Генерал Гонсалес сидел за кухонным столом, внимательно слушал тетю Фаину, внимательно поглядывал в окно на Митьку, который во дворе опять драил белой тряпочкой Асин мотоцикл, внимательно следил за детьми, затеявшими строительство кукольного дома из обувной коробки, а заоднo внимательно присматривался к Асиным рукам. А, ну да, это он наблюдает за тем, как она карандаш в пальцах вертит. За всеми наблюдает очень внимательно, а сам почти все время молчит.

Насколько Ася успела заметить, генерал Гонсалес был очень молчаливым человеком. Не в пример своему сыну. Они вообще были не очень похожи. Отец был не такой громадный, как сын. И не такой плечистый. Хотя тоже довольно высокий. Прямой, подтянутый и очень экономный в движениях. В общем – военный. Сначала Ася даже засомневалась, что тетя Фаина сможет его разговорить. Так ведь его еще и отвезти к ней надо было. А сумеет ли она уговорить его ехать с собой – в этом она тоже сомневалась. Она умела уговаривать только поступающих в отделение детей. Но это не считается, это часть работы. А вне работы она ни разу в жизни никого не уговаривала. И даже не знала, как это делается. «Поехали со мной, не бойтесь, это не больно»? М-да…

После встречи с сыном генерал вышел из палаты вместе с Тугариным. Оба стояли посреди коридора, о чем-то тихо говорили. Вернее – говорил Тугарин. Генерал внимательно слушал, смотрел Тугарину в лицо черными непроницаемыми глазами, иногда что-то коротко спрашивал, иногда слегка кивал. Один раз Тугарин, наверное, сам спросил что-то, генерал качнул головой отрицательно. Потом в отделение поднялся Плотников, повел генерала в свой кабинет, позвал зачем-то и Асю. В кабинете генерал тоже почти все время молчал, внимательно слушал, как Плотников подробно описывает характер травмы, технологию операции и ход выздоровления. Ася тоже молчала, начиная злиться. Плотников, как безнадежный фанатик своего дела, и мысли не допускал, что специфические подробности его дела могут быть кому-нибудь неинтересны. Плотников просто не поверил бы, что эти подробности многих пугают. Да всех, не причастных к делу, пугают. Не говоря уж о родителях.

– Игорь Николаевич, – вклинилась наконец она во вдохновенный монолог Плотникова. – Константину Александровичу пора ехать. Вы ему просто прогноз обрисуйте – и все.

– А что прогноз? – Плотников тут же потерял интерес к разговору. – Все нормально будет. Да и сейчас уже никаких опасений. Я думаю, зрение восстановится полностью. А какой еще прогноз может быть?

Ася заметила, как генерал сдержанно улыбнулся. Ну да, наверное, уже слышал, что после операций, которые делал сам Плотников, других прогнозов быть не может.

– Ну, тогда я пойду, ладно? – спросил Плотников, глядя на Асю. – У меня там еще люди.

сегодня много, а я Ларису Ивановну одну оставил.

– Идите, Игорь Николаевич, – по привычке разрешила Ася.

– Есть! – по привычке весело ответил Плотников и торопливо убежал.

Генерал проводил его внимательным взглядом, обернулся к Асе, тем же внимательным взглядом поизучал ее и серьезно спросил:

– Так кто тут командует?

– Здравый смысл, – так же серьезно ответила Ася. Подумала, как бы половчее начать уговаривать генерала ехать с ней к тете Фаине, ничего ловкого

не придумала и без предисловий заявила: – Господин генерал, я хочу познакомить вас с одним человеком. Поедете со мной?

– Для чего? – Гонсалес-старший был все так же внимателен и серьезен. Даже, кажется, не удивился.

– Для пользы дела, – коротко сказала Ася. Она не знала, как уговаривать дальше. Не рассказывать же ему сейчас о тете Фаине, о Светкиной идее устроить им встречу с целью неформального допроса, о том, что сама она ни с того ни с сего оказалась зачислена в помощники какой-то приезжей команды, которая расследует неизвестное ей дело, а попутно защищает его сына… Все это было лишено всякой логики, больше всего походило на халтурно слепленный телесериал и очень ей не нравилось. Если Гонсалес-старший начнет сейчас задавать еще какие-нибудь вопросы, она просто не будет знать, что ему отвечать. Гонсалес-старший никаких вопросов больше не задавал. Помолчал несколько секунд, кивнул, спокойно сказал:

– Хорошо.

Кажется, в первый раз несколько удивился, увидев ее в черном кожаном костюме и с двумя мотоциклетными шлемами в руках. Но опять промолчал. На ее мотоцикл посмотрел подозрительно, но и на этот раз от комментариев воздержался. Застегнул куртку до горла, передвинул небольшую дорожную сумку за спину, надел шлем – все спокойно и молча. Не выразил желания самому сесть за руль. Не помянул всуе «слабую женщину».

У ворот дома тети Фаины, слезая с мотоцикла, без улыбки одобрительно сказал:

– Красиво летаете.

Асе начинал нравиться генерал Гонсалес, отец больного Гонсалеса.

И детям он сразу понравился. Первым с ним познакомился Митька. Как всегда, услышал мотоцикл издалека, кинулся открывать ворота, увидел незнакомого мужика, насторожился, уставился на него в упор молча. Митька был не слишком вежливым.

– Это Дмитрий. – Ася пихнула его в бок и сделала выражение лица типа «в угол поставлю». – Митька, поздоровайся с гостем, что ты как маленький… Это Константин Александрович Гонсалес. Генерал.

– А! – Митька сразу оттаял и заулыбался. – Вы отец того пацана, который трех бандитов положил! Вооруженных! Голыми руками! Да?

– Да, – не сразу ответил генерал. – Только не руками, а ногами…

Ася только сейчас обратила внимание на то. что генерал смотрит на Митьку тоже очень настороженно. Как-то удивленно и даже недоверчиво. Хотя на Митьку почти все так смотрели: все-таки очень высокий ребенок. Гонсалесу-то что удивляться? У Гонсалеса сын – вообще верста коломенская…

– Нормальный у вас сын, – солидно сказал Митька. – Таким сыном гордиться можно. Нет, серьезно. Я бы точно гордился.

Генерал слабо улыбнулся, но вслед Митьке, который тут же оседлал мотоцикл и потихоньку поехал к сараю, смотрел все с тем же выражением недоверчивого удивления. И когда шел за Асей к дому, еще пару раз на Митьку оглянулся. Заметил, что Ася это заметила, у самого крыльца спросил:

– Это ваш?…

– Наш, – ответила она, не вдаваясь в детали. – Да он у нас не единственный, сейчас остальных увидите.

И тут же из дома полезли остальные – Василек, Наташка и Соня, толкаясь в дверях и галдя так, будто их было не трое, а раз в десять больше.

– Давайте будем вести себя хорошо, – предложила Ася этой могучей кучке и сделала выражение лица типа «не позорьте мои седины».

– Давайте! – хором заорала могучая кучка. – Здрасте!

– И эти все ваши? – спросил генерал и опять поизучал Асю внимательным взглядом.

Василек и Наташка приосанились и сделали выражение лица типа «а ты как думал». Соня дрогнула бровями и вопрошающе уставилась на Асю. Бедная девочка. Когда же удастся распутать этот узел?…

– И эти все наши, – гордо ответила Ася. – Все до одного. Ничего себе толпа, да? Птенцы, идите

знакомиться с гостем. И осторожнее на ступенях. Птенцы опять загалдели хором и всей толпой ссыпались с крыльца. Соня тут же уцепилась за Асин локоть, заулыбалась, заглядывая снизу в глаза, осторожно спросила:

– Ведь ты не сразу уедешь? Она всегда спрашивала это.

– Не сразу. А когда уеду – так ведь все равно скоро вернусь, – ответила Ася.

Ася всегда отвечала это. Пароль и отзыв. Узел, который связывает девочку с вечным страхом, надо распутать обязательно.

Василек первым подскакал к генералу, важно сунул ему в руку маленькую ладошку, энергично потряс, деловито прочирикал:

– Я Василий, оч-прият, раздевайся, проходи, будем чай пить.

