«Поездка за город»
Роман
Не помню точно кому и в какой момент пришла в голову эта мысль: мы отмечали Андреев день рождения, по традиции собравшись в узкой мужской компании; женское общество не годилось для наших замыслов и могло только помешать, учитывая количество и качество припасённых напитков; и только в такой компании могла зародиться мысль, первоначально слишком вольная и смелая, вряд ли имевшая шансы появиться при наличии здесь же любимых жён и подруг, наверняка оказавших бы влияние на её дальнейшее развитие, не говоря о реализации. Но когда она была выражена, то никому не захотелось просто посмеяться и перевести разговор в шутку: все заинтересованно замолчали и уставились друг на друга, переваривая услышанное; затем родилось первое дополнение, конкретизирующее мысль и переводящее её из числа нереальных в разряд вполне допустимых и даже почти возможных. Новые предложения потекли рекой: мы обсуждали уже то, как это должно будет выглядеть на практике и к каким последствиям может привести, учитывая нынешнее семейное положение организаторов и участников: никто не хотел рисковать напрасно имевшимся семейным статусом, и в город П. решено было отправиться тайно, создав каждому вполне законное алиби.
Все мы несколько устали от радостей семейной жизни, и когда во время бурного застолья из глубин выплыло название этого городка – у одного из нас там оказалась родная сестра, вышедшая замуж и переселившаяся туда из самого центра столицы – то сразу же нашёлся ещё один собутыльник, вспомнивший это слово: в связи с некоей старой знакомой, не до конца ещё забытой. Не сразу, но мы всё же заставили признаться его в тайных грехах, совершённых уже после женитьбы и рождения дочери – которой шёл седьмой год; в последний же раз – как признался в конце концов испытуемый – он побывал в том городке два года назад, получив вполне радушный приём и дав твёрдое обещание непременно вернуться. Так что когда над столом, заставленным бутылками и закуской, вырвалось предложение махнуть туда всем вместе – втайне от жён и родственников – то никто не возразил, и даже больше того: все сразу протрезвели и начали предлагать, когда и как это можно было бы провернуть, не подвергаясь лишнему риску и опасности быть раскрытыми и обнаруженными.
Только один из нас – я сам – мог обойтись без необходимости врать и придумывать себе алиби: это моя сестра вместе с мужем и двумя сыновьями проживала теперь в месте, ставшем таким желанным и притягательным. Однако и мне требовалось соблюдать осторожность: мы собирались не только к сестре, но и в другие места, не окончательно ещё определённые, о чём уже абсолютно никто не должен был знать или даже догадываться.
Однако через неделю один из возможных участников экспедиции – Андрей – отказался от замысла, сославшись на строгость семейного уклада: по его словам тёща настолько внимательно следила за его поведением, что малейшее отклонение оказалось бы сразу замечено, после чего могли последовать любые возможные санкции: вплоть до развода и выкидывания на улицу с одной парой сменного белья. Мы поняли его трудности и не стали настаивать: Алик и Серёга также были приезжими в этом городе, собиравшем со всех окрестностей всё самое лучшее, но не прощавшем никому – особенно пришельцам – малейших слабостей и недостатков. Алик был женат на такой же приехавшей покорять великий город провинциалке, своим же положением – работой в качестве личного шофёра директора строительства, а также квартирой – он был обязан себе сам, и не слишком потому опасался возможных последствий. Что же касается Серёги: его жена свято верила ему и любила, что подтверждалось недавним рождением уже третьего ребёнка. Мои же дела выглядели достаточно своеобразно: жена в качестве переводчика регулярно засиживалась в загранкомандировках, и неизвестно ещё: чем она занималась в оставшееся после работы время.
Так что мы не слишком расстроились и в предчувствии желанного дня начали готовить алиби: мы договорились отправиться, когда моя супруга отбудет с очередной миссией, чтобы кто-то из оставшихся смог сослаться на меня: например, в качестве партнёра по рыбалке. Время от времени мы организовывали совместные вылазки на природу, и ничего удивительного не было в том, что в тёплый майский день мы отправлялись поудить карасей в одном из многочисленных прудов за городом: после нереста у них как раз наступило время жора, и вполне можно было рассчитывать на несколько килограммов свежей озёрной рыбы.
Разумеется, мы собирались соблюсти полную видимость рыбалки: и удочки, и черви, и тесто с растительным маслом должны были быть настоящими, не говоря уж о рыбе: на обратном пути мы планировали сойти на станции, рядом с которой находилось целое скопление водоёмов, и рыбаки – при удачном результате – часто приносили улов на перрон и продавали всем желающим. Что же касается удочек: у нас были как раз телескопические складывающиеся удилища, и мы вполне могли абонировать для них камеру хранения на ближайшем вокзале.
Однако мы не решились использовать данное прикрытие для всех троих: после совещания решено было, что на рыбалку отправляемся мы вдвоём с Аликом – иногда действительно любившим посидеть с удочкой. Для Серёги же мы сочинили иную легенду: его якобы просил помочь ещё один наш общий друг и товарищ, безусловно обещая подтвердить слова при любых свидетелях и очевидцах. Так что со спокойной душой и совестью мы ждали отбытия моей супруги в далёкие края, откуда она не смогла бы своим строгим взглядом понять и оценить готовящееся мероприятие.
Мы не испытывали никаких угрызений совести: все мы знали цену женской любви и верности, отягощённой продолжительной семейной жизнью: иллюзии давно растаяли и покинули нас, и мы вполне реально смотрели на отношения между мужчиной и женщиной. Главным специалистом считался Алик: красивый и заводной, он нравился многим и не считал грехом использовать личное преимущество, подкрепляемое ещё и выгодной работой: в качестве водителя, управлявшего “волгой”, он имел многочисленные возможности привлечь к себе внимание, уходя в то же время из зоны внимания любимой супруги. Ей же приходилось заниматься домашним хозяйством: маленькая дочь и квартира требовали очень много времени и сил, и бдительно следить за проделками мужа она просто не могла физически.
Несколько хуже обстояло дело у Серёги: очень уж сложно было ему выкроить и время и особенно деньги – разумеется, из левых заработков, нерегулярных и часто случайных, в последние же месяцы – после рождения третьего ребёнка – почти все подкожные он вынуждено отдавал в семью, и в финансовом отношении должен был стать одной обузой.
Я знал только про один его роман: он тянулся достаточно долго и завершился несколько месяцев назад, когда девушка – с которой он тайно встречался в рабочее время – перешла в другое место, простившись с прошлым. Вначале он переживал потерю, но потом вынужденно смирился, и с тех пор сохранял супружескую верность, подкрепляемую безденежьем. Он был хорошим парнем, вот только слишком серьёзным и сумрачным: и найти ещё одну девушку, которая согласилась бы встречаться с ним без надежды выйти потом замуж – было ему совсем непросто.
Что же касается моих дел: были и у меня некоторые возможности, но последние месяцы я также был чист и незапятнан с этой стороны: мы жили размеренной обычной жизнью, прерываемой поездками Ольги через каждые две-три недели в Европу и на Ближний Восток. В качестве переводчика ей приходилось сопровождать руководство фирмы по всем городам и весям, участвуя в деловых переговорах и просто беседах, и мне совершенно не нравилась такая работа: слишком уж часто приходилось слышать и читать обо всём, сопровождающем подобную работу, и однажды я почти убедился в подозрениях: но просто не захотел окончательно в них поверить.
Наша же дочь – которой исполнилось недавно пять лет – жила непостоянной кочевой жизнью: во время Ольгиных командировок мы отправляли её к Ольгиным родителям, всегда с радостью принимавшим внучку. Так казалось лучше и надёжнее: у них было куда больше опыта в умении вести домашнее хозяйство, наша же квартира на время превращалась в холостяцкое жилище, где уже я один полностью распоряжался своим временем и собой.
Жена достаточно доверяла мне: возможно, она действительно в чём-то была виновата, и не навязывала мне взглядом или занятий, с которыми я не хотел иметь общего: в своей компании я обладал наибольшей свободой, и узнав о дне её отбытия, я сразу взял инициативу в свои руки. Я позвонил Алику – как раз в его отсутствие – и рассказал его жене о предстоящей рыбалке: чтобы дать первый толчок и развеять возможные сомнения. Она спокойно выслушала и почти согласилась: по её словам – в тот день они собирались к кому-то в гости – однако вполне могли бы отложить визит на будущее. “А кому же не хочется свежей рыбки?” Я расписывал дальше достоинства предстоящей рыбалки: возможность оторваться от изматывающей работы за баранкой, когда Алику приходится то долгими часами колесить по всему городу, а то наоборот: по полдня ждать в каком-нибудь месте, пока начальник стройки – наш общий руководитель – не отбудет с совещания или не покинет ресторан или сауну: любителем чего он являлся, заставляя Алика даже в выходные дни возить себя. Алик вынуждено подчинялся: где он ещё мог найти работу, на которой – не имея прописки – он мог получить служебную квартиру и возможность сделать её в будущем своей собственностью: о чём он однажды по пьяному делу признался, выболтав лишнее.
Кроме того: вдвоём со мной он не напьётся и не останется валяться где-нибудь в кустах. “Вы ведь знаете: я не какой-нибудь алкоголик.” А насчёт червячков и теста: я уж сам позабочусь, так что Алику надо только не забыть свои удочки: желательно телескопические, потому что карась рыба вредная и непостоянная, и наилучший клёв возможен на максимальном расстоянии от берега.
Я говорил убедительно и заставил жену Алика поверить: всё это было правдой, вот только рыбалка ожидалась иного рода и типа: в ближайшую субботу мы собирались отправиться за русалками и нимфами, обитающими в тиши скромного и тёплого водоёма: о чём никто – кроме нас троих – не должен был знать или даже догадываться.
Мы были в полной готовности: только Серёга ждал до последнего дня, оттягивая согласие: в связи с прибавлением в семействе он был загружен разнообразной работой, и его могли ещё и не отпустить из дома. Так что меня не слишком удивило, когда накануне вечером – как и договаривались – он позвонил мне из автомата и с сожалениями отказался от поездки. “Ну ты же её знаешь: если она себе что вдолбила, то хрен потом у неё это выбьешь. А нам срочно надо покупать бельё и ещё кое-что: так что завтра с утра отправляемся на рынок. И денег тоже ни копейки: она сегодня последнее реквизировала. Так что извини.” Я понял возникшие трудности. “Ну ладно: тогда как-нибудь в следующий раз.” Мы попрощались, и я начал собирать вещи для завтрашней экспедиции.
Я достал маленький рюкзачок: его вполне должно было хватить для того запаса, который требовался для прикрытия. Садок для рыбы, полбатона хлеба и снасти в отдельном пакете служили нам оправданием, а плащ и тёплые носки могли на самом деле пригодиться в случае холодной дождливой погоды. Червей я не успел накопать: а ездить покупать их на рынок казалось ненужным излишеством, ничего на самом деле не дающим.
Кроме того я достал две удочки: телескопические шестиколенки лучше подходили для наших целей, поскольку наверняка должны были поместиться в камере хранения. Я крепко связал их вместе: удочки и рюкзак мы собирались оставить на вокзале.
Потом я занялся главным: из тайника на книжной полке я достал деньги: сто долларов и три тысячи рублей мне показалось вполне достаточно для намечаемого отрыва. потом я подумал и добавил ещё пятьдесят долларов: неизвестно было, куда мы можем ещё попасть, и не потребуются ли в этом случае большие запасы хрустящих красивых бумажек.
Я рассовал деньги в несколько разных мест: для этого годились и джинсы, и кожаная куртка, и какое-то количество рублей я положил в сумку на ремне, набитую всем необходимым: я собирался прихватить её завтра с собой в город П.
Перед отходом ко сну я созвонился с Аликом: мы окончательно определились с местом и временем встречи, и затем я принял душ: чтобы выглядеть свежим и достаточно привлекательным, без чего завтрашняя экспедиция вряд ли имела шансы на успех.
Я продрал глаза – как и планировал – без четверти шесть: оставалось как раз столько времени, чтобы побриться и наскоро перекусить. Для бодрости я развёл кофе; звонить Алику дополнительно я не стал: он был надёжным парнем, и если уж мы точно обо всём договорились: он не мог подвести и не приехать.
Город только просыпался – да и то плохо и неохотно: в тёплый субботний майский день мало кто выбирался на улицу в такую рань, и до самого метро я шёл по пустым чистым улицам, смоченным лёгким ночным дождиком и пропитанным дымкой, таявшей и испарявшейся на глазах. Похоже, сегодня ожидался действительно хороший клёв: ветер почти отсутствовал, а мелкие тучки – висевшие низко над землёй – могли как рассеяться, так и пролиться слабым грибным дождиком: вызвав у карасей повышенный аппетит.
Метро также оказалось почти безлюдным: сонная контролёрша лениво проводила взглядом мой проездной, восседая в стеклянной огороженной будке: я явно был для неё нежелательным гостем, и только по необходимости ей пришлось разлепить веки и ресницы, до того явно сомкнутые. Я устроился в середине поезда; переход на нужную мне линию находился в центре. Пока же можно было подремать и расслабиться.
Закрыв глаза я привалился к спинке; вагон раскачивался и дребезжал, а женский гнусавый голос оповещал об очередной остановке на тернистом долгом пути: их предстояло мне немало на сегодняшний день, и пока следовало поберечь энергию и силы.
К месту встречи – как раз у перехода – я подоспел позже Алика: в нетерпении он уже оглядывал окружающее пространство, и когда я вынырнул из-за спины и ткнул удочками ему под рёбра, он даже слегка разозлился.–”Нет: ну мне сколько ждать тебя ещё? Мы ведь договорились!”–”Да не уплывут они никуда: так что успокойся.”– Мне удалось погасить всплеск эмоций, и пока мы ехали в поезде, а потом поднимались на освещённую солнцем поверхность, Алик только сопел сбоку, ничем не проявляя недовольства или озабоченности предстоящим.
Потом мы оказались на вокзале: нечасто доводилось нам отправляться отсюда в дорогу, и местонахождение камер хранения мы выяснили далеко не сразу: они скрывались за длинным комплексом ларьков и магазинчиков, уходившим в бесконечность. Здесь уже было достаточно людно, и из каждого окна нам ласково кивали, побуждая оставить сотню-другую на напитки, сладости или журналы, заполнявшие стеклянные витрины сверху донизу. Наконец мы вняли: мы взяли бутылку коньяка, коробку конфет, а также две банки пива: чтобы не заскучать по дороге и быть в форме накануне долгожданного события.
Камеры хранения для вещей оказались какой-то новой конструкции: создатели явно сэкономили на внутреннем объёме, и с огромным трудом нам удалось впихнуть туда лишнее: в один из ящиков мы засунули удилища, а в другой – рюкзаки, переложив всё нужное в кожаные сумки. Мне достался коньяк, а Алику конфеты: теперь мы были во всеоружии, и ничего больше не отягощало нас и не связывало с постоянной обыденной жизнью, оставшейся за спиной.
Мы выбрали четвёртый вагон: здесь не гудел двигатель – как в третьем – и было меньше дачников, загромоздивших полки и проходы рюкзаками, тележками и коробками – свидетельством наступления нового дачного сезона. Забравшись в последний вагон, мы специально прошли весь поезд: раз уж мы собирались за нимфами и русалками, то вполне допустимо было бы уже с самого начала приступить к поискам: оценивая попутчиц, мы остановились там, где они показались нам привлекательнее.
Сбоку через проход сидели две молоденькие брюнетки, позади нас была очень красивая женщина с дочкой, а дальше по ходу находился целый цветник, состоявший из девушек всех типов и разновидностей: мы могли по крайней мере заняться в дороге обсуждением их достоинств и недостатков, при удачном же стечении можно было попытаться пойти на абордаж.
Для начала мы открыли пиво: для храбрости требовалось немного расслабиться, и кроме того надо было промочить слегка пересохшее горло. Нам стало лучше: ветер обдувал нас через открытое впереди окошко, освежая и взбадривая, мы допивали остатки тёмного ароматного напитка и уже прикидывали: с кого можно начинать.
Они сами вызвались и напросились: две брюнетки с другой стороны прохода неожиданно громко засмеялись, обсуждая что-то интересное, и вынудив нас пристальнее вглядеться в этом направлении. Одну мы нашли вполне достойной внимания: высокая довольно худая девушка с длинными волосами цвета воронова крыла грозила со временем превратиться в настоящую роковую женщину, ради которой кто-то мог отважиться и на серьёзные поступки. Её соседка выглядела простушкой и всего лишь создавала фон: явная провинциалка с простеньким круглым личиком и маленькими косичками никак не могла вдохновить нас; она мелко кудахтала и тряслась всем телом, наклоняясь и снова разгибаясь. Они сидели у окна, стиснутые со всех сторон другими людьми, и нам пришлось переключиться на другие кандидатуры.
