Марчелло Мастроянни навсегда остался и в моей памяти. Благодаря Федерико Феллини и Альберто Моравия, которые познакомили меня с Марчелло, я имел возможность часто встречать актера и даже знал, пожалуй, многие римские места деловых и дружеских свиданий Марчелло. Теперь легко сказать, но в любой полдень, когда Мастроянни был в Риме, я мог найти актера в определенном месте Вечного города.

Ныне остались воспоминания, и я в их власти. Уход Версаче заставляет вспомнить и о тех, кто был в его «интеллектуальной обойме», в кругу его близких, друзей, партнеров, единомышленников…

…Он был в черных очках. Воротник серого длинного пальто поднят. Сломал сигарету, выбросил.

– Чао, Федерико… Я потерял друга. Человечество – своего гения… Смерть безжалостна… Потери неизбежны, но разве это утешает, – говорил мне Марчелло Мастроянни в коротком интервью при прощании с Федерико Феллини в Риме.

…Теперь не стало и Марчелло. Он ушел из жизни в Париже 19 декабря. В 5 часов 45 минут. В квартире своей подруги Анны Марии Тато, на пятом этаже дома 91 по улице Сены. Через полчаса пришла Катрин Денев с дочерью Кьярой…

Марчелло хотел отметить Рождество вместе с дочерью, ожидавшей ребенка. Не успел. Последний спектакль, в котором сыграл Марчелло Мастроянни, назывался «Последняя луна» драматурга Фурио Бордона. Премьера состоялась в Венеции в театре Гольдони. В Венеции было и наше последнее рукопожатие. В Венецию приезжал и Версаче.

– «Перевари» текст пьесы, и ты поймешь, что я хочу сказать всем, – сказал он. – Я верю в жизнь, но все чаще думаю о другом…

В финальной части спектакля сгорбленный Марчелло, в стареньком твидовом пиджаке, в шлепанцах, произносит монолог:

«Я хотел бы умереть на Рождество. Под большой елкой, усыпанной разноцветными лампочками. Вокруг огромная площадь. Медленно падает снег. Я смотрю на него. Рядом два моих брата. Я чувствую себя как дома, в тишине и безопасности. На голове сдавливающая виски шапочка. Словно на ребенке… Скажу правду всем, хотя она неприятна. Это право у меня никто не может отобрать. У меня нет будущего: оно уже не существует…»

…Он словно зачитывал свой «приговор». Но об этом мало кто знал. Зал аплодировал великому актеру. Он улыбался своей мягкой застенчивой улыбкой. Для итальянцев Мастроянни – самый «итальянский актер». Ирония, остроумие, великодушие, хитрость, скромность и бравада…

– О себе рассказывать стесняюсь, – говорил мне тогда в Венеции Марчелло. – Кажется, что повторяюсь. Родился 28 сентября 1924 года в Чочарии в семье ремесленника-краснодеревщика. Кино стало моим призванием, жизнью, хотя начинал в 1944-м с учебы на топографа в военно-географическом институте во Флоренции. Первая серьезная работа в кино в 1947 году в фильме «Отверженные». К «Собачьей жизни» (1950 год) за спиной уже семь фильмов, и можно было даже жениться.

Я обвенчался в 1950-м с Флорой Корабелла. Через год у нас родилась дочь Барбара. Флоре я храню верность самого неверного супруга. Бывает и такое. «Такова жизнь», – говорят не только французы. У меня же мысли чистые… Я постоянен. Всегда верю в любовь. За это любят и меня.

Его как-то назвали «Казанова наших дней», и он ответил:

– У венецианца было в активе 116 дам сердца, как утверждают историки. Писатели создали о Казанове 500 романов и свыше десяти тысяч литературных эссе. Обо мне и моих романах – ни одного. Нет, я не соблазнитель. Для меня «амур» – движение взаимное. В нем я участвую всего «наполовину». Правда, всегда начинал движение первым. Бывали и неудачи. Мечтал о Мэрилин Монро, но, увы… Мечтал о цинской императрице…

В Риме вышла книга о Марчелло Мастроянни, о «личных историях» самого обаятельного, самого соблазнительного, самого остроумного и другого «самого, самого» актера итальянского и мирового кино второй половины XX века. Победителя, как говорят в Риме, по десяти параметрам – «главного любовника-латинянина», налетчика на незащищенные женские сердца.

– Я никогда не был «налетчиком», – не соглашался Марчелло. – Специализировался «на взглядах». Молчаливых, застенчивых, но полных значения. Вспоминаю первую обнаженную женщину. Нет. Их было сразу две. В одном приватном римском доме я честно сказал, что у меня нет денег, а они (неблагоразумные) сказали, что могу убираться. С тех пор в дома свиданий я больше ни ногой. Мрачные заведения. Никаких чувств и подлинных эмоций.

…Жить в окружении прекрасных актрис, с которыми надо еще и работать, совсем непросто. Например, отснята любовная сцена. Электрики и другие, кто находился рядом, хотят знать, как все происходило на «самом деле», не в кино… Еще бы, ведь в объятиях Софи Лорен, Урсулы Андерс… Но у меня с ними не было «общего языка»…

Расстаться с женщиной (а не оставить ее) всегда болезненно. Им, женщинам, проще: они, словно хирурги, режут навсегда. Мужчины «ковыряют» раны…

Из своих дам сердца Марчелло хранил особо нежные чувства к Катрин Денев (в Париже они жили по соседству): «Мы прожили чудесное время. Я всегда смотрел на нее с восхищением. И было на что смотреть. Но затухают даже звезды. Такова жизнь. А жаль…»

Когда они повстречались (как всегда, на съемках), Марчелло было сорок восемь, Катрин – двадцать девять. «В пятьдесят я стал отцом. Это особая ответственность, другое ощущение мира. Печально, что чудеса в личной жизни случаются, когда тебе уже больше пятидесяти…» – скажет он потом.

