Дистанционный взрыватель с усиком-антеннкой Климов нашел сразу — под вторым газгольдером. Это был небольшой магнитный кругляш, величиной с хоккейную шайбу. По виду — безобиднейшая штука, но по сути — адская машина. Огромные ребристые цистерны, в которых находились тонны сжиженного удушающего газа под большим давлением, в доли секунды разнесли бы на куски, на клочья стали и титана. Стоило бы только радиосигналу привести взрыватель в действие. И — все. Мгновенная агония и смерть.

Из восьмой штольни надо было уходить. Климов спешил.

С лихорадочной тщательностью он обследовал соединение цистерн, обнаружил под одной из них противотанковую мину, вывернул и спрятал у себя в кармане детонатор. Обшарил с фонарем все укромные места гибельной штольни, убедился, что нигде больше взрывчатки нет, и вновь захлопнул кодовую дверь.

Теперь он стал опасен для людей, но в первую очередь для самого себя.

Когда Климов довел девочку Федора до лестницы, к которой был прикован Медик, из бомбоубежища раздался бас Петра:

— Юра, мы здесь!

Климов поспешил в бомбоубежище, и вскоре они обнялись.

— Как ты?

— Жив.

— А ты?

— Живехонек!

Петр еще раз хотел обнять Климова, но тот посторонился:

— Осторожно, детонатор.

— Давай его сюда, — протянул руку Петр и возбужденно произнес: — Сейчас мы его… мигом.

Он рванулся к двери бомбоубежища, открыл ее, швырнул со всего маху детонатор в туннель, и до слуха Климова донесся короткий, с присвистом, хлопок взрыва или выстрела. Как будто кто-то сказал: «Б-э-к!» — и сразу же добавил: «Эс».

Федор, подхвативший дочку на руки, глянул на Климова.

— Бэк-с, бэк-с, — с твердым присвистом ударили два выстрела, и Петр начал оседать на землю.

Стреляли из пистолета с глушителем.

Когда Климов с Федором склонились над Петром, раздался третий выстрел, Климова словно ударили по спине ломом. Спас бронежилет.

Мгновенно выкатившись из бомбоубежища, Климов выстрелил в метнувшуюся тень. Вскочил и побежал. Пустил вдогонку убегавшему две пули, свалил наземь.

— Федор! — Голос Климова сорвался от удара.

Нападавших было двое. Били прицельно. Нож поранил шею, вспорол кожу.

Рванувшийся вбок Климов успел, не целясь, выстрелить. Наверное, попал в пах или в бедро.

Отбил второй нож. Покатились. Вскочил на ноги и опять упал — сбили подсечкой.

Выстрелить не удалось: патронов в пистолете не было. Блок и выпад. Немыслимый прыжок, винт и серия ударов.

— На! На! Й-е!

Удар в челюсть, в лоб — и противник отлетел к стене. Откуда появился третий, Климов так и не понял. Стоял «спецназовец» крепко, спружинив колени, словно влитой. В руке его поблескивала сталь. Шум за спиной заставил третьего рвануться, сделать выпад, поднырнуть под локоть Климова и перекинуть нож из руки в руку.

— Ха!

«Спецназовец» дернулся, упал и затих. Бесшумный хлопок с присвистом свалил Климова на землю.

— Федор!

Предупреждающий зов Климова немного запоздал. Федор упал. В него всадили сзади сразу две короткие очереди. Подхваченный им пистолет с глушителем ударился о землю.

— Где они? — внезапно для себя заорал Климов и тотчас отскочил к противоположной стене. — Глуши ментов, братухи! — Он взъярился. Выдернул из-под убитого бандита автомат и полоснул огнем потемки. — Бей легавых!

Выкрикнул и отступил назад. Нарочно начал пятиться, стреляя.

— Глохни, кореш.

Климов обернулся. Рожу, которую он увидел перед собой, можно было назвать зверской, но обижать какого-нибудь зверя не хотелось.

