КАЖДОМУ СЕЛУ— ОТДЫХАЮЩЕГО РУКОВОДИТЕЛЯ

Февраль 1992 года. Главный редактор «Комсо­мольской правды» Владислав Фронин и журналист этой газеты Дмитрий Муратов в офисе «Горбачев- фонда». Президент фонда убеждает: нет у него ни счетов в западных банках, ни дачи в Калифорнии или в Женеве.

— Михаил Сергеевич, но в Форос миллионов 50 вбухали. Читатели подсказывают, что и эскалатор там к воде в 15 тысяч долларов обошелся,— говорят гос­ти.

— Строили. И во всем мире резиденции строили и строят. Но вместе с форосской дачей для местного населения были построены берегозащитные сооруже­ния, построена дорога, установлен телетранслятор, во­допровод проведен.

Журналисты восхищенно:

— Если бы в каждом селе отдыхало бы по руково­дителю, эх, и жизнь была бы...

НЕДЕПУТАТА НЕ ПУСТИЛИ В ДЕПУТАТСКИЙ ЗАЛ

1992 год. Кто только не считал своим долгом ляг­нуть вдогонку ушедшую с политической сцены совет­скую власть. Давней обидой поделился и знаменитый певец Юрий Антонов:

— Несколько лет назад я отдыхал в Крыму со своей девушкой. И вот возвращаясь в Москву, в аэро­порту мы зашли в депутатский зал на несколько минут выпить кофе и отдохнуть. А там находился секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро Борис Пономарев. Уже потом мне передали, что его жена очень воз­мущалась, что вот до чего они дожили — какой-то артистишка летит с ними одним классом и позволяет себе приходить в элитарный депутатский зал.

— А вы были депутатом?

— Нет, конечно.

РОДИНА — ЭТО БАНДИТ

1993 год. Геннадий Хазанов философствует:

— Бедных всегда больше, чем богатых, значит, всегда будет большинство недовольных. И достаточно спровоцировать их пойти и начать отбирать у бога­тых... Был уже такой прецедент в нашей истории; ну отобрали, и что дальше? И была страна, вооруженная до зубов, с закрытыми границами. Ее и уважали-то только из чувства страха, а она кичилась этим, как бандит, который испытывает удовольствие от того, что его боятся.

Такое вот заключение. Может быть, оно следствие следующего признания кумира московской публики:

— Я искренне жалею, что очень небрежно учился и не познал даже каких-то азбучных основ культуры, литературы, истории. Пожалуй, вот об этом я жалею больше всего— о том, что в юности практически не воспользовался возможностью учиться...

ГЕЙДАР АЛИЕВ ЗНАЛ УЖЕ ТОГДА...

Любимое слово бывшего члена Политбюро ЦК КПСС, а ныне президента независимого Азербайджа­на — «реализм». Отвечая почти на любой вопрос, он говорит: «Если смотреть на вещи реально», «Если исходить из реальностей», «Надо дать себе отчет, как реально выглядит картина».

Выступая в 1997 году в американском городе Хью­стоне, Алиев сказал, что в 1975 году, когда Баку и Хьюстон стали побратимами, он верил в то, что когда-нибудь делегация независимого Азербайджана приедет в Техас.

— Вы действительно верили в это?— спросили у него на пресс-конференции.

— Это чувство всегда было. Но одно дело чувство, а другое — реальность. В те годы, я, конечно, реально не допускал, что такое возможно. Но в то же время распад Советского Союза абсолютно закономерен. То, что швы, его соединяющие, могут распасться — такое чувство было....

...И ИОСИФ КОБЗОН ТОЖЕ

Из откровений депутата Госдумы певца Иосифа Кобзона:

— Я помню, когда 7 ноября 1987 года напротив мэрии шел концерт, в толпе был Ельцин. Еще первый секретарь горкома, но уже опальный. Я выделил его из толпы, посвятил песню. Потом он пришел за кулисы, обнял, поцеловал.

Мы оба с ним были народными депутатами. Боль­шинство от него отворачивались, а я демонстративно с ним общался...

А ЛУЖКОВ ПОЗЖЕ

29 декабря 1995 года, сразу же после парламентских выборов, выступая в Российском государственном гу­манитарном университете, Лужков заявил:

— Итоги выборов меня беспокоят. Причем не столько результаты голосования, сколько то, как оце­нивают эти результаты руководители движения «Наш дом — Россия». Я уже не раз слышал, что они удовле­творены ими... Лично я считаю, что для партии, кото­рая находится у власти и которая располагает мощ­ными средствами косвенной агитации, 10 процентов голосов являются чуть ли не последним звонком...

