной вежлив, и он дал мне работы разгружать, часто беседовал со мной, видел, что я ни с кем не связываюсь, со всеми по-хорошему, и всё передавал попу. Поп был добрый, он мне сказал:

– После каникулов у тебя будет много работы, мы тебе поможем.

Но у меня сердце разрывалось, и я часто плакал. Юра ето видел и сочувствовал, уговаривал:

– Данила, вижу, что ты весь израненный.

– Юра, жить неохота, но жалко детей, и Марфа уехала беременна, хто за ней будет ходить? Чувствую, что-то не то.

– Да Данила, перестань беспокоиться, там мать, сёстры, дочь, сыновья.

– Да, ето так, но сердце не на месте.

Звонит Алексей с Уругваю, спрашивает, как у меня обстановка. Я не вытерпел, заплакал и сказал:

– Жить неохота, и мне обидно, что так поступили. Значит, всё моё старания ничего не стоит, как хошь, так и помирай, нет у меня ни жены, ни детей.

– Тятя, прости, мы уже покаялись, что так поступили. И ишо одна новость: я женюсь, беру у Агафона Маркеловича, у твоего старого друга детства, её звать Федосья Агафоновна. Хочу пригласить тебя на наш брак, но мене́ Коля запретил вконес тебя приглашать, говорит, ежлив ты приедешь, никакой свадьбы не будет. И вот как хошь, ничего не могу сделать, охота, чтобы ты был на моём браке, но не дают.

– Ладно, Алёша, спаси Господи, что позвонил и известил, всё-таки кака́-то отрада. Ну что, играйте свадьбу, но мне охота потеряться без вести и никому больше не мешать в жизни.

– Тятя, прости.

– Бог простит.

Через неделю звонит снова Алексей, уже после свадьбе.

– Тятя, уже свадьбу сыграли.

– Ну что, хорошо.

– Тятя, я тебе звоню и хочу попросить: приезжай, надоело смотреть на ети все несправедливости, устроимся сами себе и будем строить свою деревню. Рыба в цене, добьёмся земли и будем жить. Толькя ты ето сможешь сделать. Я надеюсь, приезжай. Передаю трубку маме.

– Здорово живёшь, Данила.

– Здорово! Как ты там, шибко хорошо?

Ей, видать, неудобно, молчит.

– Приезжай.

– Дак я там не нужон, прости. Мой сын любимый женился, и мне нельзя приехать на свадьбу. Хорошо, да?

– Но мы же не виноваты.

– Полнико́м виноваты. Ета рана не заживёт.

– Данила, прости, приезжай.

Я ходил ети дни мучно́й, не знал, что делать. Рассказал всё Юры, он посоветовал:

– Данила, езжай, ето твоя жана.

– Хорошо, поеду. Поехали со мной, будем рыбачить, хоть не така́ рыбалка, как была у тебя, но всё равно рыбалка.

Юра собрался, поехали.

 

16

Алексей встретили в Пайсанду с невесткой, их привёз Тимофейкя. Да, невестка красива, весёла, но мне в деревню нельзя ехать, нас оставили в гостинице. На другой день в пятницу все с деревни приехали на свою торговлю, и Марфа приехала с ними. Приходит ко мне, здороваемся, ничего не рассказыват, неудобно, но сказала:

– Езжай к Андрияну, и как-то ищите, где устроиться.

– А где Андриян?

– На Арапее, где ты рыбачил.

– Но у меня нет деняг.

Она мне дала пятьдесят долларов и наказала никому не сказывать. Ничего себе, до чего добились!

Мы с Юрой отправились к Андрияну на табор, деняг нам хватило толькя на билеты. Мы на табор добрались голодными. Тимофейкя всё ето знал, но промолчал, и мы прожили до понедельника после полдён голодными, Андриян бог знат где. В понедельник приезжает Тимофейкя, с нём Алексей с невесткой, приплывает Андриян, увидел меня – стало неловко ему, но виду не показал, Тимофейкя тоже норкой вилят. Поплыли на Андриянов табор, ето на устья Уругвая, плыть полтора часа. Стал говорить Алексею:

– Ничего проздравили нас – три дня голодными.

– Не говори, маме попало, что тебе деняг дала, и дядя Тимофей злится, что ты приехал. Говорит, весь бизнес ему перебьёшь.

– А что, пускай честно работает, и нихто не перебьёт.

Алексей – сутки пробыли – сказал, что пошлёт алясошных сеток, «а пока рыбачь с Андрияном». Лодка есть, та ма́ленькя, которой начинал рыбачить в 1995 году.

Остались мы вчетвером: Юра, Андриян, Софоний и я. Софоний доволен, что я приехал: обижатся, что Андриян издеётся. Андриян стал рассказывать, что Тимофейкя не плотит, а рыбу сдают Алехандру Малесеву и что Алехандро поднялся. Но как ето – интересно. Он познакомился с одной адвокатшай в Бразилии, завлёк её, японес Оскар Нитт уже ему должен был достатошно и не платил, а Алехандро был должен всем рыбакам. Он нанял свою ухажёрку, открыли суд и выиграли у японса. Место на рынке со всеми удобствами, и чичас Алехандро на бразильским рынке играет большую роль, часто регулирует цены, потому что берёт рыбу за бесценок, и часто совсем не плотит. Пауло женился и скупат рыбу, а Алехандро ворочат в Бразилии. Андриян на Тимофейкю обижается, говорит, что хочет, то и делает.

Мы начали рыбачить, шло всё хорошо. Он увидел, что у нас идёт, предложил работать вместе из половине, сулил поставить машину, сетки, моторны лодки, но ничего не исполнят и всё вышшитыват, а нам ничего не достаётся.

– Вот, детки, учитесь. Отец худой – пускай добрыя люди поучат.

– Да не говори, уже нажились, идивотства, издевательства, нет никакой справедливости, дня неохота жить в етой деревне. Баба нас переманила, вскоре нас выгнала, мы чичас живём в курятнике у дяди Тимофея. Алексей женился, и его выгнала, он чичас живёт в Антоновым дому, и над мамой издеётся, что хочет творит над мамой.

– Но я же всё ето вам говорил – не послушали, а теперь вам худо, и всегда оно будет так, покамесь мы крепко не объединимся. Когда будем всё заодно и дружно, тогда нам будет легко и никто вас не затронет. Как пословица говорит: один горюет, а семеро воюет. Сколь я вам в жизни уже говорю: берите пример с порядошных людей, немало показывал, хто как живёт. Как где дружно и все вместе – иди их задень, вот так и вам надо быть.

Андриян молчит. Я передал Марфе, чтобы сменяла на столярный стол комбинированный тестю за мотор «Джонсон» пятнадцать лошадиных сил дорженый. Тесть обрадовался, согласился. Ишо бы, стол дороже, а он пасешник.

Ну вот, и мы разжились, теперь у нас лодка, мотор, сетки. На наше счастья тут рыбачил один немец с аргентинской стороны, он рыбу скупал и платил лучше, чем в Уругвае. Я с нём договорился, не надо никуда везти, утром и вечером он подплывал и забирал всю рыбу. У нас с Софониям дело пошло хорошо, Юра с нами был, но ленился, но мы на ето не обращали внимание. Тимофейкя принял у Андрияна рыбу, тянул платить и при расчёте захотел заплатить полцены. Оне поспорили, и Андриян не стал ему рыбачить. Тимофейкя ему сказал:

– Знал, что Данила приехал и вас переманил.

Андриян:

– А будь справедлив, я сколь с тобой проработал, а деняг не видал.

И Андриян перешёл ко мне, Алексей тоже передал, что «будем рыбачить вместе».

Как-то стретились с однем украинсом, он сеет рис шестьсот гектар, разговорились. Он наших знат хорошо, пошёл разговор, дале-боле, я стал спрашивать, где можно найти дом, он говорит:

– Я спрошу у Капуто, у их есть просты́ дома возле берега.

– Хорошо. А когда будет известно?

– Да завтре же.

Я его сердечно поблагодарил. На другой день уже вечером тёмно подъезжает к нам и говорит:

– Нет проблем, дом дал, ему ето выгодно. Вы хоть будете берег охранять, и скот не будет теряться.

На другой день утром взял нас, свозил показал нам дома. Да, ето восемь домов для рабочих простых, воды хоть залейся – больша помпа стоит, електрика, берег триста метров там же, где рыбачим, толькя пониже. Ну, слава Богу. Мы перешли в дом.

Приезжает Марфа с малыми детками, я вижу, что с ней непорядки, стал спрашивать:

– Что с тобой?

Она говорит:

– Уже месяц хуже и хуже, дыхания не хватат, силы нет, чижало.

– А к врачу возили тебя?

– Нет.

– А в больнице анализ снимали или проверялась ты?

– Нет. А хто меня повезёт?

– Как так? А дети, мать?

Заплакала и говорит:

– Мама толькя ворчит, слова не скажи, всё корит, что приташшились, детя́м тоже не нужна. Уже не знаю, что делать, поетому приехала к тебе.

Я ничто не стал говорить, думаю: надо везти к врачу завтра же. Ля́гли спать, она всю ночь простонала и проворочалась. Думаю, ах вы идивоты, кровопивсы! Утром рано побежал к украинсу, звать его Ектор Романюк, попросил, чтобы довёз в село Марфу к врачу.

Врач угодила очень добрая итальянка, Арисменди, проверила Марфу и сказала:

– Её срочно надо положить в больницу, она может потерять ребёнка, – и написала пропуск без очереди и срочно.

Машины скорой не было, и нас увезла полиция. По запросу врача привезли в Сальто в больницу, её срочно проверили и положили. Некому за ней ходить, пришлось мне с ней жить и за ней ухаживать, ето прошло три недели.

Андриян уже переехали к нам, Неонила ходила за нашими детями дома и сама беременна уже третьим. Марфа не хотела лежать в больнице, рвалась домой. Врач-гинеколог не отпускал и всё говорила: «В любу́ минуту будет операция, ей не перенести, она сла́ба, и повышение крови». Я Марфу уговаривал: потерпи, но врач-гинеколог вредна угодила немка. На четвёртой неделе сделали операцию, и родилась у нас дочь, назвали Антониной, но стали крестить в деревне, и нихто не захотел ето имя. Елена настояла поставить имя незнакомо, и поставили имя римско, Мастридия, теперь в документах Антонина, а по крещению Мастридия.

Марфа когда оздоро́вела, я стал ей говорить:

– Марфа, когда ты ума накопишь и сколь ты будешь мучить меня? Ты меня не послушала, поехала с детями, что ты выгадала етим? К маме же ты поехала, и что ты хорошего видела? – Заплакала. – Марфа, не плачь, давай ето всё выясним. Когда нас венчали, нам читали: «Совокупятся муж с женой, и будет плоть едина», и ето мы не можем изменить. Твои родители сколь нам горя принесли, и моё ро́дство нас не любят, всегда нас гнали. Теперь смотри, что с тобой сделали, чуть ты в гроб не ля́гла, и в етот момент ты была никому не ну́жна, толькя мне одному. Наши дети, смотри хороше́нь, выросли, женились, и мы стали не ну́жны. Так и остальные вырастут, все уйдут, и нам с тобой некуда будет голову приклонить. И ето всё сбудется, запомни. Тебе охота одной жить?

