Почти час простоял Пардальян над трупом Моревера. Он вспомнил далекие годы своей ушедшей молодости. Перед глазами его встал образ незабвенной Лоизы. Вот она лежит на смертном одре, вот приподнимается и из последних сил обнимает его… как же она была прекрасна, как сияли ее голубые глаза! Сколько в них было чистой любви и сколько глубокой скорби в этот миг расставания навеки!…
Вот ее гроб, усыпанный белыми цветами… Вот могила на маленьком кладбище в Маржанси. Она сама захотела покоиться там… Около места ее вечного упокоения он поклялся отомстить убийце. Нынче он сдержал свою клятву: труп негодяя лежит у ног шевалье.
И тут Пардальяна охватило ощущение бессмысленности жизни. Умерли все тс, кого он любил, нет и тех. кого он ненавидел… Он почувствовал себя одиноким, отчаянно одиноким…
Перед его внутренним взором возникло было лицо Фаусты, но он почувствовал, что совершенно равнодушен к этой женщине. Потом он вспомнил о Виолетте, о молодом герцоге Ангулемском. и грустная улыбка осветила лицо шевалье.
Наконец в памяти его всплыл нежный облик Югетты, доброй хозяюшки, и Пардальян прошептал:
— А вдруг я еще найду место, где усталый путник может приклонить голову?..
Так он стоял, объятый грезами, грезами опасными и чарующими, ибо они отвлекали его от реальной жизни. Внезапно послышались чьи-то шаги. Пардальян обернулся. Перед ним стоял какой-то крестьянин.
Шевалье провел рукой по лбу, отгоняя мысли о будущем, и вернулся к настоящему. Он попросил одолжить ему лопату и заплатил экю. Крестьянин увидел труп, страшно перепугался, но не убежал и лопату дал. Пардальян вырыл могилу в холодной мерзлой земле. Он опустил туда труп своего врага и прикрыл попоной, снятой с коня Моревера. Потом шевалье засыпал яму и собрался уезжать,
Крестьянин робко попросил:
— А можно я возьму коня? Правда, он измучился, но он молодой и сильный, наверняка оправится.
— Бери, приятель, бывшему хозяину он больше не понадобится, — ответил Пардальян.
Пардальян сел в седло. Его конь уже успел отдохнуть, и скоро шевалье оказался в Шатодене.
Шатоден нынче напоминал Божанси: так же гудел и волновался. Известие о гибели герцога де Гиза разошлось по всей Франции, словно круги по воде, куда бросили камень. В Шатодене сторонники Гиза тоже кричали, грозились, собирались идти на Париж.
— Интересно, что случится, если я встану сейчас перед людьми и заявлю: «Это я убил вашего герцога, причем убил в честном поединке»? — хмыкнул шевалье.
Он нашел гостиницу получше и провел там ночь. На следующее утро Пардальян направился в Блуа. И первым человеком, которого он увидел в городе, оказался Крийон, храбрый Крийон. Капитан командовал отрядом солдат, которые разгоняли толпу горожан, оравших что есть силы:
— Смерть Валуа! Отомстим за Гиза!
Солдаты с Крийоном во главе действовали уверенно, и через несколько минут смутьяны разбежались.
Пардальян окликнул командира:
— Эй, господин де Крийон!
Крийон подъехал к шевалье и радостно протянул ему руку.
— А у меня к вам просьба, сударь, — сказал с улыбкой Пардальян.
— Для вас — все, что хотите!
— Буду очень благодарен вам, если вы поможете. Вчера во дворце госпожи Фаусты арестовали двух ее служанок. Бедные девушки совсем ни при чем. Нельзя ли их освободить?
— Через час они будут свободны. Я сам помогу им выехать из города.
— Спасибо! И еще, будьте любезны, сообщите им, что, их ждут в Орлеане… Они знают, куда ехать…
— Обязательно передам, — сказал Крийон. — А вас, дорогой друг, я попрошу быть поосторожней: Ларшан на вас очень зол…
— Мало ему одной сломанной ноги!.. Если не угомонится, сломаю вторую!