Встречи становились все более редкими. Несколько раз Марчелло приезжал в Париж. Тайком приходил в школу, чтобы увидеть среди ребятишек свою Кьяру…

А что же Флора, законная жена Марчелло? Она знала обо всем. Даже предложила Марчелло развод. Мастроянни – верный супруг – только с удивлением взглянул на жену… Не с ума ли сошла?

– Я его ревновала, наверное, меньше, чем все другие, – говорила Флора. – Знала, что ревность – чувство пустое, бесполезное, лишнее и болезненное для самой себя.

А отношения с Софи Лорен, вместе с которой Марчелло Мастроянни снялся в двенадцати фильмах? «Любовные связи» Марчелло и Софи в кино стали «хрестоматийными».

– Нас связывает только глубочайшая дружба, – смеется Софи Лорен. – Для меня Марчелло как родной брат. И я для него также, думаю, дорога́. (Это была действительно великая дружба двух величайших актеров.)

– Можешь ли ты упрекнуть себя в чем-либо недостойном в отношении женщин? – спрашивали Марчелло.

– Ни в чем. Нет, пожалуй, лишь в одном: для меня всех женщин было слишком мало… А еще я очень модный, в любой одежде. Софи Лорен подавай то «Валентино», теперь – «Армани». Я же «договаривался» со всеми стилистами сразу, но прежде всего с Версаче…

Кто из режиссеров оказал наибольшее влияние на творчество Мастроянни-актера? Прямого ответа на этот сложный вопрос Марчелло не давал. Работал с Коменчини, Де Сантисом, Де Сика, Антониони, Де Филиппо, Висконти, Трентиньяном, Скола, Поланским, Михалковым. Но особо прочная дружба многие десятилетия связывала Марчелло с маэстро Федерико Феллини. «Я очень счастливый человек. Меня любила жизнь…» Для итальянца эта фраза Марчелло звучит как один из его многочисленных афоризмов. Итальянцы умеют чтить своих гениев при жизни и после… Мастроянни завоевал любовь, которую называл несчастьем для бедных и богатых. Для всех…

– Кто был твоим лучшим зрителем? – спрашивали его.

– Я ценю всех моих зрителей, но самыми дорогими и трогательными были мои мать и отец. Мама ослепла, папа оглох. Но представьте себе, они ходили на фильмы с участием сына, чтобы вместе слышать и видеть своего маленького Марчелло.

– Папа, тебе приготовить на ужин рыбу? – спрашивала Кьяра.

– Зачем мне рыба, дочурка, у меня уже – рак… – улыбался Марчелло. – В России в похожем случае один поэт посылал за пивом. Вот сколько знаю о Родине социализма.

* * *

На вопрос, в чьей одежде ходит по телеэкрану Анна Каренина в фильме «Великий пожар», Версаче не ответил, лишь только прищурил глаза.

…Кэрол Алт, высокая элегантная заокеанская фотомодель, к полному недоумению итальянских кинокритиков снялась на студии частного телевидения «Фининвест», принадлежащего Сильвио Берлускони в роли Анны Карениной.

Раздражающий тон критики не вызывал отрицательных эмоций у актрисы, которая счастливо улыбалась и считала, что работа над образом героини Льва Толстого (в сегодняшнем восприятии) лично ей помогла вернуться в лоно семьи, к бывшему мужу, известному хоккейному чемпиону, ныне миллионеру, торгующему стиральными порошками, и заодно переосмыслить всю прежнюю, пока еще тридцатичетырехлетнюю, жизнь.

Не обескуражила требовательная римская пресса и создателей фильма (режиссер Фабрицио Коста, сценарист Энрико Медиоли), которые убеждены, что меняются только время и место возможного действия, а нравы и сердечные увлечения объединяют все страны и народы (сам Лев Толстой если так и думал, то вслух этого не высказывал). Анна Каренина перекочевала из российской действительности царского времени на итальянскую землю, в наши дни. Поэтому, объясняли авторы, мы назвали ленту не «Анна Каренина», а «Великий пожар».

Действие происходит на шикарной вилле неподалеку от Флоренции. Высшее аристократическое общество, спортивные и гоночные автомобили вместо лошадей и карет, новый железнодорожный вокзал с дорогими ювелирными лавками. Современная итальянская «Анна» (Кэрол Алт) – графиня, мать очаровательного «бамбино» и неверная супруга семидесятилетнего маркиза, обладающего и другими благородными титулами (мало их авторам), еще сенатора и, в довершение ко всему, приближенного ко двору его святейшества Папы Римского. Нарушитель семейной идиллии – злой любовник, промышленник из Турина, неугомонный искатель легких приключений, меняющий, как перчатки, катера и автомобили, порхающий с одного ложа на другое, с римской площади Навона под пальмы на площади Испании, от цитадели Сант-Анджело в тень вековых сосен квартала Пинчо.

Любовная мелодрама развивалась на экране с итальянской фантазией и «беззаботностью» высшего общества, от которой, по мнению сценариста, и самого Льва Толстого пробила бы слеза. Воображение классика действительно подверглось бы суровому испытанию, как, впрочем, и наше, – заключил мой друг – критик туринской газеты «Стампа», предлагавший оплакивать не только судьбу русской аристократки, но и обреченный на успех (в определенных кругах) фильм.

Тем не менее главными в фильме оказываются мода и модельеры, которые с экрана показали «элементы» своих современных коллекций. Особенно ликовали флорентийские стилисты. Они аплодировали не столько фильму, сколько… себе самим и фотомоделям… Версаче хмурил брови… Его приглашали первым, он (из-за болезни) пришел последним…