Специальный агент преисподней

Зубко Алексей

Не такой встречи ждал отправленный в былинную Русь специальный агент преисподней… Едва он ступил на землю – Змей Горыныч как снег на голову свалился, в том смысле, что неожиданно, поскольку белым и пушистым его не назовешь. Очнулся агент – помятый и израненный, ничего не помнит и вдобавок почему-то начинает называть себя Бармалеем… И ждут его подвиги великие богатырские!И уж точно не надеялся на такой результат Владыка ада. Но Сатана замышляет, Судьба предполагает, а наши герои умудряются поставить все с ног на голову. А уж герои подобрались

 

ПРОЛОГ Политические тонкости адской кухни

Говорят, что когда Шаляпин пел: «Сатана там правит бал…», то невидимо присутствовавший при выступлении главный дьявол хлопал в ладоши так, что хрустальные бокалы разлетались на части, а свечи затухали.

Адская кулуарная сплетня

Самый главный дьявол – Сатана Первый и Единственный (ввиду его абсолютной бессмертности) с отеческой нежностью окинул взором всех своих четырех глаз разложенные веером темно-коричневые папки – досье на верховных демонов ада. Привычка заводить подробнейшие досье на сотрудников осталась у него еще с той поры, когда он работал помощником писаря Яшки в небесной канцелярии. «Принеси, подай – иди точи перья и не мешай!» – дразнили его. Теперь-то уж не подразнят. Нет-нет да и извлечет из сейфа кипу папок с грифом «Совершенно секретно» на каждой и тесемками, завязанными аккуратными узелками-бабочками. В тисненную черной краской строку «Срок хранения» им самолично вписано,- старательно и каллиграфически: «До Судного дня». Достанет досье, полистает, освежит в памяти предания давно минувших дней, перебирая пожелтевшие от времени раритетные документы. Вот совсем как сейчас.

Верхнее дело содержит досье на него самого. Оно и подписано соответственно: «Дело № 1. Сатана Первый и Единственный». И красный полупрозрачный штамп наискось: «Совершенно секретно».

Распустив узелок, главный дьявол раскрыл папку и погрузился в созерцание систематизированного вороха газетных вырезок, рукописных докладов, страниц из древних манускриптов и заметок.

– А это что такое? – сам у себя поинтересовался главный дьявол, в крайнем изумлении рассматривая не знакомый листок бумаги.- Откуда это здесь взялось?

Половинка безжалостно вырванного из общей тетради в крупную клетку листа с краткой характеристикой на него любимого.

Расправив клочок бумаги, Сатана внимательно прочел его содержимое, подслеповато щуря глаза и морща нос.

«Сатана, он же Князь Света и Ангел Тьмы, он же Владыка нечистых сил и император преисподней и т.д. и т.п. Отличается маниакальным характером, крайне раздражителен, подвержен частым всплескам необузданной ярости.

Р. 5. Нахожу кандидатуру непригодной для установления деловых контактов. Вчерашняя дата и подпись-закорючка».

– Кто посмел?! – обрушив кулаки на мраморную столешницу, взревела правая, львиная, но с рогами голова Сатаны. А левая – оленья, но с клыками – добавила фальцетом: – Отшлепаю противного!

Дверь приоткрылась, и в образовавшийся зазор протиснулось перепуганное рыло дежурного беса-секретаря:

– Изволили звать, о Великий и Могучий?

– Прочь!

Бес проворно выполнил пожелание Владыки ада, привычно захлопнув дверь перед брошенным в него изящным, но увесистым пресс-папье в стиле рококо.

«Неужели мифы о всепроникающем шпионе, заведшемся во дворце, правда?» – подумала правая голова. Львиные глаза желто вспыхнули, словно светофор, показывая, что настроение Владыки ада колеблется на грани. Верхняя губа подергивалась, обнажая крупные желтые клыки с налипшими на них лохмотьями пены.

«Ой, кажется, реснички слиплись,- запаниковала оленья половина грозного тирана.- А если сейчас за мной наблюдают? Ах!»

Отложив в сторону «Дело №1», Сатана раскрыл следующее. И от неизвестно чьей наглости заскрипел зубами, от чего у чередьГ бронзовых бюстов великих злодеев всех времен и народов одновременно разболелись зубы, а вторая, оленья, половина его самого безвольно обвисла, лишившись сознания. Жалобно промычав напоследок.

Шпион и здесь оставил свой след, да еще и отпечатки жирных пальцев. Чуткие ноздри дьявола затрепетали, уловив еще невыветрившийся запах тушенки.

– Кто бы это мог быть? – поинтересовался он сам

у себя.

Очередная записка от таинственного любителя тушенки была выполнена все в той же лаконичной манере.

«Вельзевул, он же Повелитель мух. Отличается непомерным аппетитом и постоянными проблемами с желудком, вследствие чего пребывание рядом с ним в закрытом помещении опасно для здоровья. Ярый приверженец каннибализма.

Р.5. Нахожу кандидатуру непригодной для установления деловых контактов. Дата. Подпись».

– Талантлив, шпион… Посмотрим, что ты там про

остальных накропал…

Раскрыв папку «Дело №3», Сатана расправил вложенный листок.

«Люцифер, он же Несущий свет, он же Утренняя Звезда. Чрезвычайно самовлюблен и одержим чувством собственной значительности. По натуре одиночка. Его увлечения – точные науки и философия.

Р. 5. Нахожу кандидатуру непригодной для установления деловых контактов из-за неспособности идти на компромиссы. Те же цифры и закорючка».

«Мамона, он же Вечный жид, он же Толстопуз. Отличается непомерным аппетитом, особенно за чужой счет, и такой же скупостью. Труслив и продажен.

Р.З. Нахожу кандидатуру малопригодной для установления деловых контактов…»

– Точно подметил,-усмехнулся Сатана.-Значит, он хорошо знаком со всеми нами… а это наводит на определенные подозрения.

И нехорошо так покосился на безвольно обвисшую оленью голову.

«Асмодей, ранее проходил по картотеке под прозвищами Купидон и Амур. Если верить слухам и недокументированным сообщениям – неимоверно силен в постели. Последнее время находится в негласной опале.

Р. 8. Вопрос о пригодности кандидатуры остается открытым…»

«Ну что за твари?! – с негодованием подумал Сатана.- Только мысль появилась – уже накропали. Ни о чем вслух уже подумать нельзя».

«Левиафан, он же Чудище морское пучеглазое. Страшно завистлив, обожает всякие склоки и свары. Подвержен клептомании – не лечится.

Р. 8. Нахожу кандидатуру непригодной для установления деловых контактов уже только из-за того, что большую часть времени объект проводит на океанском дне. Резиденция предположительно расположена в районе Бермудского треугольника…»

«Вельфегор. Прозвищ не имеет. Чрезвычайно ленив.

Р. 5. Нахожу кандидатуру непригодной для установления деловых контактов…»

В очередной раз посетовав на пронырливых шпионов, Сатана убрал папки в сейф, закрыл его на три замка, а ключи спрятал в пустотелый бюст неизвестного злодея с нереально круглой головой, всяким отсутствием ушей, зато с огромными выпуклыми глазами.

– Героев нужно бы знать по имени-отчеству,- пробормотал Владыка Ада, поднося лупу к крохотной гравировке на задней стороне бюста, от которого, собственно, присутствовала одна шарообразная голова, без намека на шею, не говоря уже про плечи и все остальное.

– Ко-ло-бок,- почему-то по слогам прочел Сатана.-

Кто таков? Почему не знаю? Нужно спросить у Ност

радамуса, этот-то все знать должен.

Настенные часы с боем, изготовленные кустарным способом умельцами-бесами из костей различных вымерших существ, оскалили зубастую пасть и проквакали двенадцать раз.

Ровно на двенадцатом «ква!», как в сказке, из ниоткуда возникли и заняли специально для них приготовленные кресла пять верховных демонов ада, чьи краткие характеристики, мастерски составленные неизвестным лазутчиком, только что изучал Сатана. Каждый из них для посещения избрал человекоподобный облик. Как и заведено издревле. Были инциденты. Как-то, еще на заре христианства, один из и поныне здравствующих демонов переместился в облике зверя морского – ужасного. Все бы ничего, но из-за небольших размеров помещения его рыхлым телом заполнилось все пространство, так что остальных присутствующих буквально размазало по стенам.

Одарив прибывших соратников счастливой улыбкой, главный дьявол гостеприимно замахал руками:

– Сидите-сидите…

Впрочем, справедливости ради надо заметить, что подниматься никто и не собирался. Они лишь обменялись взглядами и выжидающе уставились на хозяина кабинета. Не за-ради же счастья лицезреть их лица – впрочем, по большей части назвать так уродливые морды не повернется язык – собрал он их…

– Все вы уже, наверное, обратили внимание на то, что одно кресло пустует,- елейным голосом произнес Владыка ада.- И, вероятно, сделали соответствующие выводы. И небезосновательно. Сегодняшнее заседание собрано с одной-единственной целью – всесторонне изучить поведение одного хорошо вам знакомого демона. Вы поняли, о ком я веду речь?

– А черт его знает! – дружно ответили все пять присутствующих князей ада.

– Может быть,- не стал возражать против очевидного для всех факта Владыка ада.- Но поскольку местонахождение этого конкретного черта никому из присутствующих не известно и, следовательно, он не поделится с нами своими знаниями, то не будем тратить время и силы на поиски рогатого эрудита, а попробуем рассмотреть и разрешить возникшую проблему самостоятельно. Что скажет наш гордый Люцифер?

Окруженный мягким сиянием демон поправил бабочку, с независимым выражением на мужественном лице обвел всех присутствующих пронзительным взглядом и хорошо поставленным голосом высказал свое мнение:

– А мне все равно.

– Как так?! – недоуменно воскликнул Владыка, покраснев от с трудом сдерживаемого гнева.

С каким бы удовольствием он проучил этого зарвавшегося самовлюбленного выскочку! Но нельзя давать волю чувствам. Ведь всякому известно, что давным-давно, до своего падения, Люцифер был первым среди ангелов и очень близок к Самому, чье имя в аду лучше не произносить вслух, а то возникнет зона сейсмической нестабильности. Немилость немилостью, но кто знает, какие связи у него сохранились? Так что лучше не рисковать.

– Может, объяснишь свою позицию? – на тон нижепопросил Сатана.

– Конечно,- с преувеличенным радушием ответил Люцифер.- С моей точки зрения… а другие, как известно, заведомо ошибочны… поступки Асмодея не заслуживают внимания.

– Не заслуживают внимания?! – вспылил Сатана, гневно потрясая кулаками.- Да он своим поведением дискредитирует все адское сообщество! Нас же скоро перестанут бояться!

– Главное, чтобы уважали,- сказал как отрезал Люцифер и, скрестив пальцы рук, погрузился в созерцаниенепонятно откуда появившейся заусеницы у идеально

отполированного ногтя.

Это только усилило ярость Сатаны. Его львиное лицо приобрело пурпурный оттенок и пошло большими бледными пятнами. Левое же, уткнувшись в плечо, спокойно сопело, время от времени постанывая от снящегося кошмара. Не усидев на месте, главный дьявол вскочил со своего трона и принялся метаться по залу, опрокидывая мебель и круша древние вазы. Количество и стоимость которых тотчас заносились в канцелярскую книгу Мамоной, числившимся на полставки казначеем при адском дворе.

«Вот скупердяй…» – одновременно подумали все присутствующие.

– Мы могли бы смириться с устаревшими методами работы князя Асмодея, будь они эффективны! – продолжал бесноваться Сатана Первый и Единственный, все же перестав уничтожать материальные ценности.- Но сейчас на дворе новая эпоха, а не доброе Средневековье, когда ретивые инквизиторы выполняли нашу работу за нас. И сдается мне, что наш князь, покровитель распутства и порока, давно пережил свой титул. Над нами двадцать первый век, а он занимается тем, что сеет в душах влюбленных страсть. Это было круто, когда он пухлым младенцем летал на побегушках у Афродиты с волшебным луком, голым задом и крылышками за спиной, разя всех направо и налево. Благо тогдашние мужики, равно как и боги, не привередничали: что коза, что баба – им было все едино. Во времена повальной охоты на ведьм это тоже себя оправдывало – инквизиции лишь бы был повод. Но… но сейчас это простонелепо.

Люцифер извлек из золотого портсигара дорогую сигарету, прикурил от инкрустированной камешками зажигалки и, пристроив в качестве пепельницы пустотелый череп одного из основателей демонизма, принялся со смаком пускать в потолок кольца. Сладкий запах табака заструился по кабинету Сатаны.

– И ладно бы Асмодей вселял страсть в разные сексуальные меньшинства, как я ему не единожды советовал, но нет, ему претят любые отклонения на постельном поприще. Он, видите ли, сторонник отношений мужчина – женщина. А его суккубы и инкубы? Разъехались по всему свету и выступают в стриптиз-барах. Да кого этим сейчас совратишь?! И знаете, что они ответили моим посланцам на предложение вернуться? Суккубы, как одна, отправили моих чертей к их родной матери и сообщили, что такая жизнь их устраивает. Каково? А инкубы, так те вообще… Но на фоне последней выходки их руководителя все это выглядит легкими шалостями. Он снял сентиментальный триллер «Адский любовник», в котором и сыграл главную роль – самого себя. Мало того что по сборам фильм обошел всех лидеров мирового

кинопроката, так он еще и получил несколько «Ник», «Оскаров» и «Золотых львов», половина из которых достались лично Асмодею.

– Здесь все законно,- сообщил Мамона.- Налог в казну он заплатил.

– Везет же некоторым,- вздохнул Левиафан.

– А то, что резиновые маски, имитирующие его демонический облик, выпускаются в огромных количествах и приносят радость детворе,- это тоже законно? В конце концов, он князь демонов или что? – развел руками Владыка ада, присаживаясь на трон.- Может, Вельзевул желает что-то сказать?

– Есть хочу,- кривя жирные губы и втихаря дожевывая шоколадный батончик, сообщил Повелитель мух.- Может, прервемся и устроим фуршет?

– Нет!!! – взревел Сатана Первый и Единственный, брызжа слюной.- Пока мы не решим, что нам делать,- никаких перерывов.

– Мне бы такой голос-с-с,- завистливо протянул Левиафан, чьим самым великим деянием было соблазнение Евы в Эдемском саду. (Хотя поговаривают, что там не обошлось без Люцифера и Асмодея…) С той поры онначал считать змеиную ипостась своим настоящим обликом, и необходимость присутствовать на заседаниях в человекообразном облике страшно раздражала его.

– Ты что-то хочешь сказать?

– Мне интересно, как отнесутся легионы инкубов и суккуб к известию о смещении Асмодеуса,- на латинский манер произнеся имя опального князя ада, проговорил завистливый демон.- Они-то, конечно, все на Земле, но…

– А кто говорит о смещении? – вкрадчиво поизнес Сатана.- Мы пытаемся помочь, поддержать… Правда, Вельфегор?

– Ага,- позевывая, согласился невзрачный старикашка, поводя по сторонам посоловевшими глазами. Его неудержимо клонило в сон. Все эти заседания – сплошная суета, отдохнуть толком не дадут.

Сатана обвел присутствующих взглядом, ловя их настроение, и спросил:

– Поможем нашему соратнику обрести былое величие?

Люцифер затушил окурок и небрежно бросил:

– Сам справится.

Мамона вполне прогнозируемо осветил дилемму с финансовой стороны:

– А во сколько это обойдется казне? Инфляция, девальвация адского бакса и все такое порядком истощили наши запасы.

Вельзевул, с интересом наблюдая за полетом небольшого роя мух вокруг его перепачканного шоколадом пальца, согласно кивнул.

Левиафан недовольно скривился, но дал согласие. Вельфегор немногословно угукнул.

– Значит, решено.- Сатана довольно потер руки.- Отправим Асмодея в длительный восстановительный отпуск под видом рабочей командировки.

Щелкнув пальцами, Владыка преисподней извлек из воздуха шесть копий постановления, составленного по решениям сегодняшнего совещания, и, поставив на каждой свою размашистую подпись, пустил их по кругу.

Присутствующие в кабинете Сатаны демоны, не вникая в текст, подмахнули постановление и тем самым определили дальнейшую, как надеялся главный дьявол – преждевременно оборвавшуюся,- судьбу своего соратника.

 

ГЛАВА 1

Неожиданно горячее гостеприимство

По отношению к рыцарю драконы делятся на две категории; огнедышащие и те, которые не разогревают пищу перед употреблением. Классификатор неестественных врагов человека

Внимательно изучив свой облик посредством созерцания его отражения в огромном зеркале старинного трюмо, я остался вполне доволен результатами почти часового облачения в стилизованные под соответствующую эпоху вещи.

Из Зазеркалья на меня смотрел парень лет тридцати. Высокий, крепкий, с правильными чертами лица и несравненным мужским обаянием. Последнее мне как-то сообщила одна знакомая, с чем я не стал спорить, а принял за неоспоримую истину. Это было не очень давно – лет триста назад. Может, и четыреста, не скажу точно. Века так скоротечны…

Поверх грязно-синего ватника надеты блестящие латы, на грудной пластине которых выгравировано изображение оскаленной медвежьей пасти со скромной подписью: «Де ж ты чадо?» – что в переводе с латыни означает: «Лишенный наследства». Под этим лозунгом мне легче будет влиться в тамошний коллектив и избежать накладок с родословной. На руках кольчужные перчатки, подбитые бархатом и отороченные горностаевым мехом. Искусственным, ясное дело. Кому охота связываться с «Гринписом»? Ходят слухи, что их усилиями дикие племена папуасов Новой Гвинеи перестали охотиться на животных… правда, туристы стали частенько пропадать.

К широкому кожаному поясу приторочены с правой стороны ножны, из которых торчит рукоять катаны, а

с левой – прослабленная петля под булаву и туго набитый кошель с золотыми монетами. На первое время. До второго я там задерживаться не собираюсь – и здесь дел непочатый край.

На ногах кожаные штаны, мехом наружу, и высокие армейские ботинки. Долго думал, как к ним крепятся шпоры, но ничего так и не получилось. Не скотчем же их приматывать? Решил оставить все как есть. То есть обойтись без шпор. И без коня.

Голова защищена массивным шлемом, изготовленным якобы из черепа водяного чудовища, с торчащим во все стороны жестким мехом и острыми изогнутыми рогами, которые должны придать облику воинственности.

– Вылитый богатырь, можно сказать витязь в леопардовой шкуре! – с напускным восторгом воскликнул, втихую материализовавшись, Сатана.- Готов к служению родному аду?

– Всегда готов,- сообщил я, пытаясь скрыть перекосившую лицо ухмылку за напускной бравадой. Похабные подмигивания оленьей половины Владыки ада раздражают, чтобы не сказать большего. Но начальство в рыло кулаком не двинешь, хотя и хочется.

Он не поверил, но не подал вида:

– Значит, в путь?

– Последний штрих.- Остановив взмах его руки, я сунул в уши капельки-наушники, нажал кнопку «Пуск» и надел зеркальные очки.- Теперь можно и в путь.

Сатана улыбнулся и взмахом руки открыл портал.

Скомканная реальность застонала, покрылась рябью, искажая восприятие окружающих предметов. Неимоверная энергия, оголившая изнанку бытия, начала покусывать кожу статическими разрядами. Шерсть на шлеме встала дыбом, а на кончиках рогов затрещали искорки, опять же разрядов. Короткий проигрыш закончился, и звучавший исподволь голос Кинчева пропел:

Смотри мне в глаза – Мне нужен твой взгляд. Сегодня я способен дать бой, Сегодня я трезв…

Я тоже. Уже неделю. Ужас! Перебор струн и:

Я говорю тебе: Сделай шаг!

Послушно делаю шаг, и прорва портала жадно сглатывает, стремясь утолить извечный голод безвременья.

Кромешный мрак прыгает мне в лицо, холод пронизывает тело до костей, призраки изнанки бытия пронзительно воют, мерцая ледяными искорками-звездами глаз.

Если ты веришь мне, Ты пойдешь со мной! Пойдешь со мной!

Резкий толчок в спину, почему-то пришедшийся ниже, словно чья-то нога, а не захлопнувшийся портал выбросил меня вон.

Хлынувший со всех сторон яркий солнечный свет бьет по глазам даже через зеркальные линзы. Жмурюсь, подставляю лицо нежным кдсаниям по-летнему жаркого ветерка. Он пахнет дорогим шампунем, а не привычным смогом и горелой резиной.

Я говорю тебе:

Мне нужен твой взгляд!

Прошу, смотри мне в глаза,

Смотри!

Пытаюсь сквозь узкие щелочки прищуренных глаз рассмотреть раскинувшийся предо мной пейзаж. Густой темно-желтый ковер спелой пшеницы лениво колышется, склонив плотно набитые зернами колоски к земле. Над ним порхают стрекозы и пестрые бабочки. Вдалеке, на макушке зеленого кургана сереет (буква «е» лишней не бывает) круглолицый силуэт скифской каменной бабы.

И больше никого. А где же пораженные чудесным явлением аборигены? Я так не договаривался…

На смену «Алисе» приходит «Ария».

Что за скорбные лица?

Слезы льются ручьем, и дождь в придачу.

Ты разводишь руками -

Дело труба…

Мне что, бегать за ними прикажете? Со слов Сатаны, все должно быть крайне просто. Пришел, увидел, завербовал всю местную нечисть в ряды адского воинства – и домой. Пожинать заслуженные лавры и нежиться в лучах немеркнущей славы. Может, даже в Зале Славы Пандемониума поставят мое мраморное изваяние в полный рост и в богатырском облачении. Нужно только меч достать из ножен и придать лицу мужественного величия. Так, подбородок вперед, брови насупить… Только я не ради славы здесь – деваться некуда. Меня, может, дома великие свершения ожидают, а я тут торчу посреди поля как… как не скажу кто.

Дай жару!

Чтобы знали.

Дай жару!

Чтобы знали, как делать дело,

Пока не заржавело.

Дай жару!

В хорошо знакомую мелодию врывается быстро нарастающий рев. Растерянно оборачиваюсь, и на меня налетает огромная трехглавая рептилия. Из всех ее оскаленных пастей вырываются струи пламени, крылья подгребают, помогая коротким лапам.

– А-а-а… – только и успеваю выкрикнуть, как меня

сминает мчащееся чудовище. То же, наверное, почувст

вовала бы кошка, попавшая под каток, будь она бес

смертной. Или обладай и взаправду девятью (или семью?)

жизнями.

Многотонная туша помчалась дальше, часто махая крыльями в попытке взлететь. И заметая хвостом следы. Я же остался лежать, впечатанный в сырую землю и слабо дымящийся.

Плеер не вынес испытаний и замолк.

Да уж, горячая получилась встреча…

До моего слуха донесся дробный топот, и спустя миг в лицо ткнулись мокрые конские губы, а гулкий голос из поднебесья поинтересовался:

– Эй, ты там жив?

Вот только по голосу не скажешь, что он в это верит. Вопрос ради приличия.

– Жив,- с трудом выдохнул я, чувствуя, как пузы

рится на губах горячая кровь.

Это не страшно. С моими регенерационными способностями здесь дел-то в худшем случае на день-другой.

Свесившись с коня, бородатый мужик с сомнением заглянул мне в лицо:

– А не брешешь?

– Зачем? – удивился я.

– Мало ли… – с сомнением протянул он, нереши

тельно дирижируя ходу своих мыслей кончиком копья.

Затем, придя, видимо, к определенному решению, незнакомец молодецки свистнул вослед удаляющемуся трехглавому чудовищу и спрыгнул с коня.

Аж земля задрожала.

– Ты, случаем, не богатырь былинный? – озаренный

догадкой, спросил я.

– Он самый,- последовал ответ.

Осторожно приподняв мою голову, богатырь отстегнул от пояса флягу и поднес к моим губам:

– Глотни зелья целебного.

Непроизвольно я сделал глоток.

Словно бомба взорвалась внутри, пройдясь по пищеводу огненным смерчем и разразившись в желудке ураганом.

Тело, исчерпав свои резервы, отказалось от сопротивления агрессивной среде и скоропалительно отключилось в глубоком обмороке.

 

ГЛАВА 2

Здесь помню, а здесь…

Судебная практика показала, что амнезия случается скорее как способ избежания травматизма, чем в результате последнего…

Вывод из теоремы отсутствия свидетелей

Медленно, очень медленно открываю глаза.

Призрачный женский силуэт, демонстрируя в глубоком декольте нечто, что условно можно назвать женской грудью, и протягивая ко мне руки, шепчет:

– Ты мой.

. – Отвали! – не очень вежливо отвечаю я и закрываю глаза.

Переждав возникшее головокружение, открываю их вновь.

Мадам, одержимой собственническими инстинктами, и след простыл. В полуметре от моего носа темнеет густо закопченная деревянная балка, по которой торопливо ползет глюк, медленно, но уверенно подбираясь к растянутой шустрым паучком сети-ловушке.

Разглядывая его, пытаюсь сообразить, что это такое. И не могу. Темно-синяя клякса с тремя парами суставчатых конечностей, закрученными усами, мутно-красным глазом на спине и скошенным справа налево ртом. Вылитый глюк. Вот только кем и куда?

– Ты кто?- заранее зная ответ, интересуюсь у кляксы.

Из моего горла вместо внятного, четко сформулированного вопроса вылетает булькающее лепетание. Но для установления контакта это не становится препятствием.

– Глюк,- следует незамедлительный ответ, переданный мысленно, но прозвучавший в подсознании вполне внятно.

– А разве глюки разговаривают? – удивляюсь я.

– Не-а.- Красноватый глаз сползает набок и невольно попадает в открытый рот. Клякса заходится в кашле, меняя цвет с синего на морковный.

Пух! И клякса исчезает во вспышке взрыва.

Потеряв объект концентрации внимания, я почувствовал, что мои глаза разбегаются в разные стороны и реальность начинает ускользать от меня прочь.

Так дело не пойдет.

Приподнявшись на локтях, я застонал от боли в груди, зато зрение прояснилось, и я смог рассмотреть окружающее меня пространство.

Параллельно уже виденной мною деревянной балке тянутся несколько ее копий. Три с правой стороны и две с левой. Они одинаково грязные, вот только на дальней от меня, в довершение к толстому слою копоти, присутствует пара грязно-серых, если не сказать светло-черных, портянок. Доносимый легким веянием воздуха ядреный их аромат почему-то ассоциируется у меня с появлением глюка. Зато комаров отпугивает.

Ладно, ну не помню я, кто такие эти глюки и откуда берутся, невелика беда. Главное, твердо знать, кто ты сам. А сам я – этот… ну этот… не помню. Откинув одеяло, некоторое время внимательнейшим образом изучаю себя. Ручки, ножки, огуречек – получился тот самый, который звучит гордо. Человечек, вот! Помню…

Но облегчение мимолетно, возникает сотня новых вопросов, и я с ужасом понимаю, что не могу ответить на них. Знаю, что ответы где-то гнездятся в моей голове, но извлечь их оттуда не могу. Пальцем-то не подковырнешь.

Я человек. Для начала попробую обойтись этим знанием, а там, может статься, вспомню остальное из забытого. Знать бы еще, что забылось, а то, может, и вспоминать не стоит…

– Стоит,- ответил я сам себе.- Не ведая прошлого – какой дорогой идти в будущее?

Отодвинув занавеску, я выглядываю из-за нее.

Просторная комната, не загроможденная лишней мебелью. Стол, две скамьи и колченогий табурет, да еще веники различных трав на стенах.

«Гербарий»,- услужливо подсказала память.

– Много от тебя толку,- проворчал я и начал спускаться с печи, морщась от боли и неуклюжей одеревенелости затекших мышц. Сперва на уступок, затем на лавку, а уж с нее на грязный пол.

– И раз… И два… И… Аи!

Пол неприветливо ощетинился острыми заусеницами неструганых и уж тем более некрашеных досок.

Кое-как достигнув дверей и вспомнив по дороге около десятка матерных слов и три предлога, я вышел на крыльцо, ощутимо приложившись лбом о низкий косяк.

– Оклемался? – удивленно обрадовался старый дед, чья длинная белая борода покоится на плече.

– Вроде бы… – неуверенно подтвердил я.

Старик задумчиво поскреб свою лысую макушку.

Облаченный в ветхое рубище на голое и грязное тело, он походил то ли на отшельника, то ли на юродивого. Скорее все же первое. Поскольку ветхий деревянный сруб, вросший в землю по самые окна, окружает дикая лесная чаща. Одни дремучие деревья да кусты папоротника. Лишь справа примостилось довольно просторное строение, кое-как слепленное из кособоких жердей и пластов пушистого мха. А юродивые все больше к людям тянутся.

– А я глюка видел,- зачем-то сообщил я.

– Эт что за невидаль? – Лохматые брови старика удивленно приподнялись.

– Такое синее с усиками и одним глазом…

Объяснение получилось расплывчатое – кто угодно может так выглядеть,- но бородатому пенсионеру этого оказалось достаточно.

– Это типичная, крокозябра.

– А…

– Жить будешь.

– У…

– Вот если бы ты увидел зяброкряку… тогда да… как есть помер бы. А так должен выдюжить.

– А она какая? – на всякий случай уточнил я. Хоть буду знать, чего лучше не видеть.

– А кто его знает,- пожал плечами дед.- Сие есть тайна великая: кто видел – все померли как один. Некому рассказать. Соображаешь?

– На троих? – уточнил я.

– Почему на троих? – изумился длиннобородый дед, отложив в сторону ветку можжевельника.- Сам понять должон. Это чудесное свойство моего зелья.

– А вы, стало быть… доктор.

– Да не,-отмахнулся дед.-Самородок я, наследственный. По отцовой линии дар этот передается… людей исцелять, значит… Кудесник я. Травами целебными, отварами да настойками разными, заговорами-наговорами благочестивыми страждущих пользую.

«Фармацевт»,- всплыло в памяти. Но вслух я этого не сказал. Кто его знает, что слово это означает – вдруг обидное что?

Теперь понятно обилие разных сушеных трав в избе. С их помощью дед готовит свои зелья, после которых появляются крукозу… за… короче, глюки. Так легче выговаривать и понятнее. Интересно, а заявившая на меня свои права мадам тоже из этих бредовых видений? Или… Это «или» не сочетается с виденной мною пылью во всех углах. Все-таки глюк. Ну и ладно.

– А что со мной было? – спросил я после того, как безрезультатно попытался вспомнить это сам.

– Змей тебя люто потоптал, по саму шею в сыру землю-матушку вогнал. Аль запамятовал?

– Начинаю вспоминать.- Перед внутренним взором пронеслось видение чего-то огромного, изрыгающегопламя во все стороны. Кто-то кричит: «Дай жару!» Он

налетает на меня… крылья машут, поднимая ветер… Бородатое лицо, и что-то обжигающее вгрызается в кишки… – Огонь!

– Верно. Змей Горыныч, огнем дышащий. Добрынюшка сказывал – о трех главах.

– Что-то в голове темно,- прошептал я, оседая на землю.

– Зяброкряку видишь? – принялся тормошить меня дед.- Погодь помирать-то, сперва подробно опиши ее.

Но помутнение рассудка миновало, и я смог перевести дух:

– Попустило.

– Вот и хорошо,- разочарованно произнес дед, скрываясь в избушке. Откуда вернулся с погнутым казанком, наполовину заполненным густым травяным отваром, в котором сквозь скрученные листья и стебельки трав проглядывали чьи-то лапки и крылышки.- Пей!

– Там кузнечик,- пытаюсь протестовать я.

– Для навару,- сообщает дед и заставляет сделать глоток.

На вкус зелье не столь мерзкое, каким кажется на первый взгляд. Немного приторно, но вполне пригодно к употреблению.

От добавки категорически отказываюсь. Пускай ищет другого добровольца для составления фоторобота зяб-рокряки. Надеюсь, наука как-нибудь обойдется без этой конкретной жертвы.

– Ты, поди, есть хочешь?

– Благодарствуйте, но больно уж наваристый кузнечик попался…

– Этот не помрет,- пробурчал седовласый старик, перекидывая бороду с одного плеча на другое.- Пошли в избу.

В связи с отсутствием какой-либо иной альтернативы данному предложению, кроме бессмысленного топтания на крыльце, я последовал совету старшего.

В голове, наверное из-за зелья, немного гудело и потрескивало, а окружающий мир обозревался сквозь мутноватую пелену. Второе Я, тихонечко дремавшее до этого мгновения, проснулось и пробурчало: «Фокус поймай или головку протри -запись плывет». Вот только из его совета я мало что понял. Первую часть можно, наверное, перевести на нормальный язык приблизительно так: «Будь внимателен», а вот вторую… как может прояснить зрение возвратно-поступательное касание упомянутой внутренним голосом части тела?

За время моего отсутствия в обстановке избы заметных изменений не произошло, так что я скромненько пристроился на колченогом табурете в уголке и принялся терпеливо ожидать, когда память вернется ко мне.

Она не спешила. Старик успел основательно опустошить свои запасы, извлекаемые из самых неожиданных мест – избушки, имеется в виду,- и расставил их на столе.

– Принеси дров – они в сарае – и истопи печь.

Пришлось подниматься и ковылять за дровами, которые оказались ночным кошмаром папы Карло – просто страх какие вертлявые и непослушные. Непоседы.

Расположив щепки на колосниках по принципу вигвама, я щелкнул пальцами и принялся раздувать вспыхнувшие язычки пламени. Потянуло дымком, нос и глаза защипало. Зато зрение прояснилось.

– Огниво и тр… – начал было дед, перебиравший пшено, отвлекаясь от своего занятия и поворачиваясь ко мне. Да так и замер с вытянутой в сторону рукой и

полуоткрытым ртом. Тряхнув головой, словно отгоняя видение, он вернулся к прерванной работе.

Чего это он?

Оставив разгорающуюся печь на волю судьбы и хорошей тяги, я подошел к темнеющей в стене нише, на которую пытался указать целитель, и обнаружил там замусоленную тряпку и странное приспособление.

«Огниво! – догадался я.- С его помощью зажигают огонь. А…»

Сглотнув, я с подозрением посмотрел на свои руки – как у меня это получилось?

– Зажег? – спросил дед.

– Горит,- ответил я.

– Ага,- изрек он, заливая перебранное пшено водой и проворно пристраивая казанок в печи. Там, оказывается, для этого дела даже специальный крючок предусмотрен.

Почему меня это удивляет? Странное ощущение моей чужеродности данному месту крепнет.

– Пойду подышу свежим воздухом – аппетит нагуляю.

– Иди-иди, только далече не заходи, а то не докричусь.

– Я здесь – рядышком.

Неспешно выхожу на крыльцо, сонно потягиваюсь. Затем медленно, изучая облака, начинаю обходить избу. Но, лишь только оказываюсь у глухой стены, бросаюсь бежать. Ворвавшись в сарай, урагану подобный, спешно нагребаю жменю сухих опилок и, ссыпав их посреди вытоптанной тропинки, замираю. Переведя дух, чтобы хоть немного унять неистовый стук сердца, я щелкаю пальцами. Никакого результата. Пробую еще раз и еще… словно безумец, среди пустыни пытающийся подозвать гарсона. Но как-то ведь я смог разжечь огонь в печи?

В сердцах втоптав стружку босой пяткой в землю, я развернулся и побрел назад в избу. Наверное, снова про вал в памяти… Но помню же я, что способность воспламенять предметы на расстоянии посредством взгляда называется «пирокинез» и считается фантастикой, то есть выдумкой.

То ли от резкого прилива крови к голове вследствие нервного напряжения, то ли продолжает сказываться чудотворное влияние старикова зелья, но только перед моими глазами вдруг поплыл розовый туман, в котором так любят теряться ежики. Замерев, словно столб, позволяю векам опуститься и в наступившей темноте, богатой на звезды, делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, нормализуя ритм сердцебиения.

С треском проломившись сквозь густые заросли, из чащи лесной выскакивает на меня чудище рыкающее. Вида ужасного.

Не это ли зяброкряка, предвестница окончания земного существования, образ коей так интересует моего давешнего знакомца? Если да, то смерть еще страшнее, чем мне раньше мыслилось. Хотя, честно говоря, как я себе ее мыслил, то есть тайна. Не помню…

Морда этого чудища отдаленно напоминает человеческое лицо, но уж очень отдаленно. Сизый нос на поллица, щелочки глаз, сквозь которые на мир взирают два огненно-красных огонька, густые брови а-ля Брежнев, сросшиеся над переносицей и поддерживающие меховую шапку-ушанку, не давая последней сползти на глаза, да взлохмаченная борода, словно приклеенный пучок пакли, неопределенного цвета – что-то неимоверно грязное, с набившейся в него трухой и листвой.

– Ы-ы-ы… – протянуло чудовище и, взмахнув полами полушубка, промчалось мимо меня, обдав густой волной застарелого перегара.

Из-под протертых до дыр валенок взметнулась пыль, и непонятное явление скрылось, завернув за угол дома и топоча пятками, словно гусарский полк на марше.

Оттуда спустя мгновение раздалось громкое чавканье и довольное фырканье.

Перед моим затуманенным взором предстала картина удовлетворения любознательности моего гостеприимного хозяина по поводу зяброкряки. Когти рвут тело несчастного естествоиспытателя, желтые клыки вспарывают яремную вену, и кровь горячей струей брызжет в раззявленную пасть и на грязную бороду. Припав к разверстой ране, чудовище жадно глотает алую жизненную влагу.

– Брр… – Передернувшись от отвращения, бросаюсь следом за зяброкрякой, по пути прихватив подвернувшуюся под руку дубовую палку.

Заворачиваю за угол, и от увиденного невольный озноб пронзает тело, так сильно действительность походит на то, что нарисовало богатое воображение. Мне видна лишь широкая спина стоящего на коленях чудовища да временами лысая макушка, которая ранее скрывалась под ушанкой. Последняя валяется рядом, то ли сброшенная, то ли оброненная случайно.

Мелькнула макушка, и до моего слуха донеслось довольное сопение, затем зяброкряка, вернее зяброкряк, поскольку эта особь явно мужского пола, опускает голову и начинает, фыркая и мотая головой, с жадностью втягивать в себя жидкость.

«Какой-то упырь»,- мелькает мысль, и я заношу палку.

Капризная память не вовремя выдает информацию о том, что на упырей и им подобных вампиров действует осина, а совсем не дуб. Но поскольку я собираюсь использовать дреколье не в качестве кола, а совсем наоборот – как дубину, то, отбросив ненужную информацию, замираю с занесенной над головой палкой, намереваясь обрушить ее на макушку, как только она возникнет в поле моего зрения.

Чудище перестало глотать и довольно фыркнуло, начав распрямляться.

Я качнул палку назад, увеличивая размах, и в это время в дверном проеме возник гостеприимный хозяин избушки с черпаком в одной руке и большой деревянной ложкой в другой.

Остановить удар я уже не успел, а вот ослабить – частично да. При столкновении дуба с лысиной раздалось не «Гуп!», сопровождаемое треском то ли дерева, то ли кости (всегда нелегко верно угадать, что окажется прочнее), а всего-навсего «Бумс!». Пусть звонкое, но мало опасное для здоровья.

Издав нечленораздельный вскрик, чудище резко повернулось ко мне. Все лицо его было мокрым, но не в крови, а в рассоле.

– Комар,- пояснил я, стараясь удержать на лице глупую улыбку. И, отлепив от бороды сизоносогозяброкряка веточку укропа, отбросил ее в сторону.

– А… – недоверчиво промычало чудище, утерев мокрое лицо рукавом, засаленным до такой степени, что меховая оторочка приобрела вид однородной массы, местами протертой до дыр, погладило лысину, на которой четкой полосой, наливающейся краснотой прямо на глазах, просматривается след от соприкосновения с дубовой палицей. И вполне членораздельно переспросило: – Комар?

– Ага,- подтвердил я, пряча импровизированную дубинку за спину.

– А…

– Не стоит благодарности.

Судя по налитым кровью глазам и выражению лица, сизомордый незнакомец именно этого чувства и не испытывал. Скорее всего, он просто растерялся от неожиданности и не мог решить, что преобладает в нем: гнев или злость?

Не давая ему определиться в выборе, любое из решений в котором чревато для меня неприятностью, принимаюсь импровизировать.

Зная манеру хозяина избушки на всяком встречном испытывать собственноручно приготовленное зелье и по его реакции на обнаружение в своем дворе сизомордого предположив, что они знакомы, я сложил дважды два и получил…

– Больно? – указав глазами на набухающую шишку, поинтересовался я у пострадавшего и тут же, не дав ему ответить, обратился к бородатому естествоиспытателю:- Может, напоим его вашим чудо-зельем? Оно ведь поможет?

– Конечно,- воодушевляясь заманчивой идеей, воскликнул хозяин избушки.

А вот в налитых кровью глазах явно промелькнул испуг.

«Знать, верно мое предположение»,- возликовал я.

– Нет-нет,- поспешно отмахнулся от предложенной помощи незнакомец.- Все хорошо. Такая мелочь, что даже не стоит вспоминать.

– Ну… тогда пожалуйте за стол,- вздохнув, пригласил хозяин.- Отведайте угощения.

– С удовольствием.

– Не откажусь.

 

ГЛАВА 3

Посвящение в богатыри

Вот раньше как было? Выпил Илья Муромец чарку, почувствовал в себе силу богатырскую – и ну подвиги вершить. Почет и хвала!

А сейчас? Выпил… почувствовал… вытрезвитель. И бумажка по месту работы.

Размышления в КПЗ

Может статься, было довольно невежливо с моей стороны сидеть вот так, с отвисшей челюстью, но процедура знакомства оказала на мой мозг, запутавшийся в собственных «это помню – это нет», потрясающее действие.

Сперва-то все было чинно, даже несколько официально.

Когда мы уселись за стол, хозяин, перебросив бороду с одного плеча на другое, наполнил чарки влагой, чистой, словно родниковая вода, и, прокашлявшись, возвестил:

– Будем знакомы. Меня родители нарекли Никодимом, по батюшке – Якимович, только сызмальства все кличут Травником.

Он что, с самого детства зельем самодельным всех желающих и не очень травить пытался?

– Это значит, что с травами дело имею,- для таких непонятливых, как я, уточнил происхождение своего прозвища знахарь-самоучка.

Они выжидательно посмотрели на меня.

– Как раньше звали меня, не помню, а пока можете величать просто товарищем Бармалеем.

Скромненько и со вкусом.

Не знаю, почему мне взбрело в голову – так, мимолетная прихоть! – назваться именем сказочного злодея, о котором я и прмню-то лишь то, что он каким-то образом связан с Африкой: «В Африке разбойник, в Африке злодей, в Африке ужасный Бармалей…». «А Африка,- продолжала память выдавать порциями воспоминания,- это Черный континент, но сами жители почему-то слово «черный» недолюбливают. Они отдают предпочтение некой другой стране, в которой их сперва безжалостно эксплуатировали, а нынче кормят и всячески ублажают, терзаемые совестью. Для чего безбожно обирают новых несчастных, очередь которых перейти на дотацию наступит лет через сто-двести. Необходимость в ней возникнет значительно раньше, но совесть – она штука инертная. Пока-то стронется с места. Замкнутый круг получается».

Наступила очередь представляться сизом орд ому и красноглазому зяброкряку, которого про себя я продолжал величать именно так. До выяснения личности.

– Мороз Иванович. Но я как-то больше привык, что все зовут меня Дедом Морозом.

Вот тут-то моя челюсть и поползла вниз.

– Тот самый?

– Он. Не сомневайся,- подтвердил Травник.

– Но сейчас не зима? – Я кивнул на видневшийся в раскрытую дверь зеленый лес, словно мое утверждение и этом нуждалось.

– Лето,- со вздохом подтвердил Дед Мороз, не собираясь больше распространяться на эту тему.

– Будем! – Отсалютовав нам чаркой, хозяин проворно проглотил ее содержимое и, довольно крякнув, потянул с тарелки малосольный огурец. Весь такой корявый, пупырчатый.

Мы последовали его примеру.

– Ы… – только и смог произнести я, когда жидкость пылающим потоком скользнула по гортани и взорвалась огненным шаром в желудке.

– Ну как? – хрустя огурчиком, с искренней улыбкой на лице поинтересовался Травник.

Но мне было не до ответов, я ухватил жменю квашеной капусты и сунул ее в рот. Кислый сок слегка унял жжение

в горле, и я наконец-то смог перевести дыхание и утереть навернувшиеся слезы.

– Крепкая, зараза,- заявил Дед Мороз, занюхав рукавом.

Травник, вооружившись кувшином, наполнил чарки по новой.

– Предлагаю выпить за богатырей – наших защитников и… Легки на помине,- закруглился хозяин, когда чей-то огромный силуэт загородил дверной проем.

– Мир вашей хате.- Вошедший поклонился и, сняв остроконечный шлем, пригладил усы.- Пьянствуете?

– Присаживайся к столу,- ответствовал хозяин.

Богатырь с сомнением окинул взглядом одиноко стоявший свободный стул, чья колченогость ясно говорила о закономерном итоге, к коему должна привести попытка умостить на него крупногабаритное тело, вдобавок ко всему облаченное в кольчугу.

– Я подвинусь,- ссовываясь к краю лавки, предложил я.- Поместимся.

– Да я на краешек,- пообещал богатырь и прижал меня к стене.

Наполнив чарку и вновь прибывшему гостю, Травник пояснил:

– За богатырей русских, защитников земли-матушки, Добрынюшка, был тост наш.

– Правильный тост.

Выпили за богатырей.

Вторая пошла не в пример мягче, словно торной дорожкой к себе домой.

Вооружившись ложкой, я принялся наворачивать кашу, с интересом прислушиваясь к неспешной беседе, завязавшейся среди собравшихся.

– Расскажи, Добрыня Никитич, где бывал, чего видал, о чем с умными людьми говаривал?

– Дома бывал, матушку проведывал, гостинцев свез.

– И как поживает Афимья Александровна?

 

34

– Все в делах, по хозяйству в хлопотах. Попону новую выткала, узорами защитными вышила. А папоротник цветущий вышел как настоящий, так вот возьми да и

загадай желание – непременно сбудется.

– Материнский оберег в бою вещь не лишняя, с ним и сила богатырская втрое растет, и выносливость…

– Выпьем же за матерей.

Выпили. Закусили и продолжили разговор. Про жизнь-бытье да за подвиги ратные. Добрыня поведал про встречу с разбойничьей ватагой. Закончившуюся со счетом «9 – 1:0». Что значит – из девяти разбойников лишь одному атаману удалось покинуть поляну, на которой произошло столкновение, на своих ногах, подхватив их под мышки и сверкая пятками. Остальных Добрыня аккуратно сложил в братскую могилу и по христианскому обычаю воздвиг над ней крест из пары сбитых накрест веток.

Не отошедший от вчерашней пьянки, логично начавшейся после позавчерашней и ей предшествующих, Дед Мороз как-то враз потух и уткнулся поникшей головой в опустевшую миску. Спустя мгновение оттуда донеслись заливистые трели художественного храпа.

При взгляде на краснеющее на лысине, с мягким переходом в синеву, дело моих рук, я поневоле испытал чувство вины. Нужно же было так ошибиться! Чуть детишек без новогодних подарков не оставил.

– Умаялся, бедолага,- сочувственно прокомменти ровал потерю бойца Травник, наполняя чарки из третьего по счету кувшина. Видимо, хозяин свободное время посвящает не только приготовлению настоек из лекарственных трав…

– А скажи-ка мне, товарищ Бармалей, чем думаешь заняться? – подперев щеку дланью, спросил Добрыня. Смятая могучей лапой борода топорщится вперед, густые брови нависают над выжидательно смотрящими на меня карими глазами.

– Не знаю… – неуверенно ответил я.- Как-то еще не задумывался.

– Нужно подумать. Это дело серьезное. Наливай.

Выпили.

– А есть ли в тебе тяга к свершениям великим?

– Это как?

– «Как» под любым кустом, а что скажешь о службе богатырской?

– Интересно.

– Не робей,- грохнув кулаком и в сок раздавив при этом зажатый в нем огурец, пророкотал Никитич.- Поедем на пару ко двору Владимира Красное Солнышко,

я слово за тебя молвлю.

– А возьмет?

– Должен… Оно бы, сверши ты геройство какое, надежнее было бы… Ты, часом, не геройствовал последнее время?

– Если не считать питья настоек Травника, то не помню.

– Да, знатная у меня настойка,- подхватил хозяин.- Сейчас принесу.

– Это плохо, что не помнишь… – несколько сник Добрыня Никитич.- А умение воинское знаешь?

– Не помню.

– Травник! Ты какими настойками его поил? – поинтересовался былинный богатырь.

– Да память у него отшибло раньше. Ты его уже безмозглым привез,- отмахнулся тот, свесившись в подпол.- Вот она, родимая. На травах целебных настаивал.

Налили и подлечились. Стало совсем хорошо, и созрело решение помочь мне свершить подвиг прямо сейчас.

Покачиваясь на заплетающихся ногах, вышли из избушки, оставив Деда Мороза смотреть счастливые сны. Наверное, ему снится снежная равнина, запряженные оленями сани, на огромной скорости мчащиеся среди глубоких снегов, так что только ветер свистит в ушах, белые медведи, трущиеся о земную ось – поосторожнее бы там-они, а то с небосвода звезды от тряски отскочат и на голову свалятся.

Чувствуя пьяную бесшабашность и принимая ее за удаль молодецкую, я вдохнул полной грудью свежий воздух и заявил:

– Дайте мне точку опоры, или земля повернется под моими ногами.

– А?

– Где подвиги вершить буду?

– Где поймаем,- уверенно заявил Добрыня,- там и свершишь. Ты главное помни – сразу лупи булавой по голове.

– Кого? – Запутавшись в рекомендациях, я, задумчиво морща лоб и удерживая при помощи правой руки подбородок в положении, требуемом для придания облику величия, попытался разобраться во взаимосвязи необходимого мне подвига и погони за кем-то. Олимпиада какая-то.

– Кого поймаем – того и лупи,- поражаясь моей несообразительности, подключился к просветительному процессу Травник.- А потом ногами по почкам.

– Зачем?

– Ты, отец, товарищу Бармалею глупостей-то не советуй. Он у нас будущий богатырь, а не жеманная барышня. Зачем ногами топтать? Да и с коня для этого слазить каждый раз – замаешься. Ежели как следует булавой приложить, то мозги во все стороны так и брызнут – это коли шлем не выдержит, а ежели только помнется, то все вовнутрях останется. Это называется – чистая работа.

– А по почкам не помешает, для надежности и в воспитательных целях,- уперся Травник.

– Там сам разберется, а наше дело какое?

– Сторона? – предположил фармацевт-самоучка.

– Нет! Нам нужно найти, куда он подвиг свершать пойдет.

– А может, пускай наведается в Фендомские чащобы, атамана разбойников тамошних разок-другой пристукнет? Тому не привыкать.

– Молод еще.- Это про меня.- Атамана необходимо убить изысканно, я бы сказал, изящно… здесь дело для мэтров, а не для начинающих.

– Мы могли бы присоветовать… Как красивее, значится…

– Нет! Не дорос он еще – атамана Семецкого убивать.

– Ну, может, разочек, один-единственный? – просительно заглянул в глаза Добрыни Травник.- Пусть не убить, так хоть подранить?

– Нет!!! – в третий раз ответил отказом былинный богатырь.- И не гневи меня, старик!

Переводя взгляд с одного на другого, я силился одновременно проделать три действия. Во-первых, сохранить равновесие. Уж больно мать-земля русская под моими ногами неспокойной стала. Да и солнышко полуденное головушку припекает нещадно. Во-вторых, понять, почему они спорят – не хочу я никого убивать. И, в-третьих, что стало наиболее актуальным в последнее время, удержать рвущееся наружу содержимое желудка. Выпитому давеча зелью стало скучно в темноте и духоте, и теперь оно все настойчивее просится на волю.

Выполню-ка я его желание.

– И как же тогда ему подвиг совершить?! – переходя на крик, взмахнул бородой Травник.- Как?!

Бросившись к ближайшим кустам, я услышал за спиной изумленный возглас богатыря:

– Куда это он?

Нырнув в заросли терна, острые коготки которого без особых нежностей прошлись по моему лицу, я выполнил волю моего желудка.

– Вай! – воскликнуло что-то косматое и выхватило длинный кривой нож. Солнечный луч скользнул по гладкой поверхности и, породив солнечного зайчика, устремился дальше.

Все еще содрогаясь от прокатывающихся по телу спазмов, я перехватил направленный мне в сердце клинок и слегка крутанул кисть державшей его руки. Что-то хрустнуло, раздался крик. Нож упал на землю, зарывшись в ворох прелой листвы. Все это вышло автоматически, так сказать без отрыва от основного производства. Утерев рот, я вытащил из кустов повизгивающего несостоявшегося убийцу и, ухватив его за шиворот, понес знакомиться с Добрыней и Травником. Судя по доносившемуся до моего слуха скулежу, помощь последнего могла понадобиться в самое ближайшее время.

– Что это? – спросил Травник.

– В кустах нашел,- пояснил я.

Брезгливо сморщившись при виде нерукотворного подобия винегрета, налипшего на остроконечную меховую шапку и стеганый ватник, Добрыня изрек:

– Лазутчика изловил. Сейчас дознание проведем.

– У него, кажется, рука сломана. Нечаянно,- поспешил уточнить я, опасаясь возмущений общественности касательно зверского обращения с военнопленным, несоответствующего требованиям Женевской Конвенции.

– Неси в избу, лечить буду,- распорядился Травник, засучивая рукава.

И у меня отлегло от сердца – теперь-то жаловаться некому будет.

– Сперва допросить нужно,- уперся богатырь,- может, вокруг таких вот волосатых сотня прячется, злое дело замышляют, а ты его вусмерть залечишь…

– А может, он просто так сидел? – неуверенно сказал я.

– Ага,- хмыкнул богатырь.- Слабился. Ближе к его степи кустика подходящего не нашлось.

– Первым делом одежу с него снимите, а то потом вонь месяц выветриваться будет,- распорядился Травник.

Да-а, нехорошо получилось.

Осторожно выполнив его распоряжение, мы ввели вяло сопротивлявшегося пленника в избу и настойчиво предложили сесть на скамью.

– Моя есть посол великий хан…

– Куда?! Сидеть!

– Моя на руссо не говорить.

– Разумеется,- ухмыльнулся богатырь,- В шпионы всегда выбирают тех, которые не знают местной речи, чтобы под пыткой, ежели попадутся, ничего не выдали.

Пленник, корячась и поскуливая от боли, тем не менее согласно закивал, дескать: «Все именно так и никак иначе».

Встрепенулся спящий Дед Мороз, раскрыл глаз и обвел мутным взглядом всех присутствующих.

– А где девы в одеждах прозрачных и деревья с листвой лишь на макушке? – поинтересовался он.

– Кабы знал – сидел бы я здесь,- вздохнул Травник, накладывая на поломанную руку пленника импровизированную шину из двух ножек колченогого стула, который не пережил облокотившегося об него богатыря, и относительно чистой портянки.

– Приснилось,- сообразил Мороз Иванович.- А там такие смешные карапузы с хвостиками по деревьям чудным этим лазали, волосатые все, словно черти, вроде этого.-

Он кивнул в сторону пленника и, наполнив чарку, проглотил ее одним духом.

Тотчас взгляд его погас, и голова опустилась на столешницу, с хрустом примяв горку квашеной капусты. Хмельные скакуны понесли его сознание в страну грез, где нежные одалиски танцуют пред ним танец живота, а на пальмах резвятся прямые предки наших прародителей – это если Дарвин был (вернее, будет) прав.

Отмахнувшись от малопонятных мыслей, я вернулся к делам нашим насущным. А пленный шпион, несомненно, к таким относится.

– Как зовут, род войск, дислокация?! – взревел я.

От неожиданности пленник подпрыгнул и начал заикаться, что превратило его ответ в непонятную тарабарщину.

– Перестарался,- вздохнул я, заработав уважительный взгляд со стороны былинного богатыря.

Пока Травник лечил икоту полоненного шпиона при помощи своей чудо-настойки, в моей голове созрел вполне интересный план, но, чтобы осуществить его, мне нужна помощь Добрыни.

Вытащив богатыря во двор якобы за дровами для поджаривания пяток пленнику, я быстренько, без подробностей обрисовал ему созревшую затею. Пошагово, чтобы избежать накладок и не провалить авантюру.

Переварив услышанное, Добрыня раскатисто рассмеялся и, хлопнув меня по плечу со словами «Голова!», от чего последняя едва не отлетела, подхватил вязанку дров и направился в избу.

Потерев онемевшее плечо, я последовал за ним.

Свалив дрова у стены, мы зашли за печь и принялись шептаться, но так, чтобы пленник непременно это услышал.

– Княжеская дружина готова,- сообщил я богатырю,- ополчение тоже.

– Это хорошо.- Добрыня сделал добрый глоток из прихваченного с собой кувшина.

– К ним еще и богатырская дружина присоединилась,- для весомости добавил я.

– Самсон Самойлович знатный витязь, и богатыри его как на подбор. Вот только бы враги не сбежали раньше времени, а то лови их по всей степи.

– Они сами придут, а мы их встретим.

– Да чего это они в ловушку полезут? – удивился Добрыня Никитич.

– А как они про то проведают? – вопросом на вопрос ответил я, осторожненько выглянув из-за занавески.

Пленник замер на своем месте, с жадностью прислушиваясь к нашим голосам. В нем еще сохранилась надежда сбежать и порадовать командование ценной информацией.

– Сейчас я выйду и как бы случайно пожалуюсь на отсутствие войска – якобы все ушли в поход. А потом дадим сбежать, он сам своих и приведет. А наши ребятки

ужо поработают мечами.

Закончив с первым этапом, перешли ко второму. Сделав очередной глоток, Добрыня с сожалением разлучился с опустевшим кувшинчиком и направился к пленнику:

– Говори, собака, кто таков?!

Пленник дернулся, завыл жалобно и принялся скороговоркой тараторить:

– Моя твоя не понимать.

– По-русски, что ль, не говоришь?

– Ага, ага,- радостно закивал горе-шпион.

– Плохо,- вздохнул былинный богатырь.- Как бы узнать, сколько войска привел с собой твой хан?

– Хан капут! – закивал головой пленник.

– Собака твой хан! – согласился Добрыня.- Да сражаться с ним некому,- словно в задумчивости обронил он.- Все войска княжьи в поход ушли.

Глаза степняка хитро блеснули.

Наживку он проглотил вместе с крючком и леской.

Теперь этап третий – заключительный. Нужно устроить ему побег, но так, чтобы всякому было понятно – это сделано нарочно.

Моя очередь включаться в игру.

– Ну, как успехи? – спросил я, выходя из-за печи.

– По-нашему ни слова не знает,- вздохнул Добрыня.

– На сук его, и всего делов-то.

Шпион радостно закивал.

– Повесить в смысле.- Я потушил его неправедные мысли.- Ишь размечтался.

Степняк заметно приуныл.

– Сам справишься?

– Конечно,- заверил я богатыря.

Выведя пленника в лес, я принялся искать веревку. Даже развязал ему ноги, с сомнением посмотрел на оказавшийся в моих руках жалкий обрезок и отбросил его в сторону.

– На чем же тебя повесить? – задумчиво молвил я.-

Сейчас схожу в избу, принесу веревку. Ты ведь не сбежишь?

Пленник отрицательно замотал головой.

Ага, так я тебе и поверил…

Отступая к избе, я держал степняка в поле зрения, чтобы не дать зародиться в его голове мысли о том, что неплохо бы принести заодно: с важными известиями и вражеский скальп или что там они коллекционируют.

Едва я оказался в избе, как у пленника выросли крылья на ногах, словно у Гермеса.

При возникшей ассоциации пред моим взором возник худощавый, с длинными волосами мужик, совершенно голый, если не брать во внимание шляпу и кроссовки с крылышками. А голый потому, что ни один из наличествующих предметов одежды он не сообразил применить по назначению.

Кто таков? Откуда я его знаю?

– А где пленник? – дуя на булькающее варево, чтобы оно быстрее остыло, спросил Травник.

– Убег,- признался я.

– Как?

– Ногами.,

Дед Мороз заворочался и пропел:

– Много в мире есть вещей, но не лучше водки, баб и щей…

Поделившись сокровенным, он вновь затих, лишь легонько посапывая простуженным носом.

– Получится, как думаешь? – спросил я у Добрыни.

– Обязательно.- Положив руку мне на плечо, богатырь проникновенно посмотрел на меня. – Отныне ты брат мне названый, богатырь земли русской. Может, телом и хил, да хитрость великую имеешь. Вольга Всеславович, племянник Красного Солнышка, тоже слаб в кости, а сколько подвигов свершил?

– О чем это вы? – с досадой отставив варево, поинтересовался Травник.- Пленника нужно воротить, пока он своим атаманам все не доложил.

– А вот ловить его не нужно,- ответил Добрыня.- Наоборот, последуем за ним, проследим, чтобы он донес «секретные» сведения до своих. А то, неровен час, разъезд

перехватит – тогда беде быть..

– По коням.- Я вскочил на ноги, чувствуя прилив сил.

 

ГЛАВА 4

Тайный эскорт

Всегда легче поверить в чужую подлость, чем в свою глупость. Особенно если присутствуют оба эти фактора…

Наблюдизм стороннего человека

С недоумением рассматривая выложенный передо мной хлам, я переспросил:

– Это точно мое?

– Твое-твое,- подтвердил Добрыня.- Я еще тогда удивился, что это за чучело торчит посреди поля, словно… ну, будет об этом. Облачайся, и в путь.

Травник извлек откуда-то из подпола ворох сомнительного вида вещей, от которых волнами расходится запах паленой шерсти.

Со штанами все понятно, хотя выглядят они отлично от тех, которые надеты на Добрыне и Травнике, да и шерсть местами выгорела до основания… но ничего лучшего под рукой просто нет.

Из ватника во все стороны торчит бурая вата, пластмассовые пуговицы оплавились в непонятной формы комочки. Ткнул пальцем, образовалась дырка, куда и кулак пролезет.

– На тряпки, восстановлению не подлежит,- беза

пелляционно заявил я.- Это тоже.

Лопнувшие по всем возможным направлениям латы последовали за ватником.

С кольчужных перчаток ободрал меховую оторочку и примерил – как по мне сделаны.

Нательная кольчужка пережила встречу с огнедышащей рептилией без малейшего для себя ущерба. Натянул ее поверх рубахи. Расправил плечи, поднял-опу стил руки, подпрыгнул – сидит как вторая кожа, плотно облегая, но не стесняя движений. Вот только выглядит хлипенько.

Надев пояс, попробовал, как входит-выходит из ножен меч, развязал кошель, поражаясь его тяжести, и вывалил на стол целую горку сияющих золотых монет. Слегка оплывших и местами сплавившихся, но все же величественных в своей значительности.

– А ты, случаем, Вовке Красному Солнышку не родичем приходишься? – поинтересовался Добрыня Никитич.

– Не помню,- честно признался я, разделив содержимое кошеля на три приблизительно равные части.- Но сдается мне, что нет.

Дед Мороз печально вздохнул во сне, словно чувствуя, что его обделили при дележе.

– Это тебе, Травник. Это тебе, Добрыня. А это мне.- Сунув свою долю в кошель, я затянул его и склонился над ботинками.

– Зачем?

– Что зачем? – с недоумением рассматривая порвавшийся шнурок, спросил я у Травника.

– Зачем золото?

– Тебе. Бери и не спорь.- Несколько неловко так общаться с человеком, который выглядит старше как минимум вчетверо. Но почему-то мне сдается, что так

только кажется… – Для опытов. Лабораторию оборудуешь.

– Что сделаю?

– Место для приготовления снадобий, специальное, со стекляшками разными.

– Но здесь слишком много.

– Золота много не бывает,- усмехнулся я, меняя шнурки на веревочки.- Бывает мало времени, чтобы егопотратить.

Добрыня взвесил на руке монеты и, завернув их в тряпочку, убрал за пазуху.

– Когда понадобятся, скажешь – верну,- предупредил он.- Сберегу надежнее, чем царево казначейство.

– Вот и хорошо,- усмехнулся я.- Осталось только решить, что это за штуковина.

– Впервые подобное вижу.- Травник с опаской прикоснулся к стального цвета черепашке с гладким панцирем и длинным усом, который раздваивался на конце,

словно у улитки, и каждый кончик заканчивался неболшоой вишневой косточкой, только серой и мягкой на ощупь.

– Это плеер,- сообщил я всплывшее в голове слово, которое как-то не спешило прояснять вопрос с назначением данного предмета.- Его слушают.

Добрыня недоверчиво приложил к гладкой поверхности ухо и затих, прислушиваясь. Спустя минуту его терпение иссякло, и он разочарованно распрямился:

– Ни звука. Наверное, сдохло.

– Нет, просто нужно знать, как слушать,- пояснил я.- Может, вспомню?

– А может, эта штучка волшебная и работает только в руках владельца или от заклинания?

Травник понюхал плеер, осторожно постучал по нему пальцем, случайно задев утопленную в корпусе кнопку.

Мертвый глаз плеера ожил, моргнув колдовским зеленым светом, и тихонько загудел. Все три светящихся прямоугольных зрачка индикатора плеера, моргнув, погасли. Вновь засветились лишь два из них. Они сложились в цифру «65».

– Гудит.- Отодвинувшись от греха подальше, Травник завороженно следил за непонятными явлениями, которые начали происходить с плеером после его прикосновения.

Процесс пошел.

Индикатор моргнул и обнулился. Впрочем, тотчас нолик сменился на единичку, и из наушников донеслись негромкие, но вполне различимые гитарные рифы и задающий ритм стук барабанов. Короткий перебор, и в музыку вклинивается хрипловатый женский голос, сперва сдерживаемый, вкрадчивый, затем взрывной – всплеск эмоций:

Я искала тебя годами долгими, Искала тебя дворами темными, В журналах, кино, среди друзей, В день, когда нашла,- с ума сошла.

– Во как! – воскликнул Травник.- Эк балалаечники стараются! Чудесная штуковина, но только лучше сожги от греха подальше.

Годами долгими, ночами темными…

– Почему?

– Осерчает отец Кондратий: еще в позатом году указ был, чтобы все вещички чародейские ему сдавали, для выявления бесовского присутствия и уничтожения.

– Ну не повесят же меня за это?

– Конечно нет,- махнул рукой Добрыня, видимо хорошо знакомый с политикой столичных священников.- Сожгут разве что…

Гни свою линию, гни свою линию, гни свою линию. Горят огни, сверкают звезды – Все так сложно, все так просто…

– Заболтались мы, пора в путь, а то ведь степняк, поди, уже далеко умчался. У него небось недалече лошадка припрятана была., предположил я, цепляя коробку плеера на пояс.

– Должно быть,- не стал спорить богатырь, народ к пешему ходу непривычный…

Оседлав скакунов, мы пустили их вскачь по следам якобы сбежавшего шпиона. Желание последнего как можно быстрее донести добытые сведения четко просматривалось в ровной, как стрела, траектории его движения. Похоже, мысли петлять, чтобы запутать следы, у него даже не возникало.

– Здесь он, кажется, зацепился за корень и упал,- тронув поводья, пояснил Добрыня природу возникновения взрыхленного участка почвы.

Его конь, послушный хозяину, презрительно фыркнул в моем направлении и величаво потрусил дальше.

Мой «скакун» рванул следом, да так резво, что мне пришлось ухватиться за рога, чтобы не упасть. Сдается мне, что именно наличием этой последней детали, вполне, может быть, весьма сомнительной с точки зрения коня, и обусловлена его неприязнь к моему средству передвижения. Но при всем богатстве выбора альтернативы у меня не было. Кроме богатырского скакуна в нашем распоряжении находилась упряжка Деда Мороза, состоявшая из пяти одинаковых с виду оленей. Ну не на своих же двоих мне преследовать степняка? Не скажу, что по ездовым свойствам олень сильно уступает коню, здесь разница та же, что и с ишаком, но вот с эстетической точки зрения… о-хо-хо… Лучше об этом не думать.

Не успели мы удалиться от избушки Травника и на десяток километров, как до нашего слуха донесся подозрительный звук. Словно кто-то бьется головой об стену.

Бомс!

Спешившись, я сделал знак Добрыне обождать, а сам осторожно двинулся на источник шума.

Выглянув из-за очередного ствола, я увидел чернеющую среди дороги яму, часть ее прикрыта ветвями, листья на которых давно пожухли. Я подполз к краю, заглянул внутрь и обнаружил источник шума. Наш давешний пленник, сидя на куче веток, методично бьется головой о твердые стены ловушки, в которую так неосторожно угодил.

Бомс!

Ну что ты с ним будешь делать?

Вернувшись к Добрыне, я обрисовал ситуацию.

– Что будем делать?

– Вызволять нужно, но как?

– Нужно что-то такое придумать, словно это случайность.

– Придумай. И еще чтобы наше присутствие не обнаружилось.

– Можно срубить дерево, чтобы оно упало ветвями в яму так, словно оно само от времени сломалось.

– И как ты предлагаешь сделать это бесшумно?

– Отойдем подальше, там и срубим,- нашелся я.

– А как сруб замаскируем? Вдруг сообразит?

– Значит, нужно не срубить, а найти готовое.

С трудом отыскав подходящую ветвь, мы с великими предосторожностями поднесли ее к яме и, пристроив под наклоном к ближайшему дереву, бросились прочь, под защиту кустов.

Зашелестев сухими листьями, ветка наклонилась и опустилась в яму.

Мы затаили дыхание.

Перестали доноситься звуки соприкосновения головы с твердой землей.

Тишина.

Что он там делает – спит, что ли?

– Чего он там делает? – недоуменно поинтересовался Добрыня, словно прочтя мои мысли.

– Выжидает,- предположил я.- Или помер.

– От чего?

– Вскрытие покажет,- отмахнулся я.

Прошло пять минут. Еще пять. И наконец раздался шорох. Из ямы высунулась голова, осмотрелась и вновь скрылась.

Послышался невнятный лепет и все те же удары головы о стену.

– Что с ним?

– Молится.

– Это богоугодное деяние,- похвалил Добрыня.

– Так он же своим богам молится! – удивился я.

– А мы своему Господу,- ответил богатырь,- и в том наша сила.

В чем сила, я знал точно, но вот вспомнить не мог. Вертелось где-то на задворках сознания, дразня близостью разгадки, но не более того. Ни к селу ни к городу всплыло, что штык молодец, а пуля-дура залетела.

Но вот наконец беглец соизволил выбраться из ямы и продолжить свой путь.

Мы последовали за ним по пятам. Словно незримые тени. И миссия наша: оберегать его до самого лагеря. А то сгинет в пути – и нагрянет дикая степь на мирные города под свист и улюлюканье, и пойдут плясать огненные петушки – красные гребешки по дворам, взвоют, заголосят бабы, брызнет пенная кровь, орошая землю…

И тут до нашего слуха донеслось жалобное причитание.

– Да что же это такое! – всплеснул руками Добрыня.- Может, мне его пристукнуть, чтобы не мучился?

– Сейчас разберемся.

Из выкриков степняка, в припадке отчаяния совершенно позабывшего про конспирацию, стало понятно, что пропал милый его сердцу конь со странным прозвищем Бздухан, что в переводе с «ихнего», степного, означает примерно следующее: «Великий повелитель ветров».

– И не смотри так на Гнедка,- одернул меня былинный богатырь,- лучше своего рогатого отдай.

– Да я так.- Отогнав желание пойти по легкому пути, я задумался.- Где мы теперь ему коня искать будем? Может, его давно бичи съели.

– Может, еще и не съели,- медленно промолвил Добрыня.- Только мне придется воспользоваться твоим золотом.

– Хоть всем,- великодушно разрешил я.

– Зачем всем? – Развязав тряпочку, Добрыня зажал в кулаке одну монетку.- Этого вполне хватит. Жди меня здесь.

И Гнедок резво устремился в лесную чащу.

Погладив своего скакуна между рогов, я принялся, ожидать возвращения богатыря, с интересом прислушиваясь к чередованию стенаний и проклятий степняка. Довольно познавательное времяпрепровождение. Некоторые словесные обороты я отложил в память – попытаюсь на досуге сформулировать то же на плохом русском… должно получиться нечто.

Добрыня вернулся довольно скоро, ведя на поводке косматого низкорослого конька и с изумлением вертя в пальцах сияющую в кровавых лучах заходящего солнца монету.

– Где ты его раздобыл?

– У цыган,- отстраненно проговорил богатырь.- Как-то это все странно…

– Что странно? – не понял я.- Они всегда этим промышляли…

– Я не о том,- отмахнулся Добрыня.- Они отказались от вознаграждения.

– Из чувства глубокого уважения к богатырям, наверное?

– Наверное…

– Прячь монету, и давай возвращать конька горешпиону.

Добрыня полез за пазуху, где хранились золотые монеты, и извлек наружу пустую тряпочку.

– Отказались от вознаграждения, говоришь? Внимательнее посмотрев на одиноко лежащую на ладони монету, Добрыня хохотнул:

– А золотишко-то ненастоящее.

– Почему это ненастоящее?

– Сам посмотри.

Действительно, монета была поддельная.

– Но этого не может быть.- Развязав свой кошель, я извлек из него вполне настоящую золотую монету.- Золото.

– И форма другая,- признался Добрыня.

– Монетки хватит… – Ухватившись за оленьи рога, я зашелся в беззвучном смехе.-А конек-то… ой, не могу… оказывается, непростой, а… ой-ей-ей… золотой.

– Провели, поганцы,- поник головой богатырь.- Хорошо хоть…

Спохватившись, он выхватил из ножен меч булатный и облегченно вздохнул.

– Будет горевать. – Я разделил уцелевшее золото на две части.- Нужно «нашего» разведчика в путь-дорожку собирать.

Подведя на диво смирного Бздухана поближе к рвущему на голове волосы степняку, мы отпустили его, слегка хлопнув по крупу.

Конек заржал и потрусил на звук хозяйского голоса.

Обрадованный степняк огласил окрестности радостными воплями (конспиратор!) и, вскочив коньку на спину, послал того вскачь.

Перейдя из разряда пешеходов в разряд наездников, степняк преобразился,

У меня возникло чувство, что уж теперь он доберется до ставки своего начальства.

Но в этом лучше удостовериться лично.

Отступление первое

В КАБИНЕТЕ САТАНЫ I

Единственный способ безнаказанно обмануть меня -

умереть праведником.

Сатана Первый и Единственный

Прямоугольный кабинет, установленные Т-образно столы. Льющийся из утопленных в панели светильников красный свет, словно в старомодной фотолаборатории при печати фотографий, окутывает обстановку налетом таинственных полутеней зловещего багрового оттенка. Помещенные в арочного типа ниши окаменевшие призраки – предвестники грядущего конца света со злобой смотрят на мир светящимися впадинами пустых глазниц. Их ровно семь. И все они ждут лишь сигнала, чтобы покинуть свои пьедесталы и обрушить извечную ненависть на людей.

