Марии Медичи, матери Людовика XIII и королеве-регентше, было в ту пору около сорока лет, и она все еще была красива холодной и величественной красотой, делавшей ее похожей на Юнону. Войдя в комнату, она взволнованно огляделась по сторонам, и ее тревожный и суровый взор сразу же впился в Мюгетту. Девушка, бледная и недвижная, словно мраморное изваяние, все еще стояла возле кровати, держась за ее спинку.

Следом за Марией Медичи шла Леонора Галигаи, жена Кончини. Она тоже буквально пожирала глазами Мюгетту. Но если во взоре королевы-регентши было более тревоги, нежели ненависти, то в глазах Леоноры ясно читался смертный приговор юной цветочнице.

Едва так называемая «мать» вошла в комнату, где находилось ее дитя, как Вальвер быстро придвинулся поближе к Мюгетте. Он прекрасно понимал, что именно сейчас над его возлюбленной нависла самая грозная опасность, ибо по воле рока у девушки не было более страшных врагов, чем ее родители, то есть те, кто от природы призваны были стать ее защитниками.

Кончини терялся очень редко — иначе он никогда не занял бы своего нынешнего положения при дворе. С приходом королевы все изменилось, и итальянец снова стал хозяином в собственном доме. Вальвер уже не был ему опасен. Вдобавок Кончини понял те выгоды, которые сулил ему статус отца Мюгетты-Флоранс: влюбленный юноша никогда не решился бы убить его. Итак, флорентиец мог диктовать свою волю, не оглядывась на недавнего соперника, и он без лишних слов устремился навстречу королеве.

В спальне все еще царила тяжелая, гнетущая тишина.

Мы уже упомянули, что Мария Медичи была необычайно взволнована, поэтому на Кончини она едва взглянула — причем сердито и даже угрожающе. Ее внимание занимала одна лишь Мюгетта. Очевидно, королева явилась сюда, намереваясь застать своего любовника на месте преступления и уличить его в неверности. Отсюда и тот грозный взор, коим она его наградила. Возможно, она собиралась устроить бурную сцену. Но после долгого созерцания своей соперницы она наконец заметила стоявших рядом с девушкой Одэ де Вальвера и Ландри Кокнара; хозяин и слуга напоминали сейчас двух часовых.

Присутствие в комнате каких-то незнакомых мужчин убедило королеву в том, что ее ревность совершенно неуместна. Она поняла: свидания наедине не получилось, и Кончини остался верен ей. Обрадовавшись, она забыла все свои подозрения, и ее поведение по отношению к любовнику мгновенно изменилось.

Как вы наверняка поняли, Марию Медичи привела сюда Леонора Галигаи. Она решилась поссорить Кончини с королевой ради того, чтобы избавиться от внезапно возникшей у нее на пути юной цветочницы.

Леонора тоже не ожидала встретить здесь Одэ де Вальвера и Ландри Кокнара. Она была удивлена ничуть не меньше, чем Мария Медичи, но в отличие от королевы, она знала, кто такие Вальвер и Кокнар; знала она также и многое другое, о чем Мария Медичи даже не подозревала. Поэтому Леонора быстро сообразила, какая сцена только что разыгралась здесь, и, как всякий жестокий человек, возрадовалась в душе:

«Ах, бедняжка Кончино! Надо же: столкнуться с соперником в собственной спальне! Да еще каким соперником! Юным, отважным, не побоявшимся встать на защиту своей милой!.. Надо признать, этому авантюристу не откажешь в отваге».

Однако после некоторых размышлений она в изумлении окинула взором спальню.

«Похоже, между ними состоялся поединок… Но как случилось, что Кончино остался без охраны? Ведь он не из тех, кто сам рвется в бой… А если они сражались один на один, то отчего этот юнец, который силен, как Самсон, не убил Кончино?» И Леонора внимательнейшим образом принялась изучать лица находившихся в комнате мужчин, пытаясь понять, что же здесь на самом деле произошло.

