«Здравствуйте, уважаемый отец! Пишу Вам, дабы изъяснить суть перемен, произошедших в моей судьбе, о коих, без сомнения, до Вас уже дошли слухи. Памятуя также о том, что люди по злобе и зависти способны очернить самые невинные поступки и самые достойные побуждения, я спешу оправдаться в Ваших глазах, ибо высоко ценю Ваше доброе мнение обо мне, но, безусловно, задача моя была бы неизмеримо легче, если бы я знала, в чем именно обвиняет меня молва».

Лея тяжко вздохнула, отложила перо и с отвращением посмотрела на испятнанные чернилами пальцы. Придерживаться высокопарного старомодного шаблона, настоятельно рекомендуемого благонравной девице, пишущей домой, было весьма тягостно, тем паче что на приволье Винтерфилда она и вовсе отвыкла выражаться куртуазно.

— Ну что ты валяешься как пьяная шлюха?

Брови ее приподнялись против ее воли, она встала и выглянула в окно библиотеки, выходящее на тренировочный дворик. Ничего подобного она в Винтерфилде не слышала со времен приезда и тем более не рассчитывала услышать из уст лорда Грэя.

Посреди дворика, лежа животом на песке, распластался Романо Кадуцци. Руками он упирался в землю где-то на уровне груди, согнутые локти торчали над лопатками, на ткани туники расплывалось потное пятно. Судя по всему, он был уже не в состоянии отжиматься. Лорд Грэй стоял прямо перед его носом, видимый лежащим не выше издевательски начищенных сапог. С видимым усилием Романо выпростал из песка подбородок и едко огрызнулся в ответ.

— Давай-давай! — посмеивался лорд. — Тебе, может, проще делать это с помощью языка? Или у тебя есть орган, развитый еще лучше?

Лея фыркнула. Под окнами библиотеки воплощался ночной кошмар леди Рэд: злыдень и бука Грэй, изгаляющийся над маленьким беззащитным Романо. Вот уже неделю молодой Кадуцци ходил по Винтерфилду преувеличенно прямо, так что опытной Лее было ясно, что у него болят бока. Вот уж кого она не жалела ни капельки, однако не могла не признать, что система, которую лорд Грэй применял к ней, была совсем другой.

Не только бранного слова, но и слова упрека она не слыхала от него ни разу, и даже во сне ей не могло присниться, что он даст ей пинка или затрещину. Он, казалось, видел ее насквозь и с тем, что видел, умел обращаться деликатно. А в самом деле интересно, в каком свете представляет ее выходку любимый папочка?

Вряд ли он глядит глубже очевидного факта: беспутная дочь оставила службу, на которую с таким трудом ее устроили по длинной цепочке знакомств и связей, сбежала с немолодым одиноким мужчиной и наверняка живет с ним в грехе.

Она вернулась к письменному столу, обмакнула перо в чернильницу и продолжила с новой строки.

«Лорд Грэй оказал мне честь, предложив совершенствовать мои навыки владения оружием, дабы на следующий год я смогла достойно подтвердить свой титул чемпионки».

Незачем стравливать отца с маркграфиней фон Скерд.

Дворянина такого незначительного ранга Эрна раздавит и пройдет поверху. Поэтому в данном вопросе лучше ограничиться полуправдой.

«Ее величество одобрила и поощрила мое решение.

В замке лорда Грэя я живу как дочь, он относится ко мне с уважением, и в теперешнем моем состоянии нет ничего ущемляющего мою и Вашу честь».

Хм… У ее отца были вполне определенные представления о женской чести. Вряд ли он согласился бы с нею в этом вопросе, когда бы своими глазами увидел, как чужой мужчина по двадцать раз на дню хватает ее поперек туловища и швыряет оземь, и в принципе знает ее тело и его возможности лучше нее самой. И что еще хуже, эти мгновенные объятия борцовских схваток принесли подобные знания не только ему. Она бы ни за что не поверила, когда бы сама не убедилась, что сорокапятилетний мужчина может быть гибче, проворнее и неутомимее ее самой. Тело его было твердым и поджарым, руки — сухими и горячими, его сплошь, как древесные корни, оплетали тугие мышцы, их узловатый рельеф ощущался даже сквозь слои его тренировочного свитера и ее туники. Теперь-то она понимала, что без предварительной подготовки, которую дал ей Оттис, лорду Грэю попросту было бы неинтересно с ней работать.