– Нет.

– Так же и мне. Я уже пожил и знаю, что ето значит. Правды, мы с тобой тоже неправы, тоже родителям досажали. Вот и точно в Святым Писании сказано: вред сделаешь родителям – в семь раз отомстится, и ето точно. Мы с тобой на своих родителей руки не подымали, бывало, огрызались, а наши дети уже налетают драться, а ихны их будут бить, и так пойдёт дальше. Ведь сказано, что дитё, которо почитает своих родителей, да долголетний на земли, и всё изобильно будет у него, и благословенно, и дитё злословит родителям – в семь раз отомстится, а ударил отца – рука да отсохнет, а мать ударит – да искоренится. Вон посмотри на дядя Степана: рука высохла, и семья в нищё пришла. Смотри, ето идёт с библейских времён, и всё точно без ошибок, так же и мы с тобой. Знаю, что не шибко у нас с тобой всё гладко было, обои виноваты, перед родителями виноваты и друг перед дружкой. Мы чичас думаем: а, он такой-сякой, или она така́-сяка́, но придёт время, не дай Бог, останемся друг без дружки, тогда мы хватимся, как чижало жить друг без дружки. Вон мама всегда говорила на тятю: помрёт, хоть отдохну, и чичас всё по-разному, жалеет и никому не ну́жна. И сколь таких примеров, сама знашь.

Марфа ничего не ответила, но толькя соглашалась.

Мы с Софониям рыбачили, Алексей не появлялся, а Андриян редко. Мы с Софониям за пять недель скопили две тысячи долларов чистыми, не шшитая расход домашняй, я поехал в Бразилию на порт в Санта-Катарина, город Итажаи, и купил четыре тысячи метров сеток, верёвок, поплавков. Вернулся на границу, разыскал скупшика-бразильянина, стал договариваться рыбу сдавать без посредников. Вышла дочь, узнала, что я самый и есть Даниель – мня весь Уругвай знал как хорошего рыбака, – она пошла наперебой отца, отец сдал, дочь перебила, дала мне за богу и за траира доллар килограмм, за дорадо два доллара, за сабальо – пятьдесят копеек, лёд сколь хошь, и рыбу забирать, где укажем на берегу. Дочь звать Карина, а за рыбой будет приезжать Таквара с женой, уругвайсы. Я стал просить Карину, чтобы провезли нам сетки, верёвки, поплавки через таможню. Она спрашиват:

– Когда вам их надо?

– Срочно.

– Хорошо, ночуйте на границе, а мы посмотрим, что можем сделать.

Ето было на Барра-до-Квараи, а на уругвайской стороне Бежя-Унион. Я всё оставил у Карине, переехал в Бежя-Унион, устроился в гостинице, в восемь часов вечера прибегает Карина, сообчила:

– Будь готов в шесть часов утра.

Шесть часов – я уже ждал, подъехала машина, забрала меня, мои сетки уже были на машине, и мы тронулись. Проехали три поста таможни, нас не останавливают, а толькя дают сигнал водителю, и мы спокойно проезжали. Я не вытерпел и спросил:

– А вы хто?

Он говорит:

– Начальник таможни.

Я смеюсь:

– Вот почему нас пропускают!

Он:

– А как ты хотел?

Приезжаем домой, разгрузили, он спрашиват:

– А сколь сеток привёз?

– Сорок штук.

– Знал бы, больше бы взял с Карине, но уже поздно.

Мы ему дали на выбор рыбы, он доволен уехал. С тех пор, когда надо сеток, закажешь Карине, Таквара привезёт. У нас дело пошло хорошо. Аргентинсу не стали сдавать, потому что стал рыться, у него рынку мало, часто приходилось рыбу выбрасывать. Но ничего, он остался другом и изредка брал рыбу на выбор, но и платил хорошо. Он показал нам, где бога ходит, а дальше мы уже достигли сами. Мы вскоре сделали ишо одну лодку и взяли мотор и стали рыбачить на двух екипажах, на каждый екипаж по две тысячи метров сеток: мы с Софониям, Андриян с Никитой. Юра перешёл к Анатольке.

Тут часто зачастили гости с деревни к нам на рыбалку. Ето будут тесть, его сыновья и внучаты, Агафьины дети. С другой деревни – Оськя, Сергейкя Ануфриевы, Петькя Зыков. Андриян повесел, стал всегда с деньгами.

Однажды приезжает Тимофейкя, Анатолькя и Сергейкя к Андрияну в гости, у Андрияна было хороше вино, он сам сквасил. Все друзья не пролей стаканчик, толькя Андриян очень редко пьёт, и то очень мало. Тимофейкя был очень голодный выпить, Андриян угостил их, но Тимофейке было мало, он стал просить, Андриян угошать, Тимофейкя Андрияна заставлят выпить, и Андриян стал пить. Дело было летом, у нас окно было открыто, я всё ето видел и говорю Марфе:

– Сегодня у них будет проблема.

– Как знашь?

– Посмотри, Тимофейкя какой напряжённой.

Дале-боле, у них пошёл спор, и всё из-за рыбалки, что Андриян не стал с нём рыбачить. Тимофейкя кричал:

– Знаю, всё ето из-за Данила, он научил вас так жить, все вы одинаковы, к вам не подступись!

Андриян:

– А что, как вы – жулики, идивоты?

Доказывали друг другу как могли, уже вечером начали бороться, Марфа говорит:

– Иди разними.

– Нет, пускай учутся, оне начали, оне и докончут.

Я из окна всё смотрю: Тимофейкя каждый раз под низом. Как так? Андриян намного меньше Тимки, сухой, меньше, но раз-раз – уже наверху. Тимка полез драться – Андриян предупредил его:

– Дядя Тимофей, не лезь, я так тебя изобью, что будет позор тебе.

Он всё равно лезет. Тогда Анатолькя и Сергейкя ему сказали:

– Хватит, Тимофей, ты во всём проиграл за весь день, Андриян тебя везде победил.

Он поднялся на Анатолькю:

– Раз так, такой брат, не застаёшь, все сетки и лодку заберу, как хошь рыбачь!

Так и сделал. А с Андрияном до двух часов ночи просидели, Тимка всё прошшался и уговаривал, что «будем друзьями и никому не рассказывай». Сам же пошёл к тестю и давай жалобиться, а народу – что покорил Андрияна. Тесть давай выговаривать Андрияну, что «нельзя так, он тебе дядя и старше тебя, он богатый – ты бедный». Андриян скипел:

– Я вам не тятя – всё терпеть! Лицемерничают, идивотничают, издею́тся – всё терпи. Нет, етого не будет.

Тесть замолчал.

Тесть часто стал приглашать меня в гости, но я не ехал, не хотел Коле лезти на нервы. Он осенью уехал в Аляску на рыбалку, и мы собрались к тестю и к сыну в гости.

Приезжаем к Алексею, всё хорошо, Алексей рад, но чувствую, что-то не то со стороны невестки, как-то чувствуется, что мы здесь мешам. С нами был Юра, мы в етот день хорошо выпили, тесть-тёща расплакались, что нет никакой жизни от Коли, даже – Коля не стал молиться ходить в моленну и за любую помешку не приходит к наставнику исправляться, а исправлятся где попало, то зятя заставит, то Немца, и всё у них коса на камень. Тёща разводит Палагею с Коляй, тесть говорит:

– Уже нажился до горьких соплей.

– Но вот вам все мои слова сбылись, а вы не верили.

Тёща уже залезла в жизнь и к Агафье, она здесь с детями, Петро в Бразилии, тёща разводит; Ольга тоже здесь с детями, Василий в Австралии, и тоже разводют. Я не знаю, что она думает: все зятевья и снохи худые, а она хоро́ша.

На другой день утром голова болит, Юра спрашивает:

– Есть чем опохмелиться?

– Чичас посмотрим.

Завсяко-просто открыл бутылку у Алексея, опохмелились, сноха увидала – надулась. Алексей подходит и говорит:

– Тятя, Феня не любит, что ты хозяйничал у нас в дому.

Ого, думаю. Попросил у их фотографии на память – не дала. Вижу, что нервничат, что мы с Алексеям разговаривам. Вот тебе и любимый сын, и всё ето настроил Коля, она ему родственница по матери. Она баловала её, не знали, как выдать взамуж, и Коля выискался отдать её взамуж, сказал, что: «У нас в Уругвае есть Алексейкя Зайцав, очень порядошный парень, приезжайте, мы её выдадим за него». Как ето было – не знаю, но Коля добился своего, поетому я мешался, приказ был, чтобы меня не было на свадьбе. Алексей ишо два раза́ были у нас в гостях, и она увезла его в Аляску. На прощанья Алексей мне сказал, что:

– Мы с Феней договорились друг другу угождать.

– Вот, Алексей, ето первая твоя ошибка, я так же договаривался с твоёй матерью, но ничего не получилось.

И так оне уехали.

Тесть стал приглашать, чтобы я при́нялся.

– Но как? Меня не примут.

– А ты съезди к своему духовнику, покайся, и тебя примут.

– Хорошо, я съезжу.

Поехал в Бразилию в Масапе, пришёл к Василию Килину, стал просить сходить на́ дух, он не стал слушать, отсрамил как мог и выгнал. Но ето не по закону, он должен всё расспросить, узнать, тогда решать, а он поступил жутко как. Но слухи идут, что оне обои с женой очень пьют. Я с обидой вернулся домой, увиделись с тестям, я ему всё рассказал, он подумал и говорит:

– Хорошо бы ты покаялся на все соборы.

Я ему ответил:

– Нет проблемы.

– Ежлив ты покаешься на все соборы, нет тебе правила, останешься чистый.

– Я ето хорошо знаю, поетому соглашаюсь, и буду писать покаяние на все соборы.

– Ну, молодец.

Я селых два месяца всё ето готовил и думал, не забыл ли что-нибудь, и разослал по всем соборам, и в Уругвае отдал на каждый собор по писму.

 

17

Подходит зима, рыбы не стало, ушла вся вглубь, трудно поймать, пришлось проситься на Пальмар. Но уже всё изменилось, больше не выдают но́вы разрешение, но мне повезло, у меня старый документ, его поновили, и, пожалуйста, рыбачь. И всё изменилось, уже не называется ИНАПЕ, а ДИНАРА – Дирексион насиональ де рекурсос акуатикос, все чиновники сменились, стало всё чижале́, но я своёго добился по-прежнему, и всё шло как по маслу.

