1

Билеты на Абакан нашёл толькя на третяй день. Ну что, поеду в Калугу к Васе. Приезжаю.

– Ну вот, а вы говорили: живём далеко.

– Но, братуха, молодес!

– А вот теперь ваша очередь к нам в гости, а нет – больше не приедем.

– Да, братуха, надо подумать, я чичас собираюсь на отпуске в Ужур к тёте Вере.

– Ну вот, а оттуда к нам пешком придёшь.

– А сколь там остаётся?

– Да всего шестьсот кило́метров.

– Ничего себя мале́нькя!

– Вася, какать захошь – штанишки сымешь.

– Ну ладно, братуха, пошёл ты!

– А вот как хошь, но должны заехать.

– Ну посмотрим. Братуха, а ты был у тёте Вере?

– Да нет.

– А почему? Ведь нимо проезжаешь, а оне спрашивают про вас. Степан был у них, и оне его хвалют.

– А хто Степана не будет хвалить? Ето золотой парень. Да, мне очень охота к ним заехать. Но я тогда поеду по гостям, когда семья будет в дому и в тепле.

– А к нам заехал?

– Да ето разница: ждёшь поезд, вот и гостишь.

– Братуха, а ты зубастой.

– Ишо бы, пройди с моёго – и ты будешь зубастой.

Вася хохочет:

– Ну ты братуха!

– Ну и как у вас?

– Да всё потихонькю, толькя у Любе несчастья.

– А что случилось?

– Да Рома помер.

– А сколь ей?

– Тридцать восемь лет.

– Да, молодая, жалко. Дети в таким возрасте, что не слушают, а ето вовсе будет для неё чижалея.

Мы ей позвонили, она пришла, плачет, я её стал уговаривать, она не унимается, говорит:

– Живём грешим, и даже некуды сходить исправиться.

– Люба, слушай, я вижу, ты уже каешься, ето уже хорошо, таких Господь не оставляет, придёт время – покаешься, а молись Богу по силе возможности и с любовью, всегда одумывайся. Я вижу, вы все молодсы, и в вас искра Божья есть, толькя не забывайте Его, и Он вас не забудет.

– Данила, как хорошо тебя слушать, твоя ласкота душу греет.

– Да ладно, Люба, я всех грешнея на белым свете.

– Данила, ты можешь у нас помолиться и с дочкяй поговорить?

– Да нет проблемы. Когда хошь, пожалуйста.

– Да хоть сёдни вечером.

– Ну что, можно.

Она позвонила Наде и Ане, те тоже собрались. Вечером собрались Надя с Катяй, Аня с мужем, Света, Вася и Люба, стали молиться канон, акафисты. Заходит дочь Любина, увидала, что мы молимся, запы́шкала, застукала дверями, заворчала: «Не дают покою!» Люба ушла к ней, немного сгодя она переоделась и ушла. Мы отмолились, Люба заплакала:

– Вот так повторяется ежедневно, и ничто не могу сделать.

– А у вас ишо есть молодёж свой, окро́ме Кати и Марьи?

– Да, ишо две племянницы.

– Ну вот, пригласите их всех вместе, тогда поговорим.

– Хорошо, мы постараемся.

Мы стали расходиться, Люба меня остановила и стала просить в духовники.

– Люба, милая ты моя, ты хорошоя дело затеяла, но подумай сама хороше́нь. Чтобы тебя принять на дух, ето сурьёзноя дело. Во-первых, ты доложна ету жизнь оставить и жить по закону и нести правила, во-вторых, етот ответ я должен взять на себя и должен наставлять тебя всегда на добрый путь и молиться за тебя. А ты готова ли всё ето взять на себя?

Она ответила:

– Да не знаю сама.

– Вот и подумай. Я никогда не соглашусь, чтобы ты жила как попало.

На етим мы разошлись. Бедняжка, сколь в тебе доброты! Ну, сама решай.

На другой вечер мне сообчили прийти вечером. Я пришёл, тут всё молодёжь, и Люба улыбается. Сяли за стол, поужнали, пошёл разговор, дале-боле, я стал рассказывать разныя событьи и примеры. Вижу, что углубились и слушают с большим вниманием. Я тихо́нькю повернул в сторону родителяв и детей и стал рассказывать, как приходится чижало родителям и детя́м в разных случаях и, покамесь молодыя, надо хороше́нь подумать, каку́ жизнь избрать, чтобы привести к счастливой жизни. Всё ето решается в молодости. Как толькя переступишь, так потянет в колесо, а там пропасть, и из етой пропасти чижало вылезти, надо много силы и труда. Смотрю, все задумались, и Любина дочь изменилась, стала ласкова, разговорна и милая. Тогда я повернул к ней и стал упрашивать, чтобы она изменилась перед своёй мамой, говорю:

– Ей и так нелегко, будьте дружне́, и вам легче будет. Не дай Бог потеряешь маму, всю жизнь будешь сама себя осуждать.

Тут пошли другия разговоры, Надя стала спрашивать:

– Данила, ты часто рассказываешь про Руслана.

– А что нужно?

– Да вот охота Катю устроить в бухгалтерию.

– Ну что, нет проблем, я чичас с нём переговорю.

Позвонил Руслану, рассказал ему о Кате, он спросил:

– Како́ образования?

– Два года остаётся на економиста.

– Да, интересно, Данила, я завтре буду в «Етномире», мы справлям две свадьбы по-ранешному, приезжайте, поговорим.

– Да, Руслан, мы будем там. Ну что, согласны?

– Ну, Данила, так круто!

– Надя, я завтра в ночь уезжаю в Сибирь. Радуйтесь, что у Руслана есть время.

– И в сколь завтра мы доложны быть там?

– Ну, часов в одиннадцать-двенадцать. Ну что, поедем? Заодни́мя посмотрим «Етномир».

Мы пошли по домам, Люба проводила нас со слезами:

– Данила, спаси Христос, дети у меня до́бры, но сам видишь: года подошли, и оне празднуют с безбожниками.

– Да вся и проблема, Люба. А дочь у тебя молодес, её толькя убрать от етой жизни, и все проблемы кончутся.

– Да, ты прав. А сын стал пить, празднует с такими друзьями.

– Да, ето беда. Люба, подумай хороше́нь, что-то надо решать. Сколь Максиму? Да, запустишь – горя тебе будет.

– Да, я знаю, Данила.

– Ну ладно, прости Христа ради.

– Бог простит. И ты меня прости Христа ради.

– Бог простит.

Иду и думаю, как ей помогчи. Она слабая, оне её замучут. Найти ей порядошного мужа – а где его искать? Ну, посмотрим.

На друго́ утро распростились со Светой и с Васяй да со всеми.

– Ну, Вася, знай: не заедешь – больше не жди.

– Ух ты, братка-братка, какой строгий!

– А с тобои пои́наче нельзя. Ну, прощайте.

И мы: Надя, Катя, Аня и Марина – отправились в «Етномир». Часов в двенадцать мы приехали туда, как раз шла свадьба, все разнаряжены в сарафаньи, косоворотки. Да, чу́дно, но ето рази оригинал? Всё подложно. Вот на нашу бы свадьбу посмотрели: ето оригинал ранешный. Ну что, хто не знает, и ето красиво.

Мы обошли весь «Етномир», Надя поражалась: «Да, молодес Руслан!» Ну, вот и подошли к Руслану. Он нам уделил полчаса, у него много встречав – ну и ето хорошо. Я познакомил наших гостей, Руслан их принял хорошо: ну что, предки тоже с Алтаю, а последние года с Киргизии. Стал спрашивать:

– Чем занимаетесь?

Надя рассказала:

– Цветами.

– А куда сдаёте?

– Да на рынке торгуем.

– Как на рынке? – Надя рассказала, как ето сложно и как от милиции убегают.

– А что ежлив поймают?

– Все заберут и три часа продоржут и отпустят.

– А почему ето так?

– Да бардак да и всё.

– И вас уже ловили?

– Сколь хошь.

– И что, продолжаете работать?

– А куда деваешься, чем-то надо жить.

– Да, но молодсы. Ну, а котора девушка хочет работать в бухгалтерии?

– Да вот Катя.

– Ну рассказывай, како́ образование. – Она всё рассказала. – Ну что, нам порядошных людей надо. Я чичас улетаю в Китай, после пятнадцатого буду в Москве. Вот визитка, звоните, встретимся, решим, и насчёт цветов тоже поговорим. Но извините, вон меня уже ждут.

Да, действительно, его уже ждали. Надя:

– Ну, Данила, спаси Христос.

– На здоровья, сестра.

Мы распростились, и я уехал в Москву с Руслановым водителям.

В Москве позвонил Ольге Геннадьевне, она приехала на Ярославский вокзал.

– Ну что, Данила, как у вас с новосельям в тайге? – Я рассказал. – Ну, замечательно. Как семья, Марфа, детки?

– Все слава Богу.

– Ну хорошо. Поди, нача́л писать?

– Да пока нет, нет время, думаю начать зимой.

– Данила, пиши. А вам там нравится?

– Ой, Ольга, ето не слово, ето сказка волшебная. Вот построимся, милости просим к нам в гости.

– Да, обязательно приеду.

– Ну, будем ждать.

Мы с ней пообчались допоздна, она меня проводила на поезд, и я отправился в путь.

 

2

На Абакан поезд отходит в 22:55. Утром просыпаемся. Я всегда беру плацкартный, тут веселея, всё что-нибудь увидишь нового. Бывает, стречаются замечательные пассажиры. Я вижу в России много доброго народу, и паразитов хватает, но от них стараешься подальше. И на поездах староверах хорошо знают, и на етот раз угодил пассажир суседом из Томска – значит, придётся ехать вместе двоя суток. А внизу бабка с внучкяй. Етот сусед молодой, красивый, высокий, стройный, лет двадцать шесть, холостой, звать Димой, ласковый и добрый. Мы етот первый день провели обычно, нормально, были вопросы-ответы, он оказался сын отца строительной компании в Москве, учится на инженера. Он тоже узнал, что мы переселенсы-старообрядсы из Уругвая, его заинтересовало, он стал спрашивать, в каки́ времена из России, я рассказал.

– И вы всё ето сохранили?

– Да, благодаря религии.

Он стал расспрашивать, всё медленно, но подробно я стал рассказывать, со всёй истории, и Никона помянул, и гонение уже триста пятьдесят лет. Он боле заинтересовался, стал задавать вопросы:

– А как у вас лечут? Слухи идут, что есть у вас бабки, что лечут заговорами.

– Нет, Дима, ето чародейство, и оно у нас вконес отвёргнуто. Ето получается: Бога бросил, а к бесу пошёл, ето уже враг Богу.

– А пророки есть у вас?

– Нет, Дима, ето вещь духовна, и ето получить не так-то просто, на ето посвящают себя пожизненно Богу, молются и постятся и думают толькя о духовном. Господь видит ихноя терпление и тогда даёт благодать духа и испытывает его, крепкий ли он в вере, толькя тогда даёт дар пророчества. И он может целить и говорить всё что хошь, и от такого лица ничто не утаишь.

– А у вас есть такия?

– Дима, трудно сказать. Ежлив есть, то далёко в тайгах.

– Но слухи есть?

– Да, есть. При моёй жизни я встречал, что знали свою смерть за время. Но ето были трудяги в посте и молитве. А мы, что грешны, одна надёжда на Господа. Сам видишь, всё прелесть. Крепи́шься, сколь есть сил, а уж что Господь вмени́т.

– А есть у вас монастыри?

– Да, есть, но оне нам недоступны. Мы детны, оне таких не принимают.

– А семейным есть спасение?

– Дима, всем есть спасение, надо правильно жить и всё соблюдать.

– Но ето же трудно.

– Нет, Дима, не трудно. В городе намного чижалея жить, чем в законе.

– Но как без города – образование, здоровье, економический состав?

– Дима, скажи, как пташки живут, кому веселея – нам или им?

– Да конечно пташки.

– Ну вот, а теперь послушай. Что ето образование? Человек полжизни учится, а полжизни сидит в клетке. Ето так?

– Да, вы правы.

– А теперь о здравии. Бог создал человека из земли и создал для человека всё, что нужно, на земле. А в городе ето отрава, делают человека сто процентов зависимым – полный бизнес.

– Да, вы правы.

– Ну вот. А теперь економический состав. Подумай, сколь человеку надо прожить и комфорт создать какой хошь. Хороше́нь посмотри, как бегут из города, ишшут комфорт в лесах и в горах или на море.

– Да, Данила, вы правы. А како́ у вас образование?

– Всего четыре класса школы.

– Не может быть! А почему столь знаешь?

– Благодаря Израиля.

– Как так? Вы что, евреи?

– Нет, Дима, истинный русский старовер.

– А почему так судишь?

– А ты возми Библию и хороше́нь в ней разберись, и тогда поймёшь.

– И что, ты всё ето сле́дишь?

– С двадцати четырёх лет, и всё мене́ нужно.

– И что ты скажешь про Россию?

– Придёт время – ето будет наилучшая страна в мире.

– Как знаешь?

– Возми Библию и посмотри на историю.

– Не понял почему.

– Да милый ты мой, ето не Россия.

– А хто?

– Израиль.

– Как так?

– А вот так. И не толькя Россия, а весь мир.

– А почему?

– Так Богу надо. Я же говорю, открой Библию и хороше́нь разберись.

– Но почему ты так за них стоишь?

– Сынок, послушай. Кого избрал Господь, не Авраама ли, Исаака, и Иякова, и двенадцать коленов Израилевых? И кому обещал царствовать, не Израилю ли? И почему? Проверь Библию. Дал именно им, потому что кре́пки в вере.

– Но оне же распяли Христа.

– Дима, хто-то распял, но не все. А сколь оне за ето пострадали – их за ето били и ка́знили, гнали со всех стран, и всегда везде были притесняемы. Но оне молодсы, всё ето вынесли и укрепли тайно во всем мире. И хто создал СССР – ето оне, а за что – чтобы выключить страну, ето резерва в мире. И кому всех больше попало? Староверам. За чё? До Никона хто лил кровь Израиля? Ето русския християне. Дима, ты слышал про холокост?

– Да.

– Ну вот опять же пострадали шесть милливонов Израиля. А ты знашь, сколь зака́знили староверов от революции и при СССР?

– Нет.

– Двенадцать милливонов. А при Никоне и до революции – бог знает сколь. Но обижаться не надо, сами виноваты. Конечно, мы чичас можем подать в суд в ООН и судить Россию за такоя пролития крови, и пускай вернут шестьдесят процентов бюджету економическое, котора была староверов до революции. Дима, но надо радоваться, что весь мир в руках Израиля, одна надёжда на них. Расскажу почему. Ежлив Господь попустил бы и дозволил бы немсам или японсам, да хотя бы русским, все бы были порабощёны.

– Да неужели мы, русски, такия?

– А вот слушай. Другия страны порабощали други́ нации, а Россия не жалела своих, пила кровь свою, вот за ето беззакония и Россия страдает.

– А скоро ли в России будет хорошо?

– Дима, ты доживёшь, а меня зака́знят.

– Как так, почему?

– Потому что правду нельзя говорить.

– Данила, как всё ето мудро. А можно с вами устроиться и жить?

– Да, а почему нельзя.

– А адрес можете дать?

– Да, пожалуйста. – И мы обменялись адресами.

– Данила, ишо один вопрос. А война будет?

– Да, скоро.

– А почему?

– Всё переполнено, и мешает Израилю Египет, Ливия и Ефиопия. Чтобы был мир, ети нации надо покорить, и в Апокалипсисе указано: из семи градов останется один. Ежлив чичас выше семи тысяч милливонов, то останется один с лишным.

– Что, всё пожгут, что ли?

– По-разному будет.

– Данила, так чётко говоришь!

– Милый сынок, изучаю.

– Данила, а хто спасётся?

– А хто Бога не забывает.

– Значит, вы спасётесь?

– Ой, Дима, мы недостойны, грешныя. Дима, я про ето могу целу книгу написать.

– Да, пожалуйста, напиши.

– Бог даст здоровья, обязательно напишу.

– Данила, не боишься рассказываешь?

– Нет. Тело могут зака́знить, но душу нихто не возмёт, окро́ме Бога.

После етого были вопросы на разны темы, и Дима вижу, что задумался. И уже подъезжали к Томску, Дима сказал:

– Данила, первой раз стречаю такого человека.

– Да, я тебе верю. Ничто никому не нужно, и встретить такого молодого парня и чтобы взял такоя внимания – ето редкость. У нас в Южной Америке меня шшитают дураком.

– Данила, тут дурацкого ничего нету.

– Хорошо, что ты понимаешь. Чичас скажи ето в мир – скажут, чокнутой.

– Да, ты прав. Ну хорошо, я всё равно вас разышшу.

– Пожалуйста, будем рады. Дима, желаю наилучшего тебе в жизни.

– Спасибо, Данила.

– Также и вам. И тебе спасибо, Дима.

Он остался, а мы тронулись дальше. Да, замечательной парень, понял, потому что грамотный.

 

3

Прибываем в Абакан, меня стречает Абрикосов Владимир Фёдорович.

– Ну, как скатался, Данила?

– Да всё благополучно.

– Ну, что хошь посмотреть?

– ДТ-75.

– Да, я нашёл тебе их три.

– Ну что, поехали смотреть?

– Да ты пе́рво отдохни с дороги.

– А я всю дорогу отдыхал.

– Нет, ты езжай в Шушенское, разберись, что тебе нужно, всё запиши. Чичас баржа пойдёт лично из-за вас, и можете везти всё что угодно.

– Но тогда мне надо Марфу, зятя и Софония.

– Нет проблемы, чичас катер там, сообчим по спутникову телефону, и оне через два дня будут здесь.

– Хорошо.

На другой день поехали смотреть трактор ДТ-75. Приехали, посмотрели.

– Сколь?

– Сто шестьдесят пять тысяч рублей.

Нет, трактор разбитый. Поехали в друго́ место – сто восемьдесят тысяч, ишо хуже. Поехали в третья – сто сорок пять тысяч, разбитый.

– Да что оне, сдурели, такая дорожи́знь?

– Знаешь, в чём дело? Оне востребованы в лесах.

– Но тако́ старьё за семь-восемь тысяч долларов!

– Давай я куплю шанс, а чичас поехали покажу, что я тебе купил.

– А что именно, Владимир Фёдорович?

– А чичас увидишь.

Приезжаем к нему на завод, что у него строют окны-двери. Он указывает:

– Вон видишь?

– Ого! За сколь?

– Сто сорок пять тысяч рублей, вездеход шестьдесят шестой. – Я проверил: ничего.

– А где его взяли?

– В школе.

– Да, в хорошим состоянии.

– Давай поедем смотреть пчёл.

– Давай.

Он позвонил хозяину, тот указал где, ето тридцать пять кило́метров от Абакана. Ну что, поехали. Приезжаем на указанноя место. Да, три пасеки, трёх хозяевов, подъехали к последнему.

– Ну что, вы продавсы?

– Да. А сколь вам надо?

– А каки́ цены?

– А смотря как будете брать. Ну, пошли покажу.

Да, пчёлы смирёны – значит, карпатски.

– А что, пчёлы карпатски?

– А как узнали?

– Смирёны.

– Да, карпатски.

– Ну, а за сколь?

– Одне пчёлы за четыре тысячи семью, с магазином – за шесть тысяч, а с мёдом, со всем – за десять тысяч рублей.

– А что так дорого?

– А давай завесим, и узнаешь. – Завесили – да, двадцать три – двадцать пять килограмм мёду. Ну да, выгодно.

– Ну, давай десять семей полнико́м.

– Когда будешь забирать?

– Через неделю.

– Хорошо, буду ждать.

– Но я вам аванс заплачу.

– Нет, ничего не надо, я вам верю, я ветеран военный, знаю, что вы исполните.

– Как вы знаете?

– А у меня глаз намётанный. – Вот тебе и новость!

– Ну хорошо, жди через неделю. – Он мне дал номер телефона и сказал: – Жду.

– Так, что ишо надо, Данила?

– Владимир Фёдорович, генератор.

– На сколь?

– Ну, чтобы гнало електросварку.

– Так ето надо не мене пяти киловатт. А ишо что?

– Некоторой инструмент.

– Ето всё у меня в магазине.

– Владимир Фёдорович, а гусят, цыплят, поросят, индюшат?

– Ну, поедем на рынок.

Приехали на рынок – уже поздно, ничего нету. Ну, придётся приехать завтра.

– Владимир Фёдорович, а коров дойны́х?

– Данила, ето надо искать в Шушенским. Возми «Шушенский курьер», и там всё найдёшь. Данила, звонит Рассолов, говорит, Марфа приехали.

– Ну, слава Богу. Уже поздно, отвези меня на автовокзал.

И я отправился в Шушенское. Да, в гостинице Марфа, Георгий и Софоний, и Неонила приехала приносить ребёнка. Но Неонилу забрала Полина к себе – ето старообрядка Белокрыническей иерархии, она Неонилу сполюбила ишо до етого, и мы её попросили, чтобы она её сводила в больницу, так как Неонила ходит последни дни, а Полина, как подружка, взялась за ето дело, и, как ни говори, она местна и знает, как поступить.

Я взял «Шушенский курьер» и стал смотреть. Ого, сколь коров дойны́х, каки́ хошь, однотёльны, второтёльна, и любой породы. Но цены восемьсот – тысяча долларов, ето по-нашему очень дорого, у нас таки́ коровы четыреста – пятьсот долларов.

Поздно вечером звонит Владимир Фёдорович.

– Данила, нашёл два трактора, один в Курагинском районе за сто сорок тысяч рублей, а второй восемьдесят кило́метров от Абакана за сто двадцать тысяч, и обои, говорят, в хорошим состоянии. Но съезди, сам посмотри, завтра приезжай утром рано в Абакан и мой механик Юра тебя свозит.

– Хорошо, Владимир Фёдорович, спасибо.

 

4

Забыл рассказать. Когда Марфа выходила взамуж, у ней очень красивы зубы были, но принести одиннадцать детей – ето всё съело, она у меня стала походить на старушку, и мне за ето было всегда стыдно. Обращались к стоматологам в Южной Америке, но ето было не по нашему карману, нам выходило пятнадцать – двадцать тысяч долларов. И вот я всегда нервничал, но здесь Полина подсказала:

– Данила, справь Марфе зубы, она у тебя красавица, а вот зубы всё портют.

– Но Полина, где же таки́ деньги взять?

– Да Данила, ето не дорого.

– Как не дорого?

– А вот давай сводим к моёму стоматологу и проконсультируемся.

– Ну давай.

Полина позвонила, договорилась, и мы с ней отправились. Да, клиника новая, думаю: чичас задерут. Врач, женчина молодая, завела нас в кабинет, проверила и спросила:

– Сколь детей?

– Одиннадцать.

– Бедняжка.

– Ну, сколь ето станет?

– Чичас посчитаем. Да, ежлив латунны – семнадцать тысяч рублей, а ежлив мосты и керамика – тридцать пять тысяч рублей. А ежлив поставить шесть зубов и прочныя мосты, наилучшия керамика, навсегда, с гарантияй – семьдесят пять тысяч рублей, но ето будет красиво.

– Ого, но где взять такия деньги?

– Знайте, что мы ето по дружбе Полине вам такую услугу делаем. Знаем, что вы старообрядсы.

– Большоя спасибо. Марфа, как ты?

– Сам знаешь.

Думаю: да, милая ты моя, «сам знаю» – конечно, знаю.

– Врач, знаешь, что я хочу: с вами порядиться один на один.

– Ну что, пошли.

Мы зашли к ней в кабинет, я ей говорю:

– Пожалуйста, сделай наилучшия ей зубы, ето ей будет подарок от любви, за то что дала мне одиннадцать деток здоровых и умных, но она не доложна знать допоследу, ето ей будет сюрприз.

– Хорошо, – врач улыбается, – да, хороший подарок. Значит, любишь?

– Да. Вот вам аванс тридцать пять тысяч рублей, и беритесь за дело.

Мы выходим, врач говорит:

– Надо оформить: имя, отчество, фамилия, сколь лет. Марфа Фёдоровна, вы можете приходить каждый день?

– Да, могу.

– А в сколь?

– Как укажете.

– В 14:00 согласны?

– Да, согласны.

– Ну, с завтрашного дня ждём.

– Хорошо.

Мы поблагодарили и вышли.

– Ну, что ты вырядил?

– Да ничто, мосты поставют, да и всё, ну и коронки поставют.

– И за сколь?

– Да не сбавляют, за сорок тысяч рублей.

– Ну, всё-таки будут каки́-то зубы, а то уже не на чем жевать.

– Да, правды, – а на уме: – Потерпи, милая, мале́нькя.

И Марфа ходила целый месяц, у ней всё обточили, она нервничат.

– Марфа, потерпи мале́нькя. – А я нет да позвоню врачу.

Пришло время ставить зубы, ето заняло неделю. Но когда поставили, укрепили – показали и сказали:

– Ето тебе подарок от мужа, он выбрал са́мы дорогия, значит, любит тебя.

Марфа ушла, врач звонит мене́ и говорит:

– Твоя Марфа когда увидала, улыбалась и плакала. – А когда услыхала, что я выбрал са́мы дорогия, она вовсе заплакала. – Ну, проздравляем вас с молодой женой.

– Да, вам большая благодарность, большоя спасибо.

Приходит Марфа, улыбается – да, она помолодела на двадцать лет, подходит, обнимает, целует.

– Ну как, нравится?

– Да, очень.

– Толькя больше огрызайся. – Она смеётся:

– Что, не забыл? – Я хохочу:

– А что, Марфа, надо забыть? – Она смеётся и обнимает:

– А что, любишь?

– Марфа, всё было в жизни, но честная любовь всегда останется до смерти. – Смотрю, она заплакала, и сказала:

– А я думала, толькя я люблю.

– А я всегда знал, что ты меня любишь, толькя жила чужим умом.

– За ето прости.

– Марфа, ежлив бы не простил, чичас бы не стояли вместе. – Она прижалась к моёй груди:

– Милой ты мой, горжусь я тобой, ты у меня непобедимый. – И заплакала, вот правды.

– Ну ладно, хватит, Маша, пора любоваться детками да внучатками да доживать до старости и любить друг друга, а посторонних не слушать.

– Да, ты прав.

Чичас встретились, она улыбается, но зубы её красют, и мне радостно.

– Так, Марфа, слушайте. Дойны́х коров будем брать здесь в окружности, вижу, что выбор большой, но мне утром надо пе́рво съездить посмотреть трактор, а вы можете съездить на рынок посмотреть птицу, ну, ишо что нужно. – Так мы и сделали, а Полина с Неонилой пошли в больницу.

Мы с Юрой, механиком Абрикосовым, приехали смотреть трактор. Мне трактор понравился, в хорошим состоянии – за сто двадцать тысяч рублей, нисколь не сбавляет. Да, такой трактор жалко отпустить, 1994 год выпуск. Звоню Абрикосову, всё докладываю, он попросил к трубке Юру, переговорили, Юра передаёт мобильный, Абрикосов говорит:

– Бери, Данила.

– Ну хорошо, беру. – Мы до́говор подписали, я заплатил, и уехали, а трактор – Абрикосов послал грузовую машину, и увезли его на баржу.

Абрикосов мне сделал предлог:

– Данила, чичас лето, вы доложны построить себе дом, а то зимой замёрзнете. Лес ишо не выписанной для строительства, и чичас не время пилить, ты скажи, сколь надо домов.

– Да, Владимир Фёдорович, дома́ надо два: нам и Георгию.

– Хорошо, сколь на сколь?

– У нас план девять на тринадцать метров, с мансардным, и погреб четыре на шесть, а Георгию восемь на десять.

– Давай приготовь проект к завтрому: сколь дверей, о́кнов, перегородок, и вместе посчитаем, я вам куплю матерьялу на свои деньги.

– Нет, Владимир Фёдорович, опять долг, нет.

– Да ты выслушай. Нам всё равно надо пилить лес для строительства и строить несколькя домов. Вы зимой нам вернёте матерьялом, да ишо и заработаете.

– Да, так я согласен.

– Ну вот, а ты кипятишься. Окны, двери я вам по закупошной цене отдам, а шифер у вас уже есть.

– Владимир Фёдорович, спаси Господи за такую добродетель.

– Данила, мне вас жалко, а что ети деньги – у меня их лишно, в год мне достаётся под триста милливонов рублей. Ну, пять-шесть милливонов рублей я оставляю на свои личныя расходы, и почему вам не помогчи? Я со староверами никогда не обчался, но вижу, у вас уклад жизни добрый и даже примерный для России, и таких надо берегчи.

– Да ладно тебе хвалить, Владимир Фёдорович.

– Данила, не отпирайся, я тридцать лет проработал с народом и могу коя-что сказать о народе. Таких, как вы, – ето жемчужинка.

– Владимир Фёдорович, мало ты знаешь об нас, у нас тоже бардак.

– Данила, да я вижу ваши семьи и всё ваше поведение, всё у вас нельзя и грех, а ето принцип жизни.

– Ну ладно, разошёлся ты, поживём – посмотришь, что не так-то уж святые.

– Ну ладно, посмотрим.

– Владимир Фёдорович, а можно у вас узнать, как у вас появился капитал, ведь при СССР всё было государственно? Вы простите, но любопытство донимает.

– Да ето не секрет, Данила. Нас было пять чиновников, я сам из Украины, приехал молодой служить, мне здесь понравилось, я здесь получил образование инженера по строительству и начал строить дома и обчежития, у нас дошло до трёх тысяч рабочих. Я тебе могу показать сэлы посёлки нашей работы. Но когда пришёл развал СССР и Ельцин всё приватизировал (Будь он проклят, пьяница, развалил всю Россию!), я вижу, что всё рухается, собрал всех и всем объяснил: мы доложны продолжать работать, ежлив возмём пример «каждый себе» – будет хаос. Ну и пошло. Хто остался работать, а хто захотел уйти, мы их оплачивали, но пришло время, стало невозможно. Тогда я предложил чиновникам: вижу, что каждый по себе, говорю им: «Мне ничего не надо, толькя отдайте мне здание, что мне было нужноя начать самому работать». Оне обрадовались, что так лёгко им всё достаётся, с радостью отдали. Я подобрал себе честных людей, все мне каналы были знакомы, где как чё доставать, и пошло. У меня своё хозяйство, из пятерых один вернулся ко мне и чичас тоже живёт хорошо, а остальныя всё расташшили и пропили.

– Но всё-таки как для вас, Владимир Фёдорович, лучше: чичас или при СССР?

– Да по-разному. Как для нас – всегда хорошо. Но вспомнишь: всё процветало, всё было изобильно, скота было милливонами, все увалы были заполнены, а чичас нечего пожрать, ша́ром покати, всё заросло, и ничего никому не нужно стало, все ушли в город, превратились в потребителей.

– Владимир Фёдорович, ето во всём мире.

– А что, у вас так же?

– Мале́нькя по-разному. Бедный класс ушёл в город, а богатый – всё забрали и работают, а средняка душут со всех сторон, но потребительство одно и то же. Но там заработки лучше и всё дешевле.

– Ну что, Данила, согласен принять мой предлог?

– Да, Владимир Фёдорович, согласен. Лесу много и вряд, и скоро уже выдадут, техника теперь есть, отработам быстро.

– Ну, завтра жду с проектом.

– Хорошо, всё будет готово.

У нас проект был готов, толькя дома остался, ну что, снова сделаю чертёж. Владимир Фёдорович оставил меня на автовокзале. Смотрю, стоит Федя Скачкёв, он тоже меня увидал.

– Ну, здорово, друже!

– Здорово! Ты откуда, Данила?

– Да из тайги.

– Да, батюшка рассказывал, что вы уже здесь. А что не заходите в гости?

– Да не помню, где живёшь.

– Да вот совсем близко.

– Федя, а ты чем занимаешься?

– Да вот такси.

– Ну и как?

– Да ничего, хватает. Данила, ты один?

– Да нет, Федя, здесь Марфа, зять, сын Софоний.

– О, и Софоний с тобой? Хороший парень. А где оне?

– Да, наверно, на рынке. – Я звоню Георгию: – Вы где?

– На рынке, где птица.

– Ну, мы чичас подъедем.

Подъехали, Федя познакомился с моей семьёй. Он хорошо знает Абакан:

– Говорите, что нужно, я всё знаю.

– Федя, а как батюшка, матушка, Иван, Дима?

– Все, слава Богу, хорошо.

– Ну, передавай всем по поклону.

– Хорошо, передам.

– Ну, Марфа, что нашли хорошего?

– Да не знаю, что делать.

– А что?

– Куриц племенных нету.

Федя сказал:

– Как так нету? – Пошёл нашёл адрес, позвонил: – Курицы племенныя по сколь? А что так дорого? А цыпляты? А когда будешь на рынке? Ну хорошо, пока.

– Ну, Федя, рассказывай.

– Данила, дорого: племенныя курицы по девятьсот рублей, петух по тысяча пятьсот рублей, а цыпляты по сто восемьдесят рублей.

– Ого! Да, дорого. Ну что, Марфа, решай.

– Да хоть бы две курицы и одного петуха на расплод.

– Он работает в субботу и воскресенье на рынке.

– Ну хорошо, в субботу приедем, а чичас поехали в Шушенское.

– Данила, я вас отвезу.

– Да зачем, Федя, мы уедем на автобусе.

– Данила, как ни говори, друзья.

– Ну и что, теперь будешь всех друзьей разваживать?

– Да ладно, Данила, садитесь в машину.

– Ну, поехали. – У Феди «Волга», ето надпоминает «Фалькон» аргентинской.

– Данила, рассказывай, как устроились.

– Федя, я должен всю жизнь батюшку благодарить за такой контакт. Где мы устроились – ето сказка.

– А рыбка есть?

– Да, сколь хошь.

– А я рыбак, чу́дно бы съездить к вам и порыбачить.

– Федя, поехали с нами!

– А когда поедете?

– А вот загрузим баржу и поедем.

– Ну что, могу съездить.

– Ну вот, молодес, и батюшке привезёшь рыбки.

– Да, не мешало бы.

– Марфа, а поросят видели?

– Да, Данила, видели.

– Ну и что, кака́ порода и по сколь?

– Да очень дорого, са́мы маленьки по тысяча восемьсот рублей, и по три-четыре, и по пять тысяч рублей.

– Сдурели! А гусяты?

– Гусяты по сто двадцать рублей.

– А индюшаты?

– По сто пятьдесят рублей.

– Ничего себе, выгодно ро́стить.

Мы приехали в Шушенское, Федя вернулся и наказал:

– Когда что нужно, звоните и заезжайте в гости.

 

5

Я взял «Шушенский курьер» и давай звонить насчёт коров, выбирал молодых и симменталов, и вот нашёл в трёх местах. Спрашиваю, по сколь и где: коровы по двадцать – двадцать пять тысяч и по тридцать тысяч рублей. Уже вечером взяли такси, поехали смотреть. Пе́рво угодила голландска, второте́льна, но диковата, двадцать тысяч рублей, даёт тринадцать литров молока. Поехали дальше. Втора́ тоже голландска, третьим отёлом, больша́, смирёна, двадцать пять литров молока, двадцать пять тысяч рублей. Георгию она очень понравилась.

– Что, Георгий, нравится?

– Да, хоро́ша корова.

– Ну вот бери.

– А не дорого, тятенькя?

– Нравится – бери.

– Ну, спаси Христос.

Поехали дальше. Третья корова голландска, второтельна, красива, двадцать три литра молока.

– Ну что, давай покажем Неониле?

Съездили за ней, показали, она увидала и сказала:

– Ой, кака́ красива!

– Ну, пробовай дой!

Он попробовала и осталась довольна: корова смирёна и сла́ба, двадцать пять тысяч рублей.

– Ну вот, Неонила, бери.

Она заулыбалась и сказала:

– Спаси Христос.

Мы за обои деньги отдали и сказали, через четыре-пять дней заберём. Нашлась ишо одна корова. Утром приезжаем: корова симментал, очень красива, второтельна, четырнадцать литров молока, тридцать тысяч рублей – нисколь не сбавляет. Ну, ишо поищем.

Я нощью проекты домов разработал и выехал в Абакан. Зашёл к Владимиру Фёдоровичу, он пошшитал, заказал матерьялу, сколь не хватало, также окны и двери, через три дня всё будет готово.

– Данила, а кирпичей надо будет?

– Да, а я и забыл про них.

– Ну и сколь?

– Да на кажду семью по две тысячи.

– Хорошо, я поузнаю. Значит, шесть тысяч кирпичей?

– Да.

– А скот, птицу?

– Скот уже некоторой купили, а птицы в субботу.

– А что, гусят рази мало, что я вам купил?

– Мало, их всего пятнадцать штук, ето толькя на одну семью.

– Ну, смотри сам. Ишо что нужно?

– Продукт на год.

– А зачем столь?

– А чтобы вам не надоедать. И генератор.

– Ну пошли, выберешь.

Мы с нём спустились в магазин, выбрали, что надо было, и снова поднялись. Он показал мене́ в другим зале все стены с нашими фотографиями, размер двадцать пять на тридцать пять. Мне стало интересно, у него хороший аппарат, и он каждый раз, как приедет, заснимывает. Думаю: «Вот бы выставку!» Смотрим, заходит Рассолов Александр Григорьевич:

– Ну, как у вас успехи?

– Да всё хорошо.

– Данила, когда думаешь быть готов?

– Александр Григорьевич, в понедельник или во вторник.

– Хорошо, в среду утром отплываем, в понедельник начинаем грузить.

– Отлично. Александр Григорьевич, вы скоро в Шушенское?

– Чичас выезжаю.

– Можно с вами?

– А почему нет?

Абрикосов:

– Данила, мы всё тогда будем возить прямо на Джонку к барже.

– Хорошо. А пчёлы?

– Сам приедешь во вторник, к вечеру увезём.

– Хорошо, Владимир Фёдорович. Ну, спаси Господи за всё.

– Ладно, трудитесь пока.

Мы отправились с Александром Григорьевичем, я его спрашиваю:

– А коня где можно купить?

