Чтобы распять на кресте Виолетту, Фаусте нужен был палач, и она его нашла. Палачом стал цыган Бельгодер, отец той, что теперь называли Жанной Фурко… отец Стеллы. Чтобы заставить Бельгодера согласиться, Фауста убеждала его:
— Одна из твоих дочерей умерла… но вторая жива. Если погибнет Виолетта, ты увидишься со Стеллой.
В свирепой и дикой душе цыгана жила не только отцовская любовь, но и страшная ненависть к мэтру Клоду… Ее вполне хватило для того, чтобы цыган принял решение.
Итак, в назначенный час Бельгодер явился в аббатство. Привели, точнее принесли Виолетту, потому что идти она не могла: видимо, ее заранее чем-то опоили. Бельгодер не колеблясь схватил несчастную, привязал ее к кресту и, с помощью стражников, опустил основание столба в вырытую накануне яму. Фауста одна наблюдала за подготовкой церемонии. Лишь дюжина солдат окружала площадку. Леонора и Жанна Фурко были заперты в доме. Кардиналы также еще не появились.
Скоро Бельгодер закончил.
— Прекрасно, — сказала Фауста, — можешь идти. Подожди меня за воротами монастыря.
— Где Стелла? — спросил Бельгодер и так посмотрел на Фаусту, что той стало ясно: если она не выполнит свое обещание, это человек убьет ее.
Но Фауста действительно намеревалась вернуть цыгану дочь — ему-то она не солгала.
— Послушай, — сказала она, — я никогда не даю клятв. Клятвы оскорбляют Господа… Верь мне и жди, жди там, где я велела. Через час ты увидишь дочь. Но если ты попытаешься шпионить за мной, то увидишь, как твоя дочь заменит на кресте девчонку, которую ты только что распял…
Кончив говорить, Фауста повернулась спиной к Бельгодеру и, не обращая больше на него внимания, медленно поднялась по ступеням к мраморному трону. Цыган постоял молча, что-то мрачно обдумывая, потом произнес страшное проклятие и удалился. Он прошел через огороды и, подчиняясь приказу Фаусты, вышел из монастыря.
Вскоре Бельгодер увидел, как у главных ворот остановилась карета. Он сразу узнал двух мужчин, вышедших из экипажа: это были кардинал Фарнезе и мэтр Клод.
Мы знаем, что в монастырь вошел только Фарнезе, а Клод сел в тени огромного дуба и стал ждать появления Виолетты и Леоноры. Читателям известно, в какой тоске жил последние дни бывший палач. Клод привык чувствовать, что внушает людям ледяной ужас. Когда он проходил по улице, мужчины посылали ему вслед проклятия, дети кричали всякие гадости, а женщины шептали молитву, крестились и старались незаметно прошмыгнуть мимо.
Он прекрасно понимал, что то отвращение, которое к нему питали окружающие, должно неизбежно распространиться и на его семью, и на тех, кто жил рядом с ним. Он трепетал при одной мысли, что тень всеобщего недоброжелательства падет и на Виолетту, если он останется рядом с ней. Он с ужасом думал о том, что будет, если герцог Ангулемский узнает о ремесле отца своей любимой.
Клод видел только один выход — смерть! Он исчезнет, исчезнет навсегда, и ни одна капля пролитой им крови не брызнет на Виолетту. У бывшего палача было золотое сердце. Чувство отцовства захватило всю его душу, ему ничего не стоило умереть ради дочери. Но умереть значило никогда более не увидеть Виолетту… а при этой мысли ему становилось невыносимо горько…
Итак, Клод сидел под деревом и предавался грустным размышлениям. Он не отрывал глаз от ворот, а руки его машинально крутили кошель, в котором он прятал флакончик с ядом.
Тут-то его и обнаружил Бельгодер. Вглядевшись, цыган узнал палача.
— Это он, тот, что повесил мою любимую… мать моих девочек… мою бедную Магду! Он отказался открыть отцу, куда увезли детей! А ведь ему стоило сказать всего только одно слово! И я все бы простил, даже смерть Магды! Я валялся у него в ногах, плакал… А он не пожалел меня… Конечно, что жалеть бродягу-цыгана?! Клянусь небом, хватит! Он меня помучил, теперь моя очередь!