Крийон расхохотался.
— Впрочем, теперь вам окажет покровительство Его Величество, — заметил он. — Поедемте со мной, я представлю вас королю.
— Зачем? — флегматично спросил шевалье.
— Как «зачем»? — удивился Крийон. — Король очень хочет вас видеть. Его Величество желает вознаградить человека, который…
— Но я вовсе не хочу видеть Валуа… Один вид короля навевает на меня тоску… Господин де Крийон, если он снова вспомнит обо мне, скажите, что вы меня не видели.
— Хорошо! — согласился изумленный Крийон.
Они пожали друг другу руки, и шевалье продолжил свой путь через город. В Блуа было более или менее спокойно — особенно после того, как Крийон разогнал самых крикливых из сторонников герцога.
— Странный человек, очень странный! — прошептал бравый вояка, провожая взглядом шевалье. — Не понимаю я его и, наверное, никогда не пойму…
Пардальян отправился к «Замковой гостинице», где, как помнят наши читатели, он остановился до того, как Крийон отвел его в замок. Шевалье надеялся найти там Клемана, но не обнаружил его.
— Наверное, он уехал обратно в Париж, — решил Пардальян.
Шевалье попросил ту же комнату, что занимал раньше. Он собирался провести в Блуа дня два, отдохнуть, подумать, а потом вернуться в столицу.
Он нуждался не столько в отдыхе, сколько в свободном времени для размышлений: шевалье предстояло принять решение, от которого, возможно, зависело его будущее.
В тот же день Пардальян узнал, что герцогине де Монпансье удалось бежать. Ускользнул и герцог де Майенн, а с ним и важные вельможи, прибывшие в Блуа на заседание Генеральных Штатов. Итак, Генрих III не сумел в полной мере воспользоваться плодами своей победы. Погиб только кардинал де Гиз, его закололи кинжалом как раз в тот день, когда шевалье вернулся в Блуа.
Назавтра Пардальяну сообщили, что король выехал в Амбуаз. Якобы Его Величество желал побеседовать с пленниками. На самом деле Генриху было неуютно в Блуа. Усилиями Крийона там навели порядок, но тишина городских улиц казалась королю зловещей. Он боялся взрыва ненависти и не доверял горожанам.
Прошло уже два дня, а шевалье все не мог решить — что же ему предпринять? Он колебался и поминутно спрашивал себя:
— Ехать мне во Флоренцию или не ехать?
Каждый день к Пардальяну заглядывал Крийон, и они по-настоящему подружились. Бравый воин в отсутствие короля исполнял обязанности коменданта замка и коменданта города.
Как-то Пардальян вместе с Крийоном навестил покалеченного Ларшана.
— Мне очень жаль, — сказал шевалье, — что я так неудачно швырнул канделябр и сломал вам ногу.
— Еще бы вам не жаль, — проворчал Ларшан, — вы ведь хотели мне череп проломить!..
Капитан лежал в постели, и вынужденное безделье его очень раздражало.
Пардальян мило улыбнулся:
— Я так расстроился из-за вашей ноги, что не могу даже представить, что бы со мной сталось, если бы я проломил череп такому отважному офицеру. Наверное, я впал бы в отчаяние…
Прошло еще несколько дней, и вот третьего января до Блуа дошла весть о том, что герцог де Майенн собрал войска и движется на Париж. Его якобы встречают с триумфом, и города один за другим восстают против власти Валуа. У Крийона в Блуа было десять тысяч солдат. На всякий случай он приготовился дать сражение. Но король сообщил, что не оставит своей столицы и в Блуа возвращаться не намерен.
Однако же пятого января утром, когда Пардалъян спустился в большой зал гостиницы, собираясь отправиться в замок и повидаться с Крийоном, он услышал, что Генрих III прибыл в Блуа. Король приехал ночью: по крайней мере, ходили такие слухи, хотя точно ничего известно не было. Шевалье уже хотел шагнуть на крыльцо, но тут внимание его привлек монах в низко надвинутом капюшоне, сидевший в одиночестве в углу зала.
— Эта фигура мне знакома… — буркнул Пардальян.
