Ну и август в этом году — жара и сухмень! Езда на машине под солнцем, да еще в кузове, совсем разморила Наташу. Вода в бутылке, что была взята из дому, стала теплой, не утоляла жажды. За машиной — столбы огненно-рыжей пыли.

Наконец через час показался город. Вот уже бегут навстречу широкие зеленые улицы, корпуса новых заводов… Наташа сошла с колхозного грузовика возле парка, вынула из кармана зеркальце, глянула в него и ужаснулась: лицо от пыли черное, на потной шее — грязные полоски. «Как же я покажусь в таком виде Борису, да еще во Дворце культуры? — подумала она. — Умыться бы где-нибудь». Наташа стала припоминать, кто из знакомых живет поближе, — ведь многие микулинцы сразу же после войны перебрались в областной центр. Как-то в позапрошлом году приезжала Наташа на смотр самодеятельности, помнится, заходила тогда с девчатами к Фроловым. У них можно привести себя в порядок и на какое-то время оставить вещи.

Город за два года неузнаваемо изменился — стал зеленей, чище, многолюдней, дома — выше и светлей, все больше четырех- да пятиэтажные. И главное — молодежи тьма-тьмущая. «Клара Гусева получила в Скво Вэлли золотую медаль. Чем же я хуже? — думала Наташа. — Не одним молоком можно прославиться. Разве нынче не нужны конькобежцы, балерины, поэты?» Наташа торопилась к центру города. Мелькали улицы, скверы, дома.

…Вот концертный зал. Сколько знаменитостей поднималось по этим ступеням! Мать рассказывала, когда была на совещании доярок, со сцены зала выступали самые что ни на есть известные солисты Большого театра. Значит, и Галина Уланова была здесь! Наташа при одном только воспоминании о балете «Лебединое озеро», который она видела у себя дома по телевизору, сразу как-то преобразилась. И Борис был тут! Наташа представила себе его ловкую, подвижную фигуру, мелькавшую в стремительном пируэте.

Как легко все ему дается! Надо же родиться таким счастливцем — вихрь, перышко!

Где-то рядом с Борисом она мысленно рисует и себя. Они в паре кружатся по сцене, сближаются и вновь расходятся, и опять, влекомые друг к другу, несутся, будто на тугих парящих крыльях…

«Поскорей бы!..»

Наташа не ощущает больше томительной жары, шагается легче, сумка и чемодан не тянут рук. Миновав два квартала, она увидела с левой стороны, под каштаном, водопроводную колонку, напилась и умылась. К Фроловым решила не заходить.

Полчаса ходьбы — и она в новом заводском районе, в переулке, указанном Борисом в письме. Огляделась вокруг — странно, очень странно: что за жилье? Пробежала глазами вывеску: «Общежитие станкостроительного завода» — и растерялась:

— Извините, может, я не туда попала? — спросила Наташа у первого встретившегося ей парня.

— Вам кого?

— Артиста ансамбля Бориса Катина…

— Тогда сюда, как раз сюда!

Живет Борис в комнате с товарищем, тем самым парнем, с которым Наташа разговаривала. Парень пожурил ее за то, что не предупредила о приезде.

— Ну, ничего, — сказал он, — пока будете устраиваться на работу, поместим вас к девчатам.

— А где же Боря? — проговорила Наташа упавшим голосом, думая с недоумением, почему артисты живут в рабочем общежитии.

— Борис сейчас на сцене, во Дворце культуры.

У Наташи отлегло от сердца. «А я уж думала…» И она смирилась с тем, что идет сейчас в поисках Бориса по глухому, полутемному коридору. Пусть! В жизни иногда случаются такие полутемные коридоры и лестницы. Долго и томительно поднимаешься черным ходом, зато распахнешь, наконец, дверь — и вдруг перед тобой огромный зал с люстрами горного хрусталя…

— Пойдемте, я провожу вас, — предложил парень и уже взялся было за ручку двери, как неожиданно остановился в нерешительности. — Впрочем, Борис, возможно, сейчас и не на сцене, — проговорил он неуверенно.

