Узник купца Разбогатеева. «Спасибо, сестра!»

Вилюйск… Снова Вилюйск. Думал ли Уосук, что окажется в нем так скоро? Всего лишь несколько недель назад он вошел в родной город во главе красноармейского отряда, чеканил шаг под бодрую песню… Теперь же он едва передвигал ноги от голода и усталости. Связанные за спиной руки ныли. Слева и справа, не сводя с юноши пристального взгляда, со штыками наперевес громыхали сапогами конвоиры, а впереди вышагивал щеголь-офицер со стеком.

Враги вели Уосука туда, где он меньше всего хотел очутиться. — в дом Разбогатеева.

Звякнула щеколда калитки, залаял дворовый пес. Офицер прошел в дом и через минуту вернулся с Разбогатеевым.

— Вот он, господин окружной комиссар. Извольте видеть. Знаком?

«Гляди-ка, уже и окружным комиссаром успели тебя назначить», — подумал Уосук. Разбогатеев не торопясь приблизился к юноше и строго взглянул в глаза.

— Знаком.

— Что прикажете с ним делать?

— Оставьте здесь.

— Большевик может убежать из вашего дома…

— Не беспокойтесь. От меня не убежит.

Офицер козырнул и двинулся к калитке. Разбогатеев резко повернулся к Уосуку:

— Что стоишь? Заходи!

Он широко распахнул дверь. Уосук, шатаясь, поднялся по ступеням крыльца. В окне, выходящем во двор, мелькнуло лицо хозяйки. Когда Уосук вслед за Разбогатеевым вошел в зал, ее там уже не было. «Так и не разглядел я толком за столько лет, какова моя приемная мать: стара или не очень, красива или уродина», — с горькой усмешкой подумал Уосук.

— Садись.

Уосук хмуро взглянул на Разбогатеева.

— Ах, да. Я и не подумал, что со связанными руками не слишком удобно садиться в кресло. Да, дружок. Прищемили тебе хвост. То бишь руки.

Купец распутал узел и швырнул веревку в угол. Уосук пошевелил онемевшими пальцами.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком… Говорил я тебе: не заносись. Не поднимай на отца руку. Так ведь ты думал — власть тебе навеки дадена. Ну, что теперь скажешь? Знаешь ли, что по всей Сибири вам конец пришел? Что Советы повсюду раздавлены?

— Временно! — облизал пересохшие губы Уосук.

— Думаю, что уже навсегда. Впрочем, это не самое главное. Смута не один еще год длиться будет, вопрос: как ее пережить. Очень ты огорчил меня, Иосиф. Не тем, что к большевикам примкнул: молодости свойственна горячность. Подрастешь — поумнеешь. Поймешь, что я тебе всегда добра желал. Кормил тебя, учил… А ты что сделал? Ограбил меня. Где золото? — сурово нахмурился Разбогатеев.

— Нет его.

— Где спрятал? Кому отдал?

— Не отдавал и не прятал. В Вилюй выбросил.

Разбогатеев схватился за голову.

— Зачем?

— Чтоб белым не досталось.

— Не может быть! — вскричал Разбогатеев. — Чтобы кто-то выбросил в воду три пуда золота… Не может быть!

— Может, — отозвался Уосук.

Купец тяжело опустился в кресло.

— Сколько времени ты держал меня в леднике?

— Не помню, — пожал плечами Уосук. — Часа два, пожалуй.

— Для старика и этого хватило. Что ж, посмотрим, сколько ты выдержишь. Эй, Петька, Степка! Проводите-ка Иосифа в ледник. Ключ принесете мне, слышите? А ты посиди, подумай. Припомни, где золото зарыл. Вспомнишь — кликни.

В леднике было темно, холодно и сыро. Поначалу Уосук пристроился на верхней ступеньке лесенки, но вскоре понял, что сидеть нельзя: окоченеешь. Он стал быстро подниматься и сходить по ступенькам. Шли часы. У юноши отваливались ноги от усталости, но он не прекращал двигаться. Молить о пощаде было свыше его сил. «Лучше сдохну», — со злостью повторял он про себя.

Загремел замок, дверь со скрипом пошла вверх. На пороге с ключом в руке стоял Разбогатеев. За ним высилась охрана — Петр и Степан.

— Так, — процедил сквозь зубы Разбогатеев, — жив, оказывается. Крепкий народ большевики. Я уж думал, ты голоса лишился, раз его не подаешь. Ну что ж, пошли!

