Палач — лицо, приводящее в исполнение приговор о смертной казни или телесном наказании, осуществляющее пытки. Согласно этимологическому словарю Фасмера, русское слово «палач» происходит от турецкого раlа — «меч, кинжал». Палач в России назывался также «заплечных дел мастер» и «кат». В Средние века палача называли «мечник», т. е. носитель меча, оруженосец при воинствующем князе, его телохранитель и исполнитель смертных приговоров по его приказаниям. В древнерусских памятниках, переведенных с латинского и греческого, слова сагnifех и sреkulatог (палач) переводились словом «мечник».

 

Палачи в дореволюционной России

Лично предавали смерти непокорных подданных и российские властители. Так, в 1076 г. новгородский князь собственноручно убил волхва, волновавшего народ против епископа. Изяслав, изгнанный киевлянами, по возвращении в 1069 г. «иссече тех, иже высекли Все-слава, 70 муж, а другия слепи, а иных погуби же не испытав». Иван Грозный не раз собственноручно казнил тех, кого он считал виновными, и принимал деятельное участие в больших казнях. Петр Великий в Преображенском 30 сентября 1698 г. собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам. Часто казни выполнялись руками приближенных властителей. При Иване Грозном обязанности палача по политическим делам принимали на себя князь Черкасский, царский любимец Малюта Скуратов, шурин царя князь М. Темрюкович и другие. Непосредственное участие в казнях при Петре I принимали его приближенные. «В Преображенском происходили кровавые упражнения: здесь 17 октября (1698 г.) приближенные царя рубили головы стрельцам: князь Ромодановский отсек четыре головы; Голицын, по неумению рубить, увеличил муки доставшегося ему несчастного; любимец Петра Алексашка (Меншиков) хвалился, что обезглавил 20 человек» (6).

В России долго сохранялся обычай привлекать в помощь палачу кого-либо из зрителей. Помощники должны были заменять подставки: на их спины вскидывали осужденных к наказанию кнутом. Сначала принятие на себя обязанностей помощника палача было добровольным. По свидетельству Г. Котошихина: «А в палачи на Москве и в городе ставятся всякого чину люди, кто похочет» (7). Впоследствии власти начали привлекать для помощи палачу людей силой: «ловятся насильно из зрителей подлые разного состояния люди не только солдатами и десятниками, но и палачами, не делая иногда отличия и самого честного состояния людям, хотя и подлым». Указом № 13108 от 28 апреля 1768 г. эта практика была вновь изменена. «…Для предупреждения происходящих от этого неустройств и обид гражданам…» запрещалось это делать и повелевалось брать для исполнения сей должности преступников.

В России до XIX века первым нормативным актом, регламентирующим деятельность палачей, был «боярский приговор 1681 г.», по которому в палачи назначались охотники (добровольцы) из посадских и вольных людей. При отсутствии охотников посадские обязаны были выбирать из «самых гулящих людей, чтобы во всяком городе без палача не было».' Охотников стать палачами было мало, и во многие города палачей для исполнения казней приходилось командировать из столицы. Указом Сената от 10 июня 1742 г. было установлено нормативное количество палачей. В столице их должно быть три, в губернских городах — по два, а в уездных — по одному. Жалованье палачам полагалось давать из «государевой казны, из разбойного приказа» (Уложение 1649 г.). По указу 15 марта 1798 г. палачей, отставленных от должности по старости или болезни, приказано было распределять на жительство в 60-верстном расстоянии от губернского города для пропитания посильными трудами или отдавать на попечение родственников.

Хронический дефицит палачей приводил порой к курьезам. Так, в 1804 г. вся Малороссия осталась всего с одним штатным палачом. Генерал-губернатор Куракин направил в Санкт-Петербург представление с предложением официально разрешить набор в палачи преступников, осужденных за незначительные преступления. Указ Сената от 13 марта 1805 г. такое право ему предоставил и определил категории преступников, из среды которых можно было вербовать палачей. Однако после оглашения этого указа в тюрьмах не нашлось ни одного желающего стать палачом. В 1818 г. ситуация повторилась, на этот раз в Санкт-Петербурге, где с интервалом в несколько месяцев умерли оба столичных палача. Эта ситуация едва не вызвала паралич всей правовой системы государства, так как некому стало исполнять судебные приговоры в части наложения наказаний. Заключенных из столичной тюрьмы не могли отправлять по этапу до тех пор, пока они не получали определенных судом телесных наказаний и клеймения. Ситуация, когда столичная администрация оказалась не в силах отыскать палача, вызвала озабоченность на самом высоком уровне; Граф Милорадович предписал губернскому правлению набирать палачей среди преступников. Для повышения «престижа профессии» император Николай I произвел существенную индексацию жалованья палачей. Для Москвы и Санкт-Петербурга величина «оплаты труда» вольного палача устанавливалась в размере 300–400 рублей в год, для губернских городов — 200–300 рублей, при том, что стоимость дойной коровы в то время не превышала пяти рублей. Кроме денежного оклада, палачам полагались деньги на казенную одежду (58 рублей) и питание, так называемые «кормовые». В случае выезда палача для экзекуции в другой город ему выплачивались командировочные.

Однако и повышение жалованья не вызвало притока желающих стать палачом, а ведь в России нищих и голодных хватало. Ни одного добровольца, пожелавшего записаться в палачи, ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге так и не нашлось. Из-за дефицита палачей Государственный совет в декабре 1833 г. постановил избирать «в сию должность из осужденных решениями уголовных палат в ссылку в Сибирь и к наказанию плетьми, освобождая таковых от присужденного им телесного наказания». Через три года Государственный совет уточнил, что «если бы никто из них не изъявил желания быть заплечным мастером, то предоставить губернским правлениям назначать из присужденных к отдаче в арестантские роты, по их на то согласию, или вольнонаемных. В случае же отсутствия желающих помещать в палачи насильно из преступников, названных в положении 1833 г.». Против воли нельзя было отдавать в палачи больше чем на три года.

Жалованья «мобилизованным» палачам не полагалось, но на их питание отпускалась двойная норма арестантских кормовых денег. Им выдавалась также арестантская одежда. Для властей оказались неожиданными и неприятными жалобы посетителей пересыльных тюрем, где исполнялись наложенные судом телесные наказания и куда приходила масса народу для прощания с родственниками перед их отбытием в Сибирь. Посетителей шокировал внешний вид палачей, встречающихся им в тюремных коридорах. Палач, возвращающийся с экзекуции, был похож на мясника со скотобойни: окровавленные руки, кровь, стекающая по фартуку, брызги крови на лице, в руках кнут и другие палаческие инструменты. Когда такой «мастер» в сопровождении конвоя неожиданно встречался в полутемном коридоре, впечатление от встречи было не самое лучшее. После таких жалоб петербургскому и московскому обер-полицмейстерам для палачей во всех тюрьмах были построены особые помещения в тюремном дворе, устроенные так, чтобы исключить возможность их случайной встречи с заключенными или посетителями тюрьмы. Жили палачи при тюрьмах в отдельном от арестантов помещении. Кандидаты в палачи учились мастерству у опытных «коллег». Орудием наказаний были кнут, плеть, палки, розги, кошки, линьки, батоги и клейма. Обучение порке кнутом требовало около года ежедневных занятий. Поэтому человек, записавшийся в палачи, сначала проходил довольно долгое и напряженное обучение в тюрьме на манекене и лишь после получения некоторых навыков начинал привлекаться к участию в настоящих экзекуциях. Какое-то время он действовал в качестве помощника палача, привыкая к обстановке застенка, крови и крикам истязуемых. Постепенно ему поручали выполнять несложные действия, например порку плетью, но до кнута допускали далеко не сразу. Для ежедневных учебных занятий существовали специальные кнуты. Их отличие от настоящих экзекуционных состояло в том, что для учебного кнута использовался мягкий (непросолённый) «язык». От человеческой крови настоящий просолённый «язык» быстро размягчался; после каждого удара его надлежало тщательно протирать рукой или тряпкой. Но обычно больше 10–15 ударов «язык» не выдерживал, и его меняли на сухой. Использованные «языки» шли на учебные кнуты.

Обычно кнуты и другой «инструмент» хранились в том же помещении, где жили палачи. Но в июле 1832 г. один из московских палачей продал за 500 рублей два настоящих кнута. Эти кнуты купил у посредника князь Экмюльский, сын французского маршала Даву, единственного маршала Наполеона, который не проиграл ни одного сражения. Князь тайно вывез кнуты за границу, где демонстрировал их как русскую диковинку, чем произвел в Париже настоящий фурор. Император Николай I был чрезвычайно разгневан происшедшим. Он повелел ужесточить правила хранения палаческого инвентаря. Во всех тюрьмах были устроены специальные опечатанные шкафы для хранения палаческих инструментов. Они выдавались катам под запись в особом журнале. Было запрещено вышедший из употребления инструмент хранить, дарить, продавать и даже просто показывать кому-либо. По списании инструмента его снимали с инвентарного учета и сжигали либо закапывали в землю на тюремном кладбище.

В сибирских каторжанских тюрьмах, в которых сидели закованные в кандалы самые опасные преступники империи, проблем с палачами было меньше. В палачи набирали каторжан, приговоренных к жестоким телесным наказаниям, т. е. к таким, которые вполне могли привести к смерти. В такой ситуации отмена наказания за согласие стать палачом была единственным шансом выжить. Это подтверждает судьба восьми каторжан, бежавших в 1801 г. из тюрьмы в Уссурийском крае. Каторжане переправились через реку Амур и стали грабить приграничные китайские деревни, используя свои цепи в качестве смертельного оружия. Грабителей с рваными ноздрями задержали лишь с помощью воинского подразделения, но не казнили, а передали российским властям. В России беглецов приговорили к телесному наказанию, но через год из восьми в живых оставался лишь один — тот, кого завербовали в палачи.

В качестве типичного представителя когорты дореволюционных российских палачей можно назвать известнейшего палача сахалинской каторги Комлева. Комлев — костромской мещанин, из духовного звания, учился в училище при семинарии. В 1875 г. он был осужден за «денной» грабеж с револьвером на двадцать лет. В 1877 г. бежал с Сахалина, но в самом узком месте Татарского пролива, почти достигнув материка, был пойман гиляком, получил 96 плетей и двадцать лет прибавки к сроку. В те жестокие времена палачам работы было много, и палачу, тоже сахалинской знаменитости, Терскому, потребовался помощник. В тюрьме бросили жребий: кому идти в палачи. И жребий выпал Комлеву. В 1889 г. Комлев совершил еще одну попытку побега, но был снова задержан, получил 45 плетей и добавку к сроку заключения 15 лет. Более бежать он не пытался. Невысокого роста и не очень сильный физически, Комлев, однако, был чрезвычайно ловок и сноровист. Владение кнутом он превратил в искусство. Вся каторга знала, что за порку палач берет деньги, но администрации так и не удалось доказать, что в зависимости от полученной взятки Комлев бьет сильнее или слабее, чем «положено».

Поразительный случай, отмеченный во многих каторжанских преданиях, произошел в 1892 г., когда Комлеву пришлось наказывать плетью двух беглецов — Губаря и Васильева. Эти каторжане, уйдя в побег, взяли с собой заключенного — «корову», которого предполагали съесть в пути. После поимки беглецов в мешке Губаря было найдено обжаренное человеческое мясо. Факт людоедства вызвал чрезвычайное негодование каторжан, и они собрали 15 рублей палачу, чтобы тот во время экзекуции запорол Губаря насмерть. Поскольку людоедство Васильева осталось недоказанным и сам он его всячески отвергал, последнего по решению каторжанских авторитетов было разрешено оставить в живых. Комлев деньги взял и пообещал, что забьет Губаря кнутом независимо от того, к какому количеству ударов тот будет приговорен. Администрация каторги узнала о подкупе палача и постаралась помешать запланированному убийству. Губарь и Васильев были приговорены к сравнительно мягкому наказанию — 48 ударам кнута. Смертельным считалось наказание в 200 и более ударов кнутом, поэтому молодым и здоровым мужчинам перенести подобное наказание было вполне по силам. За экзекуцией наблюдали несколько представителей администрации каторги, и все они сошлись во мнении, что палач работал с одинаковым усердием. Однако результаты порки оказались различны. Губарь после экзекуции был унесен в лазарет и через три дня, не приходя в сознание, умер, а Васильев самостоятельно ушел в тюрьму и прожил еще много лет.

Исследователь каторги Влас Михайлович Дорошевич, бывший на Сахалине и встречавшийся с Комлевым, приводит некоторые факты, характеризующие палача. «Докторов, присутствовавших при наказаниях, поражало озлобление и утонченное мучительство, которому Комлев подвергал своих жертв. Комлев как бы смаковал свое могущество. На экзекуции он надевал особый костюм: красную рубаху, черный фартук, высокую черную шапку. И крикнув: «Поддержись!» — медлит и выжидает, словно любуясь, как судорожно подергиваются от ожидания мускулы у жертвы. Докторам приходилось отворачиваться и кричать: «Скорее! Скорее!», чтобы прекратить это мучительство. «А они меня мало бьют? Всю жизнь из меня выбили», — говорит Комлев, когда его спрашивают, почему он так «лютеет», подходя к разложенному на кобыле человеку.

За покушение на жизнь конвойного или сотрудника администрации каторги заключенные приговаривались к повешению, поэтому помимо порки палач приводил в исполнение и смертные приговоры. Комлев лично повесил 13 человек. Чем-то действительно страшным веет от этого человека, который выкладывает по пальцам, «сколько их всего было», — вспоминал Дорошевич: — «Сначала один в Воеводской… потом еще два в Воеводской… Двух в Александровской… Да двух еще в Воеводской… да еще один… да еще три… да еще один… да еще один… Всего мною было повешено 13 человек». И было жутко, когда он рассказывал мне подробно, как это делал. Рассказывал монотонно, словно читал по покойнику, не говорил ни «казнимый», ни «преступник», а понижая голос: «Первым был Кучеровский. За нанесение ран смотрителю Шишкову его казнили в Воеводской, во дворе. Вывели во двор 100 человек, да 25 из Александровской смотреть пригнали. На первом берет робость, как будто трясение рук. Выпил 2 стакана водки… Трогательно и немного жалостливо, когда крутится и судорогами подергивается… Но страшнее всего, когда еще только выводят, и впереди идет священник в черной ризе, — тогда робость берет…По вечерам было особенно трогательно, когда выходишь, бывало, все «он» представляется». После первой казни Комлев пил сильно: «Страшно было. Но со второй привык и ни до казни, ни после казни не пил. Просят только: «нельзя ли без мучениев». Белеют все. Дрожат мелкой дрожью. Его за плечи держишь, когда на западне стоит, а через рубашку чувствуешь, что тело холодное. Махнешь платком, помощники подпорку и вышибают». Какой ужасный и отвратительный человек, скажете вы. А я знал женщину, ласками которой он пользовался. И у этой женщины еще был мужчина, который избил ее и отнял подаренные Комлевым две копейки» (8).

В 1894 г. Комлеву разрешили жить на поселении. Он женился, купил дом (а это среди ссыльно-поселенцев почиталось за признак немалого достатка), с большим усердием занялся огородными работами. Но, как свидетельствовали каторжанские предания, Комлеву ни разу не удалось собрать урожай со своего огорода: все уничтожали каторжане. Не решаясь напасть на своего палача в открытую, они таким образом сводили с ним счеты, мстили ему за позор его промысла.

В августе 1906 г. в России в чрезвычайном порядке был принят закон о военно-полевых судах для террористов. Закон требовал, чтобы военнослужащих расстреливали, а гражданских лиц вешали. Но из-за нехватки палачей повешение часто заменяли расстрелом, который производился воинскими подразделениями. Командующий войсками Одесского военного округа А. Каульбарс доносил 20 сентября 1906 г. военному министру, что частые казни «через расстрел производят неблагоприятное впечатление на войска». На этом основании он просил отпустить ему аванс на оплату палачей для совершения казней через повешение вместо расстрела. Однако в этой просьбе ему было отказано. Сравнивая отношение к палачам в европейских странах и в России, следует подчеркнуть существенную разницу в восприятии профессии палача массовым сознанием европейцев и русских людей. Для жителя европейской страны палач воспринимался как слуга власти, так же как сборщик налогов или офицер армии. Палачи держали лавки, магазинчики и кабачки, люди знали, кому они принадлежат, и никто не гнушался такого рода соседством. В России же представители всех слоев общества видели в палаче преступника, прежде всего против собственной души, негодяя закоренелого и неисправимого. Палач зарабатывал своим ремеслом деньги на жизнь, но позорил навек свой род и фамилию, и не существовало обстоятельств или доводов рассудка, способных в глазах русского общества извинить выбор палачом своего страшного и постыдного ремесла.

 

Палачи в Советской России и СССР

Структура палаческого сообщества

Сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции, как только рабочие и крестьяне «взяли власть в свои руки», проблема дефицита палачей была решена. Если во всей Российской империи в 1916 г. насчитывалось 894 жандармских офицера, 38 чиновников и 14 451 рядовой, то уже в конце 1918 г. на сократившейся территории большевистской России чекистов насчитывалось в 2,5 раза больше, нежели жандармов в Российской империи. К лету 1921-го в органах ВЧК, включая отряды и части ВЧК и другие карательные части особого назначения, подчиненные Ф.Э. Дзержинскому, служили 262,4 тыс. человек, а это почти в 17 раз превышало число «карателей» во времена Николая Кровавого.

Кардинальным отличием чекистов от жандармских офицеров было то, что последние, в отличие от чекистов, лично никогда не выполняли палаческие функции. Как ни кощунственно это звучит, но октябрьский переворот, будучи изначально криминальным, обусловил появление десятков тысяч профессиональных палачей. Палаческое сообщество во времена ВЧК-ОГПУ-НКВД можно представить в виде многоступенчатой пирамиды, на самом верху которой находились вожди с ближайшими подручными. Второй уровень пирамиды занимали высшие руководители ВЧК-ОГПУ-НКВД, Генеральной прокуратуры, Ревтрибунала и Верховного суда СССР. В разные годы это были возглавлявшие ВЧК-ОГПУ-НКВД польские дворяне Дзержинский и Менжинский, «представители эксплуатируемых классов» Ягода, Ежов, Берия и Абакумов, а также дворянин и царский офицер Меркулов. К этой же категории относились Генеральный прокурор СССР Вышинский и председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих. Третий уровень пирамиды занимали руководители республиканских и областных органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, Особых отделов военных округов и флотов, территориальных судебных органов и прокуратуры. На четвертом уровне находились непосредственные исполнители казней. Роль штатных палачей выполняли коменданты органов ЧК-ОГПУ-НКВД и трибуналов.

В первые годы после революции наряду с комендантами палаческие функции выполняли также оперативные сотрудники и следователи карательных органов (следователи лично «исполняли» контрреволюционеров, дела которые расследовали). Штатные сотрудники органов особенно активно выполняли обязанности палачей и в годы массовых репрессий в конце 1930-х гг. В это особо напряженное для палачей время для «исполнения» привлекались и другие лица: надзиратели тюрем, водители управлений НКВД, курьеры, сотрудники милиции и даже «партийный актив». На самом низу этой кровавой пирамиды находился «вспомогательный персонал» — «бойцы» и командиры специальных подразделений ВЧК-ОГПУ-НКВД, обслуживающие карательные органы. Эти «бойцы» широко использовались в качестве палачей в первые годы после революции. Кроме того, они наряду с надзирателями тюрем выполняли охрану, конвоирование к месту казней, раздевание перед казнью (при необходимости связывание и затыкание ртов), погрузку, транспортировку и захоронение трупов, уборку помещений для казней.

Большинство таких специальных подразделений в первые годы работы ВЧК состояло из «воинов-интернационалистов»: латышей, китайцев, австрийцев, венгров и поляков, беспрекословно и жестоко выполнявших преступные приказы красных комиссаров и безжалостно уничтожавших цвет нации. Вожди и их ближайшие подручные определяли, кого и в каких количествах на каждом историческом этапе следует уничтожить. Сразу же после революции такие установки давали Ленин, Свердлов и Троцкий, а позже — Сталин с подручными Молотовым и Кагановичем. На разных этапах уничтожению подлежали «эксплуататоры», «классовые враги», белогвардейцы, казачество, кулаки-мироеды, шпионы всех империалистических разведок и просто «враги народа», пробравшиеся во все поры здорового советского организма.

На вершине пирамиды уничтожались и конкуренты в борьбе за власть. Яков Михайлович Свердлов (при рождении, по одним источникам, — Ешуа-Соломон Мовшевич Свердлов, по другим — Янкель Мираимович Свердлов), умер в возрасте 34 лет 16 марта 1919 г. По официальной версии, заболел испанкой, возвращаясь в Москву из Харькова. Выехал из Харькова 6 марта, вернулся в Москву 8 марта, о том, что он «тяжело болен», было сообщено 9 марта, 18 марта был похоронен у Кремлевской стены. Доктор юридических наук Аркадий Ваксберг, ссылаясь на источник в РГАСПИ, в своей работе «Из ада в рай и обратно» писал: «Точная причина его смерти неизвестна. Тогда же распространился, видимо, не лишенный оснований слух, что в городе Орле на митинге он был жестоко избит рабочими по причине своего еврейского происхождения, но этот факт был якобы скрыт, чтобы «не позорить революцию» и не разжигать еще больше антисемитские страсти» (9). Истинной же причиной устранения Свердлова, по версии Ваксберга, явилось то, что «покушение на убийство (Ленина) было организовано «верным другом и соратником» Ленина Яковом Свердловым, который лично и приказал расстрелять Каплан, а осуществлено покушение работающими на шефа тайной советской полиции Феликса Дзержинского эсерами-боевиками — Григорием Семеновым и Лидией Коноплевой (10). Как отмечает Аркадий Ваксберг, «…какая-то возня, а если точнее — жестокая борьба за власть, на коммунистических верхах, несомненно, уже шла». О схожих слухах упоминал и историк Ю.Г. Фельтишинский, также выдвигая гипотезу, что Свердлов мог быть отравлен по указанию Ленина (11).

Через 16 лет после смерти Свердлова был вскрыт его сейф, ключи от которого были утеряны. «Светлый» облик пламенного революционера, вождя Октябрьской революции и организатора «красного террора» во всем величии встает за краткими фразами служебной записки наркома Ягоды Сталину. «Сов. секретно. СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ. На инвентарных складах коменданта Московского Кремля хранился в запертом виде несгораемый шкаф покойного Якова Михайловича Свердлова. Ключи от шкафа были утеряны. 26 июля с/г. этот шкаф был нами вскрыт, и в нем оказалось: 1. Золотых монет царской чеканки на сумму сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять (108 525) рублей. 2. Золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями семьсот пять (705) предметов. 3. Семь чистых бланков паспортов царского образца. 4. Семь паспортов заполненных на следующие имена: а) Свердлова Якова Михайловича, б) Гуревич Цецилии-Ольги, в) Григорьевой Екатерины Сергеевны, г) княгини Барятинской Елены Михайловны, д) Ползикова Сергея Константиновича, е) Романюк Анны Павловны, ж) Кленочкина Ивана Григорьевича. 5. Годичный паспорт на имя Горена Адама Антоновича. 6. Немецкий паспорт на имя Сталь Елены. Кроме того обнаружено кредитных царских билетов всего на семьсот пятьдесят тысяч (750 000) рублей. Подробная опись золотым изделиям производится со специалистами. Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Подпись (Ягода).

27 июля 1935 г. № 56568» (12).

В 1920-х гг. высшая власть в партии, и фактически в стране, принадлежала Политбюро ЦК ВКП(б), в которое кроме Ленина и Сталина входили Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, А.И. Рыков, Н.Н. Крестинский, «любимец партии» Н.И. Бухарин и М.П. Томский. После смерти Ленина в процессе внутрипартийной, а точнее «внутривидовой», борьбы за власть победителем оказался сильнейший — Сталин, как наиболее адаптированный к реальным условиям. На результаты борьбы за власть, видимо, повлиял предыдущий уголовный опыт «экспроприатора». Остальные «соратники Ильича» казнены по его повелению, лишь большевик М.П. Томский успел застрелиться, не дожидаясь, казни. Все казненные большевики-ленинцы, как это принято, впоследствии были реабилитированы за отсутствием в их действиях состава преступления. Было установлено, что следствие по их делам опиралось на сфальсифицированные доказательства — самооговоры обвиняемых, получаемые под психологическим и физическим воздействием (пытками). Вожди на вершине пирамиды постоянно контролировали и направляли работу карательных органов. Сталина интересовала даже методика работы палачей. Руководители НКВД представляли ему совершенно секретные сообщения и доклады, в которых излагали подробные детали ведения следствия. Написанные с большим временным перерывом эти документы позволяют и нам сравнить и оценить методы работы довоенных и послевоенных палачей.

«СПЕЦСООБЩЕНИЕ Л.П. БЕРИИ И.В. СТАЛИНУ С ПРИЛОЖЕНИЕМ ЗАЯВЛЕНИЯ М.П. ФРИНОВСКОГО 13 апреля 1939 г. № 1048/6. ЦК ВКП(б) товарищу И.В. СТАЛИНУ. При этом направляем заявление арестованного Фриновского от 11.111.39 г. Допрос Фриновского продолжаем. Приложение: по тексту. Народный комиссар внутренних дел Союза ССР БЕРИЯ.

НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦ. РЕСПУБЛИК — КОМИССАРУ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ 1 РАНГА: БЕРИЯ Л.П. От арестованного ФРИНОВСКОГО М.П. Заявление «Перехожу к практической вражеской работе, проведенной ЕЖОВЫМ, мною и другими заговорщиками в НКВД. Следственная работа. Следственный аппарат во всех отделах НКВД разделен на «следователей-колольщиков», «колольщиков» и «рядовых» следователей. Что из себя представляли эти группы и кто они? «Следователи-колольщики» были подобраны в основном из заговорщиков или скомпрометированных лиц, бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчайший срок добивались «показаний» и умели грамотно, красочно составлять протоколы. К такой категории людей относились: НИКОЛАЕВ, АГАС, УШАКОВ, ЛИСТЕНГУРТ, ЕВГЕНЬЕВ, ЖУПАХИН, МИНАЕВ, ДАВЫДОВ, АЛЬТМАН, ГЕЙМАН, ЛИТВИН, ЛЕПЛЕВСКИИ, КАРЕЛИН, КЕРЗОН, ЯМНИЦКИЙ и другие. Так как количество сознающихся арестованных при таких методах допроса изо дня в день возрастало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые «следователи-колольщики» стали, каждый при себе, создавать группы просто «колольщиков». Группа «колольщиков» состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефортово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до момента, когда подследственный давал согласие на дачу показания.

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьезных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился. Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следователь вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После нескольких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на «корректировку» начальнику соответствующего отдела, а от него еще не подписанным — на «просмотр» быв. народному комиссару ЕЖОВУ и в редких случаях — ко мне. ЕЖОВ просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В большинстве случаев арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявляли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи. Тогда следователи напоминали арестованному о «колольщиках», и подследственный подписывал протокол.

«Корректировку» и «редактирование» протоколов, в большинстве случаев, ЕЖОВ производил, не видя в глаза арестованных, а если и видел, то при мимолетных обходах камер или следственных кабинетов. При таких методах следствия подсказывались фамилии. По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали следователи, а не подследственные. Знало ли об этом руководство наркомата, т. е. я и ЕЖОВ? — Знали. Как реагировали? Честно — никак, а ЕЖОВ даже это поощрял. Никто не разбирался — к кому применяется физическое воздействие. А так как большинство из лиц, пользующихся этим методом, были врагами — заговорщиками, то ясно шли оговоры, брались ложные показания и арестовывались и расстреливались оклеветанные врагами из числа арестованных и врагами — следователями невинные люди. Настоящее следствие смазывалось… Сознательно проводимая ЕЖОВЫМ неприкрытая линия на фальсифицирование материалов следствия о подготовке против него террористических актов дошла до того, что угодливые следователи из числа «колольщиков» постоянно добивались «признания» арестованных о мнимой подготовке террористических актов против ЕЖОВА» (13).

О правилах ведения следствия в МГБ СССР в послевоенную бытность Абакумова министром свидетельствуют выдержки из его доклада Сталину в 1947 г.: «…4. При допросе арестованного следователь стремится добиться получения от него правдивых и откровенных показаний, имея в виду не только установление вины самого арестованного, но и разоблачение всех его преступных связей, а также лиц, направлявших его преступную деятельность, и их вражеские замыслы… Когда арестованный не дает откровенных показаний и увертывается от прямых и правдивых ответов на поставленные вопросы, следователь, в целях нажима на арестованного, использует имеющиеся в распоряжении органов МГБ компрометирующие данные из прошлой жизни и деятельности арестованного, которые последний скрывает. Иногда, для того чтобы перехитрить арестованного и создать у него впечатление, что органам МГБ все известно о нем, следователь напоминает арестованному отдельные интимные подробности из его личной жизни, пороки, которые он скрывает от окружающих, и др… 7. В отношении арестованных, которые упорно сопротивляются требованиям следствия, ведут себя провокационно и всякими способами стараются затянуть следствие либо сбить его с правильного пути, применяются строгие меры режима содержания под стражей. К этим мерам относятся: а) перевод в тюрьму с более жестким режимом, где сокращены часы сна и ухудшено содержание арестованного в смысле питания и других бытовых нужд; б) помещение в одиночную камеру; в) лишение прогулок, продуктовых передач и права чтения книг; г) водворение в карцер сроком до 20 суток. Примечание: в карцере, кроме привинченного к полу табурета и койки без постельных принадлежностей, другого оборудования не имеется; койка для сна предоставляется на 6 часов в сутки; заключенным, содержащимся в карцере, выдается на сутки только 300 гр. хлеба и кипяток и один раз в 3 дня горячая пища; курение в карцере запрещено. 8. В отношении изобличенных следствием шпионов, диверсантов, террористов и других активных врагов советского народа, которые нагло отказываются выдать своих сообщников и не дают показаний о своей преступной деятельности, органы МГБ, в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 г., применяют меры физического воздействия… 9. В целях проверки искренности поведения арестованных на следствии, правдоподобности их показаний и для более полного разоблачения их практикуется подсада в камеру к арестованным агентов МГБ и организуется техника секретного подслушивания в камере…» (14).

На второй ступени пирамиды руководители ВЧК-ОГПУ-НКВД и Ревтрибуналов с учетом директив вождей распределяли по регионам «квоты» на казни, определяли признаки, по которым производить отбор жертв и устанавливали упрощенные процедуры следствия, суда и казней. Руководители республиканских и областных органов ВЧК-ОГПУ-НКВД, судьи и прокуроры определяли круг конкретных обвиняемых, организовывали работу следователей и палачей, выносили приговоры о смертной казни и следили за «соблюдением соцзаконности». По должности большинство из них были обязаны лично присутствовать при казнях, а многие и сами выступали в роли «исполнителей». С момента образования ЧК казни проводились практически в каждом городе и уезде. Это подтверждается документами Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков, в которых приводятся многочисленные факты кровавых преступлений в Пятигорске, Ставрополе, Таганроге, Армавире, Харькове, Ростове-на-Дону, Луганске, Воронеже, Чернигове и многих других населенных пунктах (15). В крупных городах создавалось по нескольку «чрезвычаек» (губернские, районные, железнодорожные, морские, особых отделов и т. д.) со своими убойными застенками и палачами.

Разветвленная палаческая инфраструктура, включающая расстрельные подвалы, полигоны и места массовых захоронений, была в распоряжении карательных органов и в конце 1930-х гг. прошлого века. К настоящему времени на территории бывшего СССР Обществом «Мемориал» установлены сотни мест расстрелов и массовых захоронений жертв террора. Однако выявлена и отмечена памятными знаками лишь малая их часть. Из-за принятого в НКВД режима секретности многие места расстрелов и захоронений до сих пор неизвестны. Со временем тысячи кладбищ превратились в пустыри, распаханы, заросли лесом или застроены. До сих пор миллионы людей не знают, где погребены их родители, деды и прадеды. Наибольшая нагрузка на палачей и похоронные команды была в районе крупных городов. Так в Москве и Московской области документально установлены пять мест массовых захоронений. В 1921–1926 гг. расстрелянных хоронили на кладбище Яузской больницы, подведомственной органам госбезопасности, а в 1926–1935 гг. — на Ваганьковском кладбище. С 1934 г. до 1950-х гг. казненных кремировали в Донском крематории, и их прах захоронен на кладбище крематория.

В конце 1930-х гг., во время массовых репрессий, кладбища Москвы и Донской крематорий не стали справляться с потоком казненных, и в середине 1937 г. в Подмосковье для НКВД были выделены две новые расстрельные «зоны». Таким образом, поселок Бутово на 24-м километре Варшавского шоссе и совхоз «Коммунарка», бывшее подсобное хозяйстве НКВД, на 27-м километре Калужского шоссе, стали убойными цехами НКВД и рабочими местами московских палачей. В экспертном заключении архивной службы ФСК РФ от 06.04.1993 г. подтверждается, что в Бутово захоронено 25–26 тыс., в «Коммунарке» — 10–14 тыс. расстрелянных. Официально в Москве в 1937–1941 гг. по делам, которые велись органами НКВД — НКГБ, было расстреляно около 32 тыс. человек. Из них не менее 29 200 в 1937–1938 гг. Эти данные приведены на основании выявленных предписаний на расстрелы и актов о приведении приговоров в исполнение, хранящихся в архиве Управления ФСБ РФ по г. Москве и Московской области и в Центральном архиве ФСБ РФ (16).

Сколько людей на самом деле расстреляно и захоронено на этих «зонах», неизвестно. Некоторые исследователи считают, что число казненных в Бутово доходит до 90 000, а на Коммунарке — до 30 000 человек. Имеются также устные свидетельства о массовых захоронениях на Калитниковском и Рогожском кладбищах и других территориях, но документально это не подтверждено. В Бутово расстрелы производились по приговорам Московской городской и областной «троек», и поэтому основной контингент казненных составляли рабочие, крестьяне, представители интеллигенции, уголовники и священники (17). В Бутово расстреляны и похоронены 935 священнослужителей Русской православной церкви, включая митрополита Серафима Чичагова. За смену палачи редко расстреливали менее ста человек. В отдельные дни расстреливали по 300, 400 и более человек. «Рекорд» был поставлен 28 февраля 1938 г., когда на полигоне было расстреляно 562 человека. Пик расстрелов в феврале объясняется получением дополнительной квоты на расстрелы для НКВД Московской области, утвержденной Политбюро ЦК ВКП(б) 31 января, на казнь 4000 человек.

Вначале расстрелянных хоронили в отдельных ямах-могильниках, которые разбросаны по всей территории Бутовского полигона, а с августа 1937 г. казни в Бутово приняли такие масштабы, что «технологию» пришлось изменить. С помощью бульдозера и экскаватора стали рыть рвы длиной примерно 500 м, шириной и глубиной по 3 м. Приговоренных к смерти привозили на автозаках, в которые вмещалось по 20–30, а иногда до 50 человек. К полигону подъезжали со стороны леса в 1–2 часа ночи. Зона расстрела была огорожена колючей проволокой. Там, где останавливались автозаки, находилась вышка для охраны. Неподалеку были два строения: небольшой каменный дом для «исполнителей» и длинный деревянный барак. Людей заводили в барак якобы для «санобработки». Перед расстрелом проверяли установочные данные приговоренных и объявляли решение. Приведение приговоров в исполнение в Бутово осуществляла расстрельная команда, в которую, по рассказам исполняющего обязанности коменданта, входило 34 человека, а в особо напряженные дни число исполнителей увеличивалось. После окончания процедуры установления личности приговоренных по одному выводили из барака. Палачи принимали их, и каждый вел свою жертву ко рву. Стреляли на краю рва, в затылок, почти в упор. Тела сбрасывали в ров на дно траншеи. Для казней в основном применяли револьвер «наган», который в среде палачей считался самым «подходящим» оружием. При расстрелах полагалось присутствие врача и прокурора, но соблюдалось это далеко не всегда. Для снятия напряжения в дни расстрелов для исполнителей привозили водку. По окончании казней заполняли и подписывали акты о проведении расстрелов и «поминали» безвинно убиенных. После этого палачей, обычно совершенно пьяных, увозили в Москву. Работу завершал бульдозерист, чей дом до 1950-х гг. стоял на территории полигона. Он тонким слоем земли присыпал трупы, а на следующий день все повторялось. Так работал этот один из крупнейших в стране конвейер смерти. Бутовский полигон находился под охраной войск госбезопасности до 1995 г. Затем его передали Русской православной церкви и открыли для посещения по субботам и воскресеньям. На одной из братских могил установили поклонный крест памяти св. Новомучеников и Исповедников Российских.

Со временем конвейер смерти в Бутово стал давать сбои в работе, и нарком Ежов решил увеличить пропускную способность машины смерти. Он распорядился передать пустующую после ареста Ягоды дачу на территории совхоза «Коммунарка» под дополнительный полигон. Массовые расстрелы на «Коммунарке» начались в сентябре 1937 г. Первоначально ямы для захоронений копали лопатами, однако вскоре стали использовать гусеничный экскаватор «Комсомолец», которым, также как и в Бутово, рыли длинные траншеи и бульдозером засыпали тела расстрелянных. Важной особенностью этого полигона было то, что он находился в ведении центрального аппарата госбезопасности. На расстрел и захоронение в «Коммунарку» направлялись в основном осужденные Военной коллегией Верховного суда СССР, оказавшиеся в сталинских расстрельных списках и приговоренные к смерти «в особом порядке». Поэтому на этот конвейер смерти попадали крупные партийные и советские работники, генералы и офицеры РККА, деятели культуры и искусства, работники НКВД. В настоящее время известны имена 6500 расстрелянных и захороненных на «Коммунарке», на 4527 из них в Книге памяти жертв политических репрессий имеются краткие биографические сведения.

На «Коммунарке» казнены члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК ВКП(б) А. Бубнов, Н. Бухарин, А. Рыков, Я. Рудзутак, Н. Крестинский, нарком юстиции Н. Крыленко, В. Антонов-Овсеенко, первые секретари ЦК ВКП(б) семи союзных республик, члены ЦИК СССР и ВЦИК, члены Совнаркома СССР. Там нашли свой трагический конец более двадцати секретарей обкомов партии, председателей правительств союзных и автономных республик, исполкомов областей и городов, основатели и руководители Коминтерна Пятницкий и Берзин. Там же закончил свою жизнь один из крымских палачей Бела Кун. Среди погребенных много генеральских фамилий и более двухсот фамилий сотрудников НКВД, включая Артузова, Петерса, Паукера и Шпигельгласа. Там же оборвался путь известного российского и советского экономиста Кондратьева Николая Дмитриевича, писателей Валериана Правдухина, Артема Веселого и Бориса Пильняка, ученого и поэта А. Гастева, историка Д. Шаховского, академика-микробиолога Г. Надсона, главных редакторов «Литературной газеты», «Красной звезды», «Труда», журнала «Огонек». На «Коммунарке» покоятся останки граждан 11 стран. 10 июля 1941 г. здесь в полном составе было уничтожено правительство Монголии во главе с А. Амаром. Здесь же похоронены политические и общественные деятели Литвы, Латвии, Эстонии, а также активисты коммунистического движения Германии, Румынии, Франции, Турции, Болгарии, Финляндии и Венгрии.

Массовые захоронения на «Коммунарке» производились до середины октября 1938 г., а в 1939 г. имели место лишь единичные случаи расстрелов. Данных о расстрелах в 1940 г. не найдено, но вскоре после начала войны за три дня — 27, 28 и 30 июля 1941 г. — на полигоне было расстреляно 513 человек.

Наиболее массовым был расстрел 16 октября 1941 г. В этот день, когда стала реальной угроза сдачи Москвы немцам, на «Коммунарке» расстреляли 220 человек. В числе расстрелянных были многие политические и военные деятели Латвийской Республики, комкор М.П. Магер, бригадный комиссар В.В. Давыдов, Н.А. Клич, С.И. Оборин, С.А. Черных и другие военные. Наиболее квалифицированные палачи работали в Москве в Варсонофьевском переулке, где имелась своя «расстрельная» команда. Эти палачи «работали» не только в Москве. Время от времени они выезжали в командировки туда, где производились массовые расстрелы, — в Медное под город Калинин, в Катынь, под Смоленск, под Харьков, в другие места. В других городах были свои палачи, свои расстрельные подвалы и полигоны и свои секретные кладбища.

В Ленинграде расстреливали в Левашовском лесу особого назначения. Это одно из самых крупных в стране захоронений репрессированных. По самым скромным подсчетам, здесь покоятся останки пятидесяти тысяч граждан, расстрелянных по политическим статьям. Полигон оставался секретным до начала 1990-х гг. Массовые расстрелы проводились также в Ковалевском лесу — урочище на территории Ржевского артиллерийского полигона, в 4 км к северо-востоку от железнодорожной станции «Ржевка» Всеволожского района Ленинградской области. В Киеве расстреливали в лесу под Быковней, возле сел Рыбное и Святошино, в Бабьем Яру. В Минске массовые расстрелы «врагов народа» производились в урочище Куропаты, где на территории в 30 га обнаружено 510 захоронений.

Палачи во внутренних тюрьмах НКВД областных городов не успевали «исполнять» приговоренных по квотам «первой категории», утверждаемым Политбюро ЦК ВКП(б), поэтому на периферии «ближе к потребителю» открывались дополнительные убойные застенки — филиалы основных. Так, в Иркутской области большая часть приговоров была приведена в исполнение в областном центре в подвалах УНКВД (ул. Литвинова, 13) и во внутренней тюрьме НКВД (ул. Баррикад, 63). Ночью трупы вывозили на грузовых автомобилях в лес под Пивовариху и к поселку Большой Разводной (ныне — в зоне затопления Иркутского водохранилища), где, по данным УКГБ по Иркутской области, захоронены 20 016 жителей Иркутска и области. Но расстреливали также в поселках Бодайбо, Киренске и в районе Озерлага. В Кузбассе кроме Кемерово расстреливали в Мариинске, Прокопьевске, Тисуле, Ягуновке и Темиртау. Многие места массовых политических убийств остаются неизвестными до сих пор. В Томске, например, основным местом массовых расстрелов и захоронения жертв репрессий был район горы Кыштак в Ленинском районе города. Репрессированных пригоняли партиями из тюрьмы (ныне СИЗО на ул. Пушкина, 48а) в Страшный ров и тут же расстреливали (18). Расстрелы проводились также в Асино и других городах области.

Случайно было обнаружено крупное массовое захоронение в городе Колпашево, в 270 км к северо-западу от Томска. В 1979 г., во время майских праздников, паводок на реке Оби подмыл берег Колпашевского яра и обнажил одно из крупнейших мест массовых захоронений. На этом месте в конце 1930-х гт. находилось здание Нарымского окружного отдела НКВД. Начальник городского отделения КГБ доложил о случившемся по инстанции. После проведения первомайской демонстрации первый секретарь Томского обкома КПСС Лигачев и начальник управления КГБ Иванов поставили в известность о «находке» членов Политбюро ЦК КПСС Суслова и Андропова. Было принято решение размыть теплоходами берег, а трупы затопить в реке. Операция по уничтожению захоронения проводилась силами сотрудников госбезопасности под руководством начальника управления КГБ, секретаря обкома КПСС и московского чекиста генерал-майора Фокина.

Район захоронения был оцеплен силами КГБ и милиции. Прокурору города было дано указание не проводить судебно-медицинских экспертиз и опознаний трупов. Был собран партийно-хозяйственный актив, которому сообщили, что в захоронении находятся трупы расстрелянных в годы войны дезертиров. Берег высотой сорок метров размывали винтами двух теплоходов. При дальнейших обрушениях берега были обнаружены новые захоронения. В них находились как останки людей, так и засыпанные известью и хорошо сохранившиеся мумифицированные трупы. При размывании берега трупы падали в реку. Специальные команды из сотрудников милиции и КГБ на моторных лодках дежурили у теплоходов, петлями из проволоки ловили плавающие трупы, буксировали их на середину реки, привязывали к ним грузы и топили. Часть трупов была разнесена по пойме Оби. С мая по сентябрь сотрудники КГБ и милиции обследовали берега реки ниже города Колпашево. При обнаружении трупов их притапливали или зарывали в землю без обозначения мест захоронения.

Вспоминает Черепанов Владимир Петрович, капитан теплохода, размывавшего берег: «9 мая 1979 г. я был вызван в кабинет начальника томского речпорта. В кабинете помимо председателя парторганизации находились два незнакомых мне товарища, которые представились работниками КГБ. Их интересовал вопрос технических возможностей теплохода ОТ-2010, на котором я в то время работал. В частности, интересовались возможностью размыва грунта. Сказали, что этим способом нужно убрать захоронение с Колпашевского яра. Использовать технику на кромке яра, высотой 25 метров было невозможно, поэтому они решили остановиться на применении теплохода… Теплоход стоял перпендикулярно берегу. Отбойной волной винтов начали мыть берег. Мыли часа два. Сначала падали кости. В срезе яра была одна яма-захоронение. Когда содержимое ямы обвалилось, появились темные прямоугольники, предвестники новых захоронений… Трупы из ям стали падать в воду. Верхний мерзлый слой земли обваливался большими глыбами, по мере размывания нижнего талого слоя грунта… Трупы были целые, разной величины, — в том числе и детей. Видел на трупах розово-белое белье. Запах был ужасный, врагу не пожелаешь. Все это падало в реку и размалывалось винтами. Трупов было много, очень много — количество никто не фиксировал, да и сделать это было невозможно. Трупы плавали, кагэбэшники их фотографировали. Теплоход почти весь ушел в берег, образовалась бухта. Мыли с 11 по 15 мая круглосуточно, пока не перестали из грунта выпадать трупы. Мы работали абсолютно бескорыстно. Выполняя эту работу, я считал, что выполняю ответственное государственное задание. По окончании работы меня повезли в КГБ на черной «Волге», было страшно. От имени Ю.В. Андропова вынесли благодарность за отлично выполненную операцию и подарили приемник «Томь»».

