Ливень не принес облегчения. Он перешел в нудный мелкий дождь, способный продолжаться неделями и выпить радость жизни из целого лета. Такой многодневный дождь никогда не препятствовал горожанам исполнять их обычные обязанности. А уж дома, в деревне, Аранта, накрывшись рогожкой, проводила под таким сеногноем целые дни, почти его не замечая. Хотя, возможно, именно те времена аукнулись ей сейчас ледяными ступнями.

Громады домов сквозь пелену дождя и мокрые ресницы выглядели призраками, угрожающе нависшими над городом, вобравшими в себя и хранящими в себе тысячи ежедневных, невидимых глазу трагедий. Как будто даже счастливые семьи пригасили свои тихие маленькие солнышки, свои множественные счастья не для посторонних глаз. Уж больно пасмурным выдался этот день. Казалось, во всем этом городе, выпивающем души, сегодня не счастлив никто.

Хоть Епископ замолчал. Его буханье доводило ее до исступления.

Людей на улице меньше не становилось. Продираясь во встречном потоке, Кеннет с Арантой торопливо удалялись от обоих дворцов, пытаясь удержаться следом за высокой черноволосой женщиной в белом платье, слепо бредущей сквозь толпу.

Куда она пойдет и как туда доберется?

И как будут настроены те, к кому она будет вынуждена обратиться за помощью? Рэндалл рисковал очень немногим, отпуская ее восвояси. Мало кто из дворян, чьи ряды повыкосило королевское правосудие, отважился бы предоставить ей убежище. Простолюдины же… насколько Аранта успела узнать королеву, едва ли та в состоянии найти верный тон для разговора с низшими. Мысль о том, что Венону Сариану может приютить таинственное лицо, организовавшее ночное нападение на Башню, хотя бы даже оно руководствовалось принципом «враг моего врага», она с некоторым сожалением отвергла. Резня в Башне наглядно продемонстрировала, насколько он не склонен к пустому милосердию. Он наверняка захотел бы каким-то образом использовать принцессу Амнези. А это было, во-первых, не то, в чем нуждалась исстрадавшаяся женщина, а во-вторых, Аранта уже достаточно хорошо представляла себе, во что выливаются политические разборки с привлечением зарубежного интереса. Видела это не с высоты командного кресла, а не поднимая глаз от операционного стола. К тому же оставалось только гадать, каких гарантий потребует этот неизвестный благодетель от нее самой. Все ж таки не последней фигуры в государстве. Ферзя.

В любом случае, чтобы отыскать его, требовалось время, а времени не было. В плане первой очереди у них стояла женщина, ощупью бредущая по улицам, где прежде ее только возили в карете, с надушенным платочком, брезгливо прижатым к пудреному носу.

Стоило поспешить, ведь неизвестно, не следует ли по пятам за королевой неприметный молодец с шилом в кармане. Пути королевского правосудия неисповедимы.

Если бы Аранта подыскивала себе спутника, ей стоило вновь остановить выбор на Кеннете. Юноша держал след не хуже гончей собаки. Сходство усугублялось тем, что временами он отскакивал в сторону, чтобы задать вопрос, и возвращался к ней с ответом: да, была, прошла туда-то, какая-то странная, потому и заметили. Сказать по правде, сама Аранта чувствовала себя немногим лучше Веноны Сарианы и едва ли справилась бы одна. Магия внутри нее была вялой и сонной.

Дождь, повисая на ресницах, сужает поле видимости, его непрерывный шелест приглушает прочие звуки. Будучи увлечены погоней, Аранта и Кеннет ошибочно полагали, что напор встречного людского потока объясняется лишь их собственным быстрым движением вперед, подобно тому как ветер хлещет в лицо во время бешеной скачки. Они шли к окраине, тогда как оборванцы предместий стекались к центру. Переговариваясь меж собой, они упускали из виду обрывочные реплики прохожих, которые иначе непременно насторожили бы обоих. Они не заметили, как опахнуло их зловонным дыханием из подворотни, где одна завернутая в плащ тень передавала деньги другой, оборванной и хилой. Они пробежали мимо, торопясь и оставшись незамеченными. И едва ли Аранта, даже взглянув в лицо, признала бы в одной из них призрак голода, унижения и нищеты из своего давнего, горького и потому с удовольствием забытого прошлого.

— …королева — мелочь, стеклянная пустышка… ни силы, ни власти… …каблуком наступить, хрястнет… шума надо…

— …хужей всего — девка в красном… знаю, поди, из какого она теста… во дни иные…

— …не дотянуться… сила в ней…

— …от нас-то не уйдет… по улицам, поди, ходит… вы, главное, благословите… и мы, поди, камешки, хоть и мелкие…

И даже если бы она увидела это испитое грехами лицо, с исступленным сладострастием выслеживающее ее из грязной темноты, и даже если бы узнала, вряд ли узнавание заставило ее замедлить шаг.

— Она в порт идет, — догадался Кеннет.

Здесь традиционно было многолюдно. Даром что день казни королевы объявили нерабочим. Толпились купцы и матросы с ожидавших разгрузки барж, отплывающие подыскивали себе попутное судно, докеры где-то напились с утра, невзирая на то что указом короля заведения были закрыты. Женщины попадались редко: под дождем ловили клиента только самые дешевые девки.