Монах встал и направился к двери. Оказавшись рядом с шевалье, он чуть слышно прошептал:
— Идите за мной.
Сомнений не было: Жак Клеман вернулся в Блуа. И одновременно с появлением монаха распространился слух о возвращении короля…
«Черт побери! — подумал Пардальян. — Похоже, грядут великие события. Моя шпага уже изменила однажды ход истории, пронзив грудь герцога де Гиза. Подозреваю, что под этой рясой прячется кинжал, который пронзит грудь Валуа и изменит судьбу монархии. Надо все выяснить!»
Он пошел вслед за Жаком Клеманом. Монах остановился на площади, шагах в двадцати от портала замка.
— Итак, вы вернулись в Блуа? — спросил шевалье.
— Я не возвращался, — мрачно ответил монах. — Я отсюда никуда не уезжал, более того — я даже не выходил из комнаты… Я знал, что вы в гостинице, но мне хотелось остаться наедине… наедине с самим собой, со своей совестью… с Господом, который говорил со мной!
— Ах, вот как? — улыбнулся Пардальян. — И что же вам поведал Господь? Вы с ним беседовали прямо в вашей комнате в гостинице? Ну надо же — забиться в свою каморку и носа на улицу не казать! Послушайте, но вы, кажется, дрожите, у вас лихорадка… Пойдемте-ка обратно. Это все потому, что вы морите себя голодом и пьете слишком много воды. Давайте закажем чего-нибудь покрепче…
Но монах не слушал разумных речей своего друга. Он вцепился в руку шевалье и возбужденно произнес:
— Пардальян, настал великий час! Никто и ничто не помешает мне убить Валуа! Я уже две недели жду, когда он вернется в Блуа… Наконец Господь заставил его вернуться! И Господь задержал вас в Блуа, чтобы вы помогли мне!
— Помог вам?! — воскликнул удивленный шевалье.
— Я рассчитываю на вас! — сказал монах. — Да, у меня лихорадка и голова раскалывается, но мысли мои ясны. Я следил за вами, я знаю: вы подружились с этим грубияном Крийоном. А я бессонными ночами вопрошал Господа, чтобы он умудрил меня и научил проникнуть в замок. Теперь я понял: ваша дружба с Крийоном — это перст судьбы.
— Вы что, серьезно?
— Пардальян, вы поможете мне пройти в замок! Познакомьте меня с Крийоном, скажите, что я ваш друг; говорите что угодно, но я должен попасть в замок!
— И вы рассчитывали, что я помогу вам убить короля?
Пардальян помрачнел и задумался. Он прекрасно знал, что надо сказать, но никак не мог выбрать верный тон для беседы с Жаком Клеманом.
— Дорогой друг, — осторожно начал шевалье, — допустим, вы собирались бы драться на дуэли и сказали мне: «Пардальян, прошу вас сразиться с секундантом моего противника!» Я бы вам ответил: «Хорошо, дуэль есть дуэль. Ради вас я готов перерезать горло незнакомому человеку». Если бы на вас напали — пусть сам король или даже десяток королей! — и вы бы позвали меня на помощь, я бы сразился с десятком королей. Будь среди них Валуа, и ему бы не поздоровилось… Но вы просите, чтобы я за руку проводил вас к человеку, которого вы собираетесь убить… и убить не на дуэли, а в тот момент, когда он меньше всего ждет удара в спину… Извините, но подобное — не в моих привычках…
— Вы отказываетесь?
— Да, я отказываюсь выступать пособником убийцы, — твердо ответил Пардальян.
Жак Клеман был поражен. Он провел рукой по лбу и пробормотал:
— Проклятье! Проклятье!
В этот момент у гостиницы появился взволнованный Крийон. Увидев Пардальяна и его собеседника, он бросился к ним.
— Вы знаете этого преподобного отца? — спросил капитан у шевалье.
— Знаю, — сказал Пардальян.
— Слава Богу, — облегченно вздохнул Крийон и повернулся к Клеману. — Отец мой, вы нужны в замке. Духовник короля уехал, а королеве-матери очень плохо. Она просила привести исповедника, и как можно скорей. Пойдемте со мной, святой отец! Воистину, сам Господь послал вас!