Женщина за спиной выглядела явно старше, её же дочка наоборот не доросла до приемлемого возраста, и мы вкратце обсудили их очевидные достоинства: огромные выразительные глаза хорошо сочетались с белокурыми головками, хотя у мамаши взгляд несколько походил на взгляд коровы, пасущейся на зелёном лугу. Она и была такой коровой: достаточно упитанное тело заканчивалось толстенькими короткими ножками, и руки тоже не были тоненькими тростинками: на пухлых пальцах мы разглядели массивное обручальное кольцо, после чего сразу перешли к рассматриванию самого многочисленного скопления вдалеке.
В середине группы мы узрели высокую девушку цыганистого вида: она и ещё две попутчицы доедали мороженное, купленное у торговки. Почему-то они были одни: никто не сопровождал их в долгой утомительной дороге, и никто – насколько мы заметили – не положил на них глаз, что давало нам возможность самим сделать попытку.
Но пока мы доканчивали пиво: почти час ещё нам предстояло двигаться по бескрайней светлой равнине, уже окончательно проснувшейся: только что мы миновали станцию, где собирались купить на обратном пути карасей, и несколько мужчин с полными наборами удочек именно здесь покинули вагон, присоединившись к большому скоплению, спешившему в нужном направлении.
Мы не торопили время: засунув опустевшие банки под сиденье, мы купили по “эскимо”: сегодня мы отдыхали на полную катушку, и сладкое мороженное вполне согласовывалось с ароматной кислятиной бархатного пива, уже бродившего в крови.
Наконец мы закруглились: палочки с обёрткой полетели по кривой траектории в канаву за окном, а мы ещё раз внимательно огляделись: в поисках возможных конкурентов. Вокруг было тихо и спокойно: кто-то сладко дрых, не выспавшись за ночь, многие читали газеты или книги, прихваченные из дома, и ни один из попутчиков явно не претендовал на знакомство: мы поднялись, и Алик – как главный специалист – медленно двинулся по проходу, сверля взглядом по очереди всех троих.
Однако не судьба нам было пересечься и встретиться в этой жизни: благосклонно приняв первый натиск, красавицы дружно послали нас при попытке получить телефончики и обосноваться на ближних подступах: пока мы зализывали раны и восстанавливали душевное равновесие, они быстро упорхнули и оставили нас переживать свой позор, чем нам и пришлось заниматься до самой конечной станции под осуждающими суровыми взглядами со всех сторон.
Но когда мы вытряхнулись на перрон, стало значительно легче: под лучами дневного светила мы сразу проснулись и вспомнили о главной задаче: с интересом провести время, так скупо отмеренное нам судьбой. Вначале мы решили отправиться к моей сестре: официальная часть сегодняшней программы требовала от нас собранности и кристальной трезвости, и только потом уже можно было не стеснять себя в количестве и качестве напитков, туманящих душу и сознание.
До дома сестры шёл автобус, чья остановка находилась совсем рядом: у водонапорной башни автобусы начинали свой путь и здесь же его заканчивали, избавившись от ненужного балласта. Пока же мы встали напротив башни, оклеенной сверху донизу листочками и плакатами, что-то обещавшими и к чему-то призывавшими.
Выше всего раскинулся длиннющий транспарант, оповещавший всех о неслыханном счастье: быть обитателем П. Мы ничего не имели против, и только порадовались за наших близких, уже наделённых всем этим, а также приобщённых к главнейшим благам мировой цивилизации, о чём сообщал чуть менее скромный транспарант ниже: согласно ему в ближайшие дни в городе намечался концерт некоей эстрадной суперзвезды в рамках чуть ли не мирового тура. Возможно, мы и пошли бы на концерт, прихватив с собой самых близких: только он планировался не сегодня, и неизвестно ещё, хватило бы наших денежных запасов на билеты, не говоря уж обо всём остальном.
В средней части башни налезали друг на друга несколько плакатов размером с газетный лист с чьими-то портретами посередине: только внимательно разглядев надписи мы поняли их предназначение: оказывается, здесь готовились местные выборы кого-то куда-то, и все развешанные являлись вероятными кандидатами на высокую должность. Жизнь била здесь горячим ключом и орошала окрестности, что подтверждалось и прочими сообщениями, извещениями и напоминаниями уже чисто коммерческого характера: например, о приёме всех страждущих известным магом и целителем, или о работе собачьего питомника, поставляющего животных самых разнообразных и редких пород. Мелкие записки облепляли уже толстые наслоения, и чтобы понять их содержание – накарябанное ручкой или фломастером – требовалось уже подойти к подножию башни.
Спустившись к самому низу конструкции, наши взгляды наконец заметили её: пожилая оборванная женщина уже давно, видимо, стояла перед нами, протянув руку: жалко улыбаясь, она просила деньги, и в такой светлый праздничный день мы не могли ей отказать: порывшись в карманах, я дал ей две монетки, а потом ещё одну – значительно крупнее – и тогда она радостно закудахтала, прославляя щедрость и доброту. К счастью тут же подкатил автобус, и мы – взбодрённые и обласканные – отвязались от нищенки, продолжавшей увиваться вокруг в горячей надежде на продолжение.
Очень удачно мы приткнулись к окошку в хвосте автобуса: чуть ли не полчаса надо было ехать до нужной остановки, и желательно было оказаться в тихом месте, неподвластном переменам. Мы заплатили контролёрше: упитанная тётенька бойко перекатывалась по всему салону, расталкивая как кегли наших попутчиков и замечая всех и каждого. Сумки мы положили перед собой на перекладину: неизвестно, кто ещё ехал вместе с нами, и лучше было обезопасить себя от неприятных случайностей.
Город, похоже, жил выборами и был занят выяснением того, кто должен будет возглавить местную администрацию: именно так мы поняли смысл многочисленных транспарантов и плакатов, облепивших теперь уже всю улицу: узкие длинные полотнища нависали над трассой, прославляя по очереди кандидата с привычной широко распространённой фамилией и ещё одного – с более экзотической и трудновыговариваемой. Они мирно уживались в недалёком поднебесье, совершенно забив и вытеснив все прочие фамилии, жавшиеся кое-где на деревянных заборах и оградах, или специальных щитах для рекламы. Среди восхвалений и дифирамбов мелькнуло несколько надписей явно хулиганского характера: начертанные мелом от руки буквы обвиняли конкурентов в разнообразных смертных грехах, вплоть до самых тяжких. Скорее всего, их не успели ещё замазать мокрой тряпкой, и по их характеру можно было судить о размахе борьбы за руководящее кресло: сулившее, видимо, столь много благ упорным соискателям.
Однако на наших попутчиков, судя по всему, свистопляска вокруг не оказывала воздействия: никто из ближайших к нам ни разу так и не вспомнил о готовящемся событии и не упомянул чью-нибудь из мелькавших снаружи фамилий: наверно, они давно притерпелись и привыкли к имевшему здесь место политическому мордобою, и пропускали всё мимо сознания, как травоядные животные на пастбище: их лично не затрагивали все эти страсти и метания, и они мирно продолжали щипать травку, в полной уверенности в своём будущем.
Нам тем более были безразличны местные выяснения отношений: сложностей нам хватало на работе, в политические же дрязги мы никогда и не собирались соваться, вполне ограничиваясь посильным участием в важнейших выборах: когда на участки завозили дешёвое пиво. Уж здесь никто не стал бы отлынивать и халтурить, и даже Алик – не самый нищий и обездоленный из нас – честно приходил и бросал бюллетень – куда требовалось – после чего загружался на полную катушку, обеспечивая себе долгую приятную жизнь.
Нас вполне устраивали такие отношения: власть не трогала нас, а мы добросовестно и честно не замечали её недостатков и прегрешений: какое нам было до них дело, когда на повестке стояли более значительные события и дела: очередные провальные выступления футбольной и хоккейной сборной, а также скандалы на сексуальной почве, случившиеся в последнее время в разных местах планеты. Если в оценке спортивных происшествий мы в целом совпадали, дружно ругая всеобщую продажность и отсутствие патриотизма, то при обсуждении постельных дел – главным образом руководителя очень крупного государства – примеривали происходящее на себя: длинный список любовниц и партнёрш разбирался позвенно, после чего каждое звено подвергалось персональному обследованию. Мы сравнивали их с собственными жёнами и знакомыми, далеко не всегда высоко оценивая вкус и выбор объекта скандальных разоблачений, и таким образом заметно поднимая себя в собственных глазах.
Иногда же – совсем уж расходясь и окончательно теряя скромность – кое-кто шёл ещё дальше: тот же Алик мог, к примеру, подробно рассказать, что, с кем и сколько раз он стал бы делать. Приводя примеры из прошлой жизни – с достаточно скабрезными деталями и подробностями – он описывал иногда такие вещи, что самые нестойкие стыдливо краснели и недоверчиво переспрашивали: не до конца веря геройским подвигам. Однако Алик не отступал: он мог вспомнить и место, и обстоятельства знакомства, и даже иногда точную дату события, так что скептикам оставалось тяжко вздыхать и завидовать.
Пару раз он оказывался замешанным в историях с общими знакомыми: и те полностью подтверждали его геройство и выдающийся потенциал: видный и без того невооружённым глазом. Уж если Алик намечал себе цель, и получал достаточный простор и материальные возможности: то очень часто добивался желаемого, сегодняшний же провал в поезде стал явным следствием неподготовленности и спешки.
Его собственная жена – Марина – была покрасивее тех нахальных вертихвосток и досталась ему в своё время – по слухам – в непростой борьбе с весьма опасным соперником: работавшим инженером в смежной организации. Однако Алик знал своё дело: бешеная активность и умение нравиться перевесили аргументы другой стороны, и уже лет восемь или девять они жили вместе, оставаясь вполне удовлетворёнными сложившимся положением.
Он был хорошим парнем и хорошим водителем, и многие знакомые нашего руководителя – директора стройки – завидовали ему и предлагали Алику перейти к ним, неизменно натыкаясь на отказ: он и так уже имел всё нужное в этой жизни: работу, жену, ребёнка, квартиру, возможность заниматься халтурой в оставшееся от работы время и возможность ходить налево: после остальных дел и забот. Он не смог бы прожить без всего этого: уж так он был устроен, и тянувшийся за ним шлейф бывших подруг и любовниц делал его увереннее и убеждал в правильности подхода: делающего жизнь такой приятной и уютной.
Со многими из них он продолжал встречаться и после того, как завершался очередной медовый месяц: он мог вспомнить о старой пассии и через месяц, и через год, и даже больше, а многие из них и сами пытались вернуть его: пускай и на непостоянной временной основе. У него, безусловно, имелось много достоинств, вполне адекватно оцениваемых, и с таким напарником можно было многого достичь в намеченном нами деле.
Пока же мы отрабатывали официальную часть программы: уже больше года я не виделся с сестрой и её семейством, и следовало возобновить отношения, прервавшиеся из-за общей загруженности. Очень редко в последние годы она выбиралась в столицу: заботы о сыновьях и муже отнимали слишком много времени и сил, общение же по телефону не давало полной информации: у наших родителей даже сложилось впечатление о некотором неблагополучии, и я должен был разведать обстановку.
Я не помнил точного адреса и всегда ориентировался здесь по зрительной памяти: нужная нам остановка была после длинного забора, обнесённого вокруг приземистых серых зданий: гаражи вторгались в лесной массив, портя и уродуя красивое удобное для жизни место: сосны и ели, и кое-где берёзы подходили здесь к самой дороге, создавая здоровый микроклимат. Сам же дом находился чуть дальше: жёлтая пятиэтажка была началом цепочки зданий, растянувшихся вдоль дороги и уводивших город всё дальше и дальше в дурную бесконечность: он плавно перетекал в населённый пункт с другим названием и – вполне возможно – соединялся дальше с другими посёлками и городами.
Только мы вышли на этой остановке: автобус опустел уже больше чем наполовину, и в салоне было тихо и просторно. Мы перешли дорогу: тропинка вдоль обочины вела в правильном направлении, и край дома уже выглядывал из-за невысоких берёзок и кустов, обсыпанных нежными майскими цветами.
Вполне благополучно добрались мы до самого подъезда: только местный пустобрёх – гулявший с пожилой женщиной – облаял нас по дороге, проявляя повышенную бдительность. Нас это не расстроило: подобная мелочь просто не могла выбить нас из колеи, и поднимаясь на третий этаж – где и жила сестра с семейством – мы лишь слегка привели себя в порядок, поправив волосы и кожаные куртки.
Открыли нам почти сразу же: Сергей – муж сестры – хмуро выглядывал из сереющей темноты, явно не радуясь нашему появлению, а по бокам двумя пятнами сияли лица его сыновей и моих племянников: Вадима и Егора. Хозяин, похоже, не узнавал меня или не хотел первым возобновлять знакомство: так же хмуро он переступил с ноги на ногу, и мне пришлось самому устанавливать контакт.
“Здорово, Сергей! Лена дома? А я тут решил с другом нагрянуть: без предупреждения, но зато с подарками!”– Мы уже открывали сумки, собираясь извлечь купленное на станции, когда в прихожую вбежала сестра, и, отодвинув мужа в сторону, бросилась мне на шею.
Она мало изменилась после последней встречи, и предварительно я не мог сделать каких-то выводов о состоянии дел: такая же живая и порывистая, она быстро рассказывала об успехах сыновей и мужа, всё так же хмуро смотревшего в нашу сторону. Мы сняли куртки и прошли в большую комнату; коньяк и конфеты мы отдали хозяину, а сами устроились на софе: Алик включил телевизор, а мы вдвоём стали шептаться, возвращаясь к следам прошлого, во многом общего для нас.
Однако недолго оставляли нас в покое: сначала в комнату заглянула молодая женщина – близкая знакомая семьи – на что сразу отреагировал Алик: отлипнув от телевизора, он переключился на вполне достойный раздражитель: весело представившись, он тут же начал нести чушь и пудрить мозги, стараясь произвести впечатление, что вполне благосклонно принималось и оценивалось; как я услышал краем уха, он уже приглашал её куда-то и чуть ли не назначал свидание – отдельное от сегодняшней встречи – так что мне захотелось даже вмешаться – во избежание последующих неприятностей – однако кое-что другое помешало и ему, и мне, разнеся в клочья всю нашу уверенность и благодушие.
Когда я увидел его, он стоял в дверях, ещё более мрачный и насупленный, излучая на нас – всех вместе – злобу и ненависть, так что замолчал и притих даже Алик, не отличавшийся особой чувствительностью: сестра же с подругой стали похожи на кроликов, смотрящих удаву в широко открытую пасть, не в силах пошевелиться и сделать прыжок далеко в сторону. Не всё, значит, благополучно было здесь на самом деле, и наш визит мог принести пользу не только нам с Аликом; в предчувствии взрыва я поднялся и сделал выпад первым.–”Ты что же, Сергей: не рад нам? А я надеялся: что вот приедем, посидим и восстановим старые связи!”–”А ты шалаве своей лучше объясни: что она имеет право делать, а чего нет! А насчёт связей: уж по этой части у неё всё вполне благополучно, у шлюхи у такой!”– Он с такой яростью выплюнул обвинение, что я не сомневался в ответной реакции сестры, но она молчала, сжавшись и мелко дрожа от страха; обвинение, возможно, было не напрасным.
Но я не мог оставить её на произвол судьбы, не выяснив правды.–”У тебя что же: есть доказательства её вины?”–”А какие нужны доказательства? Если б были: я б давно убил.”–”Нет, так, знаешь ли, не годится: я родственник, и имею право всё знать, и не позволю просто так обижать и издеваться!”–”И что ты мне сделаешь?”– Он скорчил презрительно рожу, и я вполне адекватно оценил соотношение сил: он был выше и явно сильнее меня, и проступавшие теперь замашки жлоба и хама заставляли пожалеть сестру и подумать о возможной реальной помощи её и её детям.
Совсем не для того приехали мы в тёплый майский день в этот тихий город: и слишком уж запущено выглядел конфликт, явно не вчера начавшийся; но Лена была не из тех, кто стал бы отращивать мужу длинные ветвистые рога-отростки, и лучше всего было поговорить с нею: наедине и без свидетелей.
“Ты знаешь, Сергей: нам надо обсудить всё это. То есть мне и Лене. Мы пока отойдём: на лестничную клетку?”– Он молча развернулся и вышел, и так же молча мы покинули квартиру и устроились на площадке у окна: отодвинув в сторону скопившиеся здесь мусор и грязь.