Первый – всадник в широком белом плаще на белом же коне с массивным луком в сильных руках. Имя ему Гордыня.

Второй – Война. Закованный в ржавые латы рыцарь с обнаженным эспадроном в руках, на крепком рыжем скакуне.

Третий – весь в черном, на вороной масти кобыле, с пустой мерой в руках. Голод.

Четвертый – бледная Смерть со щербатой от обильной жатвы косой.

Не властен Сатана, пусть он и Первый и Единственный, спустить их с цепи всех одновременно. Но случая дать прогуляться то одному, то другому не упускает. И вспыхивают братоубийственные войны на Земле, налетает дурное поветрие, выкашивая целые районы. Однако неспокойно на душе у Владыки ада, тревожно. Дав-

ненько не посещал Землю второй призрак, а войны между тем не смолкают ни на миг. Как бы не стать ненужным- вот что гложет Сатану.

Пятый – многоликий полупрозрачный силуэт – Неотомщенные.

Шестой – диаблоподобный Сотрясатель Земли и Небес.

И последний – седьмой – старец с зажатыми в напряженных руках песочными часами. Лишь они со звонам преломятся – остановится время. И наступит конец света, который уже так давно обещают…

Закурив дорогую сигару, Сатана выпустил кольцо ядовито-сизого дыма и расслабленно откинулся в кресле. Мягкая кожа обивки скрипнула, приняв в свои объятия бессменного Владыку ада.

На донышке огромного фужера парует подогретое вино, источая изысканный аромат, приятно щекочущий ноздри.

Из спрятанной в столешнице стереосистемы льются звуки соответствующей случаю музыки.

– И как только этот ненормальный Асмодей слушает мерзостный рок? – Сатана скривил губы, обнажив огромные клыки, и поспешил запить горьковатый привкус, появившийся на языке после неприятных воспоминаний.- Надеюсь, ему понравилась встреча, которую я организовал?

– Ты такой выдумщик,- польстила вторая голова, кокетливо улыбаясь.

Втянув горький дым, Сатана перегнал его из одной щеки в другую и, выпустив в потолок, принялся подпевать звучащему из динамиков голосу:

– Владимирский централ – ветер северный…

Но пришедший на ум Асмодей сбил настрой, и отдых пошел не в масть.

Быстро зверея, Сатана грохнул кулаком по столешнице и проревел так, что стены содрогнулись, а лицо явившегося на зов адъютанта заранее приобрело положенный по уставу пепельно-серый оттенок.

– Чего изволите, Великий?

– Маркиза Амона ко мне. Срочно!

– Будет ис…

Бабах!!! Посреди залы, в сопровождении грома и молний, возник человекообразный силуэт с волчьей головой, скалящей желтоватые клыки и роняющей пену на кружевную кипень рубахи, и с длинным, находящимся в беспрерывном движении хвостом.

– Звали? – поинтересовался Амон, клацая пастью.

– Маркиз Амон прибыли,- доложил дежурный секретарь.

– Прочь!

– Уйди, противный…

Секретаря словно ветром сдуло, лишь зашелестела

тяжелая портьера да щелкнул, уйдя в паз, язычок дверного замка.

Сатана сбил пепел в инкрустированный золотыми узорами череп бедного Йорика, который закашлялся и печально произнес:

– Минздрав предупреждает: курение опасно для ва

шего здоровья.

Но его предостережение пропало втуне – зараза к заразе не липнет.

– Задание у меня для тебя есть,- без обиняков начал Владыка ада.- Нужно провести сеанс связи с засланным агентом Асмодеем и узнать, жив ли,- если случайно да, то получить отчет о ходе выполнения задания. Все ясно?

– Несколько уточняющих вопросов…

– Давай.

– Первый. Кого можно привлечь для осуществления операции?

– На твое усмотрение, но не более двух-трех тварей.

Как ты понимаешь, операция совершенно секретная.

– Так точно. Вопрос второй. Какие действия должен предпринять агент, если князь Асмодей жив, кроме получения отчета о проделанной работе?

– Подойди поближе.- Сатана поманил пальцем.руководителя спецслужб ада.

Маркиз Амон приблизился.

Владыка ада склонился к его уху, грозно глянул на свою оленью половину и прошептал, то и дело сбиваясь на свист:

– Для всех нас идеальным вариантом будет, если Асмодей с успехом выполнит свою миссию, пусть даже геройски погибнет на заключительном этапе. Или раньше.

– Понял,- сверкнув глазами, сообщил Амон. Уши торчком, хвост хлещет по бокам – образец служебного рвения.

– Еще вопросы?

– Вопросов больше не имею.

– Что там со шпионом, любящим тушенку?

– Ищем.

– Иди.- Взмахнув рукой, Сатана раздавил в пепель нице сигару. Вспышка света, и маркиз Амон исчез, отправившись выполнять его волю. «Замечательный служака»,- подумал Владыка ада и крикнул адъютанту: – Вина мне! Вина!

 

ГЛАВА 5

Стенка на стенку

В душе каждого зайца живет тигр, только очень застенчивый и робкий…

Из трактата «Глубины подсознания»

Привязав коня и оленя в уютной лощинке, поросшей по обоим склонам густым терном и прикрытой сверху нависающими над ней ветвями берез, мы взобрались на выбивающийся из общей низкорослости опушечных деревьев вяз-великан.

Беглец резво скакал к стану кочевников, раскинувшемуся среди степей широких в нескольких полетах стрелы от крайних деревьев. Трепыхающиеся на ветру островерхие шатры, чадящие костры и табун бесцельно бродящих по полю лошадей…

И тут нам довелось пережить несколько не первых, но, хотелось бы надеяться, последних неприятных минут,

Вместо радостного приветствия вернувшегося героя ожидали злобные крики и улюлюканье, а разъезд вместо братских объятий стянул несчастного с коня и попотчевал нагайками, невзирая на крик и демонстрацию поломанной в неравном бою руки.

– Чего это они? – обеспокоенно молвил Добрыня.- Не признали, что ль?

– Или он перепутал место привала своей орды с чужой, а с его-то везением – наверняка враждебной… или не знаю что.

Прислушавшись к выкрикам, отсеяв брань и ругань, смысл которых в основном понятен (вот уж не знал, не ведал, что знаю язык степняков), и сопоставив их с горами мусора, окружающего стоянку по периметру, я уяснил причину столь бурной встречи. Оказывается, вместо одного дня вылазки нашего героя не было почти неделю. Не удивительно, что его заждались – удивительно то, что орда стояла на месте все это время и не предпринимала никаких действий…

– Что они там так долго… – нетерпеливо заворочался богатырь, имея в виду пребывание шпиона в шатре хана, бая или кто там у них главный.

– Слушают его подробный доклад. Не зря же все начальство собралось.

– Можно подумать, они десять лет не виделись…

Я в сотый, наверное, раз поменял позу; все конечности затекли и онемели. Как бы какой глазастый дозорный чего не досмотрел… Вон разъезжают группами по трое, охраняя лагерь и не давая разбредаться табуну. Смотрю на них и чувствую, как ярость благородная вскипает у меня в крови.

Наконец-то хоть что-то начало происходить.

Из ханского шатра выбежал кривоногий, в лисьей шапке и ярко-красном кафтане мужичок и, пронзительно выкрикивая что-то, наверное приказы, вскочил в седло и помчался прочь.

Остальные вышли не столь стремительно, но времени тоже не стали терять, разъехались по своим ставкам.

Даже тот, кому пройтись от силы метров тридцать, все равно залезет на коня и проедет их верхом.

Всколыхнулась орда, ударили барабаны, завыли горны. Задрожала степь.

Несколько мгновений, и шатры опали, еще минута, и вся нехитрая утварь погружена на коней.

– У-ля-ля!!! – взвыла орда и, оставив за собой горы мусора, серую проплешину вытоптанной земли и поднятую в воздух пыль, дружно устремилась прочь от Руси,

в свою дикую степь.

Лишь ставка визгливого краснокафтанника осталась на месте. Они собрались столь же стремительно, как и остальные, но с места пока не трогались, наверное, ожидали чего-то…

– Не нравится мне все это,- признался Добрыня.- Чую, не уйдут они подобру-поздорову. Учинят-таки набег.

– Нужно что-то делать!

– Нужно.

– Так, может, нападем на них? Взмахнешь мечом – улочка, булавой ударишь – центральная площадь образуется.

– Да их там полторы тыщи будет, не меньше. Мы к ним и приблизиться не успеем, стрелами утыкают, будем тебе что те ежики, только совсем мертвые.

– Что же делать? – Видение вновь прокладываемых улочек и обустройства площадей растаяло перед безжалостной прозой жизни.

– На кого они нападут, как ты думаешь?

– Не знаю.

– К городу не сунутся, там дружина в две сотни копий, да ополчение, да портовая стража, да купецкие эскорты, да стража складская – все мужики неробкого десятка, на лесную артель тоже – взять, кроме ягод да кореньев разных, нечего, а дровосеки дрекольем уйму нападающих положат. Остается Заречный хуторок.

– Нужно предупредить их.

– Вот ты и отправишься туда. Пускай в лес уходят, там схоронятся до поры до времени. А я на заставу, дружину приведу, авось перехватим супостата, пока они

хуторок грабить да жечь будут. По коням!

– Только я не знаю, как туда проехать,- слезая с дерева, признался я.

– Значит, так.- Выведя из лощины Гнедка, Добрыня указал на едва заметную звериную тропу.- Езжай по ней до брошенной избушки, там ручеек будет, так вот пойдешь вдоль него, по течению, он выведет тебя куда

нужно. Только поспешай, хуторянам времени нужно дать побольше. До встречи!

– До встречи.- Оседлав своего оленя, я направил его в нужном направлении.

Тропинкой, по всей видимости, последнее время пользовались разве что мыши, так основательно она заросла. Ветви хлещут как по рогам моего оленя, так и по моим собственным, точнее будет сказать – моего шлема, а то возникают всякие нездоровые ассоциации… Про свое семейное положение я не могу сказать ничего плохого, равно как и хорошего. Не помню. А кольца на пальце, чтобы намекнуть, нет.

Дабы скрасить поездку, отвлечься от нудного ничегонеделания, я извлек из-за пазухи наушники и, закрепив их в ушах, привычно нажал на воспроизведение.

Я на лесоповале сотни пил затупил И под шепот кандальный по ночам чифирил. У кормушки не пасся, как последний шакал. Я пронюхал, где трасса, и однажды бежал. Кругом тайга, а бурые медведи Осатанели – стало быть, весна.

Подпевая Чижу, язатылком почувствовал чей-то взгляд. Резко развернулся, подозрительно вглядываясь в обступившие меня со всех сторон деревья. Только если среди листвы кто-то и скрывается, то рассмотреть его почти невозможно. Здесь и днем-то не очень светло, а уж сейчас… разве что уловлю неосторожное резкое движение наблюдателя.

Скользнула с ветки на ветку рыжая белка; высунулся из-под листа жук-рогач, повел усами и спрятался обратно; заухала, просыпаясь, сова… Кажется, все спокойно.

А вот и избушка.

Деревянный сруб, одну сторону которого густо покрыл бледно-зеленый мох, а другую оплел плющ, вон даже из покосившейся трубы пробился молодой побег, жадно подставляя свои листочки под лучи заходящего солнца в извечном стремлении к теплу и свету.

Где же ручеек?

Выключив плеер, прислушался.

Вроде журчит.

Сейчас мы тебя мигом найдем.

Ориентируясь на звук, углубляюсь в лес.

Десять шагов, двадцать… трудно точно сосчитать их у четвероногого друга. А Добрыня говорил, что он совсем близко.

Звук стал вроде бы громче, но доносится правее.

Странно. Резвый какой-то ручеек.

Солнце село за горизонт, и мгновенно густой сумрак накрыл лес. Повеяло прохладой.

Зябко поежившись, я сделал еще несколько шагов в сторону, где журчит.

Нет ручейка.

Олень нервно дернул рогами и навострил уши.

Вот только волков мне и не хватало…

– Ау, ручеек, ты где? – перестав различать журчание, крикнул я. Надеясь не услышать ответ. А то неудобно получится: кто-то до ветру отошел, а тут я ломлюсь… приняв звуки, сопровождающие процесс его жизнедеятельности, за звон веселых струй ручейка.

– Здесь, здесь, зде-э-эсь,- донеслось со всех сторон.

Странное какое-то эхо.

– Ты кто? Что это за баловство? – схватившись за рукоять меча, грозно выкрикнул я в пустоту.

– Дед Пихто в кожаном пальто.

«Какой-то ненормальный»,- сообразил я.

Над головой пронзительно ухнула сова, скользнув в небе черным силуэтом.

– Покажись!

– Поймай…

– Некогда мне.

– Торопыга какой…

Деревья зашелестели, словно смеясь удачной шутке моего невидимого собеседника.

– Не спеши,- продолжал он.- Тебе уже спешить некуда, да и незачем…

Будь у меня время, я попытался бы изловить зловредного старика – не по злобе, а чтобы впредь неповадно было пут кам голову морочить. Нужно вернуться к избушке и попробовать еще раз найти ручеек.

Вот тут-то мне стало и в самом деле не по себе. Я заблудился.

Стараясь сохранить остатки самообладания, окликаю странного собеседника:

– Эй, дедушка Панас… то есть Пихто… отзовись!

– Ау… ау… ау… – Сперва крик раздался справа, затем сзади, спереди, донесся из-под земли.

– А можно без шуток? – попросил я.

– Не-а… скучно…

– Может, повеселишься в другой раз? Мне спешить нужно.

А в ответ только вздохи-охи со всех сторон. Да скрип колышущихся ветвей.

– Не укажете дорогу к ручейку?

– Укажу. Иди за мной.

– А где вы? – озираясь, поинтересовался я.

– Здесь.- Голос раздался совсем рядом, в какой-то паре метров, но, сколько я ни таращился в том направлении, рассмотреть что-либо мне не удалось.- Сюда…сюда…

Делать нечего, двигаюсь на голос.

Пофыркивая, дорогу перед самым носом моего олешка пересек матерый еж, который, как известно, самый страшный зверь в лесу.

Через десять минут мне в голову закрались первые сомнения, а еще через десять я остановил «скакуна» и окликнул проводника:

– Подожди, ты куда меня ведешь?

– По кругу.

– Зачем?!

– Что хочу, то и делаю. Лес мой, и я здесь хозяин.

– Но, дедушка Па… Пихто… будь человеком! – взмолился я.

– Ты что, совсем тупой? – перебил меня он.

– Это почему?

– Леший я. Понимаешь? ЛЕ-ШИЙ! – по слогам повторил он.

– Какой леший? – опешил я.

– Хозяин леса.

С этим все понятно. Тоже мне Сусанин выискался.

– Ах хозяин?! – Закипая, я погрозил темноте кулаком и поддал оленю каблуками под ребра.- Ну погоди, дай я только догоню тебя.

От столь некорректного обращения мой скакун заржал, что тебе настоящий жеребец, и огромными скачками понесся вперед.

А где-то ма задворках сознания бьется, подогревая злость на виновника моей задержки, мысль о несчастном хуторке, жителей которого я должен предупредить,

Еще миг, и я настигну шутника. Не вижу его, но чувствую – он рядом. Шелестит впереди опавшей листвой.

Не собираясь бить, а желая просто напугать, выхватываю меч и, крутя им над головой, издаю злобный крик, который должен нагнать ужаса на преследуемого.

Внезапно деревья расступились, и оказалось, что я несусь лоб в лоб на огромный отряд конников. На тропинке еще не совсем темно, кое-какие отблески зарева прорываются сквозь прорехи в густых кронах деревьев. Даже нескольких деталей, цепко выхваченных быстрым взглядом, хватает, чтобы узнать в них тех степняков, о нападении которых я должен был предупредить хуторян. Впереди, отсвечивая красным, мелькнула хвостом лисья шапка.

– А-а-а!!! – Мой крик становится все больше похожим на вопль ужаса.

Пытаюсь развернуть оленя, но он, словно обуянный жаждой сражения, прет прямо на колонну наездников, выставив вперед рога и гневно фыркая.

Что сейчас будет?!

– Шайтан!!! – верещит тысяча с лишним глоток, и степняки дружно бросаются наутек, с ходу развернув коней и не делая даже попытки напасть или остановить меня.

Но куда там низкорослым лошадкам степи до гордого оленя, владыки снежных равнин? Говорят, когда начинают набухать первые весенние почки на деревьях, когда из вечной мерзлоты появляются ручейки талого льда, а северных оленей охватывает стремление продлить свой род, то даже страшные белые медведи забиваются в берлоги, а грозные моржи перебираются на дрейфующие айсберги – от греха подальше.

Он настигает их и принимается яростно кусать за круп ближайшего конягу.

– А-а-а!!! – У самого в ушах звенит, но замолкнуть не могу.

Кони испуганно ржут, степняки голосят, словно женский полк, в чей слаженный строй ненароком забежала мышь. Они, призывая меня оставить их в покое, обещают богатые дары – откуп.

Я-то не против их предложения, но в данный момент мое мнение ничего тут не решает. Какая демократия – вы о чем?

Поняв, что его настигли, оказавшийся последним степняк с визгом выхватывает саблю и пытается ударить меня.

Уклоняюсь и бью в ответ.

Крик обрывается, и тело разваливается надвое.

Кровь брызжет в лицо.

А моего воинственного оленя это только больше ярит, он, словно берсеркер, рвется в самую гущу врагов, тряся рогами и скаля зубы. А уж звуки, издаваемые им,- собака Баскервилей отдыхает.

Со всех сторон на меня обрушивается острая сталь. Остается лишь защищаться. Одни удары отражать, другие приходятся по их же собратьям-степнякам, до третьих стараюсь дело не доводить, принимая превентивные меры.

– Шайтан! Дэв!

Так и мчимся по узкой тропинке, словно по коридору, где вместо стен – деревья: впереди степняки, погоняя коней в надежде убежать от злобного шайтана, сзади озверевший олень, среди предков которого, судя по поведению, были как минимум саблезубые тигры.

Орда вытянулась в живую многометровую змейку, длина которой ежеминутно сокращается, по мере того как мой меч, исключительно в целях самозащиты, достает очередного противника.

Лишившись седоков, лошади очень быстро понимают, что их спасение от острых оленьих зубов в лесной чащобе, и сворачивают с тропинки. Их уже не пугают даже медведи и дикие волчьи стаи.

Моя рука налилась тяжестью, пот заливает глаза, но нет времени снять шлем и вытереть лоб. Я уже не ору словно полоумный – к чему? – вокруг такой шум, что моего голоса просто никто, кроме меня самого, не услышал бы, а голосовые связки сели и способны лишь на шепот.

Сбившись со счета, бросаю это бесполезное занятие и начинаю хвалить себя родного. За то, что не брезговал заниматься спортом, поддерживая тело в хорошей спортивной форме, за то, что обзавелся таким чудесным мечом, который остр и легок… На ум неожиданно пришло, что лучшее оружие куют гномы.

Отражая очередной выпад, неосторожно открылся, и вражья сабля с силой ударила в грудь. Дыхание сперло, в глазах потемнело… Взвыл, ликуя, степняк, но недолгой была его радость – покатилась отрубленная голова по

земле, пока копыта оленя не раздавили ее, как перезрелый арбуз.

Со свистом втянул в себя воздух. В глазах прояснилось. Жив! Выручила кольчужка, спасла, родимая.

Не знаю, сколь долго продолжалась эта безумная гонка, но наконец-то она закончилась. Орда налетела на богатырский разъезд. Первые полегли под мечами, как пшеница под серпом жнеца, остальные бросили оружие и сдались, совершенно вымотанные страхом и- гонкой.

Олень перешел на медленную рысь, тяжело дыша и роняя с губ пену.

При моем приближении богатыри схватились за мечи, испуганно крестясь:

– Изыдь!

Опустив меч, я окликнул Добрыню, выделяющегося среди русских воинов ростом и статью:

– Да вы чего? Свой я!

– Товарищ Бармалей? – растерянно уточнил он, не веря своим глазам. Олень вроде похож, но…

– Да я это, я,- снимая шлем, подтвердил я.

Пленных связали и построили в колонну.

– Триста двадцать семь,- доложил Добрыне седовласый богатырь.

– Всего? – недоверчиво переспросил я, переведя взгляд с богатыря на свой окровавленный меч, затем медленно обернулся – на тропе там и сям чернели бу

горки человеческих тел – и без чувств сполз с оленьей спины.

Отступление второе

ДВЕ ВЕСТИ ДЛЯ СВАРОГА

Если это хорошая новость, то какова же плохая?!

Мысли вслух закоренелого холостяка, нервно мечущегося под окнами роддома

Медленно плывут облака у подножия чертога, подгоняемые ленивым ветерком. Вздувается и опадает вывешенное для просушки белье. Отсыпаясь после трудной ночи, сонно лепечет колыбельную песенку Дрема, кутаясь в не по размеру большой тулуп и подложив под ухо кулак.

– Вжик… вжик,- монотонно скользит напильник по подкове, оставляя на поверхности едва заметные бороздки.

– Папа, ну сколько можно? – кривясь, словно от зубной боли, взмолился Перун. Его огненно-рыжая борода и чуть более светлые усы, завиваясь согласно своему желанию, непослушно топорщатся в разные стороны.- Мне сегодня в ночь идти.

– Эх молодежь,- улыбнулся в усы Сварог, как ни в чем не бывало продолжая свое занятие.- Ты бы, чем на облаках нежиться, потренировался молнии метать.

– Да я постоянно этим занимаюсь…

– Ага,- согласился отец богов.- А кто прошлый раз вместо старого дуба попал в сарай за триста сажень от него?

– Соскользнула,- пожал плечами громовержец.- Да и чувствовал я себя тогда неважно, прихворнул, наверное.

– Отчего же хворь приключилась?

– Съел чего-то…

– А может, выпил? – поднеся Сварогу крынку парного молока, вставила дородная баба, пышная стать которой заставляет задуматься о его происхождении – на небе коров отродясь не водилось.- Испейте, батюшка.

Повертев в руках потертую подкову, славянский бог взглядом развел тучи и, примерившись, забросил ее на середину проезжего тракта. Заманчиво блестя стертыми гранями, подкова осталась дожидаться везучего путника, который подберет ее и прибьет над входом в жилище- на счастье. Тучи тотчас сомкнулись, скрыв божественный уголок от людских очей.

Пока отец богов утолял жажду, Мокоша воспользовалась случаем, чтобы провести воспитательную беседу с братом. Во всякое другое время он просто бы припечатал ее пятерней пониже спины, всколыхнув необъятные прелести, и велел бы не лезть в мужские дела.

– Разве ж так можно. Ну посетил священную рощу, ну пригубил даров-подношений, но зачем воплощаться в телесную оболочку изваяния и всю ночь напролет пить горькую со смотрителем?

Перун грозно свел брови над переносицей, по раскрытой ладонью вверх руке заструились искорки, но сестра проигнорировала красноречивый знак.

– И это еще не все. Они навели распутных дев лесных и устроили фейерверк. Там к утру перегар такой стоял, что сменный жрец, едва ступил внутрь, тотчас издал крик ужасный и без чувств свалился.

– То гнусная брехня!

– А вот и совсем не брехня, мне Утренняя Зорька рассказывала.

– Спасибо, Мокошенька,- отдав пустой сосуд и взяв шись за напильник, поблагодарил Сварог и принялся за обработку следующей подковы.- И чем все закончилось?

– Буйство стихии преподнесли как гнев божий, сгоревший дуб списали на набег степняков – по времени хорошо совпало, а со святилищем получился казус.

– Не выветривается? – сообразил отец богов. Он и сам по молодости не чурался хорошей компании. Тогда-то богов было совсем мало – раз-два и обчелся…

– Не выветривается,- вздохнул Перун.

– Нужно сжечь святилище, огонь, он все очистит.

– Жалко. Я там такой величественный вышел. И так последнее время капища жгут кому не лень. Да и обошлись уже.

– Как? – Отец богов, не прекращая монотонного движения напильником, обронил: – А ты, доченька, иди…

– Вот так всегда,- демонстративно резко развернувшись, от чего объемная грудь совершила поворот на двести семьдесят градусов и тут же резво отмерила обратно

девяносто, Мокоша скрылась во дворце.

– Теперь в моих святилищах жрецы не дышат. Наберут полон рот воздуха – шмыг внутрь – метелкой шорх-шорх – и обратно.

– Замаются, сердешные…

– Это только закрепит их волю. Да и правило это лет через сто можно будет отменить, упразднить как устаревшее и…

– Кхе-кхе,- заявила о своем присутствии появившаяся незваной Мара. Да и кто ее будет добровольно в гости звать?

Омрачилось чело Перуна, спала улыбка с лица Сварога, и дрогнул напильник, соскочив с подковы. Даже боги побаивались эту бледнолицую красавицу, чей взгляд для смертного – приговор, для богов – вестник несчастья.

Что она принесла на этот раз?

А Мара, словно не замечая всеобщего смущения, вызванного ее приходом, нарочито неспешно приблизилась к скамеечке, опустилась на нее, тряхнув непокрытой головой. Что, как известно, приносит в дом беду, а не только позволяет – ну, это если есть под рукой женский журнал со специальной страницей – определить, не пора ли покупать шампунь от перхоти.

– Не ждали?

– Надеялись. С чем пожаловала?

– Дай, думаю, зайду… новостями поделюсь. Одна плохая, вторая хорошая,- предупредила Мара.

– И что хорошего может быть в твоих новостях? – неприветливым тоном проговорил Перун.

– В наших краях появился новый бог.

– Лет сто уж как… Вовка революционер привез нового бога как приданое жены из страны византийской.

– Я про другого. Этот явился незнамо откуда и ну подвиги творить направо и налево… К богатырю Добрыне прибился, простым смертным прикинулся.

– Так может, это простой герой, богата ими земля русская?

– Его Змей Горыныч смертельно потоптал, я явилась было, а он просто отмахнулся и быстренько очухался.

– Быть того не может!

– Не может,- охотно согласилась Мара.- А плохая новость – это то, что в нем дух русский.

Окинув убийственным взглядом собеседников, богиня ночных кошмаров растаяла в воздухе, словно ее и не было. Лишь зловонный привкус от ее присутствия остался на губах.

– Вот ведь… – В сердцах метнув молнию, появление которой среди легкой облачности трактовалось как предупреждение, что надо безотлагательно троекратно перекреститься, Перун громовержец сплюнул.- Пойду-ка я разомнусь, мышцы затекли.

– Иди.- Посмотрев вслед сыну, отец богов задумался. И невеселые те мысли были…

Появление неизвестного бога может привести к чему угодно, но ничего хорошего из того не выйдет. Их положение и без того хлипкое. Предыдущий князь постарался: множество храмов разрушено, и на их месте возведены новые, скроенные под нового бога, последователи которого при всей показушной кротости отличаются безжалостностью к конкурентам. Переворот в вероисповедании не прошел для народа бесследно – в душах разброд и смятение. Грядут страшные времена, ох грядут! Как только в народе исчезает единство – внешние враги поднимают голову. Так всегда было. Новое всегда приходит нежданным и будоражит своим появлением, по неопытности свершая ошибки, но что-то подсказывает, что на этот раз все будет по-иному… А за новоявленным богом нужно присмотреть, вот только кому поручить сие щекотливое дело?

 

ГЛАВА 6

Незваные гости

Ничто так не красит девушку, как наличие скромности и отсутствие одежды.

Ценитель женской красоты

Я сладко зевнул. Перевернулся на спину и, заложив руки за голову, потянулся. На ум пришли бессмертные строки классика: «Мне бы женщину – белую-белую, ну а впрочем, какая разница?» А разница, как известно, громадная – одна к тебе со всей душой ластится, а другая только дразнится.

И тут что-то мягко скользнуло по моему боку и опустилось на грудь.

Буйная фантазия, разбуженная недавними грезами, тотчас понеслась галопом, рисуя видения одно сладострастнее другого.

Не открывая глаз, осторожно касаюсь рукой и испуганно отдергиваю ее.

Она волосатая!

Тут уж глаза сами распахнулись, да так, что едва не повыпрыгивали, как чертик из коробки-сюрприза. Благо зрительные нервы крепкие – удержали.

На моей груди, поверх льняной простыни, свернувшись калачиком, пристроился пушистый кот.

– Как обманчива природа… – вздохнул я, погладив за ушком рыжего наглеца.

Он лишь промурлыкал в ответ что-то неопределенное и выпустил когти, теребя ткань и мою кожу.

– Ну, вы, батенька, наглец…

Кот и ухом не повел – избалован. Что почти однозначно указывает на отсутствие в прилегающих местах маленьких детей. Последние никогда не преминут потаскать свободолюбивое животное за хвост, как самую лучшую в мире меховую игрушку, поскольку она пищит и играет, хотя и не подозревает об этом – кошка всего-навсего старается вырваться из цепких детских ручонок и спасти свой хвост, иначе оторвут. Это уж когда детишки подрастут, то начинают исследовать природу звуков, привязывая к хвосту пустые консервные банки и выпуская перепуганное создание на автостраду. Проверяют, так сказать, на практике – с какой скоростью должен бежать кот, чтобы не слышать дребезжания подпрыгивающих жестянок?

Неторопливо почесывая рыжего и наглого зверя за ушком, я прислушался. За окном голоса.

Рокочущий бас принадлежит, несомненно, Добрыне Никитичу, что подтверждают обладатели сиплого баритона и звонкого тенора, время от времени обращаясь к нему по имени-отчеству.

– А дальше, Добрыня Никитич, чего было? Так все и ускакали к себе в степь?

– Не все, но по большей части ускакали, лишь один отряд решил идти в набег на хутор Заречный.

– Много ли?

– Да точно неизвестно, степняки-то, они точного счета не ведут, но сотен тринадцать-четырнадцать было.

– От хуторка и головешки бы не осталось… – уверенно заявил обладатель сиплого баритона.- А я слышал, все обошлось малой кровью, орда в полон сдалась почти без боя. Всю темницу забили, словно селедкой. Еще и по соседским погребам пришлось рассаживать – не вместились все.

– Хм, это когда она сдалась… – усмехнулся Добрыня.- Когда ее остатки на наш отряд налетели.

– Неужели хуторяне одолели супостата?

– Да степняки до хуторка-то и не добрались.

– Это слово Божье их на праведный путь направило.

– Не слово до их сердец добралось, а страх.

– Кто же напугал их? Зверь какой дикий или чудише лесное?

– Не зверь дикий и не чудище рыкающее, хотя сперва и мы перепугались, до того вида он ужасного был в тот миг.

Интересно, это они про кого?

– Он был один?

– Один. Верхом на странном северном звере Деда Мороза, с сабелькой махонькой в руках.

– И как же он обратил в бегство целое воинство степняков?

– Не знаю. С божьей помощью. Без нее никак…

– Может, помогал кто?

– Да нет,- неуверенно произнес Добрыня.- Пленные степняки в один голос утверждают, что в бегство их обратил шайтан, нечистый по-ихнему. И не диво -

в странных одеяниях, на звере, степнякам неведомом, с отвагой непомерной на множество врагов в одиночку кинулся – от неожиданности и из-за темноты почудилось им, что не человек на них напал.

– Про то былины слагать будут,- убежденно произнес баритон.

– Это еще разобраться нужно,- возразил тенор.- Негоже христианскому воину в облике врага человеческого представать.

– Так на благое дело…

– На благое можно, это ж богоугодное деяние.

После минутной паузы баритон проговорил:

– Да, мы, богатыри, такие. И на поле брани, и в постели герои…

– Это ты-то герой? – В сугубо мужской разговор вклинилось визгливое женское сопрано.- Скорее уж телок неразумный.

– Марфа,- укоризненно произнес Добрыня Никитич.- Ну зачем ты уж так?

– А что? В сиську мордой потыкается и баиньки. Герой!

– Сама виновата,- возмутился баритон.- Нечего было вымя отращива…

Бомс!

Голоса переключились на обсуждение некоторых аспектов Святого Писания, пытаясь решить, можно ли жене бить мужа, если тот вроде бы как при исполнении служебных обязанностей. И я отвлекся, чтобы осмотреться и определить – где, собственно, нахожусь.

Комнатушка три на четыре, мазанный глиной потолок, выдраенные до матового блеска деревянные стены, кровать подо мной и комод со скамьей у стены – вот и вся обстановка. Да еще образок Николая-угодника, если верить подписи, у изголовья. По-спартански просто. Скудость обстановки можно объяснить многими причинами, а вот в сочетании с образцовым порядком указывает на то, что сия комнатушка либо келья монаха, либо жилище служивого.

Между тем баритон и тенор перенесли свой спор о высоких материях к дверям моей комнаты.

– Посторонись, сын мой.

– Погодите, святой отец, вам спешить некуда, дайте я сначала окажу раненому помощь, тогда сможете неспешно провести с ним душеспасительную беседу. А пока не мешайте мне выполнять свой лекарский долг.

– Не перечь мне! Дать исповедаться умирающему – наиважнейшее дело.

Дверь приоткрылась, но тотчас захлопнулась.

– Я первый!

– Нет я!

По характеру возни определив, что конфликт обостряется, я встал с постели, закутавшись в простыню, словно римский сенатор. Распахнув дверь, пригласил:

– Входите оба. Ать-два…

Растерянно замолчав, они, отпихивая друг друга, протиснулись внутрь сквозь узковатый для двоих дверной проем.

– Присаживайтесь,- вежливо проговорил я, переложив на комод рыжего наглеца, и не подумавшего самостоятельно убраться с присмотренного места, и опускаясь на кровать.

Поскольку свободной посадочной площадкой осталась только скамья, то им, волей-неволей, пришлось располагаться на ней – не стоять же, когда собеседник сидит?

Пока они рассаживались, я исподтишка рассматривал их.

Два совершенно противоположных типажа, хотя в некотором роде соответствуют стереотипным представлениям о людях двух этих конкретных профессий.

Святой отец, обладатель глубокого, можно даже сказать проникновенного, тенора – приземист, с солидным брюшком, которое не в состоянии скрыть даже просторная ряса, с массивным крестом на шее и требником в руках. Открытая улыбка средь пухлых щек и свет негасимой веры в очах. Сама внешность его – олицетворение смирения и всепрощения. Да только уж больно пристально он меня рассматривает, так пристально, что я внутренне ежусь. Уж не выискивает ли он на мне «Знак Сатаны» – три шестерки, сплетенные в трилистник либо вписанные в круг? С чего бы это?

Неприятный холодок рождается в груди – а почему это я вдруг решил, что на мне подобных знаков нет?

Неуверенность порождает сомнения.

Хриплый баритон принадлежит военному врачу. Да и какой еще лекарь будет расхаживать в кольчуге и с мечом на поясе? Длинный и жилистый, словно сушеная вобла, с выскобленным до синевы волевым подбородком и холодными бледно-голубыми глазами, так сказать зеркалом души, в котором, впрочем, ничего не отражается. Моя бармалейская составляющая поневоле ощутила неприязнь – тоже мне Айболит выискался. В мозолистых руках лекаря котомка с инструментами, а на поясе – по другую сторону от меча – деревянная колотушка, обитая войлоком, с лоснящейся от частого употребления рукоятью. Если изменчивая память меня на сей раз не подводит, то этот инструмент – местный аналог анестезиологических масок, капельниц и прочих помощников на пути в объятия Морфея.

– Грешен ли ты, сын мой?

– Не помню, отец.

Такого ответа святой отец, пожалуй, не ожидал, но желание спасти мою заблудшую душу столь сильно, что, отринув растерянность и сомнения, он бросается на штурм.

– Грешен,- заключает он и осеняет меня крестным

знамением.

Тугая волна теплого воздуха ударяет в меня, а в углу, за погасшей лучиной раздается испуганный писк и шуршание.

– Но спасение ждет твою бессмертную душу, если ты искренне раскаешься и впредь будешь следовать путем, заповеданным нам свыше.

Посмотрев вверх, куда указывал его перст, я рассмотрел лишь потолок и нечего более.

– Вы говорите, а я пока займусь делом. – Лекарь положил котомку на кровать и замер словно в нерешительности, взвешивая на руке колотушку.

У меня нехорошо заныло под ложечкой. Святой отец, недовольно сопя, продолжает живописать ужасы ада и радости рая.

– Ибо всякий нераскаявшийся грешник понесет каруза свои прегрешения. Каждому воздастся по деяниям его…

Доктор зачем-то постучал меня пальцами по лбу, прислушиваясь к доносящимся звукам, затем прослушал сердце и пощупал пульс.

– … кто ложью язык свой осквернял – тот обречен будет через него муки принимать, вылизывая раскаленную сковороду, кто прелюбодействовал…

Вот это меня почему-то заинтересовало. Хотя я и не помню почти ничего, при одной мысли о прекрасных женщинах моя кровь убыстряет свой бег.

Но этот круг ада священник упомянул вскользь, не заостряя внимания на том, посредством какой части тела будут претерпевать наказание прелюбодеи и распутные девицы.

Скрипнула дверь, и на пороге возник Добрыня Никитич. В руках у него ржаной каравай, шмат жареного мяса и тарелка с кислой капустой.

При виде пищи на моем лице столь явственно нарисовался неудержимый восторг, что святой отец замолкает на полуслове, наверняка решив, что моя душа еще недостаточно просвещена, чтобы начинать борьбу с чревоугодием. А может, в этом вопросе он расходился со Святой Церковью (при его комплекции и цветущем виде говорить об отсутствии аппетита неуместно).

– Как чувствуешь себя, герой?

– Уже лучше.

– Вот что творит святое слово,- назидательно изрек священник, приписав улучшение моего самочувствия исключительно своему благотворному влиянию.

– Но курс восстановительного лечения пройти не помешает,- вмешался врач.- Побольше находитесь на воздухе. Утренняя гимнастика и все такое.

– Вечерняя прогулка перед молитвой лишней не будет,- согласился святой отец.- Значит, сегодня и начнем. А прогуливаться лучше всего от казарм до храма, в этом месте, овеянном небесной благодатью, и будем вести наши беседы. Не лишним будет и свечку поставить за чудесное спасение. И не только тебе…

– Да-да, отец Дормидонт Ополинариевич,- виновато проговорил Добрыня.- Я и сам собирался, да все как-то…

– Непременно зайди, вот вместе с… – Священник замялся, тщетно пытаясь вспомнить мое имя. Неудивительно, что ему это не удалось, он его и не знал, а вот я-то точно знал, но… – Как звать тебя, сын мой?

– Не помню.- Представляться товарищем Бармалеем как-то неудобно.

– Отшибло память. Как Змей Горыныч проклятый потоптал – так и отшибло,- пояснил Добрыня.

– Это происки дьявола. Буду молить Всевышнего, чтобы вернул тебе память. И ты прочти «Отче наш» – просветление на душу снизойдет, а там и память вернется.

Порезав мясо и хлеб, Добрыня сделал что-то вроде бутербродов и раздал присутствующим.

– Надо подкрепиться. И, может?… – Он вопросительно посмотрел на отца Дормидонта.

– За победу-то – благое дело. По маленькой,- предупредил тот.

– Само собой.

Из комода появились кувшин и стопки в необходимом для четверых количестве.

– За торжество истинной веры! – Осенив всех нас крестным знамением, святой отец опрокинул стопочку" и смиренно сложил руки на животе, вознося благодарственную молитву Создателю нашему.

Я же с наслаждением запустил зубы в ломоть мяса, едва успевая прожевывать откусываемые куски. Все-таки физические упражнения на открытом воздухе способствуют пробуждению просто-таки зверского аппетита.

Якобы дремлющий на комоде кот проворно спрыгнул на пол и принялся тереться о наши ноги, настойчиво напоминая о том, что Господь велел делиться.

То ли присутствие святого отца настроило всех на праведный лад, то ли в сердцах, закаленных в кровавых битвах, теплились искорки нежности, но рыжий кот получил вместо одного целых три кусочка. Ему достался бы и четвертый, но на данный момент мои руки и внимание были безраздельно заняты разрыванием, откусыванием и пережевыванием сочного куска мяса.

Добрыня с молчаливого разрешения наполнил чарки вновь.

– За скорейшее выздоровление,- произнес доктор.

Выпили, закусили.

Кувшин опустел, и священник с военврачом откланялись, выражая надежду на мое скорое и полное исцеление от физических и душевных недугов.

Отец Дормидонт напоследок троекратно перекрестил меня и, укоризненно посмотрев на голую шею, обронил:

– А крест животворящий надень, он и от злого лиха обережет, и сил для выздоровления придаст. Да пребудет с вами милость Господня!

Добрыня сгреб остатки нашей трапезы на блюдо и понес его прочь.

Оставшись в одиночестве, я задумчиво погладил шею, пытаясь вспомнить, где мой крест и носил ли я его когда-нибудь? Все вокруг носят…

Что-то небольшое запрыгнуло на подоконник, покряхтывая и обиженно ворча.

Появление нового гостя вызвало неудовольствие рыжего кота, который, задрав хвост трубой и сверкая зелеными глазами, выскочил в приоткрытую дверь.

А незваный гость тем временем утер розовый пятачок, ойкнув от боли, и погрозил кулачком вослед убежавшему животному.

– Мое почтение, князь,- почтительно склонил голову чертенок.

Ибо никем другим это существо просто не могло быть. Судите сами: рост сантиметров пятнадцать, тельце покрыто густой темно-бурой шерстью, ноги заканчиваются раздвоенными копытцами, длинный-предлинный хвост с кисточкой на кончике и сморщенное рыльце со свинячьим пятачком и козьими рожками на лбу.

– У-у-у прихвостень Чистого,- потрясая кулачком в направлении двери и потирая нос, прошипел черт. Заметив мое недоумение, он пояснил: – Я за лучиной

прятался, а он как перекрестит… не успел сгруппироваться, вот меня и стукнуло носом об стенку. Больно-то как, у-у-у…

– Может, компресс холодный приложить? – растерянно предложил я, не зная, как поступить в создавшейся ситуации.

– То все глупости,- отмахнулся черт.- Выпить есть?

– Вода.

Он скривился, словно я ему уксуса предложил.

– А ты-то как?

– Вроде нормально,- неуверенно проговорил я.

– А я уж было перепугался, думал, хана конспирации, а ты ничего, силен,- мгновенно переходя на ты, заявил чертенок.

– А мы что, знакомы?

– Никак нет! – гаркнул рогатый, вытянувшись во фрунт и тараща на меня налитые кровью глаза.

– Жалко,- от души сказал я. Рухнула надежда, что он что-то знает о забытой части моей жизни.

– Так я мигом за бутылочкой слетаю,- оживилсячерт.

– Мне на сегодня хватит.

– Огорчительно…

– Может, в другой раз,- проговорил я, стараясь не думать о том, что скажет отец Дормидонт, если вдруг узнает, что тут происходит. Как-то я запамятовал: что здесь делают с подозреваемыми в ереси и сношении с нечистой силой? – Ты, кстати, не видел здесь где-нибудь поблизости крестика?

Черт нехорошо позеленел и икнул:

– 3-ззачем?

Ответить я не успел, потому что в коридоре раздались шаги, и появился Добрыня Никитич.

Черта словно ветром сдуло, лишь копытца цокнули о деревянный подоконник.

– Это тебе.- На раскрытой ладони богатыря матово поблескивал простенький медный крестик на витой конопляной бечевке.

– А я здесь чертика видел,- признался я.

– Зеленого? – ухмыльнулся в усы Добрыня.

– Сперва-то он рыжим был, а уж потом позеленел…

– Товарищу Бармалею больше не наливать. Пошли прогуляешься, на воздухе проветришься…

– Пошли,- осторожно, двумя пальцами беря крестик, согласился я.

Сила заструилась по пальцам, пощипывая, словно бы щекоча.

Осторожно надел его на шею и погладил.

Отчего-то похолодело в груди, но ничего ужасного не произошло, хотя за окном послышался приглушенный вскрик. Наверное, черт опять во что-то пятаком врезался. Вот ведь несчастье рогатое…

Выйдя из комнаты, я проследовал за богатырем по длинному коридору со множеством одинаковых дверей по обеим сторонам и вышел на мощенный бревнами плац. Блестевшие тут и там лужи явственно намекали на вчерашний дождь.

Сколько же я без сознания провалялся?

У дальнего забора дружно, но редко попадая в ногу, маршировали безусые новобранцы, выполняя команды одноногого ветерана. Более не пригоден инвалид к несению ратной службы, а вот муштровать молодежь ему вполне даже по силам.

– Ты как пику держишь, чушка стоеросовая? В руках?! Она же между ног у тебя путается, а это оружие, между прочем, а не всяко-разно… нужно сбоку и -чуть назад держать. И что, что руки устали?! Ночью сны об матери да об отчизне смотреть нужно, а не про всяко-разно мечтать.

– Как он с молодежью,- восхищенно молвил Добрыня.- Я бы так не смог.

– Прям Макаренко,- поддакнул я.

Закончив с занятиями по строевой подготовке, ветеран выстроил молодежь перед мишенями и раздал каждому по тугому луку. В народе такой называют разрывчатым.

– Пошли, познакомлю.- Никитич потянул меня к стрелкам.

Мы приблизились.

Свистнула спускаемая тетива, за ней вторая. Каленые стрелы благополучно миновали мишени, запутавшись в густом кустарнике. Третья стрела тюкнулась в грудь соломенного чучела, но не воткнулась, а упала на траву.

Когда весь десяток новобранцев отстрелялся, в мишени торчало всего две стрелы. Одна в соломенной груше, долженствующей означать голову предполагаемого противника, а вторая в боку, ориентировочно в районе поджелудочной железы. Тоже малоприятное ранение.

– Да зачем мне эта деревяшка, я ж не степняк какой?- пробасил двухметровый здоровяк, чьи плечи на помнили мне выражение «косая сажень в плечах».- Мне меч для сражения нужен. Или хотя б кувалда поувесистее…

– А ежели он сперва выстрелит? – подозрительно сладким голосом поинтересовался одноногий ветеран.

– Отобью,- уверенно заявил здоровяк.

– Норов кажут? – поинтересовался, приблизившись, Добрыня.

– Горячи дюже,- вздохнул ветеран.- Мы в молодости больше почтения к старшим имели…

Спорщик густо покраснел, но сумел промямлить:

– Так я со всем почтением, просто…

– Наслышан, наслышан.- Одноногий богатырь по-братски сжал меня в своих медвежьих объятиях, от чего мои кости едва не осыпались мукой.- Добро пожаловать.

– Спасибо.

– А вы тот самый герой,- влез неугомонный новобранец,- что в одиночку одолел целое воинство?

Растерявшись, я только плечами пожал:

– Да какой я герой… так получилось.

– Покажите свое мастерство, поучите нас…

– Какое мастерство?

– Да хотя бы вот…- Здоровяк протянул мне лук и стрелы.

Лихорадочно шаря в оскудевшей памяти, пытаюсь наскрести по заросшим паутиной сусекам крохи информации о том, как нужно стрелять.

Наложил стрелу, поднял лук и выстрелил.

– Аи! – Уронив лук, я схватился за большой палец левой руки, на котором алела свежая ссадина. По рядам молодежи прокатился смешок.

Мне стало стыдно – сам опозорился, да еще и ветерана подвел, он же так почтительно со мной говорил.

– Шутник,- басовито хохотнул Добрыня.- А со ста шагов сможешь?

Все головы медленно поворачиваются в сторону чучела. Стрела вошла ему в область сердца. Причем по самое оперение.

Вот это я дал! Прямо-таки ворошиловский стрелок. Не ожидал от себя…

Мне почти насильно всовывают в руки лук и стрелу. Беру, накладываю стрелу на тетиву и, повернувшись спиной к чучелу, начинаю отсчитывать шаги.

– Один, два… девяносто девять и сто…

На последнем слове я начал разворачиваться, поскользнулся на мокром бревне и, юлой крутнувшись вокруг своей оси, завалился на спину. Во время падения пальцы сами собой отпустили тетиву. Она звонко щелкнула, стрела рванула прочь.

Мое падение было встречено бурными овациями. Ничто не способно так порадовать человека, как неприятность, случившаяся с кем-то другим.

Я поднимаюсь на ноги и пытаюсь отряхнуть запачканную обновку, но грязь не спешит покидать приглянувшуюся ей ткань, а только размазывается. Одежку придется стирать. Или в химчистку отнести. Подобрав злополучный лук, направляюсь к ликующей группе, поникнув головой. Щеки пылают от стыда. Хорошо хоть никого не подстрелил, с моей неуклюжестью с меня станется…

Приветствуемый восторженными криками, пересчитываю торчащие в мишени стрелы. Этого не может быть, но вот она – ощипала перышки с предыдущей товарки и вошла впритирку с ней – точно в сердце.

Однако насладиться незаслуженным триумфом мне не дали, на плац выбежала целая толпа одинаково коротконогих толстячков в перепачканных мукой передниках и нарукавниках.

– Помогите, защитники! Спасите от разорения!!!

– Спокойствие, парни, только спокойствие.- Добрыня поднял руку, останавливая порыв толстяков упасть ему в ноги.- В чем дело-то?

«Да уж, в лучах славы мне не потешиться»,- подумал я и принялся напевать себе под нос:

– И снова в бой, покой нам только снится…

Отступление третье

ЗАБОТЫ ВЫСШИХ СФЕР

Скрестив волшебную курочку-рябу и белочку-щелкунчика с острова Буяна, наши кудесники вывели новую породу – курицу-буяницу, которая не только несет золотые яйца, но тут же готовит из них глазунью…

Новости лукоморья

Белоснежные тучки плывут по небу, приятно пружиня под подошвами босых ног, сонмы ангелов небесных вдохновенно поют хвалу творцу всего сущего. Святые ведут богословские дебаты, обсуждая последние постановления Ватикана. Одобрять или порицать? – вот в чем вопрос. Но речи их неспешны, ибо дела земные далеки и так мимолетны… Прогуливаются чинно да величаво праведники, вкушая райское блаженство. Все как всегда, ибо рай есть величина незыблемая, и нет здесь места страстям и волнениям.

Георгий Победоносец огладил белоснежное одеяние и направился к бригаде чистильщиков, которые, незлобно переругиваясь на малопонятном языке, неторопливо начищают поверхность облаков, чтобы ни пылинки не пристало к ногам святых и праведников. Небесная канцелярия с радостью отказалась бы от услуг подсобных рабочих из чистилища, но… за порядком кому-то же нужно следить, а пыль – она проникает повсюду.

При приближении главы небесного воинства и по совместительству руководителя ангелов-истребителей, занимающихся силовыми акциями по воле Господней, грешники притихли – к чему привлекать к себе лишнее внимание? Тем, кто попадал сюда на искупительные работы, оставалось нести наказание от силы год-другой по земному летоисчислению, а за примерное поведение и усердие могли простить и раньше, так что навлекать на себя начальственное неодобрение не стоило.

Георгий извлек из рукава шаточек и провел им по приготовленному к сдаче облаку. На белоснежной ткани появилось крохотное сероватое пятнышко. Брови Победоносца сошлись над переносицей, словно два столкнувшихся локомотива.

– Сейчас начнет метать громы и молнии,- сообразили рабочие исправительной бригады.

– Ну что ты, Гоша,- осеняя грешников, ставших на путь исправления, крестным знамением, примирительно молвил средних лет сухощавый мужчина в терновом венце на просветленном челе. Он повернулся к не искупившим еще всех грехов чистильщикам, допустившим брак в работе.- Трудитесь прилежно, братья, ибо труд этот очищает души ваши от скверны.

Оставив рабочих переделывать работу, два небожителя локоть к локтю прошествовали к входным вратам в рай, у которых, в сторожке, сидел Петр. Он приветствовал подошедших соратников, выйдя наружу и нежно обняв:

– Рад видеть вас в полном здравии.

– На все воля Господня,- в один голос ответили ему.

– Воистину так.

В ворота кто-то негромко, но настойчиво постучал. Петр снял с пояса связку ключей и пошел отворять. По ту сторону одиноко стоял человек в невзрачном костюме, с потрепанной книжицей в руках.

– Не желаете ли поговорить о Боге? – проговорил он.

– Опять ты,- вздохнул Петр и закрыл створку.

– Я приду в следующий раз,- донеслось из-за ворот.

Петр повесил ключи на пояс и поправил сползший

набок нимб.

– Кто это?

– Свидетели…

– А…

Посчитав тему исчерпанной, они перешли к более важным новостям.

– Тревожит меня последнее время Русь Киевская,- вздохнул Георгий Победоносец.- Странные дела происходить начали.

– Может, Нечистого проделки?

– Может… но что-то странное происходит. Появился неведомо кто… похоже, древний бог пробудился, вот только странный какой-то. На нем знамение адское.

– Знать из демонов кто-то…

– Не все так просто… – вздохнул Георгий.- Я к нему отца Дормидонта подослал, вроде бы случайно, так он его перекрестил, и ничего.

– Быть того не может!

– Однако есть, он даже крестик себе на шею повесил.

– Что ж такое происходит?

– Не знаю. Сперва думал, он из заблудших ангелов, но…

– С печатью Сатаны не вяжется. Здесь уж либо с нами, либо против нас.

– Еще и древнерусские боги зашевелились, кабы чего не вышло…

– Нужно что-то предпринять,- решил мужчина в терновом венце.- Я могу сходить…

– Тебе нельзя,- заметил Петр.- Время Второго Пришествия еще не наступило. Нужно отправить кого-то неизвестного, кто смог бы слиться с местным населением

и подобраться к загадочной личности вплотную.

– Я этим займусь,- вызвался Георгий Победоносец.- Есть у меня одна кандидатура на примете.

 

ГЛАВА 7

В поисках былинной славы

Просим запретить и изъять из обращения былину «Илья Муромец и Соловей-разбойник» как подающую дурной пример противозаконного реагирования на свист…

Руководство дорожной автоинспекции

Спрятавшись где-то в густых ветвях печальной березы, звонкоголосый Соловей-разбойник выводит любовные трели. Он восторженно повествует всему миру про то, как он прекрасен, как ласково ясное солнышко, как нежен легкий ветерок, какое трепетное сердце бьется-трепещет в птичьей груди, как сильны его чувства.

– Фьюу-уу… фьюууу… – И тут из-за поворота выезжаю я с Добрыней и полной телегой мельников.- Кх… Чирик-чирик! Ква?

Бомс!

Потрясенный до глубины селезенки представшей пред его очами картиной, Соловей сверзился с ветки, падая, ударился головой о сук и прикусил при этом язык. С этой поры он стал сильно шепелявить, так что ни о каком художественном свисте речи уже и быть не могло. С одной стороны, он, в отличие от батюшки, не попал из-за этого в былины, но с другой – в отличие же от родителя, дожил до старости.

Но я всего этого не знал, как не знал и того, что именно мой внешний вид послужил причиной его падения.

И что странного он в нем нашел?

Можно подумать, он никогда в жизни не видел былинного богатыря… немного не по уставу снаряженного, но… для истории это ведь не важно. Окажись Буцефал не конем, а верблюдом, каменный Александр восседал бы на каменном же верблюде? А вот и нет! Это не соответствует образу великого полководца. И он будет сидеть на коне. «Будет сидеть. Я сказал!»-, как говорил Глеб Жеглов.

90

Это я к тому, что если даже кто-то решит написать картину «Четыре богатыря», то меня изобразят верхом,на могучем жеребце, а не на лохматом олене.

«Или вообще не изобразят,- шепнуло второе Я из I недоступных первому глубин памяти.- «Три богатыря» тоже неплохо смотрятся».

Но это дело далекого будущего, а сейчас мы с богатырем Добрыней Никитичем пытаемся подобрать имя моему будущему «Буцефалу».

– Может, назовем Рогатым? – предложил я.

– И первый же священник усмотрит в этом намек на Нечистого.

– Косматым?

– То лешего так кличут,- отклонил мою версию Добрыня.

– Тогда не знаю! Не Безымянным же его величать?

– Назови Стремительным.

– Мне на нем не в гонках участвовать, да и корабль такой был.

– Не слыхал про такой… А может, Серым?

– Словно Братца Волка.

– Н-да… – задумались мы.

А тропинка знай себе вьется, с каждым изгибом приближая к месту назначения. Вон и мельники притихли, перестали травить байки да втихую потешаться над моим скакуном.

Смейтесь-смейтесь, а как дело дойдет до драки, тут уж он себя покажет. Может, и выглядит он как безобидное травоядное, но в душе хищник.

– Придумал!

– И как же? – заинтересовался Добрыня.

– Будет он у меня Рекс.

– Рекс? – переспросил напарник.- И что это значит?

– В давние, очень давние времена, когда человек еще не ступал по земле…

– А что, по деревьям лазил? Как белка… – рассмеялся богатырь.

– Типа того, только уж скорее как обезьяна. Но не спрашивай, что это за зверь такой – не помню. Так вот, в те далекие времена по земле бродили ужасные Змеи Горынычи.

– Они и сейчас ходят. Как обожрутся, так и ходят – взлететь не могут. Тут бери копье покрепче да меч поострее.

– Те были другие. Динозавры назывались. И самым страшным среди них был тираннозавр рекс. Король хищных ящеров.

– И где они теперь?

– А я почем знаю? Может, вымерли.

– С чего бы это?

– Заболели.

– Чем?

– Свинкой.

– Рекс так Рекс.

А мой олень (не возвращать же его Деду Морозу?), гордо подняв свои ветвистые рога, на которых после недавней погони осталось зарубок не меньше, чем было бы на рукояти меча, делай я таковую после каждого поверженного врага, с самым зверским выражением на морде обозревает окрестности, выискивая потенциальную жертву своей врожденной маниакальной тяги к убийству. Видно, в его крови бродит охотничий инстинкт.

Как бы мне научить его боевому кличу или, на худой конец, рыку?

Нужно будет на досуге потренироваться – если уж попугаев приучают на себя напраслину возводить…

– Это он, это он! – в один голос закричали мель

ники, ссыпав с телеги и рассредоточившись в придо

рожных зарослях. Лишь облачко муки поднялось в воз

дух, белесой пеленой опадая на зеленые листья.

На расположенном в полукилометре от нас кургане, рядом с изрядно потрепанной каменной бабой, высится фигура закованного в броню рыцаря. У острия его поднятого вверх копья трепещет малиновый вымпел, на голове широкополая металлическая шляпа с плюмажем из одного-единственного пера.

– Чего это он? – спросил Добрыня.- Спит?

– Бдит.

– Да не… – Былинный богатырь принюхался и с сомнением покачал головой. Видимо, ему что-то померещилось.

Обогнув болотистую низину, мы направили наших скакунов к незнакомцу, на которого жаловались мельники. Он, дескать, их до разорения доведет.

Зашелестел под копытами коня и оленя бледный камыш, закачал светло-коричневыми метелками.

– Ква-ква такие? – поинтересовалась толстобрюхая жаба, недовольно надувая щеки и пуча глаза.

Мой олешек лишь фыркнул разок… Королеву местной лужи словно катапультой подбросило. Описав дугу, она с плеском вошла в заросший илом и затянутый тиной водоем. Лишь из-под ряски блестит презрительный и одновременно подозрительный взгляд. Но нет, вроде бы не похожи эти двое на французов, а те, одна знакомая путешественница говорила, страх как обожают лягушачьи лапки. Ценители, не то что местные. Даже слеза от жалости к себе набежала.

Неосторожно зависшая над жабой стрекоза мигом подняла настроение, вкусно захрустев ломкими крылышками в широком рту.

Миновав ручей, мы объехали натужно скрипевшую крыльями мельницу и начали приближаться к рыцарю, немного разъехавшись, чтобы иметь место для маневра. Если верить мельникам, он не человек – изверг. Хуже которого лишь вдова трактирщика Ксенофонта – Агриппина. Та не наливает в долг и никому не дает. Уточнять, чего у нее просили, мельники не стали, перевели разговор на другое.

– Я иду на вы!!! – опуская копье, проорал закованный в железо мужик и пустил коня вскачь.

В первое мгновение мы онемели от изумления – его движения сопровождались таким грохотом металлолома, словно каждая деталь доспехов специально подгонялась так, чтобы издавать как можно больше шума, стоит ему лишь пошевелиться. Как он не рассыпался по дороге?

А во второе мгновение поняли, что его конь несется не на нас, а между, прямиком на мельницу.

– А-а-а!!!

Рыцарь налетел на мельничное крыло, пронзив его копьем, а потом, продолжая по инерции двигаться, головой.

Его атака прошла для мельницы незамеченной, она, все так же скрипя, продолжала вращать своими крыльями, повинуясь воле ветра.

Конь рыцаря не остановил свой бег и помчался дальше, а его седок остался висеть, запутавшись в грубой мешковине и каркасных рейках.

– Врешь, не унесешь! – Извернувшись, рыцарь выхватил меч и принялся размахивать им из стороны в сторону.

– Что это с ним?

Не знаю, кто из нас – я или Добрыня – задал этот вопрос, наверное, вместе, но, что мы получим на него ответ, не ожидали оба.

Выехав из-за пригорка, низкорослый толстяк на вислобрюхом осле (или ишаке? – я в них не разбираюсь) притормозил около нас и объяснил смысл происходящего действа:

– Мой благородный господин имеет честь сражаться с ужасным змеем.

– Так он что, пьяница? – Найдя логичное объясне ние происходящему, я облегченно вздохнул.

– Почему пьяница? – обиделся толстяк. И заорал, размахивая руками: – Я иду к вам на помощь! Держитесь, господин!!!

– И этот туда же,- выдохнул Добрыня.

Как оказалось, толстячок на осле рассчитал все верно. Едва он оказался у мельницы, как изрубленное в щепу крыло, не выдержав сыплющихся на него ударов, обломилось, и рыцарь, успев прокатиться на нем полный круг, рухнул наземь.

От грохота железа у меня зубы свело судорогой и бесследно пропала начавшаяся было икота. Наверное, звук докатился и до того, кто изволил в этот миг поминать меня «незлым, тихим словом».

– Убился, горемычный,- пустил скупую мужскую

слезу Добрыня.

Ага! Сейчас прям!!! Как известно, дуракам и пьяницам везет… Это просто народная примета, а не вывод из дальнейшего.

Распластанная на земле фигура рыцаря пошевелилась, он поднял вверх правую руку, затем левую, согнул ноги в коленях.

«Аэробика»,- всплыло из темной, хорошо забытой, стороны моей памяти.

Издавая душераздирающий скрежет, с помощью ослиного наездника мельницеборец поднялся на ноги и провозгласил:

– Враг повержен. Виктория!!! Коня мне, коня!

Верный слуга бросился ловить коня, который, исполнив свое назначение – доставив рыцаря до мельницы, отбежал к ближайшему заливному лужку и принялся неспешно набивать.свою утробу. Даже не пытаясь выплевывать случайно подвернувшуюся живность, как то: кузнечиков, гусениц и прочее.

И тут то ли ветер подул слишком резко, то ли до мозга уничтожителя ветряных мельниц наконец-то дошли последствия падения, но, покачнувшись, он плашмя рухнул на землю.

Слуга заметался, не зная – бежать за конем или поднимать хозяина. Видимо, придя к выводу, что господину не повредит отдых, он отправился за конем.

Добрыня, а вслед за ним и я приблизились к грозе мельников и, подняв, поставили на ноги. Глаза горемыки были мутны и смотрели куда-то невидящим взглядом.

– Эй, камрад, вам плохо? – поинтересовался я.

В ответ лишь ветер прошелестел в изрубленных мельничных крыльях.

Подведя коня, упитанный слуга помог господину взобраться на него и подал оброненные на землю копье и меч.

– Благодарю вас, благородные сеньоры и сеньориты.

Кого это он имеет в виду?

Покрутив головой по сторонам, удостоверяюсь, что, кроме нас, здесь никого нет.

Сжав копье, больше напоминающее плохо оструганную мачту для натяжки бельевых веревок, рыцарь округлил глаза и наконец-то заметил наше присутствие:

– Санчо, представь нас.

Толстяк прочистил горло, снял помятую шляпу и склонился в почтительном поклоне. Все это он проделал, не слезая со своего флегматичного осла.

– Благородный идальго Дон Кихот Ламанчский, по борник справедливости, защитник всех униженных и оскорбленных, бесстрашный победитель драконов, освободитель плененных прекрасных дам и… э-э-э…

– Добрыня Никитич, товарищ Бармалей,- представились мы, придя на помощь забывшему слова герольду.

– Санчо Панса,- качнув копьем в направлении на ездника на осле, сообщил Дон Кихот.- Мой верный оруженосец.

Как же меня зовут на самом деле? Шутка с Бармалеем начинает надоедать… тем более что непонятная какая-то. Может, смеяться надо, а я тут сидю на олене, вернее сижу.

– Теперь, когда мы имели честь быть представленными друг другу, я хочу заявить следующее: донна Дульсинея Тобосская – образец женской красоты и ангельской чистоты. Кто посмеет оспорить это, с тем мырешим наше противоречие, как подобает двум мужам благородных кровей.

– Я в свою очередь,- высокопарно произнес я (икто меня за язык тянул?),- готов сразиться со всяким, кто будет оспаривать тот факт, что Кикимора Страхолюдова самая ужасная ликом и нравом.

– Я го… – воскликнул было «поборник справедливости», но постепенно часть сказанного мною проникла в его закаленные рыцарством мозги, и он сбился на

невнятный Лепет.- Э… о… но, может…

– Как хорошо, что вам не придется сражаться с этими добрыми господами,- всплакнул от умиления Санчо.- А то эти траты на кузнецов совсем истощили наш кошелек…

Договорить ему не дали.

Из леса, где осмотрительно окопались мельники, раздался дикий крик.

Санчо Панса побледнел и перекрестился. Дон Кихот опустил копье и, оглашая окрестности громкими восклицаниями, ринулся на шум.

Мы припустили следом.

Да что там такое случилось?

Влетев на опушку, идальго крикнул:

– Защищайтесь! – и погнал свою клячу вперед.

Мой олень радостно фыркнул и, опустив рога, устре мился на невидимого врага.

Дон Кихот то ли от усердия, то ли из-за последствий давешнего падения налетел на первое же дерево. Скрежет металла, треск ветвей, и вот уже конь с пустым седлом неторопливо отправляет в свою утробу листья лещины, а его всадник неподвижной грудой металлолома блестит среди кустов. Лишь пика вызывающе смотрит в небо.

Вокруг с воплями носятся мельники и какие-то подозрительные личности в звериных шкурах и с дубинками в руках.

– Разбойники!

Так сразу и сказали бы…

Пока я выхватывал меч, мой проворный Рекс успел догнать одного и, приложившись рогами бандиту пониже спины, сбил его наземь. Не дав подняться, ухватил зубами за ухо и стал трепать, дергая из стороны в сторону, словно охотящийся крокодил.

Вопли потерпевшего огласили поле битвы, свидетельствуя о том, что охотники поменялись местами с жертвами.

Разбойники разом оставили в покое мельников и скопом бросились на нас.

Всего полтора десятка?

– Ха!

Они совсем не уважают моего Рекса. Да ему это на один зубок, так… побаловаться.

Добрыня остановился у телеги и, выдернув жердь, которой наращивали борт, несколько раз взмахнул ею. Видимо, решив не пачкать богатырский меч.

Хлоп! И грабитель, раскинув руки, плашмя опускается на землю. Дзынь! Шлеп!!! Нож летит в кусты, а обезоруженный бородач с ярко-красной повязкой на правом глазу, перевернувшись в воздухе несколько раз, отлетает в противоположную сторону. Попытки встать он не предпринимает – понимает, чем ему это грозит.

Уклонившись от мощного, но бестолково широкого замаха корявой дубины, позволяю оленю заняться противником. Он не тратит времени напрасно. Поддев рогами, перебрасывает бандюгу через себя, лягнув вдобавок идущее на посадку тело.

– Живыми брать! – кричу я.

Трещит ветка над головой. Рекс резко прыгает вперед. Я едва успел удержаться на его спине. А на то место, где мы только что находились, плашмя падает тело. Гуп! Подскочившие мельники проворно втрамбовывают его в землю, не жалея ног и лаптей. ' Оставшиеся бандиты дружно бросаются наутек.

– Ура!!! – голосят мельники.

– Господин, что с вами? – квохчет Санчо, склонив

шись над грудой металлолома.- Вы ранены?

Добрыня опускает импровизированный «демократи-затор».

– Свяжите их покрепче и сложите в телегу, пускай

власти разбираются,- велит он.

Мы обратили врага в бегство. Мы победили. Ура!!!

Вот только моему кровожадному оленю этого мало, он, сверкая красными глазами, упорно преследует разбойников, оглашая лесную чащу злобным фырканьем.

– Тпру…

Рекс словно не слышит меня, он опьянен погоней.

Чаща становится все гуще, шипы и колючки на кустах – все острее, и ветви все настойчивее появляются именно на уровне моего лица и прямо по курсу следования моего лихого скакуна.

Чудится мне, леший не забыл моего намерения изловить его и проучить, чтобы боле неповадно было озорничать.

Вставив в уши наушники, кликнул «ПУСК».

Сквозь ритмичный бой барабанов и искусственно созданный шум шквальным ураганом прорвался голос Егора Летова.

Солдатами не рождаются, Солдатами умирают…

После того как от тряски капелька наушника выскочила из уха в третий раз, я вздохнул и, выключив плеер, задумался.

Интересно, что чувствуют разбойники, слыша за своей спиной яростное сопение разъяренного оленя?

 

ГЛАВА 8

Бандитское логово

Какие люди! И как раз к обеду.

Аборигены - Куку

Как вы думаете, чем можно заниматься, сидя верхом на озверевшем олене, мчащемся через не очень проходимые дебри?

Я не придумал ничего лучшего, как попробовать восстановить детали произошедшего сражения и определить количество уцелевших бандитов.

Нет, сперва-то я по своей глупости пытался влиться в процесс погони, но, получив несколько раз крепкой ветвью по лбу, поумнел и позволил инстинктам самостоятельно заботиться о сохранении моей личности. Дело сразу пошло лучше. Видимо, именно инстинкты позволили человеку выжить в трудные времена, а совсем не разум. Как тут не вспомнить жидкую прослойку интеллигенции, которая обладает вторым качеством в куда более крупной пропорции, чем первым, и вот вам результат: кто в первую очередь страдает во время любого катаклизма? Правильно, тот, кто оказывается между молотом и наковальней. Без разума не выжить нации, а без инстинкта – человеку. И как хорошо, что всегда находятся умные безумцы (тавтология, конечно, но так ближе к сути вопроса), для которых благо отечества важнее личного благополучия. Честь нам и хвала!

Отринув мысли о высоком, я начал вычислять количество противников, с которыми мне предстоит сразиться. То, что от Рекса они не убегут, сомнения не вызывает…

По треску и шелесту листвы не определить – я вам не Большой Ух. И даже не средний.

Подойдем с другого бока.

Всего противников было не более двух десятков, ну, может, два с половиной, если кто-то скрывался среди деревьев.

Благородный идальго Ламанчский выбыл до того, как успел принести кому-нибудь вред, не считая самого себя и чисто морального ущерба от одного его вида.

Добрыня приложил… троих, нет, четверых. Кажется.

Один свалился сам. А последствия падения усугубили мукомолы.

Троих вывел из строя Рекс.

Итого получается: банда потеряла восемь участников. Если кого-то пропустил, пускай извиняют, я не специально.

Выходит, что мне осталось набраться терпения и подождать, пока олень обезвредит полтора десятка разбойников.

Всего-то?

А вот и первый.

То ли у бандита сдали нервы, то ли он выдохся, не в силах выдержать бешеный темп гонки, но, как бы там ни было, на меня с диким криком бросился здоровенный косматый мужик с гармонично беззубым оскалом и сломанным носом с вырванными ноздрями.

Времени выхватить меч не было, поэтому я недолго думая заорал что было мочи:

– Куси его! Фас!!!

Потревоженная моим криком белка испуганно всплеснула лапками, выронив довольно приличных размеров шишку мне на голову.

Инстинктивно пригнувшись – а ну как вторая окажется больше и тяжелее? – я почувствовал удар по голове, от которого чуть шея не хрустнула.

– У-у-у… – торжествующе взвыл Рекс.

– Я не хотел,- честно признался я; выдергивая из вражеской груди рога, венчающие мой шлем.

Олень перепрыгнул через поверженного разбойника и помчался дальше.

«Куда, куда бежите вы, бандюги?» – мелькнула мысль в одной из извилин.

«Наверное, в свое логово»,- предположила вторая извилина.

«Мамочка! – заголосила третья, сея панику.- Их ведь там может быть…»

Узнать, сколько их там могло быть, я не успел, а вот сколько их было в действительности… пришлось поневоле испытать на собственной шкуре.

«И тут на белом скакуне величаво въезжаю на поляну я. Мой меч сияет, бандиты в ужасе бегут…» – так это будет преподноситься потомкам.

На самом деле все выглядело несколько иначе.

Вместо белого жеребца – взмыленный олень, вся морда в чужой крови, глаза горят безумием, из ноздрей вырывается шумное сопение, на губах пена. Оленья шерсть собрала со всего леса иголки, листочки, паутину и грязь.

Я выгляжу не лучше. Весь, опять же, в крови, шлем съехал набок, сократив обзор. Руками я судорожно вцепился в загривок Рекса, иначе давно бы уж свалился.

Что до разбойников, то они не спешат улепетывать со всех ног. Напротив, осторожно, но решительно они берут меня в клещи, обходя справа и слева. Шорох раздался и за спиной. Окружен.

«А степняки улепетывали до последнего»,- обиженно отмечаю я про себя, одним движением извлекая меч. Зловеще звенит клинок, дрожа вместе с моими пальцами.

Рекс роет землю копытом, переводя взгляд с одной потенциальной жертвы на другую.

Что-то многовато народу собралось на крохотной прогалине, сплошь заросшей брусникой, алые ягоды которой создают иллюзию забрызганного кровью зеленого ковра. Сейчас среди этих кровавых пятен появятся настоящие.

Признаюсь честно – я не герой. Мне совсем не хочется сражаться и проливать кровь, даже если я на правой стороне. Будь моя воля, бежал бы я обратно с той же скоростью, с какой олень принес меня сюда, а то и быстрее, но… в своих планах Рекс не учитывает моих желаний. Он решительно настроен сражаться до победного конца.

Осознав, что пацифистские настроения здесь не прокатят и давать бой таки придется, ощущаю бесшабашную отвагу. Наверное, заразился от оленя.

– Всем слушать сюда! Я предлагаю вам сдаться. Выходить по одному, оружие бросать вон под то дерево. Мечи пойдут на орала, дубинки на дрова, а ножи на мясокомбинаты, где в мирных целях ими будут заготавливать рога и копыта. Потом руки за голову, ноги на ширину плеч. Шаг вправо-влево – попытка к бегству – стреляю на поражение, прыжок на месте – провокация – стреляю на поражение. Стоять, я сказал!!!

Но они презрели мое миролюбие и все сразу, совсем не по-рыцарски, бросились на меня.

Закипел бой.