Вспоминает Чепуров С.Ф., в 1979 г. работник уголовного розыска: «Трупы вымывали по ночам, затем привязывали к ним груз и топили в реке. Однако не все успевали потопить, часть плыли по реке. Сам я находил трупов семь, как по Оби, так и по ее притокам. Вернее, не я сам, люди сообщали в милицию, и раз я работал по розыску, то мне приходилось выезжать на место обнаружения трупов. Все трупы были внешне похожи: коричневые, плоские, с отверстиями в затылочной части. Из семи обнаруженных одна была женщина. Никаких проверок не проводилось. Я действовал согласно принятому решению руководства. На месте обнаружения их и закапывали». Вспоминает Витюк А.В., начальник объединения «Агропромстрой»: «Наше предприятие стояло на берегу, сторож сказал, что к берегу прибило труп. Позвонили в милицию. Те говорят: «Если есть отверстие в затылке, тогда пусть плывет дальше». Посмотрели, в затылке действительно было отверстие. Мы привязали к трупу камни и оттолкнули от берега». Вспоминает Меринов Б.Е., в 1930-е гг. старший оперуполномоченный Колпашевского НКВД: «Новосибирск утверждал, кого расстреливать. Потом из тюрьмы приводили и стреляли в НКВД. Расстреливали из мелкокалиберного оружия. При мне несколько раз приводили этапы по 50 человек, назад никого не уводили. Хоронили во дворе. В 1965 г. ко мне обращались из КГБ, показать места захоронения, что я и сделал. Они говорили, что для эксгумации трупов. Я исключаю, что в найденном захоронении были трупы дезертиров Великой Отечественной войны. Тех отправляли в Томск» (19). Кто знает, сколько еще в стране таких захоронений?

 

Характерные типы и судьбы палачей

«Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость — мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости».

А. И. Солженицын

Множество жестоких и кровавых палачей оставили свой след в Советской России. История сохранила имена многих из них. В работе Виктора Выгодского «Преступления без наказания» приведены фамилии около 10 тыс. палачей и их пособников. Изучение документов Особой следственной комиссии дает ответ на вопрос, из какого источника черпались кадры первых палачей ЧК. Процитируем фрагмент из сводки документов «О злодеяниях и беззакониях большевиков» (№ 53434,17 ноября 1919 г., г. Ростов-на-Дону). «…6 апреля 1918 г. в г. Ейске большевики арестовали господина Руденко за тост в честь генерала Корнилова, морили в одиночной камере, раздевали, обыскивали и только через три месяца выпустили за плату 1000 рублей. По его свидетельству, 4 мая туда прибыла Чрезвычайная комиссия в 40 негодяев и в тот же день расстреляла 10 человек заключенных, 70 офицеров, 1 священника и других, ехавших домой от Кавказа. Убивали как разбойники…По данным, сообщенным господином Руденко, в отряде красноармейцев Ейска и большевиков состояли комиссар отряда Федька Мицкевич, каторжанин, отбывший 8 лет заключения за подделку кредиток; Хомяков, матрос, просидевший 12 лет на каторге за убийство семьи во Владивостоке; комиссар отряда по кличке или по имени Жлоба, фамилия неизвестна; комиссар контрразведки Колосов, без носа, осужденный к восьми годам каторги за убийство девушки; Колесников, член Совета Ейска — известный вор; Воронин, сидевший в ейской тюрьме за поножовщину; Готаров, сын известного ейского вора; Васильев, матрос, помощник комиссара флотилии, каторжник; 6 членов Чрезвычайной комиссии — каторжане, отбывшие 8—10-летнюю каторгу за участие в шайке «Степных дьяволов»».

Характерный образ палача первых лет советской власти описан в работе Алексея Теплякова «Сибирь: процедура исполнения смертных приговоров в 1920—1930-х гг.», где автор приводит воспоминания бывшего помощника уполномоченного ОГПУ Спиридона Карташова, досрочно ушедшего на пенсию в связи с начавшимися у него припадками эпилепсии: «У меня была ненависть, но убивать я сперва не умел, учился. В Гражданскую войну я служил в ЧОНе. Мы ловили в лесах дезертиров из Красной Армии и расстреливали на месте. Раз поймали двух белых офицеров, и после расстрела мне велели топтать их на лошади, чтобы проверить, мертвы ли они. Один был живой, и я его прикончил…Мною лично застрелено тридцать семь человек, большое число отправил в лагеря. Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно. Секрет такой: я заставляю открыть рот и стреляю (туда) вплотную. Меня только теплой кровью обдает, как одеколоном, а звука не слышно. Я умею это делать — убивать. Если бы не припадки, я бы так рано на пенсию не ушел». Из великого множества ставших известными палачей всех категорий и рангов сложно выделить самых «достойных» и «заслуженных», то есть самых кровавых, ведь расстрелами занимались практически все сотрудники ЧК. Из числа рядовых исполнителей в качестве эталонного можно назвать Степана Афанасьевича Саенко (1886–1973 гг.).

Бывший каторжник Саенко в 1919 г. занимал пост командира комендантского взвода Харьковской чека, затем коменданта ЧК и концентрационного лагеря при ЧК. Историк С.П. Мельгунов отмечает, что, несмотря на то, что харьковскими советскими властями он был окрещен «лагерем для буржуев», его заключенными были представители всех сословий и в особенности — крестьяне. Лагерь был расположен в бывшем здании Харьковской каторжной тюрьмы (20). Именно в это время Саенко совершает большинство приписываемых ему злодеяний. Фотографии трупов, сделанные во дворе Харьковской ЧК после освобождения города белыми, потрясают воображение. Палачи применяли зверские пытки, включая отрезание половых органов, скальпирование и снимание перчаток с кистей рук. В ЧК имелась китайская рота, «бойцы» которой пытали арестованных при допросах и расстреливали обреченных. Ежедневно расстреливалось от 40 до 50 человек, причем в последние дни (перед приходом в Харьков Добровольческой армии в июне 1919 г.) интенсивность казней возрастала. По приблизительным подсчетам, большевиками расстреляно в Харькове свыше 1000 человек.

Судьба к Саенко была более благосклонной, чем к другим палачам. С 1924 г. и до пенсии он возглавлял ряд предприятий в Харькове, а будучи на пенсии, часто рассказывал пионерам и комсомольцам в школах о героической борьбе большевиков за счастье трудового народа. Такие же палачи, как Саенко, были в многочисленных Киевских, Одесских и других ЧК. В Одессе главного палача Вихмана коллеги сами расстреляли «за садизм». Трудно даже представить себе облик и дела этого верного ленинца (21: 181,301). Колоритной личностью был и штатный палач Одесской ГубЧК В.И. Яковлев. За заслуги на палаческом поприще он был назначен председателем Одесской губернской ЧК, но проработал на этой должности всего месяц — с конца июля по конец августа 1920 г. Однако и за такой короткий срок он вошел в историю Одессы тем, что расстрелял собственного отца, посчитав его «контрреволюционером». Его мать, узнав об этом, повесилась (22: 21).

Не менее сложной является задача выбора «самого достойного» палача более высокого ранга. Из многочисленной «железной когорты» соратников Дзержинского явно выделяются такие личности, как Лацис, Атарбеков, Кедров и Реденс. Одним из страшнейших палачей, залившим кровью Украину, был видный деятель ЧК-ОГПУ, руководитель Все-украинской ЧК, латыш Мартын Иванович Лацис (настоящее имя — Ян Фридрихович Судрабс) (1988–1938 гг.). Современники указывают на большую личную жестокость Лациса. Такая оценка подтверждается как материалами, собранными деникинской комиссией, расследовавшей действия Всеукраинской ЧК, так и рядом изречений и действий самого Лациса. Лацис писал в газете «Красный меч»: «Для нас нет, и не может быть старых устоев морали и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации «низших классов». Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнета и насилия. Нам все разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнета и рабства всех…Жертвы, которых мы требуем, жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому Царству Труда, Свободы и Правды. Кровь? Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет серо-бело-черный штандарт старого разбойного мира. Ибо только полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов, тех шакалов, с которыми мы кончаем, кончаем, миндальничаем, и никак не можем кончить раз и навсегда…» (23). К словам Лациса можно добавить лишь то, что только за один 1918 г. ВЧК уничтожила в России в 3,3–4,9 раза больше людей, чем «кровавый царизм» за 90 лет (10 000—15 000 против 3015 человек). Лацис расстрелян коллегами по указанию вождя 20 марта 1938 г. и, как водится, реабилитирован.

Не менее одиозной фигурой, чем Лацис, был и участник борьбы за советскую власть на Северном Кавказе Георгий Александрович Атарбеков (при рождении Атарбекян) (1892–1925). В 1918 г. он заместитель председателя Северо-Кавказской ЧК, начальник Особого отдела Каспийско-Кавказского фронта. В 1919 г. — председатель ЧК в Астрахани, затем начальник Особого отдела и председатель трибунала на Южном фронте. В 1920-м начальник Особого отдела 9-й армии, уполномоченный ВЧК по Кубано-Черноморской области, уполномоченный ВЧК в Баку. С 1921 г. — председатель Ревкома северных районов Армении, нарком почт и телеграфа Закавказья. Осенью 1918 г. Атарбеков, на посту председателя ЧК в Пятигорске, с отрядом чекистов шашками рубил заложников, среди которых было около 50 заслуженных генералов и полковников, при этом генерала Н.В. Рузского палач лично зарезал кинжалом. Там же, в братской могиле, двумя месяцами ранее закончил жизнь последний кубанский наказной генерал от инфантерии Михаил Павлович Бабыч. 74-летнему атаману палачи под руководством Атарбекова перебили руки и ноги и полуживого закопали в землю у подножия горы Машук…

При отступлении из Армавира Атарбеков расстрелял в чекистских подвалах несколько тысяч грузин — офицеров, врачей, сестер милосердия, возвращавшихся на родину после войны. Когда к Екатеринодару подступил белогвардейский отряд, он приказал расстрелять около двух тысяч заключенных, большинство из которых ни в чем не были виновны. В конце 1918 г. он появился в Астрахани и возглавил Особый отдел Каспийско-Кавказского фронта. Политкомиссар разведотдела штаба фронта К.Я. Грасис отмечал «недовольство существующей властью местного, особенного калмыцкого и киргизского населения, порожденное неслыханным насилием и издевательством комиссаров». Рабочие устраивали забастовки, и одна из них переросла в восстание, жестоко подавленное ЧК. До 2 тыс. человек в возрасте от 25 до 42 лет были расстреляны. Часть восставших палачи под руководством «железного Геворка» топили с барж в Волге.

Атарбеков расстреливал восставших и собственноручно. Жестокость чекиста, который говорил, что подчиняется только Кирову, не знала пределов и порождала легенды. Окруженный телохранителями из своих земляков, он наводил ужас на мирное население. Самоуправство «железного Геворка», которого сравнивали с «восточным царьком», приобрело настолько скандальный характер, что его по ультимативному требованию Ударной коммунистической роты, во главе которой стоял большевик Аристов, отстранили от должности. Постановление об этом приняли в конце июля 1919 г., а 4 сентября того же года он под конвоем был доставлен в Москву. Специальная комиссия ЦК партии установила «преступность Атарбекова и других сотрудников Астраханского Особого отдела». Спасли чекиста от наказания его покровители — Камо, Орджоникидзе и Сталин: они не только оправдали, но и повысили Атарбекова в должности (24). «Железный Геворк» погиб при авиационной катастрофе в Тбилиси.

Характерной для палачей ленинско-сталинской эпохи является и судьба чекиста Кедрова. Революция раскрыла темные недра социальной преисподней и подняла на поверхность множество монстров, значительная часть которых оказалась в рядах «вооруженного отряда партии» — ВЧК. Здесь они могли безнаказанно давать волю своим садистским наклонностям, отправляя в небытие множество человеческих душ. Одним из таких монстров был первый руководитель Особого отдела ВЧК Михаил Сергеевич Кедров. В исследовании о Дзержинском Роман Гуль писал: «В 1919 г. Дзержинский отправил доктора М.С. Кедрова усмирять Север России». В качестве полномочного представителя ВЧК по Архангельской, Вологодской и Северо-Двинской губерниям полупомешанный садист Кедров стал обращать Север России к коммунизму. Из-за замерзшего моря и отсутствия дорог белое командование не сумело наладить эвакуацию. Страну покинуть сумели лишь 2500 человек, а более 20 000 угодили в плен. Первые массовые расправы над пленными произошли сразу же после капитуляции частей белой армии. Так, из полуторатысячного отряда офицеров, пытавшихся пешим порядком уйти из Архангельска в Мурманск, более 800 были расстреляны почти сразу. Случилось это 28 февраля 1920 г. Остальных военнопленных поместили в созданный в Архангельске концентрационный лагерь, где стали планомерно истреблять. Именно тогда Кедров выступил в роли организатора первых советских концентрационных лагерей.

В автобиографии, находящейся в его личном деле, он писал: «1919 г. С января Председатель Особого отдела ВЧК…Член ВЦИК. По совместительству член коллегии НКВД, заведующий лагерями принудит, работ Республики… 1920 г. С мая месяца полномочный представитель ВЧК по Архангельской, Вологодской и Северо-Двинской губерн. Член коллегии НКВД, организатор Холмогорского, Пертоминского, Соловецкого лагерей». «Созданные Кедровым концентрационные лагеря не были предназначены для временного содержания арестованных или отбытия наказания. По сути своей, они являлись лагерями уничтожения, на целые десятилетия предвосхитившими своим появлением нацистские фабрики смерти» (25).

Наиболее страшным был Холмогорский концлагерь. Именно здесь, по многочисленным свидетельствам современников и сохранившимся документам, происходили массовые расстрелы. Казни совершались по приказу и при личном участии Кедрова. Собрав в Архангельске партию в 1200 офицеров, начальник Особого отдела погрузил их на две баржи, и когда они пришли в Холмогоры, приказал открыть огонь из пулеметов. Всего в результате этой варварской акции погибло до 600 человек. Только в Холмогорском концлагере и только в январе — феврале 1921 г. были убиты 11 000 человек. Расстрелы продолжались и в марте — апреле. Так, по приказу Дзержинского в районе Холмогор казнили свыше 400 офицеров и генералов.

Наравне с чекистскими пулями заключенных во множестве уничтожали болезни, голод и холод. Даже сейчас в Холмогорах находят человеческие кости и черепа. В июле 2010 г. на месте массовой гибели тысяч людей был установлен памятный крест. По приказам Кедрова и его жены, «палача в юбке» Ревекки Пластининой (Майзель), уничтожалось и гражданское население: сестры милосердия, священники, предприниматели, инженеры, врачи, а также крестьяне, симпатии которых на Севере в годы Гражданской войны были в основном на стороне белых. Как вспоминали очевидцы, в Архангельске было много расстрелов и детей в возрасте 12–16 лет.

Многие современники, лично знавшие Михаила Кедрова и его сына Игоря, отмечали психические отклонения в поведении обоих чекистов. Психические расстройства, по-видимому, были характерны для семьи Кедровых. Известно, что и старший брат Михаила умер душевнобольным в костромской психиатрической лечебнице. Факты, свидетельствующие о психических отклонениях при проведении следственных действий Игоря Кедрова и его отца, приводит в своей книге невозвращенец Орлов, лично знавший обоих (26). Назначение Берии главой чекистского ведомства не предвещало Кедрову ничего хорошего. Дело в том, что в 1921 г., проверяя работу ЧК на Кавказе, Михаил Сергеевич выявил многочисленные нарушения со стороны Берии, бывшего в ту пору председателем Азербайджанской ЧК. Докладную записку по этому поводу Кедров направил Дзержинскому, однако благодаря заступничеству Микояна, Орджоникидзе и Сталина дело не получило развития.

Опасаясь мести со стороны Берии, Кедров решил сработать «на опережение» и посоветовал своему работавшему в НКВД сыну Игорю и его сослуживцу и другу Владимиру Голубеву написать и отнести в приемную Сталина письмо, в котором сообщалось о якобы обнаруженном ими заговоре в органах государственной безопасности, возглавляемом Берией. Копию письма передали Матвею Шкирятову, заместителю председателя Комиссии партийного контроля. Результатом этой акции стал арест и расстрел Кедрова-младшего и его товарища. Узнав об аресте сына, Кедров лично обратился к вождю с письмом, в котором напомнил о своей давнишней записке на имя Дзержинского, а также о том, что «НКВД стремится изолировать себя от партии», и Берия намеренно уничтожает накануне войны «лучшие партийные и военные кадры» (27). В результате Кедров был арестован, долго содержался в Лефортовской тюрьме НКВД, где коллеги выбивали из него признание во враждебной деятельности, но вину не признал. На суде 9 июля 1941 г. Военной коллегией Верховного суда СССР в составе председательствующего диввоенюриста М.Г. Романычева, военюриста I ранга А.А. Чепцова, В.В. Буканова он был оправдан. Несмотря на оправдательный приговор, Л.П. Берия дал указание не выпускать Кедрова из тюрьмы. 27 октября 1941 г. Кедров по личному приказу Берии вместе с другими арестованными был отправлен в тюрьму города Куйбышева и 28 октября 1941 г. там расстрелян. В 1953 г. реабилитирован.

В 1956 г., на XX съезде КПСС, в ходе своего доклада о культе личности Сталина Хрущев зачитал письмо Кедрова из тюрьмы: «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку. Я невинно страдаю. Поверьте. Время покажет. Я не агент-провокатор царской охранки, не шпион, не член антисоветской организации, в чем меня обвиняют, основываясь на клеветнических заявлениях. И никаких других преступлений в отношении Партии и Родины я никогда не совершал. Я незапятнанный ничем старый большевик, честно боровшийся (без малого) 40 лет в рядах Партии на благо и счастье народа…..Теперь мне, 62-летнему старику, следователи угрожают еще более тяжкими и жестокими и унизительными мерами физического воздействия. Они уже не в состоянии осознать своей ошибки и признать незаконность и недопустимость своих поступков в отношении меня. Они ищут оправдания им в изображении меня злейшим, не разоружающимся врагом и настаивая на усилении репрессии. Но пусть знает Партия, что я невиновен и никакими мерами не удастся верного сына Партии, преданного ей до гроба жизни, превратить во врага. Но у меня нет выхода. Я бессилен отвратить от себя надвигающиеся новые, тяжкие удары. Всему, однако, есть предел. Я измотан вконец. Здоровье подорвано, силы и энергия иссякают, развязка приближается. Умереть в советской тюрьме с клеймом презренного предателя и изменника Родины — что может быть страшнее для честного человека. Какой ужас! Беспредельная горечь и боль сжимают судорогой сердце. Нет, нет! Это не случится, не должно случиться, кричу я. И Партия, и Советское правительство, и нарком Л.П. Берия не допустят свершиться той жестокой непоправимой несправедливости. Убежден, что при спокойном, беспристрастном расследовании, без отвратительной ругани, без злобы, без жутких издевательств, необоснованность обвинений будет легко установлена. Я глубоко верю, что, правда и справедливость восторжествуют. Я верю, верю». Интересно бы узнать: а не вспомнил ли перед расстрелом этот верный ленинец о тысячах загубленных им жизней?

Густой кровавый след остался и за свояком Сталина (мужем сестры Надежды Аллилуевой — второй жены Сталина) поляком Станиславом Францевичем Реденсом (1892–1940 гг.). В ВЧК он работал с 1918 г. — следователем, секретарем Президиума ВЧК, и секретарем Дзержинского. В 1919–1924 гг. на руководящей работе в Одесской ГубЧК. После Одессы густой кровавый след за «свояком» остался в Киеве, Харькове, Крыму, Закавказье, Белоруссии, Москве и Московской области и Казахстане, где он занимал руководящие должности в органах ЧК-ОГПУ-НКВД. С июня 1924 до 1926 г. он снова работал помощником председателя и секретарем Президиума ВСНХ СССР у Дзержинского. Реденс был одним из организаторов раскулачивания на Украине, массового террора в Москве и Подмосковье, репрессий в РККА в 1937–1938 гг. Возглавлял Московскую областную «тройку» НКВД и репрессии в Казахстане. Его карьеру прервал «свояк» Сталин. В ноябре 1938 г. Реденс был арестован, 21 января 1940 г. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к расстрелу и в тот же день расстрелян. На предварительном следствии и в судебном заседании Реденс признал факты применения им необоснованных репрессий в отношении многих советских граждан.

В процессе эволюции к середине 1930-х гг. в органах была выведена особая порода служивых — верных вождю, скованных строжайшей дисциплиной, окрыленных светлой идеей — установления на земле «рая» по советскому образцу. Они считали, что для достижения этой благородной цели абсолютно все средства хороши. Подбирая кадры палачей, вождь и его подручные предпочитали людей необразованных и малограмотных. С ними было спокойнее, особенно на верхних эшелонах власти. Из 46 наркомов внутренних дел и их заместителей лишь 15 учились в вузах, а некоторые ограничились начальным образованием. Из взятых наугад в центральном аппарате НКВД 175 имен уровень образования был указан у 121 чекиста. Из них с высшим образованием оказалось 9, а с начальным — 77 человек. На местах картина совсем удручающая (28: 230).

Практически все руководители центрального аппарата и региональные руководители ЧК-ОГПУ-НКВД начинали свой путь к вершине пирамиды с ее нижних ступеней, с «черновой» работы в ЧК-ОГПУ. Характерной в этом отношении является карьера Виктора Семеновича Абакумова (1908–1954 гг.), который к 1932 г. имел образование 4 класса городского училища и опыт работы в качестве санитара, упаковщика и рабочего на «разных временных и вспомогательных» работах. С 1932 по 1941 г. Абакумов прошел путь от практиканта в ОГПУ Московской области до заместителя наркома внутренних дел СССР и начальника Управления Особых отделов НКВД СССР. С апреля 1943 по 1946 г. генерал-полковник Абакумов — начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ и заместитель народного комиссара обороны, а с 1946 по 1951 г. — министр государственной безопасности СССР. Во время движения по карьерной лестнице с декабря 1938 г. Абакумов работал исполняющим обязанности начальника, а после утверждения в должности с 27 апреля 1939 г. по 1941 г. — начальником управления НКВД по Ростовской области и руководил организацией там массовых репрессий. Обладая большой физической силой, он иногда лично жестоко избивал подследственных (29).

Вождь высоко ценил заслуги своих подручных: хорошие квартиры (в том числе и за счет выселения семей репрессированных), зарплаты в пять — десять раз выше, чем средние по стране, ордена и медали, высокие звания. Лаврентий Берия стал Маршалом Советского Союза и сравнялся в звании с Георгием Жуковым. Генералом армии стал Всеволод Меркулов, ключевая фигура репрессивного аппарата. Звания генерал-полковника вождь удостоил семерых бериевских подручных: Виктора Абакумова, Сергея Круглова, Ивана Серова, Богдана Кобулова, Василия Чернышева, Сергея Гоглидзе и Карпа Павлова. Палач в судейской мантии Василий Ульрих стал генерал-полковником юстиции. Среди пятидесяти генерал-лейтенантов встречаются такие именитые палачи, как Влодзимирский, Гвишиани, Кобулов, Мамулов, Мильштейн, Наседкин, Райхман, Рапава и Судоплатов. Звание генерал-майора заработали убийца Троцкого Наум Эйтингон и главный палач страны Василий Блохин. Высокого звания генерал-лейтенанта вождь удостоил и своего личного повара, товарища детских игр Александра Егнаташвили (30: 346).

Егнаташвили обеспечивал «продовольственную безопасность» вождя. Он отвечал за качество продовольствия и был личным дегустатором Сталина. В окружении вождя Егнаташвили получил прозвище Кролик. Он всегда был рядом со Сталиным, где бы тот ни находился. Кролик отвечал и за большие банкеты в Кремле, которые давались в честь иностранных гостей — например, Риббентропа в 1939 г. или Черчилля в 1942 г., — и частные обеды на сталинских дачах для членов Политбюро. Он и сам участвовал в обедах в узком кругу. Органами НКВД была арестована и расстреляна жена Александра Егнатошвили, немка по происхождению, но Кролик продолжал дегустировать еду диктатора. В подчинении Егнаташвили на одной из сталинских дач работал опытный и проверенный повар, который в свое время обслуживал Распутина и Ленина, а теперь — и Сталина. Это был дед президента Владимира Путина Спиридон Иванович Путин. Баллотируясь в 2000-е гг. в президенты, Путин с гордостью рассказал об этом факте из истории своей семьи, но отметил, что его дед, оставаясь верным чекистом, до последнего не раскрыл ни одной тайны своей выдающейся карьеры.

Вождь был мудр и знал, что свидетелей преступлений надо вовремя убирать. Он понимал также, что казни — это единственная возможность держать в руках обезумевших от человеческой крови людей. Иначе они могут броситься и на хозяина, как бросается стая волков на вожака, почуяв в нем слабину. Поэтому периодически подручные вождя уничтожались и заменялись новыми. Генрих Ягода был казнен, а затем были расстреляны его бывшие заместители Агранов и Прокофьев и начальники ведущих отделов Артузов, Бокий, Гай, Шанин, Миронов, Молчанов, Паукер и другие. Преемник Ягоды генеральный комиссар госбезопасности и глава НКВД Ежов, выполнив предначертания вождя, также был казнен по его приказу. И, как водится, следом были казнены и члены «банды Ежова», в которую входили Фриновский, Заковский, Берман, Дагин, Николаев-Журид, Евдокимов, Радзивиловский и многие другие палачи.

Трагически закончилась и блестящая карьера следующего министра государственной безопасности, Абакумова. В июле 1951 г. он был арестован по обвинению в государственной измене, сионистском заговоре в МГБ, в попытках воспрепятствовать разработке «дела врачей». Виновным себя не признал и был расстрелян 19 декабря 1954 г. в Левашовском лесу.

Следующим на этот кровавый конвейер, уже другим вождем, Н.С. Хрущевым, был поставлен один из главных организаторов сталинских репрессий, Маршал Советского Союза, первый заместитель Председателя Совета Министров СССР и одновременно министр внутренних дел СССР Лаврентий Павлович Берия. Он являлся членом ЦК ВКП(б) (1934–1953), кандидатом в члены Политбюро ЦК (1939–1946), членом Политбюро (1946–1953), членом Государственного Комитета Обороны СССР (1941–1944) и заместителем председателя ГКО (1944–1945) и входил в ближайшее окружение И. В. Сталина. Курировал ряд важнейших отраслей оборонной промышленности, в том числе все разработки, касавшиеся создания ядерного оружия и ракетной техники. Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии, награжден пятью орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Суворова 1-й степени и другими наградами. 26 июня 1953 г. Л.П. Берия был арестован по обвинению в шпионаже, заговоре с целью захвата власти, в моральном разложении, злоупотреблении властью и организации незаконных репрессий. По официальной информации, 23 декабря 1953 г. дело Берии было рассмотрено Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР под председательством маршала И.С. Конева. Берия был приговорен к смертной казни и расстрелян в тот же день (за несколько часов до казни прочих осужденных по его делу) в бункере штаба Московского военного округа в присутствии Генерального прокурора СССР Р.А. Руденко. По собственной инициативе первый выстрел по Берии якобы сделал из личного оружия генерал-полковник (вскоре Маршал Советского Союза) П.Ф. Батицкий (31). Тело Берия было сожжено в печи 1-го Московского (Донского) крематория. Он похоронен на Донском кладбище (согласно другим утверждениям, прах Берии был развеян над Москвой-рекой) (32).

По сведениям сына Берии Серго, его отец был убит без суда и следствия 26 июня 1953 г. в своем доме на Малоникитской улице в Москве (33: 384). 23 декабря 1953 г. были расстреляны «члены банды Берия»: Кобулов, Гоглидзе, Мешик, Деканозов и Влодзимирский. Среди расстрелянных по делу Берии был и генерал армии Всеволод Николаевич Меркулов. Он входил в ближайшее окружение Берии, работал вместе с ним с начала 1920-х гг. и пользовался его личным доверием. Его чекистская карьера под руководством Берии началась с сентября 1921 г. в должности помощника уполномоченного, а затем уполномоченного и старшего уполномоченного экономического отдела ЧК при СНК Грузии. В отличие от версии добровольного поступления дворянина и царского офицера Меркулова на службу в ЧК имеются сведения о его принудительном привлечении к сотрудничеству в качестве осведомителя «по белому офицерству» (34). Меркулов в 1938–1941 гг. руководил ГУГБ НКВД СССР, в 1941 и 1943–1946 гг. — министр государственной безопасности и в 1950–1953 гг. — министр государственного контроля СССР. По решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. он возглавлял «тройку» НКВД, которая выносила решения о смертных приговорах интернированным польским гражданам (35). 18 сентября 1953 г. Меркулов был арестован в связи с делом Берии, находился в одиночной камере в Бутырке. 23 декабря 1953 г. расстрелян в 21 час 20 минут. Похоронен на Донском кладбище. Определением Военной коллегии Верховного суда РФ от 29 мая 2002 г. Берия и Меркулов были признаны не подлежащими реабилитации.

Кара настигла практически всех палачей. Некоторые из них перед заслуженной расплатой вспоминали и о боге. По информации чекиста Орлова, после ареста Ягоды Ежов, опасаясь, что Ягода потеряет рассудок и будет непригоден для судебного спектакля, попросил начальника Иностранного управления НКВД Слуцкого время от времени навещать Ягоду в его камере. Ягода не таился перед Слуцким. Он откровенно обрисовал ему свое безвыходное положение и горько пожаловался, что Ежов за несколько месяцев развалит такую чудесную машину, как НКВД, над созданием которой ему пришлось трудиться целых пятнадцать лет. Во время одного из этих свиданий, как-то вечером, когда Слуцкий уже собирался уходить, Ягода сказал ему: «Можешь написать в своем докладе Ежову, что я говорю: «Наверное, Бог все-таки существует!»» «Что такое?» — удивленно переспросил Слуцкий, слегка растерявшись от бестактного упоминания о «докладе Ежову». «Очень просто, — ответил Ягода то ли серьезно, то ли в шутку. — От Сталина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу; от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание за то, что тысячу раз нарушал его заповеди. Теперь погляди, где я нахожусь, и суди сам: есть Бог или нет…» (36:169).

В конце ноября 1954 г. было официально объявлено, что один из организаторов сталинских репрессий, Андрей Януарьевич Вышинский, 22 ноября 1954 г. скоропостижно скончался от сердечного приступа в Нью-Йорке (37). Труп Вышинского был кремирован, а его прах помещен в урне в Кремлевской стене. Однако в настоящее время на сайте Генеральной прокуратуры РФ появилась информация, что он покончил с собой (38). Известие о смерти Сталина застигло Вышинского в Нью-Йорке. Он выехал на похороны и вернулся в Нью-Йорк, чтобы вновь возглавить советскую делегацию в ООН. Когда сообщение о казни Берии прибыло в Нью-Йорк, Вышинский понял, что и его карьера и жизнь висят на волоске. Люди, наблюдавшие его тогда в ООН, единодушно отмечали, что Вышинский сразу поблек, постарел, как-то ослабил свою недавнюю агрессивную манеру речи. Особенно это бросалось в глаза в осенние месяцы 1954 г. «Вышинский был отравлен» — под таким названием 24 апреля 1956 г. опубликовала статью газета «Русская мысль» во Франции. «По строго секретным данным, которыми располагает Си-Ай-Эй (Сентрал Интеллидженс Эдженси), Андрей Януарьевич Вышинский, главный делегат СССР в ООН, не умер собственной смертью 22 ноября 1954 г., а был отравлен специально подосланным агентом из Москвы. В конце октября или начале ноября его вызвали в Москву «для представления доклада и получения новых инструкций»». Вышинский сам не раз практиковал такого рода «вызовы» дипломатов и прекрасно отдавал себе отчет, что ему грозит. Под различными предлогами он оттягивал свой отъезд в Москву — и не ехал. Предполагают, что Вышинский готовился стать невозвращенцем и просить американское правительство о предоставлении ему убежища, как политическому эмигранту. Тогда 19 ноября 1954 г. из Москвы в Нью-Йорк прибыл с дипломатическим паспортом специальный агент МГБ, отравивший Вышинского. 22 ноября в 9.15 утра советская делегация официально сообщила о том, что Вышинский скоропостижно скончался за завтраком от сердечного приступа в помещении советский миссии ООН, расположенной по адресу 680 Парк Авеню. Никто из посторонних — дипломаты, журналисты, полицейские — в помещение миссии допущены не были. Акт о смерти Вышинского был подписан «доктором Алексеем Коссовым», официальным врачом советского посольства в Вашингтоне и советской делегации ООН в Нью-Йорке.

Тогда же возник конфликт между американскими полицейскими властями, не хотевшими признавать акта, составленного «доктором Алексеем Коссовым», не имевшим лицензии на медицинскую практику в штате Нью-Йорк, и советской делегацией. Полиция также хотела осмотреть труп Вышинского, но ее не допустили. Утром 23 ноября труп Вышинского был вывезен спецсамолетом в Москву. Вместе с ним улетели агент с дипломатическим паспортом, прибывший из Москвы за четыре дня до этого, и посольский «доктор Коссов», больше в Америку не вернувшийся.

Таким образом, из всей «железной» когорты большевиков-ленинцев умер своей смертью лишь генерал-полковник юстиции Василий Ульрих. Один из главных исполнителей сталинских репрессий на Посту председателя Военной коллегии Верховного суда СССР умер в 1951 г. от инфаркта миокарда. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Судьбы палачей республиканского и областного уровня можно проследить на примере судеб руководителей «троек» НКВД по «репрессированию кулацко-уголовного элемента». В конце октября 1937 г. нарком Ежов обратился с письмом в ЦК ВКП(б) на имя Сталина с просьбой утвердить председателей особых «троек» по 16 республикам и областям «ввиду произошедших изменений в личном составе руководства республиканских наркоматов и областных управлений». На заседании Политбюро 2.11.1937 г. новые 16 председателей «троек» были утверждены (Протокол № 55, п.76). Его подписали Сталин, Молотов и Каганович. «За» (видимо, опросом) проголосовали Микоян, Ворошилов, Калинин, Чубарь и Андреев. Шестнадцать карателей приступили к работе в самый разгар репрессий, и их стараниями были уничтожены десятки тысяч людей. Как же закончился их грешный путь?

Наседкин Алексей Алексеевич (1897—26.01.1940) — майор ГБ, Смоленская обл. Арестован 20 декабря 1938 г. Расстрелян. Не реабилитирован; Дейч Яков Абрамович (1898—27.09.1938) — комиссар ГБ III ранга, Ростовская обл. Арестован 29 марта 1938 г. Умер в тюрьме во время следствия. Не реабилитирован; Журавлев Виктор Павлович (1902—01.12.1946) — старший майор ГБ, Куйбышевская обл. Покончил жизнь самоубийством; Гречухин Дмитрий Дмитриевич (1903—23.02.1939) — майор ГБ, Красноярский край. Арестован 3 декабря 1938 г. Расстрелян. Не реабилитирован; Хворостян Виктор Васильевич (1903—21.06.1939) — майор ГБ, Армянская ССР. Арестован в феврале 1939 г. Умер в Бутырской тюрьме. Не реабилитирован; Апресян Дереник Захарович (1899—22.02.1939) — майор ГБ, Узбекская ССР Арестован в ноябре 1938 г. В феврале 1939 г. осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к ВМН. Расстрелян. Не реабилитирован; Загвоздин Николай Андреевич (1898—21.01.1940) — старший майор ГБ, Таджикская ССР Арестован 9 февраля 1939 г. Расстрелян. Не реабилитирован; Михельсон Артур Иванович (1898–1939) — майор ГБ (1937), Крымская АССР. Арестован в декабре 1938 г. Расстрелян. Не реабилитирован; Михайлов Василий Иванович (1901—02.02.1940) — капитан ГБ, Татарская АССР. Арестован в январе 1939 г. 1 февраля 1940 г. приговорен к ВМН. Расстрелян. Не реабилитирован; Медведев Александр Александрович (1900—25.06.1940) — капитан ГБ, Башкирская АССР. Арестован в январе 1939 г. Приговорен к ВМН. Расстрелян. Не реабилитирован; Ткачев Василий Алексеевич (1896—18.11.1941) — полковник, Бурят-Монгольская АССР. 26 июня 1941 г. приговорен к ВМН. Расстрелян; Карнаух Назар Васильевич (1900 — после 1955) — капитан ГБ (1937), Кабардино-Балкарская АССР. 14 мая 1939 г. осужден к 20 годам лишения свободы. Освобожден досрочно по болезни 7 июля 1954 г. Не реабилитирован; Миркин Семен Захарович (1901–1940) — сотрудник органов государственной безопасности, Северо-Осетинская АССР. Расстрелян в 1940. Не реабилитирован; Иванов Никита Иванович (1900—21.01.1940) — майор ГБ, Чечено-Ингушская АССР. Арестован 7 января 1939 г. Расстрелян. Не реабилитирован; Лоцманов Иван Петрович (1903—26.01.1940) — полковник, Киргизская ССР. Арестован в 1939 г. 25 января 1940 г. приговорен к ВМН. Расстрелян. Не реабилитирован; Володзько Павел Васильевич (1888–1951) — майор ГБ, Алма-Атинская обл. Арестован в 1938 г. Осужден к 15 годам лишения свободы. Умер в исправительно-трудовом лагере.

Таким образом, из шестнадцати отборных палачей одиннадцать были расстреляны, двое умерли в тюрьме, один покончил жизнь самоубийством, один умер в лагере и лишь один выжил после 15 лет заключения в лагерях. Вот такая сталинская благодарность за их нелегкий «труд». Справедливости ради следует отметить, что и в органах НКВД были сотрудники, которые, хотя и пассивно, но сопротивлялись беззаконию. Такие люди встречались редко, но они были. Среди них можно назвать Салыня Эдуарда Петровича (1894—26 августа 1938 г.), начальника Управления НКВД по Омской области. Постановлением Политбюро от 2 июля 1937 г., подписанным Сталиным, он был утвержден руководителем «тройки» по «выкорчевыванию» врагов в Омской области. Тем же постановлением было приказано в области расстрелять 479 человек и 1959 человек выслать. И хотя число репрессируемых в области было ниже, чем в соседних областях, Салынь пытался опротестовать такое решение. Чекист Михаил Шрейдер так описал происходящее: «Заявляю со всей ответственностью, — спокойно и решительно сказал Салынь, — что в Омской области не имеется подобного количества врагов народа и троцкистов. И вообще считаю совершенно недопустимым заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу. — Вот первый враг, который сам себя выявил! — резко оборвав Салыня, крикнул Ежов. И тут же вызвал коменданта, приказав арестовать Салыня. Остальные участники совещания были совершенно подавлены всем происшедшим, и более никто не посмел возразить Ежову». Салынь был арестован 10 августа 1937 г. Расстрелян (39); (40:42).

Отказался проводить аресты по сфальсифицированным показаниям и начальник управления НКВД по Дальневосточному краю Терентий Дмитриевич Дерибас. Арестованный по обвинению «в шпионаже, сочувствии троцкизму и организации ряда заговоров в НКВД и Красной Армии» 28 июля 1938 г. он был приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение в тот же день на полигоне «Коммунарка» (41). Известно также о следователе Глебове, который «стал сбивать Якира на отказ от показаний». Глебов был отстранен от дальнейшего участия в следствии и впоследствии расстрелян. Известно и о чекистах, которые, не желая идти по преступному пути, покончили с собой. Так ушли из жизни заместитель Ежова Курский и начальники областных управлений НКВД Каруцкий, Капустин и Волков. В 1936 г. покончил с собой секретарь Горловского горкома ВКП(б) Фурер В.Я. (1904–1936 гг.), «сотворивший» Никиту Изотова и Алексея Стаханова и организовавший им большую рекламу. В письме к Сталину он писал, что решается на самоубийство, так как не может примириться с арестами и казнями невинных людей. По словам Хрущева, обсуждая письмо Фурера, Сталин сказал: «Фурер застрелился, этот негодный человек. Он взял на себя смелость давать характеристики членам Политбюро, написал всякие лестные слова в адрес членов Политбюро. Это ведь он маскировался. Он троцкист и единомышленник Лившица. Я вас вызвал, чтобы сказать об этом. Он нечестный человек, и жалеть о нем не следует. Застрелился, чтобы последний раз перед смертью обмануть партию путем самоубийства и поставить ее в дурацкое положение» (42). Мир праху их! Однако причина смерти большинства из них не сопротивление преступному режиму, а плановые сталинские «чистки», когда слой за слоем уничтожались одни чекисты, а на их место заступали другие.

 

Сталинские палачи-стахановцы

Среди множества отечественных палачей были и настоящие мастера, сталинские палачи-стахановцы, равных которым вряд ли можно найти в человеческой истории. Основным претендентом на это звание, на наш взгляд, является Блохин Василий Михайлович. Русский. Член ВКП(б) с 1918 г. Генерал-майор госбезопасности, главный кремлевский палач, «рекордсмен». Считают, что за годы своей «работы» лично расстрелял от 10 000 до 15 000 человек (43). Некоторые исследователи называют еще более страшные цифры.

Родился Блохин в 1895 г. в семье крестьянина-бедняка в селе Гавриловское Владимирской губернии. Работал пастухом в деревне, каменщиком у подрядчиков в Москве. С 1915 г. — в армии. В 1918 г. вступил в Красную Армию — помощник начальника военкомата, командир взвода. В 1921 г. поступил на работу в ВЧК — командир взвода войск ВЧК. С 1926 г. комендант ОГПУ-НКВД СССР. Почти 30 лет руководил расстрелами в НКВД-МГБ-МВД при Ягоде, Ежове и Берии, при котором и получил звание генерала. Наряду с Петром Магго считается одним из самых «результативных» палачей — лично расстрелял многих известных осужденных, в том числе Тухачевского, Якира, Уборевича, Смилгу, Карахана, Квиринга, Чубаря, Косарева, Эйхе, Косиора, Ежова, Фриновского, Михаила Кольцова, Бабеля, Мейерхольда. За «героические» дела родина наградила Василия Михайловича орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны первой степени, Почетным знаком ВЧК-ГПУ, множеством медалей. За долгую безупречную службу был премирован автомобилем «Победа», именными золотыми часами и именным оружием. В 1953 г. уволен из органов МГБ по состоянию здоровья, а в 1954 г. лишен звания генерал-майора «как дискредитировавший себя за время работы в органах… и недостойный в связи с этим высокого звания генерала». Согласно медицинскому заключению, Блохин страдал гипертонической болезнью 3-й степени. Умер от инфаркта миокарда, по другим данным — застрелился. По иронии судьбы похоронен на Донском кладбище, где в безымянные ямы ссыпали пепел его кремированных жертв.

Расстрельная команда Блохина, или «спецгруппа», как ее назвали в документах, состояла из сотрудников разных подразделений. В конце 1920 — начале 1930-х гг. здесь были сотрудники специального отделения при Коллегии ОГПУ, которое занималось охраной советских вождей и персонально Сталина. То есть совмещали дело охраны вождей с участием в регулярных расстрелах «врагов народа». В штате центрального аппарата ОГПУ они значились как «комиссары для особых поручений»: А.П. Рогов, И.Ф. Юсис, Ф.И. Сотников, Р.М. Габалин, А.К. Чернов, П.П. Пакалн, Я.Ф. Родованский. Другая часть исполнителей служила в комендатуре ОГПУ: В.М. Блохин, П.И. Магго, В.И. Шигалев, И.И. Шигалев, П.А. Яковлев, И.И. Антонов, А.Д. Дмитриев, А.М. Емельянов, Э.А. Мач, И.И. Фельдман, Д.Э. Семенихин. Очевидцы вспоминали, что сам процесс казни доставлял Блохину высшее наслаждение. К расстрелам он готовился, как опытный хирург к сложной операции: не спеша облачался в кожаную куртку, натягивал перчатки до локтей, деловито поправлял длинный фартук, лихо сдвигал чуть набок кепку с длинным козырьком и с удовольствием оглядывал себя в зеркало. После этого проверял оружие и шел на «работу». Из всех видов оружия предпочитал немецкий вальтер, который отличался высокой надежностью и мало нагревался при «больших объемах работы». Случалось, что за рабочий день Василий Михайлович отправлял на тот свет до 200 человек и при этом чувствовал себя отлично.

В 1940 г. Блохин руководил массовым расстрелом пленных польских офицеров в Осташковском лагере под Тверью, где было уничтожено 6300 человек. За время командировки Блохин лично расстрелял 600 человек. В том же году он получает свой первый боевой орден Красного Знамени. Для расстрела поляков в Калинин вместе с Блохиным из Москвы были командированы палачи майор НКВД Николай Синегубов и комбриг Михаил Кривенко. Блохин привез с собой из Москвы также двух экскаваторщиков. Одним из них был сотрудник НКВД, штатный могильщик Антонов. Массовое убийство польских военнопленных началось 5 апреля 1940 г. Поляки доставлялись в здание НКВД, где их расстреливали. Трупы вывозились автомобилями за 32 километра от Калинина к поселку Медное, где экскаватором были выкопаны рвы на 6300 человек. В расстрелах кроме Блохина приняли участие около 30 человек: Синегубов, Кривенко, сотрудники областного управления НКВД Павлов и Рубанов, тюремные надзиратели и водители.

В первый день на казнь привезли 343 человека. Палачи работали всю ночь, но им не удалось «исполнить» всех в темное время и пришлось расстреливать уже после восхода солнца. Блохиным было приказано, чтобы в дальнейшем ежедневно на казнь поставляли по 250 человек. Начальник Калининского областного управления НКВД генерал-майор Дмитрий Токарев на допросе показал, как в первый день расстрелов к нему в кабинет зашел Блохин и сказал: «Ну, пойдем»». Мы пошли. И тут я увидел весь этот ужас… Блохин натянул свою специальную одежду: коричневую кожаную кепку, длинный кожаный коричневый фартук, кожаные коричневые перчатки с крагами выше локтей. На меня это произвело огромное впечатление — я увидел палача!» (44). Токаревское описание Блохина детально соответствует тому, которое со ссылкой на ветеранов НКВД привел в своей книге Теодор Гладков: «В швейной мастерской административно-хозяйственного управления НКВД Блохину сшили по его заказу длинный, до самого пола, широкий кожаный фартук, кожаный картуз и кожаные перчатки с раструбами — чтобы не забрызгивать кровью одежду». Перед казнями Блохин запрещал пить водку, но каждая кровавая ночь заканчивалась пьяными застольями. Блохин заказывал водку ящиками. Когда все поляки были уничтожены, Блохин устроил прощальный «банкет» для палачей.