Уосук поковылял за купцом. Он плохо соображал. Казалось, окоченело не только тело, ко и мозг.

На столе в гостиной пыхтел самовар, дымилось горячее мясо.

— Садись, грейся. Варвара! Налей ему чаю. У него руки не слушаются.

Варвара, торопясь, отвернула краник, налила в чашку кипятку. Затем, с сочувствием взглянув на юношу, подвинула чашку прямо к его рукам, неподвижно лежавшим на скатерти.

— Ешь, ешь, — холодно потчевал купец. — Умрешь с голоду — кто возместит мои убытки? Ну как, вспомнил, где золото?

Уосук не ответил.

— Черт с тобой, молчи. Но заговорить тебе все-таки придется. В ледник я тебя больше не посажу, но и из дома ты не выйдешь. Буду держать под замком, пока не одумаешься. Ты свои большевистские штучки из головы выкинь! Поиграл — и хватит. Пора делом заниматься. Коммерция при любой власти останется коммерцией. Значит, не надо свое упускать. Можно и в наше смутное время деньги делать. Было бы желание. А под замком для тебя же безопаснее: нынче жизнь большевистских комиссаров дешева. Кормить тебя будет Варвара.

Он подтолкнул пленника к чулану. На двери красовался пудовый замок. Уосук покорно вошел в комнатенку и оглядел ее. Узкая кровать, щербатый стол, оконце в ладонь — настоящая камера-одиночка. Уосук кинулся на постель. Он был настолько изнурен боем, пленом, ледником, Разбогатеевым, что уснул моментально. Очнулся он от толчка. Перед ним стояла Варвара, в открытых дверях — Петр и Степан с ружьями.

— Утро или вечер? — спросил Уосук.

— Вечер. Ужинай.

Варвара смахнула слезу.

— Нам хозяин велел по вечерам тебя на прогулку выводить. Чтоб не прокис! — захохотал Степан.

— Не вздумай в бега. Пристрелим! — с угрозой произнес Петр.

Уосук молча выпил чай и прошел мимо них на крыльцо. Дул пронизывающий ветер. Близилась осень.

Прошел месяц, а Уосук по-прежнему оставался узником своего приемного отца. Все это время его не оставляла мысль о побеге. Внешне он держался совершенно спокойно, и караульные перестали торчать у дверей чулана, пока Варвара не накормит пленника. Не успокаивался лишь купец. Почти каждый день донимал он допросами. Он словно помешался на трех пудах своего золота. Все тяжелее становилось на душе у юноши.

Однажды, когда Варвара принесла обед, Уосук с изменившимся лицом потянул женщину за рукав.

— Сестра, — свистящим шепотом произнес он, — освободи меня!

— Тише! — Варвара оглянулась на дверь. — Как я тебя освобожу?

— Помоги мне, — как в бреду, бормотал Уосук, — помоги. У кого ключ от замка?

— Мне его не доверяют. Ключ всегда у караульных.

— Придумай что-нибудь!

— А если и придумаю… куда пойдешь? Об этом подумал?

— У меня родной отец есть, мать. К ним пойду.

— Там тебя и возьмут.

— В Салбане не останусь. Хлеба возьму… и в Сибирь…

— Эх ты, горе мое! — вздохнула Варвара. — Охота тебе было с тойоном ссориться… Жил бы себе припеваючи.

— Ты этого, Варвара, не поймешь… пока. Я объясню когда-нибудь. Если жив буду.

— Не жить тебе, если с тойоном не помиришься.

Кухарка вышла. Уосук в отчаянии бросился на постель.

Неужели нет никакого выхода? О, если бы мысль имела материальную силу! Тогда бы он мыслью своей разрубил запоры этого ненавистного дома, поднял себя над землей и полетел к товарищам по оружию. Где они, какие опасности ежеминутно грозят им?

Через полчаса Варвара вошла убрать посуду.

— Ты что не ешь? Заболел, может?

— Хуже.

— Что может быть хуже болезни?

— Страшные мысли меня мучат.

— Какие?

— Не могу больше в неволе. Принеси мне веревку…

— Ты что? Не выдумывай!

— Все равно расстреляют.

— Жаль мне тебя. Ах, как жаль! — со стоном проговорила Варвара. — Давно хочу помочь… Только не просто это! Самой несдобровать. Ладно. Дай подумать. А едой не пренебрегай… Силы в дороге пригодятся.

Она выскользнула из чулана. «Она поможет мне!» — обожгла Уосука радостная мысль.