– Коня? Дай подумать. – Берёт мобильный, звонит: – Анечкя, привет. Да, всё хорошо, как вы? Ну хорошо. Анечкя, вы коней уже продали, нет? А можно посмотреть? Мы чичас в Абакане, ежлив мы чичас же отправимся к вам, вы будете на месте? Через час. Ну хорошо, миленька, через час жди, пока. Ну, Данила, повезло тебе. У них кони племенныя, одна кобыла и четыре жеребёнка.

– А цену сказала?

– Да, кобыла за двадцать тысяч рублей, а жеребяты по шесть-семь тысяч рублей.

– Ну, поехали посмотрим. – Ето в ту сторону, где баржа.

Приезжаем. Ето пятизвёздной хотэл, а кони – возить туристов, один одного красивше, но жеребес превосходный. Покамесь мы суда ехали, всё уже здесь было решёно: продают толькя кобылу с жеребёнком, а етих будут продавать толькя осенью, когда подрастут. А мать с сыном за двадцать шесть тысяч рублей, из всего табуна она боле послабже, но смирёна, но зато сын – вылитой отец, да, прекрасный красавчик. Мы договорились: во вторник утром заберём, я заплатил, мне дали квитансыю, и мы вернулись в Шушенское. Я поблагодарил Александра Григорьевича, он ответил:

– Вот откуду будем племя разводить.

– Да, вы правы, Александр Григорьевич.

– Данила, давай на ты, ведь мы же друзья.

– Ну давай.

Я ушёл в гостиницу и думаю: нет, не могу, как ни говори, он же депутат, и образование побольше, и занимает пост повыше, хотя и ровня: мене́ сорок девять, ему пятьдесят один год.

– Ну, Марфа, Ларькя будет прыгать от радости: купил кобылу с жеребёнком.

– Да, ето будет радость.

Я купил новый «Курьер», стал смотреть. Ого, предлагают ишо больше коров.

– Марфа, вот симменталы второтельны, в другим посёлке, пятнадцать кило́метров отсюда. Давай поехали?

Взяли такси и туда. Уже вечер, коров гонют домой, мы подъехали на адрес, вышел мужчина. «Мы приехали смотреть коров». Он позвал жену, жена повела показывать коров. Да, мать и две красотки, одна одной красивше.

– А котору продаёте?

– Да любую.

– А почему продаёте?

– А куда столь молока.

– И по сколь?

– По двадцать пять тысяч рублей.

– И сколь оне дают молока?

– Старша двадцать пять литров, а младша двадцать литров.

– И сколь им лет?

– Старша второтельна, а младша первым.

– А можно подоить?

– Да, пожалуйста.

– Ну, Марфа, пробуй. – Марфа подошла, попробовала обоих. – Ну что? – Она улыбается и говорит:

– Софоний уже парень, скоро надо женить, давай купим обоих. Как ни говори, сёстры, будут пастись дружно.

– Ну что, давай. Мы берём обоих. – Хозяйка взадпятки́:

– Одну любую, обоих нет.

– Ну подумайте, у нас семья большая, и мы далёко от сивилизации, а у вас мать и вон растёт дочь и внучкя.

– Ну, давай мы подумаем. А вы староверы?

– Да. А чё, заметно?

– Да, но вы какие-то разны.

– А почему?

– Староверы порядошны, но суровы, а вы ласковы.

– А мы с Уругвая, СССР не видели.

– Да, понятно.

– Ну что, решайте, такси ждёт.

– Хорошо, подождите. – Минут через пятнадцать выходют обои, смеются: – Да возмите обоих, вы нам понравились.

– Ну, большоя вам спасибо. Вот вам деньги, но заберём во вторник утром.

– Хорошо, будем ждать.

– Вы нам подскажите, а где можно купить поросят?

– А вон у Гальки их много.

– А где ето?

– А как мост переедете, налево дом в сторонке первый.

– Хорошо, спасибо.

Поехали. Приезжаем, собаки злыя, вышла девушка пожилая, собак убрала:

– Что нужно?

– Галечкя, поросят продаёшь?

– Уже продала.

– Ой как жалко, не можем найти.

– А вы откуду?

– Да переселенсы с Уругвая.

– Вы староверы?

– Да.

– А сколь вам надо?

– Да хотя бы три самса да две самки.

– Ну что, продам.

– А по сколь?

– За три тысячи штука.

– А не дорого?

– Да нет, наоборот дешёво, я же вас выручаю.

– А можно посмотреть?

– Да конечно. – Мы их увидели и ахнули: такия в Абакане по шесть тысяч.

– Ну, Галечкя, действительно выручаешь, большоя тебе спасибо, вот деньги.

– Нет. Вы когда их забираете?

– Во вторник утром.

– Ну вот тогда и деньги.

– А почему?

– А вы же староверы. – Мне стало неудобно.

– Ну, спасибо.

Поехали, я спрашиваю таксиста:

– А где вот посёлок?

– А он в другу́ сторону́, но близко.

– А именно где?

– А вот на трассу выедем, через мост влево.

– А да, етот посёлок видать. Ну давай, а то уже поздно, там гусяты.

Приезжаем, постукались, выходит женчина:

– Что нужно?

– У вас гусяты продажны?

– Да, подождите.

Немного сгодя выходит старик, прихрамливает.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Что, гусяты нужно?

– Да.

– А вы откуду?

– Из тайги.

– Но вы староверы?

– Да.

– А почему не похожи на здешных?

– Как так не похожи?

– Но вот видишь, у вас рубашка вышита, поясок, а вот у жене сарафан с пояском, а на голове подвязано по-разному.

– Да мы с Уругвая.

– А где ето?

– Как где, рази не слыхали? Бразилия, Аргентина, ну и Уругвай.

– А, вон как. А сколь вам гусят?

– Да хотя бы сорок.

– А когда вам надо?

– Да хоть чичас.

– Нет, не выйдет, у нас заказу очень много.

– Но у нас баржа отходит в среду утром.

– Так, дай подумать.

– А можно посмотреть, что же порода гусей?

– Вы знаете, ето нельзя, но гуси хоро́ши и кру́пны, я уже много лет доржу и стараюсь доржать племенных. Ну, пошли покажу, я вас сполюбил.

– А почему именно?

– За то что не ругаетесь, и за ето к понедельнику будут вам гусяты. Я у других откажу и вам отдам, а оне подождут.

– Ну, большоя спасибо. Но гуси у вас отличны.

– Да я же вам говорил.

– А где можно купить бычкя на племя?

– У нас есть, но не знаю, будем продавать, нет.

– А можно посмотреть?

– Да, пойдём.

– Да, бычок отличной и смирёной, я вижу, что он уже работает. А сколь за него?

– Ежлив дадите пятнадцать тысяч рублей – продам.

– Ну что, давай. – Мне стало чу́дно: у нас племенныя бычки втридороги, а здесь дешевле корове. – А гусят почём?

– Вам по сто рублей отдам.

– А почему так?

– Я порядошных людей люблю.

– Ну, большоя вам спасибо.

– Ну, жду вас в понедельник утром.

– А поросяты знаете, где есть продажны?

– Да, – он указал таксисту где, и мы отправились.

Приезжаем, уже поздно, темняет, выходит женчина пья́на:

– Что нужно?

– Вы поросят продаёте?

– Да. А на х… вам оне нужны? – Я засмеялся, Марфе неудобно, Георгию также. – Чичас я мужу скажу, пускай он с вами еб….

Я захохотал, она:

– Извините, я пья́на. Ей, Сашка! Староверы пришли, ты еб… с ними. – Хлоп дверью и ушла.

Марфа не вытерпела:

– Но жи́хмарка, больше никак.

Георгий улыбается, я пушше захохотал и запел:

– Эх, матушка Россия, много, много горя приняла…

Смотрим, выходит муж:

– Извините, управляюсь. Вам что, поросят нужно?

– Да, а по сколь?

– Да по тысяче двести рублей.

– А что, маленьки?

– Сорокадневны.

– Ну, покажи. – Он показал. – Да, маловаты. Ну, давай четыре матки. – Он выбрал получше, и мы их забрали.

Вечером я Георгия попросил с Софониям:

– Завтра суббота, вы оставайтесь и сделайте садки для поросят и кур, гусятам, цыплятам, а мы с Марфой поедем на рынок, а вечером поедем в деревню все вместе.

В Средняй Шуше там семей двенадцать староверов, и Коля с Ларисой оттуда, там и Грипка Зыкова, и Фёдор Берестов отдал дочь Наташку, тесть тоже заезжал, когда ездил в Сибирь.

Звонок.

– Алло, хто ето?

– Ето вы Данила Терентьевич Зайцав?

– Да, а вы хто?

– Я Шура, Харитинина дочь, дядя Терентьева сестра.

– О, сестра, откуду звонишь?

– Из Ужуру.

– Как бы нам с вами стретиться?

– А вы приезжайте.

– Да не получается, набрали всего, и надо грузить баржу. А вы можете приехать?

– Да надо подумать.

– А что думать? Взяли да и приехали.

– Чичас мы решим.

– Ну вот, молодсы, давно бы так.

Через час звонит:

– Да, мы собрались, завтра к вечеру будем у вас, дай точный адрес.

Я дал адрес. Ну вот, слава Богу, наконес-то встретимся.

– Ну, Георгий, Софоний, придётся вам поехать однем, тут всего сорок пять кило́метров до Средней Шуши.

– А как мы их найдём?

– На самой последней остановке слезете и позвоните Матрёне, она вас стретит.

 

6

Утром рано мы с Марфой отправились в Абакан, позвонили Феде, он нас стретил, и поехали на рынок.

Да, куры племенныя красивы, и цыпляты уже сорокадневны. Мы купили три куры, одного петуха, десять цыплят и простых кур-несушек двадцать по триста рублей. Смотрим, индюшаты.

– По сколь?

– По сто пятьдесят.

Их было тринадцать штук, мы их все забрали. Так, поехали к оптовикам, там набрали на год продукту себе и птице, поросятам и скоту. Квитанции отдали Абрикосову и поехали в Шушенское. Я звоню:

– Вы где, Шура?

– Мы через три часа будем у вас.

– Ну хорошо, ждём.

Мы заехали в «Гипер», набрали разных закусок, и домой.

– Ну, Марфа, давай готовить, а ты, Федя, за компанию, милости просим.

– Да вы что, ваши гости, я буду мешать.

– Нет, дружок, не останешься – не возмём на рыбалку.

– А знаешь, чем припугнуть!

– А как ты хотел? А ты помнишь, как я к вам заехал с горям и как вы меня приняли?

– Данила, но свои же!

– Вот и именно что свои. И чичас что, чужой, что ли?

– Да, ты прав, брат.

– Ну вот, хто-то должен выпить с гостями, а я не пью.

– Но, Данила, хоть мале́нькя, с гостями?

– Нет, Федя, я знаю своё здоровья.

– Да, жалко.

Ну вот подъехала «Жигули», вылазют три мужика и одна женчина, мужики старше меня, а женчина в мои года.

– Ну, давай будем знакомиться. Я самый и есть Данила, ето моя жена Марфа, а ето дружок Федя Скачкёв, он местный старовер. А вы хто, рассказывайте.

– Ну вот, я Шура, вот Боря, ето Федя, а ето Миша – все братьи, и я сестра.

– Вот и хорошо, пошли к нам, милости просим, на столе уже стоит.

Я уже предупредил Рассолова Александра Григорьевича, что у меня сегодня гости, и даже очень бли́зки. «Хорошо, я загляну».

Сяли за стол, я стал угощать, но предупредил, что я не пью. Шура насторожилась, не стала пить, Федя с Мишай толькя пиво, а Боря с другом Федяй разрешили на водку. Пошёл разный разговор, расспросы, но как-то оне ведут себя странно и неловко, сразу видать, что чужаются. Боря раза два хотел что-то начать насчёт религии, но у него не получилось, он понял, что я в духовным грамотный, и мене́ показалось странно, что он хотел сказать. Но он много не пил, Федя с Мишай также, а Шура – вообче не могу понять: по телефону была разговорна, а тут старается молчать. Я старался быть ласковея и хорошо угощал, но результату не было. Как оне походют на сестре Степанидиных детей, толькя те подростки, а ето пожилыя мужики…

Зашёл на минутку Александр Григорьевич:

– Ну, со встречай вас. Что, угощаетесь?

– Да наши гости что-то мало пьют.

– Да угощай хороше́нь!

– Александр Григорьевич, поди, ты с ними пропустишь рюмку?

– Давай, за компанию можно.

Боря с Федяй с нём выпили, Александр Григорьевич ушёл, но спросил:

– А Софоний как, уехал к девкам?

– Да.

– Ну хорошо, жени поскорея, хоть в тайге не будет скушно.

– Он сам знает, уже не маленькяй.

– Ну хорошо, угощайтесь, мне некогды.

– Ишо выпьешь?

– Нет, хватит.

Он ушёл, мы просидели до двух часов ночи, но беседа так и осталась непонятной. Ночевали, позавтракали и уехали.

– Марфа, что-то здесь не то.

– Да, я так же поняла.

Тут заходют к нам в гости из Субботина два мужика и женчина. Ого, ето Афонина Алексея дочь, она приехала из США уже как десять лет и вышла взамуж за здешного старовера, её звать Анисья, а его Фёдор. Ой как она довольна, что нас увидала, не может наговориться, а он сидит нервничат и зовёт её поскорея, но она усом не ведёт. Он несколькя раз выходил на улицу и каждый раз требовал её домой. Я убеждал: погостите. Алексей Афонин знакомый с восьмидесятых годах, он приезжал к нам с США в Аргентину, ето добрейший парень, и Анисья угодила в отца. Оне синьцзянсы, Рассолов ету историю мне рассказал. Когда оне свадьбу сыграли, он их пригласил к себе на работу, оне с удовольствием устроились у него в заповеднике. Она угодила конкретная и добрейшая женчина, но он непонятный и ленивый, а брат Яков молодес, хороший парень. Но у них дети подросли, и надо стало в школу, им пришлось выехать, но оне жалеют. А Коля добавил рассказ: когда оне жили в деревне, он её ре́вновал ко всем и избивал, однажды специально подослал своих друзьей к ней и пришёл и снова избил её. Её видать, что она живёт обиженна. Я его оценил: он ни рыба ни мясо, и она от нас ушла обиженна. После етого Марфа к ней заезжала в Субботино, и она очень благодарила.

Звонит Софоний:

– Тятя, мне нужны пять тысяч рублей отплатить машину, съездить в Солнечное, в Курагинский район, там девчонок много.

– Нет проблем, заезжай и возми.

Он заехал и взял.

– Когда приедешь?

– Сегодня ночью.

– Ну хорошо, завтра надо грузить баржу.

Ну вот, Софоний приехал в пять часов утра, а в восемь часов я его разбудил, стали возить груз на баржу. Мы очень торопились, работало два грузовика Рассолова и два Абрикосова. Но мне чу́дно над русскими: материться они молодсы, курить, пить тоже, дать совет – ой каки́ молодсы, будет двадцать человек – и двадцать советов, но помогчи нет ни одного. Трудно, чижало пришлось, но коя-как во вторник загрузили, с большим терпленьем: так и манило послать подальше, особенно когда подходют советники пьяныя. Во вторник вечером подъехал и Федя.

В среду утром отправились. Я наказал Георгию и Софонию, чтобы смотрели за всём, и мы отправились с Абрикосовым, Федя с нами. Мы через четыре часа были дома, Феде очень понравилось у нас.

– Ну, Никита, давай помоги Феде рыбки поймать. – Оне с Ларивоном наперебой стали помогать Феде.

Баржа шла сутки, но пришла благополучно, и мы за восемь часов разгрузили. Конечно, так чё и не разгружать, тут нас шестеро, а Рассолов дал нам два дня. Ларькя так и не отходил от жеребёнка:

– Ето мой, и всё.

А Никит:

– Ето мой.

– Никит, не стыдно, с кем ты связался?

Федя доволен: рыба хорошо ловится, он солит и коптит, через неделю увёз два мешка с Абрикосовым, довольненькяй.

 

7

Андриян рассказыват новость. Он поехал на лодке со своими детями на Кургол к Толику по каки́-то ключи. Толик был не в духах и Андрияна отматерил как мог, не постыдился и детей. Андриян заплакал пошёл и сказал: «Все вы, русски, идивоты!» Что ето такоя, что ему надо? Я задумался. И зачем он сказал Андрияну: «Всё равно вы жить здесь не будете, бородачи»? Я Рассолову Александру Григорьевичу рассказал, он мне ответил странно: «Но вы внимания не берите». А Коля рассказал: «Вы поселились на самым месте, где проходют браконьеры, а Толик участвует с ними». Да, понял, ведь он же говорил, что то место нехороше, – значит, отговаривал, чтобы не селились.

Ишо новость. Уже терялись егеря, Коля нам посоветовал: «Вы ничего не видали, и будете жить спокойно». – «Понял».

Мы стали просить у Рассолова Александра Григорьевича то место, где облюбовал Георгий под дом, он сказал: «Нонче не выйдет, а там видать будет». Что ето такоя? Пéрво – «выбирай где хошь», а чичас невозможно стало. Андрияну лог тоже отказал.

Андриян часто по праздникам ходил по горам, всё любовался и ликовал. Однажды нашёл красивыя рога от марала на семь консов, принёс домой и показал Рассолову. Он увидел:

– Ух ты, ето двадцать пять тысяч евров.

А Андриян и говорит:

– Ну вот, хоть копейкю сделаю.

И он ему с таким выражением сказал:

– Не имеешь права, – и ишо повторил: – не имеешь права!

Андриян виду не показал, но обиделся: значит, толькя вы хочете жить.

Перед тем как нам выезжать из Шушенского, выяснилось, что Неонилу нигде не принимают в больницу, так как не имеет РФ гражданство. Боже ты мой, вот ето новость! В Южной Америке у нас рождались дети в разных стран, и никаких проблем, а наоборот, привлекали, а здесь матушка-родина гонит: вы чужия, значит, иди под забор и, как сучкя или кошка, рождай. Я звоню Рассолову Александру Григорьевичу:

– Да что ето такоя! – и рассказываю ситуацию.

Он отвечает:

– Да, Данила, ето идивот, но не беспокойтесь, я разберусь. Директор больницы друг, мы всё наладим, можете ехать себе спокойно.

Полина тоже сказала:

– Не беспокойтесь, я за ней похожу, она мне как родная дочь.

Что делать? Марфа не может остаться: у самой малы дети, да ишо птица и скот добавился, у нас строительство, но мы все в заботе за Неонилу. Остаётся толькя Богу молиться. Андриян нервничат, переживает.

Тут всё скопилось, надо Рассолову навести порядок. Покос подошёл, и строить дом, а уже июль, а у нас ишо праздники, мы в них не работаем, но службу ведём и духовным делом занимаемся. Ето Абрикосова раздражало, и за ето нам были выговоры. Я ему отвечал:

– Мы не за етим ехали в тайгу, чтобы жить беззаконно, но, наоборот, Богу угодить.

Он был сам не свой и начал делать интриги: мне стал жалобиться на детей, а детя́м на меня. Я внимания не брал и детей убеждал и всегда говорил:

– Детки, прошу вас, большоя терпление, всё надо перетерпеть, и тогда будет хорошо.

Однажды Андриян сказал Абрикосову:

– А чем здесь жить?

Он ответил:

– Как чем? Много чем можно заняться. Вон веники берёзовы можете готовить, я их вам могу сдать по двадцать пять рублей, нонче орех много, вон золотой корень на горах, грибов много, можете рыбалкой заняться.

Я тоже убеждаю: всё будет хорошо. Но мне стало заметно: Георгий невесёлой, и все планы у него заглохли, мня ето волновало. Мы стали сено косить и междуде́лками веники готовить.

Тут приезжают к нам в гости Вася с Калуги с тётяй Шурой из Ужура – тятина младшая сестра, ей семьдесят лет. Но кака́ радость! Из тятиной семьи в живых осталась толькя она одна, но ишо шу́стра. «Ой как им здесь понравилось, Вася!» Готова и к нам переехать и тётя также. Вася стал заготавливать травы и рыбу домой, мы сено косили.

Приезжает Неонила, уже с дочерью, на восьмой день я её окрестил, назвали Евпраксияй. Неонила рассказывает: в больнице с ней обходились попе́рво как собаки, но увидели, что Неонила с ними ласкова, все изменились и стали за ней ходить как за родным дитём. Да, Неонила имеет дар от Бога – чистую любовь к народу, и купила их любовью, вот за чё мы её любим. Но ета дочь принесла ей слабость, и она долго не могла набрать силы. Вот чего не хватает российсам – любви истинной, ето всё скушал СССР, но даровать некому.

Приезжает Абрикосов, Андриян предлагает шестьсот веников, он ему ответил:

– Мне оне не ну́жны.

До меня ето донеслось, думаю: ага, а что будет дальше? Но, думаю, на орехав деньги сделаем.

Косим сено, пошли заливныя дожди, все дивуются, такого уже много лет не бывало, речки поднялись. Мы стали строить дом, чу́дно: стали копать погреб, метра два вниз появляются кости маральи, но уже ветхи. Значит, здесь за много лет вся природа изменилась.

Андриян собрался на охоту, но винтовку надо просить у Коли, так как он егерь, и винтовка от Рассолова поручёна ему. Коля дал винтовку, знал, что она поручёна Андрияну тоже. Андриян ушёл утром рано с Софониям. Шёл дождь селый день. Мы с Георгиям в летней кухне строили печь и духовку с плитой, Вася тоже помогал, а тётя нас веселила, она очень чудачкя.

Вечером поздно приходют Андриян с Софониям усталыя, но с мясом, и Андриян рассказывает следующая:

– В сыру́ погоду зверь весь внизу. Мы шли и много видели козуль, но я не мог убить с первого выстрелу. Как так, не может быть, что-то тут не то. Сделал цель, выстрелил – ага, смазал. Стал рассматривать винтовку – вон в чём дело! Сразу увидел резку – сшевелёна специально.

Он сразу догадался: ето Коля. Значит, завидует, потому что он не может убить. Андриян поправил резку и выстрелил в цель – чуть нимо, ишо чуть поправил – выстрелил точно, как в копейкю. Ну, пошли дальше. Смотрит, стоит марал-рогач. Андриян пополз к нему, полз боле часу, выбрал удобноя место, выстрелил – марал покатился книзу. Он бегом к нему, подбегает: ой, каки́ красивы панты! Но сломаны. Он их аккуратно срезал и повешал. Смотрит, идёт Софоний, спрашивает:

– Что, убил?

– Вот смотри.

– Ой, кака́ красота, а здоровой-то!

– Давай оснимываем шкуру, мясо развешаем и скоре́ пойдём, а то уже поздно.

Оне так и сделали.

– Тятя, утром рано все пошли, бык здоровой.

– Да, надо идти.

Утром пошли, ето было кило́метров восемь, Ларькя не отстал, а везде передо́м с Никитом. В однем месте возле ключика смотрим: свежая кучкя сена лежит, подходим. А что ето такоя? Как из-под сена дикая свинья с поросятами выскочит и, как дождь, в чашу́! Ларькя ликует:

– Маленьки поросяточки, давайте поймам!

– У, Ларивон, где ты их поймаешь!

Идём дальше, везде попадаются рябчики, тетерявы, Ларькя так и бежит за ними со своим шшенком-лайкяй. Ну вот, подходим к маралу. Да, ето бычина сверх двести килограмм, а рога каки́ красивы! Мы загрузились, хто сколь мог унести, и отправились домой. Приходилось останавливаться для передышки, но всего принесли домой. Коля спросил:

– Что, убил, Андриян?

– Видел, но смазал. – Так на етим и осталось.

 

8

Дожди продолжались, сено уже стало поздно косить, везде пошли грибы, мы их стали заготавливать. Вася с тётяй Шурой показали, каки́ сорта и на что гожи, мы сушили, солили и консервировали, нам оне очень понравились.

Вася сумел завоевать наши сердыца, а особенно Ванино: Ваня так и не отлучался от него, каждо утро рано спрашивал: «А где Уася?», и сразу бежит к нему. Вася курить бросил, бороду отпустил и стал походить на настояшего мужика, но, бедняга, мучился первых пятнадцать дней, его и рвало, кашлял без конса, но подпослед всё затихло, и он стал доволен и сказал: «Хватит курить ету заразу». Оне у нас прожили месяц, им неохота было уезжать, мы их оставляли, но у Васи компромисс колхоз, а тётю Шуру Вася убедил: оставайся, но она решила поехать домой, а в октябре просит, чтобы я за ней съездил. Ну, так и решили. Мы их проводили, Ваня не хотел расставаться с Васяй, плакал, и Васе пришлось тоже сплакать. Ну, оне уехали.

А я давно замечаю, что Андриян и Георгий ходют выключенны, заметно, что планы все пропали, а толькя стараются нас обустроить. Думаю, что ето такоя? Однажды я взялся за ето и говорю Андрияну:

– Андриян, что вам не хватает? Всё у нас идёт красиво, живём дружно, молимся прекрасно, всё завезли, скоро дома построим.

– А что, я ничё, толькя Георгий не хочет оставаться жить.

– А что случилось?

– Тятя, что, не видишь? Всё обман. Что оне тебе сулили – а теперь всё отказ.

– А именно что?

– Тятя, ты не замечаешь. Оне с тобой ласковы, а над нами идивотничают. Про Рассолова ничего не скажу, но Абрикосов идивот и двуличной.

– Ты что, Андриян?

– Да ничто. А вот выслушай. Он нас в глаза катит «лентяи», а каки́ мы лентяи? Второ́: спроси у Ларисе, сколь оне ей заплатили за год, что убирала ихни дома? Нисколь, а обещали.

– Да, оне мне говорили, что плотют по десять тысяч в месяц.

– Врут, тятя. Оне Коле много обещали, заманили, а теперь как хошь. Насчёт веников обманул, орехи запрещают собирать, золотой корень также, уже запретил нам садиться в его катер.

– Да ты что?

– А вот слушай. У них план хитрый. Оне постарались всё нам завезти и угодили, и мы все денюшки вложили и теперь стаём сто процентов зависимы от них. И знаешь, сколь мене́ предлог зарплаты? Четыре тысячи рублей. Да мне их даром не надо! Ты сам помнишь, сколь я зарабатывал в Уругвае на рыбалке, а тут мы нужны на експлуатацию да туристам показываться как музеям. А са́мо худшая – видишь, сколь здесь конопли?

– Да, вижу.

– Ну вот, Рассолов сын Илья занимается наркотиками. Почему он раньше ни раз не приезжал, а именно толькя чичас? И всегда воняют коноплёй? А его друзья уже мне предлагали ету работу, что ето са́мо выгодно и плотют очень хорошо. Но сам знаешь, мы не убийцы, наша цель – сохранить добродетель.

– Да, Андриян, ты прав. А что молчите?

– Тятя, нам тебя жалко, твоё старание и твой труд очень ценный. Георгий даже переживает, он тебя очень сполюбил, он про тебя в Южной Америке слыхал толькя нехорошее, но чичас пожил с тобой, и получилось всё наоборот. Он говорит: «Я ишо не стречал таких честных людей, как тятенькя», и боится тебя обидеть. Но жить не хочет здесь.

– А ты как?

– Я думаю во всем тебе помогчи, вас хорошо обустроить, а сами вернёмся в Уругвай.

– Андриян, ты чушь не городи! Ты сам знаешь: ты уже нелегал, и в Уругвае тебе сладко не придётся, сам знаешь, ты там в тюрме сидел.

– Тятя, именно я из-за этого хочу вернуться и всю коррупсыю раскрыть и доказать, что я невинный.

– Дурак, пулю не ел – дак съешь.

– А вот увидишь, я ето исполню.

– Но Андриян, зачем было суда ехать с Белгорода?

– Тятя, а хто знал, что оне здесь в России таки́ алчны и завидушши?

– Да, ты прав.

– Тятя, тут три вещи опасны: ето наркоманы, браконьеры и тувинсы, – от всех жди смерть.

Боже ты мой, что делать? Я ходил сам не свой, бывало, часами просиживал на речушке, и Марфа часто захватывала мои слёзы.

– Что с тобой, Терентьевич?

– Марфа, что нам не хватает ишо, что бросать рай? Посмотри всё хороше́нь вокруг, скажи, что не хватает? – Смотрю, у ней слёзы на глазах. – Никитка с Ларькяй тоже не хочут оставаться, говорят, что всё равно уедут, когда вырастут, Алексей сразу чётко сказал, что «в Россию не поеду, в Уругвай или в Аргентину – да», толькя Софоний с нами да малыя детки. Чичас все разбредутся по разным страна́м, а мы за ето ответим перед Богом. Что делать – и сам не знаю, Андрияна с Георгиям не остановишь.

Кобыла угодила хоро́ша, жеребёнок смирёной и ласковый, коровы добрейши. Мне чу́дно над бычишком. Георгиява корова загуляла, она высо́ка, он не может никак достать. Андриян увидал, что не может достать, подвёл корову к ямке, бычишко с горки как прыгнул на корову, и так удачно у него получилось, что на спину упал без памяти, бедняжка. Сколь было смеху! Видать, перестарался, и сразу забыл корову, и она не стала больше ломиться.

Пчёлы угодили смирёны, но проблема: пока везли, было жарко и много мёду, оне задохли две намёртво, а где и матки померли. Мы им разработали матки и спасли шесть штук, ну и слава Богу. Гуси каки́ красивы, уже голос меняют, и индюшаты красивы, и племенныя куры очень смирёны, а козули приходют прямо к нам домой, и мы их не трогаем. Но как нонче много дожжей, водохранилище заполнили быстро и даже затопили наш огород. Мы успевали копали картошку, морковь, лук и так далее.

Прошли новости, что получилась авария на ГЭСе и много народу по-гибло.

Приезжает Абрикосов, я уже был напряжённой, стал ему говорить:

– Почему так поступаете? Ребяты недовольны.

Он вконес отпёрся, что етого не было. Я ему стал говорить:

– Ежлив ребяты не захочут здесь жить, то я первый отсуда выеду. Сами доложны понять: сколь нам надо под старость с женой? Мы бьёмся детей хорошо устроить, а нам и так хорошо будет.

Но нам стало понятно, что Абрикосов не сознаётся ни в чем. Мы подходим к дому, что строим, Абрикосов стал спрашивать у Андрияна:

– Андриян, в чём дело? Что вас не устраивает?

– Владимир Фёдорович, мы научёны не обличать и не корить, но мы здесь не останемся, нам здесь не нравится, и нас нихто не убедит.

– Но ты хороше́нь подумай, у вас всё уже есть, толькя жить да жить. Уедешь – отца обидишь, а ето некрасиво.

– Да, я знаю, но у нас здесь сто процентов никакой перспективы нету.

– А там что, в Уругвае, у вас лучше, что ли?

– Ето не то слово. Я там за ночь могу тысячу – полторы долларов сделать, за ночь, а здесь за год. И там мы свободны, а здесь нет.

– Но как так? Здесь тоже занимайся чем хошь.

– Нет, Владимир Фёдорович, я вам расскажу факт. Вон живут в деревнях, дед с бабкой посадили картошки, уродивша хоро́ша картошка, пришло время копать. Подъехали молодсы́, копают картошку у деда, он видит, что остался без картошки, подходит к ребятам и спрашивает: «А можно мне покопать?» Ему отвечают: «Пожалуйста, сколь хошь, всем хватит, дедушка». А вот на днях в Абакане один старовер привёз моркови на рынок и стал продавать чуть подешевле, к нему подошли и сказали: «Зачем продаёшь дешевле?», и всю морковь разбросали и растоптали и предупредили: «Ишо повторится – изобьём». Ну и кака́ гарантия здесь жить? Поетому тятя и залез в тайгу, и наши староверы почему прятаются по тайгам.

– Но мы вас не бросим и во всем поможем.

– Владимир Фёдорович, ето всё слова, нам одних веников хватает.

Абрикосову стало неудобно.

– Но сам знаешь, Андриян. А ты, Георгий?

– А что я, меня отец вызывает: мать больная.

– Ну вот, Владимир Фёдорович, я остаюсь сиротой с малыми детками, Никит и Ларивон тоже заявили: всё равно уедут, один Софоний со мной, и то понятно, что из-за девушки.

Он у него стал спрашивать:

– Как ты, Софоний?

– Я остаюсь, мне здесь нравится: хоть сколь беги.

– Ну вот, Данила, Софоний прав: хоть сколь беги.

– Но, Владимир Фёдорович, как теперь я буду строить? Я не могу чижёла ничего делать.

– Да об етим не заботься, я найду строителяв, и построют тебе дом.

– А как платить?

– Да не беспокойся, всё решим.

– Ну хорошо, решай. Владимир Фёдорович, пожалуйста, узнай насчёт наших документов, а то через месяц я уже нелегал.

– Хорошо, я всё узнаю.

Мы продолжаем строить, погреб сделали, фундамент залили. Толькя стали оснавывать стены, приезжает Рассолов, нервный.

– Вы что, Данила, спите? Зима на носу, у вас дом неготовый!

– Но мы же косили сено.

– Да хрен с сеном, сено мы привезём, дом надо скорея, а то зима захватит.

– Александр Григорьевич, вся Россия так и проживала, и мы не можем изменить святую традицию, а наоборот, сохранять её, и лезли мы в тайгу именно за етим.

– Но я, Данила, предупреждаю за время: вам же худо будет. Данила, что случилось? Андриян с Георгиям тебя покидают?

– Да, не видят здесь никакой перспективы.

– Данила, надо быть построже с ними, вон у меня сынок тоже бесится, и приходится воевать с нём. Данила, вас вызывают в Красноярск УФМС, и Андриянову дочь надо оформить, а то у ней нету свидетельство рождение.

– А чё, наши документы ишо не пришли?

– Да нет.

– Значит, мне надо выезжать в Уругвай поновить паспорт.

– А что уругвайскоя посёльство?

– А я лицо без гражданства, мне может его поновить толькя МИД Уругвая.

– Ну, смотри сам.

И он ушёл. Значит, Абрикосов разразил уже и Рассолова. Да, так трудно будет жить. Но почему так? Куда лучше жить дружно и быть друг за друга, а то вечныя везде интриги, всё каждый что-то выгадывает, и зачем? Умной головой толькя подумать: добро делай – добро и получишь.

Коля год не прожил и уже хочет уходить, и всё винит Абрикосова. Как-то раз спросил у Коле:

– Коля, подскажи. Вы с Енисею из тайги, там тоже есть староверы?

– Да, очень много.

– Но и как бы возле них устроиться?

– О, ето сурьёзноя дело. Вас нихто не примет, все живут своим кланом. Да ишо мало добра: оне сэлый год готовют пушнину, ну всё, что ценно, и везут в город, а там гуляют месяц-два, а потом снова едут в тайгу на год.

– Да, нехорошая новость, и ето нам не нужноя.

А Софоний рассказывает. Он был в Солнечным, к ним попасть трудно, там живут воздоржно, даже не берут паспорта, считают за грех. Он сполюбил девушку, ей пятнадцать лет, ето будут Черепановы. Нам ета фамилия знакома, оне с Алтая, и часть из них попала с нашими в США. Их три сестры, и оне собираются в монастырь на Дубче́с. Да, значит, порядошна семья. Ну, дай бы Бог, чтобы у них сошлось.

 

9

Я все эти дни ходил мучно́й. Что делать? Етот рай неохота покидать, и знаю, здесь с долгами не расшитаюсь, а етого нельзя допустить. Моё убежища – ето речушка, и часто ко мне приходила Марфа и всё приспрашивалась:

– Что с тобой, милый Терентьевич?

– Да вот решаю, как поступить, Маша.

– Ну и что надумал?

– Да надо действовать.

– А что?

– А вот последнюю силу положу. Оне собираются уезжать, но я их опережу. Я им создам там систему, чтобы оне все жили вместе, а мы с тобой будем жить здесь, и Софоний с нами. А ета система она нам нужная, чем-то надо отдавать долги, а здесь на самом деле неоткуда рашшитывать, а там ето будет доступно. Ну, и книгу надо писать, может, и ето что-нибудь поможет. Ольга Геннадьевна хочет помогчи перевести на английский и на испанский, а ето очень важно, можно сделать презентацию в США и в Испании. Сама знаешь, для нашай жизни ничего не надо придумывать, а писать толькя правду. А жизнь наша, сама знаешь, вся в событьях, и с етим помрём, наверно.

– Да, ты прав, Терентьевич, и сколь уже тебя просют, чтобы писал. Как я помню, уже четырнадцать лет, ето было в 95-м году. И я уверена в тебя, у тебя получится, и потомству останется история. Давай начинай, мы все тебя поддоржим.

– Ну, Маша, спаси Христос за доверия. Но знай, мне надо большую консентрацию и я должен быть один. И на ето я избираю Аргентину, Танин дом, и заодне́мя разберусь, каки́ для нас перспективы там есть.

– Ну что, поезжай, а мы будем Бога просить, чтобы всё хорошо вышло.

– Хорошо. Ну, моё золотса, – и мы обои заплакали.

На другой день приходит Андриян и Георгий, я им говорю:

– Вы собрались, а я уже буду там.

– Как так?

– А вот так. У меня паспорт через месяц прострачивается, мне надо ехать его поновлять, и я останусь у Татьяне книгу писать и заодни́мя рассмотрюсь, чем заняться.

– Тятя, но я поеду в Уругвай, я должен разобраться с етой коррупсыяй.

– Андриян, не чуди.

– Тятя, я не могу так жить. Невинныя сидят и гниют в тюрмах, а коррупсионеры продолжают на воле, продолжают дальше, топют невинных. Я мог бы толькя просидеть двадцать четыре часа, но я просидел три месяца, я специально ето сделал, и теперь мне всё известно, хто в чём заморанной, даже знаю, каки́ судьи подкупаются и садют невинных.

– Но, Андриян, знаешь, как ето опасно?

– Да, знаю, но и знаю, как их словить.

– Но смотри сам. А как вы думаете поехать, ведь деняг ни копейки?

– Да сам не знаю.