26 октября 1940 г. нарком Берия подписал приказ № 001365 о награждении денежными премиями 125 сотрудников центрального аппарата НКВД и УНКВД Калининской, Смоленской и Харьковской областей «за успешное выполнение специальных заданий», а именно за расстрел поляков. 44 сотрудникам выдали премию в размере месячного оклада, 81 сотруднику — по 800 рублей. Среди получивших премии были: начальник Комендантского отдела АХУ НКВД майор ГБ В.М. Блохин (премия в размере месячного оклада); сотрудники для особых поручений Комендантского отдела АХУ капитан ГБ В.И. Шигалев, старший лейтенант ГБ И.И. Шигалев (он же — начальник АХО УНКВД Московской области), старший лейтенант ГБ Д.Э. Семенихин и лейтенант ГБ А.М. Емельянов; начальник следственной части и заместитель начальника Главного транспортного управления НКВД старший майор ГБ Н.И. Синегубов; заместитель начальника Главного тюремного управления НКВД майор ГБ К.С. Зильберман; начальник штаба Конвойных войск НКВД комбриг М.С. Кривенко; начальник Оперативного отдела Главного управления конвойных и внутренних войск НКВД полковник А.А. Рыбаков; помощник начальника 1-го спецотдела НКВД капитан ГБ А.М. Калинин; зав. машбюро секретариата 1-го спецотдела сержант ГБ Р.С. Гецелевич.

Штатным палачом НКВД был также Магго Петр Иванович (1879–1941 гг.). Латыш, окончил два класса сельской школы, профессия — батрак. Участник Первой мировой войны. В 1917 г. вступил в ВКП(б). С апреля 1918 — боец Свеаборгского отряда ВЧК, с октября 1919-го — надзиратель внутренней тюрьмы ВЧК, с 1920 г. — начальник внутренней тюрьмы ВЧК, комендант дома № 11 на Большой Лубянке. В 1931 г. по собственному желанию стал сотрудником для особых поручений комендатуры ОГПУ, то есть палачом. Наряду с Блохиным считается лидером среди палачей НКВД по количеству исполненных приговоров. По мнению Бориса Сопельняка и других исследователей, имевших доступ в архивах к расстрельным актам, лично расстрелял около 10 000 человек — в среднем по 1000 человек в год (45).

Награды: Знак «Почетный работник ВЧК-ГПУ», орден Ленина, орден Красной Звезды (1936 г.) — «за особые заслуги в борьбе за упрочение социалистического строя», орден Красного Знамени (1937 г.) — «за выполнение важнейших заданий правительства». Награжден также именными золотыми часами. В его служебной характеристике записано: «К работе относится серьезно. По особому заданию провел много работы». Борис Сопельняк в своей книге «Смерть в рассрочку» описывает, как однажды, расстреляв десятка два приговоренных, Магго настолько вошел в раж, что принял за своего «клиента» стоящего рядом начальника особого отдела Попова. И заорал: «А ты чего тут стоишь? Раздевайся! Немедленно! Не то пристрелю на месте!» Перепуганный коллега еле отбился от «серьезно относящегося к работе» палача. Однако в работе орденоносного палача были и недостатки. Так, в письменном отчете лубянскому руководству непосредственный начальник Магго И.Д. Берг отметил, что под пистолетом Магго многие приговоренные умирают со словами: «Да здравствует Сталин!» Резолюция руководства на отчете была чисто большевистской и гласила: «Надо проводить воспитательную работу среди приговоренных к расстрелу, чтобы они в столь неподходящий момент не марали имя вождя», «не допускать таких явлений в дальнейшем». Умер в 1941 г. от хронического алкоголизма. По слухам, в приступе белой горячки покончил с собой. Кремирован. Прах похоронен на Новодевичьем кладбище, буквально в двух шагах от могил Гоголя, Чехова, Маяковского, боевых генералов — защитников отечества, мирового уровня инженеров, ученых, деятелей культуры и искусства.

Берг Исай Давыдович (1905–1939 гг.). Еврей. Родился в Москве. В 1920 г. вступил в ряды Красной Армии, с 1925 г. — командир взвода, с 1930 г. — член ВКП(б), с 1934 г. — начальник административно-хозяйственной части Московского областного управления НКВД. Возглавлял группу палачей, приводивших в исполнение решения «тройки» УНКВД Московской области в 1937–1938 гг. Прославился тем, что является создателем машин-«душегубок» (46). В кузова таких машин, внешне напоминавших хлебные фургоны, выводилось отверстие выхлопной трубы, и на пути следования к месту казни люди отравлялись газом. Арестованный Берг пояснил следствию, что без такого усовершенствования «невозможно было исполнить столь большое количество расстрелов, к которым приговаривали три «тройки» одновременно». По прибытии на место казни расстрельной команде оставалось только выгрузить трупы для погребения в заранее приготовленных рвах. Если же жертвы не умирали от удушья, то они находились в полубессознательном состоянии, что облегчало их ликвидацию. Впервые такая «технология» применена в 1936 г., значительно раньше, чем подобные машины (gasепwagen) появились в гитлеровской Германии. Уж не идею ли Исая Давыдовича использовали гестаповцы для уничтожения евреев и других узников в концлагерях?

Из показаний Берга и из разговоров, которые ходили среди сотрудников УНКВД МО, было известно, что процедура приведения приговоров в исполнение, организованная Бергом, носила омерзительный характер: приговоренных к расстрелу раздевали догола, связывали, затыкали им рты и бросали в машину, имущество арестованных расхищалось. Массовые казни на Бутовском полигоне продолжались до 19 октября 1938 г. Всего здесь были расстреляны 20 765 человек. Сколько из них погибло в душегубках по пути к «спецобъекту», едва ли когда-нибудь станет известно. Берг был арестован 4 августа 1938 г. по обвинению в участии в террористической организации, действовавшей в НКВД. Расстрелян 7 марта 1939 г. Захоронен на Донском кладбище. По заявлению членов семьи реабилитирован решением Военной коллегии Верховного суда СССР 6 июня 1962 г. Воистину неисповедимы пути твои, Господи!

Мач Эрнст Ансович (1898 — не ранее 1945 г.). Латыш. Образование начальное. Работал пастухом. В 1915–1918 гг. — столяр Русско-Балтийского завода в Твери. В 1918–1919 гг. — столяр в Харьковской строительной конторе. В 1919–1920 гг. — рядовой в РККА. С 1920 г. — в ЧК, разносчик тюрьмы ВЧК, затем надзиратель тюремного отдела ГПУ-ОГГГУ, с 1934 г. — помощник начальника пожарного отделения, с сентября 1937 г. — сотрудник для особых поручений комендатуры НКВД СССР. Лейтенант госбезопасности (1937). Приводил в исполнение расстрельные приговоры. Награды: Почетный знак ВЧК-ГПУ (1936), орден Красной Звезды (1937), орден «Знак Почета» (1937), орден Красного Знамени (1944), орден Ленина (1945). Майор госбезопасности. Отдавший двадцать шесть лет «любимому делу» был уволен из органов, как «страдающий нервно-психической болезнью».

Братья Василий и Иван Шигалевы. Русские. Одни из самых известных палачей сталинской эпохи. Старший, Василий, получив в родном Киржаче четырехклассное образование, учился на сапожника, вступил в Красную гвардию, был пулеметчиком, затем надзирателем в печально известной внутренней тюрьме. Прослужив некоторое время в комендатуре НКВД, в 1937-м становится сотрудником для особых поручений. Стал почетным чекистом, кавалером нескольких боевых орденов. Член ВКП(б). Младший, Иван, получил трехклассное образование и, отслужив в армии, пошел по стопам старшего брата: надзиратель во внутренней тюрьме, вахтер, начальник бюро пропусков и, наконец, сотрудник для особых поручений. Он быстро догоняет брата по количеству расстрелов, а по количеству наград даже обгоняет. Став подполковником, он получает орден Ленина. В числе его многих наград есть и медаль «За оборону Москвы», хотя палачу не довелось убить ни одного немца. Братья-палачи не знали, что их фамилия уже увековечена, и не кем-нибудь, а самим Достоевским. Это он нарисовал образ Шигалева и предвидел шигалевщину как уродливое порождение социалистической идеи и описал это явление в «Бесах». Выразитель этой идеи Верховенский пророчески говорит: «Мы провозгласим разрушение… Мы пустим пожары… Мы пустим легенды… Тут каждая шелудивая «кучка» пригодится. Я вам в этих же самых кучках таких охотников отыщу, что на всякий выстрел пойдут, да еще за честь благодарны останутся. Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам».

К палачам-стахановцам можно отнести и П.А. Яковлева, бывшего одно время личным водителем Ленина и Сталина. Петр Яковлев «с 1922 по 1924 г. был прикомандирован в Кремль к личному гаражу В.И. Ленина и тов. Сталина. Был начальником гаража и обслуживал их лично». Надо ли удивляться, что, имея таких покровителей, малограмотный сормовский рабочий дослужился до полковника, поработав начальником отдела связи, руководителем автобазы ОГПУ и, наконец, добрался до «высот» — стал сотрудником для особых поручений. Всю войну и в послевоенные годы, вплоть до увольнения в отставку, местом работы Яковлева был комендантский отдел, а его главным инструментом — наган. Трудно поверить, но это факт: некоторое время он был депутатом Моссовета. В его характеристике, выданной при очередной аттестации, написано: «К работе относится хорошо. Задело болеет. Обладает большой работоспособностью и достаточной долей энергии. Хорошо ориентируется при выполнении оперативных поручений. Находчив, дисциплинирован, в быту скромен и хороший семьянин». Руководство НКВД и страны за «самоотверженный» труд отметило «заслуги» Яковлева многочисленными медалями и орденами, включая высшую награду страны — орден Ленина.

Если по общему количеству жертв рекордсменами, вероятнее всего, являются Блохин и Магго, то по числу «исполненных за одну трудовую смену» лидером, безусловно, является С.Н. Надарая. Полковник госбезопасности, в 1930-е гг. — комендант внутренней тюрьмы НКВД Грузии, затем телохранитель и начальник охраны Лаврентия Берия. Будучи исполнителем смертных приговоров, славился уникальной скорострельностью. Установил непревзойденный пока «рекорд», расстреляв за одну ночь 500 человек. В сентябре 1955 г. в Тбилиси был приговорен к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и поражением в правах на 5 лет. Вышел на свободу в 1965 г., после освобождения проживал в Грузии (47).

Если посмотреть на биогоафии исполнителей, то видно, что это были немолодые люди, офицеры, члены ВКП(б), как правило, с начальным образованием и большим опытом работы в органах. Все они были неоднократно награждены государственными наградами. Их «работа» хорошо оплачивалась. Они имели хорошие квартиры, зарплаты и пайки, а также путевки в санатории в любое время года. Куда уж было до них «мобилизованным» царским палачам. Однако за получаемые блага приходилось расплачиваться. Условия их «труда» можно оценить по воспоминаниям старых чекистов: «У нас всегда под рукой было ведро водки и ведро одеколона. Водку, само собой, пили до потери сознания. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха пороха и крови. Даже собаки от нас шарахались, а если и лаяли, то издалека». «У того, кого ведешь расстреливать, руки обязательно связаны сзади проволокой. Велишь ему следовать вперед, а сам, с наганом в руке, за ним. Где нужно командуешь «вправо», «влево», пока не выведешь к месту, где заготовлены опилки или песок. Там ему дуло к затылку и трррах!

И одновременно даешь крепкий пинок в задницу. Чтобы кровь не обрызгала гимнастерку, и чтобы жене не приходилось опять и опять ее стирать».

Политическая обстановка в стране создавала те условия, при которых эти люди могли исполнять любые приказы, не испытывая угрызений совести. Однако не все могли выдерживать большие психологические нагрузки. Для большинства из них характерны нарушения психики. Они часто заболевали эпилепсией и другими психическими болезнями, спивались, кончали жизнь самоубийством. Как видно из личных дел исполнителей, большинство из них не дожили до старости. Застрелился «исполнявший» пленных поляков водитель Калининского УНКВД Н.И. Сухарев, покончил с собой зам. начальника этого же управления В.И. Павлов, спился и сошел сума, а затем застрелился комендант управления А.М. Рубанов. Комендант дач госбезопасности в Козьих Горах (Катынский лес) П.М. Карцев, по свидетельству его дочери, после войны показал ей место захоронения расстрелянных, лег на него и долго рыдал, а 18 января 1948 г. покончил с собой. Главный палач Советского Союза Блохин, по неподтвержденным данным, также застрелился в феврале 1955 г. Многие уходили в отставку инвалидами. Так, Петр Яковлев заработал кардиосклероз, эмфизему легких, варикозное расширение вен и глухоту на правое ухо — верный признак, что стрелял правой рукой. Его коллега Иван Фельдман уволился инвалидом второй группы с таким количеством заболеваний, что не прожил и года. В приказе об увольнении сошедшего с ума подполковника Емельянова говорится: «Тов. Емельянов переводится на пенсию по случаю болезни (шизофрения), связанной исключительно с долголетней оперативной работой в органах». Помешался в рассудке и один из водителей, перевозивший трупы на захоронение.

Так что же двигало орденоносными палачами? Что заставляло их брать наган и стрелять в беззащитных людей? Обеспеченная жизнь, награды, упоение властью? Видимо, не это главное. Во всех служебных характеристиках палачей отмечено: «Идеологически выдержан. Делу партии Ленина — Сталина предан» или «безгранично предан». Не в этом ли дело? Не безграничная ли преданность идеям коммунизма пробудила в людях низменные инстинкты и породила тысячи палачей с партбилетами?

Кроме заслуженных штатных палачей-стахановцев, были рекордсмены и из среды рядовых чекистов. Поражает, с каким рвением эти наследники железного Феликса выполняли преступные приказы и казнили, по существу, безвинных людей. Так в разгар зимы 1938 г. в небольшой сибирский город Бодайбо для выполнения приказов о репрессировании по «кулацкой и иностранным операциям» был командирован сотрудник НКВД Б.П. Кульвец. О том, как он выполнял приказы, свидетельствуют сохранившиеся в архиве Иркутской области его рапорты начальству. Приведем цитаты из этих рапортов: «По приезде в Бодайбо установил, что к операциям аппарат не готовился. Кроме учетных списков, других материалов почти не было. Больше приходилось действовать чутьем». «Китайские дела — по городу арестовал всех до единого, ближайшие прииски тоже опустошил. Остались только дальние прииски в 200–300 километрах. Туда разослал людей. Разгромлю всех китайцев в ближайшие дни». «Аресты производятся в условиях территориальной разбросанности от 200 до 500 километров. Мобилизовал некоторых работников милиции. Райком ВКП(б) выделил несколько партийцев, но все это подсобный контингент, который еще не может заставить арестованного говорить, и я вынужден использовать их в командировках по арестам». «С содержанием арестованных у меня чрезвычайно тяжелая обстановка. Забито все здание РО, все коридоры, в каждой комнате по 10–12 человек, полнейшая профанация следствия, допросы производятся в присутствии остальных, занял столовую, здание милиции, склады РО и пр. Ведь лимит тюрьмы на 75 человек. Арестовано более 1000 человек. Большая скученность, массовые заболевания, ежедневные почти смертные случаи. Умерло уже 9 человек, причем смертность будет увеличиваться, так как питание скверное, баня пропустить всех не может, большая вшивость. Особенно скверно с китайцами. Все они еле двигаются. Врач говорит, что если им не давать опиум, многие поумирают, так как все они старые курильщики опиума, В связи с тем, что не получают опиум, сильно физически страдают — кровавые поносы, хиреют на глазах. Некоторых я поддерживаю небольшими порциями опиума». «Протоколы самые легонькие приходится писать самому. Аппарат малоквалифицированный до анекдотов. Помогают мне только двое и те пишут в день по одному простенькому протоколу. Меня хватает (физически) на 3–4 протокола в сутки. В помощь от 4-го отдела мне прислан практикант. Товарищ Бучинский меня обманул. Очевидно, он недооценивает значение Бодайбо, иначе не посылал бы практиканта, которого нужно обучать, но не за счет командировки в Бодайбо. В связи со всеми указанными мною обстоятельствами большая опасность: оформить показания не успеем; я не успеваю пропускать через себя арестованных, и, следовательно, некоторые фигуры могут быть недоработаны. Таким образом, произвести выкорчевку врага к сроку не успеем. Прошу Ваших указаний». «Прошу Вас сообщить мне — почему из 260 человек имеется решение на 157 человек? Какое решение в отношении остальных 100 человек? Это для меня важно с точки зрения дальнейшего следствия». «Меня очень огорчило, что из двух партий в 260 человек по первой категории (приговариваемых к расстрелу) идут только 157 человек». «Прошу учесть, что при фиксации социальных признаков арестованные, как правило, выдают себя за социально близкую нам прослойку». «В поссоветах и спецсекторах учетных данных нет, и потому социальные справки заполняются со слов. Проверять по прямому местожительству невозможно. Следовательно, эти признаки (социальные) в следствии также смазываются, и на заседаниях Тройки может об арестованном создаться превратное впечатление. Между тем изымается исключительно сволочь». «Прошу учесть, что в условиях Бодайбо большой контингент врагов, которым надо дать почувствовать силу Советской власти. Для этого выделяемая Вами норма первой категории — капля в море и не даст никаких результатов». «Прошу Вас принципиально пересмотреть вопрос о лимите первой категории для Бодайбо». «Только сегодня 10-ого марта получил решение на 157 человек. Вырыли 4 ямы. Пришлось производить взрывные работы, из-за вечной мерзлоты. Для предстоящей операции выделил 6 человек. Буду приводить исполнение приговоров сам. Доверять никому не буду и нельзя. Ввиду бездорожья можно возить на маленьких 3—4-местных санях. Выбрал 6 саней. Сами будем стрелять, сами возить и проч. Придется сделать 7–8 рейсов. Чрезвычайно много отнимает времени, но больше выделять людей не рискую. Пока все тихо. О результатах доложу». «Чтобы не читали машинистки, пишу Вам непечатно. Операцию по решениям Тройки провел только на 115 человек, так как ямы приспособлены не более чем под 100 человек». «Операцию провели с грандиозными трудностями. При личном докладе сообщу более подробно. Пока все тихо, и даже не знает тюрьма. Объясняется тем, что перед операцией провел ряд мероприятий, обезопасивших операцию. Также доложу о них при личном докладе» (48).

Всего в небольшом районном городе Бодайбо в 1938 г. было расстреляно 948 человек. Места их захоронения не обнаружены до сих пор. Неизвестно также число приговоренных «по второй категории». Как же сложилась судьба этого образцового чекиста «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками»? Она достаточно характерна для «рыцарей революции». Выполнив с немалым трудом и энтузиазмом порученную ему грязную работу, Кульвец 30 июля 1940 г. был арестован и после восьмимесячного следствия 14 мая 1941 г. приговорен Военным трибуналом войск НКВД Забайкальского округа к расстрелу. По кассационной жалобе приговоренного высшая мера наказания была заменена 10 годами лагерей.

В следственном деле Кульвеца сохранилось заявление: «Заявляю еще раз и с этим умру, что работал я честно, не жалеючи себя, получил туберкулез, не гнушался никакой работой вплоть до того, что по приговорам из Иркутска сам же приводил их в исполнение и в неприспособленных районных условиях приходилось таскать на себе, я приходил с операции обмазанный кровью, но мое моральное угнетение я поднимал тем, что делал нужное и полезное дело Родине». Дальше его следы теряются. Во всяком случае, большевистская партия, служению которой Кульвец отдал столько сил и рвения, по достоинству его не оценила.

При чтении рапортов чекиста Кульвеца невольно вспоминается знаменитый Ленский расстрел на приисках в Бодайбо, с которого ведет свое исчисление печатный орган РСДРП — ВКП(б) — КПСС — КПРФ газета «Правда». В передовой статье первого номера «Правда» объявила Ленский расстрел «толчком к перерастанию революционных настроений в массовое наступление против царизма и капитализма». По данным последнего издания Большой советской энциклопедии 1973 г., скорее всего завышенным, в ходе Ленского расстрела 1912 г. было убито 270 и ранено 250 человек, а Кульбец лично расстрелял 948 человек. Дело, конечно, не в сопоставлении этих страшных цифр, дело в том, что чекист, в отличие от топорно выполненной полицейской операции, вызвавшей общероссийское возмущение, чинил расправы осознанно и тайно. Расправа над мирным шествием рабочих вызвала стачки и митинги по всей стране, в которых участвовали около 300 тыс. человек. На фоне «подвигов» сталинского чекиста Кульбеца кощунством кажутся слова самого Сталина, который в большевистской газете «Звезда» от 19 апреля 1912 г. писал: «Все имеет конец — настал конец и терпению страны. Ленские выстрелы разбили лед молчания, и — тронулась река народного движения. Тронулась!.. Все, что было злого и пагубного в современном режиме, все, чем болела многострадальная Россия, — все это собралось в одном факте, в событиях на Лене».

Следующий палач-рекордсмен — помощник начальника 2-го отделения 3-го отдела ГУЛАГ НКВД, лейтенант Ефим Кашкетин (Скоморовский). В органах ОГПУ с 1927 г. В 1932 г. был признан негодным к службе «ввиду наличия выраженных невротических явлений и нарушения зрения на одном глазу», однако продолжал служить и был уволен из органов только в 1936 г. с диагнозом «шизоидный психоневроз». В начале 1938 г. был вновь зачислен в НКВД и направлен в Ухтпечлаг. По его словам, «был направлен Ежовым по борьбе с троцкистами». Руководил массовыми расстрелами заключенных и лично принимал участие в расстрелах и пытках. Вооруженный пулеметами взвод расстрелыциков под командованием Кашкетина весной 1938 г. расстрелял не менее 2508 человек. Кашкетин зверски выбивал показания из уже приговоренных к смерти заключенных «об оставшихся связях в СССР, но и с выходом за границу». Арестован в январе 1939 г., расстрелян 9 марта 1940 г. (49).

К железной когорте палачей-стахановцев можно отнести и заместителя начальника АХУ УНКВД по Ленинградской области капитана госбезопасности Михаила Родионовича Матвеева, который был организатором и основным исполнителем расстрела 1111 заключенных Соловецкой тюрьмы. Расстрелы проходили 1–4 ноября 1937 г. в урочище Сандармох, под городом Медвежьегорском, в Карелии. Матвеев за «смену» лично расстреливал от 180 до 265 человек. Среди его жертв около 300 лучших представителей украинской культуры. В 1938 г. Матвеева арестовали и приговорили к 10 годам лагерей по групповому уголовному делу на бывших оперативных работников Белбалтлага. Все они обвинялись в превышении власти при проведении расстрелов, в пытках и истязаниях. Отсидев около трех лет, в начале войны Матвеев был освобожден. Жил и умер в Ленинграде, спившимся, с трясущимися руками (50).

 

Тайные убийства и их исполнители

Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД не афишировали совершаемые убийства. Исключение составляли казни во время «красного террора» и публичных политических процессов над «врагами народа», о которых сообщалось в газетах. Однако в практике органов были и тайные, особо засекреченные, убийства. Их применение позволяло избегать нежелательной гласности, например при убийствах за рубежом или «акциях» против общественно значимых личностей, открытое убийство которых могло бросить тень на светлый облик «самого демократического в мире государства» и его вождя. Часто такие убийства вызывались «оперативной необходимостью», например, когда без суда уничтожались невозвращенцы и предатели. Тайные казни осуществлялись различными способами: применялись прямые убийства, отравления ядами, убийства путем «неправильного лечения», имитации самоубийств и организации «несчастных случаев». Такие убийства на профессиональном языке чекистов назывались «операциями» и «акциями», для их выполнения разрабатывались специальные оперативные планы, которые реализовывали особо доверенные, и надежные палачи.

В результате селекционного отбора в ближайшем окружении руководителей ВЧК-ОГПУ-НКВД Ягоды, Ежова и Берии формировались неформальные группы (отделы, управления специальных операций и др.) убийц для выполнения таких акций. Эта когорта государственных киллеров формировалась и воспитывалась под эгидой вождя. Операции по проведению тайных убийств были особо секретными и их организаторы и исполнители старались не оставлять никаких следов. Поэтому многие такие убийства никогда не будут раскрыты, а связанные с ними тайны ушли в могилы вместе со Сталиным и его подручными. О некоторых из них можно предположительно судить лишь по косвенным признакам или пытаясь найти ответ на сформулированный еще в римском праве вопрос: кому выгодна эта смерть? Однако многие убийства палачам не удалось скрыть, и со временем информация о них стала доступной. Большинство ставших известными тайных убийств и имена выполнявших их палачей связаны с уничтожением «врагов» за границей. Однако на совести «вождя всех народов» и его подручных были как массовые, так и «штучные» засекреченные убийства и внутри страны. Наиболее крупным и тщательно скрываемым массовым убийством был расстрел польских пленных, содержащихся в Осташковском, Козельском и Старобельском лагерях. Казни длились с начала апреля до середины мая 1940 г. в рамках «Операции по разгрузке лагерей» (51).

По данным, приведенным в записке председателя КГБ Шелепина (1959 г.), всего было расстреляно 21 857 поляков, из них в Катыни 4421 человек, в Харькове 3820 человек, в Калинине 6311 человек и 7305 человек в лагерях и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии (52). Палачи, тайно казнившие пленных, будут названы позднее. Тайно были казнены видные большевики Карл Радек (Собельзон) и Григорий Сокольников (Бриллиант), осужденные 30 января 1937 г. на 10 лет заключения. Причем именно Сталин сохранил им жизнь. В архиве сохранился проект приговора, отправленный Ульрихом Ежову с предложением расстрелять всех проходивших по процессу «параллельного центра». Представить, что Ежов без одобрения Сталина изменил меру наказания Радеку и Сокольникову, немыслимо. Возможно, что на сохранение жизни Радеку и Сокольникову повлиял разговор 9 января Сталина с известным еврейским писателем Лионом Фейхтвангером, который проявил интерес к их судьбе. Столь мягкое наказание может быть объяснено также желанием Сталина получить от Радека дополнительные показания против Николая Бухарина, с которым ему была устроена очная ставка, и против других фигурантов готовящегося третьего Московского процесса. Радек отбывал наказание в Верхнеуральской, а Сокольников в Тобольской тюрьме. По официальной версии, оба узника были убиты заключенными, но на самом деле бывших оппозиционеров сгубила откровенность и незнание основ агентурно-оперативной работы.

По сообщениям внутрикамерной агентуры, Радек и Сокольников постоянно в самых резких выражениях обвиняли Сталина в фальсификации прошедших политических процессов. После докладов об этом вождь решил действовать по установленному им же правилу: «есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы» и распорядился исправить свою ошибку двухлетней давности. Карл Радек был убит 19 мая 1939 г. В акте о его смерти, составленном администрацией Верхнеуральского политизолятора, сказано: «При осмотре трупа заключенного Радека К.Б. обнаружены на шее кровоподтеки, из уха и горла течет кровь, что явилось результатом сильного удара головой об пол. Смерть последовала в результате нанесения побоев и удушения со стороны заключенного троцкиста Варежникова, о чем и составили настоящий акт».

При расследовании, проведенном ЦК КПСС и КГБ в 1956–1961 гг., бывшие оперуполномоченные работники НКВД Федотов и Матусов показали, что убийство Радека было проведено под руководством ст. оперуполномоченного НКВД Петра Кубаткина, действовавшего по прямому указанию Лаврентия Берии и Богдана Кобулова, а распоряжение о «ликвидации» заключенных исходило лично от Сталина (53). В Верхнеуральскую тюрьму, где сидел Радек, прибыл оперуполномоченный секретно-политического отдела НКВД Кубаткин. Сначала он использовал привезенного с собой заключенного, уголовника Мартынова, который спровоцировал драку, но убить Радека с первого захода не удалось. Через несколько дней Кубаткин привез другого заключенного, по фамилии Варежников — на самом деле это был Степанов, бывший комендант НКВД Чечено-Ингушской ССР, осужденный за служебные преступления. Степанов спровоцировал новую драку и убил Радека. В ноябре 1939 г. он был отпущен на свободу, а Кубаткин вскоре стал начальником УНКВД по Московской области (54).

Григорий Сокольников был убит 21 мая 1939 г. В Тобольскую тюрьму для выполнения «спецзадания» прибыл другой палач, оперуполномоченный того же секретно-политического отдела Григорий Шарок (55). Шарок вместе с начальником тюрьмы Флягиным и осужденным по Кировскому делу бывшим сотрудником НКВД П.М. Лобовым забили экс-министра финансов СССР Сокольникова до смерти в одиночной камере. В акте о смерти было указано, что убийство в результате ссоры совершил сокамерник Котов П.М. (под этой фамилией в тюрьме и был оформлен Лобов). В акте отмечено, что при попытке Сокольникова напасть на Котова последний «схватил парашу и ударом по голове отстранил его от себя» (56). Остается лишь добавить, что Радек и Сокольников посмертно реабилитированы и, что самое важное, восстановлены в КПСС.

Примерно в то же время, когда решалась судьба Радека и Сокольникова, вождем было принято решение тайно убить видного чекиста, дипломата и разведчика И.Т. Бовкуна-Луганца (57). В марте 1939 г. Бовкун-Луганец был отозван из Китая. Его отправили на отдых в дом отдыха в Цхалтубо. Жена должна была присоединиться к нему позднее. Нарком внутренних дел Грузии Авксентий Рапава получил от Берии указание поселить в тот же дом отдыха двух специально прибывших из Москвы сотрудников НКВД, которые имели указание тайно ликвидировать полпреда путем отравления (58). Как показал на следствии Рапава, Бовкуна-Луганца с женой должны были ликвидировать тайно, «чтобы иностранная разведка не догадалась об их разоблачении, а подчиненные полпреда не стали невозвращенцами».

Узнав о планируемом способе казни, Рапава позвонил по телефону Берии и доложил, что внезапная смерть такого ответственного работника неизбежно повлечет за собой вмешательство врачей и вскрытие трупа, и просил изменить план операции. По словам Рапавы, Берия ответил: «Я спрошу и сообщу». План «операции» изменили, Бовкуна-Луганца тайно арестовали, доставили в Москву и отдали лубянским следователям. Как пояснил на следствии Рапава, «это указание Берии было мною выполнено скрытно, ночью, так что никто посторонний не знал об аресте».

9 июня 1939 г. Берия направил Сталину и Молотову протокол допроса Бовкуна-Луганца от 5 июня с признательными показаниями. Берия писал, что только после очной ставки с арестованными бывшим наркомом внутренних дел Ежовым и его заместителем Фриновским от Бовкуна-Луганца было получено признание в том, что он был в 1934 г. «вовлечен в антисоветскую заговорщическую организацию» в НКВД своим тогдашним начальником Фриновским. 14 июня Берия направил Сталину протокол допроса Бовкуна-Луганца от 11 июня, в котором он назвал в числе «заговорщиков» бывшего советника полпредства СССР в Китае, одновременно являвшегося резидентом НКВД в Чунцине, полковника Михаила Ивановича Ганина и секретаря полпредства, одновременно резидента НКВД в Ханькоу, — полковника Николая Александровича Тарабарина. Оба они еще не были арестованы, причем Тарабарин в это время находился в Китае. Арест бывшего полпреда решили не афишировать и план «операции» переработали по новому сценарию. Жену Бовкуна-Луганца арестовали, и ей предстояло разделить страшную участь мужа.

О дальнейшем развитии событий рассказал на допросе в прокуратуре 1 сентября 1953 г. один из палачей, Шалва Церетели (59). «Я был вызван в кабинет Кобулова Богдана, где увидел Влодзимирского и еще одного сотрудника. Кобулов объявил нам, что есть двое арестованных, которых нужно уничтожить необычным путем. Мотивировал он это какими-то оперативными соображениями. Тогда же он объявил, что нам троим поручается выполнение этого задания и что мы должны это сделать прямо в вагоне, в котором будут ехать эти люди из Москвы в Тбилиси» (60). По плану, изложенному Кобуловым, все следовало обставить так, «чтобы народ знал, что эти люди погибли в автомобильной катастрофе при следовании на курорт Цхалтубо и что соответствующие указания наркому внутренних дел Грузии Рапаве уже даны. От Кобулова сразу же все мы пошли в кабинет Берии. Берия не сказал нам ничего нового, повторив то, что говорил Кобулов. Не помню, или у Кобулова, или у Берии я попросил разрешения ликвидировать их с применением огнестрельного оружия, но нам этого не разрешили, сказав, что нужно ликвидировать тихо, без шума. Старшим группы был Влодзимирский. Помню, что вагон был необычным, в нем был даже салон, всего в вагоне было пять человек — нас трое и мужчина с женщиной».».. Мы ликвидировали этих лиц. Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил мужчину, которого затем придушил наш сотрудник. Этот сотрудник сложил тела в мешки и перенес их в автомашину» (61). Третьим сотрудником был начальник внутренней тюрьмы НКВД Миронов (62).

Тела убитых выгрузили из вагона на небольшой станции, передав сотрудникам НКВД, присланным Рапавой. Об инсценировке катастрофы Рапава позднее рассказал: «На дороге между Цхалтубо и Кутаиси мною была пущена под откос пустая легковая машина, затем были вызваны работники милиции, которые соответствующим образом оформили катастрофу (в машине было умышленно испорчено рулевое управление), а в отношении погибших было сказано, что они отправлены в Тбилиси для оказания скорой медицинской помощи». Как пояснил Церетели: «Тела убитых были где-то похоронены, но затем поступило указание из Москвы похоронить их с почестями. Тогда тела были выкопаны, положены в хорошие гробы и вновь похоронены, но уже гласно».

Торжественное прощание с Бовкуном-Луганцом и его женой прошло 15 июля 1939 г. при большом стечении народа в Доме Красной Армии в Тбилиси. Похороны с государственными почестями состоялись на Ново-Верийском кладбище. В числе высших руководителей Грузии, прибывших проводить «безвременно погибших» в последний путь, наряду с первым секретарем ЦК КП(б) Грузии К.Н. Чарквиани был соучастник убийства Рапава. Правда, на траурном митинге он не выступал. Через сутки после автокатастрофы, 10 июля 1939 г., газета «Заря Востока» опубликовала сообщение о трагической смерти в автокатастрофе отъезжающих после отдыха из Цхалтубо в Тбилиси посла с супругой. Из этого сообщения следовало, что машина, задействованная в имитации аварии, была не «пустой», т. е. была с водителем. «В ночь на 8 июля с. г. легковая машина ГАЗ-А, в которой следовали полпред СССР в Китае тов. И.Т. Бовкун-Луганец и его жена Н.В. Бовкун-Луганец, потерпела аварию на 7-м километре от Кутаиси по Цхалтубской дороге. Машина шла по прямой дороге с небольшим подъемом. Свернув внезапно резко вправо, в сторону оврага глубиной 12 метров, машина пошла под откос и, ударившись о земляной бугор, перевернулась на левый бок. Авария произошла в результате того, что у продольной рулевой тяги, в месте крепления ее у рулевой сошки, отвернулась незашплинтованная пробка. Рулевая тяга сошла с места крепления, и машина потеряла управление. При аварии погибли т.т. И.Т. и Н.В. Бовкун-Луганец и водитель автомашины т. Б.А. Чуприн. Техническая комиссия: К. Кадагишвили, Мамаладзе, ст. госавтоинспектор Г. Гвания» (63).

Расчет Сталина оправдался. Смерть полпреда в результате случайной катастрофы, отмеченная в центральных газетах некрологами, не вспугнула «заговорщиков», и они не скрылись от правосудия. Названные на допросах Бовкуном-Луганцом «заговорщики» Ганин и Тарабарин были арестованы, 28 января 1940 г. приговорены Военной коллегией Верховного суда к высшей мере и на следующий день расстреляны. Реабилитированы 25 июня 1957 г. На следствии палачи Церетели и Влодзимирский пытались перевалить вину друг на друга. Влодзимирский утверждал, что «старшим по группе» ликвидаторов был не он, а Церетели, и жену Бовкуна-Луганца убил не он, а Миронов. К сожалению, остались невыясненными обстоятельства убийства Бориса Чуприна, водителя якобы потерпевшей катастрофу машины полпреда. Бывший начальник внутренней тюрьмы Миронов не был даже арестован, хотя на следствии он проходил как соучастник убийства. В ходе допросов и Церетели, и Влодзимирский заявили, что не считают содеянное преступлением. Церетели, в частности, сказал: «Ликвидацию этих людей я считал законной, поскольку возглавлял эту операцию Влодзимирский, работавший тогда начальником следственной части по особо важным делам НКВД СССР и знавший дела на этих арестованных». Влодзимирский же заявил: «Этот случай я не считал убийством, а рассматривал его как оперативное задание».

По приказу Сталина была тайно арестована, а затем так же тайно казнена вторая жена маршала Г.И. Кулика Кира Ивановна Симонич-Кулик, подозреваемая в шпионаже. Сталин приказывал НКВД присматривать за женами своих соратников, имевших «неправильное» социальное или национальное происхождение или подозрительное прошлое. Вождя бесило, и на этот счет есть множество свидетельств, «засилье» еврейских жен в его ближайшем окружении, на самом партийном верху. На еврейках были женаты многие русские члены ЦК и даже Политбюро в двадцатые и тридцатые годы: Молотов (Перл Карповская, она же Полина Жемчужина), Ворошилов (Голда Горбман), Бухарин (сначала Эсфирь Гурвич, потом Анна Лурье), Рыков (Нина Маршак), Калинин (Екатерина Лорберг), Киров (Мария Маркус), Куйбышев (Евгения Коган), Андреев (Дора Хазан, она же Сермус), Орджоникидзе (Зинаида Павлуцкая), Крестинский (Вера Иоффе), Постышев (Татьяна Постоловская), Луначарский (Наталья Розенель), Межлаук (Чарна Эпштейн), Ежов (Евгения Файгенберг-Хаютина-Гладун) и еще многие другие — их перечень занял бы много места. Даже помощник Сталина, едва ли не его аltег еgо, Александр Поскребышев, выбрал себе в жены Брониславу Соломоновну Вайнтрауб… Такие жены, по мнению Сталина, могли представлять интерес для вражеских разведок.

По указанию вождя были арестованы жены членов Политбюро Калинина и Молотова, а также Поскребышева, и статус высокопоставленных мужей не изменил их участи. Прошлое Киры Ивановны, по мнению вождя, было далеко не безоблачным. Отец, начальник царской контрразведки в Гельсингфорсе, расстрелян в 1919 г., мать побывала в ссылке и, вернувшись, выехала в Италию к другой дочери и не вернулась, два брата осуждены. Муж сестры художник Храпковский, протеже Кулика, был разоблачен как «вражеский лазутчик». Последний (перед Куликом) муж, в прошлом крупный нэпман некий Шапиро, как выяснится впоследствии, был связан с иностранными разведками. Кира любила шумные веселые компании, и часто в доме заместителя наркома обороны появлялись незнакомые люди (64).

Александру Соколову, автору книги «Анатомия предательства: «Суперкрот» ЦРУ в КГБ: 35 лет шпионажа генерала Олега Калугина», в конце 1950-х гг. в КГБ СССР поручили ознакомиться с оперативно-розыскном делом на Киру Кулик-Симонич и дать заключение о целесообразности уничтожения архивного дела. Вот что пишет Александр Соколов в своей книге: «По материалам, эта женщина вышла из дома, чтобы поехать на служебной машине мужа в Кремлевскую поликлинику, и домой не вернулась. В связи с этим по ней был объявлен всесоюзный розыск. Дело состояло из двенадцати томов. В нем находились циркулярные и отдельные телеграммы во все территориальные и транспортные органы НКВД с приметами пропавшей, кратким изложением факта — «вышла из дома и не вернулась» — и указанием о розыске. Сообщения, в том числе на имя наркома Берии, о проведенных агентурно-оперативных мероприятиях и их результатах. Заявления самого Кулика об исчезновении жены не было. В томах были подшиты многочисленные агентурные сообщения о Кулике…»

«…Большинство материалов дела относилось к Кулик-Симонич и двум ее сестрам, с которыми она проживала в 1920—1930-х гг. в Ленинграде. В частности, сведения об их весьма свободном образе жизни, кутежах и близких связях с иностранцами. В отдельном томе находились справки о содержании периодически прослушиваемых телефонных разговоров Кулик-Симонич, а также ее разговоров на квартире одного из известных деятелей советской культуры, с которым она находилась в весьма близких отношениях. Поиск результатов не дал, но постановление о прекращении розыска не выносилось. С 1941 г. дело находилось в архиве. Хотя по делу проводились розыскные мероприятия, у меня сложилось твердое мнение, что поиск велся формально и никого не интересовал. По своему содержанию розыскное дело фактически являлось делом агентурной разработки Кулик-Симонич. Его уничтожили». По воспоминаниям Александра Соколова, «в розыскном деле не было материалов о каких-либо антисоветских высказываниях или подозрениях о «работе на капиталистические разведки» самого Кулика или его жены».

Нарком Ворошилов несколько раз требовал от своего зама порвать с Симонич и ее семейством, но Кулик, как известно, был упрям. В конце апреля Кулика вызвал Сталин, показал документы о шпионской деятельности семейства Симонич и категорически посоветовал развестись с женой. Кулик пообещал, но, вернувшись, домой, обо всем рассказал жене. Та сильно испугалась, несколько дней была не в себе, куда-то звонила, к кому-то бегала. Ее друзья перестали приходить к ним в дом. 5 мая 1940 г., за два дня до присвоения Кулику звания маршала, его жена пошла к зубному врачу и исчезла. 8 мая Кулик заявил о ее исчезновении в НКВД, но до разоблачения «банды Берии» жена Кулика находилась в розыске (65: 202). Тайно арестовать жену маршала Кулика Берия приказал Вениамину Гульсту, заместителю начальника 1 — го отдела ГУГБ НКВД, отвечавшему за охрану руководителей партии и правительства (66). Вот что он рассказал в августе 1953-го на допросе в Генеральной прокуратуре: «В 1940 г. меня вызвал к себе Берия. Когда я явился к нему, он задал мне вопрос: знаю ли я жену Кулика? На мой утвердительный ответ Берия заявил: «Кишки выпущу, кожу сдеру, язык отрежу, если кому-то скажешь то, о чем услышишь». Затем Берия сказал: «Надо украсть жену Кулика, в помощь даю Церетели и Влодзимирского, но надо украсть так, чтобы она была одна»».

В течение двух недель на улице Воровского чекисты вели наблюдение, но жена Кулика без сопровождения не выходила. Каждую ночь заместитель наркома внутренних дел Меркулов приезжал проверять тайный пост. Наконец в мае 1940-го вышедшая одна из дома Симонич-Кулик была незаметно задержана и отправлена в Сухановскую тюрьму НКВД. О подробностях «операции» рассказал на допросе 4 августа 1953-го участник похищения Влодзимирский. По его словам, опергруппу возглавил Церетели, задание они получили непосредственно от Берии, а руководил операцией Меркулов. Влодзимирский пояснил, что сам не участвовал в допросах Симонич-Кулик. По показаниям Меркулова, Симонич-Кулик в Сухановской тюрьме была допрошена 2 или 3 раза, а затем была завербована в агенты НКВД. Через некоторое время Берия, сославшись на «инстанцию», сказал, что освобождать ее нельзя, а надо ликвидировать. Берия сказал также, что официальный розыск Симонич-Кулик был им объявлен «для видимости» и тоже по распоряжению «инстанции». Исходя из этого, пояснил Меркулов, он не считал ее физическое уничтожение «незаконным». «Инстанция» — под этим эвфемизмом Генеральная прокуратура в протоколах допросов членов «банды Берии» стыдливо прятала организатора и вдохновителя преступных акций Сталина. Хотя на следствии иногда его фамилия называлась и прямо. Только он мог решить судьбу Киры Симонич-Кулик.

О том, как ее убили, рассказал на допросе Влодзимирский. Он вместе с начальником внутренней тюрьмы Мироновым отправился в Сухановскую тюрьму. Там они получили арестованную, доставили ее в помещение в Варсонофьевском переулке, где во внутреннем дворе их встретил комендант НКВД Василий Блохин. Миронов и Блохин отвели Симонич-Кулик во внутреннее помещение нижнего этажа здания и застрелили. Буквально через несколько минут, когда они вышли во двор, к ним подошли прокурор СССР Виктор Бочков и Богдан Кобулов. Бочков выругал Блохина, что он произвел расстрел, не дождавшись его и Кобулова. Влодзимирский описал эту сцену так: «Я хорошо помню, как Блохин при мне доложил им, что приговор приведен в исполнение. Бочков тогда выругал Блохина, сделав ему строгое замечание, что он привел приговор в исполнение, не дождавшись его и Кобулова». Когда эти показания Влодзимирского зачитали на допросе в прокуратуре Бочкову 25 января 1954-го, он заявил, что «за давностью лет не припоминает» такого, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть показания Влодзимирского не может.

Блохин, долгие годы приводивший в исполнение смертные приговоры, на допросе 19 сентября 1953-го рассказал, что его вызвал Кобулов и сказал, что привезут женщину и ее нужно расстрелять без оформления бумаг, причем «Кобулов запретил ее о чем-либо спрашивать». В тот же день Влодзимирский и Миронов доставили в помещение для расстрела женщину, и в их присутствии Блохин ее расстрелял. На том же допросе Блохин вспомнил, что был еще один аналогичный случай в 1940 или 1941 году, когда он расстрелял в присутствии Кобулова и Влодзимирского какого-то неизвестного мужчину. При этом Кобулов его заверил, что бумаги о расстреле будут оформлены позже. Фамилия расстрелянного осталась невыясненной. Допрошенный по «делу Берии» 29 августа 1953-го еще в качестве свидетеля, Меркулов на вопрос, как он расценивает историю похищения и убийства жены маршала Кулика, ответил: «Расцениваю это как факт безобразный, противоречащий моим убеждениям и ничего не давший с точки зрения целесообразности. Однако я не сомневался, что таково было указание И.В. Сталина, а любое указание товарища Сталина я выполнял безоговорочно». И пояснил, что Берия четко ему сказал, что в отношении Симонич-Кулик есть прямое указание Сталина.