Проявив недюжинную силу духа, которая заключалась в том, что я не потерял сознание после первого же пропущенного удара дубиной по голове, мне удалось не слишком сильно мешать Рексу во время сражения. Вслепую отмахнувшись мечом, я почувствовал удар. Раздался крик. Не мой. Выходит, мой меч поразил противника. Знать, и я на что-то годен. Воодушевившись, начинаю махать направо и налево. Лишь свист стоит да хриплое дыхание с редкими вкраплениями матерными, которые, словно конденсат, вобрали в себя всю гамму чувств.

Замахиваюсь мечом – и тут Рекс резко отпрыгивает в другую сторону. Меня крутануло и отбросило вбок. Падая, я сбил с ног нескольких противников, но на этом мое боевое везение и закончилось. Вскакиваю на ноги, крутя перед собою меч, и делаю крохотный шажок назад, выигрывая минимальный простор для маневра. Беснующийся олешек подскакивает ко мне и становится вполоборота. А вокруг кольцо ухмыляющихся безобразных рож, частокол сучковатых дубинок и море ненависти и злобы.

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! – кричу я, приготовившись к «последнему и решительному».

Но проявить геройство мне не довелось.

Переминаясь с ноги на ногу в поисках наиболее устойчивого положения, я вдруг почувствовал, что земля ускользает из-под ног. Рекс недоуменно мекнул и полетел в разверзшуюся дыру вслед за мной.

Упали мы почти бесшумно, толстый слой ветвей и дерна смягчил удар, но кости прочувствовали каждый сантиметр этих четырех или пяти метров свободного падения.

Как глупо попались…

Над ямой склонились бандитские морды, показывая некомплект зубов, посыпались шуточки, из которых я уяснил, что они собираются с нами сделать. Убить обоих- вот что, а одного потом зажарить и съесть. Бедный олешек.

– Тащите колья!

Сейчас за нас примутся всерьез. Пришпилят к земле, что юный натуралист бабочку, трепыхайся потом, не трепыхайся – все без толку.

– Сюда, добрый молодец, сюда!

От неожиданности я подскочил, да так, что, если бы не растерянность, мог бы выпрыгнуть из ямы. Вот так, наверное, и ставят мировые рекорды – с великого перепуга. Но момент был упущен, и я свалился туда же, откуда совершил прыжок.

– Скорее, скорее…

Чья-то рука схватила меня за рог и втянула в лаз, скрытый длинными белесыми космами корневищ.

Увлекаемый невидимой силой, я не позабыл и про боевого товарища – ухватил Рекса за холку.

На голову посыпалась земля, а в спину ударили злобные крики. Ну да ором хребет не перешибешь.

Три шага, и мы оказались в небольшой нише. Здесь, в относительной безопасности и полной темноте можно перевести дух и собраться с мыслями.

– Где мы?

Мои спасительницы, а ими оказались три молодые девушки (хотелось бы сказать, писаные красавицы, но совесть не позволяет – здесь темно, силуэты только и видны…) ответили в один голос:

– Здесь.

Так мне и надо, нечего задавать идиотские вопросы. Особенно женщинам. А вдруг они блондинки? Но не молчать же…

– А здесь – это где?

– В яме.

– Понятно. Давайте лучше знакомиться. Меня мо

жете называть товарищем Бармалеем.

– Леля,- ответила одна.

– Ламиира,- представилась вторая.

– Ливия,- сообщила третья.

– Вы, случаем, не сестры?

– Нет. А что, похожи?

Можно подумать, я способен видеть в темноте…

– Отважный юноша, ты, видимо, их далеких краев?

– Может статься. Дело в том, что я лишился памяти

и не знаю ни кто я, ни как меня зовут.

Как-то так, слово за слово, я изложил свою историю. Вернее, тот период, который не потерялся в дебрях амнезии.

А чем еще можно заниматься с тремя милыми незнакомками в полной темноте?

Когда они прижались ко мне своими упругими телами в поисках тепла и, может, защиты, появилось желание привнести во времяпрепровождение чуточку радости. И пусть бандиты застрелятся, слушая доносящиеся до них звуки.

Но козел все испортил. То есть олень. Он, видимо от избытка чувств, облобызал меня, оставив полосы липкой слюны на шее и подбородке.

Все романтические мысли куда-то исчезли. Тоже мне, блюститель нравственности! Уж и помечтать нельзя…

Разбойники, придя, по всей видимости, к единодушному мнению, что гора не собирается идти к Магомету, решили выдвинуть на роль последнего человек пять добровольцев. Больше просто не развернется в яме-ловушке. Добровольцы, судя по отчаянному сопротивлению, не прониклись благодарностью за оказанное доверие, и их просто столкнули вниз, побросав вслед дубинки.

Перехватив за загривок ринувшегося в бой Рекса, я кончиком меча раздвинул космы кореньев, образующих природную ширму нерукотворной ниши, и поинтересовался:

– Чего надо, орлы?

Они опешили. Наверное, не ожидали от меня подобной любезности. Дикие люди – дикие нравы. Чуть что – сразу в зубы. Нет чтобы сперва поговорить…

– Бей его! Лупи! – Группа поддержки, чувствуя себя

в безопасности, с жаром начала подбадривать доброво

 

льцев.

Сдерживать рвущегося в бой оленя становится все труднее. Мне кажется, или он и впрямь начал порыкивать. Если Дед Мороз окружен такими травоядными, то я понимаю, почему никто не видел, где он живет. А если и видел, то рассказать не смог. И виной тому не стужа и не пурга…

Пауза начала затягиваться. А поскольку она не рекламная, то прибыли от этого никакой.

– Может, миром разойдемся? – предложил я пяте

рым добровольцам, видя, что драться им хочется еще

меньше, чем мне.

– Ты решил сдаться? – обрадовались они.

– Я похож на идиота?

– Ага,- довольно подтвердили они.

– Ну все,- предупредил я, спуская Рекса.- Мое тер

пение иссякло.

В последовавшие за этим мгновения происходящее напоминало цирковой номер «Вертикаль». Это когда мотоциклисты гоняют внутри металлической клетки сферической формы, постепенно принимая горизонтальное положение. Только вместо мотоциклов бандиты использовали свои ноги, с труднопостижимой скоростью убегая от оленя по стенкам ямы.

– Во дают!

Несколько кругов, и центробежная сила вынесла их за пределы ямы, где даже бережные руки товарищей не смогли заставить их вернуться назад. Лишившись законной добычи, Рекс выплюнул рваные тряпки и спокойно удалился в нишу.

Я последовал за ним. Не желая подставлять свою голову под булыжник, в случае если такая плохая мысль придет кому-то в голову. А она обязательно придет, если я буду без нужды мозолить глаза.

– Какой герой.

– Умничка!

– Какой лапочка!!!

От обилия комплиментов я расцвел, пока не понял, что они предназначены не мне.

Ну и не надо!

Пристроившись на земле, я достал из-за пазухи наушники и вставил их в уши, чтобы не слышать слов, предназначенных Рексу. Обидно… не за себя, за весь мужской пол в моем лице обидно.

Мне бы в небо, мне бы в небо, Здесь я был, а там я не был…

Мне на ногу что-то упало. Я дернулся от неожиданности и ударился головой о землю, которая тотчас посыпалась за шиворот. Влажными, чуть прохладными комочками.

Ветка.

Чего это они там?

А разбойники-душегубы с азартом пионеров, готовящихся к большому костру в честь Дня пионерии, сносили к яме охапки ветвей и бросали все это вниз.

Это заняло довольно много времени: видимо, возле поляны валежник выбрали раньше, и за каждой новой охапкой приходилось уходить все дальше и дальше.

Небо покраснело, озаренное багряными лучами заходящего солнца.

Часа через полтора стемнеет. Может, удастся спастись под покровом ночи. Выберемся по валежнику, затем мы с Рексом сеем панику и под шумок все вместе сматывается. Хороший план. А если все срастется, то цены ему не будет.

К тому времени, когда темнота окутала землю, на пути к свободе возникло непреодолимое препятствие в виде пятиметрового слоя веток, которыми намертво закупорили нас в яме, словно кукурузным початком бутыль с первачом.

– Сообразив это, я страшно запаниковал, а вот девушки спокойны. Словно рядом со мной им совершенно ничего не угрожает. Лестно, конечно, но…

Кто сказал, что страсть опасна, доброта смешна? Что в наш век отвага не нужна?

Как и встарь, от ветра часто рушится стена. Крепче будь – и буря не страшна.

Кто сказал – один не воин, не величина, Кто сказал – другие времена? Мир жесток и неспокоен, за волной волна – Не робей, и не собьет она.

 

Встань!

Страх преодолей.

Встань!

В полный рост.

Выхватив меч, я попробовал с его помощью расчистить путь. Ветки послушно крошились под напором остро наточенной стали, но сверху тотчас опускались целые, занимая вакантное место. И лишь плотнее спрессовываясь.

Здесь выхода нет. Попробуем с другой стороны.

– Девочки, посторонитесь.

Они послушно отошли, освободив мне доступ к дальней стенке ниши.

Рассекая мечом клубки корней, я свободной рукой сгребаю комья земли себе под ноги, формируя лаз.

– Мне бы саперную лопатку… – мечтательно вздохнул я и сам себя одернул: – Может, тебе еще и экскаватор?…

Углубившись на метр, я был вынужден привлечь к общественно полезным работам девушек. Может, они потом и не простят мне урона, нанесенного их маникюру, но… будем исходить из постулата, что главное – быть живым, а ногти отрастут. Выключив плеер, я спрятал наушники.

– Бери здесь.- Взяв за руку одну из девушек, а в темноте они все одинаковы, я кладу ее, то есть руку,

между своими ногами.- Достаешь?

– Да.

– Бери.

– Молодец. А теперь на себя и между ног. Только не очень резко – запачкаешь всех.

– Хорошо.

– За ней пристраивается следующая, а когда немного углубимся, то и последняя.

– Мы поняли.

– Приступаем.

Девушки дружно, даже с каким-то воодушевлением взялись за выполнение моих распоряжений.

Стоя на четвереньках, мечом взрыхляю землю, затем руками сгребаю ее под себя. Упирающаяся лбом мне пониже спины девушка выгребает ее из-под меня и проталкивает дальше, словно эстафетную палочку.

Все заняты, только Рекс поскуливает внизу, то и дело просовывая голову в лаз и тут же отскакивая с полной пастью чернозема. Минут пять он фыркает, отплевываясь и прочищая дыхательные пути, затем история повторяется.

От недостатка кислорода начинает кружиться голова, и я командую перерыв.

Следующие мгновения приносят мне понимание трудной судьбы рака. Не хотел бы я всю жизнь так двигаться…

– Мы прорыли метра четыре с половиной, может,

пять. Не больше. Осталось два с половиной-два. Но их

нужно вырыть очень быстро, на одном дыхании.

– Почему?

– Лаз может обвалиться, если кто-то из разбойников

станет на него.

– А если обвалится, что будем делать?

– Не знаю,- честно признался я.

– Давайте помолимся,- предложила одна из девушек.

– Давайте,- согласился я. Если это поможет нам укре

пить дух и набраться решительности перед трудным ис

пытанием.- Только каждый про себя.

– Хорошо.

Все дружно склонили головы и начали просить благословения свыше.

Не знаю, кому и как молились они, я же лично так ничего толкового и не смог сообразить. Какая-то каша в голове. «Сим-сим, откройся» – это якобы помогает отворять любые двери, вот только смысла в данном выражении я не вижу. Молитва – это что-то такое, что должно идти из глубины сердца или души. Тогда она будет услышана, а иначе… это просто набор слов. Мертвых слов. Идущих из никуда к никому. Молитва укрепит лишь истинно верующего, как пылающее любовью сердце осветит путь тех, кого любишь. Любишь не на словах – на деле. Пылало бы ярче пламени вырванное сердце Данко, не люби он людей искренне, самозабвенно? Любовь – вот настоящая молитва. Даже когда о ней молчат, она освещает путь среди мрака ненависти и непонимания, она омывает, делая чище. Пылая ею, мы сгораем в ней, чтобы, как птица Феникс, возродиться обновленными, чистыми от скверны и зависти, от злобы и равнодушия.

Погрузившись в свои мысли, мы не сразу заметили, что звуки, доносящиеся сверху, изменились. Вместо неторопливого топота и редких, негромких фраз, которыми перебрасывались бандиты, густая дробь лошадиных копыт и боевой клич.

Звон стали, гулкий треск дерева, крики, ржание коней.

– Нас спасут?

– Похоже на то,- отвечаю я, прислушиваясь к доносящимся звукам.

Мне показалось или это действительно голос Добры-ни? Тогда нас точно спасут.

– Защищайтесь, сударь.- Ну, это точно Дон Кихот, остальные сражаются по-простому, без излишней нагрузки на голосовые связки. Грохот железа подтвердил правильность моей догадки.

– Где они? – Похоже, Добрыня остановил одного из разбойников. Последовавший за этим грохот показал, что на его вопрос не пожелали ответить.

– Э-ге-гей!!! – что было мочи заорал я.- Мы здесь!

– Вы слышали? – поинтересовался Дон Кихот Ламанчский.- Санчо, факел. Сейчас сделаем светло.

Что он собирается делать?

Потянуло горелым.

Эта мечта металлоломщиков подожгла кучу хвороста.

– Горим!!!

Схватив меч, я ринулся в лаз.

От дыма начало щипать глаза. В горле появился привкус желчи.

Вогнав клинок на всю длину, я несколько раз рванул его из стороны в сторону, словно японский самурай, впервые делающий харакириГ

– Ну, давай…

Упершись спиной в земляной свод, я напрягся, чувствуя, как пласт земли дрожит, поддаваясь моему напору.

– Ну давай же!!!

От крика загудело в ушах, но матушка сыра земля смилостивилась, распахнула свои недра, и я, прорвав дерн, выскочил, как чертик из табакерки. Со стороны это должно было выглядеть ужасно. Ни дать ни взять демон вырывается из ада. Рогатая башка, дикий крик- все необходимые атрибуты для классической сцены в фильме ужасов.

Отбросив меч, я вниз головой ныряю в лаз. Вытащить девушек и оленя, пока до них не добрался огонь.

– Быстро, быстро.

Не тратя времени на ненужные споры, они одна за другой выбираются наружу, одарив меня поцелуем.

Первый нежный, второй многообещающе страстный, третий робко неумелый.

Глотая слезы, обильно текущие из-за едкого дыма, я, как дурак, стою столбом и смотрю им вслед.

– Бежим! – Ухватив Рекса за рога, я затягиваю его в лаз.

Он яростно рвется, не желая лезть за мной.

Из последних сил я продвигаюсь вперед. И вот мы уже на свободе.

Пламя костра рвется в небо, залив отблесками половину леса.

Из лаза вьется густой черный дым.

– А мы ищем вас, ищем! – обрадованно воскликнул Дон Кихот.

– Ты… ты… -Сжав кулаки, я двинулся на него с намерением приложиться к его физиономии.

– Не стоит благодарности. Это мой долг – помогать страждущим. И спасать дам.

Опустившись на землю, я рассмеялся.

– Одного поймал,- сообщил, подъезжая, богатырь Добрыня Никитич.- Остальные сбежали.

– Они оленя съесть хотели,- пожаловался я.- Мо жет, отдадим на растерзание?

– Да кто бы стал есть это грязное животное, мы едим только чистое мясо,- заявил пойманный разбойник. В ухе серьга, на щеке шрам, а во взгляде презрительное

высокомерие.

– Но вы же собирались съесть. Я сам слышал.

– Не его. Тебя.- Он облизнулся, роняя на землю слюну.

Вот тут-то мне стало по-настоящему плохо. Видимо, сказалось отравление угарным газом…

Отступления четвертое, пятое и шестое (объединенные)

ВЕРШИТЕЛИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СУДЕБ

Боги изобретают вечный двигатель, а мне мучайся…

Грешник Сизиф, экс-царь Коринфа

Чем можно объяснить тот факт, что в трех таких разных местах, как рай, ад и чертог Сварога, состоялись разговоры, конспективное изложение которых, опусти мы личные обращения, выглядело бы идентичным, словно одна и та же роль, сыгранная различными актерами. Не мне решать… Рискну лишь предположить, что при всем своем показном противостоянии по сути они глубоко взаимосвязаны и имеют общие истоки. Посмею подвергнуть сомнению заявление авторитетных медиков-анатомов… но, по моему убеждению, источник которого не знание, а логика последовательных умозаключений, корректируемых чувствами и желаниями, этим истоком служит душа человека. Если ее нет, то почему она иногда болит? Одно пугает: чешется ведь порой рука, которая ампутирована много лет назад. Может, и души уже нет, остались лишь фантомные боли? Оставим решение Э1.«' о вопроса будущим поколениям, сами же будем жить и надеяться.

Почти одновременно, если так можно сказать о тех местах, где вечность порой скоротечнее краткого мига, состоялись следующие разговоры. Из их содержания я сознательно вычленяю основное, отсекая прелюдию и привязки к личностям беседующих.

– Прекрасная погода!

– Благодарю. Какие новости?

– Пока события развиваются так, как было спланировано и предопределено.

– Значит, наблюдатель внедрился в непосредственное окружение?

– Внедрился.

– Без осложнений?

– Благоприятное стечение обстоятельств позволило провести операцию максимально эффективно.

– Постороннее вмешательство?

– Скорее присутствие.

– Пассивное наблюдение?

– Внедрение.

– Нужно было помешать.

– Без вмешательства дополнительных сил это было невозможно. Но нужно учитывать и возможность присутствия враждебных сил. А это открытая конфронтация и срыв всей операции.

– Наш наблюдатель в курсе?

– Подобный вариант развития событий был предусмотрен, но из-за необходимости приблизиться к объекту вплотную наблюдатель выбран из сторонников, не обладающих явными сверхъестественными способностями.

– Да-да. Иначе нельзя. Предварительные заключения?

– Поведение объекта неадекватно.

– Вот это-то и настораживает.

– Может?…

– По обстоятельствам.

– А…

– Попробуйте.

– Ну, может, тогда…

– А вот это лишнее.

– Понял.

– Еще что-то?

– По этому вопросу – нет, но я хотел бы обсудить с вами некоторые нюансы…

Дальнейший разговор не имеет никакого отношения к излагаемым нами событиям, и посему ограничимся услышанным.

 

ГЛАВА 9

Своевременное пробуждение троллихи

Не будите лихо, даже если оно громко храпит.

Пословица

Поутру, едва продрав сонные глаза и сладко потянувшись, я почувствовал дикое желание искупаться, смыть въевшуюся в кожу и волосы гарь. Благо речка под боком, неспешно несет свои темные воды, стыдливо прикрывшись белесым одеялом тумана. Выбравшись из-под походного коврика, я переступил через лежащего на спине, копытами вверх, оленя, сладко похрапывающего и сонно шевелящего челюстями. Добрыни не видно, он с головой зарылся в отсыревшую к утру кучу рано опавшей листвы, еще не приобретшей осенней золотистости, но уже утратившей зеленую весеннюю сочность. По богатырскому храпу только и определишь месторасположение. Чуть поодаль, слабо трепеща под редкими порывами западного ветерка полоской-вымпелом, в небо устремляет свое острие пика Дон Кихота. Рядом высится груда доспехов, большая часть которых явно побывала в руках жестянщиков. Бросается в глаза каска, в жарком климате прекрасно заменяющая настоящий шлем, поскольку враги встречаются не часто, а вот знойное солнце палит с утра до вечера. И что такое палица противника по сравнению с огненным кулаком солнечного удара? Но вернемся к каске, которая в лучшие свои годы, до того как протерлась до дыр, служила тазиком для умывания. Лишь кто-то находчивый вырезал полукруг из его ободка да закрепил шнурок. Прямо хоть бери да отправляй в передачу «Очумелые ручки»… вот только

какое отношение передача имеет к шлему? Допустим, передачи передают в места лишения свободы, «Очумелые (ручки»… ну, тоже вполне видимая взаимосвязь – надоже как-то пережить одиночество заключения… а каска? (Ведь что самое противное: точно помню, что я это знал, а вспомнить не могу. Где-то рядышком вьется, ухвати- и распустишь запутанный клубок. Ан нет! Дразнить – (дразнит, а в руки не дается. Не зря же память – женского рода…

Стреноженные лошади дрожат от утренней свежести, прижавшись друг к другу боками, округлившимися от обилия свежей травы, да заученно отмахиваются хвостами от назойливых слепней. Рядом, поникнув головой, отдыхает осел Пансы, владелец которого стоит в карауле, охраняя наш сон. Вот только звуки, доносящиеся от опущенной на руки головы, весьма далеки от бдительного, с присвистом сквозь сжатые зубы, дыхания, они больше напоминают дремотное сопение суслика, вкушающего послеобеденный сон. Впрочем, если быть честным, то я не помню, какие звуки издает спящий суслик. Да и сдается мне, никогда не знал этого. А, как всем известно, вспомнить то, что забыл, да еще и не знал… Предположим, что данное сравнение используется для привнесения в повествование гротескности, или чего там еще… Я не критик, чтобы вникать в тонкие сферы анализа, я просто пишу… излагаю то, что было, есть и будет. В смысле -будет что-то, буду писать… э-э-э… эти изменчивые слова, капризно зависящие от поставленного ударения, буду заносить на бумагу. Вот такая, братцы, проза жизни.

Поборов желание подойти к Санчо и крикнуть на ухо: «Хенде хох!» – что наверняка благотворно повлияет на его моральный Облик в плане приучения к дисциплине, но может привести к ухудшению контроля над некоторыми физиологическими процессами, я бросил взгляд в сторону шалаша, который Добрыня наскоро

соорудил для девушек. Леля, Ламиира, Ливия. Бедненькие! Сколько им довелось перенести испытаний… но теперь-то все будет хорошо, с нами они в относительной безопасности. Мы быстренько развезем их по домам, где среди близких людей они смогут забыть все ужасы пленения.

Хотя… где они живут и есть ли у них эти самые близкие? И вообще, кто они такие – мне они назвали лишь свои имена – и как оказались в яме? Молчат. Ну и ладно, может, само все прояснится, когда ко мне вернется память.

Я улыбнулся сам себе, вспомнив сладость их поцелуев.

Жизнь, ты прекрасна!

Пологий берег реки покрыт жирным слоем ила, из которого тут и там торчат пучки острой осоки. Здесь к воде не подобраться, нужно искать участок берега, более подходящий на роль пляжа.

Двигаясь вдоль илистой кромки, огибаю печально поникшую иву и упираюсь в каменную гряду, которая выходит из леса, возвышаясь серо-зеленым монолитом в полтора моих роста. Цепляясь за стебли вьющихся по камню растений, взбираюсь вверх.

Совсем другое дело.

Опускаюсь на мягкую подстилку из густого мха, сплошным ковром укрывающего пологий холм и спускающегося к самой воде, где каменная гряда, раздваиваясь, образует уютную лощину. Среди мягких стеблей, колеблемых течением, снуют крохотные мальки рыб, сияя светлыми боками.

Поверхность гряды на диво гладкая, словно камешек, обкатанный волнами и временем.

Чудны твои творения, природа…

Спустившись к воде, я попробовал ее рукой. Бр-р-р…

Желание искупаться несколько приостыло, но я решительно раздеваюсь, складываю одежду на небольшой каменный холмик, выступающий из-под мха. И придавливаю ее мечом.

Странно… на ощупь камень теплый. Наверное, не успел остыть за короткую летнюю ночь.

Прижимаю к нему ладони, впитывая приятное тепло, и вдруг чувствую, как он вздрагивает. Землетрясение?

– Йо-хо!!!

Скользнув голым задом по гладкому камню, я съезжаю в более чем прохладные объятия речных вод. Зубы мои клацают, из горла вырывается: «У-у-у!» Через силу сжимаю зубы – переполошить спящий лагерь не входит в мои планы.

Несколько энергичных движений, разгоняющих кровь, и заплыв на полсотни метров с максимальной выкладкой. Холод, грозящий судорогой, отступает, вода становится не столь уж и холодной. Скорее прохладной…

Увлекшись купанием, я позволил течению отнести меня довольно далеко.

Вдруг забурлила река, всколыхнулась водная гладь, и вынырнула лупоглазая голова. Лягушка не лягушка, человек не человек… ихтиандр какой-то неизвестной мне мутации.

Широко раскрывая безгубую пасть, существо про-квакало:

– Как посмел ты потревожить мой покой, мою воду взбаламутить?!

– Это не я, она сама.

– Утоплю.

Вспыхнули злобой глаза, встали дыбом бурые пряди волос-водорослей, оскалился острыми зубами рот… Ну и страшилище!

– Не трогай меня! – Руша сложившийся имидж героя, я взвизгнул, отталкивая его холодные руки.- Извращенец!

– Буль-буль… – Существо оскалилось, наслаждаясь моим страхом..

Загребая изо всех сил, устремляюсь к берегу, но монстр обгоняет меня и преграждает путь. Увернувшись, плыву в другую сторону. Его холодные лапы щекочут мои пятки.

– Буль-буль…

На ум, совершенно не ко времени, приходит сравнение с игрой кошки с пойманной мышкой. Отпустит, даст надежду на спасение, и вот коготки вновь вцепились мертвой хваткой, и никакого спасения нет.

Каменная гряда совсем рядом, каких-то полтора десятка метров.

– Буль-буль…

Нырнув, преследователь затаился.

Сотрясаемый нервной дрожью, я бросаюсь к спасительному берегу, мысленно чувствуя стальную хватку холодных рук на своих ногах.

Но преодолено пять метров, а лапы все не хватают меня.

Еще чуть-чуть…

Подняв фонтан брызг, прямо на моем пути возникает морда существа.

– Буль-буль… – Чудище торжествующе скалит

острые зубы в три ряда.

Возможно, от великой храбрости, но скорее от страха я не останавливаюсь, а, ударив со всей мочи кулаком преследователя по голове, устремляюсь вперед.

– Бу… – Захлебнувшись, существо уходит под воду,

открыв мне путь к спасению.

Скользя мокрыми пальцами по камню, начинаю карабкаться на гряду.

Вода за спиной бурлит, брызги летят во все стороны, водоросли путаются в ногах, и холодные руки речного чудовища настигают меня, схватив за щиколотку.

Я дернулся так, что оно наполовину высунулось из воды, но тут моя нога соскользнула, и я упал в лощину. Успев, правда, ухватиться пальцами за мягкий мох.

Разъярившееся не на шутку существо на миг отпустило мою ногу, чтобы спустя миг обрушиться на спину.

Этого мига свободы мне хватило, чтобы подтянуться к теплому холмику, но пальцы, неудачно запутавшись в одежде, оттолкнули меч.

Удар преследователя выбил из моих легких воздух, впечатав меня в камень.

– Утяну-у-у…

Слабеющими руками вцепившись в гладкий бугорок и прижавшись к его теплой поверхности щекой, я стараюсь удержаться, не дать стянуть себя в воду, где меня однозначно ждет смерть.

Мои дрожащие пальцы скользят по влажному камню, и вдруг я чувствую, как всю гряду пронзило судорогой землетрясения.

Кровожадное существо за моей спиной замерло, встревоженное непонятным явлением.

Мне же это придало силы. Я сильнее ухватился за каменный выступ и принялся из последних сил вырываться, извиваясь всем телом.

Мне кажется или холмик под моей щекой действительно потеплел? Да он стал просто горячим!

Следующий толчок землетрясения всколыхнул весь лес. Задрожали деревья, вспорхнули с ветвей перепуганные птицы.

Лапы соскользнули с моих ног, оставляя на них кровавые следы, но давая свободу. Водяное страшилище поспешило унести свое противное тело прочь от места, где происходят непонятные явления.

Последуем его примеру.

Подхватив одежду и меч, я, не тратя времени на одевание, скатился с каменной гряды и отбежал подальше.

– Продолжай!

От громоподобного голоса, рожденного, кажется, самими недрами земли, у меня затряслись поджилки.

– Ну что же ты…

Натянув штаны, я выхватил меч.

– Где ты? – пророкотал недоуменный голос- Вернись!!!

Земля дрогнула, затрещали деревья. И каменная гряда начала на глазах изменяться. Приподнялась, стряхивая комья налипшей земли, потом изогнулась.

Да что это такое?

Полетели во все стороны вывороченные с корнями деревья, огромная каменная глыба поднялась над лесом, слегка качнулась в направлении реки, а затем устремилась вверх, являя моему взору невиданное ранее чудо.

– Вернись сейчас же!!! – истерически взвизгнула огромная каменная женщина, потрясая кулаками. Древний лес доходил ей едва до пояса.- Ну вернись… пожалуйста… Кому сказала?! Возбудил – и в кусты? Вернись, подлец!!!

Нехорошее предчувствие желчным комком подступило к горлу, и я резвой рысью мчусь к стоянке.

– Как порядочный человек, ты теперь обязан на мне жениться,- рокочет она, круша деревья и являя обалдевшему от преждевременного пробуждения лесу совершенно нагое каменное тело, почему-то совсем не кажущееся беззащитным.

– Простите, мадам,- запыхавшись от стремительного бега, бурчу я себе под нос- Я не хотел.

– Чего не хотел? – спрашивает Добрыня, выйдя из-за дерева.

– Задерживаться здесь,- избегая неуместных расспросов, отвечаю я.- Скорее по коням.

– Так голосит… помочь нужно бы,- неуверенно говорит богатырь.

– Ты считаешь себя подходящей кандидатурой ей в супруги? – без обиняков спрашиваю я.

– В каком смысле?

– В прямом.

– А… Значит, по коням?

– И чем быстрее – тем лучше.

– Понятно.

Сборы заняли не более трех минут, и сдается мне, что благодарить за это нужно разбойников, по вине которых спасенные девушки оказались без всяческих румян, помад, сережек и колечек…

О моей невольной причастности к доведению несчастной каменной девушки до истерического состояния я поведал уже в пути, оставив ее позади успешно выполнять план пятилетки по заготовке леса в рекордно короткие сроки. Ее бы энергию да в мирных целях…

– Это ведь серый тролль… троллиха,- поправился Добрыня.- Теперь она не скоро успокоится…

– Я все больше убеждаюсь,- высокомерно заявил Дон Кихот Ламанчский,- что Дульсинея Тобосская – образец всяческих достоинств.

Кто бы спорил…

– Какая женщина! – Санчо Панса восхищенно закатил маслянистые глазенки.

Я подмигиваю:

– Познакомить?

Он воспринял шутку вполне серьезно. Мокрые губы оттопырились, в глазках вспыхнул мечтательный огонь, но тотчас погас под гнетом бытовых проблем:

– Да как я ее прокормлю?

Давясь от сдерживаемого смеха, я чуть не падаю с Рекса, немного отстаю и кашляю, делая вид, будто прочищаю горло. Так он полагает, что по всем остальным параметрам вполне ее удовлетворит? Ну, знаете, порой человеческая простота не имеет границ.

Мысленно прокручивая эпизоды моего поединка с водяным существом, я даже дернулся от неожиданности, когда на мою руку легла узкая женская ладошка.

– Бедненький.- Она вздохнула, глядя на меня без

донными черными глазами из-под пушистых ресниц.-

Ты, наверное, давно без женского общества?

– Н-не знаю,- неуверенно сознался я.

– И пожалеть-то тебя некому, бедный мальчик.

Это я-то мальчик, с моей-то небритой рожей?

Склонившись к самому моему уху, так что ее белоснежные, с серебристыми кончиками волосы коснулись моего лица, вея сладким ароматом изысканных духов, она прошептала:

– Этой ночью я буду ждать тебя…

И отъехала, оставив меня задыхаться от неожиданно шикарного предложения.

Грациозная шея, на ней узенькая, черной кожи полоска, скрепленная спереди застежкой с красным камешком; яркое лицо с вызывающе красивыми чертами; каскад распущенных волос, струящихся по белоснежным открытым плечам, по свободного покроя черному платью, вдоль крутого изгиба спины; пышная юбка, грозовым облаком прикрывающая стройные ноги, на красоту которых красноречиво намекают изящные ступни.

От страстного взгляда такой женщины растает и ледовая шапка на полюсе.

Пролетающий рядом дрозд, засмотревшись на нее, не заметил вставшее на его пути дерево. И, зашелестев листвой, повис на ветвях.

– Не побеспокою? – вежливо поинтересовался неж

ный голосок, вырывая меня из мира грез.

Одного взгляда на обладательницу этого голоса хватит, чтобы понять – она просто создана беспокоить мужчин одним своим видом.

– Нет-нет, что вы…

– Благодарю.

Ярко-желтая с густым золотым отливом коса, тонкий носик, припухлые губки, небесная голубизна глаз и волна тепла, которую я просто кожей почувствовал.

Прикоснувшись пальцами к моей щеке, она взволнованно произнесла:

– Если захочется тепла, приходи этой ночью ко мне.

Нежная улыбка, и конь уносит ее вперед. Простое белое платье сияет в лучах встающего солнца, окутывая ее, словно облако.

В каждом ее движении, в каждом жесте – нежность…

– Как дела? – со смехом поцеловав меня в щеку, поинтересовалась рыжеволосая красавица.

– Уже значительно лучше,- совершенно искренне сказал я. Мое настроение и взаправду стремительно пошло вверх.

– А ты у нас сердцеед.

– Почему?

– Даже каменное сердце не устояло пред тобой… – Девушка прижалась ко мне и прошептала: – Сегодня ночью… жду…

И тоже устремилась вперед, оставив после себя густую волну цветочного запаха и ощущение прикосновения острых грудей, настойчиво рвущихся сквозь льняную рубаху.

Непосредственность, детская невинность и женская чувственность. Взрывоопасная смесь.

Нужно решить, что делать дальше, но… Мысли витают в облаках, не отзываясь на робкие попытки призвать их к повиновению.

Смирившись, укрепил в ушах капельки наушников, погладил гладкий панцирь чудесной черепашки и утопил клавишу пуска.

Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна И не вижу ни одной знакомой звезды. Я ходил по всем дорогам и туда и сюда, Обернулся и не смог разглядеть следы…

 

ГЛАВА 10

В поисках утраченного

Нет айсберга, который не мечтал бы повстречать на своем пути «Титаник».

Вслух о сокровенном

Занесенный ветром парашют одуванчика, лениво покачивая спелым семенем, влетел в раскрытое окно и, исполнив вальс на выскобленном до блеска подоконнике, спланировал на пол. По мне так приземлился он совершенно бесшумно, но дрыхнувший на табуретке рябой кот встрепенулся, навострил рваные уши и подозрительно засопел.

Волокущая хлебную корку серая мышь замерла, мечтая слиться с поверхностью пола.

Кот зевнул, потянулся, оставляя следы когтей на нечистой поверхности табурета, и заснул, накрыв пушистым хвостом мордочку.

Мышь облегченно перевела дух и, прошмыгнув у меня под ногами, скрылась в норке.

Отдыхающий кот и ухом не повел.

– Можно? – легонько стукнув костяшками пальцев

по дверному косяку, спросил я.

– Входите.

Распахнув дверь, я вошел.

– Я почти готова,- убирая рыжую волну волос под

белый платок, сообщила одна.

– Сейчас-сейчас,- наводя брови, пообещала вторая.

– Ты пришел! – обрадовалась третья.

Их взгляды скользнули друг по дружке и наконец медленно, но неотвратимо скрестились на мне, вопрошая: «И что это значит?»

126

А я стою и молчу, не в силах вымолвить и слова.

– Он идет со мной!

– Вот еще! Со мной.

– Он хотя и обещал мне, но пусть скажет это сам.

– Ну?! – Девушки требовательно смотрят на меня

из-под насупленных бровей.

Назвать какую-то одну – обидеть двух других. И что за этим последует, не предскажет и Нострадамус. Женщины непрогнозируемы, это вам не график развития мира на пару веков вперед составить, здесь каждый следующий миг окутан тайной, для них самих в первую очередь. Не то чтобы я чего-то опасался, но обижать их не хочется. Они такие милые…

– Вы такие красивые,- кое-как справившись с ды

ханием, выпалил я, любуясь всеми тремя.

Они не похожи одна на другую, но в каждой из них есть что-то, что трудно выразить словами, но неизменно чувствуется сердцем.

Они, несомненно, польщены моим искренним восхищением, но это не умаляет их возмущения моим коварством, оно готово вот-вот вспыхнуть, как степной пожар.

– Я, если помните, рассказывал вам, что вследствие

столкновения со Змеем Горынычем потерял память.

– Это ужасно…

– В общем-то не очень. Но все-таки мне хотелось

бы вернуть ее.

– Кого? – насторожились девушки.

– Память.

– А…

– А вы не откажетесь мне помочь?

– Мы попробуем,- пообещали девушки.- А как?

– Я не знаю. Но вместе, может, что-то да и придумаем. Кстати, вы не откажете отужинать со мной?

– С радостью.

– Вы просто чудо, прелестницы.

Спустя полчаса мы дружно вошли в трактир, занимающий весь первый этаж гостиницы, которую наша компания почтила своим присутствием, сняв все свободные комнаты, которых оказалось три. Четвертая служила местом жительства и ведения дел самого хозяина данного заведения. Местные постояльцы, среди которых большинство составляли чумаки, везущие соль из Крыма, устраивались на сеновале, примыкающем к стойлам. И для мошны не так накладно, а она преимущественно в товар вложена, и к этому самому капиталовложению поближе – свой взгляд зорче зрит. Порожняком они здесь не задерживались, поскольку успевали засветло добраться до следующего постоялого двора. Разве что кому-то занедужится или вол захромает.

При нашем появлении головы всех присутствующих дружно повернулись в нашу сторону. Подобная красота не может оставаться незамеченной.

– Процветания вам, почтенные,- произнес я.

Лишь шумная ватага, занимавшая ближайший к пылающему камину угол, разноголосо ответила на приветствие. Прочие с деланно равнодушными лицами молча вернулись к прерванной трапезе.

– Какие гости, какие гости! – стреляя глазками из стороны в сторону, засуетился трактирщик. Росту в нем от силы полтора метра. Заметно выпирающее вперед

брюхо обтянуто фартуком, некогда белым, а сейчас покрытым пятнами, по которым можно установить перечень всех блюд, которые готовились в этом заведении за последние два-три месяца.- Пожалуйте за мной.

Можно было подумать, у нас богатый выбор – в трактире на данный момент пустовал лишь один стол. Именно за ним мы и расположились.

– Вина, самого лучшего,- потребовал я, вдохновлен ный тяжестью золотых монет, уцелевших после встречи с цыганами, предоплаты за постой и посещения кривоносого портного. К чести которого нужно заметить, что свою работу он сделал прекрасно, хотя в проворстве движения иголка и проигрывала его языку, неустанно повествовавшему о тяжелой жизни, сварливом нраве жены и мелочности тещи. «А вы знаете, сколько она ест? Нет, ну вы мне скажите – знаете? Никто не скажет, поскольку она непрерывно ест. Я ей говорю: «Вы бы, мама, поспали. Устали небось». А она отвечает: «Спать натощак вредно, от этого портится настроение». Можно подумать, оно меня интересует». Так что к тому времени, когда мы покидали его заведение, зажав под мышкой обновки, я знал про его жизнь больше, чем про свою собственную.

Попробовав принесенную хозяином ярко-красную жидкость, благоухающую теплыми виноградными гроздьями, я скомандовал:

– Еще вина и меню.

– К-какое меню?

– Ну… – И правда, что за меню? Сорвалось с языка, я и сам не знаю, что это за блюдо такое.- Не важно. Что у тебя сегодня есть?

– Щи, каша, свекла пареная, вареная…

– А мясо?

– Прикажете курочку отварить?

– Девочки, как вы относитесь к отварной курятине?

– Полезно,- согласилась блондинка.

– Если только чуть-чуть…

– Жилистая небось? – Рыжеволосая красавица, прищурившись, подозрительно смотрит на трактирщика.

– Как можно? – всплеснул руками целовальник, так называют здесь трактирщиков.- Пухленькая, пальчики оближешь.

Получше их помой,- советую я, испытывая неясное чувство неприязни к толстяку.- Значит, слушай сюда. Сперва отваришь курицу, затем половину подашь

на стол, а вторую половину натрешь чесноком, обложишь яблоками – и в печь. Зажаришь до золотистой корочки, притрусишь веточками петрушки и принесешь мне.

– Понял.

Посовещавшись с красавицами, я включил в заказ каравай хлеба, овощи, кашу и сыр.

Цедя вино в ожидании основных блюд, мы вели неспешную беседу о том о сем.

– Я даже имени своего настоящего не знаю,- вздох

нул я.- Назвался тем, что в голову первое пришло…

– Встречу того змея проклятущего,- грозно свела брови блондинка,- уж он у меня…

Планы мести остались невысказанными, но сдается мне, что этому виду огнедышащих пресмыкающихся грозит вымирание в самое ближайшее время.

Подняв серебряный кубок, на дне которого плеснулось вино, я предложил:

– Давайте повторим процесс знакомства в более подходящей обстановке. А то все в спешке…

– Я – Леля,- без лишнего кокетства представилась рыженькая.- Спешить мне некуда, так что… Если мое присутствие тебе не будет мешать.

– Разумеется, нет.

– Ламиира,- гортанно растягивая двойное «и», выдохнула блондинка.- Можно ласково – Лами. В команде.

– Очень мило.

– Ливия,- мило покраснев под моим взглядом, прошептала синеглазая златовласка.-Я тебя не брошу.

– Благодарю! А я, следовательно, таинственный незнакомец на северном олене. Вот и познакомились.

– Нечего, когда вспомнишь имя, мы еще раз познакомимся.

– Обязательно. А пока зовите Бармалеем.

Оставляя за собой шлейф пара и мясного запаха, из кухни выплыла девчушка лет тринадцати с рябым лицом и огромным деревянным блюдом в руках. Из-под куцего

платьица выглядывают босые ножки-щепки со сбитыми коленками и в расчесанных комариных укусах.

Остановившись около нас, она сгрузила на стол тарелку с половинкой отварной курицы, окруженной жаренными с луком грибами, небольшие горшочки с распаренной кашей и резную миску, полную разносолов.

Расставила и замерла, сгорая от желания что-то спросить, но ужасно боясь решиться на столь отчаянный шаг, как первой заговорить с зажиточными господами, которыми мы, по ее (отношение окружения показывает, что не только по ее) мнению, являемся.

– Красавица, разрешите предложить вам разделить с

нами ужин,- обратился я к девчушке.

Густо покраснев, от чего веснушки ярко вспыхнули, отчетливо просматриваясь даже сквозь густой загар, она тихо призналась:

– И совсем я не красавица, я эта… замухрышка…

– Глупости,- уверенно заявил я.

Она шмыгнула вздернутым кверху облупленным носом – видать, обгорела на солнце.

Подбежал обеспокоенный трактирщик:

– Что-то не устраивает дорогих гостей? Только скажите, сей же миг исправим.

– Пахнет изумительно,- успокоил я его.- Мне просто захотелось побеседовать с этой прелестной девушкой. Вы ведь не против?

– Нет-нет. Так я пойду, там на печи…

– Идите,- разрешил я, не испытывая удовольствия от его присутствия.

Когда он скрылся за занавеской, отгораживающей подсобные помещения от общего зала, девчушка собралась с духом и выпалила:

– А вы богатырь?

– Да.- Я не стал ее разочаровывать. Хотя, наверное, еще не имею права в полной мере им считаться. Заявления я не писал…

– Самый настоящий?

– Самый.

– Взаправдашний?

– Даже больше.

– Ух ты! А где ваш меч?

– В комнате остался.- Скосив глаза, я с сожалением посмотрел на остывающие грибы, которые проворно исчезали в тарелках подружек. Там, впрочем, тоже не задерживаясь. Слушать они могут и с набитыми ртами…

– А если тать нападет?

– Какой тать?

– Большущий и злой-презлой.

– Убегу,- признался я.

Она рассмеялась:

– Богатыри не бегают, они ж не зайцы.

– Правильно. Возьму его за ухо и отведу к участковому, на перевоспитание.

– Вы хороший,- решила она и убежала, сверкая босыми пятками.

А тут и моя жареная курочка подоспела. На несколько минут за нашим столом воцарилась тишина, лишь ложки стучат о чугунки да косточки хрустят.

– Ух,- отложив ложку, довольно вздохнула Леля.- Я тут подумала…

– Угу… ням-ням…

– Я знаю одного волхва, может, он поможет…

– Негоже крещеному человеку на поклон к богомерзкому чернокнижнику идти,- насупилась Ливия.

– Он не чернокнижник,- вступилась за волхва рыженькая.

– Они приносят Человеческие жертвоприношения.

– Не приносят!

– Не ссорьтесь,- отодвинув блюдо, попросил я.- Вы обе хотите мне помочь, и, поверьте, я это очень ценю.

– Можно подумать, я не хочу! – обиделась Ламиира, с подозрением принюхиваясь к пластику сыра.

– Когда ты дуешься, у тебя губки еще красивее.

В ответ ослепительная улыбка.

– А у нас, значит, они некрасивые? – насупились рыженькая и златовласая.

– Вы у меня самые прекрасные, самые лучшие и вообще… Мир?

Наполнив кубки вином, я поднял свой, с тостом за прелестных дам, в чьем присутствии расцветает даже такой кактус, как я.

Выпили.

Чтобы избежать дальнейших споров, я объявил следующее решение:

– Каждая из вас предложит свой способ, и я опробую их все согласно очереди.

– А чей первый?

– Напишем на одинаковых кусках бересты и дадим выбрать Добрыне. Какой он первым возьмет, туда и направимся.

Споров не возникло, и мы перешли к десерту.

Время перевалило за полночь, трактир почти опустел. Часть свечей притушили, наполнив воздух сладковатым дымом.

Трактирщик, широко зевая и то и дело протирая слипающиеся глаза кулаками, пристроился в уголочке и дремотно расслабился, дожидаясь, пока последние посетители облегчат кошельки и разбредутся кто куда.

Веселящаяся компания поднялась и, подобрав обессилевших в сражении с алкоголем товарищей, ушла, с трудом просочившись сквозь узкие двери.

Уйди мы сразу за ними, обошлось бы без лишних приключений на мою голову. Причем не в переносном, а в прямом смысле.

Чувствуя приятную винную эйфорию, я разлил по кубкам остатки вина.

И тут события начали развиваться по чужому сюжету

Угрюмо потягивавшие брагу мужики, разом скинув оцепенение, выхватили ножи. Двое заперли двери и подперли их массивным стулом. Еще двое схватили трактирщика и, прижав к горлу нож, что-то потребовали.

– Что они делают?. – растерянно спросила побледневшая Ливия.

– Захватывают трактир,- пояснил я, тщетно пытаясь нащупать рукоять отсутствующего меча, при этом не сводя глаз с медленно приближающейся тройки разбойников.

Последний из грабителей ворвался в подсобку и вытолкал оттуда дородную бабу, руки которой были облеплены по локоть тестом, и нашу конопатую знакомку.

– Отдайте золото, и мы не будем вас убивать,- предложил один из бандитов. Скорее всего атаман. Одежда на нем получше, чем на прочих, да и морда пошире.

– Хорошо.- Ослабив бечевку, я полез в кошель. Глупо рисковать жизнью за золото.

Бумс!!! – Пущенный рукой робкой Ливии кубок свалил с ног одного из разбойников.

Так… Мирного урегулирования не получится.

Бамс! Буме!

Еще два бандита выбыли из игры.

Освободившийся трактирщик героически взвизгнул и рухнул на пол.

Баба втолкнула в подсобку девчушку и сама втиснулась следом. Выставив ухват.

Но бандиты почему-то одновременно двинулись ко мне.

В моем состоянии лучше всего подойдет стиль «Пьяный мастер».

Сделав шаг на подкашивающихся ногах, я споткнулся и упал набок.

Разбойники опешили. На столь легкую победу они не рассчитывали.

Постанывая от боли в ушибленном локте, я хватаю табуретку и, вскакивая на ноги, широко взмахиваю ею. Она задевает по касательной головы ближайших ко мне разбойников.

От удара онемела рука.

Но соотношение сил коренным образом изменилось.

Уцелевшие двое разбойников стали действовать осторожнее, с учетом печальной участи своих соратников. Го один, то другой поглядывает на дверь, но на бегство

решается. Вытянув перед собой руки с ножами и раскачиваясь, словно боксеры на ринге, они буром потерли на меня.

Я крепче сжимаю в руках табуретку, то есть нет, теперь уже ножку, потому как сама табуретка, не пережив столкновения с массивными головами бандитов, рассыпалась, и выжидательно замираю. Они ринулись одновременно, с противоположных сторон.

Первого я встретил мощным ударом импровизированной дубины, переломившей поднятый в защитном блоке нож и звучно отскочившей ото лба. Бандит свалился как подкошенный.

Молнией сверкнуло лезвие, вспоров мою новую рубаху, и с зубовным скрежетом пересчитало звенья на

кольчуге.

«Нелишняя осторожность»,- подумал я, свалив с ног последнего противника.

Победитель!

Отбросив орудие восстановления справедливости и законности в одном отдельно взятом трактире, я с гордым видом поворачиваюсь.

Что-то темное стремительно летит мне в лицо.

Бомс!

– Ой, промазала… – разочарованно вскрикивает женский голос.

Судя по многообразию разноцветных искорок перед глазами и подкашивающимся ногам – попало точно в яблочко. По лбу или в лоб – мне все едино.

Бомс!

И чье-то тело падает на землю в паре метров от меня.

А мой череп-то покрепче будет, я не свалился как подкошенный, а медленно спланировал на пол.

– Что же я наделала, что же натворила?!

– Милый, ты ранен?

– Холодной воды, быстро!!!

Заботливые женские руки нежно приподняли меня, чьи-то мягкие коленки уперлись в спину, чьи-то жаркие губы коснулись лба.

Холодный компресс опустился на быстро набухающий синяк, источая резкий запах уксуса.

– Не умирай, пожалуйста…

– Поживу пока что,- пообещал я. За что заработал бурю благодарных всхлипов и нежных касаний.

– Какая славная смерть,- проговорил неприятный голос сверху.- Он дрался как лев, пока я, раненый, истекающий кровью, бессильно лежал на полу.

Вот это новость!

Приоткрыв свободный от компресса глаз, я разглядел трактирщика, стоящего надо мной со скорбно склоненной головой и глазами, хватко бегающими по сторонам.

Праведный гнев вспыхнул было в моей груди, но тотчас, не разгоревшись, погас под заботливой лаской подружек.

– Ты чему улыбаешься? – подозрительно поинтересовалась Леля. Видимо, испугавшись необратимых для психики последствий удара.

– Жизни,- загадочно ответил я.

– Да… весело.

– Вы хорошие…

– Нет! Мы лучшие,- улыбнулась Ламиира.

– Ты сможешь дойти до постоялого двора?

– Еще минутку…

– Голова кружится?

– Нет. Понежусь.

– Так он живой,- как-то не очень радостно воскликнул трактирщик и принялся складировать бандитов, предварительно отправляя содержимое их кошельков

себе за пазуху. Нужно полагать, в качестве компенсации за моральный ущерб.

После того как бандиты оказались под замком в подполье – утром их сдадут властям,- я расплатился за ужин.

– Надеюсь, драка как увеселительное мероприятие в счет не входит,- отсчитывая оставшиеся после портного медяки, пошутил я, одноглазо глядя на трактирщика.

На лбу начала набухать шишка, да и подбитый глаз затянуло.

– Совершенно бесплатно,- млея от собственной щедрости, барским жестом отмахнулся трактирщик. И, склонившись к самому моему уху, прошептал:

– Я видел, как вы изволили обратить внимание на Фроську…

– На кого?

– На сиротку.- Он кивнул в сторону конопатой девчушки-служанки, интересующейся богатырями.

– Милое дитя,- не понимая, куда он клонит, ответил я.

– Конечно-конечно,- мелко закивал целовальник.- Послушная… так изволите… я пришлю?

– Что? – Наверное, удар негативно повлиял на мысленные процессы, протекающие в моей голове, поскольку я никак не мог вникнуть – что он там лепечет?

– Прислать на ночь Фроську?

– Зачем?

– Оно очень послушная. Сделает все, что велите.

– И что же я могу ей повелеть?

– То дело не моего разумения. У вас, богатых господ, свои пристрастия.

– Но она еще девочка! – возмутился я.

– К сожалению, нет.-Целовальник шумно вздохнул.- В этом случае ей цена была бы в целый золотой.

От человеческой мерзости и подлости в моей душе вспыхнула ярость.

– Сколько?

– Всего одну маленькую серебряную монетку… это ведь не много за полную ночь удовольствий?

– А если не за ночь? Если ты больше ее никогда не увидишь?

– Но… если труп… все знают…

– Сколько?! – сдерживаясь из последних сил, прорычал я.

– Три! Три золотых монеты.

Расплатившись, я поманил девчушку пальцем:

– Ты пойдешь со мной?

– Да,-отвечает она, бледнея.-Я сделаю все, что велите.

– Что здесь происходит? – вклинилась Леля.

– Кажется, вакансия в его постели на эту ночь уже занята,- сделала вывод из увиденного и услышанного Ламиира.

– Но… но она ребенок.- Ливия с надеждой заглянула мне в глаза.

Словно не слыша их, я улыбнулся перепуганной сиротке:

– Моим девушкам нужна помощница, думаю, ты прекрасно справишься.

Фрося обернулась к трактирщику, который недоуменно вытаращился на меня.

– Он больше тебе не хозяин. Идите.

– Прекрасно! – Подхватив под руку бывшую служанку, сориентировавшаяся в ситуации Ламиира проследовала к дверям – Мне всегда так нравилось, когда

кто-то расчесывает по утрам мои волосы. Ты ведь умеешь?

– Да,- неуверенно ответила Фрося, послушно следуя за длинноногой блондинкой.

– Мы подождем тебя на улице,- сказала Леля.

Ливия немного задержалась у двери, достала из-за спины тяжелую кружку и поставила ее на стол.

– Извини,- одними губами прошептала она и вышла, притворив за собой дверь.

Что она собиралась с ней делать? Я обращаю взгляд на трактирщика и вижу, как в его глазах вспыхивает страх.

– Пощадите. – Он падает на колени.

– Встань!

– Не убивайте…

– Встань!

Он, жалобно скуля, поднимается, ноги его дрожат.

Почему я такой жестокосердный? Почему мне не жалко его?

Его жирные губы лопнули под моим кулаком, корявые зубы пропороли кожу на моих костяшках.

Стряхнув с кулака гнилую кровь, я вышел на улицу, оставив за спиной воющего подлеца, одной рукой прижимающего к груди три золотые монетки, а второй размазывающего кровавые сопли.

 

ГЛАВА 11

По долинам и по взгорьям

Любая дорога начинается с шага через порог, а любая жизнь – с первого возмущенного крика «У-ваа!!!». Так чему удивляться, что по жизни мы идем, спотыкаясь и ругаясь?

Акушер-философ

Утро, как говорится, не задалось.

Не дав выспаться, ни свет ни заря меня разбудил чумазый чертенок, категорически потребовавший доклада о ходе операции. Трясет рогами, а сам при этом подозрительно косится на мою многоцветно разукрашенную физиономию. Я хотел с ним по-хорошему. Но после того как он не внял разумному предложению проведать свою маму, я, схватив его за хвост, пристроил на подоконнике в известную не рыбную и не мясную позицию и перекрестил. Его как ветром сдуло.

Потом появились Леля, Ливия и Ламиира, пришедшие справиться о моем самочувствии, и надежда отоспаться так и осталась в области мечтаний. Поскольку поступить с ними так, как с чертом… Весьма заманчивая идея. По крайней мере, первая ее часть…

Посматривая одним глазом на еще серый, с рыжеватым налетом мир, я поморщился от боли. Возможно, это последствия вчерашнего удара по голове, но я вспомнил, что не люблю вино именно вот за такую головную боль по утрам. Воспоминания по капле, но начинают накапливаться. Надеюсь, этот процесс пойдет по нарастающей.

Скрипнув половицами, вошел вернувшийся из конюшни Добрыня.

Вздохнув, я притронулся к набрякшему под глазом синяку – больно!

Судя по количеству сваливающихся на мою голову неприятностей, с леди Фортуной у меня напряженные отношения. Скажем так, она мне не благоволит. Удивительно, как я дожил до своего возраста? Наверное, все же не всегда капризная хозяйка удачи дефилировала спиной ко мне.

А тут еще я посмотрелся в отполированную до зеркального блеска бронзовую тарелку, непонятно для каких целей оставленную на столе…

Что и говорить, женская душа – сплошная тайна. Да я при виде подобной рожи бежал бы не оглядываясь, а уж подумать о чем-то большем… Тут я, наверное, себе безбожно льщу, и прелестницы ни о чем таком и не думают.

А зрелище действительно не для слабонервных. Торчащие во все стороны волосы, неравномерно обгоревшие, успели позабыть, что такое расческа. Над правой бровью сизый разбухший рубец, глаз заплыл, щека опухла. И ко всему этому – безобразная щетина, которую при самом богатом воображении не примешь за легкую небритость.

– Больно? – сочувственно поинтересовалась Ливия,

коснувшись рукой синяка.

– Ау!!!

– Извини-извини. Дай я тебя поцелую.

Охотно подставляю щеку под мягкие губы.

Леля и Ламиира заговорщицки переглянулись.

– У вас, случайно, нет сковороды? – елейным голосом обратилась к Добрыне блондинка.

– У меня есть,- просунув в приоткрытую дверь голову, похвалился Санчо Панса.- А вам зачем?

– И правда,- поддержал я его.- Зачем?

– А я сейчас тебя с ее помощью так отделаю, чтоместа живого не останется.

– Она шутит,- не очень уверенно заявила Ливия.- Наверное…

– Зачем? – Я, как ни крути, тут самое заинтересованное лицо. И если принимать угрозы всерьез, то не только лицо.

– Не зачем, а для чего,- поправила меня длинноногая красавица.

– И для чего?

– А я тебя тоже потом расцелую. В качестве компенсации. Везде… – томно добавила она.

Санчо счел за лучшее ретироваться, Добрыня покраснел, видимо, уловив в ее словах какую-то фривольную двусмысленность. Я же заметил:

– А что мешает обойтись без жестокости?

– Я. И я,- резонно заметили две другие девушки.

– Может, позавтракаем? – дипломатично предложил Добрыня, спасая мою шкуру – ведь девушки могли сообразить и на троих.

– По дороге,- предложила Ливия.

Так оно даже сподручнее. Что-то мне не хочется посещать трактир после вчерашних посиделок. Наверное, боязно увидеть деяние своих рук. Да и вряд ли там будут мне рады.

Упаковав вещи, я кое-как залатал распоротую рубаху и вымылся в медном тазу.

Внизу уже ждали оседланные скакуны. Упаковав поклажу в седельные сумки, мы тронулись в путь.

Фрося дернулась было бежать за нами своим ходом, раз уж свободной лошади не отыскалось, но я пристроил ее позади Добрыни. Для его Гнедка дополнительные два пуда не вес.

Взяв по куску сыра и краснобокому яблоку, мы завели неспешный разговор ни о чем, приправляющий пресную пищу и вызывающий обильное выделение желудочного сока, коротая таким немудреным способом время.

– Совсем забыла рассказать,- встрепенулась Леля.- Бандитов сегодня рано поутру забрал княжий разъезд.

– Этих? – указав на правую половину моего лица, сообразил Добрыня Никитич.

Ливия густо покраснела.

– Если верить трактирщику, то нет.

– Это как? – удивился я.

– Бабы на базаре говорили, он в одиночку всех татей нощных повязал. Ему за это положенную награду дали – целый кошель серебра и грамотку княжью, от податей

на год охраняющую. Вот такие дела.

– И ему поверили?

– Многие сомневались, но он говорит: «Да вы на мое лицо посмотрите!»

– Хм.- Судя по моим костяшкам, довод должен выглядеть весьма убедительно. Не один я сегодня проснулся такой красивый…

По местным меркам дорога, всеми своими лужами и колдобинами стелящаяся под копыта наших скакунов, прямоезжая и безопасная. Что обусловлено ее стратегическим расположением и соседством с несколькими крупными поселениями, между которыми идет непрерывная меновая торговля, да и княжеские закрома пополняются здешним зерном и рогатым скотом. Будущие окорока и колбасы до княжеского подворья путешествуют своим ходом. Вот и курсируют туда-сюда караваны, сопровождаемые конными дружинниками. А одинокие путники и обозы из одной-двух подвод пристраиваются к ним – вместе и веселее и безопаснее.

Только мы решили двигаться самостоятельно, не тратя времени на полусонную езду позади скрипучих телег.

Вокруг шумят леса, полные своей, часто невидимой постороннему взору жизни.

Медведь, обожравшись ворованного гороха, пристроился у дупла, из которого доносится возмущенное гудение диких пчел, и пытается выкурить их оттуда посредством травления природными газами особо едкого состава. Может, у них мед и неправильный да и они сами -

того! – страх какие кусачие, но чтой-то его на сладенькое потянуло…

Взопревший в своих черных одеяниях Кощей сидит в засаде, желая изловить кукушку. Это у него такая новая жестокая забава. Изловит, принесет в свой мрачный готический дворец, посадит в клетку златую в подземелье темном и спросит голосом нежным: «Сколько мне жить осталось?» И идет себе спать. Вернется через день, а из-за дверей толстых да железом окованных слышится хриплое «Ку-ку-ку…». Содрогнутся стены от демонического смеха его. Так и ходит каждое утро, пока однажды не встретит его тишина. Тогда он огорчается – это плохая примета. Нет-нет, не за яйцо свое он тревожится – толку от него? Просто нынче трудно изловить кукушку взамен откуковавшей свой век… его-то не откукует. А в соседнем мрачном замке, в самом темном и глубоком подземелье, среди окованных стальными полосами сундуков, набитых под завязку золотом и каменьями драгоценными, сидит сгорбившись брат Кощеев – Кащей, тоже Бессмертный. Перебирает монетки и камешки да чахнет понемногу. Хотя, по сути, биологически он бессмертный, но уже на чучело огородное стал похож. Вот как золотая лихорадка зацепила!

Стремительно приближающаяся точка, трепеща крыльями и издавая протяжные крики, выросла до размеров откормленного индюка и, с треском проломив развесистую крону клена-великана, рухнула в терновый куст.

– Что это было?

– Заколдованная красавица,- предположил Дон Кихот, и раньше не сдерживавший полет своей буйной фантазии.

Из кустов высунулась вполне женская головка с парой черных кос и клювообразным носиком.

– Не разбилась,- удивленно заключила обладатель

ница кукольного личика и взлетела на ближайшую ветвь.

Если не отвлекаться на вполне человеческую голову, в остальном – птица птицей. Черные как смоль крылья, острый подвижный хвост с белым окаемом. Загнутые коготки нервно перебирают ветку, на которой она сидит, а из выступающей килем белесой грудки доносится невнятное воркование.

– Это птица Гамаюн,- пояснила Леля.- Она вещая.

– Это я,- подтвердила птица с женской головой.

Что-то подобное ей рисуют иллюстраторы, пытаясь"изобразить сирен. Вот только у них граница слияния женщины и птицы проходит значительно ниже. Обусловлено это скорее эстетической гармоничностью некоторых деталей, чем их практической необходимостью для выживания данного вида существ.

– Фу,- скривилась Ливия.- Из одного только сострадания лучше освободить ее душу из богомерзкого обиталища.

– Может, ее речи и запутанны,- вступилась Леля за вещую птицу Гамаюн,- но они всегда, сбываются.

– Может, вы замолчите? – сердито говорит птичка-девица. Обидчивая, видать, как все женщины.- А то я могу и улететь, больно нужно время на вас тратить…

– Молчим,- пообещал я.

– С кого начать? – расправив крылья, птица-девица Гамаюн обвела нас внимательным взглядом немигающих глаз.

– С него.- Не сговариваясь, мы ткнули пальцами в рыцаря печального образа – благородного идальго Ламанчского.

– Хорошо. Слушай.- Сфокусировав на нем взгляд, она пропела:

Широка Русь-матушка от конца до края, Призванье свое найдешь, сам того не ожидая.

– Следующий.

– Это все? – удивился Дон Кихот, видимо предполагая, что сейчас потребуют позолотить ручку, то есть крылышко.

– Следующий,- настойчиво повторила птица Гамаюн, изображая вселенское терпение, которое на исходе. И все из-за нашей медлительности и нерешительности.

– А ты правда все-все знаешь? – спросил я.- Скажи, как меня зовут?

– Товарищ Бармалей.

– В самом деле? – удивился я.

– Сама слышала.

– А раньше? Меня ведь звали иначе…

– Слушай.

Широка Русь-матушка от конца до края,

Ты и раньше жил, настоящего имени не зная.

– Что значит – не зная?

– Следующий,- проигнорировала мой вопрос птица Гамаюн.

– Я обойдусь и умом господина,-решил Панса.

– Чем? – невинно поинтересовалась Ламиира, удивленно округлив глаза.

– Слушай,- обратилась к ней вещая птица.

Широка Русь-матушка…

– …от конца до края,- подсказал я.

…от конца до края,

В пекло ты с мечом войдешь, ангела спасая.

– Какого ангела? – вспыхнула блондинка.- Что за бред ты несешь, пернатая?

– Следующий. Слушай.

И птица Гамаюн устремила взгляд на Лелю:

Широка Русь-матушка от конца до края, Брата скоро ты найдешь, дева молодая.

– Так я его и не теряла, он дома сидит… – растерялась рыжая.

– Следующий. Слушай, возжелавшая моей смерти.

– Меня это не интересует,- заявила Ливия, демонстративно отворачиваясь.

– И все же слушай.

Широка Русь-матушка от конца до края, Любовь свою во тьме найдешь, сердцем выбирая.

– Не кощунствуй!

Птица Гамаюн отодвинулась подальше от сердитой златовласой девы, но продолжила вещать направо и налево:

– Следующий, слушай.

Широка Русь-матушка от конца до края, Ты, Добрыня, в былину войдешь, людей от гибели

спасая.

– Кар. – И, заливисто смеясь, птица Гамаюн ринулась в небесную синеву, сперва превратившись в точку, а потом и вовсе растворившись в бескрайнем просторе.

– А я? – высунувшись из-за широкой богатырской спины, крикнула вдогонку улетевшей предсказательнице Фрося.

Но не дождалась ответа.

– Широка Русь-матушка от конца до края,- задумчиво пропел я, смотря вослед улетевшей вещей птице.- Я, наверное, рехнусь, ее ребусы решая.

– То бесовское наваждение,- решительно заявила Ливия.- Не нужно было ее слушать.

– И что она плохого сделала? – спросила Ламиира.

– Вот-вот,- поддакнула Леля.

– В путь,- скомандовал я.- Нам еще скакать и скакать.

– За неделю управимся,- успокоил меня Добрыня.- А там, смотри, и память к тебе вернется.

– А мне ничего не сказала,- уткнувшись в богатырскую спину, бурчит Фрося.

– Угу,- задумчиво говорю я и в следующее мгновение падаю с неожиданно вставшего на дыбы Рекса.

– Р-р-р!!! – Наверное, решил, что он тигр.

Пока я, глотая пыль и ругательства, поднимался с земли, силясь левым глазом рассмотреть, что же это такое вонзилось в ствол придорожного дерева, прожужжав у самого моего носа, олень скрылся в кустах.- Стрела?!

– А-а-а!!!

Сдается мне, Рекс догнал-таки стрелка. Может, это некрасиво, но я испытал чувство глубокого морального удовлетворения. А нечего стрелять из кустов по мирным путникам, занятым умственным трудом. Нас, интеллигентов, и так мало, чтобы всякие там отстреливали ни за что ни про что.

Девушки дружно начали успокаивать меня в меру своей фантазии. Вот только адреналина в моей крови после этого стало значительно больше, чем в результате испуга.

Вернулся Добрыня.

– По реке ушел,- развел он руки. – Видно, загодя суденышко припрятал.

И направился к запутавшемуся в ветвях лещины Дон Кихоту, откуда они на пару с Пансой его извлекли.

Еще чуть позже вернулся Рекс, опустив долу печальные глаза.

– Не нравится мне все это,- поправляя булаву, признался Добрыня Никитич.- Слишком уж на охоту смахивает. Кому ты так насолил, что он никак не угомонится?

– Не помню.

– Чем скорее вернется к тебе память, тем больше шансов, что ты уцелеешь.

– Что-то я не уверен, что мне так уж хочется все вспоминать,- признался я, а про себя добавил: «Кто знает, какие скелеты пылятся в темных чуланах мозга».

И снова дорога.

Установив за мной неусыпный контроль, друзья окружили меня таким плотным кольцом опеки, что личная жизнь стала казаться чем-то нереальным.

Даже самая искренняя забота, когда она становится чрезмерной, утомляет. Но, с другой стороны, до места назначения мы добрались без особых приключений и значительно раньше намеченного срока.

– Нам нужно на тот островок.- Указав на небольшой клочок суши, густо поросший камышом и осокой, Леля пояснила: – Оракул живет там.

– Нужна лодка.

– Здесь где-то должна быть переправа.

Пройдя вдоль кромки воды, мы наткнулись на место приписки вышеупомянутого транспортного средства.

На берегу, кособоко примостившись к поникшей иве, стоит небольшое строение, сбитое из почерневших от времени бревен. Рядом догнивает мостик причала, сваи которого просели так, что деревянный настил то и дело заливает набегающая волна. В двух десятках метров от берега, удерживаемый воткнутым в ил шестом, покачивается небольшой плот, связанный из нескольких бревен и укрытый соломой, из которой торчит пара загоревших дочерна пяток.

– Эй, паромщик!

– Чего надо? – спрашивает, приподнимаясь, голова в соломенной шляпе.

– Нам нужно на остров, к оракулу,- сообщил я.

– И что?

– Перевези нас.

– Твой голос на матушкин совсем не похож, ты злая ведьма, хочешь украсть меня и съесть.

– Ты там на солнце не перегрелся? Какая матушка?

– Моя матушка. У нее голос совсем не такой.

– Дай я попробую.- Выбив фундамент из-под многоэтажной словесной постройки, которую я только-только начал возводить, Ламиира отодвинула меня и елейным голоском обратилась к паромщику:

– Перевези нас на остров, о благородный юноша со светлым, не затуманенным интеллектом взором.

– Нет, хитрая карга, меня ты не обманешь.

– Да я те…

Прикрыв ладонью рот возмущенной девушки, я оттаскиваю ее от воды. А то вздумает вплавь добраться до хама, с нее станется. Это тоже вариант, но лучше обойтись без кровопролития. Кто знает, как оракул отнесется к обрыву единственной ниточки, связывающей его с миром?

Попытка Лели закончилась с тем же результатом.

– Убирайся в свою избу несолоно хлебавши, старая ведьма.

Ливии же было сказано следующее:

– На какие только хитрости ты не идешь, зловредная людоедка, но меня ты не обманешь. Не тешиться тебе над моим телом.

– У кого какие будут предложения? – поинтересовался я, поняв, что от разговоров толку не будет.

– А здесь поселений поблизости нет? – спросил Добрыня.- Может, лодку найдем.

– Слишком далеко,- ответила Леля как единственный знаток здешних краев. Остальных в эту глухомань черти занесли впервые.

– Можно вплавь,- предложила Ламиира.

– И не думайте,- всплеснула руками Леля.- В здешних водах омут на омуте – враз водяницы в свое царство увлекут…

– Эти опасные,- подтвердил я, с раскаянием вспомнив бродящую где-то по лесам – по лугам неудовлетворенную троллиху.

– Ну не стоять же здесь до скончания времен?

– Скоро обед,- заметила Леля.- Не век же ему на плоту куковать… Проголодается, сам причалит к берегу. Обождем.

Уйдя с причала, чтобы не торчать на виду у несговорчивого паромщика, мы расположились на травке и перекусили, разложив на листах подорожника извлеченную из седельных сумок нехитрую снедь. Не «Завтрак туриста», но и мы не на прогулке.

Бесшумно раздвинув ветви кустарника, высунулось маленькое бородатое личико с широким носом, мясистыми губами и густыми зарослями сросшихся бровей.

– Братишки, закурить не найдется?

– Не курим.

– А… тогда ладно, бывайте.- И скрылся средь лесной зелени.

– Чудной,- только и молвила Леля.

Ливия перекрестилась, а остальные продолжили процесс пережевывания пищи, не отвлекаясь на мелочи.

Внешне сохраняя спокойствие, я внутренне весь трясся. Может, всего один шаг отделяет меня от восстановления памяти, а этот маменькин сыночек…

По тропинке, согнувшись под тяжестью наплечной сумы, проковыляла старуха, опираясь на корявую клюку. Проходя мимо, она неободрительно зыркнула в нашу сторону и посеменила к покосившемуся строению у причала.

– Ивасик-Телесик, плыви к бережку, твоя мама пришла, обед принесла!

– Ага, мама,- обрадовался паромщик, проворно подгоняя плот к берегу.

– Оставайтесь здесь,- сказал я, а сам направился к чудному паромщику и долгожданной прославленной матери его.- День добрый.

– Это злая ведьма,- утирая нос рукавом рубахи, сообщил Ивасик, указав на меня.

– Это мужчина,- буравя меня взглядом, прошамкала старуха.

– А чего он тогда меня заманивал? Пускай докажет, что не ведьма… а то лучше побей ее.

– Мне что, штаны спустить? – не очень любезно поинтересовался я и на тон ниже продолжил: – Мы хотели бы переправиться на остров. Сколько это будет стоить?

– Всего одну маленькую монетку.

– За всех? "

– А то,- подтвердила старуха.

Выудив из тощего кошеля медную копеечку, я протянул ее матери паромщика.

– Ребята, идите сюда!

– Все не поместятся,- сообщил Ивасик-Телесик.

– А всем и не нужно,- заметила Ливия.- Не бросать же коней без присмотра. Поплывем ты и я.

– И я,- требовательно добавила Ламиира.

– Это мое предложение, я плыву с вами,- решительно заявила Леля.

– Хорошо, значит, плыву я и девушки, а вы остаетесь здесь и ждете нас.

– И я с вами,- по тому, как проворно старуха залезла на плот, можно было догадаться, что она делает это часто.- Вы ведь и назад захотите плыть.

Логично.

– Вперед!

Надеюсь, что специалист по человеческим мозгам окажется настоящим хакером своего дела. Не хотелось бы довольствоваться половинчатыми воспоминаниями, зияющими стертыми секторами и не поддающимися восстановлению сумбурными комками с нарушенной структурой. С надеждой в сердце, решимостью в голове и ледяными иголочками страха в пятках я ступил на землю острова, сопровождаемый тремя прелестными девушками.

 

ГЛАВА 12

Глухонемой оракул

Если истина в вине, то становится понятным то облегчение, которое испытываешь поутру, избавившись от накопленных за время пьянки откровений.

Искатель истины со стажем (пациент ЛТП)

Как далеко порой отстоит действительность от того, что успело набросать живое воображение.

Где седовласый старец в расшитом золотыми драконами халате и звездчатом колпаке, в позе лотоса смакующий костяной мундштук кальяна, витая мыслями в заоблачных сферах? Где стеклянный шар, внутри которого сокрыт ответ на мыслью сформированный вопрос? Где величие мудрости, где глубина знаний? Все это так и осталось в моем воображении. Неужели так сложно поработать над своим имиджем? Нужно соблюдать определенные правила… есть же, в конце концов, профессиональная этика?!