Приехал к нам Андрон-племянник, Степанидин сын, он приехал рыбачить, мы его приняли и поехали на Пальмар, дали ему екипаж, и он стал рыбачить один. Мы ему наказывали, как рыбачить и где рыба, он слушал со вниманием и всё исполнял, как ему сказано, и очень старался, и ловил хорошо. Карина не поехала на Пальмар за рыбой, пришлось срочно бежать в Бразилию. Мы уже слыхали, что есть скупатель, что скупает во всём Уругвае, ето Карлиньёс, он живёт пятьсот кило́метров от границы, город Санто-Анжело. Я поехал к нему, мы встретились в магазине, я ему сказал, хто я и зачем приехал, он засмеялся и говорит:

– Значит, вы и есть русо, что рыбу-то оставили на расплод в Уругвае?

– Да, мале́нькя оставили для вас.

– И в чем я могу вам услужить?

– Мы не хочем рыбу сдавать скупшикам, поетому приехали к вам. Ежлив хошь нашу рыбу, то давай договоримся.

Карлиньос дал двадцать центов выше, чем Карина, льда сколь хошь, и на границе Ривера и Санта-Анна-до-Ливраменто. Дал адрес, кому сдавать. Приезжаю на границу, разыскал адрес – да, бразильска машина на уругвайской стороне, позвонил, вышел парень молодой, подходит, здороваемся, он спрашивает:

– Вы от Карлиньёса?

– Да.

– Хорошо, вы доложны рыбу привозить суда.

– А как таможня?

– Ето наша проблема. У меня тесть начальник таможни.

– Вон как, хорошо.

Мы наняли наёмной транспорт и стали возить рыбу на границу. Транспорт угодил хороший, но рыбы уже не столь. В 1996 году ловили за ночь пятьсот – шестьсот килограмм на екипаж, чичас за неделю столь, и всё ето значит, что рыбаки не соблюдают размер сеток и вылавливают всю мелочь. Ето большая ошибка: ме́лка рыба полцены, с ней много работы, и реки остаются без рыбы. У нас политика была доржать толькя сети крупные, размер сто пятьдесят миллиметров и выше, но рыбаки доржали размер девяносто, ето двадцатисантиметровая рыба вся попадала. Мы ловили толькя крупну, весь Уругвай роптал, что русские вылавливают всю рыбу, но ето не так. Действительно, мы всех больше ловили, ето получается меньше рыбы, но больше килограмм, а у них много рыбы, но мало килограмм. Оне часто заявляли на нас, и часто приезжали инспектора, но у нас всё в порядке, инспектора с полной информацияй вёртывались в ДИНАРА и докладывали: у них всё в порядках. Однажды приезжают инспектора, угодили мне хорошо знакомы, всё проверили, и Рауль Пуиг спрашивает:

– Даниель, что же секрет, всегда вы всех больше ловите?

– Очень просто. Работаем день и ночь – раз; сети ставим перед самым солнцезакате, тогда рыба не видит – два; сети каждый день убирам, чтобы рыба не знала, где сети, – три; как мы попали на руно, смотрим, откуда зашла – сверху или снизу, и за ней идём, и етим редко ошибаемся, и то ето бывает в праздники, но мы можем ошибиться одну ночь, а на втору́ ночь уже на руне, и всю неделю ловим – четыре; месяц очень много значит, на новый рыба кверху идёт, на ущерб – книзу – пять; когда ветер, рыба идёт толькя на ветер – шесть. Мы всё изучам, кака́ погода, кака́ температура воды, на какой глубине ловится рыба – да, обчим, информации очень много. Рыба тоже ведёт свою актуализацию, и с каждым днём надо изучать новую систему жизни рыбы.

– Даниель, а не боишься – даёшь столь информации?

– Нет. Во-первых, рыбаки ленивы. Бывало, плывёшь нимо, видишь сеть, берёт любопытство посмотреть, какой размер сети, какой матерьял, как насажена, и часто попадается – сети размер мелкий, сети заилёны – значит, селу неделю не тронуты, потому что рыба дохша, раздута. Во-вторых, не умеют насаживать сети, третья – не умеют ставить сети, а само главно – когда даёшь правильну информацию, нихто не поверит, у рыбаков заведёно друг друга обманывать, поетому нихто никому не верит.

– Да, ето правильно. Даниель, какоя у тебе точки зрения над рыбалкой уругвайской?

– Да, ето сурьёзноя дело, рыба вылавливается, и нихто об етим не думает, ету проблему можно решить, надо хороший компромисс заключить – государство с рыбаком. Ето артефисияльно помогчи рыбе в закрытым помещении выметать икру, потому что рыбе не каждый год удаётся выметать благополучно из-за климатических условий, а потом очень много депредадоров, какой-то низкий процент выживает, и ето надо помогчи балансировать.

– А как дорадо?

– Очень просто. Надо ему устроить абитат, где он мечет икру, и будет дорадо сколь вам угодно.

– Как ты всё ето знашь?

– Да, милый мой Рауль, всё изучаю.

– Даниель, всё же ето поразительно!

Я смеюсь, он спрашиват:

– Даниель, чичас нашнутся конференсыи и конгрессы насчёт рыбалки, ты можешь высказать все твои точки зрения?

– Конечно могу, и у меня на ето есть большой интерес, ето будуща нашему поколению.

– Даниель, ес инкреибле ту пунто де виста, ме дехасте кон ла бока абьерта. – Обои смеёмся. – Когда поедешь в Монтевидео, заезжай всегда к нам, чичас у нас директор хороший, Даниель Монтьель.

– Да, я знаю, он добрый. – Оне довольны уехали.

Рыбачили на Пальмаре, рыбу плавили до Байгоррии, бывало, уплывали до тринадцати-четырнадцати часов книзу, и рыбу приходилось везти с трудом. Приплывёшь до Байгоррии, загружашь рыбу на машину, и с водителям на границу. Бывало всё хорошо, но бывало, парень на границе загулят, вот тогда проблема, а нам срочно надо вёртываться. Однажды приезжаем на границу, Фернандо дома нету, жена вышла, сказала, что у Фернандо отец в больнице, у него инсульт. Мы все больницы объехали, но его не нашли. На другой день к полдню́ он явился, глаза красные. Я понял, он извиняется, что отец больной, я ему стал говорить:

– Фернандо, стань на наше место: нам надо рыбу сдать, загрузить лёд, довезти до Байгоррии и плыть тринадцать-четырнадцать часов, и мы кажду неделю плывём в пятницу, чтобы сдать в субботу. Но мы приплываем на табор толькя в понедельник вечером, а там рыба пойманна ждёт льда. – Он извиняется.

На другой раз ишо хуже. Привозим рыбу, его нету, всю ночь прождали, всё нету, телефон выключенной, в одиннадцать часов я не вытерпел, поехали в телефонку бразильску звонить Карлиньёс. Дозвонился и сказал:

– Мы так работать не можем: он празднует, а мы мучимся.

– Хорошо, я всё налажу.

Андрияна я оставил у Фернандо на ограде. Когда вернулся, Фернандо извиняется, что толькя что приехал, а Андрияна он не видел. Андриян мне сказал, что всё врёт: толькя что стал с постели. Да, глаза заспа́ты. Мы промолчали, рыбу сдали, Андриян распсиховался и больше не поехал сдавать, пришлось мне одному ездить с водителям. Но история продолжалась, и Карлиньёс ничто не мог сделать, а Фернандо запугивал:

– Не будете сдавать рыбу, вообче на границу не сможете привезти.

Но уже стало тепло, можно вернуться в Сальто. Андрон отличился во всём, молодец, ето парень замечательный, кроткий, послухливый, угодительный, мы его сполюбили.

На Байгоррии что ро́стют осетра, потеряли много рыбы. Пошли бури, прорвало садки, и осетёр ушёл. Мы его ловили внизу уже по шесть-семь килограмм, и даже попадался с икрой. Но хозяева сумели достать с России другого сьентифика, Михаила Рогова, жена Елена, он всё наладил, и у них дело пошло. Ему плотют месячну зарплату в размере тысяча пятьсот долларов, а жене девятьсот долларов, он за все ети года запускал мулькёв, и у них уже пошла прибыль. Нонче оне сдали на два милливона долларов, но с каждым годом ето растёт, на будущай год перспектива на пять милливонов долларов, а на следующай двадцать милливонов долларов, ето очень шикарный бизнес. В Россий осетёр вырастает за двадцать три года, во Франсыи за семнадцать годов, а в Уругвае за пять лет, ето всё значит климатические условия. Спрос с чёрной икры большой, а её как капля в море, не хватает. С моёй точки зрение, Аргентина Рио-Негро подошло бы – самый благоприятный климат для осетра и лосося́. Хороший бизнес, но грошей нема. Михаил – хороший мужчина, но жалко, что лишного пьют, может потерять работу.

 

18

Стало тепло, траир ушёл вглубь, мы переехали в Сальто домой, стали рыбачить дома. Степанида звонит Андрону: «Ишши невесту», но он стыдливый. Она настаивает брать у Берестова Фёдора или у немса Вагнера, думаю: ошибку делаешь, сестра, опять будет дискриминация, мне его жалко. Стал говорить Марфе, она подтвердила. Через два-три дня Марфа мне говорит:

– Слушай, у сестре Ксении дочь Анютка, девка красива, кро́тка, спокойна, угодительна.

– Вот ета подойдёт. А как можно помогчи? Но чтобы нихто не знал.

– Я позвоню к сестре.

Марфа позвонила, с Ксенияй договорились, и через два месяца Ульян с Ксенияй привезли Анютку в Уругвай. Я Андрону рассказал подробно, хто Фёдор, хто Немец и хто Ульян, девчонка кро́тка, угодительна, а те го́рды.

– Смотри сам, езжай праздновай.

Он уехал, через месяц вызывает мать, а сам ишо не сватал – стыдно. Но Анютку он сполюбил, и она его также, но боятся друг дружку. Степанида приехала, пошли сватать.

– Ну что, сватать?

– Сватать.

А жених ишо не подходил к невесте. Мать пошла, расправилась с ними и привела их обоих. Ульян стал спрашивать у Андрона:

– Ты её берёшь по любви или тебя заставляют?

– Нет, я сам, я её люблю.

– А ты, Анютка?

– Я тоже его люблю.

– И хочешь за него выйти?

– Да, ежли отдашь.

Ульян сказал:

– Раз оне сходются воляй, я ничего не могу сказать против. – Ксения также.

Свадьбу сыграли, меня приглашали, но я не поехал: пе́рво надо дело довести до конса.

Моё дело дошло до соборов, многи одобрили и сообчили: пускай решает уругвайский собор. Коля старался, всем звонил, по всем страна́м и всех разжигал, что я не покаялся, всё вру, са́мо главно утаил. Но я был спокойный, моя совесть чи́ста, пускай хоть сколь кричит, но он уже силу потерял, всем уже надоел. Ето всё решалось медленно, и я не торопил, уже отвык от народу и деревняв, всё мне стало постыло, вижу всё лицемерство и несправедливость. Куда ни пойди – всё хорошо, как обратись к нашим староверам – всё не так. Оне мне опротивели, да и сердце стало слабо, как услышу ето лицемерство, сразу стаёт худо, поетому стараюсь избегать встречи.