Жак Клеман схватил Пардальяна за рукав и прошептал:
— Слышите? Господь послал меня!
И монах бросился вслед за Крийоном.
— Действительно, это судьба! — проговорил Пардальян, как завороженный глядя на удаляющегося монаха.
Жак Клеман вместе с Крийоном вошел в замок, и их сразу проводили в покои королевы-матери, на первом этаже.
Как ни странно, никого, похоже, не волновала тяжелая болезнь Екатерины Медичи. А она, между тем, была на краю могилы; недаром же ей понадобился исповедник. Уже неделю старая королева не вставала с постели, и никто о ней толком не заботился. Даже лакеи и служанки выполняли свои обязанности кое-как. Екатерина Медичи угасала среди всеобщего и полного равнодушия. Один только Руджьери остался ей верен до конца.
Эта женщина, которая властвовала над Францией и держала в своих руках судьбы всего христианского мира, теперь умирала, но никто даже не вспоминал о ней… С ней уходила в небытие целая эпоха. Ее сын, любимый, обожаемый Генрих, всегда с трудом терпел матушку. При дворе было принято обращаться с королевой, как с посторонней, которой давно следует уйти, но которая почему-то задерживается и никак не желает прощаться. Милосерднее других оказался храбрый Крийон: он позаботился об исповеднике для королевы.
Жака Клемана поразило, что, несмотря на болезнь старой женщины, наверху, в верхних этажах замка, болтали о пустяках, смеялись и развлекались придворные.
Крийон пригласил его в комнату перед спальней. И тут Жак Клеман спросил:
— Где он?
— Кто? — удивился Крийон.
— Король…
— Вы не поняли, отец мой. Я вас позвал к королеве-матери. Ей очень плохо…
— А где же король? — настаивал монах.
— В Амбуазском замке.
— Но разве он не вернулся нынче ночью? — с надеждой спросил Жак Клеман.
— Да нет. Однако же я попрошу вас пройти к королеве.
Жак Клеман с трудом сдержал возглас разочарования. Но Крийон уже распахнул дверь в спальню, и монаху пришлось войти. Капитан удалился…
Королева лежала в затемненной комнате, всеми забытая и заброшенная. Хотя на улице было светло, шторы плотно закрывали окна, а на каминной полке горели свечи. Их неверный свет не мог полностью рассеять темноту, и мрак выползал из каждого угла спальни.
Монах пригляделся и увидел лежащую на кровати старую, морщинистую, бледную женщину; ее глаза ярко блестели и притягивали взор вошедшего, ибо лицо было неподвижным и полумертвым, а этот блеск завораживал. Казалось, королева смотрит уже не на реальный, а на загробный мир.
Жак Клеман твердил себе:
— Королева умирает! Екатерина Медичи умирает! И я, сын Алисы де Люс, присутствую при ее агонии.
Королева пошевелилась, и Жак Клеман очнулся от грез.
Екатерина сделала тонкой слабой рукой движение, приглашающее Жака Клемана подойти поближе. Она прошептала:
— Подойдите, отец мой, подойдите…
Он медленными шагами подошел к изголовью кровати. Екатерина пристально взглянула на него и с трудом выговорила:
— Я вас не знаю. Вы — не королевский духовник…
— Нет, мадам, — ответил Жак Клеман. — Духовник уехал. Я случайно оказался рядом с замком, и господин де Крийон пригласил меня, чтобы принять вашу исповедь.
— Тем лучше… — прошептала Екатерина.
Видимо, ее больше устраивал безвестный монах, чем придворный капеллан.
— Да… тем лучше… — с дрожью в голосе повторил Жак Клеман.
— Мой сын… — прошептала умирающая. — Где Генрих?.. Где мой сын?
— Его Величество в Амбуазе, мадам.
Королева закрыла глаза и замолчала. Из-под прикрытых век выкатились две слезинки и медленно сбежали по морщинистым щекам.