Пока она наблюдала и размышляла, Кончини, как мы уже сказали, приблизился к королеве. Низко поклонившись, он воскликнул:

— Это вы, сударыня! Какая честь для моего бедного дома!

Он говорил по-французски и очень громко, давая возможность всем услышать его слова. Затем дрожащим от волнения голосом он обратился к королеве на тосканском наречии, дабы девушка и ее стражи не сумели его понять:

— Мне надо срочно поговорить с вами, сударыня. Речь идет о нашем спасении… Произошла неслыханная, невероятная вещь… девушка, которую вы здесь видите, это… это… наша дочь!..

Как бы тихо он ни говорил, Леонора, стоявшая позади Марии, услышала его. Она была ошеломлена словами мужа, однако виду не подала. Тем временем Мария Медичи прошептала:

— Я это знала, саго mio! Именно для того, чтобы сообщить вам сие неприятное известие, я и пришла сюда.

Мария говорила нежно и даже страстно, и Кончини окончательно убедился, что королева на его стороне. Он снова возвысил голос:

— Ради Бога, сударыня, пройдите же.

— Минуточку, — ответила Мария Медичи.

Она повернулась к девушке, по-прежнему стоявшей возле кровати и не решавшейся оторвать свои пальцы от ее спинки. Сухо, что, вполне соответствовало суровому выражению ее лица, королева произнесла:

— Следуйте за мной, мадемуазель.

Отдав этот приказ, она отвернулась от присутствующих и величественной походкой покинула спальню, не удосужившись проверить, подчинились ей или нет. Проходя мимо Леоноры, она что-то тихо шепнула ей на ухо. Мы помним, что королева вошла в комнату разгневанная и взволнованная; покидала же она ее сияющая и умиротворенная. От былой ревности не осталось и следа; впрочем, радости от внезапного обретения дочери вы бы там тоже не заметили. К счастью, она на время забыла и о том, какую опасность для нее представляет эта девушка — живое свидетельство ее бесчестья. Она уходила довольная, с единственной мыслью: Кончини не изменил ей. Более ее не интересовало ничего.

Кончини последовал за королевой-регентшей; за его внешним безразличием скрывалось жгучее беспокойство. Ибо, в отличие от своей царственной любовницы, он обладал даром политика и всегда старался помнить о возможных последствиях своих поступков.

Леонора замерла на пороге потайной двери. Ее неистощимый ум по-прежнему лихорадочно работал, стараясь сообразить, какую выгоду можно извлечь из ошеломляющей новости. (Напомним, что все, что бы она ни замышляла, всегда служило укреплению власти ее обожаемого Кончино.)

Тем временем повинуясь полученному приказу, Мюгетта медленно пошла вслед за королевой. Вальвер схватил ее за руку и зашептал:

— Куда вы?

— Я иду за своей матерью. Разве вы не слыхали, что она приказала мне следовать за ней? — произнесла девушка неживым голосом.

И не дав Вальверу времени ответить, она обернулась к Ландри Кокнару:

— Я правильно поняла вас: те двое, что сейчас уходят отсюда, — мои отец и мать?

— Не могу отрицать, что я это сказал, — пробормотал страшно взволнованный Ландри Кокнар, — но дьявол меня побери, если я думал, что вы услышите мои слова!

— Да, я их услышала и поняла. Вы уверены, что не ошиблись?

— Увы, уверен, — со вздохом ответил Ландри Кокнар.

И внезапно разозлившись, он мысленно упрекнул себя:

«Чума меня забери, к чему было так орать? Ох, ну и дурак же я!»

— Значит, я должна подчиниться — если не приказу королевы, то приказу матери.

Последние слова были адресованы Вальверу. Изумленный не менее Ландри Кокнара, он стоял, лихорадочно теребя усы.

«Я не смею напомнить ей, что эти самые отец и мать хотели убить ее в тот самый день, когда она появилась на свет… — думал он. — Я не смогу убедить ее, что они и сейчас не задумываясь сделают то, что им не удалось сделать семнадцать лет назад».