Степанида посылает Федотку и Мишку к нам на рыбалку, Андрон с женой уехали в Боливию, мы с Андрияном разделились, потому что часто психует, он забрал себе Федотку с Мишкой, я остался с Софониям и с Никитом, и Ларионка не отстаёт, рвётся на рыбалку, самому восемь лет, а такой шустрый, нигде не присядет.

Звонит Илюшка с Боливии, просится на рыбалку. Вот, думаю, момент привести его на собор, говорю:

– Приезжай, рыбалка ничего идёт.

Оне приехали, у них уже три дочери, у Андрияна три сына, у Алексея сын. Я Илюшке дал пятьдесят процентов, чтобы ему помогчи, он старается помогчи и угождает, Андриян злится, что опять ему помогаю.

– Дело не твоё, не суйся.

Стал его спрашивать:

– Ну и как твой Ананий?

Ему неудобно, но ответил:

– Раза́ два приходил, и мы с нём поспорили, и больше он не пришёл.

– Ну и как ты думаешь, что с нами произошло?

– Я сам в сумленье, сам не знаю: то ли от Бога, то ли от беса.

Я больше не стал его трогать, думаю: как мне придётся проситься в собор, так его потребоваю. Он проработал два месяца, окреп, сделал себе лодку, купил мотор, сети – и заподымал горб, всё ему не так. Говорю Марфе:

– Вот смотри и учись, сколь мы им ну́жны.

И Устина запокрикивала, через мало время пошли сплетни, стали коситься. Я вижу, что дело не то, сказал обоим сынкам:

– И что будет дальше? Ваши жёны стали заниматься сплетнями, а что будет дальше?

Андриян пошёл сразу приказал Неониле:

– Иди и разбирайся с тятяй.

Она пришла со слезами, я стал ей говорить:

– Неонила, ты моя любимая невестка, всё было тихо, зачем ты связалась с Устиной? И пошла вражда.

Она плачет и говорит:

– Я толькя вот ето сказала, а теперь повернулось, и всё сло́жила на меня.

– Да я всё понимаю, ты же знашь, что было в Боливии, и связывашься с ней, ето чирей, хоть сколь будет гноить.

Она плачет, прошшатся.

– Бог простит, толькя будь от неё подальше и не связывайся с ней.

– Ладно, тятенькя.

Илюшка узнал, что Неонила приходила прошшаться, послал Устину и сам пришёл, я стал вежливо говорить ей, она стала спорить, огрызаться, и все мы виноваты, она права. Говорю:

– Но ежлив мы худые, зачем ташшилась к нам?

– Я ехала не с вами жить.

– А нашу по́мочь не шшитаешь?

– Разговаривайте с Ильёй, я тут ни при чём. – Вот как хошь, так и живи.

Вскоре Илюшка перегрузил лодку рыбой и всё утопил и сам чуть не утонул, всю ночь проболтался в воде. На другой день вечером пришёл домой, но потерял разговор, стал немой с перепугу, но врачи его отстояли. Он со мной прошшался и сознавался, что во всем он виноват, но, когда оздоро́вел, замолчал и снова пошёл против нас. Я удивляюсь, что врёт всё сподряд, говорю:

– Где он научился врать?

Андриян отвечает:

– Всю жизнь он врал. Вот и про своих детей спроси у людей. Илюшкин тесть Евгений повезли из Боливии в Чили кокаин, их поймали и посадили в тюрму на восемь лет, сам Евгений и два сына, Паиськя и Федоска, но уже не первый раз везли, и за ними уже сле́дили. Илюшка рассказыват, что у них привычкя: часто говорят «обокрасть», да «убить», да «отобрать», да «обмануть», и из бардаков не вылазют.

Думаю, дак вот, субчик, где ты нахватался! Теперь понятно, посмотрю, что дальше будет с тебя.

Андриян часто рвался на дамбу ловить дорадов, слухи идут, что там подкупают полицию и рыбачут возле самой дамбы, и дорадов там тьма, разом сетки наполняются. Я ему говорил: «Андриян, дело иметь с полицияй – к добру не приведёт, сам видишь, кака́ коррупсыя». Но он не слушал, всё разузнал, с кем договариваться, кому платить, хто когда дежурит, в каки́ часы заплывать. И дорадо плотют два с половиной за килограмм долларов, ето очень выгодно. Оне обои уехали с Илюшкой.

За перву ночь поймали Андриян восемьсот килограмм, Илюшка пятьсот килограмм, им ето понравилось, оне за неделю хорошо заработали и меня сманили. На другу́ неделю мы с ними поехали. У Андрияна всё организовано, в неделю оне заезжают три-четыре раза́, полиция берёт сто долларов за лодку, работы два-три часа перед утром. Подкуплено с обоих сторон, Аргентина и Уругвай, часто заявляют и ловют, но хто полиции хорошо плотит, того берегут и сообчают, куда убегать. Зона охраны одно км, как заявление – бегут ловить, но полиция звонит на мо́бильный, куда убегать. Ловили уругвайсов, потому что плохо платили, уругвайсы удивлялись: как так, русски как молния, час тут – час нету, и всегда у их сети бьётся рыба. Мне ето всё не нравилось, как пужаной ворон. Андриян с Илюшкой ликуют, я им говорю:

– Не радуйтесь, ето вам будут слёзы.

Андриян возражал:

– Ха, полиция нас берегёт.

– Придёт время, полиция сама вас предаст да ишо заманит подальше.

– Мы им так хорошо плотим, им невыгодно нас ловить, оне получают всего двести долларов в месяц, а тут в неделю по сто долларов каждый.

– Но я вам говорю: придёт время, помянете мои слова.

– Да тебе бредит.

Я не стал там рыбачить, уехал на прежняя место.

К ним явился команданте морского флота, я увидел его – и сразу видать, что он первый коррупсионер, он всё вёл до́говор с Андрияном, я Андрияну сказал:

– Вот етот офицер принесёт тебе проблему, зглянь ему в глазки и всё поймёшь.

– Да, он выслужился в Африке, в Конго, и офицера получил именно за коррупсыю.

– Но вот бойся его.

– Да ему невыгодно нас предавать.

– Ах, Андриян, Андриян, зелёны вы ишо.

К ним наехали Кипирьян, племянник, Стёпка Бодунов, Андриянов шурин Флорка, Ефим Мурачев – Ульянов брат, Степанидины Федотка с Мишкой. Андриян хоть скромно жил и деньги копил, а Илюшка жил развратно, арендовал машину и катал своих рыбаков, часто гулянки, мясо жарили на таборе, набрали оружия, ездили на охоту, били кабанов, оленяв – как хорошие паны. Я ругал, но никакого толку не было, Илюшка даже уехал в город, дом арендовал, чтобы нихто его не ругал.

Я до тех времён, что с нами случилось в Боливии, всё шшитал: дети да дети, но после то́го стал сле́дить за каждым их движением, насколь мы можем на них рашшитывать. Как говорится, дитё-то он мой, но ум-то у его свой.

Илюшка собрался на машине покататься по Аргентине, и Андриян туда же, тоже арендовал машину. Марфа собралась с ними к Таньке съездить, стала проситься у Илюшки, он промолчал. А Устина сказала:

– Места нету.

Она ответила:

– Придётся у Андрияна проситься.

Устина:

– А ты нужна там, нет?

И Марфа уехала с Андрияном, оне проездили две недели. Приезжает Марфа со слезами: Андриян дорогой распсиховался и чуть Марфу дорогой не оставил.

– Вот, Марфа, всё ето бери внимания, что нас ждёт.

Танькя живёт в Сиполети в хорошим апартаменте, работат в компании «Петробраз» на бензозаправке как супервизо́ром, получат хорошу зарплату, учится, но ей еле-еле хватат, всё дорого жить в городе. Андриян проехал весь юг морской и всё узнавал про рыбалку, приехал с хорошими новостями: рыба в цене, и рыбы много. Стал меня уговаривать начать рыбалку в Арьгентине на море.

У нас здесь произошло следующа. Таквара с Кариной не поладили, нам стало некуда рыбу сдавать, и в Сальто приехали бразильяны, арендовали фригорифико и стали скупать рыбу, у них свой лёд. Оне нас разыскали и предложили, чтобы мы им сдавали. Мы с каждым новым скупателем цены на рыбу подымали, и, как всех больше у нас рыбы, нам платили. Можно сказать, что цены мы регулировали. Ето долго не прошло, раскрылось, что оне жулики и не плотют.

У нас произошёл несчастный случай. Первого августа, в Спасов день, мы отмолились, пообедали, отдохнули, я говорю Софонию:

– Давай уплывём на табор и вечером поставим сети, праздник всё равно маленькяй.

Софоний был против, но я настоял, и мы собрались, Ларионка с нами. Я взял портфель со всеми документами – думаю, буду готовить проект на вырашшивание рыбы. Мы поплыли. Лодка была хорошо загружёна сетками, льдём, продуктом, топливом. Заподувал ветерок, мы отплыли три часа от дому, плыли по Арапею вверх, ветер дул всё сильней и сильней, у Ларионки была одета спасательна жилетка. На повороте поплыли прямо на ветер, но он подул ишо сильнея, я успел сказать, что:

– Софоний, подплывём к берегу.

Он ответил:

– Смотри сам.

Смотрю, одна волна, втора́, третья, и лодка пошла на дно, Ларионка закричал с перепугу в панике, я крикнул:

– Софон, одевай жилетку и спасайся! – А сам обнял Ларионку и стал уговаривать: – Не бойся, я с тобой, мы чичас выплывем.

Сперва он кидался, но потом притих, видит, что не тонет и плывём. Выплыли, но всё ушло на дно, окро́мя постели. Мы всё потеряли, ето будет на двадцать тысяч долларов. Искали два дня, но ничего не нашли. Вот тебе и маленькяй праздник!

Я стал бояться воды. Уже четвёртый раз чуть не утонули, два раз на простой лодке, сетки поставили, буря разыгралась, и мы на простой лодке на ветер едва устояли, ето было страшно.

Поехал я к покупателям, попросил их на ихной лодке поискать – отказали, попросил сетей – отказали. Ах вы идивоты, толькя бы вам была бы выгода! Но раз так, я вам больше не рыбачу. Позвонил в Бежя-Унион, к Сергио Лагрега, ето конкурент Карине, он сразу прибежал.

– Сергио, давай сети, буду тебе рыбачить.

– Сколь надо?

– Две тысячи метров.

– Хорошо, завтра привезу, заплотишь рыбой.

– Хорошо.

Цены ушли ишо выше, и мы с нём прорыбачили допоследу. Ловкой парень, всё всегда исполнят вовремя, плотит на налично, он доволен нами, а мы ём.

 

19

Нам сообчили, что в субботу в Сальто приедут русский посёл и важноя лицо с России, будет конференсыя в теятре Ларраняга: программа по переселению соотечественников за рубежом на родину. Интересно, надо послушать. Я позвонил Герману Овчинникову, сообчил ему, он посулился приехать.