И сразу помчался к Митьке, потому что Митькой тоже следовало поруководить.

Генерал опять слабо улыбнулся, качнул головой, оглянулся на Асю. Она ободряюще кивнула с выражением лица типа «ничего, привыкнете». Наташка потеребила его за рукав, требуя внимания, ласково сказала:

– Сегодня у нас чужих не-е-ету, сегодня у нас ти-и-ихо, ты спокойно отдохне-е-ешь. Меня зовут Наташа.

И тоже протянула генералу руку. Он подал свою, и Наташка вложила ему в ладонь конфету. Генерал впервые откровенно растерялся. Выражение лица у него стало типа «никогда не привыкну». Ася засмеялась. И Соня у нее под боком засмеялась, отцепилась от ее локтя, шагнула к генералу, встала перед ним рядом с Наташкой, обняла ее за плечи, очень по-взрослому объяснила:

– Это значит – вы ей понравились. Если ей кто-то нравится – она всегда что-нибудь вкусное дает. Это вместо слов. А слова она никогда не говорит. Да, Наташ?

– Почему не говорю? – удивилась Наташка. – Говорю… – Вынула из кармана еще одну конфету и сунула ее Соне в руку.

– Видите? – Соня опять засмеялась. – У нее во всех карманах запасы. Всем раздает, ей все нравятся. И я тоже нравлюсь… Меня зовут Соня. А вы кто?

– Генерал Гонсалес… – Гонсалес держал на ладони конфету с таким видом, как будто впервые в жизни увидел такую странную и, может быть, даже опасную вещь. – То есть Константин Александрович Гонсалес…

– Это ты из каких же Гонсалесов будешь? – В двери стояла тетя Фаина, вытирая руки пестрым полотенцем, и с любопытством разглядывала генерала. – Это ты не из мадридских ли Гонсалесов будешь?

Генерал поднял голову, встретился взглядом с тетей Фаиной и совсем уже растерянно сказал:

– Понятия не имею… Отец сиротой был. В детдоме вырос, ничего о родителях не знал, но вообще-то его считали греком.

– Ага… – на минутку задумалась тетя Фаина. – Если грек – тогда, скорее всего, из афинских Гонсалесов. Ну, пойдем, генерал, устанавливать степень родства. Можешь звать меня тетей Фаиной.

С тех пор тетя Фаина и устанавливала степень родства с предположительно афинским Гонсалесом, а тот сидел, внимательно слушал, а сам все больше помалкивал, хотя о том, кем была мать, кем были ее родители, из какой семьи жена и есть ли у нее братья-сестры, пусть даже двоюродные, отвечал охотно и довольно подробно. Тетя Фаина его хвалила за осведомленность, предлагала новые версии возможных родственных связей и опять с чем-то спрашивала… Ася рассеянно слушала, а сама думала о том, что родственные связи к делу не относятся, вряд ли из Светкиной идеи выйдет какой-нибудь толк.

На пару минут ее отвлекли дети – затеяли делить совместное имущество. Она повела их для воспитательной беседы в дальнюю комнату, а когда вернулась, тетя Фаина уже спрашивала генерала об Афганистане и об однополчанах. Генерал уже не просто отвечал, генерал уже рассказывал без наводящих вопросов, имена какие-то называл, среди прочих – Сережу Панеева… Похоже, из Светкиной идеи какой-нибудь толк может и выйти.

Ася стала потихоньку собираться на работу. подключила к сборам детей, чтобы те не мешали неформальному допросу, попросила Митьку протереть заодно и ее мотоциклетный шлем… В общем, все условия тете Фаине создавала. Но тетя Фаине вдруг сама тормознула беседу.

– Погоди, Костя, – озабоченно сказала она. – Аську надо проводить как следует. А мы с тобой после ужина еще поговорим.

– Какой там ужин! – Гонсалес спохватился, стал смотреть на часы, полез из-за стола. – Я заболтал вас совсем, а у меня поезд уже через час

– Завтра поедешь, – безапелляционно заявила тетя Фаина. – Что за манера – и не погостил у родни как следует, и не наговорились досыта… Успеешь еще уехать, поезда каждый день ходят. Сейчас Митька на вокзал смотается, билет твой сдаст…

– Да я билет не брал, билет для меня не проблема. Но жена ждет, волноваться будет. У нее гипертония, недавно криз был, сейчас к нам сестра ее приехала, присматривает за ней, пока меня нет. Я обещал сразу вернуться. Жене сейчас нельзя волноваться.

– Так ты позвони домой-то. У нас не только сотовый, у нас и нормальный телефон есть, – похвасталась тетя Фаина. – Звони прямо сейчас, заодно и расскажешь, что сынок поправляется. Скажи, что завтра еще к нему пойдешь… Аська, пустишь генерала к Сергею? О чем мы говорим, Светка пустит. Это ж не тюрьма, это ж больница. Тугарин, может, и начальник, да он пусть в своих застенках и казематах командует. А у Аськи в отделении знаешь кто командует?

– Здравый смысл, – серьезно ответил генерал.

– Быстро понял, молодец, – с уважением сказала тетя Фаина. – Поэтому записывай Аськин номер, давай ей свой. Сейчас девку проводим, ты позвонишь домой – и ужинать пора. А потом уж и поговорим. А то у меня к тебе вопросы накопились. Шутка ли – столько лет ничего о родственнике не знать!…

И генерал согласился остаться до завтра. Наверное, не так хотел поговорить с тетей Фаиной, как надеялся еще раз увидеться с сыном завтра. Напрасно тетя Фаина об этом сказала. Отделение – это, конечно, не тюрьма, но Гонсалес-младший – все-таки заключенный… Теперь придется придумывать, как устроить новую встречу отцу с сыном. С заключенным. В закрытом на карантин отделении. Совершенно невозможно. Значит, пусть Светка этим занимается. Это она у нас специалист по решению неразрешимых задач.

Провожать Асю на работу за ворота вышли все, и генерал тоже. И рукой ей вслед махал так же, как все остальные. То есть не то чтобы махал, а держал руку высоко над головой и слегка шевелил кистью. Надо потом спросить маму, нет ли в их роду афинских греков. Мама на прощание поднимала руку над головой и шевелила кистью точно так же, как генерал Гонсалес. Наверняка фамильная черта.

Она, как всегда, притормозила перед поворотом, оглянулась, махнула рукой всей своей родне, заметила, что Василек уже сидит у генерала на руках, Наташка дергает его за свитер, а Соня что-то говорит ему, активно жестикулируя и показывая Асе вслед, – и помчалась на работу, совершенно довольная жизнью.

У ворот, ведущих на территорию больницы, не было ни серой «ауди», ни машины, раскрашенной как божья коровка. Вообще ни одной машины не было. Это утешало и даже радовало.

Возле входа в отделение на лавочке сидели не автоматчики с сигаретами, а две дамочки с марлевыми нашлепками над переносицами – пациентки лоров.

– Холодно уже, – сказала Ася, проходя мимо. – Пора по палатам.

Дамочки ее не знали, но послушались, сразу поднялись и направились к двери. И это ее обрадовало.

На первом этаже не было никакой очереди. Ну и правильно, сколько можно… Хоть Плотников и приучил пациентов к тому, что в глазное отделение больницы скорой помощи можно припереться в любое время суток, но народ все-таки по ночам с пустяками лезть стеснялся. По ночам привозили только экстренных. Наверняка Плотников торчит в отделении. Надо его прогнать домой, а то опять в своем кабинете ночевать останется.

На втором этаже стоял тот же автоматчик. Усталый. Асю узнал, кивнул, заглянул в отделение, сделал какой-то знак, приглашающе распахнул дверь, но на пакет в ее руках смотрел все-таки подозрительно. Хоть и усталый, но бдительный. Молодец. Ася раскрыла пакет, показала два одинаковых шлема.

– Пассажиров возите, – печально сказал автоматчик и сделал выражение лица типа «это у меня от усталости глюки». – Ну, вообще…

– Второй шлем – запасной, – объяснила Ася. – Вдруг один поломается? А у меня как раз запасной есть! Логично?

– А чего это первый поломается? – подозрительно спросил автоматчик.