— Разумеется, куда ей еще деваться, кроме как домой, к отцу, — откликнулась Аранта. — Только не дело пускать ее одну. Она правил не знает. И платить ей нечем. Не ровен час затолкают в трюм и продадут в гарем. Или того хуже, заставят ублажать моряков всю дорогу, а потом — в воду. Никто и не узнает никогда.

— Брось, — одернул ее Кеннет. — Каждое такое «может быть» приходится на десять тысяч «не может».

Они буквально побежали вдоль по пирсу, своим изгибом повторявшему излучину берега и почти вплотную к воде застроенному длинными слепыми пакгаузами, одноэтажными зданиями контор торговых компаний и будками таможни, где взимали налог на ввозимый товар и глядели, не протаскивают ли в город оружие или контрабанду. Немногочисленные группки назойливо терлись у крыльца на первый взгляд запертых кабаков. И здесь было так много самого пестрого люда, что никто не останавливал взгляда ни на торопящемся офицере-инвалиде, ни на женщине в красном, которую он изредка придерживал за локоть. Не ровен час подвернет ногу на очередной куче щебня, сваленной здесь для ремонта гавани и забытой на неопределенное время, или зацепится подолом, огибая штабель рассыпающихся досок. Сети, распяленные на сушилках там, где кучковались рыболовные суда, и характерный запах гниющих потрохов свидетельствовали, что путь их приближается к краю гавани. Никто не потерпел бы этой вони там, где выгружали ткани и пряности и иноземных послов и стояли крутобокие нарядные каравеллы.

Здесь швартовались суда победнее, те, чьим видом власти не хотели портить нарядную столичную гавань. Верткие рыбачьи шхуны с заплатанными парусами, баржи углежогов с лесистых верховьев Кройна. Соответственно посудин было числом побольше, а места — поменьше. И чтобы держать всю эту шатию в рамках, для них выстроили перпендикулярно к береговой линии причальные молы, доходившие почти до середины — благо, позволяла ширина и глубина. Кройн был всем рекам река.

На одном из этих молов, издали, они и разглядели Венону Сариану.

Белое платье, приобретшее под дождем неопределенный Цвет, так же, кстати, как и ее собственное красное, черные волосы прядями по спине. И то чувство узнавания, которое позволяет определить родного или близкого человека на расстоянии, когда еще не видно толком ни одной индивидуальной черты. Аранта с Кеннетом, чуть успокоившись, убавили шаг. И то ладно. Поспевая за спутником, Аранте почти рысью приходилось бежать. Теперь никуда не денется. Не то идет потихоньку, не то вовсе стоит, погруженная в себя. Сзади они подходят, а кругом — справа, слева, впереди — одна вода. Свинцовый серый Кройн, цвета неба, и зыбь на нем крупная, оспинами дождя изъеденная, едва колышется, словно он под собственной тяжестью ворочается. Аранта вытерла воду с лица и усмехнулась, глядя на обвисшие мокрыми сосульками волосы Кеннета, светлые, как ковыль.

— А что ты ей предложишь? — спросил он, откликаясь на взгляд.

Аранта пожала плечами.

— Выясню, чего она сама хочет, и поразмыслю, как ей лучше помочь. Захочет домой — снарядим и отправим домой. С надежной охраной. А если ей надо оклематься сперва — предоставим ей для этого и место, и время. И деньги. У здешних бар есть такое словцо — дело чести. Так вот, это для меня теперь дело чести.

— Как скажешь, — кивнул Кеннет, по глазам, видимо, соглашаясь.

У оконечности мола маневрировала шхуна, готовая втянуть свое длинное, хищное как у щуки тело в узкий промежуток меж двумя соседними молами и ошвартоваться там. На некоторое время переплетение ее мачт, рей и прочего такелажа заслонило от их глаз Венону Сариану, а когда судно проследовало дальше, на молу не было уже никого, хоть сколько-нибудь напоминающего преследуемую королеву.

Аранту, казалось, настиг мгновенный паралич. Несколько раз она расширенными глазами обежала мол из конца в конец, гадая, что на этот раз могло сделать Венону Сариану неузнаваемой. Сгорбилась ли она, изменяя своей привычной осанке, острой как лезвие ножа, набросила ли на плечи плащ, просто ли присела на край, давая отдых непривычным к пешей ходьбе ногам, тогда как они интуитивно ожидали увидеть ее стоящей на прежнем месте. Потом, опомнившись, она буквально бегом кинулась вперед.

Нигде. Ни в одну лодку, послушно, как привязанная скотина, мокнущую у обросших водорослями свай, она не спускалась. Они заглянули во все. Спрашивали, хоть и не легко добиться связного ответа у пьяненьких на молу да у мальчишек с удочками. Никто и не видел ее толком. А видел, так не разглядел. И ни одна лодка не отходила сегодня от берега. А как же. Королевина казнь. Кому запрет на работу, а кому — и повод не работать.

Глубок Кройн, и вода в нем холодная. Тяжелая. Королевская могила. А кругом белопарусные суда, несущие в себе возможности дальних дорог… И чайки.