Когда дело у них дошло до благородного кендо, когда наконец ей позволили взять в руки меч и заняться непосредственно тем, ради чего и затевался весь сыр-бор, она поразилась, насколько малой частью преподанной ей системы было собственно фехтование. Лорд Грэй правил ей стойку, показывал редкие, практикуемые заграничными школами финты и блоки, обучал каверзным мелочам, какие есть суть мастерства, но вместе с тем он много говорил с нею, уделяя едва ли не большую часть времени ее психологической подготовке как воина.

— Что-то ни разу не видел я мисс Андольф на перекладине, — возревновал как-то Романо. — Щадите девушку?

— Не щадил бы, — возразил лорд Грэй, — если бы не считал, что мисс Андольф не стоит кардинальными мерами менять свое тело. Ее самооборона не зависит от объема бицепса. В девяти случаях из десяти мужчина все-таки медлит, прежде чем нанести женщине смертельный удар, этот процент еще увеличивается, если женщина настолько красива, как, скажем, мисс Андольф. Вот этой-то долей секунды преимущества она и должна воспользоваться. Я добиваюсь, чтобы она научилась наносить быстрый точный удар… а пожалеет она его уже мертвого.

— Знаешь, чем Эрна фон Скерд лучше тебя? — втолковывал он ей в другой раз.

В глубине души Лея подозревала, что ничем, однако милостиво соглашалась выслушать его версию.

— У нее есть кураж. Она стремится побеждать везде, всегда и всех. А тебя нужно разозлить, прежде чем ты начнешь работать всерьез. Ты адреналиновый гений, но у тебя может просто не быть времени, чтобы испугаться или разозлиться, а потому я добиваюсь от тебя привычки тела давать отпор.

— А вам не кажется, что тем самым вы совершаете преступление против человечества? — вновь встревал в разговор Романо. — Девушка, у которой переход от колена к бедру совершенен как плечики бутылки… Что вы из нее делаете? Тело девушки, — он повел рукою в воздухе, обрисовывая некий идеальный образ, — должно быть нежным, мягким, податливым и уступчивым, должно доставлять радость… А тут, с какой стороны ни сунься — везде одно колено. Причем впечатление такое, — добавил он вполголоса, — будто сделано оно из железа.

Лея еще не разучилась краснеть, однако быстро приспособилась находить спасение от подобных реплик, отпускаемых Романо прилюдно, видимо, по полной невинности души, мгновенно перебрасываясь с лордом Грэем смеющимися взглядами. С некоторых пор она заподозрила, что Романо позволяет себе выходки в этом роде, когда уверен, что ему не грозит серьезная кара.

При лорде Грэе Лее неудобно было его бить, а тот благоразумно удерживался в ее присутствии от выражений, какие не следовало слышать молодым девушкам и какие Романо получал от него полной мерой, стоило им остаться наедине. Так что в глазах Романо грозная пара взаимно нейтрализовала друг друга.

— А ты у нас, оказывается, тонкий ценитель красоты? — усмехаясь, только и сказал он в этот раз.

— В чем же еще может проявить себя мужчина, если не в любовании и наслаждении женщиной? — вскинулся Романо, которого несказанно взбодрила возможность поболтать.

— Некоторые считают, что на свете есть еще несколько достойных мужчины занятий.

— Каждому — свое, — выразился пылкий эпикуреец. — Одним — война, другим — любовь! А что, есть приемы против женской самообороны?

— Моргенштерн, — незамедлительно отозвался лорд Грэй. — Если тебе нравятся спокойные…

Живо, как сейчас, вспомнив тот разговор, Лея снова встала. Окно притягивало ее, как магнит — стрелку компаса. Туника Романо валялась на земле, тот, обнаженный до пояса, блестя на солнце влажной от пота кожей, висел на перекладине. Тело его было колеблемо лишь слабым летним ветерком, но отнюдь не мускульным усилием. Однако дух его, живой лишь благодаря чувству противоречия, жаждал сопротивления мучителю, и Романо, вывернув шею и скосив на того взгляд, высказался насчет типов в крахмальных сорочках, которые к сорока пяти склонны забывать, какова перекладина даже на вид.