– Ну мало ли… – Ася сделала выражение лица типа «уж я-то знаю, что в жизни бывает». – Метеор, например, на голову упадет или еще какая-нибудь дрянь. И прямо во время движения. Где я посреди дороги новый шлем возьму, если запасного не будет?

– Нет, ну вообще, – потрясенно сказал автоматчик, заметно оживляясь и даже веселея.

Вот и хорошо. Теперь ему легче будет сменщика дождаться. И рассказывать товарищам по оружию будет о чем. Ася давно заметила, что анекдоты о женской логике особенно нравятся тем, кто занимается «мужским делом». Больше всего – ментам, водителям маршруток и сантехникам. И тренерам по плаванию.

Она чуть не расстроилась от нечаянного воспоминания, вынырнувшего так некстати посреди хорошего настроения. Но по коридору навстречу ей топала Светка, еще издалека громко шипя:

– Сколько ждать можно?! Я уже вся извелась! Вовка телефон оборвал! Я мобильник выключила, так он – на рабочий! Достал уже, как холера! А тебя все нет и нет! Иди скорей переодеваться! И прямо сразу рассказывай! Что там генерал? Дает признательные показания?

– Еще нет, – сказала Ася, входя за Светкой в ее кабинетик. – Но наверное, постепенно даст. Тетя Фаина его до завтра задержала. Без предъявления обвинения, по-родственному. Светка, а ты чего домой не идешь? Или случилось что? Экстренного привезли? Лариса делает или сам Плотников?…

– Никого не привезли, – буркнула Светка. – Тьфу-тьфу-тьфу… Одна работа у тебя на уме. А что я тут волнуюсь, новостей жду, семью из-за тебя бросила – тебе и дела нет. Ладно, что ж теперь… Может, завтра будет что рассказать.

– Тетя Фаина намекнула генералу, что завтра он сможет опять с сыном повидаться, – вспомнила Ася и сделала выражение лица типа «невиноватая я».

– Во дает… – Светка задумалась с выражением лица типа «это мы не проходили». Вздохнула, серьезно объявила: – Я поняла. Тетя Фаина хочет меня под статью подвести. А если тетя Фаина чего-то хочет… Ну, ты в курсе. Ладно, завтра что-нибудь придумаю. Вовке, что ли, позвонить? Пусть-ка за мной приедет. Телефон обрывать – это легко… Заодно и Плотникова домой отвезем. Он у себя сидит, пишет чего-то. Иди скажи ему. чтобы собирался, он тебя послушается.

– Может, и Ларису заодно подкинете, – подсказала Ася. – Она тоже сегодня безлошадная, я ее машины на стоянке не заметила.

– Точно, – не без злорадства согласилась Светка. – Пойду звонить… Ларису так и так везти надо. Куда она в новых туфлях? Как испанский сапог, сама сказала. До остановки не дохромает.

Светка побежала звонить мужу, Ася переоделась, убрала свой кожаный костюм и оба шлема в шкаф и пошла уговаривать Плотникова ехать домой. Как правило, дело это было бесперспективное, но сегодня Плотников оказался на удивление сговорчивым. Хотя и удивляться-то особо нечему было: отделение почти пустое, плановые операции отложили, экстренных не привозят – Плотникову было скучно. К тому же, когда в ночь дежурила Ася, он, как сам говорил, уходил с работы со спокойной душой. Говорил, что уж она-то справится в любом случае – колдунья же. При этом загадочно улыбался, давая понять, что он не поддался массовому психозу, а просто поддерживает ее имидж для пользы дела. Но время от времени все же просил ее прикоснуться к его голове. Голова у него часто болела после особенно напряженных дежурств, давление скакало. Ася сердилась, ворчала, что к врачу обращаться надо, а не шаманствовать, но к голове Плотникова, как и к головам всех остальных, все-таки прикасалась. Вот и сейчас, уже собравшись и в ожидании Светки и Ларисы уныло топчась возле двери на лестничную площадку, Плотников оборвал на полуслове последний инструктаж, зажмурился, помотал головой и жалобно сказал:

– Да что я тебя гружу… Ты и сама все знаешь. Лучше потрогай мне голову. Болит, зараза, как предательница. Ну, не фыркай, потрогай, чего тебе стоит… А то живым до дому не доеду.

Ася еще немножко гневно посопела, посверлила шефа негодующим взглядом, но все-таки подняла руку, подставила ладонь… Мракобесие. Но если им действительно помогает – так что ж кочевряжиться? По крайней мере, она надеялась, что никакого вреда ее рукоприкладство никому не приносит.

Плотников подался вперед, ткнулся лбом в ее ладонь, немножко постоял так с закрытыми глазами, выпрямился, облегченно перевел дыхание и с горячей благодарностью сказал:

– Ну, спасибо, Асенька Пална, ну, спасла старого гипертоника, ну, выручила… Ну, прямо колдунья.

При этом загадочно улыбнулся. И подмигнул сразу обоими глазами. Мол, какая там колдунья… Шутка. Ну-ну. А голову подставлял.

Наконец все собрались, пожелали спокойного дежурства, попрощались, стали по одному выходить. Плотников, конечно, тормозил, принялся говорить что-то еще о лежачих старушках… Напоследок сказал:

– Если что – ты сразу мне звони, немедленно. Поняла?

– Типун вам на язык, – с чувством ответила Ася. – Ничего не случится, Игорь Николаевич. Идите уже, а то мне надо еще этих старушек посмотреть, а потом пятую палату проверить.

– Игорь Николаевич! Вы идете? – окликнула Светка с лестницы.

– Иду, конечно, – недовольно отозвался Плотников. – Никто тут на руках меня носить не хочет, так что самому приходится ходить… Своими старыми усталыми ножками… В безобразных башмаках… И даже без бахил…

Ворча, он наконец вышел. Ася выглянула за дверь – за ней стоял уже другой автоматчик, незнакомый. Она поразглядывала его. Он – ее. У этого были спокойные глаза. Этот не боится. Хорошо.

– Вы меня запомнили? – спросила Ася.

– Так точно, – ответил автоматчик.

– Может случиться так, что ночью мне придется выходить из отделения и возвращаться в него. Беспрепятственно.

– Так точно.

– Все остальные – с моего разрешения.

– Так точно.

– Вопросы есть?

– Никак нет.

– Ладно, – согласилась она скучно. – Нет так нет… Ни у кого никаких вопросов! Совершенно не с кем поделиться богатым жизненным опытом и накопленными бесценными знаниями. Ну что ж теперь делать… Пойду писать мемуары. А вы с честью несите возложенные на вас обязанности… Вы есть хотите?

– Никак нет! – отрапортовал автоматчик и наконец-то улыбнулся.

И этот на нашей стороне. Продажные так не улыбаются. И киллеры так не улыбаются… Наверное, у палаты тоже новый сторож стоит. Надо бы и с ним поговорить. Хотя, наверное, вовсе и не надо. Что она хочет узнать? Ничего конкретного такими дилетантскими методами не узнаешь. А других методов в ее арсенале нет, она не частный детектив, у нее совсем другая работа, не говоря уж о том, что она слабая женщина…

– Ася Пална! – негромко позвал за спиной Тугарин. – Добрый вечер! Вы уже пришли, а я думаю: где же Ася Пална?…

Ася кивнула автоматчику, закрыла дверь и отлянулась. Тугарин стоял метрах в двух. Почти весь коридор прошел, а она даже и не слышала. И бахилы на нем те же, а не щелкают. Наверное, потому, что пол сухой…

– Кто в палате с больным? – Ася сделала выражение лица типа «обо всем самой приходится думать». – Господин майор, вы что, Гонсалеса одного оставили? Вы, может быть, его к кровати приковали? Чего доброго – он опять на левом боку Лежит!

– Ой, как вы плохо обо мне думаете, – огорчился Тугарин. – Ой, какие страшные слова говорите… Можете сами проверить, как заключенный… то есть больной живет. Там у него сейчас Людочка Иванна, они беседуют на возвышенные темы и кушают импортные апельсины. Мне недельку так пожить – и я считал бы себя счастливчиком до конца жизни.