— Кеннет, — позвала усталым голосом Аранта. — Я хочу поклясться. Прямо здесь и прямо сейчас. Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах я не покончу самоубийством. А если вдруг забудусь, ты меня… ну, ущипни, что ли.

Обратно возвращались медленно, подавленные донельзя, едва переставляя ноги. Только раз Аранта сдавленно прорычала: «Дело чести? Какая тут, к едрене фене, честь!» Дождь прекратился, но испарение влаги в теплом парном воздухе было столь плотным, что они с Кеннетом брели, как в тумане, почти плутая в малознакомых ущельях улиц слободы.

Однако, несмотря на усталость души и тела, в сознание Аранты начало закрадываться ощущение неладного. Вечерело, и они брели как будто бы одни, но звуки, касавшиеся ее слуха и доносившиеся словно бы издали, вынудили их насторожиться. То там, то тут, за углом или на соседней улице с грохотом роняли что-то тяжелое. Или внезапно били горшки. Влажный плотный воздух искажал и усиливал любой звук. А однажды по напряженным нервам полоснул такой силы визг, что Аранта за стену схватилась.

— Кошка? — предположил Кеннет, останавливаясь и неуверенно, с надеждой оглядываясь на нее.

Аранта молча покачала головой. Ее нос учуял запах гари.

И что-то странное чудилось ей в людях, которые попадались навстречу. Бедно одеты? Так ведь и квартал не аристократический. Но бедность бывает разная. Ей хорошо знаком был этот род вороватой гнусной бедности, порождающей ночных хищников с воспаленными глазами и изъязвленной пороком кожей. Знакомое чувство. Страх, сравнимый лишь с тем, какой она испытала, когда с помощью собственной магии держала осаду в Белом Дворце в ночь ареста Веноны Сарианы. И почти не попадалось женщин. Приличных женщин, тех, что носят чепец и с корзинкой ходят на рынок. Те, другие, оборванные и визгливые, гораздые на сквернословие и богохульства, с торчащими зубами и немытыми космами, с беспорядком в одежде, который желали бы выдать за кокетство, из породы под общим названием sanskulotes, кого и душегуб коснуться побрезгует, а то и побоится, ходили нынешним вечером стаями и представляли реальную опасность. Выглянув из-за угла, Аранта с Кеннетом имели возможность наблюдать, как одна из таких стай с визгливой бранью кидала булыжники в окна какого-то дома, вроде бы булочной.

— В городе беспорядки, — озадаченно сказал Кеннет. — Надо бы нам с тобой идти потише и закоулки выбирать поглуше. Тебя, ведьма, конечно, голыми руками не взять, однако взвод гвардейцев не помешал бы. Как думаешь?

Она согласилась, кивнув, и дальше пошли крадучись, перебегая из подворотни в подворотню, отступая в дверные ниши при малейшем звуке встречных шагов. У одного из оборванцев, кого они пропустили мимо себя буквально на расстоянии вытянутой руки, высокого и тощего, как смерть, изображенная на гравюре, на шее бантом был завязан шелковый чулочек. Судя по остекленевшим глазам, мертвецки пьян. Их встретилось еще много, по двое-трое возвращавшихся из центра, то возбужденных донельзя, то крадущихся, озираясь, с затравленным лицом, словно боящихся быть уличенными в стыдном. И эти вторые, хоть и одеты поприличнее, казались почему-то страшнее.

Ни в одном окне Аранта не увидела огня. Те, кто притаился по домам, явно опасались сигнализировать бродящим по улицам стаям.

— Ни патруля, — сказала она озадаченно, — ни ночной стражи. Что творится?

— Беспорядки, — лаконично повторил Кеннет. — Внутреннее напряжение черни должно выкипеть. Вот ему и дают выплеснуться. А утром, с восходом солнца, сами уползут. Как тогда. Или ты забыла?

Значит, и он провел те же параллели. Значит, в этом и впрямь что-то было.

— Нет, — ответила она. — Я ничего не забыла. — И когда Кеннет отделился от стены, готовый головой вперед нырнуть в очередную перебежку, она осталась на месте, словно приклеившись спиной к стене. Или до предела обессилев.

— Что с тобой? — спросил он, возвращаясь. — Ноги отказали? Понести?

— Кеннет… я туда не вернусь.

Некоторое время оба они стояли молча в дверной нише какого-то доходного дома, дававшей достаточно густую тень, чтобы их не заметили.

— Ну, — осторожно поинтересовался Кеннет, — а куда?

— Потом решу.

— Возвращаться, собираться, прощаться — не будешь?

— Нет, ясное дело! Кто меня тогда выпустит?

— Оружие, деньги, тряпки, все, что нужно в дорогу?

Аранта подняла руку, вынула из ушей гранатовые серьги стоимостью не в одну раду, похожие на капельки крови, и протянула их ему на ладони.

— Ага, — согласился ее спутник. — Теперь я верю, что ты не сходя с места могла оплатить Веноне Сариане проезд на родину. Только, сдается мне, — он поднял голову, и Аранта, следуя направлению его взгляда, увидела отсвет пожара на стеклянных шариках, вправленных в раму верхнего этажа, — сегодня такие безделушки будут дешевы.