– Это оракул? – уточнил я на всякий случай.

– Он самый,- подтвердила Леля.- Потрясающее зрелище, правда?

– Правда,- не погрешив против истины, ответил я, с недоумением рассматривая создание, на которого возлагал определенные надежды.

Под рахитичной пальмой, невесть какими силами занесенной в среднюю полосу Руси и против всех законов; природы густо увешанной темно-желтыми бананами, на валуне сидит совершенно голый человек. Даже скорее не человек – существо, имеющее некоторые близкие человеку черты. Его короткие кривые ноги охватывают природное сиденье, не доставая до земли. Пальцы на них срослись в некое подобие утиных лапок. Огромный, безобразно дряблый живот уродливыми жировыми пла стами свисает почти до колен, целомудренно скрывая от посторонних взоров то, что указывает на выгравированную на замусоленном камне следующую надпись: «Правая вверх – на то воля божья, левая вверх – то ложь и обман». И что бы это значило? Скрещенные на животе узловатые руки непрерывно движутся – они безвольно сползают вниз по потной коже живота, он поддергивает их вверх – и так раз за разом. Наличие шеи чисто гипотетическое – лишь натянутая между телом и головой кожа. Вся в складках и бородавчатых наростах грязно-зеленого оттенка. Голова, или, вернее, то, что находится на ее месте, просто не может принадлежать человеческому существу. Покрытый пупырчатой кожей шар с коротким хоботом спереди и огромным фасетчатым глазом на макушке, в белесой пуховой окантовке.

– Спрашивай.- Леля подталкивает меня вперед.

– Как? – шепчу я ей на ухо. Для чего пришлось согнуться в три погибели. Она мне едва до предплечья достает.

– Вслух,- также шепотом отвечает она.

– Но у него нет ушей…

– А зачем они ему?

И верно, зачем? Он же оракул – значит, заранее знает, о чем его спросят или даже что нужно отвечать на первый вопрос, а что на второй.

– Кхе-кхе,- откашлялся я.- Ты меня слышишь?

Почесав комариный укус на пузе, оракул поднял правую руку вверх, словно индеец, приветствующий собрата.

Вот теперь понятно, что означает надпись на камне, на которую, если исходить из определенного соответствия человеческой анатомии, указывает скрытая свисающим до колен животом часть организма. Правая рука вверх – это да, левая – нет.

– Ты поможешь мне?

Рука поднята в подтверждение его согласия на сотрудничество.

– Как меня зовут?

Оракул проигнорировал вопрос как неуместный – I ясно ведь, что он может давать только однозначные ответы: да – нет.

– Ты можешь вернуть мне память?

Левая рука – нет.

– А кто-нибудь может?

Правая рука.

– Кто?

И снова вопрос остается без ответа.

Содержательная у нас беседа выходит – информация [так и прет. Словно на коннекте 2 400 при перегруженном I трафике и вклинившемся в телефонную линию постороннем разговоре. Шуму много, а толку… О чем это я?

Ладно, продолжим поиск истины путем проб и ошибок.

– А ты можешь пальцем в воздухе написать имя того,

кто мне поможет? – поинтересовался я, как-то даже не

г одумав, а не легче ли сразу написать мое имя.

Поднятая правая рука показала, что я на верном пути.

– Напиши,- попросил я. И добавил волшебное сло

во: – Пожалуйста.

Но оракул лишь поднял левую руку, напоминая, что предсказание строится на ответах «да» и «нет». Всякие вольности и отступления от правил не допускаются.

Тоже мне, крючкотвор!

– Бармалейчик, миленький.- Леля дергает меня за рукав, требуя внимания.- Можно я спрошу?

– Конечно. Валяй.

– Оракул, скажи мне, правду не тая, ему поможет родная земля?

Да – одним решительным жестом.

– В смысле грязевые ванны? – предположил я.

Оракул лишь вздохнул, взялся рукой за ствол пальмы и легонько потряс ее. Зрелый плод сорвался вниз, он подхватил его на лету своим куцым хоботом. Очистил, кожуру бросил через правое плечо, белесую мякоть с темно-коричневыми прожилками проглотил. Видимо, было вкусно, поскольку он издал что-то похожее на причмокивание, а глаз затянул внутренним веком, отрешившись от бренного бытия.

– Ты не заснул? – на всякий случай спрашиваю я.

Жест, означающий «нет».

– Последний вопрос – и мы уходим, можно?

 

Да.

– А она того стоит? Память-то…

Оракул приоткрыл глаз, скосил его на лоб и поднял обе руки. И что это значит? «Да» на «нет» ведет к уголовной ответственности, а «нет» на «да» – к обиде. Это правило применимо не только к нашим отношениям с женщинами, но и к другим житейским ситуациям. Только что из этого следует, ума не приложу!

– Всяческих благ,- поблагодарил я – Сколько с меня?

Информация, как известно, вещь дорогостоящая…

– Сколько-сколько? – От количества показанных им пальцев мои глаза полезли на лоб. Раньше я считал, что на человеческой руке всего пять пальцев… У него в

сумме оказалось тринадцать.

– Да за такие бабки я купил бы новый паспорт и гражданство в Голландии,- резонно заметил я. Порой глубины подсознания выдают замысловатые перлы, суть

которых как-то ускользает от моего понимания.

– Подожди,- остановила меня Леля, когда я, ворча для приличия, полез за кошелем, надеясь, что требуемая сумма там наберется. За последнее время мой золотой запас катастрофически истощился.- Оракулу платят не деньгами.

– А чем?

– Натурой.

– А?!

– Ну да,- радостно подтвердила Леля, не замечая моей смертельной бледности.- Снимай рубаху и штаны.

– Не буду я…

– Что, прямо в штанах…

– Вообще не буду.

– Как хочешь,- легко согласилась она.- Могу и я. Только отвернись, я стесняюсь.

– Ты себе всю жизнь этого не простишь.- Я прижал ее к груди, пытаясь удержать от неоправданно большой жертвы.

– Да что с тобой? Тринадцать – это, конечно, много, лучше бы пять-шесть, но не страшно – потерплю.

– А по-другому нельзя?

– Наверное, можно… – неуверенно протянула Леля, предпринимая попытки выскользнуть из моего медвежьего захвата.- Вот уж не думала, что наш отважный

рыцарь маленького кровопускания боится.

От отвращения меня передернуло. Как она так спокойно может говорить о таких ужасных вещах?

– Пиявок испугался, надо же…

– К-каких п-п-пиявок? – заикаясь, выдавил я.

– Обыкновенных, другие здесь не водятся.

– При чем здесь пиявки?! – срываясь на крик, вполне резонно поинтересовался я.

– Для него,- кивнула на оракула Леля.- А ты о чем подумал?

– Ни о чем.- Тебе, девочка, этого лучше не знать.- И где их ловить?

– А вон мелководный затон.

– Так, говоришь, ровно тринадцать?

– Тринадцать. Но если бо…

– Забудь!

– Мы поможем,- поддержали меня девушки, на протяжении всего нашего разговора молча глядевшие то на меня, то на Лелю.

– Сам справлюсь,- пробурчал я, борясь с искушением загнать-таки их в воду. И полюбоваться на обнаженные девичьи ножки.- Э-хе-хе…

Максимально оголив ноги, что всегда благотворно влияет на улов, я вошел в воду.

– Долго ждать?

– Замерз? – сочувственно блеснула голубыми глазами Ливия. Трогательно красивая во всем белом. С сияющей в солнечных лучах золотом косой.

– Потом согрею,- послав воздушный поцелуй, подмигнула Ламиира. Она вызывающе привлекательна. Смуглая кожа и светлые-светлые волосы невероятным образом гармонируют друг с другом.

– Походи немного,- со знанием дела посоветовала Леля. Очень милая в своей непосредственности. И волнующая в расцветающей женственности.- Помале

ньку…

– Есть! Есть! – Выпрыгнув на берег, я принялся отдирать присосавшуюся к голени пиявку.

– Какая-то хиленькая,- заметила Ламиира.- Может, отпустим, пускай подрастет?

– Да ты смотри, какой кабан,- возмутился я.- Крови пару литров высосал, и не разорвало.

– Мал да удал,- резонно заметила Ливия.- Пред богом все равны.

– Хоть кто-то за меня.- Склонившись, чтобы благодарно поцеловать ее, я почему-то смутился и лишь коснулся губами теплых, нежно благоухающих волос.

– Еще двенадцать,- напомнила Леля.- Марш в воду.

– Вот загрызут меня до смерти, будете знать,- пригрозил я, но рьяно взялся за дело. И спустя минут десять необходимое количество водяных кровососов было набрано.

«Пусть Дуремар от зависти утопится»,- невесть с чего подумалось мне.

Вручив оракулу мокрую тряпочку с копошащимися внутри кровопийцами, нахваливаемыми медициной, я поспешил откланяться. Прочь, прочь с острова, где не-большое недоразумение с оплатой едва не довело меня до нервного срыва.

– Эй, паромщик! Греби сюда.

– Твой голос на матушкин совсем не похож…

Бумс! По затылку.

– А ну греби к берегу,- скомандовала авторитетная мать его.

Ивасик-Телесик подналег на шест, и плот послушно уткнулся в поросший бурьяном берег.

– Загружайтесь,- распорядилась старуха, помахивая клюкой.- Не все разом. Не раскачивайте судно. Не корыто, поди.

Погрузившись на плот, мы дружно скомандовали:

– Вперед!

– А деньги? – потирая пальцы, поинтересовалась Ивасикова старушка-мать.

– Какие деньги? – не понял я.

– Плата за переправу.

– Так мы заплатили,- напомнил я ей.- Ну монетку помните?

«Возраст – память не та»,- мелькнула мысль.

– То была плата за доставку до острова, а теперь платите за обратную дорогу.

– Хорошо,- согласился я, извлекая копеечку.

– Э… не,- отмахнулась старушка.- Это стоит десять монет с человека, итого сорок. Плати.

– Матушка, а у меня столько нет,- расстроился Ивасик-Телесик.- Мне платить нечем…

– Тебе и не надо.

– Предприниматели,- скривился я, отсчитывая монеты.- Поплыли.

Ивасик-Телесик приналег на шест. Плот качнулся и, подняв волну, устремился к ожидающим нас товарищам.

– Ламиира, теперь по жребию твоя очередь выдвигать предположения – куда направим свои стопы на сей раз.

– Даже не знаю, как ты отнесешься к этой идее…

– Предложи – узнаешь.

– Баба Яга.

– Нет!!! – От девичьего крика плот шарахнулся в сторону, словно мартовский заяц от Алисы.

Ивасик с перепугу выронил шест, а его старушка-мать выпрыгнула на берег, не дожидаясь, пока плот преодолеет последние два метра, отделявшие его от суши. Ее клюка осталась сиротливо торчать в бревнах.

– Почему бы и нет? – подумав, сказал я.- Вдруг поможет?

– Ни за что! – единогласно поддержали Лелю и Ливию поспешившие на крик Добрыня и Фрося.

Дон Кихот обернулся за разъяснениями к Санчо, тот пожал плечами и полез в сумку за вяленой плотвой, которую наловчился грызть вместо семечек.

– Согласна, это очень опасно,- пошла на попятную Ламиира,- наверное, не стоит…

– Чем опасно?

– А то ты не знаешь?

– Напомните.

– С одинаковой вероятностью она съест тебя, прогонит прочь и поможет.

– Чего бы это ей меня, есть? – недоверчиво поинтересовался я, внутренне понимая, что такое развитие сюжета вполне возможно. Разбойники тоже, помнится, зарились на мое бренное тело, предпочтя его оленятине.

– Ведьма она,- пояснила Ливия.- Не пущу! Ты о душе своей бессмертной подумай!

Ламиира усмехнулась:

– Понравится он ей, век воли не видать.

– А если нет?

– Да что она против него?

– Девочки, кончай базар,- остановил я ненужный спор, набирающий децибелы и обороты.- Я решил – иду.

– Но…

– Не спорьте. Яга-то при желании сможет сильно помочь. Если даже только советом…

– Ты, Бармалей, не печалься,- успокоил меня Добрыня.- Если она осерчает на тебя или не приглянешься чем, я тело твое вырву из ее рук и похороню в освященной земле, все сделаем по форме.

– Спасибо,- неуверенно поблагодарил я его.

Ноги сами просятся в путь или это они от страха трясутся?

 

ГЛАВА 13

Наши ряды редеют

Косят зайцы трын-траву…

Статья 228 Уголовного кодекса

Что являет собой Святая Русь древнекиевская парящему под облаками остроглазому соколу?

Безбрежные зеленые просторы дремучих лесов, посеченные густой голубой сеткой изобилующих рыбой рек и ручейков, седыми от пыли ниточками торных дорог да неестественно правильными латками крестьянских полей. С севера, сердито насупив снеговые брови, с укором смотрит вслед ему седой как лунь утес-великан, с юга доносится до него вой сухих ветров, словно предвестник набегов диких кочевников, да горький запах полыни. Там распростерлась степь, где лишь каменные бабы следят за полетом птицы. Пустынно и безлюдно… Но нет, и там уже протянулись нитки дорог… Словно муравьи, для которых муравейником стала вся матушка-Земля, всюду снуют двуногие цари природы, еще не осознавшие этого, но уже вовсю стремящиеся к господству. Где лестью богам, старым и новым, где огнем и топорами, они кроят природу под себя. Дымят корневища древних лесных великанов на месте расчищаемых под поля лесов. Пересыхают запруженные плотинами реки, зловонием задохнувшейся в илистой жиже рыбы наполнен воздух. Ошалевшие от такого изобилия стервятники обжираются до такой степени, что не в состоянии двигаться. Звенят топоры, взвизгивают пилы, и сучковатая древесная плоть уступает напору, ровными бревнами ложась в стены срубов. «Здесь будет город-сад…» Вот только место ли ему здесь?

Возможен ли другой, не столь варварский путь к владычеству? Можно ли не покорять, а приручать? Не палкой, но хлебным мякишем?

Такие вопросы по большей части возникают на подходах к пропасти: прохудившийся озоновый слой, повышенный уровень радиации и загрязнение окружающей среды. Недаром народный опыт гласит: «Покуда гром не грянет – мужик не перекрестится».

Но разве это интересует небольшую хищную птицу?

Вовсе нет, в сокольей душе лишь наслаждение властью над струящимися под крыльями упругими потоками воздуха да мечты о неосторожном пушистом грызуне, разморенном припекающим солнышком.

Не дано пернатому понять величия увиденного с высоты, ведь он с ним одно целое…

Человек бы постиг, но покамест он смотрит в ином направлении. До изумленного возгласа: «Какая она маленькая!» – века и века. Человек сейчас видит над головой густые кроны дубов, вязов и буков, плавное кружение сокола в небесной глубине, кучерявые облака, которыми боги отгораживаются от пытливых взоров своих творений.

– Красота-то какая! – раскинув руки, обронил я.

– Ага,- чавкая, согласился Панса,- вкуснятина.

И все величие момента ухнуло под копыта скакунов. Поднятые в порыве восторга руки опустились, огни в глазах потухли… но остался щемящий, едва-едва ощутимый трепет в груди. Тот трепет, имя которому: любовь к родной земле. Позевывая и роняя бурлящую слюну (попади она на кожу – быть ожогу), над нами пролетела массивная туша двуглавого дракона. Едва не задевая непомерно раздувшимся брюхом верхушки деревьев, дракон скрылся из виду, оставив после себя терпкий змеиный запах, от которого мороз пробежал по коже.

– Дракон?! – не веря себе, воскликнул Дон Кихот.- Но их же не бывает!

Интересное замечание для человека, одно воспоминание о котором повергает мельников в холодный пот. Они им пугают непослушных сорванцов. С кем он тогда сражался? От чьего жестокого плена освобождал принцесс?

– Это не тот, что по мне пробежался? – спросил я Добрыню.-Ты-то его лучше разглядел… Хотя и преимущественно сзади.

– Не тот,- уверенно ответил богатырь.- Это двуглав рогатый, он траву жрет, а тот огнедышащий был, трехглавый.

– Так, может, кто одну башку отрубил? – не сдавался я, горя желанием отомстить. Впрочем, не очень яростным, учитывая размеры возможного противника. Такого из гранатомета в лоб – и то лишь контузишь. Уж очень зверь серьезный.

– А рога откуда? У Змея Горыныча их отродясь не было.

– Может, успел поджениться, а уж головные украшения целиком заслуга избранницы его сердца? – пошутил я, поняв, что погони с битвой не будет.

– А это не больно? – заинтересовался рыцарь печального образа.

– Что?

– Когда рога растут?

– Женишься – узнаешь,- пообещала Ламиира.- Или не узнаешь.

– Жениться? Мне?! – возмутился Дон Кихот.- Никогда! Мой неземной идеал – несравненная Дульсинея Тобосская. Чистый цветок среди иссушенных зноем без

жизненных песков.

– Как скажешь,- не стал спорить я. Можно подумать, у него от претенденток на его руку и сердце отбоя нет.

Погрузившись в думы, благородный идальго спокойно, впервые не знаю за сколько лет, проехал мимо мельницы. А та старалась вовсю, махала лопастями-крыльями словно близкому знакомому. Поднявший было руку Добрыня, с недоумением посмотрев на опущенный котелок рыцаря, пожал плечами и почесал переносицу, резонно предположив, что в этот раз его успокаивающего воздействия не понадобится: Дон Кихот явно вознамерился игнорировать присутствие дерзкого вызова его рыцарской чести и обойтись без крика и лобовой атаки крылатого чудовища. Наверное, подействовала встреча с настоящим драконом, а не с порождением воспаленного мозга.

– Может, сделаем привал в хуторке? – предложила Леля.- Отдохнем, перекусим…

– Припасы нужно пополнить,- согласился Добрыня.- Вот только остановиться негде… разве что на сеновале?

И то дело. Как минимум клопов там быть не должно.

Но отдыха не получилось.

Развлечений – сколько душе угодно, а отдыха – увы!

Миновав первую избу, крытая рогозом крыша которой странно скособочилась, словно лихо заломленная папаха рубахи-парня, мы попали на представление – с десяток баб, заполошно вопя, гоняли вокруг колодца черного медвежонка.

– Какой хорошенький,- выдохнули девушки.- Пушистик…

На всякий случай мы остановились, не доезжая до шумного хоровода – не мешать же чужим развлечениям. Тем более что их беготня носит скорее оздоровительный характер – укрепляет мышцы ног, развивает легкие, поднимает общий тонус

Не сразу, но резвящиеся хуторянки заметили наше присутствие. И, не прекращая голосовых упражнений, ринулись к нам.

Уж на что храбр Рекс, но и он с перепугу присел на задние лапы.

– Помогите!!!

И тут я сообразил, что это не бабы гоняют медвежонка, а скорее наоборот.

Тряся вислыми ушами, виляя длинным хвостом и звонко лая, он бросился за ними.

– Странный зверь,- заметил Добрыня, беря в руку булаву.

– Погоди,- остановил я его, пораженный догадкой, в которой мелькнуло видение из забытого прошлого.- Куть-куть-куть…

Видимо, односторонняя игра в догонялки надоела песику, а при всем своем сходстве с семейством косолапых любителей дармового меда этот зверь относится совсем к другому классу, и мое добровольное желание стать партнером в его игре было оценено им по достоинству.

Потершись о мое колено, при этом завалив меня вместе с оленем набок, черный щенок-великан лизнул меня в щеку и радостно гавкнул.

Рекс обиженно фыркнул.

– Загрыз! – заголосили, почему-то радостно, бабы, спрятавшись за спинами моих друзей. Раскрасневшиеся, со съехавшими на затылок косынками, вооруженные

преимущественно коромыслами.- Как есть – всего загрыз. Аспид!

Поднявшись на ноги, мы с Рексом подверглись второй волне щенячьей радости, оставившей отпечатки лап на рубахе и мокрые следы на моем лице. Потрепав двумя руками мохнатую холку, я достал из кармана сухарик, предназначавшийся для угощения оленя, и протянул его вислоухому щенку-переростку. В красноватых Рексовых глазах мелькнуло слабо скрываемое недовольство, и он, фыркая и тряся рогами, потянулся за своей корочкой. Радуясь столь забавному другу, пес наморщил нос, встряхнул ушами, словно передразнивая оленя, и выиграл первый этап игры в догонялки, звучно клацнув зубами. Клац! Моя душа резко потеряла сознание и холодной ледышкой скатилась в пятки, по пути пересчитав все позвонки и срикошетив о мочевой пузырь. Но мощные и острые зубы лучшего друга человека не задели моих пальцев, что позволило им и дальше оставаться в моем полном распоряжении. Рекс возмущенно зарычал и бросился на наглого грабителя, тот в свою очередь рванул прочь, с хрустом размалывая сухарик и размахивая пушистым хвостом.

Остается надеяться, что глобальных разрушений селению они не причинят…

Смахнув с колен пыль, я повернулся к моим товарищам и местным бабам, которые с нарастающей энергией принялись делиться одна с другой своим видением случившегося и при этом совершенно не интересуясь отличным от своего мнением, равно как и вниманием к собственному. Лишь громкости добавляли, пытаясь перекричать одна другую.

– Чей зверь? – поинтересовался я.

Бабы недоуменно переглянулись. Кто-то заработал коромыслом, благо пустым, по шее, кто-то в лоб.

– Чей зверь, спрашиваю? – повторил я.

Пока селянки обменивались взглядами, пытаясь найти правильный ответ, мои сногсшибательные подружки окружили меня заботой и вниманием.

– Идиот! – Оплеуха. «Бумс!» – по загривку.- Я так испугалась.

Женская логика?

Леля обиженно отвернулась, сопя носом с целью нагнать на меня чувство вины. Можно подумать, что это не я только что ни за что ни про что схлопотал по шее…

– Ты не пострадал? – деловым тоном поинтересовалась Ламиира, выкрутив мои пальцы до хруста, чтобы всесторонне обследовать их на предмет укусов.

– Какую гадость ты сунул маленькому? – выпалила голубоглазая златовласка.

А меж тем этот беззащитный малыш, преследуемый разгоряченным оленем, еще не сообразившим, что его просто дразнят, по окружности оббежал все поселение и, разогнав гусиное стадо, втоптав в грязь свинью и сбив с ног растерявшегося племенного быка-пятилетку, выскочил с противоположной стороны, проломив чей-то забор. Рекс ринулся следом, но не воспользовавшись готовой лазейкой, а протаранив рядом еще одну. На правом роге его развевался, трепеща на ветру, словно спущенный парус, ярко-красный женский лифчик сходных с оной корабельной снастью размеров. Мотнув головой, олень попытался освободиться от ненужной детали одежды, но вместо этого лишь больше запутался в ней.

При приближении резвящейся парочки женская часть населения хутора дружно, с визгом и криками бросилась врассыпную. Лишь одна, признав в украшающей Рек-совы рога детали гардероба свой фасон и размерчик, бросилась ему наперерез. Пальцы ухватили куцый обрубок хвоста и разжались, лишь чтобы стряхнуть клок вырванной шерсти.

Опешивший от неожиданности олень испуганно рванулся ко мне, поняв, что из охотника он превратился в дичь.

– Тяв! – И щенок, спасаясь от рогатого преследователя, заскакивает ко мне на руки, словно истеричная болонка.

– Му… – пытается последовать его примеру олень.

– Отдай! Мое! – И обильная телом хозяйка Рексова трофея прыгает следом.

– А-а-а!!! – Я пытаюсь увернуться, но вместо этого оказываюсь на земле, впечатанный их суммарным весом по уши в пыль и с полным ртом шерсти.- Помогите!

Проявив недюжинные таланты в области партерной борьбы, первым выбрался из-под любительницы броского нижнего белья черный с белой грудкой пес, звонко тявкнув мне в самое ухо и лизнув в нос напоследок. Вторым освободился олень Рекс, лишившись куска рога, ранее подрубленного мною во время самозабвенного размахивания мечом, а теперь оставшегося в железных пальцах женщины.

Остались я да незнакомая мне владелица ярко-красного лифчика неопределенно огромного размера. (Предположительно пятого, но неясно, в какой степени.) Я после пары судорожных рывков осознал всю безнадежность положения и затих. Придавившее же меня тело с каким-то нездоровым энтузиазмом и настойчивостью раз за разом повторяло попытки подняться, оттолкнувшись от меня локтями, поскольку руки были заняты драгоценным тряпичным вместилищем для обширного бюста.

– Как вам не стыдно? – В голосе Ливии прорезались нотки праведного негодования. Топнув ножкой, она перекрестилась и отвернулась.

– Все мужики такие,- поддержала ее Ламиира.- Как увидят тетку с арбузами за пазухой, тотчас пускают слюну.

– Да ладно вам,- беззлобно отмахнулась от их возмущенного ворчания рыжая непоседа.- Завидно – так и скажите. А по мне так пускай потискает.

– Помогите же мне,- взмолился я, чувствуя, как массивный локоть оставляет очередной синяк на моем многострадальном теле.

– Видели очи, на что зарились?

– Мы к нему со всей душей, а он…

Эти мужи…

– Прощайте,- приглушенно, но с пафосом просипел я,- погибаю во цвете лет.

– Ты чего? – забеспокоилась Леля.- Я понимаю, конечно, столько счастья – и все сразу, и все тебе…

– Да снимите же ее с меня! – делая последнюю отчаянную попытку освободиться, проорал я.

– Зачем меня снимать? – поинтересовалась тетка. А в моих ушах возникло пошленькое хихиканье. Она начала отжиматься, уперев локоть в мое солнечное

сплетение и нажимая всеми своими двумястами с основательным хвостиком килограммами.- Я сейчас сама поднимусь, вот только обопрусь поудобнее.

Скорее уж когда сровняет меня с землей…

– Раз-два – взяли! – раздался голос Ливии.

– А-а-а! – заголосила женщина, оторвавшись от меня и размахивая зажатым в руках бюстгальтером.

Кто-то из девчат отлетел в сторону, невзначай задетый могучей дланью, две остальные испуганно отскочили в сторону.

Воинственная тетка качнулась вперед.

«Это конец»,- промелькнуло в моей голове. И я попытался закрыться руками.

Но она устояла и, потрясая отвоеванной у Рекса вещицей, разразилась слезами, размазывая соленую влагу по щекам при помощи ярко-красной тряпки.

Леля и Ламиира бросились ее успокаивать.

Ливия выбралась из густых зарослей лебеды, пыльным холмом разросшейся у обочины дороги. Потирая красное ухо, она жалобно посмотрела на меня.

Я попытался ободряюще подмигнуть, но при настоящем положении дел на моем лице не уверен, что она поняла благое намерение. Поскольку скривилась в ответ.

Через силу выковыряв свое многострадальное тело из земли, я оглянулся.

Добрыня и Дон Кихот со своим верным оруженосцем в сопровождении всего женского населения поселка (за одним весомым исключением) ходили от одной хаты к другой, и их седельные торбы от раза к разу все более округлялись боками. Они были так заняты пополнением продовольственного запаса, что до остального им и дела не было.

Вислоухая морда настороженно выглянула из-за колодца, лишь хвост мелькает сверху туда-сюда. С противоположной стороны торчат разной длины рога и доносится хриплое сопение.

С этими все понятно – выжидают.

Миловидная толстушка безутешно рыдает в объятиях рыженькой и блондинки, между всхлипами повествуя о моей непорядочности. Можно подумать – это она, а не я жертва обстоятельств. Леля на полном серьезе бросает в мою сторону возмущенные взгляды. Ламиира автоматически кивает, поправляя прическу.

Ливия опустилась на землю возле меня и тихонько спросила:

– Тебе сильно больно?

– До свадьбы заживет,- усмехнулся я.- А…

Но воцарившаяся вокруг тишина заставила меня запнуться. Кажется, они не поняли, что это шутка…

Рыдания стихли, меня ожег полный обещания неземного наслаждения взгляд. Если бы я не сидел, а стоял, то метра на два откинуло бы.

– Она, конечно, женщина видная,- печально молвила голубоглазая красавица с распухшим ухом малинового цвета.- Надеюсь, вы будете счастливы.

Нет, со своей простотой они меня точно доведут до венца…

– Сейчас и сыграем? – с энтузиазмом предложила воинственная плакса весом в два центнера и несколько пудов в придачу.

– Что сыграем? – поинтересовался подъехавший Дон Кихот.

– Свадьбу,- охотно пояснили ему доброжелательницы.

– О, свадьба… -облизнувшись, протянул он.- Это очень гуд. Супер-пупер гуд.

– Какая свадьба? – на всякий случай уточнил я.

– Наша,- улыбнулась толстушка.

– Чья?

– Твоя и моя,- терпеливо, словно контуженому, пояснила она.

– С какой это стати? – возмутился я.

– Ты сам сказал.

– Моя сказала?! – От возмущения мои мозги дали сбои в матрице, переключившись на северный диалект.- Моя немой, как жирный рыба-кит.

– Хочу замуж!!! – взвыла плакса, с успехом заменяя пару пожарных машин. Как по силе воя сирен, так и по количеству проливаемой жидкости.

– Это недостойно рыцаря,- заявил Дон Кихот Ламанчский. И принялся теребить шкуру на правой руке, пытаясь снять несуществующую перчатку.- Либо вы соблаговолите исполнить свой мужской долг с этой печальной красавицей, либо я к вашим услугам.

– В каком смысле? – Я, мне кажется, побледнел.

– Мы будем сражаться.

– Ах это… – У меня вырвался вздох облегчения.

– Вы согласны жениться?

– Сам женись,- предложил я. Стрелки переводить нехорошо, но это вышло непроизвольно.

Скороспелая невеста приободрилась.

– Но я… – Смутившись, рыцарь печального образа уронил копье.

Оно ударилось тупым концом о землю и упало мне на ногу.

Ойкнув, я запрыгал на одной ноге. Дон Кихот растерянно потупил глаза.

А истосковавшаяся в девках обладательница красного лифчика мило покраснела и бросила на него убийственно кокетливый взгляд..

– О мой герой! – Она решила, что это он нарочно так поступил.

Что до меня, то я добавил бы в середину слова «ге-рой» три буковки – «мор», что полнее отобразило бы его способность доставлять неприятности.

Мне бы духу не хватило толкнуть неуклюжего рыцаря в пучину скоропалительной женитьбы, но его верный оруженосец имел на этот счет свое мнение и свои виды. Ему ужасно надоело шататься непонятно ради чего по городам и весям чуждой ему Святой Руси. Хорошо бы осесть, укорениться, завести хозяйство и наконец-то зажить по-людски.

– Мой господин – благородный идальго Дон Кихот Ламанчский,- слезая с осла, представил он господина.- А как зовут сиятельную ликом, и не только, госпожу?

– Какую?

Ламиира наклонилась к уху толстушки и что-то прошептала.

– Агриппина Петровна,- четко доложила та и присела. Что, видимо, должно было сойти за книксен.

Как это таинственное действо должно выглядеть, я запамятовал, но твердо уверен – не так.

– Какое милое имя.- Прослезившись от умиления, Санчо принялся стаскивать с коня онемевшего от быстрой смены настроений рыцаря.- Правда, господин?

– Да-да… конечно.

Оказавшись на земле, Дон Кихот со скрипом распрямился и снял с головы тазик.

Чувствуя себя виноватым, ведь это я собственноручно подставил его под прицел страстных глаз, дуплетом лупящих бронебойными, я бросил ему спасительную соломинку.:

– А как же Дульсине… эта… как ее?… Тамбовская.

– А? – Дернувшись, рыцарь устоял лишь благодаря вовремя подставившему плечо слуге.

– Дульсинея,- напомнил я ему,- чей образ печальный для вас звездой путеводной сияет.

– Пускай сияет,- заметил Панса.- Волки ей рыцари.

– Сиять всегда, сиять везде – ее нехитрый лозунг.- Процитировав классика, возможно слегка перевирая первоисточник, я решительно встал на ноги.- Кто какхочет, а мне пора в путь-дорожку.

Поселение мы покидали сократившимся составом. Дон Кихот и Санчо Панса остались устраивать свои судьбы. Опечаленный рыцарь печального образа в окружении ребятни живописал свои ратные подвиги, грохоча латами и размахивая длинными руками. Как никогда похожий в этот момент на нелюбимые им ветряные мельницы.

Санчо Панса с господской невестой отправились выскребать по сусекам остатки прошлогоднего урожая, дабы подготовить праздничный стол. По тому, как толстушка реагировала на якобы случайные, но весьма целенаправленные касания его волосатой пятерни, сдается мне, рыцарь на личном опыте узнает, болит ли голова, когда рога растут. А вообще-то девушка она хорошая…

Потеря в нашем отряде этих двух крутых «мачо» компенсировалась лохматым щенком кавказской овчарки (его с ходу нарекли Пушком), с полной самоотдачей выполнявшим возложенные на него охранные функции. Он неистово отгонял от степной тропинки наглых бурундуков и ленивых ворон, расчищая дорогу нашему кортежу. От его настороженного взгляда не могли укрыться даже притаившиеся в засаде жучки-паучки, которых он, предварительно обнюхав на наличие запрещенных к ношению вещей, загонял под прелую листву. Подвергшиеся досмотру бедные божьи коровки заработали боязнь открытого пространства, впоследствии уйдя глубоко в подполье, а жуки-навозники переквалифицировались с по-

четной должности ассенизаторов на не менее полезную для флоры – селекционеров-любителей. Неумело, но со рвением скатывая хорошо приспособленными для этого лапками пыльцу определенного вида растений в шарики и перенося ее совершенно на другие, они тем самым доводили бедных наркоманов до нервного срыва. Говорят, что их усилиями с этой пагубной привычкой было покончено на многие столетия, пока ужас, посеянный в сердца молодежи переквалифицировавшимися жуками-навозниками, не выветрился из людской памяти.

Добрыня Никитич, флегматично пожевывая соломинку, скучал в ожидании очередного подвига. Девушки, сердясь на меня за решение выехать немедленно, не задерживаясь на свадебное торжество, ехали чуть сзади, шепотом обсуждая различные «финтифлюшечки», которыми можно было бы украсить подвенечное платье для придания образу нареченной изысканной изюминки. Я тоже молчал, злясь на самого себя за чувство вины, которое против всех разумных доводов испытывал.

Быстро усиливающиеся конский топот и звон железа заблаговременно оповестили нас о приближении закованного в латы всадника.

– Подождите меня! – размахивая копьем, прокричал Дон Кихот и, зацепившись за ветку единственной на всем обозримом пространстве яблоньки, с грохотом сверзился наземь.

Мы дружно вздохнули и поспешили ему на помощь.

 

ГЛАВА 14

И в ушах трава торчит

Золотыми бывают не только руки…

Шелкопряд

– Нет, мы конечно же все дико рады тебя видеть,- заверил я огорченного своим неудачным падением рыцаря печального образа. На устранение последствий этого падения мы потратили половину дня, поскольку пришлось вскрывать помявшиеся латы с целью извлечения из стального плена тела величайшего из романтиков современности, ну а остаток вечера мы отпаивали его настойками из шиповника, ромашки и еще какой-то подозрительного вида зелени, которая, по словам Лели, чудесно снимает усталость в мышцах и боль в теле.

– Рады? – тихо промолвил Дон Кихот.

– Рады-рады,- успокоил я" его,- но за каким лешим ты сбежал с собственной свадьбы?

– А ты?

– А это не моя свадьба,- парировал я.

– И не моя,- логически вывел рыцарь.- Уже… наверное.

– Может, передумаешь,- неуверенно проговорил я.- Подумай, от чего ты отказываешься?

– Нет! – после непродолжительного раздумья ответил он.- Меня манят великие подвиги, новые края… И не мог же я бросить вас на произвол судьбы. Вы ведь без меня как малые дети – пропадете.

Ну что на это возразишь?

Я не нашел подходящих слов и просто махнул рукой. Видать, судьба моя такая.

Пока суд да дело, начало темнеть. Из-за леса из-за гор донесся торжествующий вопль вурдалака, оповещающего окрестности о своем удачном самовыкапывании из-под могильной плиты. Холодок брезгливости скользнул, по спине, вызвав озноб. Почему-то я совершенно уверен, что мне нет смысла бояться этой ночной нечисти, но… Без знаний нет уверенности, а на одних догадках далеко не уедешь.

– Остановимся вон на том холме,- указав на островерхий курган, предложил я.

– Дело,- согласился Добрыня.

При ближайшем рассмотрении холм оказался совершенно непригодным для привала – слишком крутой подъем и иглообразная верхушка. Зато странной формы карниз, выступающий из холма, образовывал своего рода навес, могущий послужить защитой от возможных осадков.

– Здесь и расположимся.

Первым делом задав лошадям и оленю овса, мы привязали их к вбитому в землю колышку и принялись извлекать из седельных сумок запасы.

Тот факт, что о такой мелочи, как провиант и спальные принадлежности, Дон Кихот Ламанчский даже не подумал, бросаясь в погоню за нами, меня нимало не удивил. Купленная у хуторянок провизия осталась у Санчо Пансы, который уж точно об этом не позабудет. Вот если бы случилось наоборот…

Сняв седла и разложив вместо одеял войлочные коврики, во время движения служащие прокладкой между седлом и потничком, от чего они имеют весьма устойчивый специфический запйх конского пота, мы расположились вокруг небольшого костерка и принялись трапезничать.

– Сейчас бы супчику, да с потрошками… – мечтательно сказал я, сделав особый акцент на последнем слове, и откусил от слегка примятого мясного пирога, содержимое которого напоминало об отсутствии мясорубок и о чьих-то не очень крепких зубах.

– Подстрелите завтра зайца,- предложила Ламиира,- мы приготовим.

– Дело,- молвил Добрыня.- И вот что я вам скажу…

Но высказаться ему не дали.

– А-а-апчхи-и-и!!! – сказал холм. И нас сдуло ветром, протащив по репейникам и забросив в небольшую низину, по дну которой, журча, протекал ручеек.

Скакуны устояли: они находились в стороне от основного воздушного потока, им лишь гривы растрепало да глаза пылью запорошило. А вот мы в полной мере вкусили прелести передвижения методом перекати-поля. Перед глазами хоровод светлячков, за шиворотом солома, в волосах разный сор, а в голове вопрос: «И что это было?»

Лишь овчар не растерялся, он с ходу бросился в бой, яростно лая, но не делая попыток выбраться из выемки, в которую его задуло.

– Все целы?

– Я, кажется, ноготь сломала,- жалобно сказала Ламиира.-А про прическу и думать не хочется…

– Ливия, ты как?

– Слава богу!

– Понятно. Леля, а ты?

– Мне понравилось, нужно еще как-нибудь повторить…

– С вами, мадам, все ясно. Добрыня?

– Здесь я.

– Цел?

– А чего со мной станется?

– Это хорошо. Песик, помолчи минутку! Дон Кихот, все кости целы?

– Не знаю, темно же…

Логично.

– Что делать будем?

– Я вызову его на бой! – решил рыцарь печального образа.

– Кого? Холм?!

– Ну… Наверное… Точно! Это злой волшебник-оборотень. Я убью его.

– Другие предложения будут?

– Может, только покалечу,- пошел на попятную благородный идальго.- А вы за меня отомстите.

– Конечно. И бюст на родине героя из бронзы. Но это все потом, а сейчас давайте отползем вон туда, за бурьян.

– Я выпачкаюсь,- недовольно пробурчала Ламиира.

– Грязнее уже не будешь,- успокоил я ее, заработав многообещающий, но отнюдь не в плане удовольствий взгляд.

– Апчхи-хи-хи!!!

На этот раз, однако, мы были настороже, и ураганный порыв ветра пронесся рядом, подняв лишь пыль, которой на нас скопилось и без того предостаточно. Один только Дон Кихот замешкался. Предыдущий порыв пронес его меньше всех, и ползти ему нужно было вдвое больше, чем остальным. Но тут уж обилие металла на его теле сослужило полезную службу, удержав на земле.

Откашливая пыль и вытирая слезящиеся глаза, мы перевели дух.

Блондинка прикоснулась к ссадине на локте и издала стон, способный разжалобить и камень.

– Ламиира, не расстраивайся, ты все равно самая красивая,- попытался утешить ее я.

– Подхалим! – отмахнулась она.

– А я? – поинтересовалась Леля. Уткнув руки в боки и вздернув нос.

– Ты самая лучшая.

– Я, значит, просто красивая, а рыжая самая лучшая.

– Ты тоже самая лучшая.

– Ну вот,- всплеснула руками Леля,- она и самая лучшая, и красивая, а я только…

– Стоп! – Я поднял руки, сообразив, в каком направлении развивается разговор.- Вы все самые лучшие, самые красивые и вообще самые-самые…

– А я еще на пяльцах вышивать умею,- сообщила Леля.

Фрося засопела и, уткнувшись в плечо богатырю, едва слышно заметила:

– А кто этого не умеет?

Добрыня погладил ее по голове и тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.

– А я? – тихо молвила Ливия, повернув ко мне голову.- Я тоже самая-самая?

– Точно,- подтвердил я и склонился к самому ее уху, чтобы добавить кое-что не предназначенное для ушей остальных.

Леля хмыкнула и возвела очи горе. Очередное раскатистое апчхи сдуло мою решимость, и я лишь прошептал:

– И даже лучше.

– А… а… апчхи!!!

– Будь здоров! – вспомнив о вежливости, прокричал я.

– Спа… апчхи… ибо.

– На здоровье. Простыл?

– Дым в нос попал. Апчхи!

Вскочив, я подбежал к нашему костру и затоптал его.

– А ты где?

– Перед тобой.

– В этом холме?

– Весь.

– Ты разумный холм?

– Поберегись!

– Что?

Ответом на мой вопрос послужил раскатистый чих, кубарем прокативший меня два десятка метров в окружении тлеющих головешек и клубов пепла.

– Я вообще-то сильный,- отряхивая пыль и сажу, сообщил я говорящему холму.- Только больно легкий.

– О чем это мы говорили? Ах да! Я не холм, хотя давным-давно меня и величали человеком-горой. Я по следний из древних богатырей, а звать меня Святогор-богатырь.

– Так это не холм? – сообразил я.

– То голова моя неразумная, в назидание гордыне непомерной над землей оставленная.

– И давно ты так?

– Да почитай полета годков минуло с той поры, как я позарился на бесхозную сумку. Как сейчас помню: еду я на коне своем вещем, чинно, неспешно, а иначе никак нельзя – землица не выдержит, а в кармане Муромец пищит, каленой пикой в бок тычет… Смотрю, а она лежит у самого краешка поля. Лопушком слегка прикрыта, словно от взгляда завистливого. Разобрало тут меня любопытство – что это тут от честных людей прячут? Может, контрабанду какую? Погромыхав железом, опустился на землю Дон Кихот.

Рядом присел Добрыня. Лицо серьезное, видно, что разбирает любопытство – кто ж сумел вогнать по шею вземлю такого богатыря? Да и чувство обиды за Илюшу гложет. Обняв меня за талию, просунула под мышкой рыжеволосую голову Леля. С противоположного бока

приникла Ливия, уткнувшись подбородком в плечо и щекоча шею мягкими волосами. Сексапильная блондинка не долго думая забралась мне на ноги и вольготно вытянулась, с кошачьей грацией играя упругим телом. Нерешительно помявшись, Фрося пристроилась к Добрыне и, распахнув рот, уставилась на говорящую чудогору.

Произведенная нами передислокация не произвела на Святогора-богатыря никакого впечатления, он слишком глубоко погрузился в воспоминания, спеша поделиться ими с первыми, возможно за целую половину века, собеседниками.

– Слез я с коня,- рокочет голос, а в глазах-озера матово сияет круглобокое отражение луны.- Взял за те семочки, а поднять невмочь. Веришь? Величиной что мой мизинец, а словно к земле приросла. Я уж и тужился…

– Слабительного бы,- посоветовала с каменным лицом Ламиира.

– И напрягался. А она ни с места. Не шелохнулась даже. Осерчал я тогда, перехватил двумя руками посподручнее, да как рвану… Расступилась землица, не выдержала меня. Одна голова наружу торчать и осталась.

– И помочь некому? – сочувственно вздохнула Ливия.

– Некому… Последний я из нашего роду. Муромец Илюша пытался, как из кармана выбрался… да где ему! Конь мой вещий молвил гласом человеческим: «А я предупреждал», да и запрыгнул на небо. Скотина вещая.

– А что в сумке было? – подал голос Дон Кихот Ламанчский.- Наверное, золото. Оно тяжелое.

– Не золото. Что мне золото? Целую гору его одной рукой поднять могу. Щепотка соли земли в той котомке оказалась.

– Так соль же легче,- заметил я, блеснув эрудицией.

– Так то соль не простая,- пояснил Святогор.

– Поваренная? – уточнила растянувшаяся на моих ногах блондинка.

– То соль земли нашей, в ней вся сила Руси-матушки.

– Ага… – якобы понимающе протянули мы.- Вон оно как… Тогда да… Оно, конечно, скорее всего… А как же иначе…

– Вот то-то и оно,- подтвердила голова, каждым движением подбородка вызывая локальное землетрясение, а вдохом-выдохом порождая приливы и отливы в протекающем поблизости ручейке.

В наступившей тишине все погрузились в свои мысли.

И лишь щенок с серьезными клыками и несерьезной кошачьей кличкой Пушок грыз, урча, найденную среди разбросанной утвари кость, да нервно пофыркивали лошади, с опаской косясь на пребывающего в возбужденном состоянии Рекса. Олень ярился от невозможности смыть вражьей кровью позор своего перепуга. Если вся пятерка запряжных Деда Мороза столь же патологически агрессивна, то трудно поверить, что он разъезжает по Руси, не оставляя за собой кровавый поток с Амударью протяженностью. Или это только мне такой попался? Как говорится: «В семье не без маньяка».

– Чем мы можем тебе помочь? – спросил я Свято-гора-богатыря.

На миг в огромных глазах полыхнул огонь, но он быстро погас, и молвила голова, стряхивая пыль с поросшего мхом и ковылем шишака:

– Не просил я раньше помощи и теперь не попрошу. А непрошеную не приму. Не обессудьте. Впрочем…

– Да?

– Встретите Муромца, коль жив он еще…

– Жив,- подтвердил Добрыня.- Встречал не так давно.

– Передайте ему мои извинения. Не со зла в карман я его сунул, то силушка моя немереная, разума не ве дающая, творила.

– Передадим,- пообещал Добрыня Никитич.- Выполним твою волю.

– Вот и ладно… а теперь можно и подремать,- позевывая, молвил Святогор.- Притомился я.

И заснул.

Переносить лагерь в открытое поле, где можно будет безопасно развести костер, мы не стали. Укутались в одеяла и завалились спать.

– Спокойной ночи,- пожелала Ливия.

– Пусть вам приснятся радостные сны,- добавила Ламиира.

– И ветер колыбельную песню споет,- присовокупила Леля.

– Отбой.- Последнее слово осталось за мной. Пусть знают, кто в отряде главный.

 

ГЛАВА 15

Вынужденная бессонница

Нет повести печальнее на свете,

Чем Квазимодо в кедах на балете.

«Нотр-Дам де Париж-Дакар»,

адаптированная версия

Едва опустились веки, отгораживая меня от перемигивающихся звезд, как мое Я скользнуло в те глубины подсознания, где мимолетные думы и забытые воспоминания, пройдя сквозь призму гротеска, преображаются в сны. Цветные и черно-белые, надолго запоминающиеся и забываемые за миг до пробуждения. Они тают под лучами восходящего солнца, оставляя на дне души легкий налет призрачных эмоций, пережитых в воображаемых мирах. Обычно тают…

Бескрайнее поле, усеянное белыми ромашками и желтыми лютиками, стелется подо мной. Руки раскинуты в стороны, голова запрокинута назад, а рот широко распахнут в восторженном крике. Вот только он неслышим – в ушах стоит треск, словно от приемника со сбитой настройкой… Какой-то мартовский кузнечик, самовозбудившийся до невменяемости заливистыми любовными трелями, в неимоверном прыжке взмывает ввысь и с лёту вонзается мне в рот… Резко оборвавшийся крик сменяется кашлем… Руки нелепо машут, ноги цепляются за куцый терновый куст, и земля, с полным на то основанием, заявляет права на мое бренное тело… Мокрый кузнечик ярко-зеленым метеоритом устремляется на волю, растерянно соображая, что же это такое было… Горькие слезы, размазанные по лицу, кровоточащая рана через всю спину, оставленная врезавшейся тетивой, рас-трепанные крылья… и мягкие руки, подхватившие расстроенного не первым и уж точно не последним в жизни падением ребенка… Вереница незнакомых мне лиц. Строгих и печальных, веселых и задумчивых… И внезапно резкая боль: мраморная плоть трещит под топорами, огонь жадно пожирает дерево… пламя бушует повсюду… Вновь вереница лиц, но все они в огне; и страх в них… и ненависть… уродливые морды вместо лиц…

– Просыпайся,- донесся далекий голос, тут же пре

дупредивший: – Только тихо…

Стряхнув ошметки липкого кошмара, я протер глаза и с благодарностью уставился на мохнатого черта, пристроившегося на сложенной поверх шлема кольчуге.

– Спаси…

– Вот этого не нужно. – Он испуганно взмахнул руками.- Не поминай имя всуе… а то всунет.

– Кто?

– Босс.

– Чей? Твой?

– Ой, только не говори мне, что ты исправился и ступил на путь праведности и прочих воздержаний…

– Ну…

– Шутить изволите? – Черт нервно отодвинулся.- Это смешно. Ха-ха… Что главному передать?

– Какому?

Хвостатая нечисть многозначительно взяла под воображаемый козырек.

– Самому-самому? – недоверчиво уточнил я.

– Я стучать морально-идеологическим противникам не приучен,- обиделся он.-Да и кто меня туда допустит?

– Ну извини.

– С тебя литра,- тут же нагло заявил он.

– Чего?

– Горло бы смочить.

– Возьми в котомке.

– В которой? – принюхиваясь, от чего розовый пя

тачок смешно задвигался вверх-вниз, спросил черт.

– В этой. -Я кивнул на свою седельную сумку.

Взмахнув хвостом, нечистый мигом извлек вышеуказанный предмет и, одним движением вывинтив пробку, жадно припал к горлышку.

Его кадык пару раз дернулся, затем замер, две белесые струйки побежали по подбородку, кожаная бутыль выпала из рук, и со стоном: «Отравили…» – он рухнул ниц. Задрав ноги копытами вверх.

Потрясение от случившегося на мгновение сковало меня, а в следующее черт уже застонал и, отплевываясь, приподнял голову.

– Ты жив? – удивился я.

– Что это было? – касаясь мокрого пятна на груди, спросил он.

– Молоко.

– Это злая шутка,- с укором сказал он.

– А чего ты ждал? – Я был в недоумении. Может, черти брезгливо относятся к этому продукту доения женских особей крупного рогатого скота? Только водки-то все равно нет.

– Да, вашему брату простого черта-труженика обидеть, как хвостом с рогов пыль стряхнуть… Так что боссу передать?

– Передавай мои наилучшие пожелания.

– А по ходу операции?

– Какой операции?

– Вот это конспирация! – изумился черт.- Ни гугу!

– Кто я? – вырвалось у меня. Мохнатый должен что-то знать о моем прошлом.

– Тсс… – Черт приложил палец к губам и отбыл в неизвестном направлении.

Что-то этот настойчивый интерес со стороны темной стороны (опять тавтология выходит) начинает меня беспокоить. Или меня с кем-то перепутали, или… неужели

я приспешник Сатаны? Да нет… Ерунда какая! Я ведь добрый… кажется.

– Не спишь? – выскользнув из-под накидки, поинтересовалась Ламиира.

– Кошмар приснился,- признался я, с восхищением разглядывая ее стройный силуэт, объятый мягким лунным светом. Длинные стройные ноги с изящными ступнями, утонувшими в траве; покатые твердые бедра, плавно переходящие в гибкий стан; высокая грудь, волнующе вздымающаяся при каждом вздохе. Склоненного лица не видно, лишь краешек гладкой щеки нежно белеет в таинственном свете луны, да поблескивает пышная волна тяжелых волос.

– Серой пахнет,- принюхавшись, сообщила она.- Ты кого-то видел?

«Что-то мне не хочется говорить о черте. Буду молчать,- решил я.- Пока сам со всем не разберусь».

– Да вроде бы нет. Да и пес бы сразу почуял чужого,- слукавил я.

Пушок тем временем самым наглым образом дрых, забравшись на сложенные один к одному седла. Лишь храп вливается в раскатистые рулады Добрыни.

– А ты чего встала? – поинтересовался я.

– По делу,- доверительно сообщила она.

– А… только далеко не отходи.

– Да не по этому,- усмехнулась блондинка, склоняясь ко мне и загадочно мерцая темными омутами глаз.- Мне с тобой поговорить нужно. А то все никак вдвоем

остаться не получается.

И, не давая мне времени на выработку концепции поведения, пристроилась под бочок, прижавшись мягким бедром и плечом. Ее ладошка легла на мою грудь, а дыхание взъерошило кудри.

– Мне трудно судить о твоих планах по внешним проявлениям,- прошептала она,- так что было бы неплохо, если б ты посвятил меня в них. Расставил, так сказать, приоритеты.

– Планов-то никаких, собственно, и нет пока. Единственная моя цель в настоящий момент – это вернуть утраченную память. А там поглядим.

– И как ты собираешься все это обставить… с кучей столь любимых тобой спецэффектов?

– Я согласен и на тихое чудо. Чтобы раз – и готово. Воспоминания разложены по полочкам.

– Так ты что, серьезно ничего не помнишь? – приподнявшись на локтях, зашептала Ламиира.- Ни кто ты, ни зачем здесь находишься?

– Ничегошеньки,- вздохнул я.

– А я-то думала…

Замолчав, блондинка погрузилась в думы.

Я же бросил все силы на поддержку своей силы воли, которая из последних сил (ну все, можно сказать, я за-писной тавтолог) сдерживала дрожь в теле.

– Даже не знаю что делать,- призналась она после продолжительной паузы.- А… будь что будет!

– О чем это ты? – растерялся я. По всей видимости, упустил что-то из разговора и утратил нить ее мысли.

– Да так… Значит, нужно срочно вернуть тебе память.

– А мы этим и занимаемся. Но… ты что-то знаешь про мое прошлое? Что?!

– Придет время – и ты все вспомнишь сам.

– Когда рак на горе свистнет?

– Кто знает…

– Неужели все так плохо? Я что, ужасный злодей? Предатель?

– Не бери в голову,- отмахнулась Ламиира.- Понавыдумаешь всякой ерунды.

Склонившись к моему уху, она прошептала, щекоча мне щеку волосами:

– Я с тобой, что бы ты ни решил.

– Ты хорошая.

– Рад, что ты это заметил. Так может… – Выгнувшись, она прижалась ко мне острыми и тугими от страсти (не хочется думать, что виной сему факту банальный морозец) сосками, жарко дыша в ухо.

– Не искушай,- предупредил я.

– Отчего же? – поинтересовалась она, опуская руку на мой индикатор обоснованности доводов «за» и «против» ее предложения.

Вопреки показаниям индикатора, я ответил отказом:

– Я не помню, кто я. А вдруг я…

– Извини меня, похотливую дуру.- Уткнувшись лицом в мое плечо, она крепко обняла меня и принялась баюкать словно несмышленыша.- Бедненький ты мой. Вернем мы твою память… лучше старой будет.

– Ну что ты? Ты очень хорошая и добрая.

– И кто кого утешает?

– Ты.

– Тогда ладно.

– Ты серьезно думаешь, что Яга поможет?

– Сама не сможет, так присоветует кого – она в этих краях всех толковых знахарей-целителей знает, давно живет.

– И то дело…

– А-а-а!

Пронзительно заверещав, Ламиира перекатилась через меня и дернула за руку, стаскивая с покрывала.

– Ты чего? – вправляя плечо, спросил я.

– Чем это вы тут занимаетесь?; – с плохо скрываемой подозрительностью поинтересовалась разбуженная криком Леля. Высунув из-под накидки носик в веснушках и блестящие глаза цвета изумруда.

– Кто кричал? – кривя губы в сдерживаемом зевке, спросила Ливия.

– Оно там,- указывая рукой в сторону покрывала, проговорила Ламиира.- Оно меня коснулось… такое холодное и мокрое, брр…

«Может, и мокрое, но не холодное»,- обиженно подумал я.

Сверкая занесенным мечом и семейными трусами в розовый горошек, Добрыня Никитич начал медленно приближаться, стараясь зайти невидимому лазутчику в тыл.

Лишь верный сторожевой пес и благородный рыцарь печального образа продолжали храпеть, как будто ничего не случилось. И то дело – ночью нужно спать, а не людей криками баламутить.

Со второй попытки подпалив кресалом намотанную на булаву портянку, былинный богатырь худо-бедно осветил место происшествия.

Что-то небольшое, приподнимая плотную ткань, целеустремленно движется в моем направлении.

– Посвети! – Добрыня передал мне факел, а сам острием меча отбросил войлочное покрывало в сторону.

Под ним, приминая пожухлую траву, с натугой пятится задом наперед темно-зеленый рак. Весьма крупный, но совершенно неопасный. Разве что синяк останется на пальце после знакомства с его клешнями.

– Откуда он взялся? – вполне закономерно поинтересовался я.

– Из ручейка выполз,- предположила Леля, предпочитая участвовать в общественной жизни нашего лагеря, не покидая нагретого места.- Вот только куда он так спешит?

А рак тем временем, двигаясь строго в указанном его внутренним биологическим компасом направлении, пятился к гигантской голове спящего Святогора-богатыря. Непрестанно клацающие клешни угрожающе подняты вверх, обломанные на концах усы нервно подергиваются, бусинки черных глаз настороженно прыгают из стороны в сторону, мокрый и от этого почти черный панцирь отражает крохотную луну.

– А чем это вы тут занимались? – Леля решительно выбралась из-под одеяла, решив, что чем она ближе, тем труднее игнорировать ее вопросы. Обняв Ламииру за талию, она почему-то требовательно посмотрела на меня.

Ливия только фыркнула и, отвернувшись, накрылась с головой.

Я непонятно почему почувствовал неловкость и лишь пожал плечами.

– Разговаривали,- нехотя призналась блондинка.

А санитар местного водоема тем временем дополз до скрытого под толстым слоем дерна шлема Святогора и принялся настойчиво вскарабкиваться вверх по нему, помогая себе клешнями и хвостом.

– Может, я чего-то запамятован,- произнес я,- поправьте меня, если я ошибаюсь, но это ведь не типичное поведение раков, да?

– Пускай себе,-отмахнулся Добрыня. -Может, нужда заставила… они существа смирные, полезные.

– По нужде так далеко лезть не нужно.

– Санитары речные,- поддакнула Ламиира.

– И к пиву – вещь,- добавил я.

Храпящий идальго Ламанчский в знак согласия пустил свистящую трель и перевернулся на другой бок.

Не обращая внимания на наши рассуждения, рак медленно, но верно забрался на самую верхушку живого, а полувеком ранее еще и подвижного холма и принялся крутиться на месте, шевеля антеннами-усами, а клешнями изобразив «крутую распальцовку».

– Альпинист-любитель,- выдала очередную версию происходящего Ламиира, полностью оправившись от испуга.- Тренируется перед восхождением на Эверест.

– Экстремал.- На миг задумавшись, и я внес свою лепту в беседу.

Рак замер на самой верхней точке шлема и пронзительно засвистел.

Отступление седьмое

ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ В АДУ

Каждые десять попыток пересечь Лимпопо вплавь – это дополнительно выкормленные три-четыре новых чемодана или десяток модных штиблет из крокодиловой кожи.

Экономическое обоснование целесообразности глупости

Как и всегда с незапамятных времен, этот день для Сатаны Первого, Единственного и Неповторимого (своего рода уникум!) был днем сплошных неприятных неожиданностей. Впрочем, случающихся с регулярным постоянством. Это стало традицией, которую в аду отмечают словно неофициальный праздник, согласно записям древних летописцев «приходящийся на первую субботу последней недели определенного месяца». Уже никто и не помнит, с чего все началось и почему «первая суббота последней недели» каждый раз выпадает на понедельник, но разве это так уж важно?

Вот что действительно важно, так это то, что именно в этот понедельник – один-единственный день в году – в аду все двери раскрыты нараспашку. Это для того, чтобы Сатана – куда уж продлять его годы при бессмертии? – мог бежать по своим важным делам, не тратя времени на открывание дверей, которые имеют привычку в самый ответственный момент заклинивать. Перекосившись, разбухнув от влаги или закрывшись на выскочивший из крепежа язычок. Здесь уж не обойтись без лома или, на худой конец, монтировки (и откуда столько жестокости?). А задержка недопустима, поскольку бегает Сатана быстро и непрерывно… что ж поделаешь, коль припекает ежеминутно? Последнее-то время он уже так не бегает (злые языки судачат, что возраст сказывается, но это так – пустые сплетни, все дело в памперсах), но открывание дверей превратилось в ритуал, собирающий всю адскую нечисть на субботник, приходящийся на воскресенье. Потрудиться дружно – с огоньком из-под хвоста, выпить после этого, опять-таки… И кому какое дело до того, что Сатана никогда не покидает своего дворца – Пандемониума? Двери должны быть открыты во всем аду – точка! Это традиция.

Холеный бес дрожащей рукой протянул императору преисподней круглобокий фужер, заполненный на две трети.

– Что это? – подозрительно косясь на мутное его содержимое, спросил Сатана.

– Лекарство,- отрапортовал адъютант, от усердия вытягиваясь как струна и дрожа до кончика хвоста.

– Отравить удумал?! – двухголосо взревел Верховный Владыка ада. И прорычал: – А ну-ка испей сам!

– Пей-пей! – поддакнула оленья голова.

– Так мне не ну-у-у… – попытался отвертеться услужливый помощник.

Кому в голову придет травить заведомо бессмертного демона? Но жесткие пальцы скрутили мясистое ухо адъютанта. И он поспешно сделал глоток.

– Ладно, давай свое лекарство,- смилостивился Сатана, выхватил фужер и влил его содержимое в оленью пасть.

На что он надеялся?

– Кисло,- скривился Владыка, с тоской вспоминая просторный, обложенный голубым мрамором, с финской сантехникой санузел, спрятанный в уютном алькове за

кабинетом. С каким бы удовольствием он провел весь сегодняшний день в его шести стенах! Но сортир так недосягаемо далек, а ему нужно срочно… – Я сейчас!

И Владыка ринулся в ближайшие приветственно распахнутые двери, испещренные грубыми шрамами ругательств и признаний в состоявшейся за ними любви.

– Побежал? – поинтересовался маркиз Амон, материализуясь рядом с адъютантом, растерянно вертящим в руках пустой бокал.

– П-побеж-жал,- заикаясь, ответил бес, который, кажется, начал догадываться, почему на занимаемой им должности никто не продержался больше года. А он работает уже как раз одиннадцать месяцев три недели и шесть дней.

Спустя полчаса, по-крабьи растопырив ноги и кривясь от неприятного зуда, вернулся Владыка ада, выглядевший скорее нелепо, чем грозно. Но пусть вас это не обманывает: вечно бушующее в его душе негодование только и ждет случая прорваться наружу. И горе тому, кто навлечет на себя его ярость. В гневе он страшен.

– У меня плохие новости,- с ходу сообщил маркиз Амон.

– Асмодей? – тотчас сообразил Сатана.

– Так точно. Он самый. Собственной персоной.

– Неужели погиб? – со скорбным оскалом, но без особой надежды спросил Сатана.

– Хуже,- признался маркиз Амон, стараясь двигаться на шаг позади Владыки ада.- Потерял память.

– То есть как?

– Всю как есть.

– Кто разрешил?

– Не знаю.

– А кто должен знать?! – бешено заверещал Верховный дьявол, ударом кулака раскалывая огромный грецкий орех, лежавший на подносе с разнообразными уго

щениями (это тоже традиция – в этот день Сатана ничего не ест).- Я. Хочу. Все. Знать!

– Узнаем,- преломившись в подобострастном поклоне, пообещал маркиз Амон.

– Узнайте. И доложите мне.

– Будет исполнено. А память скоро к нему вернется…

– У кого узнал?

– Так это… рак на горе свистнул.

– Какой рак? Какой горе? – застонал Сатана, чувствуя приближение грозного момента. А его оленья половина мечтательно закатила глазки и прошептала: – На горе… раком… так романтично.

– Эту функцию выполнил ваш лучший агент – я, собственной персоной и со всем старанием,- доложил титулованный руководитель тайной службы ада.

– Зачем?

– Рад стараться, Великий.

В злобных мозгах Сатаны созрел коварный план по уничтожению неугодного ему князя ада, с потерей памяти ставшего уязвимым, и он, взмахнув рукой, начал было его осуществление, но тут скрутило живот, и более насущные, буквально рвущиеся наружу проблемы оттеснили вероломные замыслы на второй план.

Стуча копытами, Сатана умчался прочь, оставив мысленно простившегося с должностью и жизнью адъютанта и медленно тающий в воздухе силуэт Амона, отбывшего по очень тайным делам.

 

ГЛАВА 16

Ночные гонки сказочных экстремалов

Как же это по-русски будет? Вспомнил! Залезай, с огоньком прокачу.

Японский интервент – Лазо

Настырная муха, обуянная стремлением в небо, заложив крутой вираж у моего носа, с нагрузкой загудела, выходя из крутого пике. Фасетчатые глаза от напряжения полезли на лоб, прозрачные крылья затрещали, с натугой борясь со стремящимся к земле толстым ярко-зеленым брюхом.

– Фу… – дунул я.

Порывом ветра ее смело прочь с моих глаз.

– Ты уверен, что ничего из сказанного не напутал и не забыл? – в сотый, наверное, раз за последние три часа принялась тормошить меня Леля.

– Уверен,- несколько раздраженно ответил я.- На память не жалуюсь.

– Тогда что мы здесь делаем? – Зеленые глаза недоуменно округлились.

– Ягу караулим, ты не забыла?

– А зачем?

– Чтобы вернуть мою память.

– А ты говоришь – не жалуюсь…

Сообразив, что сам себя загнал в ловушку, я, не говоря ни слова, придвинулся поближе к Ливии. Златовласая дева последнее время что-то все молчит, кажется, на что-то дуется.

– Скажи ты ей,- попросил я ее.

– Что сказать?

– Ну…

Рыжий кот, качнувшись на расшатаннсй штакетине, лениво спрыгнул на кучу прелой соломы, которая нависает над бортом перевернутой телеги. На наши головы посыпалась труха и различная живность.

– Брысь!

Но ночной разбойник не обратил внимания на команду, он зарылся в солому, оставив торчащий наружу хвост, и замер, утробно урча. Словно мини-трактср на холостом ходу.

По булыжной мостовой, топорща длинные усы и поблескивая черными глазками, пробежала толстая крыса.

Кот рефлекторно дернулся, но попытку погнаться за ней не сделал – эта тварюга сама кого хочешь сожрет.

– Фи… – проговорила Ламиира, перевернувшись от отвращения.

И снова тишина и отсутствие кого бы то ни было на улицах. Даже в придорожном трактире ни души и двери на засове, лишь тонкий лучик света вырывается из щели в оконных ставнях.

А в общем-то город как-то уж очень поспешно отошел ко сну, словно невидимый электрик разом отключил всем свет. Нет, конечно, это не мегаполис, где ночная жизнь во сто крат насыщеннее дневной, скорее уж деревня, где встают с петухами и ложатся, едва начнет смеркаться, но как-то слишком уж резок переход от суеты к полному безлюдью. Получасом раньше до нашего слуха долетали выводимые гуляющими хлопцами песни, девичий поощрительный смех, собачья еженощная перекличка, пьяный гул придорожного шинка. Да мало ли какими звуками полнится ночной город, даже самый захолустный. То не вовремя вернувшаяся от матери женушка во весь голос и на всю околицу разъясняет пойманной на горячем охотнице на чужих мужей свои су-пружеские права и обязанности, то пьяный мужик, вооружившись обухом, гоняет по двору голосящих супругу

на пару с тещей, популярно объясняя свое право на отдых… Да мало ли веселых на свете затей?

– Ты уверен, что курица говорила про этот городишко?

– Да здесь на сотни верст вокруг больше нет ни одного поселения крупнее чем на полсотни дворов… Уверен!

– И где же тогда Баба Яга? – поинтересовалась Леля.

– А мне почем знать?

– Может, она образно выразилась? – предположила Ламиира.- Иносказательно как-нибудь…

– Курица? Иносказательно?

– А почему нет?

– Почему-почему… Я допускаю даже, что курица может нести золотые яйца, здесь, как говорится, половина вины на петуха ложится – «Чем зарядил – тем и выстрелило». Нарушенный обмен веществ вследствие экологических проблем, опять-таки. Ну да ладно. Пускай даже она семи пядей во лбу, как еще можно толковать эту инструкцию? «Иди в город, что недалече, спрячься в укромном месте близ виселицы и жди. Когда на небе

светлячки замерцают, промчится мимо Яга первый раз. Преследуемая молодцем-увальнем на печи скоростной. Сиди смирно, не высовывайся – затопчут. Промчится второй раз – тише мышки сиди. Промчится в третий – поспеши за ней, как догонишь – можешь речи просительные молвить. Авось не съест. Но коли не молодец за ней гнаться будет, а наоборот – жди следующего раза. Окликнешь – только косточки и останутся, поколотые да обглоданные». Так как, по-твоему?

Ответить рыжая спорщица не успела. Над городом прокатился дикий рев, и, высекая из булыжников снопы искр, в клубах дыма и пара мимо промчалась печь с подпрыгивающим сверху лежебокой.

– Печь,- зачем-то сообщил я, словно кто-то мог этого не заметить.

Следом, завывая, словно истребитель на бреющем полете, промелькнула ступа с Ягой, энергично загребающей помелом и выкрикивающей заклинания, больше похожие на вопли рассерженного индюка. Ее знаменитый нос послужил надежным опознавательным знаком.

– Придется ждать следующего раза,- констатировала Ламиира.- Ты нам живой нужен, пускай и без памяти.

– Так даже лучше,- подтвердила Леля.- Никаких старых вредных привычек.

Ливия вновь промолчала, погруженная в какие-то свои мысли. И это начинает меня беспокоить. Нужно поговорить как-нибудь. Прояснить ситуацию. Может, по дому затосковала?

– Подождем,- предложил я. – Может, они поменяются местами.

– Подождем,- согласились присутствующие.

Подождали, прислушиваясь к прекрасно различимому

шуму погони, сперва удаляющемуся, затем многократно размноженному гулким эхом и вновь стремительно нарастающему. Городок затих – выжидает, даже собаки не лают, лишь где-то голосит новорожденный карапуз, пробующий свой голос по всей широте диапазона. Дон Кихот сдавленно выдохнул и прошептал:

– Что это было?

– Это слишком емкий вопрос, чтобы дать на него однозначный ответ… – начал я.

– Это печь – ее топят,- подключилась Леля.- И ступа – в ней толкут. А метла – ею метут.

– Подметают,- поправил я.

– Понятно,- удовлетворенно вздохнул рыцарь.

– Что понятно?

– Понятно, что они делают.

– И что же? – спросил я, поскольку сам мало что из происходящего понял.

– Печь погнали к реке – топить, поскольку в колодец она не поместится, а бабушка метет, вернее, подметает небо, чтобы собрать дым и растолочь в ступе.

– Э… э… – только и вымолвил я.

– Ты немного ошибся,- поправила идальго Ливия.- Но виной тому нечестивая магия, лежащая в основе всего происходящего.

– Обычная магия,- пожала плечами Ламиира.

– Это колдовство? -ужаснулся рыцарь печального образа.

– Скорее волшебство,- притушил я его стремление тотчас бежать на битву со вселенским злом.- Как в сказке.

– Какой?

– Да не все ли едино, главное, что это как бы понарошку.

В этот миг два «понарошка» пронеслись мимо. На этот раз первой показалась ступа с радостно улюлюкающей Ягой. На повороте ее слегка занесло, но она парой-тройкой резких взмахов метлы выправила положение и полетела дальше. Следом пронеслась печь, выворотив из мостовой камень. Судя по грохоту, остановили его доспехи Дон Кихота.

– Может, мне и удастся поговорить сегодня с Ягой.

– Скорее выслушает, чем съест,- заметила Леля.

– Скорее съест, после того как выслушает,- предположила Ламиира.

– Один ты с ней разговаривать не будешь,- категорическим тоном заявила Ливия.- Я постою рядышком. Надеюсь, мое смирение благотворно повлияет на ее буйный нрав.

– И я. И я,- затараторили рыженькая с блондинкой.- Мы тоже постоим тихонько, главное, что-нибудь тяжеленькое захватить…

– Я зайду с тыла,- уточнил диспозицию Добрыня.

Поскольку рыцарь печального образа промолчал, я

предположил, что камень, вылетевший из-под печи, попал по металлической шляпе, по большей части находящейся на голове благородного идальго.

– Если мы переговоры начнем с тактического окружения, то Яга волей-неволей станет в защитную позицию.

– И что в этом плохого?

– Судя по ее репутации – не то чтобы я специальноинтересовался, но кое-какие воспоминания по этой части сохранились,- так вот, кажется мне, что не успеет

Леля чихнуть, как Яга нанесет контрудар. А оно нам надо?

– Не буду я чиха… апчхи!

– Будь здорова.

Нарастающий рев ознаменовал приближение погони. Ступа и печь двигались нос к носу. Поставь я на результат гонки все свои деньги, успел бы поседеть, дожидаясь результатов фотофиниша, но… На повороте ступу вновь занесло, и, пока Яга боролась с управлением, печь стремительно вырвалась вперед и первой достигла невидимой финишной черты. Вершину печницкого искусства тотчас окутало облако густого жирного смога, наводящего на подозрение касательно применения запрещенных приемов: предварительной пропитки дров особыми горючими веществами или кислородного поддува.

Ступа проредила крону низкорослой яблони – ее плодам в этом году дозреть не судьба – и замерла посреди мостовой.

Повеявшим ветерком немного разогнало дым, и стал виден ездок на печи. Тучный мужичонка в генеральской пагГахе с красным околышем, сжимающий в руках линзообразный аквариум, из мутного содержимого которого выглядывает щучий хвост (я не зело глазастый – мне в детстве сказки мама читала, наверное…).

Искря, что тебе короткозамкнутый Терминатор, Яга извлекла из ступы небольшой, но, судя по вздувшимся на руках жилам, увесистый ларец и передала его победителю гонки.

– Переходящее красное знамя,- вырвалось у меня. Впрочем, достаточно тихо для того, чтобы голос мой потонул в треске и гудении печи. Следующая мысль и вовсе не была озвучена: «И где я этого нахватался?»

– Так значит, седьмого дня… – начал водитель однотопочной печи с увеличенной камерой сгорания.

– На том же месте, в тот же час,- закончила Яга.

– Пусть победит сильнейший!

Что-то мне это напоминает?