– Вы какой-то очень веселый, – подозрительно заметила Ася. – Хорошие новости?

– И хорошие тоже есть, – уклончиво сказал Тугарин. – А вы куда Гонсалеса-пэра увезли?

– Плохо работаете, господин майор… – Ася сделала выражение лица типа «вы обманули мое доверие». – Разве ваши товарищи по оружию за нами не проследили? Из рук вон плохо работаете. Пожалуй, придется доложить об этом тете Фаине.

– Только не это! – Тугарин сделал выражение лица типа «какая неслыханная жестокость». – Тем более что мы за вами проследили. Немножко… Только чтобы убедиться, что за вами не следит… э-э… кто-нибудь еще. А потом нашу машину остановили гаишники. За превышение скорости. Ася Пална, вот ответьте мне по дружбе, почему это вас никто не останавливает? Вы же носитесь, как неопознанный летающий объект!

– А что, кто-нибудь пытался остановить неопознанный летающий объект? – заинтересовалась Ася. – Вы подумайте, как далеко шагнула наука. Вместе с техникой… Вы, случайно, не в курсе, чем закончилась эта попытка?

– Выяснением отношений с ГАИ, чем же еще, – сказал Тугарин и тяжело вздохнул. – Ася Пална, вы мне жутко нравитесь.

– Это пройдет, – утешила его Ася. – Сначала я практически всем жутко нравлюсь. Потом не всем. Потом не жутко. Потом просто не нравлюсь. Потом жутко не нравлюсь… Вы бы лучше мне хорошие новости рассказали, господин майор. Кстати, вы действительно майор?

– Ну, вообще-то я жду повышения, – загадочным голосом начал Тугарин.

В дальнем конце коридора на сестринском посту негромко тренькнул телефон. Люда в пятой палате. Придется отвечать самой. Будем надеяться, что это не сообщение о том, что везут экстренного.

Ася торопливо направилась к телефону, чувствуя смутную тревогу. Причины тревоги были совершенно непонятны. Ну, даже если экстренный, – в первый раз, что ли? У нее никогда не было неудачных операций. А если там что-нибудь запредельно сложное – она вызовет Плотникова. Тоже не в первый раз.

Телефон опять тренькнул. Ася почти побежала. Тугарин двигался за ней – вроде бы неторопливо, но не отставая ни на шаг. И совершенно бесшумно.

Телефон тренькнул в третий раз, и Ася наконец схватила трубку:

– Офтальмология, дежурный врач Кугель…

– Добрый вечер, – вальяжно сказал ей в ухо блондин с голубыми глазами. С серо-голубыми. – Сегодня в ночь должна дежурить Анастасия Павловна Горлова, разве не так?

– Так. Одну минуту.

Она зажала микрофон ладонью и зашептала стоящему рядом Тугарину:

– Бывший муж… ординаторская открыта, на столе – телефоны, черный – параллельный, когда возьмете трубку – щелкните по микрофону два раза, тогда я ему отвечу…

Тугарин мгновенно понял, стремительно и бесшумно метнулся к ординаторской, исчез за дверью – и сейчас же в трубке раздались два тихих щелчка. Ишь какой быстрый. Ася пошлепала по полу бахилами, подвигала стулом, повозила трубкой по столу, а потом уже ответила недовольным голосом:

– Слушаю вас.

– Добрый вечер, – сказал Роман. Опять та-а-аким голосом. – Ну, наконец-то я тебя поймал.

– С кем я говорю? – еще более недовольно спросила Ася. – Альберт Викентьевич, это опять вы? Я ведь уже неоднократно вам объясняла: пока в отделении карантин – ни о каких передачах не может быть и речи! Неужели вы не понимаете? Это смертельно опасно! Или вы мечтаете умереть? Выберите какой-нибудь другой способ самоубийства. Я вас по дружбе предупреждаю: такая смерть – слишком долгая и мучительная…

– Ась, ты что, опять меня не узнала? – растерялся Роман. – Это я, твой муж… То есть бывший, да, конечно, но все равно…

– А, – все еще недовольно сказала она. – Привет. А я думала, что опять тот козел от дела отрывает. А это ты. Что у тебя случилось? Учти – у нас карантин, мы пациентов не берем, так что тебе лучше в областную больницу обратиться.

– Да ничего у меня не случилось! – Роман все-таки не выдержал, вспылил, но тут же взял себя в руки и опять заговорил та-а-аким голосом: – Я просто соскучился… Аська, одуванчик мой маленький, я так давно мечтаю с тобой встретиться, и все никак не застану… И домой звонил, а мать говорит: ее нет… Тебя нигде нет, ну что это такое?…

– Ты с ума сошел? – зловеще поинтересовалась она. – Встретиться он мечтает! О смерти ты мечтаешь, вот что это значит! У нас карантин! Все контакты опасны для жизни! Заразившиеся обречены! В отделении в живых остались только пять пациентов! И то еще неизвестно… Ну ладно, потом поговорим. А то столько работы, столько работы… Пока.

– Подожди! – опять повысил голос Роман. – Какая работа? Ты же сама сказала: всего пять… Или ты их всех оперировать будешь?

– Нет, – печально сказала Ася. – Оперировать без толку. Мы пытаемся бороться другими средствами.

Вообще-то это была чистая правда. Четыре лежачие старушки имели по такой коллекции общих заболеваний, что глаза им приходилось лечить терапевтическими методами, операции были противопоказаны. Гипертоники, диабетики, одна после инсульта, одна онкологическая. Какие там операции…

– Какой кошмар, – фальшиво посочувствовал Роман. – И что – никакой надежды?

– Это врачебная тайна! – Ася постаралась сказать это потрагичнее и вздохнуть побезнадежнее. -Разве ты не знаешь? Врачи никогда не теряют надежды. Если надеяться больше не на что – мы надеемся на чудо.

– Ну да, ну да, я слышал, – рассеянно согласился Роман. – Тайна Гиппократа… То есть клятва. Надо же, как не везет. А я так хотел с тобой встретиться.

– Живы будем – встретимся, – пообещала Ася. – Но уже после карантина. Недели через три. Инкубационный период, то-сё… Сам понимаешь. Нельзя рисковать здоровьем населения.

– Да что хоть у вас там такое? – озабоченно спросил Роман. – Ведь не сибирская же язва?

– Подумаешь – сибирская язва! – презрительно сказала Ася. – Все эти слухи о сибирской язве сильно преувеличены. Порошок в почтовом конверте! Маразм. А не надо этот порошок себе в кофе сыпать – вот и вся профилактика.

– Подожди, неужели что-то хуже? – искренне удивился Роман.

Ася подумала об автоматчиках, которые день и ночь охраняют отделение, об операционной, срочно переведенной к лорам, об отложенных неизвестно на какое время плановых операциях, о том. как потом придется все возвращать на свои места, и с чистой совестью печально призналась:

– Хуже. Намного.

– А… Вот оно что… Ага… – Роман опять заговорил с фальшивым сочувствием. – То-то там менты с оружием стоят! А я думал, это они бандита стерегут. Которого ваш этот… как его… ну, знаменитый ваш оперировал. В газете писали… Кстати, как этот бандит? Тоже больной? А глаз у него как?

– Совершенно весь зеленый. – Ася перешла на трагический шепот. – Я сколько работаю, такого сроду не видела… И никто из наших не видел… Это что-то! Да, и бандит – тоже больной. А как же… Кто бы стал здорового в больнице держать? Сам подумай. А чего ты за него так волнуешься? Он твой родственник, что ли?

– Ты что! – испугался Роман. – Какой родственник, еще чего не хватало… Это я так просто, к слову… В газете прочел… Вспомнил, что ты там работаешь… Ну вот и… Как-то заволновался за тебя. Думаю: убийца там рядом ходит, опасно же.

– Где это он ходит? Куда это он ходит? – удивилась Ася. – Он лежит пластом и не шевелится. И глаз весь страшно зеленый… А, я это уже говорила. В общем, больной как больной. Как все у нас… Да, ты чего звонишь-то? А то мне правда работать надо. Мы тут все просто с ног сбились.

– Встретиться хотел, – без энтузиазма сказал Роман. – Соскучился. Одуванчик мой маленький.