В субботу приехали в теятр, народ подходил всё боле и боле, подошла машина посёльства и автобус, на автобусе были артисты-казаки. На конференсыю пригласили всех желающих, соотечественников. Презентация, заседания, посол нача́л разговор о всех соотечественникав во всем мире. Открывается программа во всем мире подготовительна для отечественников, потерявших русскую культуру, открывают школы, разные презентации русской культуры – обчим, короче говоря, готовют потомство, чтобы вернулись на родину.

Вторая программа – ето старообрядцы, их не надо готовить к русской культуре, ни к русскому языку, оне ничего не потеряли и всё сохранили. Наших уже три года ездют по деревням и убедительно убеждают, чтобы вернулись на родину, хвалют, что всё сохранили, и такими патриётами Россия нуждается.

– Вам там земли́ наделют сколь хочете, вы не разучились работать, у вас таки́ семьи золотыя, вы можете показать и научить всю Россию, как работать, у нас в России нихто не хочет работать, всё брошено, никому ничего не надо, все уходют в город, в деревнях запиваются.

Но наши не верют, уже было пытано. В Китае много сулили, но, когда хто вернулся, на границе всё ободрали, многих в ГУЛАГ посадили, а многих на целину в Киргизстан да Казахстан расселили, почти голых. Ето всё описать – надо сэлу книгу. Многи наши ездют в Россию, но хороших новостей не везут, а толькя худых. Да, многи интересуются, но боятся.

На конец конференции посёл объяснил:

– У нас тут в присутствии старообрядцы, для них дорога уже открыта, и могут по полной программе ехать на родину.

После конференции подходит к нам лицо, прибывша с России, представился. Ето будет Москвин Виктор Александрович, директор фонда-библиотеки «Русскоя зарубежья», мы тоже представились. Он спрашивает:

– В чём вам помогчи?

– Во-первых, охота получить русскоя гражданство и съездить в Россию посмотреть, что же матушка-родина.

– Да, чичас гражданство получить легко, у меня скоро будет встреча с пресидентом, я надпомяну насчёт старообрядцев, о гражданстве. У нас в ноябре будет конференция о вероисповедание, хорошо бы хто-нибудь из вас приехал бы послушать.

– Да, ето очень интересно, охота бы осведомиться, да и на родину посмотреть. А вы, Виктор Александрович, оставайтесь у нас в гостях, покатаем вас по Уругваю.

– Спасибо, я завтре улетаю.

– Что так быстро?

– Да много работы.

– Как жалко. Ну что, будем ждать в следующай раз.

– Спасибо, я долго задарживаться не буду и вскоре вам извещу о гражданстве.

– Большоя вам благодарность, большоя спасибо.

Мне он действительно понравился – конкретный мужчина.

Все мы пошли в зало, где выступают артисты. Да, ето чу́дно, молодсы наши казаки, я сразу спомнил дядя Федоса – такой же был весёлой, чем-то он с ними сходился.

После выступления распростились, обменялись адресами. Я познакомился с Беловым Димитриям Вадимовичам, доктор политических наук, он работает в посёльстве и часто бывает у тестя в гостях, оне с нём дружут. Он мне сказал:

– Что нужно в посёльстве, обращайтесь ко мне.

– Хорошо, большоя спасибо. – И мы разъехались.

Через две недели приходит писмо в Сальто к нашему знакомому Андрею Ярыгину. Он с России уже семь лет, доржит магазин – строительный матерьял, хороший парень. Писмо от Москвина Виктора Александровича. Пишет следующа: «Проздравления, Данила Терентьевич, приглашаем вас на конференсыю 11 ноября, оплачиваем вам билеты. Вопрос: согласны ли вы поехать и что нужно вам в Москве?» Я ответил: «Проздравление, Виктор Александрович, согласен поехать и сердечно благодарю за такую услугу, большоя спасибо. А в Москве мне нужно полную агенду работы и, конечно, полюбоваться Москвой. Жду приглашение в посёльство, чтобы получить визу. За всё большоя спасибо, жду ответ».

Я съездил в Монтевидео, заказал паспорт как лицо без гражданства. Его нелегко получить, надо писать писмо министру иностранных дел, зачем паспорт и куда ехать, принести справку о несудимости. Но нет проблемы, всё ето делается благополучно, но лицо без гражданства – каждый раз вопросы: куда и зачем?

 

20

Андриян сговаривает съездить на юг в Аргентину, он скопил десять тысяч долларов, хочет в Аргентине купить машину и на ей ехать. Я согласился, и мы выехали. Приехали в Сиполети, заехали к Таньке, купили пикап в хорошим состоянии «Пеужот» и поехали на юг. Приезжаем в Пуерто-Десеядо, провинсыя Санта-Крус. Андриян познакомил меня с Енрике Сандовальям, у него есть лисензия на рыбалку, а рыбачить некому, он не рыбак и ищет, кто бы ему рыбачил. Нам повезло, лисензию там нелёгко получить. Енрике познакомил нас со своим хозяином, ето бизнесмен, имеет разныя бизнесы, его звать Аланис Хуан, но он мне не понравился, сразу видать, что фальшивый. Енрике познакомил нас с депутатом провинсияльным, он одобрил нашу инисиятиву. Рыбы много, цены хоро́ши. Мы договорились работать из половины, он администрироват, мы рыбачим, инвестиция вместе.

Мы довольны вернулись домой, стали собираться рыбачить на юг. В Уругвае дорадо можно рыбачить с марта по сентябрь, а стальноя запрет, и рыбы в Уругвае стаёт вообче мало, рыбаки злятся, что мы рыбачим, часто заявляют. Дошло до пресидента Табаре Васкес, но ДИНАРА и префектура нас защитила, что мы правильно работам: больше ловют, потому что работают. Пошли частыя конференсыи насчёт рыбалки, мы на етих конференсыях настаиваем засевать во все реки мулькёв – все рыбаки хохочут, мы настаиваем остановиться толькя на крупных сетках – все против, да ишо вымогают субсидии, и все ихны рассудки как детски. Власти всё ето наблюдали и, конечно, дали им субсидии, но сколь раз уже помогают, и какой толк, хоть сколь, всё одно и то же. После конференсыи всегда ставят на стол, но мы никогда не остаёмся.

Однажды с Андрияном поехали в стару деревню, шёл большой дождь, мы заехали к Берестову Ивану Даниловичу, у них были гости с России – Ольга Геннадьевна Ровнова и фотограф. Сразу видать, женчина у́мна, но Иван Данилович обошёлся с ними по-холодному. Оне спрашивали про житьё-бытьё, Иван Данилович отвечал неохотно. Оне собрались прогуляться по деревне, я их пригласил, дал адрес, где живём, оне сказали, что «сегодня же приедем», поблагодарили. И мы с Андрияном поехали обратно. Не доезжа до Сальто, у нас застукал мотор, и мы домой попали уже ночью, Ольга уже были, не могли дождаться и уехали – как жалко!

Мы вскоре поехали на рыбалку в Аргентину. В Буенос-Айресе купили лодку на пять тонн и поехали в Мар-дель-Плата покупать снасти рыбальны. Не доезжа сорок кило́метров до Мар-дель-Плата, опять мотор застукал. Что такоя, толькя что справили, что делать? У нас штраховка оплочена, вызвали скорую помочь, нас подцепили, довезли в Мар-дель-Плата. Мы нашли отель с гаражом, узнали, где хорошая справочная, нам дали адрес, приезжаем туда. Да, большоя помещение, каких толькя моторов нету, и свой магазин с запчастями. Хозяева старики механики, мне оне сразу понравились, сразу видать, до́бры и порядошны. Мы рассказали, что случилось, оне нам отвечают:

– У нас компромисс: каждый мотор на очереди.

Я стал упрашивать:

– Ради Бога, помогите, каждый день проживать в отеле дорого, и путь у нас далёкий.

– А хто у вас будет разбирать мотор?

Андриян ответил:

– Я.

– А умеешь?

– Да, чичас помогал механику разбирать.

Я говорю:

– Он любит железу и часто копается в ней.

Оне переглянулись, заулыбались и говорят:

– Завтра утром в восемь часов, не раньше не позже, мотор разобранный должен быть здесь.

– А когда будет готовый?

– К вечеру.

– Хорошо.

Я железу не люблю, но пришлось помогать Андрияну, и мы с нём до трёх часов утра всё разобрали, утром в восемь часов мотор был на месте, старики смеются, взялись за работу и сказали:

– Хто вам мотор справляли, неправильно справили.

Вечером в шесть часов мотор был готов, Андриян спросил, что необходимо знать, оне всё рассказали, наказали что и как и сказали:

– Какой он смелый!

На друго́ утро рано Андриян стал собирать, я помогать, каких ключей не хватало – хозяин отеля занял, он испанес, и Андриян ему понравился. Мы уже поздно ночью поставили машину в ход, машина завелась, Андриян клапана отрегулировал, и мотор стал работать плавно. На другоя утро подцепили лодку, подъехали к старикам, оне нас увидели, машину, лодку, смеются, качают головой:

– Ну, молодец парень! Придётся приехать в Мар-дель-Плата, всегда заезжайте, мы вам друзья.

Мы крепко поблагодарили и тронулись в путь, набрали снастяв рыбальных, ехали не торопились. Заехали к Степаниде, взяли Мишку, Сашку, Сёмку, Андриян взял шурина Флорку. С Уругвая оне выехали раньше на автобусе, и тронулись дальше.

Приезжаем в Пуерто-Десеядо, Енрике приготовил нам дом в Тельере, двенадцать кило́метров от Пуерто-Десеядо, зона спокойна. С Енрике сделали контракт, стали делать лодку-однотонку, рыбачить неводом: чтобы оформить большую лодку на рыбалку, занимает время. Мы на маленькяй лодке неводом стали пробовать рыбачить с берега, рыба есть, но опасно, в день меняется погода часто, ветры́ каждый день. Да, на маленькяй лодке не рыбалка, мы задумались: что делать? Стали говорить Енрике, он показал новыя законы на рыбалку: государство даёт кредиты маленьким и средним компаниям, но надо минимум три лица. Значит, мы входим в етот закон, но надо иметь регистрацию минимум пять лет проживания в зоне, а у нас её нету. Значит, надо делать всё на Енрике. Мы поездили с неводом в разны места, но ничто не получается. Андриян нача́л психовать, всё ему не то, я убеждал: «Успокойся, хорошо скоро не бывает, доложны всё перетерпеть, тогда всё будет хорошо». Мишку с Сашкой послали домой, Андриян пошёл наниматься на строительство как подрядшиком, кому стены ло́жить кирпичом, кому комнату, кому шшикатурить, кому покрасить. Народ увидал, стал нанимать, дело пошло, заработки хоро́ши.

Познакомились с однем франсузом, фамилия Вьюсен, у него сын судья. Мы с Софонием лили ему блоки, хорошо познакомились, добрыя люди. Оне узнали, что мы приехали на рыбалку, и подсказали:

– Да, выгодноя дело, но опасно, часто тонут, и ваша лодка не пойдёт, надо минимум двадцать – двадцать пять метров и крепкоя устройство, потому что частыя ветры́ и бури. И с кем вы связались? Енрике был хороший парнишко, но связался с Аланисом, он его испортил. Будьте аккуратне, Аланис не допустит, чтобы Енрике без него работал.