Бельгодер принял решение, встряхнул головой и медленно подошел к мэтру Клоду. Палач, увидев цыгана, был неприятно удивлен. Появление Бельгодера как раз в ту минуту, когда Клод ожидал свою дочь, наполнило его сердце мрачным предчувствием.
— Что тебе надо? — спросил Клод.
— А ты не догадываешься? — ухмыльнулся цыган.
Они стояли друг против друга, словно два разъяренных пса, готовые вцепиться в горло противника.
— Иди своей дорогой! — проворчал палач.
— Сегодня наши дороги пересеклись! — ответил Бельгодер. — Я собираюсь сказать тебе кое-что!
— Говори скорей, мне некогда…
— Я вижу, ты торопишься, мэтр Клод, ну что ж, я тебя долго не задержу. Так вот, когда мы недавно встретились в доме на Гревской площади, я твердо решил отомстить тебе! Но тогда ты сумел улизнуть… Виолетта была спасена, а я потерял свою Стеллу… Моя вторая дочь, Флора, погибла у меня на глазах: ее сожгли… Ты снова одержал победу!
— Сударь, — заговорил Клод, и в голосе его зазвучала горечь, — позвольте я объясню, что случилось с вашими дочерьми…
— Скажите пожалуйста! — усмехнулся Бельгодер. — Он зовет меня «сударь»! Как будто я христианин или, того больше, дворянин…
— Препоручив ваших дочерей прокурору Фурко, я был уверен, что девочки нашли доброго отца… Кто же знал, что с достойным господином случится такое?!
— А я, их отец, стало быть, недостойный! — взорвался Бельгодер.
— Признаюсь, я поступил неправильно. Видите, я раскаиваюсь в содеянном, идите же своей дорогой. Не мешайте мне сегодня…
— Значит, признаешься, что напрасно отобрал детей у отца?
— Да, — прошептал Клод, словно беседуя сам с собой, — я совершил преступление и теперь жестоко расплачиваюсь.
— Преступление! Вот именно — преступление! И не одно! Ты пытал моих соплеменников, ты убил Магду, несчастную женщину, никому не причинившую зла. А час расплаты для тебя еще не пробил!
— Да ведь и я пережил то же, что и ты, и так же лил слезы…
— Этого мало…
— Ты похитил у меня Виолетту, и я лишился ее, как некогда ты лишился своих Флоры и Стеллы.
— Этого мало…
— Я страдал и мучился так же, как и ты… Ты уже отомстил, отдав Виолетту в руки той страшной женщины…
— Все равно этого мало.
Слова Бельгодера словно тяжелые камни обрушивались на мэтра Клода, и он все глубже втягивал голову в плечи.
— Говори же, — взмолился наконец бывший палач, — скажи, что тебе нужно. Клянусь, я сделаю все… Но потом ты уйдешь… Слышишь, цыган, не испытывай мое терпение — говори скорей, чего же ты хочешь?
— Кровь за кровь! Жизнь за жизнь! Смерть за смерть!
Мэтр Клод пожал плечами и ответил:
— Твое желание будет исполнено — мне недолго осталось жить.
— Ты смеешься, палач? Твоя смерть мне не нужна. За муки Флоры ответит Виолетта!
Клод поднял тяжелый сук, валявшийся под дубом, и, сжав его в руке, шагнул к Бельгодеру:
— Уходи!
— Я уйду, — ответил Бельгодер, — когда моя дочь Стелла покажется в воротах монастыря. Мне обещали вернуть дочку… хотя бы одну… А насчет твоей девчонки…
Клод угрожающе замахнулся:
— Не смей плохо говорить о Виолетте. Тебе вернут дочь — я рад. и я тебя не трону. Но о моей дочери и упоминать не смей! Понял, негодяй?
— Плохо говорить о Виолетте? Вовсе не упоминать о ней? — ехидно выкрикнул Бельгодер и расхохотался. — Ты плохо меня знаешь, Клод. Я не говорю понапрасну, я просто убиваю. В этот самый момент твоя Виолетта умирает под пытками!
Клод отбросил сук. Его огромная рука легла на плечо цыгана, но тот не согнулся, а по-прежнему смело смотрел в глаза бывшему палачу. Бельгодер улыбался, он наслаждался мщением, ненависть, клокотавшая в его сердце, была удовлетворена.
— Что ты сказал? — шепотом спросил Клод.
