Гиз потерял напрасно много времени. Он лишь в три часа вышел из своего дворца и только к четырем добрался до дома Колиньи. Вел он своих людей кружным путем, часто останавливался, прислушивался, чего-то ждал. По дороге, готовясь к главному делу, солдаты герцога по его приказу убивали всех, кто не хотел кричать «Да здравствует месса!» или же не носил на рукаве белую повязку, а также белый крест на шляпе. На что надеялся Генрих Гиз? Чего же он ждал? Может, он рассчитывал все-таки пойти на Лувр?..

Когда отряд герцога остановился в очередной раз, примчался запыхавшийся гонец на взмыленной лошади и вполголоса доложил Гизу:

— Ничего нельзя сделать, монсеньер! Прево занял ратушу; в его распоряжении большие силы. А войска королевы уже подступили к стенам Парижа.

Гиз заскрежетал зубами и пустил лошадь галопом. За ним помчалась его свита. Герцог пронесся вдоль строя своих солдат, а вслед ему громом неслись приветственные клики:

— Да здравствует Гиз! Да здравствует герцог — опора Святой Церкви!

На улице Бетизи, в трех ближайших ко дворцу адмирала домах, квартировали гугеноты. Но там дело уже было сделано: три дома горели и две сотни трупов валялись на мостовой. Гиз и его наемники промчались тяжелой рысью, давя тела несчастных, и остановились около дворца Колиньи. На воротах чья-то рука начертала мелом: «Здесь убивают».

— Видишь? — обратился Гиз к сопровождавшему его гиганту.

— Вижу! — ответил богемец Деановиц, прозванный Бемом.

К адмиральскому дворцу подъехал герцог д'Омаль, а с ним Сарлабу, губернатор Гавра и человек двести всадников.

— Сейчас заварится каша! — воскликнул Гиз.

Все спешились, и герцог Гиз с обнаженной шпагой в руке постучал в ворота. Они тотчас же распахнулись, и появился де Коссен со своими гвардейцами. Как читатели помнят, именно ему король поручил охрану Колиньи.

— Монсеньер, — спросил Коссен, — можно начинать?

— Начинайте! — приказал Гиз.

Тотчас же гвардейцы вместе с солдатами Гиза бросились во дворец с факелами в руках и шпагами наперевес. Бем, а с ним десяток гвардейцев поднялись в личные покои адмирала.

Начали с убийства слуг, и дворец огласился криками умирающих. В течение нескольких минут с прислугой было покончено. Бем и его подручный, некто Аттен из свиты герцога д'Омаля подошли к дверям спальни Колиньи. За ними, для поддержки, шествовал Коссен, капитан королевских гвардейцев. В коридоре бандиты остановились — путь им преградил человек со шпагой в руке, Телиньи, зять адмирала.

— Что вам нужно? — спокойно спросил Телиньи.

— Убить Антихриста! — ответил Бем.

Телиньи ринулся на убийц, но упал, не сделав и двух шагов, пронзенный их кинжалами. Коссен склонился над телом.

— Убит! — хладнокровно констатировал капитан. Бем ударом плеча высадил дверь и вошел в спальню. Колиньи лежал в постели. Комнату освещали два ярких светильника. Адмирал приподнялся, опираясь на подушки, но лицо его оставалось совершенно спокойным. Убийцы даже заколебались на мгновение. Около кровати пастор Мерлен читал молитвенник. Колиньи прекрасно слышал, что происходило во дворце. Адмирал сразу же догадался о гнусном предательстве, но даже не пытался бежать. Впрочем, любая попытка к бегству была обречена на провал. Коссен с самого начала повсюду расставил своих людей.

Увидев Бема, Колиньи хладнокровно обратился к пастору:

— Думаю, пора читать отходную.

Мерлен кивнул головой и перелистнул молитвенник. Тотчас же к пастору подскочил Аттен и вонзил ему нож в горло. Мерлен, не успев даже вскрикнуть, рухнул на пол, убитый наповал.

Бем с ухмылкой подошел к постели адмирала. В одной руке убийца зажал кинжал, в другой — рогатину.

— Поднявший меч от меча и погибнет, — спокойно сказал Колиньи, глядя на Аттена, только что зарезавшего пастора.

— Ах так! — взревел Бем. — Ты умрешь не от меча! Великан отбросил кинжал и поднял тяжелую рогатину, с какими обычно охотятся на кабана. Но перед лицом этого спокойного, величественного и сурового старика рука Бема дрогнула. И тогда адмирал сказал:

— Бей, палач, мне все равно недолго осталось бы жить.

