Закосить под дурака

/  Искусство и культура /  Кино

Кинорежиссер Юрий Быков: «Некоторые считают меня сумасшедшим. Понимать, оценивать, задумываться, сомневаться, переживать — дело юродивых и ущербных»

 

Юрий Быков дебютировал в 2009 году на «Кинотавре» короткометражкой «Начальник», снял полнометражный дебют «Жить», но проснулся знаменитым после фильма «Майор». В этом году фильм участвовал в каннской «Неделе критики» и был отмечен тремя призами Шанхайского фестиваля. Идею фильма навеял майор Евсюков, расстрелявший людей в супермаркете. Действие происходит в течение одного дня: майор полиции сбивает на дороге мальчика, а его коллеги, руководствуясь законом стаи, пытаются замести следы.

— Юра, есть ли в фильме Евсюков?

— Есть, но не главный герой, не майор. Может, коллективный Евсюков получился… Про него говорят, что он нелюдь. Давайте попробуем понять, что это за человек. Вот жена ему говорит: я от тебя ухожу. Он напивается, берет пистолет и идет стрелять. Почему? Просто у него к жене любовь есть, а к остальным людям нет. Его система так воспитала, что люди в супермаркете — просто мишени и можно на них выместить злобу. Главное, чтобы не поймали, чтобы замяли.

— Надо ли видеть в нелюди человека?

— Я считаю, что нет хороших и плохих — есть хуже или лучше. Бывает категория клиническая: человек со справкой о том, что ума нет. У него дважды два пять и жи-ши он пишет с буквой «о». А есть категория людей, у кого на генетическом уровне утрачена система ценностей. То есть человек с виду нормальный, но при этом инвалид. Ему недодано чего-то человеческого. Вот родился человек без руки — он же не виноват. Точно так у человека не бывает сострадания и т. п. Ему можно посочувствовать.

— И оправдать убийцу?

— Я не оправдывал, а пытался понять, куда девается общечеловеческое в той системе круговой поруки, где зона ответственности — только ближний круг, а чужие никто. Внутри ментовской системы человеку трудно применить к своим поступкам общечеловеческую мораль. Цивилизованное общество предполагает ответственность постороннего человека перед посторонним человеком. Вот я иду по улице, человека бьют, а я подбежал, вступился, мне тоже настучали по голове, но я лежу довольный, потому что заступился за постороннего. А здесь другое. Система устроена как мафиозное сообщество, которое тебя защищает, если ты свой, и от тебя защищается, если ты чужой. Иначе не выжить.

— Вы хотите, чтобы зритель сочувствовал этим людям?

— Попасть в такие обстоятельства может каждый. И никто не знает, как себя поведет. В этом и заключается гуманистический посыл фильма (смеется).

— Ну разве что в этом. Вы не оставляете надежды.

— Да, мне сказали прокатчики, что если бы была другая концовка, то копий было бы больше. Но когда я принес первый вариант сценария продюсеру, он был совсем мизантропический. Алексей Учитель тогда сказал: «У вас герои животные». И я стал искать в них человеческое. Наверное, можно было бы дойти прямо до Человека-Паука и снять фильм про лучшего мента России, сейчас, на той волне, когда полицейские с рыночной мафией разбираются. Но с «Майором» ничего не поделаешь — там начинается с трагедии и ею же заканчивается. Счастливого финала быть не может, потому что из определенных обстоятельств выхода нет. Надо менять обстоятельства, менять менталитет и систему координат.

— Вам неинтересен другой тип героев?

— Вполне интересен. Сейчас с «Главкино» готовлю приключенческую картину «Живая вода». Еще волосы начал отращивать, чтобы самому сыграть главного героя в фильме «Дурак» — и финал у него будет обнадеживающий.

— Он дурак со справкой или по профессии?

— Он дурак, потому что человек исключительный, способный на идиотские поступки с точки зрения нормальных людей. По профессии он сантехник, бригадир ремонтников. У него обычная жизнь — жена, ребенок, квартира, зарплата. И все это он теряет, потому что хочет спасти чужих ему людей.

— Сантехник стал спасателем?

— Он приезжает на вызов, пытается разобраться в проблеме и понимает, что дом падает — рухнет в течение ночи. И он начинает поднимать бучу. Ему говорят: молчи, дурак, может, обойдется, куда мы будем 800 человек расселять? А он поднимает панику в городе, а ему затыкают рот. И от него отказываются близкие. Вот такая история.