– А, ну да, я забыла – ты же говорил… – Ася еще немножко повздыхала и задумчиво добавила: – Провалы в памяти… Это симптом. Неужели заболеваю? Вот не повезло… Ну, до встречи. Карантин недели через две закончится. Или через три. Надейся и жди. Мы все надеемся и ждем. Хотя, конечно… Но все-таки… В общем, на всякий случай – прощай.

Она два раза стукнула по микрофону ногтем и положила трубку. Из ординаторской через три секунды вышел Тугарин. Шел к ней неторопливо, на ходу как-то уж очень задумчиво ее разглядывал. Даже голову к плечу склонил. К правому. А теперь к левому. Может быть, она сказала что-нибудь лишнее? Секрет какой-нибудь выдала? Совершенно секретный… А нечего дилетантов в помощники записывать. Тугарин подошел, еще немножко поразглядывал ее молча, потом серьезно спросил:

– А какая язва может быть хуже сибирской?

– Я двух знаю, – так же серьезно ответила Ася. – Одна хуже другой. И обе – хуже сибирской…

– Какой кошмар! – Тугарин удачно скопировал фальшивую интонацию Романа. – А почему ваш бывший муж называет вас одуванчиком?

– Он не знает названий цветов, – объяснила Ася. – Цикламен с цикорием путает. Глицинию – с магнолией. Так что вполне может быть, что когда он говорит «одуванчик», то имеет в виду репейник… А что, вас в разговоре только эта информация удивила?

– Это не информация. Это дезинформация… – Тугарин склонил голову к правому плечу. – А что касается информации… Кое-что обдумать надо. Проанализировать.

– Анализируйте, – согласилась Ася. – Исходные данные: Роман сроду не читал газет, так что узнать о Гонсалесе из газеты не мог. Конечно, бывает, что за пять лет привычки меняются, но вряд ли – в этом случае. Кроме того, он не мог узнать из газет, что отделение охраняется. Об этом в газете не было ни слова. Но ведь сюда он не поднимался, рядом с отделением его не видели… И к тому же он не мог вспомнить, что я работаю здесь. Он этого просто не знал… Не должен знать. Я здесь работаю всего два года. Развелись мы пять лет назад, с тех пор ни разу не виделись. Общих знакомых, которые знают, где я работаю, тоже нет. И он назвал мою прежнюю фамилию. Вот это действительно странно. Ни из одного официального источника невозможно узнать, где работает врач Горлова. Врача Горловой не существует. По крайней мере – Анастасии Павловны. После развода я взяла мамину девичью фамилию. Институт закончила уже как Кугель. И никто после этого ни о какой Горловой нигде ничего не слышал. По-моему, даже Светка уже забыла, что я была когда-то Горловой…

Тугарин слушал ее внимательно, смотрел серьезно, время от времени одобрительно кивал. Как преподаватель на экзамене. Судя по выражению лица преподавателя, студентка могла рассчитывать на твердую пятерку.

Ася почувствовала глухое раздражение. С какой стати она тут демонстрирует чудеса дедукции? Одобрительно кивает, подумать только… Она не обязана сдавать экзамен по… черт его знает, как этот предмет называется. У нее совсем другая работа, и этой работой ей давно пора заняться.

Она замолчала на полуслове, посмотрела на часы, значительно пошевелила бровями и озабоченно сказала:

– Ладно, некогда мне глупостями заниматься. Мне еще лежачих посмотреть надо. А со всей этой ерундой вы сами как-нибудь разберетесь.

– Как-нибудь разберемся, – печально согласился Тугарин. – Придется самим разбираться, что ж теперь… Ася Пална, еще один вопрос, если разрешите. Как вы думаете, ваш бывший муж понял, что вы ему голову морочите? Ну, насчет страшной болезни, смертельной опасности и так далее… Все-таки вы очень откровенно издевались над ним. Вряд ли после этого он чему-нибудь поверит.

– Когда это кому я голову морочила? – возмутилась Ася. – Когда это над кем я издевалась? Я всегда говорю правду, и еще раз правду.

– А насчет лежачих? – Тугарин сделал выражение лица типа «у нас разные представления о правде». – Вы же сказали, что им операции делать без толку. Тогда что они здесь делают?

– Живут, – хмуро ответила она. – Младшей – восемьдесят два, старшей – восемьдесят семь… Совершенно одинокие бабульки. От нас одну заберут эндокринологи, одну – онкологи, двух – кардиологи. У нас же нет хосписа. Вот эти бабульки из отделения в отделение и путешествуют. Еще две были, их соседи забрали, опекунство оформили. Из-за жилплощади, наверное. Но ухаживают за ними хорошо, мы время от времени проверяем.

– Ух ты, – задумчиво сказал Тугарин. – Интересно, сколько в городе таких одиноких стариков… Вы что, всех у себя поселяете?

– Наверное, не всех. Но кого привозят – тех поселяем. Вообще-то их не так уж и много. Кто-то в доме престарелых живет, за кем-то знакомые присматривают… За два года у нас было всего шестнадцать человек. Считая четырех нынешних.

– А почему этих другие отделения сейчас не разобрали? Вы же почти всех больных сумели пристроить.

– В других отделениях сейчас мест нет… А вам зачем все это знать?

– Да так, привычка… И ценная информация: я не ожидал, что вы можете хоть о чем-нибудь говорить серьезно.

– Мама дорогая! – вспомнила Ася его любимое выражение. – Я что, похожа на человека, который умеет шутить? У меня вообще нет чувства юмора.

– Это кто ж вам такое сказал? – оторопел Тугарин.

– Несколько человек говорили. Между прочим, и бывший муж так считает.

– Вот это хорошо, – неожиданно обрадовался Тугарин. – Вот это очень удачно получилось. Значит, всему, что вы ему говорили, обязательно поверит.

– Вообще-то я не видела человека, которому бы Роман верил, – предупредила Ася. – Но в возможность заражения неизлечимым заболеванием поверит обязательно. Очень беспокоится о здоровье. В свое время настаивал на том, чтобы я мединститут бросила. Мало ли какую заразу врач из больницы в дом может принести.

– Вы поэтому развелись?

– А это вам зачем знать? – удивилась Ася. – Впрочем, да, работа такая… Мы развелись потому, что я оказалась слишком слабой. Да еще и склонной к меланхолии.

– Вот уж у него точно не было чувства юмора, – уверенно сказал Тугарин.

– Откуда мне знать? Может, и было. Просто он его умело скрывал. Он вообще все чувства скрывал. Кроме чувства голода и чувства собственного превосходства.

Тугарин засмеялся. Наверное, опять подумал, что она шутит. Ася печально понаблюдала за этим приступом веселья, для которого – уж она-то знала – не было никаких серьезных оснований, вздохнула, пробормотала: «Работать надо», – повернулась и пошла в палату к лежачим старушкам. Действительно, работать надо, а не устраивать здесь вечер вопросов и ответов. Здесь вам не застенки и казематы, здесь допросы неуместны и даже неестественны, и она имеет полное право не отвечать ни на какие вопросы, тем более – на дурацкие. Тугарин в два шага догнал ее, пошел рядом, нерешительно спросил:- Ася Пална, вы обиделись? Я что-нибудь не так сделал? Вы потом к нам зайдете?

– Да.

Вот и пусть теперь думает, на какой вопрос она ответила.

Тугарин остановился у пятой палаты и правда о чем-то задумался. В темном стекле полуоткрытой двери процедурной она видела его отражение. Он смотрел ей вслед, тер ладонью затылок, хмурился. Потом сказал что-то стоящему у двери автоматчику и скрылся в палате.

В палате у лежачих старушек хозяйничала Валентина Митрофановна. Ася считала ее лучшей санитаркой всех времен и народов. И больные так же считали. Особенно лежачие. Даже самые капризные. Впрочем, эти не были особенно капризными. Древние, безнадежно больные, полуслепые, одинокие – они как-то умудрялись сохранять ясность мысли и устойчивость психики. Или Валентина Митрофановна им эти ясность и устойчивость сохраняла.