— Значит, я его больше не увижу? Я умираю, а сына со мной нет… Страшная смерть… Сынок, дорогой, обожаемый сынок… я умираю, а тебя нет рядом…
Потом она заговорила — быстро, лихорадочно и неразборчиво. Монах склонился над королевой, но уловил лишь какие-то обрывки фраз да имена, много имен:
— Диана Французская… Монтгомери… нет, неправда… а Колиньи… нет, не хочу… Моревер, слушай, Моревер…
Жак Клеман жадно прислушивался. Он ждал, что королева произнесет еще одно имя, но так и не дождался. Внезапно Екатерина широко раскрыла глаза; в них промелькнула тревога.
— Я что-то говорила? — спросила она.
— Ничего, мадам, я жду, чтобы Ваше Величество соблаговолили сообщить мне тайны вашей души, дабы я мог вознести их к трону великого судьи, который карает и прощает…
Старая королева с трудом приподнялась на подушках и посмотрела на исповедника.
— Отец мой, я раскаиваюсь в моих грехах, простит ли меня Господь?
— Если вы сознаетесь в содеянном…
— Тогда слушайте, отец мой…
Монах вновь склонился над Екатериной, ловя каждое ее слово. Королева задыхалась, пальцы ее конвульсивно теребили и перебирали одеяло, и эти движения свидетельствовали о близости конца.
— Я признаюсь… признаюсь… — чуть слышно прошептала она. — Я убила или приказала убить несколько десятков человек… они мешали мне… среди них — сеньоры и горожане, бедные и богатые… я не гнушалась никакими средствами: топор и петля, яд и кинжал… Конечно, этих смертей могло бы и не быть, но я действовала во благо государства…
— Дальше, мадам, — произнес монах, — это не столь тяжкий грех…
Екатерина обрадованно вздохнула и продолжала:
— Монтгомери убил моего супруга, короля Генриха II… Признаюсь, тот удар копья вовсе не был случайным…
— Король, супруг ваш, унижал и оскорблял вас. Конечно, грех тяжкий, но понять вас можно. Дальше, мадам…
Глаза Екатерины блеснули.
— Жанна д'Альбре умерла от странной лихорадки, прямо в Лувре, во время празднеств… признаюсь, лихорадка не поразила бы королеву Наваррскую, если бы она не получила от меня в подарок некую шкатулку, в которой хранила перчатки…
— Дальше, мадам, — отозвался монах.
— Мой сын, мой сын Карл, возможно, прожил бы дольше… но мне так хотелось видеть на троне Генриха…
Произнеся имя Генриха, королева всхлипнула.
— Колиньи… — чуть слышно продолжала Екатерина. — Колиньи, а вокруг него сотни, нет, тысячи людей! Их убили по моему приказу… но я хотела спасти нашу Церковь!
— Дальше! — приказал монах.
— Все, клянусь Богом, это все! Пощадите, отец мой! Отпустите грехи умирающей, иначе я умру проклятой!
— Умри, умри, проклятой! — вскричал Жак Клеман. — Умри у меня на глазах. Умри без отпущения грехов! Ты попадешь в ад и будешь вечно терпеть страшные муки!
— Пощадите, отец мой! Пощадите! — простонала старая королева.
— Будь проклята навеки! Ты забыла самое страшное, самое тяжкое из твоих преступлений!
— Кто ты? Кто ты? — прохрипела королева. — Кто послал тебя? Души мертвых?
— Ты еще не все знаешь! Твой любимый сын Генрих умрет! Умрет от моей руки! Умрет без покаяния, как и ты! И будет проклят навечно!
Жуткий крик сорвался с губ умирающей. Она попыталась приподняться, чтобы наброситься на монаха и задушить его… Но сил уже не было, и она вновь откинулась на подушки.
— Ты спрашиваешь, кто послал меня? — загремел голос Жака Клемана. — Я пришел от имени одной из твоих жертв!.. Ты уничтожила ее, разбила ей сердце, обрекла на муки! Вспомни, вспомни Алису де Люс! Ты спрашиваешь, кто я? — Монах откинул капюшон рясы. — Я имею право отказать тебе в отпущении грехов, я имею право проклясть тебя именем Бога Живого, я имею право отправить тебя в ад! Екатерина Медичи, я пришел восстановить справедливость! Я пришел отомстить за мать! Я, Жак Клеман, сын Алисы де Люс!