Также по указанию Сталина в ночь с 12 на 13 января 1948 г. в Минске был тайно убит актер, режиссер, педагог, общественный деятель, художественный руководитель Московского государственного еврейского театра, народный артист СССР, лауреат Сталинской премии Михоэлс (наст, фамилия Вовси) Соломон Михайлович. В качестве председателя Еврейского антифашистского комитета в годы Великой Отечественной войны Михоэлс внес весомый вклад в победу. В 1943 г. Сталин использовал С.М. Михоэлса для сбора средств на вооружение Красной Армии среди еврейской диаспоры ряда зарубежных стран. Вместе с поэтом И. Фефером Михоэлс семь месяцев находился в США, Англии, Канаде и Мексике.

«С помощью еврейских организаций США были собраны средства, на которые приобретено 1000 самолетов, 500 танков, значительное количество продовольствия, одежды и обуви. В СССР были отправлены два парохода с вещами, медикаментами и продуктами» (67).

Вскоре после смерти Сталина бывший министр госбезопасности СССР В.С. Абакумов, находившийся тогда в заключении, показал: «Насколько я помню, в 1948 г. глава Советского правительства И.В. Сталин дал мне срочное задание быстро организовать работниками МГБ СССР ликвидацию Михоэлса, поручив это специальным лицам. Тогда было известно, что Михоэлс, а вместе с ним и его друг, фамилию которого я не помню, прибыли в Минск. Когда об этом было доложено Сталину, он сразу же дал указание именно в Минске и провести ликвидацию…» (68).

Разработка и проведение операции были поручены заместителю министра госбезопасности СССР С.И. Огольцову и министру госбезопасности БССР Л.Ф. Цанаве (69); (70).

Сопровождавший Михоэлса театровед В.И. Голубов-Потапов, как выяснилось впоследствии, был тайным агентом МГБ. Было решено через агента «пригласить Михоэлса в ночное время в гости к каким-либо знакомым, подать ему машину к гостинице, привезти его на территорию загородной дачи Цанавы, где и ликвидировать, а труп вывезти на малолюдную улицу города, положить на дороге, ведущей к гостинице, и произвести наезд грузовой машины…». Вот что показал Цанава: «…При приезде Огольцов сказал нам, что по решению Правительства и личному указанию И.В. Сталина должен быть ликвидирован Михоэлс, который через день или два приезжает в Минск по делам службы… Убийство Михоэлса было осуществлено в точном соответствии с этим планом <…> примерно в 10 часов вечера Михоэлса и Голубова завезли во двор дачи. Они немедленно с машины были сняты и раздавлены грузовой автомашиной. Примерно в 12 часов ночи, когда по городу Минску движение публики сокращается, трупы Михоэлса и Голубова были погружены на грузовую машину и отвезены и брошены на одной из глухих улиц города. Утром они были обнаружены рабочими, которые об этом сообщили в милицию».

В Архиве КГБ Республики Беларусь хранится архивно-следственное дело в двух томах, которое проливает свет на последние дни жизни и обстоятельства смерти С.М. Михоэлса. Из дела следует, что каждый шаг Михоэлса в Минске находился под контролем МГБ БССР. Трупы Михоэлса и Голубова были обнаружены около строящейся трамвайной линии в семь часов утра рабочими. Погибшие были запорошены снегом, все вещи и деньги у них были целы. Все выглядело как несчастный случай, и расследование поручили милиции. В Минск была командирована группа оперативных работников Главного управления милиции МВД СССР, которая спустя месяц после гибели Михоэлса представила заместителю министра внутренних дел СССР генерал-полковнику И.А. Серову совершенно секретную записку о результатах проведенного расследования. В ней, в частности, было отмечено: «Оба трупа оказались вдавленными в снег, который шел с вечера 12 января при значительном ветре. Вся одежда покойных, деньги, документы и ручные часы (у Михоэлса золотые) оказались в сохранности. У часов Михоэлса отсутствовало лишь стекло, однако часы эти, как и часы Голубова-Потапова, в момент осмотра трупов были на ходу. Судебно-медицинским исследованием трупов, производившимся 13 января главным судебно-медицинским экспертом Министерства здравоохранения БССР Прилуцким и экспертами-врачами Наумович и Карелиной, установлено, что смерть Михоэлса и Голубова-Потапова последовала в результате наезда на них тяжелой грузовой автомашины. У покойных оказались переломанными все ребра с разрывом тканей легких, у Михоэлса перелом позвонка, а у Голубова-Потапова тазовых костей. Все причиненные повреждения являлись прижизненными… Никаких данных о том, что Михоэлс и Голубов-Потапов погибли не от случайного на них наезда, а от каких-либо других причин, расследованием не добыто… Необходимо отметить, что работа по выявлению скрывшегося водителя представляет большие трудности. В автохозяйствах гор. Минска имеются свыше 4 тысяч машин. Кроме того, значительное количество машин ежедневно прибывает в Минск из других областей, а также из воинских подразделений, дислоцированных в Минской области. Таким образом, несмотря на принятые меры, установить водителя, совершившего наезд на Михоэлса и Голубова-Потапова, пока не представилось возможным…» (71).

В Москве были организованы пышные похороны Михоэлса. В те дни «Правда» вышла с большим некрологом, в котором Михоэлс был назван «активным строителем советской художественной культуры», «крупным общественным деятелем, посвятившим свою жизнь служению советскому народу».

Организаторы убийства С.М. Михоэлса впоследствии были награждены орденами. Особо была отмечена роль министра госбезопасности БССР Л.Ф. Цанавы. 12 августа 1950 г. Сталин подписал постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о награждении его орденом Ленина. Такой чести Цанава был удостоен в связи с 50-летием и «за заслуги перед государством».

23 мая 1946 г. в Нюрнберге, в номере гостиницы, был найден мертвым советский прокурор, советник юстиции III класса Николай Зоря. Расследование, которое провел сын погибшего прокурора Юрий Зоря, показало, что прокурор не должен был допустить появления показаний Риббентропа о существовании секретного протокола к советско-германскому договору о ненападении. Но и Риббентроп, и его заместитель Вайцзеккер под присягой раскрыли его содержание (72).

Накануне своей гибели Зоря просил непосредственного начальника — генерального прокурора Горшенина — срочно организовать ему поездку в Москву для доклада Вышинскому о сомнениях, возникших у него при изучении катынских документов, так как с этими документами он выступать не может. Горшенин отказал. Внезапная смерть молодого здорового члена советской делегации в центре внимания всего мира — это не сталинский стиль. Его можно было бы вызвать в Москву и там с ним расправиться. Однако Зоря совершил непростительную ошибку, и это потребовало немедленной реакции. Сомнение в сталинской правде о Катыни — это смертный приговор не только сомневающемуся, но и его окружению. Зоря скорее всего этого не учел. Наверное, он надеялся, что Вышинский поймет слабость обвинения и не допустит компрометации советской стороны перед трибуналом, а может, позволит ему не возвращаться из Москвы в Нюрнберг.

На следующее утро Зорю нашли мертвым. Официальная версия — неосторожность при чистке оружия; семье сообщили о самоубийстве. Среди советской делегации ходили слухи, будто Сталин сказал: «Похоронить, как собаку!» (73). С событиями в Катыни было связано еще одно тайное убийство. 30 марта 1946 г. у себя в квартире в Кракове был убит польский прокурор Роман Мартини, собиравший материалы по Катынскому делу. Тотчас пошли слухи, что Мартини нашел документы, неоспоримо доказывающие вину НКВД за расстрел пленных, и за несколько дней до убийства передал их с соответствующим докладом в Министерство юстиции. Убийцами были 20-летний С. Любич-Врублевский, бывший во время войны солдатом Армии Крайовой, а затем сотрудником милиции (предположительно, агент госбезопасности) и его 17-летняя подруга Иоланта Слапянка. Любич-Врублевский был арестован и тотчас бежал (впоследствии расстрелян), а его подруга была судима за убийство с целью ограбления. По некоторым данным, Мартини нашел так называемый «рапорт Тартакова» — немецкую фальшивку времен войны, которую, однако, долгое время принимали за подлинный документ НКВД (74).

Кроме очевидных и доказанных убийств, историками до сих пор ведутся споры о причастности «вождя народов» к убийству Фрунзе, Бехтерева, Куйбышева, Крупской и других видных деятелей. Можно с уверенностью утверждать, что вряд ли найдутся документы, свидетельствующие о прямой причастности вождя к их убийству. Если они когда-то и были, их давно уничтожили. Коба показал себя непревзойденным мастером фальсификаций и не оставлял следов там, где это могло ему навредить. Вызвала много вопросов смерть революционера, одного из видных военачальников Красной Армии во время Гражданской войны Михаила Васильевича Фрунзе (1885–1925 гг.), умершего вскоре после убийства Кирова. Официально сообщалось, что Михаил Фрунзе болел язвой желудка и 29 октября 1925 г. ему сделали операцию, которая прошла успешно. Однако через 39 часов Фрунзе скончался «при явлениях паралича сердца». Спустя 10 минут после его смерти, ночью 31 октября, в больницу прибыли Сталин, Рыков, Бубнов, Уншлихт, Енукидзе и Микоян. Была произведена экспертиза, по результатам которой судмедэксперт записал: «Обнаруженные при вскрытии недоразвития аорты и артерий, а также сохранившаяся зобная железа являются основой для предположения о нестойкости организма по отношению к наркозу и плохой сопротивляемости его по отношению к инфекции».

На вопрос, почему возникла сердечная недостаточность, приведшая к смерти, ответа в заключении не было. Недоумение по этому поводу высказывалось и в газетах. Еще более загадочной стала ситуация после публикации в день его смерти заметки «Товарищ Фрунзе выздоравливает» в «Рабочей газете». На рабочих собраниях спрашивали: зачем делалась операция; почему Фрунзе согласился на нее, если с язвой можно прожить и так; какова причина смерти; почему опубликована дезинформация в популярной газете? В связи с этим врач И.И. Греков, ассистировавший при операции хирургу В.Н. Розанову, дал интервью, помещенное с вариациями в разных изданиях. По его словам, операция была необходимой, так как больной находился под угрозой внезапной смерти и Фрунзе сам попросил прооперировать его по возможности скорее. «Операция относилась к разряду сравнительно легких и была выполнена по всем правилам хирургического искусства, но наркоз протекал тяжело; печальный исход объяснялся также обнаруженными при вскрытии непредвиденностями». По словам Грекова, к больному после операции никого не допускали, «но, когда Фрунзе сообщили, что ему прислал записку Сталин, он попросил записку прочесть и радостно улыбнулся». Записка была краткой: «Дружок! Был сегодня в 5 ч. вечера у т. Розанова (я и Микоян). Хотели к тебе зайти, — не пустили, язва. Мы вынуждены были покориться силе. Не скучай, голубчик мой. Привет. Мы еще придем, мы еще придем… Коба» (75).

Интервью вызвало еще большее недоверие к официальной версии. Используя слухи и пересуды на эту тему, писатель Пильняк написал «Повесть непогашеной луны», где в образе командарма Гаврилова, умершего во время операции, все узнали Фрунзе. Часть тиража «Нового мира», где публиковалась повесть, была конфискована, что было воспринято общественностью как косвенное подтверждение версии убийства.

Некоторые историки считают, что смерть Фрунзе произошла из-за врачебной ошибки — от передозировки наркоза. Свою точку зрения они подкрепляют тем, что Фрунзе был ставленником Сталина и вполне лояльным к нему политиком. К тому же до расстрельного 1937 г. было 12 долгих лет, и вождь еще не осмелился на проведение «чисток» и устранение неугодных.

Однако их оппоненты отмечают, что уже и в 1925 г. происходили события, часть из которых можно рассматривать как «устранения». Этот год был отмечен целой серией «случайных» смертей и катастроф. Так 6 августа 1925 г. при невыясненных обстоятельствах был убит легендарный герой Гражданской войны Григорий Иванович Котовский, сделавший карьеру от уголовного преступника до члена ЦИК СССР и члена Реввоенсовета СССР. Фрунзе внимательно следил за ходом следствия по делу об убийстве Котовского. Потрясенный нелепой на первый взгляд смертью командира одного из крупных соединений РККА, ставшего недавно членом Реввоенсовета СССР и приглашенного на пост его заместителя, Фрунзе, по-видимому, заподозрил что-то неладное и затребовал в Москву все документы по делу убийцы Котовского Мейера Зайдера. Кто знает, чем закончилось бы это следствие и какие имена были бы названы, если бы сам Фрунзе в октябре того же года не умер на операционном столе? (76).

19 марта в Москве внезапно умер «от разрыва сердца» председатель Союзного Совета ЗСФСР и один из председателей ЦИК СССР Н.Н. Нариманов. 22 марта в авиационной катастрофе погибли первый секретарь Заккрайкома РКП(б) А.Ф. Мясников, председатель ЗакЧК С.Г. Могилевский и летевший с ними уполномоченный наркомата почт и телеграфов Г.А. Атарбеков. 27 августа в США, катаясь на лодке, при невыясненных обстоятельствах погибли недруг Сталина Э.М. Склянский и председатель правления акционерного общества «Амторп» И.Я. Хургин. Склянский, бессменный заместитель наркомвоенмора Троцкого, весной 1924 г. был отстранен от должности и назначен председателем правления треста «Моссукно».

28 августа на подмосковной станции погиб под поездом соратник Фрунзе, член Реввоенсовета 6-й армии во время Перекопской операции, член бюро Иваново-Вознесенского губкома партии, председатель Авиатреста В.Н. Павлов. Примерно в это же время в автомобильной аварии погиб близкий к Фрунзе начальник Мосгубмилиции Ф.Я. Цируль. Да и сам Михаил Васильевич в начале сентября выпал на полном ходу из автомобиля, дверца которого почему-то оказалась неисправной, и чудом остался жив. На вопрос, был ли у Сталина резон устранять Фрунзе, сторонники версии насильственной смерти Фрунзе приводят следующие аргументы. Летом 1923 г. в гроте недалеко от Кисловодска состоялось законспирированное совещание нескольких партийных лидеров под руководством Зиновьева и Каменева, названное впоследствии «пещерным». На нем присутствовали отдыхающие на Кавказе и приглашенные из ближайших регионов партийные деятели той поры. От Сталина поначалу это совещание скрыли, хотя обсуждался вопрос об ограничении его властных полномочий в связи с болезнью Ленина. Ни один из участников этого совещания, кроме Ворошилова, который скорее всего был там глазами и ушами вождя, не умер своей смертью. Фрунзе там присутствовал в качестве военного представителя. Могли Сталин забыть такое?

В 1924 г. по инициативе Фрунзе была проведена серьезная реорганизация Красной Армии. Он добился упразднения института политических комиссаров в армии — они были заменены помощниками командиров по политчасти без права вмешиваться в командные решения. В 1925 г. Фрунзе произвел ряд серьезных перемещений и назначений в командном составе, в результате чего во главе некоторых военных округов, корпусов и дивизий оказались подобранные им лично военные с учетом их квалификации, а не по принципу коммунистической преданности.

Бывший секретарь Сталина Б.Г. Бажанов вспоминал: «Я спросил у Мехлиса, что думает Сталин об этих назначениях?» «Что думает Сталин? — переспросил Мехлис. — Ничего хорошего. Посмотри на список: все эти Тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские — какие это коммунисты. Все это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной Армии». Кроме того, Фрунзе лояльно относился к партийной оппозиции, чего Сталин не терпел. «Конечно, оттенки должны быть и будут. У нас ведь 700 000 членов партии, руководящих колоссальнейшей страной, и нельзя требовать, чтобы эти 700 000 человек по каждому вопросу мыслили одинаково», — писал наркомвоенмор. Не осталась без внимания вождя и статья о Фрунзе под названием «Новый русский вождь» в английском ежемесячнике «Аэроплан». «В этом человеке, — говорилось в статье, — объединились все составные элементы русского Наполеона». Статья стала известна партийному руководству. По свидетельству Бажанова, Сталин выразил резкое недовольство этим. Однако вскоре он проявил трогательную заботу о Фрунзе, сказав: «Мы совершенно не следим за драгоценным здоровьем наших лучших работников», после чего политбюро чуть ли не силой заставило Фрунзе согласиться на операцию. Бажанов считал, что Сталин убил Фрунзе, чтобы на его место назначить своего человека — Ворошилова (77). Перед операцией Фрунзе пишет жене очень личное письмо, которое оказывается в его жизни последним…

«Москва, 26.10. Здравствуй, дорогая! Ну вот, наконец, подошел и конец моим испытаниям! Завтра утром я переезжаю в Солдатенковскую больницу, а послезавтра (в четверг) будет и операция. Когда ты получишь это письмо, вероятно, в твоих руках уже будет телеграмма, извещающая о ее результатах. Я сейчас чувствую себя абсолютно здоровым и даже как-то смешно не только идти, а даже думать об операции. Тем не менее оба консилиума постановили ее делать. Лично этим решением удовлетворен. Пусть же раз навсегда разглядят хорошенько, что там есть, и попытаются наметить настоящее лечение. У меня лично все чаще и чаще мелькает мысль, что ничего серьезного нет, ибо, в противном случае, как-то трудно объяснить факт моей быстрой поправки после отдыха и лечения. Ну, уж теперь нужно делать… После операции думаю по-прежнему недельки на две приехать к Вам. Твои письма получил. Читал их, особенно второе — большое, прямо с мукой. Что это действительно навалились на тебя все болезни? Их так много, что прямо не верится в возможность выздоровления. Особенно если ты, не успев начать дышать, уже занимаешься устройством всяких других дел. Надо попробовать тебе серьезно взяться за лечение. Для этого надо, прежде всего, взять себя в руки. А то у нас все как-то идет хуже-хуже. От твоих забот о детях, выходит, хуже тебе, а, в конечном счете, и им. Мне как-то пришлось услышать про нас такую фразу: «Семья Фрунзе какая-то трагическая… Все больны, и на всех сыплются все несчастия!..» И правда, мы представляем какой-то непрерывный, сплошной лазарет. Надо попытаться изменить это все решительно. Я за это дело взялся. Надо сделать и тебе. Ну, всего наилучшего. Крепко целую, поправляйся. Я настроен хорошо и совершенно спокоен. Лишь бы было благополучно у Вас. Еще раз обнимаю и целую. М. Фр.» (78).

Похоронили Фрунзе у Кремлевской стены. Сталин произнес короткую речь. Троцкий на похоронах замечен не был. Вдова Фрунзе, по слухам, до последнего дня была убеждена, что его «зарезали врачи». Она пережила мужа на год.

В ночь с 23 на 24 декабря 1927 г. в возрасте семидесяти лет скончался выдающийся русский психиатр, невропатолог, физиолог и психолог академик Владимир Михайлович Бехтерев.

По официальной версии, причиной смерти стало бытовое отравление. Известно, что Бехтерев был консультантом в Лечебно-санитарном управлении Кремля. В 1923 г. он дважды вызывался как невропатолог для консультаций больного Ленина. О состоянии здоровья Ленина и его отношении к своему здоровью ученый опубликовал статью «Человек железной воли» в газете «Петроградская правда» (26 января 1924 г. № 21).

Версию о насильственной смерти В.М. Бехтерева изложил профессор А.М. Шерешевский, посвятивший много лет изучению его биографии. Он утверждал, что Владимир Николаевич Мясищев, 22 года возглавлявший Ленинградский научно-исследовательский психоневрологический институт им. В.М. Бехтерева, и профессор, генерал-майор медицинской службы Николай Николаевич Тимофеев, долгие годы возглавлявший психиатрическую службу Советской Армии, независимо друг от друга сообщили ему, что В.М. Бехтерев накануне смерти по просьбе Лечебно-санитарного управления Кремля как невропатолог консультировал И.В. Сталина в связи с известной сухорукостью. «Сведения аналогичного характера сообщались в свое время также известным историком психиатрии и современником В.М. Бехтерева профессором Т.Н. Юдиным и председателем правления Всероссийского научного медицинского общества невропатологов и психиатров профессором В.М. Банщиковым. Следует обоснованно полагать, что сходные данные (из разных источников) об осмотре И.В. Сталина В.М. Бехтеревым в конце декабря 1927 г. делают этот факт в достаточной степени достоверным» (79).

О факте осмотра И.В. Сталина в эти дни В.М. Бехтеревым стало известно также профессору А.Е. Личко от доцента Е.И. Воробьевой, работавшей с В.М. Бехтеревым «с дореволюционных лет», профессора А.С. Чистовича, близкого сотрудника Бехтерева, и доцента К.М. Кондорацкой, дальней родственницы Владимира Михайловича, часто бывавшей в его семье (80).

По сведениям из тех же источников, врачебный осмотр Сталина Бехтерев проводил впервые. Будучи крупнейшим в мире врачом-невропатологом, ученый одновременно являлся виднейшим психиатром своего времени и «не мог не обратить внимание на аномальные личностные особенности своего пациента». «Остается неясным, присутствовал кто-либо из врачей при осмотре и беседе В.М. Бехтерева со Сталиным. Однако говорили, что по окончании этой процедуры ученый, выйдя из сталинского кабинета в приемную, бросил своего рода не совсем медицинскую, с точки зрения диагностики, короткую фразу «обыкновенный параноик», которая тут же была услышана находящимися в комнате лицами». По другим сведениям, В.М. Бехтерев, сев в Президиум заседания съезда, на которое в тот день он прибыл с некоторым опозданием, на вопрос коллег о причинах его задержки с некоторым раздражением ответил: «Смотрел одного сухорукого параноика». Возможно, это высказывание и стало известно И.В. Сталину. Однако прямых свидетельств, подтверждающих, что смерть Бехтерева связана с осмотром Сталина, нет. Потомки Бехтерева называют другую причину его смерти. Его правнук, директор Института мозга человека С.В. Медведев, говорит: «Предположение, что мой прадед был убит, это не версия, а вещь очевидная. Его убили за диагноз Ленину — сифилис мозга… Он как раз собирался ехать на международный конгресс, где мог рассказать, и скорее всего это и послужило… доказать ничего нельзя если система хочет убрать доказательства, она делает это хорошо» (81).

Загадочными остаются и обстоятельства смерти видного революционера, крупного советского и партийного деятеля, бывшего председателя ВСНХ Валериана Владимировича Куйбышева (1888–1935 гг.), который скоропостижно скончался 25 января 1935 г. Его смерть последовала вскоре после убийства Кирова. В последней биографии В.В. Куйбышева, изданной в 1988 г., его смерть объясняется потерей здоровья в тюрьмах и ссылках, большим напряжением в работе после революции. «Натруженное сердце не выдержало», — писали его биографы. Однако свидетельства об обстоятельствах смерти Куйбышева крайне противоречивы. Имеются сторонники двух точек зрения — одни убеждены, что инициатором устранения Куйбышева был Сталин, другие отрицают это. В официальном медицинском заключении сказано: «…Смерть тов. Куйбышева наступила вследствие закупорки правой венечной артерии сердца свертком крови (тромбом), образовавшимся в результате резко выраженного общего атеросклероза, поразившего в особенно сильной степени венечные артерии сердца». Журналист и историк В Л. Боруля в книге «Радость жизни — битва. Повесть о В.В. Куйбышеве» так описывает его последние дни перед смертью: «В январе 1935 г. он чувствовал себя неважно. Мучили бессонница, боль, отдающая в поясницу. К концу дня снижалась работоспособность, моментами наплывала слабость, выступала испарина». Сестра Куйбышева Елена Владимировна вспоминала: «Поздно вечером 23 января я уходила от брата. Уже спустилась, чтобы одеться, и снизу — смотрела на сильную крепкую фигуру Валериана. — Сегодня у тебя был консилиум врачей, что они тебе сказали? — спросила я. — Они сказали, что я здоров. — А сердце? — Сердце? Это самое здоровое, что есть в моем организме».

Сын Куйбышева Владимир Валерианович, родившийся в 1917 г. в самарской тюрьме, уверен, что его отец был отравлен «лекарствами» — ядами по приказу Сталина. В числе исполнителей он называет секретаря Валериана Владимировича В. Максимова-Диковского и лечащего врача Л.Г. Левина. Вот как он описывает последний день жизни отца, когда тот внезапно почувствовал себя плохо и решил уйти домой: «Личный секретарь, В. Максимов, недавно сменивший (несмотря на резкие протесты отца!) верного и преданного Михаила Фельдмана, с кем отец провел многие годы, не сопровождает его и не вызывает лечащего врача Л.Г. Левина. Отец идет по Кремлю, домой, в тяжелом состоянии, обливаясь потом… Он направляется в амбулаторию, находившуюся в нашем подъезде на первом этаже. Амбулатория почему-то оказывается закрытой, что прежде никогда не бывало. С трудом поднимается на третий этаж. В квартире застает только домработницу Лену. Просит ее принести горячего молока, идет по коридору в свой кабинет. Там ложится на кушетку, накрывается пледом и вскоре в одиночестве умирает».

Версия отравления Куйбышева, которую поддерживает его сын, была официально озвучена через три года после смерти на знаменитом процессе конца 1930-х гг. Тогда же и был расстрелян В. А Максимов-Диковский, которому инкриминировали «участие в террористическом акте» против Куйбышева. Эта версия имеет и дополнительное свидетельство. На медицинском вскрытии тела Валериана Владимировича присутствовала сестра жены Куйбышева — Нина Андреевна Лежава. С нее была взята подписка о неразглашении врачебной тайны, и только в 1953 г., после смерти Сталина, она рассказала своей сестре Ольге, вдове Куйбышева, что в его организме был обнаружен цианистый калий… (82).

Куйбышева похоронили в некрополе у Кремлевской стены. Через три года после смерти Валериана Куйбышева был расстрелян его брат Николай, военачальник, командир корпуса, герой Гражданской войны, награжденный четырьмя орденами Красного Знамени, трижды раненный в боях. Во время ареста он был командующим Закавказским военным округом. Его вызвали из Тбилиси в Москву и арестовали в поезде, ночью.

1 августа 1938 г., во время допроса в Бутырской тюрьме, Николая Куйбышева убили. По одной из версий, его застрелил лично Лаврентий Берия, новый руководитель НКВД. Официально он объявлен «участником антисоветского, троцкистского, военно-фашистского заговора» и «шпионом немецкой, польской, японской и литовской разведок». Реабилитирован. Расстреляна и первая жена Куйбышева, Евгения Соломоновна Коган. Известный историк и исследователь той эпохи Роберт Конквест в работе «Большой террор» пишет, что «живой Куйбышев мог представлять особо трудное препятствие на пути Сталина к осуществлению его планов, — и он умер точно в тот момент, когда Сталин начал нападение на других, главных своих противников».

До настоящего времени много неясного и в смерти Надежды Константиновны Крупской (1869–1939 гг.). После смерти Ленина ее отношения с вождем не складывались. В 1938 г. писательница Мариэтта Шагинян обратилась к Крупской по поводу рецензии и поддержки ее романа о Ленине «Билет по истории». Надежда Константиновна ответила ей подробным письмом, чем вызвала негодование Сталина. Разразился скандал, ставший предметом обсуждения ЦК партии. Роман из употребления изъяли, а всех причастных к его выходу в свет, включая Крупскую, наказали. О ней в решении говорилось: «Осудить поведение Крупской, которая, получив рукопись романа Шагинян, не только не воспрепятствовала появлению романа на свет, но, наоборот, всячески поощряла Шагинян, давала о рукописи положительные отзывы и консультировала Шагинян по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым несла полную ответственность за эту книжку. Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская сделала все это без ведома и согласия ЦК ВКП(б), превращая тем самым общепартийное дело составления произведений о Ленине в частное и семейное дело и выступая в роли монополиста и истолкователя общественной и личной жизни и работы Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда прав не давал…» (83). Крупская скончалась в преддверии ХVІІІ съезда партии, на котором собиралась выступить. Ходили слухи, что свое выступление она хотела посвятить осуждению сталинских репрессий.

Свой семидесятый день рождения Надежда Константиновна решила отметить в воскресенье, 24 февраля, на два дня раньше срока. В подмосковном Архангельском на скромное застолье собрались старые друзья и близкие. Виновница торжества почти ничего не ела, выпила лишь несколько глотков шампанского за свое здоровье, а в семь часов вечера ей стало плохо. Впоследствии многие подозревали, что во время ужина Крупскую отравили. Однако, вероятнее всего, она умерла от несвоевременного оказания помощи. Скорая помощь из Лечсанупра Кремля прибыла к больной только через три с половиной часа. Прибывший врач М.Б. Коган, как считают некоторые специалисты, допустил ошибку в назначении лечения. Осмотрев Крупскую, которую мучили боли в животе, тошнота, рвота и высокое давление, он сделал ей стимулирующий сердечную деятельность укол и велел положить грелку на живот. Через час состояние больной ухудшилось, и врач сделал запись: «Сохнет во рту. Повторные позывы на рвоту, резкие боли в животе. Тепло не помогает. Пульс 110–120. Ввиду подозрения на острый воспалительный процесс вызваны на консультацию проф. М.П. Кончаловский и А.Д. Очкин. Доложено по телефону замнач. Лечсанупра Левинсону». Еще через полтора часа состоялся консилиум, на котором констатировали «весьма плохое общее состояние с резко учащенным неправильным пульсом, с посинением губ, носа и конечностей… При исследовании отмечены сильные боли в животе, особенно в нижней половине справа. Считаясь с наличием острых воспалительных явлений брюшной полости (заподозрен аппендицит)… и общего тяжелого состояния б-ной, решено б-ную срочно госпитализировать в Кремлевскую б-цу».

В больницу Крупскую доставили только в половине пятого утра, через девять с половиной часов после начала приступа аппендицита, что для пожилого человека было равносильно смертному приговору. Перитонит развивался, и больной становилось все хуже и хуже. Придя в сознание, она сказала: «Как там врачи хотят, а на съезд я все равно пойду», имея в виду открывающийся вскоре XVIII съезд ВКП(б). Возможно, она действительно собиралась сказать там что-то важное, и это занимало все ее мысли, или же просто пыталась подбодрить себя.

26 февраля врачи записали: «Больная по-прежнему находится в состоянии, близком к бессознательному. Значительная синюха. Похолодание конечностей. Липкий пот. Пульс аритмичный… Общее состояние остается крайне тяжелым, не исключающим возможность близкого печального исхода». Утром 27 февраля ее не стало. В записке Сталину и Молотову профессоры С. Спасокукоцкий, А. Очкин, В. Виноградов и начальник Лечсанупра Кремля А. Бусалов написали, что «хирургическое вмешательство… при глубоком поражении всех внутренних органов и в 70 лет было абсолютно недопустимо» (84).

Прах Надежды Константиновны Крупской захоронен в Кремлевской стене. Урну с ее прахом нес Иосиф Сталин. Изучая архивы НКВД, историк Дмитрий Волкогонов пришел к выводу, что сотрудники секретно-политического и иностранного отделов этого ведомства и их агентура тайно уничтожили за пределами Советского Союза сотни людей, при этом многие террористические акции Сталин курировал лично (85). Особенно беспокоили вождя троцкисты, украинские националисты, деятели белой эмиграции и невозвращенцы, публично осуждающие массовые убийства внутри страны.

В то время когда Сталин и его окружение обвиняли троцкистов в подготовке террористических актов в СССР, за рубежом прошла серия убийств сторонников Троцкого и других революционеров, враждебных сталинскому режиму. Организацией политических убийств за рубежом занимался иностранный отдел (ИНО) ГУГБ НКВД СССР под руководством Абрама Слуцкого (86).

Ареной политических убийств стала Испания, где с середины 1937 до середины 1938 г. под лозунгом уничтожения «фашистских шпионов» сотрудники и агенты НКВД тайно уничтожали оппозиционеров, и в первую очередь реальных или мнимых троцкистов. В это время пропали без вести или погибли многие сторонники Троцкого. Руководитель ИНО ГУГБ Слуцкий и сам побывал в Испании. Он говорил своему подчиненному Вальтеру Кривицкому, позднее невозвращенцу: «Мы не позволим превратить Испанию в площадку для сбора всяких антисоветских элементов, слетающихся туда со всего света. Теперь это наша Испания, часть советского фронта. Кто знает, сколько шпионов среди этих добровольцев? Анархисты и троцкисты, даже если они борцы-антифашисты, они наши враги. Мы должны их выкорчевывать» (87).

Долгосрочная цель Сталина в Испании состояла в том, чтобы с помощью интернациональных бригад взять страну под контроль. Однако этим планам мешала Рабочая партия марксистского единства, известная как ПОУМ (исп: Раrtidо Оbrеrо dе Unifiсасіоn Маrхіstа). Это была марксистская, но не просоветская партия. Члены ПОУМ, в отличие от испанских коммунистов, были сторонниками Троцкого. Штаб-квартира партии находилась в Каталонии. Каталонские марксисты обвинили Сталина в создании «бюрократического режима» и пригласили Троцкого в Барселону. В мае 1937 г. ИНО НКВД отправил в Барселону группу агентов под руководством Иосифа Григулевича для подавления вооруженного выступления ПОУМ (88). К этому времени накопились значительные противоречия между основными политическими партиями Испании. В период 3–8 мая 1937 г. в Барселоне шли уличные бои между анархистами при поддержке поумовцев, с одной стороны, и вызванными из Мадрида отрядами республиканской «штурмовой гвардии» — с другой. Ввиду численного превосходства противников, анархисты и члены ПОУМ сдались. Лидер «сталинистской» Компартии Испании Долорес Ибаррури охарактеризовала события, как «анархо-троцкистский путч». Таким образом, в результате операции советской разведки, обладавшей обширной агентурой в Испании, ПОУМ была объявлена вне закона и уничтожена. В июне 1937 г. сорок руководителей ПОУМ были арестованы по сфабрикованным НКВД обвинениям в сотрудничестве с фалангистами Франко. Арестовали и лидера партии Андреса Нина, одного из самых популярных испанских политиков (89).

Арестованный на основании сфальсифицированных улик Нин категорически отказался признать свою «вину», чем поставил НКВД и испанские власти, готовившие показательный процесс по делу ПОУМ, в затруднительное положение. В результате НКВД приняло решение о его ликвидации («Операция Николай»). 20 июня 1937 г. агенты ИНО НКВД под руководством резидента НКВД в Испании А. Орлова и при участии Иосифа Григулевича похитили Нина из тюрьмы и, спустя два дня после похищения, убили. Исполнителями убийства были два испанца из состава группы (90). В архивах НКВД сохранились телеграммы майора госбезопасности Александра Орлова относительно судьбы некоего Николая, который был похищен и ликвидирован. День его ликвидации совпадает с днем исчезновения Андреса Нина. Что касается резидента НКВД и советника республиканского правительства по безопасности в Испании Александра Михайловича Орлова (настоящее имя Лейба Лазаревич Фельдбин) (1895–1973 гг.), то первая часть его биографии характерна для большинства чекистов-разведчиков. До того как попасть в Испанию, он прошел кровавую школу в Особом отделе 12-й армии и Архангельской ЧК, где в 1920-е гг. поочередно «трудился» начальником секретно-оперативной части, агентурно-следственного отделения по охране северных границ, следственно-розыскной части и особоуполномоченным по фильтрации белых офицеров на Севере. Можно представить, сколько российских офицеров «отфильтровал» марксист Фельдбин вместе с коллегой сумасшедшим Кедровым и его женой Ребеккой Майзель. После 1920 г. Орлов-Фельдбин под именем Льва Никольского работал в правоохранительных органах. С 1924 г. — в экономическом управлении ГПУ, под руководством своего двоюродного брата Зиновия Кацнельсона, затем в Закавказском ОГПУ. В 1926 г. перешел на работу в ИНО ОГПУ.

В сентябре 1936 г. был направлен в Мадрид в качестве резидента НКВД и главного советника по внутренней безопасности и контрразведке при республиканском правительстве. Организовал вывоз в СССР испанского золотого запаса, за что награжден орденом Ленина и повышен в звании. Принимал участие в организации контрразведывательной службы республиканцев — Службы военной информации (исп: Servісіо dе Іnformасіп Мilitаr, SІМ) и создании школ для подготовки диверсионных групп для действий в тылу противника. Руководил операцией по подавлению вооруженного выступления сторонников ПОУМ в Каталонии (91).

Предполагая, что его могут арестовать, прихватив 60 тысяч «казенных» долларов, что по тем временам были немалые деньги, Орлов с женой и дочерью бежал в США. Опасаясь возмездия, написал Сталину и Ежову письма, в которых предупредил, что в случае репрессий по отношению к нему и членам его семьи выдаст западным спецслужбам известных ему советских разведчиков и их агентуру. Преподавал в университетах США, где спокойно дожил до 78 лет. В 1956 г. опубликовал переведенную на многие языки книгу «Тайная история сталинских преступлений». Тогда же в крупном американском журнале «Лайф» Орлов опубликовал две статьи, в которых раскрыл «самый сенсационный, тщательно охраняемый секрет в чудовищной карьере Иосифа Джугашвили, вошедшего в историю под именем Сталина». Эта тайна якобы терзала душу «отца народов» и «обрекала на смерть любого, кого подозревали в проникновении в нее». В статьях Орлов попытался доказать, что Сталин являлся агентом царской охранки и профессиональным провокатором.

В августе 1937 г. Орлов получил приказ уничтожить приехавшего в Испанию австрийского социалиста Курта Ландау, который поддерживал ПОУМ и был сторонником Троцкого. Орлов докладывал в Москву: «Литерное дело Курта Ландау оказалось наиболее трудным из всех предыдущих. Он находится в глубоком подполье… Но я надеюсь, что мы и этот литер проведем так, как вы этого от нас требуете» (ликвидация на языке разведки именовалась тогда «литерным делом»). Курт Ландау по «литерному делу» был убит. Трагически сложилась судьба секретарей Троцкого — четверо из них были расстреляны в СССР, а двое — за его пределами. Гражданин Чехословакии Эрвин Вольф, являвшийся секретарем Троцкого в Норвегии, бесследно исчез в Испании осенью 1937 г. Рудольф Клемент, секретарь Троцкого в Турции и Франции и секретарь Бюро IV Интернационала, таинственно исчез в Париже в июле 1938 г. Клемент принимал активное участие в сборе материалов для расследования московских процессов и в подготовке учредительной конференции IV Интернационала.

Вскоре после его исчезновения несколько его коллег, а затем и Троцкий получили однотипные письма за подписью «Фредерик». Этим псевдонимом Клемент действительно пользовался, но лишь до 1936 г., когда он заподозрил, что эта кличка стала известна НКВД или гестапо. В письмах говорилось о разрыве Клемента с движением IV Интернационала. Автор письма упоминал о вымышленных беседах Троцкого с Клементом по поводу допустимости «временных уступок фашистским верхам во имя пролетарской революции».

Спустя несколько месяцев после исчезновения Клемента его зверски расчлененное тело было найдено в Сене. Подробности убийства Клемента стали известны после публикации воспоминаний Судоплатова. Агент НКВД литовец Эйл Таубман (кличка Юнец) сумел войти в доверие к Рудольфу Клементу и в течение полутора лет работал его помощником. Как-то вечером Таубман предложил Клементу поужинать с его друзьями и привел его на квартиру на бульваре Сен-Мишель, где их поджидали боевики — бывший офицер турецкой армии и молодой сотрудник НКВД Коротков, ставший в 1940-е гг. начальником нелегальной разведки МГБ СССР (92). Турок заколол Клемента, тело расчленили, уложили в чемодан и бросили в Сену. В Москве палачей наградили и трудоустроили. Турок стал «хозяином» явочной квартиры в Москве, а Таубман сменил фамилию на Семенов и был послан на учебу в Институт химического машиностроения. Впоследствии он перешел на службу в органы госбезопасности (93: 58).

16 февраля 1938 г. в возрасте тридцати двух лет при невыясненных обстоятельствах умер старший сын и помощник Троцкого Лев Седов. Он умер после операции по поводу аппендицита в русской клинике в Париже. Большинство политических сторонников Троцкого считали, что Седов был либо убит сталинскими агентами в больнице, либо отравлен ими ранее. Однако Павел Судоплатов, отвечавший в это время за проводимые НКВД убийства за рубежом (в том числе за убийство Троцкого), писал в своих мемуарах, что «ни в досье Седова, ни в материалах по троцкистскому интернационалу не нашел никаких свидетельств, что это было убийство» (94: 95).

В 1937 г. Седов жил особенно напряженной жизнью. Он проводил большую работу по сбору материалов для комиссии по расследованию московских процессов (комиссии Дьюи), отвечал на сотни писем и встречался с множеством оппозиционеров из разных стран. Ему удалось многое сделать для разоблачения убийц Райсса и для спасения Кривицкого от преследовавших его убийц из НКВД. В последние месяцы своей жизни он собирал материалы для картотеки зарубежных агентов ГПУ-НКВД. В письмах к отцу Седов не раз сообщал, что чувствует за собой неослабную слежку. Такая слежка действительно велась с 1935 г. боевиками группы Эфрона, которые следовали за ним буквально по пятам. Седова планировали убить на вокзале города Мюлуза, куда он собирался выехать на встречу с адвокатом, участвовавшим в расследовании московских процессов. Тогда он избежал гибели только потому, что накануне поездки заболел и не смог выехать из Парижа. Друзья Седова не раз писали Троцкому, что его сын подвергается в Париже серьезной опасности, и настаивали на его переезде в Мексику. Признавая возможность покушения, Седов считал свою работу в Париже слишком важной, чтобы ее можно было прекратить. В начале 1937 г. Седов опубликовал во французском журнале «Соnfessiоn» статью, в которой заявлял, что обладает отличным здоровьем и не склонен к депрессии и самоубийству. Он предупреждал, что в случае его внезапной смерти виновников надо будет искать в лагере сталинистов (95).

В ноябре 1937 г. агент НКВД Зборовский доносил, что Седов, опасаясь внезапного покушения, составил завещание, в котором указал, где хранится его архив (96). В последнем письме Троцкому, отправленном 4 февраля 1938 г., Седов не сообщал о каких-либо признаках заболевания и рассказывал о своей активной деятельности в связи с предстоящим процессом по делу об убийстве Райсса (97). Болезнь Седова началась 10 февраля. В целях обеспечения безопасности его под именем французского инженера Мартэна поместили в частную клинику, принадлежавшую русскому эмигранту. (Во французской больнице при госпитализации необходимо было предъявить паспорт и тем самым раскрыть его настоящее имя.) Невестка Троцкого Жанна Молинье настаивала, чтобы о болезни и местонахождении Седова не сообщалось даже его близким товарищам. Однако, как вскоре стало известно, агент НКВД Зборовский, посещавший больного, «конфиденциально» сообщил об этом некоторым французским троцкистам.

Седову была сделана операция аппендицита, после которой на протяжении четырех дней наблюдалось явное улучшение его здоровья. Однако на пятую ночь Седов, находясь в бредовом состоянии, бродил без присмотра по коридорам больницы, а через сутки умер. В некрологе Троцкий возложил всю ответственность за его смерть на НКВД. Считая весьма вероятным отравление сына, Троцкий подчеркивал, что в распоряжении ГПУ имеются исключительные научные и технические средства, которые могут крайне затруднить работу судебно-медицинской экспертизы. Тайны искусства отравления, усовершенствованного в связи с развитием военной химии, «недоступны, правда, простым смертным. Но отравителям ГПУ доступно все» (98).

Аргументы Троцкого об отравлении Седова подкрепили прозвучавшие на третьем Московском процессе сообщения о специальной лаборатории по испытанию новейших ядов, которая находилась в распоряжении Ягоды, и о применении московскими врачами ядов для убийства больных методами, которые не поддаются контролю. «С точки зрения интересующего нас вопроса, — подчеркивал Троцкий, — почти безразлично, были ли в данных конкретных случаях показания подсудимых правдивы или ложны. Достаточно того, что тайные методы отравления, заражения, содействия простуде и вообще ускорения смерти официально включены в арсенал ГПУ». 19 июля 1938 г. Троцкий направил письмо следователю, занимавшемуся расследованием причин смерти Седова. В нем он заявлял, что версия следствия о естественном характере вызывает сомнения уже потому, что «в течение долгого времени, особенно же последних двух лет, Седов жил в обстановке постоянной блокады со стороны шайки ГПУ, которая на территории Парижа распоряжается почти с такой же свободой, как в Москве». Поэтому гибель Седова следует рассматривать не как обычный случай, а как неожиданную даже для врачей «смерть одинокого изгнанника после долгого единоборства между ним и могущественным государственным аппаратом, вооруженным неисчерпаемыми материальными, техническими и научными средствами… Дело идет о совершенно определенной международной шайке, которая совершает уже не первое преступление на территории Франции, пользуясь и прикрываясь дружественными дипломатическими отношениями» (99). В этом Троцкий усматривал причину того, что расследование причин смерти Седова на протяжении пяти месяцев не привело ни к каким результатам, подобно расследованию кражи его архивов и попытки убить Седова в Мюлузе.

Одно из свидетельств загадочного характера смерти Седова Троцкий видел в том, что оперировавший Седова хирург спросил Ж. Молинье: не покушался ли ранее Седов на самоубийство. «Поворот к худшему в состоянии больного, — комментировал этот факт Троцкий, — оказался настолько резок и внезапен, что хирург, не зная ни личности больного, ни условий его жизни, увидал себя вынужденным прибегнуть к гипотезе самоубийства». Троцкий называл также ряд установленных следствием фактов, подтверждавших подозрения о насильственном характере смерти Седова. Директор клиники, в которой находился больной, по сведениям французской полиции, «сочувствовал большевикам». Настоящее имя Седова было сообщено только владельцу клиники Симкову, который разговаривал с больным по-русски, хотя тот был помещен в клинику под французским именем. Хирург, производивший операцию, отказался дать объяснения следователю, ссылаясь на профессиональную тайну. «Если бы смерть Седова естественно и неизбежно вытекала из характера его болезни, — писал по этому поводу Троцкий, — то у хирурга не могло бы быть ни малейшего интереса или психологического побуждения отказываться от дачи необходимых разъяснений» (100).

Новые факты, связанные с обстоятельствами смерти Седова, выявились в 1955 г., при допросе Зборовского сенатской подкомиссией США. Зборовский был вынужден признать, что он передал резиденту НКВД сведения о болезни Седова и клинике, в которую тот был помещен (101).

Версия о смерти Седова как замаскированном убийстве находит подтверждение и в том, что она произошла в канун третьего Московского процесса, на котором Седов обвинялся в новых преступлениях, в связи с чем он неизбежно выступил бы с убедительными опровержениями.

