На утро Коробов, Тимов, Кострин и Андрюша отправились на развалины усадьбы; заинтересовало их посмотреть, какая это усадьба, про которую ходили такие удивительные слухи.

Нептун Кострин по обыкновению утыкал себе всю грудь значками, а в руки взял красный флаг.

— Больно ты это любишь все напоказ, — заметил ему Коробов.

Но Кострин только презрительно пожал плечами:

— Поскольку я иду осматривать развалины помещичьего царизма, я имею право итти с флагом.

— Да иди, чорт с тобой.

Они пошли, огибая лесочек.

День был очень жаркий, на небе не было ни одного облачка.

Пионеры шли по привычке в ногу, клубя по дороге серую пыль.

Вдруг из-за деревьев послышался вопль и какая-то баба вылетела, как безумная, из лесу и помчалась по полю, пронзительно крича: „Ратуйте! Ратуйте!“.

Густой и свирепый рев послышался за березками.

Пионеры не успели опомниться, как на поляну выскочил огромный белый с черным бык с опущенной головой и налитыми кровью глазами.

— Это сорвался бык из колхоза, — крикнул Коробов с испугом, — беги в лес.

Колхозский бык „Семка“ был известен во всей округе своей свирепостью и величиною.

В носу у него было вдето кольцо и содержался он всегда в особом загоне. Теперь он, очевидно, удрал и решил погулять в свое удовольствие и, если случится, то распороть кому-нибудь живот. Рога у него было могучие и острые.

Увидав красный флаг в руках у Кострина, бык забыл о бабе, которую преследовал.

Он вздрогнул и бросился на пионеров, которые пустились со всех ног улепетывать в сторону леса.

Ветер свистел у них в ушах, они летели словно на крыльях, подгоняемые густым страшным ревом.

Вдруг Коробов вскрикнул и покатился по траве. Он споткнулся, еще мгновение — и бык поднял бы его на рога, но в этот миг Андрюша обернулся и схватил быка за кольцо. Тот остановился, как вкопанный, и мычал теперь уже как-то жалобно, ибо кольцо нестерпимо больно рвало ему ноздри.

А из-за лесу уже бежали двое рабочих с крюками.

Они зацепили крюками за кольцо, и Андрюша разжал руку. Он весь дрожал, но вид имел до чрезвычайности гордый.

— Я от отца слыхал, что так можно быка унять, — проговорил он, с трудом переводя дух.

— Ты, Стромин, молодчина.

— Да, парень храбрый, — подтвердил рабочий, — а ведь поглядеть — сосулька. Ну, „Семка“, пошел… Негодяй ты этакий.

Бык с недовольным ревом пошел по дороге.

— А где же Нептун-то?

— А вон он — на дереве сидит…

— Слезай, что ли.

— Постой. Рубахой за сук зацепился… не отцеплю.

— Да ну, ладно, увели быка.

— Да я разве про быка?

Он слез.

— А флаг где?

— Флаг… а вон он там на траве.

— Хорошо! Уж ежели взял, так не швыряй… А лучше бы не брал. Ведь говорили тебе… Эх, кабы не Андрюша, выпустил бы тебе „Семка“ кишки.

Андрюша был чрезвычайно доволен своим подвигом. Кострин поглядел на него с завистью: „Тут ничего такого нет… Я тоже хотел-было его за кольцо, а потом вижу, Стромин схватил, ну я и не стал“.

Тимов, не любивший много говорить, вдруг сказал с лукавым восхищением:

— А ловко Нептун на деревья лазит… как белка… Прямо зависть берет! Жаль значка нету такого с деревом, а то прицепить бы ему.

Все рассмеялись, а Кострин вдруг повернул обратно.

— Куда ж ты?

— Не желаю с вами иметь дело.

— А чего же ты флаг-то свернул?

— Ладно, ладно. Ты-то хорош — носом землю запахал.

— Споткнуться может всякий.

— Ну и спотыкайся.

Кострин быстро пошел обратно в лагерь.

— Фу… перепугал меня бык, — откровенно сказал Коробов, — думал — конец.

— Ну, уж и конец… мы-то на что были?

В ответ Ваня хлопнул Андрюшу по плечу.

— Спасибо.

*

Помещичий дом, должно быть, прежде был очень большой и красивый. Теперь от него осталась лишь груда развалин.

Самый остов, впрочем, уцелел, хотя и он наполовину был растащен крестьянами на кирпичи. Одиноко торчали из этой груды высокая белая колонна.

Парк тоже был сильно попорчен. Он весь зарос бурьяном и крапивой и стал излюбленным притоном для ужей, которых здесь водилось очень много.

От парка и развалин пахло сыростью. Мальчикам показалось, что они пришли на кладбище.

— А должно быть, прежде лихо жил помещик. Небось ездил-то с бубенцами! — заметил Тимов.

— А еще бы!

Они поднялись на кучу кирпичей и заглянули в зиявшие оконные дыры.

— Для чертей самое место! — сказал Коробов.

Он пролез внутрь дома.

Андрюша и Тимов полезли за ним.

Вероятно, раньше тут была какая-нибудь большая парадная комната, ибо до сих пор сохранились на стене богатые лепные украшения. Теперь все кругом заросло кустами малины.

— Оэ! — крикнул Коробов и сам не обрадовался.

Такой гул пошел по всему дому.

— Чего орешь? — шопотом и укоризненно сказал Тимов, — перепугал даже.

— А я не знал, что таково гудит… А вон там что?!

Он юркнул в какую-то щель в стене.

— Еще комната, — послышался его глухой, как из бочки, голос, — вот какие палаты. Только эта поменьше.

— Я туда не пойду, — сказал Тимов, — еще рухнет.

Андрюша, собиравшийся пролезть за Коробовым, вдруг остановился.

— А разве бывает? — спросил он.

— А очень просто… Ишь, на липочке держится. Ка-ак хватит тебе по башке — и кончено…

Сквозь зиявшие окна, словно картина в раме, виднелось зеленое поле и голубое небо.

— Вылезай, что ли, Коробов. Будет тебе!

Но Коробов не откликался.

— Эй, Коробов… Ко-ро-бов…

— Иду… иду! — послышался голос, Коробов показался в щели.

— Я, братцы, тут штуку одну нашел… Глядите-ка…

Андрюша вздрогнул и чуть-чуть не вскрикнул.

Коробов протянул товарищам небольшую трубку с украшением в виде маленькой серебряной черепахи.