— Я сказал, — прорычал Бельгодер, — что вот этими самыми руками я только что распял твою дочь на кресте, что ее охраняют двадцать солдат и что сейчас она, наверное, уже умерла! Слышишь? Звенит погребальный колокол! Твоя дочь, твоя Виолетта…
Закончить Бельгодер не успел: Клод схватил его за горло. Его руки, как стальные клещи, впились цыгану в шею… Клод не произнес ни слова. Он был бледен, как покойник, лишь глаза его налились кровью. Коренастый, крепкий цыган попытался вырваться; ненависть удесятерила его силы. Бельгодер попятился, потом изловчился и в свою очередь обхватил Клода за шею. Крепкие пальцы сомкнулись на горле бывшего палача.
Они стояли друг против друга, и один душил другого. А из-за монастырской стены доносился похоронный колокольный звон…
Несколько минут оба были неподвижны. Потом пальцы Бельгодера разжались, а голова бессильно упала на плечо.
Клод еще несколько секунд не выпускал шею цыгана. Но увидев, что глаза Бельгодера закатились и лицо стало фиолетовым, бывший палач отпустил своего врага. Тело Бельгодера рухнуло на землю — цыган был мертв…
Клод наклонился над ним, приложил руку к сердцу. Мэтр Клод выглядел совершенно спокойным, только дышал с некоторым трудом. Он убедился, что его противник и впрямь умер, и огляделся с видом человека, который только что очнулся и не понимает, где находится.
Тут Клод услышал колокола, и страшные слова Бельгодера всплыли у него в памяти.
— Погребальный звон! — взвыл палач. — Погребальный звон!
Он кинулся к воротам монастыря. Как раз в эту минуту к обители подошла многолюдная процессия, так что ворота были распахнуты настежь. Но дорогу Клоду преградил часовой, крикнувший «Стой!» Не обращая на него внимания, мэтр Клод ринулся вперед, но тотчас же остановился: на дорожке появился человек с девушкой на руках. Клод замер от ужаса и отчаяния: он узнал герцога Ангулемского, несшего Виолетту, бледную, с закрытыми глазами…
— Мертва! Конечно, мертва! — решил Клод.
В этот момент юный герцог зашатался, ноги его подкосились, он падал…
Но Клод подоспел вовремя, и его могучие руки подхватили обоих — и юношу, и девушку. Бывший палач тут же пошел прочь, подальше от ворот монастыря. Он кусал губы, чтобы не закричать. Взгляд его покрасневших глаз не отрывался от лица Виолетты. Клод принес обоих к роднику, что выбивался из-под скалы неподалеку от могилы Пардальяна-старшего. Когда-то у этого самого ручейка Моревер нанес Лоизе предательский удар кинжалом, оказавшийся смертельным.
Клод опустил юношу и девушку на траву, набрал в пригоршню воды, брызнул в лицо Виолетте. Она вздохнула, открыла глаза и улыбнулась — как тогда в комнате смерти дворца Фаусты, где он должен был казнить ее.
— Батюшка! Дорогой батюшка! — прошептала Виолетта.
Карл Ангулемский быстро очнулся, и следующие минуты стали для всех троих прекраснейшими в их жизни. Они никак не могли поверить своему счастью. Все трое плакали и смеялись одновременно, что-то бессвязно говорили, вновь и вновь обнимались и целовались. Наконец Виолетта, герцог и мэтр Клод немного успокоились и попытались строить хоть какие-то планы на будущее.
Карл и Виолетта чувствовали себя на вершине блаженства, счастье опьяняло их. Клод же помрачнел…
Ведь Виолетта была спасена, более того — она воссоединилась с тем, кого любила, значит, Клоду следовало исчезнуть… умереть… И теперь, глядя на свою обретенную дочь, он ощутил, что безумно боится смерти!
Герцог Ангулемский, разумеется, узнал Клода — они встречались в известном нам доме на улице Барре, но не стал задавать ему никаких вопросов. Все мысли влюбленного юноши занимала Виолетта, и только она одна.
А девушка чувствовала себя безмерно счастливой — ведь она отыскала и возлюбленного, и отца. Она не верила собственным глазам, ей все время казалось, что прекрасное видение сейчас рассеется.
Внезапно Виолетта заметила, как хмурится тот, кого она всегда называла отцом. Она обратила внимание, что мэтр Клод пристально наблюдает за Карлом. И сердце подсказало ей, почему так печален ее дорогой отец. Виолетта осторожно высвободилась из объятий герцога и приникла к груди мэтра Клода.