ГОВОРУХИН НЕ ДАЛ СЕБЯ ЗАТАЩИТЬ

— В каких отношениях вы с коммунистами? — спросили у кинорежиссера Станислава Говорухина. — Вас с ними то разводят, то объединяют...

— Я с ними развелся еще тогда, когда снял «Так жить нельзя» и «Россия, которую мы потеряли», где речь шла и про их Ленина.

— Тогда вы расходились со старыми коммунис­тами, сейчас, говорят, появились новые...

— Самые страшные коммунисты — во власти. Зю­ганов вызывает у меня симпатию, это интеллигентный, образованный человек, но за ним стоят такие люди, как Макашов. Для меня это малопривлекательно. Я и в партии никогда не был, а меня ведь туда затаски­вали, но я понимал, что вступить — значит, предать свои идеалы.

КОГО ЗАЩИЩАЛ ЯКОВЛЕВ

Накануне своего 75-летия Александр Яковлев, быв­ший член Политбюро и один из архитекторов гор­бачевской перестройки, говорил:

— Мы и есть люмпенское государство. В семнад­цатом году зародились как уголовники — захватили власть, потом провели уголовную гражданскую войну, потом репрессии, концлагеря и прочее.

Дальше он разъяснил, что помогает ему сохранять оптимизм и жизнестойкость под потоками обвинений только одно — чувство юмора. Сейчас он сказал сво­им помощникам, чтобы те не давали ему статьи с на­падками на него. А вообще всего два раза не сдержал­ся. Когда «такой гном человеческий, как Крючков» обвинил его в связях с некими иностранными спец­службами.

— И второй раз, когда Макашов заявил, что я в войну не был на фронте. Конечно, задело, что какой-то стервец вдруг мне, заработавшему три бое­вых ордена, бросает такое обвинение.

Одна из оппозиционных газет тут как тут: три боевых ордена? Если советское государство зароди­лось в семнадцатом году как уголовное, то позво­лительно спросить, какого рожна понесло честного человека на фронт защищать уголовников, а потом ревностно служить им в их главной малине почти полвека?

ТАКУЮ ПЕСНЮ ИСПОРТИЛ!

В СССР плата за жилье была настолько низкой, что рассматривался вопрос вообще отменить ее. Госбюд­жету, покрывавшему львиную долю расходов, нетруд­но было целиком взять их на себя. Зато достигался бы пропагандистский эффект— вот, мол, яркая демон­страция преимуществ социализма: советские люди жи­вут в квартирах, не платя за это ни копейки.

Бывший последний глава советского правительства Валентин Павлов развеял иллюзии о безоблачной жиз­ни в СССР:

— В те времена, естественно, умалчивалось, что всем работавшим государство не доплачивало три чет­верти заработанного. И насчет отсутствия эксплуата­ции в стране рабочих и крестьян тоже сказки. Она превышала эксплуатацию в капиталистических стра­нах в четыре раза!

У ГОРБАЧЕВА С РУССКИМ ПРОБЛЕМЫ

У лучшего немца Михаила Горбачева спросили, знает ли он иностранные языки.

— Нет,— признался экс-президент СССР.— Боже мой, и с русским проблемы... Я же наполовину рус­ский.

ПОЧЕМУ ВСПЫЛИЛ БУДЕННЫЙ

Михаил Сульман— исполнительный директор Но­белевского фонда. Его деда — Рагнара Сульмана — Альфред Нобель назначил своим душеприказчиком. Отец Михаила Ральф в начале пятидесятых был по­слом Швеции в СССР. Михаил ходил в 110-ю москов­скую школу у Никитских ворот.

— Говорят, ваш отец был уникальным диплома­том, не допустившим ни одной ошибки? — спросил корреспондент.

— Разве что однажды из-за меня. Встретился как- то в Кремле с Буденным и говорит ему: «Мой сын учится в одном классе с вашим внуком!» Старенький Буденный был просто взбешен. «Это мой сын, а не внук!» — говорит.

ДВА ПРЕМЬЕРА-ЗЕМЛЯКА, И ОБА — ЗАИКИ

Вячеслав Никонов— внук Вячеслава Молотова. Вячеслав Алексеевич — доктор исторических наук, ра­ботал в МГУ, в ЦК КПСС, в аппарате президента СССР Михаила Горбачева, в КГБ СССР — помощни­ком Вадима Бакатина, был депутатом Госдумы Рос­сии, возглавляет фонд «Политика».

Работает над книгой про своего знаменитого деда. В прессе опубликован фрагмент рукописи, сопровож­денный интервью с автором под сенсационным за­головком: «Молотов не верил в построение комму­низма».