Изучив хранящиеся в московских архивах донесения агента Зборовского, Волкогонов пришел к выводу, что остается мало сомнений в причастности НКВД к гибели Седова. Правда, прямых распоряжений об убийстве обнаружить не удалось. Волкогонов объяснял это тем, что подобные приказы давались устно, чтобы не оставлять компрометирующих следов. Кроме того, после завершения такого рода «операций» значительная часть связанной с ними документации уничтожалась (102). Косвенное подтверждение этой версии имеется и у Судоплатова, который пишет, что Шпигельглас, докладывая Ежову о смерти Седова, услышал в ответ: «Хорошая операция! Неплохо поработали, а?» (103: 96). Хотя Шпигельглас на допросе назвал эти слова беспочвенным хвастовством и утверждал, что НКВД не имел отношения к смерти Седова, его показания принимать на веру нельзя. Сталинские спецслужбы имели разветвленную структуру, и операция по убийству Седова могла быть осуществлена и без ведома Шпигельгласа.

Судьба самого Троцкого была решена Сталиным, который лично дал задание на его убийство. Павел Судоплатов в своих мемуарах подробно описывает разговор у Сталина в сентябре 1938 г., на котором присутствовал он и Берия. «Берия предложил нанести решительный удар по центру троцкистского движения за рубежом и назначить меня ответственным за проведение этих операций. В заключение он сказал, что именно с этой целью и выдвигалась моя кандидатура на должность заместителя начальника Иностранного отдела, которым руководил тогда Деканозов. Моя задача состояла в том, чтобы, используя все возможности НКВД, ликвидировать Троцкого. Возникла пауза. Разговор продолжил Сталин. — В троцкистском движении нет важных политических фигур, кроме самого Троцкого. Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена. Он снова занял свое место напротив нас и начал неторопливо высказывать неудовлетворенность тем, как ведутся разведывательные операции. По его мнению, в них отсутствовала должная активность. Он подчеркнул, что устранение Троцкого в 1937 г. поручалось Шпигельгласу, однако тог провалил это важное правительственное задание. Затем Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил: Троцкий должен быть устранен в течение года — прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть партизанскую войну» (104).

По предложению Судоплатова, непосредственным организатором операции по убийству Троцкого был назначен Эйтингон Н.И., который сформировал в рамках операции «Утка» две параллельные и ничего не знавшие друг о друге террористические группы из просталински настроенных испанских коммунистов. Это были группа «Конь» (Сикейроса) и группа «Мать» (Меркадера).

Агентом НКВД Григулевичем была также сформирована третья, резервная, террористическая группа. Первое покушение было произведено в ночь на 24 мая 1940 г. Около четырех утра 20 человек в форме мексиканской полиции и армии при поддержке завербованного НКВД охранника Роберта Шелдона Харта ворвались во внутренний двор дома Троцкого. Более 10 минут они обстреливали спальню, но Троцкий остался жив. Он и его жена Наталья Седова бросились на пол и оставались там до конца обстрела. Единственным пострадавшим оказался спавший в соседней комнате 14-летний внук Троцкого, которому пуля слегка задела ногу. Уходя, налетчики оставили у дверей спальни Троцкого бомбу, которая не сработала из-за технической неисправности. По мнению Судоплатова, причиной провала стала плохая специальная подготовка боевиков. Они имели опыт боев в Испании, но не имели опыта проведения спецопераций: не провели обыска и осмотра помещений после обстрела и не добили возможно оставшихся в живых. Открывший ворота нападавшим американец Шелдон Харг был ими ликвидирован. По утверждению Эйтингона, Шелдон Харг в ходе операции повел себя «неправильно» и привел налетчиков в помещение, «где не было ни архива, ни Троцкого». Троцкий же считал Харта жертвой нападения и распорядился закрепить на стене дома мемориальную табличку с надписью «В память Роберта Шелдона Харта, 1915–1940, убитого Сталиным».

После провала группы «Конь» охрана дома Троцкого была усилена. Стены были укреплены мешками с песком и дополнительной кирпичной кладкой, на окнах установлены стальные ставни, возле дома начали дежурить полицейские патрули. В донесении о проведении операции Эйтингон выражал готовность понести наказание, однако Сталин оставил провал операции без последствий и приказал задействовать вторую террористическую группу, в которой ключевая роль отводилась Рамону Меркадеру.

Хайме Рамон Меркадер дель Рио Эрнандес, также известный как Рамон Иванович Лопес (1913–1978 гг.) — каталонец, член Компартии Испании, агент советских органов госбезопасности. Родился в богатой семье железнодорожного магната в Барселоне. В 1937 г. в Испании лейтенант Меркадер был завербован Эйтингоном при помощи своей матери Марии Каридад, агента советской разведки. Внедрение Рамона Меркадера в окружение Троцкого началось в 1938 г. в Париже, где он появился под именем бельгийского подданного Жака Морнара. Согласно легенде, Морнар был богатым наследником, поддерживавшим левое движение из эксцентричных соображений. В Париже в июле 1938 г. Меркадеру удалось сблизиться с проживавшей в Нью-Йорке Сильвией Агелофф, сестрой Рут Агелофф, одной из сотрудниц секретариата Троцкого. Знакомство развивалось, и через некоторое время речь зашла о браке.

В 1939 г. Меркадер, вслед за Сильвией, появился в Нью-Йорке, с фальшивым канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона. Свой приезд он объяснил желанием избежать военной службы. В октябре 1939 г. Меркадер прибыл в Мексику, однако некоторое время, чтобы не вызывать подозрений, не делал попыток проникнуть в дом Троцкого. В январе 1940 г. в Мексике появилась и Сильвия Агелофф, которая начала работать в секретариате Троцкого. С марта 1940 г. якобы для встреч с ней Меркадер начал появляться в Кайоакане.

20 августа 1940 г. Меркадер приехал на виллу под предлогом того, что хочет показать Троцкому свою статью, а когда тот начал ее читать, ударил его ледорубом по голове. Удар был нанесен сзади и сверху. Меркадер надеялся бесшумно убить Троцкого и незаметно скрыться, но тот закричал и набросился на убийцу. На крик прибежали охранники и скрутили Меркадера, предварительно избив его. Рана Троцкого была глубиной семь сантиметров, но он после нападения прожил еще почти сутки. Во время покушения недалеко от дома Троцкого находился в готовности автомобиль с Каридад Меркадер и Эйтингоном. Однако операция прошла не по плану, и Каридад пришлось увидеть, как полицейские уводят ее сына. В тот же день вечером она и Эйтингон улетели на Кубу(105). По показаниям Меркадера в мексиканской полиции, Троцкий якобы вступил в сговор с представителями капиталистических стран и предложил ему отправиться в СССР для совершения покушений на советских лидеров, в первую очередь на Сталина. По его словам, фальшивый канадский паспорт на имя Фрэнка Джексона ему был выдан неизвестным троцкистом из IV Интернационала.

Меркадер также утверждал, что Троцкий требовал от него «оставить жену» и планировал покушения на кандидатов в президенты Мексики Ломбарде Толеано и Авило Камачо. «Правда» от 22 августа 1940 г. сообщила, что убийство Троцкого совершил троцкист-одиночка: «Покушавшийся назвал себя Жан Морган Вандендрайн и принадлежит к числу последователей и ближайших людей Троцкого». Мексиканский суд приговорил Меркадера к 20 годам лишения свободы, максимально возможному наказанию. После разглашения перебежчиком его настоящего имени условия содержания Меркадера в тюрьме улучшились. Ему даже разрешали периодически выезжать в Мехико, где он мог обедать в ресторане со своим тюремщиком. Женщина, присматривающая за Рамоном в тюрьме, влюбилась в него и навещала еженедельно. Позднее он женился на ней и после освобождения привез с собой в Москву.

Меркадер полностью отбыл срок заключения, был освобожден 6 мая 1960 г. и доставлен на Кубу, а затем тайно переправлен пароходом в СССР. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 мая 1960 г. Рамон Меркадер — Лопес Рамон Иванович удостоен звания Героя Советского Союза, с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда». Награду Рамон получил из рук главы КГБ А.Н. Шелепина. В СССР Меркадер работал сотрудником Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Ему была предоставлена государственная дача в Кратово и четырехкомнатная квартира недалеко от метро «Сокол». В середине 1970-х гг. он по приглашению Фиделя Кастро переехал на Кубу, где работал советником министерства иностранных дел. Умер в 1978 г. от саркомы на Кубе. Его прах был перевезен в Москву и погребен на Кунцевском кладбище под именем Рамона Ивановича Лопеса. На могиле установлен памятник (106).

Историк А. Авторханов в работе «Технология власти» высказал предположение о том, что Сталин приказал ускорить убийство Троцкого, чтобы предупредить его дальнейшие разоблачения. Это предположение представляется вполне правдоподобным, поскольку до Сталина не могли не доходить сообщения зарубежной печати, что Троцкий завершает работу над книгой «Сталин». Не могла остаться незамеченной аналитиками НКВД и опубликованная 10 августа 1940 г. в американской газете «Либерти» сенсационная статья Троцкого «Сверхборджиа в Кремле», обвинявшая Сталина в отравлении Ленина. В статье в пользу этой версии, наряду с сообщением о рассмотрении на заседании Политбюро в феврале 1923 г. ленинской просьбы о яде, Троцкий выдвигал ряд других важных аргументов. Во-первых, неуклонное улучшение здоровья Ленина с июля 1923 г. сменилось 20 января 1924 г. резким и непонятным врачам переломом к худшему, приведшему спустя день к скоропостижной смерти. Во-вторых, этот перелом наступил сразу после отъезда Троцкого на Кавказ, откуда он не имел возможности возвратиться ко дню похорон и тем более — ко дню вскрытия тела. В-третьих, Сталин, хорошо знавший о положительных сдвигах в здоровье Ленина, в январе 1924 г. был более чем когда-либо заинтересован в его смерти. В подтверждение первого аргумента Троцкий ссылался на свои неоднократные разговоры с врачом Ф. А. Гетье, лечившим его и Ленина: «Неужели же, Федор Александрович, это конец? — спрашивали мы с женой его не раз. — Никак нельзя этого сказать; Владимир Ильич может снова подняться, — организм мощный. — А умственные способности? — В основном останутся, не затронуты. Не всякая нота будет, может быть, иметь прежнюю чистоту, но виртуоз останется виртуозом» (107).

Комментируя содержавшийся в статье «Сверхборджиа в Кремле» рассказ об обсуждении по инициативе Сталина на заседании Политбюро в феврале 1923 г. ленинской просьбы о яде, историк Авторханов писал; «Трудно найти в истории политиков, которые, планируя преступление, умели бы создавать себе наперед столь абсолютное алиби, как это умел делать Сталин. Можно быть уверенным, что Сталин никакого яда Ленину не дал, но Сталин откровенно предупредил Политбюро: смотрите в оба, я, конечно, Ленину яда не дал бы, а вот сам Ленин ищет яд, а кто ищет, тот и находит! В семье ли, среди ли друзей-посетителей (несмотря на «медицинский карантин», Ленина посещали почти все, кроме Троцкого) может найтись человек, который даст яд из сострадания. Если же при вскрытии тела установят отравление, Сталин скажет: «Вот видите, что я вам говорил!» Сталин был не мелкотравчатым ловкачом и жуликом, а тем, кем его называли при жизни — корифеем. Но корифеем — науки преступления и искусства его маскировки. К тому же Сталин жил не в эпоху Римской империи, когда его духовный предтеча, Нерон, почти не скрывал, что убил собственную мать. И не в средневековье, когда тираны прибегали к ядам довольно по-дилетантски. Сталин жил в эпоху, когда яды были усовершенствованы, а их применение так скрупулезно дозировано, что человек может умирать неделями, а если нужно — то и годами» (108). В работах автора также звучит утверждение, что возвращение Ленина к активной деятельности означало бы политическую смерть Сталина.

Убийства украинских националистов в СССР и за рубежом происходили как при Сталине, так и после его смерти. 23 мая 1938 г. в Роттердаме (Нидерланды), в ресторане гостиницы Атланта, был убит Евгений Михайлович Коновалец (1891–1938 гг.) — создатель и руководитель организации украинских националистов (ОУН). Он погиб от взрыва бомбы, замаскированной под коробку с конфетами. В качестве палача выступил вошедший к нему в доверие молодой сотрудник НКВД СССР Павел Судоплатов (109). Задание на убийство Коновальца Судоплатов получил лично от Сталина в присутствии наркома Ежова и председателя Всеукраинского ЦИКа Г.И. Петровского. В кабинете Сталина Судоплатов доложил присутствующим план оперативных мероприятий против ОУН. «Сталин попросил Петровского высказаться. Тот торжественно объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата… Сталин, перебив его, сказал: — Это не акт мести, хотя Коновалец и является агентом германского фашизма. Наша цель — обезглавить движение украинского фашизма накануне войны и заставить этих бандитов уничтожать друг друга в борьбе за власть… Прощаясь, Сталин спросил меня, правильно ли я понимаю политическое значение поручаемого мне боевого задания. «Да», — ответил я и заверил его, что отдам жизнь, если потребуется, для выполнения задания партии. «Желаю успеха», — сказал Сталин, пожимая мне руку. Мне было приказано ликвидировать Коновальца» (110: 30–31).

12 октября 1957 г. в Мюнхене был убит украинский публицист и адвокат, один из руководителей ОУН(б), а затем ее председатель Лев Михайлович Ребет (1912–1957 гг.). Украинская эмигрантская пресса сообщила о смерти Льва Ребета «от сердечного приступа», не зная, что он убит агентом КГБ специальным оружием, выбрасывающим яд. За ходом операции по ликвидации Ребета следил Никита Хрущев (111).

Агентами КГБ было сделано несколько попыток убийства идеолога и теоретика украинского национализма Степана Андреевича Бандеры (1909–1959 гг.). Для предотвращения возможных покушений служба безопасности ОУН(б) выделила своему лидеру усиленную охрану, которой, во взаимодействии с немецкой криминальной полицией, удалось сорвать несколько таких попыток. В 1947 г. служба безопасности раскрыла и предотвратила покушение на Бандеру со стороны завербованного киевским МГБ агента Ярослава Мороза. В 1948 г. был разоблачен агент МГБ Владимир Стельмащук, прибывший в Мюнхен по заданию варшавского отдела МГБ. Осенью 1952 г. очередное покушение на Бандеру, которое предстояло совершить агентам МГБ — немцам Легуде и Леману, было сорвано благодаря информации западных разведок, передавших сведения о готовящемся убийстве немецкой полиции. Следующая попытка покушения, со стороны Степана Либгольца, в 1953 г. была снова предотвращена службой безопасности.

В 1959 г. немецкая криминальная полиция арестовала человека по фамилии Винцик, который несколько раз появлялся в Мюнхене и интересовался детьми Степана Бандеры (112: 352–356). В 1959 г. служба безопасности получила информацию, что новое покушение на Бандеру уже подготовлено и может состояться в любой момент. Руководство ОУН(б) пришло к выводу, что лидеру организации необходимо хотя бы временно покинуть Мюнхен. Поначалу Бандера отказывался уезжать из города, но в итоге согласился на уговоры своих сторонников, которые начали подготовку к его отъезду. Бандера был убит 15 октября 1959 г. в Мюнхене Богданом Сташинским, убившим ранее Льва Ребета. В день убийства Бандера в сопровождении телохранителей поехал домой на обед. Всегда осторожный, в этот раз, прежде чем войти в подъезд, он отпустил телохранителей, и те уехали. В подъезде его ждал Сташинский, наблюдавший за будущей жертвой с января. Орудие убийства — пистолет, стреляющий ампулами с цианистым калием, он держал завернутым в газету. Пистолет имел два ствола (второй выстрел предназначался охраннику). При выстреле пружины выбрасывали ампулы с цианистым калием, которые раскалывались и яд превращался в пар. Человек, вдохнувший его, терял сознание и умирал от инфаркта в течение 10 минут. Таким же оружием Сташинский убил и Льва Ребета. Для личной безопасности убийце выдавались ампулы с противоядием. Поднявшись на третий этаж, Бандера узнал Сташинского — утром он видел его в церкви. На вопрос «Что вы здесь делаете?» незнакомец вытянул руку с газетным свертком и выстрелил Бандере в лицо. Внимание соседей привлек крик Бандеры, который под воздействием цианида медленно осел на ступеньки. Когда соседи выглянули из своих квартир, Сташинский уже покинул место преступления. Бандера скончался по пути в больницу. Экспертиза показала, что его смерть наступила от отравления цианистым калием. Как выяснилось впоследствии, заказчиком убийства Бандеры был секретарь ЦК КПСС А.И. Кириченко, курирующий КГБ (113).

Убийца Ребета и Бандеры Богдан Николаевич Сташинский (1931 г. р.) родился в семье украинских националистов. Агент КГБ СССР с 1950 г., в 1959 г. за ликвидацию Ребета и Бандеры был награжден орденом Красного Знамени. Женился на немке Инге Поль. Весной 1961 г. Поль уехала рожать ребенка к родителям в Берлин, а в начале августа того же года ребенок умер. Руководство КГБ разрешило Сташинскому выезд в ГДР на похороны ребенка, совершив тем самым роковую ошибку. Позднее чекисты, знавшие Сташинского, рассказывали, что на его рапорте с просьбой о выезде генерал Александр Михайлович Коротков, в то время заместитель начальника советской разведки, написал резолюцию: «Сташинского на Запад выпускать нельзя. Следует создать ему все условия для жизни, построить дачу в любой части Советского Союза по его желанию». Сташинского сопровождал его куратор подполковник Юрий Николаевич Александров, ранее работавший в Берлине. 12 августа 1961 г., в день похорон ребенка, супруги Сташинские скрытно оставили дом родителей жены недалеко от Берлина и выехали в Западный Берлин, где в полицейском участке заявили о бегстве из ГДР по политическим мотивам. Немецкая полиция сразу же передала супругов американцам. В Берлин из Москвы прибыла специальная комиссия для разбора чрезвычайного происшествия. Подполковника Александрова в сопровождении оперативников сразу же самолетом отправили в Москву, где он был арестован, а вскоре уволен из органов без пенсии и выходного пособия. Сташинский сообщил о совершенных им ранее убийствах и был осужден на 8 лет лишения свободы. Судебный процесс вошел в историю немецкой юриспруденции под названием «Staschinskі-Fаll» («дело Сташинского») и привел к некоторым реформам в немецком уголовном праве (114).

После завершения процесса над Сташинским в 1962 г. на Западе поднялась невиданная антисоветская кампания. Вся западная печать была наполнена грубыми выпадами в адрес Москвы, Советского Союза, КПСС и КГБ. Сташинский как-то ушел в тень. Газеты были заполонены заголовками вроде: «Убийцы в Москве — это Хрущев, Кремль и КГБ», «Сташинский — жалкий исполнитель, сознание которого сумели отравить коммунисты-чекисты». По заявлению историка советских и российских органов госбезопасности Бориса Володарского, после освобождения Сташинского из заключения ему сделали пластическую операцию, выдали новый паспорт и переправили в ЮАР (115).

Особое место в истории советских карательных органов занимают похищения и казни руководителей Белого движения за рубежом. 26 января 1930 г. в Париже агентами советской разведки был похищен председатель Русского общевоинского союза (РОВС), активный участник Белого движения, генерал Александр Павлович Кутепов (1882–1930 гг.). Операцией руководили начальник 1-го отделения ИНО ОГПУ Яков Серебрянский и заместитель начальника Контрразведывательного отдела ОГПУ Сергей Пузицкий. Длительное время судьба Кутепова оставалась неизвестной, пока в 1989 г. не была опубликована информация о том, что сотрудники «группы Яши» (Серебрянского) втолкнули Кутепова в автомобиль, сделали инъекцию морфия и доставили на борт советского парохода, стоявшего в порту Марселя. Кутепов скончался от сердечного приступа по пути из Марселя в Новороссийск. Возможно, что приступ спровоцировала большая доза морфия, которую генералу ввели при похищении. За успешно проведенную операцию ее участники были награждены орденами Красного Знамени.

По воспоминаниям П.А. Судоплатова «Разведка и Кремль», Кутепов был задержан на одной из улиц Парижа тремя сотрудниками иностранной резидентуры ОГПУ, одетыми в полицейскую форму, под предлогом проверки документов. При принудительном «усаживании» в автомобиль генерал оказал сопротивление и скончался от сердечного приступа. Он был тайно захоронен в саду частного дома, принадлежавшего одному из советских нелегалов в пригороде Парижа.

Примечательна судьба Серебрянского и Пузицкого, организаторов и участников похищения и убийства генерала Кутепова. Яков Исаакович Серебрянский (1891–1956 гг.), сотрудник ИНО ОГПУ НКВД, один из ведущих специалистов по особым операциям. В органах ВЧК Серебрянский с 1920 г. С 1925 по 1929 г. — нелегальный резидент в Бельгии и Франции. С апреля 1929 г. — начальник 1-го отделения ИНО ОГПУ и руководитель Особой группы («группа Яши»), созданной для глубокого внедрения агентуры на военно-стратегические объекты на случай войны и для проведения диверсионных и террористических операций. Из «группы Яши» вышли такие специалисты по тайным акциям и ликвидациям, как Н.И. Эйтингон, С.М. Шпигельглас, С.М. Перевозников, А.И. Сыркин, П.Я. Зубов (116).

В 1934 г. Серебрянский утвержден руководителем Спецгруппы особого назначения (СГОН) при НКВД СССР. В ноябре 1935 г. Серебрянскому было присвоено звание старшего майора госбезопасности. В 1935–1936 гг. выполнял спецзадания в Китае и Японии. Во время гражданской войны в Испании занимался закупкой и поставкой оружия для республиканцев. В ноябре 1936 г. нелегалам его группы с помощью агента Зборовского (Тюльпан), внедренного в окружение Льва Седова, удалось похитить часть архива Троцкого. Несколько ящиков с документами были переданы легальному резиденту ИНО в Париже Г.Н. Косенко и переправлены в Москву.

В 1937 г. Лев Седов по указанию отца приступил к подготовке I съезда IV Интернационала, который должен был состояться летом 1938 г. в Париже. В связи с этим было принято решение о похищении Седова спецгруппой Серебрянского. В подготовке операции участвовало 7 сотрудников группы, в том числе и жена Серебрянского. Однако похищение Седова не состоялось из-за его смерти.

В 1938 г. Серебрянский был отозван из Франции и вместе с женой арестован в Москве у трапа самолета. До февраля 1939 г. содержался под стражей без санкции прокурора и подвергался «интенсивным методам допроса». Обвинялся в шпионаже в пользу Англии и Франции, в связях с «заговорщиками» из НКВД во главе с Г.Г. Ягодой и подготовке терактов против руководителей партии и правительства. В 1941 г. приговорен к расстрелу, а его жена — к 10 годам лагерей «за недоносительство о враждебной деятельности мужа». Но приговор не был приведен в исполнение. Шла война, и в разведке катастрофически не хватало опытных сотрудников. В августе 1941 г. благодаря ходатайству Судоплатова и вмешательству Берии Серебрянский решением Президиума Верховного Совета СССР был амнистирован и восстановлен в органах НКВД и партии. Во время войны он лично участвовал во многих разведывательных операциях, руководил разведывательно-диверсионной работой в Западной и Восточной Европе, в частности, осуществил вербовку взятого в плен немецкого адмирала Эриха Редера. Награжден двумя орденами Ленина (1936 и 1946 гг.), двумя орденами Красного Знамени (1930 и 1945 гг.), медалями «XX лет РККА» и «Партизану Отечественной войны» I степени, двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ» и именным оружием. В октябре 1953 г. Серебрянский был арестован в связи с делом Берии. Так как доказательств его вины как участника заговорщической деятельности Берии добыто не было, решение об амнистии отменили, а его осуждение в 1941 г. было признано обоснованным. Дело 1941 г. Прокуратурой СССР было направлено в Верховный суд с предложением заменить Серебрянскому расстрел 25 годами лишения свободы. 30 марта 1956 г. он скончался в Бутырской тюрьме на допросе у следователя Военной прокуратуры генерал-майора юридической службы П.К. Цареградского (117).

Сергей Васильевич Пузицкий (1895–1937 гг.) — сотрудник ЧК-ОГПУ-НКВД СССР, комиссар государственной безопасности 3-го ранга, заместитель начальника Дмитлага, начальник третьего отдела НКВД. С 1918 г. следователь ревтрибунала, с 1920 г. — в ВЧК. С 1923 г. — помощник начальника Контрразведывательного отдела ОГПУ. Принимал участие в аресте английского разведчика Сиднея Рейли, аресте руководителя антисоветской организации «Союз защиты Родины и свободы» Бориса Савинкова в рамках операции «Синдикат», похищении генерала Кутепова в ходе операции «Трест». В январе 1928 г. вместе с чекистом Григорием Сыроежкиным принимал участие в ликвидации белогвардейского движения в Якутии. В 1931 г. назначен зам. полпреда ОГПУ в Северо-Кавказском крае. В 1935 г. присвоено звание Комиссара госбезопасности 3-го ранга, что соответствовало воинскому званию генерал-майор. С 1935 по 1937 г. Пузицкий — комиссар строительства канала Волга — Москва. Награжден двумя орденами Красного Знамени, двумя знаками «Почетный чекист», а также золотым оружием с надписью «С. В. Пузицкому. За беспощадную борьбу с контрреволюцией. Ф. Дзержинский» (118). В 1937 г. арестован по ложному обвинению в принадлежности к «троцкистско-зиновьевскому блоку», под пытками признался в инкриминируемых преступлениях (119). Особым совещанием НКВД СССР осужден к ВМН и расстрелян 20 июня 1937 г. Реабилитирован в связи с отсутствием состава преступления.

22 сентября 1937 г. агентами НКВД был похищен и доставлен из Парижа в Москву председатель РОВС генерал-лейтенант Евгений-Людвиг Карлович Миллер (1867–1939 гг.). Целью операции было его устранение и продвижение на пост председателя РОВС агента НКВД генерала Скоблина. Генерал Скоблин и сам принял активное участие в похищении Миллера, заманив его на встречу с сотрудниками НКВД, действовавшими под видом немецких дипломатов. Помощь в похищении ему оказал агент НКВД Третьяков С.Н. (120).

Отправляясь на встречу и чувствуя опасность, Миллер оставил записку с указанием, к кому на встречу он отправился вместе со Скоблиным. Миллер был доставлен в СССР на теплоходе «Мария Ульянова» и заключен в тюрьму НКВД на Лубянке, где содержался под именем Петра Васильевича Иванова. На допросах он не сообщил никакой информации, способной причинить вред деятельности РОВС. Миллер был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и расстрелян во внутренней тюрьме НКВД 11 мая 1939 г.

Предавший товарища по оружию генерал-майор Николай Владимирович Скоблин (1893–1937 или 1938 гг.) был самым молодым (25 лет) командиром дивизии в белой армии. В 1930 г. он вместе с женой певицей Плевицкой был завербован своим бывшим однополчанином агентом Петром Ковальским, который передал ему письмо от брата, находившегося в СССР. В результате супружеская пара согласилась работать на советскую разведку. Они получили клички Фермер и Фермерша и получали двести долларов ежемесячно. Вербовку произвели сразу же после их крупных финансовых неудач, а Плевицкую убедили в возможности воскресить былую славу при возвращении в Россию (121).

По сообщению руководителя зарубежной разведки фашистской Германии Шелленберга, именно Скоблин передал Гейдриху документы о возможном союзе генералитетов вермахта и РККА и заговоре против Сталина, которые позднее послужили основанием для возбуждения «процесса Тухачевского» (122:43).

В рассекреченном к 1993 г. деле Миллера хранится письмо Н.В. Скоблина, адресованное его куратору по НКВД, советскому резиденту в Париже: «11 ноября 37. Дорогой товарищ Стах! Пользуясь случаем, посылаю Вам письмо и прошу принять, хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза. Сердце мое сейчас наполнено особой гордостью, ибо в настоящий момент я весь, целиком, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22 сентября (день похищения генерала Миллера). Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моем Великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине — Советском Союзе… Сейчас я тверд, силен и спокоен и верю, что Товарищ Сталин не бросит человека…» (123).

По одним сведениям, Скоблин умер в 1938 г. По другой версии, он был убит агентами НКВД в Испании Орловым и Эйтингоном (сброшен с самолета) (124:616). По официальной версии ФСБ России, обнародованной в 1993 г., Скоблин погиб при бомбежке франкистской авиацией Барселоны.

Измена генерала Скоблина потрясла всю белую эмиграцию, и ликвидацией ее последствий занимались многие эмигранты. Известная русская певица Надежда Плевицкая (Фермерша) после исчезновения мужа была арестована французской контрразведкой по обвинению в сотрудничестве с НКВД. Умерла в октябре 1940 г. в тюрьме французского города Ренн. В 1930-е гг. за рубежом произошла серия таинственных смертей и убийств «изменников» и невозвращенцев, выступивших с осуждением сталинских репрессий. Наиболее заметными фигурами из этой категории были Игнатий Рейсс, Вальтер Кривицкий, Георгий Атабеков и Федор Раскольникова.

Один из руководителей агентурной сети НКВД в Западной Европе Игнатий Станиславович Рейсс (настоящее имя — Натан Маркович Порецкий) был убит в окрестностях Лозанны 4 сентября 1937 г. В начале июля 1937 г. Рейсс был отозван в СССР, но, зная судьбу многих дипломатов и разведчиков, отозванных в СССР, отказался возвращаться и установил связь с сыном Троцкого. 17 июля 1937 г. через сотрудницу торгпредства в Париже он передал в Москву пакет. В нем оказалось письмо в ЦК ВКП(б) и орден Красного Знамени, которым Рейсс был награжден в 1928 г. за выполнение специальных заданий. В письме он объяснил причину своего разрыва со сталинизмом:… «Тот, кто хранит молчание в этот час, становится пособником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма… У меня достаточно сил, чтобы начать все сначала. А дело именно в том, чтобы начать сначала, чтобы спасти социализм… Я возвращаю себе свободу. Назад к Ленину, его учению и делу. Я хочу предоставить свои силы делу Ленина, я хочу бороться, и наша победа — победа пролетарской революции — освободит человечество от капитализма, а Советский Союз от сталинизма» (125:9—11). В конце июля он выступил во французских газетах с открытым письмом, обличавшим политику Сталина и прежде всего массовые расстрелы. По свидетельству А. Орлова: «Когда Сталину доложили об «измене» Рейсса, он приказал Ежову уничтожить изменника, вместе с его женой и ребенком. Это должно было стать наглядным предостережением всем потенциальным невозвращенцам» (126).

После публикации письма Рейсс с женой и сыном около месяца скрывался в глухой швейцарской деревне, а в сентябре встретился в Лозанне с агентом Элизабет Шильдбах, бывшей у него на связи, которая и выдала его преследователям. Он был убит специально направленной из Москвы группой агентов НКВД под руководством С.М. Шпигельгласа (127).

В группу убийц входили Кондратьев, Смиренский, Эфрон и француз Дюкоме. В качестве палачей выступили некий Аббиат, он же Росси, и Борис Афанасьев (Атанасов). По данным вдовы убитого Елизабет Порецки, в организации убийства Рейсса принимал участие также Вениамин Белецкий, сотрудник ИНО ГУГБ НКВД во Франции под прикрытием сотрудника торгпредства, который после первого допроса по делу Рейсса скрылся из Парижа.

Окутана дымкой таинственности и смерть Вальтера Германовича Кривицкого (настоящее имя — Гинзберг Самуил Гершевич) (1899–1941 гг.), высокопоставленного сотрудника ИНО НКВД, непосредственного руководителя Рейсса. Кривицкий был информирован о том, что Рейсс порвал с советской разведкой, и ознакомлен с его письмом в ЦК ВКП(б). Оказавшемуся в сложном положении Кривицкому для его реабилитации перед Сталиным и Ежовым было предложено принять участие в ликвидации Рейсса, однако он предупредил своего бывшего сотрудника о надвигающейся опасности (128).

Осенью 1937 г. Кривицкий получил указание вернуться в СССР. Поскольку после возвращения в СССР его наверняка ожидал расстрел в подвале на Лубянке, он обратился к французскому правительству с просьбой о политическом убежище. В 1937–1938 гг. он проживал во Франции, затем переехал в США. Опубликовал серию разоблачающих сталинский режим статей, составивших затем книгу «Я был агентом Сталина». В книге Кривицкий писал: «Не задумываясь над тем, существует ли какое-либо иное решение мировых проблем я пришел к сознанию того, что продолжаю работать на деспота тоталитарного режима, который отличается от Гитлера только социалистической фразеологией, доставшейся ему от его марксистского прошлого, о приверженности которому он так лицемерно заявлял… Из опыта последних трагических лет следует извлечь урок, что наступление тоталитарного варварства нельзя остановить путем стратегического отступления на позиции полуправды и фальши» (129: 69). Утверждают, что Кривицкий выдал завербованного в 1934 г. шифровальщика британского МИД, который в сентябре 1938 г. был осужден к 10 годам тюремного заключения (130).

В США Кривицкий выступил перед комиссией палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Очередное слушание было назначено на 10 февраля 1941 г. Утром этого дня Кривицкий был найден в отеле мертвым, с простреленной головой. Американская полиция склонялась к версии о самоубийстве, однако многие считали, что Кривицкий стал жертвой политического убийства. Подтверждением этой версии служит свидетельство адвоката Кривицкого, которому последний много раз говорил: «Если когда-нибудь меня найдут мертвым, и это будет выглядеть, как несчастный случай или самоубийство, не верьте! За мной охотятся…» (131:316). Косвенным подтверждением версии насильственной смерти являются полученные ранее французской полицией сведения о том, что на Кривицкого готовилось покушение и в Марселе, откуда он выехал в США. Эта акция сорвалась, так как до гавани Кривицкого сопровождал полицейский инспектор. По утверждению Кима Филби, Кривицкий покончил с собой, разочаровавшись в «свободном мире» (132).

Резидент нелегальной разведки в Константинополе Георгий Сергеевич Атабеков (настоящая фамилия — Арутюнов) (1895–1937 гг.) в 1930 г. бежал из Константинополя во Францию. Бегство объяснял несогласием с методами работы советских спецслужб и политикой Кремля. Выступил с публичными разоблачениями деятельности ЧК-ОГПУ. Автор книг «Г.П.У. Записки чекиста» и «ЧК за работой», переведенных на английский, немецкий и итальянский языки. После нескольких попыток был убит в 1937 г. По информации Павла Судоплатова, убийство Атабекова, как и Рудольфа Клемента, совершили агенты НКВД — турецкий боевик и сотрудник НКВД А.М. Коротков. Атабекова ликвидировали, заманив на явочную квартиру, где он должен был договориться с подставленным ему агентом — армянином о вывозе из СССР спрятанных семейных сокровищ. Турок убил Атабекова ножом, тело «уложили» в чемодан, который выкинули в реку. Труп экс-резидента НКВД в Турции так никогда и не был обнаружен (133: 58). По версии, изложенной перебежчиком Борисом Бажановым, Атабеков был «ликвидирован» НКВД в районе испано-французской границы (134). 12 сентября 1939 г. в Ницце умер Федор Федорович Раскольников (настоящая фамилия — Ильин) (1892–1939) — видный советский военный и государственный деятель, дипломат, писатель и журналист. После революции Раскольников был комиссаром Морского генерального штаба и заместителем Троцкого по морским делам, командующим Волжской военной флотилией и членом Реввоенсовета Республики. В июне 1919 г. Раскольников был назначен командующим Астрахано-Каспийской, а затем — Волжско-Каспийской военной флотилией, участвовал в обороне Царицына и высадке десанта в иранском порту Энзели с целью возвращения угнанных белогвардейцами кораблей Каспийского флота. Награжден двумя орденами Красного Знамени. С июня 1920 г. по март 1921 г. являлся командующим Балтийским флотом. С 1921 г. на дипломатической работе — полпред РСФСР в Афганистане, в Эстонии и Дании. С сентября 1934 по апрель 1938 г. — полпред СССР в Болгарии. В апреле 1938 г. по вызову из Наркомата иностранных дел СССР с женой и ребенком выехал в Москву поездом из Софии. Во время пересадки в Берлине, приобретя на вокзале газету, узнал о своем смещении с должности полпреда. Отказался от возвращения в СССР, предвидя неминуемый арест и расстрел. Проживал в Париже, откуда писал письма Сталину и М.М. Литвинову, прося оставить ему советское гражданство и объясняя «временную задержку» за границей различными формальными причинами. 17 июля 1939 г. Верховный суд СССР объявил Ф.Ф. Раскольникова вне закона, что, согласно постановлению ЦИК СССР от 21 ноября 1929 г. «Об объявлении вне закона должностных лиц — граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в СССР», влекло расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности.

26 июля 1938 г. Расольников опубликовал в парижской русской эмигрантской газете «Последние Новости» протестное письмо «Как меня сделали «врагом народа»». 17 августа 1939 г. он завершил работу над знаменитым «Открытым письмом Сталину», в котором обличал репрессивную сталинскую политику в отношении руководителей партии и рядовых советских граждан. Его письмо — это жесткий обличительный документ, раскрывающий истинную суть сталинской «демократии» и подлинную сущность «вождя народов». Письмо было опубликовано после смерти Раскольникова, 1 октября 1939 г. Он умер в Ницце, предположительно, от пневмонии. По одной из наиболее распространенных версий, был убит агентами НКВД. Это утверждение впервые сформулировал российский ученый и публицист Рой Медведев. Да и могли остаться в живых человек, высказывающий публично такие мысли?

В августе 1925 г. в кафе города Майнца сотрудниками ИНО ОГПУ был отравлен советский военачальник и разведчик, герой Гражданской войны Нестерович Владимир Степанович. Нестерович отличался выдающейся личной храбростью. За проявленный героизм в боях с Добровольческой армией он был награжден орденом Красного Знамени и почетным революционным оружием. С августа 1924 г. Нестерович сотрудник Разведупра РККА. Он легально работал в Австрии, координировал действия Военной организации Болгарской компартии (БКП) и был организатором операции по устранению болгарского короля и премьер-министра. 16 апреля 1925 г. коммунисты из Военной организации БКП произвели взрыв во время службы в соборе. В результате теракта 134 человека погибли на месте, 79 человек скончались от ран, 500 человек были ранены, но король и премьер-министр не пострадали. В числе погибших были и дети. На Нестеровича результаты операции произвели тяжелое впечатление. Он впал в депрессию, переехал в Германию, отказался вернуться в Москву и заявил, что отходит от дел. Тогда и было принято решение об его устранении (136). В ноябре того же 1925 г. порвал с советской разведкой и бежал в Польшу Игнатий Леонович Дзевалтовский — революционер, участник Октябрьской революции, разведчик, резидент Разведывательного управления Штаба РККА в Прибалтике. Был назначен советником маршала Пилсудского. Внезапно умер в декабре 1925 г., предположительно, был отравлен советскими агентами.

В 1932 г. в США была создана объединенная резидентура военной и политической разведок. На должность резидента был назначен сотрудник Маркин Валентин Борисович (Оскар). В 1934 г. он был найден в одном из баров Нью-Йорка с проломленным черепом и через несколько дней умер в больнице. Так и не было установлено, кто же ранил Маркина. Кое-кто из тех, кто его знал, склонялись к тому, что его ударили бутылкой по голове в пьяной драке, но некоторые подозревали НКВД. Его смерть по времени совпала с провалом попытки спецслужб СССР наводнить мировой рынок фальшивыми долларами. Эту аферу, санкционированную Сталиным, верившим в пользу подобных операций, должны были реализовать НКВД совместно с Разведупром РККА. Многочисленные аресты, последовавшие в США и Европе, серьезно скомпрометировали Разведупр и лично Берзина в связи с тем, что один из его протеже, латыш Альфред Тылтынь, оказался замешанным в этом деле. Из воспоминаний Кривицкого следует, что Маркин был троцкистом. Об этом ему сказал Слуцкий, и Кривицкий сделал вывод, что Маркина убили по приказу Сталина. Надо заметить, что не один Кривицкий считал, что причиной гибели Маркина была его симпатия к Троцкому. Троцкисты уже в конце 1930-х гг. занесли его в свой мартиролог «умученных от Сталина», однако серьезных доказательств по этому делу никто никогда так и не представил.

Весной 1937 г. в Нью-Йорке бесследно исчезла бывшая активистка Компартии США Джульетта Стюарт Пойнтц, работавшая на советскую разведку, в конце 1936 г. порвавшая с Компартией и приступившая к написанию мемуаров. В ее похищении подозревались Жорж Минк и агент НКВД Шахно Эпштейн, редактор коммунистической газеты и в прошлом близкий друг Пойнтц (137).

Утром 25 января 1937 г. в Булонском лесу был убит директор советского коммерческого банка за границей Дмитрий Сергеевич Навашин. Тайна этого убийства не раскрыта до настоящего времени. В Навашина, прогуливавшегося в сопровождении двух больших собак, убийца трижды выстрелил в упор, а затем нанес ему несколько ударов кинжалом и скрылся с места происшествия. Называлось несколько версий его убийства, но ни одна из них не подтверждена документально. Эмигрантская пресса и часть западной называли убийцами «агентов НКВД». По утверждению журнала «Тайм», Навашин был убит за несколько дней до выступления с лекцией «Правда о московском процессе» (138). В это время в Москве проходил показательный процесс над участниками так называемого Параллельного троцкистского антисоветского центра, а на скамье подсудимых сидели старые знакомые Дмитрия Сергеевича — Григорий Пятаков, Григорий Сокольников и Леонид Серебряков, курировавшие экономические операции СССР за границей в двадцатые и в начале тридцатых годов. По сообщению Берберовой («Люди и ложи»), «в 1931–1932 гг. в Париже заговорили, что Навашин ушел из банка и отказался ехать на родину». Берберова утверждала также, что убитый банкир «хранил международные фонды».

22 октября 1940 г. возле селения Сэн-Марселлена, недалеко от швейцарской границы, охотниками был найден труп зверски изуродованного, задушенного и затем повешенного немецкого коммуниста, видного деятеля Коминтерна Вильгельма Мюнценберга. В апреле 1915 г. на Бернской международной социалистической конференции молодежи он был избран генеральным секретарем Международного секретариата молодежи. Во время войны часто встречался с Лениным в Швейцарии. В начале 1920-х гг. организовал Международный фонд помощи рабочим, собиравший деньги для помощи голодающим Поволжья. Самого Мюнценберга называли «красным миллионером», он владел собственными киностудиями, десятками журналов и газет по всему миру. В 1924 г. Мюнценберг был избран депутатом рейхстага от Германской коммунистической партии. После прихода Гитлера к власти Мюнценберг эмигрировал во Францию. Здесь он издал «Коричневую книгу гитлеровского террора и поджога рейхстага», которая была переведена более чем на 20 языков и стала важным инструментом антифашистской пропаганды. Во Франции Мюнценберг организовал Всемирное общество помощи жертвам германского фашизма, провел международный антифашистский конгресс деятелей культуры в Париже в 1935 г., а в 1936 г. принимал активное участие в организации интербригад для войны в Испании. Во время приезда в октябре 1936 г. в Москву Мюнценбергу было предложено оставить Париж и перейти работать в Коминтерн, то есть полностью встать под опеку Кремля. Его упрекали в «потере революционной бдительности»: в его организацию «внедрилась» Лилиан Клейн, отца которой НКВД считал агентом спецслужб Франко. Под предлогом передачи ключей от дома своему преемнику, завершения дел и отправки партии оружия для республиканцев Мюнценбергу разрешили вернуться в Париж. Осуждая аресты в СССР многих своих соратников, Мюнценберг порвал с коммунизмом. Он резко высказался против германо-советского пакта, подписанного 22 августа 1939 г. в Москве. «Сталин, ты — предатель!» — пишет он в статье в антинацистском журнале «Цукунфт» («Будущее»). Этим он, вероятно, и подписал свой смертный приговор. В 1937 г. он был выведен из состава ЦК КПГ и в 1939 г. исключен из партии. В 1939–1940 гг. работал на французском радио, организуя вещание на Германию. В июне 1940 г. бежал из Парижа, спасаясь от наступающих немцев. Интернированный, как немецкий гражданин после объявления войны, Мюнценберг находился в лагере на юге Франции во время ее краха. При наступлении немцев вместе с другим заключенным он совершает побег из лагеря навстречу своей гибели (139).

Похищения и отравления органами НКВД-КГБ практиковались и после войны. 19 августа 1947 г. из Египта был похищен известный египтолог, историк Древнего Востока, академик Академии наук СССР, бывший заведующий корреспондентским пунктом Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС) Михаил Александрович Коростовцев (1900–1980 гг.). Коростовцев в 1934 г. окончил заочно исторический факультет Азербайджанского университета и был приглашен академиком В.В. Струве на научную работу в Институт востоковедения АН СССР Защитил кандидатскую и докторскую диссертации и в 1944 г. был направлен в Египет в качестве корреспондента ТАСС и представителя АН СССР по гуманитарным наукам. Заподозренный в попытке бежать в Англию, он в августе 1947 г. был похищен, доставлен из Египта в СССР и осужден по ст. 58— 1а УК РСФСР на 25 лет исправительно-трудовых лагерей. Досрочно освобожден в январе 1955 г. Работал старшим научным сотрудником и заведующим отделом Древнего Востока. С 1974 г. — академик АН СССР по Отделению истории (140).

25 сентября 1947 г. из Западного Берлина был похищен писатель, активист антисоветской организации Народно-трудовой союз (НТС) Юрий Андреевич Трегубов (1913–2000 гг.). Трегубов родился в дворянской семье. В 1926-м вместе с матерью уехал в Берлин (отец выездной визы не получил). В 1934 г. примкнул к политическому движению, впоследствии названному НТС. В 1944-м получил немецкое гражданство и, чтобы избежать призыва в вермахт, вступил в армию Власова. После войны находился в чешском плену, в 1946-м тяжело пострадал при аварии на шахте, где работал, и был освобожден. 19 сентября 1947 г. похищен агентами МГБ в Западном Берлине, вывезен в СССР и приговорен к 25 годам. Как немецкий гражданин, в 1955 г. был возвращен в ФРГ вместе с другими военнопленными и интернированными. В 1956 г. выпустил воспоминания о своем заключении «Восемь лет во власти Лубянки» (141).