— А где же? — волнуясь, спросила Наташа.

— Мы сейчас подойдем к заводской проходной и узнаем. Пошли!

Около проходной на доске Наташа увидела знакомое улыбающееся лицо Бориса…

Она ничего не могла понять, смотрела недоумевающе. «Неужели ушел из ансамбля на завод?» Расспросить об этом попутчика Наташа постеснялась. Заревел гудок, и сквозь железную решетку забора Наташа увидела девчат, спешащих к одноэтажному дому, стоявшему неподалеку от проходной. Девчата громко смеялись, шутили, все были грязны, закопчены, сверкали только зубы.

— Что они здесь делают?

— Как — что? Работают! Кончили десятилетку, пошли в молодежный цех, днем у станка, вечером — учатся.

Наташа промолчала. Какое-то смутное предчувствие исподволь начало тревожить ее. Она стояла у проходной минут десять — пятнадцать, мимо спешили с работы молодые и пожилые рабочие. Все приветливо кивали стоявшему рядом с ней парню. Вот выскочили и девчата. Были они теперь уже не грязные, а свежие, веселые, вымывшиеся, будто и не стояли долгую смену у станков.

Вслед за девчатами показался высокий белокурый паренек в клетчатой рубашке.

— Гриша, — обратился к нему Наташин спутник, — где Борька?

— Во Дворце на репетиции. Сегодня ансамбль уезжает в колхоз.

— Ну вот, стало быть, нашелся наш артист, — улыбаясь, сказал парень.

Дворец был недалеко. Под высокими сводами — торжественно и гулко. Через вестибюль к зрительному залу ведет голубая ковровая дорожка. Вот и зал. Ребята отрабатывают на сцене какое-то па — ловкие повороты, подскоки, неуловимые взмахи рук. Кажется, па давным-давно уже великолепно отделано, все выглядит воздушно, слаженно и чисто, а балетмейстер недоволен, ворчит и даже покрикивает на танцоров с явным раздражением:

— Еще, еще повторить! А ну, живее! Заснули! Еще! Раз, два, три, раз, два, три!

Майки у ребят мокры от пота. Выбиваясь из сил, они все повторяют и повторяют без конца те же самые однообразные движения…

Наташа остановилась меж креслами зрительного зала, посмотрела на сцену. Разве это та самая картина наслаждения танцем, которая рисовалась ее воображению? Разве к этому она стремилась? И что за человек балетмейстер? Какой-то сухарь, злюка. Па хорошо отработано, а ему, бог знает для чего, повтори, согнись в три погибели, сделай подскок, взмахни рукой! Для чего? Ради каприза? Откуда же у артиста появится радость, которую он должен нести на сцену, откуда ему быть легким и добрым? А улыбка?.. Ее не выдавишь силой.

«Я бы ни за что не подчинилась ему, — подумала Наташа, — ни за что! Унижаться и повторять по-обезьяньи какие-то глупые па?.. Никогда!»

Совсем по-другому представлялась ей и сцена и труд ансамблистов. Люди сами сговариваются, как танцевать, ну и танцуют, и всем весело — и в зале и на сцене. В микулинской самодеятельности так и было, все получалось само собой, без особых усилий.

Ребята, занятые своим делом, не заметили Наташу, и только лишь когда балетмейстер объявил небольшой перерыв, Борис, подталкиваемый каким-то необъяснимым внутренним предчувствием, обернулся к рампе и, узнав девушку, смущенный и обрадованный, бросился к ней навстречу:

— Наташа, когда же ты?..

От него пахло терпким потом, казалось, весь он был выжат как лимон, а глаза… глаза ликовали. Чем доволен Борис? Чем? Взял Наташину руку, обласкал взглядом. С той прошлогодней встречи Наташа показалась ему выше, стройней, красивей, только в глазах появилось какое-то непонятное беспокойство. Может быть, усталость? Шутка ли — экзамены!.. Нет, именно беспокойство. Словно она что-то искала и не совсем была уверена, найдет ли…

— Алексей Петрович, познакомьтесь. Помните, я говорил вам? — Борис, не выпуская руку Наташи, подвел ее к балетмейстеру. Тот, здороваясь, прищурился и долго, проницательно рассматривал девушку. Наташа отвела взгляд в сторону.