— Бей! Бей! — завопили стоявшие вокруг ложа убийцы.

И Бем ударил. Рогатина сразу же глубоко вошла в горло. Кровь брызнула фонтаном. Опьяненный видом крови, Бем начал наносить удар за ударом. Он не мог остановиться, глаза его вылезли из орбит, а свора демонов вокруг громила и ломала все подряд с криками:

— Бей! Бей! Ату! Ату!

— Бем! Бем!.. Бем, ты там закончил? — донесся снизу голос герцога Гиза.

Великан продолжал колоть труп рогатиной.

— Бем! Бем! — снова крикнул герцог Гиз. — Готово? Окровавленный, запыхавшийся богемец остановился. Он понемногу успокоился, и что-то вроде звериной гордости появилось на его безобразном лице. Он осмотрел отвратительно растерзанное тело, словно насытившийся тигр, созерцающий остатки своей добычи.

Потом Бем схватил обеими руками труп, и поднес к окну, в котором уже не осталось ни стекол, ни рам.

— Готово! — взревел Бем, высунувшись вместе с трупом из окна.

В свете факелов и в первых рассветных лучах, среди огня и дыма могучая фигура с окровавленным трупом в руках казалась бредовым видением, подобным тем, что являлись в кошмарах, описанных Данте.

Вопль дикого восторга приветствовал появление в окне Бема. Перепуганные лошади взвились на дыбы. Ошеломленные отец и сын Пардальяны стояли в толпе, оглушенные дикими воплями:

— Да здравствует месса! Да здравствует Гиз — опора Святой Церкви!

Когда возбуждение толпы улеглось, подобно тому как затихает вулкан после извержения, прозвучал мощный голос, голос Генриха Лотарингского, герцога Гиза.

— Эй, Бем, — крикнул он слуге. — Бросай его сюда! Мы полюбуемся!

Труп с глухим шумом свалился на мощеный двор. Гиз, Монпансье, де Коссен, д'Омаль и еще человек двадцать столпились вокруг.

— Это он! — проговорил Гиз. — Он, благородный Шатийон де Колиньи… Я знал, что когда-нибудь твоя голова окажется у моих ног… Вот тебе!..

И герцог Гиз каблуком придавил голову трупа.

— Трус! — раздался чей-то звучный голос.

Гиз дернулся, словно его хлестнули кнутом. В какой-то миг все ошеломленно замолкли, а Пардальян шагнул к герцогу. Слова шевалье, как бичом, стегали гордого Генриха:

— Твоего отца прозвали Гиз со шрамом, а ты будешь зваться Гиз с оплеухой!..

Шевалье занес руку и с размаху опустил ее на лицо Гиза. В тишине громом прозвучала пощечина. Гиз зашатался и отлетел на три шага, прямо в руки своих наемников…

Что тут началось во дворе! Засверкали кинжалы, взлетели в воздух шпаги, зазвенели клинки. Стоголосый вопль потряс дворец:

— Смерть ему!

Шевалье встал со шпагой на изготовку, решив погибнуть с оружием в руках.

Но он не успел нанести ни одного удара, и ни один клинок не достал храбреца. Едва смолк звук пощечины, какая-то мощная сила подхватила шевалье, толкнула его к темной дыре. Жан влетел в темноту и услышал громкий, звучный хлопок.

Темная дыра оказалась распахнутой дверью. Неистовую силу, подхватившую шевалье, как ветер подхватывает листок с дерева, воплощал не кто иной, как Пардальян-старший, схвативший сына за шиворот и швырнувший его в открытую дверь. А оглушающе хлопнула та же дверь, которую старый вояка успел с размаху закрыть в ту самую минуту, когда сотня разъяренных сторонников Гиза, толкаясь и мешая друг другу, собирались вцепиться в шевалье.

Град ударов обрушился на дверь; вот-вот она должна была разлететься.

— Опять ты лезешь куда не надо! — сказал отец сыну. Оба бросились вверх по лестнице, которая начиналась сразу же за дверью и вела неведомо куда.

— Похоже, так дело не кончится! — пробормотал шевалье сквозь зубы.

А во дворе Генрих Гиз вскочил в седло с криком:

— Пятьдесят человек — во дворец! Обыскать все закоулки. Чтобы через час головы этих двух гугенотов принесли мне! Остальные — за мной! Едем на Монфокон!