“Так что у вас произошло с мужем?”–”Да ничего особенного. Но ты же плохо знаешь его: он же хам. И ни с чем не хочет считаться!”–”А сейчас-то что с ним случилось?”–”Да подруга пришла, с которой давно не виделись: всего-навсего. И ещё в гости пригласила.”–”А что ж его-то не устраивает: сходил бы, развеялся.”–”Да там молодые ребята. А он ко всем ревнует. Хотя и сам тоже хорош… Я ведь о его шашнях-то тоже знаю, и если бы не дети…”–”Так уходи от него!”–”Куда? К родителям? И что потом будет: об этом ты подумал?”–”Но он не бьёт тебя?”–”Пару раз ударил как-то… Но больше на словах. Он в последние два года изменился: раньше всё был тихий и ласковый. Да: и он ведь работу поменял: раньше на станке работал, а теперь охранником.”–”Он потому и накачанный такой? Раньше не замечал как-то.”–”Он постоянно тренируется: ходит в тренажёрный зал, и дома с гирями тоже. Так что ты с ним поаккуратней: не так давно он одному тут двинул: так что пришлось швы накладывать. А сам потом деньги платил: чтоб в тюрьму не попасть.”–”Горячий он у тебя. Ну а деньги домой приносит?”–”Приносит: и даже больше, чем зарабатывает. Он ещё ведь дополнительно подхалтуривает: то в одном месте, то в другом. Иногда даже много бывает.”–”А он не из этих?”– Я ясно дал понять: о ком идёт речь, но она сильно замотала головой, отметая предположение.–”Я бы уж догадалась: если б что было. В криминал он не лезет: в откровенный. А обычные-то дела: разве сейчас хоть кто-то не связан с этим? Разве у тебя у самого всё чисто и гладко?”– Я улыбнулся, подавляя воспоминания о неких проделках недельной давности, завершившихся вполне благополучно: кто же сейчас обходился без этого, и тот же Алик воспринимал машину – полученную на работе – как законное средство получения дополнительной прибыли: калымя по два-три часа ежедневно. Всяческого уважения и признания заслуживал её муж за стремление – пускай даже грубой физической силой – заработать как можно больше, чтобы Лена и дети могли купить всё нужное и полезное, и не чувствовали ущербности и ненужности: он давал им основу, и не было смысла серьёзно вмешиваться и что-то менять здесь по существу: он и не принял бы вмешательства, и мог даже измениться в худшую сторону.
“Тогда, может, вам надо иногда к нам в гости выбираться: всем вместе? Чтобы как-то подействовать на него: а то воспитанности ему явно не хватает.”–”Не любит он гостей. И здесь – знаешь ли – всё проще: кто сильнее – тот и прав. Тут тебе не столица.”–”А мы с Аликом как раз хотели слегка развеяться: у вас посидеть, потом может ещё где-нибудь.”–”Знаешь: сейчас он не в духе. Но вы тогда можете с подругой пойти: на чей-то день рождения, уж и не помню точно. Хочешь?”–”Если твоя подруга не против: тогда конечно. Пойдём?”– Мы спустились в квартиру, где всё оставалось без особых изменений: Алик вовсю трепался с развеселившейся гостьей, муж сестры мрачно курил на кухне, а дети возились в коридоре, таская машинки и пластмассовые игрушки.
Когда мы предложили Свете – Лениной подруге – заменить Лену – то не сомневались в ответе: Алик уже смог произвести явное впечатление, плодами чего нам оставалось воспользоваться: давно уже пора было двигать отсюда. Мы быстро попрощались – не усугубляя семейного разлада – и покинули дом, оказавшийся не до конца гостеприимным.
Всего пару остановок было до места сборища гостей: требовалось вернуться немного назад – по утренней местной трассе – после чего надо было пройти по улице, состоящей из деревенских одноэтажных домиков с огородами и участками. В одном таком домике – достаточно крупном и нарядном снаружи – и веселились сейчас гости, собравшиеся час или два назад. Уже издали показала нам его Света: мы и сами поняли это, обнаружив три припаркованные машины на ближних подступах: не самые, значит, простые гости приехали сегодня сюда.
Калитка была открыта, и дверь свободно болталась на петлях, и даже обычного здесь охранника – собаки – мы не обнаружили в пределах огороженного забором прямоугольника: ничего, значит, не боялись хозяева дома, очень активно в то же время проявлявшие себя: музыка так и гремела над округой, заглушая все прочие проявления звуковой активности и совершенно явно мешая соседям; очень большим влиянием, видимо, пользовались здесь хозяева.
Светлану мы пустили первой: Алик всю дорогу не отлипал от неё, забавляя и не давая заскучать, но на ближних подступах она сама неожиданно отстранилась и подобралась, почти не реагируя на пошлые шутки и весёлый трёп: она хотела быть отдельной от него. По выложенной плитками дорожке мы протопали к дому: вишни и яблони с раскрывшимися цветами заполняли окружающее пространство, и большого труда стоило уклоняться от пчёл и шмелей, бороздивших воздух: они были при деле, и совершенно не собирались считаться с посторонними предметами, возникавшими у них на пути.
Входная дверь пристёгивалась мощной пружиной, и Алику пришлось прийти на помощь: он растянул почти до конца неподатливое тёмное железо, пропуская спутницу, и потом пролез сам; мне пришлось поднапрячься, потому что дверь так и норовила захлопнуться и наподдать сзади, и я не сразу разобрался: что за шум возник впереди.
Невысокий парень – лет на пять моложе нас с Аликом – явно не хотел никого пропускать дальше: он спорил и с Аликом, и с подругой сестры, выпроваживая нас всех вместе, как будто Света не была приглашена заранее, или хотела сейчас примазаться к чужому, закрытому для неё. Больше на веранде никого не было: парень мог быть охранником – по крайней мере он был похож манерой поведения: потому, возможно, и было всё как бы брошено на произвол судьбы: человек, поставленный следить за окрестностями, зашел временно в дом, и оттуда – через окна – наблюдал за окружающим.
Сквозь обычную ругань я наконец разобрал нечто внятное: Света упомянула какого-то Олега, потом Жору, что благотворно подействовало на начинавшего уже злиться охранника: он явно слышал эти имена. Однако он так и не пропустил нас дальше: из внутреннего кармана он выудил мобильный телефон и – отвернувшись в сторону – зашептал быстро и напористо, делясь информацией и явно запрашивая указания. Он мало походил на охранника – маленький и невзрачный – но так же мало и этот дом напоминал загородную резиденцию богатого человека: одноэтажный и непримечательный, он отличался от соседних строений только свежестью красок на стенах и новизной крыши и крыльца; возможно, что и охранник был под стать дому, и у достаточно состоятельного хозяина – ещё не доросшего до отдельной виллы в окружении таких же вилл в престижном месте – было просто не так много денег, чтобы нанять на ответственную работу крепкого объёмистого мордоворота.
Наконец ему ответили: прильнув к трубке, охранник выкатил от напряжения глаза и приоткрыл рот, и потом медленно повернулся к нам, оценивая по очереди всех троих. Он что-то ещё буркнул – дополняя предыдущее – и быстро кивнул, выслушав приказ. “Можете проходить.” Он показал направление, одновременно складывая телефон и засовывая его куда-то под мышку: теперь мы были допущены на праздник жизни, и вполне могли рассчитывать на пару приятных часов в новой компании и на новые знакомства: с неизвестными пока последствиями.
Через дверь в дальнем конце мы попали в большое помещение: именно здесь гремела музыка, разносясь далеко вокруг, и именно здесь – примерно посередине – находился огромный стол в виде овала; несколько мужчин и женщин – в-основном старшего возраста – сидели вокруг, уже вовсю налегая на выставленные блюда и закуски: несколько стеклянных или хрустальных вазочек заполняли салаты, здесь же находились овощи – в свежем и солёном виде, а также какая-то рыба и мясное. Мы приветливо поздоровались: Света уже представляла нас – как замену лучшей подруге, не сумевшей вырваться из дома; по её словам муж Лены выглядел полным варваром и дикарём. Мы по очереди назвали себя: все сидящие за столом только вежливо кивали, так что нам было совершенно непонятно – а кто же хозяин? – пока из-за стола не приподнялся невысокий мужчина – лет пятидесяти – растянув весь рот в яркой ослепительной улыбке.–”Приветствую вас, молодые люди. Выбирайте себе местечко.”– Он предоставил нам свободу выбора, и мы тут же занялись выяснением того, где удобнее и приятнее всего нам было бы устроиться на ближайшее время.
Почти половина стульев оставалась ещё свободной, явно намекая, что не все пока в сборе: чистые тарелки с вилками и ножами подтверждали это. Я сел справа от женщины среднего возраста: слева под боком у неё находился муж, и дальше все сидели плотно, так что Алику пришлось пристраиваться рядом со мной: напротив хозяина. Света бросила нас: она явно не хотела иметь с нами чего-то общего, и заняла место в середине свободного пространства. Ближайшим к ней с другой стороны оказался хмурый плотный мужик лет сорока: подобное соседство не могло нас ничем прельстить.
Мы слегка проголодались: выяснение отношений у сестры не дало нам возможности пообедать, и очень даже кстати оказывалось это неожиданное для нас отклонение в намеченном маршруте: сразу же мы налегли на салаты и мясные и рыбные деликатесы, так что у хозяина могло сложиться не самое лучшее мнение по нашему адресу. Я быстро осознал это: отложив вилку, я налил вина и стал разглядывать людей, с которыми нас свела судьба.
Женщина рядом явно занималась конторской работой: крепкая дама в вязаной кофте ухаживала за мужем и весело болтала с женщинами напротив; муж выглядел вяло и беспокойно: очень высокий и худой мужчина еле двигал руками и был занят тайными мыслями; дальше сидела молодая девушка: видимо, их дочь, напрасно пытавшаяся расшевелить отца. Три пожилые женщины дальше напоминали трёх сов: нахохлившиеся сумрачные птицы парили над столом, и я заметил несколько неприязненных подозрительных взглядов, брошенных в нашу сторону: они, безусловно, не доверяли нам.
Хозяин сборища вовсю трепался с высокой красивой блондинкой, открыто флиртуя и заигрывая. Мрачный мужик в конце стола – как я понял – являлся её мужем, и теперь вынужден был присутствовать: по неизвестной нам причине он не решался хлопнуть дверью, забрав жену и простившись с компанией. Возможно, он просто зависел от хозяина: что по крайней мере объясняло ситуацию и ясно показывало силу и могущество обитателя и владельца: уже достигшего вполне определённого положения.
Однако слишком многое оставалось непонятным, и кроме всего прочего стоило установить более тесный контакт с местным населением: мы собирались провести здесь ещё пару часов, и имело смысл хоть с кем-нибудь познакомиться и поболтать. Женщина слева от меня вполне подходила: я заметил пару заинтересованных взглядов, изучающих и оценивающих; невнятное общение с мужем, безусловно, должно было надоесть ей, и когда я повернулся и легонько коснулся её плеча, она сразу же отреагировала, заранее улыбнувшись и проявляя заметный интерес.–”Простите: мы сегодня здесь впервые, и абсолютно ни с кем не знакомы. А хотелось бы. Для начала: меня зовут Димой. А вас?”–”Ирина.”–”Очень приятно: предлагаю, Ирина, выпить за знакомство. Не возражаете?”– Она кивнула, и мы чокнулись и слегка пригубили плескавшееся в бокалах вино, отдававшее осенью и виноградом.–”И нельзя ли, Ирина, узнать: а что мы, собственно, тут отмечаем? А то нас не до конца проинформировали.”–”Ну как же: Владимиру пятьдесят лет, и такие события требуют внимания. И кстати: а вы-то как сюда попали? Я не имею в виду ничего плохого, но…”–”Судьба, это – судьба. Одних, знаете ли, заносит куда-нибудь на Мадагаскар, других – на южный полюс, а нас сегодня: за этот праздничный стол. И не вижу тут ничего дурного.”–”Ну что вы: я не то хотела сказать. Просто здесь как бы все свои.”–”А мы и есть: свои. Почти свои. Сегодня моя сестрица должна была прийти: вот только муж не пустил.”–”Ах, Леночка?”–”Вреднющий мужик, скажем прямо, и сделать с таким ничего не выйдет: здоровый как лось, а мозгов не хватает: как обычно.”–”Да, Леночке можно посочувствовать: мне в этом отношении куда больше повезло. Только ведь профессия на всё отпечаток накладывает.”–”Вы о чём это?”–”Как же: его ведь работа в чём состоит: разве не знаете?”–”Не знаю.”–”Ну тогда может я напрасно тут язык распустила: его и отрезать могут.”– Она сердито отвернулась, но слишком уж сильно задел меня такой поворот, связанный с очень близким и дорогим человеком, и слишком уж в явном направлении был брошен камень, вызвав разрушения и хаос в устойчивой картине семейного мироздания.
“Простите: вы не обижайтесь, но я действительно чего-то могу не знать: я тут был два года назад, а что случилось за последнее время: понятия не имею. Так что может объясните? Я никому ничего не скажу: честное слово.”– Я говорил искренне, но она, похоже, разочаровалась во мне: пригубив вина из бокала, она полностью сосредоточилась на огромном круглом мандарине, добытом из вазы: острыми маленькими коготками она взрезала оранжевую шкурку и бросала её на салфетку, разложенную специально для мусора, и я решил уже, что она мне не ответит и знакомство завершится, серьёзно и не начавшись; она уже дожёвывала мандарин, и я отвернулся, наблюдая за весёлым щебетом именинника, когда неожиданно она обратилась ко мне.–”Знаете: давайте сменим тему. Слишком грустно и печально всё это. Здесь можно найти предметы поинтересней.”– Она скосила взгляд куда-то поперёк стола, и я понял: что она имеет в виду.–”Вы про именинника и его соседку?”–”Ага: именно.”– Она почти зашептала.–”Совсем мужик совесть потерял: на глазах у жены и мужа этой вертихвостки…”–”Какой жены?”–”Собственной: сбоку от него.”– Она явно намекала на одну из трёх женщин, оставивших не лучшее впечатление. Жена выглядела старше Владимира, и можно было понять его интерес к красавице-соседке: высокой не толстой, но и не тонкой блондинке лет на пятнадцать моложе него.
“Так он наверно богатый человек: домишко у него, я заметил, хорошо отремонтирован, а чтобы содержать охранника – надо иметь основания.”–”А это не охранник.”–”А кто же?”–”Как у них называется: смотрящий, если я не ошибаюсь.”–”За чем смотрящий?”–”За чем надо.”– Она недовольно уставилась на меня.–”Специализация у него такая. Недавно кто-то наезжал на него, и “крыше” пришлось предоставить этого… во временное пользование. Но как только рассосётся: его сразу отзовут. Дорогое удовольствие, скажем прямо.”– Она задумалась.–”А насчёт богатства: большое преувеличение. Хоть мой муж и надеется на помощь: но это вряд ли.”– Она задумчиво уставилась куда-то перед собой.–”А что же ваш муж: если не секрет, конечно?”–”Вообще секрет: но вам уж я расскажу, вы тут человек случайный, и вряд ли мы когда встретимся. Он у меня тоже из деловых: сейчас ведь все деловые.”– Она неожиданно зашептала.–”Вот только голова не у всех на месте. А о совести вообще говорить не приходится: словно никогда и не было такой… А сколько жуликов и проходимцев вокруг рыщет: если бы вы знали!”– Она закатила глаза и отхлебнула из бокала.–”Но вы – я вижу – не из таких; вы-то кем работаете?”–”Строителем: в одной солидной конторе. А Алик нашего директора возит: и чувствуем мы себя совсем даже неплохо.”–”Везёт вам! Никаких забот и головной боли: как бы рассчитаться с партнёрами, продать товар и погасить кредит. И “крыше” своё отдай: без этого никак. А инспекция так и норовит содрать лишнее: за официально декларированное, разумеется. Вы ведь с этими монстрами не общаетесь?”–”Нет, слава богу.”–”Вам везёт: а мне постоянно – как главбуху – приходится это делать: малоприятное занятие, скажем прямо. Как ни мухлюй, а всё равно ведь что-то выплывет, а им только дай ухватиться за кончик: всю подноготную из тебя вытянут. А налоговые ставки у нас какие: знаете?”–”Примерно.”–”Так вот: в некоторые кварталы – если по закону – мы вообще в прогаре: должны отдавать больше, чем зарабатываем. И живи как хочешь!”–”Но как я понял: вы находите выход?”–”Приходится: просто приходится вести тройную бухгалтерию. Да это везде так!”–”Простите: а почему тройную?”–”Как же: один баланс реальный, второй – для государства. А третий – для “крыши”: чтобы знала меру и особо не распоясывалась. Вы ведь с ними не общаетесь: а мне постоянно приходится сдерживать аппетиты. А им палец в рот не клади: расслабишься – всё выгребут, ничего не оставят. А жить на что-то надо?”– Она слабо улыбнулась, и мне стало жалко её: мужественно борющуюся с таким количеством врагов и конкурентов, не дающих вздохнуть свободно и отдышаться. На её месте я наверняка не выдержал бы долго, и следовало признать: она сильная женщина.