– Домой. Пошла! – сунув ларец за пазуху, приказал мужичонка. И печь резво бросилась прочь, изрыгая клубы сажи и высекая из мостовой искры.

Яга досадливо плюнула на дорогу, от чего веками сопротивлявшийся непогоде и подкованным лошадиным копытам булыжник покрылся сеткой трещин и рассыпался в песок.

– Ждем следующего раза,- шепнула Ламиира.

– Сидите тихо,- приказал я и выбрался наружу.- Долгих лет, бабушка.

Яга дернулась и побледнела.

– Я не хотел вас испугать. Извините, что появился так неожиданно, но у меня к вам просьба.

Яга судорожно хлопнула губами, но не издала ни звука.

– Может, вам помочь? – обеспокоенно предложил я, делая осторожный шаг на сближение.

Обладательница выдающегося носа дернулась:

– Нет! Не нужно!!!

– Нет так нет,- примирительно сказал я.- Да не переживайте – это не ограбление и уж тем более не…

Из-за спины донесся шорох, возвестивший о том, что мои «послушные» девчата и не думали меня слушаться.

Обведя нашу компанию шальным взглядом, Яга прошамкала, дергая торчащим изо рта клыком:

– Щего вам надобно?

Как-то ее испуг не вяжется с образом злобной ведьмы, любительницы печеных Ивашек и вареных царевичей-королевичей. Скорее уж она напоминает обычную старушенцию, непонятно как оказавшуюся ночью в городской клоаке среди отбросов общества с потенциально извращенной сексуальной ориентацией.

– Дело в том,- как можно вежливее произнес я,-

что я потерял память.

– А…

– Точно. Амнезия. Ничего из прошлой жизни не помню. Даже сколько мне лет. Предполагаю, что под тридцать, но точнее…

Ведьма сдавленно хохотнула:

– Все память потеряли?

– Только я.

– Плохо.

– Это почему?

Подружки насупились. Яга побледнела и покрылась пятнами. Если поначалу личико ее цветом напоминало хорошо унавоженный бурый глинозем, то теперь стало походить на лик гипсовой статуи, долгое время простоявшей на открытом месте, доступном для голубей.

– Всех скопом исцелять легче,- схитрила ведьма.

– Вы поможете мне?

– Э… Сама-то я со стукнутыми в районе головы избегаю связываться.

– Что так?

– Да как начнут геройствовать, так хоть к лешему в буреломы забегай – нигде покоя нет.

– Да я по большей части тих, как мышь,- заверил я старушку.

– Тогда попробую помочь, но…

– Мы заплатим,- поспешно заявила Ламиира.

– Как же без этого,- подтвердила Яга.- Значит, так. Сейчас мы отправимся ко мне в избушку… вдвоем.

– Не-э… так дело не пойдет,- запротестовали подружки.- Мы не бросим его без помощи и защиты.

– Ничего с ним не станется,- заверила старая ведьма, шмыгая носом.- Через три ночи приходите на это место – получите в целости и сохранности.

– Ну разве что так… – протянула Ливия и, вплотную приблизившись к Яге, что-то прошептала ей на ухо.

Ведьма нервно сглотнула и утвердительно закивала головой. Словно китайский болванчик.

– Ну коли так…- Сменив златовласую деву у покрасневшего уха старой ведьмы, Леля внесла свой вклад в передачу сообщений, не предназначенных для слуха посторонних.

От обилия секретной информации Яга окосела.

– Тогда и я кое-чего прощебечу на ушко,- решила Ламиира и безотлагательно воплотила свое решение в жизнь.

Добрыня не стал следовать женскому примеру. Былинные богатыри выше этого. Он просто похлопал меня по плечу, одарил Ягу многообещающим взглядом и пожелал удачи.

Дон Кихот по-прежнему находился в бессознательном состоянии – видимо, не только звук от удара камня о шлем вышел сильный. О ком другом я бы уже начал беспокоиться, но для рыцаря печального образа это обычное состояние во время и после битвы. Он так всегда расстраивается, что ему не дали поучаствовать…

Хорошо, Фросю уговорили остаться на постоялом дворе под присмотром добродушной трактирщицы и злобного оленя, а то сердце Яги не перенесло бы больше информации, выданной ей на ухо. Ищи потом другого специалиста по восстановлению памяти.

Сглотнув ставшую вдруг горькой слюну, я забрался в ступу к Яге и с тоской посмотрел на землю.

– Поехали! – крикнула ведьма и махнула сверху вниз помелом.

Ступа вздрогнула и шустро рванула вперед, раскачиваясь и подпрыгивая в воздушных ямах, неясно как оказавшихся на такой высоте.

– Стюардесса по имени Яга,- затянула старая карга, когда ее транспортное средство начало набирать высоту.- Обожаема ты и желанна.

Не знаю, что там нашептали старушке мои подружки, но со мной ведьма обращалась трепетно, словно с писаной торбой, полной пасхальных яиц.

– Кохвию не желаете? – поинтересовалась ведьма и заботливо укутала мои плечи цветастым пледом, чтобы не продуло, а в целях соблюдения техники безопасности

напялила мне на голову заячий треух.

– Дед Мазай подарил,- похвасталась она,- у него по весне удачная рыбалка приключилась… А ты правда ничего не помнишь?

– Воспоминаний куча, но они сумбурно смешаны и все неясно какое отношение имеют ко мне. О себе ничего не помню… даже назвался товарищем Бармалеем,- разоткровенничался я.- А кто он такой – понятия не имею. Вероятно, герой древности…

– Тяжелый случай,- согласилась Яга.- Тридцатилетний ты наш. Хи-хи…

Меж тем ступа, словно хороший конь, не нуждаясь в понуканиях и управлении, донесла нас до всемирно известной избушки на курьих ножках.

– Сперва в баньку – попариться,- решила Яга, скаля клык,- а уж затем начнем недуг твой исцелять.

– Как скажете…

– То-то…

Отступление восьмое

ДУМЫ О ЗЕМНОМ

– А скажи-ка мне, архангел, читал ли ты

Библию?

– Да, Создатель. Три раза. Очень понрави

 

лась.

– Хм… Себе почитать, что ли?

Любимая шутка серафимов

– Аллилуйя! Аллилуйя! – пропел зуммер мобильного телефона.

– Сейчас-сейчас,- снимая аппарат с опоясывающей власяницу веревки, произнес мужчина в терновом венце.- Слушаю.

Из-за неблагоприятного расположения светил, частично отражающих, а частично искажающих сигнал своими энергетическими полями, голос, доносившийся из крохотной мембраны, укрытой за пластиковой решеточкой, звучал гулко и невнятно, временами сбиваясь на бессвязное бормотание. И поэтому приходилось по нескольку раз переспрашивать, уточняя ключевые моменты.

– Так вы говорите, что анализ ДНК показал значительные аномалии в исследованной вами крови? С таким вам.не приходилось сталкиваться ранее? Но это естественно, ведь в данном случае мы имеем дело не с обыкновенной кровью человека, будь то грешник или праведник, очень велика вероятность, что обследуемый одержим дьяволом или даже сам является земным воплощением одного из противных нам бесов.

– Спаси и сохрани!

– Работаем над этим.

– Действительно, демоническая цепочка весьма ярко выражена и… ш-ш-ш…

– Вот видите, этим и объясняется наличие в крови демонической цепочки.

– Но – ш-ш-ш… небесная цепочка.

– Это печальный факт, но все мы помним о падении слабых духом ангелов, в непомерной гордыне восставших против Отца.

– Она более позднего происхождения, чем демоническая.

– Более свежая?

– Я и говорю -это поразительно… ш-ш-ш… невероятно!

– Это действительно неожиданно,- признался мужчина втерновом венце, задумчиво опустившись на небесную твердь. И отметил про себя: «Неужели отец Дормидонт Ополинариевич сумел свершить невозможное и обратить падшего к истинному свету?»

– Но самое поразительное… ш-ш-ш…

– На все воля Господня!

– Воистину так. В его крови доминирует неизвестный нам ген. Подобного, насколько позволяет судить мой опыт и архивы Храма, пока не встречалось.

– Будьте добры, об этом немного подробнее…

– Его пространственное расположение в цепочке мономеров…

– Не так подробно, пожалуйста.

– Не такой, не там, не так.

– И что это значит?

– На все воля Господня,- смиренно заметил собеседник, признаваясь в отсутствии разумного объяснения.- Может, вы там… по своим каналам… ш-ш-ш…

– Это все?

– На сегодня новостей больше нет. Благословите.

– Да пребудет с вами сила… – Дальнейшего земной собеседник не услышал. Залетевший из другой галактики метеорит искусственного происхождения смял своим защитным полем хрупкий спутник и, мигнув бортовыми иллюминаторами и габаритными огнями, ушел в подпространство, где совершил столь любимый фантастами гиперпрыжок, в действительности просто невозможный из-за грубого противоречия с законами природы и постулатами, приведенными в учебнике «Физика. 6-7-й классы».

Человек в терновом венце с неодобрением посмотрел на смиренный лик кролика Роджера – заставку экрана мобильного телефона, на котором индикатор уровня сигнала внезапно упал до нуля, и отключил его.

– Куда мир катится?

Щебечут райские птицы, плещутся в славянском уголке рая молочные реки и пивные озера, и нет им никакого дела до заблудившегося участника ролевой игры под названием «Звездные разборки от Альфы до Омеги». А сын Божий, поникнув головой, взирает на ту часть Земли, «где так вольно дышит человек» (интересно – кто этот счастливчик?), и думает: «За что им наказания эти, Господи?»

 

ГЛАВА 17

Традиционная медицина от Яги

Любой недуг исцеляется доведением уровня жидкости в организме до соответствия норме.

1. При избытке -рекомендуется кровопу

скание.

2. При нехватке – рекомендуется клизма.

Эти два «К» – киты, на которых покоится

современная медицина.

Трактат «В здоровом теле - дух в норме», ориентировочно датируется IX-XI вв.

Избушка на курьих ножках неуверенно потопталась около меня, повернулась фасадом в сторону костра, вроде бы как размышляя, и пошла дальше. Наверное, пришла к выводу, что я все же несъедобный. А съедобная сыроежка в сосновом бору лучше ядовитого мухомора в желудке. Если он твой. Да не мухомор – желудок! А если чужой, то возникают варианты.

– Сядь на пенек.- Приплясывая на манер первобытного шамана, Яга кружила вокруг меня, помахивая дымящейся еловой веткой, в которую по непонятным мне резонам вплела пучки сушеной конопли.- Съешь пирожок.

– Так я уже отужинал.

– Тебе память нужна?! – Старая карга топнула протезом.

– Нужна,- согласился я. И, подумав, добавил: – Наверное.

– Тогда делай, что велю.

– Йес, сэр! – дурачась, отрапортовал я. А пирожок съел на полном серьезе.

И тут же громко икнул.

– Прекрати! – взвилась Яга.

– Не… ик!… могу.

– Прекрати, а то съем! – А ведь эта бабка, если что сказала – сделает.

Помогло. Правильно в народе говорят: «Икоту испугом лечат». Здесь главное соблюсти границы и выдержать баланс. Отнесся к делу недобросовестно, с прохладцей – результата ноль, переусердствовал – обеспечил заказом деревянных дел мастера. Во всем мера важна.

Когда я с точки зрения лечащей ведьмы достаточно пропитался дымом, она принялась выделывать различные непонятные вещи.

– Смотри внимательно,- предупредила она, наклонившись вперед и упершись руками в гладкий ствол ясеня, принялась усердно крутить задом.

– О чем ты думаешь, глядя на это? – спросила ведьма.- Дай волю воображению.

– Ни о чем таком я и не думал.- А ему, воображению то есть, только дай волю – оно таких ужасов навоображает… зрелище весьма благоприятствует.

– Говори первое, что приходит в голову.

А что может прийти в голову при виде согнувшейся в три погибели горбатой карги, если добавить к этой картине, и без того отвратной, торчащий из-под юбки протез, обвисшие до пупа груди и безгранично безобразное лицо? И хотя его-то как раз сейчас и не видно, но зрелище и без того удручающее. Хоть бы костер затушила – все не так страшно было бы.

– Мне столько вовек не выпить,- признался я.

– О чем это ты?

– Немного тренировки, и будете вы первой исполнительницей стриптиза в этих краях,- поспешил заверить я Ягу. Женщины всегда так чувствительны к вопросам собственной привлекательности…

– Ты куда зеньки свои бесстыжие пялишь, похабник? – прорычала Костяная Нога.- Ты на бересту смотри, на рисунок, на ей начерченный.

– А… – облегченно вздохнул я, поняв, что с паническим бегством можно погодить…

Присмотрелся, и правда: Яга прижала к стволу дерева небольшой кусок бересты. А филейная ее часть просто от старости трясется… или еще от чего.

На первобытном прообразе бумаги какие-то загогулины, словно обрывки различных кардиограмм, наложенные один на другой.

– Сдается мне, что последствия удара по голове не ограничились потерей памяти. Или ты всегда так туго соображаешь?

– Да бред это полный,- в сердцах выпалил я.

– Правильно,- согласилась Яга, убирая бересту.- А на этой?

Два отстоящих друг от друга нолика, вписанных в вытянутый эллипс.

– Розетка,- быстро ответил я.

– Что за невидаль? – удивилась Яга – костяная нога.- А это?

В центре треугольник, из углов которого выходят лучи, делящие лист бересты на три поля, внутри написаны две цифры, образующие число 21. Параллельно каждой из сторон треугольника прочерчены по два одинаково отстоящих друг от друга отрезка, образующих два треугольника, вершины которых находятся на лучах, исходящих из внутреннего треугольника.

– Что-то знакомое, но… это как-то связано с отсутствием женщин и присутствием пива, соленых бобовых или копченых пресноводных и пары-тройки друзей.

– Ладно,- махнула рукой Яга.- Приступим к лечению. Закрой глаза и полностью расслабься.

Я послушно исполнил ее распоряжение.

Бум!

Потирая ушибленный лоб, я поднялся с земли, куда сверзился с пня, подтвердив невозможность совмещения процессов сидения и полной расслабленности.

– Замри! – приказала ведьма.- И рот закрой.

Я послушно замер, пытаясь угадать, какая опасность грозит мне на этот раз.

Не менее послушно замер и костер – погаснув словно по мановению волшебной палочки. Вот только темно не стало – небо озаряют частые всполохи далекой грозы.

Со свистом рассекая воздух, увесистая клюка взвилась вверх и со звоном отскочила от моего лба.

– Имя? Фамилия? Звание?! – тряся меня за грудки, проорал штандартенфюрер СС фон Штирлиц.

– Гитлер капут! – выпалил я.- Семнадцать.

– Чего?

– Мгновений,- уверенно ответил я.

– Чего-чего?

– Весны.

– Кажется, перестаралась,- меняясь в лице, произнес женским голосом штандартенфюрер СС Штирлиц, облаченный в эсэсовскую форму.

Козырек фуражки медленно стек по переносице вниз, превратившись в огромный крючковатый нос, а стилизованный под орла значок вспучился огромной волосатой бородавкой.

– Ты по-русски понимаешь? – спросила Яга, став самой собой. Вот только вместо висячего и плоского пятого размера груди она стала обладательницей протеза

такого же по размеру, но под завязку наполненного и мощно колышущегося от малейшего движения, да еще и протез трансформировался в ручной пулемет, непонятно зачем привязанный к ноге.

– Ты меня слышишь? – прокричал пестрый попугайна ее плече.

– Скажи что-нибудь! – потребовал одноногий пират, чертыхнувшись.- Карамба! Мать вашу…

Закрыв глаза, от чего мечущиеся перед взором светлячки приобрели болезненную яркость и муторное раз ноцветье, я затряс раскалывающейся головой и отрицательно замычал.

– Что бы по этому поводу сказал Гиппократ? – задумчиво произнесла Яга, гладя шершавой ладонью мой лоб.

Постепенно светлячки разлетелись, боль в голове притупилась, и я рискнул приоткрыть один глаз.

Рядом суетилась старая ведьма, бормоча, что, дескать, только гнева всех сил небесных, подземных и земных на ее голову не хватало.

– Что это было? – спросил я.

– Шоковая терапия,- призналась Яга, с облегчением вздохнув.- Вспомнил что-нибудь?

– Не знаю…

– Как тебя зовут? – спросила она, и бородавка на носу шевельнулась, становясь похожей на нацистского орла.

Наваждение длилось краткий миг, затем бесследно исчезло.

– Не помню. Но быть товарищем Бармалеем больше не хочу – надоело.

– Будем лечить,- решила Яга.- Принеси метлу.

– Мы куда-то летим? – спросил я, возвращаясь с магическим помелом, притворяющимся простым инструментом для подметания двора.

– Я иду спать,- сообщила старая карга с костяным протезом.

– А зачем тогда я принес это?

– Местность подметать.

– А?

– Подметешь двор, вишь, избушка весь разворотила в поисках червячков, наносишь в баню водицы… Носи из криницы, она чище будет. Еще череп отполируешь, чтоб блестел,- принялась перечислять Яга, входя в роль Золушкиной мачехи.- Наколешь дров. Но это уже когда я проснусь, а то будешь греметь, сон мой нарушишь…

Чего еще? Хватит пока. Если управишься раньше – можешь подремать чуток. Вон, под кусточком.

– Да вы, мамаша, форменный эксплуататор. Та.м же муравейник рядом.

– А что делать? – развела руками Яга.- Работай. А я пойду перекушу на сон грядущий.

– Рябчиков? Ананасы?

– Сало с чесноком и ломоть хлеба с тмином,- призналась Яга. И ушла, не дав мне процитировать пришедшие на ум стихи Маяковского.

Вздохнув, я извлек из-за пазухи мягкие на ощупь комочки наушников, вставил их в уши и, нажав на кнопку воспроизведения, взмахнул метлой, поднимая клубы пыли, мягко сияющие в лунном свете. Какая длинная выдалась ночь…

Первое время музыка звучала как бы на фоне, затем проникла в сознание, и я начал вслушиваться в хорошо знакомые слова:

…бесы просят служить, но я не служу никому: Даже тебе, даже себе, даже тому, чья власть… И если Он еще жив, то я не служу и Ему. Я украл ровно столько огня, чтобы больше его не красть,

Бесы грохочут по крыше, по крыше – такая ночь, Длинная ночь для того, для того, кто не может ждать…

Погрузившись в размышления, я не заметил, как метла выскользнула из пальцев, продолжая усердно мести, выравнивая борозды, оставшиеся после когтей избушки на курьих ножках.

– Входим в доверие к одному из основных олицетворений зла в славянской мифологии? – громко поинтересовался уже знакомый черт, материализуясь из

ниоткуда.

Для этого используется перетекающий, а не пульсационный переход сквозь слои подпространства. Вот только что это такое – не скажу, поскольку не помню.

– Тебе больше искушать некого? – спросил я у рогато-хвостатой нечисти, выключая плеер и с сожалением глядя на упавшую наземь метлу.

Но мой вопрос остался без ответа. Черт, крутнувшись юлой, принялся принюхиваться.

– Косячок раздавил? – полувопросительно произнес он.- Дай пару тяг сделать.

– Какой косячок? – спросил я с недоумением, поочередно поднимая ноги в попытке рассмотреть раздавленное тело неизвестного «косячка».

– Зажал,- констатировал черт, поникнув головой. От расстройства у него обвисли не только уши и пятак, но и рога.- Сам накурился, а другим – шиш!

– Не курил я.

– А кто? Яга?!

– Она бабушка спортивная, вредными привычками не обремененная. – Не люблю, когда возводят напраслину, даже на ведьму.

– А запах откуда? – подозрительно сощурившись, спросил черт.- Я же чувствую.

– Да это Яга веник палила, колдуя чего-то.

– Интересный веничек…

– Вон он. Лежит. Обгорелый такой.

Взмахнув хвостом, от чего тот щелкнул, черт запрыгнул на кучу сырого хвороста, поверх которого Яга положила притушенную ветку.

– Вау! – обрадовался рогатый.

Махнув рукой на потерянную для общества личность, я принялся за подметание двора, время от времени выпуская из рук метлу. Она каждый раз падала наземь, ни в какую не желая заводиться. Вот чертяка, сбил весь настрой!

Достав из возникшего на боку кармана общую тетрадь в крупную клетку, значительно исхудавшую от отсутствия половины страниц, черт вырвал из нее половинку листа

и принялся заворачивать в нее собранные листочки и веточки.

– Огонька не найдется? – спросил он.

– Минздрав предупреждает,- предостерег я его, надеясь, -что он-то уж должен знать, что за авторитет этот «Минздрав» и почему его нужно бояться курильщикам.

– Нет так нет,- вздохнул нечистый и, шевельнув ро гами, свел их концами. Вспыхнула голубоватая электрическая дуга. Коснувшись ее самокруткой, он растянул огонек и жадно затянулся. Откашлявшись, повернулся ко мне: – Не напрягайся – давай лучше пару тяг. Работа не волк- жрать не просит.

– Не хочу.

– Как хочешь. – Он снова затянулся, закатив глаза и задержав дыхание.

Закончив с подметанием, я пристроил метлу у правой лапы избушки и осмотрелся в поисках ведра, Нужно же чем-то воды наносить?

Черт прикончил самодельную папироску и блаженно растянулся на хворосте, загадочно перемигиваясь со звездами. Кажется, они отвечали на его подмигивание…

Не обнаружив ничего подходящего на роль емкости для жидкости, я решил повременить покудова с ношением воды, а заняться полированием почему-то зубастого оленьего черепа, насаженного на вкопанный в землю столб. Как-то знаком мне'образ оленьей головы с клыками… Что-то такое крутится в голове… Нет! Не могу вспомнить.

При моем приближении череп нехорошо ухмыльнулся. Но я не придал этому значения – а зря! Так как спустя минуту, притупив мою бдительность, он клацнул зубами, норовя укусить. И укусил-таки, оставив кровоточащую рану на большом пальце.

– Сорок уколов в пузо,- предупредил меня черт, с безопасного расстояния рассматривая скалящуюся пасть.- От бешенства.

– У тебя плоскогубцы есть? -скрывая за равнодушной маской внутреннее кипение, спросил я у черта.

– Зачем?

– Нужно,- ласково улыбнувшись черепу прямо в зубы, ответил я.

Отступление девятое

ВЕЩИЙ СОН ПРИХОДИТ К СВАРОГУИ УХОДИТ

Приснится же такое…

Бабочка, которая снится человеку,

который грезит о бурной ночи с любимой

Среди облаков плывет круглолицый диск луны, на светлом фоне которого кто-то кружится, трепеща перепончатыми крыльями и дергая короткими ножками.

Ночь над Святой Русью. Спят притомившиеся задень люди.

Скрипнула, отворяясь, дверь. Из мрака покосившейся избы в ночную темень леса, совершенно не рассеиваемую изетом луны и звезд, ступил сгорбившийся силуэт человека. Словно тень вышла из избы и шагнула под кроны деревьев.

Одетый в рваную рубаху косматый человек опустился на четвереньки, жадно принюхиваясь к доносимым ветром запахам. Из полуоткрытого рта вырывается смрадное дыхание, с губ струйками течет липкая слюна.

Крадучись, человек ползет к одному ему известной цели, подальше от избы, из которой, если прислушаться, доносятся булькающее сопение и стоны.

Судороги корежат его тело, делая продвижение мучительным и малоэффективным.

В спину ему бьет грохот опрокинутой кухонной утвари. И визгливый голос пронзает гармоничное соединение тишины и шорохов надсадным воплем:

– Кровосос!!!

Ползущий человек испуганно вжимает голову в плечи, поскуливает и ускоряет движение. Руки скользят по палой листве, ноги путаются в упругих побегах.

В оставшейся за спиной избе загорается тусклый свет, и из окна высовывается женщина с растрепанными волосами. В ее руке потрескивает лучина, больше коптя, чем освещая что-либо.

– Почто детей малых сиротами оставил, кровопийца?!

Добравшись до упавшего, но сохранившего жизненные силы дерева, косматый мужчина засовывает руку в дупло, скрытое за густым переплетением ветвей.

Что-то булькает.

Гнилозубый рот скалится на луну и жадно припадает к узкому горлышку кувшина. Мужчина, дергая кадыком, пьет, потом запрокидывает голову, из его горла вырывается сиплое «О-ох».

– Пропойца проклятый! – голосит женщина.- Вот вернись мне, убью!

Разбуженный ее воплем Перун резко дернулся, молния непроизвольно вырвалась из его,руки и улетела в стог сена, ясно для каких целей возвышающийся у стен дворца, как раз напротив открытого окна громовержца.

Вспыхнувшее сено озаряет половину неба, словно отголосок ледникового периода, когда Крайний Север тянулся до самого экватора и в любой точке земного шара можно было созерцать северное сияние.

– Пожар!!! – кричит мающаяся от бессонницы на кухне Мокоша. Она первая узрела надвигающуюся беду и спешит оповестить о том всех богов, находящихся сейчас во дворце. А огонь между тем все разгорается: краснохвостые петухи носятся по двору, сшибаясь в яростных схватках, да так, что только перья-искры летят во все стороны, норовя подпалить деревянные стены дворца.

Выскочивший в одном лапте Стрибог спросонья принялся столь энергично размахивать руками, что растерявшиеся от противоречивых повелений ветры сперва метнулись во все стороны, затем сшиблись друг с другом, рождая смерч, вместо того чтобы пригнать наполненные влагой тучи и затушить огонь.

А в это время Сварогу – отцу-прародителю богов славянских – снился вещий сон, еще миг, и покров, скрывающий настоящую суть нового бога, упадет… пальцы верховного бога русичей прикоснулись к клубящейся, словно дым, накидке, закутывающей новоявленное божество с головы до ног.

Наиболее резвый огненный петух, взлетев выше всех, задел крылом брюшину, которой затянули окно по случаю обострившегося ревматизма небожителя. Пух! И дым ворвался в комнату, без страха и упрека набиваясь в нос, рот и глаза верховного властителя.

– Апчхи!!!

Сварог, разбуженный столь бесцеремонно и в самый неподходящий для этого момент, вытер навернувшиеся на глаза слезы и, грозно насупив брови, высунулся в окно:

– Что это такое?!

От его громового голоса содрогнулись небеса, боги смущенно замолкли, лишь Мокоша продолжала причитать, теребя подол фартука, на котором белели прилипшие кусочки теста, и даже петухи-беспределыцики притухли, поспешно сойдя на нет. Тем паче что сено давно прогорело, и медлить с уходом значило нарываться на большие неприятности. Вон и тучи, гонимые объеди-ненными силами ветров Стрибога, появились на гори-зонте, едва не задевая за верхушки деревьев животами, отяжелевшими от переполняющей их влаги.

– Поджигателя поймали? – поинтересовался Сварог.

Прокоптившиеся боги переглянулись и недоуменно

пожали плечами. Перун вместе со всеми – хотя его пальцы до сих пор покалывает от прошедшего через руку высокого напряжения, явного свидетельства родившейся молнии.

Безнадежно махнув рукой, Сварог вернулся в постель – пускай надежды на возвращение вещего сна поч ти нет, но, может, удастся спасти остаток ночи и выспаться перед грядущим днем…

А уже ненужные, но не ведающие об том тучи, доползя до дворца, разом напряглись, выжимая на головы богов потоки холодной влаги. Что неудивительно, учитывая, что ветры нашли их дремлющими над снежной вершиной ближайшего горного пика.

Одарив Стрибога «благодарными» взглядами, перепачканные в саже, насквозь промокшие и озябшие на ветру, небожители поспешили во дворец – отогреваться у камина.

 

ГЛАВА 18

Избушка Яги - моя крепость на курьих ножках

Пасть порву, моргалы выколю!

Не поверил первый раз Гуимплен

Доценту, а зря…

– Пригнись!

Влетевший в окно камень просвистел между рогов и увяз в многовековых наслоениях паутины, пыльной пеленой затянувших углы избушки.

– Нет, ну что они себе позволяют? – шепеляво по

интересовался я у Яги.

Благодаря ее своевременному предупреждению я успел уклониться от оружия пролетариев, правда, стукнулся подбородком о подоконник и прикусил язык.

– Совсем страх потеряли! – поддержала меня стараяведьма, листая доисторический журнал мод. А что еще может быть под обложкой, на.которой изображена нагая

девица, стыдливо кутающаяся в крохотную лягушачью шкурку? Перевернув очередную страницу, она вздохнула: – Раньше лишь полоумные царевичи отваживались

забредать сюда, да и то больше норовили на жалость взять, а эти…

Ее возмущение можно понять – за десятилетие-второе привыкаешь к безопасности, вырабатывается определенный жизненный уклад. А уж если ничего не меняется на протяжении столетий, то представить, что в один момент к самому твоему дому подвалят вот такие «отморозки» и устроят пьяный дебош с попыткой мордобоя, просто-таки в голову не может прийти.

– Все, я рассердилась,- предупредила Яга и, закрыв журнал, в приказном порядке обратилась ко мне: – Иди, и пусть знают, как на меня нападать.

– Но…

– Не тяни: раз-два – и останется только песочком тропинки притрусить.

– Зачем?

– Чтобы крови не видно было.

– Да эта зверюга от меня и пятнышка не оставит, сожрет с тапочками. Ей ли кариеса бояться?

– Только не говори, что испугался пары Горынычей-недорослей.

– Их там не два – их семеро. Если в лесу еще не прячутся…

– Ты, главное, начни, а я подсоблю.

– Как?

– В окошко высунусь и прослежу за очередностью. Чтобы, значит, самых наглых в первую очередь…

– В какую очередь? Меня первый же сожрет, если случайно не наступит – тогда и жрать нечего будет.

Свистнул очередной булыжник. Угодив в котел с варевом, он изменил химический состав готовящегося зелья, что привело в резкому изменению запаха с умеренно неприятного до откровенно тошнотворного с побочным эффектом в виде густого сине-зеленого дыма.

– Приворотное зелье испортили,- опечалилась ведьма.

– И аппетит на полгода вперед,- добавил я и, ухватив бурлящее в котле зелье, выплеснул его в окошко, следствием чего стал истошный рев и град проклятий, в которых русскими были только матерные слова, а вот предлоги все непонятные, чужеродные.

– Приворожили кого-то,- хихикнула Яга.

– Оборону ведем по всем правилам военного искусства.

Отведавший кипятка ящер умчался прочь, оглашая окрестности ревом и совершенно игнорируя попытки наездника обуздать его.

– Осталось шестеро – иди. Видишь, они чего-то обсуждают – пакость готовят.

– А у тебя, бабушка, случаем, меча-самосека или, на худой конец, станкового пулемета нет?

– А это что за странное оружие, что его на такое место надевать приходится? И как ты им воевать будешь?

– Это вы о чем?

– Жаль, нет. Интересно посмотреть было бы. Уж столько лет живу, а подобного чуда не видала.

– Может, меч-кладенец где припрятан?

– Есть водица заговоренная.

– Делает человека неуязвимым?

– Превращает в козла.

– Так давай их обрызгаем. Пускай бебекают опосля.

– Не поможет,- охладила мой пыл Яга.- Ее испить нужно.

– Понятно. А может, улетим?

– Избушка летать не может. У нее крыльев нет.

– А мы на помеле через дымоход выберемся. Я в мультфильме такое видел.

– Бежать?! – заорала Яга.- Да чтобы я, Ночной кошмар, летящий на бескрылой ступе и сеющий повсюду вечное и злое, бежала от нескольких жалких оборванцев, у которых медного гроша на приличное тряпье не хватило? Не бывать такому!

– Да это так… к слову,- зачастил я, идя на попятную.- А одежка их просто под глубокую старину пошита – неандертальцы в такой на светские рауты по случаю победы над врагом ходили. Проводить в последний путь со всеми положенными приправами и, похлопав по набитому брюху, поставить точку в древней вражде, придя к вселенской гармонии.

Нападающие и внешне изрядно напоминают древнего предка человека. Утверждаю это вопреки современному научному мнению, поелику хорошо знаю человеческую натуру – для кроманьонца на безрыбье и неандерталоч ка – баба. А что морда у нее квадратная и грудь волосатая – так и у кавалера самого, поди, пропорции не Аполлона, а разве что бронзовой его копии, успевшей побывать в печи с целью переплавки, но уцелевшей из-за веерного отключения газа. Короткие ноги с шишковатыми коленями наружу, длинные руки, квадратные торсы, укутанные в накидки из светло-серых звериных шкур, и головы, о которых можно судить лишь по плоскому носу и блестящим сквозь прорехи в густой растительности глазам. Ожившие экспонаты из палеонтологического музея. Однако при этом восседающие верхом на не менее реликтовых, но значительно раньше вымерших динозаврах. Которые и внешне-то разительно отличаются от всех драконоподобных Змеев Горынычей, даже учитывая этническое их разнообразие. Их роднит, пожалуй, только чешуйчатое покрытие тел и наличие хвоста. На человеческий взгляд, различие невелико, но и с точки зрения ящера – разница между человеком и макакой тоже небольшая. Хотя, скорее всего, он подходит к этому вопросу с чисто гастрономическим интересом… Но вернемся к нашим незваным гостям. Вернее, к их скакунам. Прямоходящие, с огромной башкой, клацающей челюстями метрах в пяти над землей, небольшими передними лапками с давно не стриженными когтями и огромными задними, которые напоминают лапки избушки на курьих ножках, только когти пошире и сами ноги помясистее. Вдоль спины тянутся бугристые буроватые наросты, заменяющие наездникам седла, ближе к хвосту наросты удлиняются, приобретая форму шипа. Сам хвост по длине в полтора раза превосходит собственно туловище, служа дополнительной опорой и одновременно противовесом непропорционально большому черепу, из-за толщины кости наверняка имеющему просто-таки гигантский вес. И Яга хочет, чтобы я добровольно вышел из такой надежной избушки, способной к тому же маневрировать, не давая разобрать себя по бревнышку? Ни за что!…

От группы наездников динозавров отделился один и, приблизившись, проорал, с трудом выговаривая явно незнакомые ему слова:

– Именем Господа нашего заклинаю – изыди, Сатана!

– Что это было? – поинтересовался я у Яги.

– Изгоняющие дьявола,- пояснила ведьма.- А я-то думаю – чего это они здесь ищут?

Потребовать разъяснения я не успел. Молниеносно выйдя из меланхолической задумчивости, Яга рывком усадила меня в кресло и, впившись колючим взглядом, принялась напевно бормотать:

– Твой разум дремлет, он пока еще спит… спит… спит… баю-бай… Глаза закрой. Спи… спи… оковы спадут и…

– И свобода нас встретит радостно у входа,- вставил я.

– …спи… разум во тьме, но от рук моих идет свет и тепло, воспоминания тянутся к ним, пускают ростки, ты вспоминаешь. Ты все вспомнил. Ты древний демон, нет жалости в тебе – лишь ярость и рвущаяся наружу необузданная мощь. Встань, проснись – иди и убей их!

Под конец проникновенного повествования голос Яги сорвался на визг, неприятно полоснув по напряженным нервам, но ярости и мощи в себе я не почувствовал. Лишь сухость в горле и разочарование. Магические способности прославленной ведьмы оказались сильно преувеличенными, она даже погрузить меня в транс не смогла. Гипнотизер доморощенный. Неужели она считает, что запрограммированный человек станет неуязвимым для клыков ящера?

– Кина не будет,- поднимаясь, сообщил я Яге.- Может, все же убе… в смысле произведем тактическое отступление?

– У-у-у… – прокатилось над лесом, и в стену избушки что-то с силой ударило.

Тряхнуло основательно.

Поднявшись с пола, я поспешил к окну узнать причину.

Мне навстречу сунулось волосатое рыло, но тут же исчезло, поощренное табуреткой, которая рассыпалась, что тебе конструктор «Сделай сам». Посмотрев на оставшуюся в руках ножку, я решил, что изделие восстановлению не подлежит, зато по частям предоставляет в наше распоряжение четыре добротные палицы. Кои надлежит немедленно проверить в деле…

Следующего нападающего я встретил, высунувшись в окно по пояс и размахнувшись от души. А русская душа, как известно, не имеет границ. Ножка просвистела мимо поросшего густой шерстью уха неандертальца, что плохо, и разлетелась о пуленепробиваемую голову его ящера-скакуна, что еще хуже, поскольку оставило меня не только без оружия, но и с онемевшими пальцами.

– Ур-р! – взвыл неандерталец.- Ням-ням!!!

И его пятерня, ухватив меня за рог, потянула на себя.

– Каннибал проклятый! – обиделся я и ударил его локтем под дых.

– Ой! – на чистом русском произнес он, судорожно дернувшись.

Вследствие его необдуманного рывка я оказался по колени вытянутым из окна, чем привлек нездоровый интерес динозавра, открывшего пасть совсем не для того, чтобы приветствовать меня.

Клац! Ремешок лопнул, и шлем остался в руках неандертальца, а я на манер маятника качнулся вниз, плашмя приложившись о бревенчатый бок избушки на курьих ножках.

Клац! Пасть ящера захлопнулась, как сработавший вхолостую капкан. Меня спасла сила земного притяжения, сумевшая придать телу большее ускорение, чем хищные инстинкты ящеру.

Клац! Прикусив кончик языка, захлопнулся мой рот, раскрытый в намерении издать вопль.

Оказавшись на земле, между лап растерянно мычащего динозавра, мимоходом отметив его несомненную принадлежность к мужскому полу, я воспользовался этим фактом, чтобы одним взмахом меча поспособствовать вымиранию этого редкого вида.

От его рева заложило уши.

Избушка на курьих ножках, не зараженная героизмом "Яги, панически бросилась наутек, подпрыгивая и виляя тяжелым крыльцом.

«Попал»,- понял я, готовясь дорого продать свою жизнь. Как минимум загнав преследователей до полусмерти, если не удастся убежать от них, затерявшись среди густого подлеска.

У моих противников преимущество в скорости – один шаг в два метра чего стоит,- а у меня в маневренности, проходимости и стимулировании нервных окончаний.

Петляя, словно мартовский заяц, влетаю в ближайшие кусты и, споткнувшись о предательски вылезший корень, продолжаю движение кубарем, обнаруживая все новые и новые кочки.

– Чем это ты занят? – озабоченно поинтересовался, появляясь, черт.- Может, помочь чем?

– Останови их.

Объяснять подробнее не понадобилось – треск, сопровождавший туши ящеров, которые проламывались через заросли, яснее ясного объяснил, кого я имею в виду.

– Не… – Рассмотрев преследователей, черт поспешил откланяться.- Это без меня.

– Трус,- буркнул я.

– А ты знаешь, как больно, когда тебя пережевывают?

И исчез.

«Сейчас узнаю»,- пришло на ум, и я вздрогнул, холодея от дурного предчувствия.

С трудом поднявшись на ноги, я все же попытался бежать, но после пары шагов обессиленно прижался к ближайшему дереву спиной и поднял меч.

Первый ящер, выскочив на меня на полной скорости, не успел затормозить и стукнулся головой о дерево. Оно затрещало, но устояло. Неандерталец, взмахнув руками, слетел с насиженного места и в компании желудей и листьев рухнул мне на голову, предварительно плашмя отпечатавшись на шероховатой древесной коре.

Закрывая голову, я вскинул руки вверх, а то, что в одной из них был зажат меч,- это случайность. Он сам виноват. Залитый с головы до ног горячей кровью, я повалился на бок под весом рухнувшего на меня тела.

Пока контуженый ящер тряс башкой, пытаясь унять скачущий внутри огромного черепа крохотный теннисный шарик мозга, набежали его собратья и с утробным ревом ринулись на запах крови.

Неандертальцы возбужденно загалдели и, поспешно покинув спины своих кровожадных скакунов, проворно вскарабкались на ближайшее дерево.

Бьющееся в конвульсиях тело взлетело вверх, давая мне возможность вздохнуть. Но лишь для того, чтобы тотчас надо мной нависла распахнутая пасть следующего ящера.

– Зубы нужно чистить,- чувствуя рвотные позывы, посоветовал я ему, отбрыкиваясь.

С равным результатом я мог бы попытаться сдвинуть Джомолунгму. Лишь ботинок застрял между зубов. Ухватившись за выступающие из верхней челюсти клыки, я попытался остановить движение закрывающейся пасти. Динозавр мотнул головой. Нога освободилась, и я оказался внутри его во всю ширь распахнутой пасти, поскольку разжать пальцы не успел.

Челюсти начали сжиматься.

– А! – завопил я и, вскочив на ноги, уперся загривком в его небо, напрягая спину.

– Бармалей, ты где? – донесся приглушенный крик.

Вздрогнув, я прокричал в ответ:

– Я здесь! Здесь!

– А челюсти медленно, но верно сжимаются, превозмогая мои жалкие потуги остановить их.

Ноги скользят в горячей слюне, едкий пот, смешиваясь со смрадным дыханием ящера, противно жжет глаза, легкие разрываются, моля о глотке чистого воздуха…

– Ливия! – что есть мочи ору я, вкладывая остатки сил в последний рывок.

Что-то хрустит, и кровавая пелена затмевает разум.

 

ГЛАВА 19

Постельное недоразумение

После пяти минут знакомства с ним поневоле приходит на ум название одного из лучших романов Федора Михайловича Достоевского.

Автор неизвестен

Покой.

Медленно покачиваясь, парю в нем, словно размокший до неузнаваемости окурок в придорожной луже, среди бензиновых разводов и бумажных оберток.

Все укрыто мягкой тишиной и заботливо укутано во мрак.

А где-то там, за невидимой чертой клокочет жгучая боль.

Мрак ежится, потревоженный неприятными воспоминаниями.

Вдалеке, пока еще неразличимая, но уже ощутимая, вспыхивает искра.

Она приближается, алея на руке незнакомого человека.

Тишина испуганно съеживается, покрываясь трещинами и рассыпаясь. Мрак недовольно кривится и, судорожно содрогнувшись, выталкивает меня навстречу несущему пламень человеку. Навстречу боли.

Нет!!!

Яркий свет безжалостно жалит сетчатку глаз, отдаваясь мучительной болью в затылке.

Где-то это уже было… Встречи с ящерами-переростками меня к добру не приводят. Как все-таки хорошо, что они вымерли…

Резкая боль в глазах притухает под живительной силой слез. И на передний план выступает боль в остальных частях тела. А хоть что-то у меня не болит?

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Вроде бы душа не болит, хотя в ее наличии у меня нет уверенности, одни смутные подозрения. Но против ожидания боль не резкая, рвущая на части, а нудная, размытая и вполне терпимая. Если не акцентировать на ней внимание.

«Где я?» – вопрошает мозг. И содрогается – выплывая из ниоткуда, появляются огромные клыки, они тянутся ко мне. Миг. И наваждение отступает.

Перевожу дыхание, усилием выталкивая из сжавшихся легких воздух.

Исходя из болезненности ощущений – я скорее жив, чем мертв.

«Быть живым – мое ремесло, это.дерзость, но это в крови…»

«Вот только в облаках не летать,- подумалось мне с трепетной тоской в груди,- разве что на авиалайнерах и прочих достижениях человеческой мысли».

И так мне жалко себя несчастного стало, так грустно на сердце, что жалобные стенания сами сорвались с губ, послужив сигналом к немедленной атаке.

– Очнулся! – воскликнул женский голос, и рыжеволосая головка, мелькнув пред моим затуманенным взором, накрыла мое лицо каскадом влажных поцелуев и пряно пахнущим облаком волос- Дай я тебя расцелую, если ты не против!

– Зачем… – прохрипел я, спустя мгновение поняв, что вопрос, собственно, чисто риторический, поскольку ожидать на него ответа Леля вовсе и не собиралась.

Скрипнула дверь, заглянувшая было Ливия поспешно захлопнула ее, буркнув извинение.

– Задушишь,- выдохнул-таки я.

– Ой! Извини,- всплеснула руками подружка.- Я вся так испереживалась, что просто жуть. За завтраком целый пирог съела.

– С чем?

– С грибами.

– Вкуснятина, наверное?

– Ага, объедение.

– А там, случайно, кусочка не завалялось?

– Не, все съела. А что?

– Уже ничего.

– Да ты, наверное, проголодался? – поняла она наконец причину моего повышенного интереса к грибному пирогу.

– Еще как,- подтвердил я.- Кишки уже марш играют.

– Правда? – Отбросив одеяло, Леля прижала свое ухо к моему голому животу.

Именно этот момент избрала Ливия, чтобы повторно заглянуть в комнату.

– Ой!

И, залившись краской, выскочила вон.

До меня туго, но со всей очевидностью дошла двусмысленность положения, в котором я оказался благодаря душевной простоте Лели и заботливым рукам лекаря, смывшего с моего тела кровь и наложившего на порванный бок повязку, но не побеспокоившегося об облачении в какие-либо одеяния.

Рванув на себя одеяло, я стыдливо прикрылся.

– Обманщик,- скривилась отодвинутая рыжая подружка.- Ничего они не играют, бурчат себе помаленьку, и все.

– Позови Ливию,- попросил я, надеясь объяснить возникшее недоразумение.- Будь так любезна.

– Ладно.

И, взмахнув сарафаном, умчалась.

Прорабатывая в голове слова, которыми постараюсь начать свои объяснения, я вздрогнул от неожиданности, когда распахнулись двери.

Держа в руках блюдо с парой тощих жареных рыбешек и ломтем хлеба, в комнату вошла Ламиира.

– Кто тут у нас самый голодный? – поинтересовалась она, игриво подмигивая и покачивая крутыми бедрами, скудно прикрытыми простеньким сарафанчиком.

Все три девушки переоделись в платья деревенского фасона. Но менее прелестными от этого не стали, даже наоборот.- Кто проголодался, а?

– Я,- признался я, решив, что при всем разнообразии потребностей человека чувство голода вызывают у него только две, но об одной из них пока забудем – не шутки же ради она принесла блюдо со снедью?

– Малявка уже растапливает печь, Добрыня, прихватив топор и горсть медяков, отправился на гусиную охоту…

– И долго он будет охотиться?

– Минут пять.

– Что так быстро? – удивился я.- Или их в местных лужах немерено?

– Он торговаться не умеет,- пояснила блондинка, протянув блюдо.- Сколько скажет хозяин – столько и заплатит.

– Угу,- кивнул я, запуская зубы в тощую спину пескаря.- Что ж ты колючий такой?

Ламиира примостилась в ногах и некоторое время с непонятной тоской и нежностью смотрит на то, как я ем, складируя косточки живописной кучкой на краю тарелки.

– Справилась Яга? – спросила она.- Все вспомнил?

– Какая Яга? – не мигая, поинтересовался я.- Из сказок?

– И в сказках, и в избушке на курьих ножках.

– Можно посмотреть договор? – Продолжая дурачиться, принимаюсь за вторую рыбину, которая оказалась еще более костлявой, если такое вообще возможно.

– Какой договор?

– Как какой договор?! – восклицаю я.- С Бабой Ягой – костяной ногой. Только не говори мне, что мы поверили ей на слово и произвели предоплату!

– Так ты вспомнил? – всплеснула руками блондинка,непонятно как придя к такому выводу на основании моих дурашливых реплик.- Все-все?

– Ничего я не вспомнил…

– Не притворяйся,- почему-то не веря моему чистосердечному признанию, попросила Ламиира, игриво шлепнув меня по колену.

Видимо, в ее генах, где-то там – глубоко-глубоко, скрыт талант невропатолога, поскольку ее пальцы попали именно туда, куда испокон веку метят люди в белых халатах своими молоточками. Как результат нога дернулась, лягнув белобрысую красавицу.

– Ой!

Она попыталась удержаться от падения, ухватившись за то, что под руку попало. А попало одеяло.

Я, промахнувшись мимо ее мелькнувшей руки, зашелся в надсадном кашле, причиной которого послужила застрявшая в горле рыбная косточка.

Потирая ушибленную при падении мягкую часть своего прекрасного тела, Ламиира со злостью отбросила в сторону ненадежную тряпку и поинтересовалась, уперев руки в боки:

– Чего дерешься?

– У-а-у,- пытаясь пальцами ухватить причиняющую боль кость, просипел я.

– Ты мне под юродивого не коси, тоже мне, Джим Керри выискался… Кость в горло попала?

– У-у…

– Убери руки,- забираясь на меня верхом, приказала она.- Дай я попробую.

Вывернув мне голову в направлении падающего сквозь окно света, она склонилась над моим ртом, пытаясь рассмотреть крохотную белесую косточку и ухватить ее длинными ухоженными ногтями.

Скрипнула дверь.

Скосив глаза, сквозь слезы, навернувшиеся на глаза, я рассмотрел размытый силуэт Ливии, на фоне которого неимоверно четко проступило ее побледневшее лицо с алыми пятнами на щеках.

Неужели она так обо мне заботится? Испугалась, что я, подавившись косточкой, умру?

– Похотливый кобель!

От удара захлопнувшейся двери глина посыпалась с потолка.

– А-а-а!

Ламиира ухватила-таки слизкий обломок рыбьего ребрышка и выдернула его.

– Кто заходил? – вставая с меня, поинтересовалась она.

Я говорил, что иногда бываю непроходимо туп?

Нет?

И не скажу.

Но вся нелепость ситуации начала доходить до меня только сейчас.

Одеяла, последнее время составляющего весь мой гардероб, я лишился во время падения Ламииры, вот только застрявшая в горле кость отвлекла внимание от сего факта. А Ливия ничего не знала про кость. Она открывает дверь и видит меня голенького и сидящую на мне верхом блондинку, короткий сарафан которой задрался, а она сама склонилась к самому моему лицу, обхватив его руками. Вывод напрашивается сам.

Скрипнув, приоткрылась дверь.

– Вернулась?! – радостно встрепенулся я.

Но это была Леля, которая сунула лицо в образовавшуюся щель и спросила:

– Что здесь было?

– Косточкой подавился,- набрасывая на меня поднятое с пола одеяло, пояснила блондинка.

– Ага,- непонятно чему улыбаясь, согласилась Леля.- Там Добрыня вернулся, Фрося птицу ощипывать села, сейчас приготовим.

– А… – начал я.

– Не… – тотчас отмахнулась рыжая, с ходу сообразив, о чем я хочу попросить. – Второй раз я ее звать не пойду. Еще запустит чем тяжелым, попутав с кем-то другим.

– Но…

– Ой, подгорит! – всплеснула руками Леля и убежала. Лишь рыжие косички мелькнули в дверном проеме.

– Помогу ей,- последовав за рыженькой, пояснила Ламиира.

И я остался наедине с бушующим в груди ураганом чувств.

Отступление десятое

ТРОИЦА СООБРАЖАЕТ

Отображение в кривом зеркале – ие насмешка, а альтернативная точка зрения.

Сюрреалист

Заливисто поют райские птицы, сверкая пестрым оперением в ярких солнечных лучах. Нежные и мелодичные их трели исподволь настраивают на философский лад. Мысли о сущности бытия сами собой приходят на ум.

Невесть откуда залетевшая ворона растерянно завертела головой, ошалев от окружающих ее красоты и чистоты. Ухоженные деревья, сплошь увитые прелестными цветами и отягощенные сочными фруктами, белый пух облаков и пронзительная синь неба. Как тут не растеряешься, если в памяти свежи воспоминания о мусорном баке, куда людская прислуга стаскивает для нее различные деликатесы?

Осмотрелась ворона по сторонам, успокоилась, поняв, что никто не собирается бросать в нее камнем. Поводив из стороны в сторону тяжелым клювом, она набрала полную грудь воздуха и выдала во весь голос:

– Кар-р-р!

Словно ржавым напильником по куску жести.

Райские птицы испуганно умолкли. Праведники сбились с шага.

А ворона, поощренная вниманием к своей не очень избалованной в этом плане личности, бросилась наводить здесь свои порядки:

– КАР-Р-Р!!!

Гордые павлины, в страхе роняя перья из величественных хвостов, бросились врассыпную, когда на них нагло пошел на таран вопящий комок черных перьев.

Разогнав павлинов, ворона обругала разными нехорошими словами сидящего под деревом старца и устремилась к сидящей на краю фонтана троице. За свою бурную жизнь она твердо усвоила одно: в таком количестве просто так не собираются.

– Кар!

Из-за вредности сбив с дерева несколько райских фруктов, ворона решила не облетать оказавшееся на пути облако, а пролететь сквозь него. Нырнув с головой, она на миг зажмурила глаза, а когда вновь открыла, то в лицо ей ударил грязно-серый свет и прямо на нее бросился огромный птах. Его крылья не двигались, он словно парил на огромной скорости.

Закрутив ворону в турбулентных потоках, пассажирский авиалайнер продолжил свой полет.

А ворона, истерически заорав, бросилась назад в облако.

Но всюду ее встречали дикий холод, сырость и резкие порывы ветра.

Ни мягких, как пух, облаков, ни сладкоголосых птиц, ни спокойных прохожих…

К сожалению, урока из своей истории ворона не вынесла. Что делать – глупая птица, не способная учиться даже на своих ошибках.

А те трое, в отношении которых ворона намеревалась осуществить какой-нибудь акт вандализма, все так же неспешно продолжали беседу.

– Ваши предчувствия, брат,- произнес один,- нас не обманули…

– Значит, все-таки происки врага,- задумчиво молвил сын Божий,- а я, должен признаться, к нему симпатией начал проникаться.

– Коварен враг,- изрек прописную истину Петр, словно четки перебирая ключи на огромном кованом кольце.- Ловко умеет маскироваться под добродетель, лелея мечты свершить злое деяние.

– Что будем делать? – поинтересовался Георгий Победоносец.

– А какие будут варианты?

– Игнорировать происки врага мы не можем – остается ликвидация.

– Значит, ликвидация? – уточнил предводитель ангельского воинства.

– Что-то тревожит меня в этом деле,- признался Христос.- А что рекомендовал наш брат, имевший контакт с… э-э-э… посланцем Тьмы?

– Сестра,- уточнил Георгий.- Боюсь, она была обманута коварным врагом.

– Надеюсь, ничего фатального?

– Ей необходимо будет пройти реабилитационный курс.

– Значит, ликвидацию она не сможет осуществить?

– Боюсь что нет.

– Это уже проблема,- призадумался Петр, растворив врата пред новоприбывшим праведником, душа которого была взвешена и направлена в рай после небольшой,

почти условной очищающей процедуры в чистилище.

– Рад приветствовать тебя, брат наш,- промолвил сын Божий.

– Че, братаны,- изобразив распальцовку, поинтересо валась прошедшая вратами душа,- на троих соображаем?

– А… -опешил Петр.

– А где телки, музычка? – продолжал допытываться у опешивших небожителей новоприбывший.

– К-какие телки?

– Ну эти… как их там? Гурии. Мне батюшка лично обещал, когда я у танковой части склад под храм покупал. Не, вы не думайте, все было путем, там раньше тоже церковь была святого какого-то. Я, значит, способствовал возрождению духовности, вот!

– То богоугодное деяние,- похвалил Христос.

– И не очень дорого,- согласилась очищенная душа.- Мне дача дороже обошлась, которую бывшая отсудила. А это были инвестиции в будущее… уже на

стоящее.

– Вам вот туда,- указал перстом Георгий.

– Куда ты его направил? – поинтересовался Петр, смотря вслед уверенно двигающейся в указанном на правлении душе.

– В новорусский уголок.

Сын Божий лишь вздохнул, смиренно моля Всевышнего о милосердии.

– Так на чем нас прервали? – спросил Петр, навесив замок на райские врата.

– Мы обсуждали способ ликвидации.

– Может, направить группу святых отцов-экзорцистов?

– Такая попытка уже была,- сообщил Георгий Победоносец.

– Я не знал.

– Не наша операция. Мы не знаем, кто их вызвал. Подозреваем, правда, что то были происки врага. Они появились из ниоткуда и туда же ушли. Бесследно.

– И безрезультатно, как понимаю?

– Да,- подтвердил Победоносец догадку Божьего сына.

– Может, отправить ангела-истребителя? – нетвердо вопросил Петр.

– Его не подпустят близко. Агенты врага не дремлют.

– Но сестра смогла…

– Она от рождения человек,- признался Георгий Победоносец.- Отправлять небесного ангела-истребителя бесполезно, его появление обнаружили бы сразу.

– Чего-то я недопонимаю: ты поручил эту деликатную миссию человеку…

– Она не совсем человек,- пояснил небесный воитель.- Она рождена земной женщиной от ангела.

– Падшего?

– Разумеется нет! Ее отец остался верен Господу, непрельстился лживыми посулами Сатаны.

– Как же мы сможем ликвидировать посланца Тьмы?

– Сестра нам поможет.

– Но ведь только что ты утверждал…

– А мы не будем посвящать ее в наши планы.

– Так она не знает, кто он на самом деле?

– Нет. И мы не будем говорить ей этого до поры до времени.

– Как же тогда…

– Попробуем превозмочь врага хитростью и заманить в засаду.

– Возможно ли это?

– Возможно. Когда он ослеплен похотью и чувством безнаказанности.

– На все воля Господня…

 

ГЛАВА 20

Встреча со старым знакомым

Не съем, так понадкусываю.

Думала Моська, лая на слона

Она ушла. Просто вышла, оседлала с помощью Доб-рыни Никитича свою кобылку, попросила проститься с остальными от ее имени и ускакала.

Мне так и не удалось поговорить с ней, объяснить всю нелепую комичность возникшей ситуации, от которой почему-то хочется плакать, а не смеяться.

– Что она сказала? – наверное, в сотый раз спросил я у Добрыни, чувствующего себя виноватым из-за того, что принес недобрую весть. Хотя в чем он виноват-то?

А если я и взглянул на него сердито, так это просто от тоски беспросветной, которая меня гложет. И толкает на грубость

– Сказала, что ей необходимо ехать, что она просит прощения, если что не так,- и все.

– Точно?

– Кажется…

– Постарайся вспомнить, она не говорила, куда направляется?

– Нет.

– Подумай!

– Да чего там думать? Ни словечком не обмолвилась.

– Как все глупо вышло. – Я закрыл лицо руками и застонал от бессилия.- Какая нелепость.

– Так,- многозначительно промолвила невольная виновница сложившейся ситуации.- Нужно что-то решать.

– Что?

– Мне видятся три линии дальнейшего поведения.

– И какие же?

– Первая – следовать первоначальному плану и пытаться вернуть твою память. Вторая – сидеть здесь и ждать, пока что-то не произойдет.

– Сколько ждать? – уточнил Дон Кихот.

– Понятия не имею, может, день-два, может, годы.

– Вам решать,- пожал плечами рыцарь.- Как скажете – так тому и быть. В любом случае я с вами.

– Но есть и третий вариант,- вкрадчиво напомнила Ламиира.

– Какой?

– Оторвать зад от лавки и догонять Ливию!

– Ты знаешь, куда она направилась? – Я встрепенулся, словно гончая, учуявшая дичь.

– Смутно догадываюсь, не более того… Но я знаю, го может отследить ее путь.

– Глупости это. – Придавленный разочарованием, падаю на скамью. – Он еще молодой пес и совсем не обучен ходить по следу.

– Пушок для этой цели не подойдет – тут ты прав. Но ведь самый логичный ход не обязательно единственный. Вот ты возьми и поверь, что бывают на свете чудеса.

– Ага… «Вдруг как в сказке скрипнула дверь…»

На самом деле дверь была приоткрыта – выветривали чад от подгоревшей яичницы,- и поэтому появление оленя сопровождалось лишь его собственным фырканьем. Он виновато посмотрел на меня и опустился на пол.

– Этот кого хочешь найдет,- заявила Ламиира.- Он ведь сказочный.

– Можно по…

– А вот, дорогие детишки, и я! – зычно оповестил всех присутствующих красноносый старик, входя в открытую дверь и стряхивая с плеч снег.- Не ждали?

Я отвечать ему не,стал. Невольно припомнив нашу прошлую – и, насколько помню, единственную – довольно «горячую» встречу.

– Ой, снежинки! – обрадовалась женская часть нашего общества, дружно высыпав на улицу в надежде на снегопад. Но на дворе стояла теплынь, коей и надлежит быть в это время года на этой широте. Не каждый же день братья- месяцы передают один другому полномочия ради лукошка подснежников. Не на этот раз, во всяком случае… Девушки поохали и, малость притихнув от разочарования, вернулись на свои места.

Рыцарь печального образа с подозрением прищурился, стараясь действовать незаметно, положив правую руку на рукоять меча, и настороженно замер, ожидая провокационных действий от неизвестного кудесника. К магии у Дон Кихота отношение двойственное: сперва рубанет шашкой, а опосля гадает на кофейной гуще – не поспешил ли?

– Милости просим к столу,- подвинулся Добрыня.

– Благодарствуйте.- Сбросив потертый тулуп, Мороз Иванович опустился на предложенное место.

Гадать долго, зачем явился незваный гость, не пришлось – причину мне подсказала моя совесть, но я надеялся загладить вину чистосердечным признанием и выражением готовности искупить вину… Кровью – это, пожалуй, слишком, но выкупить Рекса постараюсь. Понимаю, что по моей вине возник недокомплект тягловой силы волшебных саней, который в местных условиях пополнить невозможно, но у них-то на бескрайнем Крайнем Севере таких запряжных оленей много, и наверняка среди них найдутся волшебные. Может, конечно, не столь агрессивные и патологически склонные к насилию, но должны найтись…

Представив друг другу всех собравшихся под прокопченными сводами летней кухни, я напрямую поинтересовался у гостя:

– Сколько?

Он несколько растерялся от моей прямолинейности, но, прокашлявшись, ответил:

– Четыре.

– Чего? – на всякий случай уточнил я. И правильно сделал, ибо доподлинно известно – случаи бывают всякие. Последующий ход разговора это только подтвердил.

– Дважды два.

– Пифагоровы штаны,- решив, что это он так шутит или торгуется, я перехватил инициативу,- во все стороны равны.

Минута молчания, наступившая после моей попытки Г›ыть остроумным, показала, что я несколько прежде-иременно расслабился, позволив мозгу самому выхватывать из покрытой для меня мраком зоны соответствующие случаю ответы.

– Вернемся к теме нашего разговора,- предложил я.

– Вернемся,- согласился Дед Мороз, красный нос- Четыре.

Если я спрошу: «Чего?» – то разговор грозит действительно вернуться в проторенное русло.

– Значит, четыре?

– Четыре,- подтвердил гость.- Мы ведь родня.

– А?! – Моя челюсть самостоятельно отвисла от неожиданного чистосердечного признания, я скосил взгляд на выкусывающего блох Рекса. Но представителя братьев

наших меньших это, видимо, не заботило.

– Внучка она,- уточнил Мороз Иванович, теребя за

жатую в кулаке шапку.

– Кто внучка? – растерянно переспросил я. Переводя взгляд с оленя на сказочного террориста, оставляющего под елками мирно спящим людям подарки.

– Снегурочка,- с нежностью произнес Дед Мороз.

– Мы когда были маленькие,- тряхнув рыжей косой, Леля отмерила от пола приблизительно полметра,- то каждый Новый год водили хороводы и дружно звали ее к нам.

– И как? – заинтересовалась Ламиира.

– Приходила,- сияя зелеными глазищами, ответила подружка. Чем вызвала восхищенный взгляд Фроси, от восторга распахнувшей во всю ширь рот и глаза и даже затаившей дыхание.

– Подождите,- не совсем вежливо, но настойчиво перебил я девушек.- Объясните мне все по порядку. Я ничего не понимаю.

– Сейчас- Рыжая непоседа подмигнула мне.- Значит, так. Давным-давно…

– Сократи до минимума,- попросил я.- Какое отношение наш разговор имеет к Снегурочке?

– Она внучка Деда Мороза.

– И…

– А он, следовательно, ее дед.

– И что из этого следует? – нетерпеливо спросил я.

– Они родня.

– И что дальше?

– А я почем знаю?

– Ладно,- медленно закипая, сказал я и показал рукой на растерянно моргающего Деда Мороза.- Давайте дадим высказаться нашему гостю с Заполярного круга. Прошу вас, Мороз Иванович. Только по возможности без лишних деталей, ненужных вступлений и отступлений и ближе к сути вопроса.

– Снегурочка – моя внучка.

– Допустим.

– На что ты намекаешь? – почему-то обиделся сизоносый старик.

– Ближе к существу вопроса! – напомнил я.

– Я, конечно, сам во всем виноват – сироткой она с младенческих лет осталась, вот и баловал излишне. Наряды дорогие, вся в мехах, словно царевна заморская.

– Заморские все больше без мехов ходют,- с видом знатока вставил Добрыня Никитич.- Там жарко и…

– Добрынюшка, помолчи! – Я повернулся к былинному богатырю и погрозил ему пальчиком. Поскольку грозить чем-то иным чревато получением телесных повреждений – бесконтактные спарринги здесь не в моде. Чуть что – кулаком в ухо. А этакий кулак и быка с копыт свалит.- А вы, Мороз Иванович, пропустите сведения о ваших недоработках как педаго… воспитателя внучки и переходите к главному.

Вовремя заменив незнакомое слово, я решил впредь внимательнее следить за своей речью.

– Каюсь,- поник головой Дед Мороз.- Запил.

– Ох уж эти мужчины,- покачала головой Фрося.- Совсем как малые дети – такие неразумные.

Спохватившись, что влезла во взрослый разговор без спросу, она бросила на меня перепуганный взгляд заправленного зверька. Я ласково ей улыбнулся и заговор-щицки подмигнул. Девчушка прыснула в кулачок и спрятала лицо в ладошках.

– День ото дня все откладывал возвращение,- продолжал свою исповедь Мороз Иванович,- а она, бедная, все томилась в одиночестве в подземном дворце ледяном.

А там лишь белочки-хозяюшки да косолапый медведь-потешник. А сверху песни молодежь поет, веселья шумные устраивают, под ракитовыми кусточками резвятся… бурлит жизнь, одним словом. И вот однажды не удержалась внученька, не послушалась советов хозяюшек да потешника и вышла наружу, присоединилась к хороводу…

От избытка чувств Дед Мороз шмыгнул носом, сглот-нул слюну, заметив одиноко стоявшую в углу бутыль с вишневой наливкой, и утер губы ладонью.

– Через костер прыгнула? – спросила Ламиира.

– Нет.

– А что же случилось?

– Пролетал Змей Горыныч проклятущий, увидел внученьку мою ненаглядную, сиротинушку, кровинушку родную… Подхватил лапищами своими загребущими и

унес к себе в обитель.

– Ой! – пискнула Фрося.

– Томится Снегурочка у него в плену, на вас лишь надежда, богатыри.

– Так он ее в плен взял? – облегченно вздохнула Леля

– За царевну-королевну принял,- пояснил Дед Мороз.- Она ведь вся в нарядах богатых была.

Постепенно цель визита бывшего (надеюсь, что так оно и дальше будет) владельца Рекса стала проясняться. Фрагмент за фрагментом мозаика нашего разговора сложилась в понятную картину.

– Вам нужна наша помощь в ее освобождении? – напрямую спросил я гостя.

– Пособите, защитники,- переводя взгляд с меня на Добрыню, попросил Мороз Иванович.- Больше мне нек кому идти, одна вы у меня надежда. А четыре с меня.

– Чего?

– Так желания же…

– Веди.- Излишне благородный идальго Дон Кихот, со скрежетом распрямляясь, схватился за меч.- И не будет от меня пощады похитителю невинных девиц.

– Не спеши,- охладил я его порыв.- Сядь!

Рыцарь печального образа послушно сел, сверкая глазами и шумно сопя. Он уже предвкушал грядущее сражение и в мыслях видел прибитую над камином голову злобного ящера. Имейся у него такой весомый аргумент, и рассказы о его предыдущих подвигах тоже не вызовут недоверия.

– А где находится обитель Горыныча-похитителя? Далеко?

– В трех днях пешего ходу,- ответил мне Дед Мороз.- Это если напрямик – тропами звериными, а если плутать, дороги держась, то вдвое будет.

– Верхом завтра там будем,- прикинул Добрыня Никитич.- Вот только виданное ли это дело, на Змея в логове его охотиться?

– Нужно вызвать его на бой,- предложил Дон Кихот.- Прошу предоставить честь первого поединка мне.

– Боюсь, добровольно на поединок он не выйдет,- со знанием дела заявил Добрыня.

«Что я здесь делаю?» – спросил я сам у себя. Сердце рвется вслед за Ливией, желание прижать ее к себе скручивает нервы в тугие узлы, все мысли так или иначе устремляются к ней. Стоит прикрыть глаза, и сквозь радужные переливы, возникающие в результате расширения зрачков из-за резкого перехода от света к тьме, проступают ее черты. Зачем я здесь? Мне нужно искать ее, бежать ей вслед… молить о милости быть рядом, быть с ней… говорить о своей…

Поспешно вскочив, я замер под перекрестьем семи пар глаз. Шесть человеческих и одна оленья.

Выплюнув на покрытые серым налетом пепла угли пойманную кусачую живность, Рекс поднялся на ноги и, тряхнув разнокалиберными рогами, потерся о мое колено.

Если сейчас я отправлюсь на поиски Ливии, они примут мое решение, признав за мной такое право. Но признаю ли его я? А Ливия?

Закашлявшись, я хрипло произнес:

– Чем быстрее отправимся в путь, тем скорее доберемся до логова Змея Горыныча.

– Трепещи, злодей! – воскликнул рыцарь печального образа, в избытке чувств ударив себя кулаком в грудь. Видимо, запамятовал, что на его руке нет перчатки,

а вот грудь прикрыта покореженными и прохудившимися от времени, но все же металлическими доспехами.

Как результат выехали мы на час позже, чем могли бы.

А уж зрелище представляли собой…

Впереди Дед Мороз на волшебных санях, к которым местные умельцы приторочили огромные деревянные колеса. Сани эти тянут четыре взъерошенных оленя, которые могут, не пригибаясь, пройти под осью колесной пары. Одного взгляда на них достаточно, чтобы установить степень родства с Рексом: красные глаза и хищные клыки в травоядной пасти. Словно четыре олицетворения лозунга: «Добро должно быть с кулаками».

– Но-о-о! – Размахивая длинным посохом, погоняет их сидящий в санях Мороз Иванович. При каждом взмахе рождается небольшой снежный вихрь, земли достига

ющий уже в виде холодных капелек воды.

Следом скачет Дон Кихот, его правая рука укутана в кокон из обмазанных тестом бинтов и закреплена посредством жесткой конструкции в горизонтальном положении. Со стороны может показаться, что он голосует у обочины. На самом же деле это наиболее благоприятствующее заживанию вывихнутого плечевого сустава положение. Хотя Ламиира и намекнула, что необходимости в гипсе нет, это скорее превентивная мера, долженствующая умерить неуемную прыть чересчур горячего идальго.

Я еду бок о бок с Добрыней, который единственный во всей нашей небольшой компании выглядит соответственно месту и времени.

Мощный Гнедок гордо несет дородного былинного богатыря. Звонкая поступь, чеканный шаг – словно на плацу пред очами великого князя святорусского Владимира Красное Солнышко.

Моя внешность – разговор особый.

Гладко выбритый подбородок, невидимый пока из-за обилия заклеенных порезов – результата моей реализованной решимости побриться. Шлем с одним рогом. Второй пропал в битве у домика на курьих ножках. Так что теперь мы с моим скакуном имеем одинаково дефектную внешность. Добавим к этому простую селянскую «тройку»: рубаха, под которую я поддел кольчугу, штаны и лапти вместо разорванных ботинок, не переживших знакомства с динозавриными зубами. Просторная рубаха подпоясана ремнем, на нем с правой стороны закреплены ножны, с левой – черепаха-плеер. Каким чудом он пережил все неприятности – для меня секрет, а вот Леля твердо убеждена, что его оберегает мощное защитное заклинание.

Что-то такое брезжит в моих мозгах: «Искусство не горит… и в воде не тонет». Впрочем, в воде не тонет нечто иное.

– Добрыня?

– Что?

– А как вы динозавров одолели?

– Кого? – не понял он.

– Ну, ящеров типа Змея Горыныча бескрылого, которые на меня у избушки на курьих ножках напали.

– Да тут такое дело,- пожал плечами былинный богатырь,- мы как на крик приехали, там лишь порванная тобой тварюга на последнем издыхании была.

– Как порванная?

– До ушей,- пояснил Добрыня.

– Да как же это?

– Следов-то много было,- добавил богатырь.- Всю прогалину истоптали. Но, видимо, убежали до нашего появления.

– А как вы оказались там?

– Ну…

– И все же?

– Ливия настояла. Говорит, не доверяю я старой ведьме, поедемте – проверим. Вот и поехали.

– А Яга?

– Убежала куда-то.

Добрыня Никитич замолчал, погрузившись в думы.

Я тоже. Почему напали дикари на динозаврах? Почему неожиданно убежали? Да что это такое происходит? Приподняв шлем за уцелевший рог, я приладил комочки наушников и нажал на кнопку воспроизведения.

Дорога покорно стелется под копыта Рекса, а в ушах звучит проникновенный голос, напевно произносящий незамысловатые стихи:

Я напишу тебе на память или просто напишу, Что если встречу – расцелую или просто обниму. Я никому не говорил, Я просто пел, играл и, может быть, любил…

 

ГЛАВА 21

Клин выбивают клином

Расскажи, Снегурочка, где была? Расскажи-ка, милая, с кем, где и когда?

Майор НКВД

– Со Змеем Горынычем идете сражаться? – по пояс высунувшись из воды, поинтересовалась девушка с зелеными волосами и рыбьим хвостом.

Как ни странно, но и волосы у нее натуральные – не шиньон и даже не крашеные, и хвост – часть тела, а не приятное дополнение к пиву.

Дон Кихот отвернулся, смущенный видом неприкрытых женских прелестей, пусть и неестественного синего цвета, но очень гармоничной формы. Поднял было руку, чтобы перекрестить ее, но рука замерла на полпути, и осенил он крестным знамением самого себя.

– С чего ты взяла? – спросил я.

Девица внушала мне подозрения. Кто его знает, какая у этого змея агентурная сеть. Может, под невинной внешностью (это к тому, что внешне русалке не дашь больше пятнадцати лет, и те условно) скрывается матерая Мата Хари, которая выведывает у доверчивых путников военные тайны и тактические планы, а потом передает их Змею Горынычу. Из корысти ли или из солидарности вымирающих видов, а может, просто в силу каких-то своих, неведомых нам причин.

– Так все, кто шел в ту сторону, шли сражаться с ним,- пояснила свою проницательность водяная дева, демонстрируя белозубую улыбку и упругую грудь.- Туда

только затем и идут.

А в обратную сторону? – поинтересовался Добрыня.

– А обратно вообще никто не ходит,- сообщила русалка, пальчиком сняв с острого соска капельку воды и слизнув ее длинным синим языком.- По крайней мере на моей памяти.

– И сколько ты здесь? – спросил я. Авось, не все так страшно, как звучит.

– Да, почитай, годочков… – задумавшись, зеленоволосая дева принялась загибать пальцы,- две… или уже три? Все же, наверное, три уже миновало. Точно! Триста

лет уже здесь обитаю.

– Т-т-триста?! – протянул Дон Кихот.- А такая юная гру-у-у… хм.

Русалка кокетливо прикрыла глазки хвостовым плавником.