Аранта бледно усмехнулась. Будучи первой — ну ладно, второй! — дамой королевства, она всегда помнила историю своего возвышения. Имея право брать то, в чем она нуждаюсь, прямо с лотка, и будучи уверена, что казна заплатит, она тем не менее запихала по золотой монете под стельку каждой своей туфли. Вдруг надо — а у нее нет! Тому, чья карьера не испытывала скачков, наверное, подобное и в голову не придет. Сегодня они целый день мешали ей ходить.

— А я не понял, ты боишься идти замуж или не хочешь?

— Не хочу! — взрыкнула на него Аранта.

— А, извини, дело твое. Видимо, вопрос стоит серьезно, коли ты решила отказаться от пожизненного содержания собственного выезда и крыши над головой. Однако… ты же всегда можешь вернуться, если передумаешь? Нет?

— Посмотрим. А что, ты со мной собрался?

— И собрался, и пойду, и не прогонишь. Если не для защиты, то хотя бы для вида. Потом сама посмотришь, насколько я тебе мешаю.

Молча, в темноте, Аранта пожала ему руку. Они развернулись и пошли прочь, даже не выйдя на площадь, где полыхал огнем Белый Дворец.

— В этом нельзя, — резонно заметил Кеннет. — Красное же. Тебя, как полковое знамя, издалека видно.

— Модные магазины закрыты, — огрызнулась Аранта.

— А тебе модное и не надо. Проще надо быть. Незаметнее. Может быть, придется ношеным ограничиться. Через людные места пойдем.

— Ношеным? Раздеть, что ли, кого в подворотне?

— Не остри, пожалуйста, миледи. Понадобится — разденем. Представляй себе, что в городе творится, когда твой бывший поводья отпустил. Пройдем-ка мы с тобой закраиной торговых рядов. Их, как пить дать, громят. Рискнем присоединиться. Убежим, если что. Пока темно, особенно не видно, что на тебе красное. Да в этих модных лавках каких только цветов нет: все сословия перемешались. Рутгер, наверное, в гробу вертится. Пьяной сможешь прикинуться?

— Ты б еще сказал — девкой!

Кеннет дернул уголком рта, из чего Аранта заключила, что и сказал бы, но вот удержался же. Она не слишком привыкла полагаться на чужой расчет, особенно расчет мужчины. В глубине души ненавидела эту зависимость, из которой никогда ничего доброго не выходило. Однако вынуждена была признать, что на данный момент не может предложить ничего лучшего.

— Погоди-ка. — Движением руки она заставила Кеннета отступить в тень и, повернувшись к нему спиной, сняла туфли и чулки. Ощущение холодного мокрого булыжника под ногами походило на дурное предзнаменование и напомнило ей прошлое. Именно то, что ей хотелось бы забыть навсегда. Сразу мучительно захотелось вымыть ноги. Однако она не знала лучшего способа разом изменить походку и осанку. Следом она распустила волосы по спине, разрушив прическу, которой дождь и так уже нанес непоправимый ущерб. Пробежалась по запястьям и шее, убеждаясь в отсутствии дорогих побрякушек. В заключение она подоткнула длинную юбку сбоку, чтобы иметь босяцкую непринужденность в ходьбе, надорвала корсаж у плеча и измазала грязью бок и рукав, как если бы платье некоторое время волочили по земле. Теперь оно выглядело так, словно его сняли с ее собственного трупа.

— Туфли ты лучше надень, — посоветовал Кеннет, которого позвали, чтобы оценить результат. — Порежешься на битом стекле.

О да, еще каком битом! Отсюда слышен этот звук, сопровождаемый воем воодушевленной толпы.

— Сандалии будут первым, что я постараюсь стащить, — пообещала ему Аранта. — Постой-ка, а ты?

— А я — вор. — Кеннет похлопал себя по увечной руке. — Мне там, на грабеже и разбое, самое место.

Аранта выразительно скривилась. Кеннета с его взглядом целящегося лучника, с ясным челом, с повадкой немедленно порубить противника с седла, можно было выдать самое большее за мальчика из хорошей семьи. Офицер-дворянин. Кем он, собственно, и был, точно так же как сама она вышла из простых. В глазах Аранты он был безусловно узнаваем. А узнают его — и она внимательного глаза от себя не отведет.

— Хорошо, — согласился он подозрительно быстро. — Тогда я — это я. Подцепил девку, похожую на Красную Ведьму, и отрываюсь. Я, может, всю жизнь на королевские объедки облизывался.

— Кеннет, — сказала Аранта с расстановкой. — Ты у меня гляди! Я не барышня, я могу и в зуб дать.

— Если это поднимет твой боевой дух, то от моих зубов не убудет.

Она только рукой махнула:

— Пошли!