– Здрасти, Ася Пална! – Валентина Митрофановна оглянулась с выражением лица типа «ой, кто пришел». – У нас тут полный порядочек, Ася Пална, так что можете не беспокоиться. Мы тут и покушали хорошо, и поговорили, и судна вынесли, и ручки помыли… Нынче прохладно, а то бы и целиком помылись. Я всех вторыми одеялами накрыла, чтобы форточку не закрывать. А то как же без свежего воздуха? А Евдокии Степановне – грелочку в ножки. Это ведь ничего, можно? Ну и хорошо. Сейчас почитаю им, а как уснут – так я весь коридор и вымою.

Валентину Митрофановну тоже сам Плотников нашел. В армейском госпитале, где она тоже работала санитаркой – на общественных началах. Просто приходила каждый день, мыла, чистила, судна выносила, с больными и ранеными «солдатиками» разговаривала… Даже и не думала зарплату просить. А ей не думали зарплату предлагать.

Плотников о ней от кого-то узнал, познакомился, к себе позвал. Она согласилась. А в свободное от дежурств время все-таки по-прежнему ходила в госпиталь.

Ася пробыла у лежачих минут десять. Посмотрела глаза, поспрашивала про сон и аппетит, похвалила за бодрое настроение – и ушла. Ей и правда здесь нечего было делать. Утром опять зайдет, опять посмотрит глаза, опять поговорит про сон и аппетит… Валентина Митрофановна делает для них в тысячу раз больше. Человек не должен быть одинок.

Перед автоматчиком возле пятой палаты Ася остановилась, молча поразглядывала его, думая при этом, что никакое разглядывание не может дать о человеке правильное представление. И никакие вопросы не могут… Ну и чего она тогда будет цепляться к ни в чем не повинному менту? По крайней мере – пока неповинному. Презумпция невиновности и все такое… Ни в чем не повинный мент молчал и стойко переносил ее разглядывание.

– Добрый вечер, – сказала Ася.

– Здравия желаю, – ответил мент.

– Спасибо, – растроганно поблагодарила она. – И я вам тоже.

– Не понял, – после некоторой работы мысли признался мент.

– Я вам тоже желаю здоровья, – объяснила она. – Или, как вы говорите, – здравия. Мент заулыбался. Застенчиво. Этот тоже на нашей стороне. Честно стоит на стороне правопорядка и законности. Всю ночь стоять будет. О чем их начальники думают?

Ася заглянула в палату, сказала Люде: «Привет. Сейчас приду» – и поманила Тугарина рукой. Тот вскочил, торопливо вышел в коридор, вопросительно и тревожно поднял брови.

– Люди по двенадцать часов стоят на посту, – сказала Ася.

Тугарин оглянулся на автоматчика, кивнул, со вздохом ответил:

– У нас людей не хватает. Подготовленных вообще мало.

– А сидеть на посту они не имеют права?

– В каком смысле? – насторожился Тугарин.

– В прямом. На стуле, например. Или в кресле.

– Так тут же ничего нет…

Ася сделала выражение лица типа «не поняла юмора» и пригляделась к Тугарину внимательнее. Куда мир катится, как сказала бы тетя Фаина… Или он просто так устал, что уже плохо соображает? Тугарин спохватился и поспешно объяснил:

– Мы же не знаем, где стулья можно взять. А без разрешения – как же это?

– Я разрешаю взять стулья где угодно. В ординаторской два удобных кресла. На лестничной площадке человек тоже на ногах стоит. Сейчас я попрошу Люду показать вам, где что можно взять.

Она вошла в палату и закрыла за собой дверь прямо перед носом Тугарина. Люда при виде ее вскочила и сделала выражение лица типа «жду ваших приказаний». Ася одобрительно кивнула и сказала очень официальным голосом:

– Людмила Ивановна, покажите, пожалуйста, господину майору, какие стулья или кресла можно взять из ординаторской, чтобы наша охрана имела возможность при необходимости присесть и дать отдых ногам. В вашем распоряжении десять минут.

– Есть, – серьезно ответила Люда, а проходя к двери мимо Аси, тихо переспросила: – Десять?

– Или пятнадцать… – Ася подумала и добавила: – Или больше. Можно еще дверь на вторую лестницу проверить.

Люда кивнула и вышла. В коридоре тут же принялась довольно громко упрекать Тугарина: как это он сам не подумал, обо всем Ася Пална должна беспокоиться, неужели не понятно – у Аси Палны забот и так выше крыши, у нее совсем другая работа, к тому же она – слабая женщина, не дай бог ее расстроить, тогда вообще беда… На Люду можно было положиться. Как минимум, минут пятнадцать в запасе есть.

– Ну, командир, умеешь ты морозу напустить, – насмешливо сказал Гонсалес. – Правда, что ли, ведьма?

– Ведьм не бывает, это суеверие, – машинально пробормотала Ася, прислушиваясь к удаляющимся голосам. Оглянулась на Гонсалеса, который валялся на кровати, закинув руки за голову, и небрежно спросила: – Больной, вы не хотите с отцом поговорить?

Гонсалес перестал улыбаться и быстро сел, шлепнув босыми ступнями по полу.

– Не делайте резких движений! – Ася вынула из кармана робы мобильник и быстро понажимала кнопки. Генерал был почти в самом начале списка. И ответил сразу. Она его спросила: – Генерал, вы не хотите с сыном поговорить? И, не дожидаясь ответа, протянула телефон Гонсалесу. Тот несколько секунд сидел совершенно неподвижно, неверяще смотрел на мобильник, зато потом с такой скоростью выхватил его из ее руки, что она даже движения не успела заметить.

– Отец, ты где? – приглушенно спросил Гонсалес. – Ты там как, в порядке? Ты же уехал? Маме звонил? Как она?…

И замолчал, напряженно слушая и невидяще глядя мимо Аси зеленым глазом. Она отвернулась, отошла к двери и стала прислушиваться к тому, что там делается, за этой дверью. Там разбирались, какие стулья откуда брать – из процедурной или из ординаторской. Или кресла. Или все-таки стулья… Похоже, еще долго будут разбираться.

– Командир, – негромко сказал за ее спиной

Гонсалес.

Ася оглянулась. Гонсалес выглядел смущенным.

Странно.

– Командир, – неуверенно повторил он. – Можно – мать мне позвонит?… На твой телефон… Сейчас… Это недолго, пару минут… Просто голос ее услышать…

– Лучше вы сами ей позвоните, – посоветовала Ася. – А то звонок очень громкий. Услышат… Скажите отцу, чтобы ее предупредил. Ей волноваться сейчас нельзя.

– Спасибо… – Гонсалес опять уставился невидящим взглядом мимо нее и торопливо пересказал отцу ее инструкции: – Па, я сам маме позвоню, ты ее предупреди, только быстро, а то у меня времени совсем нет.

Ася опять отвернулась к двери и стала прислушиваться, что там делается. А слышала Гонсалеса. Он говорил тихо, почти шепотом, а она все равно слышала. Нельзя, чтобы такие слова слышали посторонние. Но если она выйдет из палаты, сюда, чего доброго, тут же вопрется автоматчик. Черт их знает, какие у них правила и инструкции. Приходилось слушать.

– Мамочка, – говорил Гонсалес мягким, теплым, не своим голосом. – Мамочка моя любимая, ты не беспокойся, со мной правда все в порядке… Какое там ранение, ерунда, царапина, через пару дней заживет… Да папа тебе потом сам расскажет. Ты лучше о себе расскажи… Все равно… Что-нибудь. Я голос твой послушать хочу… Да нет, правда всe хорошо. Тут такие врачи – обалдеть! Когда все закончится, я тебя обязательно с ними познакомлю. И с колдуньей тоже. Это я с ее телефона звоню. Представляешь? Пришла в палату, ментов выгнала, а мне телефон дала! Мамочка, ты не болей, пожалуйста, я все время о себе думаю, так беспокоюсь… Я-то что, у меня все нормально… Да правда нормально, что ты глупости всякие выдумываешь!… Нет, не мерзну… Папа свитер принес, да… В обтяжку, представляешь? Я немножко поправился… Ну еще бы, на таких-то харчах… Да нет, я не шучу, очень хорошо кормят… Как в санатории. Даже охрана вся поправилась. Они мечтают меня тут подольше подержать, чтобы самим подкормиться на халяву. Ты не смейся, это чистая правда. Ну, хочешь, колдунью спроси, она тебе подтвердит… Она здесь, в палате… Возле двери на шухере стоит. Ничего я не выдумываю… Конечно. Ты только не бойся ничего. Мамочка, не болей, пожалуйста. Я тебя очень люблю. Да, и тетю Тому тоже. Спасибо, и ей привет… Не знаю. Но если не получится – это ничего… Я тогда напишу… А ты вообще лучше всех. И самая красивая… И самая умная… И самая добрая… Я тебя очень сильно люблю. Очень-очень… Не болей, пожалуйста, мамочка, ты только не болей – и все будет хорошо.