Вновь заскрежетал ключ. Вошел Разбогагеев.

— Иосиф, — начал он, — я уже говорил, что готов простить тебе все. Скажи, где мое золото?

— Выбросил в воду.

Разбогатеев дернулся, словно получил пощечину.

— Не верю! Не верю! Нет на свете человека, способного на это!

— Вы, богачи, обо всех по себе судите. Среди вас действительно такого человека не найдется. Скорее родного сына утопите, чем золото.

— Три пуда золота не шутка. Тот, кто так к золоту относится, никогда не разбогатеет.

— А мне этого и не нужно.

— Что ж тебе нужно?

— Чтоб все равны были, чтоб ни бедных, ни богатых. Чтоб все счастливы были.

— От равенства, брат, счастья не дождешься. Не таков человек, чтобы радоваться тому, что у его соседа в амбаре столько же, сколько у самого.

— Человек не рождается волком. Его можно научить человечности.

— Хвалю, хвалю! Как много ты постиг, мой ученый сынок, — иронически произнес Разбогатеев. — Не зря я тратил деньги на твое образование. А не будь я богат, не протяни тебе руку помощи… что из тебя вышло бы? А?

Уосук не ответил. Он не чувствовал перед Разбогатеевым никакой вины. С точки зрения обывателя, он обидел, ограбил своего приемного отца, ответил на его заботу черной неблагодарностью. Но высшая правота была за ним правота революции.

Молчание Уосука Разбогатеев расценил как свою победу в споре и с довольным видом вышел. Уосук снова лег. Варвара поможет… Но когда ей удастся это? Скоро снег. Ударит мороз — не то что до Сибири, до Салбана не добежишь.

— Принесла твой ужин. Вставай! — громко сказала Варвара, а на ухо шепнула: — Не ешь и не спи.

Сердце Уосука забилось. Неужели Варвара решилась? Прошло минут десять. Распахнулась дверь.

— Выходи на прогулку!

Когда Уосук вернулся со двора, Варвара стояла посреди чулана.

— Это что такое? Почему не ужинал? Голодать вздумал? Ешь сейчас же!

— Эй, любезная! — крикнул кто-то из караульных. — Ты еще здесь? Поживей поворачивайся! Запирать пора.

Обычно молчаливая служанка накинулась на часового:

— А ты что горло дерешь? Парень не ест, а мне посуду убирать надо!

— Утром уберешь. За ночь съест!

— Утром с посудой возиться буду, что ли?

— Да ты что взъелась? Охота торчать, ну и торчи. На вот ключ. Запрешь не забудь принести. Мы спать пошли.

Варвара что-то буркнула.

«Она меня выпустит. А что будет с ней самой?» — с болью подумал Уосук. Но душой он был уже вне своей тюрьмы. Ключ у Варвары. Нашла-таки способ завладеть им…

— Не спи, я попозже приду, — еле слышно шепнула служанка.

Она не спеша убрала посуду. Потом она долго возилась с замком, и Уосук недоумевал: как же она откроет дверь, если сейчас запрет ее на ключ? Послышался голос Степана:

— Слепая, хорошо ли закрыла?..

Давно миновала пора белых ночей. За окном чернота. В Вилюйске ни огонька: жители экономят керосин. Лишь во дворе Разбогатеева на высоких столбах горят фонари. Разбогатеевы почему-то долго не ложатся спать. А может, это только кажется, что долго? Может, совсем еще и не поздно?..

Наконец в доме воцарилась тишина. А Варвары все нет. Но вот дрогнул тяжелый запор, дверь отворилась. В проеме, как ночная птица, — человеческая фигура.

— Спасибо, сестра!

— Иди за мной. Осторожно…

«Значит, она не закрыла замок, а только навесила его». Уосук крадучись шел за женщиной. Кухня. Уосук узнал ее по сложной смеси запахов, защекотавших ноздри.

— Возьми вот…

— Что это?

— Еда.

Они вышли во двор.

— Как мне благодарить тебя?

— Прощай. Да поможет тебе бог!

Уосук подкрался к забору, перебросил узелок с едой. Забор был высок, но Уосук подставил ящик из-под товара. В это мгновение залаяла собака. «Черт, разбудит», — подумал Уосук. Он ухватился за край, подтянулся и перемахнул через забор. Собака залаяла еще громче. К ней присоединился хор окрестных псов. Беглец нашарил свой узелок и распрямился.

— Брешите, брешите, — вслух сказал он. — Я на свободе!