— А вы в себе больше каких черт находите — майора-начальника или дурака-сантехника?

— Конечно, дурака. И не только я. У меня много недоброжелателей, и некоторые считают сумасшедшим. Я иногда думаю, что режиссура — это немужская профессия. Она настолько зависимая! Понимать, оценивать, задумываться, сомневаться, переживать — дело юродивых и ущербных. Мои однокурсники говорят: о, молодец, стал режиссером. А у меня ничего нет. Наверное, надо учиться жить по двойным стандартам: чтобы были очки Ray-Ban, пиджак от Аrmani и в то же время много лишений, как у всякого настоящего режиссера. Тогда и останешься в истории.

— Вы шутите?

— Шучу. Я не хочу быть гением и мучеником.

— А можно ли этого хотеть?

— Можно. Когда смотришь то, что делает, допустим, Звягинцев, то понимаешь, что человек себя внутренне позиционирует как гений. Это внутренняя убежденность в своей исключительности. Но в принципе каждый выживает до тех пор, пока у него хватает компромиссов внутри. Надо либо однажды сказать себе стоп: сколько смог — сделал, а дальше снимаю сериалы и спокойно живу с женой и детьми. Это называется мудростью. Либо в какой-то момент решить, что придется всю жизнь до финальной точки бежать. Я уже снимал сериалы — это система, в которой артисты пытаются запомнить какие-то реплики, чтобы отговорить их в камеру, а единственная задача режиссера — закрыться у плейбека и никому не мешать. Не важно, что потом, увидев это в эфире, ты просто отпрыгнешь от телевизора, но 12 минут в день надо отснять. Однажды мое тело само взяло сумку и ушло с площадки, хотя я хотел заработать эти деньги. И Игорь Толстунов написал продюсерам письмо, чтобы со мной больше никто не работал.

— Так вы же его подвели!

— Подвел, не отрицаю. А мог бы сделать сериал для Первого канала, войти в обойму. Дурак. Сам удивляюсь, какой я наивный. А ведь столько в жизни видел.

— О чем вы?

— Видел, например, как людей машиной переезжают в наказание. Я же жил в маленьком провинциальном городе. В перестройку помню пробежки по полям с родителями за капустой, фары ментовские через все поле, грязь, осень. Под дождем с этими вилками в мешках на велосипед — и шесть километров до дома. Моя молодость совпала с 90-ми. На город приходилось несколько организованных преступных группировок. Многие там на жизнь зарабатывали.

— Почему вы не пошли в бандиты?

— Мне смелости не хватило.

— Жалеете, что ушли из театра?

— Иногда. Я выбежал из Театра Армии прямо с репетиции.

— Что за роль была?

— «Женитьба Белугина», меня взяли на главную роль.

— Почему же убежали?

— Три тысячи платили в месяц, а у меня мать, сестра. Нет, не только это, конечно. Мне стало скучно.

— Что делали, уйдя из театра?

— Трубами медными торговал, аниматором работал в армянском детском клубе, на Яузе. Привет, кстати, Манане. Я даже армянский начал понимать потихонечку. Чем мог, тем и подрабатывал, копил деньги на короткометражку. Ну и снял «Начальника», а вы его отобрали на «Кинотавр».

— Вы же самоучка в режиссуре?

— Я самоучка практически во всем, кроме актерского образования. Хотя актерству, по моему убеждению, научиться нельзя. У нас актерское преподавание неправильное: нас учат разбирать драматургию, но не учат быть харизматичными.

— Можно учить на харизматика?

— Можно. Надо просто постепенно раскрепостить себя. Во ВГИКе я начал изучать фильмы с Аль Пачино, картины, в которых играет Чурикова. Стал понимать, как проявляется эта странная, выпуклая, харизматичная личность. Что такое принцип неожиданности, основа любого интересного произведения: когда зритель ожидает одно, а ты делаешь по-другому. Я хороший актер, правда. Только это никому не нужно. Картины мои, где я играю, видели практически все продюсеры, но хоть бы кто подошел и сказал: слушай, чувак, почему мы тебя не снимаем? Они перебирают существующие медийные лица. И никто не хочет создавать новое лицо. Хотелось бы, конечно, стать звездой (смеется). Ну ничего, сниму «Дурака», сам там снимусь, и все будет нормально…