Добрыня криво усмехнулся и прошептал:

– Силен Горыныч. Змей проклятущий.

– А скажи-ка мне, краен… синя девица, богатыри тоже по мосточку хаживали?

– Хаживали,- томно вздохнув, ответила мне русалка, не прекращая массированного обстрела глазками рыцаря печального образа.- По большей части богатыри и ха

живали. Не слезая с коней.

– Выходит, силой его не одолеть?

– Выходит… – Она вздохнула и, облизнув пухлые губы, добавила: – И входит.

– А нет ли у него какого секрета таинственного? – Я настойчиво лезу с расспросами, надеясь отыскать изъян в обороне противника.

– Может, и есть… То лишь ему ведомо.

– А может, попытаемся с ним договориться? – предложил я, ухватив идальго за шиворот, чем предотвратил падение последнего в реку, где раскрыла объятия водяная

дева.- Выкуп заплатим?

– Рыцари не ведут переговоров с похитителями! – высокопарно заявил Дон Кихот, опасливо отъезжая подальше от берега.

– А он возьмет? – поинтересовался Дед Мороз.

– Если дадим достаточно,- уверенно заявил я.

– А это сколько?

– Понятия не имею.

Все примолкли, пытаясь соразмерить запросы Змея Горыныча с нашими скудными запасами. Лишь русалка со смехом ушла под воду, с тем чтобы всплыть с плетенным из водорослей венком на голове. Она выскочила из воды и, ухватившись за бревно моста, принялась раскачиваться, демонстрируя упругое тело, омываемое поднятыми хвостом волнами.

– На переговоры я отправлюсь один,- заявил я.

– Почему?! – возмутились остальные.

– Вы, господин Ламанчский, слишком горячи и можете, не удержавшись, схватиться за меч, Мороз Иванович – самое заинтересованное лицо и поэтому легко поддастся на провокацию врага.

– Я мог бы съездить,- предложил Добрыня.

– Мог бы.- Я не стал спорить против очевидного факта.- Но, сдается мне, за тобой имеется слава драконоборца?

– Есть немного,- не стал отнекиваться богатырь.- Только раньше я в чистом поле с ними сталкивался, в логово не лазил.

– Удавалось сразить?

– Было дело.

– И тебя ни разу не ранили?

– Отчего же? Доставалось и мне на орехи. Да бывало так, что мама не горюй.

– Вот и выходит, что лишь я самое незаинтересованное лицо. И посему могу вести переговоры, не отвлекаясь на личные чувства.

– А разве ты на него не держишь зла? – удивился Добрыня.

– Немного.

– Вот образец поистине христианского всепрощения.

– Да? – изумился я.

– Я бы такого вовек не простил,- заявил былинный богатырь.

– Чего не простил?

– Того, что он тебя того…

– Не понял?…

– Потоптал,- пояснил Добрыня.

– В каком смысле? Когда?

– Тогда.

– Так это был он? – спросил я, чувствуя, как в душе поднимается ярость.

– Он.

– Уверен?

– Сам посмотри.- Богатырь похлопал Гнедка по загривку.

– Не вижу. – Я покрутил головой, но огромной огнедышащей рептилии поблизости не заметил.

– Да вот же.- Добрыня Никитич ткнул концом копья в проплешину, где был содран слой дерна.- Его лапа отпечаталась. Видишь, когтя одного нет, на пальце безымянном.

– Задницу надеру,- заявил я, решительно слезая с оленя.

– А как же переговоры?

– Потом. С трупом легче будет договориться.

– Это да,- согласился богатырь.- Условий не выдвигает и соглашается на все.

Излить праведное негодование на закованное в природную броню чудовище я не успел. Но, с другой стороны, и он меня не съел. Отвлекая меня от возмездия, в клубах пыли и цокоте копыт из-за поворота показалась быстро приближающаяся кавалькада, впереди которой

виляя пушистым хвостом, бежал огромный черно-белый щенок.

– И что вы здесь делаете? – уткнув руки в боки и грозно насупив брови, поинтересовался я.- Кому велено было ждать нас на месте?

Остальные тоже заметили быстро приближающихся всадниц.

Русалка недовольно хлопнула хвостом по воде и нырнула, бросив напоследок:

– Только Змей с вами торговаться не станет – нынче он голодный.

Пушок счастливо пролаял и, сбив меня с ног, бросился к Рексу, с тем чтобы, загнав его под сани Деда Мороза и оставив там с обслюнявленной мордой, уделить немного своего внимания и остальным.

Отряхнув штаны и оправив рубаху, я попытался придать своему виду суровой решительности, а голосу ледяной твердости, но, рассмотрев надутые девичьи лица, враз сдал позиции и, чувствуя беспокойство, спросил, что случилось.

Леля с обидой посмотрела на Ламииру и промолчала. Длинноногая блондинка вернула ей взгляд, долженствующий выражать оскорбленную невинность, и тоже не обронила ни слова.

– И что это значит? – спросил я.

Фрося сползла со спины кобылы и, прижавшись к боку Гнедка, уткнулась носом Добрыне в коленку.

– Что стряслось?!

А в ответ тишина.

– Так и будем молчать? – Теряя терпение, я повторил свой вопрос.

– Вас кто-то обидел? – грозно вопросил рыцарь печального образа, пытаясь укрепить рукоять меча в за

бинтованной руке.

– Только вы уехали,- пожав плечами, заговорила черноглазая блондинка,- как приехал какой-то Д…д…д… не помню. Короче, святоша с посланием от Ливии.

– Что с ней? – вскричал я.- Она попала в беду?

– С ней все в порядке,- заверила меня Ламиира.

– Где послание?! Дайте мне, я хочу поскорее прочитать его.

– Он передал его на словах,- сказала Леля.

– Нашли кому верить,- скривилась блондинка.

– Не томите,- попросил Добрыня.- Он же словно на колу дергается.

– В послании говорилось следующее.- Прикрыв глаза, видимо, чтобы не пропустить ничего существенного, Леля принялась ровным голосом излагать устное послание.- Сегодня, завтра и каждый следующий день она ровно пополудни будет ставить свечку Деве Марии и молить ее о милости… что-то там еще… не помню. А дальше следующее. Если ты захочешь с ней увидеться, то уже знаешь, куда идти. Вроде все.

– Святой отец что-то еще говорил?

– Ничего.

– Говорил,- высунув нос из-под ладони Добрыни, заявила конопатая девчушка.

– Что?

– Благословляю вас. Во имя…

– Это несущественно,- отмахнулась Ламиира.- У него работа такая – всех направо и налево благословлять.

– Что-то еще?

Ее ответ заглушил трубный рев, и вслед за ним, идя на бреющем полете, появился Змей Горыныч.

– За деревья! – скомандовал Добрыня Никитич, усадив Фросю на руки Деду Морозу и разворачивая волшебные сани вручную.

Дон Кихот, отчаявшись вооружить правую руку, сунул меч в ножны и взял в левую копье.

Щенок кавказской овчарки пригнулся к земле и ощерил клыки. Вставшая дыбом шерсть визуально увеличила его вдвое.

Я проглотил слюну, почему-то скопившуюся во рту, и, взобравшись на спину Рекса, потянулся за мечом.

Приближавшийся дракон, похоже, вдвое вырос со времени нашей последней встречи. А морды стали еще наглее и злобнее.

«Какой же он огромный и ужасный!» – подумалось мне.

Но только не с точки зрения северного оленя, который, ощутив привычную тяжесть на спине, без лишних раздумий ринулся на врага. Уцелевший рог грозно торчит вперед, из перекошенной пасти рвется хриплый рык, из-под копыт выскакивают комья земли.

Признаться, я как-то упустил из виду его привычку очертя голову бросаться на врага.

Змей Горыныч принял вызов, растопырив все четыре лапы, выставив огромные изогнутые когти, похожие на жертвенные ножи, и снизившись к земле.

– А-а-а!!!.- заорал я, заглушая собственный страх, и ухватил рукоять катаны двумя руками.

Дракон атаковал одновременно тремя головами, которые столкнулись одна с другой, позволив мне, пригнувшись, поднырнуть под гибкие длинные шеи. Мелькнуло светлое пятно на его груди, и я, ударив мечом, на всей скорости врезался в окованное бронированными чешуйками брюхо Змея Горыныча.

Сталь рассекла биологические доспехи и вошла в плоть. Дракон яростно взревел, изрыгая струи огня. Меня сдернуло со спины оленя, который благополучно поднырнул под хвост снижающегося ящера, и впечатало в землю, а сверху полились густые потоки зловонной голубой крови.

Оставляя на земле звенья кольчуги и клочья своей кожи, я тем не менее не разжал рук, продолжая удерживать меч, вспарывающий брюхо Горыныча. А вот крик оборвался – в легких не осталось и капли воздуха.

Словно тараном ударил своим копьем Добрыня. И тотчас выхватил булаву.

Содрогнулся дракон, полыхнул огнем. Неистово зашипел от пронзительной боли и клокочущего бешенства.

Громыхая доспехами и размахивая пикой, словно ша-олиньский монах боевой палицей, налетел на ящера Дон Кихот.

Разлетелась в щепу пика, почернели от нестерпимого жара обмазанные тестом бинты. Но удержался в седле рыцарь печального образа и бросился на врага словно Матросов – грудью на потоки пламени.

Змей Горыныч свернул в сторону и рванул прочь. Но Рекс настиг его и ухватил зубами за кончик хвоста в полуметре от вцепившегося Пушка. Оленьи зубы не способны откусить, но вот сжевать…

Влетев рогом в муравейник, я остался лежать. Сверху промелькнули драконий хвост и швыряемые из стороны в сторону олень и пес.

Змей Горыныч взревел, сдувая листву с ближайших деревьев, и попытался взлететь, но рухнул на землю и затих.

Следившая за ходом поединка зеленоволосая русалка, в азарте взобравшаяся на мост, от удивления присвистнула. Не ожидала она такого результата. Это ж расскажи кому – не поверят. Сверкнув синим телом, она вниз головой плюхнулась в речной поток, спеша оповестить своих озерных подружек о том, что только что

видела.

– Издох,- недоверчиво произнес Дон Кихот, пытаясь пальцами распрямить погнутое лезвие меча. От наложенной на руку шины остались лишь дымящиеся клочья бинтов, словно у мумии, попавшей в пожар Пушок недоверчиво разжал зубы и удивленно тявкнул, словно спрашивая: «На сегодня еще увеселительные мероприятия намечены?»

Спрыгнул с коня Добрыня, потирая сбитые в кровь костяшки.

Из пролеска выскочили девушки, оглашая окрестности криками, и бросились ко мне.

«Не везет тебе, Асмодей, на огнедышащих рептилий,- подумал я, вдыхая такой сладкий, хотя и наполненный гарью воздух.- Что ни встреча – то по уши в земле».

А в небе пляшут звезды, которых, по утверждению астрономов, днем не должно быть видно…

Отступление одиннадцатое

ЗЛО ТОРЖЕСТВУЕТ

Я не плохой, просто поддерживаю антимонопольную политику в области распространения зла по Средиземью.

Саруман

Едва заметно колыхнулась тяжелая портьера.

– Стой, кто идет?! – раздался оклик, резкий и неожиданный, словно выстрел в спину.

Растерянно икнувшего маркиза Амона грубо схватили за ухо и, впечатав собачьей мордой в кожаную обивку двери, проворно провели изъятие всего, что может быть использовано как оружие.

– Да я…

Ответом на его выходку послужил болезненный угол остро заточенного осинового кола в область печени.

Мигом утративший спесь руководитель секретного отдела жалобно заскулил, прикидывая, кто сейчас распоряжается его жизнью и что ему кричать: «Аллах Акбар!» или «Хари Кришна!» Так и не поняв, кто этот широкоплечий молодец в наглаженной камуфляжной форме, он уже было открыл рот, чтобы проорать: «Сатана капут!» – но тут его отлепили от забрызганной слюной поверхности двери и, широко распахнув последнюю, за шиворот, словно провинившегося щенка, вбросили внутрь.

– Сколько тебя ждать?! – гневно насупив львиные брови, поинтересовался Сатана, восседая на своем обычном месте.

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – поддакнула оленья голова Владыки ада.

Так это… – Лишившийся от страха способности говорить, не то что логически рассуждать, маркиз Амон ткнул пальцем за спину, покрывшись липким потом при одной мысли о том, что только что он своим собственным языком едва не выкрикнул фразу, которая перевесила бы все былые заслуги. За одну нее могут сослать на веки вечные на электростанцию велосипедистом. А это по-страшнее даже, чем серные копи чистилища. Там какое-никакое общение, во время урагана свежим воздухом пахнет… Здесь же одиночная камера, велотренажер, к которому приковывают опальную нечисть, и одуряющая монотонность непрерывного движения. А попробуй только сбиться с ритма – стимулирование электрическим током, которого для своих нужд на станции всегда хватает, подстегнет так, что шерсть на спине задымится. И как раз сейчас идет подготовка к запуску очередного «миллионника», так что вакантных мест – миллион и маленькая тележка, в последней подвозят вольнонаемных смотрителей.

– Ты, случайно, не обкурился дури? – смягчаясь при виде дико вытаращенных глаз и покрытой пеной пасти, спросил Владыка ада.- А может, таблеток наглотался?

– Нет,- сцепив дрожащие руки за спиной, произнес маркиз Амон.

– Жаль. Тогда перейдем к делу. Докладывай.

– Слушаюсь, о Великий!

Лишний раз заглянуть Владыке под хвост, как известно, лишним не будет. А то, как Асмодея, спишут в расход на благо ада.

Попытавшись достать из кармана электронную записную книжку, маркиз обнаружил ее отсутствие, равно как и всего остального – карманы встретили пустотой и разлохмаченными нитками вспоротой подкладки.

– Я жду!!! – Сатана легко переходил из относительно спокойного состояния в неистовое и неуправляемое. Вспыхивая, словно порох. И столь же взрывоопасный.

– Все идет по плану,- отрапортовал, вытянувшись в струнку, Амон. Даже хвост перестал подрагивать, напрягшись аспидно-черной стрелой.- Согласно вашим рекомендациям. В лагере Чистого получили нашу анонимку и подготовили спрогнозированные вами ходы, наш агент сопровождения получила дополнительные уточняющие инструкции, согласно которым уйдет из поля зрения Асмодея и будет вести за ним скрытое наблюдение, чтобы в нужный момент подать нам знак.

– Прекрасно. Подготовьте медаль и денежную премию, скажем… в размере тысячи адских баксов.

– Так точно!

– Кто там у нас агент сопровождения? – уточнил Владыка ада.

– Суккуба Ламиира.

– Вручите ей медаль по возвращении, а денежную премию…

– Служение на благо родного ада! – клацая пастью, рыкнул маркиз Амон.

– Премию вручите мне,- нехорошо оскалившись, пояснил Сатана.- За грамотное планирование.

– Так точно,- скрыв жуткое разочарование, выдавил подобострастную улыбку руководитель секретной службы.

– Свободен.

Развернувшись, маркиз Амон в ужасе замер на мгновение у приотворившейся двери и решил не рисковать, переместившись прямо из кабинета.

«Пронесло,- понял он, поспешая в туалет.- Черт с ней, с записной книжкой, все равно особо ценная информация хранится на головном компьютере, а подставлять спину мужику с острым колом… Брр…»

Одно хорошо. Это безобразие продлится от силы год, до следующего дня Открытых дверей.

– Вот тогда ты у меня покатаешься на казенном велосипеде.- Маркиз Амон потряс кулаком.

 

ГЛАВА 22

Шаг, на который поставлена жизнь

Господа, это «Черный квадрат» Малевича, а

не место для проверки волос на наличие перхоти.

Администрация галереи

– Ты же в седле сидеть не сможешь! – пытаясь вернуть меня в горизонтальное положение, воскликнула Леля.- Подожди хотя бы до завтра.

– А я без седла поеду,- усмехнулся я, делая настойчивые попытки отползти подальше от муравейника.- Рекс под седлом ходить не обучен.

Еще пара минут, и скопившихся подо мной маленьких, но трудолюбивых мурашек хватит, чтобы перетащить меня в укромное местечко до голодных времен или просто один раз плотно пообедать всей братвой.

– Да тебя в таком виде к храму Христову и близко не подпустят.- Последовав за мной, она уперлась ладошками мне в грудь, непроизвольно нажимая на выпуклую кнопочку воспроизведения.

С хрустом ожил плеер, неведомо каким образом переживший проверку на прочность, натужно раскинул своими электронными мозгами и, осилив несложную операцию выбора случайной темы, запустил одну из песен «Нау». Маломощные наушники не способны докричаться из-за пазухи, поэтому ухо улавливает лишь некоторые аккорды, но остальное само всплывает в мозгу.

Леля завороженно замирает.

Вынимаю поролоновые комочки со спрятанными внутри мембранами динамиков и, держа их на раскрытой ладони, подношу к уху рыжеволосой девчушки.

Следуя странной закономерности, выбранная случайно песня снова совпала с недавними событиями и испытываемыми в данный момент чувствами. С изрядной долей вольностей и допущений – это да, но ведь и Нострадамус тоже писал образно, ясно указывая лишь на то, что хорошо и спокойно жить люди не будут никогда. Разве только в сказке…

Все кончилось так,

Как должно было быть -

У сказок счастливый конец:

Дракон умирает, пронзенный копьем,

Царевна идет под венец,

Негодяй торгует на рынке пером

И пухом из ангельских крыл,

А ангел летит высоко-высоко

Такой же крылатый, как был.

Леля запрокинула голову вверх, что-то высматривая, затем грустно вздохнула.

Какая у этой басни мораль? А морали нет никакой. Один родится рогатым, брат, Пернат родится другой. Но каким ты был, Гаким ты и будешь. Видать, ты нужен такой Небу, которое смотрит на нас С радостью и тоской.

Звонко застучали подковы по деревянному настилу мостика. Всхрапнув в знак протеста против рванувшей рот уздечки, Гнедок остановился рядом со мной, роя правым передним копытом землю, густо забрызганную голубой драконьей кровью.

– Как самочувствие? – поинтересовался Добрыня, ссадив с коня Фросю и спрыгнув следом. В седельной сумке множественно зазвенело. На моем лице появилась кривая, все понимающая ухмылка. Как видно, посещение опустевшего логова огнедышащего дракона не свелось к одному лишь освобождению похищенной Снегу

рочки с передачей ее в объятия счастливого деда, а нашлась минутка и кладовые посетить на вопрос взимания контрибуции.- А мы тебе подарок привезли. :

– Я сама выбирала,- похвалилась конопатая девчушка, от нетерпения приплясывая на месте.- С помощью Добрыни Никитича, разумеется.

– Вот, примерь.-Развязав седельную-сумку, богатырь извлек из нее длиннополую кольчужную рубаху с вышитым на груди золотыми нитками драконом.

– Красивая, такую впору княжичу носить,- восхищенно выдохнула Леля.- Тебе к лицу будет.

– Добротная,- согласился Добрыня.

– Примерь-примерь,- кружась вокруг меня, зачастила Фрося.

– Может, не надо? – неуверенно произнесла рыжая заботливая подруга.- Вот заживет…

Отстегнув пояс с плеером и мечом, я рывком оторвал от спины, превратившейся в сплошную черную корку запекшейся крови, истерзанные в клочья кольчугу и рубаху. Задубевшая полотняная рубаха стояла колом, пропитанная сзади моей красной кровью, а спереди – драконьей синей.

По потрясенным взглядам присутствующих стало понятно, что им внове наблюдать результаты ускоренного метаболизма, способного при соответствующей встряске за считаные дни отрастить даже новую конечность. Из-за этой особенности организма и возникла у некоторых народов привычка делать обрезание. Через пару-тройку дней можно с определенностью убедиться в отсутствии в венах ребенка адской крови. С женщинами такую процедуру не производили по двум причинам. Первая понятна без объяснения. Вторая – и так известно, что каждая женщина немножко ведьма. А кто-то и даже очень «множко». Если уж кости отрастают, то заживить царапины и нарастить новую кожу… разве это проблема? Я сам этими вопросами никогда особо не интересовачся, зарастает – и отлично. Но знаю, что по специальной, заполненной опытным путем таблице из своевременно уничтоженных личных записей Томаса Торквемады можно было установить точное время, необходимое для восстановления того или иного, органа. Эти данные собирались методом проб и ошибок. «Наука требует жертв».

Немного больно или скорее даже щекотно.

И хотя моя спина все еще представляет неприятное зрелище, но раны уже затянулись и покрылись розовой молодой кожицей. К завтрашнему утру лишь рубцы останутся. Если оно будет… это завтра.

– У меня там рубашка чистая есть,- предложила Леля, внимательно изучая меня. Словно видя впервые. Да, девочка, да. И не случайно ты оказалась в той яме.

– Моя больше подойдет,- усмехаясь в бороду, заметил Добрыня.

Я с ним поспешно согласился – желания примерить на себя ночную женскую рубашку не ощущаю.

Склонившись к воде, чтобы обмыть спину, встретился с лукавым взглядом русалки, матово мерцающим в бирюзовой глубине; рядом показалась еще пара и еще. Насчитав десяток, я решил не рисковать и ограничиться вытиранием остатками рубахи, намоченными из фляги. Заодно умыл лицо. Порезы заросли, и под руками лишь гладкая кожа тщательно выбритых щек.

– Держи.- Богатырь протянул мне простого холста рубашку.

Вернувшийся Пушок облаял тушу поверженного Змея Горыныча, а затем подбежал ко мне и принялся тереться об ноги, едва не опрокидывая на землю.

– Не балуй!

Рекс ревниво фыркнул и отвернулся.

Пока я надевал кольчугу, ежась от прикосновения холодного железа к голой шее, Добрыня вновь заглянул в седельную сумку:

– Опля!

И с проворством фокусника, достающего из шляпы голубя, он извлек из сумки сияющую в солнечных лучах горсть металлических колечек, которую осторожно опустил на мою голову. Заструился по волосам поток железных колечек, укрывая голову надраенным до блеска авентайлом. Видно, из далеких западных земель приехал рыцарь, дерзнувший сунуться к логову Змея Горыныча.

– Это тоже тебе.- Перевернув опавшую боками сумку вверх дном, Добрыня вытрусил в подставленную ладонь богато инкрустированный драгоценными камнями пояс.

Застегивая серебряную пряжку, я скосил взгляд на возвышавшуюся среди травы тушу Змея Горыныча. А ведь мне не убивать его нужно было, а вербовать в союзники. Что и говорить, натворил дел…

Задрав до колен подол отороченного лебяжьим пухом платья, на мост взбежала молодая девушка в меховом полушубке. Сама росточку маленького, телосложения хрупкого, а лицо пухленькое, краснощекое.

– Снегурочка? – удивился Добрыня Никитич.- Что случилось? Куда ты так спешишь?

– Я за помощью прибежала,- переведя дух, сообщила она. Затем поклонилась мне.- Низкий поклон тебе, богатырь земли русской. Избавитель ты мой, спаситель.

На последнее я лишь печально улыбнулся: уж мне-то точно ведомо, кто был истинным спасителем…

– Что там стряслось?

– Мы с дедом уже собрались было к вам идти, но благородный рыцарь заморский все не выходил из сокровищницы, и мы решили позвать его. Но… Что-то

загрохотало, и он исчез.

– Как исчез?

– Откуда я знаю? – развела руками Снегурочка.- Он не выходил – мы бы увидели, но когда посмотрели внутри, то его и там нет.

– Может, заблудился?

– Там негде заблудиться.

– Ты плохо его знаешь,- возразил я.- Он всегда найдет где.

– Поспешим же,- вскакивая на коня, призвал нас Добрыня.

Рекс охотно подставил спину, но я потрепал его по холке и направился своим ходом.

Вход в логово Змея Горыныча представлял собой арочный тоннель протяженностью до полутора десятков метров, выходящий в обширную пещеру с высокими сводами и заваленным всяким хламом полом. В некоторых местах, по самым приблизительным подсчетам, толщина наносного слоя достигала высоты в мой рост. Что-то подобное любят изображать голливудские режиссеры, с тем различием, что Змей Горыныч стаскивал сюда не только золото и драгоценности.

– Ну как?

– Нигде нет,- развел руками Мороз Иванович, утирая лоб.- Прямо беда.

– А где Ламиира? – оглядываясь по сторонам, спросил я.- Тоже пропала?!

– Она давно уехала,- сообщила Леля.- Как только поняла, что ты выживешь, сразу и ускакала. Куда – не сказала.

– Понятно. А может, здесь есть потайная дверь? – спросил я, вспомнив о пропавшем рыцаре.

– Откуда ей здесь взяться? – удивился Добрыня.- Пещера ведь.

– Но не мог же он в воздухе растаять?

Какое-то время все сосредоточенно занимались ощупыванием и простукиванием стен логова. Все напрасно. Я начал подумывать, что благородный идальго таки умуд рился растаять в воздухе. Для человека это почти невозможно, но если он был фантомом – призраком-наблюдателем,- то без малейших проблем. Пшик – и лишь запах серы в воздухе.

Принюхавшись, уловил лишь зловоние разложения и терпкое присутствие пыли.

Запаха серы не ощущалось.

Отряхнув перепачканные руки, я присел на лежавшие среди прочего хлама доспехи, переводя сбившееся дыхание. К чему искать то, чего здесь уже нет? Лучше набить карманы золотишком. «Вон его здесь сколько»,- с непонятной злостью подумал я.

– Дон Кихот! – сложив ладошки рупором, прокричала Фрося.- Эгей!

– Я здесь,- раздался приглушенный голос подо мной. Я вскочил как ужаленный и крутанулся на месте, выхватывая меч.

Никого.

Но я явственно слышал голос! Он звучал откуда-то отсюда…

Склонившись над доспехами, я осторожно откинул решетчатое забрало шлема.

– Я здесь,- шепотом сообщил Дон Кихот.

– А мы вас ищем,-выглянула из-за моей спины Фрося.

– А я тут лежу.

– Вставайте, пора идти,- скомандовал я.

– Не могу,- едва слышно ответил он, морщась, словно малейшее усилие причиняло ему страдание.

– Вам плохо?

– Да вроде нет,- прислушавшись к своим ощущениям, признался рыцарь.

– Тогда что?

– Доспехи слишком тяжелые.

– Сейчас снимем.

– Нет.

– Почему? – удивился я.

– Я о таких всю жизнь мечтал.

– Понятно. Добрыня, помоги мне!

Вдвоем мы подняли рыцаря печального образа и поставили на ноги.

– Спа… – Подняв свободную руку, чтобы жестами сопроводить речь, он потерял равновесие и плашмя грохнулся на хлам, сохранивший отпечаток прежнего падения.- Опять упал.

– Может, оставим хотя бы щит? – предложил я.

– Нет,- уперся Дон Кихот.- На нем будет изображен мой герб и девиз.

– Понятно.

Пришлось транспортировать его до входа, где, подключив все свободные руки, мы усадили его в седло.

Бедное животное сделало всего один шаг на заплетающихся ногах и село на зад, отказавшись нести непомерную ношу.

Благородный идальго оказался вновь в горизонтальном положении.

Повторное предложение расстаться на время с частью доспехов Дон Кихот тоже отверг, заявив:

– Если мой верный конь не хочет меня нести, я пойду пешком.

Хотел бы я на это посмотреть, но времени совсе нет.

– Мороз Иванович,- окликнул я деда Снегурочки.- Не уступите ли место в санях благородному защитнику красоты Дульсинеи Тамбовской? Постоянно забываю, как ее правильно звать.

– Разумеется.

– Вот и прелестно. А насчет оленя…

– А что с ним не так? – поинтересовался Мороз Иванович.

– Можно, я его себе оставлю?

– Это уж он сам решит.

– Так вы не против?

– А мое мнение здесь роли не играет. Они свободные звери.

– Ты меня не бросишь? – погладив лохматого воителя между рогов, спросил я.

Он фыркнул и отрицательно затряс головой, показывая, что мы команда.

Усадив рыцаря в сани, для чего пришлось рассказать ему про полководцев древности, выезжавших к народу на боевых колесницах, запряженных простыми лошадьми, а не сказочными оленями, я сообщил:

– Ну а теперь пришло время мне откланяться. Здесь наши пути расходятся.

– Но…

– Прощайте! – Вскочив на Рекса, я поспешил прочь.

Спустя минуту меня догнал Добрыня.

– Погоди!

– Что-то случилось?

– Ничего. Просто… Я хочу сказать, разреши мне по мочь тебе.

– Нет.

– Почему?! Или я обидел тебя чем?

– Дело не в тебе, а во мне.- Приблизившись, я продемонстрировал ему свои ярко-оранжевые глаза с продольными зрачками.

Добрыня стойко выдержал мой взгляд и сказал просто:

– Я давно знал, что ты немного другой, но это ничего не меняет. Я хочу помочь тебе.

– Извини. – Я вернул глазам обычный вид.- Но я не могу принять твою помощь. Прощай.

– Если передумаешь, только позови – я приду.

– Удачи тебе, богатырь.

Скрывшись с глаз Добрыни Никитича, я потрепал Рекса по холке и вздохнул.

Столько мыслей, столько чувств рвут мое сердце на части!

– Наконец-то отвязался,- обрадованно потер ладони черт, материализуясь из воздуха перед мордой бегущего оленя.

Зря он это сделал.

Последовали гневное сопение, накрывшее рогатого облаком пара, и лобовой таран, забросивший нечистого и ближайшие кусты.

– Ой-ой-ой! – раздалось оттуда.- Ой, колечко!

– Какое колечко? – заинтересовался я.

– Моя прелесть,- вместо ответа проворковал черт.- Эй, а ну верни! Мое!!!

Но малец, выхвативший из рук черта найденное колечко, сломя голову ринулся в чащу, лишь волосатые пятки мелькнули среди листвы.

Шустрый, однако…

– Украл,- пожаловался мне рогато-хвостатый представитель адского пролетариата.

– Ну и черт с ним,- отмахнулся я.

– Как раз-то черта и оставили ни с чем,- уточнил он.- Так как самочувствие в преддверии огромного нагоняя?

– Самочувствие мое неважное: то рога вянут, то хвост отваливается.

Черт икнул и попытался залезть мне в штаны. Я успел перехватить его за хвост.

– Ты чего, извращенец, ошалел?

– Пусти! Дай посмотреть.- Дергаясь, как его игрушечное подобие на зеркале заднего обзора автомобиля при движении по нашим дорогам, черт зачастил: – Я в справочнике чертового самолечения читал, что это самые верные признаки морального разложения. После этого один путь – в монастырь на развоплощение. Я знаю.

– Откуда?

Он покраснел, но все же ответил:

– С моим прапрадедом подобное случилось.

– И что, ушел?

– Угу,- нехотя буркнул он.

– Погиб?

– Да не… побрился.

– А…

– Не о том речь, дай посмотреть,- рванулся черт.- Я ведь в чисто медицинских целях – может, еще есть шанс на выздоровление.

– Ты что, мультфильмов в детстве не смотрел? Про кота Матроскина? Это шутка.

– Шутка?

– Да.

– Совсем обо мне не думаешь? Я ведь переживаю,- обиделся он.

– Обо мне?

– А то. Помрешь, и мне вечно на побегушках бегать. А тут такие горизонты открываются…

– Заботливый ты наш,- с сарказмом произнес я.- А как же нагоняй?

– Можно подумать, первый.

– Да нет, доставалось на орехи и раньше.

– Вот видишь, княжеское кресло зад не плющит,- заявил черт.- Все наладится.

– Ты на это рассчитываешь?

– А то,- согласился адский карьерист.- Большой перспективы чертяка, как говаривала маманя. Выпить не найдется?

– Нет.

– А покурить?

– Кури бамбук,- отмахнулся я.

– Нет так нет. Куда едем?

– В храм божий,- коснувшись нательного креста, подаренного Добрыней, ответил я.

– В хра…

Бумс! Утративший самоконтроль черт на скорости влетел в дерево, вызвав преждевременное яблокоопада-ние. И крикнул мне вслед:

– Засем?

– Что? – Я притормозил.

– Засем – говолю?

– Ты внятно говорить можешь?

– Сяс- Взяв себя за бороду, которую и назвать-то так стыдно, поскольку в ней насчитывается от силы десяток куцых волосков, черт что было силы дернул ее

вниз, как будто хотел вырвать с корнем, устроив рукотворную депиляцию подбородка.- Аи! Ну вот, все в порядке.

– Вот и хорошо,- согласился я, возобновляя движение.

– Челюсть у меня крепкая, враз на место встала. Так зачем ты туда, сам знаешь куда – тьфу-тьфу,- едешь?

– Нужно.

– Весомая причина,- согласился черт.- Тогда бывайте, будете у нас в аду, заходите в гости – посидим, выпьем… А лучше так письма пиши, денежные переводы шли.

И отбыл, растаяв в воздухе.

Оставшись в одиночестве, я достал наушники, задумчиво покрутил их в руках и сунул обратно, решив, что мне нужно сосредоточенно проанализировать возникшую ситуацию.

Вот только в голову лезет всякая ерунда, неуместные

воспоминания…

Переночевал я под придорожным кустом, прижавшись к мохнатому оленьему боку, и чуть свет отправился дальше. Я бы ив темноте ехал, но Рекс уже падал от усталости и голода, да и сбиться с пути можно, здесь ночное зрение не очень поможет. Мир при свете луны совсе.1 иной, нежели при солнечном.

Въехав в городок, я ответил на приветствие дежуривших у городских ворот стражников, среди которых узнал лишь здоровяка. Его лицо запомнилось после случая с луком. Это когда мне удалось со ста шагов в падении вогнать стрелу в чучело.

Свернув на главную улицу, я сразу заметил прогуливавшуюся у корчмы Ламииру.

При моем приближении она печально улыбнулась:

– Я так и знала, что ты приедешь.

– А я не был уверен.

– Тебе нельзя туда ехать,- обняв меня за шею и уткнувшись мокрым носом в щеку, зашептала она.- Слышишь? Нельзя!

– Знаю.

– Пойми, это освященная земля, там… Нельзя!

– Я знаю.

– Она не…

– Знаю.

– Ты…

– Знаю.

– Откуда?

– Я вспомнил.

– Все?

– Достаточно.

– И идешь?!

– Иду.

– Но там твоя смерть! – воскликнула она.

– Там она,- ответил я, нежно отстранил блондинку, положил ее руку на уцелевший олений рог и пошел к возвышавшемуся на холме храму. В его золотых куполах

отражалось небесное сияние.

Ноги словно свинцом наливаются, страх леденит кровь, но я иду вперед.

У дверей меня встретил неимоверно бледный отец Дормидонт.

– Пришел?

– Да.- Я перешагнул через порог церкви.

У алтаря стоит коленопреклоненная Ливия и, держа горящую свечку, молится образу Девы Марии.

Ударил колокол, ярко вспыхнули свечи перед образами, сердце замерло…

 

ГЛАВА 23

Хуже может быть

Крылья… Ноги… Главное хвост!

Ящерка

Крылья… Ноги… Хвост… Главное ГОЛОВА!!!

Колобок

– Ты пришел? – прошептала она, поднимаясь.

– Пришел. Ведь я…

Колыхнулась тень у иконы с печальным ликом не-знакомого мне святого.

Мне всегда в тягость были ежегодные курсы повышения квалификации, где большое внимание уделялось циклу лекций, объединенных под общим названием: «Знай своего врага».

Оправив белоснежные крылья, в круг света, падающего сквозь проем окна, вступил ангел-истребитель с обнаженным мечом и сияющим, точно неон, нимбом.

– Я ждал тебя,- жестко произнес он.

– Что это значит? – дрожащим голосом спросила Ливия.

– Просто смотри, сестра.

Подойдя ко мне, отец Дормидонт, не поднимая глаз, произнес:

– Покайтесь, пока есть время.

– Вы меня пугаете,- призналась Ливия.- Что все это значит?

– Сестра, тебе удалось заманить в ловушку одного из опаснейших демонов.

– Но я… он не…

– Извини,- прервал ее я.- Я обещал, что мы познакомимся еще раз, когда память вернется ко мне.

– Обещал.

– Вот-вот. Сбрось личину, демон,- сурово сказал ангел-истребитель.

У меня непроизвольно зачесался кулак. Кажется, это что-то должно значить – примета есть такая.

– Он не демон, он добрый.- Слезы покатились по самому милому для меня лицу, оставляя мокрые дорожки.- Я знаю.

– Он лжив и коварен,- гневно возразил ангел.- Так ты скажешь, как тебя зовут, или мне произнести его самому?

– Меня зовут Асмодей! – задрав подбородок, представился я.

– Нет… нет… все ложь.- Опустившись на колени, Ливия принялась шептать молитвы.

– Не ложь,- возразил я.- Подтверждением тому служит мое появление здесь.

– Ты не мог знать… – попытался возразить ангел-истребитель.

– Чего?! Того, что на освященной земле я становлюсь очень уязвимым и совершенно бессильным? Или того, что иду навстречу ангелу-истребителю?

– Опять ложь! Ты не знал о моем присутствии.

– О твоем не знал – лишь подозревал. Но…

– Так ты знал, кто я? – подняла глаза Ливия.

– Да.

– Давно?

– Вчера понял.

– Так зачем же пришел? Надеялся одолеть?

– В храме? – печально улыбнулся я.- Нет.

– Зачем же?

– Увидеть тебя, сказать, что…

– Не слушай его, сестра!

– … что люблю.

– Но ты демон!

– А ты ангел – и что?

– Ты не мог меня полюбить!

– Ты же могла?

– Я…я… Ненавижу тебя!

– Эти слезы правдивее слов.

– Замолчите! – подняв меч, приказал ангел-истребитель.

В храме воцарилась тишина, лишь слабо потрескива-ют свечи, распространяя сладкий аромат тающего воска.

– Он плачет,- ошарашенно произнес отец Дорми-донт, молитвенно сложив руки.

– Это притворство. Демоны бесчувственны.

Если это так, то почему в моем сердце такая боль?

– Плачь,- мягко коснувшись моего плеча, посоветовал настоятель храма.

– О дьявольское наваждение! – вскричал ангел-ист

ребитель, распростерши крылья и занеся сияющий меч.-

Я положу конец твоему…

– Бум-м-м! – глухо ударил колокол.

Дрогнули огоньки над свечами.

Сквозь раскрытые двери в храм вступил огромный мужчина в кожаном переднике, которые обычно носят кузнецы, посмотрел по сторонам и произнес:

– Симпатично.

И направился ко мне.

Затем заглянула рыжеволосая головка Лели, но сама хозяйка не решилась ступить внутрь.

– Как смел ты ступить на святую землю?!

– Святая так святая,- согласился Сварог.- Кто бы спорил? Только вот, помнится мне, здесь раньше мое святилище стояло, а там вон – роща была, тоже между прочим святая, так что…

– Тебе здесь нечего делать,- возразил ангел, активизируя зуммер экстренной помощи.- Тебя это не касается.

Вспыхнув нимбами, появилась группа быстрого реагирования из трех ангелов-истребителей. Оперативники проворно рассредоточились полукругом, принимая удобную для схватки позицию.

– Объяснитесь,- чувствуя непонятную робость, попросил я славянского бога.

Сварог улыбнулся в усы:

– Все ли ты вспомнил?

– Мне так кажется… – неуверенно признался я.

– Ты помнишь детство?

– Я помогал Афродите вселять в сердца людей любовь.

– Это никому не под силу. Ты просто пробивал закостеневшую скорлупу, открывая сердца чувствам, неболее. А раньше?

– А было раньше?

– Было. Внученька, попроси богиню зайти.

– Сейчас- Тряхнув косами, Леля убежала.

Происходящее все больше и больше уходило в сторону от того, как я себе представлял. Вот только хорошо это или плохо?

Робко запахнувшись в плащ, что вообще-то для нее необычно, в храм вошла Ламиира.

– Демонесса,- с ненавистью выдохнул ангел.

– Ламиира? – удивилась Ливия.

– Теперь меня зовут так,- не стала отрицать блондинка.- Суккуба, если верить адской канцелярии. А вот раньше меня действительно звали богиней Афродитой.

– Расскажи,- попросил Сварог.

– Конечно, хотя и не могу понять, как вы про это узнали.

– Про что? – удивилась Леля.

– Амур найденыш. Его нашли рыбаки и оставили в моем храме.

Ангел-истребитель задумчиво почесал нос и, опустив меч, произнес:

– Я не могу самостоятельно принимать решение в этом деле, я вызываю руководство.

Ламиира улыбнулась мне и подмигнула.

– Так кто я? Кто?!

Вместо ответа отец Дормидонт поднял распятие и освятил всех присутствующих.

Тугая волна воздуха прокатилась по храму. Вспыхнули нимбы ангелов, растрепалась борода Сварога, взметну-лись полы плаща Афродиты, у меня перехватило дыха-ние.

– Коснись его лба,- обратился отец славянских богов к ангелу.- Сними заклятие.

Выпростав длань, истребитель коснулся моего лба. Вспыхнул свет у меня перед глазами, горло сжало спазмом.

– Я… я… – Я умолк.

Раздалось многоголосое:

– Ну?!

– Не помню,- ответил я.

Разочарованный вздох.

– Да пошутил я. Лелем меня нарекли при рождении.

– Братец,- взвизгнув, Леля бросилась мне на шею.

– А я что говорила? – просунув голову в окно, поинтересовалась птица Гамаюн. И улетела прочь с чувством исполненного долга.

Сверкнула молния, запахло серой, и, ступив на пол храма толстыми резиновыми подошвами, появился Сатана Первый и Единственный.

– Что это значит? – в два голоса спросил он у маркиза Амона, явившегося в виде одиноко плывущего в клубах дыма лица.

– Не знаю.

– Почему он… Суккуба, что здесь происходит?!

– Зачем кричишь? – пожурил его Сварог.

– Так это… – Сатана пожал плечами, переступая с ноги на ногу. Видимо, неслабо припекает пятки освященная земля.

– Как смели вы осквернять своим присутствием храм божий?! – гневно воскликнул Георгий Победоносец, бесшумно спустившись с небес.

Обстановка накалилась до невозможности – хватит искры, чтобы разметать весь этот город по щепочке.

И тут, заливая пространство счастливым лаем, в храм ворвался щенок кавказской овчарки. Первым делом он сбил меня с ног и облобызал в нос, а потом пошел делиться своей радостью со всеми присутствующими, невзирая на лица и рыла. Оставляя на них липкие следы языка.

Увлекшись партерной борьбой, все как-то пропустили момент появления Господа.

А когда узрели, ошеломленно замолкли.

– Истинно дети малые. Побаловали, и будет.

– Вразуми, Господи! – падая на колени, взмолился отец Дормидонт.- Где истинный свет?

– В сердце.

– Но сердце хочет простить их.

– Так прости.

– Но…

– Нам пора,- сказал Сварог.- Но ответь мне на один вопрос: зачем вера в тебя приходит в потоках крови?

И ответил Господь вопросом на вопрос;

– А вашей воли люди сильно слушаются? – И сам дал ответ: – Не думаю. Скорее, наоборот, они изменяют нас, трактуют нашу волю, как нужно им… Нам же

остается любить их.

– Пошли, сестра.- Ангел-истребитель положил руку на плечо Ливии.

– Я хочу остаться с ним.

– Любимая,- прижав ее к сердцу, прошептал я.

– Но он не может пойти с нами!

– Значит, я пойду с ним.

– Даже в ад? – ядовито усмехнулся Сатана, выглянув из ниши, в которой скрывался от Господнего сияния.

– Пойду!

– Нет! – в один голос воскликнули1' ангелы и я.

– Я в своем праве,- заявил Сатана.- Она идет со мной добровольно. Ответом послужило молчание.

– Пошли же,- раскрыв портал, пригласил он.- Возлюбленная моего лучшего помощника – желанная госпожа в моем дворце.

Ливия сжала распятие и решительно сделала шаг в жадную пасть портала.

Она исчезла, лишь крестик, упав на землю, заискрил, словно новогодний бенгальский огонь. Следом заструился маркиз Амон. Остановив меня движением руки, Сатана мерзко оскалился мне в лицо:

– Тебе туда отныне хода нет.

И исчез. Оставив на полу черные отпечатки горелой резины.

 

ГЛАВА 24

Сведенные вместе самой судьбой

Этого позора мне не пережить…

Заявил червяк, извиваясь на крючке,

и бросился с моста в воду

– Стой! -. Рывком бросаю тело в свертывающийся портал.

Поздно.

Пролетаю сквозь опадающие на пол ледяные искры.

Вставшая на моем пути стена останавливает стремительный полет.

Подвывая, словно раненый зверь, и размазывая по подбородку кровь из прокушенной губы, поворачиваюсь, становлюсь на колени и, подняв обжигающе горячий крестик Ливии, молю богов:

– Верните ее мне.

Но вершители судеб молчат.

Печально смотрит Господь.

Теребит бороду Сварог, опустив глаза долу.

– Дедушка,- просительно берет его за руку Леля.

– Бессилен я,- признается он, не поднимая глаз.

– Может, собрать воинство? – спросил Георгий Победоносец, глядя на Создателя.- Покарать врага?

– Нет. Она пошла добровольно. Таков ее выбор. А мы не можем сейчас начинать глобальное сражение с силами тьмы. Это обречет мир на смерть. Миллиарды безвинно убиенных – это слишком большая цена.- Он поворачивается ко мне. – Смирись. И прощай. Но на прощание- запомни: что бы ты ни решил, мое благословение с тобой.

И ушел, так же незаметно; как и появился.

Следом за ним удалились Георгий Победоносец и группа из трех оперативников.

Оставшийся ангел-истребитель, задумчиво повертев в руках меч, сунул его в ножны и, взяв под локоть отца-настоятеля, удалился в исповедальню.

– Мне пора,- сообщил Сварог.- Будем ждать, внучок.

И вышел из храма.

Леля опустилась возле меня на колени и, обняв за шею, в голос разревелась.

С другого бока пристроилась Ламиира, гладя меня по голове и посапывая.

Лохматый щенок, недоуменно переводя взгляд с одного мокрого лица на другое, задрал голову и жалобно заскулил, в силу своей собачьей солидарности изливая сводам храма печаль и тоску.

Вся вина за случившееся лежит исключительно на мне. Но кто мог предположить подобный исход моего явления в храм? Я ожидал разверзшейся под ногами земли, испепеляющего пламени, ковша освященной воды в лицо и даже брезгливого взгляда девушки-ангела, которую посмел полюбить, но… в очередной раз жизнь доказала мне, что способна нанести удар, который я и вообразить не мог.

Вопроса о том, что делать дальше, в моей голове не возникло. Если никто не может мне помочь – я попытаюсь сделать все сам. Страшит не безнадежность намерений, ужасает мысль о том, что Ливия в аду.

– Ну ладно.- Утерев ладонью глаза, я решительно встал.- Мне пора.

– Ур? – насторожился овчар.

– Я с тобой,- твердо заявила Леля.

– Я тоже,- сказала, поднимаясь, Ламиира.- А куда?

– В ад.

– Даже как-то не хочется говорить, что там тебе самое место,- заметил ангел-истребитель,, подойдя ко мне и демонстрируя пустые ладони.

– Не переживай, мы сейчас покинем стены храма,- сказала блондинка, вышедшая из пены морской. По крайней мере так утверждают древнегреческие очевидцы ее появления на свет.

– Что ты собираешься делать в аду? – поинтересовался ангел.- И кстати, меня зовут Эй.

– Меня тоже так иногда зовут.

– Это имя.

– И что дальше? – не очень любезно поинтересовался я, все же не забывая, на чьей территории нахожусь.

– Как мне тебя звать: Амуром или Лелем, Асмодеем или Бармалеем?

– Что в имени тебе моем? – философски заметил я.

– Ровным счетом ничего, но нужно же как-то обращаться к тебе?

– Не нужно. Мы уже идем.- Повернувшись, я иду прочь из храма.

– Постой.-Ангел-истребитель по имени Эй кладет мне руку на плечо, пытаясь остановить.

– Убери руку! – едва сдерживаясь, рычу я.

– Не… Извини. Позволь мне следовать с тобой.

– В ад?

– Туда и обратно.

– Нет.

– Боишься удара в спину? Или считаешь, что сам справишься с Нечистым?

– Я иду не сражаться с Сатаной,- возразил я.

– Просить милости?! – сердито восклицает Эй, схватившись за рукоять меча.

Ламиира вздохнула. Уж ей-то известно, что в аду милость понятие абстрактное, а слово употребляется как ругательство…

– Сам-то ты понимаешь, о чем говоришь?

– Тогда что ты там делать собираешься?

– Уж точно не задерживаться.

– Это как?

– По большей части бегом.

– А… Марш-бросок в тыл врага. Так как называть тебя?

– А кто решил, что ты со мной пойдешь?

– Я. Так как?

– Зови Лелем,- решил я. Нужно же уважать собственные корни.- Только отныне, раз уж ты сам напросился под мое командование…

– … сам ведь напросился, и все решения принимаю я.

– Повиноваться мерзкому демону?!

От возмущения ангел покрылся пятнами, перья на его крыльях встали дыбом, а сияющий нимб начал сбоить, словно передавая морзянкой зашифрованные сообщения.

– Беспрекословно,- поддержала меня Леля.- Раз уж я прислушиваюсь к его советам…

– Когда такое было? – удивилась Ламиира.

Буду называть ее так: она, кажется, и сама привыкла к этому имени. Простенько и со вкусом. Прежнее-то слишком знаменито, и любой, услышав его, начнет сравнивать оригинал с музейными попытками отобразить ее красоту. Не хочу обижать людей искусства, но это сравнение закончится не в пользу последних. И хотя она сильно изменилась за прошедшие века, так что даже я, ее тогдашний неизменный спутник, не признал в суккубе Ламиире богиню любви и красоты Афродиту, но осталась все такой же вечно юной и прелестной.

– Решишь следовать за мной,- говорю я Эю, надеясь, что он примет единственно верное решение и вернется в свой рай,- мы будем в трактире, нужно же подкрепиться перед дальней дорогой.

На ступенях я столкнулся с благородным идальго Дон Кихотом, восседающим на пепельно-сером жеребце. Он приветственно отсалютовал мне древком копья, замерев неподвижно в позе бронзового всадника. Потрясающая монументальность – хоть тотчас на пьедестал, символом рыцарства. Не доводись мне сиживать на этих доспехах, вовек не признал бы в богатыре, чья броня сияет в солнечных лучах, субтильного романтика и воспевателя женской красоты.

– А где Добрыня Никитич?

– Твоего рогатого скакуна караулит.

– Зачем?

– Не место ему в храме божьем.

– Правильно,- согласился я.- Непотребство выйдет.

– Вот и мы так рассудили, только поди козлу твоему это разъясни.

– Он олень,- машинально поправил я.

– Я и говорю, языка человеческого не понимает, знай зубы скалит да рогами трясет.

– И где они?

– Так на нем растут…

– Олень и Добрыня,- уточнила Ламиира.

– Там. – Неуклюже повернувшись, рыцарь печального образа пытается указать направление.

Будем считать, ему это частично удалось.

– Осторожно!

Потеряв равновесие, он начал медленно заваливаться вбок. Поспешив на помощь, мы успели поймать его. Но не удержать.

– Аи! – воскликнула Ламиира.

– Ой! – внесла свою лепту рыжеволосая Леля.

Рыцарь просто придавил нас своей непомерной тяжестью. Щенку это развлечение понравилось – он весело залаял, прыгая вокруг и поднимая пыль, а вот остальным не очень.

Возращение Дон Кихота в седло коня, массивного серого мерина, флегматично пережевывающего овес из поддвязанной к морде торбы, мы провели в три этапа.

– И – раз! – скомандовал я, ставя его на ноги.

Покачнувшись, рыцарь устоял, удерживая хрупкое равновесие, и вцепился в стремя, словно утопающий за соломинку – со всей силы, но совершенно бесполезно.

– И – два… – Мы вытолкали закованное в броню невезение вверх на каменную оградку.- Ногу поднимаем.

Слаженно осуществив этот этап операции, мы перешли к завершающей стадии.

– Три. Взяли…

Общими усилиями Дон Кихот оказался в седле.

– За мной! – пришпоривая лошадь, скомандовал идальго.

Местонахождение моего оленя можно было определить за полсотни метров от места его заточения по ритмичным ударам крепкого лба в хлипкие двери погреба, для надежности подпираемые снаружи спиной Добрыни Никитича.

При нашем появлении былинный богатырь отвлекся, и Рекс, с удара расколов двухсантиметровой толщины доску, выбрался наружу. С ревом выдыхая клубы пара.

Наверное, это хорошо, что Добрыня не дал ему войти в храм. Явись туда это косматое чудовище, облепленное от хвоста до рогов черной от сажи паутиной, не берусь сказать, что из этого вышло бы…

После чарки зелена вина я поведал присутствующим свою историю. Сокращенный вариант, разумеется. Полная версия заняла бы остаток их коротких человеческих жизней. Теперь-то я много чего помню, особенно того, что неплохо бы забыть, только лучше все же помнить, чтобы не повторить ошибок прошлого.

– Для тех, кто еще не в курсе,- начал я,- сообщаю: меня зовут Лель. Я вот ее брат.

– Точно,- поддакнула рыжая непоседа и ткнула меня кулачком под ребра.- Братец. Все как Гамаюн предсказала.

– Мне не хотелось бы вас обманывать, поэтому немного объяснюсь. Мы с Лелей внуки Сварога.

– Сварожичи? – приподнял бровь Добрыня.

– Кто-кто? – переспросил Дон Кихот Ламанчский.

– Сварог – это старый наш бог,- ответил богатырь.

– Но получается… – На этом идальго прекратил озвучивать свою мысль.

– Однажды,- продолжал я,- во время посещения одного приречного поселения, жившего рыболовством, поднялся ужасный ураган, и лодку, под которой я прятался, смыло волной. Я успел вскарабкаться на нее, поэтому не утонул. Течение подхватило ее, словно щепку, и понесло прочь. Очень долго неистовствовала природа, а когда ее попустило, то я оказался в открытом море. А в это время как раз плыл по нему здоровенный бык с голой девицей

на спине. Закричал я, привлекая их внимание. А бык тот оказался греческим богом, жителем Олимпа, который не хотел, чтобы о его прогулках узнали, поэтому он одним

махом заблокировал мне память и выбросил на берег страны, где все есть. Нашелся и добрый рыбак, который подобрал найденыша, нашелся поблизости и храм греческой богини любви и красоты, в который принесли найденыша. Богиня та Афродита – кстати, знакомьтесь.- Я указал на Ламииру.- Она взяла меня под свое крылышко и нарекла Эросом. Позже меня стали звать Амуром.

– А больше у богов детей не терялось? – спросила Фрося. До этого момента не проронившая ни слова.

– Не знаю,- ответил я.- А что?

– Да так,- покраснела сирота.- Меня тоже подкинули.

– Мне жаль,- заверил я ее,- но ты просто очень хорошая девочка.

– Хорошая?

– Очень. И к тому же хорошенькая.

Засмущавшись, она нырнула Добрыне под мышку.

– Так на чем я остановился? Ах да. Долго я был Амуром, но однажды нас вместе со многими другими богами одним махом зачислили в демоны Сатаны. Желания, разумеется, не спрашивали. Так я стал Асмодеем, князем Порока и Разврата, а Афродита – суккубой Ла-

миирой. Что еще? Сюда я попал по приказу Владыки ада с целью завербовать в сторонники местных старожилов. Но по прибытии попал под Горыныча и лишился

памяти. И полюбил девушку Ливию, которая на самом деле ангел-истребитель. А ее только что из храма забрал Сатана.

– Да что же это творится? – скрипнул зубами Дон Кихот.

Добрыня пожал плечами:

– Я обычный былинный герой. Памяти не терял и с богами в родстве не состоял.

Благородный идальго вздохнул и промолчал.

– Теперь я планирую отправиться в ад,- сообщил я,- и освободить ее.

– Я с тобой,- заявил Добрыня Никитич.

– Я тоже.

И я…

Ни у кого не возникло и мысли поинтересоваться, согласен ли я взять их с собой в рейд на территорию ада, все считают это само собой разумеющимся.

– Вот вы где.- К нашему столику, который мало соответствует своему названию из-за громадных размеров и массивности конструкции, подошел широкоплечий парень в пестром камуфляже.- А я ищу-ищу…

Лишь присмотревшись внимательнее, удалось узнать в нем ангела Эя – истребителя нечисти.

– Присаживайся к столу,- пригласил я.

– Спасибо.

– На здоровье.

– Я согласен на ваше доминирующее положение в проведении данной операции. Но лишь на время операции и по вопросам стратегического плана.

– Отряд сформирован,- запив жесткое жаркое вином, сказал я.- Осталось решить – каким путем пойдем, товарищи?

– Девочки – направо, мальчики – налево,- внес про позицию черт, материализуясь за моей спиной. И пояснил, указав на меня пальцем: – Я с ним.

Он тут же завладел ополовиненным, кувшином и жадно высосал его содержимое да дна.

– Куда направляемся? – поинтересовался он.

Наш дружный ответ он счел шуткой.

Хороша шуточка…

 

ГЛАВА 25

Страж адских врат

А у меня больше сотни погружений без акваланга. Ни один до сих пор не всплыл – считай рекорд.

Ачь Капоне

С первого взгляда – обыкновенный поток расплавленной магмы, которых всегда хватает на склонах любого разбушевавшегося вулкана. Но это только на первый взгляд… Со второго, брошенного с более близкого расстояния, становится понятно, что сходство – одна видимость и на самом деле ничего не понятно. Почему лава не застывает? Почему по ее поверхности идут волны, а не разводы от вырвавшихся наружу пузырей газа? Что это за розовый туман, клубящийся на середине реки? И наконец, почему выпитое пиво начало проситься наружу именно сейчас, посреди голой каменной равнины, где нет ни единого самого жалкого кустика?

Рядом зажурчала вода.

Обернувшись, вижу стоящего в знаменитой собачьей позе Пушка, из-за отсутствия растительности пометившего приглянувшийся камешек.

Видимо, заметив тоску в моих глазах, усилившуюся при виде его маленькой животной радости, он ободряюще тявкнул и поспешил на поиски следующего приграничного камня.

– И как мы переберемся на ту сторону? – почему-то шепотом спрашивает Эй.

– Еще не знаю, но думаю, вплавь пробовать не стоит.

– Шутишь?

– Пытаюсь.

А если серьезно, раньше как перебирался?

– Да я здесь впервые,- признаюсь я.- Раньше порталом пользовался.- Оборачиваюсь к Ламиире: – А ты?

– Тоже. Какие-то дикие места.

Пахнув перегаром и серой, запах которой и без того витает в воздухе повсеместно, возник уже знакомый черт. Поникшее рыло и нездоровый цвет пятачка наглядно свидетельствуют о пагубности привычки злоупотреблять алкоголем. Особенно в неразумном чередовании его разных видов. А ведь я предупреждал его о последствиях…

– Ик! – Кувырнувшись в воздухе, черт с трудом принял вертикальное положение, лишь со второй попытки сумев сопоставить верх-низ с рогами-копытами.- Здрасьте.

– Чего-то ты бледненький,- обеспокоенно заметила сестричка.- Отравился бормотухой?

– Как ею можно отравиться? – искренне изумился черт.- В ней же микробы дохнут.

– Вот дохлыми и отравился. Трупный яд, он самый опасный.

– Да не отравился я ничем! – возмутился рогатый представитель нечисти.

– А почему тогда такой бледный? – насела на него Леля. Вот уж не думал, что она может быть такой настырной.

Привлеченный спором, подтянулся к компании мохнатый щенок, свесив язык и навострив ушки.

– С тобой бы так.- От жалости к самому себе черт пустил слезу.- Сплю я в трактире, пристроившись на комоде, о вас думаю…

– Неужели? – удивился я.- И что именно?

– Разное,- пожал плечами черт.- Что идиоты, раз поперлись ни свет ни заря, да еще и не похмелившись.

– Хм.- У Лели неожиданно зачесался нос.

– И тут кто-то хватает меня за хвост.- От воспоминаний о пережитом ужасе глаза рогатой нечисти стекленеют и увеличиваются вдвое.

– Кто?

– Ужас в рясе и с крестом на пузе.

– Отец Дормидонт? – Просто других священников тех краях я не знаю.

– Он самый,- подтвердил черт.- Представь? Чуть ифаркт не получил.

– И чего он хотел?

– Говорит, дуй за ними – это в смысле за вами – и помогай, а то…

– Что то?

– Он не договорил. Но нехорошо так посмотрел на крест свой и на меня.

– Рогатенький,- ласково улыбается черту Ламиира и переводит разговор на более насущные проблемы.- Мы тут в растерянности: сами не местные, отстали от дилижанса, спросить некого, указателей нет, тропы зве-риной и той не видно. Может, подскажешь, как нам попасть на тот берег?

– Афродита Посейдоновна, постыдитесь,- укоризненно, но изображая нечто похожее на галантный поклон, отвечает черт.- Это вы-то тут не местная?

– Я. И можно неофициально – Лами.

– Лама, детка.- Опустившись ей на плечо, черт искоса заглядывает в вырез блузки. Его глаза восторженно округляются, по рогам заструились статические разряды, а из уст непрерывным потоком полилась вязкая патока комплиментов: – При столь прекрасной внешности обладать памятью совсем не обязательно. Даже наоборот. Вот наш ученый Ёся Кацман, временно оставивший родину предков Одессу ради сомнительных западных благ,

установил, что количество морщин на лице женщины прямо зависит от количества извилин в мозгу.- Черт склоняется к ее ушку и хрипло шепчет: – У тебя такая гладенькая кожа. Прямо-таки шелк.

– Красавчик,- улыбается Ламиира,- тебя можно попросить об услуге?

– Разумеется, детка.

– Слезь с плеча и перестань дышать на меня своим перегаром!

Отлетевший на безопасное расстояние черт задумчиво почесал переносицу.

– О женское коварство… – проявляя солидарность, молвил Дон Кихот и зашелся хриплым смехом, звучащим из-под шлема подобно лаю простуженного дракона.

– Ах ты… консервная банка! – обиделся черт. И демонстративно повернулся к нам спиной.

Зря он это.

Его непрерывно подергивающийся хвост и раньше привлекал внимание заскучавшего щенка, а теперь, оказавшись в пределах досягаемости, стал желанной игрушкой.

Клац!

– Ва-а-ай!!! – не от боли, а с перепуга заверещал черт, мощью своего голоса повергнув в столбняк бедное животное. Которое так и село на задние лапы, продолжая

удерживать хвост в пасти.

Пришлось успокаивать обоих. Пушку хватило косточки и почесывания за ухом. Со вторым пациентом дело обстояло серьезнее.

Стенающий на зависть именитым английским привидениям черт, распластавшись на камнях и прижав к груди мокрый хвост, прозрачно намекал на необходимость выполнить волю умирающего за общее дело страдальца. То бишь его несчастного.

– Ламиира, подойди ко мне. Ни слова о твоем коварстве. Не спорь с умирающим! Ближе-э-э…

Блондинка склонилась над распластанным на камнях телом, с которым, в явном противоречии с очевидностью, его владелец пророчил себе скорое расставание.

– Ближе-э-э… Поцелуй меня. Быстрее, умираю…

– Нет,- решительно заявила Ламиира.- А вдруг тызаразный? Вот поправишься…

– Обещаешь? – Черт приоткрыл один глаз.

– Обещаю.

– Три раза.

– Один.

– Хорошо. Два ты и один я.

– Всего один.

– Ладно, ты один, я два.

– Нет. Один-единственный.

– Так и быть. Но с языком.

– Если захочешь,- ответила встречным предупреждением черноглазая блондинка, чертовски соблазнительно улыбаясь.

– Кажется, мне уже лучше,- бодро вскричал коварный представитель адской нечисти.- Да я просто полон сил и энергии. Давай-давай…

– А не передумаешь?

– Нет. – Черт предвкушающе облизывается.

– Минутку,- просит Ламиира.- Только прихорошусь немного.

Эй презрительно отворачивается, перебирая пальцами четки.

Остальные с интересом ждут продолжения.

Ламиира, не отрывая жгучего взгляда от объекта предстоящего поцелуя, проводит руками по волосам, огладив пальцами шею, развязывает бантик накидки, которая, скользнув по спине, опадает на камень.

Черт нервно сглотнул и похабно оскалился.

А бывшая богиня любви и красоты, ныне опальная суккуба медленно опустилась на землю и, превратившись в морскую устрицу, капризно потребовала:

– Целуй!

При виде призывно приоткрытых створок раковины и пульсирующей между ними студенистой массы черт икнул и свалился без чувств.

– Хлипкие нынче мужики пошли,- заметила, отсмеявшись, Леля.

Даже Эй неуверенно усмехнулся. Выразив тем самым уверенность, что и впредь добродетель будет торжествовать, а порок понесет заслуженную кару.

– Ну вот,- печально заметила устрица,- я только настроилась.

И, сердито хлопнув створками, вернулась в человеческое обличье.

Рекс недоверчиво приблизился к бессознательной (в настоящее время не только в моральном плане) нечисти и недоверчиво понюхал, пытаясь определить причины, по которым мы тратим на него столько времени. Здесь дел-то на один укус.

– Фу… – Видимо, не найдя ответа, олень потряс рогами и направился к урчащему над мослом псу, надеясь если не перекусить самому, так хоть бы помешать спокойной трапезе другого.

Испробовав все народные средства приведения в чувство, которые, прекрасно зарекомендовав себя на людях, оказались бесполезными с чертом, мы прибегли к крайним мерам – влили ему в рот несколько капель первача-самогона. Из хранимых в медицинских целях запасов.

Первыми появились глотательные рефлексы. А после нескольких глотков к нашему пациенту вернулись и зрение с голосом.

– Я сделал это? – первым делом спросил он.

– Да. И просил добавки,- уверила его Ламиира.- Вот думаю, сейчас или немного позже?

– Не слушай ее,- поспешила Леля успокоить посеревшего с перепугу (в смысле приобретшего пепельный оттенок кожи) черта.- Это она так шутит.

– Шучу,- согласилась блондинка.- Но прошу заметить – он первый начал.

– Ай-яй-яй! – Схватившись за голову, черт снова включил голосовую сирену.- Сирота я сирота, никто меня не любит, никто не приголубит, все только обижают-оскорбляют.

– Как сирота? – удивился я.- Когда? Ты ведь говорил…

– А если не сирота, то обижать можно? – насупился страдалец.

– Давай мириться,- предложила Ламиира.- Мир?

– Мир,- согласился черт.- Я сейчас.

Хлоп! И исчез.

– Куда это он? – удивился Добрыня.

Высказать свои предположения не успел никто.

Хлоп! Появился черт, с сияющей улыбкой до ушей

и роскошным украшением из перьев а-ля сиу (которые из-за эффектности предпочитают показывать в вестернах), и протянул дымящуюся трубку.

– Раскурим мировую?

Нехотя, но согласились все.

Затянувшись, я зашелся в надсадном кашле, от которого, казалось, легкие покинут свою клетку из ребер и вырвутся на свободу.

– Ты где эту гадость взял? – нормализовав дыхание, первым делом поинтересовался я.

– Так я в музей один заскочил. Там и трубка вот эта была, рядом с портретом усатого мужика.

– А…-начал было я, но почему-то уточнять, какой именно музей посетил черт, не стал. Хватило одного взгляда на торчащую у него из рук пачку «Герцеговины Флор».

Когда прокашлялись все присутствующие, черт с сожалением на лице, к великой радости остальных, выбил трубку и отложил в сторонку.

– Вернемся к прерванному разговору,- предложил я.- Что это за странное место и как нам попасть на противоположный берег, где должны находиться врата,

через которые мы проникнем в ад?

Для всех страдающих склерозом,- черт покрутил черенком трубки у виска,- поясню. Мы находимся на берегах Стикса, что вам,- нечистый тычет пальцем на меня и Ламииру,- должно быть известно.

– Я с Аидом не общалась,- пожала плечами блондинка.

– Но нам нужен наш ад, а не древнегреческий,- вполне резонно заметил Добрыня.

– Ад един,- назидательно заявил черт.- И сколько бы ни было дорог, они все ведут туда.

– Ложь! – гневно вскочил ангел-истребитель.- Все дороги ведут в рай.

Черт привычно изобразил обморок, распластавшись на коленях Ламииры.

– Не спорьте! Авторитетно заявляю: первоисточник гласит, что все дороги ведут в Рим.

– А в Риме папа,- резонно заметил Эй.- И значит, я прав.

– Посмотрим,- черт приподнялся на локтях,- где мы все окажемся.

– Ты-то точно не в раю.

– Знать, не все дороги туда ведут,- переворачиваясь на бок и подсунув под щеку кулак, извернулся нечистый.- А вот ты в ад уже попал. И куда ведут все дороги?

– Будьте терпеливее,-попросил я ангела.-Ведь он черт, дитя преисподней. Сами понимаете, трудное детство, избыток серы не только в ушах, деревянные игрушки…

– Ужас,- пуская слезу, поддакнул нечистый.

– Простите,- смутился Эй.

– Может, вернемся к нашим баранам?

– Не к нашим, а к твоему,- уточнил черт.- И не баран, а олень. И зачем возвращаться – вон он.

– Я подразумевал врата.

– Сейчас, сейчас- Рогатый поднял руку.- Минуточку… Баран – ворота… Точно! Есть такая пословица:

«…как баран на новые ворота».

– Давайте решим наконец,- я повысил голос,- как будем перебираться через огненную реку Стикс.

– Ладно, пока вы будете решать, я подремлю,- нагло заявил черт.

– Тебя это тоже касается.

– Да я по-старому – на ладье,- отмахнулся он.

– Какой ладье? – разом спросили мы, завертев головами в поисках оной.

– Вот такой.- Рогатый изобразил что-то руками в воздухе.- Судно… да ударение на первый слог, а не наоборот… лодка типа.

– Так сгорит же,- резонно заметил Дон Кихот.

– Ну да! Тыщу лет плавает, и ничего, а под тобой сгорит?

– Веди нас,- вскакивая на ноги, приказал я.

– Куда? – удивился черт.

– К типа лодке.

– А платить кто будет?

– Я заплачу.

– Так может, в кабак, раз уж ты платишь? Ламочка подружек позовет – оттянемся высший класс!

– Не зли меня,- сурово предупреждаю я зарвавшегося представителя нечисти.

Подлетев к берегу огненной реки, черт вложил два пальца в рот и заливисто свистнул.

Раздвигая слоящиеся пласты тумана, показалась каменная ладья, в центре которой стоит облаченный в черный фрак старик, лицо его испещрено глубокими кратерами оспин. Подгребая массивным веслом, он правит к берегу, подслеповато щуря глаза в попытке рассмотреть, кто это там потревожил его покой.

Лодка утыкается носом в берег и замирает, а лодочник хрипло и совсем неприветливо спрашивает:

– За каким чертом вас сюда принесло?

– За этим.- Я указываю пальцем на единственного представителя данного вида адских жителей на всем обозримом нами пространстве. Пропуск, говорю, есть? Шляются всякие… Туристы.

Рога и хвост – вот мой пропуск. – Черт продемонстрировал названные части.

Старик мгновение стоит, раздумывая, потом спрашивает, одновременно пытаясь веслом задрать платье Леле. На предмет наличия хвоста.

– И здесь есть?

Плюх! От души отвешенная оплеуха сбивает любознательного деда с ног.

– За что? – потирая щеку, на которой, медленно проступая, обрисовывается отпечаток ладони, восклицает старик.- С призрачными душами спокойнее,- заключает он.

– А нечего весла распускать,- замечает рыжая.- Это я еще сдержалась, из уважения к сединам.

– Извинитесь перед дамой,- от чистого сердца предлагает идальго, опуская забрало.

– Мне извиняться?! – Старик вскакивает на ноги.- Это она меня ударила, вот, костюмчик помялся…

– Хам,- презрительно роняет Добрыня.

– Херон,- поправляю я.

– Кто он – не важно,- отмахивается богатырь.- А извиниться нужно.

– Через «а»,- вносит свои коррективы Ламиира.- Харон.

Видимо, все же не только с бесплотными душами, спешащими в ад за воздаянием, имел дело лодочник, поскольку сообразил, что сейчас его, возможно, будут бить.

– Я вас перевезу, с удовольствием,- торопливо заверяет он нас- Мой Хароновозец к вашим услугам.

Странный у Харона челн, вроде рассчитанный на пару-тройку человек, но вместились мы все с конями и прочей живностью, и еще место осталось, чтобы ноги выпростать. Растяжимый он, что ли?

Черт намылился было устроиться у Ламииры на руках, но его место занял Пушок, положив на колени свою морду и подставив ухо под нежные пальцы. С Лелей представитель адского пролетариата решил не связываться, имея перед глазами наглядный пример на распухшей щеке Харона.

– Эй, ухнем… – затянул лодочник, погрузив весло в раскаленную магму.

Утлая лодочка качнулась, едва не зачерпнув бортами, и неспешно устремилась к полосе розового тумана.

За спиной что-то звонко плюхнулось в Стикс.

Обернувшись, я, к своему неописуемому удивлению, увидел, как полупрозрачная личность, ритмично загребая руками, кролем движется нам вслед. Довольно быстро сокращая разрыв.

Поравнявшись с лодкой, пловец изобразил нам фигуру из трех пальцев типа «На-ка, выкуси!» и, поднимая брызги, рванул дальше.

Но дед Харон не дремал. Взмахнув веслом, он смачно припечатал им пловца по голове, загнав под лаву. Только пузыри пошли. И, довольно улыбаясь и напевая под нос, тронул лодку, оставив позади -отплевываться – несчастного приверженца плавания кролем в агрессивной среде.

– Развелось нынче хитрецов, так и норовят бесплатно до ада добраться,- прозрачно намекает перевозчик душ умерших.

– Мы заплатим,- поспешно заверяю я.

Войдя в туман, некоторое время мы двигаемся, словно в густом киселе, затем он неожиданно расступается, и пред нами предстает поросший терном противоположный берег Стикса, являющийся уже территорией непосредственно ада.

Оплатив доставку, мы высадились на прибрежную полосу застывшей лавы и принялись разминать ноги, затекшие от длительного сидения на твердых и почему-то холодных каменных скамьях.

– Прощайте,-.отталкиваясь от берега, почему-то сердито роняет Харон.

– Может, еще свидимся?

– По этой реке плывут лишь в одном направлении,- рассмеялся он. И канул в туман.

– Начались неприятности,- сказал Дон Кихот.

– Не,- отмахнулся черт.- Они там.

– Кто?

– Неприятности.

Спросить какие мы не успели. Завыв дурным голосом в три глотки, Цербер сообщил о своем присутствии.

– Голос у него какой-то голодный,- поежившись, заметила Леля.

– А вы быстро бегаете? – ни к селу ни к городу спросил черт.

– Да нет.

– Значит, недолго ему голодать. До встречи. У меня дела – жена, дети, теща некормленая. Там увидимся.- И помахав ручкой, исчез.

Рев раздался совсем близко. Щенок подумал немного и тявкнул в ответ. Что тут началось!