— Батюшка, дорогой батюшка, что с вами? Вы не радуетесь вместе с нами? Скажите, что с вами?
— Не надо… не надо… молчи, — прошептал Клод.
И с ужасом посмотрел на герцога.
— Вы плачете, батюшка! Почему вы плачете?
— От радости, клянусь, от радости!
Виолетта встряхнула головой; ее прекрасные фиалковые глаза устремились на Карла, но она по-прежнему держала отца за руку. Может быть, эта юная женщина пыталась измерить силу любви молодого герцога? Наконец она решилась и заговорила. Клод понял, что Виолетта сейчас все расскажет Карлу, а ведь бывший палач так хотел избежать этих тягостных объяснений!
— Нет, батюшка, — сказала красавица. — нет, не от радости вы плачете, а от горя. Не так вы рыдали от счастья, когда спасли меня от смерти тогда, в доме у Фаусты…
— Замолчи, дитя мое! Замолчи! — выкрикнул несчастный отец.
— Спас от смерти… как это? — в недоумении пробормотал Карл Ангулемский.
Он понял, что вот-вот узнает некую страшную тайну, что в прошлом Клода таится нечто ужасное… Клод пытался заслонить Виолетте рот ладонью, но девушка не умолкала:
— Да, там, в той страшной комнате, где я должна была умереть… Монсеньор герцог, послушайте… Перед вами — мой отец!
— Монсеньор, — прохрипел Клод, — не верьте ей. Вы же знаете: Виолетта — дочь принца Фарнезе.
— Нет! — упорствовала Виолетта. — Для меня отец — тот, кто подобрал несчастного и беззащитного ребенка, тот, кто посвятил ему жизнь, отдавая всего себя целиком. Монсеньор, я люблю вас… в сердце моем наши судьбы связаны… я никогда бы не смогла забыть вас… И случись нам опять расстаться, я бы, наверное, умерла…
— Доченька! Дорогая моя доченька! — всхлипывал бывший палач.
— Но я не могу допустить, чтобы мое счастье сделало несчастным моего дорогого отца! Знайте же, монсеньор, я — дочь мэтра Клода, и другого отца мне не надо!
— Дитя мое! — взмолился Клод. — Пожалей, пожалей старика! Замолчи!
— Мой отец — почтенный парижский горожанин! — твердо продолжала девушка. — Вот он перед вами. Он воспитал меня… он всю душу отдал мне… он заботился о дочери с огромной любовью и нежностью… Только ему я обязана жизнью. Потом меня похитили, но он нашел меня и еще раз спас от верной смерти… А теперь слушайте, мой любимый… В тот день, когда он вторично спас мне жизнь, я увидела, что отец рыдает… Я захотела узнать, почему он горюет, какие тайны скрывает от дочери… и он признался, что считает себя человеком низким и недостойным, потому что прежде был присяжным палачом Парижа!
Монсеньор, так взгляните же на меня — на дочь мэтра Клода!
Карл Ангулемский был потрясен, он попятился, закрыл лицо руками и простонал:
— Палач!..
А несчастный Клод прошептал про себя: «Будь благословенна, дочь моя! Я умру счастливым! Ты не стыдишься своего отца!»
Мэтр Клод быстро извлек из кошеля флакон и проглотил яд. Виолетта не видела, как он это сделал: ее глаза были прикованы к Карлу Ангулемскому. Она ждала… с волнением ждала ответа. А ошеломленный ее признанием Карл вообще не замечал ничего вокруг.
Он не отрывал ладоней от лица, словно ослепительный свет жег ему глаза. Когда же Карл, наконец, опустил руки и взглянул на Виолетту, та не смогла сдержать крик радости. Ибо она прочла во взгляде своего нареченного, что любовь победила неприязнь, предрассудки, страх!
Они бросились друг к другу в объятия. Карл взял Виолетту за руку и шагнул к мэтру Клоду. Юноша был еще бледен, но глаза его сияли. Сын Карла IX почтительно и с волнением обратился к Клоду:
— Сударь, я счастлив видеть отца моей любимой. Клянусь вам, я посвящу вашей дочери всю мою жизнь. Мне все равно, кем вы были когда-то. Считайте, что ваша тайна навеки похоронена в моем сердце… Не удивляйтесь этим словам, сударь. Я много перенял от одного человека, он изменил мою душу, избавил от глупых предрассудков, научил уважать людей. Его зовут шевалье де Пардальян… Он объяснил мне, как отвратительны люди, не знающие, что такое добро и справедливость, даже если они носят королевские одежды. И еще он учил, что достойны уважения те, в чьем сердце живет чувство высокой любви, великодушие, умение прощать. Вы как раз такой человек, и вот вам, сударь, моя рука!