Итак, он не стал говорить об этом, однако, понимая, что не может отпустить ее просто так, горестно прошептал:

— Вы поступаете опрометчиво; эта ошибка может дорого вам обойтись.

Возможно, она прочла в его взоре все то, что он не сумел ей сказать. Возможно, она сама осознавала, какие чувства питают к ней ее родители. Но как бы то ни было она нежно взяла своей маленькой ручкой руку юноши и, бледная и дрожащая, устремив на него ясный взор своих больших глаз, печально произнесла:

— Я хочу знать, что моя мать собирается сделать со мной. Я подчинюсь ее приказу… даже если бы меня за этой дверью уже ждал палач.

Голос ее звучал грустно, но говорила она уверенно; ясно было, что она не отступит от своего решения. Твердым шагом девушка двинулась вслед за королевой и ее фаворитом.

Одэ де Вальвер понимал, какие чувства движут его возлюбленной; более того: он сознавал, что на ее месте поступил бы точно так же. Поэтому он лишь почтительно поклонился юной красавице.

Каким бы коротким ни был диалог Одэ де Вальвера и Мюгетты, он встревожил Леонору Галигаи, ибо она не расслышала из него ни единого слова. Поэтому фрейлина решила вмешаться и прервать затянувшуюся, на ее взгляд, беседу. Однако тут девушка как раз направилась к выходу. Тогда Леонора подошла к ней, взяла за руку и вкрадчиво произнесла:

— Поспешите, дитя мое. Не стоит заставлять королеву дожидаться.

Но хотя Одэ де Вальвер и не нашел в себе мужества противостоять неосмотрительному решению своей невесты, он отнюдь не намеревался отпускать ее одну и собирался следовать за ней. Убедившись, что шпага его легко выходит из ножен, он обернулся к Ландри Кокнару и холодно произнес:

— Если ты дорожишь своей шкурой, советую тебе не ходить за мной.

— Сколь ни ничтожна цена моей шкуры, но я действительно дорожу ею, — столь же холодно ответил Ландри Кокнар.

Выпрямившись и глядя прямо в глаза Вальверу, он прибавил:

— Однако речь идет о «моей крошке», сударь. А моя крошка, моя маленькая Флоранс — ибо девушку зовут Флоранс, и я являюсь ее крестным отцом, — это единственная моя привязанность в жизни. Много лет назад я совершил доброе дело, и с тех пор дорожу этой девушкой гораздо больше, чем собственной шкурой. Одним словом, если бы вы вдруг решили остаться здесь, я бы все равно отправился следом за ней; я пошел бы совсем один, даже если бы знал, что через минуту мне придется погибнуть.

— Тогда вперед! — улыбнулся Вальвер.

Разговор их продолжался всего несколько секунд, но за это время Леонора вместе с девушкой успели выйти из спальни через потайную дверцу и затворить ее за собой. Потайная дверца, приводимая в движение скрытым механизмом, сама собой бесшумно закрылась.

Леонора и ее спутница оказались в полутемном коридоре. Пройдя несколько шагов, Леонора распахнула какую-то дверь, пропустила вперед Мюгетту и сказала:

— Будьте любезны подождать в этом кабинете. Королева позовет вас.

Мюгетта, или точнее Флоранс, ибо отныне мы будем называть девушку ее настоящим именем, кивнула головой в знак согласия и молча вошла в указанную ей комнату. Даже если бы она обернулась, она бы все равно не сумела разглядеть в полумраке ту дверь, за которой остались Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар. Но она не обернулась.