Ну что ж, вызов был сделан, и неглупо. Лея легла животом на подоконник, подперла голову руками и приготовилась смотреть. Лорд Грэй стащил пресловутую сорочку. Романо разжал руки, тяжело брякнулся наземь, картинно подломил колени, упал на них, потом сел на пятки и наконец сложился окончательно в талии, упершись лбом в колени.

— Сколько?

— Двадцать, — мстительно сказал он.

Лорд Грэй взлетел на перекладину, словно его снизу подбросили. Романо при сравнительном взгляде казался крупнее, при внешней стройности его мышцы были более объемны, однако Лее хватало компетенции, чтобы понимать: это — излишек, который не работает. Лорд Грэй подтянулся тридцать раз, без видимого усилия и даже заметно не сбавив темп. Посрамление Романо Кадуцци состоялось легко, быстро и мимоходом. Однако Романо было глубоко наплевать на то, что его посрамили. Он понимал, что день долог, что мучениям его еще не скоро придет конец, а потому закрыл глаза, повалился боком на песок и расслаблялся самым бессовестным образом.

— А почему бы мне с мисс Андольф не поспарринговать? — предложил он, приоткрыв один глаз, когда хозяин Винтерфилда, мягко спрыгнув на носочки, неторопливо одевался.

— Не советую, — засмеялся тот. — Она работает в полный контакт. Искалечит. Сколько раз ты вчера присел со штангой?

— Восемьдесят. — Голос Романо выдал внутреннее содрогание.

— Сегодня — сто.

— Что?!

— Ну, во-первых, ты должен прогрессировать… А во-вторых, как я вижу, у тебя еще есть силы держать в уме и на языке мисс Андольф. Значит, нагрузка недостаточна.

Романо извернулся в песке, как уж, переворачиваясь со спины на живот.

— Я гляжу, вы подрядились не рыцаря из меня сделать, а евнуха?

— Возможно, тем и кончится, если ты будешь излишне докучать мисс Андольф. Но, думаю, она вполне обойдется без моей помощи.

А вот это Романо никак не мог уразуметь, хоть бей его, хоть совсем убей. Не далее как вчера вечером он, вывернувшись из-за угла, припер Лею к стене. Правда, несколько раз обжегшись, он вычислил, что его не бьют, пока он не распустит руки, а потому он попросту перегородил ей руками дорогу как вперед, так и назад, а сам стоял перед нею, благоразумно удерживаясь от оскорбления действием. На лице у него уже проступили следы изнеможения, и Лея подумала, что Романо плохо выглядит.

— Когда? — требовательно спросил он.

— Не раньше, — твердо ответила Лея, глядя на него снизу вверх, — чем я услышу от тебя то, что хочу. И, разумеется, не раньше, чем я в это поверю.

Поднырнула под его руку, преграждающую путь, и пошла, куда шла. Пусть подумает на досуге.

На этом она вернулась к своему письму, тяжко вздохнула и сочла уместным приободрить отца сообщением следующего рода.

«Вместе со мною в Винтерфилде в гостях у лорда Грэя проживает наследник лорда Юга, Романо Кадуцци. Он также обучается боевым искусствам и оказывает мне некоторое внимание, которое, я думаю, я не истолковываю превратно. Опасаясь забегать вперед, я все же полагаю, что в ближайшем будущем Романо может сделать мне предложение. Собственно говоря, я уже имела по этому поводу разговор с лордом Грэем, и он недвусмысленно дал понять, что готов в этом деликатном деле представлять мои интересы».

И только величайшим усилием воли она удержалась от приписки, что большего козла, чем Романо Кадуцци, она в жизни не встречала. Такая вот вышла у нее респектабельная эпистола, в которой не было ни единого слова лжи.

Наследник Юга! Какая честь! Можно себе представить, как желал бы этого брака ее отец, даже зная обормота Романо лично. Брак по хорошему расчету, сказал бы он, всегда предполагает компромисс. И так уж получается, что большая часть компромисса выпадает на женскую долю. И, говоря все это, он, без сомнения, чувствовал бы себя виноватым.