— Фу! — Климов демонстративно отер пот со лба и радостно улыбнулся. — Всех морганули?

— Вроде, — просипел «кореш» и приставил автомат к голове Климова. — Кликуха и пароль? Да поживее.

— Падлы! — вместо ответа выругался Климов. — Оперсосы! Чистого смарали, Чифаря, братана Гойду! — Он скривился, пустил слюни, загундосил, мелко и припадочно трясясь: — Да я за Чистого, да я… всех вас, суки!.. — Кровь текла по шее, и у Климова невольно голова валилась на плечо, прижимала рану. — Ненавижу!

Он пару раз ударился лбом о стену и неожиданно нанес противнику удар ногами в пах.

Выбил автомат из рук, провел захват и оказался сверху. Через мгновение он вытирал нож о куртку.

Федор задыхался, хватал ртом воздух, ничего уже не видел. Взвалив на себя, Климов оттащил его в бомбоубежище и громко крикнул:

— Врач! Есть здесь врач?

Передав на руки доктору Федора и объяснив всем, что «неизвестные бандиты обезврежены», Климов склонился над Петром, которого уже перевязали. Он сидел у стены, упираясь в нее затылком, и смотрел усталыми глазами.

— Все путем, — поспешил он успокоить Климова, когда тот взял его за руку проверить пульс. — Кость не задета. Не волнуйся.

— Куда тебя?

— В плечо и в ногу.

— В голень?

— Нет, в бедро. — Петр попытался сесть повыше и поморщился. — А что там с Федором?

— Думаю, плохо дело, — вздохнул Климов и глянул на часы. Время бежало. — Две автоматных очереди в спину.

— Сволота, — процедил Петр, и судорога искривила его губу. — Если бы не Федька… — Левая рука его, упирающаяся в пол, была спокойна, а пальцы правой, висевшей на перевязи, слегка подрагивали. — Не было бы меня, Юр, уже в живых…

— Взяли на мушку? Петр усмехнулся:

— Сели на уши.

— И как же ты их стряхнул?

— Федор выручил. Крошил их, как капусту.

— И я обязан Федору по гроб, — признался Климов. — Только бы он выжил.

Петр уперся лопатками в стену, тихо застонал и вытянул простреленную ногу.

— Взрыватель у тебя?

— В кармане.

— Тогда дуй. Освобождайся от него и возвращайся.

— Хочу найти их центр тяжести, — имея в виду террористов, сказал Климов. — Слишком много они взяли на себя. Наверняка их кто-то поддерживает.

— Там? — Петр поднял глаза и посмотрел на потолок.

— Не исключаю, — вздохнул Климов. — Ну, я пошел.

Выйдя из бомбоубежища, Климов обыскал убитых, отобрал для себя еще один «Макаров», набрал патронов, снова приковал к себе очухавшегося Медика и двинулся в туннель.

Фонарь дал нести Медику.

Свернув в узкий вентиляционный ход, который уводил их от газгольдеров, Климов протянул Медику его японский телефон:

— Свяжись с Зиновием и говори с ним всю дорогу. Взрыватель у меня.

Глаза у Медика стали большими, ясными и глупыми. Рот приоткрылся.

— Выбрось. Выбрось его где-нибудь. Зачем он нам?

— Гарантия успеха, — сказал Климов. — Включай.

— Это конец, — промямлил Медик, — он поймет.

— Не должен, — обещающе подбодрил его Климов. — Все ведь хорошо. Могильщик мертв, Шило убит, в городе тихо, все заложники сидят в бомбоубежище, а три десятка «спецназовцев» их охраняют, ждут от тебя приказов.

Медик понял, что может расстаться со своей жизнью, и тотчас стал докладывать Зиновию о «проведенной акции».

— Могильщик убил Чистого и Слакогуза. Предпринял вместе с Шило штурм рудника. Оба убиты, разорваны гранатой. В остальном — все тихо.