За дверью послышались приближающиеся голоса. Ася оглянулась, увидела лицо Гонсалеса и неожиданно для себя сказала:

– Скажите, что потом позвоните. А то сейчас уже майор вернется.

– Мам, я потом позвоню, – послушно повторил Гонсалес. – Не знаю, как получится… Это же случайно получилось. Как подарок… Или ты сама колдунье позвонишь, она тебе все расскажет. Командир, ведь ты не против?… Мамочка, она не против. Ну все, до свидания, а то сейчас придут уже, до свидания, я тебя люблю, до свидания…

Голоса за дверью были уже совсем рядом. Ася шагнула к Гонсалесу, вынула телефон из его руки и сунула в карман робы. Гонсалес сидел неподвижно, серьезно смотрел на нее блестящим зеленым глазом, дернул кадыком и с видимым трудом сказал:

– Командир!… Спасибо, командир. Ты хороший человечек. Жив буду – не забуду.

– Обязательно забудете, – вспомнила Ася любимую присказку Плотникова. – Все всегда всё забывают. И вы забудете. Это не предосудительно и даже правильно. Закон природы.

– А я не забуду, – упрямо сказал Гонсалес и впервые улыбнулся уже знакомой ей насмешливой улыбкой. – Я против закона попру. Мне не привыкать.

– Босыми ногами – по холодному полу! – возмутилась Ася, услышав, как открывается дверь. – Это как называется? Вы что, больной, заболеть хотите? И загубить всю работу Плотникова?… И перезаразить все отделение какой-нибудь респираторной инфекцией? Как будто нам мало карантина по поводу… – Ася вдруг вспомнила, что не знает, какой повод нашла Светка для объявления карантина, и зловеще закончила: – По поводу другой инфекции!

Гонсалес засмеялся, свалился на кровать и задрал ноги на спинку.

– О чем беседа? – ревниво спросил Тугарин, входя в палату за Людой. – Мы там мебель таскали, а они тут веселятся… Хорошо некоторые умеют устраиваться.

– А давай местами поменяемся, – с готовностью предложил Гонсалес и опять засмеялся. – Я тебя браслетами к койке пристегну. А? Соглашайся, начальник, хоть выспишься разок как следует… Хотя тебя и пристегивать без толку. Ты либо браслеты порвешь, либо койку разломаешь. Либо вместе с койкой попрешься долг исполнять. Интересно – койка в дверь пролезет? Да пролезет, куда она денется… Раз уж ты пролезаешь, так койка и подавно пролезет. Командир, ты не представляешь, какая у майора сила? Как у танка. Наверное, он даже со мной справиться смог бы… Конечно, после соответствующей подготовки. И после того, как хорошенько выспится.

– И после того, как у тебя глаз совсем заживет, – добавил Тугарин. – Слышал, что Ася Пална говорила? Никаких физических нагрузок. А то она расстроится. И хоть носки надень, что ли… Генерал тебе даже шерстяные привез, а ты опять босиком. Правда простудишься еще. Только этого нам не хватало.

Гонсалес повернул голову на подушке, изумленно глянул на Тугарина, задумчиво сказал:

– Гуманист. Почему тебя до сих пор не уволили, майор? Совсем вас там кадровый голод затрепал? Ладно, надену я носки. Хотя сроду не простужался. Ну раз уж Ася Пална может расстроиться – надену, чего уж там… Знаешь, майор, я тоже Асю Палну обожаю. Особенно когда она веснушки не пудрит. По-моему, она их никогда не пудрит. А в первый раз зачем-то соврала. Командир, ты зачем врала, что веснушки запудриваешь?

Люда, до сих пор с жадным интересом слушавшая этот диалог, посуровела и сочла нужным вмешаться:

– Ты чего это грубишь? Ты кому это грубишь? Совсем больной, что ли? Ася Пална никогда не врет!

– В тот раз соврала, – призналась Ася с покаянным видом. – От неожиданности. Не поверила, что глаз на первой перевязке уже так видит. Думала, что больной про веснушки – так, случайное попадание… Ну и решила с толку сбить. Контрольный тест.

Гонсалес и Тугарин переглянулись с одинаковым выражением лица типа «вот верь им после этого». Люде это не понравилось.

– Ася Пална, – с подчеркнутым пиететом сказала она, сердито поглядывая то на больного, то на его сторожа. – Я все назначения выполнила. Готова остаться здесь и наблюдать за порядком. Валентина Митрофановна тоже готова. Какие будут распоряжения?

– Да ну их, с их порядком вообще, – сказала Ася и за локоть повела Люду к двери. – Пусть сами справляются, раз такие сильные. У Валентины Митрофановны с лежачими забот полно. А мы – слабые женщины, да? Вот и пошли чай пить, раз такое дело.

Люда заметно удивилась, но по привычке сказала:

– Есть!

Гонсалес и Тугарин почти одинаково засмеялись. Автоматчик поднялся со стула, с интересом заглянул в палату, заулыбался. Веселится и ликует весь народ. Наверное, не так уж все опасно, как рассказывал Тугарин. Вон они все какие спокойные. И даже легкомысленные. Нарочно запугали слабую женщину, а теперь, наверное, над ней же и смеются. А она поверила и теперь только об этом и думает. Не о том, что смеются, а о том, что опасно… А чего тревожиться-то? На всех дверях – засовы, на всех окнах – сигнализация, на всех этажах – автоматчики. Граница на замке.

Ася сидела в ординаторской, пила чай, рассеянно, слушала Люду, которая горестно рассказывала о новом знакомом – опять рыжем, это уже даже не смешно, – мысленно уговаривала себя, что тревожиться совершенно не о чем, а сама тревожилась. Поглядывала на черный телефон – именно этот телефон будет звонить, если поступит сообщение о том, что везут экстренного. Телефон не звенел. Тьфу-тьфу-тьфу. Но вообще-то когда и звенел – она так не тревожилась. Наверное, это страшилки, которые рассказывал Тугарин, ей вконец нервы растрепали.

В кармане робы пиликнул мобильник. Сообщение. Странное какое: «Молюсь за вас. Мама Сережи». Это какая же мама? В смысле – какого Сережи? Тревога почему-то усилилась. Ася повспоминала, кто из ее пациентов был Сережей, вспомнила только семидесятилетнего Сергея Юльевича, сильно засомневалась в том, что сообщение – от его мамы, и спросила Люду:- Ты не помнишь, среди наших больных какие-нибудь Сергеи были? Кроме Сергея Юльевича, его я помню.

– У Плотникова двое было. Но это давно, еще до вашего прихода… – Люда задумалась, похмурилась и призналась: – Фамилий не помню. Все-таки давно… А из последних – только Гонсалес. Ася Пална, если надо, я в пятой ночью посижу А вы здесь. Может, поспите. Все-таки вторник, вряд ли кого привезут. Тьфу-тьфу-тьфу.

– Вряд ли, – согласилась Ася. – Тьфу-тьфу-тьфу… Но лучше ты здесь посиди. Поспи, если получится. А я в пятой… Может, заставлю майора уснуть. А то у него уже глаза как у алкоголика. Я бы за одни такие глаза увольняла из органов без суда и следствия. Да и остальные тоже… По двенадцать часов дежурят! Маразм.