– Ну, вот что я тебе советую. Поезжай один, а семья пускай останется. Как ни говори, здесь у нас продукту на год и в тепле, а я постараюсь в Москве деняг вам раздобыть. Готовьте сарафаньяв, наших рубашак, а я раздобуду, куда сдать. Храмов много, и есть куда обратиться.

– Да, тятя, план хороший, но как я без Неониле буду жить?

– Андриян, но са́мо лёгко вытерпеть ето одному. Хорошо, мы подумаем. А ты, Георгий, жди моего звонка.

– Хорошо, тятенькя, будем ждать.

– А Неонила поедет со мной, я ей оформлю свидетельство рождение.

Мне было обидно все ети дни. Уже начала осень, опять всё красиво. Андриян копал у себя погреб и попросил Софония, чтобы помог.

На третьяй день приходит Абрикосов и рассказывает:

– Данила, я тебе нашёл строителей-староверов, оне тебе построют за пятнадцать дней, и берут всего сто тысяч рублей.

– Ну вот, договаривайся немедленно, а я выезжаю в Уругвай поновить паспорт, и займи мне десять тысяч рублей.

– Хорошо, возми.

– А когда вы выезжаете, Владимир Фёдорович?

– Прямо чичас, у меня гости на Таловке.

– А вы можете подождать с часок?

– Да, подождём, Данила, но вы доложны подъехать на Ак-Хем.

Я стал собираться, но у меня сердце ныло. Куда ни зглянешь – слёзы пробивают, всех жалко, ну что поделаешь… Марфа собралась провожать до Ак-Хема, и детки также. Плывём до Ак-Хема, я вижу: у Марфе слёзы текут. У меня сердце сжалось.

Приехали на Ак-Хем, нас уже ждут, вышли все провожать. Смотрю, и Елена плачет, Марфа туда же. Я подошёл, всех обнимал, целовал и наказывал набрать терпление и Бога молить. Но ето расставанья было нелёгкоя, я все силы ложил, чтобы не заплакать, и Андрияна просил достроить дом и баню, он обещал. Я сял в катер – и Ваня с Мастридияй тоже заплакали. Мне стало худо, и мы поплыли, а нас долго провожали.

Через два часа мы приплыли на Таловку, уже вечером. Абрикосов дал нам дом с Неонилой, а сам, сказал, ночует с гостями на большим катере. Но как странно: Абрикосов доверил нам свой дом, он вообче не любит посторонним дом доверять.

Утром рано отправились все на большим катере на Джонку, но не торопились. Гости угодили москвичи, богатыя бизнесмены, оне на нас всё поглядывали, но я был на палубе угрюм, меня ничего не веселило. Неонилу проводили в каюту, она ехала с дочерью и с сыном Кононом, чтобы ей было веселея.

Как-то я прошёл нимо кухни, гости играли в карты, пригласили меня присесть, я присял. Пошли вопросы, хто мы и откуду, я кратко рассказал, двоя заинтресовались. Дале-боле, разговор углублялся, мы разговаривали на разныя темы и разныя точки зрения на жизнь, оне жалели, что не пришлось познакомиться в тайге. Один спрашивает:

– А како́ у вас образования?

– Я безграмотный.

– Как так? Не может быть.

– Но четыре класса школы – рази ето образование?

– Да конечно нет.

– Ну и вот, посудите сами.

– Но как так, вы отвечаете на все вопросы так лёгко, и у вас взгляд на жизнь очень обширный.

Я улыбнулся и сказал:

– У каждого человека свой интерес и дар от Бога.

– Да, вы правы. А можно к вам заехать в гости?

– Да почему нет, мы всегда будем рады порядошными гостями.

– Ну, тогда на следующа лето заедем.

– Хорошо, будем рады.

Смотрю, идёт Абрикосов, я замолчал и вышел. Вижу, остаётся плыть с часу, у них идёт разговор, и часто смотрют на меня, я ушёл с глаз. Ну вот подплыли, все слезли, гостей взял автобусик, я с ними распростился, и мы с Абрикосовым отправились в Шушенское.

– Владимир Фёдорович, что именно случилось с ГЭСом?

– Данила, ничто не понятно. Как раз была смена, разом сорвалися ставни, и всех потопило, толькя одна спаслась, а шестьдесят девять утонуло. Чичас будут сбавлять воду на пятнадцать метров, чтобы справить. А газеты пишут всяку чушь, но нигде правды нет.

– Да, на ето оне способны. У меня тоже просют интервью, как устроились в тайге, но я не допускаю.

– Правильно и делаешь.

– А я уже понял: что им выгодно, то и пишут. Лидия Ивановна правильно и говорила: «Не допускай до себя газетшиков».

– Да, ето правильно.

Я вспомнил: все визитки моих контактов остались дома. Доехали до гостиницы.

– Но, Данила, счастливой пути, и вдруг что – звони, а я завтра же договорюсь и тебе позвоню.

– Ну, за всё спаси Господи, Владимир Фёдорович, будем на связи.

Я звоню Полине и говорю:

– Привёз вам вашу дочь Неонилу.

– Мы чичас подъедем.

Оне подъехали, были очень рады, что Неонила поправилась. Я попросил ради Христа завтре всем заехать в ЗАГС в девять часов утра.

В восемь часов утра я зашёл в офис к Рассолову, секретарша Галя сказала:

– Он толькя через два дня будет, но вы доложны явиться в УФМС. Подожди, чичас позвоню. – Позвонила и говорит: – Вас ждут в двенадцать часов.

– Хорошо, Галя. Где все наши паспорта?

– Да, чичас. – Она мне всю папку отдала, сказала: – Проверь.

Я проверил:

– Да, всё в порядках. Ну, спасибо, Галя.

В девять часов заехали за мной, поехали в ЗАГС, оформили свидетельство рождение – ну, слава Богу. Но через час звонит Полина:

– Данила, у Неониле забрали свидетельство рождение.

– Как так, что же безобразие!

– Да вот просют перевод паспорта Неонилина.

Ну не идивоты же! Я звоню Абрикосову и всё докладываю.

– А почему сразу не привезли?

– Но зачем ето, тут толькя данны родителяв нужны, и всё.

– Ну хорошо, мы привезём.

– Ну и законы у вас!

Звоню Полине, докладываю, она у меня спрашивает:

– Данила, ты когда в Красноярск?

– Да вот дождусь Рассолова и отправляюсь.

– А завтре воскресенье, что будешь делать?

– Да ничего.

– А пожелаешь с нами поехать в храм? Завтре будут ставить крест в одной деревне, где коммунисты взорвали храм.

– Да, интересно посмотреть.

– Ну, мы за тобой заедем.

– Хорошо, жду.

 

10

Вернусь мале́нькя назадь. Когда Федя Скачкёв был у нас в гостях, он предлагал, чтобы мы перешли к ним, но я ему объяснил:

– Федя, ежлив у вас было бы крепше, чем у нас, то ишо можно было бы посудить, но сам видишь, у вас большая слабость, и бриты приходят молиться, и крестются одним крестом, и кушают вместе – да много чего я уже насмотрелся. Ето получается – бросить всю свою воздоржность и принять всю слабость.

– Но Данила, дружок, сам видишь: у вас нет священства.

– Федя, сколь я вижу, всё пестрит. Чичас пришло время – спасай да спаси свою душу, а храмы нас не спасут.

Он чётко понял и боле не задавал вопросы.

А Андриян перед самым моим отъездом попросил, чтобы я его благословил Богородичной иконой. Я ему стал наказывать:

– Андриян, ето не шутки. Благословить иконой и одеть её – надо быть во всем воздоржным и правила нести.

– Да, я знаю, и хочу взять на себя ету обязанность.

– Ну смотри.

Я его благословил и вскоре уехал. Думаю, дай бы Бог ему хорошо доржаться и все заповеди сохранять.

Мы приехали в храм. Народу было по́лно, службу отвели, Федя увидал, сразу подошёл:

– Ну, как здоровья, дружок?

– Да вот помаленькю.

– Как Марфа, детки, Андриян с семьёй, Георгий с семьёй?

– Да слава Богу.

– Ну, молодес, что приехал. Чичас поедем ставить крест в Курагинский район.

– Да, знаю, поетому и приехал, меня пригласили Валера с Полиной.

– Ну и хорошо.

Смотрю, идёт Иван:

– Данила, дружок, как вы? Решили к нам заехать? – Я разъяснил. – Ну, слава Богу, милости просим с нами поехать. Ну, пойдём к батюшке, у нас здесь и гость с Кемеровской области, ето священник.

– Да, я вижу.

Иван привёл меня к батюшке.

– Данила, сынок, милости просим. Как ты здесь оказался?

– Да вот благодаря Валеры и Полини.

– А вот и наши гости.

Мы с ними познакомились и тронулись в Курагинский район.

Крест везли впереди, и все по чину и по порядку, друг за другом на разных машинах.

Приезжаем на место. Место уже приготовлено на том же месте, где был храм, но заметно, что здесь ишо что-то осталось. Началась служба и канон и поминовение усопших в храме и за храм. Да, понятно стало: тут погибло немало староверов. Но чу́дно: пока служба шла, с деревне подходили боле и боле народу, некоторы плачут, стало как-то неловко. Отмолились, батюшка проздравил всех присутствующих и пояснил, в каким году по сталинскому приказу взрывать храмы и здесь взорвали. И повернул к народу, стал им говорить:

– Не забывайте ету память, ето было святоя место, и храните етот крест. Знаем, что и здесь осталась кака́-то искра Божья.

Тут заподходили со слезами и стали рассказывать: мы, мы, мы и так далее староверы, и куда можно обратиться. Им объяснили:

– В Минусинске у нас храм, милости просим, приезжайте. – Все записали адрес. – Вот у нас случай, послушайте. Данила, расскажи про себя.

Я вышел. Я от всех отменный: рубашка, поясок, подстрижка волос и всё на мне по-разному. Объясню почему: то ли одеть косоворотку и сходить помолиться, то ли всегда она на тебе – ето выглядит по-разному. Я стал объяснять народу:

– Я сердечно благодарю ваша присутствия – значит, у вас душа болит по правде. О себе я мало чего могу сказать, толькя одно: мы благодарим своих дедов, за то что спасли своё потомство от безбожников и сохранили свою традицию и культуру полнико́м. Но запишите все себе на уме: Россия – ето третяй Рим, но четвёртому не быть, ето написано во Святым Писании, и не забудьте: Русь была святая и будет святой, потому что она просвящёна. Спаси Господи за ваше внимание.

Гости тоже высказались и поприветствовали всех. Народ слушал со вниманием и благодарил. Я Ивану задал вопрос:

– Сколь верующих в России? Ето же на удивление много!

– Да, Данила, нигде не хватает истинных священников, вся Россия обнищала и жаждует Святым Духом.

– Да, вы правы, я ето давно понял.

– Ну что, поехали обедать.

Все отправились в Минусинск. Приезжаем, уже всё на столе стоит, помолились, сяли за стол, стали кушать, пошли проздравленьи. Батюшка, Иван и гости стали приглашать на Енисейск, таку́ же сэремонию провести, что и сегодня провели. Я спрашиваю:

– А что, часто ето случается?

– Да, очень часто.

– И что, ездите ставите везде кресты?

– Да, а как вы хотели? Народ просют. Как ни говори, а храм стоял. А где и храмы приходится ставить.

– Да, молодсы!

– Данила, поехали с нами на Енисейск, ето для тебя будет интересно.

– Да, чу́дно, но у меня компромиссы.

– Да оне подождут.

– Ну хорошо, я посмотрю.

– Данила, спой нам стих «Житие Алексея, человека Божия».

Я запел, но едва допел – и заплакал. Все благодарили и стали спрашивать:

– Что с тобой?

– Да всё хорошо. – Но на сердце было чижало, чувствую, что не придётся жить на матушке-родине…

Тут Валера с Полиной собрались в Шушенское, и я с ними уехал, в УФМС. Дали указания явиться в Красноярск по поводу наших документов. Я стал просить визу на выезд из страны, но мне ответили:

– Ето толькя в Красноярске могут выдать.

Я дождался до понедельника, чтобы свидеться с Рассоловым. Утром в восемь часов прихожу в его офис, Галя была на месте.

– Галя, подскажи, Александр Григорьевич будет?

– Да, чичас придёт.

Смотрю, заходит Рассолов.

– О, Данила, здорово!

И зашёл в свой кабинет. Но всегда велось так: он заходит, меня за собой, всего на пять – семь минут, быстренькя решам, что нужно, а тогда он спокойно проводит совещания. А тут сижу полчаса. Смотрю, заходют все чиновники, и пошло у них совещания. Выходит Илья. Я не вытерпел:

– Слушай, Илья, мне некогды, у меня много делов да ишо ехать надо в Красноярск, а там в Москву и в Уругвай. Я ухожу.

– Данила, папе ты нужон, подожди.

Я жду. Вот уже девять, десять – да пошли вы в задницу! Когда заманивали – шли навстречу, а чичас мане́жите. Я стал и ушёл.

Зашёл к Неониле, всё наказал, взял автобус – и в Абакан. Ивану позвонил, что не выходит ехать на Енисейск с ними, он пожалел:

– Ну, что поделаешь, сам знаешь.

Позвонил Феде и сказал:

– Еду на железнодорожной вокзал.

– А ты куда, Данила?

– До Красноярска, а там в Москву.

– Через сколь будешь? Я провожу.

– Да через полчаса, Федя.

Мы на вокзале встретились, я взял билет, оставалось ждать час. Федя спрашивает:

– Данила, что с тобой? Ты стал совсем другой.

– Ой, братуха, не поминай, – и я ему всё рассказал.

– Да ты что, Данила, шутишь?

– Да, Федя, шучу, а слёзы текут.

– Но вы так красиво устроились…

– Да, Федя, но всё обман, всё нам закрыли, и, ежлив чичас не решу срочно, тогда уж будет поздно, будем зависимы сто процентов.

– Да, ты прав. А я думал, что вы для них история и драгоценность.

– Нет, Федя, мы для них являемся експлоатация и музей. Со мной оне обращаются нормально, чувствуют, что у меня ресурсы есть, а вот с ребятами обращаются как с рабами: молочкё, сыр, творо́г, масло – по приказу, и ни копейки, а что попросишь – ничего не доступно.

– О да, так чижало. Но в России места много, Данила.

– Да, Федя, ты прав, и очень много, но нигде нет справедливости, а везде проклятая алчность и зависть. Вот чичас мне понятно, почему всё загорожено заборами: чтобы сусед не видел и не завидовал. А мы жили открыто, свободно, а ето для нас тюрма.

– Но, Данила, обживётесь, и всё будет хорошо.

– Да, Федя, всё будет хорошо, – и у меня слёзы потекли. – Ну ладно, пора, Федя: поезд уже пришёл. – Мы крепко обнялись. – Ну, Федя, прощай.

– Данила, звони. Ну, пока.

Я сял в поезд, и мы отправились. Галя мне дала два адреса, один – ето УФМС, а второй – не знаю. Ну, хорошо, приеду – позвоню. Но мне обидно стало, что в Шушенским нас называют лентяями, и Андриян прав, что взъелся перед Абрикосовым: «Нет у вас ни одного рабочего, чтобы нас загнал в любой работе!» И он прав.

 

11

Утром приезжаю в Красноярск, звоню на первый адрес и спрашиваю, как туда попасть, мне подсказали. Я взял автобус и подъехал. Да, здания высокоя и новое, захожу, предъявляюсь, меня проводют на третьяй етаж, и что я вижу. Ко мне подходют Рашид Рафиков – начальник по религиям и духовности, он мне знакомый по первой встрече в Красноярске. Он завёл меня в свой кабинет и стал спрашивать, как у нас успехи. Я кратко рассказал. Он стал убедительно упрашивать, чтобы согласились принять программу по переселению:

– Вы можете создать себе обчину, и вам будет по́мочь от государства.

Я вконес отказался и сказал:

– Всё ето обман.

– Ну, смотри сам, Данила Терентьевич, мы вас жалеем.

– Ну, большоя спасибо за заботу. – И ушёл.

Прихожу в УФМС, стал добиваться того лица, что вызывал. Через час он пришёл и объяснил мне:

– Ваших документов всё ишо здесь нету, вы доложны обратиться в Белгород.

– Но мы уже сделали запрос.

– Да, мы знаем, ето пришло, но где у вас принимающа сторона? Пускай оне сделают запрос, и толькя тогда мы можем сделать перевод бумаг с Белгорода.

– Да, я понял. А вот подскажите: родилась внучкя, у родителяв временноя проживания оформлено до 2011 года, как с ней?

– Она пока нихто.

– А как её везти за границу?

– А как хочете, она нам чужая.

– Но всё-таки подскажите, что делать.

– Обращайтесь в своё посольство.

– А вот как мне? Я лицо без гражданство, мне надо срочно выехать из страны и поновить паспорт, а для етого надо визу для выезда.

– А ето можешь оформить толькя в Белгороде.

Я вышел и думаю: вот дурацкия законы! Во всех порядошных страна́х всё делается завсяко-просто, ведь всё ето указано в конпюторе, в любой точке страны решается автоматом. Также и дитё рождается и сразу является гражданином страны и имеет право на полный закон, также и гражданство во всех страна́х: имеешь гражданство, можешь и получить в другой стране, и то не теряешь. Да, здесь полный бардак, ничто не понятно. Да, ишо новость. В наших страна́х получил статус «временноя проживания» – открывай любой бизнес и работай себе спокойно, а здесь покамесь не получишь гражданство – ты нихто, и даже на работу нихто не возмёт. В етой стране у чиновников чокнутые головы. Вчерась ехал на поезде и слыхал, что осуждают США, что хто оне – у них нет нациёнальности, а собранный всякий сброд. Вы уроды, а где у вас насиональность? Всю вы её потоптали, и всякий сброд по всёй России, и кормют вас Азия да мусульмани, а вы ни на чё не способны, а судите про США. Да у вас срация не по сыркулю ето судить. В США по крайней мере законы порядошны, живи как хошь, и никому не нужно про тебя, и нихто не прятатся за заборами.

Я поехал на железнодорожной вокзал, взял на Москву билет, через час выезжаю. Звонок:

– Ало, Данила, ты где?

– Я в Красноярске на железнодорожным вокзале, через час выезжаю в Москву.

– А ты почему не подождал?

– Александр Григорьевич, у меня тоже много делов.

– Ну и что, рассказывай.

– Александр Григорьевич, в УФМС мне сказали: пока запрос не сделают принимающая сторона, с Белгороду не будут высылать.

– Хорошо, мы ето решим.

– А у Неониле проблема: надо переводы паспортов родителей, а оне у меня в тайге в портфеле, а свидетельство рождение у ней забрали.

– Но зачем она его отдала?

– Александр Григорьевич, она ничего не знает, бедняжка. А мене́ надо визу на выезд – в Белгород.

– Ну хорошо, мы здесь разберёмся. А ты когда вернёшься?

– Не знаю, я начинаю писать книгу, и ежлив получится, то больше не остановлюсь.

– Ну, вёртывайся и в тайге пиши, сколь душа желает. Данила, доржи нас в курсе, и что нужно – мы во всем поможем.

– Хорошо, спасибо, Александр Григорьевич.

Я в тайге чётко сказал Андрияну и Георгию:

– Ежлив придётся ехать обратно в Южну Америку, то толькя своим собором и своим кланом будем жить, хватит на ети издевательства и несправедливости смотреть, но жить воздоржно, честно и справедливо и никого до себя не допускать. Андриян, у тебя благословение от дедушки нужды исправлять, и он дал тебя святыню, так что берегись и не мешайся с миром. На таких условиях я согласен буду вернуться обратно, но больше никак. – Все согласились.

На поезде у нас вагон был весёлый, все ехали весело. Мои суседьи меня называли отцом. На другой день подсялся ко мне один мужчина и стал спрашивать:

– Вы, отец, старовер?

– Да, старовер.

– А како́ доказательство имеете, что есть Бог? По Дарвиному доказательству мы происходим от облизьяны.

– Парень, я вижу, вы очень грамотны.

– Да, я академик.

– Сколь вам лет?

– Сорок шесть лет.

– А как вас звать?

– Владимир.

– Хорошо, Володя, значит, вы грамотны, с вами можно будет беседовать. Вот послушай мою теорию. Ишо при царей привезли зебров из Африки, и во дворце у царя поручили опытным конюхам-ветеринарам, чтобы сличить с племенными жеребсами, также и кобыл с зебрами. Ето происходило годами, но результату никакого не было. Оне попустились и прекратили продолжать ету работу. Что получилось дальше? Ети племенные жеребсы стали продолжать свою работу. Но когда их сличили с теми кобылами, что побывали с зебрами, стали рождаться жеребяты разны и пятнасты.

– Да, ето я слыхал.

– Ну вот, так и собак. Суку берегут очень строго, и сводили толькя с племенными кобелями – вот и щенки племенныя. Но как толькя проглядели и увидели, что сука поимела сношение с простым кобелём, всё племя уже испорчено, и ету суку уже выбрасывали.

– Да, знаю.

У нас весь вагон собрался слушать.

– Слушай, в восьмидесятых годах в России была всемирная олимпияда.

– Да.

– Ну вот, приезжали со всего мира атлеты и спортсмены. После олимпиядов все уехали по домам. Прошли года, всё было хорошо, но вот у молодых паров запоявлялись дети чёреньки. Оне были в шоке, у многих пошли конфликты, и даже до разводу. А некоторы были и у́мны, оне пошли к врачам и дале-боле – дошли до сьентификов. Оне стали спрашивать по отдельностью у паров: «Когда-нибудь имели сношение с неграми?» Дамы задумались и ответили: «Да, ето было во́ время олимпияды, и именно сношение было с неграми». – «Ну вот, значит, сперма ваших мужей и етих негров смешана, и чёрна кровь сильнея, вот поетому ваши дети чёрны».

Все разахались.

– Володя, вы со сколькими женчинами имели сношение? – Ему стало неудобно. Я повысил голос и спросил во весь вагон: – Пожалуйста, скажите, сколь раз бывали с разными девушками или с ребятами?

Все засмеялись и зашишикались.

– Слушайте, етот вопрос сурьёзный и очень важный.

Тут нашлись смельчаки и закричали:

– Я не шшитал, сколь перетрахал, но я выдарживал полный результат! Ну, отец, расскажи, что ето значит.

– Хочу услышать ото всех и тогда расскажу.

Ну, пришлось признать и девушкам, и пожилым даже.

– А вот теперь скажите, от кого у вас дитё, и почему чичас столь конфликтов и злобы и хуже зверей? Вот теперь хороше́нь подумайте. Чарлез Дарвин действительно обезьяна, и хто верит в ету теорию – тоже обезьяна. А теперь поговорим о Боге. Пускай соберётся весь мир и докажет, что нет Бога. Но пе́рво пускай уберут солныце, луну, звёзды, воду, огонь, воздух, всю систему человеческу – кушать, пить, спать, думать, пускай превратят ночь в день, а день в ночь и всю стихию поднебесною. А я могу доказать, что Бог есть, но мне надо время, и я могу написать сэлу книгу, и человек нехотя, да поверит.

Один парень выступил, спросил:

– А как вы понимаете, что предсказал на последня время Нострадамус?

– Он ничего нового не предсказал, ето был алхимик и чародей. О последним времени уже за тысячи лет было сказано Даниилом-пророком, и Иоанну Богослову было откровение от Бога, и он написал Апокалипсис, а Иоанн Златоуст растолковал каждоя слово. Об етим много пишут: Ипполит Папа Римский, Кирил Иеросалимский, да многи святыя. И всё уже почти сбылось, слово в слово. А что ваш Нострадамус – он был чичас? В 1504 году до 1566 года пропрятался, чтобы голову не оторвали, и писал кодами, чтобы его не поняли, хто он такой.

– А хто ети святые – ваш Иван Златоуст, Папа Римский, какой-то Кирил Иеросалимский?

– А вот идите снова в академию и задайте вопрос своим профессорам.

– Да, вы здорово, отец. А где вы ето научились?

– Я занимаюсь человечеством.

– А како́ у вас образование?

– Нет никакого, всего четыре класса школы.

– Нет, не может быть!

– А что ваша школа? Полжизни учитесь да полжизни в клетке сидите.

– Как так?

– А вот идите в свою академию!

– А что вы так против школе?

– Нет, я не против школе, но школа доложна полностью справедлива быть и дать понять всё человечеству – добро и зло, а вас учут, что им выгодно, и превращают вас в роботов.

Мои суседки ликовали:

– Ну, вы здорово доказали нашим академикам!

А девушки проходили нимо и улыбались, а парни спрашивали:

– А что, отец, в жунглю нам?

– А вы и так в жунгле. – И каждый раз смех.

 

12

Ну, вот и Москва. Я в етот же раз отправился в Белгород. Утром прихожу в УФМС, попросил Аллу Димитриевну разобраться с визой, она мне ответила:

– Данила Терентьевич, ето будет нескоро.

– Но сколь, Алла Димитриевна?

– Ну, посмотрим.

Я до 17:00 прождал, и в консы консах мне ответили:

– Завтра к вечеру будет готова, но прежде чем позвони.

Тогда я позвонил троюродной сестре Гале и узнал, куда ехать: ето деревня Голофеевка, и надо ехать в Волоконовку.

– Ну хорошо, я еду до Волоконовке, а вы там подберёте.

– Хорошо, мы встретим.

И в 20:00 мы встретились, поехали к ним домой, приезжаем к ним, поужнали, стали разбираться, како́ мы ро́дство. Значит, она дочь Кирила, а он племянник бабе Федоре, муж Сергей, а дядя Потап – ето уже старик семьдесят шесть лет, тоже племянник бабе Федоре. У Гали Кириловны сын и дочь, но живут оне все бедно́. Вижу, у них деревня бедная, и перспектив никаких нету. Я стал спрашивать:

– Да как же так? У вашего губернатора программ по́лно на сельскоя хозяйство, но странно, что здесь ничего не знают и не слыхали ни про каки́ программы.

И оне обижаются: всё везде обман, и рады бы уехать хоть куда, где перспектива лучше. Заехали к дочери: тут вовсе беднея, муж работает в колхозе механиком за мизерную плату. Вот оно как: реклама идёт в центре, а тут хоть загнись. Я с ними погоревал, но что делать, щем помогчи? Я вспомнил Екоград, думаю, поузнаю поглубже, что же за фонд. Но народ везде мучится, некому руку подать. Вижу, что многи ждут перспективы боле получше, и меня уже просют немало, и все ето староверы. Оказалось, Мефодий Ефимов, наставник в Орегоне в США, – ей дядя родной, а Вера Мефодьевна – двоюродная сестра, она у них бывала уже несколькя раз и помогала им из США, но уже давно не была. После обеда я позвонил в УФМС в Белгород, виза была готова, и я с ними распростился и уехал в Белгород. Но забота об них осталась.

Получил визу, позвонил Руслану, он мне ответил: «Заходи завтра утром в девять часов». Я прибыл в Москву, захожу к нему, он мне говорит:

– Данила, зачем ты в Бразилии надавал моих визиток? Каждый без стыда просит приглашение и деняг. Я что, банок, что ли?

– Нет, Руслан, я ни одну твою визитку никому не давал, но ты сам представился как представитель Калуги и надавал всем свои визитки. А я тебе ето говорил: ты кому даёшь визитки, ето всё босяки. Нет, ты не послушал и смеялся и отвечал: «Пускай звонют». А я теперь при чём?

– Данила, как у вас в тайге?

– Да всё хорошо.

– Уже построились?

– Да почти.

– Ну, вот ето хорошо. Данила, что нужно?

– Руслан, теперь неудобно, являемся бессовестны.

– Нет, Данила, я тебя хорошо знаю: без нужды ты не пойдёшь просить. Говори, нужны деньги?

– Да, Руслан.

– А сколь?

– Двести пятьдесят тысяч рублей.

Он звонит Владимиру:

– Принеси двести пятьдесят тысяч рублей и сделай до́говор с Данилой. Данила, ты меня прости, я уезжаю, не ты бы – я уже бы уехал.

Мне стало неудобно, стыдно и обидно. И некуда податься: тут в России честно деньги не заработаешь без гражданства.

Я звоню Абрикосову и прошу, чтобы Марфа приезжала с Ларькяй. Ларьке надо поновить паспорт у уругвайского консула, но без родительского разрешение не поновляют, ето я уже знал, поетому вызываю Марфу. И заказал рубахи и сарафаньи.

Позвонил Якунину Вадиму Сергеевичу: может ли он принять? Он ответил:

– С удовольствием. Приходи в 17:00.

Я пришёл, Вадим Сергеевич принял меня ласково, стал спрашивать, как устроились. Но я не сознался ни Руслану, ни Вадиму Сергеевичу, всю правду, и было мне обидно до слёз, но ничего не поделаешь, надо идти напролом, тут я с долгами не рашшитаюсь, придётся отрабатывать в Аргентине или в Уругвае. Вадим Сергеевич спросил, како́ у меня отношение с разными согласиями храмов.

– Вадим Сергеевич, окоромя́ никониян, со всеми хорошо.

– Вот и прекрасно, Данила Терентьевич, не теряй контакты ни с кем, в чёрный день оне пригодятся.

– Да, Вадим Сергеевич, я ето чётко понимаю и стараюсь так и поступать.

– Вот ето хорошо, Данила Терентьевич.

– Вадим Сергеевич, я к вам с просьбой. У меня 22 октября действия паспорта кончается, и, как я лицо без гражданства, мне его могут поновить толькя в МИДе в Уругвае. Я вас прошу ради Христа помогчи с билетами.

– Ну что, Данила Терентьевич, поможем. И когда думаешь вылетать?

– Да хоть бы через неделю.

– Ну, мы здесь разберёмся. Данила Терентьевич, позвони в понедельник, потому что меня до понедельника не будет.

– Хорошо, Вадим Сергеевич, спаси Христос за такую услугу.

– Данила Терентьевич, благодарю, что зашёл и обратился с просьбой. Ну, хорошо, удачи тебе, Данила Терентьевич.

Я чуть не заплакал, но выдоржал, ишо повторил:

– Спаси Христос, – и вышел.

Думаю, Марфе оставлю пятьдесят тысяч рублей, Георгию сто тысяч рублей на билеты, но вот как Андрияну помогчи? Он проворный.

Пошёл в монастырь к филипповсам, зашёл к матушке Соломониде и спросил у ней:

– Я жду жену с Сибири, и негде остановиться, у Руслана всё заполнено.

Она пообещала поговорить с наставником. Но так как я наказывал Андрияну, чтобы он вёз вышиты рубахи и сарафаньи, сколь у меня было запасных, я пошёл по лавкам старообрядческим навеливать.

Са́мо хорошо меня приняли в храме святителя Николы на Бутырском валу. Рубахи и сарафаньи оне у меня приняли, но я попросил побеседовать с батюшкой. Ему сообчили, он долго не заставил себя ждать, провёл меня к себе в приёмную и спросил:

– В чем можем вам услужить?

Я рассказал, хто мы и откуду. Он спросил, знаю ли в Минусинске Леонтия Скачкёва, я ответил:

– Да, оне мене́ друзья.

– Ну, рассказывай дальше.

Я кратко рассказал, что с нами случилось в России, и просим ради Христа помогчи продать рубахи, сарафаньи и пояски. Он мне ответил:

– Приходи в храм в воскресенье, я с братияй поговорю.

Я его поблагодарил и ушёл. Ето тот самый храм моего друга Писаревского Александра, и, когда я первый раз был в России, я с нём был здесь в етом храме.

Звоню Ольге Геннадьевне.

– Данила, ты где?

– Я в Москве.

Ну, мы с ней встретились на Ярославским вокзале, я ей всё рассказал, что с нами происходит в Сибири, она ахнула. Я ей задал вопрос:

– Ольга Геннадьевна, дай добрый совет. Что нам делать? Прошу совету.

– Ой, Данила, вам трудно будет здесь в России, у вас всё равно там легче, в Южной Америке.

– Да, вы правы. Я чичас нахожусь в разбитым корыте.

– Да, я вам верю, Данила. А как семья?

– Да так же, Ольга, все в переживанье. Ты знаешь, мы здесь с долгами не расшитаемся, а оне будут увеличиваться.

– Да, ты прав, Данила. А книгу нача́л писать?

– Вот чичас буду начинать. Я еду в Аргентину.

– На сколь время?

– До следующай весны. Там у Тани будет спокойно, вот и собираюсь писать.

– Давай пиши, я в тебя верю.

– Я и сам в себя верю, и на Бога надеюсь, чтобы дал памяти. Чичас Марфа с Ларивоном приедут, ему надо поновить паспорт.

– Данила, а хто финансируют билет?

– Да опять Якунин Вадим Сергеевич.

– Да хоть есть к кому обратиться…

– Ольга, уже стыдно.

– Да я понимаю. Ну, Данила, всё будет хорошо, толькя пиши. Ну, Марфа приедет, сообчишь?

– Да, Ольга, обязательно.

– Данила, а ты в Австралии знаешь кого?

– Да, Фому Калугина, Чернышовых, и где-то мамин дядя и брат двоюродной. Дядю звать Иван, а брата не знаю. Оне то ли в Новозеландии, то ли в Австралии, а нашенски живут где-то в Ярвуне. А что, собираешься в Австралию?

– Да, Данила.

– Ну, счастливо скататься, хоть привезёшь новости, где проживает наша ро́дство.

– Да, Данила, обязательно.

– Ну ладно, Ольга, ишо встретимся.

Хотел позвонить Москвину и всё рассказать, но визитки не оказалось, в моей агенде толькя секретаря Поповы Юры. Звоню – Москвина нету, вот беда. Лидии Ивановны визитки тоже нету. Звоню Наташе Литвиной.

– Наташа, ето Данила Зайцев. У вас время есть встретиться?

– Да, Данила, чичас в 18:00.

– Ну хорошо, давай встретимся на Курским вокзале.

Звоню Вренёву Сергею Матвеевичу.

– Ало, хто ето?

– Вам звонит Зайцав Данила.

– О, Данила, где ты потерялся?

– Да в Сибири.

– Вон как! А Василий что, уже вернулся в Уругвай с семьёй?

– Ничего не знаю, Сергей Матвеевич.

– Данила, я сейчас нахожусь в Рязани.

– Ну хорошо.

– А что, что-то нужно?

– Да нет, просто пообчаться. Ну, пока.

Вон как, значит. Василий бросил всех и уехал, так что у них тоже несладко пришлось. Ех ты, тесть, что ты думал? Было тебе говорёно – нет, ваша зависть вас сгубила. Да разве я вас бросил бы? Ну, вы сами избрали себе лидера – вот и получайте. Но мне их стало жалко. Но жить с ними – больше никогда.

Звоню Караваеву, «Екоград».

– Данила Терентьевич, ты где потерялся?

– Мы в Сибири.

– Ты чичас где?

– А именно где?

– Чичас на Курским вокзале.

– Когда будешь свободный?

– Через полтора часа.

– Хорошо, я подъеду.

– Ну давай, подожду.

Мы встретились с Наташай, разговорились о тем о сем, я повестил её, что начинаю писать свою историю.

– Данила, молодес, хто-то должен начать из вас, старообрядсов.

– Да, Наташа, вы правы, хто-то должен ето начать. А я давно собираюсь, но всё не насмеля́лся, но Ольга убедила.

– Ето какая Ольга?

– Да одна подруга – Ровнова Ольга Геннадьевна.

– О да, знаю, хотя и не встречались. Но ето порядошно и ответственно лицо, про неё рекомендация очень хоро́ша, и она надёжна.

– Да, я так же понял, она мене́ очень нравится. Она мене́ хочет помогчи отредактировать и перевести на английский и испанский.

– Да, вот ето здорово, но молодес. Данила, увидишь её, передай привет от меня, охота познакомиться.

– Хорошо, постараюсь. Наташа, я к вам с просьбой. Я часовенного согласия, но не знаю, какого течения или какой родословны. Вы писатель часовенного согласия, и подскажите, как можно и где раздобыть книгу Покровского?

– Данила, ето сложно, но она у меня есть. Хошь, я её ксерокопирую и передам тебе.

– О, Наташа, вечно буду благодарить, ведь ето наша история.

– Да, Данила, вы правы, ето про вас, вы же с Алтаю.

– Да, Наташа. Наташа, я уезжаю в Южну Америку в первых числах октября, а чичас жду Марфу с Сибири.

– Данила, охота познакомиться с твоёй Марфой.

– Да, Наташа, обязательно познакомлю.

– Ну, Данила, я пересниму и позвоню. Давай, пока.

Наташа – ета женчина не никониянка, не староверка, но настоящая християнка. Хоть она и называет себя и никониянкой, сердсе очень хоро́ша у ней.

Ну вот, подходит Караваев Николай Михайлович.

– Данила Терентьевич, вы где потерялись?

– Да в тайге в Сибири.

– А я думал, что вас уже потерял.

– Да нет, Николай Михайлович, мы строились. Я к вам обращаюсь, потому что многи просют помощи, и я поминал о вас, о «Екограде». Вы уже где-то строите городки?

– Да, в Туле, но ето толькя начин.

– Хорошо, а можете показать?

– Да, можно. А сколь вас?

– Да покамесь мы с сыном. А можете показать ваши проекты?

– Да почему нет, дай электронную почту, и мы тебе сбросим.

– Николай Михайлович, вы мне дали понять, у вас компания международная.

– Да, Данила Терентьевич, мы можем работать во всем мире.

– Хорошо, давай сделаем так. Начнём с Аргентине, я зе́мли раздобуду через государство, и можем начать ро́стить скот, фрукту, виноградники, племенныя птицы, всё екологично для России, всё ето востребовано. А здесь начнём создавать деревни, в Сибири, в предгорья Хакасии и Красноярска. Но начать надо с Аргентине, и именно с Патагонии: там климат неоценимый.

– Хорошо, Данила Терентьевич, дай подумать.

– Да пожалуйста, Николай Михайлович. Но я в первы числы вылетаю в Аргентину.

– Хорошо, мы по електронной почте свяжемся.

– Ну, хорошо, я отправляюсь в Калугу, а завтре будет вам адрес.

– Ждём, Данила Терентьевич.

– Ну, пока.