Мы тоже стали замечать, что Аланис лезет в наше дело, и Енрике даже не может без его разрешение к нам приехать.

Как-то раз приезжают с проектом на рыбалку, чтобы мы с Андрияном подписали, я говорю:

– Дайте мы проверим, а завтра ответим.

Аланис занервничал, но Енрике сказал:

– Пускай проверят.

Мы остались одне, я стал проверять: указано четыре компаньёна, Аланис с нами, запрос восемьсот тысяч долларов, проект на двенадцать лет, гарантировшик Аланис.

– Ну что, ребятёшки, как вы думаете?

Оне ликуют:

– Возмём хороший катер, будем рыбачить, рыбы много, мы за три года заплотим.

– Ого, ребяты, рано хочете злететь. А каки́ слухи про Аланиса?

– Да везде говорят, что он жулик.

– А проект сделано на его имя. Мы подпишем, но мы нихто, будем вечныя его рабы. Вам ето надо?

– Нет.

– Андриян, ты ишо не нарыбачился?

– Да как сказать, ишо бы лет пять.

– Ну вот, а я уже к консу подхожу, все кости ломит, руки болят, спина болит, всего стегат. Значит, подписать себе кабалу на двенадцать лет. А хто из аргентинских рыбаков разбогател? И каки́ компании работают – все иностранныя. Да, знаю, что резерва рыбы в мире – ето Патагония, Аргентина, но её берегут ети большие восьминоги. Вы помните, старый рыбак рассказывал: в восьмидесятых годах бросили невод и выташили по́лно рыбы, всякой-разной, и сбросили всю рыбу за борт, а рыбакам строго наказали, что рыбы нету, а хто проговорится, выгонют. И чичас оне рыбачут толькя лангостино в сезон, а потом в Европе поживают. Вы как хочете, а я етот контракт подписывать не буду.

Андриян тоже взадпятки́. Я позвонил Енрике и сказал:

– Мы етот контракт подписывать не будем, и с Аланисом работать не хочем. Тебе рассказывать не надо, ты сам лучше нас знашь почему.

Он закрыл трубку и больше к нам не приезжал. Мы ишо поработали на строительстве, заработали деняг и отправились домой.

Но Патагония осталась на память. Да, здесь можно хорошия бизнесы ворочать, посмотришь – пустыня, но здесь самыя главныя нефтяники аргентински, заработки хоро́ши, города растут быстро, строительство здесь большой спрос, рыбная ловля вся це́ла, торговля любая пойдёт, мебель большой спрос – да всё не спомнишь. Но надо хоро́ши деньги: как говорится, деньги есть – Иван Петрович, деняг нету – паршива сволочь.

В обратным пути лодку оставили у Маринки в Сан-Антонио и уехали домой, дома продолжили рыбачить.

Илюшка, когда ездили в Аргентину, с нём ездили Стёпка Бодунов и Григорьяв сын Кипирьян, оне разыскали мать и сёстров в Баия-Бланке. Кипирьянова мать Сандра была очень рада и плакала очень. Она, бедняжка, вышла за порядошного мужа, он работает сваршиком, она уборшицай, старша дочь Паола взамужем, младша Арина с матерью, от второго мужа сын и дочь. На Григория Сандра очень обижается, ишшо бы! Кипирьян поехал в Уругвай, разыскал отца, но отцу было неудобно, и он жалел Сандру и себя винил во всем, но уже поздно. Хто что сеет, то и жнёт, остался один, никому не нужо́н, хотел отомстить родителям, но сам себе отомстил навсегда. Сандра Илюшке сказала:

– Ежлив был бы Даниель муж, етого бы не случилось.

Перед ей я шшитаюсь виноватым, за то что так поступил мой брат с ней. И рад бы ей помогчи, но не знаю чем. Но я доволен, что Кипирьян разыскал мать, думаю: теперь у них нашнётся семейноя отношение.

Илюшка вернулся, стал лениться, нанял рабочих, а сам на арендованной машине покатывался. Я стал ему говорить:

– Брось ты ето всё, работай, копи деняг, купишь свою машину, как и Андриян, а то на чужой машине толькя один расход. А рыбалка не всегда, сам знашь.

Он не то что послушать, но совсем удалился от нас.

Вызывает меня тесть, и приглашает свояк Петро, он женит сына. Мы собрались, приезжам к тестю, тесть стал мне рассказывать:

– Данила, твоё дело решёно, и мы доложны тебя принять, но одна проблема: Коля ни в каки́ не соглашается. Ты сам знашь, какой он.

– Да, сто процентов.

– Я хочу тебя попросить. Знаю, что ты прав, но ты покорись, сходи к нему и простись.

– Тятенькя, я с удовольствием схожу, но знай, что он не простит. Сам знашь, он загордел.

– Ты сходи, а не простит, тогда будем решать по-своему.

Я пошёл. Прихожу. Захожу. Всё тихо, я постучался, вышла девчонка, я спросил:

– Где Николай?

– В комнате.

– Скажи, мне его надо.

Она ушла, вот нету и нету, минут двадцать. Смотрю, выглянул:

– Зачем приташшился? Уматывай.

– Николай, я пришёл проститься.

– Како́ тебе прошшение, еретик, насмелился, пришёл!

Смотрю, Ульян здесь.

– Николай, я всю вину на себя принимаю и хочу проститься.

– Уходи, проклятый ты жидовской предатель!

– Николай, прости, – я стал ему кланяться в ноги, – давай потопчем врага, простимся, я желаю тебе и всем вам толькя добра.

– Я сказал уходи, и уходи! Бесо́вской ты человек!

Я кланяюсь:

– Николай, прости.

Он стал:

– Уходи, не хочу видеть тебя, еретика, – и пошёл.

Я вслед ишо поклонился и сказал:

– Николай, прости меня Христа ради, а тебя Бог простит. Благослови меня Христа ради, а тебя Бог благословит. Помолися за меня, грешного, Пресвятой Богородицы, и за тебя помолится Пресвятая Богородица.

И вышел и ушёл. Ульян даже не промолвился – вот как обвострённой против меня. Я тестю всё рассказал, что случилось, он покачал головой, позвонил Берестову Ивану Даниловичу, и решили меня принять. Тесть огласил меня на шесть недель, но мне сделалось худо, и мы уехали домой.

 

21

Из посёльства звонит Белов Димитрий, сообчает, что приглашение пришло с России и билет готов: «Неси паспорт ставить визу». Я съездил, паспорт получил, визу мне поставили. Я тестю всё ето сообчил, он наказал: «Берегись и в дороге не мешайся».

8 ноября 2007 года я вылетел в Москву через Мадрид. Конечно, прежде позвонил Москвину Виктору Александровичу, он мне осве́домил, что на аеропорте «Домодедово» встретит старообрядец с надписью моего имени.

В Москве на аеропорте с моим необыкновенным паспортом мня долго тиранили и спрашивали, что же паспорт. Я объяснил:

– Ето паспорт лицо без гражданства, но всё равно на каждых границах везде его таскают и допытываются, как будьто я какой-то преступник, а я всегда мечтал сохранить свою родину и быть русским, всегда шшитался патриотом матушки России.

Но коя-как пропустили. Выхожу – вижу надпись «Данила», подхожу – парень с бородой мне маячит, он сдалека заметил мня. Поздоровались, он представился: Безгодов Алексей к моим услугам. Ето уже было ночью, в 22:00 часа. Нас стретила Москвина машина и увезла в храм старообрядческой возле Курского вокзала, переулок Токмаков, дом 17. Но такоя ощущение было! И радостно: весь гово́р и надписи родные, за всю жизнь что сохранили, вот оно когда сгодилось! Я от радости плакал.

В храме нас ждали, встретили как своего, накрыли стол, сяли ужнать. Ребяты хотели угостить, но я отказался, оне выпили за меня и за себя. Ето дело было в пятницу, Алексей рассказал, что до понедельника Москвина я не увижу, а ети два дня он поводит меня по музеям и храмам.

Хорошо, наутро Алексей приходит и повёл меня в музей – «600 лет иконного писания». Заходим – кака́ красота, какоя тонкоя художество! Ето работа Андрея Врублёва, но и мастер! Я стал хороше́нь присматриваться, смотрю, крестноя знамение не наше на некоторых иконах, спрашиваю Алексея:

– Почему крестное знамение неправильно на некоторых иконах?

– А вот смотри хороше́нь и разгадай, где фальшь. – Я всяко-разно присматривался и не мог понять, он мне объяснил: – Некоторы иконы реставрированы, и вот смотри хороше́нь руку, чуть-чуть заметно поновлёно, но разница в краске, и, чтобы было незаметно, на всёй иконе там-сям изменёно.

– А хто же ето так позаботился изменить, ведь исторической оригинал изменить – ето же преступление?

– Да. А хто же может ето изменить, окро́ме никониян?

– А что, всё ишо негодуют на староверов?

– Да ишо как!

– А почему?

– Оне истину давно-давно продали, хочут показать истинноя православия, но оно у них гнилоя. Вот посмотри иконы от Никона-патриярха, и суда ближе: все у них святыя толстеньки да румяненьки, разукрашенны, и на иконах святыя ма́леньки, а боле пейсажу, а наши древни скро́мны, лик благой, измождённы постом и молитвами. А оне каки́ есть сами, таки́ и пишут иконы.

Потом мы с нём сходили, на «Партизанской» остановке, в вернисаж. Тут разные сувениры России, туристов множество на разных языках. Но красота, молодсы русские! Дале подымешься наверх, пойдут антикварияты, старинны иконы и книги, ой сколь множество! Но позор России: во многих местах вся ета святость валяется как мусор, и стоят безбожники, табакуры, матершинники, торгуют как мусором етой святостью, всё ето туристы смотрют и везут ети новости в свои страны́. Позор, надо бы показать ето всему миру, до чего их довела СССР.

На другой день мы с Алексеям пошли на Красную площадь. Тут тоже туристов множество, кого толькя не видишь! Пришлось встретиться с бразильянами и мексиканами, даже поговорить и засняться. Зашли в храм Василия Блаженного, ето изумительно красиво, в таки́ времена и уже были таки́ талантливы зодчи! Я ето всё читал когда-то, вот пришлось увидеть. Да, ето реликвия. Мы сэлый день провели на Красной площади, много чего я видел, но тут надо провести минимум неделю.

В понедельник в четырнадцать часов встреча с Москвиным Виктором Александровичем. Я ему привёз разных сувениров с Уругвая и вина чиста своёго, Андриян квасил, в храме ребяты попробовали и просили, чтобы им оставил, всем понравилось, но я не смог етого сделать, для меня Москвин был как будущай друг. Встреча была прекрасна. Замечательно лицо! Он посвятил меня, что завтра утром начинается конференсыя, пригласил нас. Пообчались, тут я узнал, что Москвин является директором Фонда писателя Солженицын Александр Исаевич. Ето один из писателяв, что написал правду про староверов, и мы его считаем за справедливого. Спросил у Москвина:

– А как можно познакомиться с нём?

