Прежде ей не доводилось скакать на жеребцах. Марвик, конь лорда Грэя, был вороным, как тропическая ночь, с тяжелыми, широкими, как тарелки, копытами, чьи мерные удары в землю наполняли мир равномерным грохотом и непрерывным гулом, в такт которому пульсировала кровь в ее висках. Впечатление было такое, будто она оседлала ночной ураган. Она съежилась на его спине, чуть ли не уткнувшись лицом в косматую нестриженую гриву, и он нес ее не с большим усилием, чем пустое седло. Он сам глядел себе под ноги и сам разбирал дорогу, а она как будто ослепла и оглохла, чувствуя лишь железо и пепел на губах. Встречным ветром пронизало ее насквозь и разметало волосы по плечам.

Восемь миль по такой горячке. И столько же — назад. В каждой миле — тысяча семьсот шестьдесят ярдов.

Три ярда покрывает Марвик одним скоком. Один удар сердца — один конский шаг. Сколько раз ударит сердце, прежде чем за цену, какую она сейчас платит, уже нельзя будет ничего получить? Она чуяла под собой игру мышц пластавшегося в беге могучего коня, но не могла ни о чем думать. Мир вокруг исчез, оставив по себе лишь грохочущую твердь да посвист ветров над ней.

Какие-то ветки проносились мимо ее лица, краем глаза она замечала кремнистый отблеск дорожных камней при полной взошедшей луне, Марвик птицей взмывал над колдобинами и поваленными стволами, но то была, казалось, его собственная забота. Она не постеснялась бы загнать его насмерть. За лишнюю минуту она заплатила бы чьей угодно жизнью. Рука окаменела на рукояти моргенштерна, оплетенной грубым кожаным ремнем, тяжелый шипастый шар-гиря на цепочке впился в ее ладонь. Она не чуяла боли. Единственное, о чем жалела — что не крылата.

Бешенство, захлестывая, несло ее, как горная река.

Лютая злоба переполняла ее, она одна держала ее на плаву: на мужика, который столько времени молчал и раскололся только на смерть идучи. Не было возможности облечь догадки в слова или даже в связные мысли, но разве обязательно мыслить связно, чтобы все понять? Как, скажите, могла она теперь достойно с ним расквитаться? Разве что действительно встав на тропу следом.

Густая тень, пересекавшая дорогу, ни на миг не заставила Марвика замедлить скок. Он взмыл над поваленной елью, коснулся копытами земли, и в ту же секунду Лея оказалась в эпицентре возни и крика.

— Глянь-ка, девка!

— Тащи ее с седла!

— Так она, кажись, пустая!

— Ничего, сама сгодится…

Ах, какое дерьмо! Имело смысл лишь то, что ее могут задержать. Люди в лохмотьях, поджидавшие с той стороны засеки, скорчившиеся за и под елью, метались где-то далеко внизу, белея лицами в темноте и норовя схватить коня за повод. Суетливые, мелкие, неуклюжие в массе бессмысленных движений. Кто-то прыгнул сзади на круп коню, от неожиданности осевшему на задние ноги, с похотливым гоготом лапая Лею за грудь и норовя сбросить ее наземь.

— Впрямь девка… И какая!

Думать, считать, пугаться времени не было. Она ударила его затылком, со всею силой остервенения, расчетливо оставляя от его лица кровавую мешанину хрящей.

Он еще только валился, захлебываясь кровью и стоном, а ее ноги в тяжелых подкованных ботфортах безошибочно достали лица подскочивших с обеих сторон, она выпустила из ладони гирю моргенштерна, эту жуткую утреннюю звезду, последнюю для тех, кто увидел ее восход здесь сегодняшней ночью, и она понеслась по изумительно прекрасной правильной дуге, раскалывая черепа, как гнилые тыквы. Марвик ударил задом, выбрасывая копыта в шипастых подковах, потом взвился на дыбы, издевательски заржав и рушась на любителей ночной поживы с неумолимостью кузнечного молота: был он тренирован для битвы не хуже Леи Андольф. И десяти секунд не прошло, как разбойничья засада у засеки — а выскочило их на легкую одиночную жертву человек семь, шелудивые псы нападают сворой — полегла до единого вся, но Лее некогда было оглядываться и считать.