 

13

Я в 22:00 взял на Калугу електричкю. Позвонил Васе, оне меня встретили. Марфа уже в пути. Моё ро́дство узнало, что Андриян и Георгий уезжают из страны:

– А ты как, Данила?

– Да я в разбитым корыте. Неохота уезжать, но как с долгами расшитываться? Здесь я не предвижу ничего.

– Да, братуха, вы правы. Ето не страна, а бардак. Ты, братуха, не обижайся, но мы вас дурачим, что вы суда приехали из Уругваю.

– Да я уже сам себя дурачу.

– Ето страна варваров и дураков!

– Вася, так нельзя, в России очень много доброго народу.

– Да, очень доброго. Но почему в других страна́х живут как люди, а здесь всё не так?

– Вася, не обижайся. Так Богу угодно.

– Братуха, как хошь, но твоя мама была у́мна, а наши родители дураки.

– Нет, Вася, ето судьба.

– Да пошёл ты со своей судьбой!

– А что, хошь пожить в тех страна́х?

– Да, ежлив возможно, конечно хочу.

– Но ладно, я к следующай осени снова поеду, будь готов, делай загрань паспорт.

– Да, братуха, наконес-то нам выдали гражданство.

– Ну и вот будь готов.

– Да, постараюсь, охота увидать всех своих.

– Ну ладно, договорились, будь готов.

– Марфа, говоришь, в пути?

– Да, с Ларькяй едут, Ларьке надо поновить паспорт.

– Братуха, пускай она погостит у нас.

– Да конечно пускай.

На другой день мы встретились с Надяй.

– Ну что, Надя, здорово живёшь!

– Здорово, Данила! Что, Вася говорит, уезжаешь?

– Да, Наденька, как-то надо отрабатывать долг.

– Да и правильно поступишь. Присматривайся, как лучше устроиться, а мы, может, отправимся.

– Да вы что, все собрались?

– А что здесь делать? Катя устроилась у Руслана благодаря тебе, спаси Христос.

– Да, оне её оценили. Владимир мне сказал: «Молодес девчонка, все уходили лето на отпуск, и она одна справилась со всей бухгалтерией за всех». А значит, знаешь, она у нас молодес.

– Но, Данила, сам посчитай. Ей плотют двадцать тысяч рублей в месяц, квартира десять тысяч мало-мально, Москва сам знаешь, кака́ дорога́.

– Да знаю, Надя.

– Ну вот, а у нас со цветами вечная проблема: гоняют да отбирают. У Ане позавчера всё забрали и посадили на три часа.

– А вы когда поедете ишо?

– Завтра, Данила.

– Ну вот, я с вами поеду, хочу посмотреть и заодни́мя встретю Марфу.

– Поехали, посмотришь.

– Надя, у Кати есть електронная почта?

– Да, есть, а что нужно?

– Да хочу узнать, что же благотворительный фонд «Екоград». – Я ей рассказал. – Что же за предлог?

– Да Данила, не верь ты им, ето всё жулики.

– Но мне их предложили МИД.

– Но, Данила, как ты им веришь?

Надя дала номер Катин, я позвонил и сказал ей:

– К вам позвонит «Екоград», дай свой електронной ящик и привези мне проект «Екограда». – Она согласилась, я позвонил Караваеву и дал номер Катин.

На другой день утром в пять часов отправились в Москву. В девять часов мы уже на Киевским вокзале, я помог им с цветами. Ну вот, встали, тут много клиентов и продавсов, продажа ничего, хоро́ша. Но мы простояли спокойно всего полтора часа – вот и милиция появилась. Но странно: хто продолжает торгует, а кого-то гоняют. Но Надю знают, и вижу, её хочут поймать. Но она молодес, умеет, за время разгадывает, кричит:

– Данила, бери цветы и вон туда иди! А что спросют, говори: ето не твои.

И так провели до двух часов. Но Аню сумели поймать, но без цветов, и увезли.

– Вот видишь, всегда так. Я похитрея и им не даюсь, всегда убегаю, а вот она простая, и ей всегда достаётся.

– Да, но ето рази жизнь?

– Да вот что я тебе и говорю. Свой труд – садишь, ро́стишь, а результат вот какой.

– Да, суда бы корреспондентов из США, пускай бы посмотрели во всем мире, что происходит в России.

– Что, Данила, понял, почему неохота жить в етим бардаке?

– Да я вам верю, у нас етого не происходит. Ну, я пошёл встречать Марфу.

– А на сколь она приедет?

– Да сам не знаю.

– Да пускай погостит у нас.

– Сама пускай решает.

Я отправился на Ярославский вокзал, встретил Марфу, и отправились в филипповский монастырь. Приходим к матушке Соломониде, она обрадовалась и повела нас к наставнику. Старец угадал добрый, ему уже восемьдесят шесть лет, он нас принял, дал нам комнату, мы устроились. Матушка Соломонида пришла, стали беседовать, наставник пришёл, он оказался с Белгороду. Рассказал, что Фёдор Берестов с женой Мариной и дочерьи жили у них, шили им рубахи и сарафаньи. Дак вот как оно! А на меня кричал в соборе, что заходил к поморсам, а тут сам жил. Вот она где, справедливость…

Старец пригласил нас на службу, мы пошли. Да, у них в храме очень красиво, я такого ишо не видел: украшение, икон старинных изобильно. Но тут тоже старики да старушки, молодёжи мало, но есть. После службе мы вернулись к себе в комнату, тут собрались матушка Соломонида, наставник, парень молодой и один ветеран без ноги. Беседа пошла на разныя темы, и она у нас продлилась до двух часов утра. Стали все расходиться, но парень остался и ишо долго просидел. Мне стало чу́дно: он стал уговаривать нас, чтобы мы к ним переехали на жительство, он живёт под Новгородом в лесу, занимается пасекой и чичас в Москве на ярмарке, и ета ярмарка будет стоять месяц. Она организована для всёй страны, и находются свыше восемьсот конкурентов. Етот парень нас пригласил, мы пообещались прийти в субботу. Мы поздно ля́гли спать.

Но утром приходим к консулу уругвайскому, заходим, и как ето оценить? Мы здесь чувствуем как дома, искренняя ласкота и вежливость. Мне дали квитансыю и сказали: «Принеси фотографии». Мы с Ларионом пошли, его засняли, заплатили пошлину, приходим – паспорт готовый. Смотрю, Марфа с ними беседует, и консул жалеет, что с нами произошло, и наказывает:

– Что вам нужно – обращайтесь, мы обязаны своим во всем помогчи. – А мне сказала: – Я вам не верила, когда вы первый раз приходили к нам, у вас был проект по переселению, но у нас каждый день запрос на выезд из России. А вот теперь и вы поняли, что здесь чижало. А вы сами знаете: у нас странка ма́ленькя, но гуманитарья.

– Да, вы правы, мы чичас чувствуем как в родным дому.

– Ну вот, спасибо. Что нужно – заходите.

Мы поблагодарили и ушли. Говорю Марфе:

– Ты смотри, мы ведь им не свои, а как с нами обошлись.

– Да, Данила, мне в Уругвае всегда нравилось, народ простой и вежливой.

– Да, Марфа, ты права, там всё доступно. Ежлив правильно жить, всё добьёшься.

Я звоню Наташе, она указала, на какой остановке слезти, и там встретимся. Мы так и сделали. Наташа нас встретила и повела к себе в университет. Мы у ней прогостили часа три, и она мне передала ксерокопию Покровского о часовенного согласье, я обрадовался и за ето её благодарил как мог. Наташа улыбалась и рада была, что мы довольны. Наконес мы с ней распростились, она нас проводила до метро и подсказала мне:

– Данила Терентьевич, пиши, я в вас верю, и вы попали в хорошия руки.

– Да, Наташа, спаси Господи.

– Данила Терентьевич, не забудь про меня: мене́ один экземпляр.

Я смеюсь:

– Пе́рво надо написать. – И мы расстались с ней.

Марфа говорит:

– Кака́ хоро́ша женчина!

– Да, Маша, ето замечательна девушка, кро́тка и скро́мна.

В субботу утром я Марфу с Ларивоном повёл в вернисаж и показал, сколь сувениров. Ну, пошли дальше. Приходим, где антикварият, Марфа ликует:

– Ой, сколь икон, книг! – Но дальше увидела: как мусор, валяются иконы, и продают безбожники – табакуры и матершинники. – Боже ты мой, как ты терпишь такоя беззакония? А каку́ память везут туристы с разных стран? Да ето позор… Ну идивоты же!

– Ето не то слово.

Отсудо отправились на ярмарку медову́ю. Приезжаем. Матушки мои! Ето сэлый городок, мёду со всёй страны, но какого мёду толькя нету! И цены разны, от двести рублей килограмм и до девятьсот рублей килограмм, разны настойки, вошшина, прополис, да чё толькя здесь нету! Мы стали приспрашиваться, где находются староверы, но многи не знают, а есть нашлись и знают. Нас послали в Алтайский павильон. Идём и видим: с бородами, мы сразу по-свойски здороваемся, нам отвечают так же. Я спрашиваю:

– Откуду?

– С Горного Алтая.

– Кака́ фамилия?

– Зайцевы.

– Зайцевы, а какого племя?

Оне и сами не знают, и сразу видать: лесники. Оне спрашивают:

– А вы хто?

– Я тоже Зайцев, и мы с Южной Америки, но наши предки с Алтая.

Я стал рассказывать, какого племя, оне ничего не знают, но дали мне адрес. Я посулился их разыскать, оне пригласили в гости.

– А вот у меня жена – Килина.

– Килина? Здесь Килиных много. – А тут же сбегали и привели Килиных.

Мы с Зайцевыми попрощались и пошли в тот павильон, ето павильон Краснодарский.

– А вы что, с Краснодару?

– Да, мы с Краснодару.

– Но по истории Килины с Уралу.

– Да, наши предки с Уралу.

– Ну вот и Марфины предки с Уралу.

Стали разбираться, сколь знам, но ничего не добились. Оне тоже приглашают в гости.

Смотрим, подходит к нам директор Алтайского заповедника, мы с нём знакомы: познакомились у Рассолова. Он старовер, но уже без бороды.

– Но как, Данила Терентьевич, решили посетить медову́ю ярмарку?

– Да, очень интересно.

– А когда к нам в гости?

– Да наверно, на будущий год.

– Ну, ждём. А как устроились?

– Да ничего, дом достраиваем.

– Ну, молодсы. Передавай привет Александру Григорьевичу.

– Хорошо, передадим.

– Извините, мне некогды, вы заходите к нам, – и указал, в каким павильёне находится.

Мы спросили:

– А где Новгородский павильон?

Нам указали.

– А кого именно ищете?

– Да познакомились с однем парням в храме, и он приглашал.

– Да, мы знаем, хто ето, – и нам указали номер.

Приходим, наш парень рад, что мы приходим. Уже вечер, мы с нём провели до закрытия и пошли вместе в храм.

Вечером побывали на службе, а потом снова допоздна беседовали. Как оне рады, что я столь знаю! Нам разныя предлоги обещают, но у нас сердсе остыло по матушке-родине, навидались мы хороших предлогов… Но жалко народ, видим, что здесь востребована духовность. Ну что поделаешь, на ето надо економическия ресурсы.

 

14

Утром рано мы отправились в храм святителя Николы на Бутырский вал. Приходим, народу много, мы стали сзади, немного сгодя заходит Писаревский Саша, он меня узнал:

– Данила, как решил суда к нам зайти?

– Да вот, Саша, нужда заставила.

– А что, что-то не в порядке?

– После службе узнаешь.

– Ну, хорошо.

Марфа говорит мне:

– Как у них походит на нашу службу.

– Да, у них священства, а у нас её нету, вот вся и разница, а так одно и то же.

– Да, у них боле слабости: видишь, сколь безбородых, и обряд тоже: в храме все в сарафаньях да в косоворотках, а вышли из храма – всё сняли, а у нас сохраняется пожизненно.

После службе батюшка прочитал проповедь и сказал:

– Братия, у нас здесь гости с Уругваю, христиани часовенного согласия, но оне нам не далёки. У них получился несчастный случай здесь в России. Я прошу вас пройти в столову, и надо выслушать гостей, что с ними произошло, и, ежлив возможно, надо помогчи.

Все заоглядывались в нашу сторону и пошли в столову. Все собрались, стали спрашивать наперебой, но батюшка прекратил:

– Дайте спокойно человеку выяснить.

Я нача́л рассказывать.

– Сколь лет консула́ ездют по нашим деревням и убеждают вернуться на родину, знают, что у нас семьи большие и способны на работу, сулили земли сколь хошь, «Россия вымирает, некому работать». Но наши не верют. Вы сами знаете, сколь крови́ пролитой невинной християн, но мы слышим, что в России тоже пошла свобода и занимайся чем хошь. Я решил испытать на себе, правда ли ето или сказки. Был я приглашён на конференсыю «Старообрядчество: история, культура, современность». Я понял: начинается признание невинности староверов. Вернулся домой, стал рассказывать, многи не верют, но многи задумались, но все боятся. Меня в посёльстве стали упрашивать стать представителям старообрядчеством, но я не соглашался, а решил всё на себе испытать. Заполнил анкеты участником программы и решил поехать один с сыном. Меня консульство не пускало, я насторожился: что-то тут не то. Я давай напролом проситься: «Хочу знать, что нас ждёт в России». Но меня не пускали. Я спорил: «Дак какая свобода? Сами сговариваете на переселение и упрашиваете быть представителям, а сами не пускаете». Но мне отвечали: «Жди результат участника программы». Но я не соглашался и хотел знать, куда нас устраивают. Тогда оне сказали: «Добивайся приглашение». Я позвонил Москвину как приятелю и рассказал, в чем дело, он посулился помогчи. Мне пришло приглашение, мы с сыном пришли к консулу ставить визы, нам визы поставили. Но мне странно показалось, что консул нам сказал: «Я вас не знаю, и вы меня не знаете». Я задумался, но понял. Во всём нам помог Белов Димитрий Вадимович, он тестяв друг, и даже советовал не ездить в Россию. Когда мы визу получали, тесть был в присутствии и сказал Белову: «Етот всё добьётся». А Белов – ето доктур политических наук.

Мы приехали в Москву, нас встретила машина Москвина Виктора Александровича, увезла в храм. На другой день мы явились к нему, он выслушал наше намерение и наш запрос и сказал нам: «Данила Терентьевич, вы совершаете большую ошибку. Ежлив вы будете переселяться один по одному, вас разбросают по всей России и вам не выжить будет». И он был прав. Я рассказал, что с нами случилось, и опять Москвин нас выручил, и снова пояснил: «Данила Терентьевич, вам необходимоя компактное переселение, и вести до́говор прямо с государством, а нет – над вами надсмеются, как хотят».

И я всё рассказал: как Москвин Виктор Александрович старался, знакомил нас с вышними органами, как устроились хорошо и что чиновники с нами сделали.

– Но нам жалко государство, проект заселение благородный, но чиновники не исполняют и всё разворавывают. Уже вложено 17 000 000 000 рублей, но ни один проект ишо не процвёл. Вам Якунин Вадим Сергеевич хорошо известный? Ето наш партнёр, но у нас его отняли, и детей отравили гуманитарным продуктом. Мне жалко Москвина Виктора Александровича за его старания, губернатора – он совсем невинный, но нам пришлось всё бросить и уехать в тайгу, в Шушенский заповедник. Там всё было хорошо, но постепенно всё у нас отняли, и мы теперь являемся зависимы, как музеям для туристов, и в долгу. Дети нас бросают, а мы не знаем, куда податься.

– А почему вы не обратились к своим в тайгу?

– Оне живут кланами и к себе никого не подпускают. И ишо стали жить по слабости, а мы к етому не привыкши.

– Но у вас же уехали и в Приморья, и новости идут хоро́ши.

– Да, новости, но уже одна семья убежала. Про нас тоже хоро́ши новости, а на самом деле всё наоборот. И вы ето поверили нашим властям?

Тут пошло наперебой: хто что смог говорить, что в России происходит. Да, ето жутко. Но батюшка прекратил и сказал:

– Хватит, братия. Данила Терентьевич, что вы чичас решаете?

– Мне надо срочно выезжать паспорт поновить и приглядеть, как семьи устроить. А дети будут продавать рубахи, сарафаньи, пояски, будут наниматься, любой запрос исполнять.

Батюшка сказал:

– Братия, надо помогчи. Как ни говори, свои християне.

Я удивился. Все пошли деньги класть на стол, и многи спрашивали:

– Когда поедут семьи?

Я ответил:

– Месяца через два.

– И куда обращаться?

Батюшка ответил:

– Все обращайтесь к Писаревскому Александры.

Мы с Марфой всем в землю поклонились, поблагодарили, но Андрияна выручили. А с Сашай договорились:

– Андриян приедет – помоги ему. – Он пообещался, и мы разошлись.

 

15

Мы отправились в Калугу. В храме нас выручили: двадцать две тысячи триста рублей, ето почти на один билет в Уругвай. Да, стыдно, вот как ишо приходится…

Мы приехали к Васе, всем была радость, что Марфа приехала. И у Ларивона сразу появилися друзья.

Катя приносит проект «Екограда» и контракт. Я проверил и задумался. Звоню Ольге Геннадьевне и прошу её проверить весь проект и что же за компания и говорю ей: «Что-то я в сумлении». Дал ей адрес «Екограда», она ответила: «Хорошо, я разберусь». И Катя сказала мне:

– Он торопит, чтобы ты подписал контрак.

Но мне стало интересно. Им нужны миллиянеры и большия лидеры. Я чувствую, всё ето обман. Ну хорошо, завтре всё ето подтвердится.

В понедельник звоню Якунину Вадиму Сергеевичу насчёт билетов, он мне ответил:

– Данила Терентьевич, вот вам номер телефона, и ета девушка всё вам решит.

– Ну, спаси Христос, Вадим Сергеевич.

– Когда всё будет готово, Данила Терентьевич, позвонишь.

– Обязательно, Вадим Сергеевич.

Звоню Караваеву и задаю вопрос:

– Ну и что вы решили насчёт Аргентине?

– Знаешь, Данила Терентьевич, нам бы начать здесь в России.

– Но мы же вам объясняли: начать в Аргентине – ето намного прошше, и деняг намного меньше надо.

Я вижу, что он завилял, и тут много стало понятно. Значит, свой офис даже не показал, всегда на автобусе или на метро. Звоню Ольге Геннадьевне:

– Ну что, Ольга, что узнала по поводу «Екограда»?

– Данила, меня настораживает: «Екоград» нигде не зафикировано, и ничего не понятно. – Вот и моё подозрение исполнилось.

– Ну, Ольга, большоя тебе спасибо.

– Да не за что.

Я звоню в «Протэк» девушке насчёт билетов, она отвечает:

– Вы Данила Терентьевич?

– Да.

– Когда хотите вылететь?

– Да чем ни раньше, тем лучше.

– Ну вот, в четверик вас устраивает?

– Да, отлично.

– Можете забрать в среду.

– Я зайду в четверик утром, хорошо?

– Да, Данила Терентьевич, ждём вас в четверик утром. Самолёт вылетает 17:00 с Шереметьева-2.

– А к кому обращаться за билетом?

– Приходите, где пропуск, и спросите про Юлию, что на пятым етаже, и я спушшусь.

– Ну, спасибо, Юлия.

– Жду, Данила Терентьевич.

– Пока.

Звоню в библиотеку в фонд «Русское зарубежье» Попову Юрию и спрашиваю про Москвина. Он мне отвечает:

– Данила Терентьвич, Виктор Александрович будет поздно, после 19:00.

– Да, как жалко, надо бы свидеться и рассказать всю ситуацию.

Губернатору я писмо писать не стал, и за ето хотел объяснить почему. А ето очень просто. Когда книгу напишу, тогда все поймут, включая Лидию Ивановну, Лукина Владимира Петровича, да и пресидента Медведева Димитрия Анатольевича. Но с Россияй дружбу терять не хочу, но, наоборот, что-то надо придумать в пользу в обы стороны.

Марфа захотела вернуться в среду, а то Ваня ишо мало́й одного оставлять. Я им билеты взял и вернулся в Калугу. Нам с Марфой неохота было расставаться, и обоим было обидно, но я уговаривал набрать терпление, и всё будет хорошо. В среду я их проводил, расставались обои со слезами. Ольга тоже пришла провожать. В Калуге я со всеми распростился, Свете оставил сто тысяч рублей для Георгия с Еленой на билеты; Андриян сам, думаю, провернётся через Писаревского Сашу; Марфе отдал семьдесят тысяч на зиму. Ну, вдруг что – будем посылать. Но было их всех жалко. Подошла зима, а для них первая суровая зима. Так всё снабжёно, но не дай Бог несчастный случай… Я позвонил Абрикосову и попросил, чтобы смотрели за ними. Он ответил:

– Да не заботься, Данила, всё будет в порядках, езжай себе спокойно.

Но у меня сердце ныло. Но я удивился: за лето я в тайге оздоро́вел, сердце больше не билось, и спал спокойно.

Марфу с Ларивоном проводил, а сам пошёл на Павелецкий вокзал в гостиницу, взял номер подешевле, оказалось в номере ишо два пассажира. Я ляг, но долго не мог уснуть. Сусед тоже ждал поезд, ему через два часа отъезжать в Тулу, он спросил:

– Что, не спится?

– Да не могу уснуть. Семью проводил в Сибирь, сам улетаю в Южну Америку.

Он спрашивает:

– А вы случайно не старовер?

– Да, я старовер.

У нас завёлся разговор, етот мужчина оказался очень грамотным и выдоржанным, у нас дошёл разговор и до религии. Он мне задал несколькя вопросов о вере и ответил после моих ответов:

– Я не верю в Бога.

– А почему?

– Да всё ето сказки. – Интересно, такой грамотный человек – и так отвечает. – Да сколь читаешь о християнстве, всё одна чепуха, каждый пишет на свой лад, и везде заметно, что не духовность, а бизнес.

– Да, вы правы, я с вами согласен. Но послушай, я вижу, что вы именно начитались чепухи, а оригиналу ишо в глаза не видели.

– А почему так вы поняли?

– Очень просто. У нас с тобой не совпадает: одна и та же тема, но рассудки разны.

– А ну объясни.

– Да очень просто. Вы верите, что земля, вода, огонь, воздух – ето создадено не просто, а кем-то вышним?

– Да, ето верно.

– Но почему человек дошёл до вышних пределов и добился всякой разной технологии, а вот ети четыре стихии не может сменить? И много чего не может сменить, сколь ни крутит, но всё топится в своим стакане воды.

– А что, ето есть написано?

– Да, конечно есть.

– А где оно?

– Вот и вопрос – где оно? Всё уништожено.

– А кем?

– СССР.

– А почему?

– Очень просто. Человек не должен знать правду.

– Но зачем ето нужно?

– А скотом легче править.

– Да, вы правы. А где ето можно добиться?

– Хошь знать правду – ищи Летописец Ветхий, от князя Владимира, что крестил землю русскую; много добра есть в Риме до Папы Петра Гугнивого; в Греции до отпаденье от России и до Никона-патриярха. Вот ето найдёшь – и сам поймёшь, где правда.

– А вы в какой академии учились?

– Я не учёный, а самоучкя.

– Не может быть. С вами трудно разговаривать.

– А правду нихто не победит, сколь ни крути. Хошь выиграть – иди за правду, толькя что её не любят…

– Да, я вам поверил. Вы мене́ то сказали, что я в жизни не слыхал.

– Да, ето редко от кого услышишь. Но разберись сам, своёй умной головой. Вы же верите, что есть добро и зло?

– Да, етому я верю.

– Ну вот, с вами легко договориться. Возми Библию, печатанну при Иосифе-патриярхе, и тщательно прочитай на несколькя раз, вас поманит ишо узнать побольше. Тогда возми прочитай Иоанна Златоуста, а далее там пойдут истории – прочётные минеи, месячны, пролога месячные, Никон Черногорский, Маргарит, Измарагд, Альфа и Омега, Пчела духовная, Ефрем Сирин, Евангелие, Авва Дорофей, Кирил Иеросалимский, Апостол, Григория видения, Страсти Христовы.

Мне чу́дно: он всё ето записывал в свой блокнот, и сказал:

– Обязательно прочитаю, – и спросил: – Где ето можно найти?

– Тут в Москве староверов много: поморсы на Преображенской площади, Белокрынической иерархии – на Рогожинским кладбище, а наши по тайгам скитаются да за границай.

– А почему так?

– Потому что самы упорны, и их боле всех преследовали.

– За чё?

– За правду.

– А хто?

– Никонияны.

– А хто оне такия?

– Ну, чичас называются православны, а на самом деле кривославны, и оне нас ненавидят.

– А за чё?

– За правду. За то, что не приняли реформу.

– Да, чичас я понял, и много стало понятно.

– А вот когда всё узнаешь – в лес уйдёшь.

– Неужели?

– А вот вспомнишь.

– Да, интересно. Я всегда думал, всё ето брехня, но такого конкретного ответу не слыхал.

– Но не забудь: все книги избирай до Иосифа-патриярха. А в Кириловой книге вы увидите, сколь подложных книг фальшивых, тогда поймётё много о чем.

– За ето вас благодарю. Ну, пора мне отправляться.

– Ну, доброй вам пути.

– И вам доброго полёту.

– Большоя спасибо.

– И вам спасибо за доброя наставление.

– На здоровья, разбирайтесь сами.

Он ушёл, мне стало интересно. Да, в России много умных лиц, да народ ничего не знает, живут и играют в кошки-мышки. Но придёт ето время – раскроется.

 

16

Я утром поднял билеты и в 17:00 вылетел на «Алиталия» в Буенос-Айрес. В Риме задержались на четырнадцать часов, нас всех увезли в гостиницу четырёхзвёздну, на другой день в 13:00 вылетели в Буенос-Айрес. Но мне чу́дно показалось над аргентинсами: в ожидании последних трёх часов подняли такую забастовку, что толькя могут сделать аргентинсы. Етот народ никогда не был в чижёлым режиме, оне чувствуют себя свободными и весёлыми. На самолёте было весело, все обходются друг с другом, как всегда знакомы. Мне ето всё знакомо и родноя.

Прилетаем в Буенос-Айрес, я еду на терминал де омнибус, взял билет в Сиполети, провинсыя Рио-Негро. Позвонил Тане, она обрадовалась, что я приехал в Аргентину.

– Ну, ждите меня на терминале в Сиполети в шесть часов утра.

Да, здесь автобусы комфортны, не то что в России, здесь везут плавно, чтобы не разбудить, а там как скот – трах-бах, и слова не скажи. Утром в Сиполети стречают зять Елияс и Татьяна. Мы встретились, и обои заплакали. Поехали на ихной машине к ним в дом, ето недалеко, кило́метров пятнадцать, на ча́кре. Тут уже весна, всё цветёт. Таня стала всё спрашивать, я рассказывать. Она нас жалеет, что мы уехали в Россию, ей Россия вконес не понравилась. Она спросила:

– На сколь время приехал?

Я ответил:

– Сам не знаю. Берусь писать книгу.

Она засмеялась:

– Наконес-то всё-таки решил! А подумай, сколь уже просют.

– Да, Таня, вот я и решил, но на ето надо спокойствия и консентрацию.

– Да, тут у тебя будет полноя спокойствия, и пиши сколь хошь, нам не помешаешь.

Она отвела мне комнату – да, ето прекрасно. Она беременна, в феврале должна принести. Муж за ней ходит, как за принсесcой, ей двадцать четыре года, ему тридцать один год, он порядошный парень, работает в полиции первым сержантом, у них два такси, две лоты, и строют дом. А етот шале во фрукте – одного богача, в нём живут зять Елияс с Таняй, оне прошены в нём жить. Так как Таня всегда жила на земле, ей идея понравилась жить на земле и ро́стить огород и цветы.

Я отдохнул, и оне повезли меня в Сиполети и Неукен. Пошли по магазинам. Мне всё стало споминаться. У здешного народа искренняя ласкота́, вежливо обходются, везде стараются угодить, смотришь: против русских тёмны, некрасивы, низкие, но станешь обчаться – оне все милые. Я спомнил: когда живёшь на месте, ето не замечаешь и не ценишь, а вот пришлось пожить в разной среде, и всё ето стало дорого. Конечно, теперь с нашим опытом тут легко будет жить.

Мы вернулись поздно. Утром я стал присматриваться, где бы найти земли, хотя бы один гектар, зятя попросил поузнавать: не все же двадцать четыре часа писать. Думаю, посажу арбузов, дыняв, кукурузы сахарной, хотя бы три гектара, – всё кака́-то будет копейкя. Зять Елиас узнал и сообчил мне, что у етого же хозяина есть земля, посажена фрукта нонешна, между етих садов можно садить что хошь. Я пошёл проверил: да, земля залог, урожай будет – толькя постараться. Случайно вижу, что хозяин едет, я его остановил и спросил про ету землю. Он мне ответил:

– Договаривайся с поле́вшиком.

– А сколь вам за ето?

– Ничего не надо.

Ну, думаю, повезло же мене́! Я поблагодарил его и пошёл разыскивать поле́вшика. Поле́вшик угодил добрый, он мене́ объяснил, какой у них порядок. Значит, поле́в раз в неделю и сады берегчи. Я договорился с трактористом, он мне приготовил землю и грядки наездил. Я набрал семя, удобрения и орошения, ночами стал писать, а днями садить. У меня дело пошло. Но весна была холо́дна, и семя гнило.

Георгий просил меня, чтобы я отца убедил, чтобы он не ездил в Россию. Я позвонил в Боливию и всё рассказал, но оне всё равно собрались в Россию. У свата Елисея жена умерла, так и больше не свиделись. Я ето Георгию всё передал. Да, обидно покажется парню.

Через несколькя дней звонит Андриян из Москвы и рассказыват новость. Сват Георгия не отпускает из России, говорит: «Жди нас в Приморье». Я думаю, ето большая ошибка. Ну что, испытайте на себе. Андриян едет один и просит те сто тысяч рублей.

– Ну что, жду.

Что случилось? Он должен быть с семьёй, но почему один?

Он приехал, рассказыват. Георгия отец не пустил. Он отца никогда не обижал, за ето молодес, и его дети его не обидют.

– А почему ты без семьи?

– Тятя, семья, как ни говори, в тепле, и продукт есть. А я приехал – хочу всё равно в Уругвае получить полную свободу, а для етого надо разработать план, но семья мене́ мешает. А вдруг меня забросют за решётку? А семья будет в сохранности: как ни говори, там мама и братьи.

– Да, Андриян, ты прав. Но ты рази выдюжишь без семьи?

– Что сделаешь, придётся терпеть.

– Но, Андриян, ты подвергаешься большим опасностям и даже смерти.

– Да, знаю, но мне невыносимо. То, что делает Пиега, – ето непростительно. Сколь за него гниют в тюрмах, а он продолжает с своёй коррупсыяй. Тут не я должен сидеть в тюрме, а он.

– Но ты спомни, что он говорил нам всем на таборе.

– Да, он поминал и пулю в лоб.

– Ну вот, и что ты думаешь?

Андриян распахнул грудь и показал мне богородишну икону и сказал:

– Вот моя надёжда.

– Да, ты прав, но надо хороше́нь подумать.

– Тятя, у меня всё обдумано, но ето никому не знать.

– Но, Андриян, я боюсь за тебя.

– Мне и самому страшно.

– Ну, смотри сам.

– Но знай: я уверен, что Пиегу поймаю, и в Сальто прекратится весь контрабанд и наркотики.

– Дак… Ты что, он и наркотиками занимается?

– Конечно.

– А ты в етим не заморанной?

– Нет, он меня страшшал, но я ему ответил категорично: «Я не убийца». А одёжу он меня заставил нахально провести, а нет – поймают на рыбалке. Вон Тениейте Гонсалес лично из-за него сидит, ловушку он ему поставил. Он специально так делает: как будто старается служить честно, но на самом деле ето волк в овечьяй шкуре. А я разгадал, где его ошибки.

– Ну, Андриян, молись Богу и больше постись.

– Да, я на всё пошёл.

Андриян мне снова помог весь огород подсадить.

До Андрияна я съездил к маме. Евдокея позвонила Степану:

– У нас дорогой гость.

– А хто?

– Да с России брат Данила. Приезжай!

Через полчаса приехали Степан с Александрой. Но я удивился, как оне изменились: все завсяко-просто, ласковы. Думаю, что случилось? Неужели поняли, что я невинный? Ну, слава Богу, правда постепенно стала выходить наверх. Тут Евдокея смеётся, приносит газеты российские, сняты с Интернета, и показывает мене́. Одна статья про меня, а другая про тестя. Про меня всяка чепуха: что нам в заповеднике повезло и как будьто я повешал РФ флаг и горжусь. Значит, не дал интервью – так надо врать. А про тестя – их там тоже обманули, но на самом деле мы не знаем, как оне там. А Василий с семьёй приехал в Уругвай, оставил семью в Уругвае, а сам уехал в Австралию.

Тут и подъехала сестра Степанида, приглашает на свадьбу через две недели, женит Федота, девушка с Бразилии, берёт у порядошной семье. Но что, я пообещался: как ни говори, племянник. И уехал в Сиполети.

 

17

Был я в поме́шке: брал коя-что с базару. Андриян приехал, помог подсадить, и собрался к Степану. Я стал просить его:

– Исправь меня.

Он мне ответил:

– Приезжай туда, там исправлю.

Он уехал вперёд, а я через день в субботу. Поехали молиться. Отмолились, Андриян говорит мене:

– Иди попросись у Кондрата, чтобы тебя исправил. – Тимофей был в Боливии.

Я ему говорю:

– Андриян, я же чётко тебе говорил: я в Южну Америку поеду, но толькя своим собором. А ты куда меня снова посылаешь?

Андриян спылил:

– И что бы ето значило?

– Андриян, ты что, не понял етих людей?

– Ну и что, попросись.

– Ну пойдём, чичас увидишь результат.

Приходим к Кондрату, я стал Кондрата спрашивать:

– У нас свой собор, и меня должен исправить Андриян. Но ради чести, мы у вас в гостях, то как вы на ето думаете?

Он мне на ето ответил:

– А ты принятой собором?

– Да, когда я уезжал в Россию, я был принятой, – и Андриян подтвердил.

– Но ты не нашего собору, ты должен попроситься в собор.

– Нет, Кондрат, у нас свой собор, и у меня помешка небольшая, чтобы я в собор просился.

– Но без собору я ничего не могу сделать.

– Ну и хорошо, спаси Христос тебе за ето.

Я ушёл с нервами. Подхожу к Андрияну и говорю:

– Я же тебе говорил, ета закваска надолго, вот почему я тебе сказал ишо в России: толькя своим собором поеду суда.

Андриян ничего не сказал и уехал со своим тестям к нему ночевать. Мы уехали к Степану, я говорю:

– Братуха, где оне такой закон выдрали: кого хочу – принимаю?

– Ой, Данила, не могу терпеть, нет никакой справедливости. Как сдурели, пьют не на милость, и каждый раз в дрезину пьяны. Тимофей ведёт такой порядок: всех приглашает, угошшает и поит, я поетому не езжу к нему в гости, вижу, всегда пья́ны. Но лицемерство очень большоя, Тимофей понимает так: ежлив с нём, значит, за него, а нет – значит, враг. Как я не езжу к ним в гости – стал враг, и везде притесняют, и всё им не так. Данила, что будет дальше, сам не знаю, но добра не жди.

– Но, братуха, до каких пор оне будут кровь с меня пить? Мы хоть и вернёмся суда, но етого я больше не допушу. Сам должен понять: каждый человек пред Богом ответ отдаст, и друг за друга ответ не отдаётся, но каждый за себя. И вижу, что всё рушится и некому ето остановить. Я всегда свою семью берёг и буду берегчи, один Илюшка ушёл в чужи люди, и в чё он превратился? А ты, братуха, хороше́нь подумай: у нас дети, внучаты и будут правнучаты, за них надо думать, и их надо готовить к доброй и честной жизни. Я пока в России не побывал, не знал, хто мы на самом деле, но чичас чётко понял. Мы – ето изюминка в мире, и её надо берегчи очень строго, благодарить надо наших дедов и стараться сохранить нашу святую культуру. Но для етого надо создать для молодёжи честную программу, чтобы оне ей гордились и радовались, берегли и дорожили, и самим участвовать и поддарживать. Всё доложно быть продумано, умно, честно и трезво, на все вкусы, от малого до большого, и на всё доложны быть премии и почёт. А про этих развратников не надо и думать, ето уже не вернёшь. Гниль началась десятки лет, и нихто и не думает одуматься, а шшитают, что у них правильный поступок, и ничем ты их не убедишь. А вот когда создашь нову деревню, с порядошными законами и привилегиями, сам увидишь, как молодёжь с разных деревень и даже стран потянутся к нам. Конечно, для етого надо економическоя средство, но знай: для доброй идеи и до́бры бизнесмены найдутся. А земли мы здесь добьёмся, я в етим уверен, добьюсь.

– Данила, а где у нас народ?

– Чудак ты, братуха. У тебя сколь сыновей?

– У меня сколь у Степаниде.

– А зятевья?

– Нет ни у кого земли и шансов.

– А будет шанс – да разве они не возмутся с радостью за ето дело? У меня Алексей, Андриян, зять Георгий, Софоний, Никит толькя про ето судят, но для етого мне надо было позаботиться всё внушить и разъяснить. Братуха, нас с детями уже двадцать семей будет, окро́мя зятевьей. А всё хороше́нь организуй и дай всем равный шанс – сколь молодёжи наберётся!

Александра вмешалась в наш разговор и говорит:

– Правильно Данила судит, я люблю, как он рассуждает, а тебе ничего не нужно. Вон наши ребяты приходют перед утром и пья́ны, а ты как выключенной, толькя знаешь одне свои таблетки глотаешь от нервов, дети и то обижаются.

– Александра, послушай и не вини его, он у тебя по гостям не ездит и не пьянствует, а нервы у него – надо понять: в соборе нет никакого порядку, да и дети большие стали, каждый мерит на свой аршин.