Карл протянул руку, мэтр Клод жадно схватил ее, с облегчением вздохнул и прошептал:
— Теперь я знаю, моя дочь будет счастлива!
— О, Карл, ты так благороден и великодушен! — воскликнула Виолетта. — Люблю и благодарю тебя! Батюшка, и ты будешь счастлив вместе с нами.
Лицо Клода осветила улыбка блаженства. Но он уже чувствовал, что холодный пот выступил у него на лбу. Бывший палач пошатнулся, упал на колени… все поплыло у него перед глазами. Мэтр Клод со стоном рухнул на траву.
— Батюшка, батюшка! — закричала Виолетта, опустилась на колени и попыталась приподнять его.
— Не бойся… — прохрипел Клод. — Это… это от радости…
— Господи! — перепугалась Виолетта. — У тебя же руки ледяные! Боже, мой отец умирает…
На измученном лице Клода снова появилась ясная улыбка, и с невыразимой нежностью он прошептал:
— Умирает?.. Да, я умираю… умираю от радости… Прекрасный конец! Не плачь… я счастлив, так счастлив… Монсеньор, примите мое благословение! Забирайте мое дитя, мое сокровище… Прощайте!.. Руку, дай мне твою руку, доченька!
Собрав все силы, он схватил Виолетту за руку, поднес ее к губам и закрыл глаза…
— Умер! Умер! — разрыдалась Виолетта.
Девушка ничком упала на траву. Бросившийся к ней Карл случайно заметил на земле маленький флакончик. Герцог сразу понял, отчего скончался мэтр Клод, и, склонившись над своей возлюбленной, с глубокой жалостью посмотрел на бывшего присяжного палача города Парижа.
Потом Карл — незаметно от Виолетты, поглощенной своей скорбью — подобрал пузырек и быстро, так, чтобы девушка не видела, швырнул его в ручей. Герцог надеялся, что Виолетта поверит последним словам мэтра Клода, поверит, что тот, кто заменил ей отца, действительно умер от счастья.
Флакончик быстро наполнился водой и пошел ко дну, а ручеек по-прежнему мирно журчал, сбегая вниз по склону Монмартрского холма.
В эту минуту в воротах аббатства показалась перепуганная девушка. Она на миг остановилась у дуба, под которым лежало тело Бельгодера, в ужасе отпрянула, огляделась вокруг и увидела Карла с Виолеттой. Узнав юную певицу, девушка радостно вскрикнула и бросилась ей на шею:
— Дорогая… дорогая моя подруга! Наконец-то мы свободны! Но, Боже мой, что вам довелось пережить!
Виолетта, подняв наполненные слезами глаза, узнала Жанну Фурко, нежно обняла ее и, рыдая, произнесла:
— Жанна! Дорогая Жанна, мой батюшка скончался!
Жанна Фурко, подруга Виолетты, с которой та провела столько дней в заточении в монастыре, была, как известно нашим читателям, дочерью Бельгодера!
Фауста заставила Жанну встать недалеко от креста, на котором мучилась Виолетта, так что девушка была свидетельницей ужасной сцены гибели Леоноры и Фарнезе. Из криков цыганки Саизумы она поняла, что та ей вовсе не мать и что Фауста ее обманула. Потом явился Сикст V и, пользуясь всеобщим замешательством, Жанна ускользнула, пробежала через огороды, обнаружила, что главные ворота распахнуты настежь, и вырвалась из монастыря. Она увидела тело Бельгодера, но, разумеется, не узнала своего родного отца.
Герцог Ангулемский прежде не встречался с Жанной, но сразу понял, что эта хорошенькая девушка — близкая подруга его возлюбленной. Он прошептал ей на ухо несколько слов, и Жанна увлекла Виолетту подальше от мэтра Клода, наконец-то обретшего вечный покой.