“Но вы всё же не бедствуете?”–”В каком смысле?”–”Ну… вообще. Тут у дома стоят машины: небось одна из них ваша?”–”Самая скромная: “семёрка”. Разве это может считаться роскошью в наши времена? Обычный атрибут делового человека, и не больше. У некоторых сейчас и самолёты свои есть: и никого это больше не удивляет.”–”Конечно. А я всё-таки не понял: чем ваш муж занимается?”– Она замялась.–”Ну… куплей-продажей.”–”Чего?”–”Да что попадётся: интересненькое. Хотя не совсем: продуктами питания и напитками мы не занимаемся: муторное дело.”– Неожиданно ей захотелось попробовать салат, который она только сейчас разглядела в гуще блюд, мисок и салатниц: мне пришлось вставать и тянуться, нагибаясь к середине стола; Алик, как я заметил, всё ещё пытался флиртовать со Светой, совсем уж вяло реагировавшей на него, но судя по всему, он находился на пути к новой цели: плотоядный взгляд в сторону красавицы-блондинки предвещал достаточно бурные события, и имело смысл предупредить его, объяснив реальный расклад сил и интересов за столом.
Тут же я ввёл его в курс дела: информация о муже красавицы насторожила его, однако Алик – как я понял – не захотел полностью отказываться от замысла: в конце концов нас просто выгнали бы отсюда, но на большее организаторы застолья вряд ли могли рассчитывать. Он явно ждал танцев, когда можно будет перехватить инициативу и показать всем – кто ещё не видел и не переживал рядом с собой – ураган эмоций и страстей, поток кипящей лавы, которым он становился, очаровывая и покоряя даже самых холодных и непокорных, смотревших до того свысока: сверху вниз.
Разобравшись с Аликом, я снова повернулся к соседке: она мирно дожёвывала салат, запивая минеральной водой из бокала, так что мне пришлось немного подождать; тут же одна из женщин вылезла с тостом, что потребовало соответствующих действий, временно сплотивших всех вокруг эпицентра, однако недолго продолжалось общее возбуждение и оживление: почти сразу все снова рассредоточились и занялись привычным уже общением: пожилые женщины на другой стороне шептались, неприязненно оглядывая всех присутствующих, Алик понемногу окучивал неподдающееся колючее растение сбоку, а хозяин и именинник продолжал вовсю ухлёстывать за посмеивавшейся блондинкой: она явно не возражала против его шуточек и лёгких прикосновений, безусловно возмущавших ближайшее окружение. Как я понял, хозяин рассказывал скабрезные анекдоты, достаточно умело и увлекательно, периодически пользуясь ненормативной лексикой и не стесняясь даже молодой девушки. Моей соседке явно не нравилось подобное отношение, и я смог снова вызвать её интерес, шепнув её пару слов по поводу происходящего.
“Как я понял, он достаточно богатый человек: если позволяет себе такое.”–”Да что вы! Обычный барыга: просто хорошо знающий все входы-выходы. Это не мой лопух, которого любой встречный может объегорить. А этот сам кого угодно сожрёт и не подавится. Вон какую морду отрастил!”– Здесь она была неправа: он не был таким уж толстым, а лицо его если от чего и лоснилось, то никак уж не от жира, но я не стал спорить, нарываясь на конфликт.
“И чем же он промышляет?”–”Да что подвернётся. Недавно вон два состава меди загнал: так теперь почивает на лаврах и блаженствует.”–”На запад?!”–”Нет: немного ближе. Но я же сказала: этот жулик знает, где чего достать, а также кому и сколько сунуть: у него давно всё отлажено. Это не то что мой… Хотя как я поняла: после сделки с медью на него и наехали. Так что у каждого свои трудности.”–”Понятно. А у вас-то что стряслось? Как я понял: вы хотели у него просить помощи?”–”Да кинули нас одни мерзавцы: мы уж и кредит взяли, и с партнёрами договорились. А у поставщиков что-то не срослось, так что мы теперь сами понимаете где… А всё этот лопух виноват.”– Она метнула взгляд в сторону мужа, и я мысленно посочувствовал ему, представив себе их семейную жизнь в полном блеске и красоте: вечную грызню и пилёжку не такого уж прочного и крепкого на вид и явно замученного жизнью мужа соседки.
“Что: вы много потеряли?”–”Разумеется: помимо процентов по кредиту и неполученной прибыли пришлось платить неустойку всем партнёрам. Но и это не всё! Мы ведь десять процентов уже отдали как предоплату, а теперь ищи ветра в поле… Как оказалось: они давно всё обналичили и смылись, а мы теперь отдуваемся. И ведь не первый раз такое!”– Судя по телодвижениям, ей очень захотелось двинуть любимого супруга слева под рёбра, но в конце концов она сдержалась: потянувшись за бокалом, она опрокинула в себя всё его содержимое и захрустела солёным огурцом, так что пожилые женщины на другом краю стола уставились на неё; она твёрдо выдержала их взгляды и твёрдой недрожащей рукой сама налила себе – не дожидаясь моей помощи – всё того же красного огненного напитка, и мне ничего не оставалось, как присоединиться к ней в стремлении уйти от тяжких воспоминаний и мыслей, гложущих и даже здесь не дающих покоя.
“Кстати: вон тот мужик – муж блондинки, если я не ошибаюсь? А почему ж он всё терпит: или он так зависит от хозяина дома, что не может и слова сказать?”–”Да нет: тут всё сложнее. Она просто издевается над мужем.”–”Тогда это хамство с её стороны: я бы такое не позволил.”–”А ей наплевать: она сама себе хозяин. Она ведь не какая-нибудь – нет! – она главбух самого большого магазина в городе. Да он и сам виноват к тому же: она ведь пару раз его тоже застукивала. Разумеется: с его подопечными.”–”С кем, с кем?”–”То есть со спортсменками: он ведь директор женской гандбольной команды – из высшей лиги – а директор команды: большой человек. Так что девочки у него постоянно под рукой, и отношения у них весьма своеобразные. И то ли ещё сегодня будет!”–”Что вы имеете в виду?”– Она удивлённо уставилась на меня.–”Ну да: вы же не местный. Тут её хахаль должен ещё подъехать: для него как раз и оставлено место. А вы думали для кого: не для вас же?”– Мне не понравился выпад, но я сдержался, в новом свете представив ситуацию: интересно они жили тут в последнее время, ни в чём себе не отказывая и ни с чем не считаясь, так что мы вполне могли рассчитывать на успех поездки. Хотя шансы Алика в этом месте резко уменьшались.
“Кстати: блондинке на вид лет тридцать пять, а в таком-то возрасте у женщин уже обычно дети, так что как это…”–”У неё есть: дочка. От предыдущего брака. А с нынешним мужем они лет пять расписаны.”–”Понятно. Весело вы тут живёте, ничего не скажешь.”–”А у вас в столице: разве хуже?”–”Да кому как повезёт, знаете ли: это строго индивидуально. Мой друг, кстати, большой специалист.”–”Да? Только ваш дружок напрасно Светочку клеит: не выйдет у него ничего. Сегодня вместе с Жорой должен её парень приехать, и как бы чего не вышло.”–”Да? Спасибо за предупреждение. Но он это так: дурака валяет.”–”Ну-ну: только как бы ему не наваляли. Они горячие ребята. И по сравнению с ними вы хлипковаты…”– Она скривила лицо, выдавая нам не слишком лестную оценку, и я представил двух бугаёв, могущих заявиться в любой момент: если они хоть в чём-то напоминали мужа сестры, то встреча выглядела крайне нежелательно, и в любом случае стоило предупредить Алика.
Однако Алик и сам уже почувствовал неблагополучие: явный отпор со стороны соседки безусловно надоел ему, мои же новости о ближайших перспективах окончательно огорчили его и расстроили: слишком небогатый выбор оставался для нас здесь в данный момент, и вполне возможно: имело смысл собирать вещи.
Но после быстрого обсуждения мы решили пока задержаться: следующим местом назначения была квартира подруги Алика, куда – по его мнению – стоило прибыть не раньше трёх часов; ему было виднее, и я не стал с ним спорить: неожиданная задержка на пути оказалась достаточно приятной, а общение с соседкой обогатило массой информации: в том числе относящейся к семье сестры. Не напрасны были, значит, догадки и предположения, истекавшие оттуда, и не только приятное – на что я надеялся в ближайшее время – но и полезное должны мы были получить в светлый весенний день.
Соседка так и не объяснила мне до конца: что она ещё знала о муже сестры, и напоследок я решил заняться этим. Она продолжала чревоугодничать, откликаясь уже только на явные деликатесы вроде икорки или балычка: пухлыми пальчиками она приподнимала очередной бутерброд с густо наложенными красными или чёрными крупинками и не спеша откусывала кусочек за кусочком, тщательно пережёвывая и изредка запивая красным вином, что вызывало всё больше молчаливое, но явное недовольство на противоположном конце стола: три пожилые женщины почти с ненавистью уже смотрели на такое наглое беспардонное поведение, не решаясь пока на словесную атаку. Как я понял, таким образом соседка выражала отношение к хозяину дома: ни на что не надеясь и не рассчитывая получить здесь помощь, она наказывала его за аморальность и безнравственность: и за то, что он оказался человеком знающим и способным обойти всех и вырвать из-под носа жирный лакомый кусок – к чему не был приспособлен её собственный муж и она сама, и за хамоватое отношение к жене и гостям, и за очевидную попытку на глазах у всех причастных к этому охмурить местную – как я понял – общепризнанную красавицу; однако это могло привести к скандалу, и я попытался предотвратить его.
“Знаете, Ирина: по-моему, тут кое-кто готов сожрать вас с потрохами, так что может вы пореже как-нибудь…”–”Ничего, подавятся.”–”Но их же много: и одна их них – как я понял – жена хозяина.”–”Да никакая она не жена! Просто живут вместе.”–”Ах, вот так? Понятно. А что ж вы раньше говорили?”–”Это для простоты: а то запутаться можно: кто тут с кем и в качестве кого. А вы-то сами как: женаты? Что-то не вижу я колечка.”–”Я дома оставил: чтобы не затерялось. Вообще же: не принципиально. Я вот что ещё хотел у вас спросить: а чем всё-таки занимается муж Лены?”– Она наконец оторвалась от поедания бутербродов и напряжённо воззрилась на меня.–”Вам это надо?”–”Да желательно: а то как-то у них всё слишком неопределённо.”–”Вы хотите определённости? Ну хорошо: бандит он, данью фирмы обкладывает – вроде нашей – и неплохо сейчас живёт. Вы это хотели?”–”Я так и понял. Опасное у него ремесло.”–”А вы ещё ему посочувствуйте и пожалейте! А то он, бедняга, совсем в последнее время заработался и устал, а пожалеть его некому.”–”Да нет: я так.”–”Я тоже так. Только из-за его дружков мы скоро по миру пойдём, если кто-нибудь не поможет! Кстати, я вроде слышала: его бригадиром хотят сделать, а его орлы – между прочим – наш район и держат. Так что: вы нам не поможете? Через сестру, через Леночку: она всё-таки жена, и могла бы попросить его снизить процент, хотя бы на время. А?”–”Да вы сами с нею поговорите: зачем лишнее звено? Если у вас тяжёлое положение: они должны понять. Какой им смысл резать курицу, приносящую золотые яйца.”–”Вот именно что! Только они не всё понимают: им лишь бы сейчас содрать, а дальше… Дальше может быть крышка.”– Она страдальчески всхлипнула, и я снова почувствовал жалость и желание помочь сильной мужественной женщине, борющейся с многочисленными опасностями и врагами, не дающими расслабиться, но неожиданно я услышал новый посторонний звук: хлопнула входная дверь – заставив всех замолчать и насторожиться – на веранде негромко загалдели, проходя – судя по всему – такую же строгую проверку, что и мы, и наконец в помещение ввалились новые незнакомые нам люди.
Надо думать, это и были долгожданные гости: двое парней чуть постарше нас весело поздоровались со всеми и выставили подарок – бутылку коньяка – после чего быстро устроились за столом. Парень пониже уселся около Светы: они сразу защебетали, отгородившись от всех и не обращая ни на кого внимания: они получили всё нужное им, оставив всех прочих где-то снаружи; второй же гость – под два метра ростом – долго кружил вокруг стола, примериваясь и выискивая удачную позицию: блондинка была уже в плотном окружении, и он никак не мог оказаться рядом: здесь уже находились муж и назойливый именинник, так что в конце концов он занял место с другой стороны стола – примерно напротив – заполнив одну из последних вакансий.
Я заранее опасался их прихода, но всё оказалось не так уж страшно и напряжённо: совершенно ничем не напоминали они бандитов или иных представителей не вполне официальных, но могущественных структур, крепко обосновавшихся на окружающей местности и установивших свои порядки, по которым жили и которым следовали те, кто хотел жить и дальше; вряд ли также они являлись интеллектуалами, зарабатывавшими своим умом и знаниями: ведь даже я, кончавший в своё время географический факультет университета и некоторое время проживший в далёкой глуши на метеостанции – вынужден был после женитьбы вкалывать на стройке, поскольку мои знания и способности находили слишком уж неадекватную оценку, заставлявшую недоумевать и спрашивать: кому и зачем было нужно учить несколько лет тому, что потом не потребуется и растворится в окружающем пространстве, почти не оставив следов и последствий, кроме памяти о весёлых попойках и первой настоящей любви, которые всего лишь сопровождали и окружали происходящее, и какого-нибудь шрама на теле – вещественного следа полевой экспедиции?
Судя по внешнему виду, они могли оказаться коллегами Алика – водителями машины или автобуса – что подтверждалось манерами приятеля Светланы: после перешёптывания он довольно бесцеремонно обхватил её и прижал к себе, забасив уже вслух грубоватым простуженным голосом, в ответ на что Светлана заурчала и замурлыкала, окончательно оставив Алика с носом: вот ради чего рвалась она сюда и вот кто являлся её целью и смыслом: мы были здесь посторонними и не могли претендовать на малейшее внимание, и только возможность потрепаться с соседкой удерживала меня ещё в этом доме, переставшем быть тёплым и гостеприимным.
Но Алик, похоже, несколько иначе относился к происходящему: сразу же он переключился на самый ценный экземпляр, и так уже окружённый и обложенный со всех сторон плотными мужскими телами и взглядами: блондинка попивала винцо, уже особо не реагируя на пошлости хозяина. Гость явно был интересен ей: периодически она поднимала глаза и скашивала их на мощную крепкую фигуру, после чего заметно менялась: она ощупывала взглядом мышцы груди, рук и живота, оглаживая их и обещая гостю всё то, что должно было последовать позже – не знаю уж где и при каких обстоятельствах – но совершенно очевидно они являлись любовниками; данный факт – судя по всему – был известен всем присутствующим: муж красавицы набычился и стал злобно кромсать кусок мяса, лежавший до того мирно на тарелке: муж был мрачным злобным быком, с которым шла серьёзная долгая игра на стадионе для корриды: пикадоры на лошадях или пешие тореадоры дразнили невинную случайную жертву, разгорячали её, а потом набрасывались и втыкали в мощное тело кинжалы и дротики, и бык уже истекал кровью, из последних сил, бросаясь на очередного смертельного врага, но слишком неравны были силы, и все попытки отомстить кончались провалом, а бык приближался к тому, чем должен был стать в конце: большим куском жирной говядины.
Три женщины напротив не оставались также в стороне: теперь они полностью сосредоточились на новой угрозе их спокойствию и благополучию; новые гости взбаламутили и без того неровную гладь водоёма, одним своим присутствием повлияв на течение праздника: Жора – любовник блондинки – вовсю теперь налегал на закуску, только однажды взбодрившись стопкой горячительного; его друг почти не отставал, продолжая в промежутках тискать Светлану, переставшую скромничать и стесняться, что также не нравилось блюстительницам нравственности и чистоты. Только соседка слева воспринимала ситуацию весело и раскованно, злорадно обсуждая и высмеивая обидчиков и недругов, собравшихся за праздничным столом.
“Во как жрёт-то, троглодит: оно и понятно, скоро – как только они улизнут вдвоём – ему силы очень даже понадобятся.”–”Вы про Жору и блондинку?”–”Ага. Хотя вторая парочка тоже хороша: вон как лижутся, аж оторваться не могут.”–”Вы слишком строги.”–”Это я-то? Ну что вы: я отмечаю только основные моменты. А если бы я ещё пошла вглубь…”–”И что тогда?”– Она смерила меня посуровевшим взглядом, но я решил не обострять тему.–”Кстати: а они кем работают?”–”Жора – водителем, как ваш дружок, а приятель: где-то в фирме трудится. Уж и не помню в какой и в качестве кого.”–”Понятно. Солидные у вас тут кадры.”–”Кадры тут всякие есть.”–”И самый лучший: разумеется, хозяин дома!”– Она залилась тонким звенящим смехом, и я сразу присоединился к ней, слегка нарушив идиллию за торжественным праздничным столом.
Но давно уже, видимо, всем наскучил долгий процесс поедания пищи, и как только Жора с приятелем покончили с едой на тарелках, взбодрившийся хозяин предложил всем устроить перерывчик и заняться танцами. Сразу же все вскочили: стулья были расставлены вдоль стен, а стол с обильным угощением мы аккуратно перенесли в угол, где он меньше всего мешался. Давно уже молчавший магнитофон был вытащен и заправлен новой кассетой, больше годившейся для нового занятия: хозяин надолго окунулся ради этого в большую пёструю коробку, содержавшую весь его бесценный запас – судя по звучавшему раньше – включавший многие жанры и направления.