Степан чуть не со слезами сознался:

– Да уже сердце не выносит, всё валится, в соборе душок шарыповской возрождается, одно самолюбство да гордость. Какой он наставник? Четыре-пять месяцав здесь диктует, а семь-восемь месяцав в Боливии со своими бизнесами, бисерки собирает, никого не слушает, а ведёт как хочет, поетому нет никаких порядков.

– Ну вот, братуха, тем паче надо задуматься о будущим.

– Дети не слушаются, фабрика тоже жмёт, не знаю, вылезу из долгов или нет. Така́ система сделана, что все продукто́ры сидят в долгу и многи уже обанкротились.

– Братуха, я вам всё верю, но знай: пока будешь зависим от етих фабрикантов, так и будешь жить, лучше не будет, а толькя хуже. Надо создавать свой семейный кооператив и производить свой продукт. Сам пойми, у тебя принимают килограмм помидор по семь копеек доллара, но на базаре четыреста граммов – полтора доллара, и всё так. Я вижу, чичас производить всё выгодно: и спрос большой, и цены высо́ки. Вот на днях был в ИНТА – Институто насионал де текнология агропекуария, с разными агрономами, и вёл разные переговоры, чем выгоднея заняться. То выбор очень большой, предлоги разны и выгодны: ро́стить виноград для вина, черешни для Англии, теплицы для разных овощей, скот, свиньи, птицы, рыбу, моллюски, орехи, убеждают вырашивать екологичный продукт и даже помогут сопутствовать, как и что нужно. Екологичный продукт востребованный во всем мире, и здесь его никуды не хватает, а через них можно получить международной сертификат, а ето для нас не новости, наша жизнь вообче екологична, и нихто ето не знает. У нас клад, спрятанный от миру, а мы плачем от фабрикантов и производим им продукты с химикатами, а сами против них. Да, братуха, сам должен понять: вы живёте в Патагонии, а она страна в стране, и называется «маде ин Патагония», тут на експор хоть что. Сами знаете, откуда експортируют наилучшия фрукты, – ето Патагония. Скажите, вы пробовали вкуснея фруктов, как патагонския?

– Да, ты прав. Вон в США, в Канаде каки́ фрукты красивыя, но вкусу нету.

– Дак вот, я жил в Чили, в Боливии, в Бразилии, в Уругваю, был и в США, в России, но такого, как в Патагонии, не видел, етот климат и земля наилучшие в мире, и всё вырастишь, сам знаешь.

– Да, Патагония – ето действительно рай земной.

– Ну и вот, сам ето знаешь.

– Ну а как добиться чего-нибудь?

– Братуха, я уезжаю в консэ апреля, но за ето время увидишь, сколь я добьюсь здесь ресурсов.

– Ну, давай бейся, ежлив добьёшься земли.

– А почему не начать? Ну вот, молитесь Богу, а остально всё будет.

Степан живёт на шарыповской земле и тоже переживает: а вдруг выгонют? Куда пойти, опять по арендам?

– И знаешь что, Данила? Антон Шарыпов здесь.

– Ну и что он здесь творит?

– Да потерянный, да и всё.

– А что, продолжает наркоманничать?

– Да ишо и как, совсем сдурел.

Вот и Антон заходит, уже ночью, но в очкях, рассудок потерянный, мелет чё попало, его стало уже дёргать. Вот как всё изменилось, ето уже не Антон, а како́-то чучело, даже не верится: где красота, и гордость, и весь здравый рассудок? Увидел меня – стал задавать разны вопросы, но что отвечать – ето всё бесполезно. Я обошёлся с нём вежливо, но Степан хладно. Он долго не посидел и ушёл, но спрашивал у Степана выпить, Степан ответил:

– Завтра на свадьбе выпьешь сколь хошь.

– Боже ты мой, в чё он превратился!

– Да надоел уже, ходит мелет чё попало, а матерится!

– Вот тебе и «шарыповская гордость».

– Да, его мать Марфа уже обижалась.

– Когда-то были примерны люди, а чичас в чё пришли? «Людишки»-то стали добрыми людями, а у нас всё пропало… Братуха, спомни Святоя Писания: «хто возносится – тот смирится, а хто смиряется – тот возносится». Так и ваш Тимофей. Придёт время – будет жалеть: у него десять сынков, а он пошёл по такой пути.

Ну, пора спать, уже два часа. Я долго не могу уснуть, всё нервничал. В пять часов утра Степан пришёл и спросил:

– Поедешь молиться?

– Нет, братуха, я ишо не заснул.

– Ну, спи.

Оне уехали. Я, как дядя, должен быть в моленне на венчания племянника, но мне обидно, и я не поехал. Но боле не заснул. Стало светать, я встал, Александра давно управлятся, я потихонькю собрал свой рюкзак и стал поджидать Степана. В восемь часов приехали Степан и Андриян с ними. Говорю Степану:

– Отвези меня до автобусной стансыи.

– А ты куда?

– Домой.

Он обои с Андрияном:

– Никуда не поедешь, свадьба наша, и ты должен быть на ней.

– Андриян, я тебе ишо в тайге говорил: мы доложны ехать своим собором, потому что ето никогда не кончится. Когда будем недоступны для них, толькя тогда оне оставят нас в покое.

– Да, я никогда не подумал, что так поступит дядя Кондрат.

– А я ето всё знал, он Тимофеяв слуга, и не забудь: Килин, всё исподтишка.

– Да, теперь понял. Но ты никуда не поедешь, пошли, я тебя исправлю.

– Ну хорошо, но знай: хватит терпеть ето фарисейство.

И мы поехали на духовны столы. Приезжаем, Андриян подошёл к Кондрату и сказал:

– Я тятю исправил, и он прав, у нас свой собор. И как он доржится и молится, за чё его истязать?

Он пожал плечами и сказал:

– Сами знаете. – Но заметно было, ето ему не по носу.

– Знай, что всё ето будет перенесёно Тимофею.

Все увидели, что я исправленной, некоторы зашишикались, я внимания не взял, но вёл себя завсяко-просто. Знаю, что душа чи́ста, а вы хоть что мелите, вы со мной не живёте и моё правило не несёте, и не вам судить, а Богу.

После духовных столов в присутствии своего ро́дства сестра Степанида заплакала и сказала:

– Вы моё ро́дство, свадьба наша, будьте как хозяева и помогайте, а на етих идивотов не смотрите. Я тоже немало от них перетерпела, даже параличом уже разбивает, вечно лезут в чужую жизнь, а оглянулись бы на свою срацию: чиста ли она или нет.

Все стали убеждать Степаниду и сказали ей:

– Давайте все дружней проведём свадьбу и за всем смотреть и друг за друга крепко стоять.

Да, свадьба была весёла. У Степаниде старша дочь Лиза приехала с Бразилии с мужем Георгием, обои молодсы. Но Лиза мне очень понравилась, кака́ она ласкова со всеми, и како́ отношение ко всем. Сколь я её благодарил за ето и наказывал:

– Лиза, веди себя всегда так.

Но она толькя улыбалась, ласкалась, думаю: какой золотой ребёнок. Господи, дай ей всегда быть такой. Муж Георгий её очень любит, ето будет Логина Ревтова внук, ну тоже молодес, он на всю свадьбу жарил асадо и очень мастер, а такой молодой. Сестра Степанида очень его любит.

Уже к вечеру все хорошо были подвыпивши. Подхожу, где Георгий мясо жарит, тут сидит молодёжь, мужиков семеро: двоя Тимофеявичей, Ульян Ревтов, Павел Самойлов, Андрей Ва́ндович, Кипирьян Григорьевич и Григорий Овчинников. Увидели меня, заулыбались. Смотрю, стали подковыривать, я насторожился, подошёл, вмешался в их разговор, как ни в чём не бывало давай с ними шутить и всё из них выматывать. Но мне стало интересно: вот до каких пор оне научёны против меня. Я стал разными приводами и шутками их подводить к итогам. Наши ребяты задумались, стали сурьёзными, Тимофеявичам стало неудобно, а особенно Филиппу. Но один по одному стали исчезать, наконес остался один Павел Самойлов и со слезами стал рассказывать о разных своих приключенияв.

Через час слушаю крик и спор, иду туда: да ето голос братухин. Подхожу:

– Что с тобой, братуха?

– Да вон Мефодий распсиховался, собрался домой.

– Стой, братуха, чичас разберёмся.

Я догнал Мефодия, вижу, что он уже с женой и детками и подходют к машине.

– А ну, племянничек, в чём дело, что ты так быстро собрался?

– А чё тятя не в своё дело лезет!

– Но в чём дело, расскажи.

– Филиппка обличал нас как мог, и тятю и нас, я не вытерпел и стал в заста́чу за тятю и за всех нас, а тятя не разобрался, давай на меня кричать, вот и мне стало обидно, и мы собрались домой.

– Слушай, племяша, ты прав и молодес, что так поступил.

– Но почему тятя за них, они кровь сосут, а он ишо и за них!

– Милый ты мой, ты не понял, подожди.

Я крикнул Степану:

– Братуха, иди суды!

Он пришёл:

– В чём дело?

– Братуха, выслушай, что произошло.

– Мефодий, повтори по порядку.

Мефодий всё снова рассказал, тогда Степан понял.

– А я, дурак, думал тебя нагонять.

– Братуха, ето начин всем болезням. Подождите, оне все возмужают, вот потом увидите, хто оне будут.

– Да оне уже все заодно с Тимофеям.

– Но ето цветочки, ягодки все впереде.

Ну, мы Мефодия вернули, смотрим, Филиппка уехал со свадьбы, а так свадьба прошла благополучно.

 

18

Андриян собрался в Уругвай на рыбалку и хотел вернуть мене́ деньги, что остались из тех сто тысяч рублей, у него осталось тысяча двести долларов. Я наказал:

– Возми их с собой, оне тебе пригодятся, да будь аккуратне с Пиегой.

Он уехал в Уругвай, я вернулся в Сиполети. Моя посадка всходит, но тут же падает. Стал проверять: ето червяк гуса́н косит под корень. Я стал орошать и снова подсаживать, и так отстоял. Огород хоть и поздняй, получился – ну, слава Богу. Я ночами пишу, а утрами за огородом хожу, у меня пошло как по маслу.

Подошёл Рожественский пост. Звонит Степан и просит:

– Данила, ради Христа приезжай.

– Что случилось?

– Машка Германова прибежала с Боливии со слезами. Сам знаешь, Тимофей их послал в Боливию, и жмут как могут, Сашка путём не живёт с ней, издеётся да бьёт, а чичас избил, и она уехала от него.

– Но, братуха, Евдокея сама виновата, зачем было лезти в заста́чу первый раз, вот теперь Тимофей будут высыпаться на ней.

– Но Тимофей тоже не прав, он сразу их отлучил, а Герман кричит: она несовершеннолетня, оне не могут так поступать, и страшшат посольством США.

– Да я знаю, что он прав, но надо поговорить с Тимофеям, он уже и поднялся на меня.

– Братуха, пользы не будет, но я приеду.

В субботу я приехал, мы со Степаном поехали к Евдокее. Та увидала нас – в слёзы, Герман нервничат. Когда всё стихло, я стал говорить:

– Почему мы, Зайчаты, не дру́жны и чужаемся, а вот когда приходют нужды, тогда ищем защиты? Пора давно одуматься и хороше́нь подумать, можем ли мы расшитывать на брата или на сестру. А нужда всегда придёт сама собой.

Евдокее стало неловко, но Герман сказал:

– Да, ты прав, Данила. Ну вот завтра воскресенье, надо поговорить с Тимофеям.

– Но пользы не будет. Вы сами его возвысили. Евдокея, ты сама говорила, что здесь толькя один Тимофей порядошный человек, вот теперь получай порядошного свата. А я давно раскусил его, чем он пахнет, но вы нихто не слушали, а вот теперь сами подтверждаете, что я говорил пятнадцать лет назадь.

– Да, ето было, и мы ему верили, – ответила Евдокея.

Тут рассуждали всяко-разно, но я стоял на своём:

– Надо аккуратне, вы сами говорите: он загордел, и не забудьте: вся его шайкя за него горой, а вы одне. Ну, что Бог даст.

Утром в воскресенье отмолились, Степан остановил собор и задал вопрос Тимофею:

– Тимофей, слухи идут, что ты говоришь, что тут появилась кака́-то партия, но знай: никаких партияв нету и не доложно быть. Я первый етого против.

Герман задал вопрос:

– По какой вине убежала от вас моя дочь?

Тимофей зъелся:

– Спросите у ней!

– Но зачем бьёте её?

– Нихто её не бил.

– А ну, Машка, выходи на круг!

Ей стыдно, но она вышла и подтвердила, что били и издевались:

– И поетому я уехала.

– Нихто её не бил, она сама придумала.

– Но народ видел и подтвердил.

Вижу, что Герман рассуждает справедливо, но Тимофей виляет душой. Я ввязался в разговор:

– Тимофей, вы два свата, ето дело ваша, и вы ето доложны наладить без людей, по-хорошему, как когда сватали. Но я вижу, Герман с семьёй уже отлучён, а вы в сторонке. Ето же несправедливо: по закону, вы тоже доложны быть отлучёны, пока не наладите ваши отношение.

Тимофей закричал:

– Данила, хто тебя звал? Ты не нашего собору.

– Да, я не вашего собору, но я зван братом Степаном, и не забудьте: она моя племянница.

– А ты свою жену не бил?

– Да, я бил, но мои родители за ето меня наказывали, но не её. Я вижу, Тимофей, ты сам не хошь наладить семейноя положение.

Тут крёстна тоже не вытерпела и стала говорить Тимофею. Но атмосфера уже накалилась, Тимофей соскочил с лавки и пошёл, Гришка Овчинников закричал на крёстну, Кондрат на меня, и все пошли на улицу. На улице при всех я сказал Кондрату:

– Да, недаром мать твоя сказала: не гладкой ты. Невинных жмёте, а винных защищаете.

– Ты не нашего собору, да ишо и голос подымаешь!

– Да, вы фарисеи, лицемеры, у вас так: приезжают развратники из США, вы с ними жрёте и молитесь вместе, и всё хорошо, а тут – «не вашего собору».

Ему стало неудобно, и мы все разъехались.

Мы у Степана пообедали, я попросил, чтобы он отвёз на терминал автобусной.

– Ну, братуха, сам видишь: с вашего рая ничего не будет. Нет у вас ни одного порядошного лица, чтобы правду навести.

– Да, знаю.

– Ну а как дети, внучаты? Надо задуматься.

– Да, Данила, ты прав, нихто ничто не думают.

– Ето потому что пьют, братуха. А бес же сказал: «В пьяным вся воля моя».

– Ты, Данила, приезжай почаше, хоть есть с кем-нибудь поговорить.

– Братуха, я рад, но не хочу больше никогда лезти в ети секты. Ты прости за выражение, но по-другому не могу назвать их. Все погибли, а одне оне спаслись – так не бывает.

 

19

Я уехал в Сиполети, и по обычаю пишу свою историю да занимаюсь огородом. Стал скучать по семье, а так всё в порядке. Таня с зятям живут хорошо, и мене́ хорошо.

Однажды зашёл разговор, зять Елияс спрашивает:

– Ты насионалист?

– Почему такой вопрос?

– Мне Татьяна рассказала, что ты был против разной нации и что она вышла за меня.

– Нет, Елияс, ето не так. Ты сам подумай: каждый родитель желает са́мо хоро́ша детя́м, и сам пойми: хто чичас женится и хорошо живёт, большинство расходются, а дети потом мучутся, и сколь разврату, сам видишь. Но я не фанат. А хорошо бы через двадцать лет увидал вас в такой же любве, как чичас. Любите друг друга! Да ишо сознаюсь: я никогда не ожидал, что моя дочь выйдет за полицая, я етого никогда не желал, и расскажу почему. – И всё рассказал, как полиция над нами издевалась и называла коммунистами, ета травма осталась навсегда. – Но прости, вижу, что моя дочь выбрала тебя не здря, ты порядошной парень и умный, и моя дочь будет с тобой счастлива, а она моя гордость, я её люблю.

Он за ето меня поблагодарил и сказал:

– Твоя дочь в хороших руках.

– Ну и слава Богу.

Он мне показал фильму, как их венчали, в загсе и в церкви евангелической. Но я заметил: она была обижена, потому что нас никого не было, и местами даже плакала. И я не вытерпел, заплакал. Вот така́ наша судьба человеческая.

На днях сходил в ИНТА и стал приспрашиваться к земля́м. Мне дали совет обратиться в Неукен в Сентро ПиМЕс и объяснили почему. В Рио-Негро вообче агрозастойкя, а в Неукене идёт реклама для агро, да и перспективы лучше. Прихожу в Сентро ПиМЕс, спрашиваю, с кем можно побеседовать насчёт перспективы колонии русских верующих. Мне секретарша ответила: «Подожди», и ушла. Через две-три минуты выходит и даёт знак: «Проходи к директору, он вас ждёт».

Я захожу. Да, директор сорок – сорок пять лет, садит меня и спрашивает:

– В чем могу помогчи?

Я представился и попросил выслушать со вниманием. Он угодил добрый и внимательный. Я кратко рассказал нашу историю и хто мы и зачем пришёл суды. Он выслушал, одобрил:

– Да, хорошо, продукто́ры провинсыи нужны. А как с вами можно связаться? – Я дал свой номер мобильного и рассказал, где я живу. – Хорошо, мы с тобой свяжемся, как толькя что появится.

Я поблагодарил и ушёл. И думаю: да, надо будет походить, тут така́ система – пе́рво покажи свой искренний интерес. Ну хорошо, са́мо важно, что принял, выслушал и проявил интерес, а дальше всё зависит от самих себя.

Я звоню Алексею и рассказываю, каки́ перспективы здесь в Аргентине, он ответил:

– Смотрите хороше́нь, я всё ставлю на продажу, дом и машинерию, но буду смотреть на вас, а могу приехать толькя следующам летом. Смотрите в Уругвае тоже.

Нонче весна непонятна – ветры́ и холодно. 16-12-09 в новостях известили: в провинции Сальто жара до сорока градусов Сельсиюс, весь Литораль залиёт дождями, очень много евакуации, Кордоба – засуха, высохли все реки, на горах Андах валит снег, во всёй Патагонии ветры́ сухия, всё высохло, скот дохнет – всё ето произошло в один день. Но всегда в ето число вообче уже доложна быть жара. В стране Аргентине непорядки, забастовки, и политики не могут поделить свою Аргентину, всё им мало, и кричат на Кирчнеров: как так, у вас было економического бюджету в размере шестьсот тысяч долларов, и чичас за такоя короткоя время выросло в сорок девять миллионов долларов! Ну тут в Патагонии спокойно.

Звонит Андриян. У него рыбалка не очень, везде наводнения, и ему приходится очень трудно, весь промок до костей, и каждый день дождь. Деньги разосходовал на матерьял рыбальный, рыба не ловится, голодует.

– Но Пиега доволен, что я приехал, и говорит: «Андриян, молодес, никого не выдал, для тебя дорога открыта, и теперь будем тебя берегчи». Но чичас невозможно рыбачить, на дамбе много воды, а поеду в Сан-Хавьер – рыбачить с дядя Анатолием и с Сергейкяй.

– Андриян, ты опять связываешься с нашими, ето будет тебе проблема, помяни меня. Но всех боле бойся Пиегу.

 

20

Я решил съездить к первой Григорьевой жене, у Кипирьяна добыл номер телефона матери, позвонил и объяснил Сандре, что хочу с ними пообчаться и познакомиться с племянницами. Я выехал к ним в Баия-Бланка вечером поздно, утром Сандра меня встретила. Я её не признал: ето уже настоящая женчина сорокалетняя. Но ей неудобно. Мы с ней на такси уехали к ним, ето было в шесть часов утра, все спали, муж на работе металлургом. Я ей объяснил:

– Пишу книгу и приехал к вам пообчаться и узнать о вашей жизни, как вы прожили, и знаю, что вам очень трудно пришлось, и во всем я виню своего брата, и даже сам шшитаюсь виноватым, что брат Григория. И не могу забыть тот день, когда отвозил тебя суда, в Баия-Бланка, помню твою обиду, и мне было чижало, поетому не могу себе простить етот день. Но одним словом – он идивот, но он чичас расшитывается за всё, никому не нужон и остался один, уже потерял втору́ семью. Хоть и кается, но уже поздно.

Смотрю, у ней слёзы на глазах, и она со слезами стала рассказывать, как ей трудно пришлось с нём:

– Ето был не муж, а зверь: пьяница, вор, бандит, егоист, и самоя худшея – он меня избивал, ревновал ко всем, даже к вам, и всегда изнасиловал. Я не раз и не два хотела его зарезать, но всегда думала: сяду в тюрму, а детки останутся сиротками, и толькя ето меня удерживало на етот поступок. Я благодарю, что ты меня увёз от него, но он снова приехал за мной и увёз меня в Пуерто-Мадрин. Я его боялась как огня. И ваша мать забрала у меня дитя, ето я не могу себе простить, что не вырастила сыночкя, и теперь виню себя виноватой перед нём. Да неужели не хватило бы кусочкя хлеба для моего сыночкя? А теперь я не имею права на него, потому что не сумела освободить из чужих рук и воспитать.

За всё ету беседу слёзы у ней лились рекой, и я с ней наплакался, наконес она мне сказала:

– Твой брат вконес меня извёл, и не хочу его даже поминать никогда и ни в чем.

– Сандра, скажи, пожалуйста, как ты вырастила своих дочерей и как ты чичас живёшь?

– Дочак я вырастила слава Богу, мне помогли сёстры. Взамуж я не хотела, потому что не верила мужчинам и думала, что все оне идивоты, но мой муж меня убедил, и я вышла за него. Правды, он угодил добрый, и благодаря его живём, слава Богу, хорошо. Правды, бедно́, но ничего, хватает.

– А есть у вас с нём местныя дети?

– Да, двоя, сын и дочь.

– А как Паола и Карина?

– Паола взамужем, имеют свой дом и одно дитё, она работает в магазине, он аркитект, а Карина учится и работает – морожены продаёт, собирается взамуж, а живёт с нами. Муж чичас на работе, он уже должен подъехать.

Да, муж подъехал, мы с нём познакомились, ето настоящай, порядошный муж. Мы с нём разговорились, я объяснил, зачем приехал, он добавил в ету историю.

– Да, когда она вышла за меня, она часто ночами соскакивала, с перепугу кричала и за нож хваталась, но постепенно я её уговаривал и к врачу водил, и она у меня успокоилась. А чичас живём хорошо, девочак я помог вырастить как своих, они невинны, а живём сам видишь как. Ето наш собственный домик, кирпичик по кирпичику сумели построить, она у меня работает в герия́трико, за стариками ходит, а я металлург.

Да, домик у них бедный, но свой. Вот и Карина стала, пришла поздоровалась. Да, девушка взрослая, ето уже переродок, но красавица. Сяла возле меня, сразу видать – ласкова и весёла, бойкя́я.

– Ну вот, я всегда думал: ты спокойная, а Паола бойка́я.

Сандра сказала:

– Нет, наоборот: Паола спокойная, а Карина бойка́я.

– Карина, ты помнишь меня?

– Нет.

– А Таню, Лену?

– Нет.

– А отца?

– Нет.

– Да, ты мала́ была, тебе было два года. Ну и как у тебя жизнь протекает?

– Всё хорошо.

Мы с ней поговорили о тем о сем, я понял: девушка выросла нормально, у ней нет забот, но Сандра очень травмированна, и даже заметна в ней истерика. Да, жалко. Бедняжка, немало тебе досталось.

Вот уж час дня, Сандра позвонила Паоле и спросила: дома, нет? Да, дома. Она известила, что я в гостях:

– Он хочет с вами пообчаться.

– Ждём, пускай приезжает.

И мы отправились к ним на такси. Приехали, я слез, Сандра уехала на работу, Паола меня встретила вежливо, завела в дом, стали обчаться. У ней ма́ленькя бе́бка.

– Паола, ты меня помнишь?

– Да, чуть-чуть.

– А Таню, Лену?

– Нет.

– Но ведь оне с тобой играли.

– Нет, не помню.

– А Таня хорошо тебя помнит. А отца помнишь?

– Да, помню.

– А что помнишь именно, хороше или плохое?

– Толькя плохоя.

– И как бы ты чичас реагировала, ежлив бы увидала его?

– Сама не знаю.

– Но ваша мама очень травмированна, её необходимо надо лечить и сводить к хорошему психиятру, а то под старость её здоровья ухудшится. А с братом имеете связь?

– Да, но очень редко.

– А почему?

– Да он как-то чужается и избегает контактов.

– Да, ето странно, но я подобиваюсь, вам как-то надо сближиться, и я постараюсь с нём поговорить на ету тему.

– Да, мы бы поблагодарили тебя за ето. Как ни говори, он брат.

– Да, Паола, вы правы.

Тут и муж подъехал, познакомились, разговорились. Да, порядошный мужчина, но с тёщай не ладит. Были у Степана в гостях и поминают его добром, Сандра также. Я на ето ответил:

– Да, Степан – ето замечательный дядя. Был бы он ваш отец, у вас история была бы совсем другая.

Паола живёт лучше, чем мать. У них дом лучше, машина хорошая, она кассирша в магазине, он строитель домов. К вечеру оне увезли меня к матери, я наказал: «Берегите мать», Карине также. В шесть часов он отвёз меня на терминал, автобус у меня отходит в семь часов, а Сандра в шесть часов вышла с работе и сразу на терминал – меня проводить. Мы стояли с мужем, она подошла, время остаётся мало. Она у меня спросила:

– Даниель, скажи всю правду. Твоя мать и старшая сестра были против меня?

– Да, Сандра, были, но характер ето Георгияв, он сам травмирован и больной.

Она прослезилась, на прощания обняла меня и поцеловала и сказала:

– Я очень довольна остаюсь, что посетил нас.

– Спасибо, Сандра, а я, наоборот, с занозой в сердце от вас уезжаю. – А мужу сказал: – Береги её и немедленно вези её к хорошему психиятру, она у тебя больная. – На етим мы расстались.

Но Гриша, Гриша, что ты настроил? И Гришу хто создал? И так далее, ето цепь проблем, и сколь таких случаяв, Боже ты мой…

После то́го я обращался к Кипирьяну и просил его, чтобы он как-то породнился боле с матерью и с сёстрами: как ни говори, оне страдают об нём.

– А ты сын, мать ни в чём не виновата, виноват здесь отец, бабушка и тётка.

Но он меня поразил своей хладнокровностью, ответил:

– Меня баба вырастила, и у меня сердце ближе к ней, а те как-то чувствуются чужия.

– Но Кипирьян, подумай хороше́нь, ето твоя кровь, и толькя ты можешь всё ето отношения наладить.

Но ему безразлично. У меня сердце сжалось. Но в чем же им помогчи? Как им звонить? Ето толькя обидеть. Говорю Степану:

– Братуха, я был у Сандре, – и всё рассказал ему. – Но Кипирьян даже усом не ведёт, ему не нужно.

– Знаешь что, Данила, ето точно Гриша, он думает толькя про себя. Жена у него молодес, а он говно.

– Ну, я понял.

Думаю, бедняжки, в чем же я могу им помогчи? Ну, жизнь покажет, а там увидим.

 

21

Я перед самыми праздниками ишо сходил в Сентро ПиМЕс. Директора не было, секретарша записала мой номер и сказала: «Позвоним».

Двадцать четвёртого декабря мои именины, исполнилось уже пятьдесят лет, но мне скучно, Марфе не хватат и деток, а Ваню всегда вижу как час: бежит в жёлтенькяй рубашке без штанов к Васе и кричит: «Уася!» Я со скуки сон потерял, пришлось обратиться к врачу и достать лекарство от сна.

Урожай, вижу, растёт хороший, хозяин тоже доволен, что фрукту берегу. Нонче урожай предвидится фрукте хороший.

Я в неделю раз имею привычкю брать газету, и вот снова новость. От 2003 по 2010 год в Южной Америке инвестиция идёт на сто пятьдесят один процент оружьи для войны, и суммы деняг очень большия, Иран готовит атомную бомбу, Корея также, ООН и США против, идут переговоры о запрете.

На Рожество Христово 2010 г. и на Богоявление я стретил праздник сам себе и молился один. К Рожеству позвонила мне Марфа. Очень тоскуют, Ваня с Мастридияй справляют тятю и спорют: «Тятя мой». В Сибири нонче очень холодно, уже под сорок минус.

– Но, Данила, я больше одна не останусь.

– Да, милая, потерпи, ето больше не повторится, но молитесь Богу. Ну, рассказывай, каки́ ишо новости.

– Георгиева корова на льду ногу сломала, пришлось заколоть, Андриянова корова уже обезнаживат, мы с Софониям привезли свиней на продажу: нечем кормить, а Неонила уже без памяти падала.

– А что с ней?

– Витамину не хватает.

– А Рассолов и Абрикосов знают?

– А им про нас не нужно. Сколь раз просили, чтобы сменили нам баллоны газу, но никому не нужно, оне толькя с тобой ласковы. Однем словом, я нажилась здесь досыта, всё кругом обман. Да всё по телефону не расскажешь. Софоний уехал в Солнечное к девушке.

– А деньги-то у тебя есть?

– Вот свиней продали, дак стали деньги.

– А что я тебе оставлял?

– Я Георгия выручила. А у тебя как дела?

– Слава Богу. Огород хороший, ну и пишу книгу.

– И что, получается?

– Слава Богу. Поетому и прошу: молитесь. Откуду такая память берётся, сам не понимаю. Маша, золотсо моё, потерпите, всё будет хорошо.

– А как там в стране?

– Да всё нормально, и выгодно всё ро́стить, цены задрали на весь съедобный продукт.

– И что думаешь делать?

– Долга́ отдать – толькя можно заработать здесь, а вот наш рай, что там выбрали, будет жалко. Ну, приеду, разберёмся.

– А когда думаешь вернуться?

– В консэ апреля – в начине мая.

– Чё так долго?

– Раньше не получится.

– Ну ладно, ждём, а то много наговорили, дорого станет.

На днях звонит Абрикосов и рассказывает, что всё у нас хорошо и прекрасно, и просит лесопилку и трактор лез возить.

– Ну что, берите и работайте.

И такой ласковый! Ох ты лиса: «Всё хорошо»… Хоть подохнете, а вам не нужно. Я стал переживать, дозу таблеток добавил.

Тут и урожай подошёл, цены на арбузы хоро́ши, но жалко, что получились поздни. Я арбуза́ стал сдавать по три доллара штука, а дыни по один доллар штука, сахарну кукурузу – четыре на доллар. Ето выгодно, но, ежлив бы вырастил ранни, сдал бы по десять долларов арбуз, три доллара дыню, две на доллар кукурузу. Ну и ето слава Богу. Продажа идёт, слава Богу, толькя дай, сами приезжают на пашню.

Я сбегал в Уругвай, паспорт поновил, билет взял на 29 апреля. Мы встретились с Андрияном в Пайсанду, я его вызвал.

– Ну и как дела?

– Всё нормально.

– А как заработки?

– Ничего, я рыбачу и скупаю.

– А с кем рыбачишь?

– С испансами.

– А что Анатолькя и Сергейкя?

– Лентяи да развратники, Сергейкя из бардаков не вылазит.

– А в деревне был?

– Был, но больше не манит.

– А что?

– Всяко просмеивают, Дениска Чупров прямо сказал: «Зачем суда святого привезли?», но все косятся и говорят, что мы всех нагнули, деньги получили и уехали.

– Ето работа Василия.

– Чичас я не стал скупать, и Игорь стал скупать, невыгодно.

– Я давно знаю, что невыгодно.

– Ты знаешь, что делается в деревне? Одно пьянство да бардак.

– Андриян, ето давно доложно произойти, за ихну несправедливость.

– А дядя Николай враждует со всеми, отосрался ото всех, один Игорь с нём ишо дружит. Я спросил: «Что, дружишь с дядя Николаям?», он ответил: «А чё, мясом кормит – что не дружить?»

– Ну вот, всё исполнилось, Андриян, ишо толькя осталось им разбежаться, да землю некому продать, а то бы уже разбежались. А с тобой-то он по-хорошему?

– И даже не смотрит, шшитает масоном да предателям.

– Вот и спомни: когда отец его был живой, увидел его, что он поёт, читает и со всеми веселился, спросил у него: «А надолго ли ето?» В Аляске ето же было, а потом стали все худыя. А Александра как?

– Дядя Александра по-хорошему.

– Ну и что чичас думаешь делать?

– Чичас думаю переезжать на дамбу, у меня уже план разработанной насчёт Пиеги.

– А не боишься?

– Да, боюсь, но мне выходу нету.

– А что же за план?

– В своё время всё узнаешь.

– Но, Андриян, какой ты рысковый! Что сделаешь – так, наверно, Богу надо. Но смотри сам, будь аккуратне.

– Хорошо.

– Я уезжаю обратно.

Он простился, благословился. Ну, думаю, смельчак, пулю получишь.

Я вернулся в Сиполети и продолжаю своё занятия. Степан звонют:

– Данила, узнай, можно сдать там дыни?

Я узнал, позвонил:

– Вези.

Оне приехали, привезли полну машину дыняв, сдали, остались ночевать у нас. Ну, опять новости: Илюшку выпустили из тюрмы – Алексей выкупил. Ну зачем? Сидел бы, раз заработал.

– Данила, ты знаешь, хто был в гостях?

– Почём я знаю, рассказывай.

– Фёдор Пятков, Александр Зенюхин и Евтропий Матвеяв.

– Братуха, скажи: оне пили-ели вместе с Тимофеям?

– Да, конечно.

– Но вот видишь, какая справедливость. Тут доржишься, молишься, правила несёшь – и я «другого собору», а оне развратники – им можно всё заодно. Я сам видел ихну жизнь в США.

– Да я уже ето говорил Тимофею, но он норкой вилят.

Степан уехали, я звоню Алексею:

– Алексей, ты зачем выпустил Илюшку?

Он ответил:

– Дак всего четыреста долларов, и выяснилось, что он не виноват.

– А я ему не верю.

– Но он просил, я помог. А как у тебя урожай?

– Слава Богу, и выгодно.

– Узнавайте рыбалку на море в Уругвае, здесь все судют: добивайтесь, ето выгодно.

– А что, скоро будет у вас бе́бечкя?

– Да, через месяц.

– Ну, желаю всего хорошего.

У Тани родился сын, назвали Ваня-Мануил, хорошенькяй, оне обои рады, души не чают.

Тут в Сиполети, как очень много фрукты, везде понаставили взрывчатки холостыя тучи разбивать, чтобы граду не было, так что ни граду, ни дождей. Но Степан звонит:

– Залиют дожди, за пятнадцать дней вылило шестьсот миллиметров, всё гниёт, урожай потерянный.

Да, жалко братуху, он и так в долгу.

Звонит Марфа:

– Страшный мороз, наша корова телилась и пропала, у Неониле корова тоже пропала, Неонила уезжает с семьёй в Москву – Андриян вызывает, и наш Никит с ними, не хочет оставаться: от морозу зубы мучут, бедный парнишко катается, и лекарства нету. Я его послала, пусть едет, а то Неониле будет одной чижало.

– Марфа, ето проблема. Раз Андриян один приехал, Неониле будет чижало выкрутиться, ето российски власти.

– Абрикосов забрал трактор и лесопилку.

– Ето я ему разрешил. Я билет купил на 29 апреля, так что ждите на первыя числы мая.

– Приезжай, ждём с нетерплением. Девушку Софоний высватал, но отдадут толькя через год, но он им всем понравился, уже сыном зовут.

– Ну и слава Богу.

– А семья очень порядошна, ихной сын помогал нам строить дом, очень воздоржный и порядошный.

– Да, Андриян рассказывал. Ну, дай Бог определить.

– Ну, оставайся с Богом, обнимаю, целую.

– И ты оставайся с Богом, тоже крепко обнимаю и целую.

Звоню Андрияну:

– Ты что, сдурел, ишо сам на воде, а уже требуешь Неонилу?

– Тятя, она уже там совсем ослабла, поетому решил выручить.

– Но Андриян, ей не выбраться будет из Москвы, ты хорошо знаешь властей русских, немало она горя нахлебатся, да ишо пятеро детей.

– Что поделаешь, будем надеяться на Бога.

– Ну, Андриян, так нельзя, я бы приехал и всё решил и помог бы.

– Я уже не могу терпеть, мне без неё чижало, ты бы знал, как я её люблю, и дети не сходют с ума. Вася мне посулились помогчи, вот я и решил.

– Но помянешь, как ей чижало придётся, не забудь, ето тебе не Уругвай и не Аргентина, тут завсяко-просто всё решают, а там по знакомству толькя. Сам же рассказывал, что тебе помогла Лидия Ивановна, и нет – тиранили бы сколь хотели. А она детна и безответна.

– Да будь она проклята, ета Россия!

– Андриян, так нельзя, не все же виноваты, така́ структура. Ну ладно, теперь как-то надо ей помогать, доржи меня в курсе.

 

22

В третьяй раз иду в Сентро ПиМЕс. На етот раз меня приняла пожилая женчина, но она меня помнит. Я у ней спросил:

– Почему так, я уже суда прихожу третьяй раз, но всё сулят позвонить.

– Да, я вас помню, и интересно, у нас дела не застаиваются. И что вы хотели? – Пришлось повторить наш разговор с директором. – Подожди, чичас добьёмся. – И она стала звонить: – Карлос Ривас, вы где? А когда будете в офисе? Да, у меня клиент русский, дело об интересным проекте. Да, хорошо, передам привет. Сеньёр Даниель, вот вам его номер, позвоните в понедельник утром, и он вам даст аудиенсыю. А я постараюсь поговорить с замдиректором, и думаю, всё совпадёт.

– Но я вас сердечно благодарю и желаю вам наилучшего.

Она меня достойно проводила. Ну вот, чичас будет результат.

У меня был один клиент, Оскар Баса, он покупал у меня арбузы, дыни, угодил знакомый с разными политиками и министрами. Я ему случайно рассказал о своим проекте, он сразу предложил:

– Давай я тебя свожу к одному богачу, именно оттуда, куда ты желаешь устроиться.