В 1947 г. оперативной группой НКГБ в Вене был похищен американский генерал Станли Дубик, во время войны возглавлявший нелегальную американскую разведку в Польше, а в 1948 г. в Западном Берлине был похищен начальник немецкой контрразведки в Париже генерал Сарториус. Оба похищенных были доставлены в СССР, осуждены и отбывали срок в лагерях (142:198). 15 февраля 1951 г. в Аргентине был отравлен Николай Михайлович Февр (1908–1951 гг.) — антикоммунист, журналист русского зарубежья. Жил в Сербии, Германии, Австрии, Аргентине. Вывезенный из России 12-летним кадетом Киевского кадетского корпуса в 1920 г., Николай Февр в 1927 г. окончил Кадетский корпус в Белграде и получил диплом журналиста. С 1933 г. он работал в берлинской газете «Новое слово», финансируемой нацистским правительством, — единственной газете на русском языке в Европе. В качестве ее корреспондента в годы войны он объехал большую часть оккупированной территории СССР, о чем в 1945–1946 гг. и написал книгу «Солнце восходит на Западе». После войны Н. Февр эмигрировал в Аргентину и стал корреспондентом русской газеты «Слово». В ноябре 1961 г. в Буэнос-Айресе был отравлен другой эмигрантский журналист и писатель, Михаил Байков.

4 марта 1953 г. — в Мюнхене убит секретарь и телохранитель Троцкого Вольфганг Залус. Об этом убийстве было подробно проинформировано руководство КПСС — Маленков, Берия, Молотов, Булганин, Хрущев. В рапорте С.Д. Игнатьева от 08.03.1953 № 951/И говорилось: «Ликвидация Залуса осуществлена через агента МГБ, немца по национальности, всыпавшего ему 13 января с. г. специальный препарат, вызвавший смерть через 10—12дней. Вскоре после этого Залус заболел и в одном из госпиталей Мюнхена 4 марта с. г. умер. При проверке через различные источники выяснено, что отравление Залуса не вызвало у противника каких-либо подозрений. Врачи констатировали, что смерть наступила в результате воспаления легких» (143).

13 апреля 1954 г. в Западном Берлине советскими агентами был похищен видный деятель русской эмиграции, один из руководителей НТС и председатель Комитета помощи русским беженцам Александр Рудольфович Трушнович. Словенец по национальности, он в июне 1915 г. в Карпатах, в числе многих военнослужащих-славян, с риском для жизни перешел на сторону Русской армии, стал офицером Сербской добровольческой дивизии. Во время Гражданской войны командовал пулеметной ротой Корниловского полка. Весной 1920 г. попал в плен к красным, бежал, скитался по югу России. Перед поступлением в институт сменил фамилию на девичью фамилию матери — Гостыша, под которой жил до отъезда из СССР. Учился в краснодарском медицинском институте. В 1927–1934 гг. работал врачом в станице Приморско-Ахтырская, а затем в Таджикистане. В 1934 г., как бывший подданный Австро-Венгрии, добился через посольство Польши в СССР выезда с семьей в Югославию, жил в Белграде. Вступил в НТС, работал врачом. В конце 1944-го уехал в Германию, служил пом. начальника санитарного отдела ВС КОНР. В мае 1945 г. сумел избежать насильственной репатриации в СССР. Жил в Западной Германии (144). Как выяснилось позже, он оказал активное сопротивление похитителям и на советскую сторону был доставлен уже «без признаков жизни». Факт похищения и убийства Трушновича был признан пресс-бюро Службы внешней разведки только после распада СССР. По утверждению историка разведки В.Г. Чернявского, «его завернули в ковер, чтобы никто не обратил внимания, и вынесли на улицу. Привезли, развернули, а он — уже труп, задохнулся. Убивать не хотели. Хотели похитить» (145). В 1992 г. его сыну, Ярославу, были возвращены найденные у покойного бумаги, переданы копии медицинского освидетельствования и справки о захоронении. Точное место захоронения А.Р. Трушновича не установлено.

15 сентября 1957 г. во Франкфурте-на-Майне произошло заурядное событие. Во время ежегодной политической конференции эмигрантского еженедельника «Посев» один из ее участников, Николай Хохлов, потерял сознание. Это происшествие осталось бы незамеченным, если бы не некоторые обстоятельства. Потерявший сознание Николай Хохлов в прошлом был чекистом-боевиком, организовавшим в 1943 г. покушение на наместника Белоруссии Кубе. Это он пронес в оккупированный немцами Минск мину и вручил ее Елене Мазаник — горничной в доме наместника. Кубе разнесло на куски. Девушка выполнила задание и стала Героем Советского Союза, а Хохлов был награжден и продолжал выполнять специальные задания за рубежом.

В 1954 г. капитан госбезопасности Хохлов должен был выполнить очередное задание, — застрелить одного из лидеров Народно-трудового союза, Георгия Сергеевича Околовича. Придя в дом к Околовичу, Хохлов заявил: «Георгий Сергеевич, я приехал к Вам из Москвы. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза приказал ликвидировать вас. Задание поручено выполнить руководимой мною группе. Я не могу позволить этому убийству свершиться». Хохлов во всем признался, обратно дороги ему не было, и его переправили к американцам. Он написал книгу о своей жизни, о службе в управлении Судоплатова и о своем прозрении. Сразу же после появления этой книги на прилавках русских магазинов в Европе Хохлов и потерял сознание. Врач университетской клиники, куда доставили больного, заподозрил отравление. Лечение не привело ни к каким результатам. На пятый день пребывания Хохлова во франкфуртской больнице к нему в палату вошла сестра и уставилась на него, прикованная к месту ужасом. «Что случилось?» — спросил Хохлов. Потом он увидел в зеркале свое отражение и сам ужаснулся. Он вспоминал: «Что-то страшное случилось с моим лицом. Бурые полосы, перемежавшиеся темными пятнами, покрыли его хаотическим узором. Приглядевшись, я понял, что это были кровоподтеки разной формы и силы. Я оглянулся на постель. Наволочка была сплошь запятнана кровью. Сестра поспешно перевернула подушку, что-то сказала и вышла из палаты. Я продолжал смотреть в зеркало, как зачарованный. Я увидел и тут же ощутил, что треснувшие веки у меня покрыты сукровицей, что черные пятна испещрены точками нарывов, что кожа лица суха, натянута и горит, как в жару. Все это и еще что-то, не поддающееся определению, превратило мое лицо в подобие маски монстров из фильмов Бориса Карлова. Но это сравнение жило лишь секунду. Когда я разглядел клок волос, нелепо торчавший в сторону, как вихор клоуна, мое отражение превратилось в цирковую гримасу. Я невольно пригладил вихор. Он остался у меня в руке. Еще не веря, я поднес ладонь к глазам. В ней лежал пучок волос. Я повернул ладонь — и волосы, падая, закружились в воздухе. Я потянул еще один клок — и он точно так же, без боли и без сопротивления, остался у меня в руке. Это было почти нереально. Я ничего не чувствовал, когда продолжал тянуть пучок за пучком и ронять их на пол. Ничего, кроме отвращения к чему-то невероятному, вошедшему в мою жизнь. Мне показалось вдруг, что все это я уже видел в каком-то кошмаре. Вот так же я сидел на постели и снимал свои волосы с головы без малейшего ощущения, что эти волосы принадлежат мне. Я подумал, что, потяни я сразу за всю шевелюру, она отстанет без сопротивления от головы. И так же, как в кошмаре, я опустил руки, не решаясь проверить, правда ли это» (146).

В крови Хохлова шел невероятно быстрый процесс разрушения. Количество белых кровяных шариков падало, и достигло 700, вместо нормального 7000. У него взяли пробу костного мозга, и анализ показал, что большинство кроветворных телец было мертво. Началось отмирание слизистой оболочки рта, горла и пищевода. Ему стало трудно есть, пить и даже говорить. Знаменитый немецкий профессор заподозрил, что он был отравлен таллием, очень редким токсическим металлом. Однако применение противоядий не дало результатов. Хохлова перевезли в американский военный госпиталь во Франкфурте. Госпиталь охранялся, и проникнуть посторонние туда не могли. Шесть американских врачей начали борьбу за его жизнь. Прибыло также несколько крупных специалистов для консультаций и исследований. Во Франкфурт спешно доставлялись новые лекарственные препараты. На протяжении недели врачи боролись за жизнь Хохлова. Постепенно квалифицированное лечение и воля Хохлова вернули его к жизни. Тем не менее врачи не смогли поставить ему точного диагноза. Позднее, в Нью-Йорке, знаменитый американский токсиколог нашел ответ. Хохлов был отравлен таллием. Предварительно таллий подвергли сильному радиоактивному излучению, вследствие чего металл стал распадаться на мельчайшие частички. Попавшие в тело с пищей радиоактивные частицы продолжали распадаться и поразили организм смертельной дозой радиации (147). Бывший диверсант и террорист выздоровел, учился, стал преподавателем, а затем и профессором одного из университетов США.

20 декабря 1975 г. оперативными сотрудниками КГБ в Вене был похищен и погиб перебежавший на Запад и работавший на ЦРУ бывший морской офицер Николай Артамонов. Ясность в историю его похищения и гибели внес бывший начальник управления «К» ПГУ КГБ Олег Калугин. «Перевербованный» в США советским разведчиком, Артамонов прибыл в Вену на встречу с новым куратором от КГБ (Калугиным). Однако в КГБ возникли подозрения по поводу правдивости поступавшей от него информации. Под благовидным предлогом его удалось заманить в Вену, куда он прибыл вместе с женой в сопровождении сотрудников управления безопасности ЦРУ. Все они остановились в гостинице «Бристоль». Под наблюдением сотрудников ЦРУ состоялись две встречи Артамонова с сотрудниками разведки КГБ и никаких подозрений они не вызвали; ни Артамонов, ни американцы не заметили ничего подозрительного. Вечером 20 декабря Николай отправился на встречу с нелегалом КГБ, которая должна была состояться в другом районе города. Недалеко от американского посольства его ждали оперативники Козлов и Курышев. Они предложили ему сесть в машину. О том, что произошло дальше, рассказал в своих мемуарах Калугин, который непосредственно руководил операцией: «В машине ему набросили налицо маску с хлороформом, сделали усыпляющий укол для гарантии и повезли в сторону чехословацкой границы. Однако обнаружили, что он, не выдержав стресса, скончался от острой сердечной недостаточности. Смерть констатировал словацкий врач, которого пригласили через пограничников. Труп был доставлен на спецсамолете КГБ в Москву. Похоронили его под латышской фамилией на одном из московских кладбищ».

Однако есть основания полагать, что причиной его смерти была не сердечная недостаточность, а большая доза хлороформа. За руководство и участие в операции по захвату и «доставке» в СССР Николая Артамонова Олег Калугин был награжден орденом Красного Знамени. В мемуарах А Соколова изложена иная версия смерти Артамонова. Соколов обвинил Калугина в преднамеренном убийстве двойного агента Артамонова, который якобы мог раскрыть причастность самого Калугина к секретной работе на спецслужбы США (148).

Широкую известность получило убийство в Лондоне в 1978 г. журналиста-диссидента Георгия Маркова, активно выступавшего против коммунистического режима в Болгарии. Судоплатов пишет, что Маркова убили «с помощью яда, полученного в Спецлаборатории, которую раньше возглавлял Майрановский. Марков погиб от укола зонтиком, изготовленным в этой лаборатории» (149: 334). Незадолго до этого события секретная лаборатория № 12 КГБ, преемница Лаборатории № 1, была переименована в Центральный научно-исследовательский институт специальных технологий КГБ при Оперативно-техническом управлении КГБ, находившийся в непосредственном подчинении председателя КГБ Андропова. Болгарской секретной службе «Дыржавна сигурност» было передано специальное оружие — зонтик с отравленными ампулами. В качестве яда был выбран рицин. Операция находилась под непосредственным контролем руководителя Первого главного управления КГБ генерала Владимира Крючкова, позже председателя КГБ и участника августовского путча 1991 г. (150).

По словам бывшего генерала КГБ Олега Калугина, в 1978 г. руководившего советской контрразведкой в Лондоне и соответственно причастного к убийству Маркова, это была третья попытка убить Маркова. Сначала была использована мазь, которая должна была убить журналиста через один-два дня — вскрытие констатировало бы смерть от сердечного приступа. Затем яд был добавлен агентом в стакан с напитком, приготовленным для Маркова, однако только укол зонтиком с рицином сделал свое дело.

Сотрудники ВЧК-ОГПУ-НКВД по приказам вождя тайно убивали не только белогвардейцев, троцкистов и предателей-перебежчиков. Они могли тайно казнить и неугодного вождю правителя другого государства.

Так произошло, например, с генерал-губернатором четырех провинций Северо-Восточного Китая, командующим сухопутными и морскими силами Китайской Республики маршалом Чжан Цзолинем. Поводом к ликвидации Чжан Цзолиня послужила проводимая им антисоветская политика, провокации на Китайско-Восточной железной дороге, а также военные неудачи наших союзников в Китае. 4 июня 1928 г. поезд, в котором ехал Чжан Цзолинь, был взорван (Хуангутуньский инцидент). В результате взрыва Чжан Цзолинь был смертельно ранен и через несколько часов скончался в госпитале. Кроме него, во время взрыва погибли еще 17 человек, в том числе и генерал. Взрыв долгое время приписывали делу рук японской разведки, однако в 2001 г. были опубликованы материалы о том, что операция по устранению Чжан Цзолиня была проведена советской разведкой, а организаторами акции были Наум Эйтингон и резидент военной разведки в Шанхае Христофор Салнынь (151:398); (152).

Разработанный Салнынем первоначальный план предполагал ликвидацию Чжан Цзолиня взрывом мощной мины в его дворце в Мукдене. Пронести мину во дворец, установить ее в апартаментах маршала и поставить часовой механизм на ночное время должны были агенты Салныня в музыкальном оркестре, который давал там концерт. Доставить мину в Маньчжурию было поручено сотруднику разведки Бурлакову, который 24 сентября 1926 г. с документами на имя Ивана Яковлевича Шугина прибыл на железнодорожную станцию «Пограничная», где должен был передать мину агенту Салныня Медведеву, служившему в полиции КВЖД. Однако Медведев находился под наблюдением спецслужб Чжан Цзолиня и, заметив его контакт с одним из советских пассажиров, полицейские обыскали вагон, обнаружили мину и арестовали Бурлакова, Медведева и его помощника Власенко.

Официальные советские власти незамедлительно отреклись от Бурлакова, назвав его «белобандитом», а подготовку покушения на Чжан Цзолиня свалили на эмигрантов, хотя этому мало кто поверил. Летом 1927 г. харбинский суд приговорил участников покушения к заключению в каторжной тюрьме, где Бурлаков более двух лет находился в одиночке, закованный в кандалы. На свободу Бурлаков, Медведев и Власенко вышли лишь 14 апреля 1930 г., когда их обменяли на пять китайских офицеров, взятых в плен во время боев на КВЖД (153). После провала плана со взрывом бомбы во дворце был реализован план подрыва поезда.

Было сделано несколько попыток убийства руководителя Югославии Иосипа Броз Тито, на которого охотились как Гитлер, так и Сталин. Как пишет в своей книге «Заговоры и покушения на Тито» отставной генерал Мариан Кранич, известно как минимум три десятка фактов организации покушения на Иосипа Броз Тито. Попытки его убийства были как на территории Югославии, так и в ходе его многочисленных зарубежных поездок, главным образом силами националистической эмиграции.

Н.С. Хрущев не раз вспоминал о том, что Сталин публично угрожал Тито физической расправой и впервые попытался осуществить свою угрозу в феврале 1947-го, избрав для этого весьма хитроумный план.

Когда Тито потребовалась операция на прямой кишке, которую планировалось провести в Словении силами личных докторов маршала, Сталин предложил ему услуги опытнейших советских врачей, с чем Тито согласился, усмотрев в этом жест примирения со стороны Москвы. По версии начальника личной охраны Тито генерала Жежеля, изложенной в книге Мариана Кранича «Заговоры и покушения на Тито», в Любляну специальным самолетом прилетели два советских хирурга и медсестра-анастезиолог. Именно она, как утверждал Жежель, должна была сделать маршалу смертельную инъекцию. В первую же ночь после операции Тито почувствовал себя плохо, рана воспалилась, и московские хирурги решили повторить операцию. Но в самый последний момент охрана не допустила их в операционную под тем предлогом, что один из хирургов явно был нетрезв. Тем самым жизнь Тито была спасена. Вскоре один из врачей, якобы осознавая, что не выполнил важнейшее задание Кремля, покончил с собой, а второй скончался от инфаркта в подъезде своего дома (154).

В 1953 г. был подготовлен и лишь в связи со смертью Сталина отменен очередной план убийства Тито. Об этом плане рассказал в своих мемуарах генерал-лейтенант Павел Судоплатов: «…В конце февраля 1953 г. меня вызвали в кабинет Игнатьева (министр госбезопасности. — В.И.), где находились Гоглидзе, его первый заместитель, и Коняхин, заместитель начальника следственной части. Игнатьев сказал, что мы едем в «инстанцию». Был поздний час — Игнатьев, Гоглидзе и Коняхин вошли в кабинет Сталина, а я около часа оставался в приемной. Потом Гоглидзе и Коняхин вышли, а меня попросили вместе с Игнатьевым через два часа прибыть к Сталину для доклада на его ближнюю дачу в Кунцево. Сталин передал мне написанный от руки документ и попросил прокомментировать его. Это был план покушения на маршала Тито. Я никогда раньше не видел этого документа, но Игнатьев пояснил, что инициатива исходила от Рясного и Савченко, заместителей министра госбезопасности, и что Питовранов в курсе этой акции. Я сказал Сталину, что в документе предлагаются наивные методы ликвидации Тито, которые отражают опасную некомпетентность в подготовке плана.

Письмо Сталину гласило: «МГБ СССР просит разрешения на подготовку и организацию теракта против Тито, с использованием агента нелегала «Макса» — тов. Григулевича И.Р., гражданина СССР, члена КПСС с 1950 г. (справка прилагается). «Макс» был переброшен нами по коста-риканскому паспорту в Италию, где ему удалось завоевать доверие и войти в среду дипломатов южноамериканских стран и видных коста-риканских деятелей и коммерсантов, посещавших Италию. Используя свои связи, «Макс» по нашему заданию добился назначения на пост Чрезвычайного и Полномочного посланника Коста-Рики в Италии и одновременно в Югославии. Выполняя свои дипломатические обязанности, он во второй половине 1952 г. дважды посетил Югославию, где был хорошо принят, имел доступ в круги, близкие к клике Тито, и получил обещание личной аудиенции у Тито. Занимаемое «Максом» в настоящее время положение позволяет использовать его возможности для проведения активных действий против Тито. В начале февраля с. г. «Макс» был вызван нами в Вену, где с ним была организована встреча в конспиративных условиях. В ходе обсуждения возможностей «Макса» перед ним был поставлен вопрос, чем он мог бы быть наиболее полезен, учитывая его положение. «Макс» предложил предпринять какое-либо действенное мероприятие лично против Тито. В связи с этим предложением с ним была проведена беседа о том, как он себе это представляет, в результате чего выявились следующие возможные варианты осуществления теракта против Тито:

1. Поручить «Максу» добиться личной аудиенции у Тито, во время которой он должен будет из замаскированного в одежде бесшумно действующего механизма выпустить дозу бактерий легочной чумы, что гарантирует заражение и смерть Тито и присутствующих в помещении лиц. Сам «Макс» не будет знать о существе применяемого препарата. В целях сохранения жизни «Максу» будет предварительно привита противочумная сыворотка. 2. В связи с ожидаемой поездкой Тито в Лондон командировать туда «Макса», используя свое официальное положение и хорошие личные отношения с югославским послом в Англии Велебитом, попасть на прием в югославском посольстве, который, как следует ожидать, Велебит даст в честь Тито. Теракт произвести путем бесшумного выстрела из замаскированного под предмет личного обихода механизма с одновременным выпуском слезоточивых газов для создания паники среди присутствующих, с тем, чтобы создать обстановку, благоприятную для отхода «Макса» и скрытия следов. 3. Воспользоваться одним из официальных приемов в Белграде, на который приглашаются жены дипломатического корпуса. Теракт произвести таким же путем, как и во втором варианте, поручив его самому «Максу», который как дипломат, аккредитованный при югославском правительстве, будет приглашен на такой прием. Кроме того, поручить «Максу» разработать вариант и подготовить условия вручения через одного из коста-риканских представителей подарка Тито в виде каких либо драгоценностей в шкатулке, раскрытие которой приведет в действие механизм, выбрасывающий моментально действующее отравляющее вещество. «Максу» предложено было еще раз подумать и внести предложения, каким образом он мог бы осуществить наиболее действенные мероприятия против Тито. С ним обусловлены способы связи и договорено, что ему будут даны дополнительные указания. Считали бы целесообразным использовать возможности «Макса» для совершения теракта против Тито. «Макс» по своим личным качествам и опыту работы в разведке подходит для выполнения такого задания. Просим Вашего согласия».

Сталин не сделал никаких пометок на документе. Письмо не было подписано. В кабинете Сталина, глядя ему в глаза, я сказал, что «Макс» не подходит для подобного поручения, так как он никогда не был боевиком-террористом. Он участвовал в операции против Троцкого в Мексике, против агента охранки в Литве, в ликвидации лидера троцкистов Испании А. Нина, но лишь с задачей обеспечения выхода боевиков на объект акции. Кроме того, из документа не следует, что прямой выход на Тито гарантирован. Как бы мы о Тито ни думали, мы должны отнестись к нему как к серьезному противнику, который участвовал в боевых операциях в военные годы и, безусловно, сохранит присутствие духа и отразит нападение… Сталин прервал меня и, обращаясь к Игнатьеву, сказал, что это дело надо еще раз обдумать, приняв во внимание внутренние «драчки» в руководстве Югославии. Потом он пристально посмотрел на меня и сказал, что, так как это задание важно для укрепления наших позиций в Восточной Европе и для нашего влияния на Балканах, подойти надо к нему исключительно ответственно, чтобы избежать провала, подобного тому, который имел место в Турции в 1942 г., когда сорвалось покушение на посла Германии фон Папена.

На следующий день в министерстве мне выдали два литерных дела — «Стервятник» и «Нерон», содержавших компромат на Тито. В досье я не нашел никаких реальных фактов, дающих возможность подступиться к ближайшему окружению Тито, чтобы наши агенты могли подойти достаточно близко для нанесения удара. Когда меня вызвали на следующий день в кабинет Игнатьева, там было трое из людей Хрущева — Савченко, Рясной и Епишев, — и я сразу же почувствовал себя не в своей тарелке, потому что прежде обсуждал столь деликатные вопросы лишь наедине с Берией или Сталиным. Среди присутствующих я был единственным профессионалом разведки, имевшим опыт работы за рубежом. Как можно было сказать заместителям министра, что план их наивен? Я не поверил своим ушам, когда Епишев прочел пятнадцатиминутную лекцию о политической важности задания. Потом включились Рясной и Савченко, сказав, что Григулевич как никто подходит для такой работы, и с этими словами показали его письмо к жене, в котором он говорил о намерении пожертвовать собой во имя общего дела. Григулевича, видимо, страхуясь, вынудили написать это письмо. Я понял, что мои предостережения не подействуют, и сказал, что как член партии считаю своим долгом заявить им и товарищу Сталину, что мы не имеем права посылать агента на верную смерть в мирное время. План операции должен обязательно предусматривать возможности ухода боевика после акции, нельзя согласиться с планом, в котором агенту приказывали уничтожить серьезно охраняемый объект без предварительного анализа оперативной обстановки. В заключение Игнатьев подчеркнул, что все мы должны думать, думать и еще раз думать о том, как выполнить директиву партии. Это совещание оказалось моей последней деловой встречей с Игнатьевым и Епишевым. Через десять дней Игнатьев поднял оперативный состав и войска МГБ по тревоге и конфиденциально проинформировал начальников управлений и самостоятельных служб о болезни Сталина. Через два дня Сталин умер, и идея покушения на Тито была окончательно похоронена» (155:390–391).

 

Женщины-палачи

До XX века в истории не было женщин профессиональных палачей и лишь изредка встречались женщины серийные убийцы и садистки. В российскую историю как садистка и убийца нескольких десятков крепостных крестьян вошла помещица Дарья Николаевна Салтыкова, по прозвищу Салтычиха.

При жизни мужа за ней не замечалось особой склонности к насилию, но вскоре после его смерти она начала регулярно избивать прислугу. Основным поводом для наказания было недобросовестное отношение к работе (мытью полов или стирке). Она наносила провинившимся крестьянкам удары первым попавшимся под руку предметом (чаще всего это было полено). Затем провинившихся пороли конюхи и порой забивали до смерти. Салтычиха могла облить жертву кипятком или опалить ей волосы на голове. Она использовала для истязаний горячие щипцы для завивки волос, которыми хватала жертву за уши. Часто таскала людей за волосы и сильно била их головой о стену. По словам свидетелей, многие убитые ею не имели волос на голове. Жертв по ее приказу морили голодом и привязывали голыми на морозе. Салтычиха любила убивать невест, которые в ближайшее время собирались выйти замуж. В ноябре 1759 г., в ходе растянувшейся почти на сутки пытки, ею был убит молодой слуга Хрисанф Андреев, а в сентябре 1761 г. Салтыкова собственноручно забила мальчика Лукьяна Михеева. Она пыталась убить и дворянина Николая Тютчева — деда поэта Федора Тютчева. Землемер Тютчев длительное время состоял с ней в любовных отношениях, но решил жениться на девице Панютиной. Салтыкова приказала сжечь дом Панютиной своим людям и дала для этого серы, пороха и пакли. Но крепостные испугались. Когда Тютчев и Панютина поженились и ехали в свою орловскую вотчину, Салтыкова приказала своим крестьянам убить их, но исполнители сообщили о поручении Тютчеву (156).

Многочисленные жалобы крестьян приводили лишь к суровым наказаниям жалобщиков, поскольку у Салтычихи было много влиятельных родственников и ей удавалось подкупать должностных лиц. Но двум крестьянам, Савелию Мартынову и Ермолаю Ильину, жен которых она убила, в 1762 г. удалось передать жалобу только что вступившей на престол Екатерине И.

Во время следствия, продолжавшегося шесть лет, были произведены обыски в московском доме Салтычихи и в ее усадьбе, опрошены сотни свидетелей, изъяты бухгалтерские книги, содержавшие информацию о взятках чиновникам. Свидетели рассказали об убийствах, сообщили даты и имена жертв. Из их показаний следовало, что Салтыковой было убито 75 человек, в основном женщин и девушек.

Следователь по делу вдовы Салтыковой, надворный советник Волков, основываясь на данных домовых книг подозреваемой, составил список из 138 фамилий крепостных, судьбу которых предстояло выяснить. Согласно официальным записям, 50 человек считались «умершими от болезней», 72 человека — «безвестно отсутствовали», 16 считались «выехавшими к мужу» или «ушедшими в бега». Было выявлено много подозрительных записей о смертях. Например, двадцатилетняя девушка могла поступить на работу в качестве прислуги и через несколько недель умереть. У конюха Ермолая Ильина, подавшего жалобу на Салтычиху, умерло подряд три жены. Некоторых крестьянок будто бы отпускали в родные деревни, после чего они или сразу умирали, или пропадали без вести.

Салтычиху взяли под стражу. При допросах применялась угроза пытки (разрешение на пытку получено не было), но она ни в чем не созналась. По итогам следствия Волков пришел к заключению, что Дарья Салтыкова «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти еще 26 человек.

Судебное разбирательство длилось более трех лет. Судьи признали обвиняемую «виновной без снисхождения» в тридцати восьми доказанных убийствах и пытках дворовых людей. Решением Сената и императрицы Екатерины Второй Салтыкова была лишена дворянского звания и приговорена к пожизненному заключению в подземной тюрьме без света и человеческого общения (свет дозволялся только во время приема пищи, а разговор — только с начальником караула и женщиной-монахиней). Она была также приговорена к отбыванию в течение часа особого «поносительного зрелища», в ходе которого осужденной надлежало простоять на эшафоте прикованной к столбу с надписью над головой «мучительница и душегубица».

Наказание было исполнено 17 октября 1768 г. на Красной площади в Москве. В московском Ивановском женском монастыре, куда прибыла осужденная после наказания на Красной площади, для нее была приготовлена особая «покаянная» камера. Высота отрытого в грунте помещения не превышала трех аршин (2,1 метра). Оно находилось ниже поверхности земли, что исключало всякую возможность попадания внутрь дневного света. Узница содержалась в полной темноте, лишь на время приема пищи ей передавался свечной огарок. Салтычихе не дозволялись прогулки, ей было запрещено получать и передавать корреспонденцию. По крупным церковным праздникам ее выводили из тюрьмы и подводили к небольшому окошку в стене храма, через которое она могла прослушать литургию. Жесткий режим содержания продлился 11 лет, после чего был ослаблен: осужденная была переведена в каменную пристройку к храму с окном. Посетителям храма было дозволено смотреть в окно и даже разговаривать с узницей. По словам историка, «Салтыкова, когда бывало, соберутся любопытные у окошечка за железною решеткой ее застенка, ругалась, плевала и совала палку сквозь открытое в летнюю пору окошечко». После смерти заключенной ее камера была приспособлена под ризницу. Она провела в тюрьме тридцать три года и умерла 27 ноября 1801 г. Похоронена на кладбище Донского монастыря, где была похоронена вся ее родня (157).

Эсерка Фанни Каплан прославилась своим покушением на Ленина на заводе Михельсона. В 1908 г., будучи анархисткой, она изготовляла бомбу, которая внезапно взорвалась у нее в руках. После этого взрыва она почти ослепла. Полуслепая, она стреляла в Ленина с двух шагов — один раз промахнулась, а два раза ранила его в руку. Ее расстреляли через четыре дня, а труп сожгли и развеяли по ветру. В книге «Ленин» профессор Пассони описывает ее как сумасшедшую. Во время Гражданской войны на Украине зверствовала банда другой пассионарии — анархистки Маруськи Никифоровой, которая выступала на стороне батьки Махно. До революции она отбывала двадцатилетний срок на каторге. Белые в конце концов поймали и расстреляли ее. Выяснилось, что она — гермафродит, т. е. не мужчина и не женщина, а из тех, кого раньше называли ведьмами.

Кроме Маруси Никифоровой и Фанни Каплан, было множество других женщин, оказавших влияние на исход кровавого октябрьского переворота. Деятельность таких революционерок, как Надежда Крупская, Александра Коллонтай (Домонтович), Инесса Арманд, Серафима Гопнер, Мария Авейде, Людмила Сталь, Евгения Шлихтер, Софья Бричкина, Цецилия Зеликсон, Злата Родомысльская, Клавдия Свердлова, Нина Дидрикиль, Берта Слуцкая и многих других, безусловно, способствовала победе революции, которая привела к величайшим бедствиям, уничтожению или изгнанию лучших сынов и дочерей России. Деятельность большинства этих «пламенных революционерок» в основном ограничивалась «партийной работой» и на них нет прямой крови, т. е. они не выносили смертных приговоров и лично не убивали в подвалах ЧК-ГПУ- ОГПУ-НКВД дворян, предпринимателей, профессоров, офицеров, священников и прочих представителей «враждебных» классов. Однако некоторые «валькирии революции» умело сочетали агитационно-партийную и «боевую» работу.

Наиболее ярким представителем этой когорты является прототип комиссара в «Оптимистической трагедии» Рейснер Лариса Михайловна (1896–1926 гг.). Родилась в Польше. Отец профессор, немецкий еврей, мать русская дворянка. Окончила в Петербурге гимназию и психоневрологический институт. Член партии большевиков с 1918 г. В годы Гражданской войны боец, политработник Красной Армии, комиссар Балтийского флота и Волжской флотилии. Современники запомнили ее отдающей приказы революционным матросам в элегантной морской шинели или кожанке, с револьвером в руке. Писатель Лев Никулин встречался с Рейснер летом 1918 г. в Москве. По его словам, Лариса чеканила в разговоре: «Мы расстреливаем и будем расстреливать контрреволюционеров! Будем!»

В мае 1918 г. Л. Рейснер выходит замуж за Федора Раскольникова, заместителя народного комиссара по морским делам, и вскоре уезжает с мужем, членом Реввоенсовета Восточного фронта, в Нижний Новгород. Теперь она флаг-секретарь командующего Волжской военной флотилией, комиссар отряда разведки, корреспондент газеты «Известия», где печатаются ее очерки «Письма с фронта». В письме к родителям она пишет: «Троцкий вызвал меня к себе, я ему рассказала много интересного. Мы с ним теперь большие друзья, я назначена приказом по армии комиссаром разведывательного отдела при штабе (прошу не смешивать с шпионской контрразведкой), набрала и вооружила для смелых поручений тридцать мадьяр, достала им лошадей, оружие и от времени до времени хожу с ними на разведки. Говорю с ними по-немецки». В этой роли Ларису описала другая пассионария, Елизавета Драбкина: «Впереди на вороном коне скакала женщина в солдатской гимнастерке и широкой клетчатой юбке, синей с голубым. Ловко держась в седле, она смело неслась по вспаханному полю. Это была Лариса Рейснер, начальник армейской разведки. Прелестное лицо всадницы горело от ветра. У нее были светлые глаза, от висков сбегали схваченные на затылке каштановые косы, высокий чистый лоб пересекала суровая морщинка. Ларису Рейснер сопровождали бойцы приданной разведке роты Интернационального батальона».

После героических подвигов на Волге Рейснер вместе с мужем, командовавшим Балтийским флотом, работала в Петрограде. При назначении Раскольникова дипломатическим представителем в Афганистане выехала вместе с ним, однако, оставив его, вернулась в Россию. По возвращении из Центральной Азии Ларису Рейснер исключили из партии за «недостойное коммуниста поведение». Как пишет в своей книге близко знавшая Рейснер жена разведчика Игнаса Порецки Элизабет Порецки: «Ходили слухи, что во время пребывания в Бухаре у нее были многочисленные связи с офицерами британской армии, на свидание с которыми она отправлялась в казармы обнаженная, в одной шубке. Лариса рассказывала мне, что автором этих выдумок был Раскольников, оказавшийся безумно ревнивым и необузданно жестоким. Она показала мне шрам на спине, оставшийся от его удара нагайкой. Хотя ее исключили из партии и положение молодой женщины оставалось неясным, ее не лишили возможности выезжать за границу благодаря своим отношениям с Радеком…» (161: 70). Рейснер стала женой другого революционера, Карла Радека, вместе с которым пыталась разжечь костер «пролетарской» революции в Германии. Написала несколько книг, писала стихи. Пули, миновавшие ее на фронтах, убили всех тех, кто ее любил. Первым — ее возлюбленного в юности поэта Николая Гумилева, расстрелянного в ЧК. Раскольников в 1938 г. был объявлен «врагом народа», стал невозвращенцем и ликвидирован НКВД во французской Ницце. Погиб в застенках НКВД и Карл Радек — «заговорщик и шпион всех иностранных разведок». Можно только предполагать, какая участь ожидала ее, если бы не болезнь и смерть.

Умерла Рейснер от брюшного тифа в возрасте тридцати лет. Похоронена на «площадке коммунаров» на Ваганьковском кладбище. Один из некрологов гласил: «Ей нужно было бы помереть где-нибудь в степи, в море, в горах, с крепко стиснутой винтовкой или маузером». Жизнь этой «валькирии революции» весьма кратко и образно описал близко знавший ее и также расстрелянный талантливый журналист Михаил Кольцов (Фридлянд): «Пружина, заложенная в жизнь этой счастливо одаренной женщины, разворачивалась просторно и красиво… Из петербургских литературно-научных салонов — на объятые огнем и смертью низовья Волги, потом на Красный флот, потом — через среднеазиатские пустыни — в глухие дебри Афганистана, оттуда — на баррикады Гамбургского восстания, оттуда — в угольные шахты, на нефтяные промыслы, на все вершины, во все стремнины и закоулки мира, где клокочет стихия борьбы, — вперед, вперед, вровень с революционным локомотивом несся горячий неукротимый скакун ее жизни».

Такой же боевой и яркой революционеркой являлась и Мокиевская-Зубок Людмила Георгиевна, биография которой удивительным образом напоминает биографию Ларисы Рейснер. Она студентка того же Петербургского психоневрологического института, который, «выдал» целое созвездие революционеров и пассионарий. Родилась в Одессе в 1895 г. Мать, Мокиевская-Зубок Глафира Тимофеевна, дворянка, участия в политической жизни не принимала. Отец Быховский Наум Яковлевич. Еврей, социалист-революционер с 1901 г., в 1917 г. — член ЦК. Проживал в Ленинграде и Москве. Работал в профсоюзах. Арестован в июле 1937 г., расстрелян в 1938 г. Мокиевская-Зубок была первым и единственным в истории командиром и одновременно комиссаром бронепоезда. В 1917 г., будучи эсеркой-максималисткой, Людмила пришла в Смольный и связала жизнь с революцией. В декабре 1917 г. Подвойский отправляет ее на Украину для добычи продовольствия, но она под именем студента Мокиевского Леонида Григорьевича вступает в Красную Армию и с 25 февраля 1918 г. становится командиром бронепоезда «3-й Брянский» и одновременно комиссаром Брянского боевого отряда. Она ведет бои с немцами и украинцами на линии Киев — Полтава — Харьков, потом с красновцами под Царицыном, ее поезд участвует в подавлении Ярославского мятежа. В конце 1918 г. бронепоезд прибывает на Сормовский завод для ремонта, где Людмила получает другой бронепоезд — «Власть — советам» и назначается его командиром и комиссаром. Бронепоезд был придан в оперативное подчинение 13-й армии и вел бои в Донбассе на линии Дебальцево — Купянка. В бою под Дебальцево 9 марта 1919 г. Мокиевская погибла в возрасте двадцати трех лет. Ее похоронили в Купянске при большом скоплении народа, похороны были запечатлены на кинопленку. После прихода белых в Купянск труп Людмилы Мокиевской был вырыт и выброшен на свалку в овраг. Захоронили ее заново лишь после повторного прихода красных (162: 59–63).

Однако была и другая, совершенно особая категория чрезмерно активных, а зачастую просто психически больных «революционерок», оставивших воистину страшный след в истории России. Много ли их было? На этот вопрос мы, наверное, никогда не получим ответа. Коммунистическая печать стыдливо избегала описания «подвигов» таких «героинь». Судя по известной фотографии членов Херсонской ЧК, свирепость которой подтверждена документально, где из девяти сфотографированных сотрудников три женщины, такой тип «революционерок» не редкость. Каковы их судьбы? Часть из них уничтожена системой, которой они служили, часть покончила с собой, а часть, наиболее «заслуженных», похоронена на лучших московских кладбищах. Прах некоторых из них замурован даже в Кремлевской стене. Имена большинства палачей до сего времени хранятся за семью печатями как важная государственная тайна. Назовем же имена хотя бы некоторых из этих женщин, особенно отличившихся и оставивших кровавый след в истории русской революции и Гражданской войны. По какому принципу и как их ранжировать? Правильнее всего было бы по количеству пролитой каждой из них крови, но сколько ее пролито и кто ее замерял? Кто же из них самая кровавая? Как ее вычислить? Скорее всего, это наша с вами Землячка. Залкинд Розалия Самойловна (Землячка) (1876–1947 гг.). Еврейка. Родилась в семье купца 1-й гильдии. Училась в киевской женской гимназии и медицинском факультете лионского университета. Революционной деятельностью занималась с 17 лет (и чего ей не хватало?). Видный советский государственный и партийный деятель, член партии с 1896 г., активная участница революции 1905–1907 гг. и Октябрьского вооруженного восстания. Партийные псевдонимы (клички) Демон, Землячка.

В Гражданскую войну на политработе в Красной Армии. Член ЦК партии с 1939 г., депутат Верховного Совета СССР с 1937 г. В 1921 г. награждена орденом Красного Знамени — «за заслуги в деле политического воспитания и повышения боеспособности частей Красной Армии». Она была первой женщиной, удостоенной такой награды. За какие «заслуги» получен орден, будет ясно из дальнейшего описания ее «подвигов». Позднее награждена двумя орденами Ленина.

Выступая 6 декабря 1920 г. на совещании московского партийного актива, Владимир Ильич заявил: «Сейчас в Крыму 300 тыс. буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим». Когда преисполненные торжества победители пригласили в председатели Реввоенсовета Советской Республики Крым Льва Давидовича Троцкого, тот ответил: «Я тогда приеду в Крым, когда на его территории не останется ни одного белогвардейца». «Война продолжится, пока в Красном Крыму останется хоть один белый офицер», — вторил Троцкому его заместитель Э.М. Склянский.

В 1920 г. секретарь Крымского обкома РКП(б) Землячка вместе с руководителем чрезвычайной «тройки» по Крыму Георгием Пятаковым и председателем ревкома, «особоуполномоченным» Бела Куном (Арон Коган, заливший до этого Венгрию кровью), начали «переваривать» крымскую буржуазию: организовали массовые расстрелы пленных солдат и офицеров армии П.Н. Врангеля, членов их семей, представителей оказавшейся в Крыму интеллигенции и дворянства, а также местных жителей, принадлежавших к «эксплуататорским классам». Жертвами Землячки и Куна-Когана в первую очередь стали офицеры, которые сдались, поверив распространенному официальному обращению Фрунзе, обещавшего тем, кто сдастся, жизнь и свободу. По последним данным, в Крыму расстреляно около 100 тыс. человек. Очевидец событий писатель Иван Шмелев называет 120 тыс. расстрелянных. Землячке принадлежит фраза: «Жалко на них тратить патроны — топить их в море». Ее подельник Бела Кун заявлял: «Крым — это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном развитии, то быстро подвинем его к общему революционному уровню России…»

Учитывая особый, воистину зверский характер преступления, остановимся на деятельности Розалии Залкинд подробнее. Массовые репрессии под руководством Землячки осуществляли Крымская чрезвычайная комиссия (КрымЧК), уездные ЧК, ТрансЧК, МорЧК, возглавляемые евреями-чекистами Михельсоном, Дагиным, Зеликманом, Тольмацем, Удрисом и поляком Реденсом (163:682–693).

Деятельностью особых отделов 4-й и 6-й армий руководил Ефим Евдокимов. Всего за несколько месяцев ему «удалось» уничтожить 12 тыс. «белогвардейского элемента», в том числе 30 губернаторов, 150 генералов и более 300 полковников. За свои кровавые «подвиги» он был награжден орденом Красного Знамени, правда, без публичного объявления об этом. На наградном списке Евдокимова командующий Южным фронтом М.В. Фрунзе оставил уникальную резолюцию: «Считаю деятельность т. Евдокимова заслуживающей поощрения. Ввиду особого характера этой деятельности проведение награждения в обычном порядке не совсем удобно». К уничтожению «контрреволюционеров» приложил руку и знаменитый полярник дважды Герой Советского Союза и кавалер восьми орденов Ленина, доктор географических наук, почетный гражданин города Севастополя, контр-адмирал Иван Дмитриевич Папанин, «работавший» в рассматриваемый период комендантом, т. е. главным палачом, и следователем Крымской ЧК.

Итогом его чекистской карьеры стало награждение орденом Красного Знамени… и длительное пребывание в клинике для душевнобольных. Неудивительно, что прославленный арктический исследователь не любил вспоминать о своем прошлом. Уничтожение несчастных принимало кошмарные формы, приговоренных грузили на баржи и топили в море. На всякий случай привязывали камень к ногам, и долго еще потом сквозь чистую морскую воду были видны рядами стоящие мертвецы. Говорят, что, устав от бумажной работы, Розалия любила посидеть за пулеметом. Очевидцы вспоминали: «Окраины города Симферополя были полны зловония от разлагающихся трупов расстрелянных, которых даже не закапывали в землю. Ямы за Воронцовским садом и оранжереи в имении Крымтаева были полны трупами расстрелянных, слегка присыпанных землей, а курсанты кавалерийской школы (будущие красные командиры) ездили за полторы версты от своих казарм выбивать камнями золотые зубы изо рта казненных, причем эта охота давала всегда большую добычу». За первую зиму было расстреляно 96 тыс. человек из 800 тыс. населения Крыма. Бойня шла месяцами. Расстрелы шли по всему Крыму, пулеметы работали день и ночь.

Стихи о трагической бойне в Крыму, написанные очевидцем тех событий поэтом Максимилианом Волошиным, обжигают ужасом от всего, что там происходило:

Ни одна братская могила тех лет в Крыму до настоящего времени не вскрыта. В советское время на эту тему был наложен запрет. Розалия Землячка хозяйничала в Крыму так, что Черное море покраснело от крови. Умерла Землячка в 1947 г. Прах ее, как и многих других палачей русского народа, погребен в Кремлевской стене. Можно только добавить, что Пятаков, Бела Кун, Евдокимов, Реденс, Михельсон, Дагин, Зеликман и многие другие палачи не избежали возмездия. Они были расстреляны в 1937–1940 гг.

Островская Надежда Ильинична (1881–1937). Еврейка, член ВКП(б). Родилась Надежда Ильинична в 1881 г. в Киеве в семье врача. Окончила Ялтинскую женскую гимназию, в 1901 г. вступила в партию большевиков. Принимала активное участие в событиях революции 1905–1907 гг. в Крыму. В 1917–1918 гг. председатель Севастопольского ревкома, правая рука Землячки. Руководила казнями в Севастополе и Евпатории. Русский историк и политик Сергей Петрович Мельгунов писал, что в Крыму наиболее активно казнили в Севастополе. В книге «Севастопольская Голгофа: жизнь и смерть офицерского корпуса императорской России» Аркадий Михайлович Чикин, ссылаясь на документы и свидетельства, рассказывает: «29 ноября 1920 г. в Севастополе на страницах издания «Известия временного Севастопольского ревкома» был обнародован первый список казненных людей. Их число составило 1634 человека (278 женщин). 30 ноября опубликован второй список — 1202 казненных человека (88 женщин). По данным издания «Последние новости» (№ 198), только за первую неделю после освобождения Севастополя расстреляно более 8000 человек. Общее же число казненных в Севастополе и в Балаклаве составляет около 29 тыс. человек. Среди этих несчастных были не только военные чины, но и чиновники, а также большое количество людей, имевших высокий социальный статус. Их не только расстреливали, но и топили в севастопольских бухтах, привязав к ногам камни» (там же, с. 122).