Я оказался в одной паре с соседкой, достаточно упитанной, но шустрой и ловкой: пока ещё все двигались раздельно, не сбившись в общую кучу, и можно было продолжить весёлую трепотню, необязательный разговор без продолжения и последствий, хотя не стоило забывать и про Алика, слишком уж много возомнившего о себе. Самый настоящий цирк разворачивался и набирал обороты прямо перед нами, заставляя вспомнить, к примеру, собачьи свадьбы или же события того же плана из жизни других представителей царства животных: в то время как красавица-блондинка томно двигала крупным красивым телом – прижавшись к груди, животу и коленям победителя – вокруг вертелись волчком сразу двое неудачливых конкурентов: не желавший мириться с поражением хозяин дома аж подпрыгивал и чуть ли не лез к ним в качестве третьего, совершенно ненужного и только мешающегося под ногами партнёра, что и демонстрировалось иногда красивой гармоничной парой: высокий гость пару раз подталкивал незадачливого претендента, и только быстрота удерживала того на ногах в опасной близости от очага возгорания: явно нешуточные страсти скрывались в поле, окружавшем их, и посторонний мог только погореть, так ничего и не добившись.
Но если хозяин дома и имел здесь какие-то права, то поведение Алика выглядело полной наглостью и бесстыдством: он тоже крутился рядом, под боком, бросая жгучие взгляды в сторону вожделенного недосягаемого приза, не проявлявшего никакого внимания или хотя бы интереса: она полностью растворялась в крепкой надёжной опоре, забыв и надоедливого хозяина, и всех мужчин, и даже мужа, переносившего спектакль уже почти спокойно и явно не впервые переживая подобное: он уже понимал бесполезность борьбы и смирился, и не знаю что удерживало его ещё здесь, где его ждали только позор и презрение.
Далеко не все принимали участие в развлечении: кроме мужа блондинки на месте остались и три старые побитые жизнью клуши: куда уж было им тягаться с молодостью и силой, да и кто составил бы им пару, поддержал компанию – слабым и безвольным – если все остальные были призваны на этот праздник жизни, оставив за бортом повседневное, которое в лице трёх покинутых женщин продолжало скалить зубы и угрожающе озираться в жалкой попытке остановить, уничтожить стремление к вседозволенности и свободе, которое было им больше недоступно. С болью в глазах им оставалось смотреть на резвящихся и дурачащихся: даже муж соседки – тихий и слегка пришибленный жизнью – легонько притопывал вместе с дочерью, не говоря об остальных, проявлявших куда больше активности: Света с кавалером почти не отставали от центральной пары праздника, да и мы с соседкой охотно поддерживали темп и напряжение, задаваемые оторвавшимися нарушителями морали и спокойствия.
Но недолго, видимо, могло сохраняться равновесие вокруг эпицентра и очага общих интересов: сначала я не понял смысла происходящего, и только чуть позже разглядел концовку: Алик и хозяин дома стояли друг против друга и – как петухи – готовы уже были устроить небольшую потасовку, причём неизвестно ещё было – кто сильнее и увереннее – Алик с молодостью и напором или хозяин – при молчаливой поддержке свидетелей и самих стен. Гребни надувались, противники разбрасывали лапами землю, готовясь к первому наскоку, они уже пробовали руки-крылья и злобно глядели друг другу в глаза, пытаясь напугать хоть таким способом – в то время как парочка продолжала безмятежное парение в доступной только им выси – и тут прорвало наконец сожительницу хозяина: вскочив с места она вцепилась имениннику в руку и одной своей массой заставила его изменить направление движения: она оттаскивала его подальше в угол, уговаривая и причитая, а он почему-то не возражал. Уже не так охотно двигались пары, расстроенные неблагополучием и тревогами, хозяин недовольно сопел в углу, а Алик тоже наконец осознал вину: он открыл дверь на террасу и покинул комнату, где было такое скопление тяжёлой нервной энергии.
“Ваш приятель – смелый человек. Но он напрасно так: всё равно ему здесь не светит.”–”А может: светит мне?”– Она откинулась и сощурила глаза, рассеянно разглядывая что-то у меня на груди, или забираясь чуть дальше – уже оценивая возможные перспективы: “а почему бы и нет, ну и что – что муж: он же рохля и тюфяк, да и почти ни на что не способен – где уж ему больше, а здесь всё будет шито-крыто: у него ведь жена, которой вовсе необязательно обо всём знать или догадываться, а мальчик ничего, вполне подходящий, как тот – два года назад: тогда ведь проскочила, и даже никаких намёков на подозрение: этому болвану одно теперь подавай – ящик с футболом – на всё же прочее давно уже не хватает – даже чтобы семью прилично содержать! – так что: может быть, может быть, может быть.”– Что-то подобное наверняка прокручивалось у неё в голове, отражаясь во взгляде и движениях крепкого упругого тела, и вполне возможно – всё зависело теперь от меня: от дальнейших слов и предложений, способных закрепить впечатление и довести дело до промежуточного результата – в виде обмена телефончиками. Уж потом-то наверняка всё пошло бы проще и нагляднее, и мне оставалось бы только собрать урожай – достаточно обильный и питательный – но, похоже, что-то в последний момент смутило и расстроило её: неожиданно она покачала головой и отстранилась, ясно показывая несогласие. Что-то не срослось, номер не удался, принеся одно сплошное разочарование, и я последовал примеру Алика: захватив большое сочное яблоко я вышел на террасу, где находился пропускной пункт в это царство разгула и веселья.
Однако охранника на боевом посту мне застать не удалось: в комнате находился только Алик, стоявший перед массивным круглым зеркалом и корчивший рожи: он мстил если не хозяину гульбища, то хотя бы его зеркалу, заставляя отражать одну пакостную конструкцию за другой, так что за несколько минут на долю толстого матового стекла явно выпало немало. Моё появление его не смутило: бегло оглянувшись, он продолжил вульгарное пошлое занятие, растягивая рот до ушей и закатывая глаза или уродуя нос или уши – маленькие и достаточно привлекательные – но становившиеся под воздействием рук сморщенными некрасивыми комочками.
Я вкратце рассказал об отношениях, связывающих главных действующих лиц; основное он и так уже понимал, так что мои новости только дополнили сложившуюся у него картину. “Так что может: двинем отсюда?” Алик отстал наконец от зеркала, получившего под занавес изображение явного упыря и душегуба: если бы нечто подобное появилось здесь на самом деле, то кто-нибудь из гостей мог получить инфаркт. Он ещё не мог решиться: посмотрев на часы, он покачал головой; лучше было подождать ещё полчасика, после чего наверняка можно было рассчитывать на успех. “А то торчать у закрытой двери – как-то неудобно.” По словам Алика, у его знакомой было много подруг: и на мою долю безусловно также придётся достаточно лакомый кусок. “И не сомневайся даже!”
Я согласился: однако нужно было не испортить окончательно отношений с хозяевами и другими гостями, продолжавшими развлекаться в соседнем помещении, и я решил проведать компанию, проявлявшую себя теперь не так бурно и активно: когда я аккуратно приоткрыл дверь, то обнаружил всего две танцующие пары – все же прочие расселись по краям сцены. Это были всё те же: Жора с блондинкой так же томно кружили под прицелом суровых завистливых взглядов – не обращая ни на кого внимания – и так же самозабвенно и самодостаточно держались Света с Жориным приятелем; хозяин вроде бы не заметил моего возвращения, и я приткнулся в углу, подальше от всех: не бесконечно ведь должны были продолжаться танцы, а на благосклонность соседки теперь вряд ли можно было рассчитывать. Хотя всё могло сложиться и по-другому.
Мелодия кончилась, танцоры встали, нерешительно переминаясь, и тут неожиданно проснулся муж блондинки: я думал, что он уже окончательно поставил на всём крест, и – оплёванный и униженный – так и будет ждать и напрасно надеяться; но он вдруг вскочил и начал действовать: я увидел, как он уже держит её под локоток и что-то тихо объясняет, а она – на полголовы выше и сильнее – в ответ бормочет, сначала спокойно, потом настойчиво и зло, явно не желая соглашаться. Потом кто-то не выдержал: я увидел, как она наклоняется, подчиняясь, видимо, действию его руки, а потом вдруг он полетел через всю комнату: я успел заметить Жорино движение, махнувшего как из катапульты надоедливого настырного свидетеля, устоявшего всё же на ногах и сразу ринувшегося обратно: я думал, что в бой, но к счастью вышло иначе: он обежал обидчиков по дуге и ломанулся в дверь, со всей силой хлопнув потом ею, и в разрядившемся пространстве – где доматывалась пустая уже лента – повисла гнетущая тишина, полная предчувствий и обещаний.
Я ожидал взрыва со стороны трёх пожилых женщин, на глазах которых происходило нечто невиданное и неописуемое – любовник выгонял мужа – и уж здесь-то поборницы морали и нравственности должны были по крайней мере возмутиться. Однако почему-то они молчали, зато неожиданно проснулся именинник: он оглядел оставшихся внимательными хитрыми глазами, потом выключил находившийся под рукой магнитофон – вряд ли теперь кто-то захотел бы продолжения танцев – и в конце уставился на меня. “Всё хорошее когда-нибудь кончается: будем считать, что сегодняшний праздник подошёл к концу.”– Он явно обращался именно ко мне, хотя возможно он хотел остаться только с самыми близкими – в число которых он включал и блондинку, и в качестве приложения к ней – и Жору – но нас с Аликом безусловно выпроваживали. Я поднялся и оглянулся: бывшая соседка смотрела в другую сторону, не желая замечать меня – её явно одолевали теперь старые заботы и трудности – так что я бросил своё прощание всем остающимся одновременно: мы получили здесь самое ценное – насколько это оказалось возможно – и теперь собирались двигать дальше, где почти наверняка нас ждал успех в том, что мы себе наметили.
На этот раз Алик не стал откладывать визит к старой подруге: мы решили ещё и немного развеяться после долгого застолья, так что к нужному дому решено было отправиться пешком, не прибегая к помощи транспортных средств. Дом находился ближе к станции: по словам Алика, он был такой же халупой, что и дом моей сестры, вот только квартира была всего лишь однокомнатная, хотя и с балконом. На мой вопрос: а приходилось ли Алику использовать балкон в качестве спасательного средства? – он отрицательно помотал головой. “Ты что: это же третий этаж. А решёток и лестниц там нет: одни голые конструкции.” Кроме того выяснилось, что подруга Алика незамужем, а если с кем и встречается – помимо моего друга и попутчика – то ничем этого не выдаёт, и таким образом необходимость в акробатических номерах практически отсутствует. “Если только в постели.” Он сощурился и непристойно заржал, вспоминая судя по всему нечто нестандартное и изысканное.
Однако это были не все вопросы, интересовавшие меня: ведь если квартира имела всего одну комнату, то где тогда должен был устроиться – с предполагаемой подругой его знакомой – уже я? Уж не на балконе ли – на виду всей улицы, где меня могли к тому же и узнать и доложить после сестре, а потом и родным и близким, включая жену и родителей, так что вся конспирация была коту под хвост, и длительных выяснений и разборок было никак не избежать? Он понял моё беспокойство и задумался. “Да там ещё ведь санузел есть, так что не волнуйся. А для начала туда надо добраться и обо всём договориться. Так что не спеши.”
Совет выглядел разумно, однако с какой целью мы готовились и отправлялись сюда, уделив этому столько сил и внимания? Уж ему-то всё равно было, куда ехать: наверняка не один подобный адресок имелся в тайной записной книжке, которую следовало скрывать от родственников, близких и друзей, периодически обращаясь к ней и заполняя новые строчки и пункты новыми именами и адресами – чему очень многие могли лишь позавидовать. Совсем не так вольготно чувствовал себя я: в отличие от Алика, постоянно нацеленного и настроенного во вполне определённом направлении – что ощущалось всеми и находило вполне адекватный ответ – я не имел такой предрасположенности и встречал намного меньший отклик. Так что относительная неудача – только что пережитая – требовала обязательной компенсации, тем более что ресурсы и резервы вполне позволяли рассчитывать на это: наших денежных запасов могло хватить и на ресторан, и на долгую гулянку где-нибудь в приватной обстановке, и – в самом уж крайнем случае – на покупку краткой и недолговечной любви, до чего желательно всё же было не доводить дело: в этом мы не видели доблести и не собирались опускаться до того, что определялось только количеством красивых пёстрых бумажек. Совсем необязательно для этого надо было ехать в такую даль, ведь все мы – и в первую очередь Алик – знали места скопления и самые интересные и значимые дислокации, которые тому же Алику – по заявкам свыше – приходилось даже посещать: исключительно по служебной надобности. Разве стал бы директор стройки – наш общий руководитель – столь ценимым наверху без постоянных знаков внимания и уважения, преподносимых в разнообразнейших формах – вплоть до выездов на природу или совместных омовений в достаточно привилегированных заведениях? И какое же из подобных мероприятий обходилось без надёжной женской опоры и поддержки, которую – в достаточных формах и количествах – приходилось обеспечивать именно моему другу и попутчику, ставшему одновременно специалистом и по этой части. Директор давал ему заявку и выделял определённую сумму: и уже делом Алика было потратить её с умом и толком, не забыв при этом и себя тоже, обеспечив важным шишкам сверху вполне надёжный и комфортный досуг. Он уже знал вкусы и пристрастия традиционно обхаживаемых директором любителей халявы: склонность одного к высоким полным блондинкам или любовь другого к худеньким стройным брюнеткам в сочетании с общим стремлением хорошо выпить и закусить ложилась тяжким грузом на его плечи, вполне справлявшиеся с ответственными поручениями, от которых в значительной степени зависела судьба строительства и все мы тоже: после соответствующего мероприятия возобновлялось или даже увеличивалось финансирование объекта, вместо ржавого завалявшегося где-то на складе оборудования местного производства мы получали импорт – рационально позже используемый – а зарплата приходила вовремя и без задержек. Не знаю, выдавалась ли ему премия по итогам очередного банного консилиума: безусловно, он не стал бы отказываться от любого поощрения своих деликатных усилий, но без сомнения он тоже не оставался внакладе, выторговывая себе у постоянных контрагентов скидки и преференции. Вряд ли он сам стал бы пользоваться услугами тех же партнёрш: слишком велика была опасность, что информация просочится и доберётся в конце концов до родных и близких, о последствиях чего несложно было догадаться. Едва ли жена Алика знала о деликатной стороне его служебных обязанностей: лишняя огласка вряд ли подняла бы его авторитет в глазах соседей и родственников, которые могли изменить отношение в значительно худшую сторону; обидное прозвище “сводник” наверняка прилипло бы к моему другу и попутчику, надолго запятнав вполне безгрешную – по нынешним временам – судьбу и биографию: Алик ведь не угонял машины и не чистил квартиры, не обкладывал никого данью и даже не торговал наркотиками – нет! – он лишь честно и добросовестно выполнял служебный долг, подразумевавший иногда – время от времени – доставку девушек не самого строгого поведения по нужному адресу, а также их своевременное сопровождение в обратном направлении. Самого же Алика – разумеется – на подобные мероприятия не допускали: большим солидным людям – наверняка отягчённым жёнами и детьми – ни к чему были лишние свидетели и соглядатаи, со всеми же делами они справлялись сами и без посторонней помощи. Он даже пару раз обижался, когда в грубой форме ему давали понять – кто есть кто – однако вряд ли имело смысл обижаться по-настоящему и с далеко идущими последствиями. Совсем даже неплохо вознаграждалась столь ответственная работа, и на директора строительства он абсолютно не держал зла, считая его современным достаточно деловым человеком, вынужденным для достижения цели пользоваться полным арсеналом не запрещённых законами средств. Безусловно, так оно и было, а если по ходу действия директор и сам получал нечто, прикладываясь к тайным плодам и истокам, то ведь он был руководителем , то есть человеком, стоящим выше каких-то ограничений и запретов: во всяком случае никто не возражал против такого подхода, считаясь со сложившейся реальностью: именно так решались все более-менее значимые вопросы, и не ему было менять традиции.
Что же касается нашего отношения к подобным методикам, то в принципе мы ничего не имели против: ведь если было предложение , то разумеется появился и спрос, и никто не заставлял тех девиц соглашаться и продавать свои бренные оболочки: они сами пошли на это, оценив будущие итоги и последствия. Если плюсы для них оказались весомее минусов, значит они сами выбрали свою судьбу и сами отвечали за себя: ведь если бы они были на многое способны, то наверняка уж постарались бы проявить себя в выбранном направлении, не опускаясь до того, что было доступно многим, если не всем. Это был лёгкий путь по наклонной лестнице вниз с сопутствующей деградацией и разложением, и вряд ли заслуживали уважения все отправившиеся по нему, и именно так мы и относились к тем бабочкам и мотылькам, с которыми Алику периодически приходилось связываться по работе.