– Давай, поехали.

Я за ето время уже узнал, где лучши земли и нарезают, ето Аньелё и за Аньелям. Приезжаем к етому богачу, Оскар ему объяснил наш интерес, он сразу сказал:

– Идите прямо в государственный отдел земель и проситесь к министру, его звать Бертожя, и он как раз с Аньеля, ето его заинтересует.

В понедельник звоню Карлос Ривас и представляюсь, хто я.

– О, да вы сеньёр Даниель, можете завтре в девять часов утра зайти к нам?

– Да, давно добиваюсь.

– Ну хорошо, жду вас.

– Большоя спасибо.

Утром во вторник захожу в Сентро ПиМЕс, меня уже ждут. Подходит ко мне высокий пожилой мужчина с бородкой, улыбается:

– Добро утро, сеньёр Даниель, извини, что вас заставили столь ждать. Как ваша фамилия?

– Зайцев.

– Зайцев? А хто для вас Степан Зайцев?

– Брат.

– Брат родной?

– Да.

– А вы меня рази не помните?

Я стал всматриваться в черты лица: да, что-то знакомо, и даже очень.

– И я вас тоже помню.

– Но вас долго не видно было в стране.

– Да, вы правы. Я, как цыганин, место не могу найти.

– Но уже бы пора: считай, уже пятьдесят лет.

– Да, уже время.

– Давай проходи за круглый стол, побеседуем.

Он подозвал ишо агронома.

– Ну вот, Даниель, твой брат Степан нам очень знакомый, ето знаменитый продукто́р, и он славился на всю Рио-Колорадо.

– Да, ето правда. Ингеньеро Карлос, а Ивона Черемнова знаете?

– Да лучше не поминайте ето имя, ето Наполевон!

– Да, вы правы, ето ветер. Карлос Ривас, ето вы?

– Мы с вами знакомы от доктора Паса.

– Да, ето я был. Вы инженер-агроном ИНТА?

– Да, я вас всех знаю.

– Ну, я рад, мене́ повезло!

– Ну, рассказывай, где ты пропадал и что тебе нужно.

Я кратко рассказал, где я пробывал ети года, и где мы, и что с нами случилось в России.

– Дак что, и там коррупсыя?

– Ето не то слово, Аргентина в пелёнках против России.

– Вон как. А что вам именно нужно?

– Земли́ – создать свою деревню семейну и кооператив – заниматься екологичным продуктом. И вас, конечно, будем просить в сопутствии. Нас насобирывается с детями и племянниками боле двадцати семей толькя Зайцевых. У меня у одного одиннадцать детей и тринадсать внучат, да двух ждём, у брата и у сестре ета же история.

– Да, ето очень важно, и вы все работяги. Даниель, вы можете сделать проект?

– Конечно, могу, но ето будет толькя по приезду с России. Я дописываю книгу, презентация будет в Москве, а следующай весной будем здесь все.

– А что пишете?

– О, у нас история богата, но печальна.

– А можете пропустить на испанским?

– Да, и на английским.

– Да, интересно. Даниель, мой совет вам: вы приезжайте и начинайте работать, мы покажем вашу работу губернатору, и мы уверены, вам дадут земли. У нас здесь государство земли ровняет, каналы для воды проводют, дамбы строют, земли нарезает населению, но нихто не хочет работать, народ заленился, дай всё им даром, и ничто никому не нужно. Вот поетому приезжайте, вместе что-нибудь придумаем.

– Ингеньеро Карлос, значит, вы меня поняли?

– Отлично, Даниель.

– Ну, за ето сердечно благодарю, большоя спасибо, будем готовиться.

– Даниель, ждём.

Я ушёл. Ну повезло же мне! А Оскар Баса уже разузнал, каки́ где земли, и предлагает идти к министру Бертоже.

– Нет, Оскар, пе́рво надо съездить посмотреть, что же земли, сделать проект, и тогда идти хоть к самому губернатору.

– Ну что, поехали посмотрим земли? Мне уже сказали: за Аньелям пятьдесят кило́метров возле реки долина неровнена, земли много, но шикарна, называется Саусаль-Бонито.

– Оскар, благодарю за информацию, но я должен известить брату и сыну в Уругвай и поехать всем вместе.

– Хорошо, решай сам.

Что мне здесь нравится – всё завсяко-просто, я знаю, что здесь всё получится, толькя трудись, нихто палки в колёсьи не будут ставить, заключай до́говор хоть с кем – никому не нужно, лишь бы была польза страны. Ето не Россия, тут полная свобода.

Нонче произошло – необычныя новости. 11-02-10 в Гаити землетрясение, погибло около двести тысяч человек, 7,6 баллов. 27-02-10 в Чили землетрясение 8,3 баллов, большо крушение, и захватило несколькя провинсыяв в Аргентине. 28-02-10 в Чили тсунами, моря вышло и потопило много земли. 04-03-10 в Чили землетрясение 6,8 баллов, в Хавайе тсунами. 01-03-10 откололся айсберг в Антарктике размером сто восемьдесят на девяносто кило́метров, ежлив растает – грозит потепление всему шару, добра не жди.

Ето начин болезням человеческому роду за беззаконие, улучшение не жди, а толькя ухудшение, человек сам уништожает землю своёй алчностью и неправдой. Да, на Кирчнеров много кричат: оне таки́-сяки́, что быстро разбогатели, диктуют в стране. А то забыли: в 2002 году страна была в полным хаосе, и хто её поставил на ноги? Не Кирчнеры рази? А сколь возможностяв открылось для всех – толькя не ленись работай! Нет, работать не хочете, но просите субсидий да сосияльной поддоржки. Ето позор. Кирчнеры всё вам дали, за каждого дитя по пятьдесят долларов в подарок в месяц, ежли большая семья – мать-героиня. Значит, Марфе за одиннадцать детей принадлежит боле тысяча долларов, да за каждего дитя до восемнадцати лет по пятьдесят долларов. Да бог знает что ишо! Да, ляг и лежи, как пан, не работай. Но знай: уже твоё потомство негоже, оне завтра захочут больше, а работать никогда. И знайте: жить намного веселея, когда человек своим трудом добывает, он ето ценит. Когда человек работает, у него мозги чи́сты, ему некогды до конфликтов и для разных развратов. На ету тему я могу написать сэлу книгу. Но, однем словом, одумайся, человече, будь конструктивным, но не деструктивным, и матушка-земля будет за ето тебя благодарить.

Таня с зятям очень довольны, что я и здесь всё добьюсь. Зять действительно угодил строгий, честный, порядошный и ласковый господин, я ём доволен, вижу, что и Таня тоже. Ну, живите во славу Божью.

Подходит Пасха. Как охота улететь в тайгу к жёнушке и деткам! Но я должен исполнить свою миссию. Стал очень скучать.

Звонит Андриян: едет на Пасху прямо к Степану. Я ему говорю:

– Я Пасху праздновать буду дома.

Он решил, приехал прямо ко мне:

– Тятя, ты что, поехали стретим праздник все вместе.

– Андриян, зачем на огонь ехать? – И я рассказал, что произошло у нас с Тимофеям, и рассказал про туристов.

– Но идивотство!

– А у тебя как?

– Да не лучше.

– А что случилось?

– Когда я Сергейкю отшта́пил, он обозлился и сказал: «Всё равно отомшу». Стал внушать в деревне что попало, и стали заходить к моим рабочим, допытывали, хожу ли я к девушкам и на тансы, но рабочи им ответили так: «Как Андриян живёт, то вы далёко отстали. Мы вас видели на тансах, а его не видим, когда он и кушает, всё у него забота. Что, рази вы не видите, как он схудал?» Оне притихли и корили меня святыней. Я всё терпел. Однажды Сергейкя увидел у меня икону на груде и стал придираться, что ето против закона. Я ему ответил: «Я не лажу по ночам, и живу я один без жены, и толькя ета икона меня и спасает». Он замолчал, но вовсе обозлился и стал всяко-разно материться. Я всяко-разно предупреждал: «Сергейкя, я твоих матерков не потерплю». – «А что ты сделаешь, Зайщонок?» – «Да я тебя изобью». И стал ишо пушше ругаться. «Сергейкя, будет поздно». Он голос повысил. Я отошёл, позвонил во Фрай-Бентос префекту морского флота и сказал: «На таким-то месте русски рыбачут нелегальными сетками». Префектура подъехала, проверила: правды, сетки нелегальны, и всё у них забрала: лодки и моторы. Я уехал на дамбу, меня повёз Игорь. Звонит ему Марка Чупров и говорит: «Скажи Андриянке, что он отлучён». Я взял трубку и сказал: «Пе́рво отлучите всех своих и наладьте свой бардак, а мы не вашего собору, у нас свой собор». Марка отвечает: «Ты ещё мало́й так говорить, твой отец кровь сосал, теперь вы нача́ли?» – «Сколь мой отец вашу кровь сосал? То вы уже его оставили без крови́, кривосуды и лицемеры», – и я ему трубку закрыл.

– Андриян, так нельзя. Как ни говори, он наставник.

– Тятя, не могу терпеть несправедливости. Оне звонют Игорю и вызывают меня на собор. Я ответил: «Хватит, ето секта, а не собор». Потом уже Игорь рассказывает: «Ну и что, приехал бы, поговорили бы». И Игорь им сказал: «Андриян здесь ни в чем не виноват, здесь во всем виноват Сергейкя, я свидетель и видел, что он строил на таборе». А на дамбе произошло следующа. Я с Пиегой сделался и стал рыбачить в запретной зоне, возле самой дамбе. Дело пошло хорошо, я ему отдавал половина, он меня охранял, но за нём сле́дют давно.

– Как ты знаешь?

– В своё время узнаешь. Раз ночью он пролопоушил, и меня почти поймали. Я не дался, и мою лодку всю исстреляли, но я убежал. Пиега узнал и приказал всё спрятать, а лодку утопить. Я так и сделал. На другой день был обыск, ничто не нашли, а меня увезли в префектуру, и целый день были допросы, но я отпирался, что ето не я. «Но как так, мы же точно видели, что ето ты». – «Нет, не я, и я вас не знаю». Ето всё было уже научёно Пиегой, так я и поступил: не пойманный не вор. Но когда я пришёл на табор – у меня всё перевёрнуто, и деньги украли, пятнадцать тысяч долларов. Я копил семье на билеты и тебе отдать долг. Но Пиеге ето понравилось, что я для него надёжный, но моего плана не знает и ничто не подозревает. Я всё оставил у «Евамела» и вот приехал.

– Андриян, тебя убьют, брось ты всё.

– Тятя, потерпи, уже мало осталось, уже время подошло.

– А как семья?

– Я сделал бумагу через нотариюса для Евпраксии и выслал к консулу уругвайскому в Москву.

– А как билеты теперь?

– Придётся снова копить.

– И не боишься?

– А что поделаешь? Ну что, поехали на праздник?

– Неохота, всё уже надоело.

– Поехали, вдруг что – вернёмся вместе.

– Ну поехали, но знай: Тима опять оши́харит.

– Ну, там увидим.

 

23

В субботу рано выехали в Чёеле. Заехали к Степану, оне все были рады, но я заметил: Степан нервничат.

– Братуха, что с тобой?

– Данила, по закону на Пасху собираются са́мо поздно в два-три часа дня.

– Да, ты прав, а что?

– Да я звоню Кондрату, что надо пораньше начать, он мне ответил: «Тимофей знат когда». Но сам знаешь, Тима вечно приезжает позже.

– Да, ты прав.

– Ну вот посмотришь, что будет.

Мы все сходили в баню, отдохнули.

– Ну что, братуха, поехали: служба идёт.

– Данила, никого там нету.

– Да ты что, уже пятый час.

Степан решил толькя к шестому часу́ ехать, я уже нервничал. Приезжаем к моленне – никого нету.

– Ну вот, я же тебе говорил.

– Да ето что, сдурели? Вот так всегда: погулять есть время, а помолиться нету.

В семь часов вечера приезжает Тимофей, за нём Кондрат, ну и стали подъезжать народ. Началась служба. Я стою сзади и наблюдаю. Мне стало чу́дно и жутко: никакого порядку нету. В добрых соборах наставник и помощники на своих местах, также и головшики и уставшики и весь клир, а тут непонятно, всё везде сам Тимофей: замолитоват, запеват и за уставом ходит, а участвоват толькя его кучкя. Вот ето да, думаю, и штение так же, всё сам да свои. Вижу, тут пение теряется, ошибаются на каждым месте, и устав так же. Вижу, тут есть кому пропеть и прочитать, но не подпускают: значит, толькя они святыя. Я вспомнил шарыповский собор и понял: вот куда ты клонишь, Тима, ишо твои детки возмужают, и всё – ты полный властелин спасовского душка, но уже не спасовского, а бог знает какого: у спасовсов порядок, конечно не везде. У меня сердце сжалось: да, братуха, понял твоё переживания. Всё валится, и некуда податься. Христа встретили после канона, крестноя целование, и все повоскресывались яйцами. Тима увидал, что я молюсь вместе.

Служба прошла, все разъехались, у меня на сердце тревога, что-то чувствуется негативно. Мы отдохнули, стали погоревали со Степаном, он в слёзы, Александра также, я с ними наплакался. Вечером приехали молиться, после вечерне Андриян уехал со своим тестям, кум Евген с крёстной пригласили ночевать и завтра обедать. Я ночевать отказался, а назавтра пообедать посулился. Он пригласил и Андрияна, и Степана с Александрой.

Утром отмолились, Тимофей остановил весь собор и сразу обратился ко мне:

– Данила, почему молишься вместе? Хто тебя исправил?

– У нас свой собор, и меня исправил Андриян.

– А како́ имеете право самочинничать?

– У нас полноя право на ето есть, у Андрияна полноя благословение есть от тестя, а он наставник.

– А почему бы не обратиться в собор?

– Уже хватит, пятнадцать лет тираните ни за что, с меня всё требовали, я всё исполнил, даже добились, чтобы я покаялся на все соборы, и этого вам мало.

– А что, етим гордишься?

– Я не горжусь, но с обидой сознаюсь. Мне было нелегко, и у вас сколь просился, так же отгоняли.

– Но тебя обвиняли в масонстве.

– Вот за ето будете каяться. Был бы я масоном, я бы не скитался. И зачем мне трудиться, молиться, и поститься, и правила нести, и доржаться? – У меня слёзы на глазах. – Вы желаете, чтобы я больше к вам не мешался? Хорошо, я больше к вам не приду. Я грешный человек, а вы святыя. – Ети слова едва выдавил скрозь слёз.

Степан за меня горой в застачу, ему Тима ответил:

– Степан, давно ли ты орал на него?

Степан ответил:

– Я полнико́м виноват, не разобрался, но Бог дал разобраться: он ни в чём не винный, а сколь уже перестрадал.

Ульян Ревтов сказал:

– Нам отец всегда наказывал: жить надо в деревне, и один по одному не бегать.

– А я в етим виноват, что ли? Ежлив человек ишшет правды, должен разобраться, а хто об етим хоть раз позаботился?

– Данила, у тебя дети, куда пойдёшь сватать?

– Да к тебе пойду.

Он замолк, Тима ишо хотел возразить, но я чётко сказал:

– Оставьте нас на спокое, мы больше мешаться вам не будем.

Всё затихло, все стали и пошли. Но Андриян почему-то не приехал молиться, Германа тоже не было. Кум Евген дал мне сигнал обедать, я пошёл к ним, Степан сказал:

– Чичас съезжу за хозяйкяй.

Андрияна всё нету, у меня настроения не знаю куда хуже, кум и крёстна меня уговаривали, но ето бесполезно. Тут подъехали Степан, Мефодий, дядя Степан – крёстний брат, все с семья́ми, кум стал жарить мясо. Я не могу дозвониться до Андрияна, но у меня нервы хуже и хуже, я собрался домой:

– Братуха, отвези на терминал. – Все стали уговаривать. – Нет, я больше не могу. Степан скомандовал:

– Мефодий, отвези.

Но кум вмешался:

– Я его отвезу. – И я уехал в Сиполети.

Таня увидала:

– Что с тобой? – Я коя-что рассказал, она сразу заявила: – Зачем вы с ними связываетесь? Ето неисправимы люди, оне толькя прикрываются рубашками да бородами, а внутри всё пусто. Живите сами себе и доржитесь как можете. Тятя, хватит страдать, рассмотрись хороше́нь! И взглянь на самый бедный баррьо, что там: ни культуры, ни порядку, а один бардак. Так и у староверов. Укажи мне хоть одного порядошного человека! Давай оставь их на спокое и строй свою деревню, я уверена: ты-то построишь что нужно, и на высоким уровне. Переживаешь да плачешь, да оне твоёй пятки не стоют!

– Таня, так нельзя, я всех грешнея.

– Тятя, чё так себя унижаешь?

– Ну ладно, Таня, хватит.

Я лишную дозу лекарства выпил и ляг спать. Утром рано стал, помолился, настроения улучшилось, думаю: да, буду добиваться своёго.

Звонит Андриян и говорит:

– Вечером приеду.

– Да что ты, празднуй!

– Нет, ето для меня не праздник.

– Ну, смотри сам. – Значит, всё узнал.

Вечером приехал и рассказывает:

– Сёдни отмолились, я весь собор остановил и сказал дядя Тимофею: «Почему вы так поступили с моим отсом? И что вы думаете, ведь он же вам свой, с малолетства росли вместе, он ваш. Давно ли вас шпиговали уругвайсы, и хто за вас восставал? Опять же мы, а он всех больше». – «Но почему он не пришёл в собор?» – «У нас свой собор, уже хватит страдать, он теперь не один, а нас много, и мы все за него и знаем чётко, на какой стороне правда». Один Филипп сказал: «Мы тоже, приезжаем в Боливию и идём исправляемся в чужи соборы». – «Да, ето понятно, но не забудьте: его уже тиранют пятнадцать лет, и видим: всё кривдость одна, вот мы и решили создать свой собор, и доржимся как можем». Все замолчали, и на етим осталось. Но я уехал, я не могу тебя одного оставить.

– Ну, давай тогда праздновать вместе.

Мы с Андрияном провели Пасху слава Богу, а я решил раз навсегда с етими сектантами порешить.

Звонит Алексей с Аляске, проздравляет с Пасхой Христовой. Андриян ему рассказал нашу Пасху, он не удивился, но подсказал:

– Надо строить свою деревню.

Приехал Оскар Баса:

– Ну, когда поедем землю смотреть?

– На следующай неделе во вторник брат и зять подъедут, и поедем все вместе.

– Ну хорошо.

Андриян в субботу на Пасхе уехал, мы с нём договорились: после Пасхе через две недели я подъеду.

– Но будь аккуратне, не сделай ошибку.

Он пообещал и уехал. Думаю: да, молодес и бесстрашный, и вся надёжда у него на Бога, ето хороший знак. Ну, дай ему Господи разуму.

 

24

Во вторник утром рано приезжают Степан и Герман, и мы отправились с Оскаром Басой смотреть те зоны в провинции Неукен, ето получается с правой стороны реки Неукен. Как толькя проехали границу Рио-Негро, пошла провинция Неукен, ета зона называется Сан-Патрисио-дель-Чаньяр. Вся посадка пошла молодая, тополя все – ровныя, добрыя качества, фрукта – вся молодая, но превосходная, а сколь посажено черешни! Ето сотнями гектар толькя вдоль дороги, а что дальше – бог знает. Тут и скотоводы, клеверники́, везде водопроводы. Я вижу, мой братуха засиял, Герман тоже. Здесь много земель ишо не троганных. Вот пошли зоны Аньелё, всё так же, но есть земли готовы, но заброшенны – видать, не хочут работать. От Чаньяра до Аньелё мы нашшитали пять виноградников здоровых и пять винных фабриков. Уже осень, листьи желтеют, но виноград висит – значит, ждут градус, молодсы. Вот когда пчела полезет на виноград – вот тогда и урожай. Никаких подбавок, чисто натуральное вино – вот ето да, хорошо продумано. Везде провод – капельное орошение, и как всё красиво продумано! Да, ето европейския руки.

Проехали Аньелё – городишко три тысячи население, но чу́дно: ставют хоро́ши гостиницы, значит, ета зона в хорошай перспективе. Мы ишо проехали сорок кило́метров, доехали до дамбы, переехали через мост, поднялись на гору – и вот как на ладони вдоль реки Неукен долина Саусаль-Бонито. Ета долина – глазом не окинешь. Да, всё надо ровнять, каналы проводить, но место шикарно, в сторонке са́мо. Подходит производить екологичной продукт любой, а для виноградников етот климат наилучшай: тут сухо, солнечные лучи хватает, а екологичноя вино – ето наш секрет. А скот, а фрукта, а ягода? Боже ты мой! И Степан, Герман тоже:

– Вот ето да! Ну, Данила, давай хлопочи!

– Не торопитесь. Я вернусь с России с проектом и тогда пойду к министрам и губернатору.

И Оскар Баса доволен, он ишо делает предлоги, но я протестую:

– Оскар, пойми, для екологичного продукту надо быть в сторонке от химикатов, а ето куда лучше.

– Ну, тебе виднея.

У меня братуха разгорелся:

– Да, ето место подойдёт, дети будут в сторонке от разврату.

– Ето не то слово, братуха, мы тут построим храм, школу русску аргентинску, всякий спорт, привезём казачество – ведь мы потомки казаков, настроим каба́ньяв и русских баняв для гостей, устроим им охоту и рыбалку и спокойный отдых.

– Данила, а где деньги?

– Братуха, инвесторы найдутся на такой благородный проект, ето же чистый продукт и воздух и, сам знаешь, свобода, а инвесторов ишо будешь выбирать. Но я пе́рво предложу другу Вадиму Сергеевичу Якунину, у них есть интерес на ето, тут бизнес, культура, екология, а само главно – дух Божий.

– А рабоча сила?

– Ну, чудак же ты, братуха! Сколь ты лет проработал с инками?

– О да, оне пойдут.

– Братуха, ты не заботься, всё уже продумано.

– Но, Данила, какой ты оптимист.

– Братуха, человек живёт иллюзьяй. Ежлив у меня не было бы иллюзьи, я давно был бы в гробу. Сам знаешь, сколь я уже пережил, а теперь, с моим опытом, мене́ моря по колен.

– Но я удивляюсь, какой ты смелый.

– Братуха, по-другому нельзя, я и детей так приучил.

– Да, я вижу.

– Братуха, ты же администрировать можешь.

– Да, могу.

– Ну вот, каждый будет на своём месте, у кого на чё талант.

– Данила, добивайся, уже всё опротивело.

– Знаю, знаю, братуха, молитесь толькя Богу, не забывайте Его, и Он вас не забудет.

Мы вернулись в Сиполети, я Оскара поблагодарил, он пообещался всё узнать и подготовить встречи. Степан с Германом уехали довольны, с надёждой, что будет своя деревня. Я ишо за неделю сдал последния дыни, арбузы, кукурузу. Я на етим гектаре сделал десять тысяч долларов и через неделю отправился в Уругвай, Таня с Елиясом меня проводили. Ване уже почти три месяца, сразу видать: ребёнок умненькяй.

– Ну, Елияс, Таня, на следующа лето мы будем здесь.

На етим мы расстались.

 

25

Я отправился в путь. Позвонил Степану, он ответил:

– Как жалко, я хотел тебя пригласить и всё обсудить.

– Братуха, не беспокойтесь, вернусь, всё будет хорошо, толькя Бога не оставляйте.

– Ну, часливой пути, передавай поклон семье.

– Спаси Христос.

Приезжаю к Андрияну: да, он на дамбе.

– Как дела?

– Всё нормально.

– Как Пиега?

– Снова стал диктовать, опять стал толкать наркотики и контрабанд, я не соглашаюсь.

– Ну, а как план?

– Хорошо, за мной контролируют тайная полиция, приходят суда как простыя рыбаки, я их наскрозь вижу. Приходит ко мне один полицай как друг, помнишь, был сусед в Осимани-и-Жерена?

– Да, Родригес.

– Да, он самый.

– Мы с нём подружили, я часто ему даю рыбы, он доволен, сулит найти мне здесь клочок земли.

– А что, думаешь вечно рыбачить здесь?

– А что, выгодно.

– Ты сдурел? Знай, что будешь за решёткой.

– Ты думаешь? – он улыбается.

– Думаю, всё таишь.

Я с нём пробыл до воскресенье. У него в Москве консул не принял бумагу, и позвонили прямо к нотариюсу и научили, как и что делать, нотариюс всё исполнил, теперь надо заверить в МИДе.

– Ну, давай я зайду и заверю.

В воскресенье вечером я отправился в Монтевидео, утром иду в русское посольство и прошу встречи с Беловым Димитрием. Он меня встретил:

– Что нужно, Данила?

– Хочу побеседовать с вами.

– Ну, проходи.

Мы в приёмной сяли, я поблагодарил его за услугу, что помогли сделать выставку Капитолини в Москве, он мне ответил:

– Мы ето обязаны сделать.

– За ето я вас благодарю от имени старообрядсов, и у меня к вам просьба. Я дописываю книгу о старообрядчестве: история, быт, культура, коррупция, точки зрение и что произошло с нами в России. Вы можете мне помогчи сделать презентацию в Москве?

– Да, а почему нет. А когда, думаете, будет готово?

– Да к сентябрю.

– А хто вам будет её редактировать?

– Вы помните Ровнову Ольгу Геннадьевну?

– Да, помним.

– Ну вот, она будет готовить.

– Хорошо, когда будет готово, сообчишь.

– Господин Димитрий Вадимович, у меня билет на руках, я 29 апреля вылетаю, вот у мня виза прострочена въезда, но на паспорте у меня строк проживания до 30 апреля 2011 года.

– А ну, подожди.

Он вызвал консула, консул молодой, незнакомый, проверил и сказал:

– У вас виза прострочена, я ничего не могу сделать.

– Но у меня строк проживания до 2011 года, и нам вот-вот доложны выдать гражданство.

– Я вам дам визу – меня с работе уволят.

– Но как так, мы же переселенсы и прошены.

– Ищи новоя приглашение с России.

– Димитрий Вадимович, помоги.

– Данила, законы сменились, мы ничего не можем сделать, и приглашение толькя через МИД.

– Но теперь как?

– А мы не знам, решай сам.

– Но а билеты как?

– Ето не наша проблема, надо было думать раньше.

– Ну хорошо, я попробую.

– Когда у тебя будет всё готово, приходи.

Я ушёл и думаю: как странно обошёлся Белов. Звоню Москвину, рассказываю ситуацию и прошу: «Ради Бога, помоги». Он посулился, но как-то странно, нехотя. Конечно, я объяснил, что билеты на руках. На другой день звоню Белову и объяснил, что Москвин посулился помогчи, он отвечает:

– От Москвина пришло приглашение, но оно неприемлемо, ето всё делается через МИД.

Я звоню в МИД, прошу к трубке Поздоровкина Владимира Георгиевича, отвечают:

– Он за границай в командировке на долгий срок. – Я представляюсь, хто я, он меня не знает.

– Но обратитесь к Чепурину, он хорошо меня знает.

– Ето невозможно и непросто.

– Но у вас же есть программа по переселению.

– Ето всё закрылось, нет економического бюджету для переселение.

– Вон как, а что делать?

– Делайте запрос по приглашению.

– Ну, спасибо.

Звоню Москвину:

– Виктор Александрович, ето приглашение неприемлемо, надо приглашение через МИД.

– Данила Терентьевич, мы на вас обижены, зачем дальше продолжать? Вам, как порядочному господину, помогали, а вы даёте интервью и обличаете всех нас. Все остались обиженны. – Лукин на меня обиделся, Лидия Ивановна тоже, да все. – А мы вам желали толькя добра.

– Виктор Александрович, вы что говорите, я никаки́ интервью не давал никому, хоть многи и просили, я Лидию Ивановну слушался и поетому не соглашался. Я чичас дописываю свою историю и всех вас ставлю на са́мо высо́ко место за вашу добродетель. А скажите, пожалуйста, где ето можно прочитать?

– Да вон в Интернете.

– Великое вам спасибо, я узнаю, но ето не моя работа. И помогите, ради Бога.

– Хорошо, Данила Терентьевич, мы постараемся.

Звоню Ольге Геннадьевне и рассказываю, что случилось, она удивилась.

– Ну, вдруг что, Данила, звони. Какая помочь нужна, поможем.

– Но, Ольга, частно лицо ничто не может сделать, толькя через организацию.

– Ну, вдруг что, звони.

– Хорошо, пока.

Я вижу, что билеты теряю, надо будет платить штраф. Звоню Андрияну, рассказываю свою проблему, и вёртываюсь в Сальто. Утром в Сальто захожу к Андрею Ярыгину и прошу его:

– Андрюша, проверь в Интернете, что же чушь там написана про меня.

Он посулился, и я уехал к Андрияну на табор.

– Расскажи, всё у тебя нормально?

– Да, нормально, но Пиега наглеет с каждым днём сильнея, уже заставлят телефон оплачивать и выбирает самы крупные дорадо для чиновников, здешным, и даже посылает в Монтевидео.

– Вот тебе документ, можешь посылать в Москву к консулу.

Он сразу отослал. Через день Андриян привозит с Сальто от Андрея новости с Интернета. Я стал читать. Господи ты боже мой, ето что за чушь? Какой-то журналист для портала credo.ru, он от имени моего опровергает всех: Москвина, губернатора, да все сподряд. Но ето работа российских староверов, но не моя, я на таку́ подлость никогда не пойду, и зачем винить всех сподряд? У государства проект хороший, но чиновнички голо́дны – вот и вся проблема. Чичас я понял Москвина, и он прав. Боже ты мой, а что все остальные думают обо мне? Бедная Лидия Ивановна. Дай бы Бог, моя книга попала в ихны руки, все бы поняли: всё ето ложь, я, наоборот, желаю наилучшая етому проекту – возродить матушку Россию, хоть из-за границы. Но я много могу добра сделать для неё. Звоню Москвину Виктору Александровичу:

– Вы простите, но ето не моя работа, я на таку́ подлость негожай и не соизволю. Ето без мня уже настроено, и вы правы обижаться. Я пишу всё наоборот в своёй книге, вот ето вы сами увидите, и спомните Александра Исаевича Солженицына, он тоже всё пережил, всяки неправды, сколь ему вреда сделали, вы же чётко ето знаете.

– Да, Данила Терентьевич, ето правды.

– Вот приеду, всё ето выясним.

– Данила Терентьевич, мы уже обратились в МИД, позвони через неделю.

– Хорошо, Виктор Александрович, большоя спасибо.

Звоню Ольге Геннадьевне, всё докладываю:

– И моё дело задлится, но я высылаю текст моей истории по почте, а сам ишо буду дописывать.

– Молодес, Данила, будем начинать работать.

– Посылка дойдёт через десять – пятнадцать дней – значит, жди через месяц.

– Что так долго?

– Я послал срочной почтой.

– Ну хорошо.

Звоню Рассолову и рассказываю, что визу не дают.

– А в чём дело?

– А ето Россия. Известите Марфе.

– А когда приедешь?

– Неизвестно.

Вечером звонит Абрикосов и спрашивает, что случилось, я всё рассказал.

– Ну, а теперь что думаешь делать?

– Сам не знаю. Мне в России с долгами не расшитаться, что-то надо придумать в Аргентине. А как можно сообчить Марфе?

– Я Софония поджидаю, он к Пасхе к невесте уехал, и всё ишо нету. Как толькя появится, мы сразу туда и позвоним вам с спутникова телефона.

– Хорошо, большоя вам спасибо.

– У твоёй Марфе уже рассада большая.

– Да, ето хорошо.

– Ну, жду звонка.

Андриян звонит в Москву к консулу:

– Как, всё в порядке?

– Да, всё хорошо, можете заказывать билеты.

Мы заказали билеты, у Андрияна не хватало деняг, я ему уступил, он купил билеты и послал лист факсом к консулу. Все были рады, Андриян ходил весёлой: скоро милая семья будет здесь.

 

26

Он посылает меня на море в Ла-Палома всё узнать – морскую рыбалку.

– А что так круто решил?

– Всё, время вышло.

– Хорошо, я съезжу.

Я уехал, всё разведал. Рыбаками нуждаются, но простым рыбаком невыгодно, а хозяином да, выгодно. Я узнал, хто здесь боле популярный, мне ответили: Чёпо. Я пришёл к нему, смеётся:

– Вы что, все собрались на море?

Я спрашиваю:

– Почему?

– Да часто к нам приезжают таки́ же бородаты.

– А, вон в чём дело.

Он посадил меня на машину и повёз показывать все его катера, фабрику, все снасти рыбальны – да тут несколькя милливонов долларов. Я спрашиваю:

– А что, всем нашим показывал?

– Да, а что?

– Да ничто, толькя одно прошу: я их не знаю и не хочу, чтобы оне меня знали.

– А почему так?

– Придёт время, сам узнаешь. А каки́ условия с вами работать?

– Я вам даю катер, все снасти, но вы оплачиваете топливо и рабочих, мне тридцать процентов, вам семьдесят процентов.

– Я согласен, мня ето устраивает. А какой у вас титул?

– Хозяин.

– Ето хорошо.

– Но знай, вас однех не выпустют в море, минимум шесть месяцав, пе́рво будете плавать со здешним хозяином, он за свою работу берёт двадцать – двадцать пять процентов, и топливо напополам с нём.

– Хорошо, мы подумаем и ответим.

– Но мы всегда здесь, уже знаете, куда обращаться.

– Хорошо, а платёж?

– Рыба на порту – деньги в руках.

– А цены?

– Ваш пай от пятьдесят центов доллара до доллара.

– Ну хорошо, мы не задоржимся.

– Пока.

Звоню Белову:

– С Москвы есть новости?

– Да, заходи.

– Завтра утром зайду.

Утром захожу, он подаёт лист и говорит:

– Вот, заполните и принесите, но на машинке.

– А где?

– Где хочете, там и сделайте. – Повернул и ушёл.

Что такоя, что с нём случилось? Не могу понять. В Сальто прихожу к Андрею, прошу:

– Андрюша, помоги.

Он мне ответил:

– Нет проблем, Данила, дай все данны, я заполню и пошлю Белову.

Я поблагодарил Андрея и звоню Белову, что:

– Андрей вам скинет по електронной почте. И что после етого делать?

Он сурово ответил:

– Жди ответ с Москвы.

Что же за загадка – не могу понять: был такой друг – вот те на́, стал враг.

Звонит Марфа:

– Что случилось, милый? – Я рассказал. – А мы уже думали, вот-вот подъедет, Ваня с Мастридияй говорили: «Я поеду! Нет, я поеду к тяте!» Да, жалко. А когда думаешь приехать?

– Да не знаю, может, в июне или в июле.

– А что так долго?

– Ето Россия, и смотрют как на врага.

– А почему?

– Сам не знаю. Наверно, не могли обмануть – поетому.

– Терентьевич, деняг можешь послать?

– Тысяча долларов хватит?

– Хватит.

– А то я Андрияну занял семью достать.

– А чё, скоро приедут?

– Да, через десять дней.

– Ну, хорошо.

– А у вас каки́ новости?

– Да лёд всё ишо не растаял.

– Дак уже май!

– У, холодно ишо. Гусятки вот-вот выпарются, рассаду высадила в теплицу. А ишо новости нехоро́ши. В монастыре отец Михайла пропророчил: две зимы, и все готовьтесь к всемирному хаосу 2011–2012 года, все иноки наложили на себя правила, и всех просют молиться.

– Дак отец Михайло ишо живой?

– Да.

– Но ему уже за сто лет!

– Да, наверно.

– Но он уже много пропророчил, он ишо в восьмидесятых годах уже был глубокий старец.

– Да, так.

– Да, страшно.

– А вот со мной Мастридия.

– А ну, давай её к телефону. Ну что, доча, что тебе купить?

– А?

– Что тебе купить и Ване? – Молчит.

Марфа взяла трубку и говорит:

– Стыдится. Ну хорошо, ждём тебя, милый мой.

– Потерпите, Машенькя, завтре и получай деньги.

– Ну хорошо.

– Толькя позвони.

Вечером звонит Георгий с Приморья Андрияну.

«Ради Христа помогите уехать отсуда». – «Что случилось?» – «Да всё по телефону не расскажешь. За восемь месяцев заработали семь тысяч рублей, живём милостыняй, всё уже опротивело. Деда – в огороде выпололи мак и коноплю, наркоманы Петра избили, девчонок чуть не изнасиловали, стали страшшать, деда заявили, дак толькя военны отстояли». – «Георгий, у нас чичас деняг не осталось, мы все разосходовали на билеты семье». – «Но хоть доехать до мамоньке». – «А сколь надо?» – «Да хоть пятьсот долларов». – «Молитесь Богу. Ежлив сегодня ночью поймаю хорошо, то завтра вышлю».

– Говорил ему, ты не езди туда – нет, не послушал.

– Нет, Андриян, ето хорошо, ето школа.

Ночь угодила туманна, Андриян поймал хорошо, но Пиеге надо половина да ишо рыбы. Но ету ночь досталось им по полторы тысячи долларов, он послал Георгию пятьсот долларов, и оне отправились в Абакан.

Звонит Марфа, благодарит: деньги получили, завтре уезжают в тайгу. Я ей говорю:

– Георгий и Елена с внучатами едут к вам.

– А что, у них есть уже бебка?

– Да, дочь, и назвали Василиса, а у Алексея тоже дочь, назвали Пелагея.

– Чу́дно.

– Ну вот, бабушка, у нас уже с тобой пятнадцать внучат. Ну, езжай с Богом, и молитесь Богу.

– Ты оставайся с Богом, и ждём.

– Ну, пока.

На другой день приходит полицай Родригес: всё по-хорошему, друг, спросил рыбы. Андриян ему ответил:

– Всегда заказывай за время.

– А завтра будет?

– Будет, приходи.

– Ну хорошо, я приду.

Он уходит, я говорю:

– Андриян, он твой друг?

– Да, а чё?

– А ты не замечаешь, что он за тобой контролирует?

– Как ты знаешь?