Неполный абзац из творения внука: «Когда я, уже взрослый, заинтересовался своими корнями и историей Вятского края, меня поразило обилие имен известных людей, родившихся и живших в этом красивом, но далеко не самом благодатном уголке России. Через три дома от Скрябиных (настоящая фамилия Молото­ва. — Н.З.) рос Алексей Рыков, которого дед в 1930 го­ду сменил на посту главы советского правительства. «Два предсовнаркома из одной слободки, и оба — заики, это же надо», — говаривал дед».

ДА ЭТО ЖЕ ВСЕ СВОИ!

Бывший артист Московского театра оперетты Ни­колай Коршилов коллекционирует забавные истории. Одну из них он рассказал журналистке «Комсомоль­ской правды» Анне Амелькиной.

— Однажды я попал в практически безвыходное положение, — признался он. — Нас с Лилией Амарфий пригласили в Кремлевский Дворец съездов исполнить на банкете, который давало Политбюро в честь оче­редной годовщины Октябрьской революции, дуэт из оперетты «Самое заветное». На музыкальном проиг­рыше я обращаюсь к героине с просьбой ее поцело­вать. На что она отвечает: мол, неудобно, народ во­круг. Я же, глядя в кулисы: «Да нет же никого!» Она, естественно, стесняется, а потом, поколебавшись, спра­шивает, показывая в зал: «А они?» «Да что они пони­мают!» — отмахиваюсь я, и мы целуемся. На всех концертах последняя реплика не вызывала никаких сомнений, но тут... перед нами должны были сидеть не простые зрители, а высшие руководители партии и правительства. И заявлять им, что они ничего не понимают, было бы слишком смело. Признаюсь чест­но, накануне концерта я не спал ночь, пытаясь найти выход из положения. И нашел! Когда дело дошло до роковой реплики, я, широко улыбнувшись Брежневу, Суслову и другим членам Политбюро, раскрыл им дружеские объятия и вместо «Да что они понимают» с нахальным амикошонством залепил: «Да это ж все свои!» Первым, как ни странно, зааплодировал глав­ный идеолог Суслов. А за ним — и все остальные.

БОЛЬШЕВИСТСКИЕ ГАДОСТИ

— Ходил упорный слух, что вы возглавляли Анти­сионистский комитет. Это правда? — спросил журна­лист Денис Корсаков у актрисы Элины Быстрицкой, исполнительницы роли Аксиньи в «Тихом Доне».

— Ни-ког-да! — категорически ответила Элина Авраамовна. — Я не сторонница национальных ограни­чений или национальных предпочтений. Однажды я приняла участие в организованной правительством акции, связанной с этим... Но все начиналось не так, меня спросили: «Элина Авраамовна, как вы относитесь к тому, что ансамбль Моисеева на Западе забросали однажды гнилыми овощами?» Я ответила, что воз­мущена. «Можете это публично сказать? Приходите туда-то и тогда-то...» Я пришла. Это была очередная кампания, на этот раз, по-видимому, действительно антисионистская. Я увидела там Ойстраха, Райкина, Райзмана, Долматовского, Фрадкина, очень уважае­мых мною людей, и поняла, что все они подобраны по национальному признаку. Мне было противно. Дей­ствительно, мне задали только один вопрос, по поводу ансамбля, и я ответила, но вопросы и ответы там не имели значения. Важно было присутствовать на этой акции. Просто это была очередная большевист­ская гадость.

— А самая большая большевистская гадость, кото­рая вам в вашей жизни была сделана?

— (Пауза). Лично мне... Это и слезы моего отца, и издевательства над людьми. Я была свидетельницей страданий некоторых семей... Я не могу назвать что-то одно, самое большое. В душе накапливались ощуще­ния.

ПРО СОЦИАЛИЗМ И ВОДУ

Рассказывает Прасковья Николаевна Мошенцева, врач-хирург Кремлевской больницы, проработавшая там более 30 лет:

— Однажды мой пациент по фамилии Хрущев Ни­кита Сергеевич спрашивает: «Хотите, я вам расскажу анекдот про социализм и воду». Так вот. Как-то в один колхоз из города приехал лектор рассказывать про социализм. Согнали в клуб всех колхозников. На сцене установили стол, накрыли зеленой скатертью, постави­ли, как полагается, графин с водой и стакан. Лекция началась. Лектор читает час — выпивает один графин воды. Читает второй час— выпивает второй графин воды. Третий час — все про тот же социализм — выпи­вает третий графин воды. Наконец лекция закончи­лась. Все вздохнули с облегчением. Зашевелились кол­хозники. Председатель колхоза встал, поблагодарил лектора за интересный доклад и обратился к присут­ствующим: «Товарищи колхозники, у кого какие воп­росы будут?» В зале опять тишина. Никто никаких вопросов не задает. Председатель снова повторил: «Товарищи, у кого будут вопросы?» И снова тишина. У председателя заметно стало портиться настроение, и он уже с некоторым раздражением в третий раз сказал: «Ну, товарищи, у кого-нибудь ведь должны быть вопросы?» И вдруг с заднего ряда несмело под­нял руку пожилой человек небольшого роста. Пред­седатель обрадовался: наконец-то! Человек поднялся со своего места и обратился с вопросом к лектору: «Уважаемый лехтор! Скажите, пожалуйста, вот вы читали про социализм целых три часа, выпили три графина воды и ни разу ссать не сходили. Как же это?»