Расставшись с девушкой, Леонора продолжила свой путь. Спустя минуту она остановилась и задумалась. Рядом с ней находился кабинет Кончини, и она не знала, как ей поступить, — зайти к мужу или нет. Она даже протянула руку, желая открыть дверь, но потом покачала головой и пошла дальше, еле слышно шепча:

— Нет, сейчас я не нужна моему Кончинетто. Я понадоблюсь ему позднее и в другом месте. К тому же, раз он забыл о тех двух наглецах — дерзком авантюристе и жалком предателе — его слуге, значит, мне следует самой позаботиться о них. Эти двое знают тайну моего супруга и могут погубить его. Они не должны живыми выйти из этого дома, куда они столь безрассудно проникли. Что ж, я займусь ими. Тем более что они, в сущности, уже в моих руках. А когда понадобится, я вернусь к девчонке.

Леонора успевала подумать обо всем, и Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар вскоре ощутили на себе результаты ее предусмотрительности.

По узкой лестнице Галигаи спустилась на первый этаж; в кордегардии она нашла Роспиньяка и четырех его лейтенантов: Эйно, Лонгваля, Роктая и Лувиньяка. В комнате стоял страшный шум, ибо все пятеро на чем свет стоит ругали «дерзкого юнца», только что задавшего им знатную трепку.

Однако несмотря на возмущенные крики, никто из них не рвался в бой и не бегал по дому, пытаясь отыскать ненавистного врага. Будем справедливы: эти пятеро дворян не были трусами, и каждый в случае необходимости готов был встретиться один на один даже с Одэ де Вальвером. Но они узнали, что дом Кончини почтила своим присутствием королева, и это охладило их пыл: они не решались ворваться в спальню фаворита и завязать драку на глазах у Ее Величества. Вынужденные бездействовать, они отчаянно бранились.

Появление Леоноры было встречено с бурной радостью. Отдав распоряжения Роспиньяку, жена Кончини удалилась. Едва дверь за ней закрылась, командир что-то шепнул своим четверым лейтенантам; те повскакивали с мест, бросились во двор, прыгнули в седла и галопом помчались на улицу Турнон, где, как вы помните, располагался особняк Кончини. Так что Роспиньяк тоже не терял времени даром.

Расставшись с клевретами Кончини, Леонора направилась в маленький кабинет, где в одиночестве сидел Стокко. Он коротал время, потягивая превосходное старое вино с виноградников Иля; лучезарный напиток поблескивал в хрустальном стакане.

Увидев хозяйку, Стокко вскочил и, по обыкновению нагловато улыбаясь, буквально перегнулся пополам в нарочито почтительном поклоне. После чего он вновь развалился в кресле; на губах его играла саркастическая усмешка. Судя по его манерам, Стокко был посвящен во все тайны своей хозяйки, что давало ему право вести себя с ней столь вызывающе.

Как и прежде, Леонора сделала вид, будто не замечает наглого поведения Стокко: она слишком дорожила его услугами, чтобы обращать внимание на такие мелочи. (Заметим, что никому иному она бы не позволила обходиться с собой подобным образом.) Усевшись напротив Стокко, она, не открывая пока своих истинных замыслов, принялась задавать ему различные вопросы.

Несмотря на всю свою развязность, Стокко знал, что есть граница, переступать которую не только не рекомендуется, но и опасно. Он прекрасно понимал, сколь страшна будет месть его хозяйки, если она узнает, что он переиграл или предал ее. И как бы нарочито вызывающе он себя ни вел, он был безраздельно предан Леоноре и охотно исполнил любые ее поручения. Именно этим объяснялась столь странная на первый взгляд снисходительность жены Кончини.

Стокко подробно отвечал на все поставленные ему вопросы, однако по его насмешливому тону трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

Леонора отлично изучила все повадки своего преданного слуги. Ее великолепная память мгновенно фиксировала все, что говорил ей Стокко: она знала, что его сведения были точны. Выяснив все необходимое, Леонора дала своему поверенному новые инструкции и вышла.

С Роспиньяком Леонора говорила пять минут. Ее беседа со Стокко длилась в два раза дольше. Итак, с того момента, как она вышла из спальни, оставив там Одэ де Вальвера и Ландри Кокнар, прошло немногим более четверти часа.