– О, ето трудно, ему уже девяносто пять лет, и он на одре лежит.

– Как жалко!

– После конференсыи хочу познакомить вас с МИДом и представителями Алтайского края. – Я его поблагодарил как приятеля, и мы ушли.

Мне чу́дно: я про Москву слыхал толькя негативно, что беднота, в магазинах ничего нету, всё везде пьянисы, – я етого не вижу. Сколь дорогих машин, и много, я етого в Южной Америке не видел, всё везде пробки, забито машинами, все магазины забиты, всего изобильно, везде чистота – вот тебе и Москва! Значит, здесь всё просветает. Алексей часто мне подсказывал: «Да ты ничего не верь, всё ето обман, у нас чиновники воры́, Москва – ето другая страна в стране». Думаю: что он брешет? Так всё шевелится! Он: «Наши чиновники много сулят, но ничего не исполняют, а всё воруют. Поезжай по стране – всё увидишь». Думаю: что так против родины?

На другой день приходим на конференсыю. Народу по́лно, зал забитой, свыше триста человек, впереди чиновники и преосвященныя разъелись сидят, один одного толше. Да, думаю, испостились, бедняжки.

Началось выступление, презентация, и нача́ли выступать, по чину, каждый высказывал, что приготовил к етой конференсыи, ето всё точки зрение о вероисповедание. Народу много было с разных стран. Да, интересно, но чувствуется, что решается судьба духовности во всем мире, и большинство разговор идёт о старообрядчестве. Мня задело крепко: значит, задели бо́лькую правду, и мы являемся героями, и после триста пятьдесят пять лет, после столькя пролития крови невинной, что шли за правду. Некоторы выступали против старообрядцав, но ответы были категорически убедительны, разумны в защиту старообрядцав, и всё взято из архивах истории, ничего подложного здесь нету. Выступали и приглашённыя из разных стран. Мня вызвали как гостя́ и представителя Уругвая и Аргентине. Я нихто, но за свою веру душу положу – выступил, поблагодарил Москвина за такую честь, мне оказавшую. Я сказал очень мало:

– Без меня есть кому что сказать. Моя благодарность всем, здравствуйте всем и здорово живёте старообрядцам. Спаси Христос за такую большую честь. Мы являемся как представителями Уругвая и Аргентине. К сожалению, не нашлось боле грамотного лица, я безграмотный, за ето простите. Что я могу сказать? Да ничего, толькя одно: прибыл я в Москву, побывал в старообрядческих храмах, и мня удивило: одне старики да старушки, а где молодёжь? У нас, слава Богу, не так: все с малого до большого все в церкви. Сами видите, что получается в мире. Мы доложны молиться все, чтобы Бог помиловал и был мир и мир в миру. Не надо смотреть, что мы старообрядцы, толькя мы спасёмся, – ето для всех вероисповедованиях: католикам, протестантам, мусульманам, евреям, да всем-всем. От верующаго человека что-то можно ожидать доброго. Простите, большоя вам спасибо, и спаси Христос! – Я удивился, что так хлопали в ладошки: что я сказал? Да ничего.

После конференсыи объявили: завтра продолжается на Рогожеской кладбище и будет по сексыям. Все пошли на выход, многи подходили ко мне и благодарили и спрашивали:

– Почему так унижаешь себя?

– Я пои́наче не могу, так привык.

Конференсыя была на Таганке, в здании Фонда-библиотеки «Русскоя зарубежья».

Вечером в храме собрались до десятка парней, поморсов с разных консов страны и зарубежья, оне все присутствовали на конференсыи, молодсы ребяты.

На другой день на Рогожеским кладбище пошло всё по сексыям, всех семь сексыях, каждый выступал, что приготовил из истории и из архивах, и чу́дно: все выступление большинство о старообрядчестве. Изучается всё: вера, штение, пение, культура, быт и так далее. Никонияны выступали против старообрядцев, но ето для них был позор. Что ты сделашь против правды? Ето ваши предки натворили. Протестанты тоже шли против старообрядцев, но им доказали. Но са́мо чу́дно – выступали не старообрядцы, а учёные люди, академики. Я провёл время на одной сексыи, и всё интересно, но я переживаю: мне нужна вся информация, со всех сексыях. После окончания я стал спрашивать, где можно получить всю информацию о выступлениях, мне ответили: «Вон в двух томах». Я обрадовался, купил – теперь имею документ.

Вечером пошли по домам, идём на електричкю человек двенадцать, подходит ко мне один из академиков, что выступал, вытаскивает книгу, показывает мне и спрашивает:

– Вам ето знакомо?

Смотрю, на корке фотография, ету фотографию где-то видел, заглавия «Приморски старообрядцы».

– Да ето же наши!

– Да, ето ваши.

– А где можно купить ету книгу?

– Да нигде. Ети книги выпустили для учёных и властей.

– Да ето же мы! Продай, пожалуйста, вам легче её найти.

– Да я автор етой книги.

– Ну вот, тем боле, продай ради Бога! Вы для себя найдёте.

– Я продавать не буду, а давай так: ты мне подари поясок, а я тебе книгу.

– Да два подарю, толькя продай книгу!

Он подарил мне книгу, а я ему два пояска. Стал читать – да, чу́дно. Здесь все походы старообрядческих переселенияв в Сибирь, и хто откуду, все фамилии указаны, переселение, быт, культура, страдания, закон, порядки, емиграция в Китай, репрессия царских властей и СССР, емиграция в демократическия страны, хто куда уехал. Я свою фамилию нашёл в Аргентине, ето именно мы. Тут мне раскрылось много что и хто хто. Басаргины – ето большоя племя богатых, авторитетных и гордых людей, также и Мартюшевы. Дак вон оно как! Значит, Коля и Иона именно с етого клана по матерям, синьцзянцев оне ненавидят, хотя бы ихны отцы с нашего Алтая, но оне были очень мирны и дружелюбны, также и Мурачевы были порядошны люди, но смесь Басаргиных сделала их врагами синьцзянцев. Дак вот, Коля и Иона, предателями являетесь не я, а вы, вы предали своих родителяв, вы полусиньцзянсы. Теперь понятно, почему Кузьмины, Черемновы разны: значит, которы не связанны с Басаргиными и Мартюшевыми, те порядошны, а хто связанными – вся и проблема, и то толькя те, хто именно угодил характером в Басаргиных, потому что у Коли есть братьи, и слухи идут – некоторы порядошны, значит, в отца, он Кузьмин.

На другой день Москвин организовал мне встречу в МИДе. Пришлось познакомиться с чиновниками МИДа. Ето был начальник отдела по переселению соотечественников, проживающих за рубежом, Поздоровкин Владимир Георгиевич, он стал спрашивать: откуду, сколь нас в Уругвае, и наши желания, и в чём помогчи, подарил мне книгу – все порядки переселение, пожелал успеху и удачи. Я горячо поблагодарил.

Вечером пришли ко мне Литвинова Наташа и её фотограф Бойко Иван, она писатель о старообрядцав-алтайсав, мы с ней познакомились на конференсыи, девушка молодец. Мы с ней пообчались, поспрашивали друг друга, наши интересы, и остались на тем, что ишо встретимся. Попозже пришла Дынникова Ирина, тоже писатель, она занимается духовным пением и часто ездит в Бразилию, знакома с нашими старообрядцами, была у Василия Килина, у Павла Кузнецова, у Ры́жковых и изучала наша крюковоя пение. Она узнала, что Килин Фёдор мой тесть, спрашивала:

– Что, всё ишо он пишет книги по духовному пению?

– Нет, уже не пишет, стал старый, и глаза плохо видят. – Она хочет с нём познакомиться.

На другой день Москвин организовал встречу с представителями Алтайского края. Оне приняли нас очень вежливо, приглашали нас на родину, спрашивали, в каки́ времена наши деды ушли в Китай, как проживаем в Южной Америке, желали бы вернуться на родину.

– Да, конечно, и очень даже, но надо посмотреть, какой предлог и условия.

Оне посулились помогчи, оне улыбаются и между собой говорят:

– Да, ето нам свои, он говорит по-алтайски, много слов совпадаются.

Для меня ето было чудо. Значит, вот оно что! Наш диалект именно алтайский. Мы пообчались, я их горячо поблагодарил и сказал:

– Ежлив соберёмся в Россию, то именно поедем в Алтай на родину. – Оне мне пожелали доброго возврата, и мы расстались.

Вечером приходит ко мне Ровнова Ольга, она как-то узнала, что я в Москве был на конференсыи, и была очень довольна, что мы с ней встретились. В Уругвае у Берестовых мало пообчались, и у нас дома не пришлось пообчаться. Мы обои были с ней довольны, что встретились. Я ей сказал:

– Наверно, мы соберёмся в Россию.

– Да, ето было бы чу́дно. – Мы пожелали друг другу всего доброго и расстались.

В пятницу последняй раз встретились с Москвиным Виктором Александровичем, я попросил у него запись – презентацию и выступление конференции, он мог дать толькя моё выступление. Ну что, и ето хорошо. Я за всё его, как мог, поблагодарил, и мы с нём расстались как друзья, он мне пожелал доброй пути и скорого возврату.

Алексей угодил хорошим историком и хорошим честным гидом. По встрече он познакомил меня со своим другом Писаревским Александром, он работает начальником прессы, старообрядец Белокрынической иерархии, мне он душевно понравился, ето простая душа. Я у них ночевал. Но боже ты мой, как у них тесно! Он хорошо зарабатыват – и так жить! Он видит, что я удивляюсь такой жизни, говорит:

– Данила Терентьевич, ето ишо хорошо, ты бы посмотрел, как у нас живут в России, ето ужась.

– Саша, ты меня прости, но ето пасека, так толькя могут пчёлы жить.

– К сожалению, такая у нас жизнь в России.

Жена у него Наташа, с Урала, бывшая нашего согласия, добрая и вежливая женчина, и у них мала́я девочка. Был я у них на службе, последнюю субботу и воскресенье провёл я с ними. Мы ездили с ними по разным рынкам и магазинам, я брал сувениры домой.

В воскресенье в семнадцать часов мой вылет в обратну путь, оне увезли мня на аеропорт, и мы расстались хорошими друзьями. Ета поездка на родину получилась хоро́ша экспери́енс.

Вернусь назад. Когда мы пришли на аеропорт, стали груз сдавать, у меня оказалось грузу на двадцать один килограмм лишне. У меня залупили по тысяча рублей с килограмма, думаю: ах вы идивоты, в США всего восемьдесят долларов за лишноя место в размере тридцать пять килограмм, а вы хочете тысяча долларов за двадцать один килограмм! Я говорю:

– Слушайте, мой груз – ето надавали в МИДе и разны представительства для переселение информацию. Раз такоя дело, я всё у вас бросаю.