Хрущев замолчал и испытующе посмотрел на вра­ча. Прасковья Николаевна была обескуражена. Финал анекдота резал ей уши, что было написано на ее лице. Хрущев закатился смехом и сказал:

— Теперь вам ясно, что такое социализм? Вода!

— Никита Сергеевич! Как вы можете так говорить про социализм?

— А что же это, по-вашему, если не вода?..

Врач опять возразила:

— Вы же сами всю жизнь строили социализм и да­же обещали нам коммунизм!

— А что мне оставалось делать? — развел руками Хрущев.

Это случилось, по словам Мошенцевой, когда Ни­кита Сергеевич был уже пенсионером союзного зна­чения.

БЫЛА БЕЛОЙ ВОРОНОЙ

В нее было влюблено большинство мужского насе­ления СССР. Портреты Людмилы Чурсиной украшали стены армейских казарм, студенческих и рабочих об­щежитий. Но пик популярности прошел. Наступила другая полоса.

— Диссиденткой — ни в жизни, ни в искусстве — я не была, — признается она кинокритику Леониду Павлючику. — Но и к правоверным служительницам советского строя меня относить не надо. Да, я была членом ЦК комсомола, но чувствовала себя среди них белой вороной. Я уже тогда прекрасно видела, что на трибуне говорят одно, а в жизни происходит другое. Меня приглашали подчас на всякие женские форумы, но я не читала по чужим шпаргалкам, а говорила своими словами о природе, любви, предназначении женщины в этом мире. Резко выступала против тяже­лого женского труда на производстве. Свое пребыва­ние в президиумах никогда не использовала для того, чтобы устроить личные дела. Я не знала, как и о чем говорить с начальством, я его сторонилась — это был не мой огород. В итоге за свою многолетнюю актер­скую и общественную деятельность я получила от государства 27 квадратных метров жилья — это все мои «подарки» от власти.

— А звание народной артистки СССР, полученное в сорок лет?— напомнил критик.

— Так я же его не выпросила, а заработала! Делала по три-четыре картины в год. На съемках вечно обе­дала как придется, частенько сухими пирожками. Сто­яла в студеной октябрьской воде ради одного кадра. Босиком ходила по снегу при температуре минус 27. Поэтому когда говорят, что я была чуть ли не прави­тельственной актрисой (можно подумать, будто я на столе в Политбюро танцевала), я смеюсь над этим, только всего.

— Но ведь в молодости вы были ослепительно красивы. Неужели это не вселяло в вас толику самоуве­ренности?

— Да не считала я себя красивой! Дико стеснялась своего роста (177 см, замечает интервьюер.— Н.З.У в школе стояла первая на занятиях по физкультуре, в институте — на военном деле. Вечно сутулилась, мне казалось, что хорошо бы иметь другой нос, другие глаза, руки, ноги... Да, особенно ноги! У всех одно­классниц был 36-й размер обуви, а у меня — 39-й. Я покупала туфли на два размера меньше, с трудом влезала в них и со скованными от боли ногами и моз­гами стояла у доски, не в силах отвечать урок. Наша уродливая система воспитания, основанная на том, что все должны быть одинаковыми, единообразными, на­долго отравила мне существование на этом свете...

Ну вот, и она туда же: выросла высокой, ком­плексовала из-за этого, — значит, система, социализм виноваты.

ИЗОБРАЗИЛИ ИЗ СЕБЯ КАК БЫ ДЕВУШЕК

Известный дирижер и художественный руководи­тель Петербургской филармонии Юрий Темирканов не любит ни коммунистов, ни советскую власть:

— Но был же, допустим, Нюрнбергский процесс! А над коммунистами такой суд не состоялся, поэтому мы сегодня и расхлебываем всю эту кашу. КПСС заслуживала безусловного осуждения. Только в этом случае наше общество могло очиститься. Не случи­лось. Мы предпочли изображать из себя как бы деву­шек. Захотели и удовольствие поиметь, и невинность соблюсти. Компартию вроде бы пожурили, но нака­зать забыли...

Это монолог человека, который, по его словам, с удовольствием получал от коммунистов Государст­венные премии — их у него три, и ордена, в том числе и орден Ленина.