Это было привилегией руководства: заслужившего своё положение в суровой неустанной борьбе с беспощадными врагами и конкурентами, и пожинавшего плоды долгих схваток и битв, когда выходов было немного – всего два – и проигравший мог только жаловаться на судьбу, но только здесь не держали проигравших: в сферах, временно и частично открытых для Алика, всё было хорошо отлажено и ухожено, механизм – частью которого удалось стать моему другу и попутчику – работал надёжно и практично, почти не требуя доводки и починки, а если где и случались перебои и неисправности – их сразу же ремонтировали, не доверяясь заботам времени. Время было за пределами: оно не значило почти ничего и практически не оставляло следов в тех сферах, куда в качестве соглядатая угодил Алик, проявляясь лишь в модернизации технического оснащения и обеспечения: ведь если раньше пределом мечтаний была “волга”, то теперь и “мерседес” не являлся последним писком, не говоря уж о средствах связи и сообщения: само собой разумеющиеся “мобильники” дополнялись пейджерами и прочей требухой, доходя в пределе – у особо продвинутых – до каких-нибудь ноутбуков со спутниковой связью, чему нам оставалось только завидовать. Даже несмотря на всю нашу устроенность и расположение руководства мы мало на что могли рассчитывать: халтура позволяла некоторым из нас наскрести максимум на “шестёрку”, “девятка” же была на самом пределе даже для наиболее активных и целеустремлённых: несколько лет требовалось потратить на осуществление подобной цели при наших ресурсах и возможностях. Что касается Алика, то пока он не видел нужды тратиться на столь ценный предмет: служебная “волга” вполне замещала ему отсутствие личного транспорта, за которым требовался ещё и активный уход, не говоря о посягательствах со стороны. За несколько лет работы в качестве личного водителя директора строительства неоднократно он попадал в сложные ситуации, связанные в первую очередь с тем самым, что давало почувствовать себя хозяином своей жизни: занимаясь халтурой, он дважды или трижды встречался с негативными сторонами шофёрской профессии, оказываясь без денег и личных вещей, а однажды даже без машины. Неосторожность при выборе клиентов подвела однажды по-крупному: по словам Алика, подсаженные однажды мужчина и женщина весьма неблагодарно повели себя, накинув ему на шею удавку и чуть не придушив его. Однако, разумеется, мокрое дело не входило в их планы, и Алика – просто потерявшего сознание – выпихнули из машины в глухом безлюдном месте, так что некоторое время ещё потребовалось для окончательного возвращения из царства мёртвых в царство живых. Он позвонил-таки из ближайшего автомата нашему общему руководителю: уже ни на что не надеясь, он ждал неминуемого нагоняя и может даже увольнения, но – о чудо! – дело устроилось наилучшим образом: спустя несколько часов машина была найдена и – без личных вещей и мелких прибамбасов – возвращена, по устной же договорённости с директором Алик ещё несколько недель спустя отрабатывал похищенное, занимаясь перевозками любимой тёщи директора. Кара возымела благотворное действие: долго после этого в кругу друзей и близких Алик ещё ругался и отплёвывался, вспоминая завершившуюся каторгу: вместо привычной халтуры ему пришлось несколько недель ублажать вредную занозистую бабу, слишком уж привыкшую к полному и безоговорочному подчинению.
Самые скабрезные типы, разумеется, задавались вопросом: неужели подчинение было таким полным и окончательным ? – однако здесь Алик смело посылал их подальше: не в его стиле были подобные приключения и адюльтеры, суть же сводилась к тому, что пожилая сварливая баба совершенно не давала ему возможности удовлетворить традиционные пристрастия и желания: мало того, что на время она сделала из него личного шофёра и слугу – таскавшегося с нею по магазинам и рынкам с сумками наперевес – так ему ещё пришлось на несколько недель забыть про любимых подруг и знакомых, не имея возможности поддерживать старые связи и обзаводиться новыми, а в довершение ко всему кошмару и ужасу – она не переносила запаха пива и сигарет, и Алику – выдувавшему в среднем по два-три литра и сжигавшему полпачки в день – на несколько недель пришлось вернуться к здоровому образу жизни. Подобные испытания чуть не подкосили отменное здоровье: он долго потом восстанавливал недополученное за время простоя, возненавидев всех тёщ, и если директор снова пытался запрячь его – в том же качестве – то Алик всячески отнекивался, соглашаясь на любые другие поручения.
Его собственная тёща находилась достаточно далеко: обретаясь в небольшом городке за несколько сотен километров южнее великой столицы, она не имела возможности и права так уж сильно досаждать ему. Нечастые наезды на побывку к дочери – с предметами гордости из родных мест в виде продуктов питания – приводили к тому, что Алик ещё дольше – по сравнению с традиционным – задерживался на работе: он и без того немного времени уделял дому и семье, в подобных же ситуациях он являлся домой с единственной целью: чтобы переночевать. Вполне достаточным считал он заботу о материальном благополучии, отдавая всю зарплату и большую часть добытого халтурой в свободное от основной работы время, и только две статьи расходов оставляя неподотчётными и скрытыми от контроля: на пиво и на подруг.
Не знаю уж, где Алик хранил свои тайные запасы: вряд ли квартира годилась для подобного, ведь не слишком обременённая на службе супруга постоянно занималась наведением чистоты и порядка в семейном гнёздышке, наверняка зная про все возможные тайники и заначки. Это я мог держать их дома: в нагромождении книг, не все из которых представляли интерес для жены, всегда можно было найти уголок, Алику же явно приходилось идти на риск, сохраняя их за пределами. Нелюбовь к чтению подводила его: лёгкие детективчики и прочая мура – занимавшие одну или две полки и составлявшие практически всю домашнюю библиотеку – часто просматривались его женой, и если бы он попытался именно там складировать тайные средства: их ждала бы печальная участь. Не знаю, насколько серьёзный мог получиться скандал, но деньги точно пошли бы в семейный бюджет, и по важнейшим интересам Алика был бы нанесён сильный удар.
Совсем по-другому выглядела моя ситуация: специальная литература по географии, а также современная фантастика абсолютно не интересовали мою супругу, и только серьёзная литература вызывала уважение, так что я имел достаточно вместительные закрома. Толстые увесистые атласы с картами и таблицами годились в наибольшей степени, тем более что они и так были наполнены закладками и вставками: следами университетской учёбы. Паре пухлых конвертов было где укрыться, в случае же обнаружения можно было смело сослаться на прошлые дела: на недолгий период, когда мне пришлось заниматься торговлей.
Однако мне везло, и ни разу ещё ни один из моих тайников не был раскрыт и обнаружен, и потому сегодня мне было что предъявить: для завоевания женских сердец требовались достаточные ресурсы, и мы вполне готовы были не поскупиться и показать себя с наилучшей стороны. Традиционный джентльменский набор мы посчитали достаточным: бутылка “шампанского” должны была дать несколько расслабиться, шоколадные же конфеты годились в качестве закуски, а от цветов не отказалась бы ни одна из женщин, так что мы не сомневались в светлых перспективах: оставалось только найти все нужные составляющие и компоненты. Мы снова двигались по направлению к станции: деревенские одноэтажные домики тянулись справа и слева, приближая нас к заветной цели, однако теперь у нас была ещё одна забота: найти магазин с нужным содержимым. Вряд ли стоило покупать “шампанское” и конфеты в придорожном ларьке: все мы знали, где и как делается поставляемая в подобные места продукция, и никакого желания оскандалиться – купив вместо вина газированную воду – у нас не было.
Зато здесь вовсю цвела и пахла сирень: пышно распустившимися кустами были заполнены сады и палисадники, и даже на улице она занимала немало места, так что мы посчитали допустимым отломить несколько толстых фиолетовых веток. Мы плотно связали их, приготовив два пышных букета: перед такими вениками мало кто смог бы устоять, и с их помощью – безусловно – дорога была бы хорошо расчищена и соответствующим образом украшена.
Несколько кварталов ещё надо было пройти до цели: мы слегка запыхались, тяжело заполненные желудки давили к земле, не давая нам разбежаться, а избыточное количество выпитого – особенно Аликом – наконец тоже оказало действие. В подвернувшихся кустиках мы сделали своё дело: вряд ли кто-нибудь в ближайших домах мог рассмотреть нас во всех деталях и подробностях, на дороге же сейчас никого не было, так что мы не слишком опасались пристального внимания и добросовестно отнеслись к задаче: у нас сегодня были ещё большие дела, требовавшие собранности и полной концентрации.
Теперь нам стало значительно лучше: с пышными букетами под мышкой мы уверенно двигались к цели, отягощённые только одним: мы никак не могли вспомнить, а нет ли поблизости подходящего продовольственного магазина. Здесь не было даже ларьков, и местные жители должны были ходить за продуктами питания куда-то дальше. Мы явно нуждались в помощи – немедленной и квалифицированной – и многое отдали бы за точную информацию; однако никого не было сейчас на улице – несмотря на середину выходного свободного дня – так что мы решились постучаться в окошко дома, выходившего прямо на дорогу.
Нам ответили: оказалось, что ближайший магазин находится примерно там же, куда мы стремились сейчас всей душой и заодно телом. Мы поблагодарили: это выглядело весьма кстати, и в случае необходимости можно было ещё сгонять за нужными нам предметами. Без сомнения, уж там мы должны были обнаружить всё интересовавшее нас: городок, куда мы приехали, был как-никак райцентром под боком огромного обширного мегаполиса, раскинувшего щупальца во все стороны света, и вряд ли ассортимент здесь заметно отличался от того, к чему мы привыкли.
Деревенские дома наконец закончились: теперь мы попали в район, где трёх– и четырёхэтажные хрущёбы подходили к самой дороге, продолжаясь дальше вглубь направо и налево. Здесь было больше цивилизации: асфальтированные дорожки соединяли главную магистраль с площадками перед домами, также окультуренными и приведёнными в соответствие: здесь уже был настоящий полноценный город.
Нам объяснили, где искать: с правой стороны от дороги – где мы как раз двигались – должна была находиться некая пристройка. Время поджимало, и мы уже быстро пошли между двумя рядами домов, внимательно оглядываясь и выискивая.
А потом мы увидели его: огромный плакат уже издали кричал на всю округу – “Всё только наилучшее!” – привлекая со всех сторон и призывая раскошеливаться, однако не одних только людей касалось это горячее воззвание: подойдя ближе мы с удивлением обнаружили наконец-то место, куда так стремились.
Это был вонючий, пропахший кошками и собаками подвал: мелкие ступеньки вели к мощной металлической двери, сейчас прикрытой, а вход в чистилище защищал белый толстый бультерьер, привязанный за поводок к ограждению.
Цербер был явно настороже: он оглядывал нас по очереди мутными выкаченными глазами, изредка облизываясь. Хозяин поступил совершенно по-свински: понятно было, что в магазин такого барбоса пускать не следовало, но теперь мало кто решился бы спуститься вниз мимо гнусной бандитской рожи: он не сидел, а перетаптывался на месте, и неизвестно было, что может последовать за проявлениями повышенного интереса: он перекрывал всю лестницу, не давая нам возможности попасть внутрь.
Рядом с ним на асфальте разливалась лужица; другие следы жизнедеятельности мы обнаружили на ступеньках ниже: небезопасно было спускаться в это царство скорби и отчаяния, однако другого выхода просто не было: без презентов нас могли неправильно понять и неадекватно отреагировать.
Алик полез первым: никто не заставлял его напрасно рисковать, ему просто не хотелось тратить время, и без того скупо отмеренное нам судьбой: выставив сумку перед собой, он двинулся вперёд. Барбос с интересом повернул голову и переступил: огромная белая крыса принюхивалась, возможно предполагая, что в сумке находится что-то вкусное и приятное, и неизвестно было, как она отнесётся к нам после разоблачения и разочарования, которые обязательно последуют. Она всё ещё молчала: сильное вытянутое тело наклонялось, демонстрируя почти голый крысиный же хвост, очень мелко дрожавший, что не предвещало ничего хорошего. Поводок уже был натянут, и Алику надо было пересечь контролируемую барбосом зону: он заступил черту, и сразу же последовала атака: бультерьер взвился в воздух и открыл огромную широкую пасть, и только сумка спасла моего друга и попутчика: цербер ткнулся в неё мордой и сразу же отлетел, потому что натянувшийся туго поводок – слава богу! – выдержал нелёгкое испытание и вернул его туда, где он стоял только что в предвкушении и ожидании.
Он сразу вскочил: теперь мы ясно видели угрозу, нераспознанную до того: мы – пришельцы – нагло вторглись на его территорию, и он изгонял нас. В принципе мы понимали его и соглашались с ним: эта загаженная лестница и площадка были нам совершенно ни к чему, вот только в ближайших окрестностях – насколько мы поняли – больше не было подходящих местечек, и надо было дожидаться хозяина.
Мы встали в нескольких метрах: теперь бультерьер начал успокаиваться, видимо, он – по всем признакам явно кобель – не был таким уж злым и агрессивным, и только наше возбуждённое состояние так подействовало на него. Я уже встречался раньше с подобными трудностями; но теперь уж он точно не пустил бы нас, так что в любом случае приходилось ждать его невоспитанного наглого владельца.
Наконец дверь открылась: за время ожидания Алик уже высказал ряд пожеланий: он предлагал отправить барбоса на бойню, чтобы из него там наделали колбасу и котлеты, в ответ на что барбос только зевал и почёсывался: явно не понимал он столь лестных предложений, предпочитая самому употреблять названные продукты в пищу. Наверняка не самым нищим был хозяин этого крокодила: широкий узорчатый ошейник – с блеснувшей на солнце металлической пластиной – безусловно подтверждал высокий статус хозяина, и когда в открывшемся проёме обрисовался соблазнительный силуэт – мы сразу поняли, что это он и есть.
Высокая блондинка с длинным уступчатым каре заставила нас дружно замереть, и только барбос отвлёкся и переключился наконец на более достойную кандидатуру: в предвкушении он вовсю размахивал длинным сужавшимся к концу помелом, давая знать об успешно выполненной миссии, хозяйка же не спеша поднималась по лестнице, повергая нас в трепет чёрными лосинами и всем остальным, скрывавшимся под лосинами и натянутой гладкой кожей.
“Ну что, мальчики: не обижали моего Арчи? Он у меня хороший… мальчик, вот только в общественные места его не пускают.”– Она отвязала уже успокоившегося бультерьера и помахала нам ручкой, вильнув на прощание всеми соблазнительными местами. Мы так ничего и не сказали: как я понял, Алик впервые в жизни видел красулю, и даже он растерялся и не попробовал наладить контакт, хотя совершенно очевидно было, что и на него также она произвела сильнейшее впечатление.
Это было то, ради чего мы оказались здесь в тёплый весенний день, однако в данном случае у нас наверняка не было шансов: подобная цыпа безусловно имела мужа или хотя бы любовника. Попрись мы за нею – неприятностей явно было бы не избежать: дома в квартире – куда наверняка она возвращалась с покупками – безусловно должен был дожидаться её хозяин и повелитель, и встреча с двумя кобелями сразу – собачьей и человеческой породы – совсем не казалась нам подарком судьбы. Так что мы решили не отвлекаться и продолжить подготовку к главному мероприятию сегодняшнего дня.
Она была очень даже ничего, и по признанию Алика, даже ему удавалось лишь один или два раза заарканивать подобные создания, причём он оказывался в роли жалкого нищего, молящего о доброте и снисхождении, хотя потом – когда дело продвигалось достаточно далеко – отношение и восприятие заметно менялось. Небесные создания высасывали из него все соки – действуя наподобие пылесоса – только вот если пылесос убирал всю грязь и пыль, то здесь дело происходило как раз наоборот: всё самое ценное, что мог дать мой друг и попутчик, оказывалось выжато и оприходовано, он становился похожим на тень, худея и бледнея с каждым днём, пока однажды добровольное рабство не подходило к завершению: его выкидывали, как сморщенную хлебную корку, и тогда наконец он приходил в норму, постепенно восстанавливаясь и оживая после минувшего кошмара. Он давал себе твёрдое слово никогда не заигрывать с подобными: полноценная жизнь на два фронта могла повредить кому угодно, а их требовательность помимо всего прочего едва не ставила крест на счастливой семейной жизни, так что в последнее время Алик стал предпочитать варианты попроще. Теперь он старался выбирать таких, кто не выдвигал особых условий и соглашался находиться в тени – на периферии его повседневной жизни – и не превратился бы в центробежную силу, могущую разорвать его вполне счастливый семейный союз. Он высоко ценил надёжность тыла и возможность прийти домой, где его всегда с нетерпением ждут и надеются, и вовсе не хотел разочаровывать кого бы то ни было: он был хорошим парнем, и хорошим мужем и отцом.