Лавки громили и предавали огню сперва из религиозных побуждений, но потом, как и следовало ожидать, все пошло обычным путем. Особенно свирепствовали женщины, ведь им буквально под ноги сыпались сокровища, которые до сих пор они с завистливой тоской могли только разглядывать на своих более удачливых соседках. Девчонки-горничные, модистки, белошвейки, цветочницы, булочницы, подавальщицы, разбегаясь глазами, соблазняясь на яркое, как сороки, гребли в подолы бусы, пуговицы, шелковые чулки, ленты и кружевные перчатки. Женщины поопытнее, постарше, среди которых попадались вполне благополучные лавочницы, чьи лица до неузнаваемости исказил азарт, выбирали из куч барахла вещички попрактичнее: добротную кожаную обувь, полотняное белье, материю штуками, цветом потемнее, чтоб на каждый день, ну и если что понаряднее привалит, так тоже не пропадет, за пазуху его али в карман! Под шумок перекинулись на продуктовые лавки, вроде бы никоим боком не подпадавшие под борьбу с развратом. Аранту чуть с ног не сбил здоровенный мужик, возможно — кузнец и почти наверняка отец семейства, скорым шагом удалявшийся прочь с мешком муки на плечах и кругом сыра под мышкой. Отцы семейств, вообще говоря, куда ни глянь, вкалывали здесь, как на работе. Юмор ситуации коснулся ее сознания: лавочницы грабят лавки! Должно быть, сами — из другого квартала?

Вцепившись Кеннету в локоть и таким образом оказавшись посреди самого мародерского разгула, Аранта пришла в состояние лихорадочного возбуждения. Должно быть, в него перерос преодоленный ею страх. Во всяком случае, она чувствовала себя вполне опьяненной. И даже Кеннет отметил, , мельком на нее оглянувшись:

— Вижу, тебе и притворяться не надо! Ну что, оставить тебя порезвиться?

Аранта обратила внимание, что он косится на оружейную лавку за углом.

Она кивнула и, набрав в грудь воздуха, словно собиралась нырять, погрузилась в процесс добычи.

Ступать следовало осторожно: в этом квартале жили зажиточные лавочники, и витрины они себе заказали новомодные, из стекла. Соответственно и разлетелись они вдрызг от первого булыжника. На ее счастье из лавок, торгующих одеждой, тряпья было выброшено столько, что по нему без опаски можно было и босиком пройти. Аранта пригляделась, прищурившись, и цапнула из-под опрокинутой стойки кожаный ботинок излюбленной ею модели «буржуа». Вторая ее рука встретилась на втором ботинке с рукой соперницы.

— А ну, отдай! — рявкнула та, надвигаясь толстым рябым лицом. Сокрушительная баба. — Ишь, вырядилась, будто сама…

— А может, сама и есть! — бесшабашно прошипела в ответ Аранта, чувствуя себя вполне в своем праве. Еще бы, первый-то ботинок был уже у нее в подоле, значит, в споре она была права как минимум на три четверти. — Говорили — похожа! Гляди, ща как заколдую!

С этими словами она с размаху свистнула соперницу первым ботинком по голове. Проходивший мимо мужчина, глянув на нее, в сердцах сплюнул. А Кеннет-то оказался прав! Никто в здравом уме ее не опознает. Они думают, Красная Ведьма в эту минуту королевскую постель греет.

Воровать сейчас оказалось куда веселее и проще, чем тогда, в восемнадцать лет, когда она стояла столбом и не могла заставить себя взять картофелину, умирая при этом с голоду. Дело было даже не в азарте и не в том, что все кругом, покрикивая друг на дружку, занимались тем же самым, и ей, в сущности, ничего не грозило. Дело, как она подозревала, было в Кеннете, который ухитрился сделать из их участия в грабеже не трагедию и даже не драму, а нечто жизнеутверждающее, и даже не обратил ее внимание на то, что от успеха их озорной эскапады зависит все предприятие, а возможно — и жизни. Они оба не могли позволить себе думать о жертвах мародеров, которые остались сегодня вне поля зрения. Сегодня на ее рассудок разом навалилось столько трагедий… Хотя бы только для того, чтобы его сохранить, требовалось изменить ракурс. В любом случае это было совсем не похоже на воровство в компании того парня… она не смогла вспомнить ни его лица, ни имени, кроме того, что Рэндалл как-то унизительно его обыграл.

Держа на плече тючок и размахивая добытыми в честном бою башмаками, они не спеша удалялись со сцены. Похоже, завтра весь город, все демократические низы будут разодеты в модные штучки от Веноны Сарианы. Достойный аплодисментов ответный ход.

— Эй! — В бок Аранте воткнулся чей-то локоть. — Товарка, уступи красавчика! Глянь, чего дам…

Из сложенных лодочкой ладоней на Аранту хлынул водопад перламутровых пуговиц. Она могла поклясться, что рука Кеннета дернулась к ножу.

— Еще чего, — буркнула она, покрепче цепляясь за его локоть. — Я сама за него жемчужные буйки отдала! Иди мимо, подруга!

Они поспешно завернули за угол и припустили бегом, пока одна подворотня не показалась ей подходящей.

— Стой! — задыхаясь, сказала она. — Подожди здесь. Я переоденусь.

— Погоди-ка!

Из складок дорожного плаща — которого раньше не было! — Кеннет достал маленький взведенный арбалет с металлической стрелкой, похожей на блестящую головки змеи.

— Докатился, — с горьким смешком сказал он. — Оружие для убогих. Но лука я сейчас не натяну, увы.