А вот приводимые автором воспоминания очевидца: «Нахимовский проспект увешан трупами офицеров, солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же наспех казненных без суда. Город вымер, население прячется в погребах, на чердаках. Все заборы, стены домов, телеграфные и телефонные столбы, витрины магазинов, вывески — оклеены плакатами «смерть предателям…». Офицеров вешали обязательно с погонами. Гражданские большей частью болтались полураздетыми. Расстреливали больных и раненых, молоденьких гимназисток — сестер милосердия и сотрудников Красного Креста, земских деятелей и журналистов, купцов и чиновников. В Севастополе казнили около 500 портовых рабочих за то, что они при эвакуации обеспечивали погрузку на корабли врангелевских войск» (там же, с. 125). А. Чикин приводит также свидетельство, опубликованное в православном вестнике «Сергиев Посад»: «…В Севастополе жертв связывали группами, наносили им саблями и револьверами тяжкие раны и полуживыми бросали в море. В Севастопольском порту есть место, куда водолазы отказывались спускаться: двое из них после того, как побывали на дне моря, сошли с ума. Когда третий решился прыгнуть в воду, то, выйдя, заявил, что видел целую толпу утопленников, привязанных ногами к большим камням. Течением воды их руки приводились в движение, волосы были растрепаны. Среди этих трупов священник в рясе с широкими рукавами поднимал руки, как будто произносил ужасную речь».

В книге описаны также казни в Евпатории 18 января 1918 г. На рейде стояли крейсер «Румыния» и транспорт «Трувор». «Офицеры выходили поодиночке, разминая суставы и жадно глотая свежий морской воздух. На обоих судах к казням приступили одновременно. Светило солнце, и толпа родственников, жен и детей, столпившихся на пристани, могла видеть все. И видела. Но их отчаяние, их мольбы о милосердии только веселили матросов». За двое суток казней на обоих кораблях было уничтожено около 300 офицеров. Некоторых офицеров сжигали живьем в топках, а перед убийством мучили 15–20 минут. Несчастным отрезали губы, гениталии, иногда руки и бросали в воду живыми. Семья полковника Сеславина в полном составе стояла на пирсе на коленях. Полковник не сразу пошел на дно, и с борта корабля его застрелил матрос. Многих полностью раздевали, связав руки и оттянув к ним голову, бросали в море. Тяжело раненного штаб-ротмистра Новацкого после того, как с него сорвали присохшие к ранам кровавые бинты, заживо сожгли в топке корабля. С берега за издевательством над ним наблюдали жена и 12-летний сын, которому она закрывала глаза, а он дико выл. Казнями руководила «худенькая стриженая дамочка» учительница Надежда Островская. К сожалению, нет информации о революционных наградах этого палача в юбке. Правда, в Евпатории ее именем названа улица. Расстреляна 4 ноября 1937 г. в урочище Сандармох. Приложившая столько усилий для упрочения коммунистической власти Островская, подобно многим другим партийным функционерам, была уничтожена той самой системой, к созданию которой была когда-то причастна. Боровшаяся против офицеров, дворян и прочих «вражеских элементов», Островская едва ли могла предполагать, что годы спустя разделит их участь.

В судьбе многих казненных в Крыму большую роль сыграла преступная семья евпаторийских большевиков Немичей, которая целиком вошла в состав судебной комиссии, заседавшей на «Труворе» в дни расстрелов. Эта комиссия была создана революционным комитетом и разбирала дела арестованных. В ее состав, наряду с «революционными матросами», вошли Антонина Немич, ее сожитель Феоктист Андриади, Юлия Матвеева (урожденная Немич), ее муж Василий Матвеев и Варвара Гребенникова (урожденная Немич). Это «святое семейство» определяло «степень контрреволюционности и буржуазности» и давало добро на казнь. «Дамы» из «святого семейства» ободряли матросов-палачей и сами присутствовали при казнях. Матрос Куликов на одном из митингов с гордостью говорил, что собственноручно бросил в море за борт 60 человек.

В марте 1919 г. Немичи и другие организаторы убийств на евпаторийском рейде были расстреляны белыми. После окончательного установления советской власти в Крыму останки сестер и других казненных большевиков с почестями захоронили в братской могиле в центре города, над которой в 1926 г. соорудили первый памятник — пятиметровый обелиск, увенчанный алой пятиконечной звездой. Несколько десятилетий спустя, в 1982 г., памятник заменили другим. У его подножия и сейчас можно увидеть живые цветы. В честь Немичей в Евпатории названа одна из улиц.

Брауде Вера Петровна (1890–1961 гг.). Революционерка-эсерка. Родилась в Казани. В конце 1917 г. по решению Президиума Казанского Совета рабочих и солдатских депутатов была направлена на работу в следственную комиссию губревтрибунала, в отдел по борьбе с контрреволюцией. С этого момента вся ее дальнейшая деятельность связана с ВЧК. В сентябре 1918 г. вступила в ВКП(б). Работала в ЧК в Казани. Собственными руками расстреливала «белогвардейскую сволочь», при обыске самолично раздевала не только женщин, но и мужчин. Побывавшие у нее на личном обыске и допросе эсеры в эмиграции писали: «Человеческого в ней не осталось ровно ничего. Это машина, делающая свое дело холодно и бездушно, ровно и спокойно… И временами приходилось недоумевать, что это — особая разновидность женщины-садистки, или просто совершенно обездушенная человекомашина». В это время в Казани практически ежедневно печатались списки расстреливаемых контрреволюционеров. О Вере Брауде говорили шепотом и с ужасом (164).

В Гражданскую войну она продолжила работу в ЧК Восточного фронта. Открещиваясь от подвергавшихся преследованиям коллег-эсеров, Брауде писала: «В дальнейшей работе как зам. Председателя губчека в Казани, Челябинске, Омске, Новосибирске и Томске я беспощадно боролась с социал-революционерами всех видов, участвуя в их арестах и расстрелах. В Сибири член Сибревкома известный правый Фрумкин, вопреки Новосибирскому губкому ВКП(б), даже пытался снять меня с работы председателя Чека в Новосибирске за расстрелы социал-революционеров, которых он считал «незаменимыми специалистами»». За ликвидацию белогвардейских и эсеровских организаций в Сибири В.П. Брауде была награждена оружием и золотыми часами, а в 1934 г. получила знак «Почетный чекист». Репрессирована в 1938 г. Предъявлено обвинение в том, что «является кадровой эсеркой; по заданию ЦК левых эсеров пробралась в органы ВЧК и в ВКП(б); информировала эсеров о работе НКВД». Освобождена в 1946 г. Сама Брауде отмечала, что осудили ее за «несогласие с некоторыми, так называемыми, «активными» методами следствия».

В письме В.М. Молотову из Акмолинского лагеря с просьбой разобраться в ее деле она подробно изложила свое понимание методов ведения следствия. В.П. Брауде писала: «Я сама всегда считала, что с врагами все средства хороши, и по моим распоряжениям на Восточном фронте применялись активные методы следствия: конвейер и методы физического воздействия, но при руководстве Дзержинского и Менжинского методы эти применялись только в отношении тех врагов, контрреволюционная деятельность которых, была установлена другими методами следствия и участь которых, в смысле применения к ним высшей меры наказания, уже была предрешена… Применялись эти меры только к действительным врагам, которые после этого расстреливались, а не освобождались и не возвращались в общие камеры, где они могли бы демонстрировать перед другими арестованными методы физического воздействия, к ним применявшиеся. Благодаря массовому применению этих мер не по серьезным делам, зачастую как единственный метод следствия, и по личному усмотрению следователя… методы эти оказались скомпрометированными, расшифрованными». Брауде вспоминала также: «У меня не было разрыва между политической и личной жизнью. Все, знавшие меня лично, считали меня узкой фанатичкой, возможно, я таковой и была, так как никогда не руководствовалась личными, материальными или карьеристскими соображениями, издавна отдавая себя целиком работе». Реабилитирована в 1956 г., восстановлена в партии, а также в звании майора госбезопасности. Получала приличную персональную пенсию (165).

Грундман Эльза Ульриховна — Кровавая Эльза (1891–1931 гг.). Латышка. Родилась в семье крестьянина, окончила три класса церковно-приходской школы. В 1915 г. уехала в Петроград, установила связи с большевиками и включилась в партийную работу. В 1918 г. попала на Восточный фронт, назначена комиссаром отряда по подавлению мятежа в районе г. Оса, руководила принудительными реквизициями продовольствия у крестьян и карательными операциями. В 1919 г. направлена на работу в органы госбезопасности на должность начальника информационной части Особого отдела Московской ЧК. Работала в Особом отделе ВЧК Южного и Юго-Западного фронтов, в Подольской и Винницкой губернских ЧК, боролась с крестьянскими восстаниями. С 1921 г. — начальник Осведомительского (агентурного) отдела Всеукраинской чрезвычайной комиссии. С 1923 г. — начальник секретного отдела в представительстве ГПУ по Северо-Кавказскому краю, с 1930 г. — в центральном аппарате ОГПУ в Москве. За время работы удостаивалась многочисленных наград: ордена Красного Знамени, именного маузера, золотых часов от ЦИК Украины, портсигара, лошади, грамоты и золотых часов от Коллегии ОГПУ. Она стала первой женщиной, удостоенной знака «Почетный чекист». 30 марта 1931 г. застрелилась (166:132–141).

Хайкина (Щорс) Фрума Ефимовна (1897–1977 гг.). В стане большевиков с 1917 г. Зимой 1917/18 г. из китайцев и казахов, нанятых Временным правительством для строительства железных дорог, сформировала вооруженный отряд ЧК, который разместился на станции Унеча (ныне в Брянской области). Командовала ЧК на приграничной станции Унеча, через которую шли эмигрантские потоки на территорию Украины, контролируемую немцами по договору со Скоропадским. Среди тех, кто покидал Россию в тот год, были и Аркадий Аверченко с Надеждой Тэффи. И им тоже пришлось иметь дело с товарищем Хайкиной. Впечатления оказались неизгладимыми. В «Приятельском письме Ленину от Аркадия Аверченко» юморист поминает Фруму «добрым словом»: «На Унече твои коммунисты приняли меня замечательно. Правда, комендант Унечи — знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять. — За что? — спросил я. — За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков». А вот что пишет Тэффи: «Здесь главное лицо — комиссарша X. Молодая девица, курсистка, не то телеграфистка — не знаю. Она здесь все. Сумасшедшая — как говорится, ненормальная собака. Зверь… Все ее слушаются. Она сама обыскивает, сама судит, сама расстреливает: сидит на крылечке, тут судит, тут и расстреливает» (167).

Хайкина отличалась особой жестокостью, принимала личное участие в расстрелах, пытках и ограблениях. Заживо сожгла старого генерала, пытавшегося выехать на Украину, у которого нашли керенки, зашитые в лампасы. Его долго били прикладами, а потом, когда устали, просто облили керосином и сожгли. Без суда и следствия расстреляла около 200 офицеров, пытавшихся через Унечу проехать на Украину. Документы на эмиграцию им не помогли. В книге «Мои Клинцы» (авторы П. Храмченко, Р. Перекрестов) есть такой отрывок: «…после освобождения Клинцов от немцев и гайдамаков революционный порядок в посаде устанавливала жена Щорса — Фрума Хайкина (Щорс). Это была решительная и смелая женщина. Она разъезжала в седле на лошади, в кожаной куртке и кожаных штанах, с маузером на боку, который при случае пускала в дело. Ее называли в Клинцах «Хая в кожаных штанах». В ближайшие дни под ее началом выявили всех, кто сотрудничал с гайдамаками или сочувствовал им, а также бывших членов Союза Русского Народа и расстреляли на Ореховке, на поляне за Горсадом. Несколько раз поляна обагрялась кровью врагов народа. Уничтожалась вся семья, не щадили даже подростков. Тела расстрелянных людей были похоронены слева от дороги на Вьюнку, где в те годы заканчивались дома посада…»

Немецкое командование, наслушавшись страшных рассказов от пришедших с другой стороны, заочно приговорило эту демоническую женщину к повешению, но этому не удалось сбыться (в Германии началась революция). Демоническая женщина на всякий случай меняет фамилию, теперь она Ростова. Следовала вместе с отрядом мужа и «зачищала» «освобожденные» территории от контрреволюционного элемента. Осуществляла массовые расстрелы в Новозыбкове и расстрелы восставших солдат Богунского полка, которым командовал Щорс. В 1940 г., после того как об украинском Чапаеве — Щорсе вспомнил Сталин и Довженко по его заказу снял свой знаменитый боевик, жена Щорса, как вдова героя Гражданской войны, получила квартиру в «доме правительства» на набережной. После этого и до самой смерти она работала главным образом «вдовой Щорса», тщательно скрывая свою девичью фамилию, под которой она руководила чрезвычайкой в Унече. Похоронена в Москве.

Стасова Елена Дмитриевна (1873–1966 гг.). Известная революционерка (партийная кличка Товарищ Абсолют), неоднократно арестовывалась царским правительством, ближайший соратник Ленина. В 1900 г. Ленин писал: «На случай моего провала, мой наследник — Елена Дмитриевна Стасова. Очень энергичный, преданный делу человек». Стасова — автор воспоминаний «Страницы жизни и борьбы». Для описания ее «заслуг» перед российским народом потребовалась бы отдельная большая работа. Мы ограничимся лишь перечислением ее основных партийных заслуг и государственных наград. Она делегат семи съездов партии, включая двадцать второй, была членом ЦК, ЦКК, ВЦИК и ЦИК СССР, награждена четырьмя орденами Ленина, медалями, ей присвоено звание Героя Социалистического Труда. Нас же интересует карательная деятельность заслуженной революционерки, по понятным причинам не афишируемая большевиками.

В августе 1918 г., в период «красного террора», Стасова была членом президиума Петроградской ЧК. «Эффективность» работы ПЧК в это время можно проиллюстрировать сообщением газеты «Пролетарская правда» за 6 сентября 1918 г. за подписью председателя ПЧК Бокия: «Правые эсеры убили Урицкого и также ранили товарища Ленина. В ответ на это ВЧК решила расстрелять ряд контрреволюционеров. Расстреляно всего 512 контрреволюционеров и белогвардейцев, из них 10 правых эсеров». В книге «Богатырская симфония» П. Подлящук написал: «В работе Стасовой в ЧК особенно проявились присущие ей принципиальность, щепетильность к врагам советской власти. К изменникам, к мародерам и шкурникам была беспощадна. Твердой рукой подписывала приговоры, когда убеждалась в абсолютной правоте обвинений». Ее «работа» продолжалась семь месяцев. В Петрограде Стасова занималась также комплектованием красноармейских, в основном карательных, отрядов из пленных австрийцев, венгров и немцев. Так что на руках и этой пламенной революционерки немало крови. Прах ее погребен в Кремлевской стене.

Яковлева Варвара Николаевна (1885–1941 гг.) родилась в мещанской семье. Отец — специалист по золотолитейному делу. С 1904 г. член РСДРП, профессиональная революционерка. В марте 1918 г. стала членом коллегии НКВД, с мая — начальник отдела по борьбе с контрреволюцией при ВЧК, с июня того же года — член коллегии ВЧК, а в сентябре 1918 — январе 1919 гг. — председатель Петроградской ЧК. Яковлева стала единственной женщиной за всю историю органов госбезопасности, занявшей столь высокий пост. После ранения Ленина и убийства председателя ЧК Урицкого в августе 1918 г. в Питере бушевал «красный террор». Активное участие Яковлевой в терроре подтверждают расстрельные списки, публикуемые за ее подписью в октябре — декабре 1918 г. в газете «Петроградская правда». Яковлева отозвана из Питера по прямому указанию Ленина. Причиной отзыва послужил ее «небезукоризненный» образ жизни. Запутавшись в связях с кавалерами, она «превратилась в источник информации для белогвардейских организаций и зарубежных спецслужб». После 1919 г. работала на различных должностях: секретарем Московского комитета РКП(б), секретарем Сиббюро ЦК РКП(б), министром финансов РСФСР и других, была делегатом VII, X, XI, ХIV, XVI и XVII съездов партии. Арестована 12 сентября 1937 г. по подозрению в участии в террористической троцкистской организации и 14 мая 1938 г. приговорена к тюремному заключению сроком на двадцать лет. Расстреляна 11 сентября 1941 г. в Медведском лесу недалеко от Орла (168).

Бош Евгения Богдановна (Готлибовна) (1879–1925 гг.) родилась в г. Очаков Херсонской губернии в семье немца-колониста Готлиба Майша, который имел значительные земельные угодья на Херсонщине, и молдавской дворянки Марии Круссер. Три года Евгения посещала Вознесенскую женскую гимназию. Активная участница революционного движения в России. Устанавливала советскую власть в Киеве, а потом бежала с киевскими большевиками в Харьков. По настоянию Ленина и Свердлова Бош направлена в Пензу, где возглавила губком РКП(б). В этом регионе, по мнению В.И. Ленина, была «необходима твердая рука» для активизации работы по изъятию хлеба у крестьянства. В Пензенской губернии надолго запомнили жестокость Е. Бош, проявленную при подавлении крестьянских восстаний в уездах. Когда пензенские коммунисты — члены губисполкома — воспрепятствовали ее попыткам устроить массовые расправы над крестьянами, Е. Бош в телеграмме на имя Ленина обвинила их «в излишней мягкости и саботаже». Исследователи склоняются к мнению, что Е. Бош, будучи «психически неуравновешенным человеком», сама спровоцировала крестьянские волнения в Пензенском уезде, куда выезжала в качестве агитатора продотряда. По воспоминаниям очевидцев, «…в селе Кучки Бош во время митинга на сельской площади лично застрелила крестьянина, отказавшегося сдавать хлеб. Именно этот поступок возмутил крестьян и вызвал цепную реакцию насилия». Жестокость Бош по отношению к крестьянству сочеталась с ее неспособностью пресечь злоупотребления своих продотрядовцев, многие из которых не сдавали изъятый у крестьян хлеб, а обменивали его на водку. Покончила жизнь самоубийством (169: 279–280).

Розмирович-Трояновская Елена Федоровна (1886–1953 гг.). Активная участница революционного движения в России. Двоюродная сестра Евгении Бош. Жена Николая Крыленко и Александра Трояновского. Мать третьей жены В.В. Куйбышева Галины Александровны Трояновской. Окончила юридический факультет Парижского университета. В партии с 1904 г. Имела конспиративные имена Евгения, Таня, Галина. Разоблачила провокатора Романа Малиновского. По личной характеристике В.И. Ленина: «Свидетельствую, по опыту лично моему и ЦК 1912–1913 гг., что работник это очень крупный и ценный для партии». В 1918–1922 гг. была одновременно председателем Главного политуправления НКПС и председателем следственного комитета Верховного трибунала при ВЦИК. Занимала ответственные посты в НКПС, Наркомате РКИ, Наркомате связи. В 1935–1939 гг. была директором Государственной библиотеки им. Ленина, затем сотрудница ИМЛИ АН СССР. Похоронена на Новодевичьем кладбище (170).

Бениславская Галина Артуровна (1897–1926 гг.), член партии с 1919 г С этого же времени работает в Особой межведомственной комиссии при ВЧК. Ведет богемную жизнь. В 1920 г. познакомилась с Сергеем Есениным, якобы влюбилась в него и некоторое время поэт с сестрами жил у нее в комнате. По другим данным, она была «приставлена» к нему ВЧК для наблюдения. Эту версию подкрепил Ф. Морозов в литературно-историческом журнале тем, что «Галина Артуровна состояла секретарем при «сером кардинале ВЧК-НКВД Якове Агранове, который был другом поэта»». Многие другие авторы также сходились в том, что Бениславская дружила с поэтом по указанию Агранова. Галина Артуровна лечилась в клинике от «нервного заболевания»; видимо, это наследственное, т. к. ее мать также болела психическими болезнями. Жизнь Есенина оборвалась, или ее оборвали, 27 декабря 1925 г. Бениславская застрелилась на могиле поэта 3 декабря 1926 г., почти через год после его гибели. Что это было? Любовь? Угрызения совести? Кто знает (171:101–116).

Соболь Раиса Романовна (1904–1988 гг.) родилась в Киеве в семье директора крупного завода. В 1921–1923 гг. училась на юрфаке Харьковского университета, работала в уголовном розыске. С 1925 г. член ВКП(б), с 1926 г. — работа в экономическом, а затем в иностранном отделе ОГПУ. В 1938 г. по показаниям своего осужденного мужа, с которым прожила тринадцать лет, арестована и приговорена к восьми годам лишения свободы. По просьбе Судоплатова в 1941 г. освобождена Берией и восстановлена в органах госбезопасности. Работала оперуполномоченным Особого отдела и инструктором разведывательного отдела. В 1946 г. вышла в отставку и начала литературную деятельность под псевдонимом Ирина Гуро. Награждена орденом и медалями (172:118).

Андреева-Горбунова Александра Азаровна (1988–1951 гг.). Дочь священника. В семнадцать лет вступила в РСДРП(б). Занималась пропагандистской деятельностью на Урале. В 1907 г. арестована и отсидела четыре года в тюрьме. С 1911 по 1919 г. продолжила подпольную работу. В 1919 г. в Москве поступает на работу в ЧК. С 1921 г. помощник начальника Секретного отдела ВЧК по следствию, затем заместитель начальника Секретного отдела ОГПУ. Кроме того, она ведала работой следственных изоляторов ОГПУ-НКВД. За время работы в органах награждалась боевым оружием и дважды знаком «Почетный чекист». Она единственная женщина-чекист, которой было присвоено звание майора (по другим данным, старшего майора) госбезопасности, соответствующее армейскому званию генерала. В 1938 г. уволена по болезни, но в конце года арестована по подозрению во «вредительской деятельности» и осуждена на пятнадцать лет исправительно-трудовых лагерей и пять лет поражения в правах. В заявлениях на имя Берии писала: «Тяжело в лагере мне — чекисту, работавшему восемнадцать лет по борьбе с политическими врагами советской власти. Члены антисоветских политических партий и особенно троцкисты, знавшие меня по работе в ВЧК-ОГПУ-НКВД, встретив меня здесь, создали для меня невыносимую обстановку». Умерла в Интинском ИТЛ в 1951 г. Последний документ в ее личном деле гласил: «Труп, доставленный по месту погребения, одет в нижнее белье, уложен в деревянный гроб, на левой ноге умершей привязана дощечка с надписью (фамилия, имя, отчество), на могиле поставлен столбик с надписью «литер № И-16». Определением Военной коллегии Верховного суда от 29 июня 1957 г. реабилитирована (173).

Герасимова Марианна Анатольевна (1901–1944 гг.) родилась в семье журналиста в Саратове. В возрасте 18 лет вступила в РСДРП(б), в 25-летнем возрасте — в ОГПУ. С 1931 г. начальник отделения Секретно-политического отдела (агентурная работа в творческой среде). Была первой женой известного писателя Либединского, а ее сестра — женой Александра Фадеева. В конце 1934 г. Герасимову уволили из НКВД. Она «на пенсии по нетрудоспособности после мозговой болезни». В 1939 г. ее арестовали и осудили на пять лет лагерей. Обращения мужа к Сталину и Фадеева к Берии не помогли, и она отбыла назначенный ей срок. Фадеев вспоминал: «Она, которая сама допрашивала, сама вела дела и отправляла в лагеря, теперь вдруг оказалась там. Это она могла представить себе только в дурном сне». Кстати, в лагере наша героиня работала не на лесоповале, а на аптечном складе. После возвращения ей запретили жить в Москве и назначили местом проживания Александров. В декабре 1944 г. покончила с собой, повесившись в туалете «по причине психического расстройства» (174:153–160).

Фортус Мария Александровна (1900–1980 гг.) родилась в Херсоне в семье банковского служащего. В возрасте семнадцати лет вступила в партию большевиков. С 1919 г. работает в ЧК: сначала в Херсонской, «славившейся» особой жестокостью, затем в Мариупольской, Елисаветградской и Одесской. В 1922 г. по состоянию здоровья уволилась из ЧК, переехала в Москву, где вышла замуж за испанского революционера, с которым уехала в Испанию. Вела подпольную работу в Барселоне, работала переводчиком у К.А. Мерецкова, потеряла в Испании мужа и сына. Во время войны была комиссаром в партизанском отряде Медведева, возглавляла разведывательный отряд 3-го Украинского фронта. Награждена двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, медалями. Воинское звание полковник. После окончания войны занималась розыском ценностей Третьего рейха для отправки в СССР (175).

Каганова Эмма (1905–1988 гг.). Еврейка, жена известного чекиста, соратника Лаврентия Берии Павла Судоплатова. Работала в ЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД в Одессе, Харькове и Москве, где, по свидетельству мужа, «руководила деятельностью осведомителей в среде творческой интеллигенции». Интересно было бы узнать, сколько душ «творческой интеллигенции» отправил на тот свет этот «идеал настоящей женщины»? Два палача в семье, и все ближайшие родственники палачи, судя по мемуарам главы семейства. Не многовато ли? (176).

Езерская-Вольф Романа Давыдовна (1899–1937 гг.). Еврейка. Член партии с 1917 г. Родилась в Варшаве. С 1921 г. в ВЧК — секретарь президиума ВЧК, член коллегии ГПУ, уполномоченный юридического отдела. За поддержку троцкистской оппозиции уволена из ГПУ. Затем на подпольной работе в Польше — секретарь окружного комитета КПП. Арестована. Расстреляна по приговору Военной коллегии Верховного суда И декабря 1937 г. (177: 76).

Ратнер Берта Ароновна (1896–1980 гг.). Еврейка. Так же как Лариса Рейснер и Людмила Мокиевская, училась в Петроградском психоневрологическом институте. Член партии с 1916 г. Участник Октябрьского восстания. Член ЦК партии, в 1919 г. член президиума Петроградской ЧК, затем на партийной работе. Репрессирована и реабилитирована. Умерла в Москве, похоронена на Новодевичьем кладбище (178: 274).

Тылтынь (Шуль) Мария Юрьевна (1896–1934). Латышка. Член Компартии с 1919 г. Владела немецким, английским, французским языками. Секретная сотрудница, уполномоченная особого отдела ВУЧК в Киеве (март — октябрь 1919 г.), секретная сотрудница особого отдела 12-й армии (октябрь 1919 — январь 1921 гг.). Начальник сектора Региструпра Полевого штаба РВСР (1920–1921 гг.). Машинистка, шифровальщица полпредства СССР в Чехословакии (сентябрь 1922–1923 гг.), помощник резидента во Франции (1923–1926 гг.), которым был ее муж А.М. Тылтынь. Работала в Германии (1926–1927 гг.), помощник резидента в США (1927–1930 гг.). Начальник сектора 2-го отдела РУ штаба РККА (июнь 1930 —февраль 1931 гг.), нелегальный резидент во Франции и Финляндии (1931–1933 гг.). Награждена орденом Красного Знамени «за исключительные подвиги, личное геройство и мужество» (1933 г.). Арестована в Финляндии в результате предательства вместе с возглавляемой ею группой (около 30 человек). Осуждена на 8 лет лишения свободы. Умерла в заключении (179).

Пилацкая Ольга Владимировна (1884–1937 гг.). Участница революционного движения в России. Член Коммунистической партии с 1904 г. Родилась в Москве. Окончила Ермоло-Мариинское женское училище. Участница Декабрьского вооруженного восстания 1905 г. в Москве, член Городского райкома РСДРП. В 1909–1910 гг. член Русского бюро ЦК РСДРП. Вместе с мужем В.М. Загорским (Лубоцким) работала в организации большевиков в Лейпциге, встречалась с В.И. Лениным. С 1914 г. вела работу в Москве. После Февральской революции 1917 г. партийный организатор Городского района Москвы, в октябрьские дни — член ВРК района. В1918—1922 гг. — член Московской губернской ЧК. С 1922 г. на партийной работе на Украине. Делегат XV–XVII съездов ВКП(б), VI конгресса Коминтерна. Член советской делегации на Антивоенном женском конгрессе в Париже (1934 г.). Член ЦИК СССР и Президиума ВУЦИК. Репрессирована. Расстреляна (180).

Майзель Ревекка Акибовна (по первому мужу Пластинина). Еврейка. Работала фельдшером в Тверской губернии. Большевичка. Вторая жена знаменитого чекиста-садиста Кедрова М.С., расстрелянного в 1941 г. Майзель член Вологодского губкома партии и губисполкома, следователь Архангельской ЧК. В Вологде чета Кедровых жила в вагоне около станции: в вагонах проходили допросы, а около них — расстрелы. По свидетельству видной русской общественной деятельницы Е.Д. Кусковой («Последние новости», № 731), при допросах Ревекка била обвиняемых, стучала ногами, исступленно кричала и отдавала приказы: «К расстрелу, к расстрелу, к стенке!» Весной и летом 1920 г. Ревекка вместе с мужем Кедровым руководит кровавой расправой в Соловецком монастыре. Она настаивает на возвращении всех арестованных комиссией Эйдука из Москвы, и их всех группами увозят на пароходе в Холмогоры, где, раздев, убивают на баржах и топят в море. В Архангельске Майзель расстреляла собственноручно 87 офицеров и 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера. Известный российский писатель Василий Белов отмечает, что Ревекка, «этот палач в юбке, по жестокости не уступала своему мужу и даже превосходила его» (181: 22). Летом 1920 г. Майзель принимала участие в жестоком подавлении крестьянского восстания в Шенкурском уезде. Даже в собственной среде деятельность Пластининой подвергалась критике. В июне 1920 г. она была выведена из состава губисполкома. На II Архангельской губернской конференции большевиков отмечалось: «Товарищ Пластинина — человек больной, нервный…» (182).

Гельберг Софа Нухимовна (Красная Соня, Кровавая Соня). Еврейка. Командир «летучего» реквизиционного отряда, состоящего из революционных матросов, анархистов и мадьяр. Действовала с весны 1918 г. в селах Тамбовской губернии. Приходя в село, приступала к ликвидации «богатеев», офицеров, священников, гимназистов и создавала советы в основном из пьяниц и люмпенов, ибо трудовые крестьяне туда входить не хотели. Видимо, была не совсем психически нормальна, так как любила наслаждаться мучениями своих жертв, издеваясь над ними и лично расстреливая их на глазах жен и детей. Отряд Кровавой Сони был уничтожен крестьянами. Она была захвачена и по приговору крестьян нескольких сел посажена на кол, где умирала в течение трех дней (183:46).

Бак Мария Аркадьевна (? —1938 г.). Еврейка. Революционерка. Оперуполномоченный ЧК. Сестра чекистов Соломона и Бориса Баков, расстрелянных в 1937–1938 гг., и жена известного чекиста Б.Д. Бермана, начальника 3-го управления НКВД, расстрелянного в 1938 г. Расстреляна, как и ее сестра, Галина Аркадьевна (184:106–108).

Гертнер Софья Оскаровна. Имя этой воистину кровавой женщины до недавнего времени было известно лишь узкому кругу «специалистов». Широкому кругу читателей еженедельника «Аргументы и факты» имя этой «славной» женщины-чекистки стало известно после вопроса любопытной читательницы Л. Верейской: «Известно ли, кто был самым жестоким палачом в истории КГБ?». На этот вопрос корреспондент Стояновская попросила ответить начальника отдела общественных связей Управления Министерства безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Е. Лукина. Товарищ Лукин сообщил, что в чекистской среде самым жестоким палачом в истории КГБ считают Гертнер Софью Оскаровну, служившую в 1930–1938 гг. следователем Ленинградского управления НКВД и имевшую среди коллег и заключенных кличку Сонька Золотая Ножка. Первым наставником Соньки был Яков Меклер, ленинградский чекист, за особо зверские методы допроса получивший кличку Мясник. Гертнер изобрела свой метод пытки: приказывала привязать допрашиваемых за руки и за ноги к столу и со всего размаха била несколько раз туфелькой по половым органам, без хлопот выколачивая «сведения о шпионской деятельности». За успешную работу Гертнер в 1937 г. была награждена именными золотыми часами. Репрессирована во времена Лаврентия Берии. Умерла в Ленинграде в 1982 г. на заслуженной пенсии в возрасте 78 лет. Не Соньку ли Золотую Ножку имел в виду Ярослав Васильевич Смеляков, когда писал известное стихотворение «Жидовка»? Ведь он как раз во время ее «трудовой деятельности» и был репрессирован.

Антонина Макаровна Макарова (в замужестве Гинзбург), по прозвищу Тонька-пулеметчица (1921–1979 гг.) — палач коллаборационистской «Локотской республики» во время Великой Отечественной войны. Расстреляла из пулемета более 200 человек.

В 1941 г., во время Великой Отечественной войны, будучи санитаркой, в возрасте 20 лет попала в окружение и оказалась на оккупированной территории. Оказавшись в безвыходной ситуации, она предпочла выжить, добровольно поступила на службу во вспомогательную полицию и стала палачом Локотского округа. Макарова исполняла смертные приговоры уголовникам и советским партизанам, борющимся против армии «Локотской республики». В конце войны устроилась на работу в госпиталь, вышла замуж за лечившегося там фронтовика В.С. Гинзбурга и сменила фамилию.

Розыскное дело Антонины Макаровой сотрудники КГБ вели более тридцати лет. За эти годы были проверены около 250 женщин на всей территории Советского Союза, носивших ее имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту. Поиски затянулись из-за того, что она была урожденной Парфеновой, но по ошибке была записана как Макарова. Ее настоящая фамилия стала известна, когда проживавший в Тюмени один из братьев заполнил в 1976 г. анкету для выезда за границу, в которой назвал ее в числе родственников. Макарова была арестована летом 1978 г. в Лепеле (Белорусская ССР), осуждена как военная преступница и по приговору Брянского областного суда от 20 ноября 1978 г. приговорена к смертной казни. Ее прошение о помиловании было отклонено, и 11 августа 1979 г. приговор был приведен в исполнение. В СССР это было последнее крупное дело об изменниках Родины в годы Великой Отечественной войны и единственное, в котором фигурировала женщина-каратель. После казни Антонины Макаровой женщин в СССР по приговору суда больше не казнили (185: 264).

Наряду с «известными» женщинами-палачами, оставившими «заметный след» в памяти народной, в тени остаются сотни их менее известных подруг. В книге С.П. Мельгунова «Красный террор в России» названы фамилии некоторых женщин-садисток. Приводятся страшные рассказы очевидцев и случайно выживших свидетелей о «товарище Любе» из Баку, расстрелянной за свои зверства. В Киеве под руководством известного палача Лациса и его помощников «работало» около полусотни «чрезвычаек», в которых зверствовало немало и женщин-палачей. Характерным типом женщины-чекистки является Роза (Эда) Шварц, бывшая актриса еврейского театра, затем проститутка, которая начала карьеру в ЧК с доноса на клиента, а кончила участием в массовых расстрелах.

В Киеве же в январе 1922 г. была арестована чекистка венгерка Ремовер. Она обвинялась в самовольном расстреле 80 арестованных, преимущественно молодых людей. Ремовер была признана душевнобольной на почве половой психопатии. Следствие установило, что Ремовер лично расстреливала не только подозреваемых, но и свидетелей, вызванных в ЧК и имевших несчастье возбудить ее больную чувственность.

Известен случай, когда после отступления красных из Киева на улице была опознана и толпой растерзана женщина-чекистка. В восемнадцатом году в Одессе зверствовала женщина-палач Вера Гребенюкова (Дора). В Одессе же «прославилась» и другая героиня, расстрелявшая пятьдесят два человека: «Главным палачом была женщина-латышка со звероподобным лицом; заключенные звали ее «мопсом». Носила эта женщина-садистка короткие брюки и за поясом обязательно два нагана…» В Рыбинске был свой зверь в облике женщины — некая Зина. Были такие в Москве, Екатеринославле и многих других городах. С.С. Маслов описал женщину-палача, которую видел сам: «Она регулярно появлялась в центральной тюремной больнице в Москве (1919 г.) с папироской в зубах, с хлыстом в руках и револьвером без кобуры за поясом. В палаты, из которых заключенные брались на расстрел, она всегда являлась сама. Когда больные, пораженные ужасом, медленно собирали свои вещи, прощались с товарищами или принимались плакать каким-то страшным воем, она грубо кричала на них, а иногда, как собак, била хлыстом. Это была молоденькая женщина… лет двадцати-двадцати двух».

К сожалению, не только сотрудницы ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ выполняли палаческую работу. При желании можно обнаружить дам с палаческими наклонностями и среди других ведомств. Об этом красноречиво свидетельствует, например, следующий акт о расстреле от 15 октября 1935 г.: «Я, судья города Барнаула Веселовская, в присутствии п/прокурора Савельева и п/нач. тюрьмы Дементьева… привела в исполнение приговор от 28 июля 1935 г. о расстреле Фролова Ивана Кондратьевича» (186).

В роли палача выступила и народная судья города Кемерово Т.К. Калашникова, которая вместе с двумя чекистами и исполняющим обязанности городского прокурора 28 мая 1935 г. участвовала в расстреле двух уголовников, а 12 августа 1935 г. — одного. Если сможешь, прости их всех, Господи.

 

Палачи-ученые, или «наука в НКВД»

Одним из самых зловещих подразделений ОГПУ-НКВД-МГБ была токсикологическая лаборатория (лаборатория по использованию ядов и наркотиков). Она была создана в 1921 г. при председателе Совнаркома В.И. Ленине, задолго до Ежова и Берии, и именовалась «Специальным кабинетом». Возможно, что Ленин просил Сталина достать ему яд именно из запасов этой лаборатории-«кабинета». Яды и наркотики стали использоваться в ОГПУ с 1926 г. по указанию наркома Менжинского. Лаборатория стала обслуживать секретную группу, которую возглавлял бывший эсер-боевик Яков Серебрянский. «Группа Яши», созданная для проведения террористических актов за границей, подчинялась непосредственно наркому и существовала до 1938 г.

«Особых успехов» коллектив лаборатории достиг после 1937 г., с приходом в НКВД Лаврентия Берии и нового руководителя лаборатории Майрановского. При наркоме Лаврентии Берии лаборатория была реорганизована. С 1938 г. она была включена в состав 4-го спецотдела НКВД, а с марта 1939-го ее возглавил Михаил Филимонов, фармацевт по образованию, имевший степень кандидата медицинских наук. С этого момента Майрановский стал начальником одной из двух лабораторий этого спецотдела. Начальником второй лаборатории стал Сергей Муромцев. Спецотдел подчинялся непосредственно наркому Лаврентию Берии и его заместителю Всеволоду Меркулову. «Лаборатория смерти» просуществовала до 1946 г., когда была включена в состав Отдела оперативной техники (ООТ) и стала Лабораторией № 1 ООТ уже при министре госбезопасности Викторе Абакумове. Майрановский внес большой «вклад» в развитие лаборатории.

Автобиография, копия которой хранится в архиве «Мемориала», помогает восстановить этапы его карьеры. Григорий Моисеевич Майрановский (1899–1964 гг.), еврей, обучался в Тифлисском университете и потом во 2-м Московском медицинском институте, который окончил в 1923 г. С 1928 г. был аспирантом, научным и старшим научным сотрудником Биохимического института им. А.Н. Баха, а в 1933–1935 гг. руководил токсикологическим отделом того же института; в 1934 г. назначен заместителем директора института. В 1935 г. Майрановский перешел во Всесоюзный институт экспериментальной медицины (ВИЭМ), где по 1937 г. заведовал секретной токсикологической спецлабораторией. В1938—1940 гг. он был старшим научным сотрудником отдела патологии терапии ОВ (отравляющих веществ) и одновременно начал работать в системе НКВД. С 1940 г. до момента ареста (13 декабря 1951 г.) Майрановский целиком отдавал себя работе в «лаборатории смерти», стал полковником госбезопасности, доктором медицинских наук, профессором. В июле 1940 г. на закрытом заседании ученого совета ВИЭМ Майрановский защищал диссертацию на соискание степени доктора биологических наук. Диссертация называлась «Биологическая активность продуктов взаимодействия иприта с тканями кожи при поверхностных аппликациях». Оппоненты — А.Д. Сперанский, Г.М. Франк, Н.И. Гаврилов и Б.Н. Тарусов — дали положительные отзывы. Любопытно, что объект исследования — кожа — не был назван в диссертации и не вызвал вопросов у оппонентов. Позднее, во время допросов после ареста, Майрановский был более откровенен. По словам допрашивавшего его позднее полковника Бобренева, Майрановский показал, что он не изучал действие иприта на кожу, а включил в диссертацию данные о действии производных иприта, вводимых «подопытным» заключенным в Лаборатории № 1 с пищей (187).

С утверждением диссертации Майрановского произошла заминка, Пленум Высшей аттестационной комиссии предложил ее доработать, но ученая степень доктора медицинских наук и звание профессора были присвоены Майрановскому по совокупности работ без повторной защиты диссертации по ходатайству наркома госбезопасности В.Н. Меркулова. В ходатайстве указывалось, что «за время работы в НКВД тов. Майрановский выполнил 10 секретных работ, имеющих важное оперативное значение».

Работа лаборатории определялась Положением, утвержденным правительством, и приказами по НКВД-МГБ. Непосредственно ее работу курировал министр госбезопасности или его первый заместитель. За время существования этого засекреченного объекта у него было несколько названий — Лаборатория № 1, Лаборатория № 12, Лаборатория X, Камера. Основная цель лаборатории состояла в поиске ядов, которые нельзя было бы идентифицировать при вскрытии. Яды и способы их применения испытывались на заключенных, приговоренных к высшей мере наказания. Лаборатория размещалась в угловом доме по Варсонофьевскому переулку, где было отгорожено пять отсеков, на дверях которых были смотровые глазки. У дверей во время отработки очередной серии опытов с ядами дежурили сотрудники, контролирующие процесс. Действие каждого препарата, как правило, опробовалось на 10 «подопытных». За мучениями жертв, не умерших сразу, экспериментаторы наблюдали в течение 10–14 дней, после чего их убивали. В конце концов был найден яд с требуемыми свойствами — «К-2» (карбиламинхолинхлорид), который убивал жертву быстро и не оставлял следов. Согласно показаниям очевидцев, после приема «К-2» «подопытный» делался «как бы меньше ростом, слабел, становился все тише и через 15 минут умирал». Для проверки надежности яда К-2 была проведена «независимая экспертиза»: труп одного из отравленных этим ядом был доставлен в морг института им. Склифосовского, и там патологоанатомы произвели обычное вскрытие. Диагноз ничего не подозревающих врачей был однозначный: человек умер от острой сердечной недостаточности.

В 1942 г. Майрановский обнаружил, что под влиянием определенных доз рицина «подопытный» начинает исключительно откровенно говорить, и получил одобрение руководства НКВД-НКГБ на работу по «проблеме откровенности» на допросах. Два года ушло на эксперименты по получению «откровенных» и «правдивых» показаний на допросах под влиянием медикаментов. Допросы с использованием медикаментов проводились не только в лаборатории, но и в тюрьмах Лубянки № 1 и № 2. Оценивались и способы введения ядов в организм жертвы. Сначала яды подмешивались к пище или воде, давались под видом «лекарств» до и после еды или вводились с помощью инъекций. Было опробовано и введение яда через кожу — ее обрызгивали или смачивали ядовитыми растворами. Проверялась возможность использования колющей трости и стреляющей авторучки.

Из доклада старшего следователя МГБ Молчанова в Прокуратуру СССР в 1953 г. следует, что по заданию Берии «Майрановский до конца 1949 г. занимался разработкой вопроса об отравлении пылеобразными ядовитыми веществами через вдыхаемый воздух». Трудно назвать общее число жертв экспериментов с ядами, проводимых в лаборатории; разные источники называют цифры от 150 до 300 человек. По утверждению полковника Владимира Бобренева, имеющего доступ к следственным делам Берии, Судоплатова и Майрановского, часть жертв составляли уголовники, но большую часть — проходившие по статье 58 УК РСФСР. Среди жертв были немецкие и японские военнопленные, польские граждане, корейцы и китайцы. Бобренев указывает, что по меньшей мере четверо немецких военнопленных в 1944 г., а в конце 1945 г. еще трое немецких граждан были «использованы» для экспериментов. Последние трое были антифашистами-политэмигрантами, бежавшими из нацистской Германии; они умерли через 15 секунд после летальных инъекций. Тела двух жертв были кремированы, третье тело было доставлено в Научно-исследовательский институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского. Патологоанатомическое вскрытие показало, что покойный умер от паралича сердца; следов яда патологоанатомы не нашли. Японские военнопленные, офицеры и рядовые, а также арестованные японские дипломаты использовались в экспериментах по «проблеме откровенности» (188).

Как пишет Судоплатов: «Проверка, проведенная еще при Сталине, после ареста Майрановского, а затем при Хрущеве в 1960 г. в целях антисталинских разоблачений показала, что Майрановский и сотрудники его группы в 1937–1947 гг. и в 1950 г. привлекались для приведения в исполнение смертных приговоров и ликвидации неугодных лиц по прямому решению правительства, используя для этого яды» (189: 329–331).

Судоплатов в своих мемуарах заявляет, что ему известно о четырех фактах ликвидации «опасных врагов» Советского государства, в которых принимал участие Майрановский. В этих операциях участвовал и сам Судоплатов. Это были А.Я. Шумский — один из руководителей украинского националистического движения, Теодор Ромжа — архиепископ украинской униатской церкви в Ужгороде, Самет — польский еврей, установивший контакты с англичанами и намеревавшийся эмигрировать в Палестину, и Исайя Оггинс — американский гражданин, исполнявший задания НКВД за рубежом и арестованный по подозрению в двойной игре. Судоплатов высказывает предположение, что Майрановский мог быть использован также и в ликвидации Рауля Валленберга. Он пишет: «Похоже, Валленберг был переведен в спецкамеру «Лаборатории-Х», где ему сделали смертельную инъекцию под видом лечения…Медслужба тюрьмы не имела ни малейшего представления об этом, и его смерть была констатирована в обычном порядке. Однако министр госбезопасности Абакумов, очевидно, осведомленный о подлинной причине смерти Валленберга, запретил вскрытие тела и приказал кремировать его».

Судоплатов также упоминает о других случаях, когда Эйтингон (который свободно говорил на нескольких языках) приглашал иностранцев на специальные квартиры МГБ в Москве, где их ждал с «осмотром» «доктор» Майрановский. Судоплатов повторял, что все это происходило по прямому указанию высшего руководства ВКП(б) и членов правительства.