– Так и мы по двенадцать часов дежурим, – несколько удивленно напомнила Люда. – Ничего, нормально. Иногда даже поспать можно. Конечно, когда экстренные – тогда тяжело. Все время на ногах, да еще и ответственность…

– Вот именно, – согласилась Ася. – Все время на ногах, да еще и ответственность… У нас это – когда операция, у них – все дежурство, с первой до последней минуты. Да еще с оружием в руках. Представляешь, какая психическая нагрузка? Не понимаю, почему их чаще не сменяют.

– Майор говорит, что людей не хватает. Подготовленных и проверенных.

– Да, мне он тоже что-то такое говорил, – вспомнила Ася. – Следовательно, на посту подготовленные и проверенные… Вот и хорошо. Значит, ему можно спать спокойно. Пойду попробую усыпить. Вдруг получится.

– Получится, -уверенно сказала Люда. – Всегда получается, с чего бы сейчас не получиться-то?…

Это была еще одна легенда, выдуманная Светкой об Асе. Без всяких на то оснований, как считала Ася. То есть кое-какие основания были, но до того жиденькие, что никому, кроме Светки, в голову не пришло бы раздувать пару нечаянных совпадений в такую ветвистую, махровую, развесистую легенду. Просто однажды очень нервничающая накануне плановой операции пациентка пожаловалась, что от страха не может уснуть уже вторые сутки.

– Ну и напрасно, – сказала Ася, села на стул рядом с кроватью, взяла пациентку за руку, заглянула в лицо, а сама все приговаривала тихим голосом, копируя интонацию тети Фаины, когда та укладывала детей: – Страх – это от усталости, а усталость – от бессонницы… Вот и получается, что вы не спите не потому, что боитесь, а боитесь потому, что не спите. Это почти у всех так. А потом все вспоминают, как боялись, – и смеются… И вы смеяться будете, правда-правда. Вы уже начинаете смеяться… Это очень хорошо. Значит, сейчас спокойно уснете. И будете спать крепко, и видеть хорошие сны, и проснетесь завтра веселая и сильная…

Пациентка уснула на глазах потрясенной общественности, улыбаясь. В палате лежали еще три женщины, все – плановые, все ждали операций, и страх соседки их заражал. О том, как Ася усыпила ее за три минуты, больные потом рассказывали друг другу с удивительными подробностями.

Потом – совсем уж явная случайность: пятилетний мальчик после операции капризничал, требовал маму и вообще не соглашался ложиться спать. Ася поговорила и с ним, пообещала, что мама придет после того, как он поспит, так что надо поскорее уснуть – тогда и ждать не придется… Ребенок тоже уснул через пару минут.

А потом так и повелось: «Ася Пална, что-то не спится». – «А вы закройте глаза – и засыпайте».

Закрывали и засыпали. Сразу. Как будто для этого ее команда нужна была. Ася несколько раз пыталась объяснить народу, что он, народ, и сам себе может то же самое скомандовать, но Светка ревностно охраняла легенду от развенчивания, ругала Асю за скептицизм и напоследок прибегала к своему любимому аргументу: «Ну, усыпи человека, чего тебе стоит»… Ну, Ася и усыпляла. Точно так же, как снимала боль прикосновением руки, – абсолютно не веря во все это дремучее шаманство. Ведь глупость же несусветная, как людям не стыдно… Но раз им помогает – то и пожалуйста, ей не жалко.

…В палате Гонсалес и Тугарин разговаривали о чем-то тихими, но очень сердитыми голосами. Кажется, спорили о методах ведения расследования. Интересные темы выбирают нынче менты для задушевных бесед с зэками. Или это зэки темы выбирают? Тем более интересно. Когда вошла Ася, беседующие тут же замолчали, оба поднялись со своих кроватей, на которых валялись в совершенно одинаковых позах – на спине, с руками за головой и с ногами задранными на спинку кровати. Что за манеры… А, нет, это не манеры, конечно, это рост. Для них просто кровати коротковаты. А нечего было вырастать до таких нечеловеческих размеров.

– Сядьте, пожалуйста, – недовольно сказала Ася. – И никогда не вскакивайте при появлении врача. Больной должен лежать и ждать, когда ему разрешат подняться.

Гонсалес сел и спросил:

– Так мне сидеть или лежать? Тугарин тоже сел и сказал:

– Так я же здоровый.

– Больному оставаться на месте. Здоровому разложить диван и перенести туда постель больного.

– Зачем? – спросили здоровый и больной в один голос.

– Диван широкий, – объяснила Ася. – По диагонали больной уместится во весь рост. А вы, господин майор, наверное, уместитесь на кровати больного, она все-таки намного длиннее, чем ваша. Так что свою постель перетаскивайте туда, будете оба спать, не задирая ноги на потолок.

Тугарин встал и пошел возиться с диваном. Гонсалес принялся сгребать в кучу подушки и одеяла, мимоходом сказал:

– Не, командир, майор все равно спать не будет, опять через каждые два часа начнет шататься, посты проверять. Или чего он там делает?… В общем, не согласится он ложиться.

– Кто ж его спрашивать будет?

Тугарин и Гонсалес быстро переглянулись и одинаково хмыкнули. Скептически. Ну и что, она тоже скептик. Тем легче найти взаимопонимание. Наконец постели перестелили, Гонсалес и Тугарин уселись каждый на свою новую и с ожиданием уставились на Асю. Интересно, чего они ждут? сказки перед сном?

– Все, отбой! – скомандовала Ася. – Больной, ложитесь немедленно, не нарушайте больничный режим.

Гонсалес с готовностью вытянулся на диване и с удовольствием отметил:

– По диагонали действительно вмещаюсь, Удобно. Спасибо, командир.- Господин майор, а вы на новой кровати помещаетесь? – заботливо поинтересовалась Ася.

– Да я пока спать не собирался, – нерешительно сказал Тугарин.

– Да это как хотите, – согласилась Ася. – Я же не об этом спрашиваю. Я о том спрашиваю, подходит вам размер или нет…

Тугарин вздохнул, улегся, вытянулся и обреченно пробормотал:

– Подходит… Я маленький… Только все равно через пару часов всех обходить…

– Я разбужу, – пообещала Ася. – Я здесь посижу, покараулю, пока вы спите. Так что закрываете глаза – и засыпайте. И спите до тех пор. пока я вас не разбужу. Вы будете спать крепко-крепко и видеть хорошие сны, и отдохнете как следует, и проснетесь бодрым и сильным…

Она замолчала и прислушалась к дыханию Тугарина. Похоже, не притворяется. Правда спит.

– Он что, правда спит? – недоверчиво спросил Гонсалес. – Командир, как ты это делаешь? Гипноз, что ли?

– Какие глупости! – возмутилась Ася шепотом. – Человек просто устал как собака, вот организм и не выдержал напряжения… Вам бы тоже поспать надо…

– Ой, нет, ты меня не усыпляй! – Гонсалес даже испугался. – Я днем спал… Да и вообще я здесь хорошо высыпаюсь. Ты правда здесь посидишь? Давай поговорим, а? Или ты тоже спать хочешь?

– Ладно, поговорим, – согласилась Ася. – А о чем?

– Не знаю…

Гонсалес замолчал, глядя в потолок зеленым правым глазом. Тоскливым. Ася выключила свет, прошла к креслу, долго устраивалась в нем, стараясь не очень шуршать своим хирургическим костюмом, наконец нашла удобную позу, замерла неподвижно – и только тогда Гонсалес продолжил:

– Не знаю я, о чем с женщинами можно разговаривать. Забыл. Вот, например, тебе о чем говорить интересно?

– Мне говорить неинтересно, мне интересно слушать. О чем угодно. Обо всем.

– Тогда я тебе обо всем рассказывать буду, – помолчав, сказал Гонсалес. – Ты хороший человечек, тебе можно. А то я все время боюсь, просто сил уже никаких… Ты ведь меня за это не запрезираешь?

– Я тоже все время боюсь, – шепотом призналась Ася. – Это потому, что ничего не понимаю. А вы что-нибудь понимаете?

– И я ничего не понимаю… – Гонсалес повздыхал, поворочался и неожиданно предложил: – Командир, ты лучше вопросы мне задавай. А то я даже не знаю, с чего начать.

– Ладно, буду задавать, – согласилась Ася. – как зовут вашу маму?