Арбалетчик бы с ним не согласился, но Аранта решила оставить извечный спор традиционных лучников с поклонниками усовершенствованного оружия для специалистов.

Кеннет отодвинул ее, огляделся, убедившись, что если он оставит ее одну на пустой улице, то с нею не случится ничего худого. Аранта только усмехалась, глядя, как предпринимает меры ее собственная служба безопасности. Разве она не доказала, что может справиться сама?

Кеннет, держа арбалет на взводе, сунулся носом во тьму. И голос, каким оттуда взвизгнули, никак не мог принадлежать ему. Даже пронзенные сталью, мужчины хрипят от боли по-другому. Аранта подобралась к самому зеву подворотни, часто моргая, в тщетной попытке что-нибудь там разглядеть, но услыхала только: «Нет! Пожалуйста, не надо!»

Кеннет выскочил, словно на него там кипятком плеснули.

— Слушай, — сказал он виновато, — может, ты посмотришь? Мне кажется, лучше женщина…

— Огниво есть? — перебила его Аранта, почти не надеясь на утвердительный ответ. Но он кивнул. Хм. Едва ли, выходя из Белого Дворца посмотреть на казнь королевы, он собирался, как в поход. Что еще он насовал в карманы, пока она сражалась за башмаки?

Щелкнув несколько раз, им удалось подпалить полоску ткани, оторванную от нижней юбки. Незаметно сделав левой рукой отводящий знак, Аранта нырнула в подворотню головой вперед. Смешно. Неужели Кеннет исхитрился наступить на нечисть страшнее ее самой?

Выглядело это как комок грязного тряпья, забившийся от ее робкого огонька как можно дальше, где лопатки уже упирались в угол меж глухой каменной кладкой и заложенными засовом и запертыми на замок воротами полуподвального склада. Взглянув на замок, Аранта ощутила укол угасающего, уже почти профессионального интереса. Заступница, неужели ей могло понравиться воровать? В нелепой попытке остановить ее движение вперед «нечисть» вытянула перед собой дрожащую руку, примерно настолько же грязную, насколько грязными были после прогулки босиком ноги Аранты. Видимо, их обладатель какую-то часть пути проделал на четвереньках.

Обладатель? А ногти-то — в облезлом лаке! Аранта опустилась на корточки, держа огонек меж собой и ею.

— Не бойся, — сказала она, искренне желая, чтобы перепуганное дитя успокоилось. Тут работают те же интонации, с какими успокаивают лошадей. — Ты меня знаешь, наверное.

Глаза и рот замарашки округлились в беззвучном «о!», когда она разглядела и, кажется, опознала Красную Ведьму в облике, годящемся разве только для портовой шлюхи. Вид у нее был такой, словно она оцепенела от изумления, однако, как оказалось, вид этот был обманчив. Подобрав под себя ноги и стремительно перекатившись вперед, она уже привычным способом, на четвереньках, ринулась вперед, мимо Аранты, и едва не сбила с ног Кеннета, поймавшего ее за ворот, чтобы без лишних слов водворить на прежнее место. Он был прав. Глупо упускать человека, который видел их живыми, вместе, и мог опознать.

— Это в самом деле вы?

— Неле?

— Аннелиза Эмилия ван дер Хевен, — пискнула девица. — Урожденная леди. Какой толк теперь от этого «ван дер»? Не… не называйте меня Неле! Это королева придумала. И это имя принесло несчастье. — Она всхлипнула. — Меня дома Анелькой звали.

— Что произошло? — Аранта встряхнула девушку за тощенькое плечико. — Почему ты здесь и в таком виде?

— Погоди-ка, миледи.

Кеннет выудил из кармана красивую флягу. Аранта ее у него не помнила и в очередной раз поглядела на него с уважением. Она-то билась только за башмаки и тряпки, а вот ее «секретарь и страж» времени даром не терял.

— На, отвинти сама крышку и глотни.

«Существо» припало губами к фляге, послушно глотнуло полным ртом и немедленно зашлось в кашле, брызгаясь слюной и слезами.

— Да, — сказал Кеннет, оправдываясь. — Это бренди. Оно нужно всегда.

— Хорошо, что хоть здесь, — угрюмо и запоздало огрызнулась Аннелиза Эмилия ван дер Хевен, урожденная леди. — И хорошо, что хоть в таком виде. Сами-то!

— А это у миледи защитная окраска, — вмешался Кеннет, явно забавляясь. — Слыхала про такую?

— Ага. Это когда красятся в красное, да? В общем, когда королеву отпустили на все четыре стороны, и король умыл руки и снял с себя всякую ответственность, стражу от Белого Дворца убрали. Какой-то священник привел ко дворцу толпу. Зорить гнездо греха, как он сказал.

— Нас там довольно много гнездилось, знаете ли… Ну и никто… в смысле, совсем никто не ушел. Погромщики швыряли из окон вещи, картины, и жгли их тут же, в саду, а священник их все подгонял и подзадоривал, и грозился карами небесными…

— Кеннет, — Аранта сжала кулаки, — наши планы меняются. Мы идем поджигать дом епископу Саватеру.

— Как скажешь, миледи.