 

ГЛАВА 26

Тропами канализационными нехожеными

Я лаять был бы рад… от тявканья мне тошно.

Перифраз

– А-а-а… – От пронзительного крика можно оглохнуть. И вдруг я обнаруживаю, что это кричу я сам.

Перепрыгнув через предательски подвернувшийся под ноги куст, в который неизвестный мне Братец Лис забросил перехитрившего самого себя Братца Кролика, чей выбеленный солнцем череп недоуменно воззрился на меня из шипящего клубка аспидно-черных змей, я мчусь дальше вдогонку за спутниками. Те шустро улепетывают к ближайшему, весьма сомнительному убежищу – горке сложенных один на другой черепов. Они здесь возвышаются повсеместно. Долгое время по преисподней ходили самые разнообразные слухи касательно их возникновения. Большинство склонялось к мысли, что это один хорошо известный узкоглазый воитель перенес свои прижизненные замашки в мир призрачных теней, несмотря на полную бесплотность которых вся территория чистилища и ада завалена бренными человеческими останками. Среди них собственно человеческих – раз, два и обчелся. По большей части это завезенные администрацией муляжи из пресс-папье. А вот рогатые черепа – самые что ни на есть настоящие. Черти и особенно бесы – долгожители, но отнюдь не бессмертны. Установить личность строителя пирамид из черепов так и не удалось, следствием чего стало наказание всех дежурных козлов отпущения. Ну да им не привыкать…

Первым до пирамиды добрался мой храбрый олень. Хлипкая конструкция дрогнула под его копытами и съехала набок, накрыв доскакавших до ее подножия коней.

– Сидеть! Сидеть! – К трехголосому реву прибавились истеричные женские выкрики.- Стоять!

В затылок ударила тугая волна горячего влажного воздуха.

Сглотнув, резко отскакиваю в сторону и хватаюсь за рукоять меча.

Цербер озадаченно тявкнул, резко затормозив и бухнувшись на зад. Жалобно затрещали изломанные кусты, по которым проехала массивная туша; взвизгнула – не успев затормозить – крохотного росточка женщина, привязанная коротким поводком к усеянному шипами ошейнику на центральной шее пса.

– Мы здесь прогуливаемся,- отлипнув от широкой песьей спины, сказала она.- Обычно-то здесь места безлюдные. Песик хо-ро-ший. Хо-ро-ший маль-чик…

Правая голова Цербера, свесив язык между желтых клыков, опустилась на уровень моего лица и шумно втянула воздух. В желтых глазах огненными бликами отразилась река раскаленной лавы.

Мое сердце остановилось… и снова пошло. Но не раньше, чем потерявшая ко мне интерес трехглавая зверюга с низкого старта рванула дальше.

– Си… – только и успела крикнуть женщина, рывком увлекаемая вперед.

«Ну да, сейчас»,- подумал Цербер, ускоряя бег.

– …деть! – закончила она, болтаясь на конце поводка, словно извлекаемая из горного ручья форель.

Обнюхав всех беглецов по очереди и превратив при этом рассыпавшуюся кучу черепов в однородную смесь, страж врат в потусторонний мир печально заскулил и, откопав где-то берцовую кость мамонта, принялся ее с урчанием грызть.

Обессиленно опустившаяся на землю женщина, не выпуская из рук поводок, вытерла рукавом покрытый испариной лоб и хрипло вздохнула.

– Он такой общительный,- доверительно сообщила она.- Совсем еще щенок.

– Милашка,- подтвердила Леля, вытирая со щеки следы влажных приветствий общительной псинки.

– Да уж,- сбивая с копья нанизанный на острие череп, согласился Дон Кихот.

– И дрессура чувствуется,- поддакнула белобрысая суккуба, перебирая свои волосы на предмет выявления преждевременного появления седых волосков.

Я вот даже смотреть не буду – не хочу раньше времени расстраиваться.

– А какой он умный,- продолжала вдохновленная нашим вниманием дамочка,- вы не поверите.

– Угу,- не стал спорить Добрыня.

– А сами-то вы кто будете? – поинтересовался я, прикидывая, какую выгоду можно извлечь из этой почти случайной встречи. «Почти», потому что с Цербером мы должны были встретиться при любом раскладе, но что он будет не на цепи – это неожиданность. К тому же встреча эта всего несколько мгновений назад была весьма неприятна и пугающа из-за ее целеустремленности в нашем направлении.

– В смысле?

– Как звать-величать?

– Да кому тут звать-то? Один Харон, так к нему подойти боязно – все веслом норовит достать, да стражи- кадавры безголовые, еще те собеседники…

– Так уж и все безмозглые?

– Все как один. Без голов уму-то где взяться?

– Скучно.

– Бывает хуже,- вполне справедливо заявила дамочка, свободной рукой ероша песью шерсть на хребте.

Ну, наверное,- согласился я.

– А вы тут по делу или как?

– По делу,- признался я.

– По личному,- добавила Ламиира.

– Может, в гости зайдете? – встрепенулась женщина.

– Удобно ли это будет?

С хрустом врезалась носом в берег лодка. Харон высадил партию вновь поступивших полупрозрачных душ и, ссыпав медяки во внутренний карман, отчалил. А несчастные, обреченные на адские муки, разбрелись во все стороны, оглашая окрестности крепнущими с каждой минутой стенаниями. Лишь один решительно направился в сторону чернеющего провала врат, видимо, рассудив, что чем раньше начнешь, тем.скорее с чистой совестью переберешься на следующий уровень. Где и бытовые условия лучше, и общество душевнее.

– Пополнение,- поспешно вскакивая на ноги, сообщила наша собеседница.

Вовремя.

Цербер взвыл и бросился за потерянно бредущими душами, сгоняя их к вратам на повышенной скорости, словно заскучавший по работе пастух – овец.

– Может, воспользуемся приглашением? – поинтересовался я, проводив взглядом скрывшихся среди терновника пса и женщину.

– А кадавры? – уточнил Эй.

– А кто это? – подняв забрало, спросил рыцарь печального образа.

– Прихвостни дьявола.- Ангел-истребитель сплюнул.- Живые мертвецы.

В своем мешковатом пятнистом костюме, с лихо скособоченным беретом, прикрывающим нимб от постороннего взгляда, он выглядел словно бравый капитан спецназа, отдыхающий на броне бэтээра после горячего дельца. Вот только машину ему пришлось сменить на коня, а автомат Калашникова на длинный меч с прямым широким лезвием и крестообразной гардой.

– Может, дадим бой?

– Никому бой мы давать не будем, равно как и герл,- сказал я. – Нам нужно попасть в ад как можно незаметнее. Скрытно, чтобы ни одна душа не узнала…

– А я думал, нам нужно не душ бестелесных остерегаться, а полчищ адской нечисти. К присутствующим это не относится.

Проглотив шпильку, я подтвердил правильность мыслей ангела Эя.

– Красться – это как-то не по-рыцарски,- заметил Дон Кихот.- Словно черви под землей.

– Что ты сказал?

– Не по-рыцарски…

– Не то… про червей.

– Ну, они в земле ползают,- смутился рыцарь.- Под ногами, а не видно…

– Это замечательная идея!

– Прорыть тоннель до резиденции Сатаны? – выпучил глаза Добрыня.

– Воспользоваться готовым,- ответил я.

Ламиира нехорошо позеленела, потом покраснела и пошла бледными пятнами.

– Скажи, что я ошиблась и ты не намереваешься ползать по канализации? Ведь не собираешься?

– Ну… э… – замялся я.- Потом ополоснемся. Сейчас такое мыло душистое выпускают, оно любой запах перебьет.

– Ты меня за дуру…

– Да-да, «Дуру» называется.

– … держишь?

– Что? – уточнил я.

– За дуру держишь?

– Где? – Демонстрирую пустые руки.- Но обещаю купить в ближайшем от канализационного люка киоске.

Это где? – на всякий случай спросил Добрыня.

– Это такой железный сарай, в котором сидит мужик и торгует разной ерундой.

– Не нравится – так и скажите, а по мне так прекрасные доспехи,- обиделся идальго Ламанчский.- И если и продал чего, то ничего зазорного в этом не вижу – своим

торговал, ради поддержания рыцарства в моем лице в трудное время.

– Кто торговал? – сбитый с толку, переспросил я.

Чего это он все так близко к сердцу принял? Из сострадания к ближнему, что ли? Оно-то конечно, работа не сахар – сидишь днями напролет, летом преешь, зимой колеешь, всяк объегорить норовит…

– О чем это вы? – Запустив в стелющийся над огненной рекой туман очередной череп, Леля прислушалась. Донеслось шипение. Разочарованно вздохнув, она наклонилась за следующим метательным предметоми повторила вопрос: – Так о чем вы?

Дон Кихот сделал вид, что вопрос к нему не относится и, достав из-под наручей бархотку, принялся полировать и без того сверкающую грудную пластину лат. На которой сияет свежей краской девиз: «За милых дам» и истекающее кровью сердце, нарисованное с поразительным натурализмом.

– О морально-этических ценностях,- ответил я.

Ангел Эй закашлялся и уставился на меня ошарашенным взглядом:

– Каких ценностях?

– Морально-этических,- охотно пояснила Ламиира, по непонятно какой причине не упускающая случая уколоть слишком «правильного» райского истребителя нечисти. Наверное, что-то личное.- И ты, как представитель Чистого, должен стать на сторону заблудшей души, которая отринула мерзости адской клоаки и в своем

стремлении к Свету противится погружению во тьму.

– Давайте помолимся,- предложил ангел-истребитель, молитвенно сложив руки.

Леля запустила очередной череп, но вместо шипения до слуха донесся глухой удар, и хриплый старческий голос визгливо сообщил о своих намерениях сойти на берег и надрать кое-кому задницу.

На лице рыжей появилась улыбка, заставившая вспыхнуть густую россыпь веснушек на ее щеках, а в руке – равнодушно скалящийся череп с золотой фиксой на месте правого клыка.

Укоризненно посмотрев на нарушительницу адской тишины, ангел лишь вздохнул и пробормотал:

– Неисповедимы пути Господни.

Дрогнувшая земля мягко толкнулась о пятки.

– А где песик? – Я вскочил на ноги и стал осматриваться.

– Судя по крикам и вою – где-то там,- махнула рукой Леля.

– Да не Цербер, а наш. Ау, Пушок!

– Где-то здесь был…

– Рекс, ищи,- попросил я оленя.

Тот повернул голову на звук своего имени, но прерывать копание в наваленных кучей человеческих бренных останках не стал.

Заинтересовавшись, я подошел к нему и различил торчащий из-под черепов собачий хвост. Присоединился к оленю, и мы в мгновение ока сгребли в сторону несостоявшихся кандидатов на роль бедного Йорика.

Щенок приоткрыл один глаз, сладко зевнул, потянулся до хруста в шейных позвонках и перевернулся на спину, выставив вверх белое брюшко.

– Воистину велик ты в своей милости, Господи,- улыбнулся бравый ангел.

Земля дрогнула,, запрыгали черепа, по большей части отдельно от своих нижних челюстей, плеснула на берег огненная волна, взорвавшись миллионом раскаленных брызг.

Где-то началось извержение вулкана,- предположил Дон Кихот.

Подпрыгивая на волнах, к берегу причалил челн Ха-рона, и из него начал выбираться вусмерть пьяный черт. Когда только успел? Впрочем, умеючи-то…

– Можно тебя попросить не упоминать столь часто его имя? – обратился я к Эю, тыча пальцем вверх.- Здесь и так экология ни к черту.

– Если одно упоминание имени Го…

– Только не вслух.

– Его имени,- поправился ангел, решив раньше времени не устраивать тряски,- способно оказывать такое воздействие, то на что же способна искренняя молитва?

– Конца света не обещаю, но слава Везувия потухнет, сровняет с землей все, что только можно,- куда там Помпеям и Геркулануму? Еще и сверху присыплет.

По вспыхнувшим в его глазах искоркам я понял – без прощальной молитвы он это гостеприимное место не покинет.

Осиливший к этому времени половину пути черт оказался перед выбором, мало зависящим от его желания. Раскинув руки и балансируя при помощи хвоста, он пытался сохранить равновесие, в то время как выпитое и качка кренили его взад-вперед.

Устав ждать или просто решив, что шансов оказаться снова в лодке у черта больше, Харон помог ему определиться в выборе при помощи вес,ла, которое, со свистом мелькнув в воздухе, смачно припечатало волосатую нечисть пониже задравшегося хвоста.

– Я летаю, словно птах! – радостно завопил черт.

Ангел нервно передернулся.

Олень резко пригнулся, в последний момент избежав лобового столкновения и очистив дорогу нечистому, между рогами которого, словно мигалка «скорой помощи», сверкают статические разряды.

Пес сказал: «Гав!» – и отработанным движением ухватил идущего на снижение черта за хвост. Против чего последний попытался протестовать, но заплетающийся язык путался в слогах, выдавая на-гора непонятное лепетание.

– Абу-бибо-бу-вэээ…

Пушок презрительно сморщился и выплюнул игрушку, от которой вместо серы несло густым перегаром, чего нежное обоняние четвероногого друга человека перенести не могло.

Утерев рот ладошкой, охотник за человеческими душами струсил с кисточки хвоста липкую собачью слюну и после пары неудачных попыток подняться с земли сообщил:

– К нам едет… эт-та… ревизор!

Видя, что его сообщение не произвело никакого впечатления, спросил:

– Повторить?

– Ну едет и едет, нам-то что?

– С «ну» на кобыле ездют… ездяют… трясутся. Прошу присутствующих барышень не принимать это на свой счет.

– Да ты пьян!

– Самую малость,- проникновенно признался он.- Нужно же было обмыть вашу преврежде… ждевре… менную кончину.

– Рано отпеваешь, вражина,- нахмурился Добрыня.

– Поторопился,- признал вину черт.- Кто ж знал, что Цербер, долгих лет его маме, исключительно на души натаскан?

– Скотина ты,- заявил я.

– Я?! – От возмущения черт сумел подняться на ноги, передвигаться все же предпочитая на карачках, а хвост служил балансиром.- Да я глаза все выплакал, с горя едва не спился, а вы…

– Н-да…

Ухватившись за мою штанину, он крикнул:

– Подними, в глаза твои бесстыжие хочу посмотреть.

– Лучше уйди,- посоветовал ему я.

– Нет, я тебе все в глаза выскажу,- разошелся черт, вскарабкиваясь мне на плечо. Дыхнув перегаром, он ухватил меня за мочку уха и, перейдя на шепот, зачастил:- И про засаду у ворот, и про расквартированные во дворце легионы Сатаны, и про вызванных Хароном кадавров.- И вдруг заорал во все горло: – Попадись ты мне на узкой тропинке – рога поотшибаю! Ик!

Рекс блеснул красноватым глазом и многообещающе зарычал. Щенок подумал и тоже залаял.

Уложив забывшегося в пьяной дремоте черта в пустую седельную сумку, я попросил Добрыню приглядывать за потенциальной жертвой цирроза печени, а сам, отдав щ ближайшими зарослями долг природе, отправился на по|| иски спуска на самые нижние уровни ада.

Выбирая направление при помощи обоняния, довольно быстро я обнаружил заваленную кусками горной породы штольню. Шедший из нее дух однозначно подтвердил правильность моих предположений, для чего ее нынче используют.

– Какая гадость,- возмущенно проговорила Леля.

– То ли еще будет,- обнадежил я ее, решительно ступая под низкие своды.

Вспыхнул зажженный Ламиирой фонарик, изготовленный из обыкновенного черепа посредством магии. Теперь из его пустых глазниц вырываются два мощных потока зеленого света, высвечивая грязные простыни паутины, свисающие сверху, толстый слой похожей на мох растительности, чавкающей под ногами, и полчища тощих крыс, с презрительным равнодушием провожающих нас взглядом выпуклых глаз.

– Какая гадость,- в который раз повторила Леля.

– Ты только подумай – ведь здесь уже многие столетия не ступала нога человека,-весело сказал я, пытаясь ее приободрить.- Мы словно первопроходцы…

– Какие первопроходцы? – разозлилась она.- Ты под ноги посмотри… Видишь, по чему ходим?

– Да уж… вижу.

Откинулся клапан, из седельной сумки высунулось помятое рыло черта. Он принюхался и спросил:

– Здесь что, кто-то ус…

– Помолчи ради бога,- взмолился ангел, чей нимб, просвечивая сквозь сползший набок берет, придавал волевому лицу вид восковой маски.

– Упс… – Черт поспешно нырнул в сумку.

Дрогнула земля, затрещал камень. На наши головы посыпалась пыль вперемешку с тушками высохших насекомых.

– Назад хода нет,- с трепетом прислушиваясь к приближающемуся шуму обвала, сказал я.- Вперед!!!

 

ГЛАВА 27

Черный ход в преисподнюю

Нормальные герои всегда идут в обход.

Бармалей

И как можно незаметнее… Последователи

– А я ногу промочила,- пожаловалась Ламиира.- Страшно подумать, что это была за лужа…

– Может, родничок из-под земли пробился,- утешил ее Дон Кихот, в очередной раз чиркнув по стене шипом, венчающим локтевой щиток, да так, что брызнули искры.

Так он их наточит до бритвенной остроты, коль не сотрет до основания. Что весьма вероятно, если этот проклятый подземный тоннель не закончится в ближайшее время.

– Стой! Кто идет? – раздалось из темноты.

– Свои,- незамедлительно ответил я.

– Что свои – по запаху слышу,- заверил нас невидимый собеседник, благоразумно оставаясь по большей части за пределами бледного светового круга от импровизированного фонарика, и засмеялся лающим смехом.

– А чего тогда спрашиваешь?

– Любопытный я.

– Тогда ладно. Я тоже любопытный. Не скажешь, где тут выход?

– Где тут выход?

– Ну да, где?

– Там. Наигрались?

Могу лишь предположить, что он указал направление рукой…

За стенкой что-то глухо рвануло, и хлестко ударила автоматная очередь, с противным визгом рикошетя от стен.

– Спасайся кто может! – завопил невидимый собеседник и рванул прочь с такой силой, словно твердорешил остаться в нашей памяти лишь голосом, звучащим

из темноты.

Один за другим прогремели два взрыва, метрах в ста впереди по курсу сквозь треснувшую стену мелькнул свет.

– Поспешим же на помощь борцам со злом,- выхватывая меч; воззвал к нашим душам ангел Эй, в котором проснулся истребитель демонов.

– Пособим витязям,- согласился Добрыня.

А Дон Кихот, смерив взглядом коня, зазор между спиной которого и верхним сводом тоннеля составляет приблизительно две трети метра, хлопнул ладонью по прикрепленному к седлу щиту и с лязгом опустил забрало.

Воссоединения не получилось – взрывы лишь разворотили заросшую от времени пылью решетку, непонятно зачем установленную в канализационном тоннеле, но сама стена уцелела, только подкоптилась немного.

Устроившись у прямоугольной амбразуры, словно перед телевизором, мы стали свидетелями странного по своей бескомпромиссной жестокости боя.

Вытянутое, прямоугольной формы помещение заставлено непонятного назначения металлическими конструкциями, торчащие из них там-сям маломощные лампочки бросают во все стороны неровный свет, мерцающий от перепадов напряжения в сети.

В дальнем от нас углу, спиной к массивной металлической двери стоит крупный мужчина с длинноствольным станковым пулеметом в накачанных руках. Его распахнутую до пупа десантную куртку накрест перехватывают ленты с внушительного размера пулями, от одного вида которых у африканского слона пропала бы охота участвовать в сафари. К поясу прикреплено еще по меньшей мере десяток различных огнестрельных игрушек, среди которых кольт сорок пятого калибра кажется бедным родственником.

Умри! – кричит бравый спецназовец. И бросает

гранату в проем между мертвыми агрегатами.

Оттуда, завывая и плюясь во все стороны, выскакивает криволапый мутант – помесь гоблина и люцифуга – самого отвратного вида демона, чей страх перед светом держит его в самых темных подземельях ада. Все какое-то изломанное, кривое тело, узловатые руки с длинными загнутыми когтями, выпученные глаза на покрытой шишками морде, даже не подозревающей о существовании разума. Милая зверушка.

Легко вскинув пулемет, человек нажимает на курок и одновременно швыряет гранату.

Гром и пламя, осколками разворотило металлический бок агрегату. А вот слабосильная лампочка уцелела.

Поток свинца, веером вырывающегося из толстого дула пулемета, сметает хлипкую преграду в виде монстра и испещряет стену кратерами выбоин.

Дружно пригнув головы, мы пропустили некоторую часть сражения и парочку случайных пуль, просвистевших сквозь прямоугольное отверстие.

Кони испуганно заржали, требуя поспешить прочь отсюда.

– Все? – поинтересовалась Леля.

– Чудное оружие,- заметил Дон Кихот.

– Все в руках… – начал было Эй.

– Заживо погребенные. Попытка вторая,- перебила его Ламиира, заставив всех замолчать.

Дикий вой, грохот выстрелов и неожиданная тишина.

– Все?

Чтобы узнать ответ на этот вопрос, поднимаю голову.

Машинного зала не узнать – повсюду тела монстров, подергивающиеся в агонии и рефлекторном стремлении добраться до врага.

Спецназовец, выдернув вонзившиеся в плечо когти, отбросил прочь обрубок лапы монстра и забросил пулемет на плечо. Раскаленное дуло светится красным.

Обозрев место сражения, он достал из-за спины двуствольный обрез и, зарядив его, подошел к ближайшему поверженному противнику.

Контрольный выстрел в голову. Оставивший от этой самой головы лишь грязное пятно на полу.

И дальше, подволакивая порванную ногу, от одного мутанта к другому, медленно, но уверенно зачищая тыл.

Пройдя по диагонали все помещение, спецназовец оказался у металлической двери. Взвизгнули сервомоторы, со скрипом разошлись лепестки-створки, открыв доступ в крохотную комнатушку, ярко освещенную неоновыми лампами, утопленными в пластиковых панелях. Сменив двустволку на гранатомет, боец с нечистью разрядил его в сторону подозрительно чернеющего в стене провала и, ступив на пульсирующее желтыми сполохами цилиндрическое возвышение, исчез.

– Куда это он? – протирая глаза от пыли и вытрясая из волос каменную крошку, спросил Дон Кихот.

– По делам,- предположил я, потирая ушибленный лоб.- Да и нам пора.

– Что-то я проголодался,- высунув пятак из сумки, сообщил черт.- Что за запах? Фу… Лучше еще подремлю.

Чем он и занялся, судя по храпу, приправленному свистом.

Спустя минут двадцать, с тяжелым сердцем миновав закрытый решеткой колодец над головой, подмигнувший отблесками багрового света, я посетовал на отсутствие у коней крыльев.

– И хорошо, что нет,- сказал Добрыня,- а то бы под открытым небом ходить было страшно.

– Так вот почему истребили пегасов…

Наконец-то свет забрезжил не ровными квадратиками сверху, а одним большим пятном впереди.

– Вышли,- обрадовались все.

Вот только куда?

Подавив желание поскорее выбраться из тоннеля, осторожно приближаемся к выходу и, затаившись в тени, изучаем обстановку, поочередно припадая к временно изъятому у ангела-истребителя биноклю.

В центре возвышается хрустальный замок Сатаны, по преданиям, вырубленный из цельного куска адского хрусталя – нетающего льда, в который некогда был заключен нынешний его владелец. Вокруг кольцеобразно расположены производственные секторы. Всего девять. Из-за своей формы и с легкой руки Данте названные кругами ада.

Работа идет своим чередом: чадит топленая смола, пузырится жир на огромных сковородах, кипит в чанах вода. Но странно – не слышно криков грешников. Расстояние расстоянием, но все же…

– Что-то не то? – словно прочтя мои мысли, спрашивает Ламиира.

– Долго меня голодом морить будете? – встревает черт, что-то жуя.- Обед же. И похмелиться не помешает.

Теперь понятна тишина, нависшая над адом. Обеденный перерыв. Работа работой, а положенные шестьдесят минут -дело святое (не в аду будет сказано…).

Грешные души, устроившись в теньке, дымят самокрутками и цедят древесный спирт, который изготавливают из чурок, получаемых для поддержания в печах рекомендованной Министерством просвещения температуры. Которая не выдерживается из-за постоянной недостачи горючих материалов. Но грешники не жалуются на прохладную воду вместо крутого вара, на едва-едва красные кочережки и сковородки, все понимают, что трудно не только им. Что делать – экономический кризис. Вон даже двухметрового роста бесы-надсмотрщики и те из экономии сменили вилы на золотые столовые приборы, которые, как известно с юных лет, страшнее ножа, поскольку оставляют не одну, а четыре дырки. А вот до ложки по убойности недотягивают…

– Пока не помоюсь, о еде и не заикайтесь,- заявила Ламиира.

– Верно! – поддакнула Леля.- В баньку бы…

В раздумье опершись о стену, я обнаружил на ней плакат с вылинявшей надписью:

«Осторожно! \Уагшп§! Думная территория. Посещение на свой страх и риск. Заявления о смерти и иски о причиненном ущербе Администрацией не принимаются. Администрация».

А чуть ниже скотчем приклеено распечатанное на струйном принтере объявление:

«Поможем оформить завещание. Дешево. Юридическая контора «Упырь Со».

«Заманчивое предложение,- подумалось мне,- но лучше как-нибудь потом».

– Это действительно ад? – недоверчиво разглядывая открывающуюся взору картину, поинтересовался у ангела Дон Кихот.

– Он самый,- подтвердил Эй.

– Это родина моя,- потягиваясь, с нотками плохо скрываемой гордости сообщил черт.

Добрыня огладил усы и промолчал.

– Что дальше? – Ламиира пристроила череп, ставший ненужным, недалеко от входа. Так что теперь любой индивидуум, неразумно сунувшийся на думную территорию, будет иметь шанс последний раз призадуматься о целесообразности выбранного направления.

– Нужно пробраться во дворец и освободить Ливию.- Сведя непочатый край работы к программе минимум, состоящей всего из двух пунктов, я немного подумал и добавил заключительную стадию: – И убраться отсюда подобру-поздорову.

– И как ты себе это представляешь? – полюбопытствовал ангел-истребитель, убирая бинокль.

Если честно, то пока никак.

– В кои-то веки демон не солгал,- заметил Эй.- Но почему меня это не радует?

– А я предупреждала, что это заразно? – улыбнулась Ламиира.

– Ч-что заразно? – Ангел побледнел.

– Ты к чему-нибудь прикасался?

– Да вроде нет. А что?

– Да так, – отмахнулась суккуба, довольно блестя глазами.- Показалось.

– Что показалось? – Истребитель нечисти Эй недоверчиво посмотрел на свои руки.

– Тебе лучше не знать,- сказала как отрезала бывшая греческая богиня любви и красоты, которая, даже оказавшись среди христианских демонов, по большей части

набранных среди древних богов, не свернула со стези сеяния вечного, только переквалифицировалась на индивидуальный подход к сему щекотливому вопросу.

– Но…

– Да разыгрывает она тебя,- сказал я.

– Это бессердечно…

– А чего ты ожидал от порочной суккубы? – развела руками коварная блондинка.

– Ах какая женщина! – облизнулся черт.- Настоящая су… кхм… ба.

– Уйми свои восторги, дитя адских трущоб,- посоветовал ему я.- Скажи лучше, где мы можем для начала умыться?

– А я разве не говорил? -удивился черт – Не настолько уж я был пьян.

– О чем говорил?

– Ревизор приехал.

– А я подумал, что ты роль учишь, для художественной самодеятельности.

– Почему это самодеятельности? Я профессиональный актер. В агитационном ролике «Как Балда попа замочил» главную роль играл.

– Балду?

– Попа,- признался черт, от смущения неправильно поставив ударение.

– Так что там за история с ревизором?

– Может, сперва с дурой помоемся? – вмешалась Леля.- Чтобы приятно пахнуть, а?

– Да купайся с кем хо…

Ламиира прыснула в кулачок.

Ангел благовоспитанно потупился.

Покраснев, рыжеволосая дева обиженно сказала:

– Ты сам Так говорил.

– Я не говорил… вернее, говорил, но не это… говорил это, но не об этом… – Запутавшись, я замолчал, стараясь придумать понятное объяснение.

– Могу спинку потереть,- похабно осклабился черт.

Леля окончательно залилась краской.

Нашла, на чьи выходки обращать внимание. Он черт- и этим все сказано. Репутация, знаете ли, не на пустом месте сформировалась, понадобились годы и годы упорного труда и злодейства.

– Коротко о ревизоре – и в путь.

– Он приехал,- ответил черт.

– Не так коротко.

– Он ехал, ехал и, наконец, приехал.

– Хочешь по рогам? – вкрадчиво поинтересовался я, осаживая зарвавшуюся нечисть.

– И это награда за мою преданность,- понурился он.

– Каюсь. Был не прав. Исправлюсь. Рассказывай.

– Сегодня утром появился ревизор, с внеплановой проверкой. Вроде бы до Самого, чье имя лучше не поминать, дошла информация о нарушении прав грешников на полновесное воздаяние. Сами понимаете, суверенитет суверенитетом, но постановления оттуда нужно воплощать в жизнь согласно букве параграфа. Неожиданно слышать витиеватости от черта

– Отвлекающий маневр,- с гордостью пояснил ангел.- Создатель на нашей стороне.

– Тогда кто же против нас?! – восторженно воскликнул безымянный герой преисподней, добавив, сам того не ведая, к своим грехам еще один – грех плагиата. Наверное, обстановка ада этому способствует…

Переждав подземные толчки, мы оседлали наших скакунов и начали движение к первому кругу ада. Которых всего девять и первые восемь из которых в местном путеводителе объединены в одну территориальную единицу- чистилище.

 

ГЛАВА 28

Горбатый полупроводник

Гулять – так гулять… Иван Сусанин

Если позволить мозгу на миг забыть о том, где находишься, возникает ощущение, что стоишь перед потрясающих размеров картиной, выполненной сюрреалистом в период депрессии, безуспешно лечимой при помощи галлюциногенных препаратов.

Холмистая степь с темнеющими тут и там проплешинами. Остатки строений различных эпох и народов, в большинстве своем на последней стадии разрушения, причем это совершенно не зависит от времени, к которому относится то или иное архитектурное направление. Рядом с потрепанным донельзя и покосившимся куполом вигвама – залитое жидким асфальтом основание метал-лопластикового небоскреба, а неподалеку – полузатонувшие остовы перевернутых вверх дном барж. И все это по большей части скрыто под слоями мусора. От свалок нашего времени их отличает лишь несравненно большая площадь, отсутствие знаков «Свалка мусора запрещена. Штраф столько-то в дензнаках соответствующей местности» и относительная безлюдность. Ни тебе вышедших на промысел бомжей, ни ярко-оранжевых экскаваторов. В отдельно взятых развитых (по большей части за счет других) странах больше вторых, в остальных – наоборот.

Что это? – спросила Леля, тронув меня за рукав. Где? – Я посмотрел на нее, оторвавшись от созерцания граффити, покрывающих единственную уцелев шую стену разрушенной башенки, которая гнилым зубом торчит среди заваленного хламом пустыря. Отвратительная дорога – один из непременных атрибутов черного хода.

– Да вон же,- машет рукой рыжая сестричка.- Бе

лое такое, волосатое.

– Сейчас подъедем – рассмотрим,- обещаю я.

В аду можно встретить что угодно и гадать бесполезно. Не потому, что можно ошибиться, просто на заварку кофе и отцеживание жижи уйдет слишком много времени, которое можно потратить на непосредственное знакомство с интересующим объектом. Но от неопознанных субъектов, будь они летающими, прыгающими или ползающими на собственном брюхе, лучше держаться подальше – милой беседой здесь редко ограничиваются. Контингент не тот. Да и обстановка криминогенна до беспредела. Что поделать – ад.

– Как-то здесь безлюдно,- наконец-то заметил Добрыня.- Мне казалось, что в преисподней должно быть людно. Грешников ведь хватает.

– Это уровень такой,- встрял черт.- Здесь адская лимита тусуется.

– Что? – Половина из присутствующих после объяснения нечистого вопросительно посмотрела на меня, ожидая разъяснений.

– Это уровень для представителей иных религий,- пояснил я.

– А что они здесь делают? – продолжал докапываться до сути вопроса былинный богатырь.- Им что, у себя в аду места не нашлось?

– У себя они попали бы в рай.

– Не понял.

– Праведники они.

– Выходит, не за грехи страдают? – изумился Дон Кихот.

– Они язычники.

– Значит, они отринули Бога! – воскликнул рыцарь печального образа, обрадованный все объясняющей догадкой.

– Отринувшие находятся не здесь. С ними мы еще встретимся,- объяснил я, в душе надеясь, что мы не провалимся на первом же этапе.- Здесь те, кто жил давно, когда о… – не будем вызывать землетрясение упоминанием его имени – еще не знали.

– А незнание, как записано в Основном законе,- снова встрял черт,- не освобождает от ответственности.

– В Библии такого завета нет,- уверенно заявил Дон Кихот.

– Нечистый подразумевает придуманные людьми законы,- пояснил ангел.- А праведники пребывают здесь ради очищения и возможности вознестись в рай.

– Часто такое случается?

– Любая спасенная душа,- попытался увильнуть от прямого ответа Эй,- праздник для всех творений Го…

Почувствовав, что земля начала предупреждающе дрожать, ангел предотвратил землетрясение, вовремя спохватившись и перейдя к описанию самого процесса вознесения.

– Угаснет на миг пламя геенны огненной, смолкнут стенания, и спустится Посланник в окружении сияющих серафимов, возьмет спасенную душу за руку и подведет к вратам адским. И распахнутся створки врат, и убежит, скуля от страха, прочь адский трехглавый пес, и пройдет сквозь распахнутые врата спасенный, и засияют на нем ставшие белыми одежды. Возьмут его под руки серафимы и вознесут к престолу…

Потрясное зрелище,- встрял черт, согласно своей натуре извращая все исходящее от ангела.- Звукооператору – «Грэмми» без вопросов, хотя и косят под старинку – ну там орган и трубы всякие… Но мощно, слов нет. Со светом тоже профи работают. Увлекаются не много, бывает… да ладно. А вот сценарий однозначно слабоват. Нет надрыва. Душевной глубины, понимаете?

– Сгинь! – посоветовал я.

Черт без возражений нырнул в сумку. Руками вперед. Лишь хвост мелькнул в воздухе.

И вовремя. Ангел-истребитель, доведенный до белого каления издевками над тем, что для него свято, был уже почти готов, отбросив терпение, неотъемлемое от самого понятия «ангел», обрушить на нечистого всю праведную ярость «истребителя».

– Оно шевелится! – Леля так сильно дернула меня за рукав, что чуть не оторвала.

– Кто, демон? – спросил Дон Кихот, воздевая копье.- Давайте сначала убедимся, кто это, а то с мельниками как-то нехорошо вышло…

– Что я вижу? Явственные признаки благоразумия!

– Это однозначно не демон,- сказал я. – Белых демонов не бывает.

– Точно. Они темны, как их черные души,- сказал ангел.

– Благородный рыцарь,- обратился я к Дон Кихоту,- вы можете пообещать мне одну вещь? Поклясться на своем рыцарском щите?

– Зачем уж так высокопарно? – смутился идальго.- Мы друзья… И потом, клянутся на мече.

– Никто ничего не забыл? – высунувшись, поинтересовался черт.- Какие друзья? О чем вы? Один рыцарь, можно сказать, без пяти минут крестоносец, воин Чистого и истребитель несчастных нас, а второй – князь ада, его морально-этический противник.

– Бывший,- поправил я черта.

– У-гум… – невнятно буркнул тот в ответ и опустился на дно седельной сумки.

Пришибленный пламенной речью черта, благородный идальго осекся и опустил забрало..

– Это как же… – пробормотал он.

А только так и бывает, дорогой друг, когда начинаешь делить мир исключительно на плохих и хороших. Всегда ли кто не с нами – тот против нас?

Вспугнутая нашим появлением, взлетела с закрученного спиралью рельса сорока с золотой цепочкой, намотанной на шею в несколько рядов. Не издав ни звука, она нырнула за мусорную кучу и пропала из виду.

– Эй, черт…

– Да? – одновременно отозвались ангел и совершенная его противоположность.

Нужно что-то с этим делать.

– Черт, а черт? А как тебя зовут?

– Черт.

– Ну, это…

– Еще нечистым, рогатым, свиным рылом… бывает, с бесом перепутают, с демоном…

– А жена как называет?

– Это личное,- уклончиво ответил черт.

– А все же?

– Козлом безрогим,- буркнул нечистый.

– Намекает на свою верность,- сказала Ламиира, явно пытаясь утешить черта.

Тот лишь хмыкнул. Видимо, вспомнил что-то свое, эдакое…

Подъехав к незнакомцу, привлекшему внимание нашей рыженькой богини славян-язычников своим пышным волосяным покровом белого цвета, мы в недоумении остановились. Что это за зверь такой?

Внушительных размеров торс, покрытый густым длинным мехом; длинные по-обезьяньи руки; кривые короткие ноги, еще и сплетенные в позе лотоса; голое темно-коричневое лицо, еле видимое из-под лохматых волос. И еще бронзовый медальон на шее – единственная деталь гардероба.

– Кто это? – удивленно спросила Леля.- Право чудно…

– Йети,- буркнул черт.

– Почему эти? Он же один?

– Не эти, а йети, темнота. Отморозки по-иному.

Из-под густых бровей волосатого существа блеснул холодный и колючий взгляд.

– Снежный человек,- поспешно поправился черт.- Метох кангми по-тибетски.

Теперь уж из-под волос блеснул желтый оскал. По всей видимости, йети улыбнулся. Но с его клыками и обилием мускулов это лучше проделывать как можно реже. Во избежание нервных срывов у слабонервных личностей.

– Мир вам,- сказал он.

– Ой! Он разговаривает! – Рыжая богиня не очень воспитанно всплеснула руками.

– Она,- поправила Лелю йети.- Зовите Согревающей В Сорокаградусный Мороз.

– Извините, не разглядела,- вполне искренне покаялась Леля.

– Рады знакомству,- за всех ответил я. И представил себя и своих спутников.- Лель. А это Леля, Ламиира, Дон Кихот, Эй, Добрыня Никитич и черт, который не хочет говорить своего имени.

Не успел я закрыть рот, как мой скакун фыркнул и ухватил меня зубами за лапоть.

– Оленя зовут Рексом, а песика,- на всякий случай добавил я,- песика – Пушком.

Щенок кавказской овчарки тем временем, одарив незнакомого конкурента в области повышенной лохмато-сти тела презрительным взглядом, откопал где-то подозрительного цвета деревяшку с цилиндрической железкой на одном конце и принялся с урчанием грызть, придерживая лапой.

– Фу, брось гадость! – прикрикнула на него Леля и попыталась отобрать железяку.

Щенок, решив, что с ним играют, потянул находку на себя.

В результате непродолжительной борьбы что-то щелкнуло и в зубах юного друга человека осталось лишь небольшое металлическое кольцо. Богиня решительно отбросила отвоеванный трофей за кучу и сдула с рук пыль.

– Вот так-то,- довольно заключила она.

– И шесть, и семь, и во… – зачем-то принялся считать черт, заткнув уши пальцами и крепко зажмурившись.

 

Бабах!!!

От мощного взрыва зазвенело в ушах, а кучу, за которой приземлилась отобранная у пса игрушка, разметало во все стороны.

– Что это было? – потрясенно спросил Дон Кихот, выпутывая из плюмажа порванный женский чулок.

– Греческий огонь,- неуверенно предположил Добрыня.

– Граната,- авторитетно заявил черт.

– А еще здесь такие есть? – с нескрываемым интересом встрепенулся рыцарь печального образа, роясь наконечником копья среди накопленного за века мусора.-

Если привязать к наконечнику копья и как следует огреть по голове -такой аргумент может получиться…

Йети сняла с головы шкурку от банана, понюхала и, брезгливо скривившись, отбросила прочь.

– Было приятно поболтать,- галантно раскланялся Добрыня.- Но надо и честь знать.

– Да-да,- разом засобирались мы.- Спешим.

Не хватало еще столкнуться с патрулем, высланным для выяснения обстоятельств и причин взрыва.

– Дорогу-то знаете? – спросила Согревающая В Сорокаградусный Мороз.

– Только общее направление.

– Так возьмите с собой проводника. Пускай проветрится, а то совсем засиделся.

– А что за человек? – насторожился я.

– Сейчас позову – сами поглядите,- предложила снежная леди и, не вставая из позы лотоса, в которой медитировала, лапой громыхнула по четырехсотлитровой

железной бочке с оранжевой надписью на повернутом к нам днище «Осторожно! Взрывоопасно».

– Сейчас,- раздалось в ответ.

– А чего это он там делает? – полюбопытствовала Леля.

– Отсыпается. Заходил х:юда позапрошлой ночью Конан, так они бутыль бормотухи выцедили. Варвару-то ничего, силен гульнуть, часок-другой подремал и дальше

побрел. А этот все дрыхнет.

– Ну чего ты брешешь, словно павиана какая? – проговорила, высовываясь из бочки, бородатая морда в скособоченном кроличьем треухе.- Мыслю я умную ловлю.

– Тоже мне, мыслитель выискался,- проворчала Согревающая.

– Вы там живете? – удивилась славянская богиня.

– Да раньше-то в этой бочке какой-то грек обитал, все смысл жизни искал…

– И нашел?

– Эй, Иван,-окликнула бородатого мужика блондинистая йети, не обратив внимания на то, как дернулся ангел. И чего он имя не сменит? – Проводил ты его, куда обещал?

– Проводил,- неохотно буркнул мужик.- Чего звала?

– Здесь проводника ищут,- пояснила Согревающая.

– А чего меня искать? – Иван выбрался на четвереньках из бочки и поднялся на ноги. Но и после этого он не очень изменился. Был он горбат до безобразия.

Квазимодо отдыхает.- Весь как есть здесь я.

– Проведете нас ко дворцу? – напрямик спросил я.

– Проведу,- уверенно заявил мужик, даже не поинтересовавшись к какому.

Йети погладила медальон и вздохнула.

– Веди,- согласился я, по наивности не поинтересовавшись фамилией проводника. Наверное, напрасно.

– За мной! – скомандовал он и на полусогнутых двинулся вперед.- Не отставать. Загнанных лошадей пристреливаем на мясо.

– Возвращайся поскорее,- помахало нам лапой вслед белое и волосатое индивидуальное средство защиты от трескучего мороза.

– Какая заботливая Сорокоградусная,- заискивающе проговорил черт и попытался многозначительно подмигнуть проводнику. Но его самым наглым образом проигнорировали.- Да спи с кем хочешь,- обиделся нечистый, перебираясь поближе к Ламиире и пытаясь завязать

игривый разговор: – Ламочка, ты так хорошо потеешь, что платье прилипает к телу, где нужно, спереди и сзади.

– Сгинь!

Черт отработанно скрылся от разгневанного взгляда, не сулящего ничего хорошего.

– Сколько тебе лет, черт? – поинтересовался я.

– Двести сорок один год,- глухо раздалось из седельной сумки.

– Удивительно.

Уточнений не потребовалось. Видимо, всем пришло на ум одно и то же…

Несмотря на свою угрозу насчет загнанных лошадей, двигался горбун медленно даже для пешехода, не говоря уж о всаднике, так что можно было свободно поговорить и выяснить некоторые аспекты местного жизненного уклада. Для меня он такая же тайна за семью печатями, как и для остальных. Исключение составляет, пожалуй, только черт. Я сам, да и Ламиира большую часть своего адского существования провели на земле. Но, даже наведываясь сюда по долгу службы, мы не выходили за пределы второго круга, которым ограничивалась зона моего влияния. А интересоваться делами в уделах других князей не принято, как и рассказывать про свои. Да и много ли пообщаешься за время кратковременного визита во дворец? И с кем? Уроды и дегенераты. Уж на что утонченная натура Люцифер, великосветские манеры, изысканный вкус, прекрасное образование… но неимоверно самовлюблен. Лишний раз через губу не плюнет, чтобы что-то сказать. На любое предложение – «А мне все равно!» Вот и поговорили, называется. Про остальных и вспоминать не хочется.

– Вон там тряпичный шалаш деда с портянкой на голове. По-нашенски – ни гу-гу,- указав на шатер с впалым куполом, сообщил проводник Иван.- Сдается

мне, скоро вознесется.

– Так благочестив? – оживился ангел.

– Да кто его знает? Но как-то случайно зашел к нему с бутылочкой – познакомиться. Вроде же как соседями стали. А он пить отказался наотрез. Не вышло знакомства.

– Может, зайдем? – предложил ангел. Но наши взгляды были красноречивее слов.- Понимаю, на обратном пути.

Преодолев болотце, судя по окружающему ландшафту, единственное на всем обозримом пространстве, мы вышли к футбольному полю, залитому бетоном и обнесенному врытыми в землю новенькими покрышками от «КрАЗа». Каждое колесо тщательно расписано рекламными слоганами. Весьма однотипного содержания. «Не тормози -соси!», «Сунул в рот и жми на газ -будет класс!» и совсем уж двусмысленный «Коль обвисли, словно уши,- в рот возьми – и все пройдет». Если бы не поясняющие картинки – вовек бы не сообразил, что это реклама леденцов с привкусом мяты.

– Замрите! – скомандовал.проводник, вынимая из кармана ржавую гайку, сквозь которую продел и завязал узлом оторванную от рукава полоску ткани.

«Вот оно, влияние литературы на повседневную жизнь»,- подумал я.

– Не двигайтесь и даже не дышите,- предупредил проводник, раскручивая и бросая гайку.

Зашелестев сухой материей, она перелетела через ограждение из резины и покатилась по твердой поверхности, подпрыгивая и мельтеша рукотворным хвостом. Достигнув очерченной белой краской окружности в центре поля, шестигранная представительница метизов резко замерла. Со свистом рванулось вверх пламя, озарив багровые небеса оранжевыми отблесками.

– Бегом! -закричал наш проводник, подбежал к ограде и начал протискиваться сквозь отверстие в покрышке.

Мы послушно рванули за ним.

Кони, легко перепрыгнув преграду, обогнали Ивана. Пушок, весело лая, бросился за ними, а вот Рекс решил точно следовать примеру проводника и, наклонив рога, сунулся в шину.

– Куда? – только и успел выкрикнуть я, ударом в грудь выбитый из седла. Это фигурально выражаясь, поскольку коврик, покрывающий спину оленя, таковым

 

не является.

– Скорее! – визгливо заголосил проводник, выскакивая за пределы поля.

Руками вперед перепрыгиваю ограждение, кувырком приземляюсь и с низкого старта рву к заветной черте. Лапти, непривычные к спринтерским нагрузкам, слетают, оставшись рядом с оплавленным кусочком металла, некогда составлявшим пару с болтом.

– Давай! – скандирует моя команда.

Успеет… не успеет… успеет… -гадает Иван-проводник, обрывая лепестки хиленькой ромашки.

Ставлю на Черную Каракатицу! – кричит черт, опровергая свои собственные уверения в том, что мультфильмов он в детстве не смотрел.

Пытаюсь преодолеть последнюю преграду так же красиво, как и первую. Но именно этот момент выбирает неведомая сила, чтобы вырваться наружу столбом пламени. Порыв ветра мягко, но настойчиво подталкивает в голые пятки, я улетаю значительно дальше, чем планировал, и, от неожиданности забыв сгруппироваться, вонзаюсь в землю, словно стрела в мишень. Вытянутыми руками вперед, с прямой спиной и ровными ногами. Точненько в вырытую кем-то нору.

Дернувшись, понимаю, что застрял.

Ухватив меня за ноги, Добрыня потянул.

– Не идет,- удивленно сообщил он.- Большой вырос. Дон Кихот, пособи.

Что-то волосатое коснулось моего носа.

– Брысь!

Поскольку руки ушли глубоко в нору и пошевелить могу разве что пальцами, попытался, резко дунув, воздухом прогнать невидимого щекотуна.

Поднятая мною пыль по закону подлости моментально набилась в нос.

Вот результат – чихнул, до звездочек пред глазами приложившись лбом о твердый выступ. Нужно было надеть авентайл…

– Взяли, тянем-потянем,- командует снаружи былинный богатырь.

Но не вытянули. Уж очень плотно вошел я в нору, впору вспоминать совет гостеприимного Кролика лишенному скромности Винни-Пуху: «Жрать меньше нужно было на халяву». Впрочем, нет! Это он подумал, а сказал иное: «Нужно подождать, пока похудеет».

– Я беру за ноги,- по-научному подходя к вопросу, распорядился Добрыня Никитич.- Дон Кихот берет меня за пояс. Иван, ты за рыцаря. Ангел следующий. Вы, сударыня, следом и вы. Взяли! Хрустнули кости.

– Отпусти! – заголосила Леля, пытаясь вырвать подол своего платья из пасти нашего щенка-переростка.

– Лазают тут всякие,- донеслось мне вслед.

– Вытянули! – Добрыня радостно похлопал меня по спине, окончательно вышибая дух. Одно хорошо – землю с волос тоже.

– Хорошо, что ты не репка,- заметил черт.

– Это почему?

– Где бы мы тебе мышь нашли?

– А ты на… апчхи!… что?

Обидевшись, черт направился к Ламиире за утешением.

– Здесь везде так опасно? – спросил я у проводника.

Вообще-то ад не место для увеселительных прогулок, но по большей части опасность угрожает вашей душе и исходит от местных обитателей. Огненные реки и бездонные провалы – опасность для неосторожных. Не суйся к краю – и ничего с тобой не случится.

– Только здесь,- заверил меня проводник.- Да и здесь раньше было спокойно. Пока однажды не появился Сталкер, он все что-то искал и нашел. Туда и ушел.

Теперь без этого не пройти. – Он пошуровал рукой в кармане, там что-то металлически зазвенело.- Он научил. Говорит, учись, Сусанин, пока я рядом.

– А что, поле обойти нельзя?

– Почему нельзя? Можно.

– А зачем же мы рисковали? – разозлился я.

– Так все же живы? – Иван пожал плечами, от чего треух съехал набок.

Черт покатился со смеху, словно в забытьи облокотившись на округлое колено суккубы. Бумс! И статус-кво восстановлено.

– Держите его! – Размахивая сучковатой клюкой, из-за цветущего розовыми цветочками куста шиповника выскочил упитанный мужичок.

– Ой! – Наш проводник вскочил на ноги и рванул прочь, видимо, по растерянности оббежав поле стороной.

И был таков.

– Убежал,- расстроенно заметил длинноносый толстяк.

– Убежал… – в недоумении констатировали мы.

– А какая уютная бочка была,- сам себе сообщил незнакомец и похромал прочь.

Лишившись проводника, мы облегченно вздохнули и продолжили движение в сторону видневшихся вдали стройных рядов закрытых пансионов раздельно для девиц и отроков.

– Здесь мы сможем принять ванну и отдохнуть,- сообщил я. Умолчав о том, что именно здесь нас и будут ждать и искать в первую очередь.

– Все одну? – похабно скалясь, предположил черт.

– Если ты так хочешь,- согласился я, повергнув рогатого в состояние ступора своей невиданной сговорчивостью. Но тут же крылья на взлете подрезал.- По очереди. Ты в последнюю.

– Больно нужно,-обиделся черт,-не я же топал по тому, что и во время Всемирного потопа на плаву оставалось, но не Ноев ковчег. Неопровержимый довод – что было, то было…

 

ГЛАВА 29

Неосуществимые желания

Со времен Жюля Верна выражение: «Есть ли у вас план, мистер Фокс?» – приобрело несколько иное значение.

Человек с косяком

Издали бросив быстрый Взгляд на свою бывшую резиденцию, я обнаружил прогуливающихся по парку легионеров Сатаны. Их черные балахоны режут глаз своей чужеродностью данному месту, где на фоне карликовых пальм сияют наготой розового мрамора творения величайших скульпторов прошлого. Появятся и настоящего, но немного позже. Когда придет их черед, в смысле выйдет отведенный им срок. А избежать моего гостеприимства еще ни одному талантливому человеку не удалось. Не способны они к воздержанию.

Вот и возвышаются вдоль моей аллеи Похоти (аллея Любви на карте ада смотрелась бы неуместно) чувственные Венеры, нежные Европы и грациозные Дианы в окружении фавнов и дриад, которых ваяли с местных инкубов и суккуб.

– А вон ты.- Черт указал Ламиире на одну из статуй, изображающих стоящую в раскрытой раковине посреди бурлящих волн Афродиту. Одетую соответственно случаю. В редкую россыпь брызг.

– Куда?! Не в Третьяковке на экскурсии,- остудил я порыв некоторых приобщиться к великому и вечному.

– Да мы посмотреть…

– На что это вы там смотреть собрались? – вкрадчиво поинтересовалась Ламиира.

– Да так,.- смутился Добрыня.

Ангел просто отвернулся, надев по самые уши маску суровой непоколебимости.

Дон Кихот сделал вид, что его просто потянула туда лошадь, а сам он, в общем-то, ни при чем.

Один черт правдиво, но крайне неосмотрительно произнес:

– А у тебя там родинка или это просто изъян в камне?

Буме!

Звонкая оплеуха в очередной раз показала ему, как несправедлив и несовершенен этот мир.

– Ламиира,- попросил я суккубу,- не нужно так часто бить его по голове.

– Это единственное место,- ответила она,- где точно ничего не повредишь.

– Ну почему я? – возмутился черт.- Почему вечно крайний я?

Ответом ему послужило дружное молчание.

– Э, ребятки! – окликнула нас незаметно приблизившаяся грешница в розовом воздушном пеньюаре и высоких ботфортах на шпильке.- Кто крайний? Наверное, ты, рогатенький?

Черт застонал и, имитируя сердечный приступ, схватился за грудь.

– Чего это с ним? – удивилась незнакомка.

– Убогонький,- пояснил я.

– А… то-то я смотрю, странный он какой-то…

– Есть немного.

– А у меня кошка была,- продолжала словоохотливая собеседница,- еще там, на Земле. Так вот у нее тоже такое однажды случилось. Симптомы странные.

Нос красный, глазки выпученные, рогами трясет, мычит…

– Кошка мычит? – растерялся я.- С рогами?

– Да где ж вы кошку с рогами видели? – удивилась собеседница.- Поди не бес поганый. Корова это.

– А кошка?

– Кошка сдохла.

– От чего?

– Дура, вот и сдохла.

– От этого не мрут,- авторитетно заявил Добрыня.- А порой и нужно бы…

– А чем тебе правительство не угодило? – ни к селу ни к городу встрял черт. Видимо, решил поддержать свой имидж идиотской репликой.

Только его восклицание не вызвало ожидаемой реакции, все задумались, вспоминая что-то свое.

– Собственно, ее каток переехал,- наконец изрекла словоохотливая девица. И шепотом спросила: – А вы чего ждете?

Мы переглянулись, и Ламиира так же тихо ответила:

– Когда папоротник зацветет.

– А зачем? – глядя на меня, спрашивает грешница.

А я почем знаю?

– Желание загадать,- пришла мне на помощь суккуба.

– А зачем?

– Чтобы сбылось.

– А сбудется?

– Обязательно.

– А что вы загадывать будете? А можно и мне одно желание? А любое можно или только из списка?

– Можно всего одно,- отрезала Ламиира.

– Какая жалость!

– Так что… – с намеком произнесла блондинка, улыбнувшись незваной собеседнице извиняющейся улыбкой.

– Я никуда не спешу,- заверила та.- А что загадывать будете?

– Ш-ш-ш.- Приложив палец к губам, Ламиира поманила ее к себе и что-то прошептала на ухо.

– Правда? – Глаза грешницы от удивления полезли на лоб.

– Проверено.

– Обманываешь,- насупилась незнакомка, нервно теребя воздушный пеньюар.- Так не бывает.

– Мальчики, отвернитесь! – скомандовала суккуба.- И не подглядывать. Леля, проверь.

Отвернувшись, я услышал шелест ткани и изумленный возглас: «Она как настоящая!»

О чем это они?

Скосив глаза на черта, я заметил, что тот втихую наблюдает за ними в зеркале.

– И у меня назад может отрасти? А то хочется – мочи терпеть нет.

– Может,- подтвердила Ламиира.- Найди цветущий папоротник и загадай желание.

– А какой он, папоротник?

– Такой,- изобразила на пальцах суккуба.

– Ладно, я пошла.

– Можете повернуться,- разрешила Ламиира.

Грешница поспешно удалялась, согнувшись в три погибели и высматривая что-то под деревьями.

– Куда это она? – удивился я.

– Обворожительная женщина,- признался Добрыня.

– Грешница,- поправил его ангел.

– У нее под платьем один пшик,- уточнил черт.- И больше ничего нет.

– Как так?

– Это наказание такое,- пояснил я.- Здесь находятся те, кто при жизни радостям жизни усердно предавался.

– Похоти и блуду,- уточнил ангел.

– Любви,- внесла свою поправку Ламиира.

– Разврату!

– Какая разница, как называть? Грешники второго круга, находящиеся… находившиеся,- поправился я,- в моем ведении, обуреваемы страстями сильнее, чем при

жизни, но при этом лишены возможности удовлетворить их. Такова их кара за грехи земные. И не смотрите, что вокруг все прекрасно, это лишь усиливает их муку. Вы не увидите демонов, терзающих их плоть, их демоны внутри, сокрыты в их телах, лишенных большинства нервных окончаний.

– Вот оно как…

– Ага,- встрял черт.- Вроде баба ничего себе – пэрсик! – а разденется – облом, кукла Барби.

– Кто?

Ответить коренной житель ада не успел. Скрипнула дверь сторожки, и на крыльцо вышел долговязый, болезненно худой человек с длинной жидкой бородкой. Почесав впалую грудь, он хозяйским взглядом окинул распростершиеся перед ним угодья и громогласно поставил в известность прилегающие окрестности о своем самочувствии.

– Лепота!!!

Выглянув из-за дерева, я запустил в него сосновой шишкой.

Бомс!

Едва отлетевший ото лба старца снаряД упал в траву, с дерева слетела рыжая молния и уволокла его наверх, чтобы распотрошить в поисках крохотны^ зернышек.

– Опять Винни-Пух шалит? – осматривая небо в поисках тучек, а не медведей, произнес старик.- Вот сейчас как позову человека с ружьем!.

Бомс!

Вторая шишка, повторив путь первой, исчезла в густой листве, но на этот раз бородатый старец заметил меня. Он ойкнул и перекрестился.

Я поманил его:

– Ну, здравствуй, Григорий.

– Князь? Вы ли это?

– Я.

– А тут такое деется, просто ужас…

– Ты один? – перебил я его. Разговоры подождут. Сперва нужно омыться, а то этот запах…

– Как перст, посредством лишения коего муку принимаю, един.

– Тогда принимай гостей.

– Прошу к столу.

– Сначала баньку,- заявила Ламиира, присоединяясь ко мне.

Следом вышли остальные.

– Сейчас истоплю,- заверил старец.

– Григорий,- представил я его.

– Распутин,- добавил он.

Через два часа, вымытые и благодушные от сытной еды, мы завели неспешный разговор, имевший целью прояснить ситуацию и определиться с возможными союзниками.

– Помощи не ждите,- категорично заявил старец.-

Вы пришли и ушли, а остальным жить здесь.

– Вы это жизнью называете? – печально спросила

Леля.- Без любви?

Я как-то и позабыл, что моя вновь обретенная сестричка в пантеоне славянских богов занимает то же место, что и Афродита в греческом. Она покровительствует всем влюбленным и в служении им видит смысл своего существования. Вся в меня…

– Эх, детка,- вздохнул Григорий Распутин,- жизнь- она сложная штука, а уж после смерти…

– А во дворец провести кто-нибудь сможет? У тебя здесь знакомых много.

– Скажите, чего там надобно – принесу,- пообещал старец, несмотря на свой буйный нрав и неуемную похоть снискавший прозвание святого. Вот только Церковь его не канонизировала, а скорее наоборот.- Я ведь по-прежнему за парком наблюдаю, да и во дворце ботанику поливаю, обрезаю.

– Не в мой бывший дворец надо мне, Гриша.

– Все наладится,- неуверенно промолвил он.

– Нет. Так как насчет дворца Сатаны?

– Так это… – замялся старец.- В Пандемониум без приглашения хозяина не войти.

– Так это… – замялся старец.-приглашения хозяина не войти.

– Нужна контрамарочка,- заключил черт.

– Цыц, нечистый! – полыхнул взглядом Григорий, и при жизни скорый на расправу, а уж смерть его характера не улучшила. Он и сейчас нет-нет да и зажмет грешницу в уголке. Та пищит, брыкается… А толку? По-правит юбочку да и пойдет несолоно хлебавши в общежитие института благородных девиц, как здесь называ-ются женские заведения.- До речки Коциты, а может, и через нее переправиться, при неимоверном везении, можно, а в замок… нет.

– А если хитростью? – предложил Дон Кихот.

– Самого Сатану обмануть удумал,- рассмеялся черт.

За что и схлопотал меж рог. Больше для проформы, чем со зла. Это становится доброй традицией.

– На каждого осторожного сисадмина, вооруженного антивирусными прогами, найдется хитрый хакер с трояном,- переделав старую прописную истину'на новый лад, изрекла Ламиира.

– Чего? – ошарашенно переспросил Добрыня.

– Это она на сленге,- пояснил черт.- Я когда-то на «тройке» начинал, это опосля на «пень» пересел…

– Ямщиком? – уточнил былинный богатырь. Кто их в аду знает, может, они чертей запряжными держат?

Бывает, если честно.

– Каким ямщиком? – Нечистый в раздумье почесал пятак.

– На тройке,- охотно пояснил былинный богатырь.- А на пенек с горя присел, сани разбив, да?

Черт моргнул глазами. Поочередно – правым и левым. -Э…

– У меня созрел план! – воодушевленный появившейся идеей, воскликнул я.

– Подсохнет – отсыплешь на пару «кораблей»? – заглядывая в глаза, просительно заканючил рогатый попрошайка.

Наступил мой черед издавать протяжное «э-э-э».

– Излагай,- цыкнув на черта, улыбнулась мне Ламиира.

– Значит, так. Григорий сообщает ближайшему сатанинскому патрулю о том, что я нахожусь в его сторожке…

– Они стягивают сюда силы, а мы тем временем прорываемся во дворец.

– Нет. Я здесь. Они пленяют меня и транспортируют в Пандемониум.

– А в чем подвох? – прищурился черт.

– Кого-то загримируем под тебя? – предположила суккуба.

– Нет.

– Если ты надеешься, что они тебя приведут в замок и там ты вырвешься и укроешься до поры до времени в бесконечных коридорах – даже не мечтай. Сунут в клетку и повезут через весь ад в назидание и для устрашения, словно зверя рыкающего… Сравнение не очень… скажем, словно пугало. А там, если тотчас не разорвут на части, упекут в острог. Оттуда не сбежишь. И весь результат.

– Правильно,- согласился я со старцем.- Но в клетке поеду не только я…

– У меня теща,- тотчас подал самоотвод черт.

– Остальные поедут тайно.

– А что, зелье невидимости изобрели?

– Под клеткой сделаем тайник, в котором вы и спрячетесь, чтобы в нужный момент освободить меня.

– Впятером, из которых две женщины, черта не считаю, у него теща,- подвел итог Добрыня,- захватить дворец?

– Да на что он нам? Наша задача найти Ливию и убежать. Эй устроит небольшую отвлекающую тряску.

– От всей души.

– Вот этого не нужно. Хватит локального землетрясения, не будем преждевременно устраивать Армагеддон и Апокалипсис в одном отдельно взятом подземном мире.

– Как скажешь.

– Вечереет,- заметил Григорий Распутин.- Пора отужинать.

Булькнув мутным содержимым, на стол опустилась двухлитровая емкость.

– Отчего ж не отужинать.- Черт радостно потер руки.

Проведя на полках обыск, старец выставил на стол

разнокалиберную посуду. Которую тотчас наполнил пахучей жидкостью.

– Прошу откушать.

– А еда?

– Ах да, для дам нужна закуска,- спохватился Григорий.

Погремев посудой, он извлек на свет бож… просто извлек бочонок соленых грибочков и копченый говяжий окорок.

Выпили за встречу, за женщин, за любовь, за успех предстоящего мероприятия, еще за что-то…

– Все-таки это изъян в камне,- осоловело улыбаясь,

подмигнул Ламиире черт.

Бумс!

– За что?

– Чтобы в зеркальце не подглядывал.

Кажется, пили без тоста – для поддержания затухающего разговора и придания языкам необходимой подвижности. А то в зубах запля… плито… тьфу! – путается.

Как уговаривал ангела-истребителя держать меня, а не то я сейчас устрою здесь шествие Иоанна Крестителя, еще помню, а вот к какому компромиссу мы пришли – нет.

 

ГЛАВА 30

Заклейменный за предательство

На любого хитрого воробья мы найдем тысячу китайцев с тряпкой.

Мао Цзэдун

Окончательно разбудил меня истошный крик, последовавший через небольшой промежуток времени за не очень вежливым стуком в дверь – от первого же удара она слетела с петель и, перевернувшись в полете, снесла со стола остатки вчерашнего угощения и буйного веселья, сохранившиеся после тихого предутреннего нашествия вездесущих тараканов.

Ворвавшиеся в сторожку легионеры Сатаны проворно скрутили нас и заковали в цепи. Почти не встретив сопротивления.

Ламиира располосовала морду первому желающему острыми ноготками, второго встретила ударом колена в пах. Его-то вскрик и пробился сквозь обволакивавшую меня пелену похмельного отупения и вернул к действительности. Следующий нападающий грузно рухнул на Лелю всей своей тушей, предварительно приведенный ею в состояние прострации посредством чугунной сковороды, и припечатал суккубу к лавке, с которой та не успела подняться. Надеюсь, у Распутина она не единственная, в смысле сковорода, иначе придется переходить на вареную пищу. Оно и для желудка полезнее…

Добрыня успел двоих выпроводить в окно, третий задержался в комнате, врезавшись головой в стену в полуметре от ослепшего оконного проема. Наверное, еще двоится в очах от выпитого… На богатыря набросили сеть и, свалив с ног, упеленали, аки младенца.

Дон Кихот, которому достало вчера сил взобраться на печь, но не снять доспехи, привлеченный шумом вспыхнувшей потасовки, перевесился через край – посмотреть кто кого. И, не удержав равновесия, свалился прямо на рогатые головы адских легионеров. Пока он барахтался, пытаясь встать на ноги, его связали и за ноги выволокли из сторожки. Вместе с пятеркой покалеченных сослуживцев.

Несколько возмужавший со времени нашего знакомства щенок кавказской овчарки Пушок, играя не за страх, а за совесть, оттяпал чей-то хвост и попался, намертво завязнув зубами в волосатой филейной части потерявшего сознание от боли легионера. Их и вынесли во двор вместе.

– Вяжите их! – заголосил черт, проснувшись и осмыслив происходящее. Привилегия слуг Нечистого – переходить на сторону побеждающего, не теряя чувства

собственного достоинства. Поскольку большинству, собственно, нечего терять.

Ангел-истребитель Эй, изможденный вчерашней борьбой со змием, в том плане что весь вечер и основательную часть ночи он пытался остановить нас, удержать от потакания человеческим слабостям, прохрипев сорванным голосом: «Аллилуйя!» – врезался в группу легионеров, разбросав их в стороны, словно кегли. Отбив нацеленную в голову палицу, он ударом ноги отбросил ближайшего противника, но тут ему на голову упала сеть, стянувшись на плечах. Ударами копий ангела свалили на землю и обвили черными веревками, именно для таких случаев изготовленными из соответствующего цвета волос ведьм, вырванных в полнолуние однорогими бесами на Великом шабаше. Ангел разом сник, лишенный возможности шевелиться и говорить. Такова чародейская сила этих веревок.

– В очередь! – выкрикнул я, начав боевую трансформацию. Как и у каждого уважающего себя демона, у меня есть пара-тройка образов, предназначенных для ведения боевых действий. Но изменения не начались, виной ли тому похмелье, раскалывающее голову и не дающее сосредоточиться, или иная причина, но повязали меня без боя. Скрутив в бараний рог и набросив на шею тугую петлю. Какой-то урод припечатал копытом под ребра, сгоняя злость за сломанный кем-то из наших рог. Я не ломал.

Дольше всех сопротивлялся Рекс. Он мужественно забился в угол и, рыча подобно пещерным львам древности, выпустил на волю свои инстинкты.

Лишь когда рог, отсеченный мечом, упал к его копытам, обезоруженный олень в прыжке вылетел во двор и скрылся в чащобе. Наши кони заржали и предусмотрительно рванули ему вдогонку.

Распутин громко всхрапнул и, пробормотав что-то, перевернулся на другой бок – досматривать сны.

«Как глупо попались»,- с сожалением подумал я, когда меня втолкнули в клетку на телеге, запряженной десятком минотавров, и защелкнули на руках и ногах скобы кандалов. Я-то так и планировал проделать оставшуюся часть путешествия, но мои спутники должны были в это время трястись у меня под ногами, в узком и душном деревянном ящике, устроенном в двойном дне телеги.

Следом затолкали остальных пленников. Размеры клетки позволяют перевозить в ней циклопов, а уж пятерых людей и одного, пусть и крупного, но обычного пса, не состоящего в родстве с Цербером, разместили без проблем. Еще и место осталось.

Легионеры, построившись в две шеренги, замерли. Их предводитель, во время операции захвата державшийся в стороне и потому сохранивший положенный по Уставу внешний вид, чеканя шаг, прошелся перед цветом адского воинства и проорал, тряся рогами и размахивая хвостом:

– Мы, непобедимые солдаты ада, гордость и слава Великого Князя, его опора и надежда. Сегодня мы в очередной раз доказали это в кровопролитном сражении

с врагами нашего Повелителя. Виват грозному Владыке ада! Виват мне!

– Ура! Ура! Ура! – троекратно выкрикнул строй легионеров, притопывая копытами.

И понеслось над лесом «Уа-уа!», привлекая внимание ранних пташек из числа местных грешников.

Заструился густой черный дым из темнеющей среди корней тысячелистника мышиной норы. Выползла оттуда, отплевываясь и дико вращая глазами, серая мышь. Дернулась пару раз и замерла, вытянув лапы. Зашипел дым, собираясь в плотно сбитый столб. Повеяло концентрированной серной вонью, чувствительно резанувшей по носу даже в этой, насыщенной ее испарениями, местности.

– Так-так, что тут у нас? – поводя черным носом из стороны в сторону, поинтересовался появившийся маркиз Амон.- Попались голубчики.

– Исключительно благодаря моему неусыпному рвению,- вытянувшись в струнку перед руководителем секретной службы, доложил командир легионеров,- и личной храбрости задержаны опаснейшие враги Великого Сатаны Первого и Единственного.

– Твоему, говоришь? – Амон резко дернул головой, из приоткрытой пасти полетели клочья грязной пены.- Их захват спланирован лично мною. Ясно?

– Но… – побледнев, проблеял легионер, чувствуя, как награды и почести уплывают у него из-под носа.

– О вашем сотрудничестве при выполнении моих распоряжений доложу лично,- смягчаясь, пообещал псиноголовый демон, охаживая себя по бокам длинным чешуйчатым хвостом.

– Но никаких распоряжений не поступало…

– Наверное, вы при захвате травмировали голову? – покачал головой Амон.- Черт!

– Здесь,- выныривая из сторожки, где поправлял здоровье остатками браги, отозвался рогатый предатель.

– За вероломство и коварство награждаешься высшим знаком отличия.- И руководитель спецслужбы самолично ткнул концом трости черту между рогами.

Запахло паленым, адский пролетарий, вереща, прижал руки к чернеющему обгорелым мясом тавру – вписанным в круг трем шестеркам.

– Но я…

– Сам знаю, что это слишком великая честь для такого ничтожества, как ты,- отмахнулся маркиз Амон.- Но сегодня я преисполнен торжества.

Предводитель легионеров задумчиво потер лоб и мелкими шажками отступил за спины своих бойцов. Видимо, совсем о другой награде он грезил несколько мгновений тому назад.

А новоприбывший командир с песьей головой и змеиным хвостом, взмахнув последним, развил бурную деятельность. Команды посыпались как из рога изобилия.

– Стройся, равнение на меня! Морды не скальте – почетным караулом будете, а не бандой мародеров с большой дороги. Куда пошел? Стоять на месте, ко мне!

Из сторожки выглянуло осунувшееся лицо Григория Распутина. С трудом приоткрыв заплывшие глаза, он мутным взором обозрел разворачивающееся пред ним действо, пробормотал:

– Чего-то напутали… Да нет вроде. Всех устроили. И ладно,- и, смачно зевнув, побрел досыпать.

Черт, поскуливая, намочил тряпицу и повязал ее поверх распухающего на глазах знака отличия.

– Коня мне!

Подали коня, и маркиз рывком забросил себя в седло. Осмотрев находящееся в его распоряжении воинство, он выхватил из ножен меч и пролаял:

– Вперед, с песней, марш!

Легионеры слаженно грянули маршевый гимн:

Кто шагает дружно в ряд? Это демонов отряд. Кто копытом раз и два? Это адская братва.

Раз копыто, два копыто – Все вокруг огнем залито. Когти, жала и клыки – Наши злобные полки.

Кто ужаснее всех на свете? Мы – это знают даже дети. Кто внушает смертным страх? Мы! За нами боль, за нами прах.

Раз копыто, два копыто…

Оно-то, конечно, с песней по жизни веселее идти, но… здесь с похмелья голова и так раскалывается, а они орут, словно мартовские коты. Старательно, во весь голос, но до чего ж мерзко…

Привлеченные шумом, к дороге стягиваются грешники и редкая нечисть. По большей части из административного аппарата.

Летят первые комья грязи.

Инстинкты толпы неискоренимы. Чужое унижение возвышает в своих собственных глазах. А гордыня так сладка – она отравляла души и значительно чище. Ею упоенный пал Люцифер – величайший ангел Господень. И не он один – треть воинства божьего пала с ним.

В эту минуту меня посетила такая мысль: «Не чувствует ли сейчас ангел Эй, что, возможно, восставший ангел был прав, отказавшись считать человека равным себе?»

Следом пришла мысль: «А считаю ли так я?»

– Нет.

Что? – с трудом разлепив опухшие губы, спросил Добрыня.

Поймут ли они меня?

– Видишь слезы сострадания на глазах вон той девушки?

– Вижу,- подтвердил былинный богатырь.

Остальные тоже посмотрели в указанном направлении.

– А вот того юношу, что идет прочь, поникнув плечами и сжав кулаки?

– Вижу.

– И они не одни. Вот еще один. И там.

– И вон там тоже,- кивнул богатырь.

– И что думаешь по этому поводу?

– Ничего,- честно признался Добрыня Никитич.

– Может, ей соринка в глаз попала? А у него запор приключился? – подал реплику пристроившийся на козлах черт.

Его присутствие проигнорировали. Напрасно надеясь таким образом разбудить в продажной душе муки сомнения. Да и говорить после его высказываний расхотелось. Лучше молчать, чем позволить глумиться над чувствами.