Мы наконец оттаяли: по ступенькам мы спустились до самого низа и наконец-то проникли за заветную дверь. Маленький предбанник отделял нас теперь от конечной цели. Мы толкнули дверь: она легко отошла и пустила нас дальше: в небольшой светлый зал с нависшим низко потолком и двумя продавщицами за высокими стойками.
Нас внимательно оглядели: как чужаки мы явно находились под подозрением, и стоило сразу же развеять его. Продавщица справа отвечала за напитки: длинная батарея в несколько рядов растягивалась на всю глубину павильона, и преодолением эшелонированной обороны решил заняться Алик. На мою долю достались конфеты, вместе со всеми продуктами питания занимавшие левую сторону: всевозможная еда плотно забивала полки, и в пёстрой мешанине упаковок и этикеток непросто было обнаружить интересовавшее нас. Я попросил показать всё имеющееся: продавщица ткнула пальцем в нужном направлении, не решаясь достать коробки. Тогда я поинтересовался самыми дорогими и крупными упаковками: она наконец выдала три увесистые цветастые пачки, и среди них уже я выбрал одну: с распустившимися розами на крышке.
Кроме того: конфеты обзывались коньячными, и могли сослужить дополнительную службу в деле охмурения и доведения до требуемой кондиции. Я попросил специальный пакет; мне уложили: пока я расплачивался, сзади подошёл Алик: он уже выполнил свою часть миссии, и теперь поторапливал, ссылаясь на и без того долгую задержку в пути, уже на самых подступах к заветной цели.
Мы были во всеоружии, и сразу быстро поднялись на поверхность: надпись, вещавшая на всю округу, не обманула нас, и только прилегающая территория – вся загаженная и покрытая хламом и мусором – оставляла странное впечатление: наверняка это были следы и остатки посещения магазина, возносившегося ярким маяком в море хаоса и невежества, привлекая и созывая бабочек и мотыльков. Встреченная нами девица была редкостным экземпляром: в моём собрании – увы – не встречалось столь ярких созданий: белоснежные волосы-крылья аккуратно обмахивали маленький чудесный носик-хоботок под искрящимися блюдцами зелёно-карих глаз, переливающаяся хитиновая оболочка скрывала гибкое уверенное тело, и небольшие, но сильные лапки крепко держали всё завоёванное в этой жизни, где ни мне, ни Алику не было места и мы могли восприниматься лишь назойливой помехой со стороны: вроде мух, оводов или слепней.
Моя жена – Ольга – была совсем другого типа: брюнетка среднего роста, в последнее время она всё больше превращалась в шатенку, начав с нескольких прядей в густых недлинных волосах. Трансформация безусловно нравилась мне: ей и самой хотелось попробовать изменить себя, и самым естественным направлением – навязываемым заодно и шустрой услужливой рекламой – было порыжение, или скорее покраснение. Багровые оттенки рыжего больше подходили ей: достаточная сила и резкость сочетались с тёмными надёжными тонами, блондинки же и приближающиеся к ним шатенки должны были гармонировать с мягкостью и отстранённостью: неземные летучие создания – обычно всё же наделённые острыми коготками и направленной волей – предполагали значительно больше хлопот и усилий для привлечения и удержания, на что мы никак не были согласны и готовы.
Сохранение и поддержание семейных отношений мы считали в-основном женской обязанностью: ведь ещё у пращуров женщина должна была заботиться о поддержании огня и сохранении чистоты в пещере, и приготовление пищи также явно лежало на них, как и уход за маленькими детьми и престарелыми; и хотя мамонты давно уже не бродили по широким равнинам, а защита требовалась всё больше от хамства и наглости – мы никак не сомневались в своём первенстве и приоритете своего мнения. Физиология казалась важнейшим фактором: ведь женщина в гораздо большей степени зависела от мужчины, чем мужчина от женщины, и абсолютно ни при чём здесь были материальное положение, или грубая физическая сила, или интеллект, где наше превосходство также выглядело понятным и очевидным: это был в первую очередь наш мир, и хотя в последние десятилетия и совершался крен в невыгодном нам направлении, мы вовсе не собирались сдавать исконных, природой обусловленных позиций.
Совершенно не означало это, что мы отводили женщинам узкую резервацию, столь удачно обозначенную немцами: дети, кухня и церковь были только обязательной основой, программой-минимум, которую для начала следовало выполнить, чтобы затем уже пускаться в свободное плаванье. Если дети были святой обязанностью, предназначенной всем женщинам – и только им! – без исключения, то на кухне мы могли и помочь – в трудную минуту и при большом наплыве – попадая под чуткое и внимательное руководство. Мы спокойно брались за достаточно простую, муторную работу, оставляя наиболее ответственное любимым жёнам и подругам, благосклонно принимавшим наше участие. Церковь же – последний пункт программы – оставалась на усмотрение каждого: если Серёгина жена являлась усердной прихожанкой, заставляя и нашего общего друга и товарища иногда заглядывать туда же и ставить свечку, то мы обходились самым минимумом: по совету родственников – на всякий случай – и я, и Алик крестили дочерей, что же касается наших жён: то изредка и они могли отправиться в какой-нибудь храм, не придавая, правда, этому особого значения. Здесь мы не являлись им помощниками, предпочитая занятия более мирские и приятные: страсть Алика к пиву логично дополнялась амурными похождениями, а также картами и костями, мои же интересы выглядели более возвышенно и обширно: кроме перечисленного – занимавшего в моём арсенале существенно меньшее место – я не забывал про литературу – прежде всего фантастическую – а также компьютерные игры. Старый разваливающийся ящик – даром полученный от кого-то из родственников жены – с огромным трудом загружался и тянул только совсем уж примитивные и плоские развлечения – как минимум десятилетней давности – не давая насладиться виденным по телевизору. Ольгу пока устраивала такая машина – помогавшая ей в переводах и других близких занятиях – и мы только намечали откладывать деньги на другую, уже современную конфигурацию.
Что касается профессии и карьеры – то я не был сторонником каких-то запретов и ограничений: если женщина – вроде Ольги – справлялась с обязательной программой, то я ничего не имел против её долгих отлучек и поездок далеко от дома. Только привходящие обстоятельства вносили тревогу и разлад: она ведь была женщиной и работала под руководством мужчины – шустрого подвижного боровка, не проявлявшего ко мне при редких встречах даже минимального уважения. Ей было непросто выдерживать животный напор: хитрые глазки – как я заметил – сразу становились маслянистыми при рассматривании женщин, и я был уверен, что такой тип воспользуется любыми проявлениями слабости и неуверенности.
Я советовал поискать новую работу: с дипломом иняза вполне можно было рассчитывать на более порядочного руководителя. К тому же явно не по максимуму оплачивался её не самый простой труд: знание двух языков давало ей примерно столько же, сколько моя работа на стройке, но помимо основного заработка я имел возможность и желание иногда ещё и заняться халтурой, дававшей дополнительное. Профессия плиточника оказалась выходом и спасением несколько лет назад: я покончил тогда с тягостными иллюзиями относительно больших и лёгких денег, и приходилось довольствоваться деньгами не такими большими и совсем нелёгкими. Однако я твёрдо стоял теперь на ногах: почва не могла больше расплыться и поглотить – как некоторых – что выглядело ценным приобретением, и я сносил тяжесть и не хотел больше перемен.
Что касается Алика, то не во всём он был солидарен со мной, что объяснялось довольно просто: он не заканчивал – как я – университета, и вообще не имел высшего образования, считая его напрасным излишеством. Мелкий городок – к югу от великой столицы – давно уже простился с ним, делегировав Алика сразу после армии, где – разумеется – он накручивал многие километры за баранкой, совершенствуясь в давно выбранном направлении. Как я понял, именно там он свёл нужные знакомства, позволившие очень быстро найти подходящее пристанище, надёжную крышу, способную защитить и в дождь и в холод, что с другой стороны предполагало добросовестное и профессиональное отношение к труду. Он легко выдержал все испытания, и вместе с профессионализмом в работе принёс в столицу несколько домостроевский комплекс взглядов и представлений: насколько мне было известно, он никогда не занимался приготовлением еды, и даже разогревать суп или картошку ему должна была именно жена, не говоря уж про стирку или уборку, являвшиеся её и только её святой обязанностью. Он зашибал деньги: притаскивая домой помимо зарплаты и премий зарабатываемое ещё и левыми делами, он считал свою миссию выполненной, отдаваясь в немногое оставшееся время прихотям и интересам, где главным направлением были женщины.
Весьма достойный экземпляр как раз сейчас и предстояло отыскать нам в скоплении повторяющихся дорожек и домов, и Алик уже с напряжением всматривался в номера на жестяных табличках, не везде, к сожалению, сохранившихся: несколько раз вместо таблички мы обнаруживали нарисованные на стене цифры – почти метровой высоты – и оставалось только надеяться, что они не перевраны и соответствуют реальности. Мы шли по следу: сколько ни петлял нужный нам номер, но мы несомненно приближались и сокращали дистанцию: трубили рога, летели во весь опор лошади, а Алик – в качестве гончей – рвался уже изо всех сил, чувствуя приближение добычи и скорую схватку, и неожиданно он остановился и сделал стойку.
Он сразу узнал дом по особенности одного из балконов, находившегося рядом с требуемой квартирой: он был весь зелёный снаружи, а за высокими прочными стёклами – как и раньше – цвела распустившаяся всеми цветами оранжерея. Тот балкон, который был нам нужен, не имел особых отличий: также застеклённый, изнутри он был задрапирован жёлтой шторкой, полностью скрывавшей интересовавшие нас внутренности; но нам некогда было рассусоливать, и мы ринулись в подъезд, на бегу стараясь привести себя в порядок.
Мы сразу немного запыхались: насыщенный событиями день начинал оказывать действие, так что после второго этажа мы уже притормозили. Я почувствовал неуверенность: ведь это была подруга Алика, и кто давал гарантию, что я получу всё желаемое и не останусь с носом? Я снова высказал ему свои сомнения; но Алик просто отмахнулся, весь в предчувствии и предвкушении. Адреналин уже выплёскивался и побивал все мыслимые рекорды, переполняя его сосуды почти ощутимыми комочками и сгущениями, и он уже вряд ли мог ответить что-то путное. Мы поднялись на третий этаж и встали; Алик кивнул на нужную дверь и полез в сумку за расчёской. Я сделал то же: быстро прилизавшись, мы вынули такие дорогие и почти бесценные сейчас подарки: купленное Аликом шампанское оказалось дорогим французским вином, конфеты же – российского происхождения – были явно вкуснее и качественнее любого импорта, в сочетании же с огромными букетами и нашими сияющими лицами они обязаны были сразить любую из женщин и привести её в желательное состояние.
Алик нажал кнопку. Сразу же открылось: на пороге стоял мужик в “адидасе”, раза в два толще и шире меня, не говоря уж про Алика, выглядевшего рядом как блоха на фоне жирной наглой жабы. Жаба зашевелилась и нависла, но Алик, похоже, потерял всякое чувство опасности, и когда он открыл рот, я понял, что сейчас нам будет очень плохо.
“Можно Аню?”–”Анечку?”–”Анечку, Анечку.”– По-настоящему страшное пролилось сверху – с высоты двух метров: я уже видел знакомый жлобский прищур, и традиционные хищные повадки, и за спиной амбала мелькнула встревоженная тень, не решаясь вылезти и перевести беседу в цивилизованное русло; и снова грохнуло и заскрежетало, уже совсем близко.–”А больше тебе, мужик, ничего не надо: например, в морду?”– Теперь только Алик осознал ошибку, неоспоримую угрозу, всё приближающуюся и готовую накрыть тяжёлым валом. Он шагнул назад: амбал замахнулся – уж он бы влепил так, что ещё долго Алику пришлось бы работать на аптеку – и тогда я решился: со всего маха я швырнул шикарный и теперь ненужный веник в наглую широкую морду, и потом пустил туда же коробку конфет, сразу развалившуюся пополам, рассыпая ценное содержимое, и успел дёрнуть друга и попутчика за руку: побросав под ноги вовсю матерившемуся преследователю цветы и потом шампанское – громко хлопнувшее и заглушившее чистейший отборнейший мат – Алик догонял меня, как и я стремясь уйти подальше от основной магистрали в ближайший лесок: в беге по пересечённой местности мы должны были не уступать ему, а безлюдность и тишина просто обязаны были защитить нас от встреч с другими амбалами и жлобами.
Мы сильно запыхались, стараясь уйти от погони, и уже в глубине лиственного леса – где нас вряд ли могли найти – мы остановились. Амбал – скорее всего – давно махнул на нас рукой: вряд ли он даже покинул стены дома, не говоря уж о необходимости пробежаться по заросшим тропинкам и дорожкам. Таким могучим слонам следовало передвигаться только пешим шагом, раздавая направо и налево угрозы и предостережения, подкреплённые общей массой, а также толщиной мускулов. Нам достаточно повезло сейчас: он очевидно превосходил нас силой, умение же драться являлось основой его профессиональной подготовки, так что даже вдвоём мы скорее всего проиграли бы сражение.
Нельзя сказать, что мы были слабаками: и Алик, и я – пусть в меньшей степени – вполне могли постоять за себя: но только при столкновениях с такими же дилетантами, с мастерами же мордобоя или специалистами по единоборствам нам, разумеется, лучше было не сталкиваться нос к носу. Последняя подобная стычка – при моём участии – принесла мне переломы двух рёбер, не считая многочисленных ссадин и кровоподтёков, так что я мог только поздравить себя с успешным прорывом. Но Алик при этом заслуживал хорошей взбучки: по его вине мы едва не вляпались в серьёзную историю с туманными последствиями – к тому же далеко от дома и совсем не там, где обязаны были находиться согласно официальной версии. Неужели он не мог позвонить бывшей подруге и выяснить удручающий факт – её очевидное замужество: тогда бы мы не питали изначально ложных надежд, постаравшись обнаружить другие источники и каналы, с гораздо большей вероятностью способные привести нас в нужную гавань.
Вряд ли мы смогли бы зацепиться на дне рождения у Владимира: я получил вполне внятный от ворот поворот, что же касается Алика: то его усилия были изначально обречены на провал. Совсем не так просто оказалось реализовать основной замысел, главную цель сегодняшней поездки в тихий мирный городок, становившийся – по мере знакомства – совсем не таким тихим и мирным. За недолгое время мы встретили как минимум двоих представителей не вполне официальных, но достаточно могущественных структур, причём если первый оказался – совершенно неожиданно – моим родственником, то общение со вторым едва не кончилось трагически. Мы избежали опасности, и следовало подумать: а стоит ли дальше рисковать и подвергать себя реальным и кажущимся угрозам.
Пока ещё было не слишком поздно: рыбалка – по легенде – должна была занять у нас весь день, и только поздно вечером ждали Алика сегодня с богатым и щедрым уловом. В этом отношении мне везло ещё больше: квартира, оставленная утром, несколько дней должна была оставаться пустой и незаполненной, так что мои перспективы выглядели ещё радужнее: можно было – в случае чего – остаться здесь и на ночь, и даже на весь следующий день – воскресенье – и только необходимость идти в понедельник на работу ставила естественный ограничительный барьер. Но мои желания не заходили так далеко: если что-то нам и светило теперь в этом городке, то этого следовало добиваться всеми силами и средствами, пока ещё – слава богу – не использованными нами до конца и отягощавшими тайные места и углубления нашей одежды.
Я прикинул оставшиеся резервы: доллары – сто и пятьдесят – пока не участвовали в наших манипуляциях, и только рублёвые запасы были использованы достаточно активно. Стоило провести ревизию; я открыл сумку и достал кошелёк: пять или шесть сотен ещё оставались не истраченными по назначению, а две тысячи жгли правую и левую ляжки, скрываясь в маленьких скрытых карманчиках в джинсах. Я предложил Алику сделать то же самое: он уже отдышался и пришёл в себя, и вполне способен был теперь тоже подумать о продолжении наших странствий. В конце концов: неудача постигла его у одной из многочисленных – уже бывших – подруг, и могли обнаружиться и другие варианты, не отягчённые лишними неприятностями и неудобствами.
Алик закончил подсчёты: при тщательном изучении у него оказалось даже больше денег, чем у меня: не случайно на стройке он считался богатеньким Буратиной, всегда способным выручить и дать взаймы. С такими запасами мы могли ещё на многое рассчитывать, и надо было только определиться с направлением развития и вектором приложения сил: не хотелось бы натолкнуться ещё на очевидные угрозы и препятствия – аналогичные уже встреченным нами на долгом тернистом пути.
К сожалению, в ближайших окрестностях у Алика больше не оказалось старинных знакомых и подруг: мы не могли нагрянуть неожиданно в какое-нибудь место, где нас уже заранее ждали бы – всегда радуясь и не питая одновременно напрасных иллюзий и надежд. Мы не могли дать большего, да и не собирались этого делать: абсолютно никакого желания менять существующее положение мы не испытывали, воспринимая сегодняшнее отклонение как неизбежную остановку на долгом пути – когда хочется просто отдохнуть от обыденного и скинуть давящий плечи груз: давно уже я не делал подобных привалов, обязательных и способных дать новый импульс, интерес к жизни, понемногу растворявшийся в окружающем пространстве; чтобы не засохнуть, требовались новые ощущения и знакомства, и как раз сейчас – после первых неудач – имело смысл поискать новые варианты и продолжения.