— Погодите! — Анелька вцепилась в ее платье, словно Красная Ведьма и в самом деле сейчас, не дослушав, собиралась идти громить епископа. Совершенно механически Аранта погладила ее по стриженой голове. Эффект случился неожиданный: девушка разрыдалась.

Восстановить дальнейшую историю не составило труда. Перед мысленным взором Аранты развернулась подробная картина всего того, что не случилось, когда она одна, стоя лицом к толпе, удерживала Белый Дворец. Анелька добавляла лишь леденящие воображение частности.

— Один художник из наших все кричал, что не отдаст на костер свое полотно, что он в него всю жизнь вложил и всю Душу… А его стукнули по голове и сбросили в кучу, к вещам… и подожгли вместе. А этот… в белом, все вещал, что нужно-де очистить мир и привести его к покаянию, и тогда настанет царство божьей любви.

— Кеннет, — спросила Аранта, — а у вас в степях тоже исповедуют учение Каменщика?

— У нас там все не так строго, — смущенно ответил молодой офицер. — Ну, сказано — из глины нас вылепили, пусть будет из глины. Душу-то в мертвую глину вложили из вольного ветра. За неосторожное слово людей не жгут. Мало ли, какой сор ветер носит. Вот если слух пройдет, что ты скотину портишь, тогда и впрямь туго придется.

— Я умею лошадей лечить, — призналась Аранта.

— Ни в коем случае! — Скупой на жестикуляцию Кеннет даже рукой махнул. — Все лошадиные доктора на моей памяти кончали плохо. Всегда же найдется какая-нибудь кляча, которая сдохнет у тебя на руках, словно нарочно, чтобы тебя оговорили.

— Они гонялись за нами по дворцу, — продолжила Анелька, — а попутно ломали все, что под руку попадется, били зеркала, гадили на лестнице. Мужчины отделались легко. Их просто поубивали. А на женщинах все искали колдовские метки. Ну и творили, ясное дело, все, что они делают, когда думают, что уйдут безнаказанными. Потом все равно убивали без разбору. И нас, и горничных, и парикмахерш.

Она извернулась в объятиях Аранты и вытерла нос о плечо. Аранта сидела неподвижно, ошеломленная тем, что жестокость солдата на войне нельзя, оказывается, даже сравнить с жестокостью обывателя, которого сперва напугали, а опосля благословили. Солдат идет против кого ему сказано, всегда рискуя нарваться на противника более сильного, а стало быть — на смерть. Обыватель ищет того, с кем он заведомо справится. Рэндалл всегда подчеркнуто уважал солдат. Она тоже — невольно.

— Боюсь, — выговорила она, — я разочаровалась в вере.

— Ты — единственная среди нас всех была настоящая ведьма. И тебя единственной там не было. Надо же… Знаешь, я вообще-то не уверена, что ты не купила свою жизнь ценой наших. Ты знала заранее?

— Если бы я знала заранее, охрану бы не сняли, а епископ подавился бы костью за обедом. Впрочем, подавится еще! Что, гвардия так и не пришла?

— И духу ее не было.

— Никто, кроме Рэндалла Баккара, не может двинуть черноплащных из их казарм, — произнесла она в воздух.

— Ты вынесла ему приговор? — поинтересовался Кеннет.

— Если он не брезгует такими победами… если он такой ценой уклоняется от поражений, пусть катится в ад. Кеннет, я больше не обсуждаю свою личную жизнь.

Анелька забилась на кухне меж котлов и вывозилась в золе, и когда ее тащили оттуда, кричала, что она всего лишь кухонная прислуга. На что ей ответили, что если так, ей нечего бояться…

— От… оттра… — она не смогла выговорить это слово, — и отпустят. Но я уже знала, что это ложь.

Птенцов королевина гнезда не так пугало то, что делали с ними, как те слова, которые при этом употреблялись.

Он бы, возможно, проделал все прямо на кухне, но дворец. горел, и там было полно дыма, поэтому он поволок ее в сад. Наверное, где-то он даже поверил, что она — черная кость, потому что с перепугу она ругалась сквозь слезы, как пьяный конюх. Там разложили высокий костер из «проклятых предметов», и в его свете двое что-то делали с одной из девушек, прижав ее лицом к решетке ограды. Анелька видела только ее белые руки, вцепившиеся в черные прутья, и слышала, как та кричит и плачет, и умоляет бессвязно… В то же время на костре обжигали заостренный кол. И когда те, у ограды, сказали, что им хватит, другие, у костра, вынули кол и…

Она судорожно зажмурилась, и Аранта сама взмолилась, чтобы та не продолжала. Золотой мечтой епископа Саватера и тех, кто внимал ему, было проделать все это, и не только это, с нею самой. Легко было представить. Но Анелька упрямо помотала головой.

— Я не хочу, чтобы это сидело внутри одной меня! Это могла быть Талли.

В общем, тот, кто ее поймал, велел ей стать к забору и взяться руками за прутья.

— А прутья-то широко поставлены, — истерически хихикнула она. — Ну, для кого — узко, а для меня — в самый раз. Я сперва локти свела, он не заметил, а потом отпустила руки и боком меж ними упала. Я с этой стороны, а он — с той! Ну а там, на площади, где темно, а где — светло, поди отличи меня от кучи пьяных! Особенно и не гнались. Многие потом вообще пришли посмотреть, нельзя ли под шумок стянуть что-нибудь. Вот на кого епископ слюной брызгал в гневе!