Она перечитала письмо, сложила его и тщательно разорвала на мелкие кусочки. В нем не было ни слова лжи, но правды в нем тоже не было. Ее отец почувствовал бы это, а почувствовав, кинулся бы в Винтерфилд выяснять, в чем тут дело. Его консервативное воспитание вряд ли позволило бы одобрить то, что тут происходит, и, пожалуй, при самом неблагоприятном стечении обстоятельств, когда ни одна из сторон не понимает другую, дело могло бы кончиться даже поединком меж ним и лордом Грэем.

Страшно подумать о таком поединке. Грэй, конечно, слишком умен, чтобы доводить дело до подобной развязки, но со свойственными ему нетерпимостью и ехидством вполне способен превратить поиски рыцарем Андольфом истины и смысла того, что происходит с его дочерью, в фарс, и вот тогда-то отец будет вдвойне и небезосновательно оскорблен. А еще он может догадаться, что Лее нравится совсем не тот мужчина, которому следовало бы.

Однако новые нотки звучали теперь в ее прежде благоговейном чувстве к нему. Наблюдения и размышления заставили признать, что южная приправа в виде Романо Кадуцци, добавленная к вареву, которое до его приезда неспешно готовилось в Винтерфилде, придала ему иной — и престранный! — вкус. А смысл этих перемен заключался в том, что лорд Грэй стал ей нравиться меньше.

И не в том, собственно, дело, что ей больше стал нравиться Романо. Просто именно в отношении него ей не нравилось, как себя ведет лорд Грэй. При ней, разумеется, он по-прежнему был само совершенство, однако стоило Романо раскрыть рот или как-то иначе сделать заявку на свое присутствие, как его срезали язвительно, уничижительно и совершенно беспощадно. А если тот пытался отвечать на равных, на фоне скорпионьего жала лорда Грэя его потуги выглядели беззубым щенячьим тявканьем. Стоило же Лее каким-либо образом выключиться из общения, как на месте обаятельного лорда возникало чудовище, и в лицо Романо говорились такие вещи, какие едва ли снесет и подросток, а не то что взрослый мужчина. Лея видела, как напрягается у него спина и как сжимаются кулаки: вот-вот, и Романо действительно бросился бы с ними на обидчика. Если бы не знал совершенно точно, какая за этим последует молниеносная и болезненная расправа. Когда Романо услышал подобное в первый раз, он только глаза распахнул в недоумении: он представить себе не мог, чтобы один благородный лорд сказал такое другому такому же. И держался он, по мнению Леи, неожиданно достойно: вот только с каждым днем вокруг его глаз прибавлялось синевы, и все губы были искусаны. Однако стоило лорду Грэю как бы невзначай заговорить с ним нормально, и Романо снова оживал, едва не виляя хвостом, как ни в чем не бывало. Скрепя сердце Лея призналась себе, что это или отсутствие характера… или, наоборот, редкостные его резервы. Сама она подобным терпением не отличалась.

Насколько она поняла, Романо угодил в Винтерфилд в наказание за какую-то шалость вроде той, что пытался устроить тогда на речке. Однако, как ей казалось, и в каре должна соблюдаться мера. В отношении лорда Грэя к несчастному мальчишке меры не было и в помине.

Зачем-то это было ему нужно.

Причина как будто лежала на поверхности. Лорд Грэй сознательно разыгрывал из себя исчадие ада, чтобы заставить этого лентяя и лодыря от души возненавидеть себя и с жаром взяться за дело: чтобы хоть в какой-то степени овладеть искусством убивать, Романо следовало бы сперва испытать непереносимое желание сжать руки на чьем-то горле. На него это действовало, однако не слишком, и Лея только удивлялась, почему лорд Грэй так упорствует в вообще-то чуждом ему хамстве. Потом она хлопнула себя по лбу, коротко рассмеялась и обозвала себя дурой.

Она ведь в принципе согласилась подумать о Романо как о возможном женихе, однако не оставила лорду Грэю никаких сомнений относительно чувств, какие испытывала к выдвинутой кандидатуре. В ее согласии не хватало любви, ее это удручало, и такая умная скотина, как Грэй, это поняла. И он заставил Романо зримо страдать, чтобы вызвать в ней женскую жалость — чувство, от которого до любви ближе всего. Дерьмо. Она не желала любить Романо из сострадания. Ей не хотелось, чтобы за нее платили такую мрачную цену.