– А речи каки́ забрасывает.

– А ты понял?

– Чётко, Андриян. Он добрый, он может помогчи тебе.

– Как знаешь?

– А вот завтре давай попробуй. Ты етому веришь? Завтра узнаем, но будь прямой и справедлив, но жди моего сигнала.

– Хорошо, тятя, ты мене́ дал очень хорошую идею.

– Но не торопись, пе́рво пускай он себя покажет.

Так и решили.

Вечером мы складывали сети в лодку, возле нас рыбалили муж с женой и два парня, с нами по-хорошему, ласково. Мы сети сложили, пошли на табор. Я с Андрияном прожил недели три всего и видел Пиегу раза три, но с нём не разговаривал. Ето хичный барс, я не могу его перенести.

– Андриян, как ты его переносишь?

– Тятя, не могу, но всё терплю.

– А вот рыбаки внизу – ты понял, что ето полиция?

– Давно.

– Но ты у меня орёл, ты с каждым днём меня поражаешь. Почему, Андриян? – Он засмеялся.

Ету ночь он заработал тысяча шестьсот долларов, ему досталось восемьсот долларов. Но у Пиеги тактика каждый день разная. Думаю: да, Андриян, чичас я понял тебя, ты ждёшь случая.

Ну вот. Приезжает наш друг Родригес, Андриян отдаёт ему рыбу и задаёт ему вопрос:

– Знаешь, что мы тебя шшитаем за порядошного и доброго и семейного отца. Ты нам верно скажи: можно на тебя довериться душой и телом?

– А в чем дело? Конечно, могу.

Я сбоку строго наблюдал всё ето движение. Андриян продолжал, сам на меня изредка поглядывал:

– У меня пятеро детей, жена у меня милая, я стараюсь всю силу и здоровья ложу, чтобы не голодовали мои детки. – Я дал сигнал Андрияну. – Помоги мне поймать Пиегу. – Он осто́порил, вижу, что возрадовался.

Андриян продолжал:

– Я три месяца просидел в тюрме невинный лично из-за Пиеги. Он невинных гноит в тюрме, а сам продолжает с своей коррупсыяй. Я всё про него знаю и могу помогчи государству, но не знаю, кому доверить. Я в тюрме всё раскрыл, но одно боюсь – доверия. Ведь меня страшшали в тюрме смертью, моя жизнь ви́селась на волосинке. Но я в тебя поверил: вижу, ты честный, помоги мне.

Молодес Андриян, его тронул. Родригес ему говорит:

– Давно я вижу, что вы честны и порядошны люди, и семьи у вас хоро́ши, но почему оказались в такой ситуации – не могу понять.

– Вот помоги, и всё узнаешь.

– Да. Конечно, помогу. Мы давно за етим сле́дим.

– А мы давно видим.

– И что, вы заметили?

– Конечно.

– И не боялись?

– Ждали случая, и давно поняли, что на тебя можно положиться, а вчера уже решили испытать.

– Андриян, вы меня поразили. Слушай, Андриян, я с шефом переговорю и тебе сообчу.

– А он надёжный?

– Да, он честный.

– Ну хорошо, надеюсь на тебя.

Я тоже попросил, он и мене́ сказал:

– Не заботься, знаю, что такоя отец и как тебе больно.

– Ну, за ето большоя спасибо.

Он уехал, Андриян смотрит на меня.

– Что смотришь? Надеешься на него?

– Сто процентов.

– Я тоже. Ну вот, Андриян, завтре воскресенье, я вечером уезжаю на Ла-Палома, но будь аккуратне, без меня ничего не делай, за каждо дело звони, ето проработаем вместе.

– Хорошо.

Сколь я у Андрияна жил, он рыбачил с полночи до утра, а я в ето время молился, а сердце колотилось, и всегда наказывал:

– Дело решишь, и уматывай отсуда раз навсегда.

– Да, так я и думаю, всё уже опротивело.

– Устроимся на Ла-Паломе, а постепенно, когда мы вернёмся с России, будем начинать в Аргентине. Но с России будет жалко уезжать.

– Тятя, там перспективи нет никакой, а здесь сам видишь: только не ленись.

Звонит Марфа, но ничего не понятно, связь перерывается – видать, в пути. В воскресенье вечером Андриян меня проводил, я ишо ему строго наказал, и уехал в Ла-Палома.

 

27

Приехал, нашёл дом в аренду за сто семьдесят пять долларов в месяц, в сторонке возле лесу, – детя́м будет просторне. Узнал: земли, да, здесь оне дорого, от три тысячи долларов до семь тысяч долларов гектар, ето не по нашему карману. Ветры́ никого не выпускают на рыбалку, да и рыба ишо не подошла, рыба подойдёт толькя в консэ июня. Я в дому сделал маленькяю реформу, оформил, что не хватало. И сердце волновалось, и я ночами молился. Звонил часто Андрияну, но он успокаивал меня: «Тятя, всё готовится».

В пятницу звонит Андриян и говорит:

– Тятя, я уже с шефом Карлос Ледесма всё подготовил, сёдни ночью поймам Пиегу, вся охрана тайно разоставлена.

– Андриян, а ты судью видал в глаза?

– А чё? Нет.

– Ничего не делай, покамесь не переговоришь с судьёй.

– А почему?

– Говорят – слушай, ето очень важно.

Он сообщил Карлос Ледесма и сказал, что, покамесь с судьёй не переговорит, не будет действовать: отец не даёт. Он ответил: «Ба, что теперь будем делать? Уже всё организовано. Ну хорошо, чичас всё решим». Через пятнадцать минут приезжает: «Поехали к судье». Ето было в 18:00 часов вечера. Судья приняла и сказала Карлос Ледесма: «Можешь ехать, мы с нём долго пробеседуем».

Посадила меня на стул и спросила:

– Вы русски с Сан-Хавьера?

– Да, да.

– Про вас слухи – известны как порядошны агропромышленники и честны люди, а я тоже с Фрай-Бентоса. – Вряд сидела секретарша и всё записывала. – Ну, рассказывай всё, что знаешь.

Я стал рассказывать, как Пиега первый раз пришёл к нам на табор в 2008 году.

– Мы все были на таборе на берегу реки, на Леёнел Капутовой земле. Пиега представился как чиновником префектуры, был в форме и в погонах, и сказал: «Я команданте Пиега, тут всё я охраняю, и вы без меня не можете рыбачить. Ежлив будете платить, то не толькя будете рыбачить, но и будем вас охранять, все рыбаки плотют и рыбачут. Без охраны нельзя – вас поймают, а с аргентинской стороны у нас договор. Но знайте одно: вы ничего не видите и не слышите, а то здесь теряются по-разному. Вам ето понятно?» Я ему ответил: «Понятно». Он уехал, мы все собрались, наш отец сразу сказал: «Я всё бросаю» и уехал. Да, ему трудно пришлось, на простой рыбалке не заработаешь. Но мы решили подзаработать деняг и тогда уехать, пришлось с нём согласиться. Он нас охранял, и мы хорошо заработали и ему половина отдавали. Мы часто видели контрабанд, но приходилось молчать. Пиега постепенно понял, что мы работяги и на нас есть надёжда. Он стал нам показывать разны нелегальные работы контрабанди, но мы знать не хотели: рыба от Бога, и заработки хоро́ши, но он не унимался.

Раз нас всех арестовали и увезли в префектуру, но Пиега подошёл и сказал: «Вот видите, вы в моих руках, что я с вами хочу, то с вами и сделаю», а сам наказал: «Ничего не сознавайтесь», и нас выпустили. Он снова приехал на табор и сказал: «Вы здесь будете работать, как я хочу и что я хочу, а нет – сдам в тюрму». Подумай сама: у меня четверо детей, у брата так же, что делать? Отец ругат: «Андриян, вы всегда икаете!» У нас в ро́дстве заики, и я икаю, когда нервничаю.

– Ну, дальше что?

– Пиега стал диктатором, но мы не уступали. Он предлагал перевозить кокаин с Аргентине – но для нас ето убийство, предлагал разны химикаты увозить в Аргентину – мы тоже не захотели, и он стал злиться. И мы разознали, что он по ушей во всем заморанный. И заставил нас нахально привезти одёжу. Я боялся, но перевёз, но с нём протестовал, он не слушал, снова заставил, я опять перевёз. Отец ругал, но уехал в Россию. Я задумался. Машина у меня есть, каки́-то деньги собрал, думаю: уеду в Аргентину и я, буду овощи садить. Но мне предчувствовалось, что я сяду в тюрму. На третяй раз он также нас использовал, но я уже знал, что сяду в тюрму, и решил сясти для того, чтобы разузнать, хто с Пиегой работает. На четвёртой раз я знал, что сажусь в тюрму, жене и маме сказал, оне плакали и не пускали, но я им ответил: «Я должен ето сделать, а то Пиега нас заведёт очень далёко. Он меня сегодня выдаст, потому что за нём уже сле́дют. Чтобы ему выйти из етого положение, он должен кого-то предать, но больших контрабандистов он берегёт, а я как раз ему под руку». И в ету ночь меня поймали, я убежал, но всё обдумал. Ежлив возму адвоката, меня не посадют, вот и я рыскнул явиться один в полицию, чтобы посадили. За три месяца я никого не выдал, но всё раскопал. Тут даже судьи замораны и больши чиновники в Монтевидео, недаром он выбирал самых больших дорадов по двадцать – двадцать пять килограмм и говорил: «Ето моим чиновникам», и всегда хвастовался: «Меня нихто не поймает». Ежлив бы я с вами не познакомился чичас, я бы на ето не рыскнул.

– Андриян, а какой судья заморанный?

– Я боюсь говорить.

– Но ты должен сказать.

– Пиега всегда хвастовался: судья Масито, и тюремшики подтвердили. Я в тюрме помогал полиции и раскрыл наркотики, полиция за ето меня благодарила, и всех преступников перевели в комкар. Мне ети три месяца показались как три года, я чуть не вытерпел и хотел рассказать правду, но мои товарищи, которым я перевёз одёжу, видели, что я волновался, видать, передали Пиеге. И тут я узнал, что за два пакета паста басе меня хочут убить, я молился день и ночь. И однажды один преступник подошёл, с тем чтобы меня убить, я Бога просил и отбивался и одолел его. Он был самый опасный в тюрме и всегда всех избивал. В тюрме было шестеро убийцав, оне всех предупредили: кто заденет русского, тот получит нож. С тех пор я был спокоен, и полиция меня любила и давала мне привилегию. Когда я вышел на свободу, у меня не было шансов поймать Пиегу и я остался один, потому что жену с детями я послал в Россию, так как ей грозила опасность. К ней лезли ночами и даже хотели выломить дверь, но она звонила на номер 911, и её выручали. А я решил уехать к семье в Россию, паспорт у меня был, но пришлось вылететь через Буенос-Айрес. У меня забрали аргентинску машину пикап, на котораю я копил пять лет деньги, и коллексыю оружию. Ето всё у меня было легально, но со мной поступили как с преступником, но я не преступник, но наоборот, ненавижу преступников. И хотите, я вам раскрою всю контрабанду, у меня глаз такой: толькя згляну, два-три слова, и мене́ уже всё понятно.

На все мои рассказы судья ужаха́лась, что столь коррупсыи в Сальто. Я продолжал:

– Жил я в России, но сердце у меня ныло. Уругвай для меня милый, здесь народ добрый и простой и всё доступно. Я решил всё равно поймать Пиегу, но отец всяко убеждал и не пускал, но я не послушал и всё равно вернулся. Мне здесь трудно пришлось, я здесь весь перемок и голодовал, все друзья отвернулись и шшитают меня за преступника. Так очень чижало жить, когда вы невинны. Но моя мечта сбывается. Мой отец в Ла-Палома на море ждёт меня и дописывает нашу историю. Но он не разрешал без его соглашение ничего делать, и он послал к вам побеседовать и всё ему сообчить.

– Да, Андриян, он прав, он отец, и его заботу я понимаю, как мать. Но не беспокойся, наш фискаль уже едет с Монтевидео.

– Вы мне скажите: меня посадют в тюрму?

– Нет, Андриян, вы для уругвайского государьства очень важно помогаете, она перед вами в долгу. У нас с Карлос Ледесма всё уже организовано, даже деньги засняты, которы возмёт Пиега.

– Да, вот за ето я вас благодарю.

Она за всё меня поблагодарила и вызвала Карлос Ледесма, оне с ней всё переговорили, судья наказала:

– Береги етого парня, ето наш клад, очень умный и справедливый.

И мы в одиннадцать часов ночи поехали на табор всё организавывать.

Андриян мне всё ето рассказал по телефону и добавил:

– Везде поставили охрану.

– Андриян, ета тактика негожа, уберите всё, и заставь, чтобы ты рыбачил спокойно, толькя тогда вы поймаете Пиегу.

Он Карлос Ледесма сказал: «Отец приказыват: тактика неправильна, надо убрать всю охрану, и я должен рыбачить спокойно, толькя тогда будет результат».

– Я ночь прорыбачил, почти ничего не поймал, всего восемьдесят килограмм, утром рано сообчил «Евамелу», чтобы приехали за рыбой. Оне приехали, я рыбу сдал, но и весь табор поднял. На берегу был рыбак Майдана и Вискарра. Подходют хиписы-наркоманы рыбачить, я толькя взглянул – сразу понял: ето потаенная полиция, дал им знак, оне ушли рыбачить. Майдана и Вискарра ушли, но я их прежде спросил: «А хто ето за рыбаки?» – «Да ето наркоманы». После них я дал им сигнал, оне живенькя стали расставлять аппараты, и мене́ под рубаху магнитофон. Все спрятались, замаскировались, но ети минуты для них были часами, все нервничали, шеф часто звонил и был сам не свой, но я был спокойный: знал Пиегу, всё его движение.

Уже было полдевятого, я звоню:

– Пиега, торопись, мене́ надо в город.

Он ответил:

– Чичас.

Немного сгодя передают: «Едет. По местам!» Подъезжает на своёй машине, слазит – Пиега в форме и в погонах. Для него было приготовлено два дорадо по заказу, я их повешал на видным месте перед аппаратами.

– Как дела, всё хорошо?

– Да, но сёдни мало было рыбы, вот деньги.

Он взял деньги заклеймённы и рыбу, и уехали. Тут выскочили аппаратшики, засняли машину и патент и сообчили шефу: «Всё в порядках, можете ловить». Пиега проехали восемь – десять кило́метров, и тут окружили их – агрупасион тактика де апожё, ето полиция маскированна, и групо еспесиял де операсиёнас. Шефа мы ждали сэлых полчаса, все нервничали. Ну вот и подъхал Карлос Ледесма, шеф, он меня посадил, и поехали. Сдалека я увидел очень много полиции, все чёрны и маскированны. Мы подъехали метров тридцать – сорок: вот тебе и Пиега, лежит на грязным полу в погонах, на него наступили два солдата с автоматами и целются прямо в голову. Он задаёт вопросы: «За чё?», но ему отвечают: «Замолчать и не шевелиться».

Карлос Ледесма говорит Андрияну:

– Андриян, большоя тебе спасибо, мы уже его ловим три года, но никак не можем. Бывало так: точно знам, везут наркотики, но не можем поймать, и на каждым месте Пиега проезжал вперёд, он им сообчал. Чичас мене́ звонит судья Масито, знам, что его очередь судить, и спросил: «Почему меня обошли?» Я ответил: «Так надо, доктор». – «Ну, тогда действуйте». Ето понятно, что сдрейфил. Андриян, Пиега уже не уйдёт, но нам надо ишо свидетеляв. Хто ему платил, можешь указать, хто замешанной? – Я указал четверых. – Ну вот, ето очень хорошо.

А префектуршиков я не стал выказывать: оне, бедняги, получают мизерную плату, и знаю, как им не хватает на проживание.

– Ну молодес, что послушал. А дальше что будет? Когда приедешь?

– Не знаю, начинается суд.

– Да какой тебе суд? Сегодня суббота.

– Тятя, сказали: так в таких делах не оставляется, и суд будет идти беспрерывно, пока не кончится.

– Ну, Андриян, молись Богу и всё сообчай.

Я часто после этого звонил Андрияну, но телефон был недоступен. Я нервничал и стал молиться Богу. Уже ночью, в 23:00 ночи, он звонит и говорит:

– Прости, мне нельзя было звонить. Но получилось следующа. Один по одному рыбаков привезли скованных, и оне все сознались, что платили Пиеге половину, толькя два рыбака не сознались. Ето Кабрера, но ты сам знаешь, ето самы надёжные контрабандисты Пиегины. А второй просто не сознался, но судья поняла, что оне боятся. А рыбаки всех рыбаков предали и префектуршиков, даже некоторых жалко.

– Ну что, ето не твоё дело, ты не предатель. А Пиега что?

– У, Пиега всё потерял: работу, погоны, – не знаю, на сколь посадют, но остался без ничего.

– А ты?

– Я сидел, где радивы, и всё слушал, и подтверждал, где правильно, а где врут.

– А как с тобой обходются?

– У, тятя, как с родным братом. Чичас я в отеле, а завтра в 09:00 утра должен явиться на суд снова помогать.

– А когда приедешь?

– Я билеты уже купил, завтре в 13:00 выезжаю к тебе.

– Ну хорошо.

На другой день я ему звоню без пятнадцати в час – недоступен. В три часа звонит и говорит:

– Не звони, когда кончится – позвоню.

– А билеты?

– Что сделаешь – потеряны.

Я взялся молиться со слезами. Вечером купил газету – да, есть новости. В Сальто идёт необыкновенный суд, но всё скрыто. Что такое? Суббота, воскресенье и на понедельник. Я ету ночь не заснул. Утром в 08:00 звонит Андриян:

– Тятя, я свободен, приеду – всё расскажу, – слыхать радостный голос Андрияна.

Я от радости заплакал.

– Когда приедешь?

– Чичас посмотрю свою машину и оружию и в 13:00 выеду. Я усталый, суд кончился в 06:30 утра. Тятя, Уругвай – честная страна, я за неё рад, а судья – ето неоценимоя лицо.

– Ну, Андриян, горжусь я тобой, молодес.

– Тятя, я сам доволен, моя мечта сбылась, я коррупсыю раскрыл. Судья, фискаль и вся полиция ужаха́ется, что вёл себя так хладнокровно, полиция приглашает работать государству, но я не захотел, и судья посоветовала: «Не связывайся, береги свою семью и живи себе спокойно». Ну ладно, приеду, всё расскажу.

Етот день я от радости Бога благодарил и от радости ходил сам не свой. Вот уже 18:30, звоню:

– Ты где?

– Скоро буду в Монтевидео.

– Но знай, в 19:15 последний выходит в Ла-Палома.

Звонит:

– Успел, уже в автобусе на Ла-Палома.

– Ну, значит, будешь в 22:30, я тебя встречу.

Я ждал с нетерплением. Ну вот, приходит время, смотрю, приходит автобус, выходит Андриян, улыбается. Мы взяли такси, приехали домой, устроились.

– Ну, рассказывай.

 

28

В воскресенье утром прихожу в суд. Жена и дочь кричат:

– Зачем посадили моего мужа? Он невинный! Но сына-то за что? Он толькя приехал с Конго!

Спрашивают у меня:

– Ты знаешь что?

– Нет, не знаю, я сам подозреваем.

Зашёл, меня провели в тайноя место, и начался суд. Пе́рво вызвали меня, включили магнитофон:

– Узнаёшь етот голос?

– Да, ето Майдана.

– А ето чей?

– Мой.

– А ето?

– Сы́нов.

– Андриян, а хто был в суду?

– Судья докто́ра Марсела Варгас, фискаль Рикардо Лакнер, секретарша, что писала, адвокат Пиегин, защита два адвоката и я.

– Продолжай дальше.

Показали фильму:

– Ето хто?

– Ето я.

– А ето хто?

– Пиега. – Но так я́тно: что говорит, как деньги берёт, рыбу с сыном берут.

– А ето хто?

– Сын.

У него адвокат очень хорошой, и старался везде меня прижать, и сказал:

– Он врёт: вы смотрите, как икат.

Судья указала:

– Нет, у них в родо́ве заики.

Он снова давай меня пытать, я ответил:

– Я вам уже всё ето ответил.

Судья заступилась:

– Да, он вам всё ответил.

Адвокат сам не свой, сменился с лица, тогда судья и фискаль стали его убеждать:

– Како́ ишо вам доказательство нужно? Всё заснято, и весь разговор записанный.

– Да, понятно, но он тоже виноват, подкупал его.

– А вы знаете, в какой ситуации он был и в что его претворил ваш клиент? И что, вы ишо будете оправдывать своего клиента?

– Нет, я знаю, что заморанный в коррупции, и я попускаюсь.

– Что ишо требуете с Андрияна?

– Нет, больше ничего.

Меня судья увела в свой кабинет и посадила на диван и сказала:

– Отдыхай и не беспокойся.

– А меня посадют?

– Нет, ты наш.

Потом стали вызывать рыбаков один по одному и снимали допрос с каждего, после рыбаков стали вызывать префектуршиков, тоже вели допросы, ето было шло очень долго. Наконец вызвали Пиегу, но с нём пришлось позаниматься боле двух часов.

– Вы знаете Андрияна Зайцева?

– Нет. – Ему дали послушать разговор. – Ето не я, ето подложно.

– Но вот ети деньги были запятнаны, и нашли у тебя ето в кармане.

– Не может быть, ето деньги не мои.

– Но отпечатки пальцав твои.

– Нет, ето всё сделки.

– Ну, вот посмотри фильму. Ето хто?

– Ето не я.

– А хто?

– Вам сказано: ето всё сделки.

Судья три раза́ приходила ко мне и рассказывала мене́ и ужаха́лась:

– Ето астуто и неуловим, таких я ишо не стречала. Ето очень хорошо, что его засняли, а то бы не посадить его. Но сколь он отпирается, для его всё хуже, все подтвердили, что он виновен.

Он так и не признался. Наконец ему сказали:

– Заявил на тебя Андриян Зайцав за твоё тиранство. Но знай: что случись с Андрияном Зайцевым, полная твоя вина. Ты понял? Судить будем тебя.

Ето кончилось в три часа утра. Потом ему сделали приговор – тюрма, сыну тоже, как самоместнику. Потом стали вызывать рыбаков один по одному и на имя называли: «Свободной», после рыбаков вызывали префектуршиков – четверых посадили, двух оправдали, хоть и виноваты, но отоврались. В 06:30 пришла судья, поблагодарила меня, обняла, поцеловала и сказала:

– Твой ум, выдоржка и терпление неоценимо, без тебя такого типа не поймать было бы. Все предали друг друга и заврались, но ты провёл себя достойно.

Я утром ишо сказал судье:

– Сегодня мне было видение: молодой парень истекал кровью, уже мертвый, и возле него стоял полицай.

Ето видение было трижды. К одиннадцати часам мене́ принесли фотографии, и я признал: он самый и был. То все удивились, а тут судья сказала:

– Великий ваш Бог, не забывайте Его и молитесь Ему. Андриян, ты свободный полнико́м, можешь ехать отдыхать.

Я её поблагодарил и с радости пошёл к Карлос Ледесма, он тоже меня обнял:

– Но, Андриян, я восхищаюсь тобой, нет у нас ни одного такого, как ты, и твой отец молодес. Когда он ко мне заходил в 2008 году, я сразу оценил его, он умной, а обращался он из-за тебя. А вот как пришлось кончить – вместе с нём, большой ему привет. Ну, ты теперь хозяин своёй машини, заходи как хозяин и проверяй, что нужно. А вот твоя оружия. Молодес, хороший коллексиёнер. Андриян, мы доложны тебя наградить.

– Нет, Карлос, мне никакой награды не надо, а своих ребят – награди, оне у тебя молодсы, но особенно прошу за Родригеса, ето молодес, он зашёл к нам в доверия, вот и результат сам видишь какой.

– Да, я уже послал запрос.

– Вот ето для меня радость! Сам знаешь, у полиции зарплата ма́ленькя. И большой ему привет.

– Хорошо, передам. Андриян, ты наш друг, что нужно – не стесняйся, звони.

– Большоя спасибо, Карлос.

Мы с нём расстались, и я пошёл к моёму адвокату, всё ему рассказал. Он знал, что случилось, но не знал, хто ето так поступил, но, когда услыхал, говорит:

– Андриян, неужели ето ты? Ты знаешь, что раскрыл? И освободил себя без меня! Мне не верится, но молодес, я тобой восхищаюсь. – Раза три повторял: – Андриян, не верится. Ты должен понять: уругвайское государство перед тобой в долгу. – А он знал мою историю. – Но всё шло медленно, а тут на́ вот тебе!

– Я пришёл к тебе насчёт машине и оружия. Мне сказали, для формальности я должен через адвоката всё ето оформить. Как вы ведёте мои бумаги, вот я и пришёл вам новости рассказать и попросить: освободите мне машину и оружию.

– Хорошо, я немедленно займусь етим делом. Но, Андриян, чу́дно, и не верится – так открутиться!

– А ты знаешь, что правда – она приходит, тихо, но приходит.

– Да, ты прав. Ну, проздравляю.

На терминал Карлос Ледесма послал то́го парня, что всё заснимывал, и наказал: «Проводи как родного брата». Но мы уже с нём были друзья.

– Но я билеты потерял.

– Да не заботься. Мы знали, что не успеешь, и мы отстрочили.

Меня проводили на терминал, и я уехал.

– Да, Андриян, большую роль сыграл в стране, так и старайся быть справедливым. А Пиегу на сколь посо́дил?

– Не знаю, но от году до шести лет.

– Но одного года мало.

– Тятя, одного году хватит. Ты знаешь, как чижало? А второ́ – он никогда не работал, и работы не найти будет, все отвернутся и будут шшитать за преступника.

– Да, Андриян, но ты спомни, сколь он уже сгноил в тюрме.

– Тятя, не забудь: полицию в тюрме не любют, ему за всё отомстят.

– Да, Бог ему судья. И какой у него был чин и имя подробно?

– Луис Пиега, субофицер майёр.

– Вот ето дурак – такой чин бросить в грязь!

– Тятя, а как тебе судья?

– Молодес, Андриян.

– А Карлос Ледесма?

– А вот когда я его видел, мне он показался скрытой очень.

– Он такой и есть, но он не подкупатся.

– Значит, молодес. Знаешь, Андриян, во имя ихной чести мы доложны им сделать праздник.

– Да, я уже им говорил.

– И что оне?

– Довольны.

– Вот ето хорошо, с порядошными людьми всегда надо иметь честную дружбу. Вот что показать России!

На другой день вечером звонит Карлос Ледесма. Андриян принимает душ, я ему говорю:

– Звонит Ледесма.

– Но подыми трубку.

Я отвечаю:

– Добрый вечер, ето с вами говорит отец Андрияна, Андриян принимает душ.

– Честь имею беседовать с родителем героя, у вас необыкновенный сын, вы доложны радоваться ём.

– Да, я рад. Но я вас благодарю, что выручили сына из пропасти.

– Он достоин етого, и мы вместе проработали до такого результата.

– Но я не имею таких слов благодарности, – скрозь слёз сказал ему.

– Не волнуйся, но радуйся.

– Ну, большоя вам спасибо.

– Мы звоним вам о вознаграждении, чтобы вам помогчи.

– Извини, зачем ето? Подожди, сын после душа позвонит вам.

– Ну, благодарю.

– Передавай другу Родригесу привет. Пока.

– Андриян, что же за по́мочь?

– А что?

– Да я не знаю, каку́ по́мочь просишь.

– Я ничего не просил.

– Ну, тогда звони, хочу знать.

Андриян звонит:

– Карлос, каку́ по́мочь? Нет, ничего я не желаю. Нет, сами как-нибудь выкрутимся. Нет-нет, в жизни придётся, кака́-нибудь рекомендация, – обратимся. Ну вот, больше ничего не нужно. Да, спасибо, толькя одно прошу: повысьте Родригеса. Ну пока, друг, вдруг что – звони.

– Что он хотел?

– Да економически помогчи.

– Молодес, что отказался.

– А что?

– Пытают, сколь ты честный.

– А зачем мне ихны деньги?

– Ты прав, их не надо, сами заработаем.

У нас здесь ветер продолжает, никого префектура не выпускает. С нашим титулом доложны нас выпустить самим на катере, но здесь порядки разны: доложны проплавать шесть месяцав, толькя тогда могут выпустить однех со своими рабочими.

На другой день вечером звонит Ледесма.

– Андриян, зло разбирает.

– В чём дело?

– Нашу с тобой работу переняли.

– Хто?

– В префектуре капитан Ньето.

– А что он сделал?

– Дал интервью, как будто всё ето он раскрыл.

– У вас есть ета газета?

– Да, есть.

– Ну вот, сберегите её, история добавляется.

– Но я не могу поверить такой подлости.

– А он заморанной тоже во всем, я ето чётко знаю, они с Пиега вместе работали, и в Вижя-Униёне вся контрабанда шла через него, и есть свидетель, что у него всё заснято. Знаешь что, Карлос, дай мне план разработать, и все оне будут у тебя в руках. Ты не поверишь, сколь залетят.

– Жду, Андриян.

– Андриян, узнай у него, Ньето масон или нет.

– А что?

– Ежлив масон, то не связывайся.

Он ему звонит:

– Карлос, скажи, пожалуйста, или узнай: Ньето масон или нет?

– Вроде, кажется, масон.

– Ну, тогда без толку с нём связываться.

– А почему?

– Отец не даёт.

– Но я хороше́нь узнаю.

– Вот ето будет вернея.

– Андриян, новость: Родригес опять поймал контрабандистов.

– Вот ето здорово! Значит, Пиеги не стало и всё полетело. Ну, вдруг что – звони.

– Хорошо, Андриян.

Мне чу́дно: Андриян с нём как с братом разговаривает.

 

29

Как-то рано утром в воскресенье отмолился, ето тока рассветало, думаю: пройдусь по морскому берегу. Вышел я в 07:00, иду по берегу, но странно: ни ракушак, ни улиток, и мелку рыбёшку тоже не видать. Я задумался: как так, сколь я помню, в Аргентине в Патагонии идёшь по берегу и встречаешь всего – восьминоги, разны улитки, ракушки, звёзды, разну рыбёшку. Иду далее – всё одно и то же, изредка попадается, и то местами, ракушки, но мало. В чём дело? Моря красиво, но всё мёртво. Стал рассказывать Андрияну, что мне ето не нравится, но он мне пояснил, что:

– Рыбаки с Аляске убеждают, что рыбалка на море очень выгодна и им тоже нелегко пришлось.

– Да, понятно, значит, отравляют.

– «Вы пробуйте, а мы посмотрим». Ежлив выгодно, значит, могут сделать инвестицию. И с деревни звонют и добиваются результата.

Я говорю Андрияну:

– Мало ишо тебе проблем? Не связывайся с ними, и будешь жить спокойно.

23 мая Неонила с детками доложна вылететь с Москвы в Монтевидео, но их не выпустили. Как так? Мы все в шоке. Родилась там – не признают, у родителяв нет гражданство, значит, везите как хочете, а теперь не выпускают. Всё разознали: надо справку с МИДа, ето толькя решается в восьми рабочих дней. Я стал звонить Лидии Ивановне и просить её:

– Ради Бога, помоги в етой ситуации.

Она вконес отказалась и послала меня к чёрту, и сказала:

– Не могу в каждоя дело лезти, решайте, как можете.

Я был в шоке: шшитал её за великого человека, а результат вот какой… Что делать? Звоню Наде:

– Наденькя, как-нибудь помоги Неониле, – и рассказал ей о Лидии Ивановне. Она тоже подтвердила:

– Она нам тоже отказала.

– А что делать теперь?

– Данила, не беспокойся, мы уже наняли за четыре тысячи рублей организацию, что офармливают такия вещи.

Андрияну пришлось платить штраф в размере тысяча двести пятьдесят долларов за билеты: строк вышел. В МИДе всё получили, Андриян послал Неониле совет: «Иди на аеропорт и всё узнай». Она сходила с Надяй, всё показали, им ответили: «Да, всё в порядках». Андриян снова заказал билеты, на восьмое июня, девятого встречает здесь в Монтевидео. Он нервничал и радовался, я уговаривал его – у него одна Неонила на уме, толькя про неё и судит.

Андриян мене́ рассказал новость. Анатолькя ему рассказал, что Белов им говорил: «Вот чичас пускай Данила за нами походит, он нам приказывал как хотел, а теперь пускай походит». Я в шоке. Теперь понятно, почему он такой. И ишо узнал, что он сделал выставку Капитолини, она заработала в Москве четыре тысячи долларов, но он с неё содрал половина. Я удивляюсь: доктор политических наук, он должен быть сто процентов дипломат и за нём не должно быть ни минимальной заметки, а он вот каки́ фокусы показывает. Он сам меня убедительно просил быть представителям старообрядчества, а теперь внушает таки́ пропаганды. В порядошных страна́х так не делается, да и МИД в Москве тоже просил и наказывал: «Данила Терентьевич, вдруг каки́ визы кому надо срочно, можешь обращаться». Я так и поступал, а теперь, значит, не угодил – так всё закрыть. А чичас и его мобильный для меня недоступной.

Снова звонит Анатолькя Андрияну и рассказывает. Вот чичас 17 июня приезжает делегация с Москвы, снова будет конференсыя о переселении. Мой телефон в посольстве есть, всем сообчили, и мене́ нет – значит, не нужон и боитесь правды. Но не забудьте: чичас ето не сто лет назадь, все староверы знают, что вы сделали с ихными предками. Может, и хто-нибудь и рыскнёт поехать, но знайте: но нехорошай для вас славы. И ишо придёт время, вас будут судить за нашу невинную кровь. Вам надо было сразу поступить с нами по-честному, и чичас было бы настоящая переселение, но вы не взяли внимания на нас. Но дуетесь, а сами не знаете, из-за что дуетесь. Наши старообрядсы палки не жуют, а, наоборот, над вами же смеются. Но правду сказать, мне вас жалко, и зачем вам образование, ежлив не умеете поступать правильно. Извините, я разгорячился, но прошу вас: подумайте хороше́нь. А я патриёт Российской Федрации, но не нациёналист, для меня вся нация ра́вна.

Мы с Андрияном в первы числы июня выплывали четыре раза́ в моря до десяти миль, и за четыре раза́ поймали тысяча триста килограмм разной рыбы. Ето понятно, что рыбы здесь мало. Все говорят, что вот-вот подойдёт курви́на, и её подходит очень много, и в ето время заработки хоро́ши. Ну, дай Бог. Я остался без деняг: что было, выручил Андрияна.

Звонит Неонила, плачет и говорит:

– Не выпускают.

– А что им надо?

– А хто их знает, таскали наши документы в разныя места, но не выпустили.

Андриян сам не свой, плачет, деняг нету.

– Да будь вы прокляты, коммунисты, больше ни раз не взгляну на ету страну!

– Андриян, успокойся, всё добьёмся.

– Тятя, ето решается всё на границе, у них там миграсионная служба и свои консула и всё есть, но на вред не выпускают. Уругвайской консул всё заверил и пожелал доброй пути, а тут вот тебе новость!

Что делать? Звоню Лидии Ивановне – её нету, звоню в Первый канал «Россия», объясняю ситуацию – мне трубку закрыли. Звоню Писаревскому Саше, всё извещаю, он отвечает:

– Ето у нас нормально. Ну подожди, посмотрю, что я смогу сделать.

Я через полчаса звоню Саше:

– Ну что, дружок?

– Данила, ничего не будет: ребёнку надо визу.

Остаётся два часа до самолёта, звоню Неониле:

– Милая доча, проси со слезами.

Через полчаса звоню:

– Каки́ новости?

Берёт трубку Надя:

– Данила, слёзы не помогут, ето идивоты, дали нам семьдесят два часа и штраф по пятьдесят евров с билета, но у нас ни цента не осталось ничего. Вася сказал: он заплотит, когда вернёшься – вернёшь.

– Ну хорошо.

Уругвайской посол обиделся на такоя тиранство, и пришлось ему выдать сверх закона паспорт ребёнку.

Тут, как назло, испортилась погода и нельзя выплыть на рыбалку, Андриян изменился, ходит сам не свой, убеждаю, но бесполезно. Он позвонил Алексею в Аляску и попросил тысяча двести пятьдесят долларов взаймы для штрафу, потому что компания сказала: у них нет контор в Москве. Алексей пообещал, и билеты добились коя-как толькя 22 июня. Ну, дай Бог Неониле на етот раз вылезти из етой тюрмы. Но наши старообрядсы ничего ето не знают, оне нам не верют, дак пускай испытают на своей шкуре. Таки́ истории я уже слышал про Россию, но мы были в сумлении, а вот теперь пришлось на себе всё испытать. Скажи любой страны ету новость – нихто не поверит.

Звонит Георгий: не захватили Марфу за два дня. Мы ему рассказали всю новость и сказали:

– Не здумай ехать в Москву, но пробирайся в тайгу к Марфе. Когда я приеду, всё решу, а нет – добьюсь загранишные корреспонденты.

Да, Георгий не бывал в таких ситуациях, ему чижало придётся.

Жалко нам Уругвай, како́ государство здесь мило, но без своёго капиталу здесь трудно начать. Тут спокойно, порядок, но любой бизнес – ето Аргентина, хоть мо́ря, хоть земля и туризма. И где такого климата взять, чтобы всё росло, и качественно – толькя не ленись. Спомнишь: травка вроде ма́ленькя, но скот жирнючай, а мясо како́ вкусно, сочно и мягко, а мо́ря – что толькя нету… Я вспомнил, когда в 1984 году разгружал рыбу: двадцать четыре часа, и семьдесят – восемьдесят тонн разной рыбы. Сами кидали невод на сто пятьдесят метров и вытаскивали по семьсот – восемьсот килограмм, и даже попадались кальмары по двадцать – тридцать килограмм. В 1993 году в Конесе вырастили арбузы возле реки, но с овечьям чернозьмом, и один арбуз вытянул на тридцать два килограмма, а вкругову́ дали по пятнадцать килограмм. Нонче сладка кукуруза дала по тридцать один сантиметр штука, а кака́ сладость! А мы в России фрукты не видели, на рынке да, но в деревнях всё дичкя, на зиму всё ето запасают, а здесь всегда излишки и первокачественно. Бывало, остановишься в России, продают яблоки: «Можно попробовать?» – «Да, пожалуйста». Но сами тебе отрежут пластик, а здесь хоть сколь ешь – никому не нужно. Да, наши деды были правы, но опять жалко Россию…

 

30

Мы с Андрияном поняли: здесь на море не рыбалка, что-то надо делать. Но тут звонит с Сальто шеф Карлос Ледесма и предлагает:

– Андриян, помоги раскрыть контрабанд.