Я поделился с Аликом своими мыслями: он выразил полное согласие и одобрение. “Вот только где искать-то?” На эту тему стоило серьёзно подумать: мы нечасто бывали здесь, и очень плохо представляли местонахождение самых привлекательных в нужном отношении точек. Однако прикинув, мы решили двинуться к станции: там было что-то вроде местного культурного центра с магазинами, кафе и прочими заведениями, и скорее всего именно там можно было надеяться на приятное неожиданное знакомство.
Мы проверили стороны света: наша задача теперь сводилась к тому, чтобы обойти стороной скопление домов – где нас ждал столь недружественный приём – и при этом попасть на главную магистраль, ведущую к станции. Высокие берёзы скрывали последние следы цивилизации, и нам пришлось немного поплутать, выбирая подходящую тропинку. Наконец мы наткнулись на нечто приемлемое: слева – сквозь яркую листву – виднелись кусочки домов и долетал ровный знакомый нам шум, а вдоль трассы – насколько мы заметили, рассматривая дорогу вдаль – были разбросаны бутылки, банки, бумажные обрывки и прочие следы присутствия земной цивилизации.
Теперь мы были на верном пути: надо было только не налететь на какого-нибудь представителя очень распространённой тут – судя по всему – профессии: не исключено было, что все они могли поддерживать между собой связь, и в таком случае мы не были в полной безопасности. Вряд ли, конечно, у них существовала чётко отлаженная система, позволявшая в случае необходимости объединяться и вместе нападать на общего врага: в конце концов они ведь делились на банды и группировки – находившиеся во взаимной вражде – и только чрезвычайные обстоятельства могли бы заставить их пойти на сближение.
Мы не считали себя таким уж сильным раздражителем: двое парней, решивших временно сойти с привычной орбиты и спуститься немного ниже – что здесь могло быть интересного для людей, ворочавших миллионами и влиявших на судьбы этого мира? Мы не покушались на их приоритеты, поскольку и сами – пускай чуть-чуть – были вовлечены в не всегда светлые дела с сомнительной подоплёкой и не всегда ясными последствиями. Таковы уж были общие правила, и только следовавшие им могли надеяться на больше чем просто выживание. И никогда мы не смогли бы отправиться сюда, если бы слишком щепетильно относились к самому главному и существенному для нас – зарабатыванию всегда недостающих и очень дорогих разноцветных бумажек.
Тропинка вела всё дальше, явно не удаляясь от главной магистрали, но и не приближаясь к ней: она шла параллельно, почти не изгибаясь и давая возможность заранее предвидеть опасность и затеряться в кустах или в тени деревьев – берёз и осин. Здесь было много орешника, проросшего группами и густыми скоплениями, и наверняка подвергавшегося осенью набегам со стороны аборигенов. Сейчас он цвёл, привлекая пчёл и насекомых, бороздивших пространство вокруг нас: здесь попадались и бабочки, и мотыльки, вот только нам нужны были летучие создания иного рода, вряд ли залетавшие в густые зелёные дебри. Эти существа во многом были подобны лесным прообразам: они также любили пить нектар, и обволакивать себя дурманящей хрупкой пыльцой, и нежиться в лучах тёплого дневного светила, танцуя на восходящих воздушных потоках, и потом опускаясь почти до самой грешной земли, но всё же не падая окончательно: тонкими лапками и усиками они держались – до конца – за листья и ветки, выкарабкиваясь и выползая пока это было только возможно, потому что окончательное падение означало смерть: с последующей утилизацией жуками-падальщиками и муравьями.
Трагична была их окончательная судьба: неоднократно слышали мы от Алика и от других наших общих знакомых истории о печальных концах, разбитых судьбах и уничтоженных надеждах, возносившихся первоначально столь высоко и потом – в один момент – дававших резкий крен с фатальным исходом под занавес. Очень редко кому из них удавалось достичь конечной цели, не спалив крылышек и не поломав лапок – под действием многочисленных суровых факторов и обстоятельств, определявших всю их судьбу от начала до конца. Начало – где-нибудь в отдалённой глуши и копоти маленьких городков или областных центров – выталкивало их на широкий простор, приучая к свободному полёту – вначале всё выше и выше – пока благословенный поток не заносил небесные создания в один из мировых центров, где – обосновавшись и пристроившись – можно было уже полностью распустить крылышки: так и трепетавшие от сознания достигнутого положения и потенциальных возможностей. Однако по ходу времени оказывалось – почти всегда – что возможности так и не становятся реальностью: слишком уж много приходилось отдавать за само право на подобные занятия, остававшегося же явно не хватало на все те желания, которые побудили и заставили вынырнуть из неизвестности. И что же происходило дальше? Дальше начинался путь вниз: крылышки сморщивались, парение уже не было таким лёгким и скользящим, со многими желаниями приходила пора расставаться, да они и сами становились всё более простыми и приземлёнными: как бы просто уцелеть и выбраться из этой мясорубки и не превратиться – при неудачном стечении – в кусок сочного аппетитного фарша на выходе.
Пытавшимся рисковать – чтобы добиться-таки высокой цели – далеко не всегда везло в этой жизни: именно они достаточно часто заполняли разделы криминальной хроники, где описывались страшные подробности об обезображенных трупах, выловленных в пруду, найденных в каких-нибудь руинах или случайно выкопанных отощавшими брошенными собаками: шансов попасть в подобный переплёт у них было намного больше, чем у случайных, ни в чём не замешанных посторонних людей. Лишь единицы выкарабкивались и достигали чего-то, превращаясь со временем во вполне преуспевающих и независимых бизнес-вумен, спрятавших концы и принявших новый облик, при помощи которого теперь уже можно было дразнить окружающих и издеваться над прошлой жизнью: смоловшей и превратившей в труху бесчисленные стаи разноцветных ночных бабочек и мотыльков.
Та красотка с собачкой: очень было даже возможно, что и она тоже – по всей видимости, в прошлой жизни – была причастна к этой индустрии. Алик – торопливо и с придыханием – уже вовсю разливался, отойдя после пережитого волнения: теперь он старался принизить несостоявшееся, вспоминая недостатки уже бывшей подруги и любовницы: по его словам, она была суховата и не так уж много радости на самом деле проявляла в предыдущие визиты Алика в эту тихую спокойную заводь, населившуюся теперь уже не такими мирными обитателями. Я полностью был солидарен с ним: судьба сестры заметно волновала меня, и предстоящее возможное повышение её мужа – до статуса бригадира – могло принести кроме денег ещё и тревогу: связанную с безопасностью и даже жизнью.
Никогда не предполагал я, что дело может зайти так далеко: человек всего лишь со средним специальным образованием не мог бы, конечно, претендовать на самые интеллектуальные виды деятельности – вроде бухгалтера или банковского служащего – но видеть его в таком качестве было слишком обидно. Мне припомнилась статистика: человек, пополнявший стройные ряды, завершал свой земной путь в среднем спустя семь лет, так что положению сестры вряд ли можно было позавидовать: повышение статуса безусловно уменьшало этот срок, подрывая основы спокойствия и уверенности и делая её потенциальной вдовой.
Я поделился с Аликом горькими мыслями: я хотел сочувствия и поддержки, но совсем не в том настроении находился он теперь: высказав вкратце то, что он думает о братве – особенно любящей костюмы от “адидас” – он снова обратился к животрепещущей теме. Интересующие нас создания могли – скорее всего – собираться в районе центральной площади, где – по воспоминаниям Алика – раньше находились две забегаловки. В одно из заведений он даже как-то раз наведывался: решив пропустить пару бокалов то ли перед очередной встречей, то ли сразу после: он не помнил деталей и подробностей, и только благодаря хорошей зрительной памяти надеялся сейчас быстро найти это место. Мы подходили к концу тропы: дома теперь виднелись не только слева, но и прямо по курсу: мы вышли наконец в более заселённые места, где был асфальт и попадались люди, отдыхавшие в тёплый субботний день. Несколько женщин окружали песочницу с возившимися там детьми, навстречу нам попалась влюблённая парочка – сразу свернув куда-то вглубь леса; только подвыпивший мужичок на скамейке нарушал идиллию внятным бормотанием и редкими всплесками активности: в ответ на что женщины боязливо вздрагивали и оглядывались, и одна из них – постарше – что-то говорила успевшему уже нагрузиться соседу по дому или даже родственнику. Мы прошли мимо: ни к чему нам были сейчас неоправданные столкновения или выяснения отношений в достаточно враждебном окружении. Здесь ещё продолжался чисто жилой массив с четырёх– и пятиэтажными хрущёбами, и мы взяли курс наискосок – к главной трассе – которой следовало придерживаться для скорейшего достижения намеченной цели.
До станции железной дороги оставалось не слишком далеко, и мы не стали садиться в автобус, подкативший к оказавшейся на нашем пути остановке: мы ведь не знали маршрута и конечного пункта назначения, и не стоило рисковать напрасно. Вдоль главной трассы было сейчас оживлённее и наряднее: машины всех видов и расцветок так и шуршали во всех направлениях, обдавая нас порывами ветра, ставшего по-летнему тёплым и влажным: дождь так и не собрался с силами, и лёгкая взвесь плавала над землёй и обволакивала всё вокруг тонким туманом, заметным только в глубокой тени.
Здесь снова – как и рядом со станцией – обнаружились следы неутихающей борьбы за руководящее кресло: все дома – идущие вдоль трассы – оказались облепленными фотографиями и лозунгами, в большинстве чёрно-белыми, сменявшимися местами на более дорогую и изощрённую продукцию. Пухлые физиономии – искажённые халтурной работой расклейщиков – странно улыбались или весело подмигивали, а в одном месте – на уровне третьего этажа – голова одного кандидата явно вырастала из тела другого, причём авторы неприличности явно не продумали до конца свою провокацию, потому что изображения создавались в отличающихся форматах. Трёхметровый уродец-гидроцефал стоял в вольной позе с засунутыми в карманы брюк руками, за его спиной теснились мелкие фигурки людей – спресованных наподобие шпрот в открытой консервной банке – и всё это скопление располагалось на фоне современных многоэтажных домов-громадин, уходивших куда-то в облака. Лозунг гласил – “Я пришёл дать вам небо” – не расшифровывая дальнейшего, однако панельные конструкции фона явно намекали на обещание кандидата заняться многоэтажным строительством. Маленькие люди за спиной – то ли соратники по борьбе, то ли страждущие – что совершенно немыслимо было разобрать в данной композиции – явно не были против: не исключалось, что они являлись даже первыми счастливцами, опробовавшими новое современное жильё, и теперь готовы голосовать за отличившегося кандидата: всеми руками и ногами одновременно.
Сложность заключалась только в том, что нигде не было видно фамилии: часть плаката с местом для неё – под ногами претендента – явно была отодрана, так что при желании к телу в чёрном солидном костюме можно было приставить любое вместилище умных и правильных мыслей. Композицию дополняло матерное слово, нарисованное синей краской посередине широкого лба: заставляя задуматься уже о моральных качествах претендента. В целом же результат многократной доработки можно было оценить как боевую ничью, не дававшую преимущества и заставлявшую прикладывать силы по другим направлениям, обещавшим больше выгоды.
Уродец произвёл на нас впечатление, и мы стали присматриваться ко всем композициям, попадавшимся по пути: скалящиеся изображения другого претендента – среднего книжного формата – пугали аборигенов чуть ли не с каждого фонарного столба, красуясь на стенах домов иногда даже целыми блоками и рядами: могучее здоровье – выраженное при посредстве пухлых щёк, полных комплектов зубов, а также уверенного цепкого взгляда – обещало стабильность и крепкий порядок, который уж точно наведёт кандидат в случае избрания. Примерно в таком духе были составлены призывы и обещания, лепившиеся по бокам устойчивого надёжного профиля. Единственным недостатком был цвет: сторонники кандидата рассчитывали, видимо, победить всех количеством афишек, созданных в чёрно-белой цветовой гамме, и изображения выглядели мрачновато и тяжеловесно, вызывая из памяти образ мясника из продовольственного отдела магазина.
Значительно интереснее были листовки уже кандидата от партии: что всячески выделялось и подчёркивалось, побуждая рядовых членов без всяких сомнений сплотиться вокруг и отдавать именно ему свои голоса, склоняя к этому также всех, кого только можно. Красные тона с вкраплениями синего создавали приятное для солидного господина обрамление, а аккуратная стрижка вместе с очками придавали холёному лицу интеллигентность и цивилизованность, и тем самым успокаивая противников партии, могущих по сложившейся привычке заподозрить её в кровожадности. Лицо явно говорило – “ну что вы, это же было давно, и безусловно неправда” – выдвигая новый облик с несколько видоизменённой начинкой: кандидат не обещал всё окружающее отобрать и честно поделить – удовлетворив многочисленные надежды и чаяния – нет, он обещал позаботиться о всеобщем благе и процветании, дав каждому самое необходимое, без чего тот просто не сможет продолжить свой земной путь. Запросы сторонников при этом, разумеется, находились на первом месте, выделяясь красным цветом, что вызывало большие сомнения: а хватит ли на всех имеющихся ресурсов и не придётся ли потом закрывать лавочку и пускать её с молотка за долги: вызванные столь легкомысленным поведением.
Однако вряд ли на самом деле он стал бы заниматься подобной глупостью: повыступав и покривлявшись – что требовали просто законы жанра – даже он вынужден был бы считаться с уже сложившимися реалиями, так что едва ли жители городка сильно выиграли или проиграли бы при любом из возможных исходов. Любой из оставшихся претендентов – а кроме лидирующей троицы мы обнаружили ещё четыре фамилии – также наверняка не внёс бы ничего существенного в имеющийся порядок: молодая женщина – явно торговка – по причине видимого отсутствия интеллекта не смогла бы наломать слишком много дров; военный – в полковничьих погонах – вполне мог оказаться каптенармусом, обеспечивавшим тыловое хозяйство, от чего было рукой подать до столь привлекательной штатской должности. Ещё двое обнаруженных нами соискателей вряд ли имели малейшие шансы: блондинистый инженеришка и господин невнятного возраста, профессии и национальности скорбно взирали с чёрно-белых оттисков, уже заранее соглашаясь на роль фона и антуража.
Мы втянулись в занятный процесс: повсюду были видны следы неутихающей борьбы за столь привилегированное место под солнцем: неприличные надписи так и мелькали вокруг, затрагивая весь спектр смыслов и оттенков, и дополняясь и конкретизируясь графическими изображениями: в одних случаях предпочтение давалось свиному рылу, маленьким копытцам и аккуратному хвостику, изображаемому с круглыми завитками; несколько реже встречались рожки, длинная козлиная борода и отросток, начинавшийся со спины и торчавший куда-то вверх и в сторону. Самому упитанному из кандидатов любители живописи придавали облик медведя: мохнатые уши занимали почти всё пространство в верхней части, дополняясь толстым брюхом и лапами, способными подмять под себя весь этот городок со всеми его домами, организациями и жителями.
Сравнительно мало места занимали здесь совершенно неприличные и скабрезные подробности и дополнения: кое-где – на редких фигурах в полный рост – неумелыми художниками подвешивались-таки целые гроздья и колбаски, символизируя половую принадлежность кандидата, но только в одном месте мы обнаружили явное несоответствие размеров: при наличии такого груза бедняга просто не смог бы устоять на ногах; если причиндалы не отвалились бы от собственной тяжести, облегчив ему всю последующую жизнь.
Даже единственная женщина не избежала здесь пристального внимания: ей придавалась внешность то ли лисички, то ли белки, что выглядело совсем не так обидно. Лишь однажды на неё ополчились по-настоящему: выступающие длинные клыки намекали на вампирское происхождение, удачно дополнявшееся массивными кольцами в носу и ушах, седыми грязными космами под цветастым платком и ступой с помелом: профессиональными принадлежностями настоящей бабы-яги.
Здесь явно не скучали и с интересом проводили время – особенно в вечерние и ночные часы: сторонники разных кандидатов вряд ли рискнули бы заниматься настенной живописью среди белого дня; однако у нас не было выбора: решив также внести скромный вклад в общее дело, мы подождали, пока в пределах видимости не станет безлюдно, после чего приделали одному из претендентов шутовской колпак с бубенчиками и пышные развесистые усы, употребив валявшиеся на асфальте обломки кирпича. Подвернувшиеся инструменты, конечно, не шли в сравнение с цветными мелками и краской – использованными в большинстве случаев до нас – но для поднятия настроения годилось и это: весело заржав, мы двинулись дальше вдоль основной местной магистрали, но – оторвавшись от предыдущего и переведя взгляд на стену следующего жилого дома – мы застыли на месте, сразу же вернувшись мысленно к тому, что было главной целью сегодняшней поездки.