И снова из груди Екатерины исторгся страшный крик. В агонии она приподнялась, села на постели, обвела безумными глазами комнату. Гримаса ужаса исказила ее лицо, и королева пробормотала:
— Господи… Господи… Ты велик… Ты всемогущ… Ты милостив и справедлив… Господи, неужели я заслужила это? Я умираю проклятой, без покаяния… проклята, навеки проклята!
— Да, навеки проклята! — эхом откликнулся Жак Клеман.
По телу королевы пробежала слабая дрожь, потом она вздохнула, голова упала набок. Все было кончено. Екатерина Медичи умерла.
Король вернулся в Блуа на следующий день. Когда ему сообщили о смерти матери, он спокойно заметил:
— Вот как? Так пусть ее похоронят!
Однако хронист-современник пишет, что никто не позаботился о достойном погребении. Королеву, по выражению хрониста, «словно падаль» бросили в какой-то ящик и зарыли в дальнем углу местного кладбища. Лишь в 1609 году ее тело было перенесено в королевскую усыпальницу в Сен-Дени и похоронено в роскошном склепе, который еще при жизни Екатерины был сооружен по ее приказу.
Когда Жак Клеман увидел, что старая королева скончалась, он спокойно покинул ее спальню. Его сменил там другой человек, который опустился у изголовья кровати на колени и горько зарыдал. Это был Руджьери — единственный, кто любил Екатерину Медичи. В тот же вечер астролог уехал из Блуа, и никто никогда больше о нем не слышал.
Перед замком Клемана поджидал Пардальян. Шевалье не стал задавать вопросов, а лишь сказал:
— Короля в замке нет.
— Знаю. Он в Амбуазе.
— Да, но вы не знаете последнюю новость. Мне только что поведал ее Крийон. Королевская армия идет на Париж, наперерез войскам Майенна.
— Значит, я поеду в Париж! — произнес монах.
Он вернулся в гостиницу, расплатился, переоделся в дворянский костюм и попрощался с Пардальяном.
— Свидимся ли мы еще? — спросил шевалье.
У Пардальяна защемило сердце, когда он увидел, как измучен и изнурен молодой монах.
— Лишь Господь знает это! — ответил Жак Клеман, подняв глаза к небесам.
Он сел в седло, еще раз кивнул шевалье и уехал. Пардальян, погруженный в задумчивость, вернулся в «Замковую гостиницу». Он прошел на конюшню и вывел под уздцы своего коня.
Крийон, проверявший караулы на площади перед замком, увидел Пардальяна и поинтересовался:
— Уезжаете?
— Да! Что-то заскучал я в Блуа. Дорожные приключения развлекут меня…
— Оставайтесь! — начал уговаривать его Крийон. — Король сделает вас командиром полка…
— Нет, только не это! Командовать я не умею!
— Тогда прощайте! И куда же вы теперь?
— А действительно, куда? — усмехнулся Пардальян.
Он снял шапочку и поднял ее вверх на вытянутой руке.
— Вы знаете розу ветров? — спросил он у Крийона.
— Конечно! — с удивлением ответил тот.
— Пожалуйста, скажите, куда клонит ветер перо на моей шапочке?
— Что-что? — не понял Крийон.
— Я спрашиваю, в какую сторону клонит ветер перо на моей шапочке?
— Дайте подумать: Париж — с той стороны, Орлеан — там, Тур — туда… Господин де Пардальян, я бы сказал, ваше перо указывает в сторону Италии…
— Превосходно! — со странной улыбкой заметил шевалье. — Почему бы и не Италия? Поеду в Италию… Спасибо за любезность, господин де Крийон!
Пардальян лихо надвинул шапочку, пожал руку своему бравому другу, легко вскочил в седло и поскакал прочь, насвистывая любимый охотничий марш Карла IX.