— Еще потери есть? — поинтересовался Зиновий, и Медик поспешил признать, что есть: — Четыре человека.

— Мало, — неожиданно сказал Зиновий. — Думай, как избавиться от лишних. В принципе, ни Чистый, ни его блатная шваль нам не нужны. Они загон нам обеспечили, свою игру сыграли, больше они нам не понадобятся.

— Контора крутит?

— Еще вертят… вола за хвост, — сказал Зиновий и добавил: — Отбой.

Климов толкнул Медика:

— Пошли.

Пройдя метров пятьсот, они свернули резко вправо и протиснулись в довольно узкую трубу тайного лаза. Если Климов ничего не перепутал, изучая карту-схему горных разработок, Медик провел правильно. Это был один из тех вентиляционных ходов, который выводил наверх, за Ястребиный Коготь, на противоположную сторону горного хребта. Если идти и преодолевать скалы, времени уйдет не менее двенадцати часов, а то и больше. А через вентиляционный ход можно было дойти часа за два.

Климов разомкнул наручник, дальше нужно было идти по одному, и пропустил Медика вперед.

Климов снова глянул на светящиеся стрелки циферблата и засек время, без четверти три. До истечения срока ультиматума осталось пять часов.

— Свяжись с кем-нибудь из постовых, — сказал он в спину Медику, — и прикажи собраться всем в «дробильне». Скажи, что в руднике все заминировано, заложников больше расстреливать не стоит, все они и так взлетят на воздух, если что.

Медик четко выполнил приказ, пообещав собравшимся в «дробильне» четыре крупных вертолета.

— Абвер согласился, и контора подписала, — обрадовал он главаря оставшихся бандитов. — Все будет о'кей!

«Естественно», — подумал Климов и похлопал Медика в знак одобрения.

Идти с фонарем было легко, глаза не уставали. Медик постоянно говорил с Зиновием, докладывал о том, что «все нормально», шутил, смеялся, даже хохотал, описывал какую-то шалаву, которая «в постели — просто клад, не баба — луна-парк с качелями».

«Если что, буду стрелять», — всякий раз говорил себе Климов, как только Медик останавливался. Но тот, после минутной передышки, шагал дальше. Не верить ему было глупо: на идиота он не походил и самоубийцу не напоминал. Скорее, Климов действовал как смертник. С того момента, как приехал в Ключеводск.

Думая о тех, кто замыслил чудовищный спектакль и провокацию теракта, Климов пришел к убеждению, что в их преступной решимости чувствовались сила и недюжинность характеров. Такая одержимость — дело редкое, хотя захват заложников — одно из древних правил войны. Но подобные злодейства раньше были редки, а теперь становились каждодневным делом. Да и вообще, если раньше убийство преследовалось по суду, то сегодня оно само стало законом. Убийство перестало быть проблемой. Мир сошел с ума. Безумие и смерть — непоправимы. Неистовство желаний — крест безумных, путь злодеев и убийц. Одни чувствуют, что обстоятельства изменяют направление их мыслей, а другие и в своих размышлениях противятся очевидному. Климову казалось, что суть террористического акта заключалась не в том, чтобы удовлетворить свою алчность и свои амбиции, стать притчей во языцех в коридорах власти, а в том, чтобы столкнуть в могилу — разом — как можно большее число людей. «Но для чего? Какова цель?» — все время мучился вопросом Климов и не находил ответа. А если мозг и находил ответ, он был довольно краток: провокация.

Задумавшись, Климов не сразу понял, что произошло: его качнуло, он ударился о стену, и какая-то неведомая сила подняла его, встряхнула и перевернула. Ноги стали разъезжаться, а фонарный свет разом исчез. Зловещий гул и непонятный грохот, усиленные непроглядной тьмой, казалось, раскололи его череп надвое. Сознание померкло, и он полетел в неведомую бездну.