Ворота гарнизона были, разумеется, по ночному времени заперты, она едва не кинулась на них грудью, но опомнилась и загрохотала по скрепленным оковами доскам кулаками, разбивая их в кровь и не чувствуя боли.

— А головой с разбега? — посоветовал чей-то голос с бревенчатого барбакана, явно подавляя зевок. — Тьфу, никак девка!

— Набег! — выдохнула Лея. — Мне нужен командор Флетчер. Будите гарнизон!

— Да ты кто?

Она выдохнула свое чемпионское имя, там, наверху, присвистнули: видно, их уж толпа собралась.

— А чем докажешь?

— А ты спустись вниз, — предложила ему Лея в бессильной ярости: каждая секунда промедления падала, как камень на весы. — Может, поверишь, сосчитав свои зубы в пыли, мать твою… — и обложила его так, что устыдилась бы и Эрна фон Скерд.

Видимо, к такому обращению привыкли и даже приветствовали, потому что ворота открылись на удивление быстро. Она ударила Марвика ногами и влетела под барбакан. Где-то чуть дальше, в глубине городка, уже пел рожок.

— Где я могу найти командора?

— Дома, где ж еще в такое время, он у нас человек женатый…

Один из воротной стражи валко побежал было рядом, но тут же отстал и только рукой махнул, указывая направление. Внутри бревенчатого тына, обносящего гарнизон, по трем сторонам квадратного плаца сгрудились домики и домишки. Вдоль четвертой тянулась казарма. Здесь было все, чтобы удовлетворить безвыездно живущих: шумела корчма, резал слух пьяный женский смех…

— Командор! — крикнула она, озираясь посреди площади. Из окна аккуратного домика выглянул полуодетый мужчина.

— Я — Флетчер! — откликнулся он. — Кто вы, миледи?

— Лея Андольф! Меня послал лорд Грэй. Он держит северян на тропе в ущелье. Он говорит, вы знаете где. Укрепление на той стороне захвачено и сожжено. Немедленно нужна помощь. Поднимайте же скорее гарнизон!

— Зайдите в дом! — велел он и скрылся в глубине комнаты. На пороге ее чуть с ног не сшиб стремглав выбегавший адъютант.

При взгляде на человека, торопившегося, грохоча, по лестнице вниз, у нее немного отлегло от сердца. Сказать по правде, сейчас она оценивала людей только по одному критерию: встали бы они на тропу… или постеснялись? Этот встанет. Поэтому с ним можно было говорить. Это был солдат одного возраста с лордом Грэем и с тою же сдержанно-стремительной повадкой. Он тоже окинул оценивающим взглядом длинноногую девицу в ботфортах до середины стройного бедра, мечущуюся по комнате, как зверь по клетке. В руках она, не замечая, сжимала окровавленный моргенштерн, пыльный костюм для верховой езды был забрызган чем-то, подозрительно напоминающим мозги.

— Мисс Андольф, — сказал он. — Я слышал о вас. У вас кровь на волосах.

— Не моя, — отмахнулась она. — Как скоро вы сможете выступить?

Он поморщился.

— Десять процентов состава в увольнении, пьянствуют и шляются по бабам. Ну да двадцати минут хватит, кто рога не услышал, будет пенять на себя. Сколько у Грэя людей?

Она посмотрела на него остановившимся взглядом.

— Вы не поняли? — хрипло прошептала она. — Он стоит на тропе. Один. За ним — Романо Кадуцци, наследник лорда Рэда. Это все! Мы были там втроем.

Флетчер открыл было рот… и закрыл.