Двое благополучных мародеров поглядели друг на дружку сконфуженно.

— А вы, — спросила Анелька, — меня от себя не прогоните?

— Мы не можем ее бросить, — согласилась и Аранта, обращаясь к Кеннету. Она вообще-то хорошо помнила, как пыталась выжить в чужом враждебном городе, будучи примерно этих же лет. Не приведи господь повторения.

— Но проблем она, без сомнения, добавит, — скептически отозвался молодой человек. — Где живут твои родители, девушка?

— Я не девушка, — внезапно взъярилась Анелька. — Я — леди. Настоящая! — добавила она с вызовом. — И не поеду я домой, в захолустье. Папенька меня и до не слишком жаловал, а теперь до конца жизни заставит власяницу носить. Семья у меня уж очень религиозная. Какая вам разница? Вы ж тоже бежите. Ну, можно я с вами, а?

— Кеннет, она пропадет.

— Эта?!

— Слушай, ты! — выпалила Анелька. — Я, может, готова была бы всецело положиться на защиту рыцаря и вела бы себя в этом случае как благовоспитанная дама, чинно и благородно, но хотелось бы при этом, чтобы руки-ноги у него были целы и чтобы в этих руках он способен был держать оружие, а не только поноску за барыней таскать! Не ты здесь командуешь, не тебя и спрашивают! Твоя госпожа миледи ухитрилась за полчаса до погрома как в воду кануть. Значит, она самая настоящая и чует, когда пахнет жареным, куда раньше, чем ей пятки подпалят. Значит, и шанс выпутаться вместе с нею есть. Миледи! — Анелька приложила замурзанные ручонки к груди. — Я умоляю вас!

Кажется, ее смирение было отнюдь не той удочкой, на которую следовало клевать. И Кеннет, судя по выражению его лица, готов был всецело разделить мнение почтенного ван дер Хевена. Но…

— …пока они шмонают на улицах всех, за кого зацепится взгляд, я в несомненной опасности. Они меня убьют..

— Ну это навряд ли. Едва ли эти бесчинства и непотребства продлятся дольше рассвета. Там властям хочешь не хочешь придется наводить порядок.

— У меня татуировка, — страшным шепотом призналась Анелька. — Мне ее Агия сделала, тайно, при свечке. И я ей тоже.

— Где? — машинально спросила Аранта. Анелька внезапно покраснела, глаза ее налились слезами, она умоляюще посмотрела на Кеннета, потянула Аранту за рукав и сказала ей на ухо. Та поперхнулась.

— Идиотка. А замуж ты собиралась выходить?

— Мой муж, — утирая яркие голубые глазки, заявила урожденная леди, — должен быть просвещенным.

— Как Ферзен, — вставил Кеннет.

— Ферзен был что надо. Не замай имени покойника! Тот, кому я оказала бы честь назваться мужем, понимал бы, что это пикантно. И вообще, ему бы нравилось то, о чем я сказала бы, что это хорошо.

— Ага. — Это уже душа Аранты не вынесла. — Бабы, тощие, как селедки, увековечившие на заднице напыщенные детские прозвища! Девица Грандиоза!..

Кеннет отвернулся, великодушно прикинувшись инвалидом по слуху. Было весьма вероятно, что если он хихикнет, то не уйдет живым.

— Выйди, — сказала ему Аранта. — Мне переодеться надо. А то и так уже всю нижнюю юбку сожгла.

Ее сегодняшний «поход по магазинам» завершился удачнее, чем даже она ожидала. Скинув в грязь красные тряпки, Аранта накинула длинную полотняную рубаху на шнурке, а поверх — платье-передник: прямоугольный кусок домотканого полотна блекло-коричневого цвета с отверстием для головы, завязывающийся веревочным пояском вокруг талии. Обтерла насухо ноги и с наслаждением обулась.

— Ничего себе метаморфозы, — восхитилась Анелька, зажигая одну тряпочку от другой, когда перед нею предстала незамужняя молодая дама из категории «тетушек». Чья-то компаньонка или даже домоправительница. Сама благопристойность на вид. И даже в кожаных башмаках. Однако финал этой фразы огорошил Аранту не хуже удара по темечку. — Эх, была бы при мне моя косметичка, прошли бы вы, миледи, в городских воротах мимо самого короля Баккара, а он бы на вас и не глянул.

Оставалось только гадать, что она на самом деле имела в виду. Девица Грандиоза обладала, как уже уяснила себе Аранта, завидной гибкостью психики. Сама она в эти годы переживала куда тяжелее и дольше. И было совершенно очевидно, что они посадили себе на шею изрядную паршивку.

— Я не миледи, — сказала она. — И вот что. Я хочу, чтобы с Кеннетом ты была немного вежливее. Это ему придется умирать, пока мы с тобой за его спиной будем драпать во все лопатки.

— Мне бы в таком случае чрезвычайно не хотелось, — ответила благовоспитанная фрейлина, — чтобы его смерть пропала задаром.