В это время к воротам обители подошло несколько крестьян. Карл, дав им пару золотых, попросил позаботиться о бывшем палаче. Его отнесли в ближайший крестьянский домик, обмыли, положили на стол. А Бельгодера зарыли тут же, под дубом.
Виолетта вместе с Жанной Фурко остались около мэтра Клода, а герцог вновь отправился к монастырю — его беспокоила судьба шевалье.
Пардальян как раз выходил из ворот.
Друг Карла казался совершенно спокойным, но юный герцог слишком хорошо знал Пардальяна и догадался, что тот только что пережил страшное потрясение. Однако расспрашивать Карл не стал, а лишь рассказал шевалье, что случилось с мэтром Клодом.
— Ну что же, монсеньор, — вздохнул Пардальян, — отправляйтесь с невестой в Орлеан. По глазам вижу: вы счастливы! А счастье — это что-то вроде чудесного дворца: как только представился случай, следует, не мешкая, заходить внутрь. Помедлишь хоть минуту — и дворец растает, словно облачко в небе… Отдайте последний долг несчастному Клоду и уезжайте вместе с вашей Виолеттой.
— А вы, дорогой друг? Предупреждаю, без вас я не уеду!
— Придется! — ответил Пардальян. — Вы уезжаете, а я остаюсь. Впрочем, мы расстаемся ненадолго. Как только я улажу в Париже одно дело, я тут же приеду к вам в Орлеан. Но, ради Бога, не медлите, уезжайте!
Карл пытался спорить, но в конце концов ему пришлось согласиться с шевалье. Виолетту следовало как можно скорее отправить в безопасное место. Карл взял с Пардальяна обещание приехать в Орлеан, друзья обнялись на прощание и разошлись. Шевалье остался у ворот монастыря, а герцог отправился в крестьянскую хижину, где его ожидали Виолетта с Жанной. По дороге Карл все время оглядывался; сердце его сжималось: что-то ему подсказывало, что он никогда больше не увидит шевалье де Пардальяна.
В домике Виолетта рыдала над телом мэтра Клода, а Жанна пыталась ее успокоить. Герцог Ангулемский пошел искать карету для девушек и вернулся лишь к вечеру. Клода похоронили на следующее утро. Виолетта долго не хотела уходить с кладбища, так что Карл с трудом заставил ее оторваться от свежего земляного холмика, который она со слезами обнимала, и усадил в карету, где уже ждала Жанна Фурко. Сам герцог вскочил в седло, и, обогнув Париж, карета выехала на Орлеанскую дорогу.
Впрочем, одно небольшое происшествие ненадолго задержало Карла и его спутниц у подножия Монмартрского холма. Неожиданно из-за кустов вынырнули два подозрительных типа и бросились к карете. Карл тотчас же узнал в одном из них Пикуика, который и предупредил их с Пардальяном об опасности, грозящей Виолетте.
Как помнят наши читатели, Пикуик удрал из монастыря, и ему пришла в голову мысль заглянуть на всякий случай в гостиницу «У ворожеи». С утра, как только открыли городские ворота, он вошел в Париж, отправился в заведение госпожи Югетты и обнаружил там герцога Ангулемского и Пардальяна. Они как раз собирались на встречу с Моревером, назначенную на утро двадцать первого октября. Об остальном догадаться нетрудно.
Пикуик и Кроасс, разумеется, не стали соваться в монастырь, пока там разыгрывались известные нашим читателям события. Они предпочли выследить герцога Ангулемского и перехватить его тогда, когда он уже будет готов уехать.
— Монсеньор, — взмолился, обращаясь к Карлу, Пикуик, — не бросайте нас!
Карл был тронут его просьбой: как-никак, а без помощи Пикуика он вряд ли нашел бы свою Виолетту.
— Хотите отправиться со мной? — спросил герцог.
— С вами? Хоть на край света! — заявил Пикуик.
— Ну что ж, приезжайте в Орлеан, найдите меня и оставайтесь в моем доме. А там посмотрим… — И герцог швырнул бывшим певчим горсть мелочи. — Это вам на дорогу!..
Два приятеля рассыпались в благодарностях, карета уехала, и великаны пешком направились в сторону Орлеана.
Карл, Виолетта и Жанна без всяких приключений добрались до Орлеана. Через три дня в город явились и Пикуик с Кроассом. Пикуик, проходя через городские ворота, важно заявил своему спутнику:
— Вот теперь-то для нас уж точно начнется райское житье… Попомни мои слова!