На вокзале у Клоса предстояла встреча. И здесь он опять допустил ошибку… Впрочем, через несколько минут допустил еще одну – недооценил сообразительность и бдительность «провинциальной Мата Хари».

Матей должен был ожидать его на перроне. Клос послал ему из Берлина открытку, в которой заранее условленным кодом сообщил дату и время прибытия поезда в Варшаву. Однако перрон, к сожалению, был пуст. Но все обошлось благополучно: буквально тут же появился Матей в черном пальто и такой же шляпе.

Клос держал во рту незажженную сигарету, и Матей очень услужливо, даже слишком услужливо, подскочил к нему и протянул зажигалку. Они находились рядом буквально каких-нибудь две секунды.

– Еду в Лиско-Здруй, – тихо сказал Клос. – Жду тебя послезавтра. Речь идет об установлении контакта с Конрадом. Точно я не знаю, кто он…

Матей не торопясь направился вдоль состава.

Клос возвратился к своему вагону, около которого суетился грузный, широкоплечий господин в тирольской шляпе. Обливаясь потом, он тащил увесистые чемоданы, выкрикивая какие-то немецкие ругательства.

– Даже носильщиков нет в этой проклятой Варшаве! – ворчал толстяк.

Клос помог ему внести вещи в купе и таким образом завязал знакомство с господином Гебхардтом, который, как оказалось позже, также ехал в Лиско-Здруй.

Поезд тронулся. Клос, оставаясь в тамбуре вагона, мог еще видеть край аллеи Третьего Мая, а потом уже с моста бросил прощальный взгляд на Вислу и на предместье Варшавы – Прагу.

– Однако же увлекла тебя эта Варшава! – услышал он за своей спиной. Мгновенно повернулся: Ганна Бесель уже в который раз преподносит ему сюрприз!

– Когда-то я провел здесь месяца два.

– Как видно, поляки – любезный народ, – съехидничала майор Бесель. – Стоит только выйти на перрон, как кто-то услужливо дает прикурить немецкому офицеру.

– Может быть, он немец, – равнодушно ответил Клос. – Ты не очень наблюдательна.

– Может быть… А теперь не забудь: в Лиско-Здруе мы не знаем друг друга. Оба приезжаем в дом отдыха. Помни, что там каждую минуту может появиться их настоящий связной из Берлина. И чтобы не было недоразумений, повторяю еще раз: я беру на себя руководство всей операцией.

Клос ответил, что приказ есть приказ и он ему подчиняется. Ганна говорила еще что-то, но он больше ее не слушал. Они стояли в тамбуре вагона около дверей. «Стоит только передвинуть защелку на „Открыто“ – и… – промелькнуло в голове Клоса. – Если ее убрать сейчас, поверят ли, что это был несчастный случай? Может быть, поверят… Огромный риск, но при удаче наверняка еще одна провокация абвера провалится в самом начале». Решил. Передвинул защелку на «Открыто» в уверенности, что Бесель не заметила быстрого движения его руки…

– Мы должны быть осторожными, Ганс, – промолвила Ганна, – ибо каждая ошибка может нам дорого стоить. – Она отошла от двери, а потом быстро переставила защелку на «Закрыто».

«Интуиция? Предчувствие? А может быть, подозрение», – не переставал мучительно думать Клос, когда возвратился в купе. Здесь уже разместился со своими чемоданами господин Гебхардт, Он жаловался на то, что железнодорожники в Берлине ввели его в заблуждение и поэтому он вынужден был ехать до этого проклятого Лиско-Здруя с пересадкой в Варшаве. Впрочем, нужно ли ему вообще проводить свой отпуск на территории генерал-губернаторства? Он удивляется, как мог на это согласиться. Он, высокопоставленный чиновник, советник министерства пропаганды рейха, мог бы выехать куда-нибудь в горы или даже на французское побережье, а вместо этого едет в какой-то Лиско-Здруй. Может быть, его потянули в эти места военные воспоминания? Он хорошо помнит то время, когда участвовал в блицкриге тридцать девятого года и часть этой кампании провел около Лиско-Здруя. Это было незабываемое время настоящих мужских переживаний. Да, действительно незабываемое… Обрушив на них лавину слов, Гебхардт достал из чемодана бутылку французского коньяка и металлические стопочки. Вскоре они медленно тянули ароматный напиток, а Гебхардт все рассказывал и рассказывал о себе, даже о том, что на вокзале в Лиско-Здруе его будет ожидать машина одного высокопоставленного господина.

– Это мой близкий приятель, – продолжал Гебхардт, – и порядочный немец, который имеет теперь друзей в каждой оккупированной стране. – Он громко рассмеялся: – Поедете вместе со мной и увидите, какой я гонщик. Это мое увлечение.

Автомашина действительно ждала Гебхардта. Толстяк сел за руль. Ехали с вокзала по широкому шоссе, обсаженному деревьями, потом внезапно открылся небольшой городок в долине среди отлогих гор, покрытых густым лесом. На полях виднелись стога, а жнивье, тянувшееся до самых склонов гор, напоминало о наступающей осени. Проехали извилистые улочки, застроенные одноэтажными деревянными домиками, уже глубоко осевшими в землю и открыто показывающими свою ветхость.

Гебхардт прибавил газу, машина выскочила из лабиринта улиц, и через несколько минут они оказались перед двухэтажным домом, стоявшим у подножия горы в густом парке.

– Именно здесь, – сказал с радостью Гебхардт, – здесь мы будем отдыхать. – И нажал на сигнал.