Оне пошли к начальнику, начальник пришёл, всю мою речь услыхал и говорит:

– Но хоть пять килограмм заплати.

– Нет, нисколь. Я везу добро для России.

Александр говорит:

– Данила, я заплачу.

– Да не надо.

Но он заплатил, я был против, он ответил:

– Здесь так творится.

На Токмаковым переулке, где я стоял, етот храм в реставрации, храм не помню как звать. Директором является Вренёв Сергей Матвеевич, порядошный, конкретный и добрый парень, он из-под Рязани, из деревни, мастер по турбинам, вырабатывает всё, что закажешь. Мы с нём подружили, и он сказал: «Для вас наши двери всегда открыты». Мы с нём расстались по-дружески, но я почувствовал: поморсы нас чужаются. Я вообче не знал, что такоя часовенны или поморсы, но теперь у меня много информации, про все согласьи в старообрядчестве.

 

22

Прилетаю домой с большой радостью, с хорошими новостями, а дома меня встречают с нехорошими новостями. За то, что я съездил на конференсыю, за ето я отлучённой, и тестя отлучили, что меня огласил. И всё ето настроил Коля. Ну ты горя луково, сколь ты будешь сыпать горькяго персу!

Я проездил десять дней. Свадьбу ишо не сыграли, в следующа воскресенье будет свадьба. Петро меня пригласил, и тесть вызыват. Хорошо, мы в субботу вечером приезжам. Я тестю рассказал про конференсыю и дал послушать моё выступление. Он на два раз прослушал и сказал:

– Молодец!

Но Коля уже не рад, что и настроил. Во-первых, он не имеет права отлучить наставника, во-вторых, не разобрался, ни с того ни с сего отлучил. Вечером уже ночью собрались у Мартюшева Александра, подъехали со старой деревни, зашли к Александру. Мы были все в сборе, нача́лся разговор. Коля не пришёл. Все люди как люди, все у меня спросили про мою поездку, я рассказал. Берестов Фёдор, Зыков Никит и Иона Черемнов зача́ли всяко-разно обличать:

– Тебя огласили, а ты уже побежал к жидам, значит, действительно масон и предатель. Тебя надо гнать, а не принимать, да ишо поехал на еретическоя сборища.

Мне худо сделалось, я Софоньке сказал:

– Поехали! – Софонькя не хочет. – Сказал, поехали! Мне надо в больницу.

Он собрался. Марфа:

– Ты куда?

– В больницу.

– Что, опять худо?

– Да, схватыват. Ты оставайся на свадьбе, а я поеду.

И едва доехал до больницы, мне два укола поставили, и я уснул, Софоний ждал. Утром мня отпустили, и мы уехали домой.

Вернусь назад. Последня время Ленка была не́рвна и хотела уйти из дому. Что такоя? Дома всё нормально, станешь спрашивать – плачет, ничего не говорит. Звонит Марфе Ксения с Боливии и спрашиват про Ленку, что у Ульянова брата Елисея Мурачева старшей сын хочет жениться и некого брать, всё ро́дство. Елисей мне знакомый с малых лет, хороший был парнишко. Марфа с Ленкой послали им фотографии, я ничего не знал. Звонют Марфе: парню Ленка понравилась, и говорят приезжайте.

– Что вы, с ума сошли?! Ето же позор – девку навеливать парню!

Марфа настаяват, что уже договорились, я в шоке – ишо не лучше! Пошёл против: пускай парень едет, знакомится, попраздновают, а тогда видать будет. Андриян не вытерпел и тайно мне сказал:

– Ленки Чупровой сын нашу Ленку изнасиловал, вот почему девчонка такая злая ходит.

Я голову повешал и сказал:

– Что хочете, то и делайте.

Марфа с ней уехали, но я думаю: жалко, что он живёт в Бразилии, я бы подхолостил его, но ишо не поздно. Куда страмне́ девчонке: то беременна, то аборт сделала, а оне, прокля́ты кобели, ходют посмеиваются. Где собор, где моленна? Лицемеры!

Мы когда с Андрияном брали в Сиполети машину, у Таньки гостила тестява дочь младша Надькя, беременна, вот-вот принесёт. Нас увидала, стала неудобно. Танькя стала спрашивать: «От кого?», она ответила: «Хто знат». Вот до чего дошло! У Коли младший сын от первой жены Мишка с Петровой старшей дочерью тайно жил, и нихто не знал, но шило в мешке не утаишь, всё вышло наверх. Мишке шестнадцать лет, девчонке тринадцать лет. А Коля фанатизм проводит, а все дети первой жены. Вот такия новости про них. Люди ему говорили, но он слушать не хочет.

Ксения Марфе звонит и наказывает, чтобы ни в коем случае Коля не знал, а то свадьбы никакой не будет. Вот сколь человек заботится вреда сделать! Марфа уехала, свадьбу сыграли, и вернулась одна. Зять Георгий угодил добрый парень, но Елене младше, ему шестнадцать лет, ей восемнадцать лет.

У нас Илюшка совсем сбесился, бросил рыбачить, связался с воро́м и стал заниматься контрабандой. Я ругал, но он не слушал и стал враждовать на меня. Тут Танькя звонит, чтобы я её стретил в городе Парана, она едет в гости. Я её стретил, и она мне сообчила, что Алексей послал ей деняг и вызыват в Аляску. Мы ехали, я ей наказывал:

– Будь аккуратне, бойся Илюшку и не сказывай, что имеешь деньги. – Она обещалась.

Приехали домой. Мы уже жили возле Сальто, на земле арендовали дом семнадцать кило́метров от Сальто, на удобным месте. Она у нас пожила и съездила к Илюшке в гости и там осталась. Через мало время осталась без деняг: она ему заняла, и с консом, и с обидой вернулась обратно в Сиполети, и позвонила Алексею, что Илюшка её обманул. Вот вся и Аляска.

У Илюшки родился сын, назвали его Лев, хотел его крестить, но тесть ему сказал: «Пе́рво смирись с отцом». Он так-сяк, но выходу нету. Приезжает такой ласковенькяй, сразу видать, что лукавит.

– Тятя, я хочу с вами проститься.

– Да, хорошее дело затеял, но собери собор, и там простимся.

– А зачем собор?

– Сам хорошо знашь. – Он туда-сюда, но я твёрдо: – До каких пор я буду страдать? Без собору нет никакого прошшения.

Он давай дедушке звонить, оправдываться, то тесть ему сказал:

– Отец прав, пора тебе собор собрать.

Деваться было некуда, он собрал собор, и мы все приехали на собор, толькя Коля да Игнатий не приехали: Коля знат, что везде проиграл, и теперь неудобно.

Начался собор, я вывел Илюшку и сказал:

– Всё подробно расскажи, как было дело, всё твоё проповедования, и что с нами сделал.

Он стал рассказывать, местами хотел слукавить, но я не дал лукавить, пришлось ему во всём признаться и принять вину. Но хитрый, на всё ответил:

– Разговаривайте с моим духовником.

Люди все замолчали, Берестов Фёдор спрашивает:

– Данила, зачем ты ездил на еретическоя сборища? Или ты не знашь, что написано в первой кафизме Псалтыря: блажен муж, иже не иде на совет нечестивых?

– Да, я ето хорошо знаю, но, во-первых, ета конференсыя государственная и решается судьба всех вероисповеданиях, ето очень важно для всех. Ишо будет конференсыя – и ишо поеду. Во-вторых, мой интерес уехать в Россию давно и ето для меня был шанс. Все ездют, а мене́ что, нельзя?

Нечего ответить.

– Но ты заморанной жидовством и работаешь им. – Тут Иона Черемнов и Никит Зыков туда же.

– Слушайте, за ето будете каяться и правила нести. Я ни в чём не виноват, и у меня сердце спокойно, но на Страшным суде я у вас спрошу про ету клевету.

– Твоё покаяние не принято, ты много утаил.

– Знаю, что Бог принял, а про вас мне не нужно.

– Ты ишо с Николаям не простился.

– Я к нему ходил и часами кланялся, и он не простил. И где он у вас? Никит, я удивляюсь: твой отец Филат был порядошным мужчиной и ездил на разные конференсыи и даже был на праздновании тысячелетьи России, и нихто его за ето не отлучал, а ты почему такой скачок?

Ох как он спылил:

– Предатель ты, масон!

– Но докажи, ежлив думаешь, что правды.

Фёдор:

– Люди в России живут себе спокойно, ты приедешь – разврат привезёшь.

– Но ты укажи хоть одно лицо, кого я развратил. – Молчит.

Иона как собачкя: тяф-тяф, но ничего конкретного нету. Всё затихло. Андриян мне коя-где помог, он чётко сказал:

– За моим отцом я не вижу никакой вины, он всё соблюдат и молится, а нас гоня́т.

Никит возразил, он ему ответил:

– Никит, я перед тобой ни в чем не виновен, а ты заплати мне за рыбу, ежлив шиташься шибко честный.

Он сменился с лица, но промолчал. Иона заступился:

– Андриян, ты ишо молодой так говорить.

– А ты, дядя Иона, заплати мне за щи́зель. – И етому нечего стало говорить.

Марк Чупров:

– Андриян, нехорошо обличать.

Андриян:

– Не люблю несправедливость и не могу терпеть.

Тишина.

– Данила, мы тебя примем, но, ежлив будут заметки, знай, что отлучим.

– Хорошо, толькя смотрите, за что отлучаете, как бы ето отлучение не повернулось обратно.

– Что, грозишь?

– Нет. Посмотрите в Писании, сами поймёте.

Иона:

– Ты говорил, что все старики псы.

– Нет, не так: хто законы изменяет, хуже псов. А многи старики закон Божий извёртывают на свой лад. Смотрите в Писании: хто так дерзает, как их называет?

– А хто извернул?

– Много говорить не буду, но укажу, хто в Арьгентине законы наставил и всё извернул и всё переступил.

– А хто?

– Думай сам.

Весь собор:

– Но хватит, надо проститься, врага потоптать.

Простились, тестю сказали, чтобы принял меня, и так меня приняли. Илюшке наказали, чтобы приехал жить в деревню, он так и сделал. Но тесть везде пролукавил, он много про меня знал, я всегда с нём советовался, но нигде меня не защитил. Всё ето понятно, он нигде ишо и никогда не оставался виноватым, но толькя денежку покажи – он тут как тут. Вот какая справедливость.

Берестова Ивана Даниловича жена Марина всё слыхала на соборе, и, когда мы к ним пришли, она мне сказала:

– Данила, терпи, тебе не надо молиться, а толькя терпеть.

– Но вы думаете, легко?

– Знаю-знаю, милый мой, но терпи.

– Охота жить в деревне – и невозможно.

– Данила, у тебя своя деревня. Вот подожди, поженишь и отдашь, и живи себе спокойно.

– Да, ето правды. Спаси Христос тебе за до́бро слово.

– Да на здоровья.

Коля уже вечером прибегает, все уже разъехались, стал протестовать, что меня приняли, ему ответили:

– Тебя звали на собор, ты не приехал, теперь можешь замолчать.