— В каком же цехе вы работаете?

— Она пока еще нигде не работает — недавно окончила десятилетку, — пояснил Борис.

«Почему в цехе? — мелькнуло в ее голове. — При чем тут цех? Ансамбль — не завод!»

— Я хочу к вам… — проговорила девушка.

— Что ж, к нам — это хорошо. Способную молодежь мы ищем.

Алексей Петрович кивком головы подозвал баяниста.

— Ну-с, красавица, покажите нам свои таланты, — сложив на груди руки, сказал он.

Девушка едва поднялась на сцену. Пол потерял устойчивость, поплыл куда-то. «Надо взять себя в руки». Наташа закрыла на секунду глаза, поняла: сейчас решается ее судьба — быть или не быть.

— «Полянку»… — шепнули баянисту дрогнувшие Наташины губы. Незаметно, мелким шажком тронулась она по кругу, ноги и руки постепенно стали оживать, приобретая подвижность и легкость. Неожиданно из глубины зала послышался возглас Бориса: «Молодец!» Наташа улыбнулась, выше подняла голову. Ребята подбежали к рампе, дружными хлопками стали подбадривать ее. И будто бы по сцене прошел свежий ветер с микулинских садов: Наташа свободно вздохнула, горячей ударила каблуками…

И опять, как и в тот вечер в сельском клубе, когда Наташа участвовала в смотре и когда Борис восторгался ею, она вновь увлеклась танцем и уже мысленно унеслась было далеко-далеко, как вдруг послышалось:

— Хватит!

Это сказал балетмейстер.

Наташа сошла в зал и долго не могла опомниться. Ребята окружили ее.

— Ну что ж, как говорится, материал у вас есть, — начал Алексей Петрович, — и если приложить старание, можно будет кое-чего добиться. Работать надо много, очень много… Устраивайтесь на завод и — милости прошу к нам.

Девушка растерялась:

— Я вовсе не хочу на завод, я хочу на сцену…

— Э-э, матушка, тогда вы не сюда попали: мы не профессионалы.

Балетмейстер говорил еще что-то, запомнилось только одно: «Мы не профессионалы…» И это был конец всему, всему!.. Облик Бориса в глазах Наташи сразу безвозвратно потускнел. Бывает вот так: бежишь по лугу, где-то вдалеке желтеет яркое пятно — златоцветы! Подбежала поближе — обыкновенные, самые что ни на есть вихрастые будничные одуванчики…

Когда выходили на улицу, Борис попытался взять Наташу под руку, но она резко отстранила его.

— Что с тобой? — тихо спросил он и хотел было объяснить все по порядку, но Наташа, заметив черные полоски грязи под его ногтями, сказала:

— Тоже мне артист, не может как следует рук вымыть!

Борис растерянно посмотрел на нее:

— Наташа!..

— Обманул ты меня, Борис. Я-то понадеялась, в институт не стала готовиться…

— Так здесь сможешь! У нас все учатся. — Он попытался опять взять Наташу под руку, но она, как и прежде, резко оборвала его:

— Оставь меня!

— Я хочу помочь тебе, Наташа…

— Спасибо, помог! Больше в такой помощи не нуждаюсь.

— Значит, я ошибся в тебе… Что ж, моя вина. А помнишь, как на берегу Оки мечтали о работе, об ансамбле. Ничего от этого не осталось. Ты, оказывается, просто мотылек порхающий, легонький — не больше. Тебе не работа — слава нужна.

— Может, и слава! Каждый ищет свое. А еще назвался артистом!

Городской шум тревожно отдавался в сердце. «Что делать?.. Вернуться в село — стыдно. Засмеют девчата… Мамочка моя, как же мне теперь?.. Куда мне?»