На деревню Сергеичу

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Что в итоге

 

Письмо, адресованное Никите Сергеевичу Михалкову и подписанное некими студентами наших киношкол, пожелавшими остаться неизвестными, вызвало бурное обсуждение в киносреде. Анонимы ратовали за «доброе кино» и просили защитить от чернухи, захлестнувшей наши экраны. И только несколько человек из них пришли в Дом кино, чтобы за круглым столом пояснить свою позицию. Прежде всего странно, что будущие кинематографисты не стремятся стать известными. Я считаю, что смешно писать коллективные письма в наше время, особенно такие. Представляю, как Федерико Феллини в 80-х годах получает письмо от молодых итальянских кинематографистов с просьбой разобраться с теми, кто их оттесняет, не дает участвовать в фестивалях. «Дорогой Федерико, мы с нашим светлым кино хотели войти в кинематографическую жизнь. Нам мешают, помогите…» Феллини был нрава нелегкого. И, думаю, летели бы они с этим письмом со всех лестниц.

Когда я разговаривала с ребятами приватно — с теми, кто якобы написал письмо и открыто признался, что его подписал, — они сказали, что вообще-то хотели обратить внимание общественности на другое. На то, что есть какие-то привилегированные мастера во ВГИКе, чьих учеников проталкивают и пиарят, а есть непривилегированные, чьих мастерских будто не существует. Конечно, это тоже спорный взгляд на вещи, но его можно и нужно обсуждать в рабочем режиме. Хотя важнее обсуждать другое — кашу в головах молодых людей, которыми пытаются манипулировать. Прочитав письмо, я почувствовала, что часть его пафоса может быть обращена ко мне, к моей мастерской. Потому что постоянно слышу в адрес работ моих учеников обвинения в чернухе, негативе. Но я не признаю этой оппозиции — позитив или негатив. Считаю, эти слова вообще должны быть исключены из русского языка, потому что уже давно ничего не означают вне контекста, а только всех смущают. Кинематограф всегда разговаривает языком драмы, конфликта. Это его природа, как и любого искусства. Во всем мире, где есть вменяемый кинематограф, он прежде всего предъявляет зрителю драматический конфликт — личный, социальный, политический, духовный и т. д. Поэтому в произведении для нас должен быть важен только один оценочный момент: оно сделано хорошо или плохо, искусство это или нет. Сами-то ребята искренне хотят каких-то конкретных подвижек в отношении к дебютантам. И лично я готова посмотреть их кино. Тогда и будет тема для диалога. Но маленькие проблемы всегда отражение больших.

Нас сегодня пытаются подвести к почти готовым решениям совершенно другого рода. Станислав Сергеевич Говорухин как представитель Госдумы достаточно внятно на них намекнул, сказав про готовящиеся изменения и некие нравственные ограничения в кино. Этим он подтвердил мои опасения, зачем на самом деле было инициировано письмо от имени молодых. Недаром во время обсуждения письма в зале несколько раз прозвучало слово «репрессии» — наше коллективное бессознательное вынесло наверх это слово. На мой взгляд, нас любыми способами хотят вернуть к приснопамятным и очень несимпатичным годам государственной цензуры. Другое дело, что необходима государственная программа поддержки молодых — не формальная, когда все сводится к нескольким дебютам в год, профинансированным Минкультуры под девизом «добрые фильмы о Родине». Не устаю повторять, что государство — это я, вы, они — мы. Это не абстрактные деньги доброго дяди, это наши деньги. И нам необходимо понять, кто из молодых заслуживает права на финансирование дебюта. Безусловно, в этом совершенно не должно быть привкуса идеологии — всех этих «нравственных запретов» и прочих «репрессий». Мы это уже проходили. Все просто: вот тебе доверили госденьги, и ты разбейся, но прояви себя как художник. Сделай не позитивное или негативное кино — сними о том, что у тебя наболело. И докажи, что ты профессионал. Тогда нам будет понятно, что хотят сказать молодые. А с молодыми надо обязательно разговаривать. Но и они должны высказываться, а не подписывать невразумительные коллективные письма в адрес «доброго дядюшки».