– В чём дело, Карлос?

– Да ты приезжай, тут всё выясним.

– Хорошо, ждите завтра вечером.

Закрывает трубку и говорит мне:

– Тятя, поехали в Сальто, тут мы замрём с голоду, сам видишь: рыбаки очень бе́дны.

– Да, я вижу. Но а там как? Ведь ты сам рыбалку всем закрыл.

– Нет, тятя, я себе не закрыл.

– Как знаешь?

– А вот посмотришь.

Думаю: что-то ты таишь, паренёк…

– Ну и какой план у тебя?

– Очень просто. Завтра утром рано в 04:00 выезжаем на мотоцикале в Сальто.

– Ты сдурел? Я девяносто три килограмма, да ты семьдесят шесть, а сумки? Твой мотциклет рассыпется!

– А по-твоему как?

– Ты езжай на моте, а я на автобусе, и необходимый груз возму, заодне́мя зайду и к консулу, сдам паспорт, чтобы визу поставили. Я звонил – приглашение пришло с Москвы от Виктора Александровича.

Ну хорошо, так и решили.

Утром в 04:00 часа Андриян выехал на мотциклете, а я на автобусе в 05:10, в Монтевидео в 09:00 я уже прибыл. Пошёл в посольство, но уругвайской сторож-полицай мне сказал, что на етой неделе посольство не работает, у них гости с России. А, да, я вспомнил, ето опять агитация для переселение, но мне не известили – значит, не нужны, хто покушал России. Но ето ваша вели́ка ошибка, я вас врагами не шшитаю, но почему вы меня шитаете? Значит, вы хочете, чтобы я про вас правду говорил. Хорошо, буду говорить.

С Монтевидео в Сальто у меня билет взятой, в 13:00 выезжаю. В 10:00 что я вижу? Чупровых ребят с жёнами! Ето Алексеевичи Кирил и Андрей, Андрей поздоровался, а Кирил зглянул как на врага, прошли нимо. Смотрю, идут Анатолькя с Капитолиной, Анатолькя меня не видел, но Капитолина увидела, ему шепнула, Анатолькя заулыбался, вернулся, поздоровался, сял вряд, стал спрашивать:

– Куда?

Я ответил:

– В Сальто.

– А что мо́ря?

Я ему ответил:

– Ты сам знаешь, каки́ мы рыбаки. На море в Уругвае рыбы нету, есть, то временами, когда емигрироват, и рыбаки все бе́дны, так что не расшитывайте на уругвайскоя моря. А вы куда собрались?

– Мы приглашёны на конференсыю.

– А где она будет?

– В посольстве.

– А в сколь?

– 15:00.

– Ну, смотрите хороше́нь, – и я ему кратко рассказал, что происходит с нами и с Андрияновой семьёй.

– Но Мурачевы никому не верют.

– Но спомни мои слова. Будут в своё время, оне будут просить ради Христа, чтобы их выручили оттуда. Я тоже никому не верил, но сам испытал на своёй шкуре, наши деды правы были. А чичас у них така́ свобода: ету же одёжку вывернули на леву сторону, вот вам и свобода, а на самом деле её нету. А хто приехал с России?

– Да говорят, очень высоко лицо доверенно от пресидента.

– Да не верьте вы, всё врут, ето простой чиновничек, вот помянешь.

Капитолина подходила три раза́ и всё торопила Анатолькю, а на самом деле любопытничала. Наконес у нас беседа кончилась, он стал и пошёл к ихной группе, смотрю, к ним подошёл Ефимов Иона, хто ишо был, не знаю. Но у меня время вышло, и я отправился в Сальто.

В 17:00 звонит Андриян, уже на месте, и говорит:

– В 17:30 будет совещание, но едва приехал, весь промок и застыл, еле доржусь на ногах.

– Хорошо, я подъеду в 19:00 и позвоню.

Думаю, ну, герой. Сегодня ветерок с востока, дождь лил сэлый день, я сколь раз пробовал звонил – но он недоступен, не дай Бог что-нибудь случись. А он, слава Богу, решает уже важныя дела, но непосидиха… Я в 19:00 приехал в Сальто, звоню Андрияну, он ответил: «Не могу говорить» – значит, совещание продолжается. Я ждал до 20:00 ночи. Звонит Андриян:

– Ты где?

– На терминале.

– Чичас подъеду.

Минут через десять подъехал, улыбается. Знаю ету улыбку – значит, своёго добился.

– Ну что, Андриян, чего добился?

– Тятя, всё.

– Как всё?

– Пошли скоре́ в отель, я весь мокрый и застыл.

– Да, пошли, а то простынешь.

Заходим в отель, дали нам номер, он весь дрожит, говорю:

– Иди прими горячу ванну.

Он так и сделал. Ну, мой Андриян повеселел и стал рассказывать.

– Моя стратегия им очень понравилась. Ты сам знаешь, за пять лет в етой зоне нам всё известно, где и как всё движется, я ето всё замечал.

– Андриян, значит, ты не изменился, какой ты был любопытной, такой и остался.

– А чё, рази ето худо?

– К добру-то нет.

– А я рази не добро делаю?

– Ну, смотри хороше́нь. Ну а дальше что?

Я им сказал:

– Вам без верного рыбака не обойтись, и с аргентинской стороны доложно быть заодно, толькя тогда будет полный результат.

– Да, ты прав, у нас с аргентинсами очень хорошая отношение. Но ето доложны знать толькя шестеро человек: вот главный комиссар Педро, полицай Родригес и с аргентинской стороны главный префект и субпрефект да ты, а нашего префекта Ньето не шшитаем, он уже провинился два раз, ишо одна вина – и он за решётку. Андриян, твоё условия скажи.

– Моё условия очень простоя: я должен быть свободен и должен рыбачить везде, даже в запретной зоне. А секрет в чём: когда рыбаки видют меня, что я заезжаю в запретную зону, все знают, что всё тихо, вот в ето время оне и занимаются контрабандой. Оне знают, что я хорошо платил префектуре, и знают, что оне меня берегут, – вот где ихна ошибка. Я должен сообчать вам и аргентинсам всё движение и указать, где что провозют. А в запретной зоне не толькя рыбаки рыбачут, но и префектуршики с обоих сторон, вы и их можете словить. А на новогодние праздники наведите строгий контроль на мостах, тогда все поташшут через реку, а у вас должен быть к етому времю полный контроль, а чичас пускай провозют, ловите изредка.

– Да, Андриян, твой проект поразительный, где ты всё ето научился?

– Очень просто: я охотник.

– Андриян, а ты рыбаков не боишься? Ведь оне знают, что ты Пиегу посадил.

– Нет, я их не боюсь, ето все трусы. Одно прошу у вас: дайте мне злую учёную собаку – семью охранять, и мою оружию.

– Да, ты должен рыбачить, и не заботься, мы переговорим с аргентинсами и организуем всё вместе.

– Прошу вас, найдите мне берег, где я могу расположить табор со своей семьёй, но ето доложно быть место естратегическо. Ету службу буду служить верой и правдой и прошу с вашай стороны так же. И ето пишет мой отец в нашай истории, я желаю, чтобы все участники етого проекта были героями, а служить я буду вам изредка, потому что мы хочем строить свою семейну деревню на юге Аргентини, агроекологический продукт вырашшивать.

– Молодсы, Андриян, мы поражаемся тобой, как вы хорошо воспитаны.

– Да, мы благодарим наших родителяв.

– Ну, Андриян, тебя в любу́ минуту вызовут наши друзья-аргентинсы, и с сегодняшнего дня работаем вместе. Что нужно – звони.

Вот на етим мы расстались.

– Да, Андриян, поразил ты меня. Но рази аргентинсы пойдут на таки́ сделки?

– Тятя, сто процентов, оне за ето получут награду, что сделали добро стране. А я честно сделаю копейкю рыбалкой и сумею в Аргентине заняться земледелием.

– Андриян, я тебя за ето благодарю.

– Тятя, я надеюсь, всё будет хорошо, толькя желаю, чтобы вы с мамой всегда были живы, и как мне легко с тобой. Но прошу одно: не здумайте остаться в России. Сам видишь, здесь свобода.

– Да, я понимаю.

– Но теперь, что оне сделали с Неонилой, – я отстыл от России.

На другой день нас устроили на берегу. Рыбаки узнали, пошла молва, полиция известила: «Будьте аккуратне, рыбаки грозятся отомстить», Андриян ответил: «Не боюсь». Но мы не рыбачили, ждали результат с Аргентине.

У Неониле всё пока в порядках, но она совсем обессилела, но консул сказала: «Не заботьтесь, мы вас сопроводим», а моё ро́дство заботились как родные и всё нам сообчали.

Пришло воскресенье, у нас деняг ни копейки, у меня сердце ноет, Андриян убеждает:

– Тятя, не заботься, всё будет хорошо.

– Андриян, послезавтра Неонила вылетают, а у тебя деняг ни копейки.

– Тятя, деньги будут.

С Калуге семеска от Васи: «Звоните Марфе». Я звоню:

– Здорово, милаша, что случилось?

– Милый мой, Ваню привезла в больницу.

– Что с нём?

– Ослаб, его положили в больницу. Деняг пошли.

– Маша, нет ни копейки, молись Богу.

В понедельник утром подходют два рыбака-контрабандиста и спрашивают у Андрияна сети продажны. «Нет, нету», и тут же завёл разговор и сказал им:

– Будьте аккуратне, за мной сле́дют полиция, то дело ишо не кончено. Я уехал на море, но мня там достали и сказали, я должен быть здесь в Сальто. Как ни говори, ведь нас засняли, что я платил Пиеге, и мне пришлось признаться, а нет – чичас сидел бы в тюрме.

– Да, ты прав, Андриян. Но рыбаки, дураки, предали друг друга и префектуршиков.

– Да, ето дураки. Ну, будьте аккуратне, за мной сле́дют.

– Да, Андриян, мы уже ето заметили. Но прощай. – Оне ушли.

Андриян всё ето сообчил Карлосу, тот одобрил, но и наказал: «Будь аккуратне».

Вася скинул семеску: «Софоний плечо сломал, теплицу строил». Звоню Марфе:

– Что случилось?

– Да по рации сообчили, что Софоний плечо сломал.

– Боже мой, делай что-то!

– Да уже не знаю, что делать. Абрикосов отказал: ему некогды с нами возиться.

– Как так? Но идивот! А Рассолов что?

– До него не могу добиться.

– Ну старайся, я утром рано позвоню.

Да, милый ты мой Уругвай, нет ни копейки, но телефон мобильный работает: знает, что будут деньги – заплотим.

Вечером звонют с Аргентине:

– Андриян?

– Да.

– Мы вам звоним от имени Карлос Ледесма.

– Да, я ждал вашего звонка.

– Андриян, нам необходимо с вами провести совещание.

– Да, я знаю, но когда и где?

– Да прямо сейчас.

– Нет, так нельзя: глаз много. Вот будет темнять, я подъеду на Ла-Касона ровно в 18:00, и в минуту в минуту будьте там.

– Так точно, будем там.

Повернул ко мне:

– Ну вот, а ты переживал. Остаётся полчаса, давай ставай молись, а я поплыву на указанно место.

– А ты успеешь?

– Да, успею.

Он простился, благословился и отправился, а я стал на молитву.

Вот Андрияна нету и нету, сердце бьётся, но чувствуется: ето всё к доброму. Уже в 20:00 ночи я услыхал знакомый мотор Андриянов. Он подплыл, мне не терпится:

– Ну что, рассказывай.

– Услышаны твои молитвы.

– И что, всё хорошо?

– Куда лучше.

– Ну, рассказывай.

Подплываю – никого нету. Я во все стороны зглянул и уже хотел плыть обратно, но мне звонок: «Мы в красной машине». Я увидел, слез с лодки и иду к машине. Мня встретил молодой офицер в погонах субпрефекта морского флота, с нём молодой солдат. Первы мои слова:

– С вами надёжный солдат?

– Да, ето моя правая рука.

– Хорошо. – Я себя вёл строго и всё приказом, авторитетно. – Вам известно, что мне поручёно очень важноя, опасноя дело по контрабанде и рыбалке в запретной зоне?

– Да, мы с вами доложны разработать стратегию и все вместе участвовать в етим проекте.

– Отлично, рассказывай дальше.

– Я должен указать вам, где провозют наркотики, мотциклети, одёжу, химикаты, топливо – да всё что угодно, и ето на расстоянии сто пятьдесят кило́метров.

– Как тебе ето всё известно?

– Мы рыбаки и охотники, пять лет охраняли выше дамбы и два года внизу, но нигде не вникали. На нас доверие росло, но со мной сыграли очень грязно, я пошёл в тюрму, просидел три месяца, в тюрме я всё раскрыл, хто в чем заморанный, тут даже судьи подкупные. После тюрмы даже пришлось уехать в Россию, восемь месяцав я как вернулся, и стал готовить ловушку. Чичас за решёткой сидит самый опасный коррупсионер. Что, рази вы не слыхали: месяц тому назадь была чистка в Сальто?

– Да, слыхали.

– Ну вот, ето моя работа. Во-первых, прошу вас заезжать в запретную зону.

– Но ето невозможно.

– А вы мне скажите, префектуре можно там рыбачить?

– Конечно, нет.

– Ну вот в чём дело: что аргентинсы, что уругвайсы – всегда рыбачут.

– А сколь рыбаков?

– А вы знаете, что, когда рыбаки рыбачут, са́ма контрабанда идёт? А вы знаете, что идёт слава о однем русским неуловимым?

– Нет.

А молодой солдат сказал:

– Да, я слыхал.

– Ну вот ето я самый и есть, и мене́ нельзя было сдаваться по приказу, но етим я научился, как действовать.

– Андриян, а контрабанда больша́ идёт?

– Очень, бывает до триста тысяч долларов за раз, и солдаты замораны с обоих сторон.

– Вот ето новость! Я коя-что подозревал, но никогда не подумал, что столь контрабанды. Андриян, я чичас не могу сказать, можешь ли ты заезжать в запретную зону, но, ежлив будешь заезжать и вдруг будут ловить, убегай. Рядись, но не поддавайся, а я ето дело решу завтра же. Ты должен заезжать, ето давно надо было организовать.

Он ишо хотел продолжить разговор, но я торопился.

– А как его звать?

– Хорхе Ребинки.

– Ну и что думаешь, есть на него надёжда?

– О да, сурьёзной парень.

– И что думаешь, рыбачить?

– Конечно.

– Ну, смотри сам.

Он уехал рыбачить, а я всю ночь промолился. Андриян поймал на тысячу долларов и позвонил Хорхе: «Есть рыбаки заехали аргентински и две лодки с контрабандой». Он ему ответил: «Андриян, ваш проект оценённой, на днях организуем встречу».

– Ну вот, тятя, а ты переживал.

 

31

22 июня на ночь Андриян арендовал пикап и отправился на аеропорт в Монтевидео за семьёй, съездил в Ла-Палома, забрал все вещи, и с хозяином по-хорошему разъехались. Рыба на море ишо не пришла, но и наши староверы были, но у них ничего не получилось.

23 июня в 12:00 встретил семью, была вели́ка радость и слёзы, и оне отправились в Сальто, всё у них благополучно – ето Андриян всё сообчал мне. В 20:00 оне приехали на табор, я их встретил, у меня слёзы полились. Неонила всё рассказала: ежлив бы не посольство Уругвая, то их бы не выпустили.

Андрияну сэмэеска с Аргентине от Хорхе Ребинки: «Когда встретимся?», Андриян ответил: «Завтра в 18:00 вечера на тем же месте».

Я отправился в Монтевидео за визой. Да, визу я получил, но странно: я просил её на шесть месяцав, но мне её дали всего на два месяца, я стал спрашивать:

– Почему так?

Консул ответил:

– Вы статус «временное проживание» потеряли, и вам снова надо подавать на оформление, а визу даём на три месяца, но ваше приглашение уже здесь как месяц, вот поетому у вас остаётся всего два месяца.

– А что теперь надо делать?

– А вам в Москве немедленно надо продлить визу и указать вину.

– Но у меня там семья и дети.

– Вот и укажите.

Я вышел от консула и задумался: ето уже мстят, за то что бросил переселение.

Приезжаю к Андрияну на табор, у него новости хоро́ши: все три чиновника с аргентинской стороны проект его одобрили и запустили в запретную зону. Андриян сообчил Карлос Ледесма, он вечером приехал на табор, и мы в сторонке с нём встретились. Но я заметил, что Карлос Ледесма что-то трусит, и даже сказал Андрияну:

– Нам с тобой опасно, грозят свыше. Видать, Пиега в тюрме действует, а у нас нет силы, как мы не погранишники, – и строго наказывает Андрияну: – Будь аккуратне.

На другой день известили: сегодня будут провозить наркотики, где и как, ето известия от Родригеса Андрияну. Андриян замаскировался и всё видел, сообчил Карлос Ледесма. Но те прошапе́рились, а контрабандисты всё заметили, или даже хто-то их проинформировал. Оне наркотики сплавили книзу и где-то сдали. Андриян ето всё заметил и сообчил Карлос Ледесма. У Карлос Ледесма в префектуре один офицер, друг надёжный, по имени Рико, и Карлос Ледесма его просил, чтобы Андрияна на воде не трогал, так как «он наш тайный агент». Тот пообещался. Но прошло два дня, Рико приехал к Андрияну на табор и забрал лодку у Андрияна. Андриян стал нервничать, как теперь быть, давай бегать узнавать, где другу́ лодку раздобыть, но со мной не советуется и ходит нервничат. Я обиделся, выждал момент и задал ему вопрос:

– Ну и что молчишь? Я через неделю уеду, а у тебя ничего не организовано.

Он закричал:

– А что я должен делать?

– А вот и именно, не кричать и советоваться. Ты рази не замечаешь, что тебе крылышки подстригают?

– Да, вот поетому и нервничаю.

– Но Андриян, без совету у тебя всё рухнется.

– Тятя, а ты что думаешь?

– Что я думаю? Твой Карлос Ледесма трус и запужанный, и тебе надо решать свою ситуацию срочно.

– Тятя, мне навеливали контрабандисты лодку.

– Стоп-стоп, Андриян, ето всё с тюрмой связано.

– Ты думаешь?

– Да точно. Я ето всё узнаю.

– Как?

– Оставь в мои руки.

– А как быть мне?

– Слушай, ты говоришь, Хорхе Ребинки еврей?

– Да, он мне сознался.

– Ну, вот ето единственная твоя надёжда. Немедленно проси у него лодку нелегальну и табор поставить на аргентинской стороне, тогда ты будешь недоступен префектуре уругвайской.

– Да, вот ето совет, а я уже хожу сам не свой.

– Да всё я вижу, вот и переживаю за вас.

Андриян звонит Хорхе Ребинки и просит встречи, тот сразу назначил. Я отвёз на границу Андрияна, а сам пошёл к шефу полиции, к Педро Ажюто. Етот совет мне дал Родригес: «Ты родитель Андрияна, сходи и посоветуйся с нём, он обычно свободный после совещания, в 11:00». Я так и сделал. Подъехал в 10:00 перед совещаниям, мня Карлос Ледесма увидел, подошёл и спросил:

– Что нужно?

– Мне нужно посовещаться с шефом.

– Хорошо, я ему сообчу, подожди.

К 11:00 мня вызвали, шеф мня принял, я представился как родитель Андрияна, он ласково провёл мня в кабинет, усадил на диван и стал спрашивать:

– В чем могу помочь?

Я стал ему рассказывать об опасности Андрияна и его семьи:

– Контрабандисты уже предупредили Андрияна, что он им мешается и не даёт им работать. Вы сулили ему табор в скрытным месте, но до сех пор не исполнили, он просил для охраны собаку, и всё ишо её нету. Контрабанда идёт, но ваши агенты поступают медленно, с префектурой у вас отношение слабо и ненадёжно, одна надёжда – ето Аргентина, оне боле организованы.

На ето шеф ответил:

– Хорошо, мы изменим тактику и что-то порешаем.

Я поблагодарил, но и предупредил об опасности семьи Андрияновой.

Вышел и зашёл к Карлос Ледесма, всё ему рассказал, но сразу заметно, что он что-то боится, и дал понять: Андрияну нет никакой помощи. И даже предупредил:

– Судья Варгас, что суд вела, уходит в отпуск, на её место остаётся судья Масито, ето обозначает опасность Андрияну, оне могут что угодно приписать ему и забросить его за решётку, тут для Андрияна очень опасно.

– Хорошо, благодарю за информацию. А когда Варгас уходит в отпуск?

– Завтра, 30 июня.

– А вы можете ей позвонить, чтобы она меня приняла?

– Да, могу.

– Ну, тогда, пожалуйста, позвоните. – Я его поблагодарил и в дверях ишо раз попросил, чтобы к судье позвонил: – Я иду прямо к ней.

Он ишо раз подтвердил.

Я прихожу в суд, предъявился и жду, когда примут. Но вот уже час, два, три, но меня нихто не вызывает. Я обратился в информациённый стол и объяснил:

– Жду приёма судьёй, ето оформлено Ледесман.

Через несколькя минут мне известили:

– Нет никакого оформление.

Тогда я решил напролом:

– Пожалуйста, известите судье Варгас, я отец Андрияна, и мне необходимо с ней поговорить.

Минут через десять сама судья меня вызвала, посадила и спросила:

– Что нужно? Как Андриян, как мо́ря?

Я ей объяснил:

– На море нет никакой перспективы, Андриян уже встретил семью, но чичас в Сальто, но не на долго время. Нам Уругвай очень нравится, но страна ма́ленькя и перспективов нету, то поетому Андрияна посылаю в Аргентину на юг, в Патагонию, будем заниматься сельским хозяйством. А к вам зашёл узнать насчёт Андрияновой машины.

– Да, ето пускай всё решат через адвоката.

– Ну хорошо, благодарю вас за всё и спасибо, что приняли.

– Ничего, всё хорошо, и Андриян у тебя хороший парень.

– Да, спасибо. Ну, пока.

– Желаю удачи.

Я вышел и поехал на табор. Звонит Андриян: стретить его на границе. Ну, я отправился, встретил его, поехали на табор.

– Ну и как твои дела?

Он рад и весёлой.

– Всё в порядках, лодку найдут, и табор нашёл очень на удобным месте.

– Ну вот видишь, а ты нервничал.

– А у тебя как обстановка?

– Андриян, чем ни быстрея ты отсуда умотаешь, тем лучше будет.

– А что?

– Кака́-то тайна кроется. Судья Варгас уходит в отпуск, на её место стаёт Масито, и тебе грозит тюрма: сам знаешь, ты задел власть. А где выбрал табор на аргентинской стороне?

– Пошли на берег, покажу.

Подходим на́ берег, Андриян показывает: кило́метра два по реке выше евкалипт:

– Ето я сам выбрал, и мне помог старый друг Карлос Фернандес, ето место спокойно и стратегическо.

– Да, замечательно, а лодку как?

– Найдут – сообчат.

На другой день утром звонит Хорхе Ребинки:

– Андриян, приезжай лодку выбирать.

Андриян рад, поехал на мотсыклете на аргентинску сторону, выбрал лодку жестяну́, но местами есть дыры, надо починять, а само быстро ето будет фиберглассом. Но что-то Андрияна нету и нету, смотрим: является весь бледный.

– Что с тобой?

– Да наверно, сломал плечи́цу.

– А что случилось?

Он через силу говорит:

– Дал машине преференсыю, а сам бровку захватил и улетел. Тут быстро приехала скорая помочь, меня проверила и хотела увезти в больницу, но я знал, что плечи́ца сломана, и вот едва-едва приехал.

Тут он сам же позвонил Родригесу, за Андрияном приехала полиция и увезла в больницу. Я за ним на мотциклете, увёз ему белья и пищи. Его уже проверили: да, плечи́ца сломана.

– Боже ты мой! А теперь что, всё остановилось?

– Нет, ничто не остановилось.

– А как?

– Отчасти ты поможешь с Никиткой, а я буду следить за берегом.

– Андриян, ничего с тебя не будет.

– А вот будет.

Он звонит Хорхе Ребинки, тот запереживал:

– А теперь как?

– Не беспокойтесь, работа продолжается. Завтра моего брата отец вечером отвезёт на границу, вы его встретите, спустите лодку, дайте ему вёслы, он приплывёт на наш табор ночью, отец етой же ночью справит лодку фиберглассом, загрузют лодку и уже увезут груз на тот табор. Груз будут возить ночами, чтобы контрабандисты не видели.

Хорхе Ребинки удивился такому решению, но и оценил. Так и решили.

На другой день Андрияна отпустили, я сбегал купил фибергласс. Но чу́дно, как событьи повторяются. Андриян послал меня к своему знакомому купить фибергласс, ето итальянес Гонсало Угосини, имеет фабрику – строит лодки. Слово за слово, мне он понравился, он тоже понял, что имеет дело с опытным человеком, стал мне делать предлог и рассказал новость. Оне три человека сумели создать проект для туризмы и отдыха – рекреасиённо и екологично, но толькя для вышняго уровня, и требуются аксиёнеры-партнёры. Место мне хорошо знакомо, ето выше дамбы, сто девяносто гектар, там и горя́чи воды целебны есть. Да, ето неоценимо. Страна спокойна, земли скупают европейски миллиярдеры. Я у него спрашиваю:

– Гонсало, а ты знаешь, почему суда едут миллиярдеры?

– Нет.

– А вот знай, вы часливые. В мире две страны нейтральны, что они воевать не будут, ето Уругвай и Швейцария. Поетому выгодно в ети страны деньги вкладывать, и туризма здесь растёт не здря. Сам знаешь, здесь спокойный отдых, рыба, кабан, олени. А страус, карпинчо, краси́во моря? И власти порядошны. А скажи, хто у вас партнёры?

– Один американес, один испанес и я. Государство нам отдало етот берег на сорок лет бесплатно и с поновлением контракта каждых двадцать лет. Бизнес очень хороший и обширный, и высокого уровню.

– Да, интересно. Я как раз дописываю книгу и могу ето предложить.

– А вы когда вылетаете?

– Шестого июля.

– А можно с вами побеседовать пятого июля? Испанес как раз здесь.

– Да, интересно.

– Мы вам приготовим диск со всем проектом.

– Хорошо, пятого июля в 18:00 на терминале встретимся.

Так и решили. Я купил у него матерьялу справить лодку.

Вечером отвёз Никита в 18:00 на границу, уже темняло, дал ему свой мобильный для связи. Вернулся на табор, Андриян вёл переговоры с Хорхе Ребинки. Оне подняли Никита, загрузили лодку, дали ему вёслы и отправили. Мы часто звонили ему и спрашивали, как плывёт. Он отвечат: плывёт, но очень бежит, едва успевает вычерпывает. Ну вот, уже стало слыхать вёслы, и часто вычерпывает. Он подплыл в 22:00, у меня всё уже было приготовлено, и мы с нём стали справлять лодку с прожектором. В двенадцать часов ночи тихо́нькю подъехала машина и стала освещать Андриянов табор. Мы были под яром, нас было видать, но я решил проверить. Вдоль берега прошёл кверху и вышел в лес. Смотрю, ето уругвайска префектура, оне тихо́нькю поехали от табора, так и уехали. Мы с Никитом к часу ночи кончили справлять лодку, загрузились и поплыли на аргентинску сторону. Доплыли до табору, всё сгрузили, ночевали.

Утром рано чуть свет я наказал, где чистить под палатку, место угодило удобно. Никит отвёз меня к Андрияну, а сам вернулся, но вечером должен приплыть за мной. Я стал спрашивать у Андрияна:

– Как плечо?

– Болит, но втерпёж.

– Андриян, ты слыхал сегодня ночью машину?

– Нет, а что?

– Да мы лодку справляем, слышим, тихо подошла машина, мы выключили свет, я тихо́нькю зашёл выше и вижу, идёт обратно машина. И знаешь, хто ето был? Префектура. Оне уже начинают разрабатывать план, так что необходимо завтре вечером вас перевезти на ту сторону. Я чичас поеду к Родригесу и с нём всё переговорю, чтобы вы друг друга берегли и помогали. Тебе без него будет трудно, сам видишь, он честный.

Но я удивляюсь, как он выживает: зарплата мизерная, им хватает еле на проживание, да сверх полиции ишо приходится прирабатывать на стороне, и чу́дно: не подкупной, а честный. С женой дружно, троя детей, сердце очень хороше, и жалостливый, но несправедливости не любит. Ему жалко Андрияна, и спрашивает:

– Андрияну опасно? Что-то мне непонятно от чиновников.

– Вы извините, всё понятно. Вы сами же сказали: морской флот выше полиции. Ну и вот, а ихну коррупцию раскрыли, вот вся и проблема.

– Но а как Андриян?

– Да вы об нем не беспокойтесь, аргентински моряки всё решат.

– Ну дай бы Бог.

Я вернулся на табор, Андриян рассказывает:

– Чичас был контрабандист и навеливал лодку.

– И что?

– А я всё понял.

– Как так?

– Да очень просто. Я спросил, какой размер лодки, он сказал. Я сразу догадался: ета лодка Кабрерына, но оне её продают без документов, и ето ловушка.

– Да, ты прав, ето всё уже организовано от Пиеги. И что ты ему сказал?

– «Да, интересно, надо посмотреть».

– Ну молодес. Слушай, я буду готовить груз, к вечеру мы перевезём, завтре поставим палатку, а вечером вас перевезём.

– Хорошо.

– Андриян, знаешь, что мне Родригес рассказал?

– Говори.

– «Звонит ко мне комиссар и спрашивает: что же у тебя обитаются бородачи?» И Родригес ему сказал: «Слушай как начальник и друг мой. Етот сеньёр, что с бородой, он чичас минут десять – пятнадцать как вышел от шефа». – «Но тогда извини, и будь на спокое». А я у него спросил: «А откуду ето вышло?» – «А вот сусед, он полицай, но грязный». Я спросил: «Где он чичас?» – «Он водителям у комиссара».

На ето Андриян ответил:

– Я его знаю, он в тюрме продавал ворованны мобильны тюремшикам.

– Ага, значит, работает с Пиегой.

Смотрю, подъезжает машина полиции, подходют, спрашивают Андрияна, я ответил:

– Лежит в палатке.

Андриян ответил:

– Хто ето?

Ему ответили:

– Комиссар.

– Заходи, пожалуйста.

Комиссар зашёл, я остался на улице разговаривать с полицаями. Но самый молодой мне сразу не понравился: под вид Пиеги, такой же вилючий, и спрашивает совсем неподобные вопросы. Я насторожился и притворился дурачкём, он ушёл на берег и всё стал проверять. Тут вышел комиссар, оне сяли и уехали. Спрашиваю:

– Зачем он приезжал?

– Да просто посетить и пособолезновать, и даже сказал: «Что нужно – звони».

– Да, ето хорошо. Но ты знаешь, хто с нём был?

– Хто?

– Тот самый, что продавал мобильны тюремшикам.

– А как ты его узнал?

– А Родригес сказал, что он водитель, да и поведение его коррупсиёнера.

Андриян звонит Хорхе Ребинки и говорит ему:

– Я предчувствую, завтре будет провоз наркотиков, потому что Уругвай играет в футбол в Судафрике, последний раз было именно так. Прошу вас, будьте готовы, и хто-то из вас должен просто рыбачить на моторке лодке в частной одёже.

– Всё будет исполнено.

Никит подплыл уже тёмно, мы загрузились и уплыли. Наутро столбы вкопали, матки прикрепили и рипы прибили, палатку натянули, получилось красиво, семь на восемь – всё по правиле. Но мы часто созванивались с Андрияном.

В 11:00 появилась та же машина белый пикап, что и на той неделе. Спустили лодку, стали плавать и рыбачить, ето всё так незаметно делается. Андриян напротив в лесу всё наблюдает и нам сообчает, Хорхе Ребинки и два офицера пониже рыбачут. Часы идут, но всё спокойно. Вдруг лодка вернулась, и белый пикап быстро уходит. Анндриян мне звонит и докладывает, я ему говорю:

– Всё пропало, оне что-то заметили.

– Тятя, не может быть.

– А вот как раз-то и может, оне, видать, хорошо организованы.

– Но оне ничто не заметили.

– А вот как раз-то и заметили – префектурских рыбаков.

– Не может быть, вон оне спокойно себе рыбачут.

– Но тебе сказано: ето опытны.

Андриян просидел до 17:00 вечера и звонит:

– Я ухожу, плечо разболелось.

– А дале как?

– Хорхе Ребинки будут караулить.

– Ну, смотри сам.

К 18:00 Андриян звонит:

– Ты прав, наркотики приплыли снизу, и передался пакет чуть повыше нашего табора. Машина стояла в кустах, и Неонила ето видела, а лодка вернулась книзу. Ты плыви к Хорхе Ребинки и всё ему объясни.

Мы с Никитом спустили лодку и подплыли к ним.

– Добрый вечер, хто из вас Хорхе Ребинки и Марьяно?

Белый парень руку подаёт и говорит:

– Я Хорхе.

А смуглый подает руку:

– Я Марьяно. – И ишо солдат.

Я руку подаю и говорю:

– Я родитель Андрияна, Даниель Зайцев, приятно с вами познакомиться. И я подъехал к вам сообщить, что наркотики уже провезли, оне приплыли снизу и передались чуть повыше Андриянова табору, жена Андриянова ето видела. И вам трудно будет их поймать, ето, видать, очень организованна банда, вам не раз и не два придётся покараулить, но результат будет. Андриян – ето хороший солдат, толькя берегите его, он всё добьётся. Я очень рад, что он с вами сотрудничает. С уругвайской стороны префектура заморана в коррупсыи, а полиция дале берега ничего не может сделать, вот оне к вам и обратились. Желаю вам удачи и успехов, а я шестого улетаю в Россию, но все ваши действия пишутся, и желательно мне ваш героизм и сокращение преступников.

Хорхе Ребинки заулыбался:

– Вы что, пишете книгу?

– Да.

– Ето здорово. А где будете издавать?

– Пока не знаю, но охота бы на разных языках.

– Пожалуйста, издайте на испанским.

– Охота, но как получится, не знаю. – Я им руки пожал и пожелал успехов. Уже темняет, надо плыть к Андрияну, семью перевезти. – Ну пока, чау.

Мы подплыли к Андрияну, оне уже были все готовы, всю семью перевёз, но Никит угнал мотоцикл к Родригесу, я за нём вернулся, Родригес Никиту привёз, и Альфонсо Родригес был очень доволен, что Андриян со своей семьёй переплыли на аргентинску сторону, но и жалел. Я ему говорю:

– Да ты не беспокойся, вам ишо придётся посотрудничать.

– Да, ето так.

Я его сердечно поблагодарил за всё и са́мо главно – за честность, он остался доволен, и мы с нём расстались.

 

32

Приплыли на новый табор, все довольны, ночевали, но у нас воскресенье – мы пропраздновали. Новый табор шикарный, дров много, в скрытым месте, ниоткуду не видать, а уругвайски контрабандисты как на ладошке. Я Андрияну строго наказал:

– Работай толькя до сентября, а там убирайся в Патагонию и ишши земли́ для всех, но толькя в Аньелё.

Никиту отвёл в сторону и строго наказал:

– Слушаться Андрияна. Правды, он строгий – но справедливой, старайся и ума копи, ты уже не малый, тебе шестнадцатый год доходит, пора задуматься. И не здумай поехать в деревню, ежлив не хошь претвориться в пьяницу.

Он пообещался. Вечером я с ними со всеми распростился, и Никит отвёз меня на уругвайску сторону. Внук Конон собрался со мной, и Сара туда же, но я заметил, что Андрияну неохота было, чтобы я уезжал от них. Но ничто не поделаешь, надо за семьёй ехать и, может, даже соиздать книгу. По Ольгиным словам, мой текст понравился всем в университете. Ну посмотрим, как ето получится.

Я вызвал такси и уехал на терминал. В 18:00 у меня встреча с Гонсало и с испансом Педро Мартинес. Оне показали диск в ноутбуке – весь проект туризмы и инвестиции. Да, ето интересно. Диск оне мне подарили, я его взял с собой и отправился в Монтевидео.

Во вторник шестого июля в двенадцать часов я прошёл паспортный контроль и позвонил Андрияну, что всё благополучно, вылетаю. Но он мне рассказал новость: Марфа попала в больницу. Да что ты, боже мой, все таки́ новости! То Ваня, то Софоний, то Андриян, а тут Марфа… «Я ей сказал, ты в пути». Но она мне сказала: как приеду, чтобы позвонил. «Да, я ей позвоню». Что с ней, не дай Бог что-нибудь случись…

Прилетаю в Москву, звоню Марфе:

– Ну, дорогуша, что с тобой?

– Да помирать собралась.

– А что с тобой?

– Да матка воспалилась.

– И где ты сейчас?

– Да в Средним Шуше у Матрёне.

– Но ты была в больнице?

– Да, была, но сам знаешь, как здесь лечут.

– Но и что с тобой теперь?

– Но чичас лучше, своими средствами лечусь и в Южным стала правиться, у меня отпушшение матки.

– Да, у тебя ета проблема давношна. Но поправляйся, а то я уже напугался.

– Софоний со мной, он собирается в Сосновку к Уле.

– Ну хорошо, но меня ждите к двадцатому июля, у меня встреча с Ольгой Геннадьевной четырнадцатого июля, а пятнадцатого-шестнадцатого выеду в Абакан, хорошо бы меня встретили на вокзале.

– Хорошо, мы встретим.

Я прибыл в Калугу.