Особенно когда слышишь голосок подлости в своей собственной душе. Ведь мелькнула у меня мысль повернуть дело так, будто я сознательно завел всех в ад, и тем самым постараться выкрутиться. Уверен – при желании удастся. И стыдно стало не оттого, что подобная мерзость в голову пришла, а потому, что о ней могли догадаться.

Оставив позади обитателей второго круга ада, томящихся от наизбывного желания и физиологической невозможности его удовлетворить, колонна вышла на торную дорогу, мощенную булыжником. Лесостепь сменилась пустыней, и повсюду, куда ни посмотри, на песке сидят, понурившись, люди. Это бывшие чревоугодники. К каждому из них приставлен персональный бес, совмещающий в своей персоне мясника, повара и медработника. В одной руке многофункциональная нечисть держит огромный тесак, которым отсекает от обильного тела грешника ломоть плоти, который тотчас бросает на раскаленную сковороду, удерживаемую во второй руке. Третья рука тем временем накладывает на рану чудодейственную повязку, под которой через считаные мгновения окажется гладкая кожа, без малейших признаков недавнего хирургического вмешательства. Четвертая конечность между тем удерживает вырывающегося грешника на коротком поводке и посыпает готовящуюся снедь солью и перцем.

– Ах,- восторженно рычит бес,- какой аромат!

И, ухватив кровавый бифштекс, начинает запихивать его в рот терзаемой жертве. Та сопротивляется, жалобно стенает, но ест, давясь слезами и собственной плотью.

В нашу сторону летят полусырые куски мяса и проклятия.

Зажмуриваю глаза, чувствуя, как комок подступает к горлу.

Добрыня и Дон Кихот молятся. Ламиира скрипит зубами, но держится. Леля громко сопит, стараясь сдержать рвущийся наружу крик ужаса. Посмотрим, удастся ли ей это? С рвотными позывами она не совладала.

Минотавры и те невольно ускоряют бег, стремясь поскорее убраться из вотчины Мамоны.

На смену песчаной пустыне приходит каменная, ощерившаяся острыми обломками базальта, среди которых неистово мечутся грешные души скряг и мотов. Бесов здесь почти нет, да и те по большей части слоняются без дела и играют в карты, безбожно жульничая.

Руки тех, кто попал сюда за стяжательство, объяты негасимым пламенем. Вот и вынуждены они непрестанно бегать за глыбами льда, перелетающими по своей воле с места на место, чтобы хоть на миг, коснувшись холодной поверхности, унять жгучую боль.

Те, кто повинен в расточительстве, напротив, обречены непрерывно убегать от раскаленных монет, которые, словно австралийский бумеранг, все время возвращаются в ладонь. Вот и стараются грешники продлить миг полета монеты.

Скользя по камням, сталкиваясь друг с другом, словно в броуновском движении, носятся по каменной пустыне несчастные жертвы неправедной жизни. Движение же денежек и ледяных глыб хаотично лишь на первый взгляд, на самом же деле они никогда не сталкиваются между собой.

– За что им эти муки? – в сердцах спросила Леля.

– Да разве это мука? – удивился черт.- На чистом воздухе в салочки играют, спортивную форму поддерживают…

Услышав слова черта, маркиз Амон раскатисто рассмеялся, в восторге хлеща хвостом по бокам коня. Несчастное животное жалобно заржало, но протестовать действием не посмело.

У моего уха просвистела раскаленная монета достоинством в один малый адский бакс и, вопреки законам валютной биржи и гравитации, взлетела вертикально вверх.

Словно отсеченная исполинским мечом, каменная гряда заканчивается крутым обрывом. Дно его залито густой грязью, среди которой копошатся, забавляясь любимой американской игрой, неисчислимые толпы жителей мутного потока. На покрытых вонючей жижей лицах мрачная апатия, непредсказуемо сменяющаяся вспышками неконтролируемой ярости. Взвыв, берсеркер бросается на ближайших грешников, в неистовстве разрывая их на части сведенными судорогой пальцами. И внезапно, словно выключенный из сети, безвольно замирает. В глазах совершенная пустота.

Через провал тянется подвесная дорога, теряющаяся вдали.

Под колесами телеги скрипит дерево, раскачивается под порывами ветра неустойчивая конструкция, звенят копыта минотавров, скользя по осклизлым доскам.

Грешникам нет дела до нас. Все же несколько комков грязи в нашем направлении полетело, благополучно миновав клеть, но перепачкав черные балахоны легионеров Сатаны. Что не добавило им настроения.

Если бы ангел Эй мог говорить, он не сдержался бы и довел-таки мост до разрушения, вознеся благодарность за справедливое воздаяние тому, пренебрегая чьими советами человек торит себе путь в эти мрачные места.

Переругиваются легионеры, лает маркиз Амон, лишь мы обессиленно обвисли на цепях и с нетерпением ожидаем конца пути.

– Ставлю вон на того! – азартно подпрыгивая на козлах, предлагает черт.

С ним не спорят. Минотавром некогда, а остальные его игнорируют.

Как только под колесами вновь оказалась твердая земля, маркиз Амон скомандовал привал. Здесь, на границе пятого и шестого кругов ада относительно безопасно. Одержимые безумием обитатели грязевого потока не могут выбраться из заполненного болотной водой русла реки мертвых, а грешники следующего уровня навечно привязаны к своим разверстым могилам, над которыми пляшут малиновые отблески пламени. Сами могилы расположены глубоко в земле, в непосредственной близости от рвущегося наружу жара геенны огненной. Здесь терпят муку нечестивые еретики, при жизни отдавшие душу в услужение Сатане, а взамен получившие силу нарушать покой мертвых, вызывая их души из мира теней и вселяя в мертвые тела. Теоретически доказано, что любой вампир, умерший своей смертью, тоже окажется здесь, но на практике тому под тверждений нет – охотники, специализирующиеся на истреблении кровососов, не дают им такого шанса. Рано или поздно, но они недрогнувшей рукой загоняют осиновый кол в небьющееся сердце. От тела остается горстка праха, а душа переселяется в комара. (В чем-то индусы были правы…)

Пока бесы усиленно работали зубами, набивая желудки, я, с трудом ворочая пересохшим языком, рассказал одну историю. Которую давным-давно услышал от одноногого кентавра. Помнится, она меня развеселила.

– Одним из подвигов Геракла считается прогулка в Тартар… это здесь, недалеко… и доставка во дворец Еврисфея трехглавого пса Цербера. Но не небывалой силе своей грек обязан этим свершением, а хитрости. Перед тем как отправить героя в Аид, закатил царь пир горой. Пили сладко, ели сытно, а Геракл знай себе подливает Еврисфею чудо-зелье, привезенное заезжим торговцем из холодных северных стран, где обитают варвары и во

дятся страшные звери суслики. Когда количество гостей перед глазами царя начало многократно множиться, грохнул он по столешнице кулаком и велел всем уби

раться прочь.

– А вас, Геракл, я попрошу остаться,- поспешно добавил он, с трудом удерживая в трясущихся руках опустевший кубок.- Наливай!

Почему-то вместо одного героя пред мутным взором царя оказалось целых три, но он не стал акцентировать на этом внимание, ибо каждый из них наполнил по одному из трех его кубков, а ссориться с героем не с руки. Тот известен буйным нравом – чуть что, сразу дубиной по голове и пяткой в ухо. А тут целых три…

Выпил Еврисфей напитка северного, обжигающего, решил до ветру сходить.

Геракл подхватил его под локоток и вынес под дерево. Смотрит троящимся взглядом – с обратной стороны метит облюбованное царем деревце дворовая шавка.

– Айн момент! – говорит он Еврисфею.- Ща будет тебе адский пес Цербер собственной персоной.

Бросился за дворняжкой – та в кусты. Но разве ж уйдешь от легендарного героя античности? Поймал, вывел пред очи пьяные царевы.

– Цербер,- представил.

Навел фокус царь, икнул с перепуга великого, закричал дико и опал бесчувственной тушей наземь.

Отпустил испуганную дворняжку Геракл, а та и рванула со всех ног прочь, так и не узнав, что поработала дублером самого стража ворот адских Цербера.

Набежали слуги, омыли, переодели царя, унесли в палаты каменные. Три дня болел Еврисфей, а как немного оклемался, отпустил Геракла на все четыре стороны, пока совсем в домину не вогнал.

Вот так свершил свой последний подвиг Геракл на службе царя Еврисфея,- закончил я рассказ.

– Похмелиться бы,- заметил Добрыня Никитич, улыбаясь в усы.

– А там и страдать легче будет,- поддержал его Дон Кихот.

Основную мысль повествования они уловили. Но выпить нам бесы не дали, изуверы!

 

ГЛАВА 31

Конечный пункт

Кто ходит в гости по утрам,

Тот поступает мудро,

Не пустит кроль, пойдем к свинье.

Парам-парам! Тебя забыть спросили!

На то оно и утро.

Изрядно отощавший Винни-Пух

Оставив позади сжигаемых огнеупорных еретиков, наша процессия остановилась у берегов Флегетона, омывающего своими кровавыми водами восьмой круг ада. Широко разлившаяся река затопила прибрежные районы, оставив торчать безжизненные островки, на которых произрастают карликовые деревца, скрюченные жаром, исходящим от огромных песочных часов, которые установлены среди них. Присмотревшись, можно различить человеческую фигурку, зажатую в наиболее узкой части часов. Сквозь раскрытый в беззвучном крике рот струится раскаленный песок, с тем чтобы, пройдя тело насквозь, ссыпаться на кучу у ног. Едва верхний резервуар начинает пустеть, сверкающие потными телами бесы бросаются лопатами выгребать песок из-под ног и забрасывать в верхний воронкообразный сосуд. И так до

Судного дня.

В кровавых водах кишат, сражаясь с водоворотами и друг с другом, души тиранов. Поднятые ими брызги летят на пожухлые листочки деревьев, в которых томятся души самоубийц. Те брезгливо вздрагивают, когда на них попадают капли крови.

Переброшенный через поток понтонный мост раскачивается на волнах, содрогается от столкновения с мощными телами, стремительно скользящими в крови.

Забурлили воды, устремились к нам потоки ненависти и злобы, но, покорные воле маркиза Амона, опали, оставив на наших одеждах багровые капли.

Миновав седьмой круг, мы въехали в последнюю обитель мошенников – жуликов всех мастей и расцветок.

Потрескивают раскаленные сковородки, кипит в котлах олово. Перекидывающиеся в картишки бесы при нашем появлении вскакивают на ноги и начинают изображать активную деятельность. Видимо, за века сосуществования дурные черты грешников передались и их палачам. Мы мало похожи на ревизора, но чем черт не шутит, когда ангел спит.

Слоняющиеся по территории ада мошенники отмечены вживленными в лоб красными лампочками, которые вспыхивают каждый раз, когда души открывают рот или собираются что-то сделать.

– Чего это они? – удивился рыцарь печального образа.

– А это предупреждение, что они собираются сжульничать,- пояснил черт, потирая почетное клеймо на лбу.

– Жаль, у тебя такого нет,- заметил я, отворачиваясь от его рогатой морды.

– Так я…

– Пандемониум! – восторженно объявил маркиз Амон, взмахом руки охватывая величественный дворец, по роскоши с которым не сравнится ни одно строение

во всем известном мне пространстве.

Умопомрачительной высоты хрустальные башни украшены сияющими в отблесках вечного пламени алмазами. Изящные золотые перила навесных балкончиков, вымощенные хрусталем мостовые. Застывшие по периметру обсидиановые красные и черные фигуры гар-гулий, марширующие у поднятого дворцового моста многорукие великаны, закованные в платиновые доспехи и вооруженные плазменными мечами, и целые толпы придворной челяди, во всей своей пестрой показной рос коши вывалившие на балконы приветствовать триумфальное возращение маркиза Амона. Колышущееся море безобразных рыл, коим и подобия-то в земной зоологии не сыскать.

Выдохнула гидравлика опор, и мост мягко опустился, пропустив нас к воротам. Те немедленно распахнулись, явив взору огромную залу, увешанную портретами од-ного-единственного персонажа – местного владыки и освещенную множеством горящих свечей.

– Мы ехали-ехали,- констатировал Добрыня, когда повозка со скрипом замерла.- И наконец-то приехали.

– Это точно,- оскалился маркиз Амон.- Конечная остановка.

Дрогнули драпировки, собравшиеся громогласно завыли, залаяли, затопали копытами.

Через распахнутую расторопными дворецкими дверь в зал вошел Сатана Первый и Единственный собственной персоной, ради такого случая облачившийся в ритуальный костюм и прицепивший к поясу шпагу. Черный с отливом костюм эпохи Ренессанса, малиновый плащ, подбитый черным бархатом, с вышитой шелковыми нитями звездой-пентаграммой на спине.

– С возвращением,- радушно распахнув объятия, улыбнулся он, оскалив обе усеянные клыками пасти. Львиную и оленью.

– И этот пижон главный здесь? – удивленно спросила Леля.

И где только словечек таких нахваталась?

Правый львиный глаз Владыки ада дернулся, но он сдержал злость и елейным голосом стал дальше распинаться насчет того, как он рад нас видеть.

Крестик, подаренный отцом Дормидонтом, накалился и начал жечь кожу, просясь наружу. Что ж… испортим собравшимся пищеварение.

Опустив голову, зубами я ухватил за шнурок и потянул на себя.

Пока Сатана расписывал все «радости» своего гостеприимства, я наполовину извлек крестик из-за пазухи.

– Вспомнил! – неожиданно заявил Добрыня.

– Что? – спросила Ламиира. Как никогда прекрасная в гневе.

– Анус.

– Э-э-э… В смысле?

– Да он же. Анус.

– В смысле Янус? – изображая улыбку, уточнила оленья голова Сатаны.- Столь же двулик…

– Если бы я хотел сравнить с каким-то двуликим – сравнил бы,- перебил Сатану богатырь.- Я просто не хотел при барышнях выражаться,- несколько туманно,

но весьма прямолинейно и однозначно высказал свое мнение Добрыня.

Толпа замерла, чувствуя подвох, но еще не сообразив, в чем он состоит.

Сатана раскрыл пасть, громко сопя и медленно переваривая услышанное оскорбление.

– Кто-то испортил воздух или это у него изо рта так воняет? – во весь голос поинтересовалась Леля.

Да кто же такие вещи при всех говорит – нужно на ушко.

Ну вот, обиделся…

Взревев, Сатана обрушил на клетку удар огненного хлыста, в который преобразовалась полутораметровая шпага.

Минотавры рухнули ниц, закрывая рогатые головы руками и жалобно мыча. Нас основательно тряхнуло и опалило волной жара.

Перекушенная нитка выскользнула из моих зубов и, увлекаемая крестиком, заскользила по груди.

Следующий удар накренил клетку в обратную сторону.

Стальные обручи кандалов врезались в кожу, заныли выворачиваемые из суставов кости.

Крестик скользнул ниже. Припекая все ощутимее.

Приблизившись к клетке, Сатана обвел пленников долгим взглядом. Скрежет его зубов прокатился по залу, отдаваясь от высокого свода протяжным эхом. И столько злобы было в его глазах, столько ненависти, что металлические прутья покрылись изморозью, а нас сковало леденящим ужасом.

Пушок, в будущем величайший боец песьего племени (если ему суждено повзрослеть), встопорщил черную шерсть на загривке и, оскалив молочные клыки, выдавил из себя хриплое: «Тяв!»

Сатана раскатисто рассмеялся.

Задрожали огоньки свечей, зашипел плавящийся воск.

Нет, не понять врагу рода человеческого величия поступка щенка, не оценить отчаянной храбрости.

– Ты! – Сатана оскалился, вперив в меня торжествующий взгляд.- Как осмелился ты предать меня?!

Наверное, отчаянная храбрость – это заразно, потому что, вместо того чтобы покорно промолчать, оттягивая неизбежную развязку, я нашел в себе силы посмотреть в бушующее пламя дьявольского взгляда и дерзко ответить, прозрачно намекая на причину его собственного падения:

– Не я первый это начал.

До чего же печет…

– Ты умрешь медленно и мучительно,- пообещал он, увеличиваясь в размерах. Затем ударом руки вырвал прутья, разделяющие нас, и, склонившись к моему уху львиной головой, прошептал: – Ты прав, это я отправил тебя на смерть. Ненавижу слюнтяев. Впрочем, то, что ты уцелел при встрече с моими посланцами, оно и к лучшему. Я буду иметь удовольствие самолично, вот этими руками вырвать твое сердце.

Даже сквозь похмельную муть, все еще бродившую в моей голове, смысл сказанного проник в сознание, прояснив некоторые непонятные события, произошедшие со мной.

– И ты умрешь,- оставляя когтем царапину на белоснежной щеке суккубы, прошипел Сатана.- И ты, и ты…

– Если уж нам суждено умереть здесь,- произнес Дон Кихот Ламанчский,- то, надеюсь, в последней воле нам не откажут?

– А чего бы ты хотел, консервная банка? – На лице Сатаны появилась издевательская ухмылка.- Сигару, бокал изысканного вина?

– Святого Причастия.

Скрипнув зубами, Сатана отрицательно покачал гривастой головой. А оленья пропищала:

– Глупышка, но такой миленький…

И тут меня посетила шальная мысль, именно из-за своей безумности могущая осуществиться.

– А как насчет моего последнего желания? – поинтересовался я.

Сатана кисло улыбнулся:

– Тебе оно не поможет. Твоя душа навечно принадлежит мне.

– Собственно,- произнес я, кривя губы в улыбке, что должно было придать моей просьбе, наряду с имеющимся имиджем, требуемый оттенок.- Мне хотелось

бы получить удовольствие.

– Какое именно удовольствие? – оживился верховный Владыка ада.

– А какое меня может интересовать? – ответив вопросом на вопрос, я подвел всех присутствующих к ответу, который напрашивался сам собой.

– Похоть? – уточнил Сатана Первый и Единственный, блеснув клыками.

– Зачем так пошло? – От движения плечами зазвенели кандалы.- Мне нравится именовать сие действо любовью, порывом страсти, безумством чувств…

Хорошо-хорошо,- остановил меня Владыка ада,- и хотя я очень зол на тебя, неверный мой князь Порока, но за прежние твои заслуги я дарую тебе пять минут… э-э-э… любви. Ха-ха-ха!!!

– Два дня,- поправил его я.- Пять минут лишь кролики.

– Сколько? – От удивления глаза Сатаны из яростно расширенных превратились в удивленно выпученные.

– Сорок восемь часов,- подтвердил я.

– Нет!

– Хорошо, сорок семь часов.

– Нет!

Часть присутствующих начала откровенно скучать, пряча зевки за улыбками.

– Хорошо, час.

– Полчаса,- наконец уступил Владыка ада.

– Хорошо.

Зрители оживились, вытягивая шеи в ожидании обещанного развлечения.

– Вот только уединиться мы тебе не позволим,- в своем извечном недоверии ко всему решил главный дьявол.- Сейчас велю позвать десяток грешниц.

– Уж с кем, позволь выбирать мне.

– Только ты не сильно распаляй воображение,- проблеяла оленья половина Сатаны, погрозив мне пальцем. А львиная добавила рыком: – А то еще потребуешь Деву Марию…

– Ну зачем же так, я не потребую ничего такого, что для тебя невозможно,- заверил я.- Хочу Ливию.

– Ну вот… – укоризненно покачал головой Владыка ада.

– А что тут невозможного? – возмутился я.- К тому же у меня никогда не было этого с ангелом!

– Только ты останешься прикованным. Посмотрим, так ли уж на деле ты неотразим, что способен уболтать любую…

– Но… Хорошо. Можно считать, что устной договоренности мы достигли?

– Достигли,- захохотал Сатана, в предвкушении потирая руки.- Приведите гостью!

Слуги бегом бросились выполнять его распоряжение, сталкиваясь рогами и рыча друг на друга, в стремлении угодить Владыке.

На протяжении всего этого времени простоявший тихонько в углу Люцифер скривился и, одернув смокинг, демонстративно направился к выходу, предпочтя молниеносному исчезновению показательный уход с цоканьем окованной металлом трости о хрустальные плиты пола.

– А если она не захочет? – вкрадчиво поинтересовался босс подземного царства, проводив тяжелым взглядом гордеца. Следующий на очереди – этот. И никто

не посмеет противиться его воле! Никто!!!

– Уговорю,- с уверенностью, которой сам не испытывал, заявил я.

– Если она не поверит мне, то удовольствие получу не я…

 

ГЛАВА 32

Громко хлопнув дверью напоследок

Ничего-ничего… я потихоньку через окош-

ко…

Граф Дракула после сытной трапезы

Прохаживаясь туда-сюда вдоль клетки, Сатана заложил руки за спину и принялся напевать популярную в определенных кругах песенку. Всех присутствующих передернуло. Кого от безбожного перевирания текста шлягера, кого от репертуара, но всех без исключения от вокальных данных Владыки ада и полного у него отсутствия музыкального слуха. Теперь мне ясна одна из причин, побудивших обладающего ангельским терпением Творца низвергнуть его в ад. Здесь звукоизоляция хорошая.

Сатана спохватился, когда первые, наиболее впечатлительные демоны из творческой молодежи начали штабелями валиться на пол, но, держа марку, допел до конца и потребовал оваций. Придворные начали аплодировать его таланту, однако когда один из карьеристов выкрикнул заветное: «Бис! Бис!» – его слегка придавили, незаметно, по кусочкам распихав по углам.

Впрочем, Сатана и сам понял, что не стоит слишком уж часто подвергать окружение подобному испытанию. Бывало, правителей и за меньшее свергали…

Вернулись посланные за Ливией слуги. Они распахнули покрытые золотом створки дверей, отбросили бархатные портьеры.

В железном кольце личных гвардейцев Владыки ада вошла ангел-истребитель, прекрасная, даже невзирая на осунувшееся от бессонных ночей и тяжелых дум лицо, от этого только более хрупкая и трепетная.

Встретившись со мной взглядом, она вздрогнула и споткнулась.

– Какая трогательная встреча,- прокомментировал Сатана.- Приступай! Время пошло.

И, достав из кармана песочные часы, рассчитанные на тридцать минут, он демонстративно поставил их на пол.

Заструился песок, отмечая необратимую скоротечность времени.

– Пропустите ее! – потребовал я.

Сатана взмахнул рукой, и гвардейцы расступились, открывая проход.

– Подойди ко мне. Пожалуйста.

Ливия, словно подброшенная пружиной, бросилась к клетке и, просунувшись через вырванные Владыкой ада прутья, повисла у меня на шее, шепча:

– Любимый…

– Сделай, что я попрошу.

– Что сделать?

Сатана влез в разговор и с присущей ему бесцеремонностью блеснул знанием французского языка. Его окружение дружным свистом, улюлюканьем и прочими хрюкающими и лающими звуками подтвердило свои знания в данном вопросе.

– Не слушай их,- неотрывно смотря в глаза ангелу, произнес я.- Доверься мне.

– Х-хорошо…

– Встань на колени предо мной. Верь мне… Опустись.

Ливия опустилась.

В ее бездонных глазах плещутся доверие и страх. Словно у бездомного котенка, которому приближающаяся рука с одинаковой вероятностью может принести уют и тепло домашнего очага и разделочный стол живодера.

С трудом ворочая пересохшим языком, прошу:

– Запусти руку.

Зал содрогнулся от дикого хохота.

– Что?

– Запусти свою руку мне в штаны. Только осторожно и медленно.

Она вспыхнула словно маков цвет, но дрожащей рукой выдернула подол моей рубахи и скользнула в штаны тонкими прохладными пальцами.

– Нащупывай,- распорядился я, неотрывно глядя в ее глаза.

Сатана ухватился за плечо своего адъютанта, другой рукой утирая слезы, навернувшиеся на глаза от буйного веселья. Красномордый мордоворот побледнел, видимо впервые почувствовав на своей шкуре сатанинское пожатие.

Ее ладошка скользнула по волосам и, нашупав искомое, крепко сжала его.

Волна жара прокатилась по телу, бросив меня в дрожь.

– Я держу его,- блестя слезинками на глазах, прошептала Ливия.

Сатана от очередного приступа животного ржания не устоял на ногах и свалился на пол. Пискнул Брут, в бок которого вонзился дьявольский рог, заверещал, прыгая на одной ноге, Каин – вторую раздавило копыто Владыки ада.

Все воинство адское дрогнуло, восторженно подбрасывая в воздух мечи и топоры. Многие явно переоценив при этом свои силы. Возгласы пострадавших лишь усилили общий истерический приступ смеха.

Свое окружение князь этого мира – мира Тьмы – Сатана подобрал под стать себе: для них падение светлой души в тенета мрака – величайшая радость.

– Остановись, Ливия! – содрогаясь от боли в скованном колдовством теле, прохрипел ангел Эй, роняя белый пух с ангельских крыльев.

– Я тебя люблю,- сказал я.

– Я тебя люблю,- ответила Ливия. И, встав во весь рост, подняла над головой мой крестик, вспыхнувший, словно сверхновая звезда.

Взревел Сатана, приходя в неистовство от одной мысли, что его посмели обмануть. Завизжали, закрываясь руками от яркого сияния, придворные, чьи тела начали трансформироваться, принимая естественный (с человеческой точки зрения – противоестественный) облик. Затрещал камень – это начали пробуждаться от сна изваяния гаргулий. Обнажили мечи гвардейцы.

Соотношение сил явно не в нашу пользу. Недаром имя им – легион.

– Молись,- начиная боевую трансформацию, прокричал я. Оковы удержат людей – они слабы физически, они удержат демона – он не властен над хладным железом, но они неспособны удержать древнего бога любви, чьей любви угрожает опасность.

– Молю тебя, Господи, всемилостивый и… – начала Ливия. И с каждым словом голос ее креп, наливаясь силой.

Но эта сила не противится мне, она вливается, подпитывая древние корни.

Как тут не вспомнить Господне благословение?

Трещат, расползаясь, рубаха и штаны. Хорошо, кольчуга осталась в хижине святого старца.

Взбрыкнув ногами, вырываю из крепления цепи оков.

– Прикольно,- бормочет черт, втихую ковыряя согнутой проволочкой в отверстии замка.

– Наконец-то,- разминает плечи Добрыня.

– Убейте их! – выпростав пятерню, орет Сатана.- Мочи вредителей!

В нашем направлении летят мечи, топоры и разная мебель эпохи Возрождения, она же Ренессанс.

Сияние крестика останавливает их полет на полпути, и они падают на пол, звеня и высекая искры из хрусталя.

С глухим скрежетом отпадает дужка у замка.

Потирая освободившиеся руки, Ламиира озирается в поисках оружия.

Обрушиваю удар копыта на замок, которым закреплены оковы ангела-истребителя Эя. Он – наша единственная надежда. Может, я чего-то и недопонимаю, но он не так прост, каким хочет казаться. Не в каждых устах имя Господа производит такой эффект в аду. Я-то ори сколько угодно, хоть оглохни от собственного крика,- ну подрожит земля, вороны с деревьев слетят – вот и весь результат.

Гвардейцы, подкрепленные силами легионеров, окружают клетку и начинают продвигаться вперед, медленно, но верно сокращая разделяющее нас расстояние.

– Скорее!

Брызжет во все стороны разбитый металл. Лишившись удерживающих оков, ангел безвольно сползает на соломенную подстилку клетки. Магия черных веревок слишком сильна и слишком проста, чтобы можно было противостоять ей. То, что он смог превозмочь ее и выкрикнуть несколько слов, даже единожды,- уже чудо.

Фыркнув, рогом поддеваю колдовскую веревку. По ней пробегает хоровод искр, и она медленно опадает, повиснув на крыльях.

Застонав, ангел прикасается к цепям, все еще удерживающим ноги, и те рассыпаются горсткой ржавчины.

– Я пошел.- Сделав ручкой, черт незаметно исчезает.

В этот момент Сатана ударяет кулаками в пол. Воздух стонет, хрустальные полы покрываются густой сеткой трещин. Сеяние крестика тускнеет, и адские орды бросаются на нас.

– Стойте! – Ангел-истребитель повелительно поднимает руку.

«Да что ты с ними разговариваешь?» – хочется крикнуть мне. Но единороги не говорят на человеческом языке. Они по-своему мычат.

Демоны замирают.

– Господи! – воззвал Эй.

Затряслись стены, заходили ходуном полы, сунувшаяся было в двери гаргулья поспешно замерла. Скульптурным изваянием самой себя.

Лишь Сатана, в своей безумной ярости лишенный страха, превратился в трехглавого ужасного зверя. Одна голова – бычья, с огромными рогами и слепыми глазницами; вторая – змеиная, с источающими кипящий яд зубами и третьим глазом во лбу; третья – человеческая, с сифилитическим провалом на месте носа и вертикальным разрезом оранжевых глаз.

– Смерть! – в три пасти ревет Владыка ада, разбрасывая демонов в стороны.

Противостоять ему в его собственном дворце невозможно, поэтому, выпрыгнув из клетки, расшвыриваю минотавров и впрягаюсь в одну из опустевших лямок.

– Смерть!

Ледяные иглы впиваются в круп.

Заржав, изо всех сил тяну лямку, срывая с места воз. Скользят по мрамору копыта, дрожат от чрезмерной нагрузки мышцы. За спиной мечутся молнии, взрываясь и заполняя воздух запахом озона, таким сладким после разъедающей носоглотку серной вони. Хлестко бьют порывы ледяного ветра. Пылают портьеры, занявшиеся от упавших свечей.

– Смерть! – Беснующийся Сатана взмахнул когтистой лапой.

Задетая клетка наклоняется, грозя перевернуться, но я рывком возвращаю ей устойчивость. Еще рывок.

Со скрипом раздавив окаменевшую гаргулью, начинают закрываться створки ворот. Видимо, стражники сообразили, что главное – не дать нам вырваться за пределы Пандемониума.

Еще рывок. Отбросив в яростное пламя огненной геенны вставшего на пути многорукого великана, несолидно заверещавшего фальцетом, тяну за собой телегу. Торчащие во все стороны прутья со скрежетом вспарывают золотое покрытие ворот, выворачивая драгоценные камни невиданной чистоты и размера. Те с грациозностью обычных булыжников хрустят под цельнодеревян-ными колесами, обитыми по ободу стальной полосой.

Рывок, но сходящиеся ворота намертво заклинили клетку, зажав с боков.

Отчаянно реву, с тоской взирая на неторопливо ползущий вверх подъемный мост. Покрывающий его поверхность хрусталь горит в отблесках вечного огня.

Под ударом Сатаны телега трещит и рассыпается на части. В его когтях остается покореженный верх.

От неожиданно возникшей слабины падаю на колени, лишившаяся задней колесной пары телега поддает мне под зад, и мы вылетаем из ворот, словно пробка из бутылки шампанского, которую ударили в дно ладонью.

– А-а-а…

Последнего удара о мостовую телега не пережила – распалась на готовые к растопке дрова.

Хлопнув створками, закрылись ворота Пандемониума.

Поднявшись на дрожащие ноги, мы обернулись на разбегающихся во все стороны демонов и недоуменно переглянулись – неужели это все?

Подъемный мост, жалобно застонав, упал. Мы вновь повалились на хрусталь.

– Сколько можно?! – возмутилась Ламиира, потирая бедро.

Ливия, добравшись до меня, зарылась лицом в густую гриву.

– Нужно идти.- Торопя нас, Добрыня тянет за руку Лелю.

– Смерть!!!

Выбитые створки ворот, переворачиваясь в воздухе, словно разделенная пополам бабочка, пролетели над нашими головами и, вырвав из мостовой несколько хрустальных плит и проломив ажурные перила, рухнули в пламя геенны огненной. Только расплавленный металл брызнул в стороны, словно из мартеновской печи, да дымок заклубился.

Показавшийся в проеме, чернеющем на месте врат Пандемониума, Сатана имел облик поистине ужасный. Уж на что изобретательны создатели шуттеров и квестов, но такое…

– Смерть! – с потрясающей периодичностью проревел он и попытался просунуться в проем.

Едва одна из голов высунула наружу серпообразный нос, как содрогнулась земля. Вздыбилось багровое небо, замерло пламя геенны огненной, ударил крупный град, скатываясь к ногам Сатаны.

Он замер, словно налетев на преграду.

А градинки, прилипая одна к одной, сплавились в однородную ледяную глыбу.

Рванулся Сатана, ударил крыльями, но лишь крепче стал лед, лишь сильнее его хватка. Сквозь него просматриваются тела полностью вмерзших в нее демонов, бесов и прочей челяди.

Небо прояснилось. Последние, особо увесистые градины скатились к ледяной глыбе и вмерзли в нее.

 

Взревел Сатана.

Задрожали стены Пандемониума, завыли мелькающие в толще пламени геенны огненной призрачные тени.

Ударил Владыка ада крыльями, пытаясь вырвать вмерзшее по пояс тело из ледяного монолита. Но на хрупкой ледяной поверхности не появилось даже трещинки.

Поднялись в небо обсидиановые гаргульи, пронзительно пища, но попытки напасть на нас не предпринимая.

– Не один день понадобится, чтобы растопить его,- заметил Добрыня Никитич.

Не дни – годы,- поправил ангел-истребитель, не

скрывая довольной улыбки.

Прячущийся за колонной маркиз Амон довольно потер руки и прошептал себе под нос:

– Тут теперь все от меня зависит.

В его коварных мозгах зрел план, как организовать работы по растопке льда так, чтобы они продлились дольше, чем тому же самому льду понадобилось бы, чтобы растаять естественным путем.

Взмахнув хвостом, он опустился на землю и, опершись головой на скрещенные лапы, принялся терпеливо ожидать своего шанса.

– Вот оно, торжество добра над злом,- возвестил ангел-истребитель.

– Только это не повод задерживаться здесь,- напомнила Леля.

– Куда? – спросил ангел, открывая зев портала.

Я такой впервые вижу. Он крестообразной формы. С ярким золотистым сиянием по контуру и белым свечением в центре.

– Домой,- дружно ответили мы, шагая в него, даже я что-то подобное фыркнул.

Отступление последнее

СХВАТКА КАНЦЕЛЯРСКИХ КРЫС

Не все, что висит в первом акте, выстрелит во втором. Природа, знаете ли, порой бывает жестока…

Драматург

Канули в Лету времена, когда отважные герои шли на смерть ради того, чтобы украсть крупицу знания у богов и принести ее в дар людям. Знания по-прежнему дорого обходятся человечеству, но человек предпочитает красть его у более умного, но лишенного прагматичности соседа. И уже даже боги пользуются плодами научно-технического прогресса, не задумываясь о том, что порой сям факт работы того или иного детища человеческого разума противоречит основам созданного ими мира.

Еще полтора столетия тому назад дьявол-искуситель, желая заключить Договор купли-продажи души, тратил уйму времени на личные визиты к заключающему с ним сделку человеку. Копыта стопчешь, пока утрясешь все формальности и положишь договор под омытое в крови перо. А соблазненный человек возьми да и помри при форсмажорных обстоятельствах, например от заражения крови, полученного при извлечении из вены количества крови, необходимого для пары росчерков. Между тем адская сторона только-только приступила к выполнению своих договорных обязательств, лишь после стопроцентного выполнения которых душа поступает в пользование Сатаны. Сделка сорвана… недели, проведенные в командировках, коту под хвост, вместе с договором, годным лишь на продажу коллекционерам культовых раритетов. Да еще.попробуй продать – перекупщики такое жулье…

В наше же передовое время средства коммуникации упростили процедуру до минимума. Эксперты по скупке душ работают, редко выходя из офиса и имея в штате пару-тройку компьютерщиков – те ищут потенциальных клиентов в Интернете, выбирая их из Всеобщего списка, в котором, непрерывно меняясь, находится информация обо всех живущих в данный миг на Земле; холеного вида секретаршу суккубу, способную с одинаково неподвижным лицом отослать факсимильное сообщение и пронырливого нюхача из налоговой службы и подать кофе боссу; порой в штат вводится личный помощник, то есть помощница, чаще всего помогающая решать в рабочее время проблему наличия дома осточертевшей жены. Одновременно в работе находятся сотни дел на разных этапах. Некоторые так и застрянут на стадии предложения. Форма договора стандартная:

ДОГОВОР

купли-продажи

Продавец такой-то такой-то самолично продает на свой риск и страх, а Покупатель Фирма «Мефистофель Корпорейтед», в лице Мефистофеля, действующего на основании Уставов Торгово-промышленной Палаты Адской и Небесной Канцелярий, покупает, о чем и заключен настоящий Договор.

1. ПРЕДМЕТ ДОГОВОРА

1.1 Предметом купли-продажи является душа, владе

лец которой является одновременно и ее распорядителем.

1.2 Проданные или заложенные ранее души предме

том купли-продажи не являются.

2. ОБЯЗАННОСТИ СТОРОН

2.1 Продавец обязан продать, а Покупатель обязан купить душу в количестве 1 (одна) штука на условиях, изложенных в пункте №3 данного Договора.

3. ЦЕНА И СТОИМОСТЬ

3.1 Заполняется от руки разборчивым почерком на обороте этого Договора.

4. ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ

4.1 Подписанный Договор купли-продажи обжало

ванию и пересмотру не подлежит.

4.2 Спорные вопросы решаются Фемидой в присут

ствии обеих сторон.

(подпись кровью)

ПРОДАВЕЦ Ф.И.О.

ПОКУПАТЕЛЬ Мефистофель (подпись кровью)

Данный бланк приведен на правах рекламы и может быть заполнен и направлен по следующему адресу: Мефистофелю, Фирма «Мефистофель Корпорейтед», 696969, Ад, 8-й круг, сектор Душепродавцев. С пометкой: «Продажа души». Или на Е-mail – Мерhistо@hell.соm.

Те предложения, которые возвращаются заполненными, рассматриваются на вопрос приемлемости требований и поступают в делопроизводство.

Все чаще попадаются требования, несмотря на кажущуюся простоту, совершенно невыполнимые на данном этапе научно-технического прогресса. Такие требования откладываются в долгий ящик – в офисе Мефистофеля он около пятидесяти метров длиной и заполнен на две трети. В деле приобретения души махинации нежелательны, так как почти всегда приводят к потере с трудом приобретенной эфирной субстанции, определяющей личность. А еще штрафы и прочие санкции. Нет. Как ни дико это звучит, но этим бизнесом выгоднее заниматься честно.

Лишь для подписи Договора купли-продажи дьявол-искуситель является лично. При полном параде: смокинг, бабочка, трость и под звуковое сопровождение органной музыки Баха.

Но средства связи лишь малая толика новшеств, которые вошли в жизнь подземно- и небожителей.

На настоящий момент нас интересует Суд.

Да-да… Суд с большой буквы. Именно люди придУ-мали адвокатов и обвинителей, третейских судей и истцов. Раньше как было? Разгневался Господь – все, Всемирный потоп. Теперь другое дело… Вот и лихорадит Землю какой год в преддверии Апокалипсиса. А бойкие адвокаты засыпали верховную инстанцию требованиями о доследовании, о пересмотре дела и просто апелляциями кому только можно.

Но сегодня на повестке дня не столь глобальный для всего человечества процесс.

– Встать! Судья идет.

На пьедестал восходит Фемида. Ее глаза привычно закрыты плотной повязкой подчеркнуто деловой расцветки, в одной руке примитивные весы, в другой – меч Правосудия, сменивший морально устаревший рог изобилия.

У ее ног замирает писарь с цифровой видеокамерой, которая будет включена на протяжении всего процесса.

– На повестке дня,- объявляет глашатай,- два вопроса. Начнем с требования господина Ваала касательно немедленной передачи в его распоряжение души некоего

господина Ха, простите, Икс.

– Обоснование? – требует Фемида.

– Доведение беса Армона – служащего господина Ваала – до состояния нервного срыва и последовавшего за ним развоплощения.

– Обстоятельства?

Встает представитель Ваала. Откашлявшись, он начинает рассказывать:

– Семнадцатого числа сего месяца этого года служащий Армон, вскрыв полученное письмо, обнаружил в нем заполненный Договор на куплю-продажу души. Привлеченные его криком сотрудники застали его в состоянии частичного окаменения. Спустя несколько мгновений от него осталась лишь горстка пыли.

– Не вижу взаимосвязи между двумя этими событиями.

– Позвольте предъявить улику?

– Что это?

– Договор..

– Тот самый?

– Так точно.

– Предъявите,- разрешает судья и склоняется над поданной ей бумагой.- И что? Обычный договор.

– Переверните. С обратной стороны.

– Ох, не хр… Храни нас сила небесная.

Убрав договор в папку, представитель возвращается на свое место.

– Объявляй,- кивает глашатаю Фемида, жестом вернув защитника обвиняемого на место. Тот и не спорил, заранее зная бесполезность пререканий с Фемидой.

– Встать! Оглашается приговор.

Подняв зажатые в руке весы, судья тем самым демонстрирует собравшимся бесспорную виновность обвиняемого.

Как она это делает?

Смерть, незримо присутствующая в зале, сделала в блокноте соответствующую пометку и, потихоньку срисовав с вложенной в дело анкеты подсудимого адрес, направила по нему одного из своих клонов, или Вестников, как принято называть их в народе.

– Второе дело,- объявляет глашатай.- Требование Сатаны о наказании виновных в проведении на суверенной территории ада военной операции ангелами-истребителями, о наказании отступников Асмодея и Лами-иры, а также о выплате компенсации за чей угодно счет.

– Почему я не вижу дел обвиняемых?

– Ваша Справедливость, тут такое дело,- мнется секретарь.- В общем… как бы это сказать… их того…

– Что? Позвать ответственного архивариуса!

– Может, не нужно?

– Немедленно!

Обреченно вздохнув, секретарь машет рукой. Он сделал все от него зависящее…

Раскрылась дверь, и в зал ввели двух служителей архива. Это обычная практика – компоновать группу из представителей противоположных лагерей. Но в таком виде они еще никогда не представали пред очи честного суда. Изодранные одеяния, свернутые набок рога и нимб, завязанный узлом хвост и ощипанные крылья, светящиеся фонари под глазами, а в руках скомканные листки бумаги и шнур с раздавленным LPТ-портом.

– Что это значит?! – грозно спрашивает Фемида.

– Это все из-за него.- Черт тычет пальцем в ухо ангелу.

– Нет, ты! – не остается тот в долгу, воткнув растопыренную «козой» пятерню словно в специально для этого выросший пятак рыла.

– Прекратите!!! Что произошло?

– Затребованные дела не соответствуют новым стандартам. Это его вина,- в один голос отвечают ангел и черт.

– Что значит не соответствуют?

– Они как бы существуют…

– Но вроде бы и нет.

– Ничего не понимаю,- задумчиво произносит Фемида, опустив весы и подняв повязку на лоб.

– Ангела со странным именем Эй не существует вовсе- это раз,- перебивая друг друга, загалдели архивариусы.- Два – суккуба Ламиира не может отвечать за действия, осуществленные под непосредственным контролем Асмодея, поскольку он официально являлся ее князем. Сам же Асмодей не может быть обвинен в чем-либо в связи с тем, что, являясь как бы демоном, он не является таковым по происхождению и внесен в списки ошибочно, без долженствующей проверки. А сейчас вносить поздно.

– Ну-ну… – опустив на глаза повязку, тянет Фемида.

– Можно бы оформить задним числом,- частит черт-архивариус,-да…

– Здесь два «но».- Расправив на колене несколько справок, ангел тычет в них пальцем.- Во-первых, Сатана сам отстранил его от занимаемой должности, что автоматически лишает адской прописки. А во-вторых, поместить Асмодея…

– Леля… – поправляет черт.

– …в списки сейчас невозможно.

– Это почему?

– Он единорогом сделался,- бурчит черт.

– А они сами по себе…

– Говорил тебе, проверь! – Черт машет перед носом ангела зажатыми в руке распечатками.

– Ты говорил? Это я тебе…

Бабах в нос. Ответный хук в челюсть. Хвать зубами за ухо.

– Можете идти,- говорит судья.

Не сумев разнять сцепившихся архивариусов, их так и выводят из зала в виде некоего четвероногого существа.

Взяв со стола иск, Фемида высморкалась в него и бросила в мусорное ведро.

– Суд прекращает свою работу,- объявила она.

– А иск? -заикнулся посланник Сатаны.

– Какой иск? – удивилась судья, укладывая весы в кейс.

Но Сатана…

– Пускай заходит, когда освободится.- Фемида направилась к выходу.

– Встать! – выкрикнул глашатай.- Судья идет.

Очень быстро опустело здание, все разошлись по своим делам. Лишь архивариусы – черт и ангел продолжали в курилке извечную битву добра и зла на персональном уровне.

Сердобольная бабушка-уборщица из неприкаянных посмотрела на них, поохала и пошла ставить чайник. Как умаются, сердешные, будет отпаивать чаями. С малиновым вареньем.

 

ГЛАВА 33

Княжеские капризы

Слухи о моей смерти несколько преувеличены.

Кощей Бессмертный

Цок-цок. Выйдя на крыльцо, я окинул хозяйским взором раскинувшееся пред моими очами поместье. Свадебный подарок от Владимира Красное Солнышко. Географическое месторасположение подарка этого (как выразился Добрыня – у черта на куличках), как мне кажется, обусловлено событиями, происшедшими во время нашего знакомства с владыкой.

А ведь какие радужные перспективы виделись вначале!

Благополучно выбравшись из портала, мы оказались в храме, где в это самое время отец Дормидонт Ополи-нариевич служил службу, на которой присутствовали Владимир – князь стольнокиевский, его сестра Апрак-сия и племянница Забава Путятична.

– Ой, какая лошадка! – всплеснула руками круглолицая девица, если верить имени, то очень и очень богатая на выдумку.- Я себе такую хочу.

– А ну не тронь его! – в один голос проговорили мои подруги, преграждая ей путь.

Дон Кихот, поскользнувшись на гладком камне в стремительном рывке к княгине, падающей в обморок (возможно, вызванный нашим неожиданным появлением), с грохотом растянулся рядом.

– Гав! – неуверенно заявил Пушок, растерявшись от стремительной смены декораций.

Осторожнее.- Добрыня поспешил на помощь незадачливому идальго и княгине Апраксин.

Ангел-истребитель Эй улыбнулся и исчез.

Отец Дормидонт опустился на колени перед образом распятого Христа и возблагодарил Всевышнего, в своей извечной доброте ниспославшего нам победу над Врагом рода человеческого.

– Владимир, князь, холост,- мужественно нахмурив лоб, представился тот, который в народе слывет Красным Солнышком. Обращаясь исключительно к Ливии. И сообщил: – Меня там карета во дворе ждет.

Мне он сразу не понравился. Узколобый, длинные засаленные волосики а-ля хиппи и быстро бегающие черные глазенки, словно у нашкодившей шавки.

– Пошли.- Его рука потянулась к локотку моего любимого ангелочка.- У меня в палатах кровать с шелковыми простынями.

Зря он это затеял.

Ливия не успела отреагировать, что спасло его физиономию. Зато успел я, уперев рог в княжий подбородок, от чего его острый кадык нервно скользнул вниз по тощей шее, и исподлобья с гневом уставившись ему в глаза.

– Уберите это грязное животное! -отпрыгнув, истошно завопил Красное Солнышко.

Вот теперь Ливия успела первой. И щека князя расцвела отпечатком пятерни.

– Он не грязный! Он будущий отец моих детей.

– Такие махонькие длинноногие жеребчики будут,- всплеснула руками Леля.

Набежавшие стражники бесцеремонно скр›гили нас, ибо после героического бегства от самого Сатаны желания устраивать небольшое свержение князя с трона у нас не было. Да и переписывать все учебники и труды по истории Очень хлопотно. Пускай живет. Были правители и хуже – и будут…

– Прекратите! – потрясая крестом, гневно возвысил голос отец Дормидонт. Многократно усиленный сводами храма, он приобрел неземную мощь.

Нас вытолкали из храма и заперли в городской темнице.

– Я от бабушки ушел,- пропел я, меряя шагами камеру из угла в угол. Для остальных это выглядело не очень мелодичным ржанием.- Я от Сатаны ушел и от тебя, князюшка, уйду!

– Ты такой большой,- промурлыкала на ухо ангел, вытянувшись на моей спине и зарывшись носом в густой гриве.

– Фррруу,- в знак согласия фыркнул я.

– Нехорошо получилось.- Добрыня Никитич ухватил руками за решетку и напрягся.

Застонало железо, но устояло.

– Девочки, мне пора,- сказала Леля, обнявшись поочередно с подругами и одарив напоследок меня братским поцелуем в нос- Не скучайте. И растворилась, оставив после себя аромат свежих полевых цветов. Ромашек разных, лютиков… -Тяв!

– Извини-извини.- Высунувшись по пояс из воздуха, она потрепала Пушка за ухом и повторно исчезла.

Спустя сорок минут (в обличье животного, вдобавок не простого, а мифического, я наделен этаким сверхточным внутренним хронометром) раздался грохот слишком быстро раскрытой двери. Отскочив от каменной кладки, она загромыхала по ступенькам. Судя по крикам стражников, дверь двигалась не намного медленнее, чем они.

Вот так, все скопом, они и появились.

Первыми показались тюремщики, восседая на подпрыгивающей дверной створке и отталкиваясь древками пик от стен, словно команда бобслеистов, впервые в жизни сменившая сани-боб на байдарку и решившая сплавиться по горной речке. Непреодолимым Рубиконом для них стали толстые прутья решетки, символизирующей отсутствие у нас свободы перемещения.

Мы проворно отскочили в глубь камеры, позволив суммарному весу железной плиты и тройки откормленных стражей, движущемуся с постоянным ускорением, побороться за наши права.

Вслед за ними вошли два бородатых мужика усиленной конструкции. Косая сажень в плечах. Там, где трио тюремщиков находило место для маневра, они двигались гуськом, то и дело задевая плечами за стены, от чего с последних сыпались комья грязного мха и кусочки растрескавшегося от времени раствора. При этом они пригибались каждые два метра – именно на таком расстоянии тянулись потолочные балки, количеством скопившегося на них мусора заставлявшие считаться с собой. Откопаться-то откопаешься, но отмываться придется месяц.

– Эх, Лексей-Лексей, вечно все с наскока решить норовишь,- укоризненно произнес тот, что постарше. Седые волосы космами падают на посеченное шрамами лицо, стараясь скрыть от посторонних затаившуюся в глубине глаз печаль.- Сперва поговорить нужно было…

– И что сказать? – поинтересовался молодой да скорый.- Тук-тук?

– Здоровья пожелать.

– А! Это можно,- согласился он.- Эй, служивые, здоровеньки были.

Ответом ему послужил лишь стон.

– И ладно.- Лексей поправил русый чуб и не стал настаивать на соблюдении формальностей.

Я вопросительно фыркнул, переведя взгляд со стражников, укрывшихся в целях конспирации под металлической створкой, на изучающих дело своих рук богатырей. Уж этих-то я сразу узнаю, хотя и не по походке.

– Это братья мои названые,- угадав невысказанный мною вопрос, представил новоприбывших Добрыня Никитич.- Илюша Муромец из Карачарова, что под Муромом, и Алеша Попович из Ростова, что в по… э-э-э… да, точно! В позапрошлом году у хана Челом-об-пол-бея отбили.

– Девица нас рыжая прислала,- пояснил свое появление Муромец.- Говорит, неправедно богатырей русских в темницу бросили.

Покончив с процедурой обоюдостороннего знакомства, мы вышли из подземелья навстречу Свободе, радостно помахивающей транспарантами с цитатами из Конституции.

Напрасно я думал, что мы потихоньку забьемся в глушь и там пересидим княжий неправедный гнев. Ага, сейчас…

Былинные богатыри по кустам не прячутся. Особенно под теми, где кого-то перед этим прослабило. Они идут к князю искать справедливости.

По дороге мы заскочили в корчму с изображенным на вывеске конем и надписью «Три поросенка» и приняли для храбрости. Налили и мне…

А если вспомнить научно доказанную истину: «Капля никотина убивает лошадь», то представьте себе, на что способен литр плохо очищенного «зелена вина» местного производства.

Некоторые детали этого похода за справедливостью начали проясняться (со слов участников) через неделю после его окончания. Уже здесь, в моем имении, куда меня привезли на подводе, поскольку самостоятельно я мог двигаться лишь на двух ногах (моторные рефлексы), и то чисто гипотетически.

Вся процедура борьбы за права человека разделилась на два этапа. Первый – принятие стимулирующих мыслительную деятельность напитков. Второй – выдвижение ультиматума князю.

К хоромам местного удельного князя с плохо запоминающимся именем, у которого остановился по пути Владимир с родней, мы подошли в несколько увеличенном составе. Присоединились сознательные граждане из числа завсегдаев питейного заведения.

Сразу к князю Владимиру на прием ломиться не стали. Постояли под окошком, подождали. Выкрикивая время от времени призывы:

– Выходи, собака-князь, морду бить будем!

Бойкий трактирщик, опережая научно-технический

прогресс, навьючил всех трех своих официанток корзинами с выпивкой и последовал за борцами за права человека в нашем лице.

Наших рядов прибавилось. Как за счет горожан, так и стражников, которые пост у дверей не оставили, но от предложения выпить не отказались.

– Ик! – С трудом сохраняя равновесие, к Ламиире подошел тайный поклонник.- Потанцуем?

– Нет!

– Ууу, ты какая…

Илюша Муромец вздохнул, сжевал пучок петрушки и строевым шагом направился к княжим хоромам.

– Поберегись! – предупредил он, раздвинув стражников, и, взявшись за кольцо, постучал в дверь.- Ой!

Повертев в руках оторвавшееся кольцо, богатырь отдал его на хранение ближайшему караульному, а сам, прислонив дверь к стене, вошел внутрь.

Спустя пару минут окно на втором этаже поспешно раскрыли.

Когда звон стекла стих, а поднятая упавшим телом советника пыль осела, в проеме окна показалось лицо Владимира Красное Солнышко. Действительно красное от распирающей его злости.

Откашлявшись, он объявил:

– Повелеваю невиновных простить и наградить примерно. На то моя воля княжья.

Под восторженные крики он помахал рукой и исчез.

Народ, довольный торжеством справедливости, до утра гулял и славил князя, так и не дав ему ни на минуту сомкнуть глаза.

Едва рассвело, он велел запрягать коней и больше в эти края не наведывался.

Правду говорят, аль брешут, но с той поры на карте появился город с названием Херсон.

По Указу князя, переданному через Илью Муромца, мне пожаловали в вотчину поселение Горелуковое, девицу Ливию в жены (и не позднее чем первого числа того месяца, а это уже следующий понедельник) и звание богатыря, с припиской к собственной вотчине. «Кордонами которого мне надлежит ходить, дабы от врагов огородить и при надобности голову в битве сложить». С чем остановки не должно было случиться ввиду повышенной беспокойности степных соседей.

Наиболее неприятные минуты я пережил, когда попытался принять облик человека – безрезультатно. Обождал денек-другой, давая организму очиститься от бродящего по венам алкоголя. Протрезвел, но с обликом расстаться не смог – тот прилип, словно единственный данный от рождения. Знакомая Баба Яга внимательно осмотрела меня и, многозначительно хмыкнув, дала, словно не подлежащий обжалованию приговор, однозначный ответ: воздействовать на меня магией бесполезно – единороги нечувствительны к ней.

Вот и стою на пороге, а в горнице, примостившись у оконца, портной проворно дошивает мне свадебную попону. С бубенцами и золоченой уздечкой.

В женской половине заперлись мои подружки, лишь сенные девки шастают туда-сюда, да долетает смех. А мне не до смеху. И не беспричинно…

Во-первых, сегодня суббота, и приехавший вчера утром отец Дормидонт, усиленными темпами наведший в местной церквушке порядок, используя для этой цели приходского священника, ждет нас к десяти.

Во-вторых, в паре километров к северу расположилась ставка князя Владимира Красное Солнышко, решившего самолично поздравить молодоженов. Под его началом семь сотен конников и две с половиной тысячи пеших ратников (наверное, подарок больно тяжел, меньшим числом не донести). А это ставит под сомнение возможность пересмотра сроков выполнения его Указа.

В-третьих, Ливия прекрасна. Возможно, повторяюсь, но в тот миг сказать это ей я не мог – разве что фыркнуть…

А «в-четвертых» сейчас отражается в луже у крыльца. Нет, не свинья, она просто принимает грязевые ванны, а парнокопытное, лиши которое витого рога посреди лба – и его будет внешне не отличить от коня.

– Молодой человек, прошу вас на примерочку! – высунувшись в окно, позвал портной, при этом не забывая односторонне кривить лицо, удерживая бровью монокль.

Вздохнув, я вернулся в терем, осторожно ставя копыта и стараясь не размахивать хвостом.

– Да не крутитесь вы! – в сердцах воскликнул виртуоз иглы и нити, в очередной раз пытаясь пристроить на рог пестрый бант, который настойчиво сползает к переносице, сокращая кругозор.- Право, словно жеребец какой…

– Он такой,- прыснула, возникнув на пороге, Фрося.- Я ленточку принесла.

– Зачем? – удивился портной.

– Тетя Лами говорит -для гомро… геморо… горомоничности.- Справившись с труднопроизносимым словом, девчушка протянула сложенную по типу пресса «баксов» (была раньше такая мода – скатать и перехватить резинкой, а что в середину газетные листы подкладывали – так это для куражу, со стороны не увидишь) ленту шелковой ткани нежного зеленого цвета. И уточнила: – В хвост и в гриву.

Я лишь вздохнул – делайте что хотите. Просунувшийся в окно Дон Кихот бодро отрапортовал:

– Пора выходить. Невеста уже в храме.

– В каких условиях приходится трудиться! – всплеснул руками местный кутюрье.- Сплошная спешка…

– Пропустим все самое интересное,- испугалась Фрося, переводя взгляд с меня на приоткрытую дверь, сквозь которую доносится гомон гостей, разбавленный

редкими выкриками запарившихся поваров.

– Скоро вы там? – прокричал с улицы Добрыня Никитич, по случаю такого события сменивший будничную кольчугу на праздничную – новенькую и сияющую серебряным напылением.

Сбив хвостом на лету настойчивую муху, я вышел на крыльцо, вдохнул напоследок глоток свободного воздуха и направился к поджидающим меня у входа в церковь родственникам. При моем появлении они оживленно замахали руками – мол, скорей!

Лада, вся в белом, и вправду выглядит богиней любви и красоты, но в отличие от Ламииры, даже тех времен, когда ее звали Афродитой, ее облик более зрел и мягок, и веет от нее той по-славянски одухотворенной нежностью, от которой щемит сердце. По правую руку от нее, с ивовым прутиком в руках, сестрица Полеля. По левую- Дид, в чьи обязанности входит подброска дровишек в семейный очаг. Ну там пару страниц из камасутры на сон грядущий навеять, сушеных листьев дикорастущего эквивалента виагры в заварку натереть или еще с чем для укрепления семейных уз подсуетиться. Из-за их спин озорно подмигнула мне Дидилия и принялась задумчиво загибать пальцы: сперва на одной руке, затем на второй. Интересно, количество чего прикидывает древнеславян-ская покровительница материнства, поглядывая на мое движение, к семейной жизни?

Таинство обряда пускай так и остается таинством, поскольку на всем его протяжении меня занимала одна-единственная мысль, рожденная детской верой в чудеса.

Она поцелует меня, и чары спадут. Иначе зачем я ей такой? Для сельхозработ?

– … взять рабу божью Ливию в законные жены?

– Фр-фр! – согласно закивал я. От резких движений бантик слетел и, трепыхаясь, словно бабочка с поломанными крыльями, опустился на пол у моих ног.

– А вы… Зачем сразу кричать, да?… Можете поцеловать невесту,- наконец-то разрешил священник.

Закрыв глаза, я прикоснулся к ней губами и замер в ожидании грома и молнии… А в ответ тишина. Лишь тепло ее пряно пахнущих губ.

И тут вздох прокатился по храму.

Ливия, не отрывая губ, обхватила руками меня за шею и повисла на ней.

Я обнял ее и вздрогнул, осознав, что чудеса все же случаются. И не те, над которыми приходится втихомолку потеть джиннам или группе технического обеспечения, а самые настоящие.

– На все воля божья,- пророкотал отец Дормидонт.- И милость его безгранична. А вы это… прекратите наконец целоваться.

Недовольно скривился князь Владимир.

– Ты знала? – прошептал я на ухо любимой. Лишь легкая обида за то, что знала, но не сказала, промелькнула и тут же исчезла.

– Надеялась.

– Я тоже.

– Вот я и пленила тебя, мой единорог.

Пленить единорога может лишь… Медленно, со скрипом в моих порочных мозгах зародилась и созрела мысль о возможной причине чудесного воздействия на меня поцелуя Ливии. Не позднее, чем во время той, которая первая и брачная, я узнаю верность данного предположения.

Закутавшись в попону, я взял на руки деву-ангела и понес ее в светлицу.

 

ГЛАВА 34

Пир на весь мир закрытого типа

– Ты уже взрослый, и я должен сказать тебе

правду…

– Неужели Каа и вправду всего лишь без

ногий желтый земляной червяк?

– Нет, Маугли, не это. Анализ ДНК показал,

что мы с тобой не одной крови…

Мексиканский сериал по мотивам «Книги джунглей»

Выстроенные елочкой столы ломятся от снеди, скамьи призывно подмигивают вишенками, коими расшиты дорожки…

– За здоровье молодых! – едва усевшись, воскликнул Владимир князь, вскинув полный кубок янтарно-красного вина.- Горько!

– Горько!!! – грянули гости.

Кто бы спорил? Я встал, придерживая сползающую попону, и с наслаждением поцеловал невесту. Кровь вспенилась в венах, забурлила, всколыхнулась…

– Кехе-кехе,- нерешительно покашлял, привлекая к себе внимание, возникший в дверях черт. И отлетел, сметенный мощным крестным знамением отца Дормидонта.

– Погодите,- попросил я скорого на расправу святого отца. И, выйдя на крыльцо, оглянулся в поисках вероломного черта.

Он выполз из густых зарослей лопухов, потирая ушибленный лоб одной рукой, а второй пытаясь вырвать из волосатой задницы репейник.

– С чем пожаловал? – напрямую спросил я.

– Так свадьба ж,- ответил рогатый, шевеля пятаком.

– Так не по твою душу,- парировал я.- Или я ошибаюсь и тебя приглашали?

– Не хотелось бы прерывать вашу дружескую беседу,- вышел из тени Люцифер, оставляя тростью отпечатки крохотного копытца.-Но…

– Я вовремя,- заметил, материализуясь, Эй.

– Не сказал бы,- скривился Светоносный.

– Веселье отменяется,- расстроенно буркнул черт,- а мы тебе подарок принесли…

– От Сатаны? – словно шутя, поинтересовался ангел-истребитель. А у самого правая рука на рукояти меча, а левая поглаживает проступающий твердыми углами сквозь ткань рубахи крестик. Одного мгновения хватит, чтобы извлечь что одно, что второе. А то и оба одновременно.

– Нет,- поправив галстук, ответил Люцифер.- От себя.

– Как интересно…

– Собственно, мы ненадолго…

– Это точно,- заявил Эй.

– Вручай,- подмигнул падший ангел черту.

Черт, так и не поведавший своего имени, поскольку то, которым его называет супруга,- это несколько личное, поспешно отбросил прилипчивый репейник и сунул руку за спину.

Ангел-истребитель Эй напрягся, готовый в любое мгновение вступиться за меня. Прогулка по аду не добавила ему терпимости к тамошним обитателям.

– Оп-ля-ля! – сверкнув на солнце гравировкой, мне на ладонь легли ключи от автомобиля. Весьма престижной, по меркам начала третьего тысячелетия, марки. Если

мне не изменяет память, то серийно фирма эта ничего не выпускает. Все под заказ, каждая машина – ручной сборки. Сразу навалилась сотня проблем. Не считая из

вечной – отвратительные дороги пониженной проходимости, встала проблема топлива и запасных частей. До начала переработки нефти в бензин еще века, а сам я

химию знаю чисто условно. Це-два-аш-пять-о-аш. И все…

– В стойле стоит,- хохотнув, подсказал Люцифер. Весь такой величественный в строгом костюме, с тростью и в цилиндре, прекрасно скрывающем рога. Если, конечно, они в этом воплощении у него есть.

– Я открою,- вызвался Эй.

Скрипнув навесами, ворота раскрылись, и прямо на меня выскочило безрогое, весьма косматое, с красными глазами чудовище.

– Рекс! – Я обнял оленя за шею. Он радостно фыркнул, оскалив не по-травоядному сильную и клыкастую пасть.

Я уж почти и не надеялся так скоро увидеть его.

Ламиира пыталась через старые связи разыскать наших скакунов и вытащить их из ада, но после столкновения с Сатаной, не улучшившего его и без того мерзкий характер, это оставалось проблематичным. Если не сказать больше…

Из сарая выглянула крупная голова Гнедка, который коротко заржал, приветствуя меня, и вернулся к стойлу. То-то Добрыня обрадуется…

– А это так…- Люцифер протянул мне кошель, разбухший от монет. Судя по весу – золотых.- От Администрации ада.

– За что? – удивился я. Выплачивать компенсацию за отпуска, которые не успел отгулять, там не привыкли.

– За избавление от этого ужасного вредителя. Рекс лишь довольно засопел, подтверждая обоснованность данного утверждения.

Эх ты чудо мое безрогое…

– И чего он там натворил?

– Легче сказать, чего не успел натворить. У меня создалось впечатление, что этот миролюбивый зверек прошел подготовку в Боливии в отрядах Эрнесто Гевары.

– Чё? – вытаращился черт.

Ты совершенно прав, мой юный друг,- усмехнулся падший ангел.- Гевара более знаком не как Эрнесто, а как Че.

– Нужно подумать о достойной для него награде,- задумался ангел-истребитель Эй.

Рекс и не подумал спорить.

– Ах да,- спохватился Люцифер,- в бывшем, теперь это уже однозначно, твоем кругу странное увлечение – все поголовно грешники увлеклись ботаникой. Недавно даже устроили теплицу и заказали семена папоротника. С чего бы это?

– Покудова жива надежда… – неопределенно произнес я.

– И это возьми.- Черт протянул мне плеер, который, пропал во время похода в ад. А он вот где, оказывается.

– Оставь себе,- великодушно предложил я, вспомнив, что он не сбежал в Пандемониуме, а мужественно помогал снять цепи. Хотя если вспомнить о его преда

тельстве…- Дарю.

– Мне?

– Тебе-тебе,- заверил я обескураженную нечисть.

– Скажи спасибо,- подсказал ангел.

– Спасибо,- послушно повторил черт, по растерянности даже не сообразив, что произнес кощунственное для любого выходца из ада слово. И ничего – не разорвало, даже рога не отпали…

– Прошу к столу,- пригласил я.

– Но…

– Давайте-давайте,- настойчиво повторил я.

– Только предупреди того, в рясе, чтоб не размахивал руками,- попросил черт.

И грянул пир на весь мир.

Мое возвращение встретили громкими овациями типа «Горько!».

Глас народа, как говорят демократы (вот бы и делали то, что говорят) – ну да здесь их, слава богу, пока не завелось,- указание к действию.

Уста ее такие сочные и жгучие… Бездонна синь искристых глаз. А это хриплое дыхание?

Пьянит покрепче хмеля, вернее пленяет, как аркан – но это не неволя, не плен и не дурман… ЛЮБОВЬ.

Как странно испытать то, о чем, казалось, знаю на свете больше всех. Не раз, не два – миллионы! – я слышал, как шептали те, в чьи сердца, без промаха пронзив, моя стрела попала. Но чувствовать самому – совеем иное. В слова едва ли облачишь дрожанье струн, в душе сокрытых…

– Горько!!!

Ну вот. Даже вставать не придется, поскольку к выполнению предьщущего требования собравшихся мы отнеслись очень серьезно, и один поцелуй плавно перетек в другой.

– Эй, тряхнем-ка стариной.- Ударив оземь шапкой, вскакивает с лавки Владимир Красное Солнышко. И пускается в пляс. Бьет в бубен Дид, увлеченно притопывая ногой. Люцифер, галантно щелкнув каблуками, пригласил на танец Ладу.

– С удовольствием,- ответила она и взяла протянутую руку.

Ударили об пол каблучки, затрепетали от порывов ветра свечи. Все пляшут кто во что горазд. Владимир князь выкаблучивает гопака, падший ангел кружит Ладу в вальсе. Баба Яга дает джигу, Эй с Дидилией вышагивают смутное подобие Мерлезонского балета.

– Танцуют все! – громогласно объявил Добрыня Ни

китич и поднялся со скамьи.

Сидящий под прикрытием его мощного корпуса черт лишь ойкнул, выронив пустой кубок. А осенивший знамением очередного перепела отец Дормидонт, обретающийся на дальнем конце этой лавки, с обиженным кряканьем очутился на полу, перевесив невезучую нечисть. Поднявшись при помощи Добрыни, осознавшего свою промашку, святой отец уже было собрался отчитать не дальновидного богатыря, но в этот миг его взор упал на раскачивающийся из стороны в сторону хвост черта. И отец Дормидонт Ополинариевич громогласно рассмеялся, размазывая слезы по щекам и испытывая нескрываемое чувство удовлетворения от победы над нечистым.

Застрявший в потолке рогами черт скривился и жалобно попросил вернуть его на грешную землю. Перевернувшаяся лавка подбросила его, словно мощная катапульта.

Не прекращая смеяться, святой отец ухватил черта за хвост повыше кисточки и дернул. Словно спустил воду из бочка.

– А-а-а!!!

Шлеп!

– Спасибо! – обвиснув в поповских руках, прошептал черт, дико вращая глазами.

– На все… – поднял было руку отец Дормидонт, но потом сообразил, чем для нечистого обернется наложенный крест, и сменил тему: – А что это у тебя на лбу?

– И правда,- поинтересовался я.- Где почетный знак?

– Да… – замялся черт.

– Лишили?

– Сам вывел,- признался он.

– Как?

– В косметологическом кабинете.

Отец Дормидонт недовольно нахмурился, услышав о посещении ему неизвестного, но однозначно дьявольского места.

– А ну-ка, а ну… – Присмотревшись, я различил аккуратные стежки швов.- Кожу пересадили.

– Ага.

– Откуда?

– Да так,- отмахнулся черт, потирая зад.

– Понятно.

– Вот же нечисть,- взвешивая волосатого адского пролетария на руке, произнес священник,- а все ж божья тварь. Хотя и тварь порядочная.

Черт поспешно закивал головой, со всем соглашаясь. А затем как заорет:

– Горько!!!

И шмыг за стол.

– Куда поперед батьки в пекло? – погрозил пальцем священник.- Горько!

– Горько!!! – грянул разношерстный хор голосов.

С удовольствием.

А глазки напротив показывают, что не только я так думаю.

эпилог

Думы о скоротечном и вечном

Многие меня поносят И теперь, пожалуй, спросят: Глупо так зачем' шучу? Что за дело им? Хочу. Авторство приписывается А.С. Пушкину, ему лично я склонен верить

– Ливия.

– Да, любимый.

– Необычное имя…

– Оно означает: Любовь И Вера И Я.

– Какая Вера? – насупился я.

– В кого, глупый,- улыбнулась Ливия. И поцеловала меня в нос, щекоча золотыми локонами.

– А мне там место найдется?

– Уже нашлось.

– Да не там, и навсегда…

– И… э-э-э… везде найдется. И никуда ты не денешься,- промурлыкала моя златовласая дева, ныряя под одеяло.

Я следую за ней, а то заблудится в темноте.

Спустя пару часов, невыспавшийся, но счастливый, я вышел на крыльцо и, потянувшись, не сдержал крик радости:

– Я ЧЕЛОВЕК!!!

И рядом любимая женщина, которая ради меня избрала судьбу простой смертной. Нас ждет короткая по сравнению с бессмертием жизнь, но каждый миг ее будет наполнен друг другом. А это ли не счастье?

На широком пне спиленного еще при царе Горохе дуба устроились Люцифер и Эй, которого дважды за вечер Ливия папой назвала. Но тогда я этому не придал значения, а сейчас… Нужно будет разобраться с родственниками.

Дирижируя поднятыми кубками, два ангела – и что из того, что один из них падший? – дружно, в два.осип-ших голоса подпевают льющейся из плеера музыке:

Раскачаем этот мир…

Из-за туч выглянул Ярило, но тотчас спрятал сияющий лик. Не время еще – пусть подремлют уставшие люди и звери.

Хрюкнула из лопухов, заворочавшись, свинья. Десяток перепачканных поросят дружно подсунулись к ее брюху, спросонья нащупывая жадными губами пахнущие молоком соски. Зачмокали жадно, ненасытно – словно утром под нож.

Выглянул из-за березы заяц, почесал лапкой вислое ухо, зевнул во всю ширь пасти, подбежал к развалившемуся в яслях на соломе Пушку. Внимательно обнюхал его, гадая, что за странный сосед появился в их тихом уголке. Вон как храпит. Завидно…

Потирая пузико, из горницы вышел домовой, увидал меня, заметался.

– Не бойся,- окликнул его я.- Давай знакомиться.

– Домовой,- представился он, шаркнув ножкой.

– А я, значится, Лелем буду.

– Ну я пошел…

– Иди,- не стал я задерживать домового. Мало ли по каким делам его поутру во двор понесло?

Из женской половины вышла Лада. Поцеловала в лоб, обняла меня за плечи.

– Как прекрасен мир,- вздохнула она.

– Угу,- согласился я, следя за напрасными стараниями домового, которому никак не удавалось убедить овинного вернуться к своим обязанностям и расчесать

скакунам хвосты и гривы. Видно, не сошлись с Рексом характерами.

– Скоро гости начнут просыпаться,- сказала Лада.- Пойду распоряжусь, чтобы столы накрывали.

– Благодарю.

Домовой уговорил-таки овинника, и они на пару вошли в сарай, чтобы спустя миг выбежать один поперед другого. А вслед донеслось гневное фырканье оленя.

Упавшая с неба птица Гамаюн, довольно чирикнув, уперла крылья в бока и, пронзительно сверля меня взглядом, поинтересовалась:

– Ну что, сбылись мои пророчества?

Мои губы сами растянулись в улыбке:

– Сбылись.

– То ли еще будет,- прощебетала она и улетела прочь.

А сверху на все это безобразие смотрят две пары печальных глаз.

– Отец, они не верят ни в тебя, ни в меня, ни в Святую Троицу…

– Главное, чтобы верили в добро в себе… А остальное придет. Страшно, когда ни в кого и ни во что не верят… Тут уж спасения нет.

А в это время, тысячу лет спустя, мир облетела фраза:

– Поехали!

И пришлось богам подвинуться, уступая место поднимающемуся на ноги человечеству.

Подвинуться, но не уйти, ибо что такое бескрайний космос в сравнении с человеческой душой?

В книге использованы фрагменты песен Земфиры, а также групп: «Алиса», «Ария», «Гражданская Оборона», «Кино», «Ленинград», «Наутилус Помпилиус», «Сплин», «Танцы Минус», «Чиж К».- Примеч. автора.