— Я всегда подозревал, Грэй кончит тем, что угодит в легенду.

— А вот этого не надо, — прошипела Лея, борясь с желанием ухватить его за лацканы и как следует тряхнуть. — Что кончит! Можете вы дать мне коня? Боюсь, я запалила Марвика…

— Никакого коня! Вы останетесь здесь, с моей женой.

Она всхлипнула сквозь зубы и вскинула моргенштерн. Как благоразумный человек, Флетчер сделал шаг назад и протянул руки ладонями вперед — успокаивая.

— Я не могу, — сказала она, чувствуя, что этот услышит. — Там человек, которого я люблю.

«Чтоб я знала, в самом деле, кого из них я имею в виду!»

— Ладно, вы получите коня. И еще одно. Мисс Андольф… Грэй кололся?

— Откуда… да.

— Когда вы их оставили?

— Перед самым заходом солнца.

Молчание навалилось как пуховая перина.

— Мисс Андольф, — сказал ей командор, и она разглядела, сколько седины в его кудрях, — вам лучше остаться. Не в силах человеческих удержаться на ногах больше трех часов после инъекции. Сейчас Грэй еще может быть жив, если у них не нашлось против него фехтовальщика его класса и если ему везет как черту, но к вашему приезду он просто упадет. Тело откажется ему служить: такова плата за берсеркерское безумие. Поверьте, я знаю. Мы все баловались этим в юности. А молодой Кадуцци… не думаю, чтобы он был хотя бы вполовину так хорош, как Грэй. Если северяне прошли тропу, вы вылетите прямо на них, и страшно подумать…

— Если северяне ее прошли, — презрительно и жестко сказала Лея, — вылететь на них — единственное и последнее мое желание.

На верхних ступеньках лестницы, ведущей из холла, мелькнула встревоженная дама в пеньюаре. Флетчер сделал ей знак, Лея поймала на себе ненавидящий взгляд, но та все же исчезла за какой-то дверью. Флетчер взял ее за плечо и вывел на плац перед домом.

Там бурлила суматоха. Гарнизон торопливо строился, одеваясь на ходу и скупо, без удовольствия, матерясь.

Кого-то шумно окунали в лошадиную поилку, и это было не смешно. Метались факелы, люди наталкивались друг на друга, кони ржали у коновязи, гремели кольчуги и сбруи, ротные, перекрикивая один другого, проверяли личный состав. Адъютант подбежал рысцой, таща за собой в поводу рослого серого в яблоках жеребца.

— Возьмите Субиза, — предложил Флетчер Лее. — Он сын той же кобылы, что и Марвик. Против мужского седла не возражаете?

— В каком я, по-вашему, сюда скакала?

Тело ее забыло об усталости, она взлетела в седло, едва коснувшись стремян. Субиз затанцевал, почуяв ношу.

— Дождитесь хотя бы гарнизона.

Она мотнула головой.

— У вас тут дел надолго. Я не могу обременять себя такой толпой. Поспешите, прошу вас.

— Грэй — мой друг, — сказал Флетчер. — Я встал бы вместо него сам. Я умер бы, чтобы он жил. Буду так скоро, как смогу. Послушайте, вы же можете быть матерью! Поберегите себя.

Она ощерилась в его сторону и послала жеребца вперед, вырвавшись из городка как пробка из бутылки. Она была как моргенштерн, сокрушающий все на своем пути, описывающий заданную, но неостановимую дугу сперва вперед, потом — обратно. Мир вновь горохом по железному блюду раскатился под конскими копытами, тела разбойников у засеки лежали так же, как она их оставила, но на них ей более всего было наплевать. Восемь миль обратной дороги пролетели как восемь стрел у виска, и когда Субиз вынес ее на обрыв, где она спешилась и, оскальзываясь на крутой тропе, заторопилась вниз, она поняла, что летела, дралась, хамила — недаром.

На тропе все еще стоял лорд Грэй.