Известны имена сотрудников лаборатории: это помощник Майрановского А.А. Григорович, химик В.Д. Щеголев, руководитель бактериологической группы профессор (с 1948 г. академик ВАСХНИЛ) С.Н. Муромцев, фармацевт В. Наумов, Кирильцева, Маг, Дмитриев, Емельянов, Щеглов. Сотрудники МГБ М.П. Филимонов, Н.И. Эйтингон и Ф.Ф. Осинкин присутствовали при экспериментах и участвовали в них. К постановке экспериментов привлекались также ученые — заключенные Аничков и Горский.

«Специфика» работы лаборатории «давала свои плоды»: Филимонов начал серьезно пить после 10 «экспериментов», а Муромцев не смог продолжать работу после 15 «опытов». В своем прошении о реабилитации, посланном на имя генерального секретаря ЦК КПСС, Майрановский писал, что из-за стресса сотрудники Щеголев и Щеглов покончили жизнь самоубийством, Филимонов, Григорович и Емельянов превратились в алкоголиков или заболели психически, а Дмитриев и Маг стали неработоспособны.

В 1946 г. Лабораторию № 1 разделили на две — фармакологическую и химическую. Во главе их были поставлены упомянутый выше В. Наумов и А. Григорович. Лаборатории перевели из центра Москвы в новое здание, построенное в Кучино. В 1951 г. обсуждался вопрос о расформировании этих лабораторий. Похоже, что в то время руководство СССР отдавало предпочтение бактериологическим методам политических убийств: в 1946 г. руководитель бактериологической группы профессор Сергей Муромцев был удостоен Сталинской премии. Подтверждением этого является то, что в 1952 г. один из самых успешно действовавших за границей агентов МГБ, Иосиф Григулевич, готовился совершить убийство руководителя Югославии Иосипа Тито с использованием специального приспособления, распыляющего бациллы чумы.

В августе 1951 г. коллега Майрановского академик ВАСХНИЛ С.Н. Муромцев был уволен из органов МГБ «по состоянию здоровья» в звании полковника медицинской службы. В 1956 г. он был назначен директором Института эпидемиологии и микробиологии им. Н.Ф. Гамалеи (ИЭМ) АМН СССР, однако до самой смерти (1960 г.) оставался только исполняющим обязанности директора, поскольку на выборах в директора его дважды не утверждали на сессиях Медицинской академии — научные «достижения» Муромцева никому из ученых не были известны. Муромцев поддерживал Трофима Лысенко: на пресловутой сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 г. он выступил с заявлением, что «микробиология ждет своего Лысенко». Неудивительно, что после той сессии он стал академиком ВАСХНИЛ. Когда после смерти Сталина Муромцев из ценного специалиста превратился в неудобного свидетеля, он умер от перитонита. Как и в случае с Крупской, консилиум медицинских светил спорил о том, делать или не делать ему операцию, до тех пор, пока хирургическое вмешательство не стало бессмысленным (190).

После окончания войны Майрановский и два других сотрудника лаборатории были командированы в Германию для розыска немецких специалистов по ядам, экспериментировавших на людях. Однако достижения нацистских ученых в этой области оказались более скромными, чем у советских. В 1946 г., после ухода с поста заведующего лабораторией, Майрановский под руководством Судоплатова и Эйтингона стал «трудиться» в «Управлении спецопераций» в качестве палача, орудием убийства у которого были яды. В 1951 г. Майрановский вместе с Эйтингоном, Райхманом, Матусовым и А Свердловым (сыном Я.М. Свердлова) были арестованы и обвинены в незаконном хранении ядов, а также в том, что они являются участниками сионистского заговора с целью захвата власти и уничтожения руководителей государства, включая Сталина. Следователям удалось выбить необходимые признания у Майрановского (он отказался от них в 1958 г.) и у заместителя начальника секретариата Абакумова Бровермана. Показания начальника токсикологической лаборатории не подкреплялись признаниями врачей, арестованных по делу Абакумова, которые не имели понятия об этой лаборатории. Сам Майрановский на допросах 6 и 7 августа 1953 г. подробно рассказал, какие яды он испытывал на заключенных. В списке полтора десятка наименований, от неорганических соединений мышьяка и таллия, цианистых калия и натрия до сложных органических веществ: колхицина, дигитоксина, аконитина, стрихнина и природного яда — кураре. Причем параллельно шли испытания этих же ядов и на животных. Результаты этих опытов Майрановский опубликовал в 1945 г. Понятно, что об испытаниях на людях он в публикациях умалчивал.

Как увлеченный естествоиспытатель, Майрановский не мог не поделиться со следователем «своими открытиями» и впечатлениями. Он подробно рассказывал о картине отравления тем или иным ядом. Например, о том, что наиболее мучительной была смерть от аконитина, которым он отравил десять человек: «Должен сказать, что мне самому становится жутко, когда я вспоминаю все это». Ему был задан вопрос и об опытах с отравленными пулями. При таких опытах в подвале присутствовали Майрановский, Филимонов, Григорович, Блохин и его работники из спецгруппы. Применялись облегченные пули, внутри которых был аконитин: «В Варсанофьевском переулке, в верхней камере мы проделали опыты, кажется, на трех человеках. Потом эти опыты проводились в подвале, где приводились приговоры в исполнение, в том же здании Варсанофьевского переулка. Здесь, примерно, было проведено опытов над десятью осужденными. Производились выстрелы в «неубойные» места разрывными пулями. Смерть наступала в промежуток от 15 минут до часа, в зависимости от того, куда попала пуля. Стреляли в «подопытных» Филимонов или кто-либо из спецгруппы. Все случаи при применении отравленных пуль кончались смертью, хотя я вспоминаю один случай, когда подопытного достреливали работники спецгруппы. И был случай, когда пуля остановилась у кости, и подопытный ее вытащил». Майрановский вспомнил также об опытах с отравленной ядом подушкой, что вызывало сон, и о том, как подопытным давали большие дозы снотворного, что приводило к смерти.

Зафиксировать в полном виде признания Майрановского было чересчур рискованно, поскольку он ссылался на указания высших инстанций и полученные им государственные награды. Поэтому его дело рассматривалось Особым совещанием при министре госбезопасности. Его приговорили к десяти годам лишения свободы за незаконное хранение ядов и злоупотребление служебным положением. Срок наказания он отбывал во Владимирской тюрьме (в прошлом Тюрьма № 2 НКВД-НКГБ-МГБ). По иронии судьбы в той же тюрьме содержался и нацистский «коллега» Майрановского, один из самых страшных врачей-экспериментаторов Освенцима Карл Клауберг. Вместе с другими военнопленными он был освобожден в 1955 г., вернулся в Германию, где открыл собственную врачебную практику. Он не только не скрывал своего участия в «медицинских» экспериментах по стерилизации женщин в Освенциме, но даже широко рекламировал их. Он был вновь арестован и в 1957 г. умер в Киевской тюрьме, ожидая нового процесса.

Интересное свидетельство о пребывании Майрановского во Владимирской тюрьме приводит член Международной комиссии по расследованию судьбы Валленберга В. Бирштейн. Бывший врач тюрьмы Елена Бутова рассказала членам комиссии о поразившем ее случае, когда она попыталась сделать инъекцию одному из заболевших заключенных. Увидев женщину в белом халате со шприцем в руках, Майрановский закричал: «Не подходите ко мне! Вы хотите меня убить! Я знаю, как это делается!» (191). Находясь в тюрьме, Майрановский боролся за свое освобождение и написал несколько писем на имя министра государственной безопасности С.Д. Игнатьева, а позднее — Берии. В феврале 1953 г. он писал Берии: «Я обращаюсь к Вашему великодушию: простите совершенные мною преступные ошибки. У меня есть предложения по использованию некоторых новых веществ: как снотворного, так и смертельного действия; в осуществление этой вполне правильной Вашей установки, данной мне, что наша техника применения наших средств в пищевых продуктах и напитках устарела и что необходимо искать новые пути воздействия через вдыхаемый воздух. Мы яды давали через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов. Также вводили яды через кожу, обрызгивая и поливая ее». В письме из Владимирской тюрьмы в апреле 1953-го он писал: «Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов Советской власти, в том числе националистов всяческого рода (и еврейских) — об этом известно генерал-лейтенанту Судоплатову» — и заверял Берию: готов выполнить «все Ваши задания на благо нашей могучей Родины». Между тем Берия в процессе следствия пытался всячески умалить свою роль в организации и функционировании «лаборатории Икс». Меркулов, будучи арестованным, на допросе признал, что лично давал разрешение Майрановскому на применение ядов к 30–40 осужденным, пояснив, что никто, кроме него и Берии, не мог давать таких разрешений.

На допросе 27 августа 1953-го Майрановский показал, что участвовал в операциях по устранению людей в ходе тайных встреч на конспиративных квартирах. Задания получал через Судоплатова. Обсуждение предстоящих акций проходило у Берии или Меркулова и во всех случаях в обсуждении принимал участие Судоплатов, а иногда Эйтингон и Филимонов. Как пояснил Майрановский, «мне никогда не говорилось, за что то, или иное лицо должно быть умерщвлено, и даже не назывались фамилии». Майрановскому организовывали встречу с потенциальной жертвой на конспиративной квартире, и во время еды и выпивки, как он пояснил, «мною подмешивались яды», а иногда предварительно «одурманенное лицо» убивал посредством инъекции. Как сообщил Майрановский, «это несколько десятков человек». Ряд преступных эпизодов так и не был расследован.

Как пояснил на следствии Майрановский, помимо руководителей НКВД об опытах на людях знали и подчиненные коменданту Лубянки Блохину сотрудники комендатуры: братья Василий и Иван Шигалевы, Демьян Семенихин, Иван Фельдман, Иван Антонов, Василий Бодунов, Александр Дмитриев, которые обычно производили расстрелы. При передаче приговоренных в лабораторию Майрановского они были избавлены от необходимости выполнять свои палаческие обязанности.

Комендант Василий Блохин на допросе 19 сентября 1953 г. показал: «При умерщвлении доставленных арестованных путем введения различных ядов присутствовал я, а чаще дежурные, но во всех случаях, когда умерщвление уже было произведено, я приходил в помещение Майрановского для того, чтобы закончить всю операцию». Блохин пояснил, что умерщвление таким способом приговоренных шло с конца 1938 по 1947 г. Больше всего было убито в 1939–1940 гг. — около 40 человек. С началом войны это прекратилось, и с 1943-го, когда опыты на людях возобновились, было умерщвлено около 30 человек.

После освобождения в начале 1962 г. Майрановскому было запрещено жить в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. Последние годы жизни он работал в одном из НИИ в Махачкале. В 1989 г. сыновья Майрановского попытались вновь подать прошение о посмертной реабилитации их отца. В своем ответе на это прошение старший помощник Генерального прокурора СССР В.И. Илюхин писал: «Его (Майрановского) вина в совершении преступлений материалами уголовного дела доказана. Оснований к пересмотру дела и реабилитации Майрановского Г.М. не имеется». «Прогресс» не остановить. В средствах массовой информации появляются все новые сообщения о случаях таинственных смертей и отравлений как в России, так и за рубежом. Без ответов остаются вопросы, связанные со смертью в Англии Александра Литвиненко, в России — Юрия Щекочихина, Владимира Ряшенцева, Ивана Кивелиди и его секретарши и других. До настоящего времени выясняются причины смерти главы Палестинской автономии Ясира Арафата. Много неясного и в отравлении экс-президента Украины Виктора Ющенко. Ясно, что в арсеналах спецслужб многих стран имеются эффективные средства для тайных убийств. Кто будет их следующими жертвами?

 

Источники и примечания

1. Кистяковский А. Ф. Исследование о смертной казни. Репринтное издание. — Тула.: Издательство «Автограф», 2000. 353 с.

2. Магистрат (от лат. Маgistratus — начальник) — государственные служащие в Древней Греции и Древнем Риме, выполняющие административные, в том числе и судебные, функции.

3. Кистяковский А.Ф. Исследование о смертной казни. — Тула: Издательство «Автограф», 2000. 353 с.

4. Сансон А. Записки Палача. — М.: Эксмо, 2008. 592 с.

5. Левинсон КА. Палач в средневековом германском городе. В кн. «Город в средневековой цивилизации Западной Европы». Т. 3. М.: Наука, 1999. С. 223–231.

6. Кистяковский А.Ф. Исследование о смертной казни. — Тула: Издательство «Автограф», 2000. 188 с.

7. Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. 4-е изд. СПб, 1906. 160 с.

8. Новодворский В., Дорошевич В. Коронка в пиках до валета. Каторга. — СПб.: Санта, 1994.

9. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2159. Л. 36–37.

10. Родина. 1995. № 7. С. 58–60; Журавлев Сергей. Человек революционной эпохи. Судьба эсера-террориста // Независимая газета. 31.03.2000.

11. Фельштинский Ю.Г. Тайна смерти Ленина // Вопросы истории, 1999. № 01. С. 34–64.

12. Куда хотел бежать Свердлов?/Публ. В. Лебедева//Источник. 1994. № 1. С. 4. Приведено факсимиле документа.

13. АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 373. Л. 3—44. Подлинник. Машинопись.

14. Из доклада министра госбезопасности СССР В.С. Абакумова И.В. Сталину, 1947 г. Интернет. Материалы подготовили Светлана Кузнецова и Евгений Жирнов.

15. Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков / Под ред. докторов исторических наук Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского. Лондон, 1992.

16. Общество «Мемориал»: расстрельные списки Коммунарки.

17. Бакиров Э.А., Шанцев В.П. Бутовский полигон, 1937–1938: Книга памяти жертв политических репрессий / Постоянная межведомственная комиссия правительства Москвы по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий; Московский Антифашистский центр. Выпуск первый. — Москва: Институт экспериментальной социологии. 1997.364 с.

18. Тренин Б.П. Массовые расстрелы на Каштаке: томские дома построены на костях тысяч репрессированных // Вечерний Томск. 16 октября 2002 г.

19. По святым и мистическим местам Сибири. Часть 2 (с приложениями) travel.drom.ru

20. Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918–1923. М., 1990. С. 105.

21. Файтельберг-Бланк В.Р., Савченко В.А. Одесса в эпоху войн и революций. 1914–1920. — 1-е изд. — Одесса: Оптимум, 2008,336 с.

22. Зинько Ф.З. Кое-что из истории Одесской ЧК. -1-е изд. — Одесса: ПКФ Друк, 1989. - 148 с.

23. ВЧК/ГПУ: документы и материалы. Сост.: Ю.Г. Фельтишинский. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995.

24. Страна должна знать своихъ «героевъ». Атарбековъ.

25. Русская линия. Дмитрий Соколов. Каратель с врачебным дипломом. 05.09.2011. httр: //rusk.ru/st.рhр? іdаг=50148

26. Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. — М.: Всемирное слою, 1991. 352 с.

27. Яковлев Г. «Дело» отца и сына. httр: /kudrin.html

28. Антонов-Овсеенко В.А. Берия. Издательство АСТ, 472 с.

29. Он победил Абвер.

30. Антонов-Овсеенко В.А. Берия. Издательство АСТ, 472 с.

31. Маршал Батицкий в 1953 г. лично расстрелял Берию — ВВС РФ. РИА Новости (23 июня 2010).

32. Гуссейнов Рафаэль. Холодное лето 1953 г. // Трибуна, 01.08.2008.

33. Берия С. Мой отец — Лаврентий Берия. — М.: Современник, 1994. 431 с.

34. Самый образованный палач // Новая газета. 30.08.2010.

35. Катынь. Март 1940 г. — сентябрь 2000 г. Расстрел. Судьбы живых.

36. Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. — М.: Всемирное слово, 1991. 352 с.

37. Вышинский Андрей Януарьевич родился в 1883 г. В 1913 г. окончил юридический факультет Киевского университета. С 1915 г. помощник присяжного поверенного в Москве. В 1917 г. председатель 1-й Якиманской районной управы. Тогда же подписал «распоряжение о неукоснительном выполнении на вверенной ему территории приказа Временного правительства о розыске, аресте и предании суду, как немецкого шпиона, Ленина». В 1925–1931 гг. — ректор МГУ. С 1931 по 1933 г. — Прокурор РСФСР. С 1933 по 1935 г. — заместитель Прокурора СССР. С 1935 по 1939 г. — Прокурор СССР. В 1939–1944 гг. — зам. председателя СНК СССР, одновременно в 1940–1949 гг. — зам. наркома иностранных дел, в 1949–1953 гг. министр иностранных дел СССР. С 1953 г. — зам. министра иностранных дел СССР и постоянный представитель СССР в ООН. Государственный обвинитель на сфальсифицированных Сталиным политических процессах. Доктор юридических наук, академик. Награжден шестью орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, медалями «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Лауреат Сталинской премии первой степени 1947 г. (за монографию «Теория судебных доказательств в советском праве».

38. Генеральная прокуратура Российской Федерации. Руководство. История в лицах. Андрей Януарьевич Вышинский — Прокурор СССР. 03.03.1935-31.05.1939.

39. Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. М., 2004. С. 239–240.

40. Шрейдер М.П. НКВД изнутри. Записки чекиста. — М.: Возвращение, 1995, 255 с.

41. Кто руководил НКВД, 1934–1941: Справочник/Под ред. Н.Г. Охотина и А.Б. Рогинского. — М.: Звенья, 1999. 502 с.

42. Хрущев Н.С. Воспоминания. Кн. 1. М., 1999.

43. Петров Никита. Человек в кожаном фартуке // Новая газета, спецвыпуск «Правда ГУЛАГа» от 02.08.2010 № 10 (31).

44. Показания Д.С. Токарева.

45. Палачи сталинской эпохи. Часть 2.

46. Петров Никита. Человек в кожаном фартуке // Новая газета, спецвыпуск «Правда ГУЛАГа» от 02.08.2010 № 10 (31).

47. Проект обвинительного заключения от 10 января 1955 г. по обвинению А.Н. Рапава, Н.М. Рухадзе, Ш.О. Церетели, К.С. Савицкого, Н.А. Кримяна, А.С. Хазана, Г.И. Парамонова и С.Н. Надарая. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171.Д.476.Л. 1—123. Копия; Политбюро и дело Берия. Сборник документов. — М., 2012. С. 740–810.

48. Архив ФСБ по Иркутской области, папка 7912.

49. Рогачев М.Б. «Операция по приказу 00409» в Ухто-Печорском ИТЛ. Мортиролог. Покаяние. Т. 8. Ч. 2.

50. Урочище Сандармох. Захоронение жертв массовых репрессий (1937–1938 гг.).

51. Яжборовская И. С., Яблоков А.Ю., Парсаданова В. С. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. Приложение: Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 г.

52. Записка председателя КГБ при СМ СССР А Н. Шелепина от 3 марта 1959 г. № 632-Ш с предложением ликвидировать все дела по операции, проведенной органами НКВД в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г.

53. Сталинский заказ. Как убивали Сокольникова и Радека.

54. Кубаткин Петр Николаевич (1907–1950) — сотрудник органов государственной безопасности. Генерал-лейтенант. Занимал должности начальника УНКГБ по Московской области, начальника 3-го спецотдела НКВД СССР, начальника УНКВД по Ленинградской области и члена Военного совета Ленинградского фронта. В дни блокады Ленинграда выполнял работу по обеспечению безопасности и порядка в осажденном городе. В ноябре 1946 г. назначен начальником УМГБ Горьковской области. 30 марта 1949 г. уволен «за невозможностью дальнейшего использования» и назначен заместителем председателя Саратовского облисполкома. В июле 1949 г. был арестован по «ленинградскому делу» «за преступное бездействие, выразившееся в недоносительстве». 27 октября 1950 г. по ст. 58— 1,58—7 и 58–11 УК РСФСР приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян.

55. Шарок Григорий Федорович (1900–1981). В органах ОГПУ с 1932 г. С октября 1939 г. — заместитель наркома НКВД Казахской ССР. Занимал руководящие должности в НКВД Литовской ССР, Белорусской ССР и в центральном аппарате НКВД и МГБ СССР. С мая 1954 г. — на пенсии, инструктор центрального автоклуба г. Москва. Умер в 1981 г. Полковник госбезопасности с февраля 1943 г.

56. ХРОНОС, Григорий Яковлевич Сокольников.

57. Бовкун-Луганец (Орельский) Иван Трофимович (1899–1939) — революционер, сотрудник ОГПУ с 1921 г., комбриг с декабря 1935 г. Награжден знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ». В 1936 г. назначен вице-консулом в Урумчи вместе с женой Ниной Валентиновной Угапник, работавшей шифровальщицей. Тогда же взял себе новую фамилию — Орельский. С ноября 1937 г. полпред и одновременно резидент внешней разведки СССР в Китае.

58. Рапава Авксентий Нарикиевич (1899–1955) — с ноября 1938 г. нарком внутренних дел Грузии, с 1943-го нарком госбезопасности Грузии, с 1948 г. министр юстиции Грузии. Арестован в ноябре 1951 г. по «Мингрельскому делу», освобожден в апреле 1953 г., в апреле — июле 1953 г. министр госконтроля Грузии. Арестован 17 июля 1953 г., приговорен ВК ВС СССР на процессе в Тбилиси 19 сентября 1955 г. к ВМН. Расстрелян 15 ноября 1955 г. Не реабилитирован.

59. Церетели Шалва Отарович (1894–1955) — сотрудник НКВД 30-х — 40-х годов. Специалист по похищениям и тайным убийствам. Дальний потомок грузинского княжеского рода Церетели. Образования не получил. Зарабатывал на жизнь вооруженными ограблениями. В 1920 г. в Кутаисской тюрьме познакомился с Л.П. Берией. После установления в Грузии советской власти поступил на службу в грузинскую ЧК. В конце 1930-х гг. был переведен на работу в Москву. С 1939 г. начальник погранвойск Закавказья. С августа 1941 г. — 1-й заместитель наркома внутренних дел Грузии. После ареста и казни Л.П. Берии в 1953 г. Церетели, находившийся к тому времени на пенсии, был также арестован и в 1955 г. расстрелян (Архив Главной военной прокуратуры, архивное уголовное дело 0029, ОП, л. 220–221).

60. Политбюро и дело Берия. Сборник документов. — М., 2012. С. 242–243.

61. Влодзимирский Лев Емельянович (1903–1953) — в 1939 г. помощник начальника следственной части НКВД СССР, в 1941–1946 гг. начальник следственной части по особо важным делам НКГБ-НКВД-МГБ СССР, затем на руководящей работе в Главном управлении советским имуществом за границей при СМ СССР. В марте — июле 1953 г. начальник следственной части МВД СССР, генерал-лейтенант. Арестован 17 июля 1953 г. и расстрелян «по делу Берии» 23 декабря 1953 г. Не реабилитирован.

62. Миронов Александр Николаевич (1896–1968) — с 1923 г. в органах ОГПУ, начальник внутренней тюрьмы НКВД-МГБ СССР, полковник. С 1953 г. на пенсии в Москве.

63. Мухин Ю.И. Убийство Сталина и Берия. — М.: Издательство «Крымский мост», 2007. 736 с.

64. Бобренев В.А., Рязанцев В.Б. Палачи и жертвы. — М.: Воениздат, 1993. С. 201.

65. Там же, стр. 202.

66. Гульст Вениамин Наумович (1900–1972) — с 1921 г. в органах Грузинской ЧК, в 1938–1941 гг. замначальника 1-го отдела ГУТБ НКВД СССР, с 1941 г. заместитель наркома госбезопасности Эстонии, в 1942–1947 гг. начальник 3-го отдела Транспортного управления НКВД — МГБ СССР. Уволен в декабре 1947 г. из МГБ по болезни. Проживал на пенсии в Москве. Лишен звания генерал-майора 23 ноября 1954 г. «как дискредитировавший себя за время работы в органах госбезопасности».

67. Иоффе Э. Новые материалы о гибели Михоэлса //ЛЕХАИМ. Ноябрь, 2006, ХЕШВАН 5767-11 (175).

68. Аргументы и факты. 1992. № 19.

69. Огольцов Сергей Иванович (1900–1976) — видный деятель советских органов госбезопасности, генерал-лейтенант (1945), заместитель министра госбезопасности СССР (1946–1951). 3 апреля 1953 г. Огольцов был арестован по обвинению в убийстве Михоэлса, но Постановлением ЦК КПСС от 6 августа 1953 г. освобожден из заключения и уволен в запас МВД. Постановлением СМ СССР от 8 июня 1959 г. он был лишен звания генерал-лейтенанта «как дискредитировавший себя за время работы в органах… и недостойный в связи с этим высокого звания генерала», а также ордена Трудового Красного Знамени, полученного за убийство Михоэлса.

70. Цанава Лаврентий Фомич (фамилия до 1938 г. — Джанджгава) (1900–1955) — деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР-МГБ, генерал-лейтенант, заместитель министра госбезопасности СССР в 1951–1952 гг., нарком внутренних дел БССР в 1938–1941 гг., министр государственной безопасности БССР в 1943–1951 гг. Близкий друг Л.П. Берии. Один из организаторов сталинских репрессий, входил в группу убийц Михоэлса.

71. ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 2894. С. 329–332.

72. Доклад Зори.

73. Яжборовская и др. Катынский синдром… Глава 3.

74. Катынь. Свидетельства, воспоминания, публицистика. Сборник статей. Януш Куртыка. Катынь — еще один документ.

75. Катрич Николай. Загадка смерти Михаила Фрунзе. Свободная пресса. 30 октября 2010 г. svргеssа. ru/societу/агtіclе/32973/

76. Фомин Александр. Если погибают комкоры, значит, это кому-то нужно…. Псевдология (14.08.2003).

77. Бажанов В.Г. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., 1990. С. 141.

78. Над Николай (Добрюха). Кто убил Михаила Фрунзе // Известия (26 октября 2010).

79. ШерешевскийА.М. Загадка смерти В.М. Бехтерева. Патентно-информационный и редакционно-издательский отдел Ленинградского научно-исследовательского психоневрологического института им. В.М. Бехтерева.

80. Мороз О. Последний диагноз //Литературная газета, 1988,28 сентября, № 39.

81. Репортаж «150 лет со дня рождения академика Владимира Бехтерева».

82. Курятников В. Как умер Куйбышев // Труд. 30.07.1998.

83. Подробнее: httpр: /115689

84. Крупская компрометирует Ленина // Коммерсантъ Власть, № 7(811), 23.02.2009.

85. Волкогонов ДА. Троцкий. Кн. 2. С. 191.

86. Слуцкий Абрам Аронович (1898–1938) — видный деятель советской разведки, комиссар государственной безопасности 2-го ранга. В ЧК с сентября 1920 г., с января 1930 г. во внешней разведке — помощник начальника ИНО ОГПУ. В 1931–1933 гг. — главный резидент ИНО по странам Европы. Лично принимал участие в специальных акциях по ликвидации «врагов» и невозвращенцев в Германии, Испании, Франции и Швеции. С мая 1935 г. — начальник ИНО НКВД. Значительную часть работы ИНО под управлением Слуцкого составлял розыск и физическое устранение противников Сталина за границей. Награжден двумя орденами Красного Знамени, двумя нагрудными знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ», именным оружием. Слуцкий внезапно умер 17 февраля 1938 г. в кабинете начальника ГУГБ НКВД Фриновского. По официальной версии, смерть наступила от сердечной недостаточности. По другим данным, он был отравлен по приказу наркома внутренних дел Ежова. Арестованный в 1938 г. бывший начальник отдела оперативной техники НКВД М.С. Алехин показал, что Слуцкий был отравлен им путем инъекции цианистого калия при содействии Фриновского и Заковского. Арестованный бывший нарком внутренних дел СССР Ежов подтвердил эту версию.

87. Кривицкий В. Я был агентом Сталина. Записки советского разведчика. — М.: «Терра-Теrrа», 1991.365 с.

88. Григулевич Иосиф Ромуальдович (1913–1988) — советский разведчик-нелегал. В 1937 г. в Испании переводчик резидентуры иностранного отдела НКВД. Принимал участие в вербовке мексиканского художника — коммуниста Давида Сикейроса и в похищении л убийстве лидера РОUM Андреса Нина. В мае 1938 г. направлен в Мексику для организации убийства Троцкого. В 1940 г. организовал вооруженное нападение на дом Троцкого в г. Койоакане группы боевиков Сикейроса, которое закончилось неудачей. В 1940–1948 гг. — на нелегальной работе в странах Южной Америки, в 1949–1952 гг. — на дипломатической и разведывательной работе в Италии. В ноябре 1953 г. возвратился в Москву, учился в Высшей партийной школе. Занимался научной работой, доктор исторических наук, автор книг по истории религии. Скончался в Москве, похоронен на Донском кладбище.

89. Андрес Нин (1892—22 июня 1937 г.) — каталонский коммунист, революционер, публицист, писатель и переводчик. Лидер ПОУМ. Известный деятель рабочего движения, принял участие в основании Испанской коммунистической партии. В апреле 1921 г. Нин в составе делегации Национальной конфедерации труда прибыл на III конгресс Коммунистического Интернационала и I конгресс Профинтерна (Интернационала красных профсоюзов) в Москве. Девять лет жил в СССР, работал в Коминтерне и генеральным секретарем Профинтерна. Вступив в РКП(б), был избран депутатом Моссовета, сблизился с левой оппозицией и сотрудничал с Львом Троцким. Добивался у советских властей разрешения на выезд с женой Ольгой Тареевой и двумя дочерями в Испанию.

90. Нил Никандров «Григулевич». — М.: Молодая гвардия, 2005. С. 57, 63,69–71.

91. Судоплатов П.А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997. С. 75.

92. Коротков Александр Михайлович (1909–1961) — советский спортсмен, разведчик. Окончил МГУ. В хоккей с мячом начал играть в 1923 г. в Москве. Завершил успешную спортивную карьеру в связи с началом работы в аппарате ГПУ. В ИНО ОГПУ с 1930 г., прошел оперативную и языковую подготовку. С 1933 г. на нелегальной работе во Франции. В декабре 1937 г. во Франции возглавил группу, созданную для ликвидации предателей. Этапы чекистской карьеры: начальник немецкого отдела ПГУ НКВД, заместитель начальника ПГУ МГБ СССР, заместитель начальника ПГУ КГБ. С 1957 г. — официальный представитель КГБ при МГБ ГДР. Генерал-майор. Награжден орденом Ленина, шестью орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны 1-й степени, двумя орденами Красной Звезды. В середине июня 1961 г. Коротков был срочно вызван в Москву. 27 июня на теннисном корте Московского комплекса «Динамо» во время игры с начальником ГРУ Генштаба И.А. Серовым скончался от разрыва аорты. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

93. Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М.: «Гея», 1996. 507 с.

94. Там же. С. 95.

95. Бюллетень оппозиции. 1938. № 68–69. С. 29.

96. Волкогонов Д.А. Троцкий. Кн. 2. С. 167.

97. Троцкий Л.Д. Дневники и письма. С. 164.

98. Бюллетень оппозиции. 1938. № 64. С. 7.

99. Бюллетень оппозиции. 1938. № 68–69. С. 28–30.

100. Бюллетень оппозиции. 1939. № 70. С. 13.

101. Sсоре оf Sоvіеt Асtivitу іп thе United States. Неаring… Februarу, 29. 1956. Р. 92.

102. Волкогонов Д.А. Троцкий. Кн. 2. С. 168.

103. Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М.: «Гея», 1996. 507 с.

104. Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М.: «Гея», 1996. С. 75–79.

105. Эйтингон Наум Исаакович (1899–1981) — генерал-майор НКВД. С 1919 г. — сотрудник ЧК. С 1930 г. — руководитель секции нелегальных операций ИНО ОГПУ. Занимался организацией диверсий и актов террора за рубежом: убийство диктатора Северного Китая и Маньчжурии Чжан Цзолиня, похищение генералов А.П. Кутепова и Е.К. Миллера во Франции. Вероятно, причастен к судьбе агента НКВД генерала Н.В. Скоблина в Испании. Совместно с П.А. Судоплатовым разработал и подготовил операцию по убийству Троцкого. В 1942 г. назначен заместителем начальника 4-го управления НКВД СССР (Судоплатова), занимавшегося разведкой, террором и диверсиями в тылу противника. Провел оперативные игры «Монастырь», «Курьеры», «Березино», «Арийцы», которые привели к захвату немецких агентов. С 1945 г. заместитель начальника отдела «С» НКВД (затем НКГБ) СССР, которому было поручено добывание и обобщение разведданных по созданию ядерного оружия. В октябре 1951 г. был арестован по «делу о сионистском заговоре в МГБ». После смерти Сталина был освобожден по ходатайству Судоплатова и Берии. С мая 1953 г. — заместитель начальника 9-го отдела МВД СССР. В августе 1953 г. вновь арестован по «делу Берии» и приговорен к 12 годам заключения. В 1964 г. освобожден. Умер в Москве. Реабилитирован.

106. Меркадер Рамон на сайте «Герои страны».

107. Троцкий Л.Д. Портреты. С. 46.

108. Авторханов А. Убил ли Сталин Ленина? // Новый журнал. № 152 (Июнь 1983 г.). С. 240–259. См. также: Даугава. 1990. № 9. С. 65.

109. Судоплатов Павел Анатольевич (1907–1996) — советский разведчик, сотрудник ОГПУ-НКВД-НКГБ-МВД, генерал-лейтенант. Организатор ряда политических убийств. Во время войны, возглавляя 4-е управление НКВД, участвовал в организации минирования стратегических объектов в Москве, диверсионной деятельности против немецких войск на Кавказе, стратегических радиоигр с немецкой разведкой. После войны занимался получением информации о разработке атомной бомбы в США. В 1953 г. был арестован как «пособник Берии» по обвинению в заговоре. Симулировал помешательство и до 1958 г. находился в Ленинградской специальной психиатрической больнице. В 1958 г. был приговорен к 15 годам заключения за активное пособничество изменнику Родины Берии в подготовке государственного переворота, производство опытов над людьми, похищения и многочисленные убийства. Виновным себя не признал. Отбывал наказание во Владимирской тюрьме, где перенес три инфаркта, ослеп на один глаз, получил инвалидность 2-й группы.

Полностью отбыл наказание. Реабилитирован в 1992 г. Стал широко известен благодаря своим мемуарам «Разведка и Кремль», «Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 гг.». Умер 24 сентября 1996 г. Похоронен на кладбище Донского монастыря в Москве.

110. Судоплатов П. Разведка и Кремль. — М.: «Гея», 1996. 507 с.

111. Світла і тіні ОУН, Лев Ребет, Мюнхен — 1964, В-ВО.: «УКРАІНСЬКИЙ САМОСТІЙНИК».

112. Частий Р.В. Степан Бандера: мифы, легенды, действительность. — Харьков: Фолио, 2007. 382 с.

113. Степан Бандера у документах радянських органів державноi безпеки (1939–1959) / За загальною редакціею професора Володимира Сергійчука(ru). — К.: ПП Сергійчук М. I., 2009. Т. 1. — 680 с.

114. Джон Стил. Убийца, разоруженный любовью.

115. Жирнов Евгений. Дядей в органах КГБ немало, а умения нащупать врага еще не всегда хватает// Коммерсантъ Власть, № 40 (994), 08.10.2012.

116. Симбирцев Игорь. Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2008.381 с.

117. Яков Серебрянский — трижды узник Лубянки // Военно-промышленный курьер, Москва, 01.11.2006; Старосадский В. Карающий меч разведки. Новости разведки и контрразведки. — М., 18.11.2005.

118. Служба внешней разведки Российской Федерации, 2000. Официальный сайт СВР России.

119. Спецсообщение Н.И. Ежова И.В. Сталину с приложением протокола допроса С.В. Пузицкого от 29 мая 1937 г.

120. Назаров М. Миссия Русской эмиграции. Ставрополь: Кавказский край, 1992. С. 133–134.

121. Дамаскин И.А. Николай Скоблин (1893–1937).

122. Шелленберг Вальтер. Мемуары. — М.: Прометей, 1991, 352 с.

123. Краевский В. Похищение генерала// Литературная Россия. 1995. № 7.17.02.1995. С. 5.

124. Россия забытая и неизвестная. Белое движение в России. Т. 17. Вооруженные силы на Юге России. Январь — июнь 1919 г. — М.: Центр-полиграф, 2003.672 с.

125. Порецки Э. Тайный агент Дзержинского; пер. с англ. — М.: Современник, 1996.415 с.

126. Орлов А.М. Тайная история сталинских преступлений. — М.: Всемирное слово, 1991. 352 с.

127. Шпигельглас Сергей Михайлович (1897–1941) — видный деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД, майор государственной безопасности. В ЧК с начала 1920-х гг., с 1922 г. сотрудник Иностранного отдела. С 1936 г. — заместитель начальника ИНО НКВД. С февраля 1938 г. руководитель ИНО. «Специализацией» Шпигельгласа были похищения и тайные убийства. Среди наиболее известных дел, к которым он имел отношение, были убийства Коновальца, Рейсса, Клемента и Атабекова, похищение Миллера. Шпигельглас арестован осенью 1938 г. по обвинению в «сотрудничестве с иностранными разведками и участии в троцкистском заговоре в НКВД». Расстрелян 29 января 1941 г. на Коммунарке. Посмертно реабилитирован. (См. Биография С.М. Шпигельгласа на сайте СВР РФ.)

128. Старков Б. А. Судьба Вальтера Кривицкого // Вопросы истории. 1991. № 11. С. 82–93.

129. Кривицкий Вальтер. «Я был агентом Сталина»: записки советского разведчика». М.: «Терра-Теrrа», 1991. 365 с.

130. Лучший охотник за шифрами // Владимир Антонов.

131. Вальтер Кривицкий. «Я был агентом Сталина»: записки советского разведчика. — М.: «Терра-Тегга», 1991. 365 с.

132. Филби Ким. Моя тайная война. — М.: Воениздат, 1989.

133. Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М.: «Гея», 1996. 507 с.

134. Бортневский В. Г. Невозвращенец Григорий Атабеков и секретная служба Сталина// Собеседник. 1989. № 34. Август. С. 12–13; Биография. Атабеков Георгий Сергеевич.

135. Опубликовано: «Новая Россия» 1939 г.; также см.: Неделя. 1988. № 26; и в кн.: Открывая новые страницы… Международные вопросы: события и люди / Сост. Н.В. Попов. — М.: Политиздат, 1989. С. 313–320. (Оригинал статьи на сайте Istmat.ru).

136. Колпакиди А.И., Прохоров Д.П. Империя ГРУ. Очерки истории российской военной разведки. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999; Лурье В.М., Кочик В.Я. ГРУ: дела и люди. — М.: ОЛМА Медиа Групп, 2002.

137. Роговин Вадим Захарович. 1937–1998. Была ли альтернатива? Т. 5. Партия расстрелянных. Гл. Заграничные убийства.

138. Stalin, Navachinе & Вlum // Тіmе. Fеb 08, 1937 httpр: /.com/time/ magazinе/articlе/0,9171, 883575,00.httm

139. История спецслужб мира. Персоны. Вилли Мюнценберг, пионер «дезинформации», drakankс. ru; Тайные убийства по приказу Сталина // Спецвыпуск «Правда ГУЛАГа» от 16 06. 2010. № 08 (29).

140. Коростовцев Михаил Александрович (1900–1980) в Биобиблиографическом словаре репрессированных востоковедов «Люди и судьбы».

141. Казак В. Лексикон русской литературы XX века. М.: РИК «Культура», 1996. — 492 с.; Трегубов Ю. Восемь лет во власти Лубянки.

142. Шифрин А.И. Четвертое измерение. — Франкфурт/Майн: Посев, 1973.452 с.

143. ЦОА МБРФ. Ф. 4ос. Оп. 11. Ед. хр. 29. Л. 214.

144. Трушнович А.Р. Воспоминания корниловца: 1914–1934 / Сост. Я.А. Трушнович. — Москва — Франкфурт: Посев, 2004. 336 с.

145. Мой первый начальник подполковник Чернявский.

146. Николай Хохлов. Встреча с прошлым // Новая Газета. № 46,1 июля 2004 г.

147. Батшев Владимир. Прогресс не дремлет: От таллия к полонию. httр: /m

148. Соколов А. А. Анатомия предательства: «Суперкрот» ЦРУ в КГБ. — М., 2005; Тельман Иосиф. Любовь и смерть перебежчика. История далекая и близкая // Секрет, № 11 (830).

149. Судоплатов Павел. Разведка и Кремль. — М.: «Гея», 1996. 507 с.

150. Геворкян Н Чисто болгарское убийство // Московские Новости. № 17 от 28 апреля 1991 г. С. 15.

151. Колпакиди А., Прохоров Д. Внешняя разведка России. — Санкт-Петербург: Нева, Олма-Пресс, 2001. 512 с.

152. Салнынь Христофор Интович (1885–1939) — латышский революционер-боевик, советский разведчик, резидент и военный советник в Китае. В 17-летнем возрасте вступил в РСДРП. Опытный подпольщик, выполнял поручения В.И. Ленина. До окончания интервенции и Гражданской войны на Дальнем Востоке работал в тылу противника. Из аттестации на Салныня, подписанной начальником разведки РККА Яном Берзиным: «Весьма опытный и развитый работник разведки. Обладает твердым характером и сильной волей; в трудных условиях не теряется, обладает большим мужеством и личной храбростью; быстро ориентируется в обстановке и быстро принимает решения. Умеет управлять людьми и подчинять их своей воле; любит дисциплину и сам дисциплинирован; с подчиненными тактичен; пользуется авторитетом и любовью…» В 30-е годы Салнынь работал в странах Центральной и Восточной Европы, а во время гражданской войны в Испании был советником 14-го (партизанского) корпуса республиканских войск. Награжден орденом Ленина, орденом Красного Знамени и золотыми часами. Арестован в Москве 20 апреля 1938 г. по обвинению в «участии в контрреволюционной, диверсионной, террористической и шпионской организации», приговорен к расстрелу. Расстрелян 8 мая 1939 г. Реабилитирован.

153. Автобиография. Гвардейцы Октября. Роль коренных народов стран Балтии в установлении и укреплении большевистского строя. Сост.: В. Гончаров, А. Кокурин. — Москва: Индрик, 2009. С. 285–287. 492 с.; Лурье В.М., Коник В.Я. ГРУ: дела и люди.

154. Пасхин Николай. Маршал, не покорившийся ни Гитлеру, ни Сталину // Свободная пресса. 4 мая 2010 г.

155. Судоплатов Павел. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. — М.: «Гея», 1996, 507 с.

156. Дело помещицы Салтыковой: страх и ненависть в селе Троицком.

157. Кичеев П.Г. Салтычиха. // Русский архив, 1865. — Изд. 2-е. — М., 1866. С. 641–652.

158. ВВС. World's worst killers. Тогtuге саstlе.

159. Кодреску Андрей. Кровавая графиня. М.: Эксмо, 2006.480 с.

160. Климов Г. Красная каббала. — Краснодар: «Советская Кубань». ТОО «Пересвет», 1996.430 с.

161. Порецки Элизабет. Тайный агент Дзержинского. М.: Современник, 1996.415 с.

162. Гутман Е. И. Командир. Без них мы не победили бы: Воспоминания женщин — участниц Октябрьской революции, Гражданской войны и социалистического строительства. Сост. М.О. Левкович. — М.: Политиздат, 1975.446 с.

163. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. — Симферополь: Антиква, 2008.728 с.

164. Крючков Андрей. Женская рука казанского ЧК. Элита Татарстана.

165. Воспоминания Веры Петровны Брауде. Моя жизнь и работа после февральской революции в Казани, Сибири и Москве. ЦГА ИПДРТ. Ф. 30. Оп. 3. Д. 118/2. Л. 65–69.

166. Бережков В.И., Пехтерева С.В. Женщины-чекистки. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. 382 с.

167. Рогов В. Хая в кожаных штанах.

168. Конквест Роберт. Большой террор. Рига: Ракстниекс, 1991. Кн. 2. С. 608.

169. Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918–1922 гг. М.: Янус-К, 2001. 544 с.

170. Зенькович Николай. Самые секретные родственники.

171. Бережков В.И., Пехтерева С.В. Женщины-чекистки. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. 382 с.

172. Там же. С. 118.

173. Антонов-Овсеенко А.В. Враги народа. М.: Интеллект, 1996. С. 353–363.

174. Бережков В.И., Пехтерева С.В. Женщины-чекистки. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.382 с.

175. Фортус Мария: ненаписанный триллер.

176. Павел Судоплатов. Разведка и Кремль. М.: «Гея», 1996. 507 с.

177. Тумшис Михаил, Папчинский Александр. 1937. Большая чистка. НКВД против ЧК. М.: Яуза, Эксмо. 512 с.

178. Абрамов В. Евреи в КГБ. Палачи и жертвы. М.: Яуза, Эксмо. 506 с.

179. Горчаков О.А. Ян Берзин — командарм ГРУ. СПб.: Нева, 2004. 172 с.

180. Астахова Н., Целлариус Е. Товарищ Ольга. — М., 1969; Герои Октября. — М.: Московский рабочий, 1967.168 с.

181. Белов В. Год великого перелома // Новый мир, № 3, 1989.

182. Государственный архив общественно-политических движений и формирований (бывший партийный архив Архангельской области). Ф. 1. Оп. 1.Д. 57. Л. 57.

183. Сенников Б.В. Тамбовское восстание 1918–1921 гг. и раскрестьянивание России 1929–1933 гг. М.: ПОСЕВ, 2004. 176 с.

184. Абрамов В. Евреи в КГБ. Палачи и жертвы. — М.: Яуза, Эксмо. 506 с.

185. Петрушин А.А. Тюмень без секретов, или Как пройти на улицу Павлика Морозова. — 1-е изд. — Тюмень, 2011. 320 с.

186. Тепляков Алексей. Сибирь: процедура исполнения смертных приговоров в 1920–1930 гг.

187. Бирштейн В. Эксперименты на людях в стенах НКВД // Человек. — 1997. № 5.

188. Бобренев В.А. «Доктор Смерть», или Варсонофьевские призраки. М.: Астрель: Олимп, 1997.477 с.

189. Судоплатов Павел. Разведка и Кремль. М.: «Гея», 1996. 507 с.

190. Журнал «Коммерсантъ Власть», № 7 (811), 23.02.2009.

191. Бирштейн В. Эксперименты на людях в стенах